Рассказы

1

Подгоняемый мерзким жалящим дождем, он торопливо пересек стоянку и вошел в двери мемориальной больницы Марбери. Правой рукой он прижимал к себе темно-коричневый портфель, в котором лежала история жизни монстра.

Стряхнув с плаща брызги воды, он, оставляя на нефритово-зеленом линолеуме мокрые следы, направился к центральному справочному посту и сидевшей за ним медсестре. Он узнал миссис Кертис. Пожелав ему доброго утра, она выдвинула ящик и достала оттуда его бейджик.

— Дождливый денек, — отметила она, наблюдая поверх сдвинутых на кончик носа очков, как он записывается в журнал. — Много кто из врачей подзаработает на такой погоде.

— Вот уж точно. — Он уронил на страницу несколько капель и попытался вытереть их, прежде чем они впитались в бумагу.

Уверенным, остроконечным почерком он вывел: «Доктор Джек Шеннон», затем — дату и время: «16/10, 10:57 утра», а после — свое местоназначение: «8-ой этаж». Он пробежался взглядом по другим именам в списке и заметил, что общественный защитник мистер Фостер еще не пришел. Как же поступить: подождать в фойе или отправиться наверх в одиночку? Он решил подождать. Для спешки не было никаких причин.

— Загружены сегодня по полной? — спросила миссис Кертис. Ее голос ясно давал понять, что она уже в курсе.

«Конечно в курсе», — подумал Джек.

В курсе, вероятно, был весь персонал больницы, и, естественно, миссис Кертис, торчавшая на справочном посту на протяжении тех шести лет, что он сюда ходит, не могла не знать. Газеты и телевидение раструбили об этом деле на весь белый свет.

— Нет, — сказал он. — Всего одно посещение.

— Ясно.

Ожидая продолжения, медсестра притворялась, будто смотрит на разыгравшуюся за панорамным окном непогоду. Там были серое небо и серый дождь — и складывалось впечатление, что обступавший мемориальную больницу лес тоже сменил все свои цвета на разнообразные оттенки серого. Примерно в четырех милях к западу лежал город Бирмингем. Его укрывали мрачные облака, тайком прокравшиеся в долину и надолго там обосновавшиеся. Алабамская осень в своем худшем проявлении — до того влажная и густая, что отдается ломотой в костях. Всего три дня назад воздух сделался для обслуживающего персонала таким холодным, что пришлось отключить кондиционеры. Те оставались выключенными, и старая больница, построенная из красного кирпича и серого камня в 1947 году, удерживала в своих стенах тепло и сырость, источала их затхлым дыханием, что призрачно веяло по коридорам.

— Ну, — произнесла наконец миссис Кертис и жилистым пальцем подтолкнула очки к переносице, — полагаю, вам доводилось видать и похуже.

Джек не ответил. Он крепко сомневался, что ему хоть раз доводилось видеть нечто худшее. Собственно, он был совершенно уверен, что не доводилось. Пожелав миссис Кертис хорошего дня, Джек прошел в уголок ожидания, располагавшийся напротив панорамного окна и серого пейзажа за ним. Он нашел оставленную кем-то газету и, сняв мокрый плащ, устроился на стуле, намереваясь скоротать немного времени: ему не хотелось подниматься на восьмой этаж без общественного защитника.

И на первой же странице он увидел это — фотографию дома Клаузенов и статью под заголовком: «Подростка задержали за жуткое тройное убийство». Джек разглядывал фотографию, а рядом стучался в окно дождь. Обычный пригородный дом белого цвета; парадное крылечко с тремя каменными ступеньками, во дворе — аккуратно подстриженный газон и навес для автомобилей. По сути, ничего примечательного — просто один из сотен и сотен домов, натыканных в том районе города. Он походил на дом, в котором вполне могли проводиться рекламные вечеринки фирмы «Тапперуэр» где на небольшой, но содержащей все необходимое кухне выпекались торты; где каждую субботу народ собирался у домашнего телевизора для просмотра футбольных матчей; где все соседи друг друга знали и было очень приятно жить. Дом выглядел обычно и совершенно по-американски, за исключением одной особенности — решеток на окнах.

Разумеется, многие люди купили себе такие кованые решетки и поставили их на окна и двери. К сожалению, это стало частью современной цивилизации… Но эти решетки кое-чем отличались от других. Они стояли с внутренней стороны окон, а не с внешней. Казалось, они предназначались, чтобы удерживать что-то внутри, а не предохранять от вторжения извне. Кроме странного расположения решеток, дом Клаузенов не был ни особо привлекательным, ни отталкивающим. Просто был и все.

История продолжалась на второй странице, там же размещались фотографии жертв: зернистый свадебный снимок мистера и миссис Клаузен и фото маленькой девочки-четвероклассницы.

«Слава богу, здесь нет фотографий, сделанных внутри дома после убийства», — подумал Джек. Ему и так было уже весьма непросто сохранять профессиональное самообладание.

Он отложил газету в сторону. В статье не было ничего нового, а Джек мог при желании восстановить в памяти каждую деталь. Самое главное лежало у него в портфеле; остальное же, о чем ему хотелось узнать, скрывалось в голове паренька с восьмого этажа.

Джек прислушался к ритму больницы — ненавязчивый «дзинь-дон» сигнальных звонков, звучавших из системы внутренней связи и предварявших просьбы к различным докторам; тихие напряженные разговоры других людей, сидевших в уголке ожидания, — друзей и родственников пациентов; скрип медсестринской обуви по линолеуму; непрестанный лязг открывавшихся и закрывавшихся лифтовых дверей. От входа для неотложных случаев на западной стороне больницы, долетел вой сирены скорой помощи. Мимо проскрипела кресло-каталка — чернокожая медсестра толкала в сторону лифтов беременную темноволосую женщину; их путь лежал в родильное отделение на втором этаже. Два строгих доктора в белых халатах беседовали с пожилым человеком, на чьем посеревшем лице отражались горе и страдание. Все люди вошли в лифт, и цифры на табло двинулись вверх.

«Вот они, повседневные узоры жизни и смерти во всем их разнообразии», — рассеянно подумал Джек.

Больница казалась самостоятельной вселенной, под завязку набитой небольшими комедиями и трагедиями; этакой обителью чудес и тайн — начиная с морга в холодном подвале и заканчивая широкими коридорами восьмого этажа, где, точно тигры в клетках, содержались душевнобольные пациенты.

Он бросил взгляд на свои часы. Одиннадцать-тринадцать. Фостер опаздывал, что было для него несвойс…

— Доктор Шеннон?

Джек поднял взгляд. Рядом с его стулом стояла высокая рыжеволосая женщина. Капли дождя усеивали ее плащ и сбегали со сложенного зонта.

— Да, — ответил он.

— Я — Кей Дуглас, из управления общественного защитника. — Она протянула руку, и он, поднявшись, пожал ее. Хватка женщины была крепкой, всецело деловой и непродолжительной. — Мистер Фостер не смог сегодня прийти.

— Хм, мне казалось, мы с ним обо всем договорились.

— Так и есть. Но у мистера Фостера возникли другие дела. Я буду вместо него.

Джек кивнул.

— Понятно.

Он и в самом деле все понимал. У Боба Фостера имелись политические амбиции. Прямая связь с делом вроде этого, со всей сопутствующей оглаской, не пошла бы карьере Фостера на пользу. Разумеется, он должен был отправить вместо себя помощника.

— Меня все устраивает, — сказал Джек. — Вы уже отметились?

— Да. Может, пойдем?

Не дожидаясь его согласия, она отвернулась и целенаправленной походкой двинулась к лифтам. Джек шел за ней следом, отстав на несколько шагов.

Они оказались в одной кабине с молодой, румяной парочкой и стройной чернокожей медсестрой; парочка покинула кабину на втором этаже, а медсестра — на четвертом. И тогда Джек спросил:

— Вы с ним еще не встречались?

— Пока что нет. А вы?

Он помотал головой. Лифт, скрипя древними шестеренками, продолжал ползти наверх. Бледно-зеленые глаза женщины следили за движением цифр над дверью.

— Значит мистер Фостер решил, что это дело пахнет жареным, да? — спросил Джек.

Она не ответила.

— Я его не виню. Прокуратура старается придать подобного рода делам как можно более широкую огласку.

— Доктор Шеннон, — сказала она и бросила на Джека быстрый, пронизывающий взгляд, — не думаю, что подобные дела возникали когда-либо прежде. И я искренне надеюсь, больше не возникнут.

Лифт слегка вздрогнул и, замедлив ход, достиг последнего этажа. Двери с грохотом разъехались, и перед людьми предстало психиатрическое отделение мемориальной больницы Марбери.

2

— Салют, доки! — выкрикнула шагавшая к ним по коридору седовласая женщина, одетая в светло-голубую сорочку, кроссовки «Адидас» и головную повязку. Ее лицо представляло собой сплошное переплетение морщин, а губы, походившие на куски резины, покрывал толстый слой алой помады. — Пришел меня проведать?

— Не сегодня, Марджи. Прости.

— Блин! Доки, мне нужен напарник для бриджа! Здесь наверху одни психи! — Марджи смерила Кей Дуглас долгим тяжелым взглядом. — А это кто? Твоя девушка?

— Нет. Просто… друг, — сказал он, не желая вдаваться в подробности.

— Рыжие волосы на голове — еще не значит, что они рыжие и на киске, — возвестила Марджи, и лицо Кей залила схожая с упомянутым оттенком краска.

Издавая горлом низкое похрюкивание, к ним приблизился тощий безупречно одетый (костюм в тонкую полоску, белоснежная рубашка и галстук) пожилой человек.

— Завязывай с этим дерьмом, Риттер! — потребовала Марджи. — Здесь никому не охота слушать твой закос под аллигатора!

С обоих концов коридора подтягивались и другие люди. Кей сделала шаг назад и услышала, как у нее за спиной с шипением захлопнулись двери лифта. Глянув через плечо, она заметила, что на этом этаже отсутствует кнопка вызова лифта — вместо нее имелось отверстие для ключа.

— Вот ты и попалась! — сказала ей Марджи, криво усмехнувшись. — Так же как мы!

— Никто не говорил, что утром у нас намечается парад! — прогремел могучий голос. — А ну живо дайте доку Шеннону вдохнуть свежего воздуха!

В сторону Джека и Кей двигалась рослая чернокожая медсестра с седыми волосами, необхватной талией и ногами, похожими на темные бревна. Риттер встретил медсестру еще одним гортанным похрюкиванием, напоминавшим любовный клич аллигатора, а затем послушно отошел.

— Доки пришел ко мне в гости, Розали! — запричитала Марджи. — Не нужно грубить!

— Он здесь не для того, чтобы проведывать кого-то из нашего отделения, — сообщила чернокожая медсестра — обладательница серых глаз и грубого квадратного лица. — У него есть и другие дела.

— Что еще за другие дела?

— Розали имеет ввиду, что доктор Шеннон идет на встречу с новичком, — сказал сидевший напротив лифта молодой мужчина. — Ну, ты знаешь. С тем чокнутым мудилой.

— Следите за языком, мистер Чемберс, — отрывисто сказала Розали. — Здесь леди.

— Женщины — да. Но насчет леди, я не уверен.

Ему было около тридцати пяти лет; он носил вылинявшие джинсы и синюю клетчатую рубашку с закатанными рукавами. Затянувшись сигаретой, он выпустил в воздух струю дыма.

— Вы — леди, мисс? — спросил он, вперив в Кей глубоко посаженные темно-карие глаза.

Она встретила его буравящий взгляд. У этого человека был ежик каштановых волос и тронутая сединой борода; и он даже мог быть красивым, если бы не костлявое лицо и безумные глаза.

— Меня, бывало, так называли, — ответила она, и голос ее почти не дрожал.

— Да? — плотоядно усмехнулся он. — Что ж… кто-то соврал.

— Проявите-ка немного уважения, мистер Чемберс, — одернула его Розали. Мы ведь хотим вести себя вежливо с нашими посетителями. Все те, кто не заботится о вежливости, могут лишиться своих привилегий на курение. Улавливаете мысль?

Она стояла, уперев руки в огромные бока, и дожидалась ответа.

Несколько секунд он молчал, сидя на стуле у стены и созерцая кончик тлеющей сигареты, затем с неохотой произнес:

— Улавливаю.

— Как ты себя сегодня чувствуешь, Дэйв? — спросил Джек, радуясь разрешению этой маленькой драмы. — Тебя все еще мучают головные боли?

— Угу. Одна жирная черная сука. Сплошная головная боль.

— Хватит. — Теперь Розали говорила тихим голосом, и Джек понял, что медсестра настроена серьезно. — Выбросьте сигарету, мистер Чемберс.

Он, не прекращая ухмыляться, продолжал пускать дым.

— Я сказала: выбросьте сигарету, сэр. Пожалуйста. — Она сделала шаг в его сторону. — Не заставляйте меня просить еще раз.

Сделав последнюю глубокую затяжку, Дэйв Чемберс выпустил дым через ноздри, а затем приоткрыл рот и втянул тлеющий окурок внутрь. У Кей перехватило дыхание, когда горло мужчины дернулось вверх и вниз.

Небольшой завиток дыма проскользнул между губ Дэйва наружу.

— Довольна? — спросил он медсестру.

— Да, благодарю. — Розали мельком глянула на Кей. — Не волнуйтесь, мэм. Дэйв проделывает этот фокус постоянно. Прежде чем проглотить окурок, он тушит его слюной.

— Всяко лучше той муры, которая в этом заведении считается едой, — сказал Дэйв, подтянув колени к груди. На ногах у него были потертые коричневые мокасины и белые носки.

— Думаю, мне бы не помешал стаканчик воды, — сказала Кей и прошла мимо Розали к питьевому фонтанчику. За ней, словно тень, следовала маленькая женщина с оранжевым «птичьим гнездом» на голове — Кей изо всех сил старалась не обращать на нее внимания.

Фостер говорил ей, что психиатрическое отделение мемориальной больницы Марбери — неприятное местечко, переполненное фигурантами дел со всего округа и настолько же недоукомплектованное сотрудниками. Он, однако, выразил уверенность, что она справится с возложенной на нее задачей. В свои двадцать восемь лет, только что окончив юридическую практику в южной Алабаме, Кей было важно вписаться в контору Фостера. Она работал еще только два месяца, и предположила, что это очередное испытание общественных защитников; первое испытание состоялось менее трех недель назад и заключалось в подсчете пулевых отверстий в раздутом от газов трупе, который выудили со дна озера Логан-Мартин.

— Хорошая водичка. Ням-ням, — произнесла ей прямо на ухо женщина с оранжевыми волосами.

Кей поперхнулась, вода хлынула у нее из носу, и она стала судорожно копаться в сумочке, разыскивая платок.

— Доктор Коуторн уже там. — Розали кивнула в сторону белой двери, маячившей в дальнем в конце коридора. С такого расстояния казалось, что дверной проем словно бы парит в воздухе, обрамленный белыми стенами и белым потолком. — Вошел туда минут пятнадцать назад.

— Он уже вытащил мальчика из изолятора? — спросил Джек.

— Сомневаюсь. Он не станет это делать без вас и адвоката. Она ведь адвокат, верно?

— Да.

— Так и подумала. Вылитая адвокат. В общем, вы же знаете доктора Коуторна. Наверное, просто сидит там и думает, думает…

— Мы опаздываем. Лучше нам зайти внутрь.

Марджи схватила Джека за рукав.

— Доки, остерегайся того парня. Я видела его лицо, когда его сюда приволокли. Он выстрелит в тебя лучами из глаз и убьет наповал. Богом клянусь, убьет.

— Буду иметь в виду, спасибо.

Он мягко освободился и наградил Марджи спокойной улыбкой, которая была напрочь фальшивой. Внутренности начали закручиваться в комок, а руки сковало ледяным холодом.

— Что с охраной? — спросил он Розали.

— Гил Мун — у двери. Бобби Крисп — за столом.

— Неплохо.

Он оглянулся, чтобы убедиться, что Кей готова идти. Она вытирала нос платком и пыталась избавиться от маленькой женщины с оранжевыми волосами, которую все звали Котенком. Он направился к двери; сбоку от него шла Розали, а сзади — нагоняла Кей.

— Лучше не суйтесь туда, доктор Шеннон! — предупредил Дэйв Чемберс. — Держитесь подальше от этого чокнутого мудака!

— Прости. Это моя работа, — ответил Джек.

— На хер такую работу, мужик. У тебя только одна жизнь.

Джек ничего не ответил. Он прошел мимо поста медсестер, где несли вахту миссис Мэрион и миссис Стюарт, и проследовал дальше. Ему казалось, что дверь приближается чересчур быстро. В памяти с поразительной ясностью всплывали документы и фотографии, лежавшие в портфеле, — это едва не заставило Джека сбиться с шага. Тем не менее, он был психиатром — весьма неплохим психатром, если судить по его резюме, — и раньше уже много раз работал с душевнобольными преступниками. Это дело не должно вызывать у него беспокойство. Не должно. Определять, в состоянии человек предстать перед судом или нет, являлось частью его работы. В этой обязанности ему всегда много чего не нравилось, но этот случай… Он был другим. Фотографии, сопутствующие делу обстоятельства, заурядный белый дом с решетками на внутренней стороне окон — все совершенно другое. И вызывает чувство глубокой тревоги.

Когда Джек очутился рядом с белой дверью, он еще не был готов войти в нее. Он надавил на торчащую из стены кнопку, и за дверью послышалось жужжание звонка. Сквозь забранное стеклом квадратное окошечко Джек следил за приближением Гила Муна, на ходу снимавшего с колечка на поясе нужный ключ. Гил — коротко остриженный седой мужчина с бочкообразной грудной клеткой и тоскливым, как у собаки, взглядом — кивнул, признав Джека, и вставил ключ в замочную скважину. Одновременно с этим Розали Партэйн вставила ключ во второй замок. Ключи повернулись с похожими на ружейные выстрелы щелчками — такими громкими, что Кей аж подпрыгнула.

«Спокойно! — приказала она себе. — Ты же, вроде, должна быть профессионалом. Ей-богу, лучше тебе им стать!»

Металлическая, отделанная деревом дверь распахнулась, и Гил произнес:

— Доброго утречка, доктор Шеннон. Мы вас заждались.

— Развлекайтесь, — бросила Розали рыжеволосой женщине и, когда Гил захлопнул дверь, снова защелкнула наружный замок.

Санитар запер свою сторону.

— Доктор Коуторн ждет в конференц-зале. Здрасьте, мисс.

— Здравствуйте, — сказала она смущенно.

Вслед за Джеком Шенноном и санитаром она шагала по выложенному зеленым кафелем коридору, вдоль обеих сторон которого располагались запертые двери. С потолка лился резкий свет флуоресцентных ламп, а в конце прохода виднелось одинокое, забранное решеткой окно, выходившее на серый лес. В центральной точке коридора за столом сидел стройный чернокожий юноша, одетый в такую же, как у Гила Муна, белую униформу; он читал журнал «Роллинг Стоун» и слушал через наушники музыку. Но когда Шеннон приблизился, санитар встал. У Бобби Криспа были крупные, слегка выпученные темно-карие глаза, а в правой ноздре поблескивал золотой гвоздик пирсинга.

— Привет, доктор Шеннон, — сказал он и, бросив быстрый взгляд на рыжеволосую женщину, кивнул ей в знак приветствия.

— Доброе утро, Бобби. Как оно?

— Идет своим чередом, — ответил тот, пожав плечами. — Как по мне, так оно просто зависло где-то между червями и ангелами.

— Согласен. У нас все готово?

— Да, сэр. Доктор Коуторн ждет внутри. — Он махнул на закрытую дверь с надписью «Конференц-зал». — Хотите, чтобы Клаузена привели из изолятора?

— Да, было бы неплохо. Ну, пошли, что ли? — Джек двинулся к двери в конференц-зал, открыл ее и придержал для Кей.

Пол внутри помещения покрывал серый ковролин, а стены были обшиты сосновыми панелями. Забранные решетками окна с замутненным стеклом пропускали сумрачный свет, на потолке светились квадраты встроенных флуоресцентных ламп. В комнате стоял один длинный стол с четырьмя стульями: три — на одном краю и один — на другом. На одном из трех отдельно расположенных стульев сидел лысый мужчина с каштановой бородой и в очках в роговой оправе; он листал папку с документами. При виде Кей мужчина поднялся.

— Эм… здравствуйте. Я думал, придет мистер Фостер.

— Это Кей Дуглас, она из конторы Фостера, — объяснил Джек. — Мисс Дуглас, это доктор Эрик Коуторн, глава психиатрических служб.

— Рада познакомиться.

Они обменялись рукопожатиями, и Кей, пристроив в углу свой зонт, сняла мокрый плащ и повесила на торчавший из стены крючок. Под плащом у нее оказались простой черный пиджак в тонкую полоску и юбка.

— Что ж, полагаю, мы можем приступать. — Джек уселся во главе стола, поставил рядом с собой портфель и, щелкнув застежкой, открыл его. — Я попросил привести Клаузена из изолятора. Он доставил хлопот?

— Нет, ничего такого. — Коуторн занял свое место. — С тех пор, как его привезли, он ведет себя спокойно, однако в целях безопасности мы держали его обездвиженным.

— Обездвиженным? — Кей расположилась напротив Коуторна. — Что это значит?

— На него надели смирительную рубашку, — ответил Коуторн. Его бледно-голубые глаза быстро стрельнули в сторону Джека, затем снова посмотрели на женщину. — Это стандартная процедура, когда мы имеем дело с жесток…

— Но вы сказали, что мистер Клаузен вел себя тихо с тех пор, как поступил под вашу опеку. Чем вы объясните применение смирительной рубашки к спокойному пациенту?

— Мисс Дугласс? — Джек вынул из портфеля папку и положил перед собой. — Что вам известно об этом деле? Я знаю, мистер Фостер, скорее всего, проинформировал вас, да и статьи в газетах вы читали. Но приходилось ли вам видеть полицейские фотографии?

— Нет. Мистер Фостер сказал, что ему нужно свежее и беспристрастное мнение.

Джек мрачно улыбнулся.

— Чушь, — сказал он. — Фостер знал, что вы увидите снимки здесь. Наверняка, он знал, что я вам их покажу. Что ж, не стану разочаровывать ни его… ни вас.

Он открыл папку и толкнул ей через стол полдюжины фотографий.

Кей потянулась к ним, и Джек увидел, как ее рука замерла в воздухе. На верхнем снимке была изображена комната с расколотой в щепы мебелью; на стенах виднелись бурые узоры, в которых легко угадывались брызги крови — свидетельство жестокой расправы. Буквы начертанной кровью надписи — «СЛАВА САТАНЕ» — стекали к плинтусу. Рядом с надписью к стене прилипли желтоватые комки… Да она знала, чем это могло быть. Человеческой кожей.

Одним пальцем Кей сдвинула верхнюю фотографию в сторону. Второй снимок загнал ей в горло осколок льда; на нем изображалась груда истерзанных конечностей, сваленных в углу помещения, точно какой-то мусор. Отрубленная нога стояла прислоненной к стене — в точности как только что поставленный ею зонт. Расколотая голова лежала в серой луже мозгов. Пальцы отделенных от тела рук царапали воздух. Вспоротое туловище расплескало все свои секреты.

— Господи, — прошептала она и ощутила во рту горячий привкус желчи.

Затем дверь конференц-зала вновь распахнулась, и мальчик, разорвавший на куски мать, отца и десятилетнюю сестру, шагнул внутрь.

3

Тим Клаузен без колебаний направился к стулу у дальнего края стола. Несмотря на то, что паренек и в самом деле был облачен в смирительную рубашку, по бокам от него шагали Гил Мун и Бобби Крисп. Тим опустился на стул и улыбнулся посетителям; в круглых линзах его очков переливался свет люминесцентных ламп. Улыбка лучилась дружелюбием и не таила в себе даже намека на угрозу.

— Привет, — сказал он.

— Здравствуй, Тим, — отозвался доктор Коуторн. — Позволь представить тебе доктора Джека Шеннона и мисс Кей Дуглас. Они здесь, чтобы побеседовать с тобой.

— Ну а зачем же еще? Рад познакомиться.

Кей все еще не пришла в себя после увиденного на фотографиях. Она не могла заставить себя взглянуть на третий снимок и обнаружила, что ей почти так же тяжело смотреть в лицо этому мальчику. Прочитав материалы дела, она изучила характеристику Тимоти Клаузена и знала, что ему недавно исполнилось семнадцать лет — тем не менее, сочетание кошмарных фотографий и блаженной улыбки на лице Тима оказалось для Кей почти непереносимым. Отпихнув снимки прочь, она сидела, крепко сцепив руки на коленях, и проклинала Фостера за то, что он так плохо ее подготовил.

«Это второе испытание, — поняла Кей. — Он хочет понять, из чего я сделана — из льда или дерьма. Чтоб его!»

— Мне нравятся ваши волосы, — сказал ей Тим Клаузен. — Приятный цвет.

— Спасибо, — выдавила она из себя, ерзая на стуле.

У паренька были черные, спокойные глаза — два уголька на бледном, тут и там отмеченном угревой сыпью лице. Светло-каштановые волосы были обрезаны почти до самой кожи, а под глазами залегли фиолетовые тени — свидетельство то ли усталости, то ли безумия.

Джек тоже рассматривал Тима Клаузена. Паренек был мал для своих лет, и его голова имела странную форму — черепная коробка выглядела слегка вздувшейся. Казалось, Тим держал шею в постоянном напряжении — словно боялся не совладать с весом головы. Подросток по очереди посмотрел на каждого из присутствующих долгим, оценивающим взглядом. Он не моргал.

— Можете оставить его с нами, — сказал Коуторн, и оба санитара вышли из конференц-зала, закрыв за собой дверь. — Тим, как ты себя сегодня чувствуешь?

Улыбка паренька сделалась шире.

— Почти свободным.

— Я имею ввиду, физически. Что-нибудь ноет или болит? Какие-нибудь недомогания?

— Нет, сэр. Мое самочувствие просто прекрасно.

— Хорошо. — Минуту он просматривал свои записи. — Тебе известно, почему ты здесь?

— Конечно.

Пауза.

— Не хочешь нам рассказать?

— Нет, — ответил он. — Я устал отвечать на вопросы, доктор Коуторн. Но был бы не прочь сам задать несколько. Можно?

— Какие именно вопросы?

Внимание Тима переключилось на Кей.

— Хочу получше узнать этих людей. Сначала леди. Кто вы?

Она бросила взгляд на Коуторна, и доктор кивнул в знак согласия. Джек собрал фотографии и теперь изучал их — при этом внимательно слушая.

— Как сказал доктор Коуторн, меня зовут Кей Дуглас. Я из управления общественных защитников и буду представлять твои интере…

— Нет-нет! — прервал ее Тим; на его лице было написано нетерпение. — Кто вы? Ну, например… Вы замужем? Разведены? Есть ли у вас дети? Какую религию вы исповедуете? Какой ваш любимый цвет?

— Эм… ну… нет, я не замужем.

«Хотя и разведена». — Но Кей не собиралась об этом рассказывать.

— Детей нет. Я…

«Это просто нелепо! — подумала она. — С какой стати я должна делиться подробностями личной жизни с этим мальчишкой?»

Он ждал продолжения, не сводя с женщины бесстрастного взгляда.

— Я католичка, — продолжила она. — Думаю, мой любимый цвет — зеленый.

— Парень есть? Живете одна?

— Боюсь, я не понимаю, какое это имеет отношение…

— Отвечать на вопросы — невеселое занятие, правда? — спросил Тим. — Совсем невеселое. Что ж, если вы хотите задать мне свои вопросы, вам сначала придется ответить на мои. Полагаю, вы живете одна. Скорее всего, встречаетесь с парой мужчин. Возможно, даже спите с ними.

Кей не смогла совладать со своим румянцем, и Тим рассмеялся.

— Я прав, да? Так и знал! Вы хорошая католичка или плохая?

— Тим? — Голос Коуторна звучал вежливо, но твердо. — Мне кажется, ты слегка перегибаешь палку. Все мы хотим разобраться с этим как можно скорее, так ведь?

— Теперь вы. — Тим оставил слова Коуторна без внимания; его глаза нацелились на Джека. — Какая у вас история?

Джек отложил в сторону фотографию, на которой были запечатлены кровавые картины, намалеванные пальцами на кухонных стенах дома Клаузенов.

— Я женат уже четырнадцать лет, у нас с женой двое сыновей, я методист, а мой любимый цвет — темно-синий. У меня нет любовницы, я фанат баскетбола и люблю китайскую кухню. Что-нибудь еще?

Тим задумался.

— Да. Вы верите в Бога?

— Верю… Верю что, есть некое высшее существо. Да. А как насчет тебя?

— О, в высшее существо я верю. Это само собой. Вам нравится вкус крови?

Джек постарался, чтобы на его лице не проступило никаких эмоций.

— Не особо.

— А вот моему высшему существу — нравится, — произнес Тим. — Оно просто обожает этот вкус.

Он несколько раз подался вперед и назад, шурша тканью смирительной рубашки. Тяжелая голова раскачивалась на тонюсенькой шейке.

— Ладно… Просто хотелось понять, что из себя представляют мои дознаватели. Спрашивайте.

— Можно я? — попросил Джек, и Коуторн жестом предложил ему приступать. — Тим, я пытаюсь определить (при поддержке мисс Дуглас и управления общественных защитников) твое психическое состояние ночью двенадцатого октября, между десятью и одиннадцатью часами. Ты знаешь, о каком происшествии я говорю?

Тим хранил молчание, таращась в одного из матовых окон. Затем сказал:

— Конечно. Именно той ночью они и пришли. Навели беспорядок, а потом смылись.

— В своих показаниях лейтенанту Маркусу из полицейского управления Бирмингема, ты сообщил, что «они» пришли в дом твоих родителей и что «они»… — Он разыскал в портфеле фотокопию показаний и зачитал нужный отрывок: — Цитирую: «они устроили разгром. Я никак не смог бы их остановить, даже если бы захотел. А я не хотел. Они пришли, устроили разгром, а затем, закончив, отправились домой, а я вызвал полицию — потому что знал: кто-то услышал вопли». Конец цитаты. Все верно, Тим?

— Похоже на то. — Он продолжал пялиться в одну точку, что находилась на оконном стекле сразу за плечом Джека. Голос парнишки звучал глухо.

— Не мог бы ты сказать мне, кого имел в виду, говоря «они»?

Тим снова заерзал, и смирительная рубашка зашуршала о спинку стула. Капли дождя россыпью барабанили в окно. Кей чувствовала, как у нее в груди колотится сердце, и с силой прижимала ладони к поверхности стола.

— Моих друзей, — тихо произнес Тим. — Моих лучших друзей.

— Ясно. — На самом деле это было не так, но, по крайней мере, они чуть-чуть продвинулись вперед. — Сможешь назвать мне их имена?

— Имена… — повторил Тим. — Скорее всего, вам не удастся их произнести.

— В таком случае произнеси их для меня.

— Моим друзьям не нравиться, когда их имена становятся известны кому ни попадя. По крайней мере, настоящие имена. Я придумал им прозвища: Адольф, Лягушонок и Мамаша. Мои лучшие друзья.

На минуту сделалось тихо. Коуторн шуршал своими записями, а Джек разглядывал потолок и обдумывал следующий вопрос. Кей его опередила:

— Кто они? То есть… откуда они пришли?

Тим снова улыбнулся, словно был доволен этим вопросом.

— Из ада, — сказал он. — Именно там они и живут.

— Я так понимаю, под Адольфом, — произнес Джек, подбирая слова, — ты подразумеваешь Гитлера. Верно?

— Это я его так зову. Однако он не Гитлер. Он гораздо древнее. Хотя однажды он отвел меня в место, где были ограды и колючая проволока и где трупы швыряли в жерла печей. В воздухе витал запах жареной плоти — как во время барбекю на Четвертое июля. — Тим зажмурился за круглыми линзами своих очков. — Понимаете, он провел для меня экскурсию. Там повсюду были немецкие солдаты, в точности как на старых фотографиях, и печные трубы, из которых валил коричневый, пахший палеными волосами дым. Сладкий аромат. Еще там были те, кто играл на скрипке, и те, кто копал могилы. Адольф говорит по-немецки, поэтому я дал ему такое имя.

Джек взглянул на одну из фотографий. На ней были изображены кресты свастики, начертанные кровью на стене; под ними лежало выпотрошенное туловище маленькой девочки. Он чувствовал себя так, словно пот выступал на внутренней стороне кожи — внешняя при этом оставалась холодной и липкой. Каким-то образом — без какого-либо оружия или инструментов, которые полиция смогла бы установить, — мальчик, сидевший сейчас у дальнего края стола, покромсал своих родителей и сестренку на куски. Просто разорвал их в клочья и в разгуле жестокости швырнул ошметки на стены, затем расписал стены надписями «СЛАВА САТАНЕ», свастиками, странными звериными мордами и непристойностями на дюжине разных языков — все свежей кровью и содержимым внутренних органов. Но чем же он воспользовался, чтобы расчленить родных? Человеческие руки, естественно, не обладали такой силой. На трупах обнаружили следы глубоких укусов и оставленные когтями отметины. Глаза были вырваны, зубы — выбиты из раззявленных ртов, уши и носы — отгрызены.

Это было самым ужасным проявлением первобытной жестокости из когда-либо виденных Джеком. Но что-то продолжало стучаться в стены разума. Мысль о тех выведенных пальцем непристойностях — на немецком, датском, итальянском, французском, греческом, испанском и еще на шести языках, включая арабский. Согласно школьным документам, у Тима была тройка с минусом по латинскому языку. Вот оно. Так откуда же взялись те языки?

— Кто научил тебя греческому, Тим? — спросил Джек.

Паренек открыл глаза.

— Я не знаю греческого. Лягушонок знает.

— Лягушонок… Ладно. Расскажи мне о Лягушонке.

— Он… мерзкий. Похож на лягушку. Ему тоже нравиться прыгать. — Тим наклонился вперед, словно собирался поделиться секретом, и, хотя он сидел от Кей более чем в шести футах, она поймала себя на том, что отшатнулась назад на три или четыре дюйма. — Лягушонок очень умный. Возможно, умнее всех. И он везде бывал. Во всех уголках мира. Он знает все известные вам языки и, вероятно, кое-какие, о которых вы даже не слышали. — Он откинулся на спинку стула и гордо улыбнулся. — Лягушонок крутой.

Джек вынул из кармана рубашки ручку «Флэйр» и в верхней части полицейского отчета написал: «АДОЛЬФ» и «ЛЯГУШОНОК». Затем стрелкой соединил имена со словом «они». Он чувствовал, что подросток наблюдает за ним.

— Как ты познакомился со своими друзьями, Тим?

— Я их позвал, и они пришли.

— Позвал? Как?

— Мне помогли книги. Книги заклинаний.

Джек задумчиво кивнул. «Книгами заклинаний» было собрание демонологических трактатов в мягкой обложке, которые полиция обнаружила на полке в комнате Тима. Это были изодранные, старые издания, купленные, по словам паренька, на блошиных рынках и гаражных распродажах; самая новая из них получила знак защиты авторских прав еще в семидесятых. Они ни в коем случае не относились к «запрещенной» литературе, а, скорее всего, к разновидности тех книг, которые торчат во вращающихся аптечных стеллажах и которые наворачивали до покупки не одну сотню кругов.

— В общем, Адольф и Лягушонок — демоны, я прав?

— Полагаю, это лишь одно из их названий. Есть и другие.

— Можешь нам сказать, когда именно ты впервые их вызвал?

— Конечно. Около двух лет назад. Приблизительно. Поначалу у меня не очень хорошо получалось. Они не придут пока ты по-настоящему этого не захочешь, и нужно в точности, вплоть до последней буквы, следовать указаниям. Если допустить хоть малейшую ошибку, ничего не получится. Я, наверное, проделал это раз сто, прежде чем явилась Мамаша. Она была первой.

— Она? — спросил Джек. — Адольф и Лягушонок — мужского пола, а Мамаша — женского?

— О да. У нее есть сиськи. — Тим стрельнул глазами в сторону Кей, затем снова посмотрел на Джека. — Мамаше известно все. Она научила меня всему, что касается секса. — Еще один вороватый взгляд на Кей. — Например, как девушки одеваются, когда хотят, чтобы их изнасиловали. Мамаша сказала: они все этого хотят. Она водила меня в разные места и показывала всякое. Например, одно местечко, где жирный парень отводил мальчиков к себе домой. После того, как он с ними заканчивал, он их освобождал, потому что они исчерпывали себя. Затем складывал их в мусорные мешки и закапывал в подвале, точно пиратский клад.

— Освобождал их? — переспросил Джек; во рту у него сильно пересохло. — Хочешь сказать…

— Освобождал пацанов от их бренных тел. С помощью мясницкого ножа. Таким образом их души могли отправиться в ад.

Он посмотрел на Кей, которой не удавалось сдержать внутреннюю дрожь. Она кляла Боба Фостера на чем свет стоит.

«Галлюцинации», — написал Джек. А затем добавил: «Фиксация на демонологии и аде». «Причина?»

— Чуть раньше, когда доктор Коуторн поинтересовался твоим самочувствием, ты ответил, что ощущаешь себя «почти свободным»? Не мог бы ты объяснить свои слова?

— Ага. Я почти свободен. Часть моей души уже в аду. Я отказался от нее той ночью, когда… ну вы знаете. Это было испытание. Оно ждет каждого. И я прошел его. Но мне предстоит еще одно. Полагаю, своего рода вступительный экзамен.

— И тогда в аду окажется вся твоя душа целиком?

— Точно. Понимаете, в народе бытует неверное представление об аде. Это не то, что люди себе представляют. Там… уютно. Ад мало чем отличается от этого места. Ну, разве что, там безопаснее и ты находишься под защитой. Я наведывался туда и познакомился с Сатаной. На нем была школьная куртка, и он сказал, что хочет помочь мне научиться играть в футбол, и сказал, что всегда будет выбирать меня первым, когда дело дойдет до отбора игроков в команды. Он сказал, что станет мне… как старший брат, и все, что от меня требуется — это любить его. — Он мигнул за своими круглыми очками. — Любовь слишком тяжела здесь. В аду любить легче: там никто не орет на тебя и не требует быть идеальным. Ад — это место без стен. — Он снова принялся раскачиваться, и ткань смирительной рубашки издала скрипящий звук. — Это убивает меня… Весь этот бред о том, что рок-н-ролл — это музыка Сатаны. Ему нравится Бетховен; он слушает его снова и снова на большом «гетто бластере». И у него самые добрые глаза, которые вам когда-либо доводилось видеть, и приятнейший голос. Знаете, что он сказал? Что ему страшно жаль, что новая жизнь приходит в этот мир. Потому что жизнь — это страдание, и младенцам приходится расплачиваться за грехи родителей. — Он раскачивался все сильнее. — Младенцы — вот кого нужно освободить в первую очередь. Вот кто нуждается в любви и защите. Он завернет их в простыни из школьных курток и убаюкает Бетховеном, и тогда им больше не придется плакать.

— Тим? — Коуторна встревожили движения паренька. — Немедленно успокойся. Нет нужды…

— ВАМ НЕ ЗАПЕРЕТЬ МЕНЯ В КЛЕТКУ! — заорал он. Его бледное, с вкраплениями прыщей лицо налилось алым, и вены пульсировали на обоих висках.

Кей чуть не выпрыгнула вон из кожи и так вцепилась в край стола, что у нее побелели пальцы.

— Не запрете меня в клетку! Нет, сэр! Папочка уже пытался! Он испугался до усрачки! Сказал, что спалит мои книги и заставит меня снова думать правильно! Не запрете меня! Не запрете, сэр!

Он бился в смирительной рубашке, и на его лице блестели капельки пота. Коуторн поднялся, и шагнул к двери, чтобы позвать Гила и Бобби.

— Стойте! — крикнул Тим. Приказ был отдан полнозвучным и мощным голосом.

Коуторн замер, положив руку на потертую дверную ручку.

— Стойте. Пожалуйста. Ладно?

Тим прекратил бороться с рубашкой. Очки свисали у него с одного уха, и, быстро дернув головой, он отшвырнул их прочь. Они проехались по столу и чуть было не упали Кей на колени.

— Подождите. Теперь я в полном порядке. Просто слегка завелся. Понимаете, я не стану сидеть в клетке. Не могу. Не тогда, когда часть моей души уже попала в ад. — Он быстро улыбнулся и смочил губы языком. — Настало время вступительного экзамена. Вот почему они позволили вам притащить меня сюда… Чтобы им тоже удалось проникнуть внутрь.

— Ты о ком, Тим? — Джек почувствовал, как волосы зашевелились у него на затылке. — Кто позволил тебя сюда притащить?

— Мои лучшие друзья. Лягушонок, Адольф и Мамаша. Они тоже здесь. Прямо здесь.

— Прямо где? — спросила Кей.

— Я вам покажу. Лягушонок говорит, что ему тоже нравятся ваши волосы. Говорит, что не прочь их потрогать. — Голова паренька затряслась; вены на шее вздулись и забились в диком ритме. — Я покажу вам своих лучших друзей. Хорошо?

Кей не ответила. Доктор Коуторн замер возле двери. Джек сидел, не двигаясь, и сжимал в руке ручку.

Из уголка левого глаза Тима медленно вытекла капля крови. Она было ярко красной и, сбежав через щеку и губы к подбородку, оставила за собой алую прожилку.

Левый глаз Тима начало выдавливать из глазницы.

— Они уже здесь, — прошептал он придушенным голосом. — Кто не спрятался, я не виноват.

4

— У него кровотечение! — Джек резко вскочил на ноги, опрокинув стул. — Эрик, вызывай неотложку!

Коуторн выбежал из комнаты, чтобы воспользоваться телефоном на столе Бобби Криспа. Джек пересек комнату и приблизился к подростку. Он видел, что Тим дергается так, словно не может вдохнуть. Из-под левого глаза, который выталкивало из глазницы чудовищным внутричерепным давлением, просочились еще две струйки крови. Тим задыхался, издавал хриплые стоны, а Джек старался ослабить ремни смирительной рубашки. Однако тело паренька начало корчиться и биться с такой силой, что ему никак не удавалось отыскать застежки.

Кей уже была на ногах, и Джек сказал ей:

— Помогите мне стащить с него рубашку!

Но женщина колебалась: образы искалеченных трупов на тех фотографиях были еще слишком свежи. В это мгновение в комнате появился Гил Мун. Увидав, что происходит, он попытался удержать продолжавшего трепыхаться мальчишку. Джек расстегнул один из тяжелых ремней. Кровь уже капала не только из глаза, но и текла из ноздрей Тима; его рот широко распахнулся в беззвучном крике мучительного страдания.

Язык высунулся наружу и стал поворачиваться по кругу. Тело паренька била до того чудовищная дрожь, что даже здоровенные ручищи Гила не могли удержать его на месте. Пальцы Джека потянули за вторую застежку… и внезапно левый глаз Тима выскочил из глазницы и, сопровождаемый брызгами крови, полетел через комнату. Глазное яблоко ударилось о стену и сползло по ней, словно разбитое яйцо. У Кей едва не подкосились колени.

— Держи его! Держи! — кричал Джек. Лицо подростка пошло рябью; послышались щелчки и треск, с которыми, точно брусья старого дома, смещались лицевые кости. Череп Тима вздулся, лоб распухал, словно собирался взорваться.

В комнату вернулись Коуторн и Билли. Лицо доктора было белым как снег. Бобби оттолкнул Джека в сторону и потянулся к последней застежке.

— Неотложка уже в пути! — прохрипел Коуторн. — Боже мой… боже мой… что с ним происходит?

Джек покачал головой. Он осознал, что какая-то часть крови Тима Клаузена попала ему на рубашку. Темная дыра на месте сгинувшего глаза выглядела так, словно вела прямиком во влажные глубины мозга. Второй глаз вроде бы уперся точно в Джека — холодный, все понимающий взгляд. Джек отступил назад, давая Гилу и Бобби место для работы.

Язык Тима высунулся изо рта еще на дюйм — словно искал что-то в воздухе. А затем, когда язык продолжил подаваться наружу, раздался звук рвущейся плоти. Показались еще два дюйма… и они были пятнистого, зеленовато серого цвета, покрытые острыми стекловидными шипами.

Санитары отпрянули. Тело парня тряслось; единственный глаз пристально смотрел вперед. Голова и лицо меняли форму, словно изнутри по ним лупили кувалдой.

— О… господи, — прошептал Бобби, отступая.

Что-то извивалось по ту сторону набухшего лба Тима Клаузена. Шипастый хвост, продолжавший выскальзывать наружу — один ужасный дюйм за другим — обвился вокруг шеи Тима. Его лицо посерело, кровь перемазала губы, ноздри и пустую глазницу. Виски пульсировали и надувались, левая сторона лица сместилась — кости лопались с треском рвущихся петард. Багровая нить зигзагом рассекла распираемый давлением череп. Трещина с хлюпаньем расширилась, и часть черепной коробки начала подниматься, словно взломанная изнутри крышка люка.

Кей придушенно ахнула. Коуторн ударился спиной о стену.

Пораженный и напуганный Джек увидел в черной дыре, где недавно находился глаз, какое-то мельтешение. Разрывая ткани, отверстие раздалось в стороны. Оттуда высунулась скрюченная серая рука. Размерами она походила на ручку младенца — вот только у нее было три пальца с острыми, отливавшими серебром когтями, и крепилась к кожистому, оплетенному тугими жгутами мышц предплечью.

Рот паренька распахнулся настолько широко, что челюсти могли треснуть в любую секунду. Вслед за хвостом, который когда-то был (или только казался) человеческим языком, изо рта показались усеянные шипами ягодицы, от которых этот хвост и отходил. Маленькая, пятнистая, серо-зеленая тварь с утыканной шипами кожей и короткими, похожими на поршни ногами выбиралась изо рта Тима Клаузена задом-наперед, сражаясь за свободу с окровавленными губами так, словно переживала второе рождение. И тогда создание на другом конце маленькой мускулистой руки тоже стало проталкивать себя наружу сквозь гротескную пещеру, что раньше была глазницей Тима Клаузена. Прямо перед Джеком возникла чешуйчатая лысая голова размером с мужской кулак и цвета испорченного мяса. Показалась вторая рука, а затем — острые плечи. Существо с яростным усилием проталкивало свое тело наружу; его плоские бульдожьи ноздри трепетали и брызгали соплями. Раскосые китайские глаза напоминали топазы — красивые и смертоносные.

Гил что-то бормотал, издавал лишенные всякого смысла звуки. Лысая голова рывками повернулась в сторону санитара. Рот растянулся в улыбке жадного предвкушения («Словно ребенок на пороге заполненной лакомствами комнаты», — посетила Джека безумная мысль), и между губ блеснул частокол зубов, похожих на сломанные бритвенные лезвия.

Тут из макушки Тима начало что-то вылезать, и бешено бьющееся сердце Джека едва не остановилось. Кей чувствовала, как из нее рвется наружу крик, но не могла издать ни звука. Паукообразная тварь, блестящая и переливающаяся, чья шестиногая фигура состояла сплошь из сухожилий и углов, проталкивалась сквозь зиявший в черепе лаз. На конце четырехдюймового стебля жесткой ткани сидела голова, обрамленная металлической копной того, что могло быть только волосами — волосами, состоявшими из спутанной колючей проволоки, которую заточили до рассекающей кожу остроты. Лицо — женское лицо — было цвета слоновой кости. Лик обескровленной красоты. Под серебристыми бровями белели глаза. Пытаясь освободиться, тварь вперилась в Джека и, растянув губы в ухмылке, продемонстрировала клыки из зазубренных алмазов.

Коуторн сломался. Сползая вдоль стены на пол, он плакал и одновременно смеялся. Из коридора донеслось жужжание звонка — прибыла бригада неотложки. Однако отпереть им дверь с этой стороны было некому.

Коренастый, покрытый шипами зверь почти выбрался изо рта подростка. Освободившись, он обхватил лицо Тима перепончатыми лапками и стал вращать по сторонам своей желудеобразной башкой. У него были черные, похожие на совиные, глаза, а морщинистое, иссеченное трещинами лицо покрывали гнойные болячки, которые, должно быть, являлись адской версией угревой сыпи. Рот представлял собой обведенную красным воронку — словно рот-присоска у пиявки. Монстр разглядывал собравшихся в комнате людей. Он быстро моргнул — его глаза на мгновение заволокла прозрачная пленочка.

Голова Тима Клаузена начала съеживаться, точно проколотый воздушный шар. Лысоголовый мускулистый монстр («Адольф», — понял Джек) выкорчевал бедра из глазницы. Грудь Адольфа покрывали лежавшие внахлест чешуйки, между ног торчал красный напряженный пенис и болталась узловатая мошонка, пульсировавшая словно сумка полная сердец. Когда существо высвободило ногу, из глотки Тима вырвалось вонявшее кровью, мозгами и гнилью — запахом грибов и плесени — шипение. В этом шелестящем звуке угадывался почти нечеловеческий шепот:

— Свободен…

Лицо юноши взорвалось; черты сливались вместе, точно мокрый воск. Демоница-паук с металлическими волосами (Джек знал, что это могла быть только Мамаша) вскарабкалась на плечо Тима и сидела там, как на жердочке, пока голова паренька усыхала, становясь темной, точно бородавка. То, что осталось от головы, — дряблое и резинистое — упало на спину и повисло там, будто капюшон плаща. Что бы ни являл собой Тим Клаузен, теперь его не было.

Однако Троица демонов — осталась.

«Они удерживали его от распада», — подумал Джек, отходя назад на непослушных ногах.

Он врезался в Кей, и она судорожно вцепилась ему в руку. Джек понял: убив родителей и сестру мальчика, демоны спрятались внутри Тима и не давали ему развалиться, словно он был гипсовым манекеном с проволочным каркасом. Потрясение обрушилось на Джека неподъемным грузом. Разум застопорился, точно механизм с проржавевшими шестеренками. Он слышал настойчивое жужжание — бригада неотложки хотела попасть внутрь — и опасался, что жизнь навсегда покинула его ноги.

«Мои лучшие друзья, — так сказал Тим. — Я их позвал, и они пришли».

И вот они здесь. Кто не спрятался, я не виноват.

Они не были ни галлюцинациями, ни последствием психопатического транса. Времени на то, чтобы обсудить могущество Бога и Дьявола или подискутировать над тем, что такое Ад — некое место либо жучок, подтачивающий обитель разума, — не осталось. Демон, которого Тим назвал Адольфом, проворно прыгнул и, пролетев по воздуху, вцепился своими трехпалыми ручками в лицо Гила Муна. Гил в ужасе заорал и упал на колени; серебристые когти демона замелькали с такой скоростью, что превратились в размытое пятно, — этакий счастливый механизм в действии. Санитар визжал, трясся и пытался сбросить с себя демона, а тот сдирал лицо со скелетных мышц, словно хлипкую маску. Кровавые брызги летели во все стороны, и стены покрывались такими же узорами, как в доме Клаузенов. Адольф обхватил горло мужчины жилистыми ногами — три пальца на босых ступнях сжимались и разжимались в радостном возбуждении — и принялся пожирать искромсанное лицо. Гил стенал и стучал ободранными до костей челюстями, а демон жадно похрюкивал, будто копавшаяся в помоях свинья.

Бобби Крисп, исторгнув вопль, от которого задрожали окна, рванул прочь из комнаты. Он не остановился, чтобы открыть дверь, и чуть не сорвал ее с петель, когда вылетел в коридор. Джек схватил Кей за руку и потащил к выходу. Мертвенно бледное, похотливое лицо Мамаши поворачивалось вслед за ними. Джек увидел, как между ее пепельных губ мелькнул язычок — черный остроконечный отросток псевдоплоти — и с глухим жужжанием задрожал в воздухе. Отзвуки вибрации вызывали покалывание у Джека в яичках, и это ощущение заставило его сбавить шаг. Кей закричала — закричала с такой силой, что у нее заныли кости; однажды откупоренный, крик этот не стихал и продолжал сплошным потоком изливаться из горла женщины. К ее голове метнулся какой-то силуэт. Кей пригнулась и подняла руку, чтобы отразить нападение. Существо, которому Тим дал кличку Лягушонок, перелетело через плечо женщины; шипастый хвост вырвал чуть выше локтя клок пиджачной ткани. Жгучая боль оборвала крик и прояснила мысли. В следующий миг Лягушонок очутился на голове у доктора Коуторна.

— Не оставляйте меня… не оставляйте… — лепетал доктор, и Джек остановился, не дойдя до двери.

Затем, однако, стало ясно, что для помощи уже слишком поздно.

Лягушонок нагнулся и присосался ко лбу Коуторна своим раззявленным ртом пиявки. Щеки монстра раздулись, увеличившись вдвое, хвост несколько раз обвился вокруг шеи доктора. Коуторн издал гортанный крик боли, и его голова взорвалась, точно перекаченная шина, — ошметки мозгов заляпали стены. Лягушонок скорчился над расколотым черепом, и его щеки запали внутрь, когда он принялся всасывать текущие ручьями соки.

Джек выволок Кей из комнаты. Дальше по коридору Бобби Крисп мчался к запертой бронированной двери и громко звал на помощь. Запутавшись в своих нескладных ногах, он со всего размаху грохнулся на пол, затем кое-как поднялся и судорожно захромал дальше. Из-за двери уже долетал стук, и Джек мог рассмотреть сквозь стеклянное окошко лица людей. Когда они с Кей добрались до двери, санитар отчаянно перебирал ключи на кольце. Он попытался вставить один из них в замок — тот не подошел. Второй выбранный им ключ, хоть и скользнул в замочную скважину, но не захотел поворачиваться.

— Живее! — подстегнул Джек санитара и осмелился бросить взгляд через плечо.

По коридору, со скоростью бродячей кошки, к ним неслась Мамаша. Ее рот открылся, и раздался пронзительный крик — будто когти прошлись по школьной доске. Словно откликнувшись на тревожный клич, из конференц-зала выскочил Лягушонок, чье древнее морщинистое лицо было перемазано мозгами Коуторна.

— Открывай! — заорал Джек, и Бобби попытался воспользоваться третьим ключом.

Но руки санитара дрожали так сильно, что ему не удавалось попасть в замок. Впрочем, ключ был слишком большим и все равно не подошел бы. До Джека вдруг с ужасом дошло, что если Гил дежурил у двери, то нужный ключ, скорее всего, висит сейчас на связке мертвеца. А у Бобби его вообще могло не быть. Он снова оглянулся: Мамаша находилась примерно в двадцати футах от них; сразу за ней скакал Лягушонок. Из конференц-зала в коридор шагнул Адольф. Он походил на двухфутовую помесь скрюченного человека с драконом.

— Господи Иисусе! — вырвалось у Бобби Криспа, когда четвертый ключ вошел в сцепление с кулачками и повернулся в замке.

Бобби распахнул дверь… и тут ему на плечи упал Лягушонок. Маленькие острые коготки, росшие на перепончатых лапах демона, погрузились в рубашку санитара.

Парень завизжал, и стал отмахиваться от монстра. На Джека повеяло смрадным запахом плоти Лягушонка — вонь как от подгнившего стейка. На пороге, изумленно выпучив глаза, замерли два одетых в белую униформу сотрудника неотложки; между ними стояла каталка для больных. Была там и Розали, а также миссис Стюарт — обе слишком ошеломлены, чтобы пошевелиться.

Джек схватил Лягушонка двумя руками. Это было все равно, что трогать раскаленный уголь. Шипастый хвост хлестал его, когда он отрывал демона от спины Бобби. Большая часть рубашки санитара исчезла вместе с лоскутами кожи. В ладони Джека впились росшие из тела твари шипы, и он со всей силы швырнул демона в противоположную стену. За мгновение до удара Лягушонок втянул голову в тело и свернулся в шар. Раздался влажный шлепок, демон упал на пол, тут же принял прежнюю форму и приготовился к новому прыжку.

Но Бобби и Кей уже были за порогом. Джек, выскочил за ними следом и захлопнул дверь, оставив на белой поверхности кровавые отпечатки ладоней. Бум! Лягушонок ударился в дверь с той стороны.

— Запирай! Запирай! — кричал Джек.

Розали вставила ключ в скважину и повернула. Замок защелкнулся, дверь оказалась заперта.

Бобби Крисп продолжил бежать, едва не сбив с ног миссис Мэрион и Дэйва Чемберса.

— Что за спешка? — окликнул санитара Дэйв.

Бобби подлетел к лифту, который бригада неотложки оставила открытым, ворвался в кабину и ударил по кнопке. Двери сдвинулись, и Бобби укатил вниз.

— Дорис! — крикнула Розали миссис Мэрион. — Неси бинты! Быстро!

Она схватила Джека за запястья и взглянула на его руки. На каждой ладони было по четыре-пять колотых ран, а большая часть кожи обгорела. Лишь теперь Джека настиг приступ чудовищной боли. Он зажмурился и вздрогнул.

— Они добрались до Коуторна и Гила Муна. Порвали на куски. Их трое. Они вылезли из паренька. Из его головы. Разорвали Гила и Эрика, так же как семью Клаузена…

У Джека, едва совладавшего с волной головокружения, подкосились ноги. Розали обхватила его своими крепкими руками, не давая упасть.

— Что… что это было? — Миссис Стюарт видела зверюгу с глазами совы и телом лягушки, однако разум ее отказывался принять увиденное.

Она моргнула и обнаружила, что смотрит на кали крови, падавшие у рыжеволосой женщины с пальцев правой руки.

— О боже, — сказала миссис Стюарт. — Боже мой… вы ранены…

Кей взглянула на свою руку и лишь тогда поняла, что хвост Лягушонка рассек ей плечо. Боль была хоть и сильной, но терпимой — если не брать в расчет, чем все могло обернуться. В памяти всплыл образ взрывающейся головы доктора Коуторна. Кей позволила обеспокоенной медсестре провести себя по коридору и усадить на стул. Она толком не сознавала, куда идет и зачем. Один из работников неотложки вскрыл медицинский набор и стал осматривать ее рану, задавая при этом вопросы о случившемся; Кей их даже не слышала. Второй мужчина смазал руки Джека дезинфицирующим средством — это вызвало приступ новой боли, от которой чуть не встали дыбом волосы, — а затем помог Розали сделать перевязку принесенными миссис Мэрион бинтами.

Что-то врезалось в дверь. От удара она заходила ходуном.

— Доки? — Марджи остановилась рядом с ним. Ее лицо побледнело, глаза в страхе стреляли по сторонам. — Док… что там такое?

На дверь обрушился еще один удар. Пол под ногами завибрировал.

— Господь всемогущий! — произнес человек, помогавший бинтовать руки Джека. — Это похоже на кувалду!

— Держитесь подальше от двери! — предупредил всех Джек. — Эй, народ! Держитесь подальше! Розали… слушай… нужно убрать пациентов из отделения! Увести их вниз по лестнице!

Дверь приняла на себя третий удар. Стекло в окошке пошло трещинами.

— Я же тебе говорил, разве нет? — Дэйв Чемберс стоял посреди коридора и, прищурившись, невозмутимо смолил сигарету. — Говорил тебе: не суйся туда. Смотри теперь, что ты натворил.

— Тихо! — гаркнула на него чернокожая медсестра.

И тут остатки дверного окошка вылетели наружи. Маленькая серая лапа с тремя серебристыми когтями просунулась сквозь квадратное отверстие и яростно замахала в воздухе. Миссис Мэрион истошно завопила.

— О… господи, — выдохнула Розали.

Джек беспомощно наблюдал, как рука, плечо и голова Адольфа протискиваются в окошко. Марджи сдавленно захрипела. Сигарета выпала из пальцев Дэйва. С трудом высвободив бедра, демон спрыгнул на пол и выпрямился. Он улыбался, а его злобные глаза-топазы переполняло жадное предвкушение.

Теперь сквозь окошко проталкивалась Мамаша — один кошмарный дюйм за другим. Волосы из колючей проволоки блестели в свете флуоресцентных ламп.

«Они собираются всех убить нас», — с удивительным спокойствием подумал Джек; казалось, его разум дошел до предела и утратил способность к панике.

Смерть ожидала каждого на этом этаже… А затем твари, скорее всего, примутся за пациентов этажом ниже.

Джека осенило, что если любая больница и в самом деле была самостоятельной вселенной, значит эту конкретную вселенную только что приговорили к уничтожению.

Мамаша протиснула голову через проем. Паучья тушка шлепнулась на пол рядом с Адольфом.

5

Кей пришла в движение — но не рванула сломя голову по коридору, как порывалась вначале. Лифт ушел, лестничная клетка наверняка была заперта, так что коридор представлял собой один сплошной тупик. Она вскочила со стула и, обогнув медсестру и двух работников неотложки, подошла к каталке. Просто сделала это и все. Кей поняла, как нужно поступить, и, так же как и Джек, осознала безнадежность их положения.

— Нет! — крикнула она и толкнула каталку вперед. Колесики запищали, когда каталка помчалась в сторону Мамаши и Адольфа.

Но демоны были чересчур быстрыми, чтобы те колесики смогли застать их врасплох. Мамаша отпрянула в одну сторону, Адольф отпрыгнул в другую. Лягушонок же в данную секунду продавливался через окошко, словно порция желе из тюбика. Каталка врезалась в дверь и отскочила.

Адольф издал звук, походивший на скрежет битого стекла, — должно быть, это было его хихиканье.

Народ не кричал. Лишь протяжно втянул воздух и замер, затаив дыхание.

— Уводи людей, — сказал Джек чернокожей медсестре.

Она даже не шелохнулась.

— Веди их к лестнице! — приказал он.

Наконец Розали выдавила из себя придушенный звук, означавший согласие, схватила Марджи за руку и стала отходить по коридору назад. Остальные двинулись за ней следом, не осмеливаясь поворачиваться к монстрам спиной. Дэйв Чемберс несколько секунд стоял с разинутым ртом, но потом тоже начал отступать на одеревеневших ногах.

Лягушонок дергался в окошке, царапая передними лапами поверхность двери.

«Застрял ублюдок!» — понял Джек. Однако это слабо его утешило.

Адольф вскарабкался на каталку и сел на корточки, словно задумавшись над чем-то. Мамаша плавно переместилась на один шаг вперед.

Джек знал, что на восьмом этаже нет никакого оружия: ни ножей, ни дубинок и, уж точно, ни каких пушек. Самым опасным предметом здесь был туалетный вантуз, а Джек сомневался, что вантуз причинит существенный вред лучшим друзьям Тима Клаузена. Лягушонок все еще пытался пропихнуть сквозь отверстие свои выпуклые ягодицы; Мама уверенно, но осторожно, продвигалась вперед; Адольф с кровожадным видом зыркал по сторонам.

— Помогите! Пожалуйста, помогите нам! — закричал кто-то.

Джек увидел, что рядом с постом медсестер стоит миссис Стюарт и держит в руке телефонную трубку.

— Мы на восьмом! Ряди всего святого, пришлите кого-нибудь на помощь…

Мускулистые лапы Адольфа распрямились. Он перелетел через Джека и Кей, упал на пол и, прежде чем миссис Стюарт успела закончить свою просьбу, вскочил на стойку. Одним взмахом руки Адольф вспорол женщине горло. Ее голосовые связки издали предсмертный хрип, и трубка выпала из судорожно задергавшихся пальцев. Адольф сцапал бившуюся в агонии миссис Стюарт за переднюю часть униформы и пустил в ход бритвенные зубы, вонзив их в разорванное горло медсестры.

— А НУ ПРОЧЬ ОТ НЕЕ, МРАЗЬ! — заорала Розали и, схватив стоявшую в углу швабру, огрела ею Адольфа.

Хоть в удар и была вложена чудовищная жажда мести, швабра не причинила демону никакого вреда. Впрочем, Адольф перестал работать челюстью и теперь разглядывал Розали так, словно любовался новой порцией стейка. Миссис Стюарт, задыхаясь, осела на пол, а монстр вскочил на крышку стола.

— Джек! Берегись! — закричала Кей.

Джек обернулся и, недолго думая, пнул бросившуюся ему под ноги Мамаша. Пнул так, будто собирался забить филд-гол. Демоница влажно хрюкнула и, точно перекати-поле, откатилась к стене, затем быстро приняла прежнее положение и снова устремилась к Джеку. Он пятился, но тварь приближалась слишком быстро. Джек видел зловещий блеск алмазных зубов. Мамаша была совсем близко и уже собиралась вскочить человеку на левую ногу.

Мимо Джека, едва не задев плечо, пролетел и вмазался в демоницу стул. Мамаша завизжала — с похожим звуком воздух выходит из пробитого воздушного шарика. Некоторые из лап паучихи уже пытались отпихнуть кресло прочь, в то время как другие относили ее подальше от Джека — прежде чем тот успеет еще разок врезать ногой. Две лапы дергались и без толку скользили по полу, пачкая линолеум бурой жидкостью.

— Покоцал ее! — завопил Дэйв Чемберс. — Выбил из нее дерьмо, а? Док, шевели задницей!

Розали снова замахнулась на Адольфа. Демон перехватил швабру, и несколько секунд они перетягивали ее между собой. А потом, когда Розали дернула посильнее, Адольф ослабил хватку — медсестра завопила и, оступившись, упала. От ее падения вздрогнул пол. Адольф подобрался, готовясь прыгнуть на Розали.

Но внезапно двери лифта разъехались, и наружу шагнул полный мужчина средних лет. Он был одет в коричневую форму охранника. На груди у него блестел значок, а на поясе висела кобура с револьвером 38-го калибра. Он резко остановился, когда голова демона повернулась в его сторону.

— Что во имя вселюбящего Христа… — просипел охранник.

Адольф прыгнул. Оставив в покое Розали, которая, голося, уползала на четвереньках прочь, он вонзил когти в грудь только что прибывшего мужчины. Когти разорвали рубашку, и демон, точно ожившая бензопила, накинулся на новую жертву. Буквально за семь-восемь секунд все было кончено — грудь охранника превратилась во влажную зияющую пещеру, и он повалился лицом вперед. Ноги мужчины остались внутри кабины, и двери лифта бились о них, раздвигались и снова пытались закрыться.

Адольф восседал на спине мертвеца и облизывал когти. Его взгляд разыскал Розали, отползшую примерно на десять футов. Медсестра поняла, что она следующая.

— Эй, урод! — рявкнул Дэйв.

Он держал в руках еще один стул и тряс им перед Адольфом, словно укротитель львов. Глаза демона остановились на Дэйве, и ужасающая ухмылка искривила его губы.

— Ну давай, хрен моржовый! — Дэйв встал между Адольфом и Розали. Его лицо блестело от пота, а улыбка походила на улыбку маньяка. — Розали, тебе лучше пошевелить батонами. Уводи людей вниз по лестнице. — Голос его звучал спокойно. Это был голос того, кто собрался покончить жизнь самоубийством. — Док, вам с леди стоит взять жопы в жмени и убираться из отделения!

Розали поднялась, и Адольф зашипел на нее. Дэйв сделал стулом ложный выпад, чтобы вновь переключить внимание монстра на себя. Джек и Кей прошли мимо него. Мамаша медленно ползла по коридору, подволакивая сломанные лапы.

— Я тебя знаю, не так ли? — спросил Дэйв у демона. — Конечно же знаю. Я видел тебя по ночам, когда маялся без сна. Ох, ты у нас тот еще хитрый маленький ублюдок, так ведь? Когда я сплю, ты залазишь ко мне в башку и сводишь меня с ума. Вот почему я здесь. Все из-за тебя.

Адольф ударил по стулу в руках Дэйва и оставил три борозды на одной из деревянных ножек.

— Хочешь прыгнуть, да? Хочешь взять старину Дэйва за глотку? Хоть ты и знаешь, что со мной будет не просто. Я выдавлю твои глазенки, дружок.

Дэйв быстро взглянул направо и увидел, что примерно в двадцати футах от него Розали вставила ключ в замок ведущей на лестничную клетку двери и отомкнула его.

— Живее! — сказал он, а затем быстро перевел взгляд в другую сторону.

Паук с мраморно-белым женским лицом и волосами из колючей проволоки неотвратимо подползал к нему. Третий демон все еще не протиснулся сквозь окошко и как раз собирался освободить свою задницу.

Адольф ринулся вперед и Дэйв, расставив ноги пошире, взмахнул стулом. В последнюю секунду Адольф отпрянул, и ножки стула ударили в пустоту.

— Возможно, я не смогу тебя прикончить, — сказал Дэйв, — но кости, или что там не дает тебе развалиться, переломаю. Может, это заставит тебя немного призадуматься, а?

Розали пропустила на лестничную клетку пациентов, затем — двух работников неотложки и миссис Стюарт. Джек колебался у двери, глядя на Дэйва и на медленно подбиравшуюся к нему Мамашу.

— Дэйв! — позвал он. — Мы придержим дверь. Идем!

Дэйв зло рассмеялся.

— Док, да у тебя вконец башню сорвало, — отозвался он. — Хочешь, чтобы эти твари разбежались по всей больнице? Мужик, даже я не такой псих! Ты выйдешь через эту дверь и убедишься, что она заперта.

Кей взяла Джека за руку. Все, кроме нее и Розали, ушли вниз. Кей потянула его к выходу.

— Нужно спуститься… позвонить в полицию…

Веки женщины трепетали, и Джек понял, что глубокий шок наконец взял свое. Ему хотелось уйти: за всю жизнь его никто и никогда не упрекал в излишнем героизме. Однако вид психически больного пациента, грозившего стулом двум демонам Ада, не позволял Джеку спуститься по лестнице. Это было бы так легко — бросить Дэйва Чемберса; чего, в конце концов, стоила жизнь этого человека? Тем не менее, Джек — хотя разум вопил о спасении и было ясно, что Дэйв находится в одном ударе сердца от того, чтобы его разорвали на клочки, — не мог оставить Дэйва одного. Покончив с Дэйвом, они найдут способ спуститься на этаж ниже, и там смогут прогуляться от одной палаты к другой. Если демонов и можно остановить, это необходимо сделать здесь и сейчас.

— Забери ее, — сказал Джек медсестре. — И запри за собой дверь.

— Нет! Доктор Шеннон, вы не можете…

— Делай, что сказано. — Голос Джека надломился, и он почувствовал, как из него медленно улетучивается смелость. — Если они выберутся с этого этажа… — Он решил не заканчивать эту мысль.

Розали колебалась — но не долго. Потому что понимала: Джек принял решение. Она сказала:

— Пойдемте, мисс. Обопритесь-ка на меня.

Она помогла Кей спуститься по лестнице. А затем дверь захлопнулась у Джека перед лицом. Розали повернула с другой стороны ключ, и замок защелкнулся — тихо и неотвратимо.

6

— Док, ты спятил! — крикнул Дэйв. — Тебе уже давным-давно следовало поселиться здесь вместе с нами, чокнутыми психами. Обзавелся бы комнатушкой с мягкими сте…

Адольф прыгнул Дэйву под ноги. Дэйв отпрянул и взмахнул стулом. Стул ударил демона в плечо, и тот, отлетев, распластался по стене. Мамаша находилась почти у самых ног Дэйва. Внезапно Джек увидел, как Лягушонок вырвался из окошка, свалился на пол и поскакал в сторону Дэйва. За один прыжок он преодолевал три-четыре фута. Дэйв тоже заметил приближение Лягушонка, и развернулся, чтобы отогнать его.

— Осторожно! — предостерегающе крикнул Джек, хотя понимал, что уже слишком поздно.

Адольф прыгнул на Дэйва и теперь карабкался вверх по его ноге. Мама, словно кошка, набросилась на лодыжку мужчины и вонзила алмазные клыки в белый носок. Ткань носка сделалась алой. Дэйв с размаху обрушил стул на демоницу, промазал, потерял равновесие и стал падать. В этот же миг Адольф погрузил когти в грудную клетку человека и вскрыл его от грудины до пупка. Дэйв повернул к Джеку искаженное страданием лицо, и до Джека донесся придушенный стон:

— Пушка.

Затем Дэйв упал на пол и придавил Адольфа своим телом. Демон трепыхался, по линолеуму разбегались кровавые волны.

«Пушка, — дошло до Джека. — Пистолет в кобуре у охранника».

Он не помнил, как сделал первый шаг — однако вот он уже бежит к лифту, где лежит мертвый охранник. Ему пришло в голову, что, возможно, истерзанные руки не смогут держать оружие, или что оно окажется не заряженным, или что ему не удастся вовремя вытащить револьвер из кобуры. Все эти мысли крутились в мозгу у Джека, и тем не менее, он понимал: без пистолета он превратится в мясо, которым полакомятся лучшие друзья Тима Клаузена.

Прежде чем Джек успел добраться до лифта, сзади послышались звуки хлещущего хвоста. Лягушонок оттолкнулся от пола и полетел в сторону человека. Джек присел, но поскользнулся на крови Дэйва Чемберса и упал — как раз в этот момент Лягушонок пролетел у него над головой. Кончик звериного хвоста полоснул Джека по левому уху. Проехавшись на груди по полу, он врезался в труп охранника. Джек увидел, как Адольф вытаскивает лапы из-под Дэйва; увидел, как глаза демона понимающе расширились. Джек схватился за рукоять и, расстегнув второй рукой застежку, вытащил револьвер из кобуры.

«Предохранитель!» — подумал он и потратил драгоценные минуты на возню с рычажком-стопором.

И тут прямо у него перед лицом возникла Мамаша. Ее рот с шипением открылся, клыки приготовились вонзиться в плоть. Лапы демоницы вцепились ему в плечо; вонявшее разложением дыхание затопило ноздри. Клыки блестели — вот-вот укусят.

Джек прижал ствол револьвера к ее лбу и заставил указательный палец надавить на спусковой крючок.

Ничего.

Просто холостой щелчок.

Адольф захихикал, высвободил ноги из-под трупа, поднялся.

Лягушонок прыгал по коридору обратно.

Мамаша ухмыльнулась.

И Джек снова нажал на спуск.

На этот раз боек ударил в заряженную гильзу. Револьвер выстрелил, чуть не вылетев из руки.

Из дыры во лбу Мамаши брызнула коричневая жидкость. Ухмылка сменилась гримасой, которая, должно быть, выражала агонию, и демоница метнулась назад. Хихиканье Адольфа резко оборвалось.

Джек снова выстрелил. У Мамаши отлетел кусок черепа — она визжала и, выписывая безумные круги, металась по коридору. Лягушонок прыгнул и с влажным хрюканьем опустился сбоку от шеи Джека. Джек ткнул пистолетом в студенистое, пахшее мясом тело и выстелил — один раз, второй… Лягушонок лопнул, исторгнув из себя мерзкую жижу, и сполз на пол.

Джек попытался вновь прицелиться в Мамашу, однако она, точно сошедшая с ума заводная игрушка, металась из стороны в сторону. Его внимание привлекло царапанье по металлу. Он взглянул на противоположную стену: Адольф неистово дергал маленькую металлическую решетку.

«Вентиляция! — осенило Джека, и его сердце запнулось. — Если этот ублюдок проникнет в вентиляцию…»

Он выстрелил Адольфу в спину. В тот же миг, когда револьвер выплюнул пулю, Адольф выломал решетку. Левая рука демона, от локтя и ниже, исчезла в месиве из ткани и жидкости, а его самого отбросило к стене. Голова Адольфа повернулась к Джеку. Глаза монстра пылали ненавистью. Джек еще раз надавил на спусковой крючок… и боек снова щелкнул по пустой гильзе. Пули кончились.

Адольф головой вперед ринулся в вентиляцию.

— Нет! — закричал Джек, перевалился через труп охранника и по залитому кровью полу подполз к вентиляционному отверстию. Сунул руку внутрь, зашарил в пустоте. Из трубы, исчезая где-то вдали и внизу, доносился торопливый топот. Потом наступила тишина — только хрипели легкие Джека.

Он лежал на животе неподалеку от тела Дэйва Чемберса; в отделении пахло как на скотобойне. Джеку хотелось отдохнуть — просто свернуться калачиком и позволить разуму съехать в темноту по длинному-длинному склону. Однако Адольф все еще был в больнице, и в данную минуту, скорее всего, следуя по вентиляционной трубе, он пробирался на нижние этажи. Монстр мог вылезти, где ему только заблагорассудиться. Джек лежал, дрожал всем телом и пытался думать. Что-то из сказанного Тимом Клаузеном… что-то про…

«Ему страшно жаль, что новая жизнь приходит в этот мир, — сказал тогда мальчик. — Младенцы — вот кого нужно освободить в первую очередь».

И тогда Джек понял, почему лучшие друзья Тима позволили забрать его в больницу.

Во всех больницах есть родильное отделение.

Рядом с его левым ухом раздалось тихое шипение.

Там, еле держась на дрожащих ногах, скорчилась Мамаша. Часть головы отсутствовала, по лицу стекали капли бурой сукровицы. Она высунула язык, и тот затрепетал, направленный в сторону Джека. Глаза демоницы были мутными, веки с трудом опускались и поднимались — сытые, омерзительные, понимающие глаза. В них отражалось знание о тварях, которые, будучи однажды выпущенными на волю, вгрызались в мясо и кости этого мира и выплевывали останки, словно хрящи на блюдах варваров. Вероятно, этим тварям предстояло неистово метаться между стенок разума Джека до конца его дней. Но сейчас он должен отшвырнуть безумие, прежде чем оно возьмет над ним верх. Он знал — и был уверен, что Мамаша тоже знает, — Адольф спускается по вентиляции на второй этаж. Туда, где находятся младенцы. Мамаша злобно таращилась на него, она выполнила свой долг.

Джек схватил револьвер и врезал рукояткой демонице по морде. Влажная, отвратительная кожа лопнула с таким звуком, будто порвалась гнилая тряпка. Колючая проволока пропорола перебинтованные пальцы. Подняв пистолет, он снова ударил. Мамаша отступила на несколько шагов, затем ее ноги подкосились. Глаза ввалились внутрь черепа, словно их прижгли сигаретой. Из пасти вырвалось мяуканье, бриллиантовые клыки клацнули друг о друга. Джек поднял пистолет и, не обращая внимания на колючую проволоку, обрушил его вниз. Голова Мамаши лопнула точно, гнойный волдырь. Из полости выплыла маслянистая дымка, закручиваясь, поднялась к потолку и зависла там, точно осиный рой. Дымка просачивалась сквозь потолочную плитку, оставляя после себя темное, словно никотиновое, пятно. Затем она — чем бы она ни была — исчезла.

Тело Мамаши валялось на полу кучкой тряпья. Джек отпихнул труп в сторону и пополз к лифту. Двери продолжали нетерпеливо ударяться о ноги охранника. Джек изо всех сил старался вытащить труп в коридор, сознавая, что с каждой упущенной секундой Адольф все ближе подбирается к родильному отделению. Он убрал ноги мертвеца из лифта, поймал створки, прежде чем они сошлись, и заволок себя в кабину. Потянувшись вверх, он ударил по кнопке второго этажа.

Двери закрылись, лифт пополз вниз.

Джек поднялся. Ноги тут же подкосились, и он упал на колени. Перед его рубашки покраснел от крови, бинты свисали с кровоточащих рук, перед глазами плясали черные точки. Он понимал, что до того мгновения, когда его тело сдастся, осталось не так уж много времени. Старые шестеренки и тросы заскрипели — лифт дернулся и остановился. Джек посмотрел на светившиеся над дверью цифры. Там горела цифра 5. Двери разъехались, внутрь шагнул седовласый доктор в белом халате. Увидав стоявшего на коленях Джека, он замер.

— Пошел вон, — прохрипел Джек.

Доктор секунды три поколебался, а затем так резко отпрянул, что врезался в шедшую по коридору санитарку и перевернул тележку с лекарствами и стерилизованными инструментами. Джек снова надавил на кнопку с номером 2, и двери захлопнулись. Он наблюдал за сменой цифр и, когда лифт миновал третий этаж, подумал, что разумнее было бы оставаться в кабине до самого вестибюля и сразу же по прибытии туда заорать, призывая подмогу. Так и нужно было поступить. Ведь у него нет ни пистолета, ни любого другого оружия — ничего, чем удалось бы остановить Адольфа. Он был ранен, балансировал на краю шокового состояния и сознавал, что, скорее всего, напугал того доктора до полусмерти. Мрачная улыбка тронула уголки губ — Джек понял, что не успеет добраться до вестибюля; к тому времени Адольф проникнет в родильное отделение, и в окружении свежей плоти уцелевшая лапа монстра найдет, чем себя занять. Возможно, груда детских ручек и ножек уже свалена в кучу на полу, и каждую секунду прерывается очередная жизнь. Нет времени… нет времени…

Джек с трудом поднялся на ноги и увидел, как загорелась цифра 2. Лифт остановился, двери со стоном открылись.

На втором этаже не было никаких криков, никакой отчаянной суеты. Когда Джек вышел из лифта, на него изумленно уставились две медсестры, дежурившие на центральном посту. Одна из них опрокинула чашку с кофе, и по столу растеклась коричневая лужа. Джеку не приходилось раньше бывать в родильном отделении, и ему казалось, что коридоры разбегались сразу во все стороны.

— Младенцы… — обратился он к одной из медсестер. — Где вы держите младенцев?

— Вызывай охрану! — сказала медсестра напарнице.

Вторая женщина схватила телефонную трубку, нажала клавишу и дрожащим голосом произнесла:

— Это второй этаж. Нам здесь нужна охрана! Срочно!

— Послушайте меня. — Джек знал, что Розали и остальные, должно быть, все еще пытаются объяснить случившееся. Они не сообразят, куда направился Адольф. — Пожалуйста, послушайте. Я доктор Джек Шеннон. Я только что спустился с восьмого этажа. Нужно убрать отсюда детей. Не могу вам сказать, почему, но…

— Лютер! — крикнула одна из медсестер. — Лютер!

Вторая женщина попятилась, и Джек понял, что они обе приняли его за сумасшедшего.

— Я не псих, — произнес он, тут же пожалел об этом: подобное заявление лишь усугубляло ситуацию.

Медсестра, которая звала Лютера, сказала:

— Живо успокойтесь. Мы найдем кого-нибудь, кто вам поможет. Хорошо?

Джек, пытаясь сориентироваться, осмотрелся по сторонам. Слева находилась комната ожидания — люди таращились на Джека, словно перепуганные, готовые дать стрекача олени. Справа на стене висела табличка с надписью «РОДИЛЬНЫЙ ПОКОЙ», стрелка указывала вниз по коридору. Джек двинулся в том направлении. Одна из медсестер крикнула, чтобы он остановился; вторая же была так напугана, что не могла вымолвить ни слова. Капая кровью на пол, он шагал мимо палат, пугая медсестер и пациентов. Все они разбегались с его пути. Одна медсестра, правда, схватила его за плечо, но он отпихнул ее в сторону и продолжил идти вперед. Задребезжал сигнальный звонок, оповещавший охрану. Он надеялся, что эти охранники окажутся расторопней того, который поднялся на восьмой этаж.

Джек свернул за угол, и очутился перед огромным — от пола до потолка — стеклянным окном, сквозь которое виднелись лежавшие в колясочках младенцы; мальчики были укутаны в бледно-голубые простынки, а девочки — в розовые. Несколько друзей и родственников новых пациентов глазели на малышей за стеклом. Внутри палаты продолжала заниматься своими обязанностями акушерка. Одна из посетительниц взглянула на Джека, и восторг на ее лице сменился ужасом. Потребовалось еще две секунды на то, чтобы все остальные тоже обратили внимание на окровавленного человека, который только что, шатаясь, показался из-за угла. Какая-то женщина закричала, и один из мужчин протолкнулся вперед, чтобы защитить ее.

Джек хлопнул ладонью по стеклу, и медсестра внутри подпрыгнула, глаза над хирургической маской удивленно расширились.

— Убирай их оттуда! — крикнул Джек.

Впрочем, он понимал, что она его не слышит: некоторые малютки, безусловно, плакали, а он, в свою очередь, тоже их не слышал. Джек попытался снова, на сей раз громче:

— Вывози их из…

Сзади протянулась пара рук и, словно живая смирительная рубашка, обхватила его поперек груди.

— Попридержи коней, приятель. Расслабься. Охрана вот-вот будет здесь.

«Лютер», — догадался Джек.

Санитар, который, судя по толщине рук, был размером с футбольного полузащитника, почти оторвал Джека от пола.

— Давай-ка мы с тобой прогуляемся обратно к лифтам. Вы уж простите нас, ребята.

— Нет! Послушай…

Хватка санитара не давала ему нормально дышать. Лютер поволок Джека назад по коридору. Метаться было бесполезно. Каблуки ботинок скребли по полу.

И тут послышался другой, более высокий, скребущий звук. Затем — треск болтов, с силой выдираемых из гнезд. По спине Джека поползли мурашки. В стене, прямо напротив палаты новорожденных, над плинтусом размещалась вентиляционная решетка, и сейчас ее выдавливали с другой стороны.

Джек рвался на свободу, однако Лютер, ничего не замечая, усилил хватку. В ушах зашумело от притока крови к голове.

Металлическая решетка со скрипом отогнулась, а потом из вентиляционной трубы выскочила маленькая однорукая фигурка с горящими топазовыми глазами. Адольф повернул голову к перепуганной кучке посетителей, затем — к Джеку и санитару. Демон довольно хрюкнул; он словно ожидал увидеть здесь Джека. Лютер оцепенел, но не ослабил хватку, сдавившую Джеку грудь.

Адольф прыгнул на панорамное окно.

Он врезался в него с такой силой, что стекло, хоть и не разбилось, но задрожало и расцвело в месте удара паутиной трещин. Адольф свалился обратно на пол, ловко приземлившись на ноги. Женщина продолжала вопить тонким пронзительный визгом. Однако нервы ее защитника не выдержали. По ту сторону окна сестра-акушерка в попытке прикрыть детей шагнула в переднюю часть палаты. Джек понимал: после того как Адольф прорвется сквозь стекло, женщина продержится лишь несколько секунд.

— Пусти меня, черт возьми! — рявкнул он, продолжая бороться; руки Лютера ослабли и Джек, выскользнув из их кольца, очутился на полу.

Адольф бросил на него презрительный взгляд — так человек смотрит на приставший к подошве кусок собачьего дерьма — и снова ринулся на прозрачную преграду, ударил покалеченным плечом. Стекло треснуло по диагонали, из центра вывалился осколок размером с мужской кулак. Адольф провел по дыре лапой. Когти царапнули стекло, но не смогли зацепиться. Демон вновь соскочил на пол. Но почти сразу же опять прыгнул. На этот раз его лапа ухватилась за край отверстия, и он стал пинать стекло ногами, чтобы довести дело до конца.

Коридор наполнился криками и плачем младенцев. Джек рванул вперед, схватил демона за ноги и выкорчевал его из расширившейся дыры. Вслед за этим большая часть окна рухнула; стекло осыпало медсестру, прикрывшую телом первый ряд колясочек.

Демон с подвижностью обезьяны извивался и корчился в руках человека. Джек врезал им по стене и услышал, как треснул, ударившись о штукатурку, череп Адольфа. Монстр высвободил одну ногу, изогнулся в талии, и разбитая голова — половина ее пульсировала и сочилась влагой — приблизилась к руке мужчины. Блеснули бритвенные зубы — и тут же сомкнулись на указательном пальце Джека. Боль прострелила руку от запястья до плеча. И все же он не отпускал ногу демона. Зубы Адольфа ходили вверх-вниз. Внезапно они плотно сомкнулись. Голова монстра дернулась назад, отхватив большую часть указательного пальца.

Кисть Джека свело мучительной болью. Четыре уцелевших пальца разжались, и Адольф соскочил на пол.

Демон, шатаясь, выпрямился, а Джек привалился к стене, прижимая покусанную, пульсирующую кровью руку к груди. Уцелевшая лапа ударила человека по ногам и разорвала манжету брюк. Джек врезался спиной в какой-то стоявший прямо позади него предмет.

Адольф снова повернулся к разбитому окну и попробовал перескочить через раму. Но мускулистые ноги стали будто ватные. Он потянулся вверх, ухватился за край стекла и начал карабкаться в палату новорожденных.

Джек посмотрел на Лютера. Огромный стриженный «под ежик» детина — его лицо приобрело землистый оттенок и тряслось от ужаса — уже отступил почти в самый конец коридора. Медсестра в хирургической маске все еще лежала поверх первого ряда младенцев. Одну руку она выставила в сторону окна, чтобы отразить следующий прыжок демона. Адольф почти перебрался через стекло и должен был оказаться в палате буквально через несколько мгновений. Он испытывал боль, но не собирался сдаваться, пока не утолит жажду резни. Его голова повернулась в сторону Джека, и сочащийся кровью рот растянулся в широкой торжествующей ухмылке.

В спину Джека упиралось что-то металлическое. Что-то имевшее цилиндрическую форму. Он оглянулся и увидел огнетушитель.

Адольф прыгнул со своего насеста на краю стекла, рухнул на медсестру и принялся размашисто полосовать ей спину, вспарывая униформу и срезая ленты плоти.

Огнетушитель был у Джека в руках. Уцелевший указательный палец дернул за колечко предохранительной чеки. Послышалось шипение вступивших в реакцию химикатов, и цилиндр сделался холодным. Медсестра визжала в попытках сбросить с себя Адольфа. Она соскользнула на пол, и Адольф, схватившись лапой за край колясочки, стал подтягиваться вверх, обнажив бритвенные зубы. Он затащил себя внутрь и потянулся к обтянутой розовой кожицей головке младенца.

— А вот и я! — крикнул Джек. — Кто не спрятался, я не виноват!

Адольф поднял свою уродливую голову и посмотрел на Джека; зубы монстра зависли в трех дюймах от плоти младенца.

Джек нажал на рычаг баллона. Холодная белая пена брызнула из раструба, узкой струей пролетела сквозь окно и ударила Адольфа в плечо и морду. Малыш запищал — однако кошачий вопль Адольфа вспарывал барабанные перепонки несравнимо сильнее. Ослепленный ледяными химикатами, демон скатился на пол и, лежа на спину, полосовал лапой воздух. Джек продолжал поливать его из огнетушителя. Адольф попытался подняться, но снова упал и пополз по полу — маленькая, покрытая пеной, брыкающаяся тварь.

— Брось огнетушитель! — раздался крик слева от Джека.

Там стояли два охранника, и рука одного из них лежала на рукояти пистолета.

— Бросай! — повторил он и наполовину вытащил оружие из кобуры.

Джек пропустил приказ мимо ушей. Разбив баллоном остатки оконного стекла, он шагнул в палату новорожденных. Направив раструб на Адольфа, он продолжил распылять содержимое баллона. Тварь билась у его ног. Джек почувствовал, что его губы изогнулись в ужасающей ухмылке, и услышал собственный крик:

— Сдохни, ублюдок! Сдохни! Сдохни!

Он поднял огнетушитель и обрушил его на тело монстра. Затем еще раз — на череп. Кости — или то, что служило демону костями, — лопнули с легким, едва слышным треском. Лапа Адольфа вытянулась вверх и слепо молотила во все стороны. Медсестра продолжала вопить. Кто-то схватил Джека за руку, еще кто-то старался оттянуть его прочь. В помещении творился форменный дурдом. Джек отпихнул одного из охранников и поднял огнетушитель, чтобы ударить еще раз. Однако баллон вырвали у него из рук, а шею сдавило чье-то предплечье.

Голова Адольфа — один глаз черный, словно кусок угля, лицо провалилось внутрь — вынырнула из химического облака. Единственный топазовый глаз отыскал Джека, и позади расквашенных губ демона блеснули лезвия зубов. Лапа Адольфа сомкнулась вокруг левой лодыжки Джека, когти начали погружаться в плоть.

Джек поставил правую ногу на ухмыляющуюся рожу и надавил всем своим весом, вложив в это усилие всю кипевшую внутри него ярость.

Череп демона раскололся, и наружу вывалилось нечто, походившее на комок переплетенных личинок. Джек растоптал и их тоже. И продолжал топтать, пока все черви не перестали извиваться.

Лишь после этого он позволил себе упасть. Тьма захлестнула разум, и затянула Джека в свои глубины.

7

Он очнулся в отдельной палате. Обнаружил, что его руки обездвижены, а раны зашиты и перевязаны свежими бинтами. Отсутствие одного указательного пальца было, как ему думалось, не такой уж и высокой ценой. Левая лодыжка тоже оказалась перевязана, он совершенно ее не чувствовал. «Омертвевшие нервы», — сообразил Джек. Что ж, он всегда считал, что трость придает мужчине солидности.

Джек не знал, сколько времени прошло, потому что наручные часы забрали вместе с окровавленной одеждой. Впрочем, солнце уже зашло, и над кроватью горел ночник. Во рту ощущался медицинский привкус, а язык словно оброс какими-то ворсинками.

«Транквилизаторы», — догадался он.

Дождь все еще продолжал стучать в окно по ту сторону жалюзи.

Дверь распахнулась, и в палату вошла молодая румяная медсестра. Прежде чем дверь закрылась, Джек мельком увидел стоявшего в коридоре полицейского. Медсестра остановилась, заметив, что он очнулся.

— Привет. — Голос Джека звучал хрипло — вероятно, из-за передавившей глотку руки санитара. — Не подскажите, который час?

— Около половины восьмого. Как вы себя чувствуете?

— Живой, — ответил он. — Вроде бы.

Медсестра выглянула за дверь и сказала полицейскому:

— Он очнулся.

Затем она подошла к постели Джека и проверила его температуру и пульс. Заглянула ему в зрачки, осветив глаза маленьким фонариком. Джек обратил внимание, что в палате нет телефона, и спросил:

— Как считаете, могу я попросить кого-нибудь позвонить моей жене? Полагаю, ей хотелось бы узнать, что со мной произошло.

— Вам стоит попросить об этом лейтенанта. Пожалуйста, следите за светом.

Джек подчинился.

— Дети… — произнес он. — Они в порядке, да?

Она не ответила.

— Я знал, что он пойдет к детям. Знал. Я вспомнил, как мальчик сказал, что Сатана…. — Он замолчал, потому что медсестра, глядя на него как на буйнопомешанного, отступила от кровати.

«Она не знает», — дошло до него.

Конечно нет. К этому времени охрана должна была навести порядок, а на работу заступила другая смена. Всю кровь отмыли, тела положили в мешки и без лишнего шума переправили в морг, свидетелей предупредили и проконсультировали, руководство больницы утешило родственников погибших, рабочие уже устранили материальный ущерб. Джек был рад, что не он занимает пост директора по связям с общественностью мемориальной больницы Марбери, поскольку битва обещала быть жаркой.

— Простите, — поправил себя Джек. — Что-то я заговариваюсь.

Медсестра спросила, что бы он хотел на ужин — рубленный стейк или ветчину, — и, когда Джек выбрал, вышла из палаты. Он лежал, размышляя о том, что семь часов назад он сражался с троицей демонов, которая вылезла из внутреннего святилища, возведенного в глубинах безумия маленького мальчика, а нынче выбирал между рубленным стейком и ветчиной (предпочтя в итоге стейк).

«Такова жизнь», — подумал он.

На самом деле все это казалось ему абсурдным, и он чувствовал себя будто жертва автомобильной аварии, которая, стоя среди крови и обломков, переживает о том, что пропустит сегодня вечером любимые телепередачи. Демоны или нет — планета продолжала вращаться, а рубленные стейки готовились на кухне внизу. Он засмеялся, и понял, что тут одно из двух: либо транквилизаторы, введенные ему в организм, оказались чертовски сильными, либо же его поезд попросту сошел с рельсов из-за потрясения.

Вскоре дверь снова распахнулась. На сей раз к Джеку заявился мужчина лет, примерно, сорока пяти, с седыми кудрявыми волосами и угрюмым, решительным лицом. Он носил темно-голубой костюм, и от этого человека веяло официозом и упрямством.

«Полицейский», — сообразил Джек.

— Доктор Шеннон, — сказал мужчина и слегка кивнул. — Я лейтенант Бойетт из полиции Бирмингема. Он вытащил бумажник и показал значок. — Не возражаете, если я присяду?

— Валяйте.

Бойетт подвинул стул поближе к кровати и сел. У него были темно-карие глаза, которые внимательно смотрели на Джека Шеннона.

— Надеюсь, вы в состоянии ответить на несколько вопросов.

— Полагаю, сейчас для этого самое подходящее время. — Джек попытался сесть, опершись на подушки, но у него закружилась голова. — Я бы хотел позвонить жене и дать ей знать, что со мной все в порядке.

— Она знает. Мы связывались с ней сегодня днем. Думаю, вы понимаете, что мы не могли рассказать ей всю историю целиком. Сначала нужно самим во всем разобраться. — Он достал из внутреннего кармана плаща небольшой блокнот и открыл. — Мы взяли показания у мисс Дуглас, миссис Партэйн, мистера Криспа и у сотрудников родильного отделения. Надеюсь, вы согласитесь: то, что произошло здесь сегодня, было… немного странным.

— Немного, — произнес Джек и снова рассмеялся. Теперь он знал, что его, скорее всего, накачали чем-то действительно сильным. Все вокруг приобрело оттенок сна.

— Насколько нам известно, вы спасли жизнь многим малюткам — там, внизу, на втором этаже. Я не собираюсь притворяться, будто знаю, что это были за твари и откуда они вылезли. Все это есть в показаниях мисс Дуглас о том, что произошло с доктором Коуторном, мистером Муном и остальными. Даже психиатрические пациенты дали показания, подтверждающие заявление миссис Партэйн. Черт, мне кажется, некоторые из них до того переполошились, что у них мозги встали на место — если это имеет для вас какое-то значение.

— Я бы этому не удивился. Вероятно, случившееся оказало на них такое же воздействие, какое бывает от шоковой терапии. Как там мисс Дуглас?

— С ней все будет в порядке. Прямо сейчас она лежит в палате через несколько дверей от вашей.

— Что с Розали?

— Миссис Партэйн — сильная женщина. А кое-кто из остальных — например, мистер Крисп — могут и сами угодить в психушку. Он все время плачет, и ему кажется, что у него на спине кто-то сидит. Впрочем, сдается мне, могло быть и хуже.

— О да, — согласился Джек. — Гораздо хуже.

Он попробовал пошевелить пальцами, но онемевшие руки не желали его слушаться. Он пришел к выводу, что медсестре придется кормить его предстоящим ужином. Глубоко в костях пульсировала усталость — успокоительное призывало ко сну.

Должно быть, это отразилось у него на лице, потому что Бойетт сказал:

— Что ж, я не отниму у вас много времени. Я хотел бы узнать, что случилось после того, как миссис Партэйн заперла вас и мистера Чемберса на восьмом этаже. — Лейтенант вынул ручку и приготовился делать заметки.

И Джек рассказал ему. Говорить было трудно и становилось все труднее: передавленное горло хрипело, а мозг и тело жаждали покоя. Пару раз он замолкал — приходилось собираться с силами и продолжать рассказ. Бойетт наклонялся все ближе, чтобы лучше слышать.

— Я знал, куда направляется Адольф, — произнес Джек. — К детям… Я знал, потому что вспомнил сказанное мальчиком. Вот почему я спустился туда. — Он мигнул, и почувствовал, как темнота снова подступает к нему. Слава Богу, все закончилось. Слава Богу, он выжил. Как и те малыши. — На каком… на каком я этаже?

— На третьем. — Бойетт нахмурил брови и наклонился к самой кровати. — Доктор Шеннон… насчет тел… трупов тех демонов. Или тварей. Да чем бы они, черт возьми, ни были…

— Демоны, да. Именно так. Они не давали мальчику развалиться.

«До чего же трудно оставаться в сознании», — подумал он.

Шум дождя успокаивал. Хотелось смежить отяжелевшие веки и уплыть прочь — а утром, возможно, снова покажется солнце.

— Доктор Шеннон, мы нашли только два тела.

— Что? — спросил Джек (или подумал, что спросил). Его голос был едва слышен.

— Тело одного мы нашли в палате для новорожденных. И второго, который смахивает на паука. Мы их упаковали и вынесли прочь. Не знаю, куда их забрали. Да и не хочу знать. Но что случилось с третьим? С тем, кого вы называли Лягушонком?

— Я пристрелил его. Всадил две пули. Он лопнул. — Сердце Джека пустилось в галоп. Он попытался приподняться, однако не смог даже пошевелиться. — Прикончил гада.

«О боже, — подумал он. — Ведь прикончил?»

— На восьмом валялся только тот, что похож на паука. — Голос Бойетта доносился откуда-то издалека, словно полицейский стоял в конце невероятно длинного туннеля. — Мы обшарили весь этаж. Перевернули все вверх дном, но так и не нашли третьего тела.

— Не нашли… не нашли… — прошептал Джек; шепот — единственное, на что он еще был способен.

Держать голову прямо больше не удавалось, и та соскользнула на бок. Казалось, из тела испарились все кости, а их место заняла леденящая кровь паника. На другой стороне комнаты, рядом с дверью, Джек кое-что заметил — решетку вентиляции.

«Что если Лягушонок восстановился? — подумал он, борясь с отупляющим сознание холодом. — Что если он заполз в вентиляцию на восьмом этаже?»

Но ведь с тех пор прошло больше семи часов! Если Лягушонок направлялся в родильное отделение, почему он до сих пор не нанес удар?

— Трубы, — умудрился просипеть он. — В трубах.

— Мы подумали об этом. У нас есть люди, которые прямо сейчас разбирают воздуховоды на куски — но работа предстоит долгая. Как по мне, тут есть две возможности: эта хрень либо покинула больницу, либо издохла где-то в трубах. Мне хочется верить, что тварь испустила дух. Однако мы не прекратим поиски, пока не найдем тело или не разломаем всю вентиляционную систему — а это может занять несколько дней.

Джек пытался заговорить, но голос не слушался его.

«Есть и третья возможность», — понял он.

О да. Третья возможность. Лягушонок, самый умный из лучших друзей Тима Клаузена, обыскивает сейчас этаж за этажом, палату за палатой. Всматривается сквозь прорези решеток и бежит дальше. И так, пока не разыщет того, кто ему нужен.

Того, кто убил его лучших друзей.

«Меня».

«Но, возможно, он мертв, — подумал Джек. — Я выстрелил в него два раза, и он лопнул».

Да. Возможно, он умер и теперь лежит, забив собой воздуховод. Совсем скоро кто-то отвернет болты, и студенистая тварь с выпученными глазами и ртом как у пиявки вывалится наружу.

Возможно, он умер.

Возможно.

— Ну, вижу, вы утомились. Бог свидетель, денек у вас был адский. — Джек услышал, как скрипнул отодвинутый стул, когда Бойетт поднялся. — Завтра с утра мы первым же делом еще разок с вами потолкуем. Хорошо?

Джек дрожал не в силах ответить. Он не мог оторвать взгляд от вентиляционной решетки.

— Постарайтесь поспать, доктор Шеннон. Доброй ночи.

Послышался звук открывшейся и закрывшейся двери, и лейтенант Бойетт исчез.

Джек боролся со сном. Сколько понадобиться времени Лягушонку, медленно и методично обшаривающему больницу, чтобы отыскать эту палату? Как скоро он доберется до этой решетки, увидит его лежащим здесь в смирительной рубашке из бинтов и транквилизаторов и начнет проталкиваться в комнату из вентиляции?

Но Лягушонок умер. Должен был умереть.

Утром взойдет солнце, и к тому времени третий из лучших друзей Тима Клаузена будет лежать в мешке для мусора — всего лишь дряблый ком влажной плоти, порожденный дьявольским безумием.

Сопротивление Джека ослабевало. Веки задрожали, вид вентиляционной решетки померк перед глазами.

Но прежде чем погрузиться в сон без сновидений, он подумал, что в палату, должно быть, снова зашла молодая медсестричка. Джек был уверен, что уловил мясной аромат рубленного стейка.