Рассказы

Конец света, каким мы его знаем

Между тысяча триста сорок седьмым и тысяча четыреста пятидесятым годом от Рождества Христова бубонная чума бесчинствовала в Европе, уничтожив около семидесяти пяти миллионов человек. Чуму, получившую название Черная Смерть из-за черных пузырьков, которые вздувались на коже зараженного, вызывала бактерия, известная теперь как Yersinia pestis. Европейцы тех времен, не имевшие микроскопов и не знавшие, как распространяется инфекция, приписывали свои беды действию гнева Господня. Повсюду бродили флагелланты, надеявшиеся утишить Его ярость. «Они умирали сотнями, днем и ночью, — сообщает нам Агноло ди Тура. — Я собственными руками похоронил пятерых своих детей… умерло столько, что все верили — настал конец света».

В наши дни население Европы составляет приблизительно семьсот двадцать девять миллионов человек.

По вечерам Уайндэм любит, сидя на крыльце, выпивать. Он любит джин, но пьет что угодно. Он не привередлив. В последнее время он наблюдает за тем, как темнеет, — я хочу сказать, по-настоящему ведет наблюдения, а не сидит просто так, — и пришел к выводу, что общепринятое клише неверно: ночь не опускается. То, что происходит, гораздо сложнее.

Впрочем, он не абсолютно уверен в точности своих наблюдений.

Лето сейчас в разгаре, и Уайндэм часто приступает к выпивке часа в два-три пополудни, так что к тому времени, когда солнце садится, около девяти вечера, он уже как следует набирается. Тем не менее ему все равно кажется, что ночь, наоборот, поднимается, собираясь сначала в чернильные лужицы под деревьями, словно просачиваясь из неких подземных резервуаров, а затем растекаясь к границам двора и вверх, к пока еще светлому небу. И только в самом конце что-то падает — чернота глубинного космоса, как он предполагает, разворачивается свитком где-то высоко над землей. Оба полотнища темноты встречаются примерно посередине, и вот вам и ночь.

Правда, это довольно эфемерная теория.

Кстати, крыльцо это чужое, да и, если на то пошло, выпивка тоже, хотя, насколько понимает Уайндэм, все теперь принадлежит ему.

Действие в историях о конце света обычно разворачивается по одному из двух сценариев.

В первом конец света происходит в результате природного катаклизма — беспрецедентного либо беспрецедентно масштабного. Лидирует в списке причин всемирный потоп — сам Господь, как нам говорят, питает к нему слабость, — хотя и у чумы разного вида имеются сторонники. Популярен также новый ледниковый период, равно как и тотальная засуха.

Во втором варианте катастрофу провоцируют безответственные представители человечества. Чаще всего какие-нибудь чокнутые ученые или коррумпированные чиновники. Начинается обмен межконтинентальными баллистическими ракетами, хотя сценарий обычно подгоняется под текущую геополитическую обстановку.

Не стесняйтесь комбинировать и подбирать.

Желает кто-нибудь генетически модифицированный вирус гриппа? Или таяние ледяных шапок на полюсах?

В тот день, когда мир кончился, Уайндэм даже не понял, что это и есть конец света, во всяком случае, понял не сразу. Лично для него в тот период жизни практически каждый день походил на конец света. И вовсе не вследствие какого-нибудь биохимического дисбаланса, а вследствие его работы на Объединенную службу доставки, в которой он на тот день, когда настал конец света, проработал шестнадцать лет, сначала в качестве грузчика, потом в сортировочном отделе и под конец в вожделенной должности водителя-экспедитора с полагающейся коричневой униформой и прочим. К тому времени компания стала открытым акционерным обществом, и он тоже прикупил ее акций. Деньги получались неплохие, на самом деле очень даже хорошие. И дело было не только в деньгах — он любил свою работу.

Но все равно начало каждого проклятого дня походило на катастрофу. Попробуйте каждое утро вставать в четыре — и сами поймете.

Вот как начинался его день.

В четыре утра звонил будильник, старомодный будильник, который он каждый вечер самолично заводил. (Радио выводило его из себя, пока он не выпьет утренний кофе.) Он всегда тотчас же затыкал его, не желая будить жену. Принимал душ в отдельной ванной комнате (опять-таки потому что не хотел тревожить жену, ее звали Энн), наливал в термос кофе, съедал что-нибудь неполезное — бублик или пирожное, — стоя над раковиной. К тому моменту уже было 4.20, 4.25, если он замешкался.

Затем он совершал нечто парадоксальное: возвращался в спальню и будил жену, которую всеми силами старался не потревожить предыдущие двадцать минут.

— Удачного тебе дня, — всегда произносил Уайндэм.

И его жена тоже всегда отзывалась одинаково. Она утыкалась лицом в подушку и улыбалась. «Уг-ху», — выдыхала она, и обычно это было такое уютное, любящее, свернутое калачиком «уг-ху» раннего утра, что ради него стоило каждый проклятый день подниматься ровно в четыре.

Уайндэм узнал о Всемирном торговом центре — еще не о конце света, хотя Уайндэму тогда показалось, что дело обстоит именно так, — от одной своей клиентки.

Клиентка, ее звали Моника, была из числа постоянных. Эта баба была помешана на канале «Магазин на диване». И еще она была объемистая. Женщина того сорта, о каких люди говорят: «Она такая добросердечная» или «У нее такое приятное лицо». И она действительно была добросердечная, по крайней мере Уайндэм считал ее таковой. Поэтому он огорчился, когда она открыла ему дверь вся в слезах.

— Что случилось? — спросил он.

Моника покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Она жестом пригласила его войти. Уайндэм, нарушая разом приблизительно пятьдесят правил ОСД, шагнул в дом вслед за ней. В доме пахло сосисками и цветочным освежителем воздуха. И повсюду было это дерьмо из «Магазина на диване». То есть решительно повсюду.

Уайндэм не обратил на это внимания. Взгляд его был прикован к телевизору. На экране авиалайнер врезался во Всемирный торговый центр. А он стоял и наблюдал это с трех-четырех разных ракурсов, прежде чем заметил логотип «Магазина на диване» в правом нижнем углу экрана.

И вот тогда он пришел к выводу, что это, должно быть, конец света. Он не мог представить, чтобы «Магазин на диване» прервал трансляцию своих обычных программ ради чего-то менее значительного.

Мусульманские экстремисты, которые направляли самолеты на Всемирный торговый центр, на Пентагон и в твердую почву ничем не примечательного поля в Пенсильвании, твердо верили, как нам говорят, в свое немедленное вознесение в райские кущи.

Их было девятнадцать.

У каждого из них было имя.

Жена Уайндэма была любительница чтения. Ей нравилось читать в постели. Прежде чем лечь спать, она отмечала место в книжке закладкой, которую Уайндэм как-то подарил ей на день рождения: картонная закладка с узкой ленточкой на конце. На закладке была изображена радуга, выгнувшаяся высоко над горами, покрытыми белыми шапками. «Улыбайся, — было написано на закладке, — Господь любит тебя».

Сам Уайндэм не слишком много читал, однако, если бы он взял книгу, которую читала жена в день конца света, ее первые страницы показались бы ему любопытными. В первой же главе книги Бог возносил всех истинных христиан на небеса. Включая истинных христиан, которые управляли в тот миг автомобилями, поездами и самолетами, в результате чего погибло бесчисленное множество народу и частной собственности был нанесен значительный ущерб. Если бы Уайндэм прочитал ту книгу, он вспомнил бы о наклейке на бамперах, какую иногда замечал с высоты сиденья своего грузовика Службы доставки. «Внимание, — было написано на наклейке. — В случае вознесения живьем транспортное средство останется без управления!» Каждый раз, замечая эту наклейку, Уайндэм представлял, как сталкиваются машины, самолеты падают с неба, пациентов бросают на операционных столах, — на самом деле все очень даже похоже на сюжет книги, которую читала жена.

Уайндэм ходил в церковь каждое воскресенье, но никак не мог отделаться от мыслей, что будет с бесчисленными миллионами тех, кто не является истинными христианами отказавшись от этого права по собственному желанию или родившись, в силу географического произвола, где-нибудь в Индонезии. Что, если они будут переходить улицу перед одной из таких машин, думал он, или начнут поливать газон, который вот-вот пропашет носом падающий самолет?

Однако на чем мы остановились?

В тот день, когда настал конец света, Уайндэм не сразу понял, что именно произошло. Будильник прозвенел точно так же, как всегда, и он приступил к обычным процедурам. Душ в отдельной ванной, кофе в термос, завтрак над раковиной (на этот раз шоколадный пончик, немного зачерствевший). После этого он направился в спальню, чтобы попрощаться с женой.

— Удачного тебе дня, — произнес он, как произносил обычно, и, склонившись ниже, легонько потряс ее: не настолько сильно, чтобы по-настоящему разбудить, только чтобы она шевельнулась. За шестнадцать лет отправления этого ритуала, за вычетом государственных праздников и двух недель оплачиваемого отпуска летом, Уайндэм здорово в нем поднаторел. Ему почти каждый раз удавалось заставить ее шевельнуться и при этом не разбудить до конца.

Так что сказать, что он сильно удивился, когда жена не уткнулась лицом в подушку и не улыбнулась, значит не сказать ничего. На самом деле он был ошарашен. К тому же наблюдалась и еще одна странность: она и «уг-xу» не произнесла. Ни своего обычного изумительного утреннего, разомлевшего в теплой постели «уг-ху», ни более редкого насморочного, но все равно знакомого «уг-xу», означавшего «я простужена, и у меня болит голова».

Вообще никакого «уг-ху».

Кондиционер, отработав положенный цикл, отключился. И тут Уайндэм ощутил странный запах, приглушенную органическую вонь, похожую на скисшее молоко или на запах немытых ног.

Стоя в темноте, Уайндэм начал испытывать крайне неприятное чувство. Это было не то скверное ощущение, какое он пережил в гостиной Моники, наблюдая, как самолет снова и снова вонзается во Всемирный торговый центр. То было мощное, но в целом лишенное личностных переживаний чувство, я говорю «в целом», потому что у Уайндэма имелся некий троюродный брат, который работал в компании «Кантор Фицджеральд». (Брата звали Крисом, и раз в год Уайндэму приходилось выискивать его адрес в записной книжке, когда он отправлял поздравления по случаю дня его ангела.) А вот скверное ощущение, какое он начал испытывать, когда его жена не произнесла в ответ «уг-ху», было не только мощным, но еще и личностным.

Встревоженный, Уайндэм протянул руку и коснулся лица жены. Это было все равно что касаться женщины из воска, безжизненной и холодной, и именно в этот миг — именно в этот — Уайндэм осознал, что мир кончился.

Все остальное было уже просто детали.

Если не считать чокнутых ученых и коррумпированных бюрократов, все персонажи из историй о конце света обычно принадлежат к одному из трех типов.

Первый тип — это суровый индивидуалист. Вам он знаком: уверенный в себе, лишенный предрассудков одиночка, который знает, как применять огнестрельное оружие и как принимать роды. В конце истории такие одиночки успевают далеко продвинуться по пути Возрождения Западной цивилизации, хотя обычно они достаточно умны, чтобы при этом отказаться от пороков Старого мира.

Второй тип — постапокалиптический бандит. Подобные персонажи часто сбиваются в шайки и выступают против суровых индивидуалистов. Если вам больше по вкусу кинематографические воплощения сказок о конце света, то вы легко опознаете героев второго типа по их пристрастию к облегающей одежде, панковским гребням и вычурным автомобилям. В отличие от суровых индивидуалистов, постапокалиптические бандиты обожают пороки Старого мира, хотя их вполне удовлетворяют и нынешние безграничные возможности насиловать и грабить.

Третий тип персонажей — столь же прекрасно знакомый, хотя и менее распространенный, нежели первые два, — пресыщенный циник. Как и Уайндэм, такие типы слишком много пьют, но, в отличие от Уайндэма, они сильно страдают от внутренней опустошенности. Уайндэм, разумеется, тоже страдает, но от чего бы он ни страдал, можно с уверенностью сказать, что это не внутренняя опустошенность.

Впрочем, мы обсуждали детали.

Уайндэм сделал все, что делают люди, обнаружив, что кто-то из их близких умер. Он поднял трубку и набрал 911. Однако, судя по всему, что-то случилось с линией — на другом конце провода никто не ответил. Уайндэм глубоко вдохнул, перешел в кухню и попытался дозвониться с параллельного аппарата. И снова ничего не получилось.

Причина, разумеется, заключалась в том, что наступил конец света, и все те люди, в чьи обязанности входило отвечать на звонки, были мертвы. Если вам так будет легче, попытайтесь представить, что их смело приливной волной — именно это случилось с тремя тысячами пакистанцев во время шторма в шестидесятом. (То есть вы, конечно, понимаете, что, строго говоря, с операторами, которые должны были ответить на вызов Уайндэма, произошло не совсем то, но самое важное здесь, что в один миг они были живы, а в следующий — уже мертвы. Как и жена Уайндэма.)

Уайндэм оставил телефон в покое.

Он вернулся в спальню. Минут пятнадцать неумело делал жене искусственное дыхание рот в рот, потом отказался к от этой попытки. Пошел в спальню дочери (ей было двенадцать, ее звали Эллен). Обнаружил, что она лежит на спине, рот у нее чуть приоткрыт. Он протянул руку, чтобы разбудить ее, — Уайндэм собирался сказать ей о том, что случилось ужасное, что ее мама умерла, — однако обнаружил, что ужасное случилось и с ней тоже. На самом деле тот же самый кошмар.

Уайндэм ударился в панику.

Он выбежал на улицу, где на горизонте уже разливался алый свет зари. У соседей работала автоматическая система полива, разбрызгиватели пофыркивали в тишине, и когда Уайндэм помчался через их лужайку, он ощутил у себя на лице брызги, похожие на прикосновение прохладных рук. Потом, продрогший, он стоял на соседском крыльце, колотя в дверь обеими руками, крича что-то.

Прошло какое-то время — он не знал, сколько, — и его охватило жуткое спокойствие. Не было слышно ни звука, если не считать шума разбрызгивателей, из которых в свете уличных фонарей на углу вздымались сверкающие арки водяной пыли.

И тут ему было видение. Никогда еще он не испытывал ничего, столь похожего на божественное откровение. В своем прозрении он видел дома предместья, безмолвно вытянувшиеся перед ним. Видел безмолвные спальни. В них видел свернувшихся под простынями людей, тоже безмолвных, которые уже никогда не проснутся.

Уайндэм с трудом сглотнул.

После чего сделал нечто такое, о чем и помыслить не мог какие-то двадцать минут назад. Он наклонился, выудил ключ из тайника между кирпичами и отпер дверь соседского дома.

Соседская кошка прошмыгнула мимо него, жалобно мяукая. Уайндэм уже было наклонился, чтобы ее перехватить, но тут ощутил запах, тот самый неприятный, слабый органический запах. И вовсе не скисшего молока. И не грязных ног. Гораздо худший: испачканных пеленок или забившегося унитаза.

Уайндэм выпрямился, позабыв о кошке.

— Герм?! — позвал он, — Робин?!

Ответа не последовало.

В доме Уайндэм снял трубку телефона и снова набрал 911. Он долго вслушивался в гудки, затем, не удосужившись положить трубку на место, уронил телефон на пол. Прошел через безмолвный дом, хлопая рукой по выключателям. У двери в спальню он заколебался. Запах — теперь безошибочно узнававшийся как смешанная вонь мочи и фекалий, неизбежная, когда все мышцы тела разом расслабляются, — здесь ощущался сильнее. Когда он снова заговорил, на самом деле зашептал:

— Герм?! Робин?! — Он уже не ожидал услышать ответ.

Уайндэм включил свет. Силуэты Робин и Герма вырисовывались в постели, недвижимые. Подойдя ближе, Уайндэм уставился на них. У него перед глазами вихрем замелькали картинки, на которых Герм и Робин жарили что-то на гриле по случаю вечеринки в их квартале и работали в своем огороде. Особенно им удавались помидоры, Робин и Герму. Жена Уайндэма очень любила их помидоры.

Что-то сдавило Уайндэму горло.

И тогда он на какое-то время выпал из реальности.

Мир затянула серая пелена.

Когда Уайндэм пришел в себя, оказалось, что он стоит в гостиной перед телевизором Герма и Робин. Он включил его и принялся переключать каналы, но нигде ничего не было. Буквально ничего. Мерцающие черно-белые точки, и все. Семьдесят пять каналов помех. По собственному опыту Уайндэм знал, что любой мало-мальский конец света всегда транслируется по телевизору. Тот факт, что сейчас по телевизору его не показывают, вынуждал предположить, что конец света действительно наступил.

Если на то пошло, это просто заблуждение, будто значимыми и зримыми человеческие переживания делает телевидение, идет ли речь о конце света или о чем-то ином.

Можно было бы расспросить на этот предмет жителей Помпеи, если бы почти все они не погибли при извержении вулкана в семьдесят девятом году новой эры, почти за два тысячелетия до изобретения телевизора. Когда Везувий извергся и лава с ревом стекала по его склонам со скоростью четыре мили в минуту, погибли около шестнадцати тысяч жителей. По какому-то жуткому геологическому выверту, некоторые из них — во всяком случае, их оболочки — законсервировались, застыли внутри форм из вулканической пыли. Руки простерты в мольбе о милосердии, лица искажены ужасом.

В наши дни их можно увидеть за деньги.

Вот, кстати, один из самых любимых моих сценариев конца света: нашествие плотоядных растений.

Уайндэм сел в свою машину и поехал искать помощь — функционирующий телефон, телевизор или способного оказать содействие прохожего. Вместо того он обнаружил другие нефункционирующие телефоны и телевизоры. И, конечно же, других нефункционирующих людей, много, хотя отыскать их было не так просто, как вы могли бы подумать. Они не валялись на улицах, не сидели мертвыми за рулем автомобилей в гигантской транспортной пробке, хотя Уайндэм предположил, что в Европе дело обстоит приблизительно так, поскольку там катастрофа — в чем бы она ни заключалась — разразилась как раз в утренний час пик.

Однако в Новом Свете она застигла большую часть населения дома в постелях, и в результате дороги были непривычно пусты.

В растерянности — на самом деле в глубоком шоке — Уайндэм поехал на работу. К запаху он уже притерпелся, и вид мертвой ночной смены — мужчин и женщин, с некоторыми из которых он был знаком шестнадцать лет, — не сильно его потряс. Что его потрясло по-настоящему, так это многочисленные коробки, разбросанные по сортировочному залу: его вдруг остро пронзила мысль, что ни одна из них не будет доставлена по адресу. Так что Уайндэм сам загрузил свою машину и выехал на маршрут. Он не совсем понимал, для чего это делает, может быть, потому, что в одном из виденных им фильмов некий постапокалиптический бродяга находит в груде мусора форму почтовой службы США и принимается за Возрождение Западной цивилизации (с отказом от пороков Старого мира), развозя почту по адресам. Однако Уайндэм очень скоро осознал тщетность своей попытки.

Он бросил это занятие, когда обнаружил, что даже Моника — или, как он часто именовал ее про себя, Леди Телешопинг — вышла из посылочного бизнеса. Уайндэм нашел ее лежащей лицом вниз на полу кухни, в руке она сжимала расколовшуюся кофейную чашку. После смерти у нее не осталось ни милого лица, ни добросердечности. Зато от нее исходил тот же назойливый тошнотворный запах. Несмотря на это, Уайндэм долго стоял и смотрел на нее. Казалось, он никак не может отвести взгляд.

Когда же он наконец отвел взгляд, то вернулся обратно в гостиную, где однажды наблюдал, как гибнет три тысячи человек разом, и распаковал посылку. Если говорить о нарушении правил Объединенной службы доставки, то гостиная Леди Телешопинг представляла собой постапокалиптическую зону, диктующую собственные законы.

Уайндэм разорвал оберточную бумагу и бросил на пол. Открыл коробку. Внутри он обнаружил завернутого для безопасности в три слоя пупырчатого полиэтилена фарфорового Элвиса Пресли.

Элвис Пресли, король рок-н-ролла, умер в августе 1977-го, заседая в уборной. Вскрытие показало, что он употребил впечатляющий коктейль из выписанных ему лекарств, включая кодеин, этинамат, метаквалон и разнообразные барбитураты. Врачи также обнаружили в его венах следы валиума, демерола и других препаратов.

Некоторое время Уайндэм тешил себя иллюзией, что конец света является локальным феноменом. Он сел в свой грузовик, припаркованный у дома Леди Телешопинг, и стал ждать спасения: звука сирен, приближающихся вертолетов, чего-нибудь еще. Он заснул, сжимая в руках фарфоровую статуэтку Элвиса. Проснулся на закате, тело затекло от спанья в машине. Он обнаружил собаку, рыщущую вокруг дома.

Очевидно, спасения не предвидится.

Уайндэм шуганул пса и осторожно поставил Элвиса на подъездную дорожку. После чего уехал, направляясь прочь из города. Время от времени он останавливался, каждый раз получая подтверждение тому, что понял в тот миг, когда коснулся лица мертвой жены: он переживает конец света. Он не нашел ничего, кроме нефункционирующих телефонов, нефункционирующих телевизоров и нефункционирующих людей. По дороге он прослушал множество нефункционирующих радиостанций.

Вам, как и Уайндэму, должно быть, интересно, что же за катастрофа приключилась со всеми вокруг. Может быть, вам даже любопытно, почему сам Уайндэм остался при этом в живых.

В историях о конце света, как правило, уделяется много внимания подобным моментам, однако любопытство Уайндэма так и не будет удовлетворено. Как, к сожалению, и ваше.

Всякое бывает.

В конце концов, это же конец света.

Динозавры, к примеру, так никогда и не узнали, какая причина вызвала их гибель.

Однако что касается этого вопроса, большинство ученых сходятся во мнении, будто динозавров постигла печальная судьба после того, как астероид в девять миль шириной пропахал Землю южнее полуострова Юкатан, вызвав гигантское цунами, ураганы, повсеместные лесные пожары и всплеск вулканической активности. Кратер остался до сих пор — сто двадцать миль в ширину и миля в глубину, — а вот динозавры, заодно с семьюдесятью пятью процентами других видов, обитавших тогда на Земле, исчезли. Одни погибли при столкновении, испепелились при взрыве. Те, кто пережил изначальный катаклизм, вскоре погибли из-за кислотных дождей, отравивших все воды, и пылевой завесы, из-за которой на планету опустилась многолетняя ядерная зима.

Но самое неприятное, что это столкновение с астероидом было лишь самым масштабным в серии массовых уничтожений; все они записаны в летописи окаменелостей с периодом приблизительно в тридцать миллионов лет. Некоторые ученые связывают этот интервал с периодичностью прохождения нашей Солнечной системы через галактическую равнину, когда из кометного облака Оорта за Плутоном вырываются миллионы комет, дождем падая на Землю. Эта теория, все еще спорная, получила название гипотезы Шивы, в честь индусского бога разрушения.

Жители Лиссабона оценили бы подобную аллюзию первого ноября тысяча семьсот пятьдесят пятого года, когда город потрясло землетрясение в восемь с половиной баллов по шкале Рихтера. Подземные толчки разрушили более двенадцати тысяч домов, а вызванный землетрясением пожар бушевал шесть дней.

Погибли более шестидесяти тысяч человек.

Это событие вдохновило Вольтера на написание «Кандида», в котором доктор Панглосс заверяет нас, что мы живем в лучшем из миров.

Уайндэм мог бы заправить свой грузовик. Вдоль шоссе почти на каждом перекрестке попадались заправочные станции, и уж они-то прекрасно функционировали. Только он не удосужился.

Когда в машине закончился бензин, он просто притормозил у обочины, спрыгнул на землю и пошел через поля пешком. Когда начало темнеть — он тогда еще не приступил к изучению процесса наступления ночи, — он нашел пристанище в ближайшем доме.

Это было милое местечко, двухэтажный кирпичный дом стоял чуть в стороне от проселочной дороги, по которой он в тот момент шел. Перед домом росли раскидистые деревья. Позади тенистая лужайка тянулась до самого леса из тех, какие вы видели по телевизору, но никогда — в настоящей жизни: громадные старые деревья с протянувшимися меж них широкими, усыпанными листвой аллеями. Жене очень понравилось бы здесь, поэтому он пожалел, что пришлось разбить окно кирпичом, чтобы попасть внутрь. Но иного выхода не было: на дворе стоял конец света, а ему было негде ночевать. Что же еще оставалось делать?

Уайндэм не собирался оставаться здесь надолго, но когда на следующее утро проснулся, то не смог придумать, чем ему теперь заняться. В спальне наверху он обнаружил двух нефункционирующих пожилых людей и попытался сделать для них то, что не сделал для своей жены и дочери: взяв из гаража лопату, он принялся копать во дворе яму. Прошел примерно час, на руках вздулись и тут же полопались мозоли. Мышцы — ослабевшие за столько лет сидения за баранкой почтового грузовика — взбунтовались.

Он немного передохнул, после чего погрузил стариков в машину, которую обнаружил в гараже, тускло-голубой семейный фургон «вольво» с пробегом в 37 312 миль на счетчике. Он провез их милю-другую по дороге, выгрузил и положил бок о бок посреди березовой рощицы. Он хотел сказать над ними несколько слов — жена одобрила бы это, — но не смог придумать ничего подходящего к случаю, так что в итоге махнул рукой и поехал обратно к дому.

Толку от такой церемонии все равно не было бы: хотя Уайндэм не мог этого знать, пожилые супруги были иудеями. Согласно той вере, какую исповедовали Уайндэм с женой, они все равно были обречены вечно гореть в аду. Супруги принадлежали к иммигрантам в первом поколении, почти все члены их семей давно уже сгорели в печах Дахау и Бухенвальда.

Так что в адском пламени пожилые супруги не обнаружили бы ничего принципиально нового.

В продолжение темы пожаров: двадцать пятого марта в городе Нью-Йорке сгорела фабрика «Трайангл шёт уэйст». Погибли сто сорок шесть работников. Большинство из них могли бы спастись, вот только хозяева фабрики заперли входные двери, опасаясь воровства.

Рим тоже горел. Говорят, что Нерон при этом музицировал.

Вернувшись в дом, Уайндэм помылся и смешал себе коктейль из того, что нашел в баре на кухне. Раньше, до конца света, он особенно не увлекался выпивкой, но сейчас не видел причин, почему бы не попробовать. Его опыт увенчался таким успехом, что он принялся просиживать на крыльце целые вечера, потягивая джин и наблюдая за небосклоном. Как-то ночью ему показалось, что он заметил самолет: высоко над головой промелькнули по дуге огоньки. Позже, протрезвев, он пришел к выводу, что это, скорее всего, был спутник, который все еще наматывал витки вокруг планеты, обеспечивая телеметрической связью молчащие радиостанции и покинутые командные пункты.

Дня через два вырубилось электричество. А еще через несколько дней у Уайндэма вышло спиртное. Усевшись в «вольво», он отправился на поиски ближайшего города. Персонажи в историях о конце света используют авто двух типов: пресыщенные снобы тяготеют к тому, чтобы ездить на мощных спортивных автомобилях, частенько гоняя на них вдоль побережья Австралии, потому что ради чего еще стоит жить; все прочие ездят на подержанных джипах. С 1991 года, с войны в Персидском заливе, за время которой погибли двадцать три тысячи человек, по большей части иракские новобранцы, убитые умными американскими бомбами, особым спросом пользуются армейские внедорожники. Уайндэм же выяснил, что «вольво» как нельзя лучше соответствует его нуждам.

Никто в него не стрелял.

На него не нападала свора диких псов.

Город он обнаружил в пятнадцати минутах езды по шоссе. Следы мародеров отсутствовали. Все, кто мог бы мародерствовать, были мертвы, так всегда бывает при конце света.

По дороге Уайндэм миновал магазин спортивных товаров, но не остановился, чтобы запастись оружием и спасательными средствами. Он проехал множество ничьих автомобилей, но не остановился, чтобы слить из них бензин. Становился он перед винным магазином, где разбил камнем витрину и вынес оттуда несколько ящиков джина, виски и водки. Еще он заехал в продуктовый магазин, где обнаружил гниющие трупы ночной смены, лежавшие рядом с тележками товаров, которые так и не были выставлены на прилавки. Зажимая нос платком, Уайндэм загрузился тоником и разнообразными сортами содовой. Еще он набрал консервов, хотя не ощущал насущной необходимости запасаться впрок. Питьевую воду в бутылках он проигнорировал.

Зато в книжном отделе прихватил справочник бармена.

В некоторых историях о конце света повествуется о двух переживших Апокалипсис существах, мужского и женского пола. Эти двое выживших берут на себя дело восстановления народонаселения Земли, являющееся частью большой программы Возрождения Западной цивилизации без пороков Старого мира. Имена героев искусно замалчиваются до самого конца истории, когда неизбежно выясняется, что зовут их Адам и Ева.

По правде говоря, почти все истории о конце света на определенной стадии являются историями об Адаме и Еве. Наверное, именно поэтому они пользуются такой популярностью. Если уж говорить начистоту, должен признаться, что в периоды упадка собственной сексуальной жизни — и, увы, периодов этих было куда больше, чем хотелось бы признать, — я часто находил эти фантазии о постапокалиптических Адаме и Еве странно утешительными. Если ты единственный оставшийся в живых мужчина, то, по моему мнению, это значительно снижает вероятность отказа. И почти на нет сводит всяческие треволнения, связанные с самим процессом.

В данной истории тоже имеется женщина.

Не теряйте надежду.

К моменту ее появления Уайндэм успел прожить в кирпичном доме почти две недели. Он спит в спальне пожилой четы, и спит очень хорошо, хотя, возможно, причиной тому джин. Иногда по утрам он вскакивает, не понимая, где он, где его жена и как он попал в незнакомое место. В некоторые утра он просыпается с уверенностью, что вся предыдущая жизнь ему приснилось и эта спальня всегда принадлежала ему.

Но в один из дней он просыпается рано, в серой предрассветной мгле. Кто-то ходит внизу. Уайндэм заинтригован, но не испуган. Он не жалеет, что не остановился у магазина спортивных товаров и не взял ружье. Уайндэм ни разу в жизни не стрелял из ружья. Если бы он застрелил кого-нибудь — даже какого-нибудь постапокалиптического панка со склонностью к каннибализму, — то его самого хватил бы удар.

Уайндэм не старается скрыть свое присутствие в доме, когда спускается в гостиную. Там женщина. Она совсем недурна, эта женщина: стриженая блондинка, несколько изможденная, но молодая, лет двадцати пяти, самое большее тридцати. С виду она не слишком чистая, да и пахнет соответственно, но и сам Уайндэм в последнее время не уделяет большого внимания личной гигиене. Кто он такой, чтобы ее судить?

— Я искала, где бы переночевать, — объясняет женщина.

— Наверху есть еще одна спальня, — отвечает ей Уайндэм.

На следующее утро — на самом деле почти в полдень, но Уайндэм пристрастился спать допоздна — они вместе завтракают: бисквиты для женщины, миска хлопьев для Уайндэма.

Обмениваются впечатлениями, однако нас это не касается. Это конец света, и женщина знает о том, как такое случилось, не больше, чем знает Уайндэм или кто-нибудь еще. Хотя говорит в основном она. Уайндэм никогда не был особенно разговорчив, даже в лучшие времена.

Он не просит ее остаться. Он не просит ее уйти.

Не просит ее вообще ни о чем.

И так целыми днями.

Иногда секс как таковой сам является причиной конца света.

На самом деле, если вы позволите мне еще раз привести в пример Адама и Еву, секс и смерть связаны с концом света с тех самых времен, ну то есть с рождения мира. Ева, хотя ее предупреждали, что так делать не надо, вкушает плод древа познания Добра и Зла и сознает, что нага, а значит, является существом сексуальным. После чего она знакомит с этой доктриной Адама, дав ему откусить от плода.

Господь наказывает Адама и Еву за ослушание, выставив их из рая и призвав в мир смерть. Вот вам и первый Апокалипсис: Эрос и Танатос, слитые воедино, и все это вина Евы.

Неудивительно, что феминистки не особо жалуют эту историю. Если вдуматься, она выставляет женскую сексуальность в весьма неприглядном виде.

Может быть, это совпадение, но в одной из самых любимых моих историй речь идет о неких астронавтах, которых затянуло во временную петлю. Когда же они возвращаются, то оказывается, что все мужчины вымерли. Тем временем женщины научились прекрасно справляться со всем самостоятельно. Им больше не требуются мужчины, чтобы воспроизводить род, и они основали общество, которое прекрасно функционирует и без мужчин, на самом деле куда лучше, чем когда-либо функционировали наши смешанные двуполые сообщества.

Но остаются ли вернувшиеся астронавты не у дел?

Ничего подобного. Они же, в конце концов, мужчины, и ими движет необходимость сексуального доминирования. Она, как говорится, генетически закодирована, так что уже скоро они пытаются обратить этот Эдем в очередной падший мир. Во всем виновата сексуальность, напористая мужская сексуальность. Иными словами, секс, который больше похож на изнасилование, чем на секс.

И уж точно никак не связан с любовью.

Что, если вдуматься, выставляет мужскую сексуальность в весьма неприглядном виде.

Полагаю, чем больше мы меняемся, тем больше остаемся неизменными.

Так вот, Уайндэм.

Уайндэм выходит на крыльцо около трех. Выносит содовую. Выносит джин. Вот что его занимает теперь. Он не знает, где женщина, он все равно не испытывает по её поводу никаких сильных чувств.

Он сидит так несколько часов. Уайндэм не знает, сколько сейчас времени, но воздух подергивается той характерной дымкой, обозначающей приближение сумерек. Темнота начинает собираться в лужицы под деревьями, кузнечики стрекочут громче, и все вокруг такое мирное, что на мгновение Уайндэм почти забывает про конец света.

Тут входная дверь хлопает за спиной женщины. Уайндэм сразу же видит, что она что-то сделала с собой, хотя и не может сказать наверняка, что именно: это та магия, догадывается он, какой владеют женщины. Владела ею и его жена. На его вкус, она всегда выглядела хорошо, но по временам просто сногсшибательно. Пудра, немного румян. Губная помада. Ну, вы знаете.

И он оценивает ее старания. Честное слово. Даже произносит что-то одобрительное. Она привлекательная женщина. И неглупая к тому же.

Только правда состоит в том, что ему это неинтересно.

Она присаживается рядом с ним и принимается без умолку болтать. Хотя она выбирает другие слова, но говорит она о восстановлении народонаселения Земли и Возрождении Западной цивилизации. Она говорит о долге. Говорит о нем, потому что именно об этом полагается говорить в подобные времена. Но в основе ее речей лежит секс. А еще глубже — чувство одиночества, и он ощущает к ней сочувствие, честное слово. Спустя некоторое время она дотрагивается до Уайндэма, но он пуст. С тем же успехом он мог бы быть мертв.

— Что с тобой? — спрашивает она.

Уайндэм не знает, как ей ответить. Он не знает, как объяснить ей, что конец света вовсе не эта чепуха. Конец света — это что-то совсем иное, только он не может подобрать слов.

Кстати, еще раз о жене Уайндэма.

У нее на ночном столике была еще одна книга. Ее она читала не каждый вечер, только по воскресеньям. Но за неделю до конца света она читала историю Иова.

Вы ведь помните эту историю?

Началась она так: Господь и Сатана — то есть враг рода человеческого, наверное, это более подходящий перевод — заключают пари. Они хотят выяснить, сколько дерьма сможет выхлебать самый верный слуга Господа, прежде чем откажется от своей веры. Имя слуги было Иов. Итак, они заключают пари, и Господь принимается скармливать Иову дерьмо. Забирает у него богатства, забирает у него скот, забирает у него здоровье. Лишает его всех друзей. И так далее, и тому подобное. Под конец — и эта часть всегда обескураживала Уайндэма — Господь забирает у Иова детей.

Позвольте уточнить: в данном контексте «забирает» значит «убивает».

Вы следите за ходом моих мыслей? Кракатау — вулканический островок, который некогда существовал между Явой и Суматрой. Двадцать седьмого августа 1883 года вулкан Кракатау извергся, выбросив пепел на пятьдесят миль вверх и изрыгнув пять кубических миль расплавленной скальной породы. Толчок ощущался на расстоянии три тысячи миль. Извержение спровоцировало волну цунами сто двадцать футов высотой. Представьте, как вся эта вода обрушивается на жалкие деревеньки, расположенные по берегам Явы и Суматры.

Тридцать тысяч человек погибли.

И у каждого из них было имя.

Дети Иова. Мертвы. Как и тридцать тысяч неведомых яванцев.

А что же Иов? Он продолжает разгребать дерьмо. Он не отрекается от Господа. Он держится своей веры. И вот он вознагражден: Господь возвращает ему все богатства, весь скот. Господь исцеляет его и посылает ему друзей. Господь возмещает ему детей. Обратите внимание: выбор слов чрезвычайно важен в историях о конце света.

Я сказал «возмещает», а не «возвращает».

А прежние дети? Они мертвы, ушли, не функционируют, навсегда стерты с лица Земли, как и динозавры, как двенадцать миллионов лишних людей, превращенных нацистами в пепел, как пятьсот тысяч истребленных в Руанде, миллион семьсот тысяч, уничтоженных в Камбодже, и шестьдесят миллионов, павших жертвами работорговли.

Этот Господь такой шутник.

Такой весельчак.

Вот что такое конец света, хочет сказать Уайндэм. Все остальное просто детали.

К этому моменту женщина (Хотите, чтобы у нее было имя? Она заслуживает имени, вам так не кажется?) начинает тихонько плакать. Уайндэм поднимается и идет в темную кухню за вторым стаканом. Потом снова выходит на крыльцо и смешивает джин с тоником. Он садится рядом с ней и втискивает ей в руку холодный стакан. Это все, на что он способен.

— Вот, — говорит он. — Выпей. Это помогает.