Район-55

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. РАССВЕТ – ОСОЗНАНИЕ

Мансур быстро выкрутил руль, в очередной раз загоняя машину в какой-то из поворотов. Сзади ухнуло и взвыло. Что-то с размаху приземлилось на багажник, скрежетнув по металлу чем-то острым.

Надя обернулась, не сумев превозмочь желания увидеть, что же там такое. Сдавленно всхлипнула, различив большую темную фигуру, вцепившуюся в багажник сразу четырьмя конечностями и блеснувшую в свете фонаря желтыми огоньками глаз. В следующий момент Мансур еще раз крутанул руль, одновременно тормозя автомобиль. Тварь не выдержала и улетела вбок, стукнувшись о столб дорожного знака.

– Да что ж такое творится-то?!! – выдохнул Мансур и снова отправил свой отнюдь не спортивный болид в скоростной полет, стремясь выбраться на одну из центральных улиц. – Ничего не понимаю, как будто в какой-то третьесортный ужастик попали…

Девушка промолчала. Добавить было нечего. То, что происходило на улицах Радостного, в голове нормально не укладывалось. Не могло такого быть, не могло!!!

Она смотрела на проносившиеся за окном такие знакомые улицы, понимая рассудком, что нельзя сейчас расслабляться, нужно быть ежесекундно готовой к тому, что придется выскакивать из ставшей абсолютно ненадежной машины и бежать. Понимала, но не могла ничего сделать с собой, возвращаясь мыслями назад, вспоминая все то, что случилось недавно.

Они не смогли выбраться из города с центрального выезда. Когда Мансур вырулил на трассу, то сразу повернул направо. Слева полыхала стена пламени, вырывающаяся со стороны железнодорожных путей, на которых всегда стояли цистерны с жидким топливом и газом. О том, чтобы попытаться поехать в ту сторону, нечего было и думать.

Итак, автомобиль рыскнул направо, в направлении трех постоянно горящих факелов. Но проехал всего ничего. Огромная тень пролетела низко-низко, задев крышу, и помчалась вслед за несущимися впереди стоп-сигналами таких же, как они, беглецов. Спикировала вниз, и ночь озарилась пламенем мгновенно вспыхнувшего автомобиля.

«Нова-Калина», получив от крылатой тени подарок летальной направленности, подпрыгнула в воздухе, перевернулась и полыхнула. Мансур ударил по тормозам, еле успев уберечь свою машину от полета в кювет, а Надя прижала руки к лицу, когда увидела чудище, приземлившееся на шоссе…

Большие крылья-паруса с какими-то прорехами на них. Угловатое вытянутое тело с торчащим вперед килем грудины. Узловатые, крепко вцепившиеся в треснувший асфальт серпами когтей лапы. Хлещущее из стороны в сторону бревно массивного хвоста, зауженного к концу и украшенного небольшим лесом острых костяных наростов. Низко пригнувшаяся к земле змеиная шея с какими-то ритмично сокращающимися мешками у основания головы. И сама голова, длинная и покатая, с широкой мордой, темными провалами большущих глаз…

То ли летающему монстру их автомобиль был уже неинтересен, то ли еще по какой-то причине, но их он не стал преследовать. Мансур повернул к мосту, который вел на старую дорогу, через Ключи и Солянку. Срезать маршрут через поворот налево, в объезд города, не получилось. Там их атаковали в первый раз.

Несколько высоких двуногих фигур вылетели из кустов, в пару прыжков покрыв приличное расстояние между собой и машиной. И еще две мелькнули там же, и лишь секундами позже беглецам стало понятно то, что эти твари затеяли. С грохотом рухнул поперек дороги старый, еще деревянный столб с проводами, мгновенно натянувшимися как струны. А твари уже рвались к ним, пытаясь разбить крепкие стекла и оторвать двери, которые Мансур, к счастью, успел защелкнуть. Надя закричала, увидев близко, на расстоянии не больше нескольких сантиметров, то, что лицом можно было назвать с громадной натяжкой. Морда, рыло, харя… как угодно, но только не лицо.

Не должно быть у людей таких выставленных вперед челюстей с торчавшими вперед зубами, которые повергли бы в ужас любого стоматолога.

Не могли человеческие глаза так глубоко запасть, укрывшись сверху козырьками выдвинутых надбровных дуг. И уж тем более не могло лицо так быстро и так густо зарасти щетиной, больше похожей на шерсть.

Ее парень не подвел и на этот раз, мгновенно сориентировавшись и сбив при резком развороте одного из нападавших. Под колесами внедорожника что-то ощутимо хрустнуло, ломаясь, и автомобиль снова рванул вперед. Рванул и скрылся в ближайшем переулке, который вывел их в лабиринт улочек старого города.

А потом они мчались, уже практически не останавливаясь, постоянно крутя по сторонам головами, пытаясь вовремя углядеть неожиданную опасность. Глядели, видели, запоминали.

Хлопья густого зеленоватого тумана, скапливающиеся повсюду, оседающие на землю, стелящиеся над землей, вдоль стен и заборов. Хлопья, из которых в пробегающих по улицам людей выстреливали плотные нити, похожие на щупальца. Еле уловимое взглядом движение. Мгновенно обвивающиеся вокруг корпуса плотные, маслянисто поблескивающие «усы». Рывок, крик, захлебывающийся в тумане. Тишина…

Те люди, что мелькали на улицах… Люди ли это были, подобные им с Мансуром, или те, кто уже потерял человеческий облик?!! Они скользили вокруг, как тени. Постоянно возникали из темноты и терялись в ней же, завидев свет фар. Никто из них не бросился к машине, вернее, почти никто.

Старая женщина стояла посреди дороги на коленях, как сперва показалось беглецам. Мансур уже решил рискнуть остановиться, а Надя собралась открыть дверь, но… В свете фар оба ясно увидели, что из-под застиранной ночнушки, единственной одежды, бывшей на старухе, торчат вовсе не колени, а выпуклые белесые сегменты, перекатывающиеся, как кольца у дождевого червя. Вот что было ниже задравшегося подола ночной рубашки еще советского производства.

А еще встретился им мальчишка на перекрестке, возле здания бывшего кинотеатра. Стоял прямо на разделительной полосе в свете то и дело моргавших в бешеном темпе светофоров. Пяти, максимум шести лет, невысокий, худенький, с кудряшками. Пижамка со спайдерменом и светлые носочки. Надя всхлипнула, глядя на него, не пойми как оказавшегося на улице. А потом обернулась и похолодела.

Ветер чуть шевельнул локоны, открыв лицо с большими, светящимися изнутри серебристым светом глазами и абсолютно гладкой нижней частью лица. Мальчишка просто смотрел на них, не предпринимая никаких попыток что-либо сделать. И они видели потом, отъезжая, в зеркале удаляющиеся отблески в его глазах.

Машина все же вывезла их туда, куда вел ее Мансур. Они почти повернули к нужной грунтовке, такой близкой, такой необходимой…

Удар сзади, сильный, придавший ускорение и без того разогнавшемуся автомобилю. Побелевшие костяшки пальцев на руле. Расширившиеся от страха глаза обоих. Столб…

Когда Мансур, застонав от боли в руке, повернул голову к девушке, то понял, что все его попытки выбраться из города были бесполезными. Надя лежала головой на панели, не шевелясь и не издавая ни звука. Он скрипнул зубами и услышал лязг за разбитым окном. Там высилась махина грузовика, КамАЗа или «Татры», и от нее кто-то двигался в их сторону. Кто-то высокий, тащивший что-то тяжелое и металлическое, задевающее об асфальт.

Чернота, чернота вокруг…

Лишь изредка вспыхивает красным что-то…

И боль, боль, боль…

Она повсюду. Она проникает в каждый нерв. Рвущая. Огненная…

Мирону было очень и очень плохо. Откуда-то снизу толчками накатывали волны ослепительной боли. Мирон застонал, с ужасом возвращаясь из небытия, в котором царили черно-красные тени и всполохи. Он не хотел этого, но организму было наплевать на желания пэтэушника, организм жил теперь своей собственной жизнью.

Где он? Что с ним? Мысли вяло шевелились в голове, оттесняемые пульсирующими толчками. Думать не хотелось, но ничего другого не оставалось, и он начал вспоминать, не обращая внимания на то, что почему-то его мерно трясет, и на то, что со всех сторон доносится невнятная какофония.

Мастерская, да… авторемонтная мастерская. Зеленоватый свет, который пришел после вспышки. Блистающие мириадами изумрудных капель туманные волны, окружившие все вокруг. А потом взрыв, да-да, взрыв. А еще?…

Балка от крана и двигатель… Он летит вниз, медленно и неумолимо, и ничего нельзя сделать, потому что ноги отказали. Движок летит, как в замедленной съемке, чуть переворачиваясь, красуясь закрашенной ржавчиной и отполированными деталями. Он все ближе и ближе. Да, именно так. Куда он упал?…

Да что значит, куда упал? На ноги Мирона он хряснулся и отправил в нокаут, глубокий и черный. А потом Мирон полз, вернее, пытался ползти. А рядом происходило что-то страшное. Там был тот лошок, которого подняло вверх, закручивая в невообразимые узлы, видимые во всполохах пламени. И что?…

В голове Мирона со скрипом проворачивались мысли, толкая память, ставшую такой вязкой… Что, что ж там было?!! И тут он вспомнил, как ломало и выкручивало тело Лешки… Как воронкой закрутило вокруг него металл частей автомобиля…

Как били фонтанчиками струйки крови…

Он вспомнил это, как и то, что существо, которое было уже не тем неформалом, которого он постоянно шпынял, наклонилось над ним. Крупная дрожь пробежала по искалеченному телу Мирона, когда до него дошло, что он жив. Но раз так, то что же случилось? И почему его трясет, как будто он лежит в плацкартном вагоне?

Мирон постарался покрутить головой, с трудом сосредоточившись на попытке сфокусировать взгляд. Увидел прямо перед собой блестящий металлический шарнир, покрытый коркой запекшейся крови. Взбугрившиеся шрамы вокруг шарнира, рваную майку черного цвета, кабель, выходивший из большой прорехи и поднимающийся вверх. Поднял голову и увидел лицо того, кто был еще совсем недавно Лешкой.

Этот Лешка (или тот, кем он стал) поднял и прижал к себе обвисшую куклу Миронова тела. Тот самый кабель, толстый, в желтоватой оплетке, уходил к нему за затылок. Волос не было, а кожа головы стала одним большим ожогом, переходившим на лицо. На скуле болтался ее шматок с красноватой подстежкой, уже засохший. В дырке поблескивал металл. И тут Лешка повернул голову.

Шея дергаными, неровными движениями с похрустыванием повернулась, и прямо на Мирона уставились глаза с плещущейся в их глубине смесью боли и безумия. Сухие губы растянулись в улыбке. С правой стороны краешек рта треснул, и темная струйка крови покатилась вниз, попав прямо на лоб пэтэушника. Мирон вздрогнул, сворачиваясь в клубок и пытаясь закрыться руками. Тело немедленно отозвалось болью, заставив застонать через крепко сжатые зубы.

– Пришел в себя? – Голос у Лешки был странный, неживой какой-то. – Мирон?

– Чево?… – Пэтэушник трясся, не в силах совладать со страхом.

– Тебе по тыкве стукнуло, а? – Существо, похоже, смеялось.

– А?!!

– Да хорош тупить, а, Мирон! Ты меня понимаешь, нет?

– Да…

– Что «да»? Понимаешь что ли?

– Понимаю… Слышь, Лех, ты куда меня несешь?

– Куда несу? Не знаю, просто иду. Подальше от мастерской, а то там пожар совсем сильный. Ты где живешь-то?

– На Ленина, в двухэтажках, у хлебозавода. Ты чево, вот так прям хочешь идти просто? – Мирон закашлялся. – Ты со стороны себя видел, олух? Епт, годзилла, нах…

Лешка резко остановился, нахмурил брови. У Мирона по спине побежали мурашки.

– Слушай, ты прости, а? Я ж не со зла. Просто…

– Просто?… Ну ты даешь. Тебя, дурака, пожалел, тащу на себе и еще слушаю про то, что я олух? Вот дела… А может, мне тебе головенку-то свернуть? Да ладно, шучу. А то, что прямо вот так тебя несу, так не страшно. В городе чего-то непонятное происходит. Туман вон, зеленый. Недавно «шестерка» прям в столб въехала. Водила вывалился и пополз… а вместо ног – хвост. Да и вообще, странно все это. А ты, кстати, на первом этаже живешь?

– Ну да. А чево?

– Чего, а не «чево». Да просто я на второй не смогу подняться, наверное. Не привык еще, да и тяжелый какой-то стал. А это чего такое?!!

Мирон почувствовал, как его, несмотря на вопль боли, который он немедленно издал, неумолимо поднимают вверх. Лешка закинул его на крышу табачного ларька, причем сделал это очень легко. Закинул – и повернулся в сторону кустов, росших вдоль дороги.

А оттуда, порыкивая и низко пригибаясь к земле, выходила стая собак, голов в пять. Только собаки эти больше были похожи на монстров из фильмов. Морды вытянулись, растянув кожу, через которую виднелись покрытые капающей слюной клыки. Глаза, непропорционально большие, чуть отсвечивали зеленым. У тварей были увеличенные суставы лап и горбы на спинах.

Они подходили, порыкивая и хлеща себя по бокам почти безволосыми хвостами. Лешка шагнул им навстречу, широко расставив тумбы ног и отведя чуть назад левую, заканчивающуюся цепью с крюком руку. Стая окружала его полукругом.

Первой стартовала бывшая некогда полностью черной крупная тварь. Следом рванули остальные, уже безмолвно, прекратив за ненадобностью рычать. Черная собака прыгнула, попытавшись дотянуться до горла неподвижно стоящего Лешки.

Бывший неформал ответил одним, показавшимся Мирону полностью смазанным движением.

Удар правой руки отшвырнул черную назад. Со свистом ударила цепь, сметая следующую тварь, и насадила на крюк другую. Скрипнул механический сустав колена, и еще один пес с хрустом и воем отлетел в сторону. Клыки пятого четвероного со скрежетом сомкнулись на оставшейся мякоти правой руки. Рука повисла плетью…

Лешка взвыл сиреной-ревуном и с размаху саданул псом об асфальт, успев разогнуться и закрыться от настырной черной. Смахнул ее и добавил ногой, вложив в удар весь свой вес.

Мирона неудержимо рвало.

Последние сто метров до ГОВД Семеныч преодолел бегом. Причина была проста: стреляли. Стреляли активно и используя автоматы. А значить это могло только одно: кто-то возомнил себя таким же умным, как и старший прапорщик. Семеныч рыкнул, почувствовав, как внутри мгновенно раскрутилась пружина злобы, и рванул с места.

Он бежал, хрустя битым стеклом от пивных бутылок и металлическими банками, и чувствовал, как хорошо слушается его тело, которое вроде бы совсем недавно заплыло жирком, сковывающим движения. Ноги отталкивались от асфальта четко и мощно, прокуренные легкие не отзывались хрипом, спокойно прогоняя через себя ровно столько кислорода, сколько было нужно для быстрого бега. Семеныч не задумывался над тем, что с ним произошло, да это было ему без разницы. Главное, вот оно, налицо, то самое чувство, которое было у Семеныча во время службы и в отряде срочного спецназа, и потом в ОМОНе. Прапорщик окунулся в прошлое, понимая, что физическая мощь вернулась к нему именно благодаря случившемуся. И наплевать на прошлую жизнь. Он снова на войне. Он снова охотник, и его ждет много интересного.

Серое трехэтажное здание появилось впереди, подсвеченное горевшими патрульными машинами и оставшимися целыми фонарями. Из зарешеченных окон стреляли по одинокому микрофургону из нескольких «калашей». За фургоном прятались скрюченные фигуры, огрызаясь в ответ из разнокалиберных стволов. Кто? Зачем? Да Какая разница? Семеныч ухмыльнулся и начал действовать.

Несколькими прыжками он перемахнул через бетонные блоки, недавно привезенные и складированные у расширяющегося торгового центра напротив ОВД. Сместился ползком еще ближе к микрофургону, чуть приподнялся, высматривая первые цели. «Ну надо же, – подумалось ему, – и почему я не удивляюсь?»

Ментовку атаковали люди Желтого, местного авторитета. Каким образом урке пришло в голову это делать, прапорщика не интересовало. Да и по барабану, если учесть, что они сейчас являлись помехой на пути к оружейной комнате ОВД.

«Синие» обстреливали зарешеченные окна, откуда по ним отвечали автоматными очередями. Урки были вооружены хуже: карабины, гладкоствольные ружья и дробовики. И захватить «дворец правосудия» они собирались, судя по всему, на чистом энтузиазме. Во всяком случае, именно так оно выглядело. Хотя дела у них явно шли не лучшим образом. Если только, конечно, «микроавтобусные» стрелки не были прикрытием и не выполняли отвлекающий маневр. Но в любом случае судьба их была решена. Ангел смерти в лице Семеныча самым решительным образом намеревался прекратить чинимые ими безобразия и нарушение Уголовного кодекса РФ.

АКСУ дернулся, отправляя в полет маленькие свинцовые кусочки. Стрелял прапорщик экономно, понимая, что пока патроны тратить за просто так нельзя. Несколькими одиночными он снял троих из семи. Остальные решили спастись бегством, наверняка вообразив, что это менты устроили вылазку. Сбежать он позволил только одному, и то недалеко. Затвор клацнул, патроны в магазине кончились. Семеныч выхватил собственный «макар», вскинул руку и, почти не целясь, выстрелил. Как будто ткнул указательным пальцем и при этом попал точно туда, куда хотел. Беглец упал.

– Эй, мужики! – Прапорщик поднял вверх руку с автоматом. – Свои, бля…

Дверь ОВД чуть скрипнула. В образовавшуюся щель осторожно выглянул один из коллег Семеныча, Сашка Кирьеченко. Пригляделся, не опуская ствол «ксюхи»:

– Семен, ты?

– Да я, я, епт. Слышь, Санек, пошли стволы у этих охотников соберем.

– Иду. Там никого нет больше?

– Нет тут никого, одни дохлые.

Кирьеченко нырнул назад и спустя несколько секунд появился снова. Дверь снова скрипнула, закрываясь. Семеныч матюгнулся про себя. Двери в ОВД были надежные, стальные. А он собирался тихо «вальнуть» сержанта за машиной, после чего быстренько навести порядок внутри здания. Ну да ладно. Не вышло так, выйдет эдак.

Покойников они обшмонали быстро, стараясь не обращать внимания на странный увеличивающийся шум, нараставший повсюду. Небо не спешило становиться нормальным и все так же оставалось подернутым зеленоватой пеленой. Вдобавок ко всему начал сгущаться тот самый непонятный туман, который прапорщик уже видел. И туман этот ему очень не нравился, интуитивно и на рефлексах. Что-то было в нем неправильное, он казался живым, как бы бредово это ни выглядело. Семеныч окриком поторопил сержанта, снимавшего с самого дальнего из трупаков, того самого беглеца, охотничий жилет, набитый патронами с картечью и жаканом. Заходя в двери ОВД, Семеныч не оглянулся. И потому не увидел, как туман, двигавшийся мягко и быстро, накрыл бездыханные тела. Через некоторое время в его глубине что-то зашевелилось, пытаясь встать.

Кирьеченко с лязгом задвинул засов, отгораживаясь от окружающего мира. Устало сполз по стене, вытирая пот со лба. Положил рядом четыре ствола и патронташи с жилетами. Достал из мятой пачки несколько сигарет, одну за другой. Почти все оказались сломанными. Наконец одна попалась целая, и он нервно закурил.

– Сколько вас здесь? – Семеныч тоже прислонился к стене. – А?

– Пятеро с лейтенантом. Только летеху ранили. Он как раз на улицу выполз, хотел домой дозвониться. Думал, мобильник внутри не берет. Дозвонился, елки-моталки. Не знаю, выживет или нет. Чего же такое случилось, Семен? Ничего не помню, как будто кувалдой по башке саданули. Ладно, хоть мои на югах, к теще поехали, к морю. Дела-а-а-а…

– Как сажа бела… – Кирпичников, мрачный и плотный старшина, стоявший у окна, повернулся к ним. – А ты чего один, Семеныч? Где остальные?

– Нету остальных. – Прапорщик сплюнул под ноги. – Один шею сломал, потому что за рулем был. А второму задержанный засадил нож, сука, сзади. Я и завалил его, тварь поганую, епт…

– Да? – Кирпич, как его называли за спиной сослуживцы, недоверчиво покачал головой. – Если вы куда въехали, то мне тогда непонятно, чего ты такой целый. Не подскажешь?

– Подскажу, чего ж не подсказать-то…

Семеныч кивнул. И выстрелил, мгновенно выкинув вперед руку с пистолетом. Пуля вошла старшине точно между бровей, отбросив его на стену и выбив из головы большой красноватый сгусток, шмякнувшийся о штукатурку и потекший вниз, на упавшего милиционера.

А Семеныч, нисколько не задерживаясь, тут же всадил две пули в грудь Кирьеченко, который только и успел, что удивленно открыть рот. Тот захрипел, завалился назад, выпустив на грудь карминную струю, вздрогнул несколько раз и затих.

Со стороны «дежурки» раздался топот, прапорщик схватил ближайший к нему АКСУ, тот самый, который поставил к стене уже покойный сержант, перекатился в сторону и выпустил три короткие очереди в появившуюся из прохода фигуру в сером. Фигура повалилась назад, сбивая с ног второго мента. Громко лязгнул упавший автомат. И тут у прапорщика заклинило затвор. Патрон ли был с дефектом, затвор ли был изношенным или оружие неухоженным? Не в том суть. Мелькнула мысль, что можно успеть дотянуться до одного из карабинов, и потом…

Тело прапорщика сработало само, с места совершив пружинистый прыжок. Семеныч сам не понял, как это случилось, летя из «дежурки» в сторону узкого дверного проема. Как в замедленной съемке, он видел, как расширяются глаза того, который старался успеть поднять «ксюху». Не успевал. Семеныч, распластавшись в прыжке, зарычал, вытягивая вперед закостеневшие пальцы рук, подминая жертву под себя, вбивая кончики пальцев под нижнюю челюсть и сминая там внутри что-то хрустящее и подающееся. Фонтан крови ударил ему в лицо, на миг ослепив и заставив зажмуриться, обжег горячей соленой волной и тут же стал слабее.

Прапорщик откинул в сторону еще дергающееся тело, сел и уставился на собственную руку. Покачал головой, не веря глазам. Ногой пнул первого, слабо стонавшего и пытавшегося все же дотянуться до покрытого липкой красной кашей цевья автомата. Встал и пошел в комнату дежурного по ОВД, чтобы добить последнего живого мента.

Лежащий на полу сержант Филиппов уже умирал. Пули калибра «пять – сорок пять», выпущенные Семенычым, разворотили ему грудную клетку, пробив легкие. Одна, покувыркавшись по бешеной траектории, прострелила селезенку. Молодой парень, всего двадцати трех лет от роду, понимал, что ему осталось от силы минуты полторы. Но он, хрипя и булькая пробитыми легкими, продолжал тянуться к автомату, чтобы завалить прапора, убившего своих. Филиппов смог это сделать, из последних, быстро утекающих сил нажав на курок. АКСУ гулко громыхнул в тесном коридоре, прочертив поперек широкой спины в изодранном форменном кителе алый росчерк. Семенова кинуло на колени, он рыкнул, уперся ладонями в плитку пола и не упал…

Филиппов, теряя сознание и уходя в холодную темноту, озаряемую лишь багровыми стробоскопами, понял: прапорщик перестал быть человеком. И он хватал последние разрывающиеся мгновения, в которых видел и острые костистые шипы, торчащие через прорехи кителя, и на глазах затягивающиеся отверстия от пуль, которые незадолго до этого сами вышли из ран, звякнув об пол. И когда Семеныч обернулся, оскалив ставшие очень острыми зубы, Филиппов понял, что все было зря. И что все это сон, и надо проснуться. И умер.

Прапорщик, поморщившись от боли в затянувшихся дырках, одним прыжком оказался рядом с Филипповым. Ударил его ногой, ударил сильно, почти оторвав голову от тела. Добавил еще несколько раз, вминая кости лица, разбрызгивая кровавую слизь…

В «дежурке» лежал на топчане раненый молодой лейтенант. В сознание он так и не пришел, спеленутый поперек груди бинтами, намокшими от крови.

Прапорщик внимательно посмотрел на него, но не стал ничего делать. Пока летеха его не интересовал.

Нашел ключи от оружейки, халатно оставленные на столе дежурным. В груди бушевал адреналиновый пожар, заставляющий Семеныча чувствовать себя почти богом. А как же еще?! Семеныч не знал, что с ним сделала та зеленая волна, но был благодарен ей за подарки, которые она ему принесла. За выносливость, силу и то, что уберегло его от неминуемой смерти.

Для того чтобы попасть в комнату хранения оружия, нужно было пройти мимо «обезьянника». Первого и не очень большого, в котором чаще всего оказывались либо хулиганы, либо пьянчуги. Бомжей туда не помещали, чтобы не натаскать вшей. И вот возле «обезьянника» прапорщик задержался.

Трое парней в спортивном прикиде его не заинтересовали. Так же, как и парочка изрядно потрепанных, но все еще аппетитных дамочек. А вот явная малолетка с длинным рыжеватым хвостом волос, в короткой юбке, открывавшей ноги чуть не до аккуратной маленькой задницы, заставила его остановиться.

Семеныч облизнулся, ничуть не удивившись тому, что кончик языка, ставшего очень гибким, свободно прошелся по всей полосе кожи над верхней губой. Длинноногая «кобылка» вздрогнула, когда поняла, что он смотрит именно на нее, и постаралась отодвинуться подальше по нарам. При этом она старательно тянула юбку вниз, полагая, судя по всему, что тем самым спасет себя от неизбежного. Прапорщик коротко гоготнул:

– Потерпи, мой вишневый пирожок, я скоро.

Девчонка всхлипнула и прижала длинные и узкие ладони к лицу. Семеныч довольно мотнул головой и пошел в КХО.

Валера осторожно крался через дворы. Да, ему хотелось добраться до дома как можно быстрее, но он уже понял, что делать это нужно очень аккуратно.

Чтобы это осознать, ему хватило того, что он видел на открытой асфальтовой площадке перед школой, где трое монстров окружили женщину.

Да, он струсил, он, борец-профессионал, пускай и бывший. Не попытался помочь женщине, несмотря на ее захлебывающийся крик, в какой-то момент перешедший в дикий вой, а затем в жалобное скуление. Потому что обычные люди не бывают такими изломанными, у них не святятся глаза, как у кошек. У них, у обычных людей, руки никак не могут быть по длине равными ногам. И они не перемещаются скачками, и не выплевывают из себя непонятные сгустки, которые мгновенно «склеили» конечности женщине. Что было дальше – видел только бюст несгибаемого Феликса Эдмундовича, который не сняли ни во времена разгула демократии, ни в более поздние времена. А он, тренер, постарался как можно быстрее пересечь сквер, через который необходимо было пройти.

Хватило вида нескольких быстрых четвероногих теней, которые с непонятными звуками (мяуканьем?!) загоняли двух мужчин, бежавших от них. Мужики так и не смогли убежать. Один-то точно. Его исполненный боли вопль Валера слышал, выбегая из сквера.

Хватило того, что прямо перед ним распахнулась дверь подъезда, выпуская маленького, лет шести, мальчишку. Тот вышел в одной пижамке со спайдерменом, глядя прямо перед собой громадными, в пол-лица, странно светящимися глазами без малейшего признака белка. Прошел мимо, не глядя на тренера, подошел к ограде поликлиники, лежавшей на его пути. Толстые металлические прутья, торчавшие прямо перед ним, почти мгновенно стали ярко-малинового цвета, зашипели и стекли вниз. А он, маленький, взъерошенный, шагнул в проем и пошел себе дальше.

Из-за этого-то всего Валере и приходилось красться, с трудом заставляя себя отлипать от стен низких, в два этажа, домов и выходить из тени. Ему везло, странно, но везло. В городе происходило что-то страшное и непонятное, но пока оно коснулось его лишь чуть-чуть, мазнув самым кончиком кисти, которую макнули в густую палитру ужаса и боли. Впрочем, и этого хватило, чтобы он не узнавал самого себя. Валеру трясла крупная, позорная дрожь.

А в домах… в домах кричали. В домах выли. Кое-где, судя по всему, у тех, кто владел оружием, слышались выстрелы. На первом этаже с громким треском вылетела рама окна. Кто-то, судя по силуэту, мужчина, грузный и одышливо пыхтящий, выпрыгнул наружу. Приземлился неловко, ударившись коленом об асфальт. Валера вжался в стену, желая так, как никогда не желал, чтобы его никто не заметил.

На мужчине была только белая, разодранная на спине футболка и широкие семейные трусы. На ногах ничего, он был босой. На белом пятне футболки, трещавшей на широченной спине, расплывались бурые потеки. Как будто его ударила лапой кошка, только очень большая кошка. Было видно в свете фонаря на козырьке подъездной двери, что на жирных волосатых ногах запеклись струйки крови.

Мужик, встав с колен, рванул вперед со скоростью, которой от него было трудно ожидать. И тут Валера его узнал. Один из завучей «каблухи», отвечавший за воспитание. То ли Бочонкин, то ли Корытов… И жил он вроде бы не здесь, хотя это к делу отношения не имело, но именно такая мысль мелькнула в голове тренера за считаные минуты.

А вслед за педагогом из окна вылетело длинное обнаженное тело. Приземлилось на асфальт и в несколько прыжков догнало завуча, скакнуло ему на спину и завалило набок. Мелькнула небольшая женская грудь, взвихрилась светлая грива волос, блеснули узкие щелочки глаз, и толстяк закричал…

Острые зубы мгновенно порвали заплывшую жиром шею, брызнули темные фонтанчики. Веером ударили длинные ногти на правой руке, разрывая кожу на мешке живота, вспарывая его, и Валера в очередной раз за последние полчаса побежал, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце.

Тренер бежал в сторону ОВД, надеясь, что хотя бы там наткнется на кого-то, кто сможет помочь в этом бардаке. По улицам пронеслось, завывая двигателями, несколько машин. Но среди них не было ни одной патрульной.

Он почти добрался до дома, когда услышал стрельбу со стороны «ментовки». Стреляли часто и в несколько стволов. Причем как одиночными, так и очередями. Валера приостановился, прислушиваясь. И краем глаза увидел плотный клуб тумана зеленоватого оттенка, который появился из-за угла дома. Валера не стал дожидаться, когда станет ясно – нормальный ли это туман или нет, и быстро заскочил в дверь подъезда, благо кодовый замок был механический и с простым кодом.

Поднялся по скрипучим, рассохшимся ступеням, выкрашенным когда-то в ярко-оранжевый цвет. Открыл верхний и нижний замок, влетел в квартиру, закрылся. «Наконец-то можно перевести дух, – мелькнула мысль, – добрался-таки». И тут тихо скрипнула половица в спальне под чьей-то ногой…

Он медленно протянул руку, открывая дверцу шкафчика, стоявшего в прихожке. Нащупал резиновую рукоять туристского топорика, который всегда лежал там вместе с собранным рюкзаком для туристских походов. Вытащил топорик, снял чехольчик с хорошо заточенного лезвия. Оттуда же, с полки шкафчика, взял большой фонарь в защитном корпусе. «Есть батарейки или нет?! Ведь не помню…»

Странно, но куда-то исчез страх, который, казалось, полностью подчинил его себе. То ли домашние стены придали уверенности, то ли осознание того, что бежать больше некуда. Вероятнее всего, и то и другое. Скрипнула еще одна половица. Он встал.

Дверь в спальню была открыта. Свет, неяркий, с зеленым оттенком, косо падал через окно на кухне. И он, этот свет, выхватил из темноты длинную худощавую ногу, которая появилась первой. А потом, одетая в разодранную почему-то кружевную ночнушку, которую он же и подарил на День Валентина, в комнату шагнула Ольга. Его Ольга, которой он так долго добивался и добился наконец под самый Новый год. У нее были ключи от его квартиры.

«Она решила устроить мне сюрприз и пришла. – Мысль возникла сразу же, полная надежды и уверенности в том, что хотя бы что-то сегодня будет хорошо. – А я, дурак, перепугался. А сорочка порвалась… ну, может, зацепилась за что? Точно, я ж там гардины повесил новые, вот и зацепилась».

Рука с топориком пошла вниз.

– Олька?! Оль, ты бы знала, чего на улице творится. Я… Оля? Оля?!

Она сделала еще один шаг вперед. Странный. Мягкий, скользящий и… какой-то неуверенный. Валера утопил кнопку фонаря (остались батарейки, остались!!!) и направил свет на девушку. Горло перехватило спазмом, в животе что-то резко ухнуло вниз, выбросив вверх мороз адреналина.

Темные-темные глаза-щелочки. Зрачки, мгновенно заполнившие всю радужку. Черные полосы лопнувших сосудов под бледной, когда-то очень нежной кожей, сейчас казавшейся пористой и рыхлой, как домашний творог. Все это Валера заметил за те несколько секунд, что она ему дала.

Ольга, растянув узкие губы в подобии ухмылки, блеснула полоской частокола из острейших зубов и метнулась к тренеру.

Кир перехватил протянутую к нему лапу. Сжал в ладони, чувствуя со страхом, как неожиданно удлинились пальцы, охватывая широкое запястье орангутана. Услышал хруст ломаемой им кости…

Обезьяна закричала, рванулась назад, пытаясь вырваться, задергалась в цепкой хватке. Но зоотехник не выпустил ее, наоборот. Чувствуя, как его наполняет пока неясная, но так четко ощущаемая сила, он выбросил вперед и левую, свободную руку. Схватил орангутана под горло, вцепившись в мягкую рыжую шерсть, подтянул к себе. Джим еще раз коротко заверещал, а потом затих, не делая даже попытки сопротивления.

Кир, действуя по неясному наитию, воткнул взгляд прямо ему в глаза. Старый самец больше не пытался вырваться. Мягкие шаги вокруг кровати тоже стихли. Зоотехник оглянулся. Обезьяны, скорее всего павианы, расселись рядком, точно ожидая дальнейших действий.

– Ты большой и сильный…

– Что?…

– Ты самый большой и сильный. Ты вожак?

– Кто ты? Кто?!. Джим?!

– Ты вожак, ты сильный. Вокруг страшно. Ты вожак.

– Да. Я вожак.

Кир отпустил Джима. Тот отпрянул в сторону двери, сел. Обхватил колени, прижал к груди сломанную лапу, начал раскачиваться и что-то бормотать, опустив морду. Павианы заухали, прислушиваясь к его бормотанию. Зоотехник медленно вылез из-под кровати. Встал, растирая неожиданно затекшие колени. Оглянулся. Павианы, оскалив длинные, в палец, не меньше, клыки, отодвинулись. Он покачал головой, пытаясь прийти в себя…

«Дела-а-а, ох и дела, Кир Кирыч. То ли ты с крыши съехал после того, что сотворилось, то ли спишь. Ну-ка, ущипни себя, да побольнее… опс. А больно. Неужели не сплю? Разговариваю мыслями с обезьяной. Крандец просто. А остальные мохнатые?»

Он повернулся к одному из павианов. Внимательно присмотрелся, пытаясь его заставить поглядеть ему в глаза. Тот отвернулся, старательно глядел куда угодно, только не в глаза Киру. Заворчал, еще больше оттопырив губы и демонстрируя пасть. Но зоотехник вошел в раж, метнулся к нему, схватил прямо за вытянутую собачью морду, не обращая внимания на почти детское всхлипывание, развернул к себе, пристально всматриваясь в умные, такие же, как у человека, глаза…

Они вышли из вагончика через час. Человек в камуфлированном костюме, которые выдавали зоотехникам, и стая из нескольких обезьян. Направились в сторону директорской резиденции…

Женя Байсагин лежал на полу, держась за левую сторону груди и жадно хватая ртом воздух. Его гражданская жена, а по совместительству бухгалтер зооцирка, ревела в углу. На полу валялась пустая упаковка от нитроглицерина. Бухнула дверь.

– Крандец… – Кир посмотрел на директора, который, судя по всему, не смог из-за сердца перенести всю эту галиматью вокруг. – Давно лежит?

– Нет… – Женщина всхлипнула, тряхнув светлыми прядями на голове. – Минут двадцать. Только какая разница? Телефон не работает. Мобильник вырубился. Творится что-то непонятное… а я даже не знаю, есть в этой дыре «скорая», или нет.

– Это точно. – Кир присел рядом с ней. Протянул руку к Байсагину, достал из нагрудного карману пачку «Парламента». Задымил, довольно улыбаясь. – Да и ладно, а? Тут такое творится…

Да ты про что говоришь-то, а? Это же твой директор, дебил!

Данг!!! Звук пощечины был резким и громким. Она схватилась за щеку, выпучив на него красивые, слегка водянистые голубые глаза. Он покачал у нее перед носом пальцем, потом поднес его к ее губам. Повернулся к двери. В комнату скользнули несколько подвижных фигур.

Женщина вскрикнула, еле успев зажать рот. Вторая пощечина пришлась туда же, где краснел первый отпечаток.

– Рот закрой, сучка крашеная. – Кир улыбнулся. – Смотри внимательно.

Он повернулся к обезьянам, чуть наклонил голову набок. Что-то прошептал. Большой павиан немедленно вцепился лапой в ногу Женечки, повернулся к остальным, рыкнул. Несколько обезьяньих конечностей, лохматых, с длинными сильными пальцами тут же последовали его примеру. Тело еле трепыхающегося директора потащили за дверь, сбросили со ступенек. Вожак павианов, перед тем как выскользнуть на улицу, обернулся. Вопросительно уставился на Кира. Тот кивнул. Через несколько секунд из рассветной мглы донеслось сдавленное всхрипывание Байсагина, перешедшее в стон. Чуть позже раздались чавкающие звуки.

Женщина затряслась, побледнев и прижав ко рту кулаки. Безумно взглянула на зоотехника. Бывшего зоотехника.

Тот улыбнулся, продемонстрировав бухгалтеру ослепительно белые зубы. Кир шагнул к ней, схватил за волосы и потащил в угол, к столу, прикрученному к полу болтами.

– Ты теперь будешь делать все, что я скажу. Поняла, тварь? – Удар по затылку.

– Да… только… пожалуйста, только не…

– Пока не отдам. Если будешь хорошей девочкой. Раздевайся…

Она быстро трясущимися пальцами дернула застежку молнии платья. Сняла, скомкала и бросила в угол. Расстегнула бюстгальтер, стыдливо прикрыв локтем мягкую полную грудь.

– Какие мы скромные…

Кир шагнул ближе. Схватил за длинные густые волосы, разворачивая к себе спиной. Она вскрикнула, несильно, по-детски обиженно.

Он сорвал с нее стринги, так нелепо смотревшиеся на ее слишком полном заду. Толкнул вперед, заставляя упереться животом и руками в крышку стола. Встал сзади, расстегивая ширинку.

Кир не был злым человеком. Никогда не хотел ее, бывшую сейчас такой жалкой и испуганной, лихорадочно цеплявшейся за любой момент, державший ее в прошлой, нормальной жизни. Она не поняла, что все ушло и больше не вернется. Никогда до этого момента добрый и покладистый, всегда смущающийся зоотехник не подумал бы о том, что сможет взять ее так, на письменном столе ее бывшего мужчины. Никогда. До Волны.

Тот Кир, который был совсем недавно, пропал, укрылся, убежал, растворился в темной стороне Силы, сейчас полностью владевшей Киром-новым.

И он взял ее, жестоко и жестко. Ей было больно, но она терпела, надеясь на то, что этим все закончится. Она ошибалась.

Когда по ее ногам побежали горячие и ленивые капли и она решила, что на какое-то время ее оставят в покое, Кир свернул ей шею. Резким и мгновенным движением. Она умерла, так и не успев ничего понять. Что, может быть, было и к лучшему.

За дверью, озираясь на лениво заползающие в зоо-цирк клубы зеленоватого тумана, павианы доедали его бывшего директора.

Александр Анатольевич сидел на подоконнике и из-за занавески внимательно глядел во двор. Во дворе постоянно происходило что-то, что никак не укладывалось в рамки его восприятия.

То, что семья Чолокянов из соседнего подъезда, мгновенно упихавшись в высокий «Санта-Фе 2», уехала куда-то с тремя сумками, было нормально. Ненормально было то, что через какое-то время из подъезда, покачиваясь, вышла старая бабка из их квартиры.

Она приходилась хозяину, Саркису, какой-то дальней родственницей. И, насколько помнил врач, последние года два лежала пластом, полностью парализованная. В чудесные излечения Александр Анатольевич не верил, вплоть до сегодняшнего дня, вернее, ночи. И, как ему показалось, причина такого медицинского казуса теперь была ему абсолютно ясна. Но легче от этого не становилось.

Старуха постояла на крыльце, повертела головой, делая такие движения, которые у собак означают, что они принюхиваются. Шагнула во двор и скрылась в темноте. Паталогоанатома передернуло от мысли, что она теперь будет выискивать добычу. Но как-то не верилось, что неожиданно вставшая на ноги бабка пойдет искать шоколадку «Альпен Гольд». Ну, или, там, «Нестле».

Потом во двор заскочил какой-то растрепанный парень. Один из тех странных ребят, которые надевали розовое и черное, отращивали смешные длинные челки и носили кеды с черепами. Как их там? Эмо?

Парнишка метнулся к дверям дома, пытаясь попасть в подъезд, но все были закрыты. Дверь за бабкой Саркиса захлопнулась сама, из-за доводчика. Эмо-бой заметался, пытаясь выбраться из капкана, которым оказался двор. Дом стоял буквой «г», с открытой стороны у него была стена из бетонных блоков, закрывающая территорию автобазы. Назад парнишка не шел. Судя по всему, именно этого ему не хотелось больше всего. А потом во двор зашли еще двое таких же, как он, только это были девушки.

Парень закричал, бросился в самый дальний угол, стуча по окнам первого этажа, смешно подпрыгивая. Девушки мерно и спокойно двигались вслед за ним. Александр Анатольевич даже приоткрыл форточку, чтобы послушать то, что происходило внизу. По непонятной причине это стало доставлять ему какое-то извращенное удовольствие.

– Лена, Саша! Да вы что, девчонки, да вы что?! Что с вами такое?! Не над-а-а-а! Пожалуйста, не надо!!! Не надо-о-о… а-а-а-а-а!!!

Дальше смотреть было неинтересно. Такое он уже недавно видел.

На столе в кухне валялось несколько пластиковых тюбиков. Промедол, который он стащил со склада горбольницы. Зачем? Александр Анатольевич не смог бы этого объяснить, но они пришлись как нельзя кстати. Именно из-за них он и сидел на подоконнике, глупо хихикая в то время, когда внизу жадно чавкали и порыкивали друг на друга.

Еще совсем недавно ему было страшно. Сейчас же наконец стало хорошо и легко. И даже то, что в организме уже происходили изменения, не пугало его. Хотя именно это вогнало его в состояние дикого, первобытного ужаса. Именно это, а не жуткая смерть Риты и происходившее на улице.

Когда он прибежал домой и долго тер руки мылом и жесткой щеткой, ЭТО появилось в первый раз.

Крупный желвак скользнул под кожей, которая стала неестественного желтоватого оттенка. Возникнув между пальцев, пробежал по внешней стороне ладони и спрятался в запястье. Спустя несколько минут, когда Александр Анатольевич стоял голышом перед зеркалом, они бегали уже по всему телу.

Потом на шее и плечах стали появляться крупные пятна, превратившиеся в бляшки, густо усеявшие верхнюю часть груди, спину и бедра. К исходу того часа, который был первым с момента бегства, активная часть перестройки организма патологоанатома почти закончилась. Во всяком случае, внешне ничего не было заметно.

Именно после этого он достал из шкафа стальную коробку с замками, извлек из нее промедол и вколол укол. Пока один. И его хватило.

К тому моменту, когда начало светать, весь двор густо закрыл зеленоватый туман. Что он делает, Александр Анатольевич уже видел. Семья из трех человек пыталась выбраться из двора. Выбраться они не смогли…

Когда небо наконец-то слегка очистилось и стали видны тускнеющие звезды, врач решился. Медленно ввел себе еще один укол. Открыл окно, примерился и прыгнул на остро срезанные трубы, ограждающие небольшой палисадник…

Дата: 12.09.202…

Время: 13.09 – 13.45.

Вход: http://www.kill_joy_city.com

Пользователь: Ухарь/link 233_345/

Файл: Район/История/Измененные объекты.

Создатель: Bravo_14/83//Ариец

Доступ: полный. Слежение: основной сервер ГУ ФСБ ПУрО РФ.

Информация: загружена. Вывод изображения на монитор.

Камера наводится прямо на лицо широкоплечего, явно немолодого мужчины с наголо выбритой головой. С левой стороны четко видно тату с катящимся восьмиконечным косым крестом. Мужчина чуть напряжен, как бывает у людей, никогда прежде не снимавшихся. Оператор понимает это и отъезжает чуть в сторону, наводя объектив на интерьер большого помещения, в котором производится съемка. На стене за спиной человека висит несколько флагов. Камера быстро отъезжает в сторону, стараясь не зацепляться за них, но тем не менее глаза зрителя успевают заметить черно-золотисто-белое полотнище «имперки», черно-красный стяг с атакующим кречетом и красно-белый флаг с черным пауком свастики. Оператор, понимая ошибку, начинает фиксировать ряд клеток с их обитателями, издающими рык вперемешку с воем. Широкоплечий лысый мужчина с татуировкой подходит к ним, стараясь поменьше светить татуировку: – Итак, курсанты-рейдеры, начинаем краткий курс по выживанию в Районе. Слушать необходимо внимательно, так как сейчас вам будут продемонстрированы основные виды хищных Измененных, которых следует опасаться. И запомните, что Район смертельно опасен даже тогда, когда вокруг тишина и нет никакого движения. Оператор нажимает на кнопку отключения камеры, не замечая, что она продолжает работать.

– Нормально, Саш. У тебя прям как на ТВ получается.

– Да ну тя нах, Серый. – Глуховатый голос мужчины с татуировкой. – Давай уже быстрее все сделаем, и пойду я. Жрать хочу, не могу. Только с утра с рейда пришел.

– Как сходили?

– Да нормально. Зажали у «девятки» пятерых уродов. Три мужика и две бабы.

– Молодцы. Спалили?

– Ага. Провонял весь, насквозь. Давай начинай снимать…

На мониторе вспыхивает надпись:

– Нечеловекоподобные (неантропоморфные) Измененные (уровень опасности – 1):

На экран выводится врезка: крупная тварь, гор батая, похожая на гиену, с тремя головами. Монстр ревет, поводя в стороны пастями, истекающими вязкой блестящей слюной.

Чуть позже вступает лысый Саша:

– Церберы: крупные млекопитающие, бывшие Canis vulgaris. Четвероногие хищники. Ареал обитания: вся территория Района, за исключением Очистных… Нда. Короче, пацаны, раз уж вам смотреть эту лабуду, умничать больше даже и пытаться не буду. Че касается церберов, то церберы – здоровые измененные двортерьеры с двумя, а иногда и тремя башками. Очень опасны.

Следующая вставка: чуть меньше, чем предыдущая, четвероногая скотина. Под впалым животом виднеется еще несколько конечностей, аккуратно сложенных.

– Орфо-псы: такие же, как и церберы, собакоподобные паскуды. Основное отличие – две пары глаз и неограниченное количество конечностей, причем некоторые из них способны забираться на деревья и здания.

В этот раз камера находится на плече или шлеме (вероятнее всего, именно шлеме) и фиксирует длинную улицу дачного поселка. Съемка откуда- то сверху. Внизу под оператором мечутся серые хищники, не очень похожие на санитаров леса (во всяком случае – на первый взгляд). Иногда они смазываются в еле заметные полосы, потом вновь останавливаются, поднимая головы вверх и рыча.

– Туманные волки:измененные млекопитающие эндемичной фауны Района. Также, кроме них, в создании данного вида небольшое участие приняли звери, сбежавшие из того самого треклятого зоопарка на колесах. А среди них были куда как более крупные, чем местное зверье, экземпляры. Мерзопакостные тварюги, которые спокойно могут размываться в еле заметную полосу прямо перед твоим носом. Охотятся только стаями.

Камера наводится на какой-то взгорок. На нем одинокий, очень большой хищник, похожий одновременно и на тигра, и на льва с густой гривой. Тварь густо-серого цвета, с редкими белесыми проплешинами.

– Серые львы: эти все оттуда же, свалившиеся на наши бедные рейдерские головы прямиком с зооцирка. Первое поколение крупных кошек, появившееся уже на следующий год после Волны. Одни из самых опасных неразумных обитателей Района. Длина тела в среднем от полутора до двух метров. Высота в холке – до одного метра.

В объективе клетка. В клетке, вереща и кидаясь на прутья, мечется нечто, одновременно похожее и на павиана-переростка, и на большого шимпанзе.

– Резусы: обезьяны (павианы, шимпанзе, макаки и прочие). Если бы на момент Волны в городе не остановился зооцирк, то такое попадалово точно прошло бы мимо. А теперь, как ни крути, следует учитывать фактор этих братьев наших меньших. Зубастых, нахальных и очень опасных. На данный момент Район населяет уже какое-то по счету поколение этих уродцев, у которых практически не осталось первичных признаков.

Еще одна врезка с камеры, вмонтированной в чей-то шлем. Только при этом владелец шлема явно мертв. Во всяком случае, живой рейдер давно бы расстрелял этих нескольких небольших существ с длинными верхними и нижними лапами, в момент съемки жадно глодающих левую руку.

– Стиго-лемуры: дальнейший этап развития резусов, в какой-то момент, судя по всему, скрещенных с гоблиноидами (смотри далее). Небольшие, особо агрессивные создания, живущие стаями. Высокий уровень интеллекта абсолютно четко отличает их от прочих неантропоморфных созданий Района. За исключением баньши (не доказано).

Крупным планом лицо татуированного Александра. Глаза внимательные, нет ничего, что бы заставило подумать, что он будет шутить.

– Полевики: потомство (прошу не ржать, товарищи курсанты) обычных ежей, подвергнувшихся Изменению. В связи с тем, что данные животные всеядны, они после произошедших мутаций стали представлять из себя четко выраженную опасность для людей.

Съемка, на которой видно несколько катящихся серых шаров, утыканных черными иглами. Мимо пробегает один из церберов. В какой-то момент пес понимает, что шары подкатились слишком близко, и делает попытку удрать. Шары пресекают ее сразу, прыжками передвигаясь ближе к нему и выстреливая в него удлинившиеся иглы. Пес скрывается под серыми, ощетинившимися иглами шарами.

На экране появляется надпись:

Человекоподобные (антропоморфные) Измененные высокого уровня опасности:

На экране мелькает улица, невысокие дома, разросшиеся кусты по краям растрескавшегося асфальта тротуара. Неожиданно асфальт становится ближе, как будто бегуна кто-то толкает в спину. Через микрофон доносится сдавленный крик того, кому принадлежал шлем. Но он быстро прекращается. Потом тело переворачивают одним сильным рывком. В объектив попадает человек, одетый в какую-то рванину, с бледной, синюшной и пористой кожей. Глаза большие и черные, кажется, совсем без белков. Подбородок вымазан в крови, острые и большие зубы блестят…

– Измененный немертвый (зомби): человек, погибший либо во время Волны, либо незадолго до нее.

Во время основного прохождения многие жители Района скончались от острой сердечной недостаточности либо от обширного кровоизлияния в мозг. Они-то и стали основными ходячими угрозами для тех, кто проникал в город в самом начале. Так же, как и для тех Измененных, которых впоследствии стали называть местными.

В объектив попадает человек, выглядящий вполне нормально. Одет в старую, но добротную джинсовую куртку и камуфлированные брюки, заправленные в высокие офицерские сапоги. На плече – автоматический дробовик, на поясе – кобура с револьвером. Руки у мужчины разнопалые. На правой пальцев целых шесть. На левой всего три, толстых и явно сросшихся. Кожа толстая даже на вид, покрытая какими-то наростами, бородавками и крупными волосатыми родинками. Лицо закрыто черной банданой с тремя языками пламени. Глаза, смотрящие в камеру из-под козырька бейсболки, – обычные, человеческие, карие и добродушные.

– Измененный живой (местный): житель Радостного, не погибший и не мутировавший полностью во время Волны. Большая часть «местных» не была подвергнута зачисткам и ликвидации, кроме пытавшихся нарушить карантин и оказывавших сопротивление при Регистрации. Значительное количество местных оказывает полное содействие администрации карантинной полосы. Отношение к рейдерам – различное. Довольно часты. объединения жителей Радостного в группировки по территориальному либо родственному признаку. Наличие оружия контролируется силовой группировкой. Ну,это вопрос спорный на самом деле. Да и ладно. Хочется силовикам думать, что они контролируют несколько тысяч живых в городе, – пусть думают.

Камера наведена на лежащее поперек большого куска брезента коричнево-зеленое тело. Оно очень худое, с торчащими костями. Как ни странно, верх них конечностей ровно четыре, с длинными суставчатыми пальцами. Когти, острые и черные, украшают пальцы рук и ног.

– Кикимора (полностью Измененный): человек, чьи изменения на молекулярном уровне позволили ему жить в наиболее агрессивной среде некоторых территорий Района. Основной ареал обитания: Дельта и Топь. Эта мразота по отношению к людям не просто агрессивна. Кикиморы ненавидят и рейдеров, и «местных».

Саша вновь в объективе:

– На данный момент, к сожалению, мы не обладаем необходимой визуальной информацией по многим Измененным. Так что, курсанты, разбираться с такими объектами, как вурдалаки и големы, вам придется самим. Не говоря уже про смока или гипер- урсусов. Все контакты с данными тварями, как правило, кратковременны. Чаще всего заканчиваются гибелью рейдеров…

Он замолчал. Булькнул водой, наливаемой в эмалированную кружку. Отпил и продолжил:

– Такие твари, как сфинкс и баньши, по большей части являются байками. Но, опять же, никто не доказал, что их нет, нах… Факт, что иногда рейдеры погибают очень странно, успев даже заснять какое-то движение. Но… никто до сих пор не притащил из Района хотя бы мертвое тело одного из этих монстров.

И еще есть Дельта и Топь. Там живности столько, что от нее может прийти в восторг любая кунсткамера. Оттуда тоже приходят по радио ОБС всякие сказки. Вот пиявки в руку длиной там точно есть. Сам сталкивался.

Что касается местных, то тут дело, хммм, сложное. Измененные, они и есть Измененные. Мы, например, их не признаем за людей. В отличие от тех же рейдеров-поисковиков. У них, у местных, тоже есть такие, которые, в свою очередь, не признают нас.

«Новые пуритане»… Это вообще сраные выродки. Они таскают наших баб из тех пунктов, что рядом с Районом. Власти этого не признают, но мы знаем про это. И когда-нибудь уничтожим уродов, раз и навсегда…

Они как опухоль, эти Измененные, как метастазы, которые пытаются проникнуть везде. Власти не понимают, что их не сдержать просто заградительными полосами. Их надо уничтожать, всех до единого, и только тогда… возможно, мы сможем остановить эту заразу.

Камера медленно отъехала от покрасневшего лица с налитыми кровью глазами.

– Район – место большой беды. Район – это война…

Внутри здания был ремонт. Как бы странно это ни звучало. Стены тщательно побелены. На полах хоть и не новая, но зато целая керамогранитная плитка. Ее Кефиру долго откалывали и привозили местные. Расплатился он за нее щедро. Лестница, по которой мы поднимались, тоже была отремонтирована. Перила заварены и покрашены зеленой краской.

На площадке между этажами за мешками с песком сидел Будда. Третий глаз он старательно прятал под повязкой, украшенной силуэтами канабиса. На столе, за которым он сидел, покоился такой же модерновый «Печенег», как и у Большого. Будда любил мощные пушки. В прошлом месяце мы продали ему совершенно «нулевый» маузер-девятку, который попал нам в руки после небольшого грабежа Росрезерва. Мы там вообще нашли много интересного, но это так, к слову.

– Здарова, раста. – Большой подмигнул Измененному. – Как оно ничего и бодрость духа, например?

– Симметрично, как же еще… – глубокомысленно изрек трехглазый.

– Чему симметрично? – Наш пулеметчик заинтересованно остановился. – Э?…

– Твоему хорошему настроению и доброму здравию, брат. – Будда осклабился. Тоже мне, зрелище. Дантистов в городе не осталось, к сожалению. – К Кефиру, полагаю?

– Нет, блин, к ряженке. – Скопа щелкнула зажигалкой. – У себя?

– У себя, конечно. – Будда тоже задымил, мгновенно наполнив тесную лестничную клетку сладковатым дымком. – Только надо ли мне вас к нему пропускать, красавица?

– Эй, поклонник Анки-пулеметчицы… – Большой нехорошо улыбнулся. – Хорош звездеть-то. Не выспался или трава паленая попалась? Хорош выпендриваться…

– А я и не выпендриваюсь, Большой. – Будда нахмурился. – Вы проходите, хоть шеф и не в духе. А эти ваши, которые внизу топчутся, пускай в бар идут. Стриптиз сегодня. Даже днем.

Нда, в принципе он прав. Нечего туристам делать у местного босса, тут только наши дела. В баре перетопчутся, ничего страшного. Особенно если проинструктировать.

– Так, молодцы, остаетесь здесь. Вас проводят в бар. Ведите себя тихо, местных не задирайте. Будут предлагать «горючку» – пейте. Предложат дурман- траву или молочайку… я бы не стал. Откачивать вас потом буду только за отдельную плату. Все понятно?

– Какого хрена, Пикассо? – Старший из туристов, Коля, шагнул вперед. – Что мы в этом баре забыли? Какой стриптиз, чего вы тут несете? Я на сиськи голые с жопами и дома посмотрю. Да даже и бесплатно.

Я хмыкнул, поинтересовался у Будды:

– Кто выступает-то днем?

– Гадюка и Кали.

Большой качнул головой. Ну, вполне его понимаю. После этих девушек туристы явно останутся довольны.

– Да вам повезло, орлы, поверьте, что так оно и есть. Не пожалеете, эт точно.

– Ну, смотри. – Николай недоверчиво зыркнул на меня. – Если говно какое подсуетили, так вычтем из премиальных, которых вы еще не отработали.

Большой успел перехватить Скопу, которая уже шагнула к ним. Туристы, видно, поняли, что их старший сморозил чушь, и торопливо кинулись извиняться. Появившийся из подсобки Клеш проводил их в бар, ну а мы пошли к Кефиру.

К слову, посмотреть туристам будет на что в самом деле. Во всяком случае, нигде больше я не видел женщин с двумя парами рук и грудей. Характер, правда, у Кали не то что бы не сахар… ужасный характер, кровожадный даже. Соответственно, становилось понятно, за что девушку и прозвали Кали.

Ее товарка тоже была созданием удивительным. Прозвали ее Гадюкой за особенности кожного покрова, змеиные зрачки и раздвоенный язык. Были среди рейдеров парни, которые, поговаривают, уединялись с ней в отдельном кабинете. Но ведь чего только не болтают, так ведь?

Тем временем мои напарники уже дотопали по мягкой ковровой дорожке до двери необходимого помещения. Дверь была солидная, стальная, добротно укрепленная штырями в стены. Странно, конечно, что Кефир решил сделать свой офис на втором этаже, непрактично. Ведь уйти с первого через подвал куда удобнее. А в Районе иметь запасной выход необходимо. Хотя… не зря он так сделал, ох не зря. Раз уж столько лет прожил здесь, то явно все просчитал.

Большой постучался кончиками пальцев, очень аккуратно. Дождался приглашения и открыл дверь. Мы со Скопой вошли следом.

Хозяин кабинета ни капельки не изменился со времени нашего последнего визита. Все такой же невысокий (странно, да?), пухленький и какой-то кривоватый. Во всяком случае, лицо у него явно перекашивало в правую сторону. Глядя на него, такого смешного, даже не верилось, что этот маленький Измененный ворочает очень большими деньгами.

– Здорово, бродяги. – Кефирчик махнул рукой. Чиркнул большой каминной спичкой, закуривая сигару, пригласил присесть. – Как добрались?

– Да нормально добрались. – Я плюхнулся в большое мягкое кресло. – Спокойно. И тебе не хворать.

Ребята тоже поздоровались, рассаживаясь. И откуда он умудрился притащить эти дорогущие мебельные изделия, вот что меня всегда интересовало. То ли из загашников бывшей администрации Радостного, то ли под заказ, за бешеные деньги, с Большой земли.

– Ну, ну. – Хозяин хохотнул, открывая дверцу бара, извлек пузатую бутылку из темного стекла. – То-то так грохотало за Гаражами. Не в курсе, кто там с граников-то шмалял?

– Неа. – Большой абсолютно спокойно потягивал предложенный коньяк из толстостенного стакана. – Может, кто решил ворон погонять? Из огородников тамошних?

– Ох, Большой, Большой… – Кефир затрясся в приступе беззвучного смеха. – Ну как скажешь, так скажешь. Как в лужу, да? А ничего после этого вороньего распугивания мне лично плохого не светит?

– Ну, – Скопа, подумав, решила вступить в разговор, – передавало тут радио ОБС кое-что…

– И чего ж оно передавало? – Измененный чуть наклонился вперед, всем видом показывая, что готов внимательно слушать все, о чем будет вещать наша снайпер. – А? Говори, красавица, не стыдись. Дядя Кефир очень любопытный.

– Возможно, что большой смок некоторое время будет лечиться. Осколками, говорят, его зацепило.

Когда он на ворон тех охотился. А вот когда он в себя придет – так точно будет страх каким злющим и голодным. Аки тысяча чертей…

– Я бы даже сказал, как две тысячи… – Коньяк был хорош, ничего не скажешь. Только за это можно было не вилять хвостом, а дать дельный совет. – Так что сам понимаешь, что к чему.

– Понял… – Кефир откинулся на спинку кресла. Почесал в затылке, глотнул из стакана и глубоко затянулся. – Хоть на том спасибо. Ну ладно. Дело пытаете, добры молодцы и девица рейдеры, аль от дела лытаете?

Мы переглянулись.

– Пытаем, о великая баба-яга мужеского пола. – Видно, коньяк подействовал, раз я решил продолжить в былинно-посконном тоне. – Поможешь?

– Так смотря что за дело, да? – Толстячок улыбнулся, мысленно готовясь включить калькулятор.

– Да какое у нас, рейдеров, дело-то может быть. Так… дельце даже, а не дело.

– Ну давай, красный молодец, свет Пикассович, вещай уже, только экстрактно и по сути. – Кефир еще раз гоготнул, прикидываясь персонажем рай- онно-народной сказки. Лишь бы не о Колобке, которого в конце концов прихавали всякие мутанты. Ой и скучно ему тут, ой и скучно. Дурачится вон, как пацан малолетний.

– Туристы у нас, Сметаныч. Важные и денежные.

Угу… – Хозяин кабинета покрутил волосатыми пухлыми пальцами. – Про туристов в курсе. То, что денежные, – хорошо. Чем смогу помочь, да так, чтобы еще и заработать?

– Эти дауны изволят хотеть поохотиться. Причем по-взрослому. – Зубы Скопы с хрустом откусили кусок яблока, которое она взяла из вазы. Яблоко было не местное, это точно. – Хотят бить в глаз дикого голема. Вот. Есть такой на примете?

– Да уж… – Кефир пробарабанил пальцами причудливый ритм. – Действительно серьезные дядьки. А чего так приспичило-то?

– А кто ж их, даунов залетных-то, поймет? – Большой поморщился. – Не, ну мы, конечно, думали поболтать их вдоль Черты, умучить как следует. А оно, слышь чего, никак не получается. Упорные они, понимаешь, как Гус Иваныч Хиддинк после Европы восьмого года.

– Кто?… – Скопа ошарашенно покосилась на нашего пулеметчика. – Какой гусь, а?

Большой только отмахнулся от нее. Немудрено, что она не в курсе, сколько ей лет-то тогда было?

– Ну, раз, говорите, они упрямые, то тогда ладно.

Измененный щелкнул клавишей компьютера, одновременно включив большой плазменный экран на стене. Вот скажите мне, как можно говорить о честности администрации и силовиков, если этот телевизор (одна из последних моделей, кстати) висит на этой самой стене? Явно ведь, что его привезли через Станцию, где у силовиков стоит постоянный гарнизон. И потом уже доставили сюда, как еще-то?!!

Кефир вывел на экран карту Радостного. Карта была куда интереснее той, что забита в моем навигаторе. Во всяком случае, некоторые из значков, постоянно передвигавшихся по ней, точно показывали местонахождение отрядов разных группировок. Как внешних, так и внутренних.

– Вот… – Хозяин ткнул линейкой в самый конец улицы Орлова. – Вот здесь заброшенный и недостроенный поселок. Рядом – котельная…

– Та самая? – Ой, доходили до меня слухи по поводу той самой котельной.

– Наверное не знаю уж, та или нет, но големы в количестве трех штук вышли оттуда аккурат за последние две недели. И один вроде бы сейчас обретается в поселке. Средний такой голем…

Лучше и не скажешь: средний голем. Раз средний, то это значит, что у него явно нет габаритов и вооружения как у Абрамса, к примеру. Легче, правда, от этого явно никому не становится. Наверняка в поселке обретается охрененно злая механизированно-живая оглобля около двух метров ростом как минимум. Какого рода механизм он использует в качестве оружия – вопрос второй. Любой голем потенциально опасен сам по себе, даже если в состав его оснащения входят только совок для мусора и пылесос.

А вот инфа про котельную – это тема. Разведка силовиков не всегда владеет той информацией, которую местные сливают нам, рейдерам. И раз про нее до сих пор четко ничего на Большой земле не известно, значит, Кефир-то точно эти данные пока не продал. И хочет, чтобы мы занялись и проверкой, и доставкой по назначению. А кто-то против? Такой прогиб всегда кстати. У нашей группы уже есть пара «залетов», хотя бы один искупим, так сказать. Эх, если бы не туристы, так вообще замечательно бы все вышло. Ну, уж как есть, так есть, посмотрим.