Расколотый Мир

25. ПОБЕГ

Лив зажмурилась. Она с тоской вспомнила об успокоительном, оставшемся позади, возможно, очень далеко позади — она не знала, как давно они ехали. Ее мотало из стороны в сторону. Она крепко, точно испуганный ребенок, цеплялась за спину Кридмура, ненавидела его, боялась, не понимала. Спина, плечи и руки мучительно болели. Кляп мешал дышать, голова кружилась. Копыта лошади грохотали бешено и бессмысленно. Сзади доносился рев моторов, крики людей. Кокль обернулся, рассмеялся — и тут раздался новый шум, прямо над ее ухом, самый громкий из всех, что ей доводилось слышать — такой, что на мгновение лишил ее чувств. Она ощутила, что беспомощно плывет во мраке, покинув тело с его болью и ужасами; бесцельно дрейфует на темных волнах в прохладном небытии. Нечто подобное она испытывала, когда засыпала.

Малая, пока еще ясная часть ее разума говорила: это погружение в дисассоциативное состояние, вызванное шоком и травмой. Ты сходишь сума, Лив. Опять.

Она не согласна! Это мир оказался слишком сумасбродным — миром изломанных форм, бессмысленной тревоги, ужаса и хаоса, скрытых за фасадом рациональности .

Другая часть ее разума анализировала ситуацию. Это политическое событие. Веха истории. Кокль — агент Стволов. Значит, люди, преследующие его, слуги Линии. Или наоборот. Ты не важна. Стало быть, важен Генерал. Исполняется чей-то замысел. Ох, Лив, на твоих глазах творится сама История.

Она не согласна. Ситуация лишена всякой логики.

Но еще одна часть ее сознания молчала, ибо давно покинула ее тело, погрузившись в мечты об Истории, — плыла по красным равнинам Запада, наблюдала его войны, его горькие предания, терялась среди крови, битв, уничтожения и сумасшествия. Ложь «Истории Запада для детей» — прогресс, благие цели, добродетель — раскрылась, явив миру ужас. Четыреста лет Великой Войны. Лив ныряла все глубже в поисках смысла — минуя политику, минуя кровавое падение Республики, минуя битву там-то, сражение сям-то и четыреста лет жестокости к Первому Племени, а порой и жестокости самого Племени, — и вернулась в первую колонию при Основании, которая теперь казалась ошибкой: испуганную колонию, укрывшуюся за своими стенами от враждебных лесов, диких, мрачных и шевелящихся...

Кокль снял ее с лошади, поставил на землю. Ноги Лив подкосились, и она осела в жидкую грязь. Открыла глаза. Холодная ночь и сосны кругом. Острые иглы впивались в ладони. Она не знала, где находится, и сколько времени уже миновало.

Вырвав кляп изо рта, Лив закашлялась и сдерживала рвоту, пока изо рта тонкой струйкой не побежала слюна.

Лошадь огромной тенью нависала над краем соснового леса. В нескольких метрах от нее неподвижно сидел Генерал, привалившись к сосне. Кокль стоял над нею и улыбался. Он протянул РУКУ:

— С вами все в порядке, доктор?

Она посмотрела ему в глаза. Он продолжал улыбаться.

Она поклялась себе, что не станет никого умолять.

И взмолилась:

— Прошу вас, мистер Кокль, отпустите меня! Я ничего не знаю. У меня ничего нет. Я не могу вам помочь и только задержу вас. Я не местная и...

— Доктор.

— И никто не заплатит вам за мое освобождение. Отпустите меня, мистер Кокль, я скажу вашим преследователям все, что...

— Доктор!

-— Пожалуйста, мистер Кокль.

— Зовите меня Кридмур. Кокль был хорошим парнем, но его больше нет. Вставайте.

— Значит, нет?

Он опустил руку и печально мотнул головой:

— Если бы вас поймали наши преследователи, вы бы не стали им врать. Не сочтите, что я вам не доверяю или сомневаюсь в ваших добрых намерениях. Но им никто не соврет. Их способы ведения допроса куда методичнее наших. И то, что останется от вас после допроса, к сожалению, уже нельзя будет назвать вами, доктор. Так что все это теперь — наше с вами общее дело.

— Какое дело, мистер Ко... Кридмур? Какое?

Он махнул рукой неизвестно куда:

— Вот это все! Великая Война. Теперь мы сообщники, доктор. Вы конечно же поняли, на чьей стороне оказались, — я слишком симпатичен и галантен для линейного. — Он сел лицом к ней, прислонившись спиной к дереву, и принялся сворачивать самокрутку. Посмотрел на нее и улыбнулся: — Свои пороки я привез с собой. Извините, что забрал вас с собой без предупреждения. Видимо, вам не хватает вашего успокоительного? Не волнуйтесь! В Гринбэнке мы встретимся с моим старинным другом Франтом Фэншоу, и он предоставит вам столько опия, сколько нужно, чтобы перенестись с нами обратно на Восток, если вы того пожелаете. Вот вам еще один повод остаться со мной.

— Успокоительное — это лекарство, Кридмур...

— Как скажете.

Он прикурил, затянулся и тут же затушил окурок пальцами:

— Сегодня, увы, никакого света или огня.

— Зачем я здесь, Кридмур?

— А зачем все мы здесь? Мне тоже не все сообщают, доктор. Хотя перед тем, как начать службу Делу, всякий думает, что его посветят во все тайны мира. — Он указал на Генерала, который тихо бормотал что-то бессмысленное, уставившись на свои ноги: — Старый дурак хранит тайну. Он что-то видел, что-то делал, где-то бывал. Он знает, что существует некое Оружие. Больше я ничего сказать не могу. Тайна похоронена под руинами, в которые враг превратил его разум. — Он похлопал по пистолету на бедре: — Привычные мне методы ведения допроса здесь неэффективны. Вот я и подумал: «Доктор А. — умная женщина». Я читал ваши записи. Ни черта не понял, но такому простаку, как я, они показались весьма разумными. И потому я хочу, чтобы вы его исцелили, Доктор. Логичное желание, не так ли?

— Я не знаю, как его исцелить, Кридмур.

— Попробуйте.

— Я не знаю, как.

— Я верю в вас.

Генерал неожиданно вздрогнул.

— Холодно сегодня, — сказал Кридмур.

Он подошел к своему мешку, вытащил грубое шерстяное одеяло, взятое из Дома Скорби, и обернул им плечи старика:

— Простите, доктор. Я захватил только одно одеяло. Не очень благородно с моей стороны, но уверен, вы согласитесь, что пациент важнее всего.

Он вытащил из мешка веревку и привязал лодыжку Генерала к дереву.

— Чтобы не потерялся, — ухмыльнулся он. — С вами поступать подобным образом, конечно, нужды нет. Я оскорблю вас, если решу сделать что-либо подобное. Но учтите: у меня чуткий сон.

Он лег на спину и заложил руки за голову.

— Ложитесь спать, Кридмур? А как же...

Он приподнял голову:

— Линия, Доктор. Произнесите это слово вслух, ничего страшного не случится. Или, по крайней мере, ничего, чего не случилось бы и без вас.

— Линия, Кридмур. Разве они не...

— В Гринбэнке мы встретимся с моими друзьями в отеле «Гранд Хауэлл». За всех ручаться не могу, но Франт Фэншоу — по-своему хороший человек. Однако мы не можем въехать в Гринбэнк вот так, втроем на одной лошади. К тому же на вас траурное платье. К югу, за краем обрыва, куда я вам ночью ходить не советую, есть фермы. Утром пополним там запасы. Спите, пока можете, доктор.

Он опустил голову и тут же захрапел.

Лив никогда не видела, чтобы кто-то засыпал так глубоко и быстро. Неужели у него нет разума? Впрочем, Ствол на бедре под его рукой не спит...

Не спала и Лив. Она сидела, прислонившись к дереву и обняв колени. Прислушивалась к звукам погони. Холодало.

Успокоительное у нее все-таки оказалось с собой: на три четверти опустевший флакончик, который она всегда носила на шее — не дай бог что случится с пациентами или с нею самой.

Развести лекарство не было воды, поэтому она позволила густой капле медленно опуститься на кончик пальца и быстро слизнула ее. Под приторным лекарством ее палец хранил на себе вкусы пота, земли и хвои. Язык зачесался, потом онемел. Разум оцепенел.

Она еще никогда не принимала успокоительное неразведенным. Мир накрыло зеленой волной безмятежности. Она спала.

— Проснитесь... — Кридмур тряс ее за плечо. — Просыпайтесь!

Была еще ночь. Вокруг по-прежнему вздымались сосны.

— Вы это слышите?

— Я ничего не слышу, Кридмур.

— Да... Вы и не услышите. Но они близко. — Он вглядывался в что-то невидимое вдали. — Они уже близко. Идем.

Они двинулись в путь в ночи. Куда и зачем — она понятия не имела.

Утром они вошли в деревню — безымянную россыпь домишек и ферм у подножия бурого каменистого холма.

— Они на время потеряли нас, доктор. Но мы должны быть осторожны. Помните, доктор: если нас поймают — я умру, а вас захватит Линия, и вскоре вы тоже умрете. В голове старого Генерала их машины просверлят дыру и добудут из нее все тайны. Мне ужасно хочется жить и быть свободным. А вам?

Она кивнула.

Он улыбнулся:

— Отлично. Значит, я могу доверять вам, и когда мы войдем в деревню, вы не станете поднимать тревогу. Если начнутся беспорядки, мне придется прибегнуть к насилию и принести людям несчастье. Тогда это будет ваша вина, доктор. —- Он оглядел ее с ног до головы. — Мы можем представиться мужем и женой, Лив. Я могу называть вас Лив? А Генерал — ваш старенький дедушка по той линии, где меньше блондинов. Подробности придумаю на месте. Идемте.

Прежде чем они отправились в путь, она приняла еще каплю успокоительного.

На одной из ферм в долине Кридмур купил лошадь, седло, рюкзак, одеяло, помятый чайник, гнутую сковороду и оловянную тарелку. Жена фермера была ростом с Лив, и Кридмур выторговал у нее приличную деревенскую одежду — красный фланелевый костюм со штанами, — пока Лив молча сидела в углу. Неразбавленное успокоительное затуманило ее взор и рассудок, поэтому и фермер с его женой, и лошадь, и чайник казались ей бесконечно далекими от нее игрушками.

Лошадь была гнедой.

— Неплохая кобылка, Лив.

— Если вы так говорите, Кридмур...

— Я знаю толк в лошадях. Умеете ездить верхом?

— Да.

— А где научились? Дома, в Старом Свете, в Кенигсвальде? Дайте угадаю: Академия верховой езды. Зеленые лужайки, цветы. Пони? Неубедительно.

— Чего вы ожидали, Кридмур?

— Итак, школа верховой езды профессора Кридмура открывает свои двери. Вперед!

Кридмур гнал так сильно, что Лив пришла в ужас; ее тело покрылось синяками и так болело, что, когда наконец оба спешились, она подумала, что уже никогда не сможет ходить. Кридмур крепко держал Генерала, старик бубнил и бормотал. Весь день Лив думала только о том, как бы не свалиться с лошади. Она с трудом понимала, куда они держат свой извилистый путь — на северо-запад, потом на северо-восток, на восток, затем на юго-восток. Вечер близился, солнце опускалось по голубому небу. Остановились они лишь к ночи — всего на несколько часов, сказал Кридмур, — и ее страхи вернулся к ней.

Она сидела, прислонившись к камню, и дрожала, а Кридмур курил, окидывая взглядом темные холмы.

— Завтра будем в Гринбэнке, — сказал он.

26. ГРИНБЭНК

Младший офицер обошел броненосец и постучал в дверцу, давая сигнал, что все спокойно и Лаури может выходить. Лаури сделал последний глоток холодного кофе с песчаным осадком, прополоскал рот и выплюнул половину обратно в кружку. Поправил воротник, снял очки. Потом надел тяжелый резиновый противогаз, крепко стянул ремень, закрепил на голове круглые очки, сделанные словно из бутылочного стекла. Теоретически газ уже рассеялся, но Лаури не любил рисковать. Завершив подготовку, он открыл дверцу и сошел на главную улицу Гринбэнка.

Стояло раннее утро с безжизненным серым небом. Город окутало дымом. От отеля «Гранд-Хауэлл», банка «Хауэлл» и еще половины зданий на главной улице остались сплошные руины. Тут и там все еще тлели пожарища.

На пепельной дорожке Лаури поскользнулся и чуть не упал. Но отмахнулся от руки помощи, протянутой младшим офицером, и, переступая через трупы, зашагал по главной улице к эшафоту, который возвели на площади его люди.

На эшафоте висели три тела, связанных веревками, точно фазаны в лавке мясника.

Двое были мертвы. Одну женщину Лаури помнил по Черному Списку: Мэри Кинжал. Вторая — тоже жещина. Рыжая. Ничего больше сказать о ней было уже нельзя. Живыми их взять не удалось. Женщины — опаснейшие из агентов. Чаще всего.

Третьим был старик. Его холеное лицо теперь обезобразили шрамы. Длинные седые волосы растрепались и покрылись запекшейся кровью. Усы обгорели. Утром, когда началась операция, он был одет в элегантный красно-коричневый шелковый костюм. Но когда его наконец повалили на землю, с него содрали окровавленные лохмотья. Он висел голым, и веревки впивались в тело. Торс покрыт рваными ранами. Обычный человек давно бы уже околел. Старик был смешон и отвратителен.

Был с ними и четвертый агент. Имя неизвестно. Он сбежал. Его еще предстоит найти.

— Фэншоу, так? Вы назвались Франтом Фэншоу.

Старик поднял голову и ухмыльнулся. Его левый глаз был залит кровью. Правый презрительно смотрел на Лаури.

— Так и есть. Я был знаменит, и это имя не забудут. А у тебя есть имя, линейный? Его будут помнить?

Попытка психопата сохранить собственное достоинство. Лаури ничего не ответил.

Агент засмеялся. Лаури был рад, что его глаза скрыты защитными стеклами противогаза; он не хотел, чтобы враг видел, как его передернуло от отвращения.

За спиной Лаури его люди убирали трупы.

Немногие жители Гринбэнка выжили после атаки. Лаури предпочел бы предупредить население о необходимости эвакуации, если бы мог это сделать, не привлекая внимания врага.

— Это вы виноваты. Из-за вас пришлось это сделать. Вы прятались среди невинных людей.

Агент закатил правый глаз:

— Да брось, линейный...

Рана на левом глазу агента уже начала затягиваться. Мерзкая сила его Хозяина все еще струилась по его венам, исцеляя плоть. Лаури видел, как под кожей старика двигались и срастались сломанные кости. Через пару часов он будет силен, как прежде.

— Покажи мне лицо, линейный. Ты уродлив? Конечно, все линейные уродливы, но насколько уродлив ты? Для меня это важно. Покажи лицо. Ты боишься меня? До сих пор?

Лаури боялся. Никогда еще он не подходил к агенту так близко. Тяжелый ком страха ворочался в животе, по коже бежали мурашки. Он убрал руки за спину, чтобы те перестали дрожать. Глаза под маской пристально изучали агента.

Скольких убил Фэншоу? Младшие офицеры еще подсчитывали потери, но потеряли они немало. Войско Лаури значительно поредело. Повсюду, куда ни глянь, дымящиеся птицелеты, броненосцы, грузовики. Улицы усеяны трупами — в основном это жители Гринбэнка, но тел в черной униформе Линии куда больше, чем того хотелось Лаури. От рук Фэншоу пали дюжины, не говоря уж о том, сколько пало от рук женщин.

— Я не стану спрашивать, как тебя зовут, линейный. Это не имеет значения. У таких, как ты, нет имен.

— Лаури.

— Ты мне надоел, линейный. Ты отвратительный и ничтожный тип.

— У нас есть на тебя досье, Фэншоу.

— Кто бы сомневался! Чтение моего досье скрашивает твою унылую жизнь? Думаю, да. Я мог бы многое тебе рассказать, линейный.

— Мужеложец. И куритель опия.

— И что стого?

— Кридмур выдал нам твое месторасположение, Фэншоу.

Отчасти это было правдой. Кридмур произнес свое имя, имя Фэншоу и название отеля в Гринбэнке, когда подслушивающее устройство было рядом. Пятью часами позже связисты расшифровали информацию и немедленно предоставили ее Лаури.

Фэншоу иронично поднял бровь и промолчал. Лаури ожидал другой реакции.

— Куда сейчас направляется Кридмур, Фэншоу?

Лаури надеялся поймать Кридмура вместе с остальными. Ему не повезло. Агент не спешил в Гринбэнк. Лаури нанес удар слишком рано. Он еще не знал, накажут ли его за эту ошибку. Скорее всего, да.

— Понятия не имею, линейный. Мы с Кридмуром уже много лет не общались с глазу на глаз. Хочешь узнать о нас все сплетни? Разнюхать наши тайны?

Расположение подслушивающего устройства можно засечь, но лишь с точностью до пары миль, в зависимости от обстоятельств — плохая погода или близость к большим скоплениям Первого Племени мешают передаче сигнала. В Доме Скорби сигнал был отвратительным. И конечно же для того, чтобы получить и расшифровать сигнал, требуется немалое время. Пять часов назад Кридмур и цель были в нескольких милях к северо-западу от Гринбэнка. Где же они сейчас?

Фэншоу мигнул левым глазом. Отек уже почти сошел.

— Ты девственник, линейный? Твои хозяева разрешили тебе спариваться? Они считают тебя достойным произвести потомство?

Лаури хлопнул ладонями в перчатках, и его помощники поднесли низкий складной металлический столик. На столике были аккуратно разложены три Ствола — рукоятями к Лаури, смертоносными дулами в сторону.

Помощник протянул Лаури чугунный молот, который ему пришлось держать обеими руками. Он поднял его над головой и обрушил на лежавшее слева оружие. Стол зазвенел, как треснувший колокол, и сталь заискрилась. Среди звона Лаури услышал едва различимый крик. Он молотил снова и снова, пока не вспотел, лицо его покраснело.

Наконец он сорвал противогаз и перевел дух.

Стол и землю вокруг усеяли яркие серебряные пружины и черные деревянные обломки Стволов. Тонким слоем рассыпался сернистый порох — кровь демонических тварей.

— Значит, их все-таки можно убить. — Лаури отбросил молот и глотнул воздух. — Твой Хозяин покинул этот мир, Фэншоу. Вернулся в Ложу. Оставил тебя одного. Я знаю, он вернется и найдет себе нового слугу. Но ты уже не воскреснешь.

Лаури с удовольствием отметил, что агент переменился. Теперь, когда Хозяин покинул его, он казался беспомощным, испуганным, старым и слабым. Его раны почернели, а из левого глаза снова полилась кровь.

— Снимите его оттуда. Теперь он не опасен, да и гонору у него поубавилось. Ладно. Займемся делами.

27. ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ

Они ехали на юг к Гринбэнку по открытой местности. Светало, небо исполосовали красные и серые сполохи. Вдали виднелись черные силуэты деревьев.

Они ехали по краю крутого каменистого спуска. Далеко внизу, у его подножья, белели речные пороги; за ними простирались на запад пустынные земли.

Генерал ехал с Кридмуром; тот грубо привязал его к своей спине. Кридмур рассказывал истории:

— ...тогда я входил в круг Фэншоу в Гибсоне. Я был молод и только начал служить Делу. Мы были самыми завидными парнями в городе. Все модники и модницы Гибсона старались нам угодить!

Лив не реагировала на его рассказ. Она терпеть не могла его голос.

— Все банки должны были платить нам оброк. Наверное, деньги уходили на финансирование сражений на каком-нибудь фронте. Не знаю. Стратегом у нас был Фэншоу. И вот, Лив, в один прекрасный день мы с Фэншоу и Каской... Ах, Каска! Мрачная красавица! Ее мы выловили из реки еле живой — она решила покончить с жизнью, обрядившись в черное платье. Тогда-то мы и завербовали ее в наши ряды...

Лив держала руки на поводьях. Она ощутила покалывание. Вырваться и сбежать хотелось так сильно, что она едва сдерживалась. Ее пальцы непроизвольно дернулись.

— Ну и вот, мы с Фэншоу и Каской навестили управляющего одного банка, который отказывался нам платить, и Фэншоу, невозмутимый, как всегда...

Пристрелит ли он ее? Может, да, а может, и нет. Но попробуй она сбеги — непременно найдет и, скорее всего, утащит с собой, перекинув через плечо... Терпеть такое унижение она не хотела.

— А в другой раз, помню, Фэншоу...

Лив вцепилась в поводья. Сейчас или никогда, подумала она. Пока он погружен в свои отвратительные воспоминания...

Кридмур умолк.

В следующую минуту он дернул поводья так сильно, что лошадь встала на дыбы, и закричал. Не будь Генерал привязан, он бы свалился наземь, скатился по склону и утонул в бурлящей внизу реке.

Лив оцепенела и задержала дыхание.

Лицо Кридмура покраснело, вены на шее вздулись. Он выхватил Ствол и несколько раз выстрелил по камням, пока не раскрошил их в кроваво-красную пыль; он кричал от ярости, и Ствол вторил ему по-своему — сейчас она не могла понять, кто из них кем управляет.

Внезапно все стихло.

— Что нам делать, что делать? Они погибли! Фэншоу мертв! Сначала Аббан, теперь Фэншоу! И Кин, и все, как их там, остальные! Они должны были проводить нас в безопасное место. Что же нам делать теперь?!

В той части разума Кридмура, где он разговаривал с Хозяином, снова воцарилось мрачное спокойствие. Там пахло порохом, раздавалось гулкое эхо, тьма пульсировала кровью, но ярость утихла. Он услышал голос:

— Мы думаем.

— Подумать, друг мой, вы должны были задолго до того, как мы взялись за это дело. Что вы предлагаете?

— Мы думаем. Это трудно. В Ложе... шумно. Разбиты, тела наших собратьев. Белфегора, Хозяина Фэншоу. Иблиса, Хозяина Мэри. Торгоны, Хозяйки Черного Рта. Их духи покинули мир в агонии. Ты не можешь представить, как мы переживаем боль, духи вернулись к нам, теперь они должны переродиться заново. Перерождение — это больно и шумно. Все наши мысли — только об отмщении. Пламя вздымается.

Кридмур ждал.

— Стивен Саттер сбежал из Гринбэнка. Он отказывался вернуться и вступить в бой. Мы ударили его Кнутом, и он у мер в канаве. Нам было больно, мы злились. Это был глупый поступок.

— Мне плевать. Мне нет никакого дела до того, что случилось с Саттером. Что случится со мной?

— Мы все еще думаем. Сейчас ты должен бежать.

— Линейные окружили меня со всех сторон! Время на исходе!

— Ты должен бежать на запад.

— К западу отсюда ничего нет.

— Мы знаем. Ты должен бежать в неизведанные земли. Безымянные, незаселенные, незавершенные земли. Это будет странный ход.

— Нет.

— Они этого не ожидают.

— А если ожидают? Если последуют за нами? Мы все дальше и дальше от союзников.

— И они тоже. Они последуют за тобой, но в западных землях их силы быстро иссякнут. Тебе будет тяжело, но им — еще тяжелее. Ты еще не скоро вернешься домой. У нас нет выбора. Мы приняли решение.

— К западу отсюда — незавершенные земли, ублюдок. Огни, море, бури, дикие земли, кошмары, чудовища. Я сойду с ума Я туда не пойду.

— Конечно пойдешь, Кридмур. Это единственный способ выбраться из ловушки. Ступай.

— Ты кусок дерьма, Мармион. Все вы — дерьмо. Я молюсь, чтобы Линия уничтожила всех вас и поглотила, но лишь после того, как я мирно слягу в могилу. Ладно, на запад так на запад.

Когда началась стрельба, лошадь Лив отбежала. Недалеко. Теперь она ждала, и Лив ждала вместе с ней.

Она увидела, как Кридмур опустил Ствол. Схватившись рукой за голову, он медленно и глубоко дышал — его грудь вздымалась и опускалась.

Она не смела пошевелиться.

Наконец он поднял голову и повернулся к Лив:

— Лив? Вы все еще здесь? Хорошо. Планы изменились. Мы не отправимся в Гринбэнк к старым друзьям. Не поедем и на восток к цивилизации — теплым ваннам, сменной одежде и советам старших. Мы поедем на запад, в неизведанные, незавершенные земли. Мы станем пионерами.

Он торжественно махнул рукой в сторону распростертой под ними долины — на запад, как поняла Лив. И улыбнулся — так, словно пытался продать ей то, на что показал.

Река внизу — широкая, бурная. Берега каменистые, воду разрезают острые черные валуны. Сердце Лив сжалось при мысли, что им придется ее пересечь. За рекой — песчаные равнины с желтой травой, мрачный лес переплетающихся дубов, сосновый бор и холмы — мили, мили острых холмов, похожих на сломанные зубы, в знойной дымке и облаках; белоснежные пики голубых гор... А еще зубы Кридмура, оскаленные в ухмылке, бесцветные и неровные, и его глаза, налитые кровью.

— Отпустите меня, Кридмур.

— Нет.

Лаури ничего не добился от Фэншоу. Он допрашивал его, но старик лишь смеялся, скаля сломанные окровавленные зубы. Удовлетворение от работы у Лаури быстро прошло, а ему еще предстоял мучительно долгий трудовой вечер среди пепла и руин Гринбэнка. Когда возня со стариком вконец осточертела, он поручил ее профессионалам В отличие от агентов, он не был извращенным садистом и не получал удовольствия от бессмысленной жестокости.

Он вернулся в Клоан, в теплую, шумную и полутемную палатку связистов.

Он задумался над черновиком сообщения, которое собирался отправить в Ангелус и Кингстон.

«ТРИ АГЕНТА ВРАГА КАЗНЕНЫ В ГРИНБЭНКЕ. ФЭНШОУ ВЗЯТ ЖИВЫМ. ЦЕЛЬ — В РУКАХ ЧЕТВЕРТОГО АГЕНТА, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ДЖОНА КРИДМУРА. ЕГО МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ НЕИЗВЕСТНО».

Они накажут его за то, что он упустил Кридмура. Придет сообщение, адресованное не ему, а кому-то из подчиненных, возможно, Тернстрему. Прикажут поступить с ним так же, как поступили с Бэнксом.

Надеясь спасти себе жизнь, он дописал:

«ДОКТОР АЛЬВЕРХАЙЗЕН ПО-ПРЕЖНЕМУ С АГЕНТОМ И ЦЕЛЬЮ. СИГНАЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО ПОЗВОЛЯЕТ НАМ ПРЕСЛЕДОВАТЬ ЦЕЛЬ. УСТРОЙСТВО БЫЛО УСТАНОВЛЕНО ПО ПРЕДЛОЖЕНИЮ И.О. ПРОВОДНИКА ЛАУРИ».

Ему несказанно повезло, что агент взял ее с собой. Иначе Лаури давно бы застрелился, чтобы Локомотивы не утруждали себя отсылкой телеграммы.

Он задумался, как, не прибегая к прямой лжи, намекнуть, что идея вынудить агента взять с собой докторшу была частью его плана с самого начала.

— Сэр.

— Что у вас, Тернстрем?

— Протокол допроса готов.

— Фэншоу. Да. И что же?

— Вкратце, сэр: два месяца назад в Гибсоне он получил распоряжения...

— Не то. Где Кридмур? Куда он направляется? Это ему известно?

— На юго-восток. Он должен был сопроводить Кридмура и цель в Китон, в место под названием...

— Уничтожьте его. Это в тысяче миль отсюда. Куда он направляется сейчас?

— Неизвестно.

— Казните его.

— Сэр...

— Казните его. Нам некому доверить наблюдение за ним. Я уже проставил на бланках печати.

Он проставил печати на бланках с распоряжением о сожжении тел трех агентов. Потом — на бланках с распоряжением о выплате городу компенсации за понесенный ущерб и потери среди населения в обмен на обязательство администрация города отныне и впредь представлять интересы Линии.

Затем ему пришлось иметь дело с донесениями младших офицеров о том, как велики их потери: сколько пгицелетов они потеряли, сколько солдат, сколько броненосцев... Весь вечер он трудился на износ, проставляя печати на огромной куче бланков.

На следующий день он реорганизовал патрульные отряды, учитывая сократившуюся численность войск. Он рассеял их так, чтобы они покрывали всю территорию к юго-востоку от Гринбэнка.

Никаких следов Кридмура не обнаружили.

Связисты доложили, что устройство работает плохо; Кридмур мог находиться где угодно в радиусе тридцати миль.

Приказов об отстранении его от командования в тот день не поступило.

На следующий — тоже.

Снова вбежал Тернстрем. Был вечер третьего дня после происшествия в Гринбэнке.

— Что у вас, Тернстрем?

— Связисты, сэр. Устройство снова работает. Какое-то время были помехи, но теперь точность сигнала удовлетворительная.

— И что?

— Точное местоположение неизвестно. Но он уходит на запад.

— На запад?

— Строго на запад. И быстро.

— К западу отсюда ничего нет. Да что там — даже здесь ничего нет. Куда же он направляется?

— На запад, сэр. Он обошел нас на несколько дней пути. Он пройдет мимо самых крайних поселений и двинется в неисследованные земли.

— Тогда мы последуем за ним.

— Сэр? Для подобной экспедиции у нас недостаточно людей. Условия будут неблагоприятными...

— Мы последуем за ним. И немедленно. Ждать подкрепления времени нет. Мобилизуйте всех имеющихся солдат и технику. Ступайте. Убирайтесь, Тернстрем. Сегодня нас ожидает бессонная ночь.

Тернстрем вышел. Лаури сидел в полумраке, обхватив голову руками.

Запад. Незавершенные земли. Он боялся, боялся до тошноты, и в то же время — испытывал такое облегчение, что его болезненное лицо готово было расплыться в улыбке... Если ему отвратительны пустое небо и жуткие холмы Западного Края, то неизведанные земли, наверное, покажутся чистым кошмаром. С другой стороны, Лаури не собирался сидеть в Клоане и ждать, пока его отстранят от командования, как только подвернется подходящая кандидатура. Значит, придется идти на запад.

28. ДОЖДИ

К западу от Западного Края первым делом испортилась погода. Десять треклятых дней шел дождь, и грузовики Лаури вязли в грязи. Птицелеты не могли подняться в воздух. Даже палатки смывало лавинами грязи, и несколько дюжин солдат Лаури умудрились утонуть — утонуть, ко всем чертям, за тысячу миль от любой реки или моря, в грязи! Этой грязищи тут столько, что даже Локомотивы могли бы сгинуть в ее пучинах. Тугие струи дождя барабанили по черепу Лаури, а в паре метров от его носа ливень уничтожал мир. Сигнал от устройства в золотых часах, которые носила с собой женщина, едва улавливался: слабая вибрация миниатюрных молоточков и стержней терялась из-за беспрестанного ливня — и тоже тонула, будь она проклята. В грязи уже потонули три артиллерийских орудия и две самоходные пушки. Несмотря на все попытки защитить их от воды, вышли из строя два телеграфа и два усилителя. Патрули возвращались с задержкой в несколько дней — или не возвращались вовсе, словно их унесло водой. Оружие заклинивало, и то, что они не могли догнать агента, было только к лучшему; он бы их всех перебил. Они ползли медленно, с каждым пройденным футом возвращаясь на шесть дюймов назад.

А через десять дней дождь прекратился — внезапно, не предупредив и не извинившись. Тучи разошлись, на небо выкатилось палящее солнце, и уже через несколько минут линейные поджаривались в промокших от пота мундирах. Некоторые из солдат подняли головы и задрали бледные физиономии к солнцу.

— Ну же, пошевеливайтесь! Не стоять! Вперед, живо, живо! — ревел Лаури.

К черту здешнюю погоду. Нелепую, наглую погоду за гранью завершенного мира. Как же хотелось Лаури покорить эти земли, навести здесь порядок!

Небеса внезапно разгневались — безоблачное разразилось дождем. На них хлынули потоки воды и грязи. Сначала они потеряли лошадей. Одну из них захлестнуло потоком, и она сломала ногу. Другая убежала и скрылась из виду. Кридмуру и Лив пришлось тащиться пешком от укрытия к укрытию, прятаться в пещерах, которые вода заливала одну за другой. Вскоре прятаться стало негде.

— На холмы! Туда, где повыше! — крикнул Кридмур.

Он перекинул тщедушное тело Генерала через плечо. Лив ковыляла позади, поскальзываясь в грязи; иногда Кридмуру приходилось нести и ее. Казалось, ливень хлестал долгие годы, целую вечность. Грохот дождя не давал Лив думать ни о чем, кроме выживания. Вскоре она потеряла способность думать даже об этом, и ей оставалось лишь плестись за Кридмуром след в след. Время от времени он заговаривал с ней, но она не слышала слов. В сером аду дождя она лишь едва различала, как шевелятся его губы.

Лив приняла последние капли успокоительного; прикрыла бутылочку рукой, чтобы не попала вода, сглотнула загустевший осадок. Она рисковала получить передозировку, но уже не надеялась пережить этот ливень. На какой-то блаженный промежуток времени она перестала что-либо чувствовать. Догадывалась, что вроде бы следует за Кридмуром, но уже не так уверенно; дождь падал мягкими каплями, и у каждой из них была своя четкая разумная цель.

Но вскоре это ощущение прошло, суставы заныли, а голову обожгла боль; Лив лежала в пещере, снаружи хлестал дождь, а последние капли сладкого яда покидали ее тело с испариной. По телу бежали мурашки. Кридмур, по-видимому, стоял над нею и отирал пот с ее лба. Ей казалось, что ее мать тоже рядом, шепчет что-то, упрекает за слабость. Добрая подруга Агата с факультета метафизики предложила ей чашечку зеленого чая, подмешав туда яду грязным ножом. На стенах пещеры сияли красные письмена холмовиков, и ей казалось, что из покрытой мраком глубины пещеры за ней следят любопытные глаза на мертвенно-бледном лице, скрытом черными космами. Она думала, что скоро умрет, но смерть все не приходила за ней.

Когда Лив пришла в себя, она была уже не в пещере, а возможно, никогда там и не была; она плелась по грязи, а Кридмур тащил ее вперед, перекинув руку через плечо, подталкивал Генерала и кричал:

— Быстрее, Лив! Они приближаются!

А дождь все хлестал, не прекращаясь ни на секунду.

На них наткнулся патруль Линии.

Они плелись в поисках укрытия по колено в грязи, конца которой, как и дождю, не предвиделось. Кридмур упрямо шагал вперед, сутулясь, с Генералом на руках. Лив, ковылявшая вслед за ним, закричала:

— Кридмур!

— Не останавливайтесь! — крикнул он ей в ответ. Из-за дождя приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.

— Куда мы идем, Кридмур?

— Откуда мне знать? Вперед... На запад, на восток или назад. Где чертово солнце? День сейчас или ночь? Откуда мне знать? Просто...

Патруль вынырнул перед ними из завесы грохочущего дождя. Больше дюжины линейных в черной, прилипшей к телам униформе. Они маршировали, опустив головы, и при виде Кридмура распахнули рты от усталости и удивления. Кридмур, похоже, поразился не меньше — казалось, даже его хищное чутье притупилось от ливня.

Он спихнул Генерала на руки Лив. Линейные подняли ружья, сражаясь с дождевыми потоками. Лив уложила Генерала в грязь и легла на живот рядом с ним.

Когда она подняла голову, Кридмура уже рядом не было. Она услышала выстрел Ствола, затем еще один, различила в пелене дождя красную вспышку и движущийся силуэт. Линейные в панике кричали.

Она видела, как падали на землю тела в черном — одно, другое, третье, четвертое — все, сколько их там было. Грязь почернела и залоснилась от крови, которую вскоре смыло дождем. Генерал пытался встать. Он выкрикивал бессмысленные приказы:

— Ко мне! Вперед, за Республику! Атакуйте с фланга их чертову пушку!

Лив какое-то время пыталась удержать его, потом отпустила. Он упал в скользкую кровавую грязь и, лежа на спине, выкрикивал в небо приказы. Выстрелы линейных казались глухой трескотней в сравнении с раскатистым грохотом Ствола Кридмура. Но вскоре он прекратился.

Лив расплакалась. Дождь смывал с ее лица грязь и слезы.

Кридмур поднял ее, поставил на ноги.

— Идемте.

Дождь прекратился внезапно. Тучи разошлись, мир осветило солнце. Все вокруг сияло так ярко, словно вот-вот загорится.

Они шли по широкой, глубокой лощине. Впереди вздымался огромный холм, поросший зелено-коричневыми кустами, похожий на женщину, лежащую на боку, а солнце над ним прожигало белые облака. Под ногами Лив грязь уже высыхала, краснела и трескалась.

Кридмур приставил ладонь козырьком к глазам и огляделся. Воздух чист, и на многие мили вокруг — ни следа линейных.

— На запад! — сказал он. — Скоро по солнцу ориентироваться будет уже нельзя, но пока что ясно, что запад — там. Так что вперед.

Он поднял Генерала на руки и начал взбираться по склону холма.

Они снова стояли среди сосен и цикуты, на холме, откуда открывался вид на долину. Каменистый склон спускался к пересохшему устью реки. Почему это устье осталось сухим после стольких дождей? Очень странное место.

Дно устья было усеяно чем-то сверкающим — возможно, золотом или алмазами.

На другой стороне долины простирался густой темный лес. Лив не знала, как называются эти деревья. Она смертельно устала и проголодалась, ей казалось, у нее жар.

Кридмур окинул взглядом лес вдалеке, одной рукой прикрывая глаза от солнца, а другую держа на Стволе.

— Говорят, если долго идти на запад, дойдешь до моря. Так сообщалось в донесениях той горстки безумцев, которой удалось туда добраться. Море... Такое же, как те старые моря, что ласкают и охлаждают водами древний дальний Восток, — заметил он, надеясь начать разговор.

Кридмур не устал, не заболел и не проголодался; такого с ним никогда не случалось.

— Но Западное Море — бурное, неистовое. Те немногие, кто его видел, говорят, что там трудно различить, где кончается земля и начинается море — слишком там все изменчиво, туманно, заболочено и отвратительно; слишком часто случаются грозы, дует страшный ветер, и ледники напоминают формой морские волны. А небо, говорят, пульсирует, и по нему ходят сине-зеленые волны звездного света. Само море холодное, испускает пар и бушует, как огонь. Я думаю, там должны обитать духи. Там, где мир незавершен, рождаются демоны. На самом краю мир разворачивается, точно скатерть. Но нам, по счастью, не нужно заходить так далеко. Наши преследовали сильно от нас отстали, и вскоре... Ага!

Он вытащил Ствол и выстрелил в дальний склон холма. Затем обернулся к Лив и улыбнулся.

— Олень. Теперь, Лив, у нас снова много еды! Оставайтесь здесь с нашим пожилым другом. Поговорите с ним. Помните о своем призвании, Лив: мы хотим, чтобы несчастный старик снова поправился и раскрыл нам свои тайны.

— Я не могу, Кридмур.

— Лив. Послушайте. Именно за этим вы здесь. Вполне возможно, что вы и рождены для этого. Генералу известно то, что может прекратить Великую Войну. Принести мир, Лив. Вам будут ставить памятники.

— Я не понимаю, о чем вы, Кридмур.

— Отлично. Славно, что мы разобрались. Беритесь за работу. Я скоро вернусь.

Он взял рюкзак и принялся искать в нем нож и веревку.

— Олень в нескольких милях отсюда. Что, если его съест другое животное?

Лив не нравилось отчаяние в своем голосе, но желудок сводило от голода.

А он ухмыльнулся:

— Какое животное осмелится это сделать?

Придерживая шляпу, он скатился по щебню с холма — так быстро и безрассудно, словно был гораздо моложе своих лет.

Когда Кридмур удалился — не настолько далеко, чтобы не видеть ее, но она надеялась, что он на нее не смотрит, — Лив принялась искать на земле острые камни. Затем отломила от ближайшего дерева сухую ветку. Дерево было крепким, и Лив ужаснулась тому, как ослабла. Она села на землю спиной к долине и попыталась заострить ветку и сделать из нее оружие. Ветка сломалась в ее руках. На то, чтоб расплакаться, уже не осталось сил.

Лив взяла себя в руки.

Она села перед Генералом, скрестив ноги, осторожно, но крепко взяла его за челюсть и повернула голову так, чтобы он смотрел на нее:

— Тайны, говорит Кридмур. Вытянуть ваши тайны? Что им нужно от вас, бедный старик?

Он снова отвел от нее взгляд, и она со вздохом отпустила его.

— Наверно, вы были великим генералом, если так им нужны.

Лив сидела, не зная, что делать дальше.

— Когда шел дождь, вы отдавали приказы.

Он начал бормотать бессмыслицу.

— Тише. Послушайте. Что вы помните? Где вы побывали? Что по-прежнему хранится там?

Он не прекращал бормотать.

Испытывая некоторую неловкость, она выпрямила спину, расправила тонкие плечи и спросила таким низким голосом, каким только могла: «Какие будут приказы, сэр?»

Искорка в его глазах — признак интереса? Он что-то вспомнил?

Но Генерал начал мочиться.

Кридмур с шумом поднялся по каменистому склону, перекинув оленя через плечо. Шкура зверя была полосатой, красночерной, и хотя Лив не слишком разбиралась в оленях, она сочла это необычным. Кридмур сбросил оленя на землю и радостно потер окровавленные руки.

— Чего добились от нашего друга, Лив? Он сказал вам что-нибудь интересное?

— Нет, мистер Кридмур. Вы ожидаете результатов через час?

— Зовите меня просто Кридмур. И вы совершенно правы, еще рано.

Кридмур развел костер. Он взглянул в отекшие глаза Генерала, пошарил в рюкзаке и вытащил бутылочку — Лив узнала в ней лекарство от жара, украденное из Дома Скорби. Дал Генералу несколько капель, затем, немного подумав, предложил бутылочку Лив. Она взяла ее дрожащими руками и приняла дозу.

Кридмур вытащил из сапога нож.

— Ну, что? — Он махнул рукой в сторону деревьев. — Собирайте хворост!

И, вонзив нож в тушу, принялся снимать с оленя шкуру.

Лив отправилась к деревьям за хворостом. Занятие это было странное, неприятное, и она так устала, что путались мысли.

Она принесла сухие ветки и разложила их крест-накрест, как было велено.

Кридмур свежевал зверя на ее глазах. При виде этого кровавого зрелища у Лив потекли слюнки. Кридмур мягко и непринужденно объяснял ей, как что делается. Нарезав мясо на тонкие ломтики, часть развесил сушиться на колючих ветках дерева у края склона, а часть поджарил на костре.

— За друзей, которых с нами нет! — сказал он, жуя мясо. — Все мои друзья — чудовища, их давно пора было вздернуть. Но я все равно скорблю о них. Не потому, что они этого заслуживают — я и сам этого не заслуживаю, — но надеюсь, они будут скорбеть по мне, когда я умру. — Он склонил голову. — Итак, Черный Рот, Мэри Кинжал, Стивен Саттер, Уошберн Вздерни-Их-Повыше, Пьяница Каффи, Лев Аббан... Франт Фэншоу.

На последнем имени его голос дрогнул. Он поднял голову и подмигнул. Сентиментальное настроение улетучилось так же быстро, как и пришло.

— С другой стороны, ну их всех к черту; они мертвы, а я жив. — Он рассмеялся. — Друзья, которых с нами нет!

И тут Лив ахнула и прикрыла рот рукой. Она поняла, что совсем забыла о Магфриде, который наверняка ужасно перепугался, когда она исчезла...

Когда они поели, Кридмур сел в тени и вытащил из рюкзака тонкий роман в мягкой обложке. Он осторожно открыл книгу; капли дождя просочились в рюкзак, страницы вздулись. «Историю Запада» постигла та же судьба.

— Кто-нибудь должен отгонять мух от мяса, пока оно сушится. Вы не против пойти первой, Лив?

Остаток вечера Лив провела стоя на краю крутого склона и отгоняя мух сосновой веткой. Она неловко переминалась с ноги на ногу — ступни покрылись волдырями. Нервы были на пределе, из-за тупой боли она не могла думать ни о чем, кроме своего успокоительного. Пока они держат путь на запад, раздобыть его нет никакой надежды. Из некоторых трав можно получить заменитель, но Лив очень смутно представляла, как. В любом случае, странные растения, росшие на Краю Света, ей не знакомы. Казалось, они противоречат разуму, не вписываясь в известную ботаническую классификацию.

Например, среди деревьев, с которых она срезала хворост для костра, рос зеленовато-черный кустарник. Лив нагнулась, чтобы рассмотреть его поближе, и поразилась: вокруг листьев и лепестков шевелились черные сегментные ножки, словно мушиные или пчелиные, как если бы в этих краях не существовало четкой границы между флорой и фауной. И ей совсем не понравилось, как эти зеленые цветы-насекомые потянулись к ней.

Будь сильной, велела себе Лив. Сохраняй ясность ума усилием воли, если требуется. Она помахала веткой, наблюдая за лениво летающими мухами, и вскоре забылась.

Кридмур дремал за книгой. Дважды он вскакивал, стрелял в кусты и убивал животных. Первым оказался белый кролик, второе больше смахивало на собаку с кроличьими ушами. Обоих он вычистил и освежевал.

Прежде чем уснуть в третий раз, он поднял взгляд и помахал Лив рукой.

— Да, мистер Кридмур?

— Я забыл вам сказать. Старый безумец, обмочивший вас этим вечером, не кто иной, как генерал Орлан Энвер, основатель и герой Республики Красной Долины, величайший из великих людей в истории Запада.

Он широко улыбнулся, и его глаза засверкали. Казалось, он очень доволен тем, что раскрыл эту тайну.

Потом он лег, уснул и захрапел, как Локомотив.

Генерал тоже спал. Лив изумленно смотрела на него.

Показались звезды. Здесь они были другими. Над западным Краем Мира нависла паутина звездного света. Одна яркая звезда вспыхнула и погасла, за ней другая, третья, и паутина растворилась во мраке.

Утром они спустились в долину.

29. ДОЛИНА

— Кридмур.

— Да?

— Ты слишком много разговариваешь с этой женщиной. Ты не должен был сообщать ей, кто такой Генерал. Мы приказывали тебе.

— Уже поздно. Да и как иначе она смогла бы выполнить свою работу?

— Ты позволил ей копаться в голове Генерала. Если она добьется успеха, тебе придется убить ее. Ты сам это понимаешь.

— Я понял вашу точку зрения.

— Рано или поздно тебе придется убить ее.

— А если я откажусь? Я не говорю, что отказываюсь. Но если откажусь. Что тогда?

— Ты становишься все грубей и заносчивей. Нам следует научить тебя уважать своих хозяев.

— Но я нужен вам живым, здоровым и быстроногим.

— Мы вынуждены, покинуть тебя на время, Кридмур. В Ложе идет дискуссия. Мы разрабатываем запасные планы. На случай, если ты потерпишь неудачу. Это... сложно. Больно. Страшно. Это требует нашего внимания. Ты силен, но мы покидаем тебя, и ты не сможешь обратиться к нашей мудрости.

— В таком случае, попытаюсь обойтись без вашей мудрости.

— Выполняй приказы.. Беги на запад. Не думай, что мы не следим за тобой.

Кридмур вдруг повернул голову и улыбнулся ей:

— Мужайтесь, Лив. Все будет хорошо. Мы продолжим путь без надзирателей.

Они шагали по пересохшему руслу реки. Шел их второй день в долине. Узкий коридор тянулся меж холмов, уходя за горизонт. Лив научилась ориентироваться по солнцу и знала, что движутся они примерно на запад.

— Больше всего я жалею, что мы потеряли лошадей, — сказал Кридмур. — Благородные животные. Но важно то, что здесь нет дорог, и мы будем сторониться равнин, так что транспорт наших преследователей окажется бесполезным. Линейные не могут ездить верхом, Лив, они боятся лошадей, их мускулов, глаз и зубов, их необузданности. А короткие тонкие ножки и почерневшие легкие линейных не позволяют им двигаться быстро. У нас внушительное преимущество. Я настроен оптимистично.

Солнце все еще палило, но вчера вечером село так рано, будто пришла зима. Кридмур пожал плечами и велел Лив не беспокоиться: чем дальше на запад они уйдут, тем больше вокруг будет странностей.

Весь день страшный ветер поднимал камни со дна русла в воздух и обрушивал их обратно на землю. Путники укрылись в гроте, вырезанном водами реки, и слушали стук падающих валунов. И лишь вечером двинулись дальше по растрескавшейся красной глине речного русла.

Около полудня, когда солнце залило русло волной нестерпимого жара, они снова укрылись под каменным навесом, вытесанным рекой, протекавшей здесь много веков назад. Под ним был водяной источник, и Кридмур объявил, что вода пригодна для питья. Он наполнил ею бурдюк, достал из рюкзака вяленое мясо, и они поели.

Заставлять Генерала есть было трудно. Он стонал, ерзал и отказывался глотать пищу, которую ему клали в рот. Он обделался, и Лив постаралась обтереть его как можно чище. Она очень жалела о том, что рядом нет медсестер.

— Было бы неблагородно с моей стороны взвалить на вас всю заботу о старике. Напомните мне, когда придет моя очередь, — сказал Кридмур.

Насвистывая, он с явным удовольствием принялся за чтение романа.

Лив подсела к Генералу.

— Генерал Энвер, — сказала она.

Тот даже не взглянул на нее.

Она чувствовала себя глупо: читала старику сказки, разговаривала с ним как с умалишенным, пичкала лекарствами, досаждала электротерапией.

— Рядом с нами историческая личность, — заметил Кридмур. Лив не обратила на него внимания.

— Генерал, я читала вашу книгу, — сказала она. Она знала, что Генерал был важной фигурой в полной потрясений истории Запада, но не придавала этому большого значения. Несчастный калека, сидевший рядом, для нее был прежде всего автором «Истории Запада для детей».

Он был гордым, немного самодовольным, во многом ограниченным и лишенным чувства юмора. Над его рассуждениями о приличиях, честности, демократии и нравственной чистоте иногда невольно хотелось смеяться. Его система добродетелей (семь личных, шесть гражданских, пять военных) была ближе к безумию, чем к философии. И все же... В «Истории Запада» неоднократно подчеркивалось, что сам Генерал был «обычным трудолюбивым и исполняющим свой долг гражданином, таким же, как вы», но все понимали, что это не так, — и прежде всего, он сам. Он был Провидцем.

В первые дни Республики, когда та существовала лишь в мыслях ученых и аристократов-идеалистов на верхних этажах таверн Моргантауна, он был одним из них. Но оказался единственным, кто осмелился воплотить их философию в реальность. Он освободил Моргантаун, Ашер и Лудтаун. Превратил Лигу Красной Долины, непрочный торговый союз бароний, городов-государств и торговых компаний, в военный союз, затем в движение, затем в религию, затем в авангард армии, которая завоевала юг, запад, восток, покорило мелкие государства и города, самопровозглашенные герцогства и баронаты, и заставило их правителей (пригрозив оружием, если требовалось) собираться в огромном каменном зале заседаний в Красной Долине, где они, недовольно ворча, проводили голосования и управляли новосозданным демократическим содружеством народов, которое назвали Республикой. Он изгнал со своих земель агентуру Стволов и сдержал войска Линии. Лив плохо разбиралась в политике и ничего не понимала в тактике, но ей было ясно, что этот человек — гений.

Он присутствовал на берегах Красной Реки во время подписания Хартии, но сам не подписал ее, настояв на том, что он — всего лишь простой солдат. Подписание Хартии — забота сенаторов, президентов и им подобных, решил он.

Лив вынула «Историю Запада» из кармана своей мешковатой красной фланелевой рубашки. От дождя и ее собственного пота книга распухла, искривилась и покоробилась так, что страницы напоминали пластинки под шляпкой гриба; многое уже нельзя было прочесть, но книга не рассыпалась. Ее сделали на совесть.

— Вы помните эту книгу, Генерал?

Он молчал.

— Ну, хорошо.

Она открыла ее и принялась читать с начала:

— «Зимой 1482 года представители государств и торговых компаний Востока собрались, чтобы обсудить новость о проходе, обнаруженном в Крайней Гряде, доселе считавшейся непроходимой. Действительно, тогда многие и ученые, и простолюдины сходились во мнении, что непроходимость — главная причина, по которой эти горы были возведены Богом. Возможно, Его помыслы переменились. Первооткрыватели, побывавшие по ту сторону гряды, доложили о бескрайних темных лесах. По-видимому, Творение Божье намного больше, чем представлялось. Некоторые недалекие священники, усмотрев в этом не надежду на продвижение вперед, а знамение упадка, впали в отчаяние. Более смелые и прогрессивно мыслящие люди обсуждают возможность исследования открытых территорий. Результатом этих дискуссий стало решение о собрании знаменитого Совета Семи Государств: Мессенских княжеств, Дхрава, Юддеи, провинций Киса, крохотного Кенигсвальда...»

Генерал не проявлял интереса.

— Попробуйте прибегнуть к насилию, — вмешался Кридмур. — Я добился своего, угрожая ему.

— Вы отвратительны, Кридмур!

Лив внезапно разозлилась, и слова эти сорвались у нее с языка. Она бросила на него нервный взгляд, но он лишь улыбнулся.

— Стало прохладнее. Можно сказать, наступили холода. Пора в путь.

Весь день и вечер они шли по долине на запад. Солнце, казалось, не столько село, сколько пошло на убыль, медленно уменьшилось и ослабло, словно отступая в межзвездные глубины, чтобы в итоге стать лишь одной из бессчетных неярких звезд. Луна же, сначала желтая, затем красноватая, напротив, росла, становилась все больше, пока Лив уже не могла на нее смотреть.

Отведя взгляд от обезумевших небес, она заметила, что Кридмур внимательно осматривает темные склоны долины и прислушивается.

Он поднес палец к губам.

Она тоже прислушалась, и вскоре услышала далекие звуки — какие-то движения, хрипы и нечто похожее на лай.

Затем послышался вой.

— Это не линейные, — прошептала она.

Кридмур мотнул головой:

— Нет. Те от нас в нескольких днях пути. Как я уже говорил, ноги у них коротки. Я их едва слышу, и это к лучшему — разговоры их скучны, — прошептал он.

— Тогда что это?

— Понятия не имею. Может быть что угодно. Не обращайте внимания.

Они продолжили путь.

Следующий день выдался прохладным и приятным. На небе не происходило ничего необычного, вокруг не слышалось никаких странных звуков. Они остановились, чтобы поесть и отдохнуть под открытым небом, на легком ветерке, шелестящем в ивах на берегу реки. Кридмур вытащил из рюкзака мятую жестяную кружку, развел костер. Затем торжественно достал пакет темных листьев и заварил чай. Лив содрогнулась от такого расточительства воды. (Раньше ей и в голову бы не пришло экономить воду.)

Но листья отсырели, и чай вышел невкусным.

— Попытка не пытка, — заявил Кридмур, допивая горькое пойло. — Как представитель цивилизованного народа, вы должны это понять, Лив. Сядьте, отдохните. Побеседуйте с Генералом.

Сказав так, он убежал прочь по лесистому склону непонятно куда. Раздобыть еды? Шпионить за преследователями? Лив не знала.

Она села под ивами, стараясь не обращать внимания на зеленые ветки, гнувшиеся и ласкавшие воздух, словно в попытке стать чьими-то пальцами...

Она сверилась с золотыми карманными часами. Часы сломались несколько дней назад и до сих пор не пришли в норму. Они по-прежнему мерно тикали, но стрелки иногда не двигались, а иногда крутились так быстро, что механизм дрожал, порой же шли в обратном направлении — земля здесь еще была не готова к тому, чтобы на ней установилось нормальное течение времени. Хотя часы теперь были бесполезны, Лив не решалась их выбросить — ее печалила мысль о том, что их никто никогда не найдет.

Она попробовала поискать оружие и была поражена, когда нашла среди плоских круглых камней у реки острый каменный наконечник. Она не знала, принадлежал ли он копью или стреле, но ей было все равно. Вскоре она нашла еще несколько таких же предметов.

Следы холмовиков. Это было так очевидно, что она уже могла себе их представить — конечно же здесь, на Дальнем Западе, им незачем прятаться. Свежие ли это следы? Кридмур, несомненно, заметил их гораздо раньше, но почему он оставил ее одну с этим оружием? Может быть, наблюдал за тем, что она с ним сделает?

Это было безумием, паранойей, умственным параличом: Лив запретила себе и думать об этом. Но выбрала самый легкий и острый из наконечников и спрятала под тяжелым поясом, которым подпоясывала бесформенные красные фланелевые штаны, купленные Кридмуром у жены фермера в окрестностях Клоана; к этому поясу она до сих пор не привыкла.

Как же ей было неприятно носить одежду, которую он то ли купил, то ли украл для нее!

Лив знала, что в таким незавидном положении, как у нее, люди часто привязываются к своим захватчикам.

Промелькнула мысль о том, что строить планы против Кридмура — предательство. Она не хотела, чтобы дело зашло чересчур далеко. Она видела, как он убил человека, — не стоит забывать об этом.

Кридмур поднялся по песчаному склону. Он был счастлив. Уже то, что он просто шел на запад, приносило ему радость. Свежий воздух и физические упражнения — лучшее лекарство, Генерал и доктор Альверхайзен согласились бы с этим Но что еще важнее — прошло много дней с тех пор, как голос Хозяев в последний раз звучал в его голове, много дней, за которые он ни разу не совершил ничего мерзкого или ужасного. Можно даже сказать, теперь он занят благим делом — ведет несчастного старика и молодую женщину в безопасное место, уберегая их от Линии... Мысль об этом забавляла его.

Он встал на высокий камень, приложил к уху ладонь и различил еле слышные звуки, издаваемые линейными. Тихим эхом вдали разносился топот их тяжелых сапог. Далеко. За несколько дней пути до них.

Он нашел ручей с пресной водой, наполнил бурдюк.

В железной склянке он уберег от дождя несколько сигарет. Самое время насладиться одной из них. Он присел у камня, закурил и стал слушать журчание ручья.

На камнях у воды виднелись завитки алой краски. Кобальтовые и красные чешуйки и грани блестели на солнце, пробивавшемся сквозь деревья. Водный поток образовывал меж камней небольшую запруду. Кридмур заметил движение в воде и нагнулся, чтобы присмотреться.

Из речной глубины к нему тянулись руки. Бледные руки утопленников. Тонкие, почти бесплотные пальцы безжизненно колыхались в воде, точно водоросли. Он мог сосчитать их — три, четыре, десять, но это было бессмысленно. Единственный сломанный ноготь прорвал натяжение водной глади — шокирующая нелепость, словно утром во время бритья ему подмигнуло собственное отражение в зеркале. Мертвая плоть под ногтями была красной от крови. Тонкие линии этих рук убегали ко дну, точно спутанные белые корни; вода была глубокой и темной, как память. Кридмур вспомнил своих утопленников. Убитых мужчин. И женщин тоже — в основном ему приходилось убивать мужчин, но неизбежно попадались и женщины: убийство — наука неточная. Погружаясь в воду, все они слабо размахивали руками. Некоторые звали на помощь.

Птицы, свистевшие с деревьев вокруг него, и лягушки, квакавшие в зарослях тростника, умолкли. Это фокусы Первого Племени. Зачем все это нужно? Чтобы пригрозить ему или предупредить? Развлечь — или сообщить о чем-то? Кто их знает, этих холмовиков? Но Кридмуру это казалось недружелюбным.

Зрелище не из приятных, но он видал кое-что и похуже. Каждый день, когда он закрывал глаза, а во тьме раздавался шепот Мармиона, — это было ужасно. Если это — худшее, с чем можно столкнуться в этой долине и на Крайнем Западе вообще, то ему, можно считать, повезло. Он смотрел в воду, пока жуткое видение не исчезло, пока руки утопленников не превратились обратно в цветы лилий и белую пену. Птицы и лягушки вновь заголосили, словно пианист в баре, продолжающий игру, как только стихает толпа.

Генерал встал и попытался уйти. Лив удержала его. Он слабо пытался вырваться, но она оказалась сильнее. Усадила его на высохшее речное русло и села рядом.

Какой абсурд! Лив едва не рассмеялась, хотя, пожалуй, и стоило бы. Кридмур думал, что она способна излечить Генерала за считаные дни, пока они суматошно бежали на пустынный Запад. Наверное, перепутал ее с феей-крестной или ведьмой из сказок. Она все же рассмеялась, затем обернулась к Генералу и спросила:

— Сэр, а вы не знаете сказок о фее-крестной? Чего-нибудь, чтобы развеять скуку?

Генерал ничего не ответил. Он дрожал. Она прижала его к себе. Он неровно дышал, и ее сердце затрепетало. Она погладила его по костлявому плечу и почувствовала сильную и нелепую любовь к нему. На секунду ей показалось, что она вот-вот расплачется.

Она заметила, что зрачки Генерала расширились, пока он неотрывно глядел на долину перед собой.

В двадцати футах от них долина сужалась, ее перегородили два стоявших рядом огромных валуна. А в промежутке между ними стояло... что это?

Похоже на козла, но слишком для него велико. Бычий торс, но козлиные рога и ноги. И шерсть. Черная шерсть. В его ужасных диких глазах застыла немая боль. Животное рыло землю копытом, как могильщик лопатой. Оно храпело и ржало. Оно пахло... водорослями? Стоячей водой? Суглинком? Запах стоял премерзкий.

— Однажды, — произнес Генерал, — в стране, где правили три королевы, были горы, среди гор стоял лес, в лесу текла река, через реку вел мост, а под тем мостом жил козел. Зимой, когда река замерзла и сияла, как бриллиантовое ожерелье, к мосту подошел путник. Он не хотел переходить через мост, но искал его, искал границу, ибо было ему предсказано...

Ни животное, ни Лив не двигались. Она крепко сжала острый наконечник и ждала.

Ей стало стыдно, что она так отчаянно ждет возвращения Кридмура

Шерсть животного была черной, длинная грязная грива свисала с шеи, покрытой коркой грязи. Глаза ярко-красные. Бока— огромные и распухшие.

— Путешественником двигала любовь к женщине. Но козел не уходил оттуда из-за безмолвной любви к мосту, под которым жил. Когда моста еще не было, на его месте была гора, а когда не было горы, был великий город Первого Племени, а до него там не было ничего.

Лив хотела заставить старика замолчать, но не смела пошевелиться. Они с животным глядели друг на друга в упор. Она отвела глаза — ей показалось, зверь может подумать, что своим взглядом она бросает ему вызов. Когда же решила снова взглянуть, его уже не было. Там, где оно стояло, не осталось ничего, кроме темного замшелого камня с начертанными на нем двумя красными кругами и зарослей камыша.

— Козел, — взволнованно воскликнул Генерал (никогда еще Лив не видала его таким разговорчивым), — пытался объясниться перед нерешительным путешественником. Было убийство, смена костюма. Козел? О Сэме Селфе, губернаторе Основания, первой колонии, говорили, что он умеет превращаться в волка. Смерть уносит с собой тайны, каждая смерть. Ничего нельзя искупить, но ошибки можно исправить, а болезнь — излечить. Мораль этой сказки ясна. Она учит...

Он надолго задержал дыхание. Прервавшись на полуслове, начал задыхаться и повалился вперед, но Лив подхватила его, откинула его голову назад и держала так, пока он снова не набрал в легкие воздуха.

— Генерал Энвер?

Во взгляде Генерала читался ужас. Она поцеловала его в морщинистый лоб, чтобы успокоить.

Весь день он молчал.

Когда вернулся Кридмур, она не рассказала ему, что случилось.

30. ЛАУРИ В ПОХОДЕ

Линейные вышли за пределы зоны, в которой возможна дозаправка птицелетов, — те жрали топливо в огромных количествах, что считалось знаком их духовного совершенства. Моторизированный транспорт пришлось оставить позади — тот увяз в грязи во время ливня, и в любом случае он бесполезен на этих необитаемых холмах и в долинах, где нет дорог. Бросить пришлось и тяжелую артиллерию. Осталось лишь три самоходных орудия, одно из которых вышло из строя, но его еще можно было починить, и две легкие пушки. Требовалось полдюжины линейных, чтобы тянуть и толкать каждое из этих огромных колесных орудий по неровной земле. Остальные маршировали в двух колоннах по 160 человек — по крайней мере, такая цифра значилась на бумаге. Из-за медведей, лихорадки, лавин и не вернувшихся патрулей подлинное число линейных было гораздо меньшим. Их униформа гнила, они стали похожи на диких оборванцев, бродячих сапожников. Они маршировали по высокой траве, и стебли, выпрямившись и держа строй, следовали за ними, корни скользили и хрустели, словно насмехаясь над солдатами...

Один из стрелков убил кролика со стеклянными глазками, похожими на линзы микроскопа, с длинными челюстями паука, чья кровь была черной, а кишки, смердели нефтью...

Прошлой ночью Лаури проснулся от того, что от плохих воды и пищи у него скрутило живот, и он едва добежал до дерева, где его с болью пронесло. Луна сияла в беззвездном небе зеркалом, в желтом круге которого отражалось грязное, отвратительное лицо смотрящего, выпучившего от натуги глаза...

А эта тишина! Пустое небо поглощало звук — даже когда Лаури кричал, раздавался лишь шепот. Отчетливо слышалось лишь чавканье сапог по грязи и вой ветра среди деревьев.

Да, и вот что еще! Лаури никогда не любил деревьев, но среди здешних царил такой хаос, что все это походило на злую, глупую шутку. Некоторые деревья явно противоречили здравому смыслу своими размерами — то в пять раз выше обычных, то едва доставали Лаури до пояса. Странность других была менее заметна: форма ветвей была неправильной, слишком сложной, созданной по неизвестным в завершенном мире принципам. Лаури мог часами глядеть на них, но так и не смог объяснить себе этой странности, которая не давала ему спать по ночам.

Для Локомотивов они теперь недосягаемы. Ушли так далеко от самой дальней станции Линии, что Песнь Локомотивов им уже не слышна. Никогда еще Лаури не проводил столько времени там, где не слышится Песнь.

Они отправились в поход с тремя телеграфами (два из них запасные). Несли их трое линейных. Каждый мог нести по одному телеграфу, привязав его к спине, но, согнувшись под весом в три погибели, вся троица плелась позади. К вечеру после долгих переходов казалось, будто к ним присосались огромные паразиты, и они скоро умрут. Худшая доля досталась разве только бедняге, который горбился под усилителем Лаури.

Два телеграфа испортил дождь. Третий уцелел, но вскоре стал бесполезен.

В первый день похода Лаури телеграфировал:

«АГЕНТ БЕЖИТ НА ЗАПАД ВМЕСТЕ С ЦЕЛЬЮ. ВСЕ НАЛИЧНЫЕ ВОЙСКА ПРЕСЛЕДУЮТ ЕГО. КОМАНДУЕТ ЛАУРИ».

Ответа не было почти двадцать четыре часа, и Лаури боялся, что не угодил Локомотивам. Но повернуть назад он боялся еще больше, и поэтому шел вперед. Тогда в их распоряжении еще были грузовики, в одном из которых он сидел у телеграфа в ожидании ответа Локомотивов. Рядом с ним был связист-расшифровщик. Лаури сидел с пистолетом в руке и думал, убьет ли он себя, расшифровщика или совершит двойное убийство, если Локомотивы осудят его. Наконец, ранним вечером, когда конвой разворачивался, взбираясь по каменистому крутому склону, пришла весть:

«ЗА ВАМИ ИДЕТ ПОДКРЕПЛЕНИЕ. НЕ МЕДЛИТЬ. НЕ ДОПУСКАТЬ НЕУДАЧИ. ЗАХВАТИТЬ ЦЕЛЬ ЖИВЫМ — ЭТО ЦЕНА ПОБЕДЫ. НЕ ПОДВЕДИТЕ НАС».

Потом начался ливень, оказавшийся непроницаемым для сигналов. Когда он кончился, Лаури воспользовался уцелевшим телеграфом, чтобы отправить сообщение:

«ПРОДВИГАЕМСЯ ВПЕРЕД ВОПРЕКИ НЕВЗГОДАМ».

Шесть часов спустя, телеграф внезапно принялся трещать, от чего несчастный линейный, несший его, упал на колени. Треск прекратился почти мгновенно. Сообщение было простым: «ЛАУРИ». Через два часа пришло еще одно сообщение: «ЛАУРИ». Через час — еще одно: «ЛАУРИ». Через полчаса — еще одно: «ЛАУРИ». И снова. И снова. «ЛАУРИ. ЛУРАИ. ЛАУУУРИ. ЛАА-УУУИРИ. ЛАу. ИРУАЛ. ЛАУ. УЛ.»

Потом это прекратилось. И больше сообщений не поступало.

Лаури попытался скрыть это от солдат, но не смог — поползла молва. Они остались одни. Полдюжины солдат грозили дезертировать, бежать назад; одного пришлось пристрелить. Лаури ожидал худшего.

Но нет худа без добра! Была и хорошая новость. Здесь, на чистом воздухе, в тишине, ничто не мешало сигналу устройства, которое несла на себе женщина, и он был ясным, как никогда.

Двое связистов тащили тяжелое принимающее устройство, то и дело останавливаясь и снимая показания. В таких отчаянных обстоятельствах устройство приводилось в работу ножным колесом, и для этого приходилось попотеть.

Расшифровки приносили Лаури, и ему приходилось признать: они были превосходны. Доходило почти каждое слово, произнесенное женщиной, мерзким агентом и Генералом. От большинства сказанного толку не было никакого. Генерал бредил, да и слова женщины походили на бред не меньше.

Но это! Он держал расшифровку в трясущихся загорелых пальцах с растресканной кожей. Среди бреда генерала было: «...Унести с собой тайну... Ошибки можно будет исправить, а болезнь — излечить...»

— Это все?

Связист кивнул:

— После этого он замолчал.

— Что за тайна?

— Не знаю, сэр.

— Кто такой Сэм Селф? Он существует на самом деле?

— Не знаю, сэр.

— Н-да... Ладно, проваливай.

Если этот Селф существует на самом деле — в тысяче миль отсюда, на востоке, у Локомотивов должно быть на него досье. Но какая в том сейчас польза для Лаури?

Лаури на мгновение задумался, потом подозвал младшего офицера Тернстрема.

— Передайте всем офицерам — мы замедляем ход. На некоторое время. Ясно? Мы продолжим идти по следу этого ублюдка, но не станем его прижимать. Посмотрим, как все сложится.

— Но, сэр, нам приказано не медлить...

— Вы за мной шпионите, Тернстрем?

— Никак нет, сэр.

— Цель может заговорить. Возможно, женщина не так уж и бесполезна. Возможно, она ему нравится. Мы не можем рисковать и вступать в конфронтацию. Мы подождем. Послушаем.

— Сэр...

— Агент разговаривает с женщиной; мы узнаем о его планах. Узнаем его тайны. Не попадайтесь ему на глаза, Тернстрем. Он этого не ждет. Посмотрим, кто из нас умнее.

— Сэр, наши запасы продовольствия истекут через четыре дня. Мы многое потеряли во время ливня, помните, сэр.

— Помню.

— После этого продовольствия не хватит, чтобы вернуться.

— Я понимаю. Это наша общая беда, не так ли?

— Но у нас приказ!

— На сей счет приказа не поступало. У Локомотивов нет доступа к этой информации.

Тернстрем впал в шок. Да и Лаури поразился не меньше его. То, что он произнес, было неслыханным богохульством.

— Выполняйте приказы, Тернстрем.

Лаури проследил, как младший офицер уходит. Он и сам не понимал, почему решил переждать. Он боялся этих диких мест, но его странным образом влекло к тому, чтобы наблюдать и шпионить; проявил ли он эгоизм? Действовал ли из гордости и худших побуждений? Как он оправдается, если его спросят? Его вдруг охватил ужас. Вот Тернстрем передает приказ Слэйту и Драму, и все трое теперь жестикулируют, оглядываясь на Лаури. Он повернулся к ним спиной, чтобы они не видели, как у него зеленеет лицо, и уставился на холмы, на неровные очертания леса, горы и синевато-багровый закат; в небе, кружа, выискивал что-то орел. Внезапно он нырнул вниз. С виду эта тварь похожа на орла, но кто знает, каким чудовищем она окажется, если заглянуть внутрь. Птица нырнула вниз, и у Лаури опустились руки. Он почувствовал себя жалким, разбитым и одиноким.

31. ИГРЫ

Посреди ночи Лив встала — руки дрожали от ужаса перед тем, что она замыслила, — стиснула каменный наконечник, точно кинжал, и тихонько подкралась к спящему Кридмуру.

Кридмур лежал на спине и храпел. Веревку, привязанную к лодыжке Генерала, он закрепил другим концом у себя на поясе. Он лежал, скрестив ноги-руки и положив голову на горку из сухой глины, которую слепил себе вместо подушки.

Лив стояла над ним. В лунном свете она могла пересчитать мелкие белые шрамы на его лице, видела, как тонки его соломенные волосы. Сейчас они выглядели седыми, а Кридмур казался стариком. Но она все же занесла каменное лезвие над его горлом.

Он лениво открыл глаза и улыбнулся ей:

— Нет, дорогая. Не сегодня. Возможно, завтра.

Выронив оружие, она в ужасе отпрянула.

— Я не обижаюсь. Такая у меня судьба — быть гонимым отовсюду, где я ненадолго обретаю покой. За мной, как за диким зверем, идет охота. Я сам избрал эту судьбу и давно с ней смирился.

Кридмур вздохнул, дружелюбно подмигнул ей, перевернулся и тут же опять захрапел.

Она подумала, что в ту ночь уже не заснет, но ошиблась.

Утром Кридмур инстинктивно решил протрясти сапоги. И действительно, в пятке левого сапога (или, как сказал он Лив, зловещего сапога) притаился скорпион — тяжелый, блестящий, бело-красный, свернувшийся, точно кишки мертвого зверя.

— Мир полон предательства, — сказал Кридмур.

Лив вздрогнула, и он улыбкой дал ей понять, что не обижается.

Скорпионы напоминали Кридмуру о юности, которую он провел в захолустном Гэйси, где примкнул к культу укротителей скорпионов (согласно их ритуалу, требовалось напиться до такой степени, чтобы скорпионам стало противно к тебе прикасаться). Теперь при виде этих маленьких тварей он испытывал не страх или отвращение, а скорее симпатию и чувство стыда. Хотя именно эту тварь он все-таки придавил.

Пересохшее русло реки убегало к горизонту, и они шагали по нему весь день. Сухая грязь сменилась рыхлым зыбучим песком. Долина сузилась и заострилась. За их спинами встало солнце, и все утро по земле перед ними тянулись длинные черные тени.

Холмы по обе стороны долины окрасились лиловым от шалфея и вереска. Круглые валуны странной оплывшей формы — остатки древних пожаров и извержений — вздымались над лиловым вереском, будто армия троллей из мифов старого Кенигсвальда.

Утром Кридмур, будучи в хорошей форме, велел сделать остановку. Две царственные птицы с белыми грудками и золотыми гребешками кружили над долиной. Кридмур сказал, что хочет немного, самую малость, понаблюдать за ними. Казалось, он говорил искренне. К удивлению Лив, он не стал убивать их. Сначала она скептически смотрела на Кридмура, но потом и сама загляделась на птиц.

Опустив наконец взгляд, Лив закричала от ужаса — и тут же прикрыла рот руками.

У камней по обе стороны реки были лица. На нее холодно смотрели сверкающие красные глаза. Шею и плечи скрывали длинные черные волосы, ниспадавшие до самой земли. Под волосами виднелась кожа, бледная, словно кость. Сутулясь и горбясь, они напирали вперед в гуще вереска. Ноги их выглядели слишком длинными, а суставы чересчур выпирали — казалось, они должны шагать неуклюже, но это было не так. Руки сжимали копья и каменные топоры.

Их было сто, а возможно, и больше — шеренги тянулись к далеким холмам.

Кридмур положил руку на плечо Лив и сказал:

— Спокойно.

Он вытащил оружие. Лив дернулась, чтобы прикрыть ладонями уши, но стрелять он не стал. Вместо этого он перехватил адскую машинку за ствол и поднял ее на вытянутой руке, словно талисман.

А потом Кридмур закричал — и ей все-таки пришлось закрыть уши, потому что голос Кридмура звучал невероятно, нечеловечески громко:

— Мы не оспариваем ваше владычество над этой долиной! Мы не хотим бросать вызов ее духам и не хотим причинять вреда! Мы идем своей дорогой. Но если вы попытаетесь остановить нас, мы вас уничтожим. Мой демон сильнее любого из ваших.

Голос становился все оглушительней и гремел, как гроза, эхом отражаясь от камней.

Затем он заговорил на другом языке, горловом, хрипящем. Потом понизил голос и повторил на еще одном, резком — Лив узнала дхравийский, — а дальше опять прокричал слова на гнусавом наречии Киса.

Лив отвернулась, не отнимая рук от ушей, и закрыла глаза.

Когда она открыла их вновь, камни снова стали камнями, в долине царили тишина и покой, дул ветер и птицы кружили в небе.

Кридмур угрюмо смотрел в одну точку перед собой.

— Они действительно были здесь, или это мираж? Позволят ли они нам пройти?

Он не ответил.

Лив осторожно подошла к нему:

— Кридмур. Позволят ли они нам пройти? Если не позволят, мы должны обойти их, мы не можем вести Генерала в...

Кридмур вздрогнул, и его взгляд прояснился. Улыбнувшись, он добродушно похлопал ее по плечу и сказал:

— Они просто играют с нами в игру. Не стоит волноваться.

— Первое Племя. Эти земли все еще принадлежат ему, а не нам. Я никогда не видел столько свободных и диких холмовиков. Если они решат враждовать с нами, это может для нас плохо кончиться. Здесь, на незавершенной территории, их сила велика. Сама земля будет служить им.

Ответа не было.

— Послушайте. Если они сочтут нас врагами, а я бы на их месте так и поступил, тогда мы скорее всего погибнем — опять же, если нам повезет. Я слышал, когда они пытают людей, то могут даровать вечную жизнь — только сперва пронзят живот копьем; им интересно, как мы устроены. Они жаждут мести. Я знаю, вы понимаете, что такое месть. Они утащат нас под толщу красного камня, где нет смерти, где время остановилось. Позади нас — Линия, впереди — холмовики. Что нам делать?

Он подождал.

— Вы не можете слишком долго взвешивать свое решение или уделить все ваше внимание чему-то другому. Это вам не свойственно. Вы солгали мне. На этой земле вы бессильны. Или просто бросили меня?

Он был один в собственной голове.

— Ну, что ж...

И он напомнил себе, что всегда любил одиночество.

В тот день, как и в следующий, больше не было происшествий. Шалфей сменился пепельно-белыми тополями без листьев, затем густым темным лесом каких-то могучих вечнозеленых деревьев, названия которых они не знали. Русло реки тянулось дальше на запад, расширялось, потом снова сужалось. Из-за холмов на юге слышался громкий шум каких-то бурных вод, но русло, вдоль которого они шли, по-прежнему оставалось сухим. В первый день солнце село рано, а луна разбухла так, словно собралась столкнуться с землей. На следующий вечер казалось, что солнце вообще не сядет, но хотя небо еще оставалось жарким и голубым, краем глаза в нем уже можно было заметить скопившиеся в нетерпении звезды.

Несмотря на все усилия Лив, Генерал за весь день не произнес ни слова. Она читала ему «Историю Запада», расспрашивала о его системе добродетелей и политических теориях, критиковала тактику, пробовала беседовать с ним на отвлеченные темы — он не реагировал.

Во времени они больше не ориентировались. Золотые часы Лив по-прежнему не работали; Кридмур привык определять время по солнцу, но здесь этот способ не работал. Поэтому останавливались они, когда были вынуждены, то есть когда у Генерала кончались силы. Обычно Лив приходилось напоминать Кридмуру о хрупком здоровье старика. Кридмур ворчал, но доверял ее знаниям.

Вода в долине то появлялась, то исчезала, Лив не могла усмотреть в этом никакой закономерности. Иногда склоны долины блестели яркой паутиной ручейков, а под ногами хлюпали лужи. Иногда долина становилась сухой, точно старые кости, а земля под ногами твердой, как булыжник. Иногда им приходилось мучиться жаждой, и Лив делилась несколькими точно отмеренными глотками застоявшейся воды с Генералом, которому делалось плохо... Кридмура же, казалось, питал демон, с которым он заключил договор: он мог не пить несколько суток, но это никак не отражалось на нем, лишь день на третий краснели и дергались зрачки, а кожа темнела, приобретая оттенок запекшейся крови. Но они шли вперед, и снова появлялось вдоволь воды, попадались съедобные растения, иногда какой-нибудь кролик или нечто более-менее похожее на него. Под землей пульсировали тайные протоки, иногда слабые, иногда бурные. Само время текло то неспешно, то бурно — луна над их головами была то полной и голубоватой, как океан, то сужалась в тонкую полоску льда; точно так же и пересохшее устье охватывали то воспоминания о днях его юности, то старческая озлобленность. Иногда оно становилось другом, иногда — врагом. Сделать с этим ничего было нельзя, оставалось лишь идти вперед и надеяться на лучшее.

— Любопытно, — заметил Кридмур.

Красное солнце взошло рано и висело вызывающе низко, освещая долину. Навстречу им вытянулись длинные тени гор. Пересохшее устье пылало, как раскаленная медь, а трещины в грунте складывались в замысловатую паутину черных теней. Даже Кридмуру, который в обычных обстоятельствах мог смотреть на солнце до заката, приходилось прикрывать ладонью глаза, чтобы всматриваться вперед.

— Любопытно, — повторил он.

Лив прикрыла глаза, опустила взгляд и ничего не ответила. Кридмур, слегка раздраженный этим, умолк.

Лишь через час пути Лив увидела их. Сначала они казались четырьмя тенями — длинными и черными полосами, что тянулись к ним по земле. Потом четырьмя белыми палками, торчавшими из грязи посреди долины. Затем, когда путники были уже почти над ними, оказались грубыми деревянными надгробьями.

То были обструганные и ободранные добела ветки толщиной с запястье. Три из них стояли прямо. Одна покосилась. Еще одна, упавшая, наполовину была засыпана пылью. Под каждой из пяти веток зияло по просевшему кургану из глины и грязи.

Три ветки украшены медалями, большинство из которых упало на землю, когда у них сгнили ленты. На одной медали выбиты слова: «МАТЬ, ЖЕНА, ДОЧЬ, УЧИТЕЛЬ»; она была обвита серебряным ожерельем, закрепленным на ветке ржавой проволокой. Под четвертой веткой — старая желтая книга, почти рассыпавшаяся в прах.

— Эти могилы выкопали не холмовики.

— Верно, Лив! Из вас еще выйдет хороший исследователь. Жители холмов не хоронят умерших, как мы, а уносят их глубоко в свои пещеры под землей. Что происходит дальше, я не знаю. Мне приходилось иметь с ними дело, но посторонним наблюдать Возрождение не дозволено. — Он снял с одной из веток медаль, подкинул ее в воздух и поймал. — Это могилы жителей Республики Красной Долины. Несколько дней назад мы прошли мимо еще одного захоронения, но там не было надгробий, и я не захотел докучать вам мыслями о смерти. Думаю, люди, захороненные здесь, принадлежали к тому же отряду. Мы не первые исследователи этой долины.

— Вы правы, мистер Кридмур. Но что они здесь делали?

— Дезертиры, наверное. Хотя в армии Республики дезертиров было немного. Думаю, для них — так же, как и для нас, — эта долина была прямой дорогой на запад, прочь от мира, в котором бушуют войны.

— Может, это беженцы, пришедшие сюда после того, как пала Республика?

— Возможно. После падения Республики устраивались чистки. На их месте я бы тоже пустился в бегство.

— Когда они прошли здесь?

— Десять, может, двадцать лет назад.

— Вы уверены? Так давно?

— Да, Лив. Я их чую. Еле-еле, но чую. Прошло много лет. Мы здесь одни. Не бойтесь.

Он улыбнулся.

Генерал шаркающей походкой подошел к могилам. Скрипя суставами, встал на колени и протянул дрожащий палец к лежавшей на могиле книге. Древние страницы рассыпались в пыль от его прикосновения. Он застонал.

Кридмур подошел к нему и встал рядом. Он принялся тереть медаль, взятую с могилы, о свою рубашку, и тер до тех пор, пока медь не засияла вновь.

— Давай поговорим, старик. Скучаешь по своему народу?

Кридмур поднес сверкающую медаль к глазам Генерала. Тот вздрогнул, но не отпрянул.

— Скучаешь по своей былой империи? Жива ли в твоем разрушенном разуме память о ее падении? Больно ли тебе?

Лив вдруг стало дурно. Ей захотелось защитить своего подопечного, ударить Кридмура по ухмыляющейся физиономии... Она с горечью сдержалась, сказав лишь:

— Пожалуйста, оставьте его, мистер Кридмур. Мучениями его не излечишь.

Кридмур пожал плечами, покрутил медаль в пальцах и убрал в карман:

— Конечно, мэм. Здесь вы эксперт.

Три дня спустя Лив увидела слова «СТО ДНЕЙ ПУТИ» и дату 1870, вырезанные на белом каменном клыке в русле реки. Больше ничего, никаких признаков жизни. Кридмур лишь пожал плечами.

Кридмур без конца насвистывал одну и ту же песню. Мелодия приятная, но свистел он не ахти.

— Вы любите петь, Лив?

— Нет, мистер Кридмур.

— А стихи наизусть прочитать смогли бы?

— Думаю, нет.

— Что же, дикая природа в вас ничего не пробуждает? Никаких инстинктов? Разве не вспоминаются слова, которые были вам дороги в детстве? Какая-нибудь песенка?

— Если вы похитили меня ради моих музыкальных способностей, вам стоит меня отпустить.

— Назад дороги нет, Лив; это наше общее Дело. Но если петь придется мне одному, наш путь будет дольше.

Лив споткнулась о сухой корень, утопавший в грязи, и чуть не вывихнула бедро. Кридмур щедро объявил, что можно устроить привал пораньше. Они смотрели, как солнце садится за горы, наполняя долину красными тенями.

— Знаете такую игру, Лив, «Угадай, кто я»? Допустим, я знаменитый человек. Мое имя начинается с Р. Угадайте, кто я? Задавайте мне вопросы, быстро угадаете.

Р. оказался Ричардом Рыжим Лисом — знаменитым картежником — вероятно, мифическим. Лив о нем никогда раньше не слышала. Не нашлось ни одного знаменитого человека, о котором знали бы и Лив, и Кридмур. Плуты, убийцы, искатели приключений, чудовища и генералы из мира Кридмура для Лив ничего не значили; на Кридмура же имена политиков, ученых и философов старого Севера наводили сплошную скуку. Кридмур заключил, что это неудивительно. Огромный мир был полон самых неожиданных знаменитостей.

— Так случилось, Лив, что я и сам отчасти знаменит. Вырезки из газет о себе я не собираю, это было бы вульгарно, но заметил упоминания о себе в сводках о битве при Эйкли. Старые вояки все еще рассказывают...

Солнце уже клонилось к закату. Все истории, которые рассказывал Кридмур, были отвратительны: битвы, преступления, убийства, обман и ложь. Лив не обращала внимания на то, что он говорил, но прислушивалась к тону, неопределенному, колеблющемуся, исполненному стыда и гордости, сентиментальности и цинизма. Он играл роль; для нее или для себя — она понять не могла.

— Кридмур?

— Есть одна вещь, которую мне никогда не ставили в заслугу. О том, как китонская банда обвела вокруг пальца представителей закона, писали все газеты, но обо мне упоминалось лишь как о Джоне Цирке — тогда я пользовался этим псевдонимом...

— Кридмур.

— Да, Лив?

— Почему я должна вам помогать? Я не могу исцелить Генерала, но предположим, что могла бы. Зачем мне это делать? Что вы сделаете с ним?

— Вы исцелите его потому, что я вам велю, Лив.

— А если я откажусь?

Он выглядел по-настоящему заинтригованным:

— Кто знает, на что я способен...

— Я не верю, что вы сможете причинить мне вред.

— Не знаю, с чего вы так решили, но здесь вы эксперт. Вы ставите мне такой диагноз?

— Да, Кридмур.

Она говорила спокойно, хотя и не знала, что может вытворить Кридмур. Просто надеялась, что его можно убедить — или, по крайней мере, запутать. Похоже, он колебался.

— Что ж, доктор. Простите, но я не могу вам за это заплатить. Давайте так: с угрозами или без угроз, вы исцелите старика, потому что вы доктор. И хороший или, по крайней мере, совестливый человек.

— И что вы сделаете с ним после этого, Кридмур?

— Так вы не станете лечить его? Вы холодная и черствая. Я в вас ошибался.

— Во что вы меня впутываете? Что вы с ним сделаете?

— Я с ним ничего не сделаю. Передам Хозяевам, умою руки, пойду напьюсь. Я не стратег.

— И будет война?

— Война будет всегда.

— Но вы надеетесь, что он сделает вас сильнее. Вы приложили огромные усилия, чтобы похитить его. Почему? Он что-то знает? Вы считаете, он может вас к чему-то привести? К чему? Вы соберете новую армию? Опять пойдете в наступление? Снова вторгнетесь на территорию Линии?

— Мы проигрываем, Лив... — Кридмур дернулся, будто ожидая удара, но его не последовало. И он продолжил: — Мы отступаем по всем фронтам Мы всегда отступали. Мы отступали даже тогда, когда я, — он похлопал по рукояти оружия, — начал служить Стволам. В тот год Линия разрушила Логтаун, наш форпост. Его барона, еще живого, приковали распластанным к черному капоту Локомотива, заставив дышать ядовитым дымом, и отвезли в Харроу-Кросс. Это было впечатляюще, поверьте. Все газеты писали об этом Поэтому я не думаю, что мы снова пойдем в наступление. По-видимому, этот человек, — он кивнул на Генерала, — видел или слышал что-то важное, он что-то знает. Некую тайну. Мир полон тайн! Возможно, — возможно! — то, что ему известно, сможет помочь нам замедлить наступление Линии. Но не остановить ее. Это все, на что мы смеем надеяться. Мы пришли на службу Стволам не потому, что хотели насладиться победой, а потому, что хотели потерпеть славное поражение.

Кридмур посмотрел на старика — тот спал, поджав костлявые ноги с веревкой вокруг лодыжки, и казался еще более тощим и хрупким, чем в день, когда они покидали госпиталь. Он покачал головой.

— С другой стороны, все это может оказаться бессмысленным. Мои Хозяева не впервые поручают мне бессмысленное задание.

Лив удивленно посмотрела на Кридмура.

Он пожал плечами:

— Стволы безумны, Лив. — Сказав это, он вздрогнул.

Лив стало любопытно.

— Совершенно безумны, насколько это вообще возможно, да пребудет с ними благословение. Куда безумнее Линии — у той, по крайней мере, есть ясная цель. Безумны, как змеи.

— Тогда почему вы им служите, мистер Кридмур?

— Простите?

— Почему вы им служите?

— Потому что если я не буду повиноваться, меня ударят Кнутом, а вы и представить себе не можете, Лив, каково это.

— Нет, мистер Кридмур. Я не о том...

— Я понимаю, о чем вы, Лив. — Он вздохнул. — Они сказали мне, что тайна Генерала — это оружие, способное уничтожить Линию. Оружие холмовиков, способное убить бессмертных духов. Например таких, как Локомотивы, которым мы строим козни, которых мы взрываем, уничтожаем и отправляем в ад уже четыре столетия, а они всякий раз возвращаются лет через пять или десять, еще ненасытней и злее, чем прежде.

— Оружие?

— Что-то вроде того. Что-то связанное с Первым Племенем.

— Магия. Суеверие. Бред. Ваши проблемы нельзя решить так просто. Ваши хозяева — это безумие, нельзя избавиться от него, просто пожелав этого.

— А может быть, это лекарство. Лекарство от безумия.

— Возможно. А от ваших хозяев? Оно способно избавить мир от них?

Он пожал плечами:

— Может, да. Может, нет. Кроме того, они наверняка мне просто врут.

Его лицо оставалось непроницаемым Говорил ли он это всерьез?

— Сколько вам было лет, когда вы начали служить Стволам, Кридмур?

Кридмур долго и пристально смотрел на нее, а потом подмигнул:

— О, нет, доктор! В эту игру мы играть не станем. Я в совершенно здравом рассудке. Или же настолько травмирован, что исцелить меня вам не под силу. Либо одно, либо другое. В любом случае, полагаю, нам пора на покой.

Он лег, повернувшись к ней спиной.

Генерал скулил на холоде. Она присела рядом с ним.

Его старческие руки, тонкие как ветки, неловко заломились. Она обняла его и помогла успокоиться.

Он посмотрел в небо — так свирепо, словно бросал вызов звездам.

— Слишком хорош для этого мира, — сказала она к собственному удивлению, а затем повторила это. — Да...

К спутанной бороде Генерала присохла грязь.

— Это безумный мир, — сказала она.

Генерал что-то пробормотал, она не разобрала слов.

— Какой великой державой, наверное, была эта ваша Республика. Жаль, что вы не можете рассказать мне о ней.

Она открыла «Историю Запада» на главе, повествующей об основании Республики. Многое из написанного уже не читалось — страницы распухли и покрылись пятнами из-за дождя, а теперь еще и черной плесенью, но она смогла разобрать:

«Подписание Хартии прошло без помпы и ритуалов. Содержание Хартии, как вы уже знаете, основывалось на простом здравом смысле. Ее не благословлял ни властитель, ни принц, ни священник. Стороны, которым предстояло подписать документ, встретились на берегах Красной Реки, среди камышей, в обычный летний полдень, при свете дня, в 46-м году. „Хороший денек для такого события!“ — засмеялся президент Беллоу, когда слуга протянул ему перо...»

Генерал уснул.

Он дрожал. Лив легла рядом с ним, чтобы согреть его.

На следующее утро с южного склона послышался оглушительный треск. Деревья дрожали, ломались, ходили ходуном. Птицы в ужасе взвились с веток. Из леса с ревом вышли три огромных медведя; пасть у каждого была в пене — густой, колыхающейся и блестящей, как свадебная фата. Глаза горели красным. Когти походили на каменные наконечники копий. Длинная черная маслянистая шерсть топорщилась и моталась из стороны в сторону.

Не считая Локомотива, на котором Лив доехала до Запада, это были самые огромные и самые ужасные создания, каких ей только доводилось видеть в жизни. Природа не могла создать их естественным образом.

Она выпрямила спину, намереваясь прогнать еще одно наваждение, еще один отвратительный мираж этой мерзкой долины...

Кридмур выстрелил трижды.

Первая пуля угодила одному из медведей в огромную голову; череп раздробило; черная туша пошатнулась, содрогнулась — и кровавая струя залила мех. Вторая пуля попала другому медведю в бок, обнажив содержимое его грудины; Лив увидела окровавленные ребра и еще работающие поршни внутренних органов. Зверь пробежал вперед несколько ярдов и с грохотом рухнул наземь. Третьей пулей — Кридмур приложил ровно столько сил, сколько требовалось, чтобы сделать все выстрелы за долю секунды; он попал исполину в левый глаз, и дикий красный шар взорвался, забрызгав все вокруг кровью, а затем туша последнего медведя свалилась на землю.

Все кончилось прежде, чем Лив успела закричать, поэтому она просто сделала глубокий вдох и осела в грязь.

Кридмур убрал оружие в кобуру.

Туши медведей никуда не исчезли. Не растворились бесследно среди камней да зыбких теней. Они никак не заявляли о своей призрачности. Напротив — лежали, источая кровь и зловоние и кровь, а вскоре вокруг них начали виться мухи.

Эта игра мне уже не кажется такой увлекательной, — произнес Кридмур-

32. ОСВОБОЖДЕНИЕ

На следующую ночь ударили жуткие холода. Кридмур разложил ветки с камнями, развел костер, похожий на погребальный, какой он разводил для погибших товарищей, и пристально смотрел на огонь, надвинув шляпу на глаза.

Лив уже давно не думала об успокоительном. Лишь однажды вспомнила его сладковатый металлический запах — видно, навеяло дымом костра — и на мгновение ощутила глубокую тоску по нему. Но тоска эта быстро прошла. Лив прогнала ее. Как ни странно, нервы ее были в полном порядке.

Днем, когда возвращалось тепло, Генерал был в хорошей форме. Чем дальше на запад они продвигались, тем разговорчивей он становился; Лив полагала, что свежий воздух и ходьба идут ему на пользу. Он даже реагировал на некоторые из ее вопросов — правда, в ответ лишь складывал из ее слов какую-нибудь бессмысленную сказку (о птице, о двух поссорившихся братьях, о долгой зимней дороге). От этого Лив улыбалась, смеялась и обнимала его, а он сопел — казалось, от счастья. Кридмур весь день держался отстраненно, погруженный в свои мысли, и Лив с Генералом, оставаясь наедине, были почти счастливы. Но потом внезапно похолодало, и Генерал замолчал. Холод причинял ему боль, он сворачивался в комок, как животное, и скулил. От прикосновений Лив он вздрагивал, и у нее разбивалось сердце. Она отходила от него и ежилась у костра, растирая ноги, ставшие худыми и жилистыми, как у человека, чья жизнь тяжелее той, для которой он предназначен.

Это ведь тоже ловушка, думала Лив. Ее растущая привязанность к бедному старику была иррациональной. Причины очевидны: одиночество и страх, а кроме того, чувство вины за то, что она невольно бросила Магфрида, причинив ему боль. Это чувство не давало сбежать и приковывало ее к Кридмуру. Она не могла ему противиться.

Она сидела у красного пульсирующего костра и пыталась сдержать свои чувства.

Когда Кридмур заговорил, она вздрогнула.

— Вы когда-нибудь слышали о Безымянном Городе, Лив?

— Безымянном Городе? Нет, никогда.

— Ну да... — Он поворошил костер. — Все верно, откуда вам о нем знать.

Он умолк. Лив ждала продолжения.

— Вы спросили, когда я пришел к Стволам, — сказал он. — Как я поступил к ним на службу. Рассказывать тут нечего — был пьян, и точка. Лучше я вам расскажу другую историю, случившуюся, когда я был еще молод и невинен; тогда я впервые увидел агента Стволов, и тогда же, насколько мне известно, Стволы положили глаз на меня. Хотя кто их знает? Может, они следили за мной еще в утробе матери. Их пути неисповедимы...

Лив сидела тихо.

Глядя в огонь, Кридмур рассказывал дальше.

— Это было в городе Кривой Корень, далеко на восток отсюда, на самом севере Дельты, за снежным хребтом Опаловых гор, где я когда-то чуть не умер. В мире едва ли найдется дикое место, где мне бы не довелось оказаться на волосок от смерти. Это было тридцать с лишним лет назад, в моем возрасте уже начинаешь путаться. Тридцать два года назад. Я оказался там по поручению...

Освободительное движение. Тогда он состоял в их рядах. Боролся за освобождение от гнета и рабства жителей Первого Племени, которое не хотело благодарить своих освободителей за оказанное внимание, но добродетель никак не воздавалась, а тщетность усилий лишь подталкивала на новые жертвы...

Коренастый юноша-очкарик с бледным лицом и лохматыми черными волосами, он все еще говорил с акцентом паренька из далекого дождливого Ландроя, откуда когда-то сбежал. Он стоял на перевернутом ящике на рыночной площади Кривого Корня и ломающимся голоском нараспев оглашал шумный рынок вестью об Освобождении.

Было жаркое лето, вечерело. Солнце клонилось к закату, окрашивая мир в оттенки свежего мяса. На рынке шумели коровы, козы, торговцы; с полдюжины кузнецов ковали что-то; изредка раздавались выстрелы — оружейники демонстрировали свой товар; а сквозь толпу протискивались всадники, среди которых были даже солдаты в красных мундирах. И как жужжали мухи!

Джон Кридмур проповедовал Освобождение. Холмовики, которых он хотел облагодетельствовать, молча стояли в своей клетке, белые как кость, с черными космами до пят и одеревенелые, будто сосны. Их лодыжки были скованы цепями. Железными цепями. Камень в руках холмовиков становился мягким и податливым, как вода, но железо причиняло им боль. Железо превращало их в товар, в инструменты.

Горбатый старик на пне в десяти футах от него нахваливал дешевые романы в желтых обложках, баллады и иллюстрированные книжицы о приключениях Генри Стила, Славоя Людоеда, Салли Ножик из Лудтауна и прочих грабителей, мошенников, убийц и служителей Стволов. Рабовладелец, маленький, похожий на крысу человечек в поношенной меховой шапке и потертом костюме, стоял возле клетки с холмовиками и превозносил свой товар до небес.

Кридмур снова подал голос — и раскидал по толпе пачку газет «Разорванные цепи», печатного органа Освободительного движения. Их никто не поднял. Фермеры Кривого Корня смотрели на них с безучастной брезгливостью.

— Ступай домой, мальчик! — раздался мужской голос, беззлобный, но скучающий. Это уязвило Кридмура. Он был из тех, кто предпочитает, чтоб его скорее ненавидели, чем не замечали.

И он зачитал текст из двадцать второго номера «Разорванных цепей» — отрывок речи, которую недавно прочитал мистер Онслоу Филлипс в мраморном здании мэрии Бичера:

«Дамы и господа, не бойтесь правды, не бойтесь посмотреть прямо в глаза тому чудовищу, что зовется рабством! Не будьте слепы к тому, как вы жестоки к собственным братьям, к простому народу, которому когда-то принадлежала эта земля. Не удивительно, что наша страна породила таких чудовищ, как Стволы и Линия, которые жаждут править нами, ведь мы каждый час поливаем ее кровью из ран, нанесенных невинным жертвам ударами наших кнутов...»

К Освободительному движению Кридмур присоединился совсем недавно. Еще шесть месяцев назад ему бы и в голову не пришло волноваться о благополучии холмовиков. Год назад он был набожным бритоголовым последователем Дев Белого Града, а за год до того — сторонником свободной любви и Объединенных Рыцарей Труда. Он примыкал к рядам одного движения за другим, и неизменно разочаровывался. Еще несколько месяцев назад он терял время на Самосовершенствование, посещал кружок Улыбчивых в Бичере. Меня зовут &жон Кридмур, и я могу посмотреть в лицо своим страхам и своему своенравию... И тому подобное дерьмо. В кружке состояло два пекаря, колесный мастер, три банковских клерка и помощник цирюльника; Кридмуру до сих пор было стыдно за это нелепое сборище. Он ни на секунду не задумывался о Первом Племени, пока однажды утром не пропустил заседание кружка и не зашел спьяну, по ошибке в здание мэрии Бичера, где выступал с речью мистер Онслоу Филлипс. Торжественная речь, суровое, решительное пение, эхом отражавшееся от стропил, — все это возбуждало! Но еще больше возбуждало то, что Филлипса, благородного седого старика, стащили со сцены и избили до крови громилы из какого-то рабовладельческого треста. Кридмур ринулся в драку, размахивая кулаками, и сломал одному из рабовладельцев нос.

Шесть месяцев спустя он оказался совсем один в захолустном Кривом Корне, где его то шпыняли, то игнорировали тупоголовые фермеры.

Очередной голос закричал «Ступай домой!», затем еще один, и толпа начала улюлюкать, а Кридмур пытался сохранять достоинство.

Работорговец Коллинз расслабился, оперся на шест и наблюдал за происходящим с печальной улыбкой.

Вот уже две недели Кридмур шел по пятам за этим работорговцем из города в город. Когда они впервые повстречались в Фарпеке, у Коллинза было двадцать шесть холмовиков. В Кривой Корень он привел десятерых. Дела шли в гору. От того, что Кридмур узнавал Коллинза ближе, ненависть к нему не ослабевала. Колинз же, напротив, проявлял дружелюбие, разговаривал с юношей как с другом, соперником, партнером по жестокой игре. Заметив, что Кридмур взглянул на него, Коллинз пожал плечами, словно говоря: «Жизнь — игра! То выигрыши, то поражения...»

Кридмур продолжал свою проповедь.

— Как замечательно, что у городских юношей так много свободного времени, что в них зарождаются нежные чувства к этим тупым дикарям! — прокричал Коллинз. — Но кто будет работать за вас? Эти белоручки?

Кридмур продолжил проповедь. Улюлюкавшая толпа теперь рассерженно загудела, и вскоре в него полетел первый камень. Он попал ему в плечо, и хотя Кридмур этого ждал, он все же выронил брошюры. Когда он нагнулся, чтобы поднять их, толпа рассмеялась. В него полетел еще один камень, затем пригоршня грязи, затем град из грязи и камней. Кридмур кричал еще громче, толпаосвистыв ала его, а окрестные собаки залаяли. Еще один камень угодил Кридмуру в лоб, он пошатнулся, деревянный ящик под ним перевернулся, и он упал в грязь, потом встал на четвереньки и принялся искать свои очки.

Его спас офицер Республики Красной Долины.

Кридмура накрыла чья-то тень. Он поднял глаза и увидел воина на коне. Всадник в красном мундире смотрел на него.

Толпа отступила.

Красный мундир был роскошным — такие носили офицеры Республики. На плечах у всадника красовались золотые нашивки, на груди — россыпь медалей, за спиной — ружье, на поясе — меч; у него были гордые черные усы и длинные черные волосы до плеч.

В те дни Республика была в зените славы. Под руководством президента Ирделла и великого генерала Энвера она одержала серию сокрушительных побед и подписала ряд важнейших соглашений. В самом сердце Запада рождалась империя. Она отказывалась подчиняться даже нечеловеческим силам и воевала с легионами Линии на одном фронте и с наемниками Стволов — на другом. Кридмуру никогда не хотелось примкнуть к рядам войск Республики — ее солдаты казались ему скучными и самовлюбленными. Романтику сражения за Республику он почуял лишь несколько лет спустя, когда Республика потерпела сокрушительное поражение в долине Блэккэп и ее войска были обречены. Но тогда было уже слишком поздно...

Офицер протянул руку, чтобы помочь Кридмуру встать.

— Ты далеко от дома, сынок.

Кридмур встал, не приняв руки помощи.

Офицер пожал плечами, улыбнулся; снова положил руку на поводья:

— Судя по акценту и внешности, ты коренной ландроец. Очень, очень далеко от дома.

Позади него ждала и наблюдала толпа.

— Вы и сами далеко от дома, офицер. Что здесь делают солдаты Республики?

— Не твое дело, сынок.

С переметных сумок офицера свешивались диковинными уродами три черные железные канистры — цилиндрические, покрытые острыми зубцами, шестеренками, колесиками и молоточками. Бомбы. Оружие Линии, производимое на фабриках, как и вооруженные ими линейные. Наверно, то был боевой трофей.

Офицер был ненамного старше Кридмура. Кридмур завидовал ому, презирал его — и в то же время хотел заслужить его уважение. Но прежде чем он успел что-то сказать, офицер наклонился к нему и невыразительным шепотом сказал:

— А теперь ступай домой. Если этим фермерам взбредет в голову задать тебе тумаков, я тебе не помощник. — Он снова выпрямился в седле. — Прости, сынок, но мне не велено учинять здесь беспорядки. Ступай домой.

Домой? Куда? Остаток дня Кридмур провел прячась под деревом в поле — он вспотел и был сам себе гадок. Вечером он прокрался обратно в город. Рынок опустел.

В Кривом Корне была только одна главная улица и два бара: «У Кеннерли» и «Двадцать четыре». В «У Кеннерли» стояли игорные столы, подавались вина из Юддеи и самого дальнего востока; в «Двадцать четыре» воняло, как в отхожем месте, а пол был усыпан опилками. Кридмур одиноко сидел в полумраке последнего и пил без конца, дрожа от злости и с опаской поглядывая на дверь — не дай бог, заявятся фермеры с рынка.

За соседним столом играли в карты. Он старался не смотреть игрокам в глаза.

Он пил самое дешевое пойло — с деньгами было туго. Его брошюры втоптала в грязь толпа. Он сам заплатил за то, чтобы их напечатали, и оплатить второй тираж уже не мог. По правде говоря, деньги, которыми он расплатился, были крадеными — он взял их в долг у доверчивого клерка из кружка Улыбчивых в Бичере. Тому очень хотелось инвестировать в новый бизнес Кридмура — бизнес, которого на самом деле не существовало. Врал Кридмур очаровательно и убедительно — неприятности начинались, когда он пытался говорить правду. Он сказал себе, что израсходовал деньги на благое дело, и это было правдой, но теперь все это осталось в прошлом.

Впрочем, никто из нападавших на него фермеров не вошел в дверь. Шлюха, работавшая в баре, подошла к нему, шелестя подолом юбки, увидела выражение его глаз и быстро метнулась прочь. Подсела к игрокам в карты и принялась хохотать с ними. За соседним столом сидели двое мужчин со сломанными зубами, похожие на могильщиков, и молча смотрели друг другу за спину. Старый путешественник в длинном черном пальто и широкополой тттляпе сидел в самом мрачном, дальнем углу недвижно и тихо — лишь каждые пару минут бормотал что-то себе под нос. Бармен, медленно шевеля губами и водя пальцем по странице, читал дешевый роман, купленный у рыночного торговца: «О кровавых деяниях Генри Стила, владевшего молотом и Стволом, и его бесславной смерти под колесами Локомотива».

Когда дверной проем заслонила фигура рабовладельца Коллинза, Кридмур застыл.

Коллинз был один. Он покачивался, улыбался и был уже пьян — видно, заключил хорошую сделку и ему оказали радушный прием «У Кеннерли», подумал Кридмур.

Глаза Коллинза загорелись, когда он увидел Кридмура. Он подмигнул и засмеялся: «Я не в обиде, сынок», а потом подсел к картежникам, положил руку на пышную юбку шлюхи и принялся ждать, когда ему раздадут карты. Кридмур привстал и пьяно прокричал:

— Коллинз, Коллинз, меня тошнит от тебя!

Бармен отложил книженцию и сунул руку под барную стойку. Путешественник в длинном пальто в углу что-то пробормотал себе под нос. Мужчины, похожие на могильщиков, внимательно наблюдали за происходящим — это мог быть профессиональный интерес.

Коллинз спокойно повернулся к Кридмуру:

— Ты молод, сынок. Жизнь тебя еще многому научит.

И вернулся к игре.

Кридмур схватил бутылку за горлышко и перемахнул через стол. Соприкоснувшись с затылком Коллинза, бутылка с шумом взорвалась, разнося повсюду осколки, расплескивая виски, и руку Кридмура словно пронзило током. Каждый его нерв был натянут, как струна. Стол был усеян осколками стекла и залит виски, как и все, кто сидел за ним. Коллинз свалился со стула. Кридмур держал в руке окровавленное горлышко разбитой бутыли. Кровь потекла на пол. При свечах она казалась густой и лоснилась, как нефть. Она быстро впитывалась в опилки, оставляя после себя неровное темное сжимающееся пятно. Бороздка, оставленная в пыли ножкой стула, превратилась в кровавый ручей. И только трещины меж половиц проступали в этом ручье длинными темными полосами. Кридмур завороженно следил за тем, как у ног разворачивается схема его преступления. Он онемел, окоченел и обессилел так, словно это его собственная кровь растекалась по полу. Он заметил, что за спинами дюжины пораженных и возмущенных людей стоит старик в длинном черном пальто и внимательно смотрит на него с легкой улыбкой на лице, смотрит цепкими голубыми глазами — и подмигивает.

— Что? — спросил Кридмур.

Взгляд старика казался таким странным'и знакомым, что Кридмур не обратил внимания на крики толпы и чьи-то руки на

своих плечах — они скрутили его, ударили в спину, по почкам, в живот, и он согнулся вдвое; затем его потащили прочь, а он безучастно смотрел в потолок.

Толпа оттащила его на рыночную площадь, где уже готовилась виселица. Пьяные люди рыскали по округе в поисках веревки. Были среди них и бармен, и могильщики, и картежники, и шлюха. Долгие годы Кридмур представлял, каково это — быть повешенным, ему хотелось дерзко плюнуть в лицо палачу, громко рассмеяться и произнести речь, от которой толпа разрыдалась бы. Теперь же, когда его собирались повесить наяву, он был слишком поражен, чтобы произнести хоть слово. Он давно уже воровал, но стал убийцей неожиданно для себя. Двое мужчин грубо прислонили его к шесту и орали прямо в уши, но ему было все равно. Они накинули ему на шею веревку, взгромоздили его на ящик. Он не сопротивлялся. Кридмур заметил, что, хотя веревка и была перекинута через поперечную балку, его палачи не знали, как ее натянуть, и они забыли связать ему руки — скорей всего, по недосмотру, но уж точно не по доброте душевной. Они продолжали кричать ему в ухо что-то бессмысленное. Он поискал глазами человека в длинном черном пальто...

А тот неспешно шагал по улице и вышел на покрытую красной пылью рыночную площадь. Теперь, когда старик шагал в полный рост, было ясно, что он очень высок. Казалось, он ведет веселую беседу с ночным воздухом: кивает головой, пожимает плечами, двигает всем телом, смеется. Одной рукой сняв шляпу, он разметал по плечам длинные седые волосы, а другой вынул из-под пальто самый красивый пистолет, какой доводилось видеть Кридмуру — серебристо-черный, тяжелый и резной, точно икона. От одного вида этого оружия захватывало дух. Волна страха захлестнула толпу, которая вдруг превратилась в жалкую кучку низкорослых мужчин и женщин, что стоят в коровьем на-

позе на полупустой рыночной площади и теребят размочаленную веревку.

— Этот юноша подает надежды!

Человек в длинном черном плаще был доволен, он говорил громовым командирским голосом, словно актер.

— Очень везучий молодой человек! Должно быть, у него за плечом высшая сила, которая его бережет, — сказал он, наклонив голову к плечу, словно обращаясь к оружию у себя в руке.

Раздался выстрел, хотя Кридмур не заметил, как поднялась рука стрелявшего. Он упал назад. Веревка была перебита. Толпа рассеялась, кто-то перешагивал через него. Кто-то оказался настолько глуп, чтобы схватиться за оружие. Раздался еще выстрел, и пролилась кровь.

Затрещали новые выстрелы. Человек в длинном черном пальто, казалось, отмахивался от пуль, как от мух. Легкой походкой он подошел к самодельной виселице, одобрительно взглянул на Крид-мура, по-прежнему валявшегося в грязи, и сказал:

— Пускай не сейчас, но из тебя может что-нибудь выйти. Возможно, чуть позже.

Когда он подошел, стало видно, что он пьян.

Старик зашагал дальше; из дверей «Кеннерли» высыпали офицеры в красных мундирах и стали стрелять в него, но он прошел мимо — и пинком вышиб дверь маленького банка Кривого Корня.

Кридмур поднялся и побежал. За спиной загремели выстрелы, но он ни разу не обернулся.

Так Кридмур впервые убил человека, и на него впервые обратили внимание Стволы.

— Я так и не узнал, как звали того агента, что спас меня. Наверно, он умер. За нами такое водится. Но два года спустя, полный отчаяния, решимости и гонора, я зашел в опиумный притон в Гибсоне, завсегдатаем которого был некий Франт Фэншоу. Я был зол и пьян, хоть это и плохое оправдание, и...

Кридмур надолго умолк. Лив спросила первой:

— И?

Он настороженно поднял глаза:

— И? И ничего. Дальше случилось неизбежное.

— Вы были идеалистом.

Он кивнул, и лицо его скрылось под полами шляпы.

— Несчастным идеалистом.

— Но как же ваша служба Стволам?

— Лив, вы хорошо слушаете. Полагаю, это профессиональное умение. А я слишком люблю разглагольствовать. Я тщеславный человек, я это знаю. Это не самый мелкий мой недостаток. Здесь не слышно Стволов, Лив, отзвуки их Песни не долетают до нас. Теперь у меня много времени, чтобы погружаться в свои мысли, вот я и...

Он поднял голову и неожиданно открыто ей ухмыльнулся:

— Даже думать о таком опасно. Спокойной ночи, Лив.

— Кридмур...

— Спокойной ночи. Кажется, Генерала не мешало бы обтереть.

33. СЛУЖЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ЦЕЛИ

Судя по данным сигнального устройства, агент двигался на запад по низине. В незавершенном мире верить нельзя почти ничему, но Лаури еще не потерял веру в устройства, созданные Линией. И кроме того, их показания казались верными. Агент нашел долину, расщелину, сточную канаву — и теперь полз по ней к Западному Морю, точно жалкий червяк. Омерзительно.

Лаури избрал путь повыше — провел своих солдат по вершинам утесов над долиной, надеясь остаться неслышным для волчьего уха и незаметным для зрения агента. От солдат это потребовало немалых жертв: на такой высоте свирепствовали лютые ветры — морозили, жалили, обжигали. А иногда приносили неожиданные запахи — соли, пряностей, машинного масла, гари, чего-то еще, что Лаури не мог опознать, — все это будило в нем сильную тоску по дому, хотя на самом деле было бессмысленным — рассеянные по ветру клочки завершенных вещей и дел.

Лаури тащился вперед — левой, правой, левой, — а ветер продувал насквозь его голову и вздымал вокруг пыль, принимавшую форму нелепых бесплотных фигур.

Сил у Лаури почти не осталось. У его солдат — тоже.

Несколько дней назад к Лаури подошел младший офицер Кольер и шепотом сообщил ему, что возврата нет — если они двинутся дальше, провианта на обратную дорогу не хватит.

— У нас приказ, Кольер, — сказал Лаури. — Если понадобится, будем охотиться.

— Чей приказ, сэр?

— Не важно, Кольер. Приказ.

Возврата нет. Последняя капля, последняя чертова капля. Это подкосило каждого из них, как пить дать.

Вскоре после этого младший офицер Тернстрем подошел к нему и сообщил:

— Солдаты боятся, сэр.

И Лаури сказал:

— Ну, что ж... Я тоже.

Младший офицер Кольер придумал план: если часть из них встанет на привал, а другие будут посменно ходить добывать припасы, можно устроить нечто вроде цепочки снабжения — и тогда, вероятно, у них получится вернутся назад. Лаури хмыкнул, нахмурился и отмахнулся от него. Два дня спустя Кольер вернулся с новым планом, исправленным с учетом того, что было добыто на пройденном за это время пути. В обычных условиях Лаури проникся бы тайным уважением к Кольеру за его механическое упорство, пунктуальность и бережливость, но теперь с радостью отослал бы любые рапорты, лишь бы этого выскочку разжаловали или арестовали. Назад никто не пойдет. Сейчас же Лаури просто плелся вперед, сгорбленный и погруженный в свои серые и мрачные мысли.

Солдаты распускают язык у него за спиной. Дисциплина войска под угрозой. Сколько солдат еще сохраняет ее, а сколько превратилось в неисправные и разболтанные детали? Этого Лаури не знает. Он больше не доверял младшим офицерам составление рапортов о настроениях солдат. Кольер преследует свой тайный интерес. Тернстрем разговаривает сам с собой. К вечно потному и возбужденному Гиббу — вообще никакого доверия. С каким удовольствием Лаури расстрелял бы всех младших офицеров, но позволить себе этого не мог.

Солдатам повезло больше — над ними, по крайней мере, их командующий, Лаури. Над Лаури же нет никого, он остался один и не может вынести дикого факта, что Песнь Локомотивов здесь не слышна...

Он даже не осознавал, что весь день бормочет себе под нос.

Единственным развлечением Лаури было чтение показаний подслушивающего устройства. Каждую ночь они вставали на привал в палатках, которые ни черта не защищали от ветра, и Лаури читал все это в холодном мраке при тусклом красноватом свете фонаря.

Печатные машинки давно забросили. Связисты расшифровывали от руки, скорописью, не оставляя полей, чтобы экономить бумагу, запасы которой угрожающе таяли, о чем с готовностью уведомил всех Кольер. Каждый день они получали целую кипу расшифровок. Агент не собирался умолкать, если вообще был на это способен. Рано или поздно он вытащит на свет каждую грязную деталь своей мерзкой жизни. Он изливал душу, обнажался, как извращенец. Его первое убийство в городе под названием Кривой Корень. Приключения в роли торговца опием и члена китонской банды. Его закадычный друг Лев Аббан — бесстрашный и мрачный романтичный красавец, убивший, насколько знал Лаури, более сотни человек. Бесшабашная молодость Кридмура до поступления на службу Стволам, когда в поисках себя он примыкал к нелепейшим религиозным сектам и провел месяц в подвале с Рыцарями Труда, готовя взрывчатку, чтобы взорвать банк в Бичере. Первое убийство по поручению Стволов — убийство, из-за которого снова вспыхнула вражда между Брэнхэмом и Ольмсбруком, в обоих городах воцарилась смута, и в итоге к власти легко пришли новые мэры, подчинявшиеся Стволам. Джен из «Парящего мира» — женщина, которая стоит того, чтоб ее узнать...

Лаури представлял, что слышит голоса доктора, агента и Генерала. Голос Лив казался ему высоким, пронзительным и властным, а когда напугана — мягким и довольно трогательным. Голос агента — низким, театральным, злорадным и пленительно отталкивающим. Генерал же разговаривал как мальчишка-недоросток.

Лично он, Лаури, давно утратил всякий интерес к словам Генерала — его внимание было приковано к Кридмуру. Так близко узнать агента ему не удавалось еще никогда. Каким будет следующее мерзкое откровение? Еще гаже прежнего?

Лаури смущало, что Кридмур как будто колеблется между гордостью и неким чувством стыда за совершенные преступления. Он частенько отпускал дерзкие шпильки в адрес своих Хозяев, в шутку намекая, что вовсе не предан им. Замышляет ли он измену? Черт его разберет. Видимо, Кридмур просто тщеславен и хочет, чтобы им восхищались как за верность, так и за неверность Хозяевам, а также за мучительные метания между этими полюсами, хотя и возможность предательства не исключает. Есть ли у агента тайные союзники здесь?

А эта женщина? Она в основном молчит, иногда задает колкие вопросы. Разделяет ли она интерес и ненависть Лаури к агенту? Возможно. Коробят ли ее байки Кридмура? Или, наоборот, впечатляют? Может, она в него влюблена? Возможно. Лаури плохо понимал женщин. Признаков того, что они вступали в половую связь, вроде бы нет, но разве поймешь, какие взгляды они бросают друг на друга, по бесстрастным каракулям расшифровки?

Все это было увлекательней любого кино.

Шагая вперед в холодном утреннем тумане, Лаури думал о том, что в долине внизу, где почему-то было тепло, агент и женщина разговаривают друг с другом. И питал к ним сильную неприязнь.

Никто никогда не спрашивал Лаури о его жизни. Он ясно понимал, что его истории никого не интересуют. За них никто не даст и ломаного гроша. Слишком мало он отличается от остальных линейных, разве нет? Компетентен, но без особых талантов. Родился и вырос в Ангелусе. Об отце никаких сведений, личность матери не имеет значения. Самоучка, образования не получил. Детство провел в тоннелях, среди пыли, ржавчины и копоти. Сутулый и бледный, с опухшими глазами, склонен к приступам кашля. Такие же бледные девчонки смеялись над ним Лаури-Шмаури. Развратен, но позже научился подавлять свою похоть не столько усилием воли, сколько постоянной изнурительной работой. Когда впервые увидел Локомотив, еще в Вестибюле, обмочился от страха — не самая увлекательная история, верно? Первый мундир, плохо сидевший на тщедушном мальчишеском теле, долгие ночи в долине Блэккэп, среди грязи и крови — опыт ужасный, но вовсе не уникальный. Один из нескольких сражавшихся в той битве мальчиков, один из нескольких сотен выживших. Первая командировка в Глориану. Обнаруживает две особых склонности — к жестокости и к математике. Третьим талантом можно считать организационные способности, четвертым — талант поесть и поспать. Солдат Локомотива «Ангелус» — модель несовершенная, но дешевая и эффективная. Идеален для массового производства. Не способен к неповиновению — нужных для этого деталей у него просто нет.

Лаури шагал сквозь серый густой туман. Его солдаты мелькали расплывчатыми темными пятнами перед глазами. Когда он устал жалеть себя и поднял голову, увиденное напомнило ему ожившее кино. Мир стал серым — нет, черно-белым, зернистым и расфокусированным, и марширующие солдаты нелепо дергались и шатались.

Детей в Ангелусе время от времени собирали по тоннелям и вели в бункер, оборудованный под кинотеатр. В бункере было темно, гулко, холодно, пахло потом и протекшим топливом. Лаури все еще помнил, как попал туда впервые: двести мальчиков затолкали туда, будто уголь в топку, заперли за ними двери, и те, что помладше, писались и ныли, но потом затихли. Даже сам Лаури сперва боялся, что это ловушка, — но это была не ловушка. В ловушку он попал через несколько лет, когда его загнали в последний, неосвещенный и переполненный вагон Локомотива «Ангелус», который повез их на поле боя, в долину Блэккэп, где на самом-то деле его и ждало самое замечательное зрелище в его жизни, хотя видеть ему довелось не так уж много.

Огромный экран мягко светился, мерцал, а затем как будто растрескался: по нему побежали дрожащие черные полосы и хаотичные чернильные пятна, а потом все они растворились в облаке темного дыма, застелившего экран, и вот наконец — ш-ш-ш! — вороненый Локомотив рассек клубы дыма и увлек его за собой вдаль по рельсам, а камера, отдалившись, показывала бескрайнее серое небо, серые равнины, мир, созданный из теней — такую устрашающую пустоту, что Лаури чуть не обмочился; а затем на экране возникли белые печатные буквы на черном фоне:

«ЛОКОМОТИВ „ЛИВИНГСТОН“ ПАТРУЛИРУЕТ СЕВЕРНУЮ ГРАНИЦУ. ЦИВИЛИЗАЦИЯ ЕЩЕ НЕ КОСНУЛАСЬ ЭТОГО КРАЯ, НО ЛОКОМОТИВ „ЛИВИНГСТОН“ СЛУЖИТ ВЕЛИКОЙ ЦЕЛИ!»

Или что-то в этом роде. Бункер был полон грохота и галдежа, Лаури упал на колени...

Он шагал сквозь туман, как ему казалось, вот уже несколько дней. Земля была неровной — он то и дело спотыкался о миниатюрные каменные препятствия. Вокруг безмолвно вились тени его солдат. Поначалу он не находил в том ничего странного — говорить все равно не о чем; но скоро их молчание все же стало его пугать. Он уже сомневался в том, что они настоящие. Может, в ночи, в тумане их подменили враждебными отражениями? Он сплюнул и выругался. Не будь таким жалким трусом, велел он себе.

— Кольер!

— Сэр?

— Вот вы где...

— Да, сэр!

— Я вас потерял...

— Да, сэр. Я знаю.

— Тернстрем!

Тернстрем откликнулся не сразу, и Лаури, громко топая и отмахиваясь от вьющихся у лица струй тумана, подошел к кучке солдат, среди которых надеялся увидеть Тернстрема, но его там не было. Отвернувшись от них, Лаури сграбастал за плечо первого, кого увидел перед собой. Но рука его ухватила не мундир, а копну грязных черных волос. Неведомое существо развернулось, и к мертвенно-бледному лицу Лаури на миг прижалось другое лицо — нечеловеческое, угловатое, с красными глазами. Затем незнакомец дернулся — и без усилий высвободил шевелюру из захвата. Лаури споткнулся, а чужак из Первого Племени скрылся в тумане.

Раздался крик. Лаури достал пистолет.

34. КУ КОИРИК

Холодный туман заполнил долину, скрыв от глаз ее скалистые границы. Он вился и колыхался, как сигаретный дым, оседая мокрыми разводами у Лив на лице — густой белый кисель со зловещим красным оттенком. Кридмур уверенно шагал сквозь этот туман, и тот обволакивал его фигуру, то и дело сливаясь в цельное полотно и протягивая зыбкие пальцы к Лив, которая плелась позади, поддерживая сгорбленного и дрожащего Генерала.

— Уже близко. Крепитесь, — сказал ей Кридмур.

— Я думала, мы идем к Краю Света.

— Надеюсь, что нет! Искренне надеюсь. Наши враги отстали от нас. Иногда я их почти не слышу. Скоро путь их вымотает. Они не так крепки, как мы.

— И что тогда?

Он пожал плечами:

— Совьем гнездышко посреди этих земель. Я построю дом и буду добывать пропитание, а вы будете заботиться о малыше. Кстати, как он сегодня?

— Он замерзает, Кридмур. Если вы так уверены, что Линия отстала от нас, нужно остановиться и развести костер.

— Посмотрим...

Кридмур начал было насвистывать, но забыл мелодию.

— Простите, что привел вас сюда, Лив, — добавил он. — Но так бывает. За наши души борются две великие силы, таща вперед наши безвольные тела. Чего вы ожидали, отправляясь на Запад? Может, вы сами этого хотели?

Хотела ли? Она уж не помнила. Только слушала, как бессмысленно тикают ее золотые часы и не находила ответа.

— У вас нет детей... так, Лив?

— Нет, мистер Кридмур, детей у меня нет.

— Завидное положение. Не замужем, не связана обязательствами. Свободна, как птица. Но вы ведь были замужем, так? Знаю, мне следовало задать эти вопросы раньше.

Фигура Кридмура еле виднелась в густом тумане, а голос звучал приглушенно. Ей впервые не хотелось, чтобы он замолкал. Как бы он ни был невыносим, призрачная белая тишина еще нестерпимее.

— У меня был муж, — сказала она.

— Умер?

— Да.

— Я так и думал. Ни один мужчина в здравом уме не отпустит вас, если только смерть не разлучит его с вами.

— О, я вас умоляю, мистер Кридмур...

— Старая привычка, уж простите. Позволите спросить, от чего он умер?

— От инфаркта. Он, э-э... нарезал жаркое за званым обедом для декана факультета математики с супругой, епископа Лоденштейна и других гостей. Наверное, перестарался, перенервничал из-за торжественности случая. Грудь его вздулась под рубашкой, и сердце не выдержало. Он умер с перепачканными подливкой усами.

Кридмур засмеялся, и Лив стало стыдно.

— Он был старше вас, Лив?

— Примерно ваших лет, мистер Кридмур.

— Ну, я-то поддерживаю себя в форме благодаря здоровому образу жизни. А у вас не было родителей, за которыми нужно ухаживать? Пожилого отца, которого приходилось кормить? Бедной старушки матери?

— Нет, Кридмур. Ничего такого.

— Когда же умер этот бедняга?

— Три года назад. Три с половиной.

— Уже три с половиной года одинока и ничем не обременена. Представляю, как рухнула ваша счастливая, старательно организованная, приличная жизнь, когда вы остались одни. Эта зеленая жидкость, успокоительное, как вы его называли... Кажется, когда мы познакомились, вы принимали его каждый день. У вас и при муже была такая привычка? Ваш супруг представляется мне занудным, напыщенным и суетливым седым лентяем. Или я ошибаюсь? Сдается мне, ради счастливой и полноценной жизни вам пришлось пожертвовать своим здоровьем Я прав? Поправьте меня, если я ошибаюсь, Лив.

Лив не ответила.

— Некоторые из нас не созданы для домашней жизни, — продолжал он. — Некоторые из нас, хотя и пытаются с этим бороться, не созданы для того, чтобы сохранить здравый ум. Нам приходится мириться с безумием. Нас нельзя винить за наши недостатки. Таков мой диагноз. Думаю, вам суждено было оказаться на Крайнем Западе. Я помню, как впервые очутился здесь сам. Я был мальчишкой из Ландроя — наверное, я вам об этом рассказывал, — мальчишкой, выросшим среди туманов и болот, и песен, Лив, отвратительных песен...

Снова взвыл ветер, и расслышать Кридмура становилось все труднее. Внезапный порыв ветра заглушил его слова, швырнул им в лицо пыль и сырые листья, развеял туман и явил взору небо — серое, как грифельная доска. Долина чудесным образом преобразилась.

Пересохшее речное русло расширилось, теперь посреди него высились заостренные каменные столбы высотой с приличное дерево, меж которых витали последние клочья тумана. Холмы по обе руки от устья стали еще круче, чем прежде, — каменистые, красные, без единого деревца и такие отвесные, что даже горный козел не осмелился бы на них взобраться. Но помимо этого — не удивительно, что Кридмур остановился, глянул вверх и стянул с головы шляпу, — из двух таких холмов кто-то высек исполинские статуи.

Масштаб работы был грандиозным, варварским, совершенно нечеловеческим. Гигантские поясные фигуры по обе стороны долины. Они тянулись в небо на несколько сотен футов — так, что голов почти не различить. Тела наклонились вперед, словно фигуры поднимались из воды или вылезали из укрытия. Два огромных холмовика, один на южном склоне, другой — на северном. Позади них крутыми каменными скатами струились косматые шевелюры. Протянув друг к другу пустые руки, статуи соприкасаясь кончиками многосуставных пальцев. В пустых глазницах гнездились орлы.

Склоны позади статуй были украшены ярко-красными завитками, арабесками, орнаментом с острыми углами. Каждый из этих мудреных завитков, прикинула Лив, примерно пять футов в ширину, а между ними — должно быть, футов двадцать.

Никогда в жизни она не видела ничего красивей и абсурднее. Это зрелище одновременно и ужасало, и возбуждало ее.

Кридмур бодро расхаживал взад-вперед между двух великанов. Размахивал шляпой, бил ею об колено, вытряхивая пыль, и смеялся.

Неожиданно Лив осознала, что у Кридмура теперь косматая борода. В Доме Скорби он был чисто выбрит и ухожен, но здесь стал близок к тому, чтобы превратиться в дикаря.

— Какие чудесные штуковины! Просто чудовищные! Кто бы мог подумать, что мы увидим такое! Посмотрите на них, Лив!

Взгляни на них, Мармион? Ты видишь их? В этой жизни мы с тобой чего только неперевидали, но это?

Мармион, подумала Лив. Значит, у него есть имя...

Она сразу поняла, кому оно принадлежит, и теперь боялась крошечного развеселившегося Кридмура куда сильней, чем угрюмых каменных великанов.

— Это святыня. Всем святыням святыня! Не удивительно, что они пытались нас отпугнуть! Кто станет их винить? Представь, Мармион, что какие-то чужаки случайно вторглись в вашу священную Ложу, — как бы вы с ними поступили? Уж куда безжалостней, чем духи этого места поступили с нами.

— Кридмур.

— Уж куда беспощаднее... Так вы вернулись?

— Да, Кридмур. Мы нашли дорогу к тебе. Это было сложно. Это место еще не готово к нашему приходу.

— И как они только без вас обходятся? Вы только взгляните на это!

— Заткнись, Кридмур.

Голову Кридмура наполнили боль, страх, запах гари, пота и пороха. Раскаленные пальцы погружались ему в голову, прощупывали его воспоминания.

— Ты не знаешь, как мы страдали, Кридмур. Тебе неведома агония страха, боль неуверенности и стенания Ложи... Ты столько недель в пустоте. Мы боялись, что ты потерпишь неудачу... Но что это, Кридмур ?

— А что такое?

— Что ты наговорил этой женщине? Какую ложь о нас? Как ты посмел? Ты оскверняешь наши тайны своей болтовней. Ты выдаешь их. Ты...

— Здесь так одиноко. Я не хотел ничего...

— Ты хочешь предать нас.

— Неправда!

— Мы знаем тебя лучше, чем ты сам, Кридмур. Ты трус. Тебя нужно заставить повиноваться.

Кридмур умолк. Его лицо покраснело, он вдруг схватился за лоб и захрипел от боли. А потом застыл, прижав руку ко лбу и уронив шляпу на пыльную землю.

На мгновение Лив захотелось подойти к нему, спросить, все ли в порядке и чем она может помочь, словно он совсем не чудовище... Но вместо этого она взяла Генерала за руку и стала наблюдать за происходящим.

Кридмур сделал два неуверенных шага вперед, затем полшага назад. Помотал головой, застонал.

Лив нащупала в одежде наконечник стрелы, крепко сжала его и задумалась.

Ее отвлекло холодное прикосновение — что-то грубое и мокрое скребло оголенную ногу.

Ноги окутывал туман. Он сгущался, делался плотным и скользким. Из-за камня в нескольких футах от нее (растерявшись, Лив отпустила руку Генерала) вильнул белый клок тумана, похожий на рыбий хвост.

Еще один такой же клок выскользнул из-за спины, коснулся ее ноги, и Лив отчетливо поняла, что он мокрый, покрыт чешуей и, более того, он шевелится.

Вскрикнув, она развернулась и увидела, как клок прошмыгнул мимо нее над сухой землей, взметнулся вверх, как лосось на нересте, на секунду блеснул и умчался прочь.

Она осмотрелась (Генерал снова что-то говорил, но она не разбирала слов) — и ясно увидела: все, что они миновали за два дня пути, всю долину на многие мили до места, где река огибала вдали оползневую дамбу, затянуло стелющимся по земле туманом, в котором она стояла сейчас по колено. Туман быстро струился мимо нее, то и дело взвивался вверх и буквально кишел странной, призрачной живностью. Он сгущался, мерцал, извивался; некоторые его клочья были крошечными и юркими, некоторые — плотными и длинными, с ее руку от плеча до ладони. И почти все клочья были белоснежными, если не считать каких-то бледно-голубых глаз, что проносились туда-сюда стремительно, как метеоры.

Волна тумана уже захлестнула ее по пояс, и клочья все еще взвивались вверх — один прошмыгнул у ее уха; она смогла разглядеть сложный, правильный узор чешуи и затаила дыхание. Что это? Призраки живых существ, некогда населявших реку? Они были полупрозрачны и невесомы. Лив споткнулась и едва не упала.

А потом все клочья исчезли, промчавшись мимо. Лив с ужасом заметила, что ноги ее в крови. Она не знала, виновата ли в том грубая чешуя или острые, как иголки, зубы призраков, но по ее икрам бежали тонкие струйки крови.

Боли она не чувствовала.

Кровь стекала в ботинки, канала на дно русла, где сухая красная растрескавшаяся земля теперь превратилась в жидкую грязь, в которой ноги вязли по щиколотку. Из-под земли проступала вода, мешаясь с ее кровью. У ног Лив и повсюду вокруг возникали чистые блестящие лужицы. Лужицы переполнялись, образуя крохотные ручейки; они струились по грязи и сливались в ажурный узор, который вскоре стало смывать нахлынувшим водным потоком. Послышались свист, бурление, нечто похожее на барабанный бой, и внезапно вокруг Лив поднялась река. Сперва в дюйм глубиной, затем в два. Речные камни дали волю своим воспоминаниям о воде.

Лив закричала и, поскальзываясь в грязи, попыталась дойти до ближайшего берега. Она почти добралась — оставалось лишь уцепиться рукой за камень и подтянуться, — но подумала, что нужно вернуться за Генералом.

Глубина воды достигла фута. Вода была неподвижной, но тут и там виднелись завитки белой пены. Генерал, согнувшись, стоял на коленях, сложив ладони в форме чаши, и не то пил, не то мыл лицо, а его длинная борода колыхалась в воде.

— Кридмур! — закричала Лив, но без толку — тот застыл футах в сорока от нее, прислонившись к камню, закрыв руками лицо, и омерзительно хрипел. — Кридмур! В кои-то веки нужна ваша помощь, а вы чем заняты?!

Лив двинулась обратно в воде — теперь уже такой глубокой, что с каждым тяжелым шагом в воздух фонтанами взметались брызги. Схватив упавшего Генерала за костлявое плечо, она попыталась поднять его на ноги, но он вырывался, и через несколько мгновений Лив поскользнулась и тоже упала. Голова ее долго находилась под водой, и все вокруг было безмолвным, голубым и спокойным.

Затем она вынырнула, расплескивая воду, и судорожно вдохнула.

Ей пришлось сложней, чем она рассчитывала. Тяжелой, ленивой воды уже было по грудь — начался прилив.

Она схватила Генерала за бороду и вытащила его голову из воды. Он безмятежно улыбался.

Она двигалась к берегу, таща его собой, и вода нещадно хлестала ее по лицу.

— Довольно, Кридмур. Ты прощен. Помни, что боль, которую мы тебе причинили, ничтожна. Помни, что это только начало. А теперь спасай свою шкуру, Кридмур. Мы надеемся, что ты это сделаешь.

Кридмур закричал. Обернувшись, Лив увидела, как он отнял от лица крепко стиснутые кулаки и огляделся вокруг налитыми кровью глазами.

Она все еще шла в воде к берегу, когда глаза их встретились, и на пару секунд Кридмур показался ей старым, потерянным, испуганным и безумным. Но он быстро взял себя в руки и опять улыбнулся.

— Это же святыня! — крикнул ей Кридмур — Не удивительно, что они злятся. Но у нас — своя святая цель, верно? О да, наша цель, без сомненья, священна и благородна...

Он вынул оружие, расплескав воду широким веером. Поднял его к серому небу — и направил на голову исполинской статуи на южном склоне. На мгновение снова обернулся к Лив, подмигнул ей, а затем выстрелил.

По долине прокатился грохот.

На вершине холма взметнулось облако пыли и щебня.

Огромное лицо великана медленно, очень медленно раскололось, и левая половина каменной челюсти медленно осела вниз.

Это напомнило Лив судороги жертвы инсульта. Затем, все быстрей и быстрей, с оглушительными грохотом и скрежетом исполинская статуя начала разваливаться, осыпаться лавиной пыли и обломков. Плечо великана подалось в сторону, треснуло и отвалилось, потянув за собой вытянутую руку и разрушив то, что, как поняла теперь Лив, служило когда-то мостом через широкую, быструю полноводную реку...

Вскрикнув, она едва успела закрыть руками глаза себе и Генералу, как вся громада развалилась на мелкие части.

Вокруг них падали камни. Тяжелый осколок раскровил ей плечо, вызвав дикую боль. Она кричала, зажав уши руками, и ждала, когда же все стихнет. Но, открыв глаза, застонала, потому что безумие заканчиваться не собиралось.

Река ревела, как раненный зверь, мгновенно поднявшись от бедер Лив до груди. Напор становился все сильнее, вода прибывала неумолимо. На дне у ног Лив плавали темные тяжелые силуэты. Что-то скользкое и извилистое проплыло мимо, и Лив едва устояла на ногах.

Добраться до берега ей было уже не под силу.

— Помогите нам, Кридмур!

Над головой гремел гром, а с холмов доносился барабанный бой.

Кридмур, лицо которого стало серым от каменной пыли, нацелил ствол на северного великана и расхохотался. Затем вернул ствол в залитую водой кобуру, закатал рукава и крадучись двинулся к Лив. Он прошел мимо, даже не взглянув на нее — его взгляд не отрывался от воды. Вот он прокрался влево, затем снова вправо, явно что-то ища, — и вдруг резко опустил руки в воду.

То, что он поймал, скользило и извивалось в глубине. Лив различала только темную тень, бьющуюся у него в руках. Кридмур выпрямился, не отпуская рук, и, как фермер, тянущий за задние ноги теленка во время отела, вытащил пойманное существо на воздух.

Он держал за горло нечто скользкое, длинное и покрытое черной шерстью. В первую секунду Лив приняла это за выдру или большую собаку. Но когда вода стекла, под длинными черными космами проступила кожа — белая как мел, раскрашенная красной краской. Существо размахивало костлявыми руками, то царапая лицо Кридмура когтями, то хватая его длинными пальцами за горло.

Кто-то из Первого Племени. Крошечный, тощий, бледный, извивающийся. Древний и сморщенный. По красным знакам под волосами Лив догадалась, что это самка.

Мокрая холмовичиха сомкнула длинные белые корневидные пальцы на шее Кридмура, а он, сжав ей горло левой рукой, правой приставил к голове Ствол.

Воцарилась напряженная тишина. Даже шум воды утих, подумала Лив. Генерал куда-то пропал. Рыдая, она двинулась к безопасному северному берегу.

За ее спиной молча сцепились Кридмур и странное существо.

«Чудовище...»

— Для вас — Джон Кридмур, мэм! Что вы делаете в моей голове?

«Таким, как ты, здесь не рады. Не тебе смотреть на эту землю, не тебе давать имена этим вещам, и мой тебе совет — не твори из них то, чем они не являются».

У холмовичихи не было голоса, она говорила молча: одно лишь ощущение звука — и, миг спустя, воспоминание о смысле сказанного.

— Убей ее, Кридмур.

Голос Хозяина звучал шумом падающей гильотины и хрустом ломаемых шей.

— Много же здесь народу... И много боли. Но вам, конечно, все равно...

«Как ты посмел притащить сюда эту тварь?» — Кридмур понял, что она говорит об оружии, о точнее, о демоне, сидящем в Стволе.

— Убей ее, Кридмур. Убей немедленно.

«Падшая тварь. Сломленная тварь. Безумная тварь. Отравленная тварь. Мы жалеем тебя. Но тебе здесь не место. Еще нет. Уходи».

— Убей ее и покончим с этим, Кридмур. Она издевается над нами...

«Уходи!»

— Мармион?

«Твой Хозяин оставил тебя».

— Навсегда?

«Нет. Он еще найдет, как вернуться».

— Насколько же он ушел?

«Надолго».

— Уж не знаю, расцеловать тебя, убить — или броситься наутек...

Кридмур медленно убрал Ствол от виска холмовичихи и направил его на долину. Вода теперь бурлила у самой его груди.

Та отняла длинные пальцы от горла Кридмура.

— Что теперь, мэм?

«Ступай прочь, чудовище. Не смотри на эти вещи, не...»

— Как вас зовут, мэм?

«Нам больно говорить с тобой. Больно, когда ты произносишь наши имена».

— Я назвал тебе свое имя.

«Ку Койрик. Зови меня только так».

— Это кличка или ругательство? Что это значит?

«Сторожевая собака границы».

— Какой границы?

«С нашей землей. Незавершенной. Падшей. Свободной».

— Позволь нам пройти.

«Нет».

— Прошу тебя.

«Что?»

— Я прошу тебя.

«Ты странный».

— Я говорю искренне. Не вижу повода для конфликта. Кридмур отпустил холмовичиху. Она метнулась по воде к ближайшему камню, взобралась на него, сжалась, задрав костлявые ноги, точно блоха, и уставилась на него. Кридмур убрал оружие в кобуру и встал в прибывающей воде, вскинув вверх пустые руки.

«Мы искалечили себя, чтобы явиться к тебе».

— Да? Как? В любом случае, примите мои извинения. Это место священно для вас, и...

«Это твои слова. Не наши».

— Простите.

«Слова...»

— Я слишком болтлив, я знаю. Я тщеславен, и это не самый меньший мой грех. На вашем месте я бы тоже был себе не рад. А как же старик? Он, если вы заметили, тонет.

Взгляд ее красных глаза метнулся к воде.

— Это генерал Энвер. Вам знакомо его имя? Как утверждают самые скандальные и недостоверные книги по истории, когда-то он был другом одного из ваших, имя которого вертится у меня на языке... Кан-Кук, верно? И он знает одну из ваших тайн, которая, я полагаю...

«Нам это известно. Таков был наш план. Мы выбрали его. Он обещал помочь и взял на себя эту ношу».

— Он заключил сделку со стариной Кан-Куком, так? Должен был взять ваше оружие, спасти свою Республику и уничтожить врагов, ваших общих врагов. Так?

«Не лезь не в свое дело, чудовище».

— Это вы в моей голове, мэм. И почему бы вам...?

«Он может пройти. Возможно, вместе с женщиной. Она в здравом уме, и мы сможем спасти ее. Но не тебя».

— Без меня они погибнут. Я ужасен, вы правы, мэм, и сам себе иногда противен, но те, кто гонится за мной, еще хуже. Это линейные, слуги Локомотивов. Только я могу уберечь от них старика и доктора Лив. Без меня Линия узнает тайну, которую хранит старик, и тогда — это я могу сказать точно — их уже будет не остановить: они придут сюда с дымом и грохотом, раздробят ваши камни, сроют ваши пещеры. Кстати, могу я узнать, кто создал эти чудесные статуи?

«Ты верен своим Хозяевам?»

— Не так уж и верен, мэм. Есть предложение получше?

«Мы не знаем, пропускать ли тебя».

— Я пытаюсь договориться. Мне кажется, мы плохо понимаем друг друга.

«Мы достаточно хорошо понимаем тебя, чудовище».

— А если я начну умолять, это поможет?

«Нет. Это будет омерзительно... Что ж, проходи. На этот раз. Но мы будем следить за тобой».

Не добавив больше ни слова, она развернулась, нырнула в воду и поплыла прочь. Ее грива тянулась за ней, как длинные водоросли.

Лив отчаянно пыталась выбраться на берег, царапая ноги о скользкие камни. Когда ей это наконец это удалось, она обернулась и увидела, что Кридмур стоит в воде один, озираясь по сторонам.

Вода доходила ему до груди, но теперь стремительно убывала. Через пару секунд поток доставал ему лишь до пояса. Он шагнул вперед — вода была ему уже по колено — и нагнулся, чтобы вытащить безвольное тело Генерала. А через несколько мгновений вода ушла окончательно. Одежда Лив, разбухшая от влаги, вдруг снова стала сухой и пыльной.

Генерал, ворочаясь у Кридмура на руках, бормотал что-то сквозь высохшую бороденку. Он спал.

Кридмур кивком подозвал Лив. Облегченно смеясь и плача одновременно, она подошла и приняла из его рук старика.

Через час после того, как они оставили великанов позади, долина резко свернула на юг, и те пропали из виду.

Солнце перед ними садилось, заливая долину красным сиянием. Приставив ладонь ко лбу, Кридмур окинул взглядом русло, бежавшее на юг, и зубчатые, поросшие деревьями склоны на западе.

— Куда двинемся, Лив? Дальше на юг по этой долине, где мы так славно повеселились, или на запад — к вершинам, лесам и бог весть чему?

Она стояла позади него. Генерал безвольно висел на ее плече.

— Откуда мне знать, Кридмур? — Лив покачала головой, от усталости мысли путались — А где же линейные? Может, их и вовсе не было?

— Я давно уже не вру вам, Лив. Они все еще в нескольких днях пути до нас, чуть южнее.

Она пожала плечами:

— Тогда на запад.

— Согласен. На запад так на запад. К ночи будем уже на вершине. Нашего друга я возьму.

— Забирайте. — Она передала ему Генерала, точно мешок с мукой.

— Двинулись?

— Что же там случилось, Кридмур? Почему они позволили нам пройти?

— Должно быть, мы нарушили какие-то законы местных жителей. Я поговорил с их представительницей. Сказал ей: «Я Джон Кридмур, как ты смеешь стоять у меня на пути!» — и она убежала, поджав хвост.

— Да что вы говорите! А что случилось до этого? Когда вы схватились за голову и...

— Мой Хозяин ушел. — Он резко произнес эти слова и умолк, словно ожидая удара, которого не последовало. — На время, — добавил он.

— Кридмур...

Он неотрывно смотрел на запад.

— Поговорим позже. — Он обернулся и взглянул на нее. — Мне нужно подумать.

Выйдя на каменистый берег, он стал подниматься по склону в лес с Генералом на закорках. Врет он или нет о том, что его Хозяин ушел, понять невозможно. Одно было ясно — его потрясающих сил и сноровки ничуть не убавилось, и Лив приходилось стараться, чтобы за ним поспевать.

35. ТЕНИ

Вдохнув поглубже в морозном тумане, Лаури вцепился в свое оружие такой хваткой, будто ехал снаружи громады Локомотива, огибавшего высокий горный хребет...

Он пересчитал тени вокруг себя:

— Кольер?

— Да, сэр. Сэр, я...

— Кого из наших нет?

— Не знаю, сэр.

— Будьте рядом, не отходите далеко.

В тумане кто-то двигался. Черные и серые тела размахивали конечностями и качали расплывчатыми головами. Игра теней. Лаури снова вспомнил кино. «Мы вносим лепту», потрясающие сцены в литейных Харроу-Кросса, когда экран покрывала пелена движущихся монохромных теней — пять тысяч крошечных, черных от копоти человечков мельтешили в клубах дыма, точно поршни...

Из тумана выбежало пятеро. Рядовые, которых Лаури не знал, — позорно грязные и небритые, хотя в данной ситуации даже их появление радовало глаз.

— Солдаты, за мной! Далеко не отходить! — скомандовал Лаури.

Он вспомнил «Победу при Логтауне» — смотрел картину лет двадцать назад, но до сих пор отчетливо помнил батальные сцены, зернистые, мерцающие тени, в которых скрывалась тысяча наемников Стволов, чьи роли играли такие же порядочные линейные, как и Лаури, только преображенные тенями в кошмарных, гнусных и злобных дикарей.

Он шагал вперед. Из тумана ему навстречу вышло еще двое — один махал рукой, разгоняя туман, другой плелся на шаг позади.

Первым оказался младший офицер Тернстрем. Опустив руку, он взглянул на Лаури с явным облегчением.

— Сэр... Вот вы где, сэр! В этом тумане некоторые солдаты...

Стоявший позади Тернстрема шагнул вперед — и словно повлек туман за собой: под черным капюшоном вместо лица честного линейного лишь мельтешила какая-то серая пыль.

Остолбенев от ужаса, Лаури наблюдал за тем, как эта жуткая фигура протянула руку, выхватила у Тернстрема из-за пояса нож — и в момент, когда тот говорил «Некоторые солдаты пропали...», всадила лезвие в спину младшего офицера. Тернстрем содрогнулся, резко подался вперед, и изо рта его хлынула добрая четверть ужасающе яркой красной крови.

Лаури выстрелил твари в голову. Та упала на землю и растворилась в пыли. Тело Тернстрема рухнуло рядом.

— Кольер! Солдаты! — Лаури развернулся и вгляделся в побледневшие лица. — Вы солдаты? Ладно. Ладно. Сгодитесь. Встать плечом к плечу! За мной.

Теперь он понял, где находится. На поле боя. Это нападение врага. Кто это был — холмовик, сама земля или ужасная ловушка, расставленной для них агентом, — теперь не имело значения. Поле боя всегда одинаково, различаются лишь расстановка сил, расположение укреплений, направление атаки. Детали разнятся, но проблема одна и та же.

Две фигуры на пути Лаури боролись, сцепившись руками. Мгновенно смекнув, что к чему, Кольер прострелил фигуре, похожей на призрака, ногу, и бесформенное, незавершенное существо рассыпалось в прах. Его соперник — рядовой третьего ранга Пламб — тяжело дышал, благодарный своему спасителю.

Еще через пару секунд Кольер споткнулся о труп очередного линейного и свалился на четвереньки. Из тумана выскочила фигура, оказавшаяся в последний момент безликой, и огрела Кольера по затылку чьим-то пистолетом, точно дубиной. Пламб всадил в нее штык. Кольер поднялся на ноги — запорошенный красновато-серой пылью, но невредимый.

Лаури выкрикивал приказы, жестикулировал как безумный. Но дисциплина восстанавливалась сама собой. Солдаты Линии вставали на свои места автоматически, без приказа. Долгие недели изнурительного похода, отчаяния и замешательства сдуло ветром, как пыль, обнажив скрывавшуюся под ними сталь. Когда взвод Лаури вышел из тумана, обнаружилось, что младший офицер Слейт уже построил сотню солдат в шеренгу, по пятьдесят человек на фланг. Тени и песчаные вихри так и вились вокруг нее, но рассыпались, не причиняя вреда. Медленным, уверенным шагом шеренга Слейта прошла мимо солдат, и взвод Лаури беззвучно влился в нее.

Лаури ненадолго отстал. Он смотрел, как шеренга уходит в туман — туда, где сверкали вспышки сигнальных ракет, намечая дальнейший путь. Грохотали ружья. Больше никто не кричал.

Туман вблизи Лаури колыхнулся. Резкий крошечный вихрь поднял с земли пыль, песок, щебень — и, точно заправский гончар, вылепил из них человекоподобную фигуру. Уничтожив ее одним выстрелом, Лаури поспешил за шеренгой Слейта.

Позже он написал неуклюжим почерком рапорт, который счел нужным составить, даже зная, что его никто никогда не прочтет.

«Столкновение длилось около двух часов. Противник застал нас врасплох, и в первые минуты от замешательства мы потеряли сто десять солдат. Однако дисциплина Линии не была сломлена, и в следующие два часа погибло лишь шесть солдат — в основном от случайного огня по своим же. Очевидно, нас атаковало Первое Племя, считающее эти земли своими. Их тактика всегда неэффективна против дисциплины, выучки и воли солдат Линии. В строю осталось двести девятнадцать солдат, включая меня. Среди погибших -— младшие офицеры Тернстрем и Драм, а также первый связист Синклер. Гаудж и Миллз повышены в звании и заменяют Тернстрема и Драма. Среди техники и артиллерии потерь нет. Но под удар наших снарядов случайно попало сигнальное устройство. Поэтому замену первому связисту Синклеру искать не требуется. Мы больше не в состоянии отслеживать перемещения агента и подслушивать его разговоры. Действуем без приказов и всякой надежды на успех. Боевой дух низок. Однако мы продолжаем движение на запад».