Развращённые

Пролог: когда он всё сжег

Эта женщина вызывала в нем чувство… агрессии? Хотелось схватить её за волосы и отшвырнуть к стене. И видеть боль, которую (он знал наверняка) она попытается скрыть под заискивающей улыбкой…

Его рука непроизвольно потянулась к её шее, но вместо желаемого действия, будто вопреки собственной воли, мужчина резко притянул женщину к себе. Она вздрогнула, но не попыталась воспротивиться.

Мужчина заглянул ей в глаза, и увидел в них нечто, что его еще больше разозлило.

Он швырнул безвольное, мягкое и столь податливое тело на кровать, а затем навис над женщиной, зажав её ноги меж своих бедер.

И смотрел, долго, пристально.

Не выдержав паузы, женщина начала ластиться к мужчине. Своей нежностью она пыталась хоть немного приглушить бушующую в его глазах ярость. Раньше ей это удавалось, ведь женщина эта была как вода: она умела точить даже такие каменные глыбы, как хозяин города Мыслите.

Ее глаза ластились, и руки, и ноги, и живот. Все её тело льнуло к нему, к мужчине, от которого зависела её жизнь.

Но в этот раз уловка не подействовала. Он схватил женщину за запястье и медленно уложил её руку вдоль туловища.

Женщина замерла, её глаза неотрывно следили за каждым его движением. Настороженная лисица, она такой была всегда, особенно в тот самый, первый раз, когда он впервые заставил её прийти в эту комнату.

Столько времени прошло, но её отношение к нему не менялось — либо страх, либо затуманенное его силой сознание. Да и с чего бы ей относиться к нему как-то по-другому, учитывая, какие жестокие вещи по отношению к ней он себе позволял!

Мужчина разозлился. А оно ему надо? Надо, чтобы она перестала быть столь запуганной? Зачем? Она бесправна, её не нужно завоевывать — и так сделает все, что прикажут.

Он провел рукой по щеке красавицы, ощутив, как её кожа покрылась мурашками.

Даже сила влечения не могла перебороть рефлексы — женщина боялась.

Она помнила, как много боли приносят руки нависшего над ней мужчины. Но она лежала, не двигаясь… догадливая лиса.

Ну а он… Мужчина мог рассматривать лежащую под ним женщину часами. Он знал её вкус, распробовал её тело во всех возможных позах. Он принуждал, он приказывал, он требовал, он насмехался, наказывал… но наваждение не проходило.

Мужчина помнил день их знакомства. Как бы он желал, чтобы эта встреча не состоялась. Он бы отдал приказ убить женщину, а потом обходил её могилу десятой дорогой.

Но встреча состоялась. Девчонка победила в гонке, правила которой он сам придумал, и пришла к нему за наградой, которую он сам ей предложил. И с того самого дня не было ему покоя. И с тех пор разрасталась еёдобрая душа в егочерством сердце.

Мужчина был зависим, но наказывал за эту зависимость не только себя, но и других — тех, кто попадал под руку. Она попадала чаще всего.

Не пара! Она ему не пара, она его позор! И он ненавидел её за это, и наказывал.

Мужчина ощерился и навалился на женщину. Нахрапистым движением распахнул полупрозрачную рубашку, развел её ноги шире, заставил рукой накрыть свой вздыбленный член, а сам в это же время провел рукой по острой сладкой груди.

Он поцеловал её в губы, что делал редко, лишь когда эмоции накрывали беспощадной волной. Мужчина держался до последнего, но было что-то в её запахе, тех эмоциях, что она выражала и как она это делала. Ему хотелось любоваться ею, возможно, втайне даже от самого себя.

Он наблюдал, как она защищала тех, кого любит, и обвиняла тех, кого считала недостойными.

Как пыталась выскользнуть из его рук.

Как одевалась, как преподносила себя и собственные взгляды.

И в то же время, с какой ненавистью смотрела на него, когда его влияние на её разум понемногу остывало.

В такие моменты мужчине хотелось принудить её к самым унизительным вещам. Мужчина так и делал: наказывал за непослушание, за эти колкие презрительные взгляды, брошенные украдкой, когда женщина думала, что он не видит.

Он все видел. И наказывал… так, как хотел и умел.

— Повернись на живот, — приказал он, рукой пробираясь под её белье и требовательно лаская внутреннюю сторону бедра, с каждым движением приближаясь к «самому сладкому» месту.

Женщина не шевелилась.

Покорившись желанию плоти, он опустился ниже и поцеловал её живот.

— Ляг на спину, — повторил раздраженно, и ощутил новую волну возбуждения, вызванную одной этой фразой.

Но женщина по-прежнему не двигалась.

Он не успел задуматься о причинах её непослушания. Он даже не успел осознать, что она может (умеет!) действовать вопреки его воле.

Мужчина успел уловить её усмешку, значение которой (опять же!) не успел расшифровать. И вдруг — ощутил жжение на затылке, а затем резкую боль, что сотнями змей расползлась по всему телу.

Всё это время женщина смотрела на него, и он удивился, настолько незнакомыми были эмоции на её лице.

Мужчина ощутил, что не может пошевелиться. И испытал чувство, отдаленно напоминающее страх.

Женщина склонилась к его лицу.

— Чтоб ты сдох, ящерр! — прошипела она, а затем резко скинула его тело с кровати на теплый пол.

Он упал. Она выждала некоторое время (наслаждалась его унижением?), а затем ногой перевернула его на спину и. Она — стояла, он — лежал, впервые в жизни столь остро ощущая собственное бессилие.

— Приятно тебе, ящерр? — спросила глумливо, тоном, которого он от нее не только не слышал — не ожидал. — Приятно зависеть от чьих-то капризов?

Она вновь склонилась к нему. Провела рукой по его телу, коснулась паха. Распахнутая на ней рубашка будто служила обрамлением для её груди. У женщины была прекрасная грудь, которую ему так нравилось прикусывать.

Она резким движением оседлала его и склонилась к лицу.

— Знал бы ты, как я тебя ненавижу… Что ты заставлял меня делать, чего я натерпелась от тебя… а ты веселился, злость на мне срывал. А за что..?

Наигранно-легкомысленно она поцеловала его, прикоснулась к мочке уха, слегка прикусывая её. Он сам научил её так делать. В постели он всему её научил.

— За что, ящерр? Что я тебе сделала?!

Увы, он знал слишком хорошо, почему и зачем.

Она резко поднялась. Отошла в сторону, на мгновение исчезая с его поля зрения. По звуку, мужчина предположил, что она переодевается. Так и было, потому что, когда она вновь приблизилась к мужчине, на ней уже была другая одежда — кофта и брюки из плотной черной ткани, а поверх — куртка с множеством секретов. Он даже знал, каких именно, у самого такая была. Дорогая вещица, его гонщицам ни за что такую не достать, особенно без его разрешения.

Она осмотрела комнату. Когда вновь обратила внимание на мужчину — глаза её пылали злостью. Казалось, именно этот осмотр, взгляды, брошенные на кровать, камин и массивное кресло рядом с камином (чего он с ней только не вытворял на этом кресле) подпитали её тихую ярость.

— Хорошо тебе, ящерр? — и ударила его ногой куда-то в бок. И еще раз.

Не хорошо, подумал мужчина, мысленно представляя, что сделает с сукой, как только к нему вернется возможность двигаться.

Он её заставит вымаливать прощение руками, ногами, языком. К чертям выгонит из города, чтоб увидела, каков мир за пределами Мыслите. Выгонит, а потом позволит вымаливать прощение, будет с наслаждением выслушивать ее мольбы, её просьбы разрешить ей вернуться в город. Думает, он был с ней жесток? Так пусть попробует выжить вне города!

Мысли о мести были прерваны: женщина резко наступила ему на руку. Затем начала ногой пинать его во все места, куда только могла дотянуться.

Каким-то образом ему удалось сфокусировать свой взгляд на ней. Уловив этот момент, она резко застыла, будто зверь, заподозривший появление на горизонте более сильного противника.

Наверное, в тот момент на мужчину снизошло озарение, внезапное и совершенно не к месту: она его ненавидит. Он ей не нужен, он ей противен, её ненависть, балансирующая на грани страха, никуда не исчезнет.

Пытаясь убедить себя в том, что она ему безразлична, он перегнул палку. Эта девочка-женщина не испытывает к нему ничего, помимо ненависти, в то время как он…

А затем великого Догана Рагарру будто скинули с обрыва. Именно это он ощутил, когда с пугающей чёткостью осознал, что больше не способен бороться с правдой. Душа его требовала покоя, душа требовала её добровольности, её обожания и любви.

Он был не властен над собственными желаниями: он любил эту женщину.

Возможно, он был не готов к подобным выводам. Возможно, он не желал признавать правду.

Мужчина резко дернул ногой, сбивая женщину с ног. Она упала, и на лице её отобразилось сначала удивление, а затем — дикий, ничем не прикрытый страх. Ну хоть в этом она осталась прежней, — подумал он, — совершенно не умеет скрывать собственные чувства.

Тело слушалось плохо, голова раскалывалась, но он был готов терпеть любую боль, лишь бы она не заметила, как ему плохо.

Он схватил ее за волосы и заставил смотреть ему в глаза.

— Марлен, — он ласково прошептал её имя и потерся щекой о её щеку.

Она всхлипнула. Глаза её были влажные — еще чуть-чуть, и заплачет.

— Марлен, — повторил он, с нежностью заглядывая ей в глаза, — маленькая моя… я тебя убью.