"Вы просто не знаете, куда смотреть". Часть третья: "День очищения"

Глава 19. Поэт Кампари

— Отчего твои сверстники сегодня так восхитительно унылы? — спросил я Швабру.

Она собрала заказы, отнесла на столики лимонад, мороженое и пироги, водрузила на стойку радио. Трансляция дневной серии «Отродий» ещё не началась, подростки приглушённо переговариваются друг с другом. Тон этих переговоров и лица переговорщиков отнюдь не исполнены позитива.

— Что-то новое в школе? Ну, кроме твоего платья? Его они бы вряд ли обсуждали с такими лицами.

— Кажется, кто-то пропал, — пожала худыми плечами Швабра. — Пошли слухи. Я не вникала. Как по мне, хоть бы все они провалились.

— Все?

— Ладно, те, кто даёт чаевые, могут остаться.

— И нет никакого мальчика, который заставлял бы быстрее биться твоё чёрное злое сердечко?

— Иди в задницу, босс. Ещё одно слово на эту тему, и меня стошнит.

— Так кто пропал и что за слухи?

— Несколько одноклассников не вернулись с каникул. А слухи… Как всегда. Каждый год одно и то же.

— Я не прожил тут года.

— Но ты же слушаешь радио. Любимая школьная игра «Найди отродье». Осеннее обострение. Однокласснички исподтишка показывают друг на друга пальцами и перешёптываются. Очень увлекательно. А в моём случае не исподтишка и не шёпотом. В том, что я «отродье», все уверены чуть ли не с пятого класса.

— А почему не первого?

— Я пошла в школу с пятого.

— А где ты была до того?

— По семейным обстоятельствам. Болела. Неважно.

— Болела по семейным обстоятельствам?

— Отстань.

Странно, что помощник шерифа ничего не сказал мне про пропавших детей. Я думал, он будет держать меня в курсе.

— …Осталось совсем мало времени, — радиоголос средневекового Директора звучит угрожающе. — Совсем скоро корзинки из озёрной травы окажутся на чьих-то порогах. И то, как люди с ними поступят, зависит от того, как сейчас поступишь ты. Люди ждут, старый друг. Подай им пример. Поступи правильно.

— Не дави на меня, — мрачно ответил трактирщик, — ты не знаешь, каково это.

— Семнадцать лет назад на моём пороге тоже оказалась корзинка. И мне не было легко. Я смотрел и видел спящих детей. Девочек. Таких красивых. Таких славных. Таких беззащитных. Сердце моё разрывалось от желания прижать их к себе, принять, вырастить, полюбить… Такова сила Ведьмы, друг. Но я поступил правильно, и рука моя не дрогнула. Ты поддался слабости, я не осуждаю, никто из нас не без греха. Но ты можешь исправить эту ошибку сейчас. Господь даёт тебе второй шанс. Восемнадцать лет назад это было бы легче, но цена слабости со временем растёт. Тебе придётся сделать это, старый друг. И мы поддержим тебя.

Скрипнула и хлопнула дверь.

— Отец…

— Ты слышала?

— Да. Извини. Я не специально, просто…

— Неважно. Ты слышала. Они не отстанут от нас. Не дадут жить. Не дадут сбежать.

— Я знаю, отец.

— Я люблю тебя.

— Я знаю, отец.

***

— Слы, чел, а это прям в обяз, чел?

— Да, это обязательно. Ты под залогом до суда, тебе надо отмечаться в полиции.

— Говнямба, чел. Я чот сцу, рили. А ну как зайдёшь и не выйдешь? Здешний полис стрёмный.

— Я схожу с тобой.

— Рили, чел? — обрадовался панк.

— Один раз. Чтобы ты убедился, что никто не будет тебя хватать и тащить в застенки. Потом сам будешь ходить.

— Ну блин, чел…

— А ты как думал? Я тебе не мамочка. Пошли, пока в баре перерыв между школотой и алкашами.

— Чел, а, чел? — спросил панк, пока мы шли к участку.

— Чего тебе?

— А чо ты тут забыл, чел?

— В каком смысле?

— Ну, в этом говнобарчике этого говногородишки?

— Но-но, у меня приличное заведение!

— Да лан, чел, ты въехал, чел. Это… как бы, блин, сказать… Не твоё, чел. Плевать тебе на бар. Что тут такого важного творится, чел?

— Без комментариев.

— Во ты обломщик, чел…

— Отмечаться? — спросил Депутатор. — Это правильно. Это важно. Протоколы надо соблюдать. Вот здесь распишитесь, молодой человек. И здесь. Всё, условно свободны. Не забудьте отметиться завтра.

— Больше не доставляет проблем? — спросил он меня, когда панк ушёл.

— Просто ещё не успел. Обязательно что-нибудь отмочит, вопрос времени.

— Спасибо, что взялись за ним присматривать.

— Исключительно из уважения к вам.

— Тем более.

— А что там с новыми пропажами?

— Какими ещё пропажами? — удивился Депутатор.

— Моя уборщица сообщила между делом, что её одноклассники пропадают. Это вызывает брожение нестойких юных умов в сторону местной шизомистики.

— Мне не поступало заявлений о пропавших детях, — покачал головой полицейский. — Странно. Вы не знаете, кто именно пропал?

— Не интересовался. Но очень может быть, что и никто. Подростки склонны к экзальтациям на ровном месте. Вечно выдумывают всякие ужасы, как будто невыдуманных мало…

— Спасибо, я поинтересуюсь в школе. Вы говорили, ваша помощница упоминала какое-то озеро?

— Было дело. Но мы с вами своими глазами убедились, что никаких водоёмов в окрестностях нет. Даже приличной лужи не сыскать.

— Однако жертву где-то утопили, — сказал задумчиво Депутатор. — Вы не могли бы уточнить у девушки, что она имела в виду?

— Попробую, — кивнул я. — Но она иногда непредсказуемо эмоционально реагирует на вполне безобидные вопросы.

— Например?

— Например, про свою блондинистую подругу. Попытки о ней что-то узнать воспринимает крайне нервно.

— Да. Подруга. Ознакомьтесь, кстати, — полицейский передал мне стандартную картонную папку с делом.

Первое, что я увидел, откинув желтоватую плотную обложку, — фотография блонды. Вполне актуальная, в той же школьной блузке и юбочке. Но сделана она почти год назад. Последнее фото перед тем, как девушка пропала.

Я с интересом полистал дело — её искали… Ну, как могли. Депутатор так себе следователь, но все базовые процедуры выполнил. Осмотры, опросы, версии…

— Основной подозреваемый — отец пропавшей? — спросил я, вчитавшись.

В деле это прямо не утверждается, но опытному взгляду достаточно деталей.

— Он вёл себя как виновный, — вздохнул полицейский, — но доказательств не было, а мою встроенную спецтехнику к делу не подошьёшь.

Он постучал железным пальцем по железному виску.

— Косвенно на него указывало многое. Например, он не подавал заявление о пропаже, пока я не пришёл к нему с вопросами. Поиски начались только на пятый день — никто не спешил сообщить в полицию, что девушка не ходит в школу и не появляется в баре.

— В баре?

— Это дочь владельца бара, она помогала ему в работе. Её сложно не заметить, как видите, но почему-то никто не поинтересовался, куда она делась. Если бы не анонимная записка, которую мне подбросили… Да, это она, полюбопытствуйте.

— «Десятого сентября была убита… — прочёл я вслух. — Убийство произошло…» Ого, в моём подвале?

— Так утверждает автор записки. Или авторша. Доказательств этому не обнаружено.

— «Я знаю, кто убийца, но не скажу, потому что он не виноват, его заставили…» — очень драматично, но для заявления об убийстве несколько неожиданно.

— Я тоже сперва не отнёсся достаточно серьёзно. Но оказалось, что девушка действительно пропала, хотя отец не хотел признавать этот факт до последнего.

— Подозрительное поведение.

— Более чем. Увы, я столкнулся с категорическим неприятием открытия дела об убийстве со стороны судьи и городских властей. Меня отговаривали, на меня давили и даже пытались напугать. Это препятствовало предварительному задержанию подозреваемого, а потом он просто исчез. Девушка тоже не нашлась, но для утверждения, что она убита, одной анонимной записки, по всем признакам написанной подростком, маловато. Тело обнаружено не было, а…

— …Нет тела — нет дела, — кивнул понимающе я.

— Судья настоял на том, чтобы дело о пропаже было закрыто. Семья бармена просто… Ну, например, уехала из города. Сначала девушка, за ней — отец…

— Так, может, и уехала?

— Отсюда не уезжают, — мягко сказал Депутатор.

— Возможно, стоило спросить у самой потеряшки? Раз она внезапно занялась декоративным садоводством на моём заднем дворе?

— Видите ли, Роберт, я посмотрел на неё. Из окна кладовки. Очень внимательно.

— И?

— Это она. Девушка, исчезнувшая почти год назад. Но когда я открыл дверь и вышел во двор, то там были только уборщица и ваш подопечный. На то, чтобы переместиться от окна к двери, мне потребовалось меньше секунды, спрятаться там негде. Когда я стал задавать вопросы, ваша помощница начала на меня шипеть, как рассерженная кошка, утверждая, что никого там не было и быть не могло.

— А Говночел?

— Молодой человек сперва выглядел готовым что-то рассказать, но потом был напуган экспрессией девушки и явно передумал. Подтвердил, что во дворике они были вдвоём и он никогда не видел блондинок. Никаких. Ни одной. Ни разу в жизни. Чтобы понять, что он врёт, не требовалось даже спецпрошивки. Тем не менее, я не знаю, что думать по этому поводу.

— Как понимаю, — я похлопал рукой по папке, — дело закрыто. А значит, вы можете смело игнорировать его странности. Кстати, тут есть фотография отца девочки?

— Да, там, в конце.

Я пролистал и посмотрел.

— Вы его видели? — проницательно уставился на меня окулярами своего оптического полиграфа Депутатор.

— Примерно как вы сегодня блондинку. Оба ответа, «да» и «нет», будут верными.

— Подумать только, — вздохнул полицейский, — когда-то мне казалось, что это очень простое, тихое, спокойное место. Мечта раннего пенсионера.

— Уверен, это так и есть. Вы просто не знаете, куда не смотреть.

***

— Что там у вас вышло с полицейским? — спросил я Швабру, когда она принесла со столиков пепельницы.

Посетителей много, дым плывёт волнами, оборот бара отличный. Люди что-то активно обсуждают вполголоса, собираясь за столиками, а вот за стойкой никого. Со мной ничего обсудить не хотят.

— Что-то ему померещилось, отстань, — огрызнулась девушка.

— И мне померещилось?

— Не знаю. Я не слежу за чужими глюками.

— Даже такими симпатичными, как твоя подружка?

— Знаешь, не лез бы ты в это, босс.

— Если делать вид, что проблемы нет, она от этого не исчезнет.

— Это не твоя проблема, босс. Налей лучше тому придурку, он явно хочет тебе что-то сказать.

— Я вижу, у вас есть кампари? — поинтересовался, садясь на табурет у стойки, мужчина с небольшой аккуратной бородкой.

— Имеется, — подтвердил я. — Хотя вы первый попросили.

— Люблю сладкую горечь. Негрони делать умеете?

— Разумеется.

— Будьте так любезны сделать порцию.

— Классический или булливардьер?

— Классический, но апельсин замените лаймом.

— Вижу, вы ценитель, — сказал я, смешивая джин и вермут.

— Да, здесь непритязательная публика, которая предпочитает напитки попроще.

— Но вы не таков?

— Нет. Я поэт. Художник слова. Творец. Романтик.

— И что же вы воспеваете в своих творениях?

— Красоту, разумеется. Что же ещё?

— Ну да, — кивнул я, — логично. Что же ещё. Вот ваш негрони. Приятного вечера.

— Хотите, прочитаю вам своё?

У меня не очень много знакомых поэтов, но достаточно, чтобы я знал, что говорить «нет» в этом случае бесполезно. Я промолчал, но его это не остановило.

Я протирал стакан и кивал, стараясь не вслушиваться, но рифмы «кровь-вновь», «сталь-жаль» и «смерть-твердь» из него так и сыпались.

— А где воспеваемая красота? — поинтересовался я, когда он закончил декламацию.

— Разве в смерти нет красоты? — возмутился поэт. — Разве сталь ножа блестит недостаточно ярко?

— Наверное, зависит от того, с какой стороны ножа вы в этот момент находитесь, — заметил я философски.

— Только на взгляд обывателя.

— Что поделать, я просто бармен. Ножом я режу лаймы. Они, вроде, не возражают.

— И вам не хочется большего?

— Большего, чем лайм? У меня есть пара грейпфрутов…

— Я про отродья.

— Не понимаю, о чём вы. Ещё один негрони? От декламации часто пересыхает в горле.

— Да, сделайте. Сделайте коктейль, но не делайте вид!

— Видов у меня в меню нет.

— Не делайте вид, что вы не понимаете, о чём я!

— А о чём вы?

— Вы прикормили у себя отродье.

— Тогда уж припоил, это всё же бар. Кого из посетителей вы так невзлюбили?

— Причём тут посетители? Я про неё! — поэт ткнул пальцем в сторону собирающей посуду Швабры. — Все знают, что она отродье.

— В трудовом договоре она подписалась другой фамилией.

— Опять делаете вид? Ладно, я скажу прямо. Девчонка — отродье. Её время пришло. Отца у неё нет, мать не в себе. Понимаете, о чём я?

— Нет.

— Город может потребовать этот долг с вас.

— Не помню, чтобы я что-то занимал у города, но допустим. К чему вы ведёте?

— Я хочу участвовать, — сказал он тихо, наклонившись ко мне через стойку. — Я приезжий, чужак, меня не позовут, но вы, вы — исключение! Вы — бармен. Вы — другой. Вы им интересны. Если вам предложат, то будут настойчивы. И вам наверняка понадобится помощь, вряд ли вы… столько думали о красоте смерти, как я.

— Есть опыт, или вы теоретик? — поинтересовался я нейтрально.

— Увы, нет, — признался он. — Но он мне так нужен! Я певец смерти, она моя муза, моя Госпожа, но мы пока не встречались.

— Рекомендую устроиться волонтёром в хоспис, — сказал я. — Возможно, эстетика смерти откроется вам с неожиданной стороны.

— Вы снова делаете вид, — вздохнул он, — я понимаю. Но имейте в виду, когда момент настанет, я буду рядом. Я буду ждать. Я буду здесь.

— Тогда закажу побольше кампари. Ещё один негрони?

— Да, если не сложно…

— Это моя работа.

***

—…Выборы всегда псевдослучайны. Если бы в культовом старом фильме «Матрица» Нео предложили выбрать между синей и красной таблетками, протянув два сжатых кулака, то это было бы классической «иллюзией пробабилитности». Если не глядя взять разноцветные таблетки и зажать их в кулаки, то, посмотрев и увидев в правой руке красную, вы будете точно знать, что в левой руке синяя. Однако в квантовом мире сами классические характеристики (цвет таблетки или спин электрона) не определены до момента измерения. Они находятся в квантовой суперпозиции альтернативных возможностей. К тому же до момента коллапса суперпозиции мы имеем свободу выбора базиса, то есть самой измеряемой характеристики — это может быть красная или синяя, круглая или квадратная, таблетка или капсула… Существование запутанных состояний позволяет строго математически доказать факт отсутствия классических характеристик до момента измерения…

— Здравствуйте, Роберт, — поприветствовал меня Никто Кальвадос, приглушая звук на телевизоре. В этот момент я вспомнил и его и любимый напиток, хотя секунду назад не имел ни малейшего представления о его существовании.

В кафе сумрачно, верхний свет погашен, Мадам Пирожок получила своего мужа, а я — свой вечерний кусок пирога.

— И вам не болеть. Интересная передача?

— Как всегда, Роберт. Не лишена своеобразной актуальности, если угодно. Если знать, куда смотреть.

— Например? — спросил я без особого интереса. Пирог занимает меня больше, чем научные рассуждения.

— Например, мужчина, которого вы в очередной раз доставили сюда, подставив плечо. Человек, который нашёл оригинальный, хотя и не слишком здоровый способ избежать выбора, что позволяет ему пребывать в состоянии спутанности, не разрушая суперпозиций.

— Да, некоторую спутанность его состояния я наблюдаю регулярно. Пять стаканов есть пять стаканов.

— Осознание есть акт измерения. Фиксация состояния системы. Когда тебе показали две таблетки, придётся выбрать между красной или синей. Но что делать, если обе — яд?

— Не знаю, — сказал я равнодушно. — Что?

— Можно привести себя в состояние невозможности выбора. Выбор совершает наблюдатель, но если перестать им быть, суперпозиция не нарушится. Надежда не исчезнет.

— Надежда на что?

— На третий вариант.

— Разве он бывает?

— Нет. Но осознание этого тоже коллапс суперпозиции. Надежда — самое спутанное из квантовых состояний…

В этот момент Мадам Пирожок принесла папку с нашей бухгалтерией, я отвлёкся и моментально забыл про собеседника.

***

Светловолосая босая женщина в коротком платье заглядывает в окно бара. Швабра давно ушла, Говночел уже спит, так что смотреть там не на что. Но она смотрит.

— Твои туфли у меня, — прошептал я.

Дёрнулась, как будто собираясь бежать, но осталась на месте.

— Это ты, — сказала она утвердительно.

Вечно меня за кого-то принимают.

— Зайдёшь? Или вынести обувь сюда?

— Я не люблю заходить в дома.

— Это всё-таки бар. И я даю тебе разрешение.

— Я не из тех, кому нужно разрешение, — грустно улыбнулась она, — просто не люблю.

— Стены давят?

— Подвалы тянут. Но к тебе — зайду.

Она с интересом оглядывает бар, а я рассматриваю её в свете ламп. Понимаю покойного Калдыря — есть от чего потерять голову. Короткое платье не скрывает идеальной фигуры и ног, к которым падёт каждый мужчина. Лицо полно удивительного, хотя и слегка трагического, очарования. От волос пахнет свежестью, водой, лесом и ванилью. Прекрасное в своём совершенстве существо.

— Выпьешь что-нибудь?

— Ты серьёзно? — смеётся она восхитительным смехом. В такой смех невозможно не влюбиться, но я постараюсь. — Впрочем, почему бы и нет? Что бы ты предложил?

— Хм… — я задумчиво посмотрел в её большие тёмные глаза, — «Белую ведьму», пожалуй. Сливочный ликёр, белый ром, триплсек, немного льда.

— Звучит отлично.

Я смешал напиток в высоком стакане, поставил перед ней на стойку.

— Пей, я принесу туфли.

Когда вернулся с коробкой, женщина отпила треть.

— Вкусно, — оценила она. — Это они?

— Да, примеряй. Должно подойти, делали по образцу.

— Всё равно не то, — она покрутила туфли в руках, — но он старался, я знаю.

Пришла босиком, ноги совершенно чистые. Изящные, хотя и большие, ступни с аккуратными пальчиками, тонкая лодыжка, идеальная форма голени, а про бёдра лучше даже не думать. Обувь села прекрасно.

— Спасибо. Лучше, чем ничего, — женщина прошлась взад-вперёд, прислушиваясь к ощущениям.

— Не меня надо благодарить. Но он…

— Умер, я знаю.

— Убит.

— Смерть есть смерть, никакой разницы, — женщина говорит совершенно равнодушно.

— Тебя это не волнует?

— А должно? Все умирают.

— Но не ты?

— Не будем об этом. Разговоры о смерти не подходят для приятного вечера в баре, — она снова засмеялась своим поразительным смехом, от которого сладко дрожит внутри. — Расскажи лучше о себе. Я слышала, тебя зовут Роберт. Кто ты, Роберт? Что ты делаешь здесь?

— Я бармен. Наливаю напитки.

— Прекрасное занятие. Налей мне ещё один такой же. «Белая ведьма», надо же! — и снова смеётся.

— А как называешь себя ты?

— Ну, поскольку имя «белая ведьма» уже занято, — она поболтала в стакане напиток, — можешь называть меня просто «хозяйка».

— Не могу, — покачал головой я.

— Почему?

— У меня не бывает хозяев.

— Я не твоя хозяйка, — улыбается она, — а хозяйка места.

— Не похоже, что ты тут главная.

— Ты просто не знаешь, куда смотреть. Но я тебе рада. Ты ведь такой же, как я?

— Нет, другой.

— Другой, но такой же, — кивнула она удовлетворённо. — Это интересно. Почему ты здесь? Именно этой осенью?

— Выполняю свою работу.

— А говоришь, нет хозяев. Но ведь кто-то тебе эту работу дал? Кто-то за неё заплатит?

— Можешь считать меня индивидуальным предпринимателем.

— Я не против, — смеётся она, — предпринимай. Не обижай моих детей, и мы не поссоримся.

— Они сами кого хочешь обидят.

— Такова их природа. Наша природа. Ты ведь такой же, хотя и другой. И мне это нравится. Спасибо за туфли. Буду заходить иногда, ты не против?

— Бар работает до последнего клиента.

***

Проводил до порога, постоял, глядя вслед. Волшебная походка, красивая фигура, великолепные ноги. Совершенство.

Закрыл дверь, погасил свет, поднялся в спальню, привычно сдвинул в шкафу пахнущую табаком и одеколоном чужую одежду, повесил свою куртку и заметил, что из кармана висящей на вешалке кожаной жилетки торчит краешек узкого конверта.

Уважение к чужим секретам не входит в список моих профессиональных компетенций и этических принципов, да и конверт не запечатан. Внутри маленький листок, судя по формату, оторванный от карманного блокнота на пружинке. На нём ручкой написано: «Код от сейфа 1309».

Сдержал порыв отправиться в подвал немедленно — время к двум часам ночи, надо хоть сколько-нибудь поспать. Утром, всё утром.