Термометр в кабине показывал тридцать четыре градуса ниже нуля (- 36,67 °C).
Менее десяти минут назад температура была обычной — семьдесят два градуса выше нуля (+ 22,22 °C). Альтиметр по-прежнему ничего не показывал.
Все трое облачились в костюмы, в ткань которых были вплетены тончайшие электрические провода, помогающие согреться. В пассажирском салоне все тоже оказались одеты в подобные костюмы. Все, кроме миссис Барлоу. Они видели, как стюардесса Милдред тормошила пожилую леди, пытаясь облачить её в костюм.
Несмотря на кислородный баллон, все трое страдали одышкой, дыша, как обитатели подводной лодки, в которой заканчивается воздух.
— Вы знаете, что с нами случилось? — спокойно обратился к Бему Фаулер, демонстрирующий железное самообладание.
Бем так же спокойно кивнул.
— Однажды я поднялся на воздушном шаре в стратосферу. Восемь тысяч футов. На этой высоте, при взгляде вверх, небо было чёрным, точно таким же, как сейчас.
Энрайт слушал, и сердце его колотилось не только от недостатка кислорода. Он смутно предчувствовал, что сейчас произойдёт. Тем не менее, он едва смог сдержать крик, когда это случилось.
— Каким-то образом, — сказал Бем всё с тем же неестественным спокойствием, — нас выбросило за пределы земной атмосферы в открытый космос.
— Я так думал, — кивнул Фаулер.
Энрайт вытаращил на него глаза и ахнул.
— Но как же так? Это безумие! Невозможно. За три минуты нас выбросило за пределы планеты? Мы даже не видим её под собой? Нам пришлось бы лететь быстрее света!
— У меня есть предположение, — тяжело вздохнул Фаулер, — что скорость света по сравнению с нашей — ничтожно малая величина.
— Это невозможно, говорю вам! Земля, должно быть, где-то рядом!
— Ну так найди её, — сказал Бем, глядя вперёд на огромное яркое созвездие, похожее на украшенный драгоценными камнями кинжал, подвешенный остриём вниз в темноте.
— Но…
— Земли нет. Солнца нет. Здесь даже нет тех созвездий, что мы изучали в навигационной школе, нет даже Млечного пути.
Энрайт принялся кусать губы. Он был прошедшим тщательный отбор молодым человеком, как и все пилоты Pacific Airways, но ему было всего двадцать четыре.
— Ты пытаешься сказать мне, что за три или четыре минуты мы оставили Землю так далеко позади, что даже вид небес изменился?
— Нет, — сказал Бем, — мы не смогли бы. Но, похоже… — он повернулся к Фаулеру. — У вас есть какие-нибудь соображения по этому поводу, сэр?
— Есть, — ответил Фаулер. — Теория, звучащая так, как будто её уместнее услышать в сумасшедшем доме. Но, на мой взгляд, это единственная теория, способная объяснить произошедшее с нами. Вкратце, это означает, что пространство сжалось, и мы находимся на его краю.
Воцарилась тишина, нарушаемая только странным отдалённым урчанием пропеллеров. Термометр показывал сорок шесть градусов ниже нуля (- 43,33 °C).
— Пространство… сжалось? — повторил Бем шёпотом.
— Да. Я попытаюсь это объяснить.
Фаулер пристально посмотрел на него.
— Теория Эйнштейна гласит, что пространство искривлено. Ну а если оно искривлено, то, в конце концов, обогнув всю Вселенную можно вернуться в то же место, что было выбрано в качестве отправной точки. Точно так же, как и на нашей шарообразной Земле, если вы начнёте идти прямо вперёд, вы в конце концов вернётесь, пройдя двадцать пять тысяч миль, к исходной точке. Следуя этой аналогии, если вы повернётесь лицом на восток и сделаете один шаг вперёд, вы продвинетесь на три фута. Если вы сделаете один шаг назад, вы, в некотором смысле, переместитесь на двадцать пять тысяч миль, потому что это расстояние на восток от точки, где вы стояли, до точки, в которую вы вернулись.
— Я… не понимаю…
— Поймёте, я думаю. Хотя никто из нас никогда не сможет по-настоящему постичь это. Такие термины, как бесконечность и безграничное пространство, совершенно непостижимы для ограниченных умов. Итак, я думаю, произошло вот что:
— Предполагая, что пространство продолжается бесконечно во всех направлениях от Земли, оно должно, в конечном итоге, начинаться и заканчиваться на Земле. Таким образом, по аналогии с шагом назад по Земле, если бы наш самолёт сделал могучий шаг назад в пространстве, мы могли бы оказаться на самом краю космоса, так же как шаг назад по нашей планете, образно говоря, перенёс бы нас на двадцать пять тысяч миль. Однако самолёт не делал такого шага. Перемещаясь со сравнительно несущественной скоростью около двухсот миль в час, он внезапно оказался выброшенным в космос. Таким образом, единственный возможный ответ заключается в том, что край пространства переместился, чтобы окутать самолёт, а не наоборот. Одним словом, пространство сжалось. Оно искривилось, смялось, так что дальний конец вытянулся над ближним в достаточной степени, чтобы поглотить нас.
Бем облизнул губы. Губы его потрескались, хотя сам он этого и не заметил. В кабине пилота было семьдесят один градус ниже нуля (-57,22 °C).
— Это какая-то бессмыслица.
— Это находится за пределами нашего понимания, — сказал Фаулер.
— Если пространство бесконечно, как у него может быть край?
— Край находится за пределами бесконечности.
— Как что-то может простираться за бесконечность? У бесконечности нет границ.
— Бесконечность имеет бесконечные границы.
— Если бесконечное пространство бесконечно изгибается, возвращаясь к своей начальной точке через бесконечность, — сказал Бем, — почему вы не можете видеть оба его края, а только начальный? Почему, находясь на Земле, мы не сможем увидеть это созвездие в форме кинжала, находящееся прямо перед нами?
Он указал вперёд.
— Потому что космос бесконечен, — терпеливо пояснил Фаулер. — В любом направлении, куда бы вы ни посмотрели, вы сможете увидеть начало пространства на миллионы световых лет, насколько позволяет телескоп, но не сможете приблизиться и на триллионную долю к концу этого пространства, находящемуся прямо у вас за спиной.
Бем медленно покачал головой. А Энрайт почувствовал безумное желание рассмеяться. При этом движении со лба пилота слетели мелкие капли пота. Капли замерзали и падали вниз. Это выглядело очень странно.
В то же время Энрайт понимал, что на его собственном лице есть такие же замёрзшие капли.
— Может быть, вы и правы, профессор. Да, наверное, так оно и есть. Пространство сдвинулось, и мы находимся на его краю, а не в начале, хотя оно и бескрайнее.
— Далеко от дома, — пробормотал Энрайт, борясь с безумным желанием рассмеяться.
В разрежённом воздухе было слишком много кислорода из кислородного баллона. Он чувствовал слабость и опьянение.
— Мы не можем больше ждать, — сказал Фаулер. — Из-за этого искривления пространства Земля находится… ну, в общем, в бесконечности отсюда.
— И на Т-12, обычном транспортном самолёте, не рассчитанном даже на стратосферные высоты, мы летим со скоростью улитки в бесконечном космическом пространстве, — уверенно продолжил за ним Бем.
— Правильно.
— Но в космосе же абсолютный ноль, — сказал Энрайт, пытаясь побороть весёлое безумие, бушевавшее в его слегка опьяневшем мозгу.
Фаулер молча указал на термометр. Он показывал семьдесят семь градусов ниже нуля (- 60,56 °C).
— Эти суда добротно сконструированы, — пробормотал Бем, — но, естественно, они не выдержат такого холода. Четыреста шестьдесят градусов ниже нуля (- 273, 33 °C) — и воздух! — он внезапно повернулся к Фаулеру. — В межзвёздном пространстве нет воздуха. И этот самолёт на самом деле не особо герметичен.
Фаулер мрачно кивнул.
— С каждой секундой всё больше воздуха выходит из-за щелей вокруг окон и дверей и попадает в окружающую нас пустоту.
Профессор глубоко вздохнул. Это был вздох полной безнадёжности, приоткрывавший занавес над источником его самообладания. Он с самого начала знал то, что другие только начинали осознавать, и это знание придавало ему спокойствие полного отчаяния.
— В этой хрупком самолёте мы парим в пространстве, столь огромном, что великие солнца утопают в безмерной дали. Будет становиться всё холоднее и холоднее, пока мы все не превратимся в ледяные глыбы. Но задолго до этого кислород из вашего баллона закончится, и давление внутри самолёта будет снижаться до тех пор, пока мы не взорвёмся изнутри, как перекаченные воздушные шары. Господа, это будет самая странная смерть, которую когда-либо переживали люди. Но это всё равно будет смерть. Неизбежно — и очень быстро.
— Я не уверен насчёт этого, — внезапно услышал Энрайт свой голос.
Фаулер повернулся к нему.
— Я имею в виду, что это не первый случай, когда люди умрут подобным образом. За всю историю существования Pacific Airways два самолёта покинули аэропорты, и их больше никто не видел и о них не слышал. Просто исчезли.
— Точно! — воскликнул Бем, разжав свои потрескавшиеся губы. — Возможно, такой сдвиг пространства происходил и раньше. Интересно…
Дверь внезапно открылась. На пороге появилась Милдред. Белое пятно на её щеке говорило об обморожении. Но она, очевидно, была слишком потрясена, чтобы почувствовать это.
— Миссис Барлоу мертва, — сказала она. — Думаю, сердце. Я только успела надеть на неё костюм и включить обогрев, как почувствовала, что она обмякла в моих руках. Наверное, разрежённый воздух…
Фаулер пожал плечами.
— Я думаю, что она самая счастливая из нас всех, — тихо произнёс он.
— Что? — Милдред посмотрела ему в глаза.
Энрайт взял её за руку, спрятанную в объёмистой варежке. Эти костюмы с электроподогревом были размещены в салоне самолёта в качестве рекламы. «Pacific Airways — последнее слово в роскоши. Даже на больших высотах пассажиры защищены от холода. Ни одна другая служба не имеет такого…» Что бы подумал менеджер по рекламе, если бы увидел, как сейчас используются эти вызвавшие большое количество споров костюмы?
— Послушай, детка, ты сможешь с этим смириться? — обратился Энрайт к Милдред.
Её побелевшее лицо повернулось к нему, мертвенно-бледное пятно на щеке ещё увеличилось.
— Что ты имеешь в виду?
— Это конец для всех нас, — тихо сказал Энрайт. — Нет смысла вдаваться в безумные подробности. Мы умрём, вот и всё. Воздуха нет, и мы замёрзнем насмерть при температуре четыреста шестьдесят градусов ниже нуля.
— Надо бы рассказать и остальным, — хрипло произнёс Бем.
Они с Фаулером прошли через дверной проём в большой салон позади них. Энрайт остановился рядом с Милдред.
— Хочешь, я останусь здесь с тобой, детка? — сказал он.
Стюардесса уставилась на него.
— Нет, Билл. Со мной… всё будет в порядке. Но я побуду здесь одна. Мне нужно всё обдумать.
Повинуясь внезапному порыву, Энрайт наклонился к ней. Его ледяные губы коснулись её губ. Затем он присоединился к остальным в салоне.