Режим бога — 2

***

— В этот радостный день, ребята, я хочу пожелать, всем вам, расти достойными сынами и дочерьми нашей Великой Советской Родины! И неуклонно следовать завету Владимира Ильича Ленина: "Учиться, учиться и еще раз учиться"!

И наша директор — Анна Константиновна, победно тряхнула головой, заканчивая свою речь на Торжественной линейке, посвященной 1 сентября.

Все, ребята и родители, дружно захлопали! Суета, белые передники, красные галстуки, пышные банты, радостные и взволнованные лица ребятни, звучащая из репродукторов бодрая музыка…

Я в полном ахуе…

Опять школа!!! Еще три года!!! Я сейчас пойду на уроки?! Ааааааааааа!!!

Сюрпризы не закончились… Мерзкую "руссичку", с которой у меня всю последнюю четверть седьмого класса была война, назначили нашим классным руководителем. Охренеть…

Собственно, так было и в прошлой жизни… просто забыл. Принесенный букет, я подарил директрисе.

«Надо что-то срочно делать, иначе этот год я не переживу…»

Не сказать, что эта мысль мне пришла в голову только сейчас, на Торжественной линейке. Просто, тут я с особой остротой понял, что "второй раз школа — это не мое"! Пока приходил в себя, после… переноса, пока адаптировался и вспоминал реалии — ладно. Но дальше, это будет перебором!

Да и времени у меня на нее НЕТ…

В почтовом отделении, откуда я забирал скопившуюся за два месяца прессу, среди газет и журналов, я обнаружил коричневый конверт с красным штампом ВААПа.

Ленинградское отделение Всесоюзного Агентства по Авторским Правам жаждало меня видеть. Точнее, мою маму, как я понял из телефонного разговора с любезнейшей Ларисой Львовной — заместителем руководителя ленинградского ВААПа.

У мамы еще оставались три дня отпуска, поэтому мы сначала съездили купить мне школьную форму, разную канцелярщину и новый портфель (Ааааааа! Я с женщинами сплюююю! Какой портфель?!!), а потом заехали в ВААП к товарищу Захарской Л.Л.

На самом деле, Ларисе Львовне многого было не надо. Только, чтобы мама, как законный представитель "несовершеннолетнего таланта", написала заявление, на какой счет в Сберкассе ей перечислять мои авторские отчисления.

Ну, сберкнижка у мамы была и заявление она, под диктовку, написала, а потом, не удержалась, и спросила, о какой сумме идет речь.

Лариса Львовна покопалась в "моей персональной" папке, потыкала пальцами, украшенными золотыми кольцами, в кнопки большущего калькулятора, работающего от сети, и ответила:

— За июль, две песни — 83 рубля 47 копеек и за август, четыре песни — 305 рублей 21 копейка…

Захарская подняла на нас заинтересованный взгляд поверх модных очков в металлической оправе. Я скучающе смотрел в окно, а мама в ответ на суммы только покивала с бесстрастным выражением лица.

«Ну, да… Сынишка заработал за месяц в два раза больше ее зарплаты… Молодец еще, что "лицо держит"! Захарская, явно, рассчитывала на другую реакцию… Может и дождалась бы, но мама уже знает за сколько Клаймич купил "Семейный альбом", а 5.000, все-таки, более шокирующая сумма…»

Зато, когда мы вышли из ВААПа, мама, все-таки, дала выход эмоциям:

— Такими темпами ты скоро станешь, сынуль, главным кормильцем в семье!

Она прижала меня к себе и чмокнула в щеку.

«Ага… В макушку уже не может! Когда покупали форму, мне снова измерили рост -175 сантиметров!»

— Мам! Может перекусим где-нибудь?

— Что значит "где-нибудь"?! Сейчас домой приедем и я суп с фрикадельками быстренько сделаю. А на второе котлеты с пюре.

— Ну, чего тебе на кухне стоять? Давай в какой-нибудь ресторан зайдем, там и пообедаем. Заодно отпразднуем, что песни стали деньги приносить…

Вот в "Корюшке" — ресторане-"поплавке" на Неве, у нас с мамой и состоялся судьбоносный разговор. Видя, как я покрываю салфетку карандашными столбцами цифр, мама, естественно, поинтересовалась, что я там увлеченно подсчитываю. Так, где-то между суточными щами и припущенным лососем, я и огласил свои аргументы:

— … Таким образом, если считать, что моя зарплата после института будет 150 рублей, то получается, что одна песня меня обеспечивает подобным доходом минимум на три года. А если верить Захарской, что по мере роста популярности "Цветов" и "Карусели" отчисления вырастут раза в два, то и, вообще, лет на пять…

Я откинулся на спинку стула и вопросительно посмотрел на возмущенную и покрасневшую маму.

Следующие минут двадцать я с аппетитом поглощал лосося и десерт, а мама весьма эмоционально читала мне лекцию на тему: "Только через мой труп!".

Суть этой возмущенной эскапады сводилась к двум мыслям — первая, что "сегодня песню написать можешь, а завтра способности закончатся, тогда как диплом и профессия будут кормить всегда!", и вторая, что без школьного аттестата и ВУЗовского диплома я стану "отщепенцем общества" и закончу свою жизнь "как те алкаши, которые целый день толкутся около пивного ларька рядом с нашим домом, а потом около него и валяются"!

Понимая, что с такого уровня аргументами спорить бессмысленно, я покорно кивал головой и с удовольствием жрал шарики шоколадного мороженого.

Первая жизнь научила, главное вложить женщине в голову некую мысль. А дальше просто надо ждать, когда она ее "додумает". Периодически про эту мысль необходимо напоминать, чтобы женщина про нее не забывала. А вот что нельзя делать категорически, так это спорить! Тогда любая женщина запомнит не свои аргументы "против", а то, что у нее есть ПОЗИЦИЯ в этом вопросе. А позиция женщины, это — вопрос принципов!

Конечно, это МАМА и я ее очень люблю, но мама тоже женщина!‥

Поэтому я кивал и кушал… Молча. Ничего, к этому разговору мы еще вернемся.

Поздравительные речи "от месткома, профкома и парткома" закончились, отзвенел "Первый звонок" и под чудную песенку "Учат в школе" плохо организованная толпа ребятни устремилась в школьные двери.

Народ в классе за лето сильно изменился. Большинство парней заметно вытянулись, девчонки стали краситься и либо выпячивать грудь, либо сутулиться, скрывая ее. У некоторых осанка осталась прежней. Как и отсутствие груди!

"Великому мне", державшему в руках грудь Веры и "помнившему" множество сисек "из прошлого", смотреть на "проблемы" одноклассниц было смешно и грустно, а участвовать в перекрикиваниях на тему "как я провел лето" — и вовсе невозможно.

«Как?‥ как?‥ Дрался с одной красоткой, трахался с другой, палил из пистолета, хлестал водку и обнимался с министром МВД! И пусть сдохнет тот, кто не поверит… Мдя! Представляю их рожи…»

В классе я стал выше всех на полголовы, и в плечах тоже… никто рядом не стоял. Да, и на взгляд, выгляжу старше одноклассников… этак, на пару лет. Директриса уже заявила сегодня, когда я вручал ей букет:

— Селезнев?! Какой ты стал… здоровенный!

Значительно хуже, что это отметили и наши девки. Каждая считала своим долгом, что-нибудь мне сказать или о чем-то спросить.

«А раньше, сучки, не замечали…» — обиделся я на них, за себя прежнего!

Парни тоже группировались вокруг меня и выясняли "чо нового, Витяха?!".

Бывший "лидер класса" — Стас Лущинин, бессильно скрипел зубами в сторонке, а наша единственная симпатичная девчонка — Оля Белазар, так же со стороны, бросала на меня задумчивые взгляды.

«Господи! Как я это все переживу?!»

Как, как… с трудом. Первый день в школе я пережил с ОЧЕНЬ большим трудом…

В памяти постоянно всплывали различные картинки ушедшего лета: посиделки в ресторанах, "разборка" с грузинами, выступление перед Щелоковым, выстрел "в" Альдону, Вера…

— Странно… — девушка неопределенно вздыхает и поудобнее устраивает черноволосую головку у меня на плече.

— Что "странно", Зайка? — я, расслабленный и умиротворенный, нежно кладу ладонь на обнаженную грудь, и чувствую биение её сердца.

— Да, так…

— Зая, ты обещала все мне рассказывать! — я приникаю губами к Вериному розовому ушку и девушка, улыбаясь, ежится от щекотки.

— Да… вот просто странно… еще вчера девственница… а сегодня мои губы на твоем… Я оказалась ужасно развратная, да? — она приподнимает голову и с тревогой смотрит мне в глаза.

— Да, — я предельно серьезен, и ее бедовая головушка никнет, под осознанием своей "низменной сущности", — хуже того, как говорят прокуроры, преступное деяние, совершенное в составе организованной группы, является отягчающим обстоятельством…

— И тебя втянула… — ее шепот еле слышен из под густоты волос.

«Неожиданная трактовка моих слов! Гы-гы! Господи, сколько же у тебя в голове тараканов! Ну-с, продолжим их выводить…»

— Вообще-то я не себя имел виду…

Она поднимает на меня зеленые глазищи, из который уже капают слезки, и непонимающе переспрашивает:

— А кого?

— Женскую часть Человечества… Ту всемирную банду женщин, которая занимается сексом, и совращает несчастных безобидных мужчин. Ты несешь за это такую же ответственность, как и два миллиарда других твоих подельниц в юбках…

Секунд пять, не меньше, уходит на осмысление сказанного мною, а потом НАСТУПАЕТ МЕСТЬ! Меня пинают, щекочут, тискают, щиплют… и все это под звуковое сопровождение: "ах, негодяй!", "какой противный тип!", "иш ты, маленький мерзавец!"… Ну и тому подобное! Слава богу, очередной "тараканий" кризис миновал.

Когда Вера успокаивается, я подсовываю ладонь под колено девушки и та, закрыв глаза, послушно приподнимает согнутые ноги и разводит их, готовясь, очередной раз, гостеприимно принять в себя "маленького мерзавца"!‥

— Селезнев! — недовольная харя "руссички" маячит передо мной, — повтори, произведения каких писателей мы будем проходить в первой четверти?

Я встаю:

— Пушкин "Капитанская дочка"и "Метель", Лермонтов "Мцыри", "Ревизор" Гоголя, Толстой "После бала" и "Василий Тёркин" Твардовского… — думать о своем и слышать, что говорит докладчик, я научился еще на многочисленных совещаниях в министерствах.

— Не только! А чтобы узнать, что еще, то для этого надо слушать учителя, а не сидеть с отсутствующим видом и смотреть на часы! Давай-ка их сюда и отдам я их только родителям… Часы и звонки это ориентир только для учителей, а не для учеников… Снимай! — и тянет ко мне свою загребущую худую лапку с обкусанными ногтям.

«Хотя бы, по случаю праздника, маникюр сделала, грязнуля…»

— Извините, Ирина Михайловна… Я вас внимательно слушал и повторил все, что вы перечислили. Вид у меня такой, какой есть. А часы мне подарила мама и я их никому не отдам.

— Я сказала: часы снимай и давай их сюда! Мама твоя придет и заберет их, заодно я ей о твоем поведении расскажу. Вот тогда она и решит, стоит ли тебе еще что-нибудь дарить или нет! Снимай, сказала…

«Фееричная дура!‥»

— Поведение мое абсолютно нормальное: сижу тихо, учителя слушаю, на вопросы отвечаю правильно, оценки хорошие. А про часы я уже все сказал. Хотите вызвать в школу маму, вон дневник лежит на парте… — я совершенно спокоен и логичен, что ее выводит из себя, кажется, еще больше.

Она поднимает голос и уже не говорит, а почти кричит:

— Я сказала: снимай часы, а в дневник я тебе запись и сама сделаю, без всяких советов!

— По поводу часов, я уже все ответил. В дневник пишите, что хотите. И позвольте обратить ваше внимание, что вместо того, чтобы "сеять разумное, доброе, вечное", вы орете на меня и пытаетесь отобрать МОИ часы… Какая-то неравноценная замена уроку… который, кстати, называется "Урок мира", а не урок литературы… — я осознанно иду на конфликт.

«Зaeбaла, дура!‥ Пора на место ставить, а то весь год житья не даст. Да еще и "классной" стала…»

Сейчас с учителями спорить не принято в принципе… Поэтому, "дура" кажется готова лопнуть от возмущения. Лицо побагровело так, что стали неразличимы многочисленные конопушки, маленькие глазки выпучились и сделали свою обладательницу похожей на Крупскую в молодости.

— Пошел вон из класса! И без родителей на мой урок больше не сметь являться!

— Насколько я знаю, выгонять учеников из класса во время урока, запрещено методическими инструкциями Министерства просвещения. Поэтому я останусь… А право на обучение, мне гарантирует наше родное Советское государство. Если вы имеете что-то против Советской власти, то обратитесь в компетентные органы, я выполнять ваши противозаконные требования не собираюсь… — демонстративно усаживаюсь на свое место.

Потеряв самообладание и дар речи, "руссичка" хватает меня за шиворот и пытается вытащить из-за парты!

«Сеалекс! А что?! А вдруг?!…» — я делаю вид, что ей удается стащить меня со стула, врезаюсь в нее плечом, сбивая с ног, и сам валюсь сверху!

Пока она что-то сумбурно выкрикивает и, брыкаясь, вылезает из-под меня, я продолжаю лежать, как мертвый…

В кабинете директора стоит мертвая тишина, слышно только как тикают настенные часы и пишет врач "Скорой".

Анна Константиновна — директор школы, стоит с потерянным лицом около стены и поочередно переводит взгляд с меня на "руссичку", а с нее на врачей.

Придурочная "руссичка", поняв в какую историю вляпалась, стоит с бледным лицом и дрожащими губами. Она вцепилась в спинку стула так, что похоже ногти потом придется обгрызать заново.

Ну, а лично у меня — "именины сердца"! С умирающим видом, я позволил одноклассникам довести себя до кабинета директора, поскольку медицинский оказался закрыт. Вдобавок ко всему, "выпал" из их рук на лестнице и "неуправляемо пролетел" целый пролет! А только что я удачно при осмотре сымитировал (да, бля! "сЫмитировал" через "ы"… спасибо, сука, научила!) сотрясение мозга и обдумывал следующий шаг, чтобы забить последний гвоздь в "крышку гроба" мерзкой твари.

И что характерно… ни жалости, ни сочувствия, ни… угрызений совести. Only business…

Я начинаю кашлять, сползаю со стула на колени и отворачиваюсь от присутствующих. Пальцы незаметно засунутые в горло заставляют меня извергнуть поток рвоты на директорский пол…

Voila… За полгода я второй раз в больнице. Удачный получился День Знаний!

"Скорая" привезла меня в Городскую детскую больницу им. Раухфуса К.А. Название я прочитал на вывеске в приемном отделении. Врач передала меня и "мои" бумаги дежурной медсестре и ушла. А я остался скучать в ожидании "оформления моего поступления", как не без поэтических претензий сформулировала та же медсестра!

Поскольку4 временно я оказался никому не интересен, то встал и тихонько отдрейфовал к телефону-автомату, висевшему в больничном коридоре…

— Да, алло… — удивленный мамин голос.

— Привет, мам… Можешь меня СПОКОЙНО послушать? — четко выделяю интонацией "спокойно".

— Да, что случилось? — в мамином голосе уже слышно рождение "психоза".

— Я сказал "спокойно", а ты уже волнуешься…

— Я спокойна, говори, — мама старается взять себя в руки.

— У меня на уроке произошел конфликт с учительницей "русского". Она захотела меня выгнать из класса и толкнула, а я сделал вид, что упал и ударился головой. Со мной ВСЕ в порядке, но я имитирую сотрясение мозга. Директор вызвала "Скорую" и сейчас я в "Раухфуса". Еще раз повторяю, со мной все абсолютно в порядке! Ты поняла?

По ходу этого монолога, я постоянно озираюсь, опасаясь посторонних ушей.

— С тобой точно все в порядке? — все-таки, уточняет мама. Ирину Михайловну она уже однажды видела на родительском собрании и обозвала ее "физруком". Та приперлась на собрание в кроссовках и джинсовой юбке, вещала прокуренным голосом и текстом, далеким от высоких литературных образцов.

— Я сейчас отпрошусь с работы и приеду!

— Особо не торопись, меня еще и в палату не определили…

— А что они там тянут!

— Мам… Ты не забыла, что со мной все в порядке и я не тороплюсь к больным?!

— Да… да… — мамин голос теряет "боевой" напор, — но с тобой ТОЧНО все в порядке?!

«А-аааааааааа!‥»

Через час приехала мама. А еще через полтора часа — Ретлуев!

— Здравствуйте! — опасливо здоровается он с мамой. В памяти, видимо, еще свежи воспоминания, как она его выгнала из палаты "Свердловки" при первом знакомстве. Тогда капитан неосторожно попытался успокоить маму фразой: "но ведь все же обошлось"…

Сегодня эмоций меньше…

"Скорая" настучала в милицию о нанесении "увечий" несовершеннолетнему в школе, Ильяс увидел знакомую фамилию в сводке и взял дело себе…

— Как ты позволил себя "уронить" женщине? — неискренне удивлялся Ретлуев, который уже успел "взять объяснения" в школе.

— Она неуравновешенная, — заявил я, — и, как все психи, очень сильная в момент обострения!

— Откуда ты про психов знаешь? — бурчит капитан.

— Читал… после того случая… — я потупил глаза, делая тонкий намек на "толстые воспоминания".

Ретлуев сбивается с настроя. Затем откладывает свои бумаги на прикроватную тумбочку и, бросив косой взгляд на маму, спрашивает:

— Зачем тебе это?‥

— Сука, потому что.

— Виктор! — одергивает меня мама.

— Она же может реальный срок получить, — Ретлуев сверлит меня взглядом.

— Я не настолько кровожаден, — безмятежно смотрю в глаза бывшему тренеру.

— А что ты хочешь? — он демонстрирует внимание.

— Мама заберет заявление, если мне дадут возможность не ходить к ней больше на уроки. А оба предмета я сдам экстерном… Но не ей.

Мама подозрительно рассматривает меня. Ретлуев тоже это замечает и начинает догадываться, что мы не в сговоре.

— А проще нельзя было это решить? — спрашивает он мрачно.

— Как? Дать ей в рожу? Я посчитал, что так — оптимальный вариант. Тем более, что объективно — она на меня напала. При куче свидетелей. Так что пусть пока помочится кипятком…

— Виктор! — опять мамин окрик.

Ретлуев морщится:

— Эти условия МНЕ нужно передать директору?

— Ну, что вы, Ильяс Муталимович, вы просто скажите им, что есть единственный выход — если моя мама заберет заявление из милиции…

— А если они не согласятся?

— Бегом согласятся, — я "осторожно" качаю головой и морщусь "от боли".

Мама встревоженно привстает со стула, а Ретлуев усмехается:

— Шалва, конечно, мерзавец, но он прав, тебе лучше не на ринг, а в театр!

Под влиянием неожиданно порыва, я кривлюсь в улыбке в ответ:

— Когда буду получать Оскар, упомяну вас в благодарственной речи!

— Ладно, упоминай… Директору я позвоню. Сегодня… Заявление писать будете?

— Да! — мама.

— Нет… — я, — таким, как она, учителями работать нельзя, но… черт с ней…

— А наказать за такие вещи ее стоило бы, — "кровожадно" заявляет мама.

— Тюрьмой? — уточняет Ретлуев и мама тушуется.

— Ладно. Может не вовремя, у тебя же сейчас "серьезная травма", — мент снова усмехается, — ты на Всесоюзном финале "Перчаток" выступишь?

Теперь уже я пристально смотрю на Ретлуева:

— Я так понимаю, что не я один тут с "актерскими способностями"?

Ретлуев отводит взгляд:

— Ладно, сам решай… Но там 21 сентября, в Москве начнется… Надо заранее подтверждать.

— Вы что, про бокс?! — начинает "закипать" мама, — Тебя мало сотряс… — и она неожиданно смолкла.

Мы переглядываемся и сперва тихонько, а затем в полный голос начинаем, все трое, смеяться!

— Мам!‥ Меня Леша все лето тренировал… Мне самому интересно… — выдавливаю я, отдышавшись.

«Еще как интересно! На тренировках с Альдоной я кое-что обнаружил… надо проверить. Впрочем, об этом позднее…»

— Кстати о Коростылеве… Где он? Телефон не берет никто… — интересуется Ретлуев.

— Леха на работе. У него сутки сегодня… А что случилось?

— Плохого ничего… — Ретлуев пожимает плечами, — из Москвы решение Верховного Суда поступило. Дело пересмотрели, приговор отменен, судимость с него снята… — под конец фразы, Ильяс не выдерживает и улыбается…

Клаймич улетал в Ленинград через день после нашего отъезда. Альдона и Вера с родителями на поезде уедут в Москву завтра. "Аэлитовцы" оставались в Сочи еще на месяц. Все они, а также Арсен с папой, главный врач с супругой, Степан Захарович с Ириной Петровной и Лешина Наташа с подругой пришли нас проводить на вокзал.

Обратные билеты тоже были в СВ, а Леха, так и вообще, ехал один на двух местах! Со сдачей Диминого билета мы решили не заморачиваться.

Сейчас он увел Наташу "показывать мягкий вагон" и "зачем-то" опустил шторку на окне. А что?! Стоянка поезда 10 минут и если постараться… гы-гы-гы!

Завадские уже закинули вещи в соседний вагон и мы стоим небольшой толпой на перроне. Михаил Авакович с Арсеном горячо зазывают всех в Сочи следующим летом: "мой дом — твой дом, дай я тебя обныыму, напоследок!".

Степан Захарович зовет всех в Сибирь, на охоту и пельмени. Можно с гастролями!

Михаил Афанасьевич еще утром сообщил, что примет нас в санатории без всяких путевок и в любое время, поэтому сейчас только напоминающе подмигивает.

Клаймич обещает Вере с Альдоной, что мы приедем в Москву в самые ближайшие дни, а Верина мама дает слово, что будет активно искать третью солистку и обзвонит знакомых преподавателей в других консерваториях.

Короче, все одновременно говорят, обещают, приглашают и обнимаются…

Ну, а мы с Верой "попрощались" еще вчера… раз пять… или шесть… поэтому сейчас только изредка встречаемся глазами. Неожиданно перехватываю взгляд Альдоны и совершенно четко понимаю, что она все ЗНАЕТ.

«Черт!‥ Верка проболталась или сама догадалась?‥ А, похрен…»

Отвечаю прибалтке пристальным взглядом. Она неожиданно кивает в ответ и подходит попрощаться персонально. Желает счастливого пути и уступает место Вере. "Зая", запинаясь и с трудом подбирая слова, тоже желает "легкой дороги".

«Надо с этим делать что-то кардинальное… В корне менять "модель поведения"…»

Наконец, проводница загоняет отъезжающих в вагон. Мы еще с минуту машем руками в окна и поезд плавно, без малейшего толчка, начинает "плыть" вдоль перрона…

Одну ночь, приличий ради, я переночевал в больнице и уже утром мама забрала меня домой "под расписку". Больничный она брать не стала и Леша сначала отвез маму на работу, а потом мы поехали в гости к Клаймичу.

Дражайший "Григорий ибн Давыдович" нам обрадовался и был, как всегда доброжелателен и гостеприимен, но, как мне показалось, пребывал сильно не в духе. Впрочем все быстро разъяснилось.

Когда "музыкальный руководитель" сообщил "руководимой Пьехе" о своем уходе, разразился грандиозный скандал…

— Все нормально, но нервы потрепал вчера… изрядно… — и Клаймич пригубил коньяка из малюсенькой рюмочки, запив его черным кофе из тонкой фарфоровой чашки, с каким-то красивым клеймом на донышке.

«Как бы их приучить и мне коньячку предлагать?!»

Минут через двадцать приехал Коля Завадский, и мы приступаем к составлению ближайших планов. А поскольку "планов громадье", то это мероприятие неожиданно занимает у нас больше четырех часов. Зато все задачи обретают конкретные очертания и сроки, а мы вычленяем основные проблемы.

По сути, их, для начала, "всего" три! Первое, это переезд в Москву. Второе, музыкальная "крыша", под которой нам позволят создать свой "творческий коллектив". Третье, нам, как воздух, нужна СВОЯ звукозаписывающая студия. Ну, или можно ставить их в произвольном порядке… любая, из этих проблем, первостепенно важна…

Когда закончили определять "фронт работ", во весь рост встало желание что-нибудь перекусить, поскольку, как говаривала моя покойная бабушка, "кишка кишке уже фигу кажет"!

Все стали собираться, а Клаймич принялся перечислять достоинства кухни ближайшего ресторана, в котором он уже познакомился с шеф-поваром.

Телефонный звонок остановил нас практически у дверей. Клаймич снял трубку стилизованного под "ретро" телефона:

— Да, добрый день еще раз! Конечно, конечно… Даже так?‥ Хм… Что ж… Ну, дай бог… Это славное известие! Я определюсь с датой и перезвоню. Большое спасибо. Не прощаюсь…

Григорий Давыдович задумчиво повесил трубку и развернулся к нам:

— Это Татьяна Геннадьевна звонила — Верина мама… Она утверждает, что нашла нам ТРЕТЬЮ солистку…