Развращённые

Глава восьмая: развращение

Утром к ней заявились слуги, и начался процесс подготовки к мероприятию. Нарядили, накрасили, уложили волосы.

Её платье было с открытой спиной — орхидея была видна как никогда: самая настоящая метка, символ того, что Марлен сама себе не принадлежит. Гонщица. Игрушка.

… Девушка спустилась в лифте на первый этаж Штольни и замерла в холе, надеясь, что к ней подойдут и объяснять, что делать дальше.

В это же время через центральный вход многие гонщицы возвращались Штольню — у них как раз заканчивались последние тренировки.

Марлен ловила на себе их заинтересованные взгляды. Для обучающихся она теперь Млечная гонщица, а значит, выше, лучше, успешнее.

Марлен поймала на себе взгляд Медузы — мстительная сука, сумевшая собрать вокруг себя компанию «почитательниц». Медузу боялись все, кроме Марлен, ведь за Марлен, в случае чего, могла вступиться сама Джин.

Сколько раз Марлен нарывалась, издеваясь над Медузой, высмеивая её при «почитателях», а иногда даже делая откровенные подлости вроде хищения её тренировочной одежды. А всё потому, что было в Медузе, по мнению Марлен, нечто тёмное, мерзкое. Медуза любила издеваться на слабыми, и за это Марлен любила издеваться над ней.

Лисица усмехнулась при мысли, что, будь на её месте Медуза, уж она бы стремилась попасть в дом к Рагарре всеми правдами и неправдами, в надежде урвать для себя привилегии.

— Марлен, — незнакомый ящерр отвлек от мыслей о сопернице, — следуй за мной.

Идти было непривычно — тяжесть на первый взгляд невесомого платья приятно сдавливала тело, заставляя держать спину ровнее.

— Садитесь в машшшину, — потребовал сопровождающий. Дверца застывшего перед ней авто плавно стекла вниз.

У водителя был акцент, присущий лишь тем ящеррам в Мыслите, что сравнительно редко контактировали с земными людьми: ящерр слишком растягивал шипящие звуки.

Марлен села, и водитель помог ей разложить платье, чтобы оно не запачкалось. Лисица усмехнулась.

— Спасибо.

Девушка поблагодарила. А ящерр подумал, что в этот раз какая-то не в меру светлая гонщица оказалась в салоне его машины. Добрая, светлая, это сразу видно.

А Доган Раггара приказал ей приехать в Экталь, чтобы навсегда разрушить этот свет.

•••

Машина взлетела приблизительно на шестом километре (только-только выехав за территорию гонщиц, где летать не разрешалось).

долго не могла понять, в каком направлении они двигаются, но, когда увидела внизу множество деревьев, поняла — они пересекают Синий Лес.

Почему Синий— потому что в нём постоянно стоял туман, застилающий глаза, но вместо серого, имел он необычный синеватый оттенок, и многие земные, пытаясь убежать из Мыслите (такие тоже были) терялись в этом лесу.

«Я пролетаю над трупами тех людей, что были готовы попытаться обрести свободу любой ценой, даже рискуя жизнью. О них никто не вспомнит, никто никогда не почтит».

С каждым годом убегать из ящерриных городов было всё тяжелее. Да и наказание страшило — ящерры жестоко расправлялись с бунтовщиками, тот же Тар-Расс такие вещи рассказывал, что впору утопиться от отчаяния.

— А как звучит название Синего Леса на вашем языке? — спросила Марлен у ящерра.

— Вам не понять, — ответил водитель спокойно, без агрессии. — Даже если назову — ваш слуховой аппарат воспримет мою речь как шипение.

— Я это понимаю, — не сдавалась лисица. — Но вы мне словами передайте ваше ощущение.

— Не очень хорошшшо звучит. Это вы даёте своим лесам смешшные названия, а нам вашша природа кажется другой: тростниковый лес в Драгорбрате так и называется — тростниковый лес в Драгобрате, ничего более.

— Но разве названия не упрощают вашу речь, не делают способ передачи информации более точным, быстрым? Ведь сколько тех тростниковый лесов в мире, и не сразу поймёшь, о каком идёт речь.

— Мы — поймём. У вас речь — набор звуков, а у нас она подкреплена мыслительными образами. Да что же вы, в школе не учились, простых вещей не знаете?

— Нас этому и не учат. И в школу ходят далеко не все.

Водитель — так показалось Марлен — нахмурился.

— Снижаемся!

Они приземлились недалеко от дома и спустились на подземную парковку. Одновременно с машиной, в которой приехала Марлен, на посадку шли десятки других авто. Как бабочки к свету, слетались они к дому судьи.

К машине подскочили слуги, Марлен вышла и двинулась к свету — большому дому, освещённому только с одной стороны. Благодаря тому, что вокруг было темно — глаз выколи, Марлен так и не поняла, насколько велико здание, его очертания растворялась в тьме, клубившейся вокруг дома.

Все стены были чёрного цвета, с высокими острыми шпилями и большими — не круглыми! — окнами. Не дом — настоящая крепость, думала Марлен.

Не удержавшись, девушка прикоснулась к облицовке, и сразу одёрнула руку — ей показалось, что стена начала обволакивать её палец.

Она вошла внутрь.

Гонщицы — такие же разодетые, как и она, в платьях насыщенных темных оттенков, шли мимо Марлен куда-то вперёд. Марлен решила, что уж они-то знают, куда идти, и последовала за ними. Она попыталась заговорить с кем-то, но ни одна из женщин не обернулась на тихое: «Простите, не могли бы вы…», «Извините, я не знаю куда мне… идти». А спрашивать у ящерров — себе же дороже.

— Следуйте за мной.

Марлен испуганно шарахнулась. К ней подошёл слуга.

— Да-да, конечно.

Перед Марлен отворили дверь — она оказалась на пороге огромнейшего — по меркам самой Марлен бального помещения круглой формы. У стен стояли столики, где сидели ящерры со спутницами, по центру кружились пары. Играла музыка — настоящий оркестр, официанты во фраках разносили еду.

«Они так похожи на нас. Даже одеваются как мы. Едят то же, что и мы. Их техника вождения машин в чем-то похожа на нашу. Тогда почему они захватили нашу планету, а мы так легко сдались? Почему мы слабее на собственной территории? В чём мы ошиблись?».

Кто-то толкнул её за плечо — Марлен увидела ящерра, который прошёл мимо неё, пружинистым шагом спустился по лестнице вниз и слился с толпой танцующих. Затем на секунду обернулся, и подмигнул ей.

«Чего лыбишься, морда ящерриная».

Лисица медленно двинулась вперёд.

Увы, она не имела и малейшего представления, куда приткнуться и с кем заговорить. Занять столик гонщица не рискнула, так что просто прислонилась к колонне и цапнула с подноса у проходящего мимо официанта бокал вина. Пить не собиралась — просто держала в руках, согревая напиток холодной дрожащей рукой.

И не догадывалась девушка, что хозяин дома с самого начала пристально следил за своей… гонщицей. Он наблюдал за ней тогда, когда она выключила свет в своей комнате в Штольне, готовясь отправится в его дом; когда оказалась в холе и мимо неё проходили гонщицы. Ни капли торжества не было на лице девчонки — лишь усталость: «поскорее бы всё это закончилось».

Когда она села в машину — усмехнулась, а датчик на её теле автоматически послал в ОГЕЙ-Центр сигнал, расшифровать который не составило труда: чёртова девка не хотела ехать в Экталь.

•••

Вечер медленно перетекал с ночь.

Марлен следила за танцующими ящеррами с осторожностью, присущей диким лисицам.

Она старалась видеть всё, при этом ни на ком не задерживать взгляд, чтобы ненароком не спровоцировать.

Играла классическая музыка, официанты разносили еду и напитки. Ящерры собирались в небольшие группы и лениво переговаривались между собой на том языке, понять который Марлен не суждено.

Никогда ещё не доводилось лисице даже слыхать о подобных мероприятиях. Она не могла избавиться от чувства, что все ящерры в этом доме исполняют какие-то — лишь им понятные! — роли, и что она, Марлен, вышла на сцену не к месту, нарушив гармонию. Другие «актёры» это видели, но, чтобы окончательно не испортить спектакль, предпочитали делать вид, что всё идёт по-старому. Ей казалось, «актёры» ждут, когда закончится представление, и можно будет наброситься на ту, что пыталась им помешать.

Выдержанные танцы медленно «преображались», а свет — тоже медленно, — угасал.

Будто волны саранчи атаковали помещение, своими черными телами заполняя все вокруг, так и комната медленно погружалась во мрак.

— Ты здесь одна?

Вопрос был задан ящерром, подошедшим к ней непозволительно близко, Марлен, растерявшись, кивнула, но потом древние лисьи инстинкты запиликали на всю катушку.

— Н-нет, — сказала очень тихо, и сама удивилась собственной дерзости, ведь посмела соврать. — Не сама, жду.

Ящерр ей поверил (а почему бы не поверить). Ушёл.

Марлен перешла в другой конец бального зала.

В какой-то момент (когда именно — девушка уловить не успела) кокетливые разговоры перешли в кокетство иного рода — мужчина лапает женщину за грудь, его рука пробирается под платье и касается её бедра, рука скользит ниже, к внутренней части… он ловит взгляд Марлен и усмехается. Машет указательным пальцем, мол, иди ко мне.

Марлен как будто огнём опалило изнутри. Она отлепилась от колонны и застыла, не зная, куда дальше идти и что делать. Вся комната на её глазах превращалась в сплошную оргию. Ей казалось, она просто смотрит какой-то фильм, ведь в жизни так не бывает. Не может быть!

Ящерры тем временем понемногу снимали одежду со своих спутниц, на лицах каждого из них — развращённые, похотливые улыбки. Света почти не осталось, а музыканты — чёртов живой оркестр! — подмешивали в мелодию всё больше и больше «сладких» нот. Музыка зазывала, подчёркивала то, что происходит.

Марлен наблюдала за гонщицами, коих здесь было около сотни. Многие из них были профессионалами высшего уровня, и на аренах вытворяли такое, что Марлен только снилось. И эти самые женщины (мудрые, опытные, хитрые, изворотливые) позволяли ящеррам снимать с них белье, укладывать себя за стол, и…

— Иди сюда, — услышала он приказ.

Девушка, сама до конца того не осознавая, отрицательно закивала головой.

Марлен сделала несколько шагов назад и начала в панике пробираться к выходу, но это было нелегко. Казалось, приток ящерров усилился, они шли ей навстречу и «дарили» похотливые улыбки. Их речь доминировала, земные языки растворились в ящерриных выкриках, шутках и «случайных» прикосновениях.

— Иди сюда, — на неё сзади чуть ли не навалился ящерр. Он схватил Марлен за плечи и припечатал к колонне. Лисица даже толком не успела понять, что происходит, как он потянул низ её платья вверх и укусил за шею. Его хвост удлинился и лёг девушке на плечо.

Их хвосты — это самое опасное оружие, им ящерр легко мог бы разрубить Марлен надвое, и от осознания, что столь смертоносное оружие лежит у неё на плече, лисица оцепенела.

Хотелось закричать. Хотелось выставить браслет вперёд, чтобы ящерр понял, что она гонщица и не смел трогать. В городе такое бы подействовало, но не в доме Догана, куда девушек для того и привозили — чтобы совращать.

Руки нападающего путешествовали по её телу. Нагло пролезли в вырез платья и схватили грудь. Смяли.

Рядом ходили другие ящерры, но им не было никакого дела до отбивающейся со всех сил лисички.

«Так не бывает, так не бывает!» — думала Марлен. «Небеса, только не так».

Она всхлипнула. Он поцеловал. Протолкнул язык в рот, казалось, почти в горло, и от неожиданности Марлен его укусила. Ящерр отодвинулся, он был больше удивлён, чем сердит. Хотел что-то сказать, но не успел. Марлен его опередила, произнеся ту единственную фразу, которая могла его остановить:

— Я предназначена Догану Рагарре!

Она сама не знала, почему сказала именно это, как посмела соврать ящерру. Соврала, и уже не впервые! Посмела, уж очень ей хотелось жить, а прикосновения чужака отдавали болью и отвращением глубоко в сердце.

Ящерр замер.

— Я — для Догана, — повторила Марлен, на это раз медленно и отчётливо, увидев, убедившись, что её слова возымели эффект.

Вот теперь ящерр удивился. Он пристально в неё всматривался, и Марлен поняла, что если окончательное не убедит его — быть беде.

— Я та гонщица, которую после победы отправили в Сферу. Вспомнил?

Ящерр ухмыльнулся, но девушку отпустил.

Марлен начала медленно пятиться назад, не разрывая зрительного контакта. Когда она отходила от него, ящерр не пытался её остановить. Умный ящерр, не зря же в дом Рагарры приглашён.

Марлен отдалялась медленно, не разрывая зрительного контакта. Казалось, мигни — и он набросится. И лишь у двери, убедившись, что ящерр далеко, рванула что есть мочи прочь. Прочь от разнузданной музыки, прочь от разврата.

Марлен Эрлинг была наивным ребёнком! Она верила, что если спрячется в тихом уголке, то сможет «переждать» этот кошмар, а потом вернётся домой — к вечным изматывающим тренировкам и строгим поучениям Рея. В мир, который знает с одиннадцати лет. В том мире умирают гонщицы лишь на Млечной Арене, и ставки на них делают лишь изредка, ведь Доган Рагарра «бережёт своих гонщиц».

Она шла длинным освещённым коридором, по пути встречая ящерров. Марлен не знала, пьяны ли они (да и поддаются ли ящерры эффекту опьянения — об этом экраны Мыслите не вещали).

— Эй, иди сюда, — закричал ей кто-то из-за угла.

— Не трогай, я для Рагарры! — закричала Марлен, и в этот раз ложь далась ей намного легче.

Чтобы избежать ненужного внимания, Марлен открыла первую попавшуюся дверь… и застыла. В комнате находилось несколько ящерров и три гонщицы. Одна из них танцевала, но её танец постоянно прерывался из-за ящерра, положившего руки ей на бедра и постоянно подталкивающего гонщицу к себе. Ближе, еще ближе, хотя казалось бы — куда уж ближе, если её рука лежит на его паху.

Вторая женщина лежала на столе, глотая член одного из ящерров, пока второй ящерр как раз снимал штаны и пристраивался между её ног. Третья девушка энергично скакала на мужчине, расположившемся на диване.

Никто не обратил внимания на лисицу, появившуюся в дверном проёме. Нет, одна все же заметила — танцующая, но зрительный контакт прервался, когда ящерр резко наклонил её вперёд, так, что гонщице пришлось упереться вытянутыми руками в его колени. Хвост ящерра «отлепился» от выпуклых позвонков на спине и начал поглаживать тело женщины.

Марлен в спешке закрыла дверь. Она побежала вперёд, открывая всё новые и новые двери. Но в каждой — без исключений! — комнате творилось то же самое.

Пятая нога, чёртов мир! Те гонщицы, что побеждали на Млечной Арене, которым аплодировали десятки, сотни тысяч людей — всё были превращены в… это!

Марлен бежала всё дальше и дальше, стараясь не поддаваться истерике. Ящерры её замечали, но больше не пытались «прислонить к стене» — слишком напуганным было её лицо. Ещё бы, в Экталь приезжали только женщины, знакомые с «ситуацией», они знали, как себя вести.

Она бежала все дальше и дальше. Не зная куда, зачем, и что ей за это будет. Пока не увидела выход на балкон. Она выбежала туда, схватилась за перила и, глядя вниз, позволила себе резкий вдох. И ещё один! И ещё! Мало, как же мало!

Перед глазами проплывали образы увиденного. И всё это — в доме судьи! В доме мужчины, которого все гонщицы боготворят. Эти маленькие девочки, вырванные из-под родительской опеки, но чаще всего — даже не знавшие, что такое человеческая доброта! Они верят, что, повзрослев, станут именитыми гонщицами, лучшими из лучших. И получат своей цветок из рук самого Догана Рагарры: сильного, доброго, заботливого, да чего уж — красивого наставника.

Марлен всхлипнула. Да, они становятся лучшими, да, побеждают на Млечной Арене, а что потом? Потом — приглашение в Экталь, где их имеют во всех возможных позах.

Она посмотрела вверх, на небо, пытаясь сдержать слезы.

На улице было непривычно темно. В Мыслите, Марлен привыкла, что даже ночью, на улице всегда много света и в небе летают машины, а здесь — тишина. Еще один каприз ящерра?

Лисица перегнулась через перила и мысленно прикинула, на каком этаже сейчас находится.

Где-то на десятом, пришла к выводу, вниз спуститься не получится. Но даже если бы получилось — что дальше? Ведь не пешком же она будет в Мыслите возвращаться, да и потом, кто ж её отпустит обратно в город без надлежащего сопровождения?

— Хочешь прыгнуть вниз?

Она резко обернулась. Голос этот был слишком знаком. Обладатель этого голоса методично превращал жизнь лисицы в ад.

Экталь

На глаза навернулись слезы — почти инстинктивно, почти без её на то согласия. Так иногда реагировали загнанные (другими ученицами) в ловушку девочки в Штольне. Знали, что скоро их будут бить, но понимали — неминуемого не избежать. Остается лишь принять неминуемое.

Он стоял прямо у двери. Расслаблен, спокоен, в своем праве. Марлен еще не доводилось видеть судью в подобном виде — без парадной униформы, без толп ящерров вокруг, охраняющих его покой.

— Так что, хочешь прыгнуть? — спросил он почти с любопытством.

— Нет…

— Почему?

Марлен не знала, что ответить. Почему не хочет убить себя? Почему не прыгает? Или почему не пытается убежать из Экталя?

Лисица промолчала.

Судья тем временем приблизился Марлен. Он положил руки ей на плечи, а затем потянулся к голой спине. Погладил, да так, что Марлен не смогла сдержать судорожного всхлипа. И сразу пожалела об этом, по нахмуренному лицу судья поняла, что надо бы сдержаться.

Она прекрасно понимала, кто перед ней, и что нужно вести себя почтительно. Почтительно — прежде всего, даже когда чужие руки по-хозяйски прикасаются к собственному (родному) телу.

Но одно дело — знать, и совершенно другое — делать. Она осмотрелась вокруг в безнадежной надежде, что кто-то придет ей на помощь. Но никто не спасет, это было понятно и ему, и ей.

А Доган считывал все её страхи, и забавлялся своей маленькой лисой. Он резко дернул её, припечатывая к ограждению балкона. Она почти нависла над пропастью, и единственная опора, за которую в тот момент можно было схватиться, оказалась телом судьи. Лисица была как никогда близка к падению. Если он её отпустит — она упадет. Марлен вцепилась в Догана. Пусть потом наказывает — лишь бы выжить.

Её глаза молили «не убивай». Она ничего не требовала, но глаза!

— Напуганная какая, — прошептал он, потянув Марлен на себя. — Напуганная маленькая лиса.

Лисица оказалась в руках Рагарры, её ноги обвивали его торс, его руки поддерживали её зад. Ящерр отошел от перил и (с ношей в руках) двинулся прочь, куда-то вглубь дома.

Первая жестокость

Глаза лисицы от страха будто поглотили все её лицо. Не было больше лисицы — был взгляд, дикий, напуганный, как могло показаться судье — обвиняющий. Он чувствовал дрожь её тела, видел её страх, и почему-то ни мог принять такую её реакцию. Теплая, мягкая, маленькая, она не вызывала ничего, кроме похоти и раздражения.

— Дешевая девка, — пробормотал он на земном (так, чтобы девушка услышала), и перекинул её через плечо.

Марлен оказалась висящей головой вниз, но даже не попыталась вырываться. Она понимала, куда её несут и что её там ждет. Лишь надеялась, что ей не грозит ничего, страшнее изнасилования. Какая никчемная надежда!

Она пыталась сдержать слезы — получалось плохо. Никто никогда не готовил её к чему-то подобному. И к тому, что рука ящерра будет лежать на её заднице — об этом даже в Штольне никто не заикался. От неё так много скрывали, от всех них, девочек — будущих гонщиц.

Он принес её в комнату. Куда именно — непонятно, было слишком темно, но когда Рагарра бросил её на кровать — она инстинктивно поняла, что они находятся в спальне. Чьей именно— другой вопрос.

Она невидящим взглядом окинула комнату — камин, рядом диван на изогнутых ножках. Ей этот диван показался похожим на паука, которому непослушные мальчишки подожгли конечности. Насекомое извивается, пытаясь избавится от огня, поглощающего его тело.

Марлен вздрогнула от этого сравнения, и уставилась на Догана. Тот уже скинул рубашку и молниеносно забрался к ней на кровать.

Лисица попыталась отползти — не успела. Ящерр схватил её за ногу, вернул обратно и пригвоздил к центру кровати собственным весом. Непривычная тяжесть давила не только на тело — на сознание, как будто её живьем замуровали в склепе.

Девушка заплакала, чем привела раздраженного ящерра в еще более взвинченное состояние.

— Замолчи!

Он потянул платье вниз, оголяя грудь. И начал шарить по ней рукой, так жадно и агрессивно, что лисице хотелось заскулить. Она уже не решалась ни плакать, ни шевелиться — так невыносимо страшно ей было. Лишь бы обошлось без насилия — единственная мысль, мелькнувшая в тот момент. Лишь бы не ударил, не покалечил.

Он увидел, что она затихла, и движение его стали менее порывистыми, будто мед, твердый, мерзлый, внезапно растопили, и тот медленно растекался по телу девушки. Она сама была медовая.

Ящерр наклонился, втянул в рот её сосок, поцеловал живот. А Марлен было страшно.

«Не хочу здесь находиться», мысленно скулила лисица. «Хочу к маме, к папе, хочу братика обнять».

Разбитое стекло

Она была как стеклянная кукла, вот только любое прикосновение ящерра отзывалось в ней не звучным стеклянным эхо, а глухим вздохом. Сама того не до конца осознавая, девчонка всем своим видом давала понять, что судья ей противен. А тот зверел от подобной реакции.

Он был сам виноват — давно уже с гонщицами не спал. Бывали залетные птицы, но те вели себя безупречно, ну а Джин — эта женщина являлась олицетворением безупречности.

Но ЭТА?! И ЭТУ женщину ему природой велено признать лучшей среди лучших?!

Как же Доганн в тот момент ненавидел лисицу!

Он резко перевернул её на спину. Развел ноги в стороны, принялся снимать белье.

— Нет! — закричала его лисица, тем самым распаляя ящерра еще больше.

И этот страх, это её отчаяние пьянило. Не только ему одному страдать, пусть тожа мучается, думал он. Пусть знает, что никаких привилегий она не получит, и статус её не изменится.

Мгновение — он снял с себя брюки, еще мгновение — прижался к телу рыдающей девчонки и резко вошел.

Закричала его лиса, да так, что по его телу пробежала волна удовольствия. В тот момент любое её движение, любой звук вызывал удовольствие. Ощущение у него было, будто после продолжительной жажды ему дали напиться: первый стакан — чистая рудниковая вода, второй — в меру сладкий лимонад, третий — пропитанное солнцем вино.

— Лисица, — прошептал он ей на ухо, вбиваясь в её тело. — Сладкая какая лиса…

Невнимательно оглядел свою женщину. Она вся была под ним — напряженная как камень, и в то же время — мягкая, беззащитная. Так и вертелось на языке это слово — нежная.

— Какая сладкая гонщица мне попалась…

Он не узнавал ни собственный голос, ни тон. Не знал, зачем делает её положение еще более унизительным, зачем насмехается. А не мог иначе! Будто природа вместе с влечением к девчонке, наградила его этим желанием — задавить, унизить.

Удовольствие накрыло его ударной волной.

Когда он заглянул ей в глаза

Находится в ней было приятно. Но когда градус возбуждения начал спадать, он откинул её в сторону, намеренно грубо, не оставляя сомнений в том, кто она для него. Девчонка не пыталась сопротивляться — послушно откатилась в сторону и заледенела в позе эмбриона.

Она не издавала ни звука, и вначале эта тишина воспринималась как благословение свыше. В его комнате, на его территории было тепло, камин (он их так любил) создавал атмосферу покоя и уюта.

Женщина по-прежнему лежала на краю кровати, не двигаясь. Платье было запачкано — следы крови. Еще немного — и можно позвать охрану, пусть уведут её. Еще немного.

Он и сам не понимал, в какой момент тишина начала пугать. Нелепая мысль не давала покоя: вдруг он слишком ей навредил.

Слишком — это как? А как «не слишком»? Не слишком сильно надругался?

Судья наклонился к юной женщине, прислушался то ли к дыханию, то ли к пульсу. Видимо, услышал слишком много, а может ничего не услышал, но он перевернул её на спину, и смог наконец-то заглянуть лисице в глаза… да так и замер.

Она была потрясающе красива! Почему он раньше этого не замечал, считал её посредственной? Куда смотрел?

А её глаза. В них не было ни злости, ни ненависти — одно глубокое отчаяние. И слез было так много, что, когда он переворачивал её, капли разбрызгались в стороны.

В груди сдавило. И непонятно от чего: то ли от осознания того, как он поступил с общем-то, ни в чем неповинной девушкой. Ведь, как бы он себя ни убеждал в обратном, голос рассудка твердил, что она не виновата в том, что была для него выбрана. Да и непонятно, кто выбирал, но уж точно не она. Вон, трясется как. Наверняка мечтает оказаться подальше отсюда.

Он прикоснулся к её лицу, и (что это за чувство — щемящая нежность?) и склонился к девушке, чтобы поцеловать.

Принуждение

От переизбытка чувств Марлен была на грани срыва. Эта его нежность обескураживала, вновь разгоняла по телу только-только осевший страх. Но лисица была не вправе ни убежать, ни повлиять на ситуацию. Она лишь робко положила руки не плечи судьи, надеясь, что сможет хоть немного смягчить его поведение. Этим поступком она давала понять: я не вырываюсь, я послушна, делай со мной, что заблагорассудится.

И неожиданно почувствовала, как мышцы под её руками расслабляются. Ящерру пришлось по душе то, что она сделала. Напор усилился, теперь судья целовал её более властно, более требовательно. Казалось, он сходит с ума прямо на её глазах, превращается в зверя. Его руки обвили её талию, в этот раз не причиняя боли. И целовал, властно, страстно… а затем прекратил.

— Не хочешшь, значит, — прошипел он, и лиса чуть ли не впервые услышала его акцент. Земной язык — не родной ему, как бы свободно он на нем не разговаривал. — Притворяешься ты хорошо. Но… — мужчина оскалился, — я тебе противен, не так ли?

Он отстранился от лисы и принялся тщательно изучать вверенное ему тело, в то время как его указательный и средний палец взялся усердно «вышагивать» по животу девушки. Затем ящерр склонился к своей жертве и укусил её за живот, почти у самого пупка.

— Ну ничего, это поправимо.

И тогда лисица вновь испытала то самое чувство. Ящерриное влечение, которое он вновь на ней применил.

Её разум пытался бороться с заразой, которую земные люди именовали влечением, и в какой-то момент сознание застыло где-то у резкого обрыва: одна её сторона начала испытывать к ящерру невероятное желание, в тот время как другая отчаянно вырывалась из пут липкого навязанного чувства.

Но спустя минуту — две лисица окончательно потерялась во влиянии судьи. Её глаза застлало желание. Испуг резко исчез, но и лисица исчезла. В постели судьи лежала девушка, которая выглядела так же, как его лиса, и в то же время… другая, непозволительно другая то была женщина. Она уже была не той смелой забавной девчонкой, что дерзила зрителям на арене, её воля была полностью подавлена его силой.

Его ему, для него на всю жизнь

Но в тот момент ему и этого оказалось достаточно. Когда лисица потянулась к нему руками, телом — у него крышу снесло. Её ответная реакция вызвала в нем дрожь, а еще непонятное желание защитить и позаботиться.

Доган поцеловал свою лисицу, а затем медленно перевернул её на живот. Осторожно провел рукой по ягодицам, погладил шею, затылок… и испытал состояние, близкое к эйфории: он может оставить её на всю ночь. И спохватился сразу, не подпуская к себе еще одну навязчивую мысль: он может оставить её на всю жизнь.

Не может! Не может!

Влюбленная

Лес, приукрашенный утренним ласковым солнышком, вызывал восхищение. Дерзкие лучи, что пробивалось сквозь стекло авто и игриво щекотали кожу, чем-то неуловимым напоминали Марлен те утренние часы, что она проводила с родителями, когда еще не было в её жизни гонщиц, не было проклятой Штольни. Был дом, были родные и ощущение, что у неё есть что-то своё: собственная комната, собственная кровать, есть собственный брат и даже собственные родители.

Она возвращалась в машине обратно в Штольню. Синий лес проплывал под брюхом парящей в воздухе тачки, и Марлен казалось, что лес этот — полотно бархата, а туман — это парное молоко, такое густое, что можно прикоснуться. Она бы рискнула и свесила руку, но понимала, что прикоснуться даже к верхушкам деревьев не получится — уж слишком большое расстояние. Да и водитель бы не позволил — он только делал вид, что ему нет до пассажирки дела, а на самом деле еще как было!

Но Марлен не обращала на него внимания. Она была так счастлива, так счастлива!

Её первая ночь с мужчиной! Тепло его рук, его уверенные прикосновения. Ей нравилось к нему ластиться, еще больше нравилось получать ласку в ответ.

Когда она проснулась — он сразу это почувствовал и тоже проснулся. И уставился на нее немигающим взглядом. Марлен это не понравилось, эта его молчаливая заинтересованность — она подвинулась к мужчине еще ближе и поцеловала в губы.

Ей было легко и весело, её состояние напоминало эйфорию.

Увы, в тот момент Марлен не понимала, что эти чувства — ненастоящие, это последствия влечения, наложенного ящерром. Она до сих пор находилась под влечением, ведь ящерр, увлеченный эмоциями, всю ночь «подливал» в неё любовь к себе самому.

А он знал. Как знал, что нежные поцелуи девушки, вся её нежность — это мираж, подделка, а потому-то полнейшая глупость. Глупостей, даже им же совершенных, Доган на дух не переносил, поэтому когда она утром принялась к нему ластиться — ярость залила глаза, распечаталась в мыслях.

— Вставай, тебе пора.

Любит ли?

Марлен послушно встала. Не обиделась — забеспокоилась.

— У тебя, наверное, много дел? Я понимаю, — затараторила она, — и я бы не хотела вас отвлекать. Я… я смогу вернуться обратно самостоятельно.

— Пешком? — усмехнулся ящерр.

Девочка не нашлась с ответом. Растерянная, взлохмаченная лиса — такой она была. Но очень добрая, что злило ящерра еще больше. И этим утром, когда лежала рядом, одно её присутствие навевало весьма неуместные чувства и еще более неуместные желания. Вот бы не удержаться, завалить её обратно и…

Догану Рагарре не пристало идти на поводу у чувств.

— Уходи, — приказал от строго. — Дальше тебя проводят.

— Хорошо, — сказала лисица в ответ, а сама заглядывала ему в глаза, будто ожидая чего-то. Что он вот-вот усмехнется и скажет: «Я пошутил, оставайся со мной».

Он бы такого в жизни не сказал.

Она медленно обернулась и направилась к двери. И выхода обернулась, и он отчетливо прочитал на её лице вопрос: «Но зачем мне уходить? Ведь нам же так хорошо вместе».

Доган и сам не успел разобраться, почему велел ей уходить. И все же, в тот момент ему хотелось, чтобы она ушла и он мог остаться наедине с собой, подумать, разобраться в собственных чувствах.

Когда дверь закрылась, он упал обратно на кровать. И был не судьей, а мальчишкой, который запутался, который влюблялся, и вместо того, чтобы проявить свою симпатию, предпочитал дергать девочку за косы. Потому что иначе не умел. А научить было некому, ведь кто посмеет давать наставления главному судье Мыслите.

Изгнание гонщицы

И вот она летела в авто — возвращалась обратно в ад Штольни.

Авто приземлилось у самых ворот. Марлен молча вышла из машины, у неё начала болеть голова. Действие влечения понемногу стихало, и ранее приветливый мир, как тот обиженный воробей, нахохлился, и вытаращился на неё злобно.

Её бросало в дрожь, воспоминания ночи казались теперь не сказочными, а непривычными. Но (пока!) не плохими, потому что ящерриный яд по-прежнему действовал на нее.

В Штольне было непривычно шумно. Марлен старалась не обращать внимания, но обрывки разговоров все же долетали до неё и казались весьма настораживающими.

— Что случилось? — спросила она у одной уз учениц, пока поднималась по ступеням вверх.

— Так ведь… гонщицу из верхних этажей выгоняют, — ответила девчушка учтиво, жадно рассматривая лисицу, одетую в вечерний наряд.

Марлен ощутила, как к лицу прилила кровь. Она боялась задавать следующий вопрос.

— Кого?

— Так ведь… Млечную Арору.

— Но… за что?

Девушка отрицательно кивнула головой.

— Личный приказ Догана Рагарры.

Приказ! Его приказ!

— Небеса! — закричала израненная, искромсанная душа лисички Марлен.

Она быстро побежала в комнату к Ароре — своей доброй мудрой защитнице. А пока бежала, в мозгу никак не укладывалась очевидная истина: ведь это с этим мужчиной она ночь провела. Доган ведь не мог не знать, как дорога ей Арора, как они близки. Так зачем он это сделал? А может не знал?

Да как бы ни так, — зло подумала она. — Специально это сделал, чтобы побольнее ужалить.

Эффект, который земные люди за неимением другого обозначения называли влечением, выветрился, и лисица снова могла трезво мыслить. Отвращение накрыло с головой. Ненависть к Догану, ненависть к ящеррам, страх за любимую подругу.

Арора! Держись!

Когда гонщицу изгоняют— это конец. Она вольна уйти из Штольни в любой момент, её просто отпускают, вот только без браслета она становится беззащитна. Как только её кто-то узнает, на неё набросятся все ящерры, кому она попадется в поле зрения. Убьют, надругаются, изнасилуют, отомстят за то, что была недоступна, что жила роскошной жизнью, лучше, чем некоторые ящерры. Ведь откуда им знать…

У входа в комнату Ароры собралась толпа: те, кто показательно сострадал и те, кто открыто потешался над её горем.

Марлен начала протискиваться вперед — перед ней почему-то расступались. Она слышала крик, мольбы, а когда оказалась в комнате — увидела то, что навсегда изменит добрую наивную лисицу.

Их было трое — трое ящерров-терциев. Двое из них держали Арору за руки, но девушка отчаянно вырывалась. Она была женщиной, но она было гонщицей и умела за себя постоять. Арора билась в истерика, она кричала и звала на помощь, пока ящерры насильно волокли её из комнаты.

Терций, которого оскорбила

— Пустите! Не имеете права!

Марлен подбежала в ящеррам, попыталась защитись подругу. Один из них, не ожидавший нападения, рефлекторно, четким ударом рассек Марлен бровь. Мог и сильнее приложить, но, видимо, в последний момент вспомнил, что если одну из гонщиц изгоняют, это не значит, что к другим можно применять рукоприкладство. Нельзя… пока.

Терций всего лишь был удивлен, ведь Марлен была первой, кто встал на защиту другой гонщицы, и ящерры не знали, как реагировать. Марлен, превозмогая боль, поднялась.

— Нет, не трогайте её! — кричала отчаянная лисица. — Не смейте!

Арора тоже была в истерике — она не плакала, но в глазах её плескался такой ужас, что Марлен была готова сражаться насмерть — лишь бы Арору оставили в покое. Впервые ей доводилось видеть её старшую, во всем более ловкую и опытную подругу, в состоянии животного испуга.

Лисица снова бросилась на ящерра, но в последний момент её остановил тот, другой, что всё это время стоял в стороне.

И тогда лисицу будто огнем сбрызнули!

Марлен его узнала — то был тот терций, у которого Марлен когда-то украла оружие. Тот, которого величали родственником Догана Рагарры.

Она бы удивилась — как тесен мир, но в тот момент ей было не до удивления. Лишь страх за любимую подругу руководил всеми её действиями.

Она вцепилась за него руками, и он ей это позволил: не вырывался, когда её цепкие пальцы ощупывали его камзол, прикасались к твердим нашивкам на ткани.

— Я вас прошу… не трогайте её, — истерично шептала Марлен, заглядывая в глаза терцию, которого когда-то (в другой жизни) так сильно оскорбила. — Арора ни в чем не виновата. Моя Арора…

Он её рассматривал, и в другое время (может быть, до встречи с Доганом) Марлен бы даже польстилась на этот взгляд, попыталась на нем сыграть, но знакомство с главным судьей города напрочь выбило из лисицы умение распознавать мужской интерес. Да и ситуация, при которой они свиделись во второй раз, не способствовала зарождению нормальных человеческих отношений. А потому-то не увидела лиса того, что лежало на поверхности.

Нерб

В каком-то момент ящерр грубо скинул с себя руки девушки. У Марлен закружилась голова.

Ноги её подкосились. Она бы осела на землю, если бы не руки проклятого терция, теперь уже он поддерживал её.

Под её глазом наливался сочный синяк, из рассеченной брови стекала кровь. Какой контраст между её вечерним платьем и заплаканным избитым лицом! Женщина эта казалась одновременно жалкой и чертовски завлекательной, хоть и не догадывалась об этом.

Терций же не отводил от неё напряженного взгляда, и было очевидно — для него появление Марлен — полная неожиданность. Гонщицы никогда не защищали других гонщиц — их воспитывали ненавидеть друг друга, да и риск попасть в немилость был слишком велик. А как еще можно вызвать немилость, как ни влезть в разборку ящерров и изгоняемой гонщицы? ЭТА — пошла на подобную глупость, и тем самым заставила ящерра о себе думать: она глупа, или же смела? Какая она?

— Моя Арора, моя Арора… я вас прошу, не трогайте её, — плакала Марлен. Она и не догадывалась, какие мысли не дают покоя мужчине. — Я не могу…

Терций оттолкнул её в сторону — не больно, но очень показательно. Она едва удержалась на ногах. В поле её зрения попали зрители: люди, что толпились у двери.

— Вон! — закричала Марлен что есть сил. — Вон! Убирайтесь!

Почему-то её послушали. Столпотворение рассосалось, и Марлен снова обратила внимание на ящерров. Теперь они были один-на-один.

— Если это приказ, — прошептала она, еще даже не зная, как закончит предложение, — тогда позвольте мне поговорить с тем, кто его отдал. Я смогу…

— Доган Рагарра, — ответил терций, тот самый, что когда-то пострадал от лисьего характера Марлен. — Приказ был отдан им.

Марлен ощутила, как из глаз снова брызнули слезы.

— Но почему?! Объясните же мне, за что… где Джин, она знает о происходящем?!

Лисица цеплялась за любую соломинку, хоть и понимала глубоко в душе: бесполезно.

— Я прошу, — она заглянула ящерру в глаза. Тому самому ящерру, над которым менее года назад насмехалась на тренировочной базе. Тогда он казался мальчишкой, у которого и украсть не грех: незачем ребенку с опасным оружие баловаться!

Но в тот момент ребенком терций не казался. Совсем. Марлен корила себя за глупость: как могла она не видеть этой властности, этой жестокости в том, на первый взгляд, невинном мальчишке. Опасный заматеревший ящерр стоял перед ней. У ТАКОГО красть что-либо определенно не стоит!

Терций тем временем хлестнул приказом, что-то на своем языке. Второй ящерр (тот, кому было адресовано обращение) ударил Арору, и она мгновенно потеряла сознание.

Он схватил бывшую гонщицу на руки и понес к выходу. Марлен бросилась на него в нелепой пытаясь отвоевать подругу. Но ей не позволили — еще один терций удержал Марлен. Он завернул ей руку, и прикоснулся к шее, мгновенно отключая сознание лисицы. А затем глянул на руководителя группы, мол, вы уж извините, что пришлось её «вырубить».

Нерб кивнул, мол, всё сделано правильно, взял Марлен на руки и понес в её комнату. Пока нес её в руках, всматривался в лицо лисицы и в сознании его проклевывалась совершенно неуместная мысль: пусть лучше эта женщина никогда не узнает, что причина изгнания её подруги — в попытке помочь ей, лисице Марлен.

Доступная

Она проснулась в сумерках. Не сразу поняла, где находится и зачем. Проморгалась и вспомнила. И тут же рванула с кровати, чтобы бежать, узнавать, делать попытки.

Её что-то остановило. Не звук — ощущение. Марлен так и замерла посреди кровати, сжавшись в комочек.

— Кто здесь? — спросила, а на глаза мгновенно навернулись слезы. Чувствовала, что ничего хорошего не последует.

Будто по команде, в апартаментах включились все звуки.

Оказалось, в комнате работала кофемашина. Была открыта форточка (кто открыл?) и шаги. Кто-то ходил по гостиной.

Она боялась. Как же Марлен боялась!

Подобное ощущение у нее было лишь однажды, несколько лет назад, когда будущих гонщиц в качестве тренировки впервые направили сражаться с андромахами. Эти роботизированные животные и убить могли, и тогда Марлен тоже боялась ступить на тренировочное поле и начать бой. Тогда она справилась!

Сейчас ощущения были те же, ведь в соседней комнате её поджидал зверь опаснее всех андромах вместе взятых.

Скрипнула беззвучная дверь. Он замер на пороге.

Марлен вспомнила про Арору. Как-то резко, будто один только вид напомнил о вчерашней сцене. Слезы Ароры, её доброй мудрой советчицы, её измученное лицо — лисица всё вспомнила.

— Зачем вы это сделали? — прошептала лисица. Она осторожно приподнялась на коленях, чтобы оказаться на одном с ним уровне.

Судья молчал.

— Почему?

Судья молчал. Взгляд его блуждал по лицу Марлен.

— Я её любила, — выдохнула лисица. — Арора была одной из лучших.

Судья молчал.

— Она… на не заслужила.

— Чтоб я больше не видел тебя рядом с другими гонщицами, — сказал он спокойно, равнодушно. — Увижу — всех выгоню к чертям.

У лисицы дух перехватило от того спокойствия, с каким он рушил её жизнь. Как-то резко пришло осознание: никто и ничто не способно изменить его мнение.

— Выгоните меня, если так хотите навредить.

Судья хмыкнул. Подошел к кровати.

— Повернись на живот.

Жестокость

Они смотрели друг на друга — он и она.

— Не стану.

Небеса, чего ей стоил этот ответ! Как страшно было!

— Что ж…

Рывок — он потянулся к лисице и перевернул её на живот. Она, напуганная, обескураженная, начала вырываться.

— Пустите! Отпустите меня!

Его руки уже сдирали с неё белье, задирали рубашку, прикасались к коже.

Она плакала и пыталась вырваться — бесполезно!

щерр навис над ней. Он пристраивался поудобнее, готовясь совершись насилие.

— Судья, отпустите, — ревела лисица.

Доган не слышал. Беспощадный рывок — и он в ней.

Он пробормотал что-то не своем языке и задвигался резко, не щадя, не сопереживая. Лисице только и оставалось, что сжимать руки в кулаки и плакать навзрыд. Она потеряла Арору, её насиловали, над ней издевались. Маленькая лисичка не знала, как пережить подобное.

Марлен казалось, что это слишком, что хуже не будет, что она просто не выдержит. А ящерр упивался властью над своей лисой, причинял ей как можно больше боли.

Почему-то он нуждался в этом, видеть её слезы: чтобы превратилась в тень той смешливой, смелой девочки-женщины, какой она была, чтобы был в её жизни только он. Чтобы смирилась, раздвигала ноги по требования. Его собственность, не человек.

Его проклятая неистребимая потребность!

Когда он ушел. Утро.

Он ушел ближе к утру. К тому времени глаза лисицы превратились в стекло. Она следила за ним своими стеклянными глазами, как травоядное животное за хищником — наблюдала за каждым шагом, пока он медленно от нее отдалялся.

Дверь закрылась. Её хищник теперь был по другую сторону, но его запах остался: он пропитал и её комнату, и её тело.

Ящерр думал о том же: о запахе лисицы, о её проклятом очаровании, которому он, непроизвольно, чертовски нежеланно, поддавался.

Не так он планировал завершить эту ночь. Возможно, у него не было никаких ожиданий, возможно их было слишком много. Но ночь с лисой оставила в душе какое-то мерзкое чувство несоответствия.

Может быть, стоило её «привлечь», но что бы это дало? Не девушка будет у него в руках нежиться — кукла, всё позволяющая и ничего не понимающая. А ему хотелось…

Доган чертыхнулся и зашел в лифт. Пятая нога, да чего ему, в конце концов, хотелось от этой девочки?! Зачем он её мучает?!

Охранники, что следовали за ним на расстоянии нескольких метров, были невозмутимы. А ведь не могли не слышать её крики — у них аппаратура.

Ящерр недобро усмехнулся. Во что превратилась раса, приученная уважать и защищать женщин? Что сделала с ними эта благословенная родом Мариани планета? Были завоевателями, стали потребителями, а со временем и насильниками.

И он один из них. И он не знал, что с этим делать.

Доган мог сколь угодно убеждать себя, что все наставления предков давно позабыты, а их убеждения ничего не стоят. Но он помнил, чему его учили. И чувствовал, где-то глубоко в душе, что поступает неправильно.

Девочка эта. Лисица. Красивая и нежная. Отчаянная какая!

Зачем он вчера к ней пришел? Мало было ночи в Эктале?

Он видел все, что происходит в Штольне. И как она защищала ту гонщицу — тоже помнил. И почему-то злился. Этот её поступок напомнил ему о прошлом. Он тоже когда-то был таким стремился защищать, рисковал всем ради так называемой справедливости. Ни к чему хорошему это не привело. Нет справедливости.

Хотелось, чтоб и она это поняла как можно скорее. Чтобы отчаялась и смирилась. Невинная лисица, такая сладкая и такая мерзкая.

Вернувшись в Экталь, он залез в расписание Марлен и внес правки в её график. Послезавтра пусть приезжает в Экталь. А шестнадцатого пусть выступает на Млечной Арене.

Доган свернул проекцию на рабочем столе и, несмотря на получасовое опоздание на важную встречу, замер на месте. Осмотрел свой кабинет, оценил свет, пробивающийся сквозь занавески. И попытался осознать, что и зачем он делает.

Зачем он её мучает? Разве это то, к чему он стремиться? Зачем гонит на Арену? Разве этого он хочет — чтобы девчонка погибла? Ведь будет выть, если она погибнет. Тогда зачем?

Потому что воля Догана была сильнее его плоти. И он не желал признавать земную девушку своей половиной. Он считал, что в этом его сила — в умении контролировать себя. Но был ли он прав?

Отчаяние

Жизнь лисицы превратилась в кошмар. Несмотря на изменение статуса, она жила в постоянном страхе. Лисица морально готовилась к тому, что в её комнату в любой момент ворвутся терции, и свернут ей шею. Почему бы и нет — ящерры испытывали особую страсть к этому виду убийства.

Её тренировки перешли на совершенно новый уровень, и Рей не мог нарадоваться смелости ученицы и тому, какие опасные трюки она теперь исполняла. Он гнал от себя мысль о том, то лисица перестала бояться смерти. С чего бы? Ведь Доган её выбрал, все об этом знали! Разве можно быть несчастливой, будучи его фавориткой?

Он старался быть с ученицей по-прежнему строгим, но в голову таки закрадывалась иногда мысль: если с Марлен что-то случится, Доган не будет рад. Если Марлен нажалуется на тренера, Доган может и прислушаться. На то они и фаворитки — они шепчут на ухо, их невозможно не услышать.

К счастью, ругать её было не за что. Лисица была исполнительна и вытворяла на треках вещи, которые превышали все ожидания Рея.

У лисицы будто перестала работать кнопка, отвечающая за чувство самосохранения. Да и с чего бы ей себя беречь: ОГЕЙ— Центр запретил ей встречи с родителями. ОГЕЙ-Центр запретил ей приближаться к подругам.

Марлен проводила вечера в одиночестве и в страхе. И в ожидании, когда её позовут к нему.

Это случилось спустя два дня. Гонщицу нарядили как куклу, посадили в машину и отвезли в Экталь.

В его спальне

Она оказалась в его спальне. Ящерр сидел за столом — что-то писал от руки, что вызвало в затуманенном сознании девушки вспышку удивления.

Он заставил её простоять у двери более часа, а сам в это время продолжал заниматься своими делами. Она стояла, униженная, напуганная и (совсем-чуть-чуть) раздражённая.

«Чертов ящерр, ненавижу тебя!».

Он будто прочитал эту мысль. Посмотрел на неё пристально и усмехнулся:

— Какая послушная лиса мне попалась.

Лисице стало себя жаль. Она никогда такой не была: послушной. Она была дикой, дерзкой, лукавой.

Марлен не знала, что ответить проклятому ящерру. Ей казалось, дай она ему повод: он с неё шкуру живьем спустит. Несмотря на его показательное спокойствие, она каким-то шестым чувством чувствовала это его сумасшествие.

— Давай проверим меру твоего послушания.

Он проверил: ящерр приказал ей двигаться к постели. И лечь на живот.

Марлен послушалась. Закаменела в унизительной позе, лицом уткнулась в подушку, так, что кислорода не хватало. Ей хотелось свести лопатки вместе. Инстинкты брали своё — Марлен и так едва переносила Догана, но мысль о том, что он позади, за спиной, когда она его не видит, была вдвойне неприятна.

Какое-то время ничего не происходило. Затем она ощутила его руки на пояснице. Сначала — легкое прикосновение, но вслед за ним Марлен стало не только страшно, но и больно.

Он прикасался к ней резко, жадно. Казалось — злится, но за что?! Ведь пришла же, исполняет все его прихоти, а он зол. Небеса, за что злится? За что?!

Марлен сравнивала нахождение рядом с судьей с постоянным пребыванием на Млечной Арене. Там она испытывала подобные чувства, но тамона знала, что сможет сбежать. А от ящерра разве сбежишь?

Млечная Арена имела свои временные рамки, а какие могут быть рамки у Рагарры? Смех да и только!

Хотелось скулить. Хотелось плакать. Хотелось, что отец обнял и пообещал, что все будет хорошо.

Когда он снял с неё белье (Марлен по-прежнему лежала на животе), лисица не смогла сдержать всхлип. Он накрыл её тело своим, обхватил руками грудь, затем заставил её прогнуться, чтобы ему было удобнее… погладил внутреннюю сторону бедра…

Пред. часть

1

След. часть

Что значит поцелуй

Его толчки отзывались болью и в душе, и в теле. Но пусть лучше болит, чем под внушением ящерра, когда в голове — каша.

Она не знала, почему он не использует на ней внушение. Почему не сделает её более податливой, почему терпит вот это её принужденное согласие.

Она ощутила его руки на плечах.

Он отстранился, резко перевернул свою лисицу на спину, и снова вошел. И в этот раз смотрел ей в глаза. Видел, что причиняет лисице боль, но не останавливался.

Марлен изо всех сил сдерживала слезы. Не бывает так, чтоб ненавидели ни за что, убеждала она себя, но верить было сложно. Вот он, судья, которого она и не встречала до первой Млечной гонки, мучает её тело и душу. Мучает просто так, не называя причин. Да если б она знала, в чем провинилась, может, было б легче принимать наказание!

Слеза потекла по левой щеке, и под аккомпанемент едва различимого «Кап!» спрыгнула на подушку.

В тот момент Доган наклонился к лисице, и поцеловал. Не резко, не напористо, скорее изучая. Он впервые её целовал. Не наказывая, не пытаясь причинить боль. Это был самый настоящий поцелуй.

Марлен умом понимала, что должна как-то реагировать, но искренне не представляла, как. Это было странно и слишком интимно — ощущать его язык, ласкающим её губы, проникающим в рот. Когда он таранил её членом — даже тогда всё воспринималось более прозаично.

То было его первая, проявленная по отношении к Марлен, нежность.

С того самого дня (с того самого поцелуя) это вошло у него в привычку. Он вызывал её в Экталь, и как только она переступала порог её спальни — хватал её, бросал на кровать или припечатывал к стене, и целовал.

Поцелуи всегда предшествовали сексу, и длились долго. Ящерр вошел во вкус и целовал лисицу с напором, до тех пор, когда у него уже не было сил сдерживать желание, и тогда он, не прерывая поцелуй, начинал снимать с неё одежду, в которую почти наверняка сам же приказал её облачить. И не отпускал всю ночь.

Иногда ей удавалось уснуть в его кровати, чтобы быть пробуждённой его жадными руками, притягивающими её ближе. Руки шарили, в поясницу упирался член. Его руки разводят её ноги в стороны, он поглаживает внутреннюю сторону бёдер. И входит в нее вместе с требовательным поцелуем.

Когда он станет другим (ранение)

Лисица никогда не пыталась хоть как-то противиться его желаниям. Она была слабее, в положении подчиненной, и беспрекословно делала всё, что он ей приказывал.

Как правило, где-то среди ночи, насытившись её телом, он отсылал её прочь. Чтобы через день (если везло — через два) снова приказать лисице явиться в Экталь. Ей всегда казалась, что едва мог дождаться её прихода, так нетерпелив он был.

Некоторые изменение в «ритуал» внесла её вторая гонка на Млечной Арене.

В тот раз Марлен не боялась ничего. Её снова нарядили в красное, и проводили к старту.

Арена буйствовала, все хотели увидеть Марлен. Камеры выпучивали не неё свои глаза намного чаще, чем на остальных гонщиц. Всем было любопытно, что это за зверек такой — новая любимица (любовница) Догана Рагарры.

Марлен не знала, как на ситуацию реагирует Джин, но ей нестерпимо хотелось повидаться с подругой, хоть с кем-то из них. В кошмарах ей снилось, что Джин отворачивается от неё, обвиняет в изгнании Ароры и в том, что привлекла к себе Рараггу.

Разум твердил, что они правильно делают, отстранившись от общения с ней, ведь это может быть опасно, но отчаянное сердце спрашивало: «Если она потеряла их, своих самых родных подруг, кто или что у неё осталось?».

Остались родители, но к ним тоже не пускают. А на сердце — тоска!

•••

Марлен не победила в гонке, но до финиша добралась. И то хорошо!

Увы, в следствии неудачного падения во время соревнования Марлен получила несколько царапин, а также вывихнула плечо. После тщательного осмотра, ящерриный доктор приказал на нагружать плечо и проводить как можно больше времени в постели, особенно в первые два-три дня.

Марлен посмотрела на мужчину и сказала желчно:

— Я — гонщица, зависима от чужих приказов. В постели времени провожу достаточно, но не факт, что именно там я смогу не нагружать плечо.

Доктор понял. А Марлен, не удержавшись от еще одной едкой подколки, добавила:

— Впрочем, уж что-то, а постельный режим мне гарантирован.

Она была взвинчена. Адреналин, ударивший в голову после гонки, вместе с усталостью и пустотой, щедро разлитой в её сердце, смешались в невообразимый коктейль. Марлен было невероятно плохо и одновременно — так же невероятно хорошо.

В тот вечер Доган позвал её к себе. Усталая, она едва держалась на ногах, пока её одевали и сажали в авто. По дороге несколько раз засыпала.

Переступив порог его комнаты, она застыла. Доган подошел к Марлен. Он не набросился не неё с поцелуями, как делал раньше, и ждать у двери полчаса тоже не заставил (так он тоже делал несколько раз).

Ныло плечо. Марлен пожалела, что не попросила двойную порцию обезболивающего.

— Я видел гонку, — сказал он внезапно, а его взгляд блуждал по её плечу.

Марлен молчала. Её очень правильно одели — ткань скрывала все полученные ушиби. Если бы он не знал о ранении — он бы его и не заметил вовсе, все синяки и ушиби были скрыты под тканью.

— Садись на кровать.

Марлен кивнула. Стараясь не потревожить руку, начала взбираться на кровать.

— Я сказал — садись, а не ложись! — прикрикнул судья недовольно.

Марлен испуганно шарахнулась и сделала, как было велено: села на самый край.

Ящерр нахмурился. Подошел к ней, начал расстегивать лисице платье. Старался быть осторожным, но при очередном движении Марлен не смогла удержать крика боли. Рука ныла.

— Так больно? — спросил ящерр. В голосе пробивалось беспокойство.

Марлен кивнула. Нельзя же правду от него скрывать.

Ящерр нахмурился. Принялся за старое — продолжил снимать платье, но теперь делал это намного аккуратнее.

Когда она осталась в одной рубашке, он отошел он неё на шаг и принялся рассматривать. Затем — присел около неё на корточки.

— Я спрашиваю — ты отвечаешь, — сказал. — Насколько сильно болит рука?

— Мне… нужно немного обезболивающего, — прозвучало обтекаемое.

Ящерр недовольно скривился.

— Это не ответ. Как сильно болит сейчас?

— Сильно, — прошептала напуганная лисица. Вся бравада, что не так давно лицезрел доктор в лазарете, улетучилась, как пуля из пистолета.

— Шевелить рукой можешь?

— Очень… болит, когда шевелю.

— Понятно.

Он поднялся. Вышел из комнаты. Вернулся спустя минуту, и сразу наткнулся на испуганные глаза лисицы.

Ему не понравился этот взгляд. Гонщица была как на минном поле, — подорвется при малейшем шорохе. Он сам завел такие порядки, сам её довел до подобного, но почему-то результат «воспитательных работ» не удовлетворил.

Он кинул на кровать рубашку — простую, длинную.

— Переоденься.

Марлен взяла в руки белую ткань. На её лице проступило замешательство. Невысказанное «зачем» повисло в воздухе.

Она взялась за ткань и снова не удержала болезненный вскрик.

— Да как тебя только пустили ко мне в подобном состоянии! — разозлился ящерр, хватая рубашку и бережно помогая лисице её одеть.

Из недр белой ткани на него смотрели встревоженные глаза. Ящерр скривился, осознавая, какую глупость только что сказал. Приказал бы — ему бы и труп её приволокли.

Он переодел девушку, а затем всучил ей две таблетки и стакан с водой.

— Выпей. Полегчает.

Лисица без возражений выпила лекарство. Доган подумал, что, если бы он сказал, что это яд — она бы тоже выпила, покорно.

И пока он погружался в раздумья, некто чужой его же руками укладывал лисицу в его постель и укутывал её одеялом.

Увы, утром…

Следующее утро

Утром, когда благодаря выданным ящерром лекарствам боль пройдет, а раны заживут, Доган разбудит лисицу требовательным поцелуем, уложит под себя, разведет её ноги в стороны и …

— Какая сладкая лисица…

Затем — потребует убраться восвояси. И не узнает маленькая лисичка, что жестокий судья всю ночь целовал её волосы, гладил её плечи и что-то шептал ей на ухо. А утром проснулся с мыслью, что ему приятно находиться с Марлен в одной постели.

Его жестокость была следствием его страхов и, как он полагал, слабости. И он сам себя презирал за то, как несправедливо поступает с девушкой, которая ни в чем не виновата. Но он слишком много времени провел на этой планете, и эта планета развратила его ум. Доган убеждал себя, что Марлен — всего лишь земная женщина, что она недостойна, что она — гонщица, развращенная, умеющая лишь мужчин совращать да в гонках участвовать.

Он пытался скрывать правду, в первую очередь — от себя. Но правда была на виду, она плескалась в глазах Недж, которая прибыла в Экталь в то же утро, разминувшись с лисицей на каких-то полчаса.

— Ты жесток, Доган, — сказала Недж. — Я был хотела заблуждаться на твой счет, но дальше так продолжаться не может. Тот мужчина, в которого я так слепо верила и которого любила, давно умер.

Доган едва сдерживался, чтобы не ответить ругательством. Его впервые раздражала собственная жена, которую он уважал и у которой всегда искал совета. Не только жена — с недавних пор его раздражали враз потерявшие смысл обязанности судьи.

В мыслях была лишь она, проклятая лисица. С какой обидой она на него смотрела, когда он утром резко подмял её под себя и развел её ноги в стороны. И вошел в мягкое, до скрежета зубов желанное тело.

— Недж, уходи. Давай поговорим об этом позже.

— Когда? Я и так ждала достаточно долго, думала, ты образумишься.

Доган испытал прилив агрессии.

— Не делай вид, будто её благосостояние — в твоих интересах! Она, Недж — твоя прямая соперница, верно я говорю?

Но Недж на его слова отреагировала неожиданно. Она усмехнулась, и было в этой насмешке нечто покровительственное, будто он, Доган, не понимает очевидных вещей.

— В отличии от тебя, я еще не забыла, чему нас дома учили, Доган. Тебя высшие силы наградили таким подарком, о котором каждый из нас мечтает

— Она — не наша!

— … а ты пренебрегаешь им! Более того — делаешь несчастной девочку, которую обязан оберегать. Может ты и забыл наставления предков, но я — нет!

— Не лезь!

— Пока — не лезу, так как понимаю, что тебе нелегко принять её происхождение, но если так будет продолжаться и дальше…

— Ты ничего не сделаешь, что бы я ни делал, — сквозь зубы процедил Доган. — Она — моя гонщица, и я поступлю с ней, как сочту за нужное. Ясно тебе!?

Недж фыркнула, огрызнулась и ушла. Доган понимал, что это не конец, но в тот момент думать о законной жене не хотелось. А вот о гонщице — хотелось.

Кукла

Доган вернулся в спальню, улегся на кровать (ту самую, где еще витал тонкий запах их ночи) и задумался.

Неужто лисица думала, что он после этой странной совместной ночи станет вести себя как-то иначе? Кажется, нет, не думала, ведь ушла, как только он её об этом попросил. Всегда уходила. Ни просьб, ни пожеланий, ни возражений. Тень, а не женщина.

Лисица?

— Марлен.

Он впервые произнес её имя вслух. Мягкое звучание поцарапало горло.

— Марлен.

Его разрывало от чувств, столь противоположенных, столь для него неестественных.

Та гонщица, что он приказал выгнать — лисица после того случая будто потухла. Он знал, что они звались подругами, но не думал, что по-настоящему дружили.

Иногда он почти жалел, что отдал тот приказ. Его юная любовница по-настоящему скорбела по изгнанной женщине, и никакие приказы не могли того изменить.

Лисица и с Джин тоже… дружит.

Доган не знал, как воспринимать эту мысль, хорошо это или плохо — что две его любовницы находятся в столь теплых отношениях. С другой стороны, к странным отношениям Недж и Джин он тоже как-то приноровился.

… В тот день Доган отменил все дела и замкнулся к Эктале. И приказал привести нескольких гонщиц. И постарался забыться.

У него ничего не получалось. Животная злость на егогонщицу выбивала дух. Доган не считал себя слабым человеком, но решение, которое он вскоре принял, достойно лишь слабого мерзкого подонка.

Последи ночи, когда выпито было так много, что алкоголь пробрался и в тело, и в мысли, он приказал выгнать всех гостей, и привезти Марлен.

И приказал, чтобы это было сделано в течении двадцати минут, иначе он всех к чертям поубивает.

Приказ был исполнен. Её даже не стали переодевать — выдернули с постели и доставили в Экталь в одной ночной рубашке. Девчонка была напугана, глаза красные. Руки, ноги, все её тело дрожало. Она куталась в какую-то шаль, вполне возможно, выданную где-то на пути в Экталь, чтоб не замерзла.

Её привели к нему в комнату. Не ту, где он проводил время с ней наедине — туда, где дозволялось бывать другим. Где он с женщинами спал, где они его удовлетворяли.

Девчонка жалась к двери, только-только закрывшейся за её спиной. Глаза её были — как два блюдца, наполненных животным ужасом.

Он подавил в себе чувство жалости. Жалеть — гонщицу!? Кем бы она была, если б не обучение? Если б не Млечная Арена?

Доган сидел у камина, кресло развернуто вполоборота к огню. Угол разворота позволял лениво (показательно-лениво) рассматривать доставленный «товар».

Их глаза встретились. Догану будто всё звуки выключили и по сердцу ножом погладили, когда он заглянул ей в глаза. Будто шальная пуля живот прошила насквозь.

Он видел: Марлен была на грани психологического срыва. В эдакой тихой, внешне незаметной истерике. Что же он с ней делает!?

Ему не понравилась эта мысль.

— Иди сюда, — приказал хрипло, негромко.

Марлен подошла. Она двигалась как-то скомкано, будто каждое движение ломалось где-то посредине, и сразу начиналось новое.

Рывок — он схватил её за талию и повалил на постель.

Под шалью была шелковая рубашка — тонкая и ничего не прикрывающая.

Он заглянул ей в глаза, и увидел в них отражение собственного безумства.

Из её глаз полились слезы. Она старалась не разрывать зрительный контакт, но глаза увлажнялись, и лисица начала чаще моргать.

Он с какой-то тоской в душе подумал, что её страх ему неприятен. Хотелось, чтобы усмехнулась, расслабилась в его руках.

Как же, после всего, что он делал и собирался сделать в будущем?

Собирался ли?

знал, как избавить её от страха. Прикрыв глаза, он пустил к лисице тонкие нити собственного влияния. Энергия, столь долго удерживаемая на привязи, рванулась к девушке, обволакивая её своими требовательными руками.

Несколько мгновений спустя девочка выдохнула. Организм пытался бороться с влечением, но организм земных — слабый. И вот уже её стеклянные глаза смотрели с обожанием, а руки опустились на его плечи.

У Догана в постели находилась совершенная, необходимая ему как воздух кукла. А лисица затаилась где-то в недрах этого тела, ждала, когда ящерриный яд выветрится.

— Вот так-то, маленькая.

Доган избавил девушку от рубашки, стянул тонкие лямки с плеч — к самим ногам. И с какой-то горечью, поцелуями подбираясь к внутренней стороне бедра, подумал, что лисица (та самая, что спряталась) реагировала бы на его прикосновения совершенно иначе.

У Догана в руках была совершенная, необходимая ему как воздух кукла.

Просьба

Его скотское к ней отношение вызывало недоумение у всего города. С одной стороны — он её выбрал, а с другой — так ли она ему дорога, если ходит в синяках, и на Млечную Арену попадает чаще других. Гонщицы уважали Млечную Арену, но в большинстве случаев попадать туда чаще нужного не стремились.

У неё за спиной шептались и, не имея возможности поговорить с подругами, получить их поддержку — запрещено! — лисица впадала во все более глубокую депрессию.

Он вызывал её к себе регулярно. Марлен казалось, что с каждым днем его сумасшествие растет в геометрической прогрессии. Он её ненавидел, она знала это настолько четко, насколько знала, что небо — синее, а птицы умеют летать.

У неё в комнате всегда были цветы, свежие, дурно пахнущие. Марлен не спрашивала, кто отдал подобный приказ эти самые цветы туда приносить — ей было все равно. Но у Джин цветов не было.

Марлен ни о чем, ни у кого, ни за кого не просила, и обходилась тем, что давали. Догану иногда казалось, что если он ограничит её одним куском хлеба в день — и тогда не услышит жалоб.

Поэтому, когда Марлен впервые обратилась к нему с просьбой — судья был удивлен.

Она желала на кровати, сразу после того, как он её… изнасиловал? Лисица никогда не сопротивлялась, но ему ли не знать, что происходило в его постели.

— Доган…

Она впервые назвала его по имени, хоть он не просил, и даже не разрешал. Но от собственного имени, прозвучавшего и её уст, тело свело судорогой.

Доган сидел на кровати, и уже было хотел встать, но её вопрос пригвоздил его к месту.

Он повернулся.

— Я бы хотела попросить…

Мужчина усмехнулся.

— Проси, — сказал, и сам удивился, сколько яду в его голосе. С чего бы?

— Я бы хотела… можно мне родных повидать?

Она была напугана, не смотрела ему в глаза. Неприятная мысль ошпарила всё тело: а не зашел ли он слишком далеко?

Давно зашел, прошептала его совесть некто голосом Недж.

— Я подумаю.

Она вся сжалась — восприняла это как отказ. И была вся такая маленькая, крохотная, что у него в груди разлилось доселе незнакомое чувство… захотелось её защитить. От кого?! Да от себя же и защитить!

Да что же ты творишь, Доган, ведь она не виновата, девочка эта, что была послана тебе в спутницы! Зачем наказываешь её за несуществующие проступки?

Рывок — вот он уже нависает над ней.

— Целуй меня, гонщица, — сказал хрипло. — Правильно целуй, и увидишь своих родственников хоть сегодня.

В её глазах полыхнула яркая искорка — радость. Доган аж отшатнулся слегка— так его удивила столь неизведанная улыбка.

Вспыхнула радость на её лице — и погасла, ведь он был рядом.

Грань

Доган разозлился. Не на неё — на себя. Разве виновата девчонка, что её трясет от одного его голоса. Разве не этого он добивался?

Взгляд невольно прошелся по креслу у камина.

Он вспомнил, как несколько дней назад взял её в этом кресле.

Она пришла вовремя, да и разве бывало иначе? Разодета, ухожена. А у него руки тряслись — так ему хотелось совершить задуманное. Ведь планировал же, втайне мечтая, как будет её…

— Господин, — сказала она тихо, почти прошептала.

— Иди сюда.

Он поманил её к себе. Доган сидел в кресле, Марлен подошла и застыла рядом. Их колени почти соприкасались, но почти — не считается.

— Садись на колени.

Она села. Глаза наполнились ужасом, когда она ощутила на себе его… хвост, неторопливо поглаживающий спину.

— Смешно так… — выдал ящерр задумчиво, — вы эту часть нашего тела называете хвостом, а мы, — кисточкой прошелся по её щеке, — просто не можем вам объяснить, что это, ведь в вашем языке нет не только конкретно этого слова — нет самого понятия.

«А вы хотя бы пытались?» — подумала лисица, стараясь подавить панику.

— Доган… господин.

Он засмеялся.

— Так Доган, или господин?

Он уложил хвост ей на колени. Его гонщица, казалось, в тот момент в камень превратилась. Еще бы, она знала, что именно хвост — главное оружие любого ящерра. Нечасто, но все же ей доводилось видеть, как они ими метал корежат. Что уж говорить о слабой земной человечке?

— Они чувствительны очень, лисица, — прошептал ящерр ей в самое ухо. — И иногда — очень редко — мы их в постели тоже используем.

Он стянул сорочку ей не талию, а белье — разорвал, казалось, одним щелчком пальцев. Лисица сидела у него на коленях — голая.

У Догана от возбуждения кружилась голова.

Рывок — он приподнял ее, пересадил на соседнее кресло. Затем сам начал избавляться от одежды.

В полумраке комнаты она видела очертания его тела. Красивый мужчина, а такой подонок, думала лисица, уже зная, что сегодня будет еще хуже. Еще не знала, как именнобудет, но определенно хуже.

Он подошел, потянул её на себя и снова усадил к себе на колени. Насадил на себя, начал раскачивать, как будто она — маленький ребенок, которого нужно убаюкать.

Его руки сначала приласкали грудь, затем он губами прикоснулся к соску. Она ощутила его руки на ягодицах. И еще одно прикосновение… будто кто-то очень неспешно влажную дорожку по спине прочертил.

Его руки всё крепче сжимали её ягодицы. А она, не сдержавшись, наконец-то заглянула в его одурманенные желанием глаза. Не ящерр, не человек резко вколачивался в неё в тот момент — самый что ни есть зверь.

— Пожалуйста, — проговорила одними лишь губами, ощущая его палец на ягодицах, все ближе подбирающимся к заветной точке.

Он не слышал. С ней был не человек, а зверь.

Видимо, даже ящерр понимал, что в ту ночь позволил себе слишком много, так как ей — впервые за долгие недели! — позволили увидеться с родителями.

Новый поворот

Когда послышался звонок в дверь — Дамиру показалось, что кто-то его по голове молотком ударил. Мужчина не мог найти другого описания своим чувствам, он просто знал — нужно поспешить открыть дверь.

Его дочь стояла на пороге. Несколько секунд Дамир и Марлен молча вглядывались в друг друга, не проронив ни слова. Им обоим как будто не хватало четкости зрения, чтобы поверить: Марлен действительно здесь, а потому они продолжали стоять на месте, не двигаясь.

Два человека, две погрязшие в страданиях души. Марлен страдала из-за ящерра, что помешался на своей новой бесполезной игрушке.

Ну а её отец… Вполне возможно, что ему было куда тяжелее. Он знал (не мог не догадываться) что происходит с его дочерью, но оказался бессилен что-либо изменить.

Его, Дамира, растили с мыслю, что он будет одним из тех земных людей, которым предстоит править Мыслите, но жизнь совершила резкий поворот — и он слаб, даже с дочерью не мог повидаться. Запрещено. Приказ Догана Рагарры лично.

Куда он только ни ходил, с кем ни пытался говорить. Даже Возница свои каналы подключила — у отчаянных родителей так и не получилось связаться с дочерью.

Даже Та-Расс — и тот, рискуя, начал чаще наведываться домой. Засранец пытался делать вид, что волноваться не о чем, но неужели он действительно верил, что ему удастся одурачить его, Дамира?

— Дочка…

Услышав это нежное «дочка», Марлен врезалась в отца и зарыдала у него в объятиях.

— Марлен… дочка… милая…

Дамир поспешно закрыл дверь и усадил Марлен на диван. Он её гладил, он её успокаивал. Он дал ей что-то выпить: то ли чай, то ли спирт, и она поспешно, кривясь, выпила предложенное…. то ли чай, то ли спирт.

В семье всем было известно: Дамир по характеру мягче, чем его жена. С ним считались, к его мнению прислушивались, и никому бы не пришло в голову назвать его слабым, бесхарактерным человеком. Потому-то эта его мягкость так ценилась. Он умел давать дельные ненавязчивые советы. Ненавязчивые и дельные — какое редкое сочетание.

Он дал ей выплакаться, но вскоре вспомнил и о более важных вещах.

— Потерпи… мне нужно на минутку отойти. Марлен, милая, побудь без меня минутку. Сможешь потерпеть?

Дочка кивнула.

Дамир отсутствовал недолго, ровно столько, сколько понадобилось, чтобы позвонить Вознице и сказать: «Приезжай».

Еще полчаса он с попеременным успехом успокаивал дочь, и когда в доме послышались неспешные шаги, оба замерли: Возница приехала.

— Мама? — всхлипнула Марлен.

На пороге стояла женщина: высокая, с сединой в волосах. Она могла бы быть привлекательной, если бы захотела. Покрасить волосы, отдохнуть немного — и внутренняя красота распустилась бы, как цветок в пустыне.

Но женщина, что стояла у порога, была олицетворением одного-единственного слова: сухая. Сухая кожа, сухие руки, сухие глаза.

— Мамочка…

Возница рванулась к дочке, и это было похоже на воскрешение проклятой статуи. Возница ожила, а «сухость» ушла прочь.

— Чертвов ящерр. Проклятый… как он посмел, — шептала Возница, целуя Марлен глаза, лицо, уши, нос. — Моя маленькая лисичка.

Обе нуждались во времени, чтобы оплакать свою судьбу. Но Возница была старше, опытнее — знала, этим делу не помочь. Она вскоре отстранилась и схватила лисицу за плечи.

— Послушай, лисица, мне нужно о многом тебе рассказать. У нас мало времени. Сейчас мы кое-куда поедем, и ты должна мне довериться.

Марлен удивило это мамино «должна довериться». Как будто были другие варианты, как будто были причины сомневаться в её, Марлен, доверии.

И все же… одна мысль проклюнулась: «А почему мама не в Гнезде? Что делает в Мыслите?».

— Марлен, мы сейчас выйдем из дома, и я тебя отвезу в одно место. Но ты… — она выдохнула, — тебе придется надеть повязку.

— Зачем?

— Нужно. Ты должна познакомиться с одним человеком. Её зовут Вира, и это она много лет назад спасла нас, когда на Гнездо напали. Но… за ней охотятся, и место, где она скрывается, должно оставаться в тайне. Нельзя, чтобы ящерры до неё добрались.

Марлен уже было приготовилась всхлипнуть — уж слишком много всего на неё навалилось, но Возница не позволила.

— Нет, Марлен, возьми себя в руки. Дамир!

Мужчина подал Вознице защитную маску. Такие в самолетах использовали, чтобы ничего не видеть, и не слышать. Но то в самолетах, Марлен же была не была в восторге от идеи ничего не видеть и не слышать здесь, в собственном доме, да и где-либо в Мыслите.

— Одевай и поехали, — поторопила Возница. — Марлен, не бойся. Кого угодно бойся, только не меня.

Марлен беспомощно пожала плечами и одела маску.

Лисица и незнакомка

— Я давно хотела с тобой познакомиться, Марлен. Для меня это честь.

— Кто вы?

— … Друг семьи.

То, о чем лисица мечтала много лет — осуществилось, Марлен наконец-то оказалась на секретной подземной станции, среди свободных людей, и привела её сюда… собственная мать.

Возницу здесь уважали! Марлен быстро смекнула — её водили за нос, много-много лет, и её мать — не та, за кого себя выдает. Это было видно по тому, как все люди, те, кого Марлен повстречала на станции, относились к её матери. Дураку понятно: они были у Возницы в подчинении.

Лисице пришлось с ускоренном темпе срастись с мыслью, что та женщина, что ей сказки читала, и железная дама, что предстала перед ней в тот день — один и тот же человек.

— Мы находимся на седьмой подземной станции, Марлен, — пояснила Возница. — И сейчас я отведу тебя к руководителю этой станции.

Они двигались по коридору: сначала Возница, следом Марлен, а позади — еще двое мужчин. Марлен силилась понять, кого именно они защищают, и от кого.

— Её зовут Вирослава. Если представится по-другому, будешь называть её так, как она тебе позволит. И Марлен…

Возница остановилась у самой двери, серебристой, как и ведь коридор. Марлен не понравился цвет — слишком ярко, такой оттенок только в кино уместен.

— Марлен… я понимаю, дочка, на тебя много всего свалилось. Извини, что объясняю нахрапом. Я думала… что у меня есть время. Но времени у нас не осталось совсем. Если ты слишком долго задержишься «у родителей», тебя сразу хватятся. А нам это не нужно. Словом… иди, поговори с ней, она тебе всё объяснит, а потом тебе придется вернуться обратно в Штольню.

— Понимаю.

— Марлен, это для твоего же блага. Ты не можешь здесь остаться.

— Понимаю.

— Действительно понимаешь?

— Я доверяю тебе, мам. Тебе лучше знать.

Лисица боязливо открыла дверь. Сделала шаг — и оказалась в небольшой приветливой комнате с книжными стеллажами во всю стену.

У окна (окно, ясное дело, было лишь иллюзией) — стол, а за столом — женщина, молодая, не старше тридцати пяти. Женщина эта приветливо усмехнулась.

Приветливая женщина в приветливой комнате. Марлен растерялась. Она ожидала увидеть кого-то, кто одним своим видом навевал бы на мысли о быстротечности молодости и угрюмой реальности. А незнакомка таковой не была.

— Я давно хотела с тобой познакомиться, Марлен, — женщина приветливо усмехнулась. — Для меня это честь.

Марлен отмерла. Отошла от двери и осмелилась приблизиться к столу. Женщина тоже поднялась.

— Кто вы?

— … Друг семьи… Давай присядем, — и указала на диван.

Марлен уселась, куда было предложено.

Их было двое в комнате — лисица и незнакомка. Марлен растеряно рассматривала одежду женщины — что-то очень простое, светлое, свободное.

— Кто вы? — повторила Марлен. Она была растеряна, глаз не знал, за что зацепиться, ведь всё вокруг новое, непривычное. Даже оформление комнаты — Марлен такой стиль лишь на картинках видела, и не просто древних картинках — так, кажется, выглядели дома земных людей до завоевания планеты ящеррами. А ведь когда это было? Давно, столетия назад.

Женщина усмехнулась.

— Называй меня Вирой, — прозвучало лаконичное.

— Хорошо, буду вас так называть. Кто вы, Вира?

— У тебя прекрасное чувство юмора.

— Без него никак.

Марлен поежилась, ей было неуютно, но вместе с тем накатывало раздражение: куда она влипла, почему бы этой Вире не рассказать обо всем прямо? Зачем эти словесные баталии?

— Знаете, Вира, с тех пор, как попала в немилость к судье, только шутками и спасаюсь. Он бывает очень… нелюбезен со мной. Итак, кто вы?

— Я была невестой одного из тех ящерров, что отдали приказ разрушить Мыслите. — Вира дала Марлен время, чтобы осмыслить сказанное. — Также я спасла твоих родителей, когда на город напали, помогли им добраться до укрытия. В конце концов, это была моя идея — отдать тебя в гонщицы.

Марлен аж воздухом поперхнулась.

— Понимаю, о таких вещах говорить нелегко, нужно было дать тебе время привыкнуть. Но иначе не получается — тебя твой ящерр стережет, как зеницу ока. В принципе, правильно делает, — женщина небрежно взмахнула рукой; это был какой-то юный, ребяческий жест. — Ты его избранная, вот он и бесится.

— Простите, я — кто?

— Если говорить, по-вашему, то ты его невеста, единственно возможная, единственно правильная.

Марлен подумала, что пришло время упомянуть Недж, настоящую жену Рагарры.

Настоящие чувства Догана Рагарры

— Не женат он, Марлен, по нашим меркам, — Вира будто мысли читала. — Не жена она ему, и все нашиоб этом знают. Но и Доган, и Недж, продолжают играть в эту нелепую игру, ведь им это выгодно. Ему было выгодно раньше, когда принял решение на эту планету приехать, а без жены не имел права, а ей — выгодно сейчас, ведь он — гарант её безопасности. Она здесь в безопасности, мира настоящего не видела.

У Марлен сотни вопросов роились в голове. И про Недж хотелось расспросить, и про Догана. Решила — потом спросит, при случае.

— У нас?

— У нас. Я, как вы нас называете, самая что ни есть настоящая ящеррица.

— Простите, кто?

Женщина как-то ловко вывернулась — из-за спины показался хвост. Марлен аж шарахнулась в сторону — настолько это было неожиданно.

— Не пугайся! — женщина спрятала хвост, даже одежда не порвалась. — И главное — не кричи, не все здесь знают, кто я. Постарайся успокоиться, твоя мама бы не позволила нам остаться наедине, если бы считала, что я несу для тебя малейшую угрозу.

При упоминании матери Марлен немного успокоилась. Действительно, её сюда мама привела.

— З-з-зачем я здесь?!

— Я думаю, что могу тебе помочь, лисичка.

Лисичка. Это было слово из прошлого — знакомое, родное. С тех пор, как пришел в её жизнь Доган — ушли все те, кто её лисой называл.

— Как именно помочь?

— Избавить от влияния ящерра, конечно, — Вира усмехнулась.

Вира преподносила информацию таким образом, будто всё, что она говорит — это очевидные вещи. Как бы ни так!

Марлен подавила вспышку раздражения — вспомнила, с каким уважением мать о Вире отзывалась, и прикусила язык, не огрызнулась. Не сказала, что ей надоели игры, что хочет получить прямые ответы как можно скорее.

— Если он хочет тебя — пусть играет честно!

Марлен устало прикрыла глаза. Раздражение уступило уже привычной усталости. Не физической — внутренней, какой-то глубокой и липкой. Марлен ощутила, что ей неприятно находиться в комнате с Вирой. Наверное, так бы себя чувствовал лебедь в муравейнике.

— Он меня насилует регулярно, — сказала лисица на выдохе. — Когда я в сознании — злится, требует, приказывает, а потом использует влечение, превращая меня в овощ. Я в эти мгновения будто засыпаю. Сквозь сон чувствую, что что-то не так, но не знаю, что именно. Просыпаюсь в синяках.

Она взглянула на Виру.

— Вира, пожалуйста, не говорите мне, что он должен меня получить? Уже получил. Поверьте, всё, чего я хочу — это видеть его мертвым.

Вира кивнула. Было в этом кивке что-то, что вызвало у Марлен симпатию к женщине. Впервые.

— Хорошо. Если дело дойдет до этого — будет тебе его смерть.

Марлен вздрогнула — Вира только что в открытую призналась, что планирует убить судью города Мыслите. Не просто судью — Догана Рагарру.

— Но сначала… сначала выслушай меня.

— Я вас слушаю.

Женщина поднялась. Подошла к столу, и взяла оттуда какую-то шкатулку. Подала её Марлен.

— Возьми её в руки, затем медленно открой, и засунь туда руку.

— Будет больно?

— Нет, совсем не будет.

Марлен сделала, как просили.

Последняя связная мысль: Вира её обманула, ведь было не просто больно — её будто окунули в арктический холод.

— Что происх…

Кисть, плечо, шея… Холод поднимался все выше и выше. Марлен услышала собственный крик. А затем случилось нечто новое, ранее не испытанное.

Она очнулась… и увидела себя, но со стороны, чужими глазами.

Марлен была в знакомом ярком платье на балконе Экталя. Марлен помнила и это платье, и место, и время. И то, что случилось с ней после того, как она была насильно унесена из балкона Доганом — тоже помнила. Их первый секс!

Марлен было хотела дернуться, но не смогла. Собственное тело не подчинялось, да и не её это было тело. Марлен в ужасе осознала, что смотрит на себя глазами… Небеса, глазами Догана Рагарры! А судья в тот момент смотрел на неё, стоящую на балконе.

Лисица, запертая внутри чужого тела, начала биться в истерике, настолько неудобно, настолько горько ей было ощущать Догана частью себя.

Она захлебывалась слишком сильными чувствами: болью, физической жаждой, незнакомыми ей страданиями. Если б могла, Марлен бы потеряла сознание, так как в один момент поняла, что не только видит мир глазами Догана, но и чувствует его эмоции.

Там, в воспоминаниях, он пожирал её глазами. Смотрел, будто впитывая каждую черточку, каждую мимческую морщину. Доган Рагарра любил её, земную девушку Марлен. Собственную гонщицу, которая воспринималась им как имущество — не более. Любил!

Она чувствовала — любил! Как же сильно он её любил! До рези в груди! Такую любовь в книгах описывают, про такие чувства фильмы снимают.

Он так сильно её любил, но при этом причинял ей столько боли? Как так? Зачем?

Его глаза, когда он на неё смотрел. Его разум твердил: избавься от нее, но нечто, что земные люди называют душой, требовало обнять Марлен, успокоить и заверить, что в его доме ей не грозит опасность.

Марлен разрывало от этих противоположенных чувств, испытанных в теле ящерра. Она не знала, как он выдерживает эту внутреннюю борьбу, как может быть настолько жестоким к ней, если его собственная жестокость приносит ему столько боли.

Она наконец-то его поняла.

Ей хотелось плакать от жалости к нему, эту мудрому глупому мужчине. Марлен увидела то, что он бы ни за что не позволил ей увидеть.

Там, внутри строгого бескомпромисного судьи, прятался шустрый мальчишка, что когда-то загорелся идеей отстроить Мыслите, вернуть городу былое величие. Он придумал Млечную Арену не для гонщиц — для ящерров, да и сам вначале гонял на Арене. И каково же было его разочарование, когда он понял, что его детище, на которое он потратил столько средств и сил, мене прибыльно, чем дешевые бордели, где земные женщины за две монеты были готовы выполнять любой ящерриный каприз.

Как он разочаровался в собственных соплеменниках. Как начал сомневаться в тех устоях, что казались ему нерушимыми. Ему помогла Недж, его мудрая жена. Она сказала: не можешь принять новый мир — возглавь его. Доган подумал над её словами, и придумал гонщиц. Концепция, которой раньше не существовало: вот она, земная женщина, смотри, но не трогай.

Ты знаешь, что она выносливее, что она сильнее, но она может стать твоем… если постараешься.

Идея была поистине революционной, ведь ящерры к тому моменту привыкли, что любая земная женщина ответит согласием — стоит только приказать. Гонщицы были другими, их нельзя было получить по щелчку пальца. Как говорится, запретный плод… Доган сыграл на слабостях своих соплеменников, на их желании получать недосягаемое.

Марлен и Джин

А затем Марлен добралась до того закоулка в его душе, где хранились воспоминания о Джин. Небеса, да он ведь постоянно сравнивал её, Марлен, с болей опытной гонщицей, и сравнение было не в пользу Марлен.

Но хотел он её, Марлен. И казнил себя за это.

— Пойми, лисица, он ведь и не знает, какая ты. Разве ж вы разговаривали? Разве он давал тебе такую возможность?

Марлен казалось, этот голос звучит откуда-то из её собственного желудка. Это было страшно. Это был голос Виры.

— Нужно это изменить, понимаешь? Но нужно, чтобы и ты постаралась.

Лисица внезапно ощутила резкий толчок, как будто кто-то решил спустить её с остроносой горки — в бассейн с соленой водой. Марлен захлебывалась, Марлен была погружена в состояние полной дезориентации. Пыталась кричать — но соленая «вода» затекала в горло.

— Ну хватит!

Марлен открыла глаза. Она была в той же комнате, под присмотром непонятной Виры. Той самой, что внимательно (но без волнения) на неё глядела.

— Как ты? — спросила ящеррица.

Марлен огляделась вокруг. Попыталась сплюнуть — ей казалось, в горле осталось еще много воды. Не получилось сплюнуть — в горле было сухо.

— Не переживай, потом станет легче, — заверила женщина.

Марлен не поверила. Её трясло от страха и переизбытка эмоций. Но главное — от мысли, что Доган Рагарра влюблен в гонщицу Марлен. Влюблен в неё! Что би ни говорил, что би ни делал, он так любит, что аж больно! Она видела, чувствовала эту любовь как собственную!

— Он любит меня! — Марлен всхлипнула, удивление виднелось на её лице. — Вира, поверьте, он любит меня!

Марлен почему-то казалось, что она только что возобновила с Вирой какай-то давний разговор. В том разговоре Вира не верила, что Доган влюблен, и заданием Марлен было её убедить в обратном.

Но Вира и не думала спорить.

— Конечно, любит. Разве может быть иначе?

Лисичка беспомощно оглянулась. Она растерялась, она не знала, что ответить. И все думала: выходит, он мой, ящерр этот? Доган этот, со всей его силой и всей порочностью — он мой?

— Давай продолжим наш разговор, девочка, — Вира будто мысли читала. — Тебе о многом стоит узнать.

Марлен прочистила горло. Проклятая соленая вода!

— Было бы … неплохо это было бы.

Так-то Марлен узнала историю от начала до конца.

Лакон. История города Мыслите

Был когда-то на планете славный город Мыслите. Никто не помнит, кто придумал название, поговаривали, это была дань древним земным языкам. Никто не помнит, кто основал город и с какой целью. Знали только, что город это древний и всеми почитаемый. Ходили слухи, что основан он был еще до появления ящерров, но на то они и слухи, что нельзя им найти подтверждение.

Был когда-то на планете славный город Мыслите, город особенный, могущественный. В этом городе мирно сосуществовали земные и ящерриные люди. В этом городе верили в равенство и равноправие, чтили законы. Земные и пришельцы работали сообща, и вместе достигали небывалых высот.

Был когда-то на планете славный город Мыслите. В этом городе технологии опережали время, и каждый хотел хоть раз побывать в этом городе.

Был когда-то на планете славный город Мыслите, и правил им совет двенадцати судей. В Мыслите также обитало много земных ученых, что стекались туда со всего мира. Это было их последнее пристанище, место, где никто не смел им угрожать, запрещать, наказывать, а потому желали эти умные люди сделать Мыслите лучше, выносливее, могущественнее. Знали: если Мыслите падет, им некуда бежать.

Обитал в том городе ученый под именем Лакон. Если и были на свете святые люди — ящерр Лакон был именно таким. Он верил в равноправие, верил с сосуществование видов. Ему претила мысль о так называемом «преимуществе ящерров — их умении подчинять земных людей. Он считал, что умение ящерров подчинять волю людей— ошибка природы.

А потому задался он целью найти способ обмануть природу. И на протяжении многих лет трудился этот мужчина над этой задачей.

И нашел ответ.

Был когда-то на планете славный город Мыслите. И решили в этом городе сделать земных и ящерров равноправными не только в силу взаимного договора, но и на уровне физическом.

Ведь не верил Лакон ни ящеррам, ни земным — знал, что рано или поздно появятся те, кому будет непонятен главный закон города: не использовать принуждение на земных людях. Объявится кто-то, кто захочет нарушить приказ.

Нашел Лакон противоядия от влечения. И радовался своему успеху, как маленький ребенок. Не знал он, что среди его ближайших соратников были предатели, и они поспешили выдать его секрет.

Был когда-то на планете славный город Мыслите. И на этот город напали объединившиеся силы Драгобрата, Бирмы и Гнезда. Напали, чтобы не дать земным людям уровняться с ящеррами. Чтобы женщины земные и дальше были покорны, чтобы подчинялись, были слабы, чтобы (сами того не желая) грели ящерриное самолюбие и постель.

Был когда-то на планете славный город Мыслите. Город разрушили, бывших земных правителей превратили в рабов.

Канула в Лету причина разрушения славного города Мыслите. Лакон был убит, а его маленькая дочка — исчезла на долгие годы, чтобы спустя много лет объявиться снова и оказаться женой одного из виновников трагедии. Но то было позже, много позже.

— Он нашел противоядие, Марлен, — прошептала Вира с неким благовением. — Великий учёный Лакон нашел противоядие, но, наивный, слишком рано поделился этой информацией не с теми людьми. А когда правители других городов узнали — они атаковали. Не могли ящерры вынести мысль, что не каждую земную женщину можно получить, и не каждый мужчина преклонит перед ними голову.

Выбор Недж

— Но… я думала, что на мужчин слабо действует внушение, только на женщин.

— Правду говоришь. Они, лисица, уговорили своих жен перейти на их сторону, чтобы увеличить шансы. Ведь на мужское население влиять хорошо именно у ящерриц получалось. А жены… ящеррицы очень миролюбивы, им претит та жестокость, которую творят их мужья.

— Никогда не слышала о подобном.

— Никто и не хотел, чтобы ты услышала. Ящерры… ты знала, что, когда мы сюда приезжали, нам всем ставили условие: найти себе пару. Тот же Доган: он прибыл сюда с Недж, потому что иначе ему бы не разрешили покинуть род, он ведь кан.

— Кан?

— Нечто вроде наследника. Очень большая честь.

— Тогда зачем он сюда прилетел? Если кан, что ж ему места дома не нашлось?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю.

— В каких он отношениях с Недж? — спросила Марлен. — Я так понимаю, и здесь не всё так просто.

Вира задумчиво возвела глаза к потолку.

— Недж когда-то была по уши влюблена в Догана, а потому согласилась на эту авантюру с переездом. Зря согласилась, знаешь ли…

— Почему?

Сквозь состояние шока прорастало «новое» любопытство: узнать о Догане как можно больше. Что ни говори, он был известной личностью.

— Недж красива, она умна и из влиятельной семьи… была. Многие ящерры желали быть с ней, но она полюбила Догана. И уперлась, что либо за него замуж — либо ни за кого. И когда он объявил, что едет сюда — сказала, что поедет с ним. Рагарре было в тот момент плевать, на ком жениться — ему было нужно срочно уехать, а значит, нужна пара, и он принял предложение Недж. Считай, она просто оказалась в правильном месте в правильное время.

Вира усмехнулась — по-доброму, чуточку устало.

— Она думала, что это была жертва, которую оценят. Я думала, что это глупость. Она думала, что он привыкнет. Что здесь, на этой планете, у него не будет выбора, кроме как разделить её чувства. Я полагала иначе. Как видишь, она оказалась неправа.

— Но… Вира, я не понимаю. Она была ко мне очень добра. Но ты говоришь, что она любит Догана…

— А я разве говорила, что она — злая?

— Вы прекрасно понимаете, о чем я. Зачем она мне помогала, зачем забрала из Сферы, если Доган ей самой очень дорог? Ведь она не могла не понимать, кем я для него стану.

— Ты избранница Догана, Недж обязана чтить законы.

— Что… что вы имеете в виду?

— То и имею: ты жена Догану Рагарре намного больше, чем Недж, и она знает об этом. Более того — он тоже об этом знает.

Прошлое Виры

Вира глянула на испуганную лисицу. Подумалось о далеком прошлом: когда она, такая же юная и испуганная, сидела на диване, а отец её, взволнованный, обескураженный, ходил по комнате и сбивчиво объяснял, что новый правитель Драгобрата пожелал взять Виру в жены. Были в его голосе и удивление, и волнение за дочь, и медленно зарождающийся восторг: как-никак, хорошая партия намечалась. Прекрасная партия!

Вира, помнится, лишь хлопала ресницами, пытаясь переварить услышанное, и постоянно выбивала звонки Лакона. А Лакон, напротив, в тот момент активно названивал, никак не мог успокоиться. Желал знать, о чем отец хотел с ней поговорить. Лакон был её другом, беспокоился о Вире и, вне всяких сомнений, имел право знать, что происходит.

Вскоре стало не до волнений: полюбила Вира своего жениха всем сердцем, и природа помогла ей в этом: оказался он её привлеченным, её идеальной парой. Ну а что было потом… больно, как же больно!

Ящеррица вынырнула из воспоминаний.

— Наша природа отличается от вашей, Марлен. Помимо очевидных различий, физиологических, есть и другие. Одно из самых больших различий — в том, как мы выбираем пару. Выбираем не мы — выбирает природа. Мы на подсознательном уровне чувствуем, кто нам подходит больше всего. С биологической точки зрения, наше тело реагирует на запах, наш глаз оценивает внешние параметры, на практике это выглядит как самое настоящее… волшебство.

Вира ждала от Марлен реакции на её слова. Но Марлен молчала. Лисица боялась даже допустить ту мысль, к которой её подводила эта необычная ящеррица.

— Но ведь я… земная, — отчаянно, на выдохе прошептала девушка. — Да и разве… разве так себя ведут с теми, кого любят, Вира? Он же мне столько боли причиняет, он издевается. Иногда… он страшные вещи себе позволяет. Разве так поступают… с любимыми?

Девушка всхлипнула и поняла внезапно, как сильно ей хотелось поделиться своей болью. Судья забрал у неё эту возможность: отгородил от друзей, от семьи, и лишь унижал, унижал, унижал. Окунул её в самый настоящий ад.

— Разве так с любимыми поступают? — всхлипнула лисичка. — Да он ненавидит меня.

Вира медленно выдохнула. В ней вскипела ненависть к Догану, древняя и нерушимая. Ящерр не понимал, что разрушает свой единственный шанс обрести счастье. Вире было плевать на Догана, но не на Марлен.

— Он действительно тебя ненавидит. Потому что влечение к тебе — это мутация, и скорее негативная, чем позитивная. Да-да, не смотри на меня так, врать тебе я не буду. Испытать влечение к земной женщине — это большое унижение, а для Догана, помешанного на чистоте крови, это вдвойне сложнее.

— Но разве это оправдывает его поведение?

— Ты права, Марлен, не оправдывает. Но он… скажу тебе честно, лисица, когда я узнала о вашем случае, я думала, что он тебя убьет, там же, на арене, когда вы впервые встретились. И я была удивлена, когда он приказал забрать тебя из Сферы. Это значит, что его чувства к тебе, хоть и нежеланны, но они сильнее его доводов рассудка.

Женщина хмыкнула.

— Иногда он поражает меня своей недальновидностью. Мог бы жить припеваючи с тобой, так нет же, мучает и тебя, но еще больше — себя! Глупец!

— Вы так хорошо его знаете? — не могла не спросить лисица. — Вы говорите о нем, как о шаловливом мальчишке, а он целый город в ежовых рукавицах удерживает.

— Для меня он и есть шаловливый мальчишка. На моих глазах Доган-мальчишка превращался в Догана-мужчину, каким ты его знаешь сегодня. И этот мальчишка не понимает, что от собственной природы не убежишь. Хочет он того или нет — ты его избранница.

Как обстоят дела на самом деле

В комнате, доверху заполненной книгами, витал книжный запах. Марлен не знала, какое сейчас время дня, но ей казалось, что наступило утро. Она надеялась, что это не так, ведь ей было запрещено ночевать вне Штольни. А это означало только одно: влетит ей и от ОГЕЙ-Центра, и от Догана по самое не хочу.

— Что вы вкладываете в это понятие — избранница? — полюбопытствовала лисица.

— Я тебе уже объяснила — время от времени мы, те, кого на этой планете принято называть ящеррами, испытываем влечение, очень сильное, к представителям противоположенного пола. Изначально, именно так и было задумано, так было правильно.

— Ха! — хмыкнула Марлен. — Смешно.

— То, как мы влияем на земных людей — это побочных эффект нашего биологического свойства находит себе пару. Механизм тот же, но в случае с земными, пошел сбой — вы становитесь марионетками, ведь у вас другие организмы, вы не умеете защищаться от нашего влияния.

— И вы этим пользуетесь…

— Не перебивай. Взаимное влечение между ящеррами — когда и он, и она испытывают к друг другу сильные — взаимные! — чувства. Не только возбуждение, — Вира облизнулась, она очень хотела передать суть этого чувства. — Человек внезапно становится тебе самым близким другом, советчиком, братом, отцом, сыном… я не знаю, как это передать словами, действительно не знаю. С одной стороны, он ощущается богом, с другой — ты можешь себе позволить вокруг него дурачиться как ребенок, и ты знаешь, что он может себе позволить то же самое.

— Это…

— Я понимаю, тебе кажется это смешным, Марлен, но у нас…

— Это прекрасно.

И заплакала. Лисица и сама не понимала своей реакции. Тогда, считывая воспоминания Догана, она чувствовала его эмоции, и знала, как тяжело ему было. Ведь он любил!

Теперь на всё, что с ней происходило, она смогла посмотреть под его углом. И стало очень горько. Ведь его чувства к ней — они были так прекрасны, так чисты. Она всегда хотела, чтобы её так любили. Марлен желала научиться любить так же сильно в ответ.

Марлен было больно от того, что мужчина, который испытывает к ней подобные чувства, вместо того, чтобы защищать её и заботиться о ней, является ей в кошмарных снах.

Впервые лисица допустила мысль, что Доган — не опытный всезнающий ящерр, а мужчина, которому тяжело принять влечение к земной женщине. Отрицая собственные чувства, он поступал так глупо! Ведь какая ему разница, что скажут другие, если у него в городе безграничная власть? Получается, он сам — свой собственный тюремщик? Значит, не так уж ему все равно, что скажут другие?

— Как глупо, Вира, как же всё глупо… какой он дурак… мучает меня из-за любви. Оксиморон какой-то, глупость несусветная. Дурак, дурак…

— Миленькая, лисичка, не плачь, — Вира обняла юную женщину, погладила по волосам. — Всё образуется, мы с твоей мамой об этом позаботимся. Будь сильной и выдержи эти испытания достойно.

— Но разве у меня есть выбор? — всхлипнула лисица, крепче прижимаясь к женщине, которая вначале разговора ей так не нравилась, но теперь казалась самой родной, самой близкой. — Да и разве образуется? Зачем вы так говорите? Врете вы все, Вира…

Марлен отодвинулась от женщины. Осознание накатывало на неё волнами, и от этого становилось еще больнее. Ведь кем она была: слабой земной женщиной. Что она могла изменить в его к ней отношении?

— Он так и будет меня принуждать, будет использовать это самое внушение, а я ничего не смогу ему противопоставить. Да и разве он не прав… я действительно ему на пара, если любой ящерр, желая досадить Догану, гипотетически способен меня склонить к чему угодно.

В комнате повисло молчание. Молодая женщина нуждалась в совете старшей женщины — более опытной, мудрой.

— Ты права, — ответила Вира спустя какое-то время. — Твое неспособность противостоять внушению ящерров — твоя самая большая слабость.

— Одна из…

— Но это можно исправить!

— Да как это можно исправить!? Он Арору выгнал! Он…

— Не всё сразу, Марлен, имей терпение. И не смешивай черное с квадратным.

— Не понимая я вашего черного и квадратного, Вира! Уж извините! — Всхлип.

— Поговорка у нас есть такая, — женщина выдохнула. — Давай начнем сначала. С биологической точки зрения, у вас з Доганом есть лишь две проблемы: твоя продолжительность жизни значительно ниже, чем его, это во-первых. Во-вторых: у вас не может быть общих детей. Первую проблему может исправить качественная медицина, стоит Догану по-настоящему захотеть. Ну а дети… если захотите — усыновите очаровательных ребятишек, и будете их нянчить.

— Как же у вас всё просто. Вы ни о чем не забыли?

— Не забыла. Нужно что-то делать с его самодурством. — Марлен послышалась насмешка в голосе Виры. — А вот с внушением… я знаю, как от него избавиться.

— Это невозможно!

— Нужно всего лишь использовать препарат, изобретённый Лаконом.

Лисица истерично рассмеялась.

— Тот самый, из-за которого разрушили Мыслите?

— Именно!

Ярмак. Непривлеченная.

Две женщины уставились друг на друга, одна в неверии, вторая — со спокойным «я знаю, что делаю» выражением на лице.

— Хотите сказать…

— Именно!

— Но… почему вы раньше…

— Потому что есть много рисков.

Вира отвела Марлен в лабораторию, где её уже ждала Возница и незнакомый мужчина по имени Ярмак. У него было крепкое рукопожатие и цепкий взгляд. Говорил он четко и по делу.

— Пока препарат был испытан лишь на нескольких людях, — объяснял Ярмак, аккуратно снимая защитную пленку с медицинского кресла.

Кресло было расположено по центру, вокруг него громоздились разнообразные датчики, что издавали звуки невпопад. Эта какофония почему-то раздражала Марлен, хоть раньше она была не из тех, кого легко по-настоящему вывести из себя.

— Некоторые из испытуемых ощущали головокружение, дезориентацию, кратковременную потерю памяти. К счастью, это скорее исключение, чем правило. Но есть одна сложность.

— Как же без нее, — пробормотала Марлен.

— Мы вводили препарат постепенно, — объяснял мужчина, — чтобы у человека вырабатывался иммунитет. В среднем, это занимало два года. Нам удалось совершенствовать состав, но не насколько, чтобы…

— Мысль такова, — перебила Вира, подводя Марлен к креслу и аккуратно усаживая её в него, — что у тебя просто нет столько времени.

— Но почему? — Марлен обратилась к Вознице. — Мама, что ты об этом думаешь?

Возница стояла в стороне. Бледная, растерянная, напуганная. Марлен никогда её такой не видела.

Возница прокашлялась. Даже Марлен понимала — это была попытка выиграть немного времени.

— Я привыкла доверять Вире, она еще ни разу не подводила.

Но глаза Возницы говорили о другом: ей было страшно, возможно, даже больше, чем самой Марлен.

— Посмотри на меня, — Вира резко закрепила руки Марлен крепкими массивными жгутами. — Это нужно сделать.

— Но зачем вы…

Марлен хотела спросить «зачем вы меня привязали», но вопрос застрял в горле. Вира резко прокрутила кресло, и Марлен оказалась расположена лицом к противоположной стене. Перед глазами оказалась панель с множеством ярких кнопок.

«Откуда у них средства на подобную технику», — проскользнула мысль.

— Мама, — пискнула Марлен. — Что происходит?

— Не бойся, все хорошо, — послышалось из-за спины. — Всё хорошо, лисица.

— Начинайте, — это была Вира.

Послышался писк. Один, второй, звуки дублировались, наростали. Марлен ощутила боль в области затылка.

— Мама!

Вира подошла к Марлен. В руках она держала нечто, похожее на шлем, Марлен такие чуть ли не каждый день носила.

— Это нужно на голову надеть… Не бойся, Марлен, — Вира ласково усмехнулась, — действительно нужно.

Марлен послушалась. Вира закрепила шлем на голове Марлен. Несколько мгновений ничего не происходило, а затем голову Марлен пронзила адская, нечеловеческая боль.

•••

Она вернулась в Штольню около полуночи. Остановилась у ворот, и ждала. Марлен знала, что не просто опоздала — она нарушила все мыслимые правила, и её за это накажут. Но она чувствовала такую усталость, что было почти все равно.

Всё, чего ей хотелось — головой коснуться подушки, и забыться мертвецким сном. Но гонщица понимала: сначала придётся объясниться с Доганом. И хорошо бы, если после разговора он её опять в Сферу не отправит.

Лисица послушно замерла у ворот Штольни. Она опоздала почти на четыре часа, и её браслет напоминал ей об этом громким пиликанием. Перевалило за полночь, а она должна была вернуться в девять. Нехорошо.

Подобная задержка не планировалось, но, увы, Марлен понадобилось немного больше времени, чем изначально планировалось, чтобы прийти в себя после неприятной процедуры.

Могло быть и хуже, успокоила себя лисица, вспоминая недавно пережитую боль и всё то, что происходило после.

Вдалеке ухнула сова.

Девушка просканировала браслет, и как только ворота открылись — двинулась вперёд. По её предположениям, вскоре ей предстояла встреча с Доганом.

Она была права. Марлен сразу же окружили ящерры.

— Следуйте за нами, — вежливо приказал один из сопровождающих.

Лисицу посадили в авто, и повезли к Догану Рагарре.

Мужчина, который ест с рук

Марлен бы слукавила, если бы сказала, что ей не было страшно. Было. Она страшилась этой встречи и того, что собиралась сделать.

Она собиралась стать для него другой.

В голове всплыло поучение Виры:

— Внушение на тебя все еще действует, чтобы процесс пошел, нужно еще несколько процедур, и ты будешь свободна от его влияния. Но спроси себя, так ли часто он его на тебе использует?

— Нечасто, — кивнула Марлен.

— Вопрос в том, какое место ты сама для себя определяешь в его жизни. Перестань думать о нем, как о божестве, имеющем безграничные права. Не имеет, и ты должна ему об этом напомнить. Ясно?

Марлен было всё ясно.

— Лисица, я ведь знаю, какая ты, — Вира заправила ей за ухо прядь, — ты никогда не была серой мышью. Не позволяй ему себя такой видеть.

— Как я могу что-то изменить? — пискнула Марлен, и схватилась за голову: было по-прежнему больно после процедуры. — Он — судья.

— Он — мужчина, который, если ты будешь правильно себя вести, начнет есть у тебя с рук.

Первые изменения

Количество охраны вокруг Марлен увеличилось. Она помнила путь в Экталь наизусть, но в предыдущие разы её сопровождал лишь водитель. Теперь — еще и два вооруженных терция в придачу.

На входе её обыскали. Впервые.

Увидев Догана, Марлен захотелось отшатнуться. Оказаться где-нибудь далеко-далеко, где ему до неё не добраться.

Марлен заставила себя улыбнуться. Сделала шаг вперед, к ящерру.

— Здравствуй, — сказала. — Я здесь, меня доставили к тебе, как ты и приказывал.

Его, безусловно, насторожила её открытая улыбка. Доган будто на прозрачную стену наткнулся.

— Ты где была? — спросил в конце концов, насмотревшись на лицо гонщицы.

— У отца… Я долго плакала, он меня успокаивал и советовал посмотреть на ситуацию под новым углом.

— Ты пила?! — спросил Рагарра, резко дергая её за руку и измеряя пульс.

— Нет. Не посмела бы, — поспешила заверит Марлен. — Не дергайте так сильно, пожалуйста, мне очень больно.

Она положила вторую руку поверх его руки. Сказать, что Доган удивился — ничего не сказать. Их взгляды встретились.

— Что с тобой? — спросил. Она видела, как ярость, которую он заготовил для встречи с ней, понемногу испаряется, лишь потому, что на первый план выходили удивление и любопытство.

— Ничего. Я поговорила с отцом, и он мне помог увидеть некоторые вещи… по-новому.

Она была почти на грани, чтобы испугаться, и вернуться к той модели поведения, к которой они оба привыкли. Лисица напомнила себе, что уверена в чувствах Догана. Она знает наверняка, что он влюблен, а значит, боятся нечего.

— Я знаю, что опоздала, — продолжила Марлен, — и хочу за это извиниться перед… вами. Отец пытался меня образумить, но я его не сразу послушала, мне нужно было время, чтобы отойти от истерики.

— Что послужило причиной твоей истерики?

— Вы. Но отец мне помог посмотреть на ситуацию по-новому. Не наказывайте его за это, пожалуйста.

Ящерр задумчиво её осмотрел.

— Если я тебе и разрешу когда-нибудь с ним увидеться еще раз — тебя будет сопровождать охрана.

Лисица усмехнулась.

— Как скажете.

— Если разрешу!

— Я понимаю.

Лисица понимала также, что он желал бы сорвать на ней злость, но что-то его останавливало. Это что-то, как предполагала Марлен — тот факт, что она впервые в его присутствии была в хорошем расположении духа.

Ящерр подошел к столу и набрал какой-то код на панели. Не оборачиваясь, сказал.

— Ложись в постель. Еще раз опоздаешь — отправлю в Сферу и тебя, и того, к кому ты сегодня ездила.

Ящерр решил пойти по пути наименьшего сопротивления — пригрозил и отправил в постель.

Марлен заставила себя стоять на месте.

— Я уже там была. — Доган резко обернулся на звук её голоса. — В постели, я имею в виду… хоть и с Сфере тоже. Сначала ты.

Это «ты» ей далось нелегко. Но Марлен не представляла, как можно выкать человеку, которого приглашаешь в свою постель.

— Что — я?

По лицу его было понятно, что он внезапно засомневался в собственном умении понимать земной язык.

— Ложись в постель, — ответила лисица беззаботно, и только ей было известно, чего ей стоила эта беззаботность.

Он к ней приблизился и резко схватил за подбородок.

— Слушай сюда, гонщица. Если я узнаю, что ты что-то принимаешь, любой наркотик, даже траву — я из тебя душу вытрясу. Это понятно?

У лисицы из глаз слезы потекли. Она, насколько могла, закивала.

— Конечно. Я ничего не пила, ничего не принимала.

— Только попробуй…

Он снял с неё платье и уложил в постель. И целовал особо рьяно, клеймя тело лисицы собственным контролем, собственным желанием и запахом.

Но в тот вечер в их отношениях, желал того Доган или нет, начали происходить изменения. Марлен поверила Вире, и училась относиться к Догану не как к ящерру, который держит в руках её жизнь, а как к мужчине, который напрочь лишен умения ухаживать за понравившейся женщиной.

Новая Марлен

— Марлен, перестань себя жалеть. У тебя так много возможностей, ты должна их использовать. Да, Доган — опасен, и ты его боишься. Но разве не станешь ты бояться меньше, зная, что он никогда не причинит тебе реального вреда?

— Причинял — и не раз!

— Во время первой встречи в Сферу приказал бросить! А дальше?! Он тебе причинял боль, но не физическую, потому что не хочет тебе навредить.

— Вира, это вы так шутите? Напомнить вам, что случилось с Аророй?!

— Он глупец! Отдавая тот приказ, он не до конца понимал, как тебе дорога твоя подруга. Он думал, что вы все жили по «гончим» законам: друг другу — враги. Научи его, объясни ему, какова ты. Ты всегда была лисой, твоя мама так тобой гордится! Перестань вести себя, как серая мышь в его присутствии! Я ведь всю жизнь за тобой следила, хоть и на расстоянии. Марлен, ты — чуть ли не единственный человек, способный выдержать, вытерпеть его характер.

— Да не могу я, Вира, не могу! Вы говорите, вред не причинял. Но ведь я же не добровольно к нему в постель ложилась. Да, я не сопротивлялась, но наши так называемые отношения — это самое что ни есть принуждение.

Вира выдохнула. Как же тяжело!

— Я понимаю, что многого от тебя требую, но ты должна, просто обязана сбросить всю эту шелуху…

— Да какую еще шелуху?!

— Перестань себя вести, как запуганная дурочка! Пойми, он ведь и не видел тебя другой. Настоящей! Всё, что он видел — вечно запуганная, не блещущая умом мышь. Думаешь, почему он так зол?! Потому что ты только подтверждаешь все те стереотипы, коими забита его голова. Ведешь себя, как земная женщина в ИХ понимании: тихая, вечно запуганная, глупая. Разве ящеррицы такие? Разве Недж — такая?! Ящеррицы — смелые, умеющие дать сдачи своим мужчинам!

— Быть как Недж?

— Будь как ты! Как лисица Марлен!

Марлен открыла глаза. Утро.

Обрывки сна по-прежнему мелькали перед глазами. Разговор трехдневной давности не отпускал. Впрочем, последние три дня прошли под знаменем: «Думать о том, что сказала Вира».

Ничего нового, Вира наяву — Вира в снах.

Марлен было даже немного не по себе от того, какую власть над ней обрела эта женщина после одной-единственной встречи. Как мало они знакомы! И все же — пока! — у Марлен даже мысль не закрадывалась ослушаться советов ящеррицы.

Лисица резко соскочила с постели. Замерла. Потянулась и осмотрела комнату.

Вокруг было светло, просторно и чисто. Когда-то Марлен и мечтать не смела о подобном: иметь в личном пользовании столько пространства. А ведь красиво же! И почему она раньше не замечала?!

Марлен сняла с себя пижаму, и голышом, топая как медведь, прошлёпала в ванную.

Напустила себе воды, уселась в мягкую пену, и уставилась в окно, из которого открывался вид на величественный город Мыслите.

Впервые с дня попадания на Млечную Арену, ей было спокойно на душе. Настолько спокойно, насколько это было возможно в её ситуации.

Лисичка, что пряталась глубоко в душе Марлен, высунулась с норки, отряхнулась от пыли и грязи, и прищурилась, мол, что, снова можно шалить?

Действительно, что отличало Догана от других мужчин? Лишь то, что он судья особого ранга! Именно это мешало Марлен относиться к нему как… так, как она относилась к остальным мужчинам.

Намыливая себя мочалкой, лисица напоминала себе, что когда-то она умела очаровывать. Когда-то у неё был длинный острый язык, и ей это было по душе. Разве что-то изменилась? Почему с Доганом всё пошло наперекосяк?

Да и действительно, какой он её, Марлен, видел? Да никакой. Разве что на Млечной Арене — там она смогла его поразить, ну и когда танцевала На-Колоколах.

Но разве она хоть раз пыталась с ним поговорить? Объяснить, что, пятая нога, врут эти ящерры-собаки, и земные женщины — не хуже ящерриц, просто бесхвостые.

Лисица разозлилась. Но и он не пытался с ней разговор завести! Всё угрожал да в постель тащил!

Лисица потянулась за полотенцем, вытерла руки, и включила панель управление на стене, благо, она была близко. Нажала несколько клавиш, и перед ней появилась проекция мужчины в костюме.

— Я хотела бы пригласить Догана Рагарру к себе на ужин, сегодня вечером, — заявила без обиняков, а затем наблюдала, как вытягивается лицо так называемого собеседника. Неизвестно, что его удивило больше: вид голой Марлен, или её требование.

Марлен набрала в руки пены и игриво подула в сторону проекции, разбрызгивая рваные куски пены на плоское изображение мужчины.

Её собеседник от шока, кажется, лишился дара речи.

— Я понимаю, что просьба весьма неожиданная, — опередила его лисица. — И я не прошу его за уши тащить сюда. — Мужчину перекосило то ли от злости, то ли от новой волны удивления. — Я всего лишь прошу передать, что сегодня в восемь я буду ждать его здесь, в своих апартаментах. Не придет — его право. Но я буду ждать.

И отключилась. А затем — нырнула под воду, отогреваться и привыкать к тому, что она сделала, и что собиралась сделать.

Станция номер семь

— Ты обещала, что мы её заберем! Раньше не могли, она ребенком была, я тебе поверила — отдала её в гонщицы, хоть теперь начинаю сомневаться в твоем решении.

— Не стоит…

— Сейчас что!? Почему мы просто не могли оставить её здесь!?

— Потому что он не отдаст! Он бы озверел, если бы её не было дольше, чем нужно! Возница, ты пойми, к ней не приставлена слежка лишь потому, что ему и в голову не приходит, что она может куда-то исчезнуть. Стоит ему только подумать, что твоя дочь не так проста, как кажется — он её в Эктале запрет, и уж туда нам точно не добраться. Я не могла этого предвидеть! Да никому такое бы даже не приснилось, что твоя Марлен — привлеченная Догана Рагарры!? Я до сих пор не верю!

— Проклятье!

Возница ударила кулаком по столу. Подпрыгнули чашки. Подпрыгнул светильник. Брызнул свет на лицо женщины, усталое, вымученное лицо.

— Вира… я не могу больше… — она сложила руки перед собой и уткнулась лбом в сложенные руки.

— Почему ты воспринимаешь его интерес, как нечто плохое?

— У тебя что, внезапно чувство юмора такое прорезалось?! — женщина резко подорвалась. — Я, по-твоему, не знаю, что он с ней делает? Да он её убить может в любой момент! Он её истязает!

— Сядь! — В голосе Виры послышались командные ноты. — А теперь слушай меня. У Догана очень много власти. Он нас в порошок сотрет, а если Марлен сейчас от него забрать. Сейчас — нельзя, он не до конца смирился с мыслью, что она — его избранница. Если мы вмешаемся, будет только хуже.

— Недж его избранница!

— Замолчи! Для твоего же собственного блага, замолчи и послушай меня! Мы не можем её сейчас забрать. Но! Я забочусь о ней не меньше, чем ты, Возница, ты ведь знаешь! Если что-то будет угрожать её жизни — мои люди её оттуда выведут. Но пока игра стоит свеч. Мы должны хотя бы попытаться!

— Что попытаться!? Чего ты хочешь добиться?!

Вира наклонилась к Вознице и лукаво на неё посмотрела. Зашептала, как змея, соблазняющая запретным плодом. Тем, о чем Возница запрещала себе даже думать.

— Неужели ты не хочешь, чтобы твоя дочь была так же счастлива, как Лин с Руанном? Ты служишь в их доме, знаешь, каким почетом окружена эта женщина, какой властью её наделил Руан. Неужели не хочешь того же для Марлен?

— Лин — ящеррица, — пробормотала Возница отчаянно, барахтаясь в словах Виры, как муха в паутине.

— Да, и именно поэтому Доган относиться к ней так жестоко. Он не может — пока не может — принять тот факт, что навсегда связан с земной женщиной без роду, без племени. У него статус, Возница. Ты должна понимать, с точки зрения Марлен, Доган — чудовище, но я — из того самого теста, что и он, и я понимаю, почему он так себя ведет. Догану столетиями вбивали в голову правила чистоты крови и прочую чушь. И то, что он оказался привлечен к земной девушке — для нашего вида это уродство, это показатель деградации. Но мне плевать, что думают другие. Я знаю, что Марлен и Доган могут быть счастливы! Но они должны пройти через эти испытания! Иначе — никак!

Вира откинулась на спинку кресла. Муха запуталась в ловушке, Возница сдалась.

— Я найду способ открыть ему глаза, — сказала Вира уверенно. — Марлен найдет. Если она была выбрана ему в пару, значит, кто-то где-то решил, что они подходят друг другу. Игра стоит свеч, Воз, потому что если ей удастся его приручить — он ей добровольно отдаст Мыслите.

— У нас уже есть поддержка Гнезда, — напомнила Возница, но теперь она немного присмирела. Мысль о том, что её дочь может занять приличествующее ей по рождению место, приятно грела сердце.

— Мало! — емко ответила Вира.

— Тебе всегда мало!

— Да, — не стала спорить ящеррица. — Мне всегда мало.