Режим бога — 2

***

Долгожданная встреча с Клаймичем прошла предельно обескураживающе…

Через два дня после "ударного социалистического труда" на речной пристани Всеволожска, мы, все вчетвером, рассевшись в комнате у Лехи, слушали печальный рассказ Завадского о его общении с музруком Пьехи…

— Пригласил к себе домой… интерьерчик, скажу я вам, — Николай мечтательно вздохнул, — рояль посреди зала… белый — настоящий "Stein"…

— У тебя лучше будет, — попытался я придать оптимизма, сгущающейся похоронной атмосфере.

— Да, хорошо бы… — Завадский улыбнулся, как вдова, которой ничего уже не мило на белом свете, — магнитофон я сразу взял с собой, чтобы было, что предметно обсуждать.

Я согласно кивнул под его печальным взглядом.

— Но сначала с полчаса пили чай и "ибн Давыдыч" меня, так и сяк, пытал о тебе, выспрашивал что и сколько сочиняешь, кто пишет музыку и как работаешь с Бивисом, — Завадский многозначительно поднял брови.

— Коля, не тяни хвоста за кот, — плаксиво заканючил я, — давай ближе к делу, а то я от нетерпения сейчас обмочу Лехино кресло.

— Только попробуй! Дальше коврика в прихожей не пущу больше, — грозно откликнулся хозяин комнаты, развалившийся на массивном, еще довоенном, диване черной кожи.

Димон, сидевший на подоконнике, лениво хмыкнул и поторопил Завадского:

— Коль, ты давай рассказывай по существу, а то наш малолетний гений и коврик в прихожей уделает…

Завадский покорно кивнул и продолжил:

— Ну, а рассказывать "по существу" больше особо-то и нечего… Послушали запись, "ибн Давыдыч" сказал, что песня неплохая, но не в стиле Пьехи. Про "семейные альбомы" должен петь кто-то постарше и, скорее всего, мужчина. Спрашивал, есть ли еще что-то, но про вторую песню я, как и условились, говорить не стал. Уже в дверях, при самом прощании, он сказал, что может попробовать купить "Семейный альбом" для кого-то из своих знакомых певцов.

Завадский скривился:

— Предложил пятьсот рублей…

Леха тихонько присвистнул и все трое уставились на меня.

— Мы заплатили четыреста только Юле с Володей… а еще по сто пятьдесят ты сказал выдать Гене и Роберту. Хотя Роберт не взял, все равно 550 рублей в минусе, — тихо напомнил Завадский.

— Так мы долго еще будем на "Мерседесы" собирать — "деликатно" констатировал Димон.

Я уставился на старый торшер и молча соображал.

Леха поднялся с дивана, подошел к, пристально изучаемому мною, торшеру и, ко всеобщему удивлению, "толкнул речь":

— Сенчина первую песню уже записала на радио, марш понравился даже самому Брежневу, что нам какой-то Клаймич? Эту песню люди тоже будут петь… Помните, что Юля сказала? "На свадьбах и похоронах"! Не берите в голову… А деньги еще заработаем — не велика потеря… — он подошел ко мне и утешающе хлопнул лапищей по плечу.

Слегка успокоенный Завадский, согласно закивал головой.

— Николай, — я оторвался от созерцания торшера, — поставь песню на "маге", пожалуйста.

Завадский с готовностью подорвался подключать здоровенный "гроб", до этого сиротливо стоящий около двери, как символ наших рухнувших надежд. Димон присоединился помочь.

Через пару минут в комнате зазвучала музыка1.

Юлино исполнение только очень отдаленно напоминало, знакомый мне, оригинал. Это, да… Но…

Когда мелодия замолкла, я уже принял решение:

— Так… Николай! Позвони сейчас Клаймичу и скажи, что песню мы готовы ему продать за ПЯТЬ тысяч рублей, а если Пьеха попадет с ней на "Песню Года", то он нам должен ЕЩЕ три тысячи. Непременное условие!‥ — я замолчал и поднял вверх палец, демонстрируя особую значимость условия, — песню должна петь именно Пьеха и только она. Если что-нибудь из перечисленного он нарушит, то больше никогда ни одной песни от нас не получит. Ни за какие деньги! — это я особо выделил голосом, — На раздумье у него два дня. После этого, мы предлагаем песню другому исполнителю…

Я замолчал и непреклонно посмотрел, на пытающегося что-то возразить Завадского:

— Песня моя и дурить я с ней буду так, как мне вздумается! А вздумалось мне ТАК… Детей в детском саду он будет "разводить", а не нас.

"Разводить"? — автоматически повторил, сбитый с толку моим напором, Николай.

— Обманывать, пудрить мозги, гнать туфту, — любезно улыбаясь перевел я.

— Так ты думаешь?‥ — Николай оборвал фразу, набрал в рот воздух и… покраснел.

— Да, я так думаю. Даже уверен. Он тебя просто "развел", — я согласно кивнул и продолжил, — а прав я или нет, мы узнаем ровно через два дня.

Леха, почесал затылок и выдал:

— А что… может… и правда… Тогда он лихо! Ну, увидим… может и так…

Я перевел взгляд на, все это время молчащего, Димона. Следом, приглашая высказаться, на него уставились и Николай с Лехой.

Димон как-то совсем непонятно посмотрел на меня долгим взглядом и сказал, как мне показалось, не то что думал:

— Колян, ты иди звони. Через пару дней все станет понятно.

Завадский неуверенно встал и ссутулившись пошел к двери в коридор.

«Как на заклание идет», — мелькнула у меня мысль и я окликнул Завадского:

— Николай! — тот остановился и обернулся.

Я начал спокойно, увеличивая напор и громкость голоса с каждым следующим предложением:

— Всем, кто слышал, песня понравилась, предыдущие песни всем нравились тоже — это первое. Второе, ты — профессионал, и ты мог оценить мою песню на английском, она тебе тоже понравилась. Третье, эти песни — залог успеха наших планов, а это не только пресловутые "Мерседесы", а и то как мы все будем жить, как будет жить твоя семья, твоя дочь!

В "яблочко"! Николай дернулся и распрямил плечи…

— А с Клаймичем все понятно, — я заговори дальше в нормальном тоне, даже слегка одобрительно улыбаясь, — он просто экономит деньги. Ну, за наш счет или за счет твоей семьи, ему ведь безразлично. Так неужели ты ему это позволишь?! — я опять повысил голос, — Он думает, что тебя "развел"! Покажи ему сейчас, насколько сильно он заблуждается! Мы его "опустили" там у Бивиса, — я уже скатился на тюремный жаргон, — а теперь иди и "опусти" его второй раз!

По ходу своего "пламенного спича", я поднялся с кресла, и говорить закончил уже стоя вплотную к Завадскому и крепко сжимая его локоть:

— Коля, иди и не оставь ему шанса!

Слегка ошеломленный моей "революционной" экспрессией, Николай, все-таки, решительно тряхнул головой, развернулся и вышел в коридор. Дверь в нашу комнату осталась открытой, а поскольку телефонный аппарат висел на стене всего в трех метрах от двери, то мы прекрасно слышали весь монолог Завадского:

— Григорий Давыдович, добрый вечер. Это Николай Завадский… Спасибо, взаимно… Я обдумал ваше предложение и готов сделать свое. Мы готовы продать вам песню за пять тысяч рублей. В случае выхода Эдиты с "Семейным альбомом" на "Песню года", вы нам будете должны еще три тысячи. Песню должна исполнять только Пьеха и никто другой. Если эти условия будут нарушены, то никакого дальнейшего сотрудничества между нами никогда не будет!‥

Дальше некоторое время в коридоре стояла тишина. И снова напористо зазвучал голос Николая:

— Я все это хорошо помню, вы говорили. И эти доводы мне не кажутся убедительными! Поэтому наше предложение такое, как я его изложил! И другого, извините, не будет. Подумайте, у вас есть два дня. Потом мы предложим эту песню другому ленинградскому исполнителю. До свидания!

И трубка тут же ударила по рычагам.

Появление Николая в дверях пришлось ждать не меньше минуты. В комнату он вошел с испариной на лбу.

"Бедняга. Тяжело ему это далось…" — сочувствие неожиданно закралось в сердце.

Николай смущенно и виновато смотрел на нас от дверей.

Неожиданно Димон несколько раз хлопнул в ладоши, сначала подхватил я, а затем и Леха!

Из взгляда Завадского вина стала уходить, а на лице появилась легкая улыбка.

— Молодец, — припечатал Димон и добавил "гад" такой, — все выполнил точно!

Не давая Завадскому осознать услышанное до конца, я запрыгал вокруг него "в восторге":

— Отлично, Коля! Ты был непреклонен и великолепен!

— Молодец! — добавил свой голос в общий хор и Леша, — теперь ждем два дня и смотрим на результат.

Два дня ждать не потребовалось.

Клаймич позвонил на следующий…