Рассказы. Часть 1

Вместе с ангелами

Когда машина, которую вела Синтия, уже проезжала меж двух массивных, покрытых мохом столбов, в прошлом поддерживавших ворота, Карен спросила:

— А ты была маленькая, когда жила здесь, тетя Джеки?

— Не такая маленькая, как я, — сказала Синтия.

— Верно, — ответила Жаклин, пока они ехали по коридору из двух высоких стен, обсаженных старыми тополями, от которых в машине стало темно, — я ведь даже старше вашей бабушки.

Карен и Валери захихикали и тут же обратились к другому развлечению.

— Как называется этот дом, Брайан? — спросила Валери.

— Пополя, — объявил четырехлетний малыш и тут же, не дожидаясь, пока сестры засмеются, принялся тузить их кулаками.

— Эй, вы, трое, — вмешалась Синтия. — Вы же обещали показать Джеки, как хорошо вы умеете себя вести.

Без сомнения, она сказала это затем, чтобы сестра не чувствовала себя чужой в их компании.

— А поиграть нам тоже нельзя? — спросил Брайан так, словно Жаклин была посторонней и глядела на них с неодобрением.

— Можно, наверное, — ответила Жаклин, бросив взгляд на Синтию. — Только не испачкайтесь, не сломайте чего-нибудь, не ходите, куда не следует или где опасно.

Брайан и восьмилетние близнецы едва дождались, когда Синтия вытянет двумя руками ручной тормоз «Вольво», высыпали из машины и бросились через двор в заросший сад.

— Дай им побыть детьми, — буркнула Синтия.

— Вот уж не думала, что могу помешать им в этом. — Жаклин с трудом сдержала стон, распрямляя затекшие конечности и выбираясь из машины. — Вряд ли мои слова много для них значат, — добавила она, придерживаясь рукой за горячую крышу автомобиля и поворачиваясь к дому.

Даже на августовском солнце он казался мрачнее своих соседей, и не только из-за теней, которые отбрасывали на него тополя, по-прежнему наводившие ее на мысли о кладбище. Дом почернел от сажи, которую йоркширские ветра больше ста лет приносили через вересковую пустошь со стороны города. Окна верхнего этажа были вполовину уже окон двух нижних — в детстве они почему-то напоминали ей россыпь паучьих глазок, и она все старалась убедить себя в том, что это не так, и крыльцо, ведущее в комнаты первого этажа, вовсе не похоже на вертикальный разрез прожорливого рта охотника на мух. Далеко уже не ребенок, она смело дошла, или, по крайней мере, доковыляла до крыльца, где и дожидалась сестру с ключами. Пока Синтия засовывала в замок первый ключ из ржавой связки, из-за угла выскочили близняшки, по пятам за ними бежал маленький братец.

— Подкиньте меня еще, — кричал он.

— Откуда у него это?

— Оттуда, что он ребенок, надо полагать, — сказала Синтия. — Ты уже забыла, что это значит?

Но Жаклин не забыла, и не только потому, что Брайан ей напомнил. Она перевела дух, глядя, как девочки подхватывают брата под руки и подбрасывают его в воздух.

— Еще, — кричал он.

— Мы уже устали, — сказала ему Карен. — Сейчас мы хотим посмотреть дом.

— Может, бабуля с тетей тебя покидают, если будешь хорошо себя вести, — предположила Валери.

— Только не сейчас, — сразу ответила Жаклин.

Закатив глаза так, что стали видны белки, Синтия всунула в замок второй ключ. Дверь приоткрылась на пару дюймов и встала Синтия попыталась оттолкнуть препятствие, когда к щели кинулся Брайан.

— Нет, — вырвалось у Жаклин, и она схватила его за плечо.

— Господи, Джеки, в чем дело?

— Мы же не хотим, чтобы дети вошли в дом, пока мы не узнаем, в каком он состоянии, правда?

— Брайан, полезай внутрь и посмотри, что там такое, ладно?

Жаклин почувствовала, что ее мнение никого не волнует. Оставалось лишь смотреть, как мальчик протискивается в щель и исчезает в темноте. Она услышала какую-то возню и шорох, но это, разумеется, не означало, что в холле их поджидает что-то страшное. Только почему Брайан молчит? Она уже хотела окликнуть его, когда мальчик сам подал голос:

— Здесь какие-то старые письма и газеты.

Когда он появился с охапкой бесплатных газет, таких же пыльных, как их новости, Синтия смогла протолкнуть дверь внутрь. Стопка коричневых конвертов содержала счета за электричество, становившиеся тем краснее, чем ближе была дата, так что Жаклин предположила:

— Неужели света не будет?

— Да уж, наверное, нет, раз оно нам нужно. — Синтия прошла в широкий холл позади вестибюля и щелкнула ближайшим выключателем. Что-то хрустнуло внутри механизма, но лампочки в люстре остались такими же мертвыми, как окружавшие их хрустальные подвески.

— Ничего страшного, — сказала Синтия, перепробовав все выключатели на вертикальной панели и не добившись никакого результата. — Как я и говорила, свет нам не понадобится.

Сквозь закопченное стекло светового люка над лестницей проникало достаточно солнечных лучей, чтобы показать Жаклин темные обои на стенах, которые оказались еще волосатее, чем она помнила. В детстве они всегда напоминали ей волосатую шкуру огромного паука, а теперь к тому же покрылись пятнами сырости. Дети уже взбежали по левой лестнице наверх и протопали через площадку первого этажа, от чего люстра под ней закачалась на своем подвесе, словно паук на ниточке.

— Не убегайте далеко, пока мы не разобрались, что тут к чему, — крикнула им Синтия.

— Догоните меня. — Брайан уже бежал вниз по другой лестнице, одна ступенька которой подпрыгнула под его ногой, как крышка люка. — Догоните, — крикнул он снова, пробегая через холл к лестнице, ведущей наверх.

«Хватит носиться вверх и вниз по лестнице, а то вы меня с ума сведете», — сказала бы бабка Жаклин. Нескончаемый грохот башмаков был похож на предвестие грозы, от которой в холле сделалось бы еще темнее, и Жаклин со всем доступным ей спокойствием заковыляла к ближайшей комнате. По дороге она миновала зеркало, в котором разглядела темное пятно, поджидавшее ребятишек наверху. Однако расплывчатый каплевидный фрагмент темноты в верхней части овальной рамы оказался дефектом самого зеркала, так что зря она ждала, когда дети спустятся вниз, от него подальше.

— Хочешь забрать это зеркало? — сказала Синтия. — По-моему, его еще можно отчистить.

— Не знаю, хочу ли я вообще что-нибудь из этого дома, — сказала Жаклин.

Не надо говорить, что, по ее мнению, детей следовало бы держать от этого дома подальше. И ведь нельзя даже предложить послать их поиграть в сад — а вдруг там тоже окажутся скрытые опасности: битое стекло, ржавое железо, дыры в земле. Дети жили у Синтии, пока ее сын с сожительницей отдыхали в Марокко, это понятно, но разве нельзя было найти другого времени, чтобы осмотреть дом перед тем, как выставлять его на продажу? Она хмурится, глядя на Жаклин, прежде чем пройти за ней в столовую.

Несмотря на то что тяжелые занавеси на окнах были раздвинуты, комната оказалась не намного светлее холла. Тени тополей пропитывали ее насквозь, а на стеклах высоких окон были видны земляные пятна. Паучье гнездо на месте люстры нависало над длинным обеденным столом, замысловато накрытым на шестерых. Идея принадлежала Синтии, так она надеялась убедить возможных грабителей в том, что дом обитаем, когда их собственные отец и мать уже давно жили в доме для престарелых; но Жаклин видела в этом попытку продлить прошлое, которое она надеялась перерасти. Ей вспомнилось, как ее заставляли сидеть за столом смирно, вилку и нож держать правильно, колени накрывать салфеткой красиво, не разговаривать и жевать беззвучно. Слишком многое из этого воспитания засело в ней навсегда, не потому ли ей кажется, что детям не место в этом доме?

— Отсюда что-нибудь возьмешь? — спросила Синтия.

— Мне ничего не нужно, Синтия. Выбирай, что нравится тебе, а обо мне не беспокойся.

Синтия внимательно посмотрела на нее, и они прошли в утреннюю комнату. Люстра зашевелилась, когда дети в очередной раз протопали над ней по половицам, но Жаклин сказала себе, что это вовсе не похоже на ее кошмары, по крайней мере, не очень похоже. Она занервничала, услышав, как Синтия воскликнула.

— Вот оно.

Свет в утреннюю комнату поступал из большого сада позади дома, но сейчас его было немного, поскольку заросшее пространство находилось в тени самого дома Массивный стол раскинул крылья в окружении шести задумчивых стульев с прямыми спинками, но Синтия показывала на высокий стульчик в самом темном углу комнаты.

— Помнишь себя в нем? — с явной надеждой спросила она. — Мне кажется, я себя помню.

— Я бы не хотела вспоминать, — ответила Жаклин.

В свое время завтраки с бабкой и дедом в этой комнате и без стула были чопорными, как званые обеды.

— Отсюда тоже ничего, — объявила она и заковыляла назад в холл.

Зеркало на дальней стене холла тоже было все в пятнах. По пути в гостиную она успела заметить в нем расплывчатые силуэты детей, которые убегали в колеблющуюся тьму, и услышать возбужденное звяканье подвесок на люстре. Кожаный гарнитур в гостиной, казалось, прирос от времени к полу, и только телевизор немного приближал комнату к современности, хотя его экран был пуст, как камень над безымянной могилой. Ей вспомнилось, как она часами сидела не шевелясь, пока ее родители, бабка и дед слушали по радио новости с фронтов, — бабка любила, чтобы дети в ее доме всегда были на виду. Сервант, к которому ей и близко запрещалось подходить, был по-прежнему полон фарфора, потемневшего и потускневшего от давности и пыли. Синтии разрешалось ползать по комнате — то ли из снисхождения к ее нежному возрасту, то ли оттого, что бабка любила, когда в доме были малыши.

— Оставляю тебя здесь, — сказала она Синтии, когда та вошла в комнату следом за ней.

Она надеялась, что хотя бы кухня окажется светлее, но и та не оправдала ее ожиданий. Холодильник, вполне современный и такой высокий, что кто-нибудь мог бы спрятаться в нем, стоя во весь рост, выглядел здесь не на своем месте. Черная железная плита по-прежнему занимала большую часть одной стены, а старая пятнистая мраморная раковина выпирала из другой. Массивные подвесные и напольные шкафы с множеством ящиков со всех сторон обступили неуклюжий стол, крышку которого скоблили ножами. Он всегда наводил ее на мысли об операционной, хотя в те времена она и не думала, что станет когда-нибудь медсестрой. Ее отвлекли дети, которые гурьбой вбежали в кухню.

— Можно нам попить? — спросила Карен за всех.

— Пожалуйста? — добавила Валери.

— Пожалуйста.

Забыв о своих мыслях, Жаклин ответила:

— Пустите воду. Я поищу стаканы.

Когда она открыла посудный шкаф, то сперва подумала, что стопки тарелок накрыты серыми салфетками. Какие-то объекты с детский пальчик длиной, но тоньше, чем его косточки, брызнули во все стороны, и она поняла, что на тарелках паутина. Она захлопнула дверцу, а Карен в это время двумя руками изо всех сил пыталась повернуть холодный кран. В кране сухо забулькало — похожие звуки ей случалось слышать, работая в геронтологии, — и она подумала, неужели и воду отключили. И тут же, пачкая мрамор, в раковину брызнула тонкая струйка черной жидкости, а за ней хлынул поток ржавчины. Пока Карен закрывала неподатливый кран, Валери спросила.

— А тебе тоже приходилось пить такую воду, тетя?

— Мне приходилось делать здесь много такого, чего вы и представить себе не можете.

— Ну, тогда мы воду не будем. А ничего другого попить нет?

— И поесть, — подал голос Брайан.

— Нет, не думаю. — Пока дети с разной степенью нетерпения взирали на нее, Жаклин открыла холодильник, стараясь не думать о том, что в его отделениях могли бы поместиться тела детишек чуть меньше Брайана. Но нашла она лишь бутылку заплесневелого молока и половину батона, черствого, как камень.

— Боюсь, придется вам потерпеть, — сказала она.

Сколько раз эти же самые слова произносила ее бабка? Наверное, перед войной она была изрядной скрягой. Жаклин вовсе не хотелось походить на нее, но когда Брайан взялся за ручку ящика, верхний край которого приходился вровень с его макушкой, она против воли воскликнула:

— Отойди.

Хорошо, хоть не добавила «Мы уже и так достаточно детей потеряли». Когда мальчик отпрянул, в кухню влетела Синтия.

— Ну, что у вас тут?

— Мы ведь не хотим, чтобы дети играли с ножами, правда? — сказала Жаклин.

— Я знаю, Брайан, ты такой чувствительный.

Но только ли его она имела в виду? Пока Синтия шарила по шкафам, дети продолжили беготню вверх и вниз по лестнице. А те твари, которых заметила Жаклин, наверное, попрятались, и остальные вроде них тоже. Когда Синтия выходила в холл, Жаклин сказала:

— Я поднимусь через минуту.

Хотя она и не задержалась в кухне, но оставить позади воспоминания все же не могла Скольких детей потеряла ее бабка, что так боялась лишиться еще одного? Жаклин изводила вопросами мать, пока та не сказала ей, что у бабушки рождались мертвые дети, которые лежали тихо-тихо, и девочка поневоле задумалась над тем, почему бабка так часто велела ей сидеть тихонько. А сегодня она сама не раз и не два ловила себя на том, что ей хочется сказать то же самое близнецам, а еще больше Брайану. Поднятый ими шум заполнил холл и эхом раздавался по всему дому, так что от него, казалось, трясутся зеркала, и застывшая масса тьмы в них шевелится, точно паутина, в которой ожил паук.

— Можно, мы пойдем сейчас наверх? — спросил Брайан.

— Пожалуйста, не надо, — отозвалась Жаклин.

Синтия смерила ее взглядом, давая понять, что вопрос был адресован не ей.

— Почему? — возмутилась Карен, а Валери добавила:

— Мы же хотим только посмотреть.

— Конечно, вы можете пойти, — сказала Синтия. — Только вместе с нами.

И, прежде чем войти в ближайшую спальню, Синтия смерила сестру таким взглядом, от которого Жаклин почувствовала себя виноватой, как в детстве под взглядом бабки. Почему бы ей не проследить за детьми из холла? Запрокинув голову на своей шаткой шее, она стала всматриваться в лестничный пролет. Иногда, когда бабка ругала Жаклин за очередную провинность, ее дед закатывал глаза к потолку, и тогда бабка говорила ему: «Смотри, будешь так закатывать глаза, увидишь, куда попадешь». По всей вероятности, она имела в виду рай, и, возможно, именно там она сейчас и находится, если только рай есть. Жаклин представила себе бабку летящей по ветру, точно пустая шелуха; еще тогда, в ее детстве, она выглядела иссохшей, и не только физически. Интересно, из-за этого ли Жаклин казалось, что и мертворожденные дети тоже должны быть сморщенными, как сухие орехи. В конце концов, такими они и становились, только не надо думать об этом сейчас, и вообще не надо об этом думать. Она снова бросила взгляд на детей и увидела, как над ними что-то шевелится.

Наверное, это были тени деревьев — тонкие и длинные, они вытягивались из углов под крышей и снова ныряли во мглу. Пока она соображала, почему тени уходят так далеко от светового люка, из ближайшей спальни выглянула Синтия.

— Джеки, ты не зайдешь взглянуть?

Из-за шума Жаклин не могла думать.

— Эй, вы, трое, дайте же нам хоть минуту тишины, — крикнула она громче, чем ей хотелось бы. — И пойдите сюда. Нечего шнырять там, где может быть опасно.

— Слышали, что говорит тетя? — тоном обиженного ребенка добавила Синтия.

Когда Брайан следом за близняшками протопал в спальню бабушкиной бабки, Жаклин вспомнила, что никогда там не была Позже родители превратили комнату в свою спальню — пытались, по крайней мере. Но они только поставили двойную кровать вместо обычной, а вся остальная мебель осталась прежней, и Жаклин подумала, что от всего этого темного дерева им, наверное, казалось, будто комната злится на них за вторжение. Она не представляла, как ее родители могли спать вот в этой кровати вдвоем, не говоря уже обо всем остальном, чем обычно занимаются в кроватях, но об этом ей и вовсе не хотелось думать.

— Не для меня, — сказала она и пошла в следующую комнату.

Немногое изменилось в ней с тех пор, как ее занимал дед, а это значило, что она целиком принадлежала его супруге. Казалось, ее неодобрение скопилось в воздухе этой комнаты, пропитав собой узкую койку и прочую мебель, такую же темную, как в ее спальне, что и неудивительно, ведь это она обставила их обе по своему вкусу. Точно так же она не одобряла все, что имело отношение к Жаклин, в том числе и игры дедушки с внучкой. Идя по лестничной площадке в другую парадную спальню, Жаклин старалась не смотреть под потолок, вдруг там опять что-нибудь зашевелится. Пока она стояла на пороге, глядя на две одинаковые кровати, которые воцарились тут с тех пор, как вынесли колыбельку, дети подбежали и столпились вокруг нее.

— Это была твоя комната, да, тетя? — спросила Валери.

— Ее и бабушкина, — поправила Карен.

— Нет, — сказала Жаклин, — здесь спала она и наши отец и мать.

Вообще-то она тоже спала тут, до тех пор, пока не родилась Синтия. Дед сказала ей тогда, что теперь она будет жить с ангелами, но его жена только нахмурилась, услышав такое. Жаклин обрадовалась бы, не приди она уже к убеждению, что с ангелами живут мертворожденные. Она не могла понять, зачем она продолжает осматривать этот дом. Большую чугунную ванну давно заменили на стекловолоконную поменьше, такую же голубую, как раковина и унитаз, но она еще помнила, как в детстве ежилась от леденящих прикосновений шершавого железа. После рождения Синтии обязанность купать Жаклин была возложена на бабушку, и она терла внучку мочалкой с такой неистовой силой, что это больше походило на наказание. Когда с мытьем было покончено, дед делал все возможное, чтобы взбодрить малышку.

— Теперь ты такая чистенькая, что можешь лететь прямо к ангелам, — говорил он и подбрасывал ее в воздух. — Если ты хорошая, то ангелы тебя поймают, — но, конечно, ловил ее сам, а она всегда задумывалась, что будет с ней, если она перестанет быть хорошей. Ей казалось, что ту же самую мысль она читает и в глазах бабки, или это было пожелание? Кто поймает ее, если она не сможет соответствовать требованиям? Как раз когда она пыталась прогнать воспоминание о том, к какому выводу пришла тогда, Брайан спросил:

— А ты где?

— Я спала там, наверху.

— А посмотреть можно?

— Да, давайте посмотрим, — добавила Валери, а Карен уже бежала вслед за братом.

Жаклин открыла было рот, чтобы задержать их, но Синтия сказала:

— Ты уже наверх? Присмотри за ними, ладно?

Это был скрытый упрек Жаклин за то, что она мало помогает с детьми, или, наоборот, слишком часто вмешивается, или не в меру нервничает. Да и сама она так рассердилась на себя за свои детские страхи, что, не задумываясь, прошла наверх половину лестничного марша. Облака собрались над световым люком, как пыль, скопившаяся за годы, и, наверное, поэтому верхний этаж казался таким темным, что углов было не разглядеть — ей даже подумалось, что тьма в них обретает плотность.

— Где ты жила, тетя? — спросила Карен.

— Вот тут, — ответила Жаклин и поспешила к ним, увидев, что они уже стоят у ближайшей двери.

Комната была не такой громадной, как ей помнилось, но все же достаточно большой, чтобы нагнать страху на маленького ребенка. У дальней стены крыша опускалась к полу, придавливая окно, за которым метались ветки тополей, а их тени ползли по сумрачному наклону потолка, обретая плотность у внутренней стены помещения. Чумазые стекла погружали комнату в преждевременные сумерки, хотя освещать в ней, в общем-то, было нечего, поскольку из нее вынесли всю мебель и даже ковер.

— Ты что, спала на полу? — удивилась Валери. — Ты была такой нехорошей?

— Ну, конечно же, нет, — отрезала Жаклин. Ей показалось, будто вместе с мебелью из комнаты выбросили ее воспоминания, словно ничего такого никогда не было, но она-то знала, что это неправда. Она лежала здесь на узенькой кровати в окружении мрачной мебели, отрезанная от всех тьмой, которая царила на лестнице. Она молилась бы, если бы не боялась молитвой разбудить тех, кто внушал ей ужас. Если младенцы живут с ангелами, так, значит, сами они не ангелы? А то, что они мертворожденные, вовсе не значит, что они лежат тихо, как мертвые, — сама-то Жаклин никогда так не могла, сколько бы ее ни ругали. А что, если они и есть те, кто ловит детей, которые ведут себя плохо? Она считала, что ее отослали прочь от семьи за дурное поведение. И скоро начинала слышать шорохи, происходящие от шевеления маленьких сухих ручек, и замечать тени, мелькающие в наиболее светлых углах комнаты.

Наверное, она слышала тополя и видела их тени. Повернувшись спиной к своей опустевшей детской, она увидела комнату напротив, где было полно мебели под чехлами. Знала ли она тогда, что под ними? В детстве она воображала, будто чехлы скрывают секреты, о которых не положено знать детям, и в то же время они всегда напоминали ей огромные массы паутины. Вот и теперь она уже готова была подумать, что ее обитатели должны, наверное, выползать из нее в окружающий сумрак, и до смешного обрадовалась, увидев поднимающуюся по лестнице Синтию.

— Оставайтесь здесь, — сказала ей Жаклин. — А я подожду внизу.

Ей не просто хотелось покинуть верхний этаж. Она вдруг вспомнила о том, что однажды сделала здесь со своей сестренкой. Война, наконец, кончилась, и ей доверили присматривать за Синтией, пока взрослые планировали будущее. Девочкам разрешалось играть с игрушками только в холле, и Жаклин изо всех сил старалась увлечь малышку так, чтобы она не забрела ни в одну из запретных комнат, — фактически ни в какую. Наконец проказы сестренки вывели ее из терпения, и тут ей, как на грех, подумалось: а кто, интересно, подхватит Синтию, если подкинуть ее сейчас? Изо всех сил подбросив сестренку в воздух, она вдруг поняла, что не хочет узнать ответ на свой вопрос, по крайней мере, не за счет Синтии, — она увидела, как крошечные сморщенные существа выскочили из всех темных углов над лестницей и, по-паучьи перебирая ручками и ножками, кинулись вниз, за своим трофеем. Они бежали головками вперед, поэтому она сначала увидела их крошечные иссохшие макушки, похожие на грецкий орех, и только потом — голодные, изможденные лица. Тут в руки Жаклин свалилась Синтия, старшая девочка пошатнулась и едва удержала сестру. Крепко зажмурившись, она долго изо всех прижимала к себе малышку, но, наконец, рискнула открыть глаза и увидела, что они одни в просторном, похожем на подвал холле.

Бесполезно было твердить себе, что она взяла свое непростительное желание назад. Ведь она могла навредить малышке, даже просто подбрасывая и ловя ее — например, свернуть ее хрупкую шейку. Ей следовало помнить об этом, и она, возможно, помнила. От нее всегда ждали плохого поведения, вот она и сделала то, что сделала, но у нее было такое чувство, будто все кошмары, годами копившиеся в доме, вдруг обрели плоть. Дойдя до конца лестницы, она не остановилась, а вышла из дома.

Сутулые тополя приветствовали ее тихим шепотом Под бессолнечным небом поднимался ветерок. Он легко касался ее лица и как будто обещал нежность, которой, похоже, никогда не было в ее жизни, — по крайней мере, с тех пор, как родилась Синтия. Она подставила ему лицо, в надежде, что, может быть, он успокоит ее память, и тут на крыльце показался Брайан.

— Что ты делаешь, тетя?

— Просто стою, одна.

Намек показался ей достаточным, но мальчишка тут же соскочил с крыльца.

— Уже пора?

Ну почему Синтия не удержала его при себе? Наверняка решила, что теперь ее очередь.

— Что пора? — не смогла увильнуть она от встречного вопроса.

— Ты же говорила, что покидаешь меня.

Вообще-то она говорила ему, что не будет кидать его тогда, а не что покидает потом Хотя, какая разница Может, так она забудет о доме и обо всем, что он значил в ее жизни. А заодно докажет себе самой, что ей можно доверить ребенка сейчас, хотя, разумеется, не стоило доверять Синтию тогда.

— Ну, давай, — сказала она.

Стоило ей подставить руки, как он разбежался и прыгнул на них.

— Осторожно, — выдохнула она и рассмеялась, едва не упав. — Готов? — спросила она и подкинула маленькое тельце.

Ее удивило и то, какой он легкий, и то, как много оказалось у нее сил. Хихикая, он полетел вниз, и она подхватила его.

— Еще, — крикнул он.

— Только один раз, — ответила Жаклин. Теперь она подкинула его еще выше, и он захихикал еще громче. Синтия всегда говорила, что с детьми молодеешь, и Жаклин подумала, что это, наверное, правда Брайан упал ей на руки, и она крепко прижала его к себе.

— Еще, — еле выдавил он, задыхаясь от смеха.

— Что я тебе сказала? — Тем не менее она подкинула его так высоко, что у нее задрожали руки, и тополя закивали, точно одобряя ее успех. Когда Брайан прилетел вниз, она вцепилась в него с такой силой, что у нее заныли плечи.

— Выше, — молил он почти неразборчиво, — еще выше.

— Теперь уже точно в самый последний раз. — Она присела, как будто клонящиеся тополя толкнули ее вниз. Напрягшись всем телом, она резким толчком выпрямилась и швырнула его вверх, в нависшую мглу.

На мгновение ей показалось, что только ветер тянет к мальчику свои крылья, пригибая деревья и стряхивая мелкий мусор с их ветвей — листья, которые шуршали, мелкие прутики, которые царапались и скреблись. Но нет, они не падали, они бежали, по-паучьи перебирая лапками, головами вперед по стволам деревьев со скоростью, которая, казалось, побеждала время. У одних не было тела, с которым они могли бы жить, другие не имели кожи. Она видела, как жадно горели их высушенные глаза, как по-младенчески широко разевали они беззубые голодные рты. Их было столько, что нижние ветки деревьев пригнулись к земле под их весом, и они протянули свои палочки-руки, чтобы подхватить ребенка.

В это мгновение полной беспомощности Жаклин захватило чувство, в котором она не призналась бы никогда — приступ детского восторга, смешанного с полной безответственностью. Она забыла о том, что она — сестра милосердия, пусть и бывшая, о том, что она теперь такая же старая, как иные из пациентов, за которыми она когда-то ходила. Нельзя было рисковать Брайаном, конечно, но его уже не спасти. Тут он выпал из тени тополей, в ветвях которых больше не было жизни, и она рванулась к нему. Но силы покинули ее руки, и он ударился о твердую землю со звуком, похожим на стук упавшей крышки.

— Брайан? — сказала она и, стеная, склонилась над ним. — Брайан, — повторила она, видимо, так громко, что ее услышали в доме. Она слышала, как грохнула рама в окне ее старой комнаты, и Синтия крикнула:

— Что ты еще натворил? — Башмаки загрохотали по лестнице, на крыльцо выскочила сестра, и она отвернулась от маленького тельца, тихо лежавшего под необитаемыми деревьями. В голове у Жаклин была лишь одна мысль, но, безусловно, очень важная.

— Никто его не поймал, — сказала она.