Глава семнадцатая. Встречный пал.

А вы знаете, где находятся острова Бонин? Вот и я не знал…

Бонин. Они же Огасавара, вулканический архипелаг из 89 мелких островов в западной части Тихого океана. Вытянут на 150 км по 142°10' в.д. между 26°30' и 27°44' с.ш. Принадлежит Японии Рельеф гористый, высота потухших вулканов до 390 м. Климат тропический, влажный. Тропическая растительность. Возделываются сахарный тростник, рис, табак, кокосовые пальмы. Не обитаемы. Лоция Тихого Океана.

Забавно… если они не обитаемы – то кто же тогда кокосы сеет и табак жнёт? Загадка.

Ну а нам – то что до до этого бонина-монина… Необитаемы, говорите?

«И-тти. И-тти.»

Кабельный пароход «Окинава-Мару», 2300 тонн, с забавным сооружением на носу – вроде огромного барабана, из которого на ярмарках мошенники как-бы вытаскивают выигравшие шары – занимался своим прямым делом.

Прокладывал трансатлантический кабель – Токио – Сан-Франциско…

Острова японские, пароход американский, кабель и инженеры – английские… всё как всегда…

Но всё же кое-кто решил внести разнообразие в тяжёлый и механистический труд японских связистов…

… В серой мгле, которая висела над горизонтом, показался небольшой корабль, идущий под парусами (прямые на фок-мачте, латинские на бизани… грот-мачта стояла «сухая»)… при этом из низкой, широкой трубы усиленно валил густой, чёрный дым (дожигали интерьеры командирской каюты… при этом мичман Зуев говорил совершенно невозможные вещи:«Мать, мать, мать… я понимаю, пианино из кают-компании! В нём дерева много… но какая (пи, пи, пи-иии) мою гитару в топку кинула? Мать…»)

Затрепетали на океанском ветру яркие флажки: «Внимание, на японском судне! Немедленно остановиться!»

Минута замешательства… ответный сигнал: «Кто вы? По какому праву мне приказываете?»

Гордо: «Тебе приказывает – крейсер „Русская Надежда“! Стоп машина, косорылый!»

«Господин капитан второго ранга! Японский кабельщик смайнал за борт конец провода, увеличивает ход!»

«Дайте предупредительный… отставить! Снарядов и так мало… Открыть огонь на поражение! Топи эту сволочь, ребята!»

А знаете, как японские ныряльщицы-ами ловят больших осьминогов? Они ныряют – и когда огромное животное оплетает их своими «tentacles», как на старинных гравюрах стиля «hentai», перекусывают ему нервный узел посреди лба…

Уничтожение всего лишь одного – совершенно безобидного судна (однако, единственного в Японии) – было таким укусом… огромный восьмирукий кракен сразу резко ослабел…

Но с углем надо было что-то срочно решать…«Маньджур» под парусами ходить решительно не мог!

… Префектура Канто на острове Хонсю – самая густо заселённая и промышленно-развитая часть Империи… Хоумленд… Шир… сердце…

Города Токио и Йокогама – начинают уже сливаться в один гигантский мегаполис… впрочем, до урбанизации, которая стала подлинным бедствием в 1945 году, когда знаменитый Токийский пожар, возникший в результате катастрофического землетрясения, превратил столицу в руины – ещё очень далеко… как далеко и до знаменитого полёта «Энолы Гей» – трансатлантического воздушного клипера, первым доставившего в пострадавшие районы груз Международного Красного Креста…

… По улице ехал поезд… именно по улице! Земли в Японии настолько мало, что рельсы проложены без всякой полосы отчуждения, прямо между домами, так что узкоколейный паровозик (примерно такой у нас ездит на Мещёрской дороге между Владимиром и Рязанью) своим резким свистком распугивал прохожих, джин-рикш, и редких, запряжённых в двуколки, маленьких лошадок…

Наконец, поезд бодро выехал из плотной застройки (бумажные домики на бамбуковом каркасе, но перед каждым домиком – крохотный садик) и перед машинистом, справа, засверкало море… ничего удивительного! В Японии везде – куда ни посмотри – то горы, то море… то изящная ветка сосны над прихотливо изогнутым красно-лаковым мостиком…

А в море, на фоне восходящего солнца (как символично!) чернел большой трёхтрубный корабль…

У машиниста, Хибакуши Накаямо, даже в глазах защипало… как красиво!

«Черен гагата зрачок,

Черен день без тебя…

В сером море чернеет корабль!»

Вот на чёрном корабле – что-то огненно блеснуло…

И «Херсон» стал первым кораблём Императорского Флота, успешно обстрелявшим поезд…


«Государь!

Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, Государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, Государь. Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем. продолжение невыносимых мук

Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы, они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, Государь! Не дерзость в нас говорит, а сознание, необходимости выхода из невыносимого для всех положения. Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собой. Ведь ему только и известны истинные его нужды. Не отталкивай его помощь, повели немедленно, сейчас же призвать представителей земли русской от всех классов, от всех сословий, представителей и от рабочих. Пусть тут будет и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель, – пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, – и для этого повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Это самая главная наша просьба…

Но одна мера все же не может залечить наших ран. Необходимы еще и другие:

I. Меры против невежества и бесправия русского народа

1) Немедленное освобождение и возвращение всех пострадавших за политические и религиозные убеждения, за стачки и крестьянские беспорядки.

2) Немедленное объявление свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собраний, свободы совести в деле религии.

3) Общее и обязательное народное образование на государственный счет.

4) Ответственность министров перед народом и гарантия законности правления.

5) Равенство перед законом всех без исключения.

6) Отделение церкви от государства.

II. Меры против нищеты народной

1) Отмена косвенных налогов и замена их прямым прогрессивным подоходным налогом.

2) Отмена выкупных платежей, дешевый кредит и постепенная передача земли народу.

3) Исполнение заказов военного морского ведомства должно быть в России, а не за границей.

4) Прекращение войны по воле народа.

III. Меры против гнета капитала над трудом

1) Отмена института фабричных инспекторов.

2) Учреждение при заводах и фабриках постоянных комиссий выборных рабочих, которые совместно с администрацией разбирали бы все претензии отдельных рабочих. Увольнение рабочего не может состояться иначе, как с постановления этой комиссии.

3) Свобода потребительско-производственных и профессиональных рабочих союзов – немедленно.

4) 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ.

5) Свобода борьбы труда с капиталом – немедленно.

6) Нормальная заработная плата – немедленно.

7) Непременное участие представителей рабочих классов в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих – немедленно.»


… Дворцовый комендант, свитский генерал Хабалов смотрел в поданную ему на донышке мерлушковой шапки бумагу, как в афишу бродячего театра смотрит уездная коза… только что не пытался ея пожевать!

«Ну и что ето за хрень?»

Перед генералом теснились на февральском ветру человек семьдесят – восемьдесят, держащие в руках иконы на рушниках и церковные хоругви… мужики в поддёвках и смазанных сапогах… бабы в крест-накрест повязанных платках, пара седоголовых стариков дворницкого вида… позади крутились несколько уличных мальчишек…

Вперед выступил высокий, худой священник в сером подряснике: «Мы – „Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга“, а я – отец Георгий… мы принесли Государю нашу петицию…»

«Ну и зачем же являться с такой помпой? Ну! Принесли и принесли… перепишите на гербовой бумаге, по установленной форме, и подайте в приёмную Собственной Его Императорского Величества Канцелярии… потом ждите ответа!»

«Мы желаем вручить петицию Государю лично в руки!»

«Вот же ты чудак-человек… голову-то подними! Видишь, над Зимним Штандарта нет? Царя -батюшки, значить, нету дома! Откуда ты такой тупой взялся? Не с Малоросии ли?»

Отец Георгий, в девичестве Гапон, бывший действительно родом «с пид-Полтавы», вспылил:«Прячется, узурпатор, от воли народа?!»

«Это кто тут узурпатор, мать твою через левую ноздрю! А ну, на колени!»

Толпа испуганно шарахнулась в стороны, раздаваясь на полы… Гапон испуганно обернулся. От Арки Главного Штаба не торопясь шёл крепкий мужик, в яловых сапогах, в романовском коротком полушубке с полковничьими погонами… двое караульных гренадеров, стоящие за спиной Хабалова, взяли винтовки «На-краул!»

«Он?!… он… он… ОН!!!» – зашелестело в маленькой толпе… потом толстая, дородная баба вдруг рухнула на колени, осеняя себя Крёстным знамением…«Он! Царь -Батюшка! Кормилец!»

У Гапона испуганно задрожали губы… и поход-то весь был задуман именно потому, что ЕГО не было в Питере… устроили бы бузу, полиция разогнала бы демонстрацию… отработал бы Гапон свой гонорарий… а теперь что делать?

Между тем Михаил подошёл к Гапону, взял из его рук петицию… быстро пробежал…

«Ну что? Есть и дельные мысли… Подумаем о сём… А вот на счёт Учредительного собрания… это что же за хуйня? В английскую королеву меня превратить хочешь?А вот три хуя тебе в глотку, чтобы голова не качалась! Я – Хозяин Земли Русской!

Таким уж я родился. Таким и умру…»

«Подыхай же скоГей!»

Из задних рядов выскочил горбоносый, кучерявый, субтильный юноша с револьвером в руке.

Михаил повернулся к нему всем могучим корпусом и смело, гордо, отважно посмотрел ему прямо в его выпученные сумасшедшие глаза…

Юноша завизжал, нажал на спусковой крючок… осечка! Террорист нажал снова… но за долю секунды до того, как прогремел роковой выстрел, седой, как лунь, старик со Знаком Военного Ордена на бекеше заградил Михаила собой… вторая пуля вонзилась царю в предплечье, пролив кровь Божьего Помазанника, смешавшуюся с кровью рабочей…

Третий раз выстрелить не дали… пока Хабалов выхватывал шашку, над террористом уже сомкнулась толпа пролетариев, из которой тут же вылетел террористов ботинок, в котором торчала белеющая кость… тогда генерал, в бессильной ярости, погнался за убегающим, петляя, как заяц, Гапоном, и от всей души треснул провокатора ножнами пониже тощей спины…

А Михаил всё пытался заткнуть смертельную рану старого солдата скомканной петицией…


…«И-и-и… уби-и-и-ил… ой, уби-и-ил!»

Околоточный надзиратель Соловец пододвинул к себе десть писчей бумаги, воткнул ручку в чернильницу – непроливайку:«Кто убил? Кого убил? Когда и как именно убил?»

Простоволосая, своим длинноносым удлинённым лицом -тупым и одновременно стервозным – похожая на лошадь, молодая баба с красивейшим, переливающимся всеми цветами радуги фингалом под глазом, стоявшая перед его столом, как лист перед травой, страдальчески простонала:«О-ой, да меня уби-и-ил, стервец тако-о-ой…»

Соловец плюнул на и без того загаженный пол участка и с досадой произнёс: «Тьфу ты… чистый лист испортил… я думал, вправду смертоубийство… да ты кто есть-то такая, а?»

«Да Ксюшка это Запиздюлькина, в девичестве Собчак» – вошедший квартальный Ларин приветливо похлопал потерпевшую по дебелой заднице…«Привет, Ксюха! Всё блядуешь?»

«О-ой, да как же мне не блядовать-то! Я же не какая-нибудь подзаборная… я не за так, а хоть за пятак! Мне Ахметка за это бусики подарил, синенькие…»

«Смотри, Ксюша, доиграешься! Вот приедет твой машинист из рейса раньше времени, прихватит тебя прямо на горячем… я ведь знаю, ты сверху поскакать любишь? Да и рубанёт колуном по твоей пустой белобрысой башке…»

«И убьёт, оченно могёт быть!» – рассудительно заявила хозяйственная молодка…

А потом нагнулась над столом, так что перед остреньким носом субтильного Соловца нависли изрядные достоинства, отчего-то вызывающие стойкие ассоциации с чухонской молочно-товарной фермой, и прошептала волнующим сценическим шёпотом:«А Вы построжайте мово благоверного… а чего он ручищи-то распускает? Зашёл в дом – да и не говоря единого дурного слова – хрясь мне по роже… убил! Форменно убил…»

Соловец отодвинулся вместе с заскрипевшим стулом и несколько нервно парировал:«Эй, ты мне здесь не не устраивай театр драмы имени комедии… мало что по роже… это ничего! Вот когда он тебя и вправду убьёт – тогда и приходи! Сразу же! Я протокол составлю…»

Ксюша недоумённо захлопала длинными ресницами:«Дак как жеть я тогда приду? Убитая -то?»

«Ну, это милая, уж твои заботы… всё, иди, иди… не мешай трудиться… Ларин, всё хочу тебя спросить, ты детей любишь?»

«Нет, у меня нормальная ориентация… а что такое?»

«Всё-то ты книжки всяких Ломброзов читаешь, словами умными сыплешь… ориентация у него… Слушай, не в службу – сходи, будь другом, к Окружной… там под мостом через Обводной какие-то беспризорники в асфальтовом котле поселились… жалко мальцов! Зима же… напьются самогонки и замёрзнут, сироты… Возьми их да и отведи… ну хоть в приют -школу имени Достоевского, к Сорокину Виктору Николаевичу…»

«Нет, я один не пойду… это же такие архаровцы! Они меня самого… куда хочешь отведут…»

«Вот-вот» – поддержала Ларина вытирающая сопли Ксюша – «меня вот тожеть вчерась эти сиротки мало-мало не ссильничали…»

«Тебя ссильничаешь… как же!»

«А что? Я ведь не какая -нибудь подзаборная, чтобы за так…»

«Ну хорошо, Ларин… возьми тогда с собой вот хоть Дукалиса! О, лёгок на помине!»

Городовой Дукалис, из лифляндцев, коих достаточно в Северной Пальмире, стоя в дверях, прижал два пальца к круглой барашковой шапке под суконным башлыком, засыпанным тающим снегом:«Так точно, слушаюсь! Куда иттить?»

«Да погоди ты, согрейся малость… с Сенного?»

«Так есть… полный порядок, собрал с лавочников три рубель…»

«Молчи, дурень! При посторонних! Горе моё… хорошо хоть не перед градоначальником ляпнул… ладно, как обогреешься – пойдёшь беспризорников… чем могу служить, господа?»

Вошедший в камеру (именно так!) околоточного первым господин в английском полупальто с каракулевым воротником, ни слова не говоря, выхватил из кармана короткоствольный «бульдог» и в упор выстрелил Соловцу в лицо…

Ксюша дико завизжала… Ларин сбил её, как городошную кеглю, на пол, прикрывая собой и одновременно пытаясь выхватить из кобуры свой «Смит-Вессон» – но явно не успевая это сделать… положение спас Дукалис.

Богатырским мощным движением он стремительно поднял подвысь дубовый стол, окрашенный алой кровью околоточного, и обрушил его на голову каракулевого господина… тут из коридора загремели новые выстрелы, наполняя комнату сизым дымом… Дукалис закачался, и со стоном рухнул на некрашенные доски пола…

Однако Ларин за эти несколько секунд успел-таки обнажить своё оружие – которое немедленно не преминул пустить в ход.

Нападавшие, видимо, не ожидавшие встретить отпор, тут же ретировались, бросив своего подельника…

Когда квартальный Ларин, перевязав хрипящего Дукалиса (в перевязке деятельное участие приняла госпожа Запиздюлькина, в девичестве Собчак, пожертвовавшая на благое дело собственноручно оторванный кусок своей нижней юбки) начал активно колоть задержанного (причём колол он его шилом, предназначенным для шитья дел), последний сознался, что он не бандит, а идейный борец с самодержавием, и требует обращаться с ним вежливо!

Поэтому Ларин его пристрелил с соблюдением всех установленных норм приличия… не любят полицейские «менты», когда их товарищей убивают…

А у околоточного – двое детишек малых остались – мальчишка и дочка, чуть постарше, которая сок яблочный очень любит… и беспризорниками в этот день так никто и не занялся…

… В этот день – на Козьму и Демьяна – всю страну внезапно накрыла волна кровавых, чудовищных, бессмысленно-жестоких преступлений… можно было подумать, что все они управляются единой, безжалостной волей… что, в общем, так оно и было!

В Порфироносной Вдове лаборантка Лаборатории Особо Опасных Заболеваний Московского Медицинского Института Аврора Крейсер вылила в акведук Мытищинского Водопровода колбу с возбудителем холеры, штамма «Эль-Тор».

На станции Люберцы Московско-Рязанской дороги помощник начальника станции Смирнов и стрелочники братья Волковы устроили крушение ускоренного дачного поезда, состоящего только из вагонов первого и второго классов, чтобы, как они показали – «ограбить трупы состоятельных пассажиров».

В Ревеле, на улице Люхиге-Ялг, специально приехавший для этой цели из Ыйсмяэ Jьri Bцhm, в миру Valery Egoroff, ударил молотком по голове «рюсски оккупант» – пятилетнего мальчика Василия Иванова…

В Киеве, на Подоле, на Андреевском спуске, приват-доцент Грушевской, воровато оглянувшись, столкнул под откос оставленную матерью буквально на минуту у Андреевской Церкви коляску с двухмесячной девочкой…

В полуверсте от Винницы была подожжена польским националистом Рыдз-Смиглы церковь-усыпальница русского врача -хирурга Пирогова… даже мёртвый – он не давал покоя врагам России!

В Тульчине бойцы еврейской боевой организации «Хагана» швырнули бомбу в местное офицерское собрание…

В Гельсинкфорсе студент Свинехунд насыпал крысиный яд в пиво – и угостил им матроса второй статьи Дыбенко…

По отдельности – эти чудовищные по бессмысленности преступления были способны вызвать только отвращение и ужас обывателя – но, вместе с «центральным актом» – немыслимым убийством Государя – они должны были погрузить страну в хаос…

И счастлива Россия, что нашёлся такой человек, и должна быть она вечно благодарна ему – православному литвину Годзилко (по вечному пачпорту солдату Моршанского полка Ивакину), которого нашли контуженным в воронке при «третьей Плевне», когда вся его рота полегла при штурме редута у Горного Дубняка…

Одинокий инвалид служил швейцаром в гостинице «Европейской» и на крёстный ход попал случайно – шёл себе со смены… и думал, что это в честь Козьмы и Демиана! А когда увидел, что некто целиться в Государя – долго раздумывать не стал…

Кстати, личность этого «некто» – изрядно обезображенную пролетарским гневом – удалось установить!

Это оказался Янкель Моисеевич Юровский, екатеринбургский мещанин… член РСДРП, по профессии – фотограф… его ателье, занимавшееся изготовлением «парижских фото в стиле ню», было закрыто царскими сатрапами, не понимавшими прогресса… они считали эти высокохудожественые работы – безнравственными! Слюшайте, я вас таки умоляю – ведь нравственно всё, что идёть на благо пролетариата? А Юровский – без сомнения, пролетарий? Ну мало что он использовал наёмных работников? Всё равно – пролетарий… потому что относится к наиболее угнетаемой проклятым царизмом еврейской нации. Раз еврей – значит, угнетённый, и все ему обязаны.

Ничего удивительного что униженный и оскорблённый Юровский принялся мстить гоям…

Когда известие о покушении разнеслось по всей стране… можно было ожидать, что страна оцепенеет от ужаса! Раз можно поднять руку на Божьего Помазанника – значит, всё позволено?!

Однако – организаторы «кровавого воскресенья» просчитались… реакция народа была совершенно иной!

В Киеве, где на Крещатике рыжий еврейчик разорвал раму с портретом Михаила Александровича, просунул туда голову и кричал:«Ви! Слюшайте! Тепер я ваш цар!» – мастеровые, сперва слегка оторопев, к вечеру устроили первый в этот день «pogrom»… полетел по Подолу пух из распоротых перин!

Больше всего пострадали совершенно непричастные сапожники да портные… Поляковы да Бершадские вовремя укрылись за тяжёлыми ставнями, окружённые многочисленной частной охраной…


…«Когда идеи перестали быть коралловыми украшениями, а стали для интеллигенции пружинами действий, иногда героически самоотверженных, – и в эту более зрелую эпоху наша историческая бедность создала колоссальное несоответствие между идейными предпосылками и общественными результатами интеллигентских усилий. Вбивать часами гвозди в стенку стало как бы историческим призванием русской интеллигенции.

Чтобы не пьянствовать и не резаться в карты в сытой и пьяной среде „мертвых душ“, нужен был какой-нибудь большой идейный интерес, который, как магнит, стягивал бы к себе все нравственные силы и держал их в постоянном напряжении.

Чтоб не брать взяток и не искательствовать среди искателей и мздоимцев, нужно было иметь какие-то свои глубокие принципы, отрывавшие человека от среды и делавшие его отщепенцем: нужно было быть карбонарием или, по меньшей мере, фармазоном.

Чтоб жениться не по тятенькину приказу, нужно было стать материалистом и дарвинистом, то есть крепко-накрепко уразуметь, что человек происходит от обезьяны, и поэтому тятенька в восходящей лестнице родословия примыкает к обезьяне ближе, чем сын.

Протянуть руку к римскому праву или к ланцету означало – в принципе протянуть ее к запрещенной литературе и прийти к несокрушимому убеждению, что без политической свободы тупым и ржавым куском железа окажется ланцет.

Чтоб бороться за конституцию, интеллигенции понадобился идеал социализма. Наконец, ей пришлось заняться обесценением всяких „преходящих“ политических ценностей перед верховным трибуналом „Долга“ и „Красоты“, – только для того, чтобы… облегчить себе примирение с режимом.

И вот это-то убийственное несоответствие между идеологией и житейски общественной практикой, это кричащее свидетельство о бедности являлось для интеллигенции, наоборот, источником необузданного высокомерия.

„Смотрите, – говорят, – какой мы народ: особенный, избранный, „антимещанский“, грядущего града взыскующий… То есть народ-то наш, собственно, если до конца договаривать, дикарь; рук не моет и ковшей не полощет, да зато уж интеллигенция за него распялась, всю тоску по правде в себе сосредоточила, не живет, а горит – полтора столетия подряд… Интеллигенция заместительствует партии, классы, народ. Интеллигенция переживает культурные эпохи – за народ. Интеллигенция выбирает пути развития – для народа.“ Где же происходит вся эта титаническая работа? Да в воображении той же самой интеллигенции!

Но вот чудо: сделал абсолютно свободный русский интеллигент три шага и позорнейшим образом заблудился меж трех сосен. И снова идет он на выучку в Европу, берет оттуда последние идеи и слова, снова восстает против их обусловленного, ограниченного, „западного“ значения, приспособляет их к своей абсолютной „свободе“, т.е. опустошает их, и возвращается к точке отправления, описав 80.000 верст вокруг себя. Словом: твердит зады и врет за двух.

Ничего другого ведь версиловская „свобода“ и не означала, как свободу мысли – гулять без дела. И эта „свобода“ – ею в абсолютнейшей мере обладал, напр., народоволец Морозов, когда разгадывал в Шлиссельбурге загадки Апокалипсиса, – эта „свобода“ проклятием тяготеет над всей историей русской интеллигенции»… Лев Давидович Троцкий (Бронштейн) «Об интеллигенции»


…«Тучи над городом встали,

В воздухе пахнет грозой…

За далёкою Нарвской заста-авой

Парень живёт молодой…»

Патруль «Черной Гвардии» Путиловского завода – двенадцать человек, одетые в домашние кацавейки, шубейки и пальтишки на ватине (а у кого пальто так прямо на рыбьем меху, семисезонное), во главе с бывЫм унтером Павловского полка (тот один в своей старой гвардейской шинели) вышагивают посреди мостовой… с оружием у них тоже, не очень: пара охотничьих сестрорецких двустволок, одна берданка, кои во времена оны за два рубля штука Военным ведомством распродавались, да никто их не покупал – вот знать бы, где упасть – соломку бы постелил… крепки русские люди задним умом… у остальных – кованные в кузнечном цехУ бебуты да пики…

Навстречу – барышня, по виду – курсистка…

- «Сударыня, можно Вас спросить, далеко ли путь держите?»

«Отстань, Прохор… чего ты цепляешься! Видишь, и так, бедная, напугана до соплей, фонари же не горят… иди, иди себе, дочка!»

«Нет, дядя Федя, я спросить хочу – а чего она в таком месте в такое позднее время делает?»

«Прошка, ну что ты как репей… может, заболел кто… в аптеку торопиться…»

«Никакой аптеки в той стороне нет… там вообще ничего нет, окромя капсюльного цеха…»

«Слушай, я не пойму, чего тебе надо… чего ты фулюганишь, словно эс-дек какой, прости Господи… к прохожим цепляешься… смотри, другой раз тебя с собою не возьмём – не слушай его, милая, проходи себе с Богом, доброго тебе пути…»

И пошли бы они мимо, каждый своей дорогой, ежели бы у барышни сегодня не было обычного, ежемесячного недомогания… а так – взмахнула она узелком, который несла в вытянутой руке наподобие Пасхального кулича, и с искажённым ненавистью лицом крикнув:«Долой самодеГжавие!» – швырнула его прямо под ноги проклятым погромщикам-антисемитам…

… Когда развеялся дым, на заснеженной мостовой остались лежать двое – дядя Федя с оторванными ногами и барышня-бомбистка, которой осколок булыжника из мостовой угодил прямо в висок…

Прохор, утерев кровь с рябого лица, произнёс не как предположение – а как непреложную истину:«Пора. Пора бить жидов. И ещё… Интеллихентов!»

… В деревне Гадюкино, Покровской волости, Саратовской губернии, что привольно раскинуло свои кривые улицы в заволжской степи, земский фельдшерско-акушерский пункт вызывал при первом взгляде чувство жалости… при втором взгляде, впрочем, тоже…

Избёнка была жалкая, печка дымила… и казалось, что храм богини Гигеи сейчас вот прямо и завалится на бок… впрочем, с указанного бока стену подпирали две слеги!

Заведующий пункта, врач Абрам Григорьевич Кассиль, двадцати трёх лет, посмотрел в подслеповатое, занесённое снегом окошко и сказал своей помощнице, акушерке Анне Иосифовне Перельман, девятнадцати лет:«Ну вот и дождались! Никак, громить нас идут… собирайся, мин херц, и быстро-быстро, огородами – к становому!»

«А ты, Абраша?!»

«Я не могу. Я земский врач. И не могу, согласно присяге – покидать своего поста… Ни при каких обстоятельствах.»

«Ну так и я с тобой. Убьют так убьют»

«Мин херц, ты настолько дура? Ты ведь барышня… не только убьют, но и…»

«Азохан вей! Наконец-то кто-то здесь заметил, что я всё – таки барышня! А то всё коллега да коллега… Не беспокойся. Ежели кто-то на мои мослы польстится – я успею олеума выпить… а одного тебя, дурака, не оставлю»

«Эх, ну навязалась ты на мою шею… чёрт с тобой. Пропадай.»

… В сенях, потолкавшись, прокашлявшись, отряхнув снег с валенок, гадюкинский староста Дрон сын Прокофьев нерешительно постучал в обитую пёстрыми тряпками входную дверь…

- «Да, входите…»

«Эта, Ваша Милость, господин дохтур… то ись, мы до Вашей Милости…»

«Чем могу помочь…»

«Да как бы это сказать… как Вы есть жид, не в обиду Вам будет сказано, а жиды, слышно, как телеграфист с Покровской давеча говорил – гм-гм… Царя-батюшку убить хотели… так это мы, то исть…»

«Громить меня, пришли, что ли?»

«Вот оно и самое, то исть я -то сам-то и ничего, но вот сход порешил… известно, мир – сущий злодей и есть…»

«Да за что же вы меня-то? Или я плохой врач?»

«Да Хоспость с Вами, хосподин дохтур… лечите Вы баско, охулки на руку не берёте… да только вот в Покровском жидов, извините, уже пожгли, в Нижне – Говнищино пожгли, в Верхне-Говнищино тожеть пожгли… нам обидно будет! Что же мы – хужей говнищинских?»

«Ну так и жгли бы Янкеля…»

«Да што Вы, дохтур! Как можно Янкеля жечь? Он же кабатчик! Не-ет, без кабака нам никак нельзя…»

«А без акушерский помощи, значит, можно?»

«Да баба, она ведь как кошка… сама родит! И в бане опростается, ничего…»

«А коли чума, или иная зараза прикинется? А если кто руку-ногу сломает?»

«Эх, дохтур, и не говоритя… бяда! Но жечь-то Вас надо, али как? Чем мы хуже говнищенских?»

«А земство-то причём? Изба-то не моя, она на ваши медные копейки строилась!»

«Ну вот барин, ты прямо как скажешь, так всю душу перевернёшь… жалко! А что поделаешь? Нет, жечь мы вас будем всенепременно…»

«Да что же, вы меня с акушеркой прямо на мороз выкинете… или, может, убить нас хотите?»

«Хосподь с Вами! Что же мы, душегубы? Нет, мы Вам поможем вещи собрать, да и перевезём в бобылью… там, где девки на вечёрки ежедён собираются! Ничего, шалавы, обойдутся! Меньше блядства будет… а избу Вашу пожжём! Вот так вот!»

Час спустя Анна Иосифовна, рассовав узлы по углам новенькой, пахнущей смолой избы, грея руки у отличной, свежебелёной печки, задумчиво говорила про себя:«Ну, Абраша, ты, конечно, как хочешь… но я до тебя нынче же доберусь! Решено, выхожу за тебя замуж, хоть ты сам об этом и не знаешь пока… А то что же это такое – чужих детей принимаю, а своих у меня до сю пору нет как нет? Нет! В этих-то хоромах – детишек заводить можно! Первенца Лёвушкой назовём… Нет, нет, своего я уж сегодня точно не упущу…»

… У околицы ясным пламенем занималась кривобокая жидовская хибара… а жертва погрома, Абрам Григорьевич, тиранил старосту на предмет выделения для фельдшерского пункта розвальней и пары лошадей… староста насчёт розвальней вовсе не возражал, но по вопросу о закреплении пары лошадей категорически сопротивлялся, говоря, что и поп, и даже землемер на одной обывательской лошади ездят…«Вот и зовите тогда на операцию не меня, а землемера!» – горячился земский доктор, а староста с сомнением чесал затылок…


…«Как?! Как это могло случиться?!Боже мой, Боже мой… какое горе… да нет ли здесь ошибки?! Ведь это же нонсенс – крейсер сражается с поездом?»

Лорд Ленсдаун, Министр иностранных дел Его Величества, являлся сторонником намного более осторожной, уравновешенной и дальновидной политики, чем та, которую стремился проводить Кабинет. Он, тем не менее, хорошо понимал, что необходимо учитывать как про – японский настрой английского общественного мнения, так и то, что в Японии политика невмешательства могла быть воспринята как «предательская».

Ленсдаун полагал, что русско-японский конфликт нанесет ущерб Великобритании во всех отношениях и прежде всего ударит по ее престижу. Глава Форин Оффис находил желательным достижение «согласия» с Россией в отношении дальневосточных дел, но не хотел и лишаться ценного союзника в лице Японии.

С другой стороны, «руски» – это было, со времён наполеоновских войн, удобное, и главное – дешёвое пушечное мясо, canon fodder, для сдерживания сердечного друга – Франции и возникшей с помощью бисмарковского «железа и крови» Германии… Отсюда и основная идея Ленсдауна: Британия должна выступить в качестве посредника между двумя державами, заставив их в какой-то степени умерить свои требования. Министр заявлял: «Я хотел бы, чтобы Правительство Его Величества лучше протянуло руку как посредник или, при всех обстоятельствах, как дружески настроенный советчик, чем ждать, когда можно будет выйти на сцену в роли освободителя народов от царской тирании».

Но то, что сотворили эти звери, эти грязные московитские варвары…«Неужели… нет никакой надежды?! О-о-о, негодяи… подлецы! Да как они в поезд-то попали? Ведь корабль – неустойчивая платформа для орудий, не так ли? А поезд -то движется!»

Секретарь наклонил голову с безукоризненным пробором, открыл папку тиснёной кожи:«Господин министр, наш военно-морской атташе сообщает, что „руски“ в поезд не попали… они попали в насыпь, полностью её разрушив! В эту воронку состав и свалился… и поэтому Ваша коллекция фарфора была разбита.»

«Неужели весь фарфор?!»

«Да, весь!»

«О-о-о… я этого не вынесу… Фарфоровые вазы и блюда из мастерских Сацума, Кутани, с их изысканной красотой прозрачно – белого цвета… блюда из мастерских Арита стиля Кикаэмон, которые стали очень известны в Европе с начала семнадцатого века, как драгоценные и очень дорогие предметы, иметь которые стремились все монархи! Расписанные яркими красками, золотом и серебром, изображающие цветы и травы, драконов, удивительных птиц, животных, сцены из жизни самураев… а чашечки стиля Имари! О-о-о… моё сердце разбито, разбито… ну, что там ещё?»

«Вчера состоялась беседа посланника в Лондоне Хаяси с Майкрофтом Холмсом. Упомянув о желательности нейтралитета Китая, Хаяси прямо поставил вопрос о возможности прохода через проливы русского Черноморского флота, заявив, что рассчитывает в этом деле на „добрые услуги Правительства Его Величества“. Поскольку под „добрыми услугами“ подразумевалось многое – от любезной беседы британского посла в Петербурге с Ламздорфом до уничтожения русского флота у выхода из Дарданелл – Холмс также дипломатично ответил, что не знает, какого рода действия предприняла бы Великобритания, но она посмотрела бы на это, как на тяжкое нарушение договорных обязательств.»

«Это верное решение… а какую позицию занимает Сиятельный Диван?»

«Британский посол в Вене сообщил, что тамошний японский посланник узнал из секретных документов о запросе Россией турецкого правительства, может ли она рассчитывать на проход своих военных кораблей в Средиземное море. Официально Порта будто бы ответила категорическим „нет“, а неофициально дала понять России, что якобы не будет возражать при соблюдении Черноморским флотом полной секретности…»

«Какие негодяи, эти азиаты! Турки всерьёз, видимо, возомнили, что Босфор и Дарданеллы – это их собственная территория!»

«Лорд Бальфур выражает озабоченность Правительства Его Величества и предлагает дать подробные инструкции в Петербург послу Скотту. Если бы к тому поступила информация о передвижении Черноморского флота в сторону Босфора, давление на Россию должно неуклонно нарастать: сначала предлагается потребовать объяснений, затем уведомить „в очень серьезном тоне“ о твердой позиции Великобритании и уже после форсирования проливов поставить вопрос об отзыве посла из Петербурга, но, конечно, пока без объявления войны. Одновременно требуется сосредоточить соответствующие военно-морские силы в Восточном Средиземноморье.»

«Имеется только один пункт, по которому может возникнуть действительно серьезное беспокойство Кабинета, и это – вопрос о Проливах. В случае, если русские корабли пройдут через них, они должны быть остановлены силой! Мы загоним разбушевавшегося кровавого зверя в его вонючую берлогу!

О-о-о, мой фарфор…»

…«Сколько-сколько?!»

«Четырнадцать, Ваше Императорское Величество!»

Михаил Александрович погладил ноющую руку, которая покоилась в накинутой на шею чёрной косынке, и с сомнением покачал головой:«Конечно, я был бы очень рад, что нас воспринимают настолько серьёзно… черноморцы, конечно, у нас герои – Чесма, Синоп и всё такое… но! Четырнадцать британских броненосцев против „Святителей“ и „Апостолов“… мучают меня смутные сомнения, что перехват нашего отряда – это только предлог…»

Джунковский справился с записной книжкой:«В составе английской эскадры – два лайнера компании „P O“ – на них Ланкаширские Стрелки, Валлийские Чёрные Йомены и морская пехота…»

«Пехота, говорите, морская? А не пора ли отнестись к Чухнину? О начале операции „Баязет Молниеносный“?»

«Уже, Ваше Императорское Величество… транспорт „Дунай“ в настоящее время входит в Босфор, имея на борту сотню кубанцев – для защиты нашего посольства от нападений…»

«Каких нападений? На наше посольство не было никаких нападений, Ламсдорф мне ничего не говорил…»

«Были, были нападения, Ваше Императорское Величество… где-то с полчаса тому назад…»

Однако Джунковский заблуждался. Нападений на русское посольство ещё не было…

А вот небольшой, в 1382 тонны, совершенно мирного вида, пароход, с тонкой высокой трубой и двумя «сухими» мачтами действительно уже приближался к устью Пролива…

… По узенькой улочке Галаты, распихивая по дороге прохожих, бежал молодой человек, в узеньких брючках-дудочках и в пикейном жилете под коротковатым пиджачком… не очень-то уместная одежда для зимы – хоть и средиземноморской… но молодому человеку было явно не до хлюпающих под ногами ледяных луж. Уж очень он торопился, будто куда-то опаздывал…

Вбежав по скрипучей лестнице, прилепившейся к наружной грязно-белой стене убогого домишки, молодой человек толкнул жалобно зазвеневшую треснувшим стеклом входную дверь… на топчане, лицом к стене, мирно дремал другой, не менее молодой человек, почёсывая во сне одну ногу другой… на ногах были носки разного цвета, причём на левой ноге носок был к тому же и дырявый…

Увидев спящего, первый молодой человек схватился обеими руками за кудлатую голову:«Вай, вай! Ара, ти ещё здесь? Вставай, Гамлэт… бежать надо!»

Гамлет приоткрыл выпуклый глаз:«Вах, Ростом! Здравствуй, да? Зачэм бижать, слющай…»

Ростом просто рухнул на топчан:«Гамлэт, ми посольство вызырывать будэм, да?»

«Э-э, какой посол-мосол, слющай… зачем, вызырывать, я так ничего и нэ понял…»

«Я маму твою лубил… Наша партия нэ может согласиться с теми, кито желает только дыпломатическим путем добиться своих целей, поскольку чистая дыпломатия нэ считается с человеколюбием. Наши дыпломаты руководствуются собственным интэресом и правом силного. Эвропа нэ для нас, пусть знают армяне, что они ничего нэ получат, пока армянская зэмля нэ будет пропитана кировью!»

«Э, я сам твою маму лубил! Так би и говорыл… аванс полючил, да?»

«Да, полючил!»

«Харашо. Вызырывать так вызырывать…»

И спустя несколько минут отважные борцы устремились в посольский квартал…

Турецкий аскер Исфандияр-Оглы запустил толстые пальцы в банку с рахат – лукумом и горестно вздохнул… О Алллах, Всемилостивейший, Милосердный! Как быстро кончается всё хорошее… и как долго тянется это дежурство… Сиди тут, охраняй… кого? Гяуров… от кого? Один Совершенный, Которому ведомо всё, знает…

Мимо аскера в ворота в высокой глинобитной стене, на которой висела медная табличка с гравированной надписью L'ambassade de l'Empire Russe и двуглавым византийским орлом, проскользнул горбоносый, лохматый юноша…

Исфандияр-Оглы проводил его медленным взором… армяшка, небось продавать что-нибудь пришёл… однако армянин направился не к двери консульского отдела – а сразу вглубь двора, где теснились службы – конюшня, летняя кухня и ретирада… в двери которой армяшка и юркнул. Наверное, живот прихватило… спустя минуту, мимо аскера во двор проскочил второй армяшка и тоже направился в нужное место! Надо же! Долмы, что-ли, объелись?

Однако, надо и бдительность проявить…

Аскер с трудом встал – и гордо неся свой достойный баши живот, направился в угол двора… приоткрыл скрипучую дверь… о Аллах!

Один из армян стоял со спущенными штанами, а второй, сидя перед ним на корточках, что -то делал, ритмически двигая головой…

Отплёвываясь, Исфандияр-Оглы прошествовал к своему посту… эх, а в старые добрые времена таких баловников сажали на кол! О, куда катится мир?!

… Гамлет к тому времени уже размотал обвязанную вокруг талии Ростома взрывчатку… подожжён огнепроводный шнур, горящий даже под водой – и заряд осторожно опущен в отверстие нужника… Всё правильно! Громко, шумно и для персонала посольства безопасно…

Но запах, запах, господа…

Кубанцы, принявшие посольство под плотную охрану, долго ещё крутили носами…

…«Таким образом, Эскадра Его Величества проследует в Стамбул для охраны жизни и имущества подданных Британской Империи… всё ясно?»

Турецкий топчи -баши смотрел на британского адмирала круглыми, пустыми, совершенно бараньими глазами…

«Нет, не проследует… есть ли у Вас фирман для прохода от нашего обожаемого Султана?»

«Мы получим фирман непосредственно из султанских рук, в бухте Золотой Рог!»

«На всё воля Аллаха, однако – предупреждаю. При попытке без разрешения войти в Дарданеллы – мы откроем огонь.»

«При первом же выстреле по английским кораблям ваши жалкие батареи будут сметены!»

«На всё воля Аллаха. Кысмет. Сметены так сметены…»

Спустя два часа они пошли… Гордые, решительные броненосцы Средиземноморской Эскадры!

3-я бригада – «Ocean», «Irresistible», «Albion», «Vengeance». 4-я бригада – «Swiftsure», «Majestic», 5-я бригада – «Canopus», «Cornwallis». 7-я бригада – «Triumph», «Prince George». Остальные броненосцы – вместе с транспортами – остались у острова Мудрос…

Собственно говоря, это походило на то, как яйцо пытались разбить кузнечным молотом…

… Огромная, покрытая благородной патиной турецкая пищаль изрыгнула сноп соломенно-жёлтого огня, и вытесанное из благородного местного мрамора ядро с воем понеслось к цели над винно-пенными волнами Мраморного, воспетого Гомером, моря… На верхней палубе благородного «Триумфа» в щепу разлетелся настил из благородного тика…

В ответ на турецкую батарею обрушился шквал огня… двенадцати – дюймовые, десяти-дюймовые, 190-мм, шестидюймовые снаряды перемешали с жёлтой землёй Троады и пушки, и турецких аскеров…

Путь на Стамбул был открыт…

Первым пал, что характерно, «Альбион»… мощный взрыв, разворотивший ему бак, закрыл корабль чёрной, непроницаемой тучей… когда она рассеялась – на поверхности Пролива крутилась всепожирающая воронка…

«Дунай» был не просто транспортом… он был транспортом минным!


«… Боже, покарай Англию!

И французы и русские нам нипочем,

То они нас побьют, а то – мы их побьем.

…

Но есть у нас главный враг.

Он в берлоге засел, как дракон.

От злобы и зависти он в ярости к нам.

Он, как кровью, водой окружен.

Идем же и станем все, как на страшном суде,

И страшную клятву дадим.

Та клятва из бронзы: не растает в воде,

Не развеется ветром, как дым.

Внимай же присяге, повторяй присягу!

Освяти ею пушку и пулю и шпагу.

Верна вся Германия ей.

Есть у нас ненависть одна!

Она нам навеки дана.

Ее мы выпьем до дна, до самого дна.

Будь проклят Наш Единственный Враг – Англия»

Молодой турецкий офицер, лейтенант фон дер Гольц-паша, аккуратно сложил свежую турецкую газету «Das Berliner Telegraf» и обратился к своему коллеге, тоже молодому, и тоже, что интересно, турецкому офицеру, лейтенанту фон Сандерс-паше: «Ну, коллега, как Ваше мнение, так сказать, стороннего наблюдателя – о нашей армии?»

«О нашей армии вообще – положительное… о нашей султанской армии – нет слов. Приличных.»

«Ну, коллега… это у Вас цоссенский дух ещё не выветрился…»

«Лучше дух цоссенского кофе, чем галлиполлийский нежный запах подгоревшего бараньего жира… а если серьёзно: впечатление двойственное.

С одной стороны – чисто крестьянский состав султанских войск представляет на мой взгляд собой большое сходство турецкой и русской армий.

Турецкий крестьянин, честный, работящий, храбрый, легко подчиняющийся дисциплине, есть тот элемент, из которого с необычайной быстротой может быть создан хороший солдат. Мусульманское духовенство, фанатичное, преданное султану и турецкой государственности, сторожит его сознание. Никакое образование не углубило его способности к самостоятельному суждению, к критической оценке событий. Это отсутствие критицизма в солдатской массе в огромной степени облегчает и ускоряет работу командного состава по воспитанию стойкого бойца.

С другой стороны, солдатской массе могут молниеносно распространяться самые невероятные слухи, и мышление и психика солдат не вооружены для стойкой борьбы с ними. Панический страх легко овладевает солдатской массой; героизм последней неустойчив, так как в основе его заключается покорность фаталиста судьбе.

Турецкие солдаты способны, возможно, покорно выдерживать подчас сильнейший огонь, но порой они могут останавливаться перед легким препятствием, если им кажется невозможным его преодолеть.

„Олмас“ – нельзя, не идет, ничего не выходит, – с этим турецким словом концентрируется представление о внезапном падении энергии, о бесполезности дальнейших усилий, о подчинении сложившейся обстановке; это сигнал к своего рода забастовке на поле сражения, к обращению недавних героев в толпу беглецов или покорных пленников.

„Олмас“ в прошлую русско-турецкую войну встречался у турецкого крестьянина, одетого в солдатскую шинель, гораздо чаще, чем паника у русского крестьянина в той же шинели, вследствие того, что турецкий солдат имел несравненно слабейшую опору в командном составе армии и ее организации. Турецкие строевые офицеры на девяносто пять процентов представляют тех же крестьян – унтер-офицеров, иногда даже вовсе неграмотных, произведенных после экзамена только по уставам.

В штабах, в артиллерии, инженерных частях, отчасти в регулярной коннице служат офицеры, получившие образование в немногочисленных военных училищах или за границей. Вроде бы, не плохи, но…

Эти кадры нарастающего младотурецкого движения всё еще слабы и не охватывают войсковой массы.

Высшее командование – вообще пестрая смесь: пашей – выходцев из иностранных армий, являвшихся представителями разнообразных доктрин; пашей – интриганов, выдвинутых дворцовым фаворитизмом; пашей – дряхлых стариков, и пашей – толковых генералов, обостривших свое военное понимание в борьбе с рядом восстаний турецких провинций… однако же, последние, коллега – отчего -то всё сплошь вешатели…»

«Э, коллега! Это Вы просто армян или прости Господи – курдов плохо знаете… вешать, вешать и вешать.»

«Коллега, да Вы просто какой-то турок стали… я же помню Вас по Академии – Вы там были такой нежный, чувствительный, с душою прямо геттингенской…»

«С кем поведёшься, от того и забеременеешь, как говаривает моя Мариам-ханум… но что же там проклятые лайми?»

«Да что… дымят себе на рейде…»

«А что бы Вы стали делать на их месте?»

«Высадил бы десант на Чанак-Кале… обезвредил бы батареи, потом с помощью корабельных полубаркасов протралил бы Пролив…»

«Накаркали.»

От тёмной линии британской эскадры отделилась россыпь мелких судёнышек – паровые катера тащили за собой переполненные дублёнными затылками шлюпки…

… Корреспондент «Times» торопливо записывал в блокнот:«Царила подавляющая тишина, на берегу никаких признаков жизни. Море было спокойно, как тихое озеро в великолепную погоду. Легкий морской туман тушевал контуры земли.

Вереницы десантных катеров буксировались к берегу, полные людьми, для большей части которых ожидаемое наступление было первым боевым крещением.

Сама природа вокруг этого пляжа создала естественные, трудно доступные позиции.

На восточной стороне ее поднимался „Европейский замок“ (Седд-Эль-Бар) – средневековое строение с толстыми стенами, не поддававшимися разрушению бомбардировкой; в центре были укрепленные позиции, возвышавшиеся амфитеатром над морем; наконец, с запада мыс Хеллес представлял собой как бы зубчатую стену, высотой до сорока ярдов, отвесно падающую в море. У самой воды были песчаные дюны, фута в четыре высоты, за которыми высадившиеся люди могли укрыться от огня защитников пляжа.

Взять налетом эти позиции было невозможно без предварительной подготовки артиллерийским огнем, которая в действительности сильно затрудняется предрассветным туманом. Грохочут наши орудия, на берегу взлетают фонтаны из прибрежного песка, летят обломки скал. Крестоносцы вновь готовы вступить на берега Константинополя!»

После получасовой бомбардировки восемь катеров, ведя за собой каждый по четыре больших шлюпки, быстро подошли к берегу; на огонь судовой артиллерии турки не отвечали и позволили катерам пройти перед мысом Хеллес…

Приблизившись к берегу, шлюпки отдали буксирные концы и на вёслах стали выгребать, преодолевая течение, к песчаному пляжу, обозначенному на британских адмиралтейских картах литерой «Х»… вот, первая из них почти достигла берега – и вдруг резко остановилась, будто невидимая рука из-под мутной воды схватила её за днище… стоящий на баке молодой, рыжий морпех – энсин от толчка свалился, раскинув руки, в набегавшие на песок волны…«Hey, guys – Asia itself falls in my embraces!» – отплёвываясь от воды и песка, на манер Сципиона Африканского вскричал было он…

Maschinengewehr -01 являлся основным пулемётом рейхсвера… выпускался MG.01 фирмой DWM, государственным арсеналом в Шпандау, а также компаниями Рейнметалл, Сименс унд Гальске, Машиненфабрик Аугсбург-Нюрнберг… германской промышленности это было вполне под силу! Разумеется, изделие было не из дешёвых, но для милого дружка – и серёжку из ушка…

Салазочный станок Schlitten включал массивное основание – салазки с задними опорами, складные передние ноги, подъёмный механизм с переключателем грубой и точной наводки.

Орудие оснащалось оптическим прицелом!

Однако, и без оного – пулемёт обеспечивал отличную точность стрельбы на дистанции до 2000 метров, с боевой скорострельностью триста выстрелов в минуту (это реально, а вообще темп стрельбы – пятьсот пятьдесят, в минуту же)… так что в течении первой же секунды тело рыжего энсина было пробито не менее чем пятью 7, 92-мм пулями типа маузер… влетевшими в него со скоростью 892 метра в секунду… так что верхняя часть тела англичанина превратилась в кровавые лохмотья раньше, чем можно было бы произнести слово Галлиполли…

Прелесть ситуации заключалась в том, что «адские косильщики» были с кораблей невидимы, так как прикрыты со стороны моря дюнами – и стреляли во фланг десанта, так – что каждая пуля, случалась, пробивала сразу несколько тел…

Чтобы скорее выбежать на берег, морские пехотинцы спрыгнули в воду, но здесь попали в утопленные проволочные сети. В несколько минут весь первый эшелон был уничтожен, и шлюпки беспомощно поплыли по течению.


… У великолепного русского баталиста Василия Верещагина, автора знаменитого, выставленного в Эрмитаже, в Галерее 1812 года, полотна «1905 год. Казаки на Монмартре», есть небольшая, малоизвестная работа «Два ястреба„… Да автор сам её увидел совершенно случайно – в Музее Покорения Кавказа, в городе Грозном…

Представьте себе – под голубым, бескрайнем небом – точно белоснежные тучки, русские палатки воинского бивака… на заднем плане – часовой с винтовкой, а прямо перед зрителем – спиной друг к другу – связанные пленники…

Острые, гордые орлиные профили, хищный изгиб бровей, острые кончики закрученных усов… с тоской смотрят разбойничьи глаза в бездонное синее небо – и кажется, отпусти пленников – и они тут же взмоют в него, как могучие птицы… но крепки стянувшие смуглые руки верёвки! Не уйти им от заслуженной расплаты…

„Сорвиголова“ – так переводится с тюркского слово башибузук… иррегулярные воины Османской Империи…

Башибузуки получали от турецкой казны оружие, и немного еды… жалования они не получали! Но всё остальное они могли доставать себе сами.

Организовать их и дисциплинировать было невозможно, и в этом направлении не помогли даже усилия иностранных генералов, бравшихся за это (например, французский генерал Юссуф, англичанин Битсон). Чтобы положить конец их мародерству в стране и невообразимым жестокостям и насилиям, чинимым над мирными жителями, турецкие регулярные войска не раз вынуждены были сами обезоруживать башибузуков.

По мнению английского историка Фридриха Энгельса, впрочем, вероятно, читателю малоизвестного, в войнах против европейских государств башибузуки обычно оказывались совершенно несостоятельными…

Разумеется! Нормальному, психически здоровому человеку никогда не придёт в голову сесть на рыбачью лодку и попытаться атаковать броненосец…

Однако если Bas – по -турецки значит, голова… то Bozuk – означает порченный, плохой, больной…

Больные на всю голову, короче – башибузуки Доку Умаров и Гапур Завгаев, обмотав вёсла тряпками, осторожно выгребали против течения на маленьком каике…

Мимо них, освещая чёрные воды Понта масляно-жёлтым светом прожектора, стуча машиной, прошёл дозорный дистройер… каик чуть не положила на ветхий борт крутая волна.

Впереди светился красными, зелёными и белыми огнями стоящий на якоре угольно-чёрный колосс…

Подойдя под выстрелА, к которым были пришвартованы несколько шлюпок и водовозный лихтер, разбойники осторожно привязали свой челн какой-то подозрительной веревочкой (не от шальвар ли?) и по змеиному неслышно скользнули вверх по трапу.

Вахтенный на верхней площадке, покуривая в кулак, о чём-то с увлечением беседовал с фалрепными…

И не видел, как по чуть влажному от ночной росы тику буквально в сантиметрах за его спиной на палубу проползли две тени в лохматых, драных черкесках.

Ни секунды не медля, бандиты неслышно просочились на ют броненосца, и приоткрыв чуть скрипнувшие задрайки, канули в свет и тепло низов…

… Английский адмирал, прихлёбывая крепчайший грог из хрустального стакана, рассматривал покрасневшими глазами карту Проливов… Завтра он решил применить против турок никогда не использовавшееся ранее средство – обстрелять турецкие позиции снарядами с удушливыми зловонными веществами. Видит Бог, он был англичанином и джентльменом, и никогда не применил такое не спортивное средство против европейского противника… но, ведь это всего лишь турки, не правда ли?Дикари. Совершенные животные…

„Годдамн-ит!“ Подняв глаза, адмирал увидел перед собой две бородатые, совершенно не представимые в адмиральском салоне физиономии в лохматых папахах… среди зеркал, полированного красного дерева и сияющей меди они смотрелись явно чужеродно!

Одна из этих физиономий радостно осклабилась, ослепив адмирала белоснежной улыбкой, никогда не знавшей „Орбита“, и обладатель роскошной нечёсаной шевелюры потянул из-за пояса бешмета кинжал…

Уходя, Доку по привычке выбил и забрал с собой золотой адмиральский зуб… в конце концов, Иншалла, он уже адмиралу был как бы и не нужен… Кысмет.

В последствии, когда Адмиралтейский суд расследовал данное печальное происшествие, Их Лордства никак не могли понять, во-первых, как дикие азиаты могли найти путь к адмиральской каюте, и во-вторых, куда делись часовые – морские пехотинцы перед ней?

А корреспондент „Sunday Times“ задался очевидным вопросом – как среди двух башибузуков, награжденных Султаном за проявленную лихость бриллиантовыми булавками, оказались сразу два русско-подданных?

Впрочем, на этот вопрос мог бы дать квалифицированный ответ секретарь Окружного Грозненского суда (конокрадство, скотокрадство, вооружённый разбой, похищение человека – тридцатипятилетней старушки, купчихи Натаниэллы Жопуа и последующее её циничное возвращение супругу, шестидесятилетнему Микаэлу Жопуа, причём Натаниэлла при этом изо всех сил отбивалась, не желая расставаться со своими похитителями… ). Однако же, никто не додумался к нему обратиться – и убийство лорда Коллингвуда стало одной из вечных загадок Океана…

… Утром Средиземноморская Эскадра Королевского флота гордо и строго, в кильватерном строю – вновь вступила в Пролив… “К чёрту мины!» – история сохранила, извините за тавтологию, историческую фразу вице-адмирала…

Но теперь, в Проливе англичан ожидали – не только мины…

Турецкие корабли шли равнобедренным треугольником… замыкающим, находящимся в наиболее удалённой от врага вершине – шёл краса и гордость султанского флота – броненосец «Мессудие»…

Двухтрубный, одномачтовый корабль – он был хорошо знаком англичанам (ещё бы, построен в Темз -верфс).

Хотя и не слишком хорошо вооруженный – две 234-мм и двенадцать шестидюймовок – он нёс 300-мм пояс и шести-дюймовую броню каземата и палуб… но для более современных английских броненосцев особой опасности не представлял…

Два других корабля до сих пор англичанам были не знакомы – это были «Торгут Рейс» и «Хайреддин Барбаросса» – названные в честь знаменитых турецких адмиралов (или берберийских пиратов – что одно и тоже)…

Вот что значит своевременный шоппинг… корабли в комплекте с экипажами!

… На классическом броненосце орудия главного калибра (двенадцати-дюймовые) располагались по-парно – два орудия в носовой, два – в кормовой башне…

Барбетные броненосцы типа «Екатерина Вторая» несли шесть орудий главного калибра – четыре в двух бортовых барбетах, два – в кормовом…

Зачем? Да затем, что эти броненосцы предназначались – для единственного в своей жизни боя – В ПРОЛИВЕ! Где должны были столкнуться нос к носу с британскими броненосцами… таким образом, уже на стадии проектирования закладывалось как минимум двукратное (четыре бортовых орудия против двух носовых) огневое превосходство русских кораблей!

И теперь «Чесма» и «Георгий Победоносец» наконец должны были на практике проверить – верна ли была эта теория?

Что надёжнее – башня или барбет? Как нужно располагать орудия главного калибра – классически или по бортам? И выдержат ли 457-мм русской поясной брони английские снаряды?


… Британский посол почтительно склонил голову: «Ваше Императорское Величество! Я, прошу понять меня правильно – большой друг Российской Империи и горячий поклонник Вашего Императорского Величества… но воля моего Монарха и Кабинета, увы, непреклонна… есть несколько чрезвычайно резких сообщений от них, в которых мне, „во избежание недоразумений“, перечислили те пункты, распространение на которые военных действий затронуло бы интересы Британии и повлекло бы за собой вооруженное вмешательство Лондона в русско-японскую войну. Среди „неприкасаемых пунктов“ значились: Суэцкий канал, Египет, Константинополь, Босфор, Дарданеллы и Персидский залив.»

Михаил усмехнулся:«Британия ТАК озабочена суверенитетом Турции, которая в нашем с Японией конфликте вообще является нейтральной стороной? Где Лондон, и где Персидский залив… впрочем, я Вас понимаю!

Англичане до сих пор испытывают страх в отношении России, приписывая ей какие-то грандиозные завоевательные замыслы, причем основывают всю свою подозрительность на полностью фальшивом от начала до конца так называемом „Завещании Петра Великого“. Вы пугаетесь призрака… Напомню, что в 1829 году Николай Павлович и его армия уже приближались к Константинополю, но не стали его брать, хотя сделать это было просто.

История повторилась и во времена Александра Второго… И вновь русские остановились у стен Царь-града, в Сан-Стефано.

России приписывают намерение – покорить в будущем Индию и завладеть Константинополем. Есть ли что нелепее этих предположений?

Первое из них – совершенно неосуществимо, а что касается до второго, то я снова подтверждаю самым торжественным образом, что не имею ни этого желания, ни намерения. Ни, что самое главное, технической возможности!».

И Михаил Александрович просто и прямо посмотрел на англичанина честными, голубыми глазами…

… Срочно. Сугубо Совершенно Секретно. Вне всякой очереди. Черноморский флот, Комфлота.

«Вступление английской эскадры в Проливы слагает с нас прежние обязательства, принятые относительно Галлиполи и Дарданелл. В случае если бы англичане сделали где-либо высадку, следует немедленно привести в исполнение Плана десанта наших войск в Константинополь. Весьма желательно, чтобы вступление это могло исполниться дружественным образом. Предоставляю полную свободу действий на берегах Босфора и Дарданелл.

С нами Бог. Михаил»

Срочно. Сугубо Совершенно Секретно. Вне всякой очереди. Командующему Туркестанского Военного Округа.

«Мочите козлов. Михаил.»

… У дешифровальщиков из Форин -офиса свихнулись мозги.

… Рассказывают, что некогда Пётр Великий выкупил у боярыни Свиньиной смышлёного и образованного холопа за табак… по весу!

По бытующей на Корабельной сторонке легенде, «Чесма» и «Георгий Победоносец» были выкуплены турками за весь годовой урожай хадрамаутского кофе… так это, или не так, остаётся загадкой и по сей день. Правда, кофе, впрочем, как и ангорская шерсть, были в Империи в год Великой Войны исключительно дёшевы. Кстати, специалисты по международному праву долго потом обсуждали – что же это было:шоппинг, лизинг, аутсорсинг или вообще жесткий фистинг?

…«О Аллах! – воскликнул турецкий адмирал, стоящий (для связи и координации действий) на мостике „Краснобородого“, в девичестве „Георгия“ – Вот сейчас англези и вонзят нам колонну о четырёх жемчужных столбах, по самые свои драгоценные ядра…»

«Ничо! – ответствовал ему „Крокодил Мраморного моря“, Адм – ир -Али Касатонов-бей – На каждую хитрую задницу с замком, пробкой и затычкой у нас есть хитрый прибор со штопором, долотом и отмычкой! Сигнальщик! Флаг „Буки“!»

Сигнальщик-матрос (в красной феске, надвинутой по брови над круглой рязанской физиономией) потянул за шкертик…«Торгут Рейс» отрепертовал сигнал, и – когда флаг взвился под исполнение, оба передовых броненосца стали разворачиваться на обратный курс…

Английский флагман посильнее, до боли, вдавил медь подзорной трубы: «Турки удирают? Не мудрено…»

Действительно, турецкие корабли, судя по буруну под кормой, дали полный ход, выгребая против течения…

… Если посмотреть на эти два броненосца сверху – то зритель из-под небес увидел бы, что середину кораблей занимает треугольный барбет, обращённый вершиной к корме… и вот теперь, когда корабли легли курсом на норд, стало видно, что с их кормы срезано всё, что мешало развернуть стволы бортовых двенадцати-дюймовок назад… и сейчас с каждого броненосца на англичан смотрело по ШЕСТЬ орудий… два орудия кормовой установки и по два орудия с каждого борта… Впрочем, такой поднебесный наблюдатель действительно был!

С кормы «Барбароссы» взлетел на канате изящный, из бумаги и реечек, воздушный змей, мгновенно подхваченный Дюзенвиндом («джет винд», «бласт винд») – сильным ветром от Е или ENE из пролива Дарданеллы… Летнаб подпоручик Нестеров (неделю как досрочно выпущенный из Михайловского артиллерийского училища) крутанул ручку телефонного аппарата:«Готов!»

И через несколько минут под носом британского корабля вырос белоснежный столб воды… Аль-иллаху-ил-ла-ах – АЛЛАХ-акбар! Мать-мать-мать…

…«Зачем?! Зачем, Ваше Величество? Умоляю Вас всеподданейше, ну хотите – на колени встану… как?! С Англией?! Да куда нам, грязным, сиволапым… мы же даже и с япошками не справимся… куда нам со свиным рылом…» – граф Ламсдорф в отчаянии заламывал тонкие, старческие руки…

«Не зачем, а почему… Англия и прочие… демократии (это слово Михаил произнёс как „дерьмо“) всегда. Во все времена. Будут. Врагами. России.

Япония? что Япония… она, фарфоровая кукла, чужая марионетка… надо бить не по кукле, а по кукловоду!

Да Вы сами вспомните – во время последней войны мы изъявили крайнюю умеренность, остановясь перед оборонительными линиями Константинополя; и что же? Это вызвало лишь еще большее раздражение, и английская вражда к России развилась просто до безумной степени.

Последнюю же точку в той войне поставил Берлинский конгресс, ставший одной из самых циничных сделок в истории мировой дипломатии (ну, разве что ещё позорный Мюнхен, 1939 года – когда западные демократии делили Двуединую Империю на Австрию, Чехию и Венгрию.). Уже открывая его, английский посол заявил: „Господа, мы собрались здесь не для того, чтобы совещаться о счастье болгар“.

Задачу конференции от имени Англии вполне откровенно определил лорд Салисбюри: „Уничтожить результаты войны“. Впрочем, лорд немного лукавил. В итоге Турция оказалась обворованной своими же покровителями: не воевавшая Англия получила Кипр, а не воевавшая Австро-Венгрия – Боснию и Герцеговину. Русским дали кусочек Бессарабии, зато территорию Болгарии уменьшили втрое.

Русские войска выиграли войну, но русские дипломаты проиграли конференцию, поскольку на дипломатическом фронте сражались уже не с одними турками, а со всеми крупнейшими европейскими державами. Ну ладно… это – был ПОСЛЕДНИЙ раз… когда мы с джентльменами играли по ИХ правилам!»

Глава Российского МИДа гордо выпрямился:«Прошу Вас об отставке, Государь…»

Михаил неторопливо (как тигр в зверинце – пронеслось в голове графа) прошёлся по кабинету, и внезапно остановившись пред Ламсдорфом, посмотрел ему прямо в глаза… У графа задрожали коленки, мелко-мелко…

Лицо Императора было окаменевшим, побелевшие губы крепко сжаты, совершенно безумные, с сжавшимися в чёрные точки зрачками, глаза стремительно наливались кровью…

Император осторожно взял министра двумя пальцами за отворот шитого золотом мундира…

«В отставку?!!» – с нежностью прошептал он…«Я тебе, сволочь, дам сейчас отставку…»

… Густые, непроницаемые для человеческого взора клубы порохового дыма клубились над серыми водами Геллеспонта… Британские орудия ещё пристреливались двух-орудийными залпами, а орудия русские – гораздо более многочисленные – уже перешли на беглый огонь…

Подпоручик Нестеров – единственный, кто мог над этой завесой наблюдать картину боя, с уже закопчённым, почерневшим от гари лицом, прокашлялся, и сорванным голосом прохрипел, сквозь свист ветра, в самодельную, сделанную корабельными умельцами – электриками гарнитуру:«Целик два… левее пять! Основная! По направлению – хорошо! Первая – минус, вторая, третья плюс, вилка!»

Конечно, пристрелка по наблюдению знаков падения, да по малоразмерной, движущейся цели, это процесс довольно сложный и относительно долгий, требующий изрядного искусства…

Однако – бывшие русские броненосцы отрабатывали у незабвенной Тендры именно эту, основную задачу… и дистанция была пистолетная – восемь кабельтовых! Причём англичане эту дистанцию старались максимально уменьшить…

… Зажав в зубах кожаный ремешок бинокля, Касатонов -Бей протиснулся в тесный люк… здесь, в вороньем гнезде фок-мачты, видимость была не намного лучше, но было хотя-бы свежее… в тесноте боевой рубки клубы порохового дыма просто не давали дышать.

«Так, что у нас плохого? Уже горим. Это ничего. Центральный? Доложите о повреждениях… барбет держится, не пробит? Отлично… пожарный дивизион на корму! Как всё? Тогда – старпому, организовать расчёты противоминного калибра на тушение пожаров…»

Действительно, изредка прилетавшие по настильной траектории британские чемоданы, выбив предварительно сноп оранжевых искр, безвредно застревали в солидной бортовой броне… а вот английские шестидюймовки, чьи гранаты рвались на палубе, выкашивали своими раскалёнными осколками русские экипажи… за корму броненосцев тянулся смолисто-чёрный, густой хвост дыма… подсвеченный зловещими малиново – красными всполохами… вся русская артиллерия, не прикрытая бронёй, была уже выбита – за несколько минут!

Палуба броненосца с мачты выглядела ужасно… сквозь перекрученное, рваное железо пробивались, как змеи, серо-сизые струи дыма с нижних палуб… однако машины и котлы, надёжно прикрытые обуховской бронёй цитадели, были в полной сохранности.

… Облегченный русский бронебойный снаряд, вылетевший из клубящихся, подсвеченных багровым туч, как засапожный нож сквозь рыцарскую кольчугу, аккуратно врезался в бак «Триумфа»… с лязгом полетел за борт сорванный со стопоров становой якорь, со звоном, как стеклянные, лопнули таранная и каффердамная переборки…

Пробив носовой траверс, наполненный влажным пироксилином снаряд глухо грохнул где-то глубоко в корабельных низах…

Оседая носом, британский корабль резко уменьшил скорость – пробоина в носу, знаете, всегда чревата… чем выше скорость, тем выше затопляемость…

Отвернув к скалистому берегу, «Триумф» определённо выходил из боя… счастливчик.

Потому что британский адмирал положительно был настроен на то, чтобы догнать проклятых турок и заставить их драться как подобает джентльменам!

Ведь это так естественно – раз убегают, тогда так и хочется поскорее догнать… Но вот беда!

«Крокодил Мраморного Моря» (титул официальный, присвоенный Сиятельным Повелителем, из-за чего Касатонов в последствии просто молча матерился, получая от своих многочисленных поклонников очередную посылку с бронзовым игрушечным крокодильчиком на мраморной подставке) не убегал. Он отступал. По заранее продуманному в Морской Николаевской Академии плану…

…«И-и-и-ек!»

Распахнув своей розовой, с трогательными, седоватыми кудряшками вокруг, лысинкой роскошные, позолоченные двери, Министр Иностранных Дел Российской Империи вылетел из царского кабинета… упав на четвереньки, Ламсдорф не стал тратить время на то, чтобы принять вертикальное, подобающее его чину (тайного советника) положение – а так и помчался, уподобившись лазоревому, с золотом, огромному таракану…

Из двери выскочил Михаил, с обрывком золотого шиться в кулаке – и придал ему ускорение мощным пинком по удобно откляченному заду…

Потом швырнул в след убегающему (на четвереньках) графу его воротник, сатанински расхохотался:«Ваша отставка принята!»

Затем обвёл бычьим, свирепым взглядом окаменевших придворных:«Я, кажется, вызывал графа Игнатьева?»

Моложавый полковник Генерального Штаба, с младых ногтей (кроме недолгой службы в кавалергардах) пребывавший в кадрах военной разведки и, главным образом, всё за границей, «в поле» – браво выступил вперед:«Так точно, здесь, Ваше Величество!»

Царственным кивком головы Михаил позвал его в разгромленный кабинет… машинально попинав ещё пару раз сломанное кресло, резко остановился:«Даю вводную. Ранним утром наш Черноморский флот отправился под всеми возможными парусами напролом. На Царь-град.»

Игнатьев наморщил лоб:«Полумера, Ваше Величество… надо быстро, в тот же день, занять и Дарданеллы, потому что противодействие Англии и Франции не замедлит себя ждать. Если вставим пробку – дело наше выгорит! Сколько англичане и французы ни посадят солдат на флот (а они его непременно пошлют), ни одна живая душа не пройдет. Не будь же Дарданеллы в наших руках, нас также скоро выгонят из Константинополя, как мы в него и вошли»

«Да ведь это война? С Англией война, подумайте…»

«Ну, война и война… континентальная блокада? Она нам не страшна. А на суше англичане привыкли воевать чужими руками… ручонки-то можно и пообламывать…»

Михаил посмотрел в глаза Игнатьеву:«Полковник, время наступает архисложное… положа руку на сердце, скажите – Вы готовы к подвигу во имя Родины?»

Игнатьев молча сглотнул, чуть помедлил, построжев лицом, глухо ответил:«Есть, Ваше Иператорское Величество!»

Михаил с усмешкой спросил:«И даже не спросите, что я Вам поручаю?»

«Да что спрашивать… дело солдатское!Надо, значит-надо. Я Присягу давал.»

«Вот рескрипт… назначаю Вас Министром Иностранных Дел. А ну, без паники! Смотри у меня! Молчать! Возьмёшь в свои руки этот гадюшник у Певческого моста, и не позволишь украсть у Русского Солдата кровью заработанные плоды победы… Нашей Победы, Игнатьев. Нашей!.»

… Однако до победы было еще очень далеко… Английские снаряды главного калибра, подобные чудовищным молотам, били и били по барбетам шедших строем фронта броненосцев…«Мессудие» благоразумно держался впереди – впрочем, периодически стреляя из кормового орудия куда-то вдаль – видимо, для поддержания должного настроения (один из неразорвавшихся 234-мм снарядов потом еще долго украшал собой двор местного феллаха на малоазийском берегу, пока не был украден, то есть помещён в экспозицию Музея Обороны известным русско-турецким краеведом Ивакиным)…

Счастье, что к корме барбеты сходились острым углом к кормовой двухорудийной установке – и вражеские снаряды попадали в броню не по нормали… Однако они корёжили и срывали с оснований броневые плиты, калечили осколками брони русских моряков…

Хуже всего было то, что на «Барбароссе» сверху орудийные установки были совершенно не прикрыты (на «Тургут Рейссе» – было хотя бы противоосколочное прикрытие, правда, чисто символическое… ) Никто ведь не предполагал, что среднекалиберная артиллерия будет играть такую значительную роль (поэтому на первых русских «мичиганах», заложенных на николаевских верфях, бронёй, хоть и тонкой, было прикрыто абсолютно ВСЁ. Получились этакие самоходные плавучие форты, изящные и скоростные, как мусоровозные баржи, достойные наследники «поповок»)

Но корабли ещё держались… им оставалось пройти совсем ещё немного – вот до того мыса! Подпоручик Нестеров из своего поднебесья уже видел за поворотом частокол тонких мачт – когда крупный осколок срезал, как паутинку, манильский трос…

Потихоньку снижаясь, Нестеров миновал кильватерный строй английской эскадры, удачно отбомбившись по мостику британского флагмана своими яловыми сапогами – всё равно в них плавать не сподручно… уцелевшие моряки Роял Нэви в последствии выдвинули против него массу обвинений – а нечего было русские портянки-то нюхать. А потом подпоручик на собственном опыте убедился – что зимнее Средиземноморье-далеко не курорт! Нет, господа, планЁр – это всё же типичное не то! Мотор-с нужен!

… Ещё со времён Тотлебена в славной Одессе был накоплен специальный Особый запас (более ста шестнадцати орудий). Официально он предназначался для укреплений Кавказа и Новороссии – вот только ежегодно в одесских окрестностях проходили учения – да всё по одному и тому же сценарию.

Согласно ему броненосцы с кораблями сопровождения, имея на борту десант в 200-300 человек, утром, как это часто было во время учений, выходили из Севастополя и скрывались за горизонтом, следуя якобы в Одессу или Новороссийск.

Отойдя за пределы видимости с берега, они поворачивали на Босфор и, доведя эскадренный ход до полного (12, 5 – 13 узлов) спустя 22-23 часа проходили расстояние в 280 миль и подходили на рассвете к Константинополю. Летом у Босфора рассвет наступает от 4 до 6 часов утра.

Погрузка десанта производилась в Одессе. Для этого на рейде, за пределами видимости с берега, в назначенном месте собирались мобилизованные пароходы Добровольного флота («Петербург», «Саратов», «Орел», «Ярославль», «Тамбов», «Владимир», «Киев», «Екатеринославль», «Кострома», «Нижний Новгород» и «Херсонес»), каждый из которых может взять на борт до 2000 человек. На погрузку десанта требовалось 12 часов, а поэтому начинать его следовало между 15 и 16 часами.

После погрузки транспорты под охраной канлодок и минных крейсеров выходили из Одессы между 2-3 часами ночи в день выхода эскадры из Севастополя. Следуя 8-9-узловым ходом, десант встречался у Константинополя с броненосцами и шел к Босфору. А потом – корабли и суда возвращались на базы…

В этот раз возвращение было не запланировано…

Когда турецкая дивизия огибая мыс, повернула на норд-норд – вест, Адм-ир-Али Цивиньский-бей, который, собственно, и был разработчиком плана отражения прорыва британского флота, за что и получил от Сиятельного Султана официальный титул «Светоча Дивана» (абсолютно справедливый, по-мнению мадам Цивиньской) – вздохнул с облегчением…

Освободившиеся от высаженного десанта транспорты встали в две линии поперек Пролива на якоря с трюмами, заполненными пустыми бочками (для плавучести) и глухо-задраенными непроницаемыми переборками, все – носами к неприятелю; капитаны и матросы съезжали с транспортов на берег.

Яркие ратьеры обвеховывали узкий фарватер, которым турецкие броненосцы и не замедлили воспользоваться… Фарватер был узок потому, что крейсер «Память Меркурия» и пароходы «Ольга» и «Пушкин», минные транспорты «Буг» и «Дунай», уже выставили заграждение из 1500 мин..

… Когда клубы порохового дыма рассеялись, английские броненосцы, двигавшиеся двумя кильватерными колоннами (иное построение было просто невозможно, ввиду ширины фарватера) резко сбавили ход… Передние мателоты, много потерпевшие под русским огнём, были и без того избиты – всё же, двенадцать двенадцатидюймовых пушек в начале боя и примерно половина дюжины – в конце… количество уже переходило в качество! И решивший идти на таран английский вице-адмирал выдвинул в первые ряды «Свифтшур» и «Оушен».

Разогнавшись, британские «таранные» корабли с лязгом и грохотом врезались шпиронами в борта пароходов, крепко в них завязнув… пароходы начали крениться и тонуть… задние английские корабли вынуждены были остановить свой ход; затем на сильном течении в узком коридоре корабли, без хода и лишенные поворотливости, поплыли лагом, и весь строй сбился в прелестную кучу.

… Русская 229-мм лёгкая мортира не была самым современным орудием… но она была разработана именно для ЭТОГО боя… невидимая с моря за линией холмов, батарея открыла прицельный огонь…

Первый снаряд, попавший в «Оушен», пробил, падая по крутой траектории, тонкую броневую палубу и взорвался в погребе противоминной артиллерии, вызвав детонацию 2100 47-мм снарядов.

Начался сильный пожар, система затопления погребов была повреждена… сержант морской пехоты, сжигая руки до кости о раскалённый штурвал крана оросительной системы, напрасно жертвовал своей жизнью!

Погреб стали заливать, пропустив шланги через элеватор и вентиляционную шахту… но… тут второй русский снаряд воспламенил сорок 12-дюймовых полузарядов в соседнем погребе… около двух часов дня произошёл чудовищный взрыв.

«Оушен» потерял запас плавучести и затонул на глубине одиннадцати метров, погрузившись по верхнюю палубу с креном на полубак…

Второй жертвой стал «Свифтшур„… здесь русская бомба попала в четвёртую кочегарку, в котлах которой были пары… несколько матросов были насмерть обварены паром.

Второй снаряд попал в каземат правого кормового шестидюймового орудия, взорвался около элеватора машинного погреба номер пять. Вспыхнул пожар, охвативший жилую палубу, где загорелась мебель офицерских комфортабельных кают… Пожарная магистраль была перебита, пожар начали тушить бранспойтами и вёдрами…

И в этот драматический момент… “Аллах Акбар!»

В это время из-за пароходов выскакивают все 20 турецких миноносок и атакуют скученную эскадру. Кроме того, с обоих берегов из привезенных урусами легких аппаратов также выстреливаются мины Уайтхеда…

Это была подлинная бойня…

Уцелевшие британские броненосцы с достойной поспешностью отступили по кровавым волнам Пролива…


Интерлюдия.

Последняя страница Sunday Times (тираж один миллион экземпляров), «Письмо Нашего Читателя».

«… Я был в Петербурге в 97 году и был шокирован холодными огромными зданиями. Имперский стиль, не так ли вы это называете? Безобразно!

… Я сказал „руски“: „Мне вас жаль. Ваша страна умирает от голода, у вас третьесортная армия и ваша экономика даже не имеет своей валюты, которую признавал бы остальной мир. Неудивительно, что вы сидите в заднице и шипите на Британию. Это все, что вы способны делать!

Вы не должны быть настолько предвзяты по отношению к стране, которая спасла вас от наполеоновского нашествия и которая постоянно оказывает вам помощь.

Мне тяжело думать о том, насколько вы, русские, неблагодарны к нам. Мы очень много помогали вам в последние годы. Мы протянули руку дружбы к вашему правительству и людям. Мы отдали бессчетное количество полновесных фунтов стерлингов вашему правительству, бизнесменам, церквам и просто людям. Англия – самая великая страна на земле!“

… Не удивляйтесь, если Вам предложат спеть под балалайку. Постарайтесь уловить мелодию и хотя бы „помычать“ в такт. Особенностью множества русских бытовых песен (юмористических куплетов, называемых chastushki) является ритмичные приседания, сопровождаемые хлопками ладонями по икрам, бедрам или ягодицам

… Если случайный собеседник выставляет вперед мизинец и указательный палец – он предъявляет Вам претензии. Вашей идеальной реакцией было бы произнести „Bratan, ya ne v teme“ и ретироваться.

… Если Вы хотите завести знакомство сексуального характера – вы можете обратиться к сутенеру (krisha), обыкновенно располагающемуся в холле Вашей гостиницы. Если же профессиональные проститутки Вас не интересуют – любая русская женщина окажет Вам соответствующие услуги максимум за два rubel или приглашение в ресторан. Русские женщины повально пренебрегают даже простейшей гигиеной – поэтому перед соитием предложите Вашей спутнице принять душ, но дабы не оскорбить, мотивируйте это религиозными мотивами (омовение).

… Среди населения русская полиция имеет уничижительное прозвище musora (garbage man) или ment (cop). Однако, старайтесь не употреблять его в незнакомом обществе или когда вы подозреваете в собеседнике сотрудника тайной полиции (legavy).

… Отказ от употребления водки (особенно когда вам говорят „pei do dna“) считается серьезным оскорблением и может вызвать драку. Если у Вас нет медицинских противопоказаний – постарайтесь выпить предложенную порцию и резко выдохнуть со звуком „Ahhh!“

… В России не очень распространен жест „Fuck you!“ с демонстрацией среднего пальца. Если Вы хотите оскорбить собеседника (что мы очень не рекомендуем!) – скажите ему „ya ebal tvoya mat“!» или «nado poiti na huy!»

Из журнала «Ведомости Санкт-Петербургского Университета» (тираж двести экземпляров)

«Как известно, первую попытку создания телефона сделал немецкий физик Филипп Рейс, который в 1861 году изобрел прибор, передающий музыкальные звуки. А ровно через 15 лет американский преподаватель Грэхем Белл продемонстрировал электрический телефонный аппарат, который достаточно точно воспроизводил звучание человеческого голоса

Однако эта связь оказалась низкокачественной, и в 1883 году на Мюнхенской электротехнической выставке официальная экспертиза вынуждена была признать, что телефон „пригоден для передачи звуков только на расстояния до десяти километров“. А вот конструкцию телефона, способного передавать сигнал на 350 километров, впервые создал именно русский физик Павел Михайлович Голубицкий

Простейший из созданных Голубицким телефонов – с двумя полюсами, расположенными эксцентрично относительно центра мембраны, прочно вошел в эксплуатацию. В 1883 году во Франции успешно прошла проверка аппаратов Голубицкого на линии Париж-Нанси.

Русский изобретатель получил извещение, что комиссия французского морского министерства признала его телефоны непревзойденными.

В том же году Голубицкий установил свои аппараты на Николаевской железной дороге, где они использовались для передачи служебных распоряжений, а в 1884 году там же начал испытания поездного телефона, позволявшего при остановке поезда в любом пункте связываться по нему с железнодорожными станциями. Испытания прошли успешно, и на Николаевской было установлено 10 аппаратов.

Кроме самого телефона, Профессор Голубицкий создал также звукозаписывающий телефон-фонограф, настольные телефонные аппараты, объединил микрофон и телефон в одну трубку, изобрел телефонную гарнитуру с оголовьем для телефонистов.

Очень важным было изобретение Голубицким системы централизованного питания телефонной линии (система центральной батареи – ЦБ), она открыла возможность создания телефонных станций больших емкостей. Эта система впервые была применена в Париже.

В России она была введена в эксплуатацию в только в нынешнем, 1904 году в Москве и Петербурге на новых телефонных станциях.»

Из бюллетеня «Вестник Торгово-Промышленной палаты» (тираж триста пятьдесят экземпляров): «Петербургская фирма „Сименс и Гальске“, немецкая фирма Telefunken и Попов совместно организовали „Отделение беспроволочной телеграфии по системе А. С. Попова“. Отделение включает в себя лабораторию профессора Попова в Петербурге и Радио-Завод в Нижнем Новгороде»

Из газеты «Вифлиемский Глас» (тираж четыреста экземпляров):«С юных лет преподобный Анатолий стремился к духовной жизни, но мать не отпускала его в монастырь, и только после ее смерти, 15 февраля 1885 года, когда ему было уже тридцать лет, пришел в Оптину пустынь калужский приказчик Александр Потапов. Вскоре брата Александра благословили быть келейником у преподобного старца Амвросия. Уже в эту пору открылся у преподобного Анатолия дар любви, сострадания, прозорливости.

Приняв монашеский постриг 3 июня 1895 года, он постепенно входил в старческий труд и после кончины старцев преподобного Иосифа и преподобного Варсонофия вместе с преподобным Нектарием стал продолжателем старческого духовного делания. Старцы не отвергают никого, но так уж сложилось, что к преподобному Нектарию стремились монашествующие и интеллигенция, а к преподобному Анатолию шел простой люд со своими хлопотами и жалобами, скорбями и болезнями.

На благословение к старцу, на соборование, на исповедь всегда стекалось множество людей. Из братского корпуса старцу Анатолию пришлось перейти в притвор Владимирского храма. И часто приходилось видеть такую картину: в монастыре полное затишье, не видно даже монахов, а Владимирская церковь открыта и полна народу. Батюшка принимал всех без ограничения времени, несмотря на бесконечную усталость, на мучительную боль от ущемления грыжи, боли в кровоточивших ногах. Одно время он вообще не ложился спать, позволяя себе вздремнуть лишь на утрени, во время чтения кафизм. Преподобный был всегда приветливым, постоянно ласковым, сердечным, готовым всегда отдать себя тому, кто приходил к нему с той или иной нуждой или скорбью.

Преподобный Анатолий любил Россию, русский народ и предсказывал: „Будет шторм. И русский корабль будет разбит. Но ведь и на щепках и на обломках люди спасаются. Не все погибнут… А потом будет явлено великое чудо Божие, и все щепки и обломки соберутся и соединятся, и снова явится великий корабль во всей своей красе! И пойдет он путем, Богом предназначенным!“

Ночью 30 января 1904 года ему стало худо. Позвали доктора, но тот не нашел ничего, угрожающего жизни. Под утро келейник нашел старца стоящим на коленях. Войдя в келию через несколько минут, он понял, что старец Анатолий тихо отошел ко Господу.

Его погребли возле могилки преподобного Амвросия, на том самом месте, где он долго стоял за две недели до смерти, повторял: „А тут ведь вполне можно положить еще одного. Как раз место для одной могилки. Да, да, как раз… “»

Из газеты «Копейка», тираж сто тысяч экземпляров: «Как известно, мороженое всегда подавали на тарелках… но вот в буфете на Нижегородской Ярмарке во время Благотворительного Обеда в присутствии Великих Князей десертные тарелки закончились! Тогда проворный ресторатор стал накладывать мороженое в вафельные лепёшки, сворачивая их, пока горячи в „фунтики“… получилось удивительно вкусно!»

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник