Рассказы

Мой отец знал Дугласа Макартура

Некоторые люди рождаются лидерами. Для них почти не имеет значения: на правое, или неправое дело используется эта способность — они будут на передовой той стороны, которую выберут. «Мой отец знал Дугласа Макартура» — боевой клич человека, которому не нравится как устроена загробная жизнь.

***

Не было никакого рая.

Не было никакого ада.

Он не знал этого до своей смерти - очевидно, никто не знал, - но теперь он в курсе. Было только это место, эта комната, если ее можно так назвать. И хотя он не видел стен - был потолок, был пол. Насколько он мог видеть, во всех направлениях, между двумя этими поверхностями, находились мертвые - сидящие, стоящие, лежащие, - тесно прижавшиеся друг к другу.

Все они были обнажены, включая его самого. Что было вполне логично. В конце концов, когда человек умирает, его одежда вместе с ним нет. В штанах нет души. Не может быть души и в рубашке.

Справа от него Уитни Хьюстон[36] пинала Ричарда Никсона[37] в лицо, в то время как опальный экс-президент пытался выцарапать глаза неизвестной женщине, лежащей рядом с ним на полу. Они занимались этим с тех пор, как он прибыл, хотя он понятия не имел, сколько времени прошло, поскольку здесь не было часов, а рассеянный свет, который каким-то образом освещал комнату, никогда не менялся по интенсивности. Казалось, прошел, по крайней мере, день с тех пор, как он внезапно появился в этом месте, но это было просто ощущение, ни на чем существенном не основанное. После его прибытия он тупо стоял на месте, слишком оцепеневший, чтобы пошевелиться, и слишком испуганный, чтобы узнать, сможет ли он это сделать. Какое-то время он пытался отсчитывать минуты, просто чтобы чем-то себя занять, но подсчет был таким же скучным, как и бездействие, и через час он это бросил.

Поэтому он понятия не имел, как долго был здесь.

Но он был одним из вновь прибывших. В этом он был уверен.

Остальные были здесь уже довольно давно. Самые старые были изношены и больше не имели каких-либо индивидуальных особенностей или узнаваемых черт. Они выглядели как манекены и обладали теми же безликими стандартными признаками, что и манекены в магазине одежды. Казалось, у этих старых мертвецов вообще отсутствовало сознание. Подобно растениям в своей пассивности, они казались сделанными из гипса или глины, и не реагировали или не могли реагировать на то, что происходило вокруг них.

В отличие от тех, кто умер в течение недавнего времени.

Эти мертвецы казались либо тупыми, либо злыми. Часто одновременно. Уитни Хьюстон, например, была в бешенстве, в ярости, в то время как Ричард Никсон был достаточно зол, чтобы напасть на женщину рядом с ним, но слишком глуп, чтобы понять, что Уитни бьет его по лицу.

Сам он не испытывал никаких эмоций и, насколько мог судить, был единственным, кто, казалось, знал, где он и что с ним случилось. Могли быть и другие, но не в его ближайшем окружении. Все его крики, все его попытки общаться были встречены молчанием и безразличием, чем враждебностью, что, возможно, было лучше в ближайшей перспективе, - по крайней мере, Уитни Хьюстон не нападала на него, - но в дальнейшем было бесполезно.

Ему нужно выбраться отсюда. Сейчас. Пока он не застрял. Пока он не забыл, что хочет уйти. Прошло уже слишком много времени. Он должен был сразу же уйти, попытаться найти выход, но почему-то не сделал этого; он просто стоял и смотрел, сам не зная почему.

Он все еще просто стоял там. Потребуется огромное усилие, чтобы заставить себя покинуть это место. Может быть, это место было тем, где он и должен быть, может быть, это было его предназначение в загробной жизни, но это делало еще более необходимым, чтобы уйти, прежде чем он закрепится здесь навсегда.

Подняв ногу и шагнув в сторону, он внезапно почувствовал слабость, как будто у него иссякла энергия. Ему потребовались все его силы, чтобы продолжать идти. Он сделал это, заставил себя целенаправленно двигаться вперед, проходя сквозь неподвижную толпу.

Впереди, справа, было еще одно лицо, которое он узнал: Пол Ньюмен[38], мельком увиденный позади толстой латиноамериканки. Смерть не делала различий, и было странно видеть, как знаменитое и печально известное смешивается с неизвестным.

Он шел.

И шел.

Он шел по бесконечной, слабо освещенной комнате, должно быть, дни, а может, и недели, скользя между людьми, вокруг людей, всегда двигаясь в одном направлении, надеясь наткнуться на стену. Куда бы он ни шел, мертвые на различных стадиях смешивались. Он думал, что дойдет до того момента, когда встретит только тех, кто был здесь веками или тысячелетиями, и, конечно, он видел их, но всегда были новоприбывшие, вперемешку с этими изношенными выцветшими фигурами.

Однако, как бы далеко он ни забирался, как бы сильно ни кричал, он не встречал никого, похожего на себя: ни шагающего, ни говорящего. Никого с какой-либо целью.

Слабость, охватившая его, когда он впервые попытался отойти от своего первоначального места, не уменьшалась, а, скорее, стало еще сильнее, но он продолжал идти, боясь, что если остановится, то не сможет начать снова. Как ни странно, он не нуждался в пище. Он не испытывал ни голода, ни жажды, ему не хотелось спать. Была только постоянная слабость. И стремление, которое заставляло его двигаться, несмотря ни на что.

В конце концов, он начал замечать разницу в своем окружении. Он не был уверен, когда это началось, но он оказался в месте, где все мертвые стояли и смотрели в одну сторону. У него появилось отчетливое чувство, что он приближается... к чему-то.

Много бесконечных часов спустя он обнаружил, что это было.

Дверь.

Она была закрыта, но казалось, что она вот-вот откроется. Это чувство исходило скорее от него самого, чем от неподвижных зомби вокруг, но тем не менее оно было. Он протиснулся между стоящими телами, пытаясь рассмотреть ее поближе. Он обнаружил, что мертвые здесь сильнее, и пройти мимо них труднее. Они не двигались, но у него было ощущение, что они могут.

Что они будут.

Если дверь откроется.

Он был почти у стены, и теперь мог видеть дверь более отчетливо. У нее не было ручки, и своей плоской металлической поверхностью она напоминал вход в лифт, хотя и не было центральной разделительной линии. Петли заподлицо на левой стороне указывали, что она распахивается, а не скользит. Он поймал себя на том, что размышляет о том, как долго эти люди стояли перед дверью. Дни? Недели? Месяцы? Годы? Десятилетия? Столетия? Он не мог представить себя, стоящим там, как и другие, ожидая, когда откроется дверь. Движение все еще отнимало у него последние силы - если бы он не заставлял себя идти дальше, каждый шаг был бы последним. Он боялся, что если будет стоять на одном месте, то останется там навсегда. Даже сейчас перспектива остановиться и отдохнуть наполняла его приятным предвкушением, почти страстным желанием.

Нет.

Он рванулся вперед, решив открыть дверь, хотя понятия не имел, как это сделать, и, посмотрев направо, увидел первого знакомого мертвеца, которого он действительно знал.

Свою бабушку.

Внезапно дверь открылась.

И сразу начала закрываться.

Там было место только для одного, и, раздумывая и двигаясь так быстро, как только мог, он оттолкнул бабушку в сторону и протиснулся в сужающийся проем, прежде чем дверь полностью закрылась.

Он должен был чувствовать себя виноватым, но не чувствовал. Он ощутил, что другие тоже пытаются войти, хотя, сколько именно, сказать не мог, потому что дверь за ним закрылась с громким металлическим лязгом.

Если она будет пошустрее, то, может быть, в следующий раз бабушка сможет войти.

Но когда будет следующий раз? Как долго ей придется ждать? Как долго она уже ждала? Пятнадцать лет? Двадцать?

Он выбросил эту мысль из головы и огляделся, пытаясь понять, где находится. Это была другая комната - его босые ноги стояли на полу, а высоко над ним был потолок - но здесь вместо людей были машины. Похоже, он находился на какой-то фабрике, хотя понятия не имел, что она производит и производит ли вообще.

Он чувствовал себя сильнее, чем в той первой комнате, более бодрым и энергичным, чем когда он только прибыл сюда, как будто приложенное усилие для прохода, само стремление что-то делать дало ему силу. Он прошел через Дарвиновскую полосу препятствий, где только те, кто был достаточно мотивирован, преодолевали ее, а все остальные оставались позади... что бы?

Разрушиться? Постепенно исчезнуть?

Он не знал.

Перед ним бежал ленточный конвейер. Он подошел к нему, обрадованный этой новой легкостью передвижений. Ожидая увидеть какой-нибудь товар, он с удивлением обнаружил, что лента пуста. Нет, не совсем... Из дальнего конца машины появилось что-то похожее на большую бежевую тряпку, впрочем, когда предмет приблизился, он увидел, что это была пара небрежно сшитых коротких штанов.

Машина остановилась.

В комнате вдруг стало гораздо тише.

Он поднял плохо сшитые брюки. Очевидно, они предназначались ему, и, после недолгого колебания, он надел их. Одна нога была короче другой, и они слишком туго обхватывали талию, но так хорошо не быть полностью голым. Он почувствовал себя лучше и огляделся, пытаясь сориентироваться, пытаясь понять, что происходит. Как и прежде, комната была огромной, и единственной видимой стеной или дверью была та, через которую он только что вошел. Машины были большими, но стояли далеко друг от друга, и в них, казалось, было что-то странное. Импульсивно он протянул руку и коснулся ленты конвейера...

и почувствовал волосы.

Он с отвращением отдернул руку. Присмотревшись к черной ленте, он увидел, что то, что он принял за резину, действительно было волосами. Из любопытства он потрогал металлическую часть под ремнем. Как он и подозревал, это был не металл. На ощупь он больше походил на гипс. Он подумал о древних людях, мимо которых проходил в соседней комнате, о тех, чья манекенова кожа была похожа на глину.

Он понял, что эти машины были сделаны из поврежденных тел мертвецов.

Боковым зрением он уловил движение справа и, вовремя обернувшись, увидел пожилую женщину, убегающую и исчезающую за большим элементом оборудования, похожим на доменную печь. Он не успел разглядеть ее лица, но заметил, что у нее всколоченные седые волосы, и обратил внимание, что, хотя она и обнажена внизу, сверху была одета в плохо сидящую блузку из материала, похожего на его брюки.

Он побежал за женщиной, но к тому времени, когда он достиг того места, где видел ее в последний раз, она исчезла. И снова ему показалось, что он совсем один на этой бесконечной фабрике. Продолжая искать ее, он подумал, что это может быть еще одним испытанием, что, возможно, есть комната за этой, и первый, кто достигнет ее... и что? Можно будет продолжить?

Это имело такой же смысл, как и все остальное.

Решив, что именно он сможет выбраться отсюда, он попытался сообразить, в каком направлении ему следует двигаться. Комната, казалось, простиралась перед ним бесконечно, с этими, беспорядочно расположенными, массивными частями промышленного оборудования. Единственной неподвижной точкой была дверь позади него. Он оглянулся, отметил ее как ориентир, затем двинулся вперед, удаляясь от нее, насколько это было возможно, по прямой линии.

Он снова увидел женщину, далеко справа, нырнувшую за прямоугольную машину, увенчанную несколькими токарными станками. Примерно через час, еще дальше, он увидел стоявшего на вершине одной из машин азиата, примерно его возраста, что-то кричащего себе под нос на незнакомом языке, явно пытающегося найти способ разобрать ее на части. Он подумал, не окликнуть ли его, но какой в этом смысл? Ни один из них не сможет понять другого, и, в конце концов, они, вероятно, соперники, соревнующиеся друг с другом, чтобы выбраться из этой комнаты.

Не без некоторого волнения, но он оставил азиата позади. Что, если другой комнаты нет, что, если это она и есть, что, если ему суждено остаться здесь навсегда и он оставляет единственную возможность для общения?

Потом он вернется и найдет этого человека. И женщину. И всех остальных, кто еще может здесь быть.

Но это было не так, разве только ему будет нечем заняться.

Новая энергия, которую он ощущал с тех пор, как вошел в дверь, стала сильнее. Он все еще шел по своей почти прямой линии, когда впереди, прямо перед собой, увидел трех человек: двух мужчин и женщину, полностью одетых в деловые костюмы. Они не пытались спрятаться или убежать, а оставались на месте, ожидая его.

"Где они взяли одежду?" - первое, о чем он подумал. Но за этим почти сразу же последовал следующий вопрос: "Кто эти люди?" Потому что, в отличие от всех, кого он видел после смерти, у этих троих была цель. Они ждали не без причины.

Эта причина раскрылась сама, когда он приблизился, и человек справа сказал:

- Мы наблюдали за вами и думаем, что вы будете прекрасным пополнением нашего Совета.

- Совета? - тупо повторил он.

- Пойдемте с нами, - сказала женщина.

Не дожидаясь его ответа, автоматически предположив, что он последует за ними, они повернулись и начали уходить. Он последовал за ними, и они повели его вокруг машины, которая выглядела как модифицированная печь. Здесь находилась лестница, ведущая в отверстие в потолке. Она была почти невидима под любым другим углом и казалась частью печи. Первой поднялась женщина, за ней двое мужчин. Он замыкал шествие. Они вышли в помещение, которое можно было принять за зал заседаний - соответствующего размера, со стенами и углами, а также с полом и потолком. В его центре находился длинный стол, вокруг которого сидели от пятнадцати до двадцати мужчин и женщин, и все они были одеты в деловую одежду.

Трое, которые привели его сюда, заняли свои места за столом, сев на свободные места по обе стороны от седовласого пожилого джентльмена, который, судя по его положению во главе стола, был, очевидно, лидером, председателем.

- Добро пожаловать, - сказал старик.

Он знал, что нет ни рая, ни ада, но думал, что должен быть Бог. Кто-то определенно создал все это. Или люди в зале заседаний могли читать его мысли, или это был вопрос, который все задавали, когда приходили сюда, потому что первое, что сказал ему старик, было:

- Бога нет.

Он не отреагировал, но они вели себя так, как будто он это принял.

- Все здесь мы построили сами, создали из подручных материалов. Это, по общему признанию, каннибализм по своей сути, потому что мы сами - все, с чем нам приходится работать. Но я думаю, вы согласитесь, что те, чьи материалы мы собираем, не только не в состоянии жаловаться, - сказал старик и сухо усмехнулся, - но это единственный возможный способ внести свой вклад в то, что мы пытаемся создать.

- Покажи ему, - настаивала женщина, которая привела его сюда.

Терпеливо улыбаясь, председатель кивнул. Гордо, торжественно, словно раскрывая тайны Вселенной, он наклонился и что-то потянул рядом со стулом. Часть стены отодвинулась в сторону, открыв разделенный телевизионный экран. На левой половине было изображено бесконечное пространство, в котором он изначально очутился. Как бесконечная Терракотовая армия, неподвижные тела стояли по стойке смирно, так далеко, насколько позволяла камера. На правой половине экрана азиат все еще стоял на одной из машин, тщетно пытаясь разобрать ее.

- Вот как мы следили за тобой, - сказала женщина.

- А вот и наше главное достижение, - объявил председатель. - Или прототип.

Он потянул что-то еще под столом, и на противоположной стороне комнаты открылась еще одна секция стены. На экране был ряд домов. Они были не очень велики и не очень профессионально сконструированы. Они напоминали декорации ситкома, внешний вид места жительства главной семьи, как это было задумано кем-то не обладающим ни вкусом, ни художественным чутьем. Он добавил: - Вот здесь мы живем.

- Скоро у нас будет парк, - взволнованно сказала женщина, которая привела его сюда.

- И магазин! - восторженно воскликнула другая женщина, сидевшая дальше за столом.

Поднялся мужчина средних лет с аккуратно подстриженной бородкой. - Я священник. Я могу женить людей!

Другие заговорили все разом, но председатель встал и поднял руку.

- Как видите, мы тут кое-что строим. И мы хотим, чтобы вы были частью этого. Мы хотим, чтобы вы присоединились к Совету.

Он посмотрел на ряд домов. Парк? Магазин? Браки? Он знал, что они пытаются построить. Общество... общество мертвых.

Он перевел взгляд на людей перед собой. Сказать наверняка было невозможно, но он догадался, что все они из двадцатого века. В противном случае, их работа продвинулась бы гораздо дальше. Кроме того, он никого не узнал. Ни одной знаменитости. Альберта Эйнштейна здесь не было. Или Мао Цзэдуна. Или Чарльза Дарвина. Или Наполеона. Или Джона Ф. Кеннеди. Или Гитлера. Они были никто. Среднее звено, а не лидеры.

Неудивительно, что они мыслили так мелко.

Он подумал о людях, которых убил до того, как его застрелили копы, и о тех, кто сидел в его подвале, за что его пытались арестовать, и о тех, о ком они не знали, о тех, кого он убил в других городах под другими личинами. Все они были где-то здесь, в первой комнате или во второй.

Председатель выжидательно улыбнулся.

- И это все, что вы хотите делать? - спросил он. - Строить дома, находить себе пару и притворяться, что все еще живы?

Мысль о таком мире угнетала его: пародия на мир, который они оставили позади, их ничто иное, как бессильные тени жизни живых.

- Какой в этом смысл?

- Мы пытаемся создать жизнь для себя.

Он покачал головой.

- Мы не едим. Мы не спим. Мы не гадим. Мы не трахаемся. Вы называете это жизнью?

- Мы не живем.

- Вот это в точку, - он посмотрел на них, встретившись с ними взглядом. - Вот почему я их ненавижу.

- Кого?

- Живых.

Потрясение на их лицах наполнило его удовлетворением. Он продолжил.

- Если бы вы были честны с собой, если бы у вас хватило смелости, вы бы чувствовали то же самое. Злюсь ли я, ожесточаюсь ли я, ревную ли я? Да! Я не просил об этом, и я не хочу с этим мириться. Я этого не потерплю.

Он стукнул кулаком по столу.

- И никто из нас не должен.

Он переводил взгляд с одного члена совета на другого.

- Нам нужна армия. Нам не нужно создавать свой собственный мир из... старых тел или костей, или херни, которую вы тут используете. Мы должны захватить их мир. Это был наш мир. На самом деле, это был наш первый мир. Мы должны вернуть его. Мой отец знал Дугласа Макартура[39], и знаете, что сказал ему генерал? "Никогда не отступай и не сдавайся, бери, что можешь, и делай это своим". Мой старик был никем, рядовым, но он последовал этому совету и чего-то достиг в этой жизни. Так же, как и генерал.

- Более того, - продолжил он. - Они оба где-то здесь. Мы могли бы их использовать.

Председатель прочистил горло.

- Я не думаю...

- Ваши дома выглядят дерьмово, - перебил он. - И у вас будет магазин? У вас будет парк? Да вы могли бы жить в замке Херста[40]. Или в пентхаусе в Нью-Йорке. Или где угодно. Мы все могли бы.

Он поднял сжатый кулак.

- Нам просто нужно взять то, что мы хотим. У живых.

- Мы не знаем, где они находятся. Мы даже не знаем, где мы находимся!

- Мы это выясним. Мы добрались сюда, не так ли? Мы выбрались из той комнаты, где оказались после смерти. Вы, ребята, построили эту фабрику, это общество. Сейчас настало время, чтобы сделать следующий шаг.

Он видел страх в их глазах, и ему это нравилось.

Он помнил, каково это - быть застреленным, помнил выражение удовлетворения на лице того жирного ублюдка, который выбил пистолет из его руки, и больше всего на свете хотел мести. Он подумал о том, как Уитни Хьюстон выбивает дерьмо из Ричарда Никсона. Если бы они могли обуздать этот гнев - вернуться в комнату и собрать тех, кто был наполнен такой яростью, - они могли бы собрать боевую силу, которую было бы невозможно остановить, состоящую из солдат, которых нельзя было убить, потому что они уже мертвы.

Он улыбнулся про себя. У живых не будет ни единого шанса. Они были в меньшинстве, миллиарды к одному, и как только они умрут, они автоматически войдут в состав противника. Это был идеальный план.

Члены Совета склонили друг к другу головы, перешептываясь, совещаясь, и наконец председатель встал, откашлявшись.

- Мне очень жаль. Думаю, мы совершили ошибку, пригласив вас сюда. Мы бы хотели, чтобы вы ушли.

- Заткнись, мать твою.

Старик был застигнут врасплох.

- Прошу прощения?

- Ты слышал, что я сказал.

Он пересек комнату, схватил председателя за шиворот, швырнул его на пол и занял место во главе стола. Двое членов Совета встали со своих стульев, чтобы помочь старику, но он остановил их, подняв руку.

- Не трогайте его. Он может остаться или уйти, но теперь я главный, я командую.

Он оглядел сидящих за столом, не хочет ли кто-нибудь бросить ему вызов, но никто не смотрел ему в глаза.

Он глубоко вздохнул, чувствуя себя хорошо.

Так что, возможно, не было ни бога, ни дьявола.

Пока.

Но будет.

Он улыбнулся про себя.

О да, так и будет.

Ⓒ My Father Knew Douglas MacArthur by Bentley Little, 2013

Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2019