Ратанга [СИ]

Птицы. Празднество

Как только последние отблески солнца погасли на шпиле Надзвездной башни и вечерний сумрак наплыл на Ратангу, в Красном ярусе вспыхнули походни. Огни стекались по улицам к Тракту, сливаясь в ручейки. Ручейки ширились, и вот уже огненная река текла, извиваясь, опоясывая огнем город. Навстречу огню с башен Семи Святынь рванулись, сплетаясь, долгие звуки труб, и это значило — празднество началось. Огни втекали на площадь Совета, озарив древние письмена на стенах башен. По низким широким ступеням сошли на площадь вожди, и впереди Хранительница. Едва она ступила на камни площади, голоса труб на мгновенье затихли, а потом взмыли вновь. И, точно услышав их, шагнули из врат башни Странники, и свет походен вспыхнул ярче, отразившись от их доспехов.

Люди, тесно заполнившие площадь, приветствовали гостей громким криком, заглушившим звуки труб. Потом из толпы выступили семеро певцов и, знаком попросив трубачей умолкнуть, запели.

Это была Давняя Песнь — о том, как возводили Ратангу. Сложили ее так давно, что смысл многих слов стал непонятен, но каждый, кто родился и вырос в Ратанге, знал Песнь наизусть. И потому стоявшие на площади вполголоса, одним дыханием повторяли каждое слово за голосами певцов, летящими к темному небу. Оттого, что перед людьми стояли сейчас Странники, светлые тени ожившей легенды, полупонятные слова Давней Песни обретали иной, новый смысл. И когда отзвучало эхо последнего слова, не один на площади подумал, что теперь жизнь в Ратанге пойдет по-другому, а какой она будет — не угадать…

Ратанга была охвачена празднеством. Пробираясь в толпе вслед за Боско, я дивилась тому, как самозабвенно предавались веселью люди, еще месяц назад рисковавшие жизнью в битве. А может, потому и было таким безоглядным празднество?.. Всплески музыки окатывали толпу, на площадях в свете походен кружились в пляске сплетенные тени, прямо на улицах, под ратанами стояли столы с угощением, и красные листья, кружась, падали на скатерти. Иногда в толпе мелькал серебряный силуэт Странника и исчезал снова.

Мудрено было не потеряться в этом водовороте, но я упрямо прокладывала себе путь, а когда силы иссякали, Боско оборачивался, хватал меня за руку и тащил за собой. Я не знала, куда он меня ведет, а осматриваться некогда было, но все же я разобрала, что мы покинули Небесный ярус, вихрем пронеслись по улицам Белого, проскользнули в Белые Врата. Мелькнул озаренный огнями Дом Исцеления, и толпа вынесла нас на узкую, осененную ивами улочку. Мы очутились перед столом, оттуда закричали, замахали руками, и я увидела знакомые лица Крылатых и Лунных Всадников. Среди них были два Странника. А Вентнора нет, мельком подумала я.

Мы с Боско поспешно выбрались из толпы.

— К нам, сюда! — весело крикнул Харен. Он сам был не похож на себя, и вообще, все вокруг были такие радостные, будто никаких напастей больше не предвиделось… Но не стоило думать об этом в празднество, и я дала усадить себя за стол между Боско и одним из Странников.

— Это Сигрен, — сказал Боско вполголоса, наклоняясь ко мне. — А второй — Сиверн. Поговори с ними, ты же хотела…

Куда там! У меня язык отнялся, и я только молча уставилась на братьев. Они были очень похожи — выше ратангцев, тонкие и гибкие, с длинными темными волосами. Огни походен отражались в ясных, будто отливавших серебром глазах. Сигрен, поймав мой взгляд, вдруг улыбнулся…

Празднество не угасало, но шум стал тише, как будто ночь смягчила его. Устав сидеть за столом, мы бродили по улицам, потом снова поднялись на площадь Совета, где с Надзвездной Башни все еще плыли тихие звуки труб. На ступенях Башни вождей сидели двое — певец с динтаром и женщина. Певец медленно перебирал струны, потом запел, и женщина тихо подхватила:

Они пели негромко и слитно, и нам вдруг стало неловко отчего-то. Мы быстро вошли в тень башни, где нас не было видно.

— Это о Птицах, понимаешь? — шепнул мне Боско. — Очень старая песня… Я досадливо повела плечом.

Вдруг оборвав песню, они встали и пошли, держась за руки, прочь от Башни. И тогда у нас за спиной прозвучал ясный нездешний голос:

— Старые предания въяве бродят по площадям…

Это были Сигрен и Сиверн. Братья подошли к нам, войдя в тень Башни. Плащи их слабо серебрились в темноте.

— Верно, — кивнул им Боско, как старым приятелям. — Вот, еще одно предание возродилось в Ратанге.

Сигрен улыбнулся, а Сиверн, подойдя вплотную к стене, провел ладонью по знакам на камне. И вдруг странный — тихий, тающий звук вырвался из-под его пальцев.

— Скана! — воскликнул он. — Вот оно! «Придут — лик един для троих, и три цвета сольются в одном, и величайшая радость обернется величайшим горем, и серое крыло…»

— Молчи!

Крик был так страшен, что я даже не сразу поняла, что это Боско. Он метнулся к Странникам и стал между ними и стеной.

— Молчи, — повторил он хрипло, хотя Сиверн и так уже замолчал. — Что ты наделал…

— Это же скана, — недоуменно сказал Сиверн. — Поющие письмена. Им столько же веков, что и городу…

— Их нельзя читать, — почти простонал Боско. — Нельзя! Разве ты не знаешь предсказания? Когда их прочтут, Ратанга погибнет…

Он замолчал, опустил голову, будто потеряв все силы. Сиверн взглянул на брата. Тот, нахмурясь, покачал головой:

— Все так. Но… уже поздно. Три Птицы слетелись в Ратангу. И у них одно лицо.

Сигрен легко коснулся плеча Сиверна, и они ушли. Как завороженная, смотрела я вслед — две серебряные искры отдалились и растаяли в темноте.

Я ничего не поняла, чувствовала только: случилось страшное. Боско все стоял, не шевелясь, будто прибитый к стене.

— Боско, — позвала я шепотом.

Он с трудом поднял голову. Такого лица я у разведчика не видела.

— Никому ни слова, — с силой проговорил он. — Ты понимаешь? Ни-ко-му.

Алин была одна на празднестве. Толпы ратангцев, поющих, смеющихся, радостных, были не в счет. Она брела по улицам, и одни кричали ей что-то веселое, а другие, разглядев лицо, отшатывались и, смолкнув, обходили ее. Долго Алин это выносить не могла. Оставалось либо вернуться в Дом Исцеления, либо найти тихий и темный угол, которого не коснулось празднество. Она знала такое место — почти у самых Синих Врат, заброшенный дом с колодцем во дворе. Разросшиеся ясени надежно схоронили его от чужих глаз.

Выбравшись из толпы, Алин долго шла по путаным улочкам, и все реже навстречу попадались люди. А у того двора было совсем пустынно.

Она толкнула скрипучую калитку, подошла к колодцу. В черной глубине его отражались звезды. Девушка села на скамью. Лист ясеня с чуть слышным шорохом упал на землю у ее ног. Пахло дикими яблоками. И тут Алин окликнул незнакомый голос.

Чужак назвал ее по имени — тому, которое дали ей на Севере, и которого — она знала — в Ратанге не ведал никто. Она ничем не выдала удивления. Человек стоял перед ней.

Он заговорил, не дожидаясь, пока Алин отзовется. Он рад, что она осталась в живых. Он несет ей привет от владык Севера. Они ближе, чем она думает — в половине дневного перехода. Ратангские глупцы празднуют, а жертвенный меч уже занесен над их головой. (Алин подумала, что владыки все же плохо знают Ратангу, но глаза не выдали презрения). Ратангцы пощадили ее — владыкам это известно — но Север верит ей по-прежнему. И она ему верна. (Тут чужак пристально взглянул на нее; она, не разжимая губ, кивнула.) Владыки дают ей случай доказать это. Нет, им ничего не надо знать о силах Ратанги — они знают и так. Странники? Даже две сотни легендарных витязей не в силах изменить ход судьбы. Ну а если случится небывалое и осада затянется… (Он вновь взглянул на Алин)… есть средство поторопить победу. Вот — и вынул из складок плаща плоскую черную шкатулку. Алин должна открыть и бросить в колодец. Это будет помощь Северу… И — месть.

Соглядатай замолк, глаза у него горели. Одержимый, подумала она.

— Что это?

— Женские побрякушки. Если их найдут при тебе, ничего не заподозрят.

— Я не боюсь. Как это послужит мести?

Он колебался.

— Я привыкла знать. Или владыки разуверились?..

— Их хозяйка — Серая Дева.

Алин не надо было переспрашивать. В этой шкатулке — смерть. Медленная и неотвратимая. Серое крыло накроет залитую огнями Ратангу. Да, это месть…

— Давай.

Шкатулка была тяжела. И что-то чуть слышно побрякивало внутри. У соглядатая тряслись руки, а когда она взяла шкатулку, на лице мужчины отразилось облегчение, и Алин усмехнулась — впервые за весь вечер.

— Ты должен уйти сегодня?

— Нет, задержусь, — он облизал губы.

— Дай мне нож.

Он помялся, потом вытащил из рукава стилет. Оружие убийц.

— Есть у тебя еще?

— Да.

— Хорошо. Теперь иди. Стой! — она подняла руку. — Что там?

Соглядатай повернулся резко, и тогда Алин ударила его ножом между лопаток. Повторять удар ей не пришлось.

При нем была еще одна шкатулка. «Клык». Несколько монет. Кресало. Больше ничего. Она стащила мертвеца в погреб. Потом развела в очаге огонь. Положила на угли обе шкатулки. Старое дерево прогорело не сразу. Почти до утра сидела Алин на корточках перед очагом, подкладывая ветки.