Расколотый Мир

ПРОЛОГ

Генерал лежал на спине, раскинув руки, и смотрел на звезды.

Камешек впился ему в крестец. Падая, он ударился головой и подвернул лодыжку, но именно камень причинял ему сильнейшую боль. Другие ощущения исчезли, но чертов камень давил беспрестанно. Генерал был не в силах пошевелиться. Его волю и тело разъединило оглушительным грохотом.

На мгновение темное облако надвинулось на звезды и скрыло их свет, но вскоре они опять засияли, так же холодно, как прежде. Он смотрел в ночное небо над горами — оно горело и кружилось, шипело и плясало, сотрясалось и падало.

Генерал терял рассудок.

Вокруг него не было ни сосенки. Он лежал в голой расщелине на высокой каменистой равнине. До этого они отступали — Генерал и двадцать два самых верных его солдата. Позади оставались войска Линии, впереди зияла пропасть, но враг настиг их именно здесь.

Найди Генерал в себе силы повернуть голову, он увидел бы вершину горы — мрачную, раздвоенную, подобную руке, сложенной в жесте благословения. Он должен был добраться туда, и добрался бы, если б не это... это злополучное вмешательство. «Лучше умереть, глядя на гору, чем на эти бестолковые звезды», — думал он.

Все кончилось без единого выстрела, без всяких предупреждений. Смертоносный снаряд линейных со свистом обрушился с ночного неба прямо под под ноги лейтенанту Дирфилду. Бедняга Дирфилд, совсем еще мальчик, побледнел, глаза его расширились. Он обернулся к Генералу, чтобы сказать ему что-то напоследок, и тут раздался грохот, безумный, жуткий грохот. Большие глаза лейтенанта наполнились кровью и страхом. Он повалился в одну сторону, Генерал — в другую, и теперь оба лежали там, где упали.

Снаряд затих, быстро израсходовав запас топлива, но ужасный грохот все еще раздавался эхом в голове Генерала. Грохот расколол его разум на две, на четыре, затем на множество разрозненных частей. Эхо снова и снова перемалывало разум в порошок. Было больно и страшно.

Генерал был человеком выдающимся. Разве не он создал из ничего Республику Красной Долины? Он защитил ее от всех врагов и невзгод. Без него слова философов и политиков оставались бы пустыми тирадами — это он ковал мир, придавая ему заданную ими форму. Грохот беспорядочными раскатами метался в его голове, но Генерал крепко вцепился в свою гордость; это могло замедлить, хотя уж точно не остановить процесс распада его сознания.

Двадцать лет Республика процветала, и то был прекраснейший период в Истории Запада, ведь страну организовали согласно лучшим теориям политического устройства. Изгнав беспрестанно враждовавших линейных и Стволов, они создали островок мира и благодати. И все это оказалось разрушено шпионами и шантажистами Стволов, раздавлено колесами Линии еще десять лет назад — и никогда больше не восстановится. Впрочем, времени хватило для того, чтобы целое поколение юношей и девушек получило достойное воспитание, и Генералу хотелось сейчас передать им какие-нибудь благородные, вдохновляющие прощальные слова. Однако воспаленный рассудок рождал лишь обрывки старых сказок, брань, сальности и бессмыслицу. Генерал подумал, что плачет, хотя не был в этом уверен.

Он смутно понимал, что рядом, среди мертвых тел, ходят линейные, даже видел краем глаза этих приземистых солдатиков в черно-серой форме, бесцеремонно шагавших по трупам героев. Иногда они останавливались, чтобы тупым засапожным ножом перерезать хрипящее горло. И, точно деловитые доктора, переходили от одного пациента к другому. Солдаты Генерала лежали беззащитные, как младенцы. Незавидный конец. Совсем незавидный.

Заметят линейные, что Генерал еще дышит? Возможно. В любом случае, он уже никак не может им помешать.

Еще одна часть его разума рассыпалась в пыль, и Генерал на мгновение совершенно забыл, кто он такой, и тут же попытался вспомнить. Был ли он командиром? Он оказался в этих проклятых, холодных и мерзких горах по зову какого-то последнего великого долга, вот только забыл какого именно, а вместо этого почему-то вспомнил сказку, которую когда-то, давным-давно, в зеленом городке Глен-Лили графства Ульвер ему рассказывала няня. Сказку о принце, который покинул красный замок своего отца и, не взяв с собой ничего, кроме меча и... совы, отправился на поиски принцессы... нет, чтобы передать принцессе послание... а принцесса, закованная в цепи, томилась пленницей в башне... прекрасная, с белоснежной кожей, черными волосами до пояса и совершенно нагая...

Через него перешагнул линейный — черные сапоги на мгновение заслонили звездное небо. Черное галифе перепачкано серой пылью. Линейный что-то прокричал — Генерал не разобрал что именно — и пошел дальше, не глянув вниз.

Генерал снова вцепился в рассеивающиеся крохи своего разума и вспомнил, что уже не впервые лежит вот так, ночью под звездами, среди трупов, истекая кровью и умирая. Та, самая первая ночь закалила его характер. Когда он был юным солдатом, в битве при А... сражении при... на поле, поросшем утесником и вереском, у каменного моста, противнику удалось ранить его в плечо. Войско отступило, бросив его на верную смерть, и он всю ночь пролежал среди трупов, не в состоянии подняться. Сил тогда хватило только на то, чтобы крепко прижать шинель к плечу, молиться, чтобы кровь перестала сочиться из раны, и смотреть на холодные звезды. Он был еще очень молод. В ту, самую первую ночь он научился всей душой стремиться к благой цели, сверять путь по далекой звезде. Он научился быть героем и не бояться смерти. Так он рассказывал многим поколениям желторотых новобранцев.

В последние годы новобранцы уже не были такими желторотыми, да и после всех ужасов долины Блэккэп, после того сокрушительного поражения, их осталось совсем немного. Тогда Линия разогнала их по холмам, лесам и подворотням, словно бандитов. Армии Республики, от былого величия которой осталась лишь горстка, яростные, отчаянные ошметки, приходилось тайком собираться, маскироваться, устраивать схроны, организовывать полуночные взрывы, общаться с помощью знаков и кодовых слов. Он помнил! Да, он помнил шифровки, но забыл, для чего они. За повседневной домашней перепиской скрывались вопросы чрезвычайной важности. «Дети растут большими и сильными» означало «оружие к передаче готово» — он с трудом припоминал все эти коды и символы...

Он вспомнил, что послания они зашифровывали, среди прочего, в детских сказках, в письмах любимым чадам, которые остались дома в безопасности. Вспомнил, как писал: «Однажды птичий царь оглядел с вершины горы свое царство и опечалился». Слова эти содержали какую-то тайну, возможно, хорошую новость, но, скорее всего, плохую. Какую именно — он забыл, но все новости вот уже десять лет подряд были плохими.

Он попробовал вспомнить имена своих солдат, многие из которых — возможно, все — лежат сейчас с ним рядом на горном склоне и так же, как он, теряют рассудок. Ни одного имени в памяти не всплыло. Вместо этого привиделись лица трех президентов, которым он подчинялся: бородача Беллоу, что когда-то служил мэром Моргана и составил текст Хартии, маленького жилистого смышленого Ирделла, первым подписавшего Хартию в Красной долине, и глуповатого крепыша Киллбука, который теперь казался первым вестником стремительного упадка Республики.

Но, возможно, он все перепутал, и вместо Беллоу вспомнил короля из книги сказок с картинками, которую ему когда-то читала няня.

В голове снова загрохотало, и Генерал забыл про Беллоу навсегда. Грохот пулей отскакивал от стенок черепа. Самое ужасное в грохоте — его абсолютная бессмысленность. Генерал забыл, как выглядит полковое знамя. Он вспомнил конюшни в Глен-Лили, где научился читать, ездить верхом и владеть клинком, но и те быстро стерлись из памяти. Линия давно уже сровняла их с землей. Внезапно он с горечью осознал, что у него есть дочь, которую он не видел уже много лет. Эти годы он провел в изнурительных походах, прячась в горах и совершая набеги, изнуряющие противника. Он писал ей письма, и она ждала, что он вернется домой. Только он уже не вернется.

Последнее письмо дочери он отправил всего несколько дней назад, когда войско стояло у подножия гор. В нем он писал что-то очень важное, но сейчас не мог вспомнить что именно. Что-то об этих горах и камнях, на которых сейчас лежал, истекая кровью и теряя сознание. Он вспомнил, с какой безрассудной решимостью подписал и запечатал письмо. Отбросив долгие годы молчания в сторону, он рассказал дочери то, о чем опасно говорить. Он помнил свое решение: «Больше ни к чему хранить тайны. Если мы победим, земля содрогнется». Он забыл почему.

Пугающе живо встал в памяти смрад, стоявший в долине Блэк-кэп после сражения, грязь и мерзкие черные цветы, лоснившиеся от алой крови. Там погиб один из его сыновей. Где скончался другой, он уже не помнил.

Через него снова перешагнул линейный, задел голову и сдвинул ее набок — теперь Генерал больше не видел звезд, а различал лишь шаркающие ноги и тело лейтенанта Дирфилда. Дирфилд! Славный был парень. Вместо старенького мундира носил охотничьи шкуры — времена парадных алых мундиров давно прошли. А сам лейтенант мертв и бледен.

Поодаль от Дирфилда Генерал заметил тело Кан-Кука, заклинателя камней, холмовика — своего холмовика, своего союзника из Первого Племени. В последнем из писем Генерал раскрыл множество тайн Кан-Кука, но теперь все позабыл.

Белое, точно кость, голое тело Кан-Кука билось и трепыхалось, как бьется выброшенная на берег рыба. Длинные тощие руки метались, словно обнаженные ветки деревьев в бурю. Хватая себя за волосы, Кан-Кук выдирал из буйной гривы засаленные черные клочья. Это показалось Генералу странным. Он был совершенно уверен, что сам-то лежит тихо, очень тихо. Возможно, психобомбы действовали на всех по-разному. А может быть, Генерал, сам того не зная, сейчас тоже кричал, бился, размахивал руками? Он больше не мог ручаться за свое онемевшее тело.

Генерал подумал, что Кан-Кук наверняка еще сможет встать. Поговаривали, что когда кто-то из Племени умирает и его предают земле, в должное время он воскресает вновь. По легенде, Племя бессмертно, как песня или сон, как вожди Стволов и Линии. Но если Кан-Кука похоронить, вернется ли к нему рассудок, когда он воскреснет, или его странный, проницательный и сумасбродный разум теперь уничтожен?

В этот последний безрассудный поход Генерал отправился по просьбе Кан-Кука. Таков был их уговор. Люди много лет говорили, что Генерал свихнулся, если держит при себе холмовика, и, возможно, они были правы. Генерал вспомнил, что обещал ему Кан-Кук. Он сказал, что у Племени есть Тайна. Кан-Кук называл ее Песнью, но Генерал был уверен, что это оружие. Оружие, которое принесет людям мир. Союз ради мира и процветания — древнейшая мечта. В старости Генерал, наверное, возился бы в саду, выращивая розы. Народ Кан-Кука был готов раскрыть свою Тайну — и наконец всех простить. В алой сердцевине мира есть пещера, где гремит барабанный бой, и Город Первого Племени сокрыт там, ибо Племя потеряло свое былое величие. Там, шептал Кан-Кук, их ждут испытания на мужество, добродетель и...

Теперь в голове Генерала звучала песня. Не умиротворяющая, не целительная — стремительная лавина безумного грохота. Кан-Кук! Генерал снова вспомнил о нем, а потом забыл навсегда. И Кан-Кука, и Дирфилда. Еще вспомнились какие-то Патнэм и Холмс. Шум усиливался, голову раскалывал мерный топот копыт. Из глубин меркнущего сознания всплыли имена Холли и Оранжа, и Генерал припомнил, что Оранж когда-то служил в двадцать третьем полку Третьей Армии Республики — той самой, которую разгромили в долине Блэккэп. Топот копыт раздирал Генерала на части, но на секунду напомнил ему о возможности побега Генерал представил, что эти лошади скачут прочь, а стук их копыт предвещает надежду. Он мог бы снова сбежать, перегруппировать... Перегруппировать что? Он забыл.

В шаге от него остановились черные сапоги линейного. Грохот перестал быть ритмичным — лошади, мчавшиеся в голове Генерала, спотыкались, падали и хрипели. Жуткая, бессмысленная аритмия расколола вдребезги его душу, обратила хрупкую конструкцию разума в кровоточащие руины. Генерал вспомнил и вновь забыл имена: Холмс, Мейсон, Дарк. Линейный нагнулся, схватил Кан-Кука за бороду, откинул назад его голову на неестественно тонкой белой шее и перерезал горло засапожным ножом (воскреснет ли он вновь?). Размеренный грохот из шумового устройства линейного был, конечно, не стуком копыт — разве он мог быть чем-либо столь натуральным? Так шумели Локомотивы. Линейные, и без того сумасшедшие, привыкли к этому звуку, но у Генерала от него мутился рассудок, что куда хуже смерти. Генерал вспомнил, что на знамени его первого полка были изображены два орла. После Блэккэпской битвы он сделал его стягом этого отчаянного охвостья Армии Республики. Орел — благородная птица. Генерал вспомнил сказку о принце, который покинул отцовский замок из красного камня и отправился в горы, взяв с собой лишь орла. Принц не знал дороги и следовал за орлом, рассекавшим черными крыльями голубое небо. Генерал не мог вспомнить, зачем принцу понадобилось идти в горы, и это его огорчало. Начнем сначала: «Однажды я в последний раз отправился в горы, чтобы найти...»

— Еще один.

— Где?

— Вон там.

— Ага. Вижу.

Рядовой третьего ранга Портер, солдат Линии из Первой Армии Локомотива Глорианы, подошел к телу старика и пнул его. Старик был изможденным, смуглым, с внушительной серебристо-белой бородой. Он смотрел прямо на Портера неподвижными темно-зелеными глазами, и солдата это раздражало. Зрачки мужчины сузились до размера булавочной головки. Распространенный эффект воздействия психобомб. Портер пнул старика под ребро, затем ткнул голову скользким от крови сапогом. Тот не реагировал.

Еще дышит — еле-еле, но рассудок уже потерял. Портер так долго шел через горы, преследуя врага, что у него ныла спина.

Нагибаться, чтобы прикончить старика, совсем не хотелось.

— Сдох уже, — соврал он.

Рядовой первого ранга Коппер оглянулся по сторонам. Долина была усеяна трупами.

— Отлично. Значит, всех прикончили. Напоследок можно и дикарю глотку заткнуть. Эй, Соуп!

Рядовой второго ранга Соуп вытащил нож, схватил за бороду бьющегося в конвульсиях, вопящего холмовика и выполнил приказ.

Портер еще раз пнул старика:

— Кто они, по-вашему?

Коппер пожал плечами:

— Какая разница? Все равно все уже сдохли.

— Интересно, что они делали здесь?

— Совались, куда не следует, — сказал Коппер.

— Странный какой-то сброд.

— Заткнись, — буркнул Коппер. — Не наше дело — вопросы задавать.

— Да, сэр. Виноват, сэр.

— Долгая выдалась ночка. Я на боковую. А этих идиотов оставьте воронам, — сказал Коппер.