РЕФЕРЕНС. Часть вторая: ’Дорога к цвету’

Глава 7. Ужас, летящий на крыльях ночи

— Где наш пушистый котёночек? — спросил я, оглядывая двор в поисках Багхи.

За пару дней я привык, что жутковатый кототрансформер валяется у крыльца, служа для Нагмы моделью, подстилкой и креслом. Милейшая киса с зубками в детскую ладошку. Можно тискать, можно гладить, можно съезжать по спине, как с горки, а можно просто лежать. На улице холодно, а она тёплая. Девчонка от неё не отлипает. Калидия заверила, что ничего с ребёнком не случится, потому что Багха не ест людей. Брезгует или программный запрет — не уточнял.

— Отправила на охоту, — сказала Калидия. — Понадобится много энергии этой ночью.

Багха — самый крутой хищник в горах, ни один горный козел не может считать себя в безопасности. Киса со стальными когтями залезет куда угодно. За два дня она сожрала у нас шесть бараньих туш, так что и я за свободный выпас питомца.

— Тоже хочешь поохотиться?

— Лучше я, чем они, — кивнула девушка.

Третий день рассуждаем на эту тему, откладываем неизбежное. Как ни крути, Калидия — наша единственная боевая единица. Меня, палящего со стены из автомата, в этом качестве рассматривать всерьёз смешно. Что им мои шесть магазинов 5.45? Киборгам и носителям оболочек на пули плевать, а наёмники и сами стрелять умеют. Причём получше меня.

До сих пор наездница Багхи ограничивалась преимущественно разведкой, контрразведкой и индивидуальным террором. Атаковала по ночам малые разведгруппы, прощупывающие подходы к замку. Враги ведут себя осторожно, видимо, переоценивая наши силы. Нас даже не взяли в осаду, только наблюдают издали. Дорога через перевал открыта, можно свалить. Может быть, на это они и рассчитывают. Но нам идти некуда.

Штурмовать не спешат. Возможно, им и в голову не приходит, как нас мало — не зря я не пускал за ворота аборигенов, не давал оценить наши силы. Может, считают, что тут Креон с основным отрядом. Откуда им знать, что только женщины, дети и один дряхлый старикашка?

Калидии надоело щипать их по мелочи. Нападающие не дураки ― потеряв несколько разведгрупп, стали оттягивать их на ночь в кыштак. Местные жители его покинули, уйдя в пастушеские летние времянки, и теперь котовсадница хочет навестить эту базу, устроив там хороший погром.

Тактически это может сыграть, стратегически… Ладно, сильных стратегических ходов у нас нет. Несильных тоже. Вообще никаких способов удержать замок наличными силами я не вижу. Такими силами только дверь в сортир удерживать. Но сдаваться тоже не вариант — в живых нас не оставят, это не в обычаях владетелей. И даже лёгкую смерть нам не заслужить. В общем, терять нечего, а атака, может быть, отложит наш печальный финал на какое-то время. А может, и наоборот. Тут не угадаешь.

У меня душа к этой затее не лежит, но не из военных, а из этико-эстетических соображений. Юная красивая девушка в амплуа ночной стелс-мясорубки? Понимаю, что переживать по этому поводу глупо и поздно, но всё равно переживаю. Маразм близок?

Алька вся издёргалась. Каждый раз не спит, ждёт, пока любимая вернётся из ночного рейда. Требует, чтобы я её отговаривал. А как её отговоришь? Я вообще удивляюсь, что дочь владетеля ко мне хоть как-то прислушивается, а не шлёт сходу лесом, как её папаша.

Все претензии Алиана отложила на потом. И то верно — какой смысл выяснять отношения, если нам жить, может быть, осталось дня три? Уж лучше провести их с удовольствием. Ночью сидит со мной на посту — мы теперь несём караул на стене, я беру на себя ночные вахты, потому что сплю плохо. Алька составляет компанию — рассказывает какая Кали хорошая, какая умная, какая красивая, сколько всего знает. Говорит, как с ней хорошо, как она, наконец, нашла человека, который ей по-настоящему дорог, без стеснения хвастается, как прекрасно им в постели. А сама прислушивается, не заскрежещут ли по стене когти Багхи. Кидается к вернувшейся Калидии, ощупывает, проверяя, цела ли. Тащит в комнату, закрывает дверь — и чем они там дальше заняты, никого не касается. Каждый день как последний.

Нагма скачет вокруг Багхи, записывает историю нашей выдуманной девочки, расширяя словарный запас, учится умножению и делению. Мы вместе рисуем, и у нас выходит всё лучше и лучше. И у неё, и у меня, и когда один рисует рукой другого. В этой девчонке столько жизни и таланта, что хватает на двоих.

Анахита смотрит на дочь и тихонько плачет, пряча слезы под платком. Страшно представить, каково ей. Даже мне, всего лишь названному дедушке, и то тяжело думать, что ребёнок может погибнуть с нами.

За себя не переживаю вовсе. Терять-то мне, собственно, уже нечего — впереди только артрит, склероз и недержание мочи. Надеюсь, когда начнётся штурм, я хотя бы успею расстрелять бэка и не зря сдохну.

И только Берана ходит с вечным покерфейсом, и хрен её поймёшь, понимает ли вообще происходящее. Начнётся штурм — дам ей лом, пусть треснет кому-нибудь по башке. Если это предусмотрено прошивкой, конечно.

— Мне не нужно ваше разрешение, — сказала Калидия.

Стемнело, мы стоим на стене, укрываясь за каменным зубцом. Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь меткий с хорошим тепловиком отстрелил бы нам сейчас бошки. Это вам не местный охотник с дульнозарядным штуцером, у этих ребят техника найдётся.

— Да я тебя и не отговариваю, — вздохнул я. — Мне это не нравится, да, но мне всё не нравится. Алька, конечно, прогрызёт мне мозг, но что поделаешь.

— Вам не нравится, что я их убью. Почему?

— Мне не нравится, что их убьёшь ты.

— Вы боитесь за меня? — удивилась девушка.

— Это тоже. Но куда больше мне не нравится то, что война делает с людьми. Она сделала это с многими, включая меня, и это не то, что должно происходить с девушками.

— Я дочь владетеля, — пожала она плечами.

— Это мне тоже не нравится.

— Почему?

— Потому что это тебя ограничивает. Дочь владетеля — это меньше, чем Калидия, а не больше, как ты думаешь. Калидия может быть кем угодно и какой угодно, а дочь владетеля только дочерью владетеля. Не человек, а функция. Калидия свободна, дочь владетеля — перчатка на руке отца. Насажена жопой до самого локтя, до его пальцев в мозгу.

— Фу, ну у вас и сравнения, — хмыкнула Калидия. — Но я поняла, о чём вы. Да, вы в чём-то правы. Но я не выбирала, кем родиться, и я такая, какая есть.

— Ты ещё не знаешь, какая ты есть.

— Может, и не узнаю! — она отмахнулась и пошла к лестнице. — А может, там и знать нечего. Я за оболочкой. Багха, просыпайся! Пора нанести пару визитов!

— Ушла? — Алиана пришла на стену, как только Багха со всадницей канули в кромешную темноту осенней ночи.

Сегодня небо затянуто тучами, нет даже света звёзд. Не видно вообще ничего, тем более, с моим стухшим зрением. Большого смысла сидеть тут ― нет. Но вовсе не выставлять постов, когда замок в осаде, тоже как-то неправильно. Хотя бы какая-то иллюзия контроля. Может быть, когда нас начнут штурмовать, атакующие наступят в говно, выругаются, и я пальну на звук. Багха поназакапывала за стенами изрядно, не местность, а кошачий лоток. Во дворе ей Калидия гадить запретила. Слушается — в оболочке она полная хозяйка.

— Ускакала, — ответил я Алиане. — Наш всадник без головы.

— Почему без головы? — обиделась за подругу не владеющая контекстом Алька.

— Просто выражение. И да, с башкой у неё так себе.

— Она умная!

— Одно другому не мешает. Поствладетельский паттерн саморазрушения её однажды достанет.

— Я не поняла, — вздохнула Алиана, — вы иногда говорите слишком сложно.

— Калидия всю жизнь пытается доказать себе — а точнее, «внутреннему отцу», — что она владетель. Полноценный, а не полукровка не того пола. Получить признание и одобрение в этом качестве. Чтобы Креон однажды сказал: «Прости, я недооценивал тебя, дочка. Не нужен мне никакой «настоящий наследник», ты справилась, ты лучшая, вот теперь я тебя люблю». Но Креон, способный такое сказать, существует лишь в её голове.

— Да, отец у неё жуткий, — согласилась Алиана.

Она забралась в моё импровизированное гнездо — Берана принесла в угловую башенку небольшой диванчик, а одеял я уже сам натаскал. Ночами прихватывают заморозки, утром на крышах иней. Залезла, прижалась плечом. Тёплая, мягкая, хорошо пахнет молодой девушкой. Теперь мне на девушек только любоваться, но всё равно приятно.

— Дело не в том, что он жуткий, а в том, что она с детства пытается добиться от него подтверждения собственной ценности, и не получает его. Калидия была готова отказаться от себя, стать мальчиком и умереть — лишь бы стать для отца значимой. Но даже тут я её обломал.

— Поэтому она на вас постоянно злится?

— Да, хотя и не отдаёт себе в этом отчёта. За это, а ещё за то, что не дал героически погибнуть, оставив за собой последнее слово в споре с отцом. Теперь он где-то там делает свои важные дела, восстанавливает Дом, ждёт ребёнка — нового настоящего наследника, — а она ошивается в жопе мира, пытаясь защитить замок, который Креону, судя по всему, не особо-то и нужен.

— Она же не наделает глупостей? — встревожилась Алиана.

— Обязательно наделает, — вздохнул я. — Будем надеяться, что не летальных. Потому что в глубине души её тянет не столько к победе, сколько к героической гибели. Паттерн саморазрушения, как я сказал.

— Но почему?

— Потому что она недостаточно верит в себя, чтобы верить в победу. Отец никогда не принимал её всерьёз, и она не может принять себя сама. Пытается доказать, что достойна, но любое её достижение обесценивается внутренним отцом. Любое — кроме смерти. Её не оспоришь.

— Михл, вы ужасный человек, — сказала Алиана с осуждением, но не отодвинулась. — В вашем препарировании людей совсем не остаётся места любви.

— Хочешь, чтобы я объяснил, почему ты влюбилась в Калидию?

— Ни в коем случае! Не лезьте в это своими холодными медицинскими руками!

— Руки у меня мёрзнут, потому что я старый, — сказал я примирительно. — Кровообращение не очень.

— Простите. Я понимаю, что вы на самом деле не злой. Наверное, у вас тоже было в жизни много боли. Но я верю в любовь. Я люблю Калидию, она любит меня, мы справимся. Главное, чтобы она не пострадала.

— Увы, нам остаётся только ждать и надеяться. Помочь мы ей не в силах. Хочешь чаю? У меня тут термос.

— Давайте.

Я налил горячий сладкий чай в крышку термоса, и мы отхлёбываем из неё по очереди.

— А вы правда можете вот так же препарировать мои чувства к Калидии?

— Что, — усмехнулся я в темноту, — синдром Синей Бороды?

— Я опять вас не понимаю!

— Всё время забываю про культурный багаж. Это старая страшная сказка из моего мира. Пересказывать не буду, но мораль в том, что женское любопытство порой заводит туда, куда лезть не стоило.

— Ну да, — вздохнула Алиана и прижалась плотнее, — я понимаю, что это знание не сделает меня счастливее. Скорее, наоборот. Но теперь меня гложет — а вдруг со мной что-то не так?

— С тобой куча всего не так, и ты это сама прекрасно знаешь. Ты сирота, выросла в атмосфере высококонкурентного моногендерного коллектива со стайной моралью, ты подвергалась постоянному психологическому и физическому унижению, а также сексуальной эксплуатации. Для такого анамнеза ты просто поразительно нормальная девушка.

— Правда?

— Клянусь. Твоей психической устойчивости можно позавидовать. А ещё твоей способности принимать решения и добиваться своего.

— А я думала, что неудачница…

— Ты-то? Ты прогрызла себе дорогу в дом Родла, преодолев жесточайший отбор среди высокомотивированных соперниц. Приз сомнительный, но других не было, и ты его добилась. Потом ты разглядела во мне человека другого мира и использовала этот шанс на сто процентов. Ты встретила Калидию, влюбилась в неё — и добилась взаимности дочери владетеля. Ты достойно проявила себя в первом бою, хотя он оказался крайне неудачным. Ты спасла любимую девушку, когда шансов на это почти не было.

— Это вы её спасли.

— Я не ушёл с основной группой только потому, что ты кинулась за Калидией. Если бы не ты, она бы погибла. Потом ты выхаживала её, стойко вынося говнизм мучающейся от беспомощности владетельской дочки. Теперь поддерживаешь изо всех сил, не давая пасть духом, а главное — не падаешь духом сама, хотя понимаешь, что положение наше паршивое.

— Вы меня совсем захвалили, — смущённо сказала Алиана.

— Ты сильная девушка, Алька. Кто-то должен был тебе это сказать, пусть буду я. Не давай Калидии доминировать, на самом деле ты сильнее, умнее и упорнее. Если вы не разругаетесь, то однажды в вашей паре лидером станешь ты.

— Хотелось бы вам поверить… — ответила она с сомнением.

Молча пожал плечами — мол, хочешь ― верь, хочешь — нет. Я к ним семейным психологом не нанимался. Почувствовал, что чай требует выхода — увы, у стариков и тут не всё просто.

— Посиди, я сейчас.

Подошёл к краю стены и избавился от избытков жидкости. Если там и крались лазутчики-диверсанты, то они никак не выдали своего недовольства. Признаков простатита пока нет — чёртова сраная старость, всё время прислушиваешься к организму: что там ещё у нас отказало?

Едва успел застегнуть ширинку, как по стене заскрежетали когти, и через край перемахнул ужас, летящий на крыльях ночи — у Багхи, оказывается, тоже глаза светятся в темноте красным.

— Вы на нас чуть не написали! — возмущённо сказала Калидия синтетическим голосом.

— Думаю, оболочка не размокла бы.

— Кали, ты как? Ты цела? — кинулась к ней Алиана.

— Ты во мне сомневалась? — заявила дочь владетеля типичным дочьвладетельским тоном.

Мол, как вы смели, жалкие людишки. Ну-ну. Оболочка заметно сдвигает ей крышу.

Калидию аж трясёт от восторга. Избавившись от симбионта и велев Беране оттащить Багхе баранью тушу, рассказала о результатах вылазки.

— Это была просто резня! — вещает девушка гордо. — Они не могли понять, что их убивает! Выскакивали из домов, ничего не соображая спросонья, в одних трусах! Я рубила их с разгона, пролетала посёлок как ангел смерти, разворачивалась — и летела обратно! Багха — это просто чудо! Они стреляли во все стороны, не видя нас, не успевая заметить — и я отрубала им руки, отрубала головы! Кровь, кровь, кровь повсюду! Моя оболочка питалась ей, я чувствовала её радость! Я бы убила их всех, но они стали прятаться по подвалам, а Багха начала уставать. Но я ещё вернусь туда и закончу! Завтра! А сейчас, Алька, пойдём в комнату. Ты мне нужна!

Выражение лица Алианы далеко не такое восторженное, но она встала и пошла без возражений. Судя по звукам, целоваться они начали ещё в коридоре и в дверь ввалились уже раздеваясь. Адреналин стимулирует.

— Мы победили? — спросила осторожно Анахита.

Она вышла из спальни на голос Калидии. Стоит в длинной рубахе и шерстяных носках, ночами в замке прохладно.

— Хочешь чаю? — предложил я. — Поставил девушкам, но они не дотерпели.

— Давай, всё равно проснулась. Так мы всех победили или нет?

— Если Калидия не преувеличивает, то она нанесла заметный ущерб живой силе противника.

— Но это не победа? — уточнила Анахита.

— Даже не близко, — вздохнул я. — Их слишком много, и они, судя по всему, хорошо мотивированы. Просто не ожидали нападения — на весь лагерь несколько сонных часовых, которые к тому же не представляли, с чем могут столкнуться. Если у них командуют владетели — а это, скорее всего, так и есть, — то они слишком уверены в себе и не имеют боевого опыта. Стычки кланов — это вам не война в горах.

— И что будет дальше?

— Они перегруппируются, подтащат резервы — в кыштаке были далеко не все.

— Откуда ты знаешь?

— Калидия порубала там в салат кучу народу, но среди них не было ни владетелей в оболочках, ни киберов. А Абдулбаки их видел. Значит, что?

— У них есть ещё один лагерь, — догадалась Анахита.

— Вот именно. Калидия его не нашла, он может быть где угодно, и там может быть что угодно. Например артиллерия, чтобы снести наши стены, или авиация, чтобы скинуть нам на головы десант.

— Ты серьёзно? — испугалась она.

— На самом деле, вряд ли. Авиацию тяжело пропихнуть через кросс-локус. Судя по тому, что они не спешат, он небольшой, с малой пропускной способностью, и накопление сил занимает много времени. А вот с артиллерией не так однозначно — сейчас полно носимых пехотных средств усиления, которыми можно ломать укрепления. Миномёты, РПГ…

— То есть, ничего не закончилось, да?

— Прости, но это так.

— Извини, что поднимаю эту тему… — вздохнула Анахита. — Если со мной что-нибудь случится, ты позаботишься о Нагме?

— Как о родной внучке, — заверил я.

Скорее всего, если что-то случится с ней, то оно случится со всеми. Но она и сама это понимает.

— Мне так страшно, Док… — сказала она.

По щекам текут слезы.

— Я понимаю, — обнял Анахиту, прижал к впалой старческой груди.

Утешитель из меня теперь так себе.

Нагма единственная в нашем коллективе полна позитива.

— Дедушка Док, ты отвлекаешься! — упрекает она меня. — Ты обещал рассказать, как девочка из горного села спасла своего котика! А сам сидишь и молчишь!

— Прости, задумался. На чём мы остановились?

— Котик погнался за птичкой, которая прикинулась раненой, чтобы увести его от гнезда! И увела так далеко, что он заблудился! Теперь он сидит и плачет! А девочка волнуется! И ищет его!

— А как она его ищет?

— Она ходит и кричит: «Кыс-кыс-кыс»!

— Какая умная девочка! Итак, идёт она по дороге и кричит: «Кис-кис-кис! Мой котик! Где ты! Отзовись!» А навстречу ей — коза. «Здравствуйте, уважаемая коза, — вежливо говорит девочка. — Не видели ли вы моего котика?»

«А каков из себя твой котик?»

«Мой котик рыж, но нос его розов, а воротник бел».

«Когда я шла с пастбища, то встретила такого котика. Он был голоден, но я напоила его молоком».

«Спасибо тебе, уважаемая коза! А куда он пошёл дальше?»

«Я не знаю этого, девочка. Не благодари меня, ведь накормить голодного должен каждый. Иди по тропе, может быть, вы встретитесь».

— Вот такая каза? — Нагма рисует чуть ли не быстрее, чем я рассказываю.

— Да, очень похожа. Наверное, вы знакомы.

— У меня много знакомых коз. У них смешные казлята. У этой казы, наверное, тоже казлята, раз есть молоко. Но она поделилась им с котиком!

— Потому что это добрая коза. А теперь бери карандаш и пиши: «У козы козлята». Нет, через «о». И коза, и козлята пишутся через «о»…

Потом мы рисуем. Рисовать Нагма готова бесконечно. Багха опять свалила искать пропитания, но нам удалось изловить Берану. Кибернетированная мать Калидии постоянно чем-то занята: качает воду, таскает уголь, топит печь и плиту, убирает в комнатах. Только готовить ей Анахита не даёт. Не доверяет: «У неё же души нет, как она может делать плов? Плов без души не бывает…» Шутит, наверное.

Но если изловить Берану в паузе между занятиями и попросить просто посидеть на стуле — она сидит. Лицо её бесстрастно, глаза равнодушны. Поэтому она красива, но парадоксально непривлекательна. На неё не хочется смотреть, как будто чувствуешь какой-то скрытый дефект — не можешь точно сказать, что именно не так, но раздражает. А вот Нагму, наоборот, привлекает в ней именно это.

— Хочу нарисовать её не такой, какая она, а такой, какой её Аллах хочет видеть.

Идея рисовать не то, что видишь глазами, а то, что видишь в голове, сначала поразила Нагму, но теперь она чаще даёт волю фантазии. Рисует придуманных животных, кибернетических котиков, удивительные города. Удивительные тем, что ни одного города она в своей жизни не видела, но однажды нарисовала улицу, на которой был мой кабинет «врача-прыщолога», да так точно, что Алька её сразу узнала. После этого я уже не удивлялся, увидев на бумаге город, в котором я встретил жену, город, в котором её похоронил, и вид с той крыши, где нас раскатали ракетным ударом наёмники.

Её отец — проводник между мирами, её мать, будучи беременной, постоянно таскалась туда-сюда через кросс-локусы. Мультиверсум оставил на ней свой отпечаток, и нам ещё предстоит понять, какой именно.

— У меня не получается, — жалуется Нагма, перепачкав нос чёрной крошкой угля и цветной крошкой пастели.

— А как по мне — неплохо, — я рассматриваю набросок. — С руками только у тебя пока не очень, смотри, на этой руке все пальцы одной длины. Надо бы тебе потренироваться рисовать руки.

Честно сказать, я вряд ли нарисовал бы лучше. Руки и мне не очень хорошо даются, а с цветом Нагма и вовсе работает прекрасно.

— Нет, дедушка Док, она должна быть не такая.

— А какая?

— Настоящая. Можешь порисовать со мной? Я так лучше вижу.

— Только не очень долго. Ты отсиживаешь мне ноги своей костлявой худой попой, вертлявица. Надо попросить маму Анахиту, чтобы она тебя получше кормила.

— Я могу подложить подушечку!

— Ладно уж, садись.

Я усаживаюсь на стул напротив Бераны, Нагма залезает ко мне на коленки, берёт скетчбук, открывает новую страницу. Я не смотрю, что чертит её стремительный карандаш, я смотрю на Берану. Я смотрю, она рисует. Рисует, не поднимая глаз, как будто смотрит мной. Два полхудожника. Боюсь об этом думать, но когда мы так рисуем, я почти вижу референс. Почти.

Берана, какой ты должна быть? Какая ты настоящая? Какой тебя «хочет видеть Аллах»? Какой тебя видел Креон? Какой тебя пытается, но не может забыть Калидия? Ты была красивой женщиной, ты и сейчас красива странной, неживой красотой-без-возраста. Наверное, ты была умной — вряд ли Креон женился бы на дуре. Думаю, характер у тебя тоже был — дочка твоя весьма упёртая барышня. Где это всё? Стёрто насовсем или заархивированно в какой-то внутренний бэкап? Можно ли перезагрузить тебя, изменив загрузочную запись? И нужно ли? Может быть, тебе лучше так — без мыслей, эмоций, страданий? Наверное, нелегко было быть женой Креона. Хотела лучшей судьбы для Калидии и терпела ради неё? Ведь, казалось бы, что может быть лучше судьбы дочери владетеля? А когда поняла, что ответ на этот вопрос: «Да что угодно, блин!» — было уже поздно. Креон умеет превращать окружающих в больных неврастеников. Вон, хоть дочь вашу взять… Но с тобой, Берана, ему пришлось постараться, и ещё не факт, что он выиграл. Что было бы, если б он не нашёл повод забить тебе в голову гвоздь? Ты не сдалась. Не стала тенью, которую он отбрасывает на дочь. Проводником его сраной эгаломании. Он ведь ненавидел твою улыбку, да? И в конце концов стёр её с твоего лица. Какой она была, Берана? Твоя улыбка?

Женщина резко встала со стула, развернулась и быстро вышла, разрушив магию момента.

— Чего это она, дедушка Док? — разочарованно спросила Нагма.

— Кто ж её поймёт? — я смотрел вслед Беране, пытаясь понять, — это был инсайт? Почти забытый референс? Или просто фантазия разыгралась?

— А у меня только стало, наконец, получаться! — расстроилась девочка. ― На, посмотри!

На странице скетчбука пока только набросок. Но улыбка там именно такая, как я её себе представлял. Улыбка той Бераны, которую я только что видел внутренним взглядом.

Нагма, детка, неужто ты видишь референс?