Пять королевств Ирландии

Любовные терзания Бекфолы

Глава 1

Мы не знаем, откуда пришла в наш мир Бекфола. Не знаем мы и того, куда она направлялась. Мы даже не знаем ее настоящего имени, ибо само имя Бекфола, что означает „Бесприданница” или „Женщина с маленьким приданным”, — лишь прозвище, данное ей в нашем мире. С полной уверенностью можно сказать только то, что она навсегда исчезла из нашего мира — мира, который многие считают единственным. Можно еще добавить, что она ушла в мир, в который за ней не могут последовать даже наши предположения и догадки.

Эта история случилась в те времена, когда Верховным королем Ирландии был Дермод, сын знаменитого Аэда Слане. Хотя у него и не было жены, дом его всегда был полон детей: при дворе верховного короля воспитывалось множество питомцев, принцев из Четырех Королевств, которых отцы посылали к Ард-Ри. Дермод старательно и добросовестно выполнял все обязанности воспитателя. Среди принцев, воспитывавших ся при дворе, был один, которого звали Кримтанн сын Аэда, короля Лейнстера. Верховный король выделял его из остальных воспитанников, которых отечески нежно и по-отцовски строго учил и наставлял. Это было совсем не удивительно, ибо юноша отвечал ему нежной любовью и был добросовестен и прилежен, умен, смышлен, понятлив и в то же время скромен и сдержан, как и подобает настоящему принцу.

Верховный король вместе с Кримтанном частенько уходили из Тары поохотиться, иногда они брали с собой свору гончих, иногда сокола, а иногда уходили только вдвоем, даже слуги не всегда сопровождали их. Во время таких прогулок король делился с любимым воспитанником своими знаниями о тайнах леса, давал советы умудренного опытом воина и вождя, наставлял, как должно нести бремя обязанностей принца, как вести себя при дворе, как мудро руководить людьми, как заботиться о своих людях.

Дермод мак Аэд наслаждался этими походами, и, как только выдавался день, свободный от государственных дел и политики, день, когда не нужно было вершить суд и разбирать тяжбы, он тотчас же посылал за Кримтанном. Мальчик вооружался, надевал свое охотничьи доспехи и встречался с королем в условленном месте, которое оба они хранили в тайне от остальных. И они отправлялись на поиски приключений, шли, куда глядят глаза. Они никогда заранее не знали, куда направятся на этот раз, оставляя выбор пути случаю.

Во время одного из таких походов в поисках приключений они искали брод, чтобы переправиться через разлившуюся реку, и вдруг заметили девушку в колеснице, держащую путь на запад.

— Интересно, что это означает? — задумчиво воскликнул король.

— Почему ты так удивлен, видя девушку в самой обычной колеснице? — спросил короля принц, ибо Кримтанн всегда стремился узнать побольше и не упускал случая поучиться.

— Ну подумай сам, мое сокровище, — ответил Дермод, — мы удивляемся, даже если видим, как женщина самостоятельно гонит коров на пастбище; потому, наверное, нам и кажется, что женщины не могут хорошо управлять колесницей или ездить верхом.

Кримтанн всегда усваивал новое так же быстро, как губка впитывает воду, и так же быстро делал выводы из услышанного.

— Мне кажется, что твое замечание вполне справедливо, — согласился он.

— И потому, — продолжал Дермод, — когда мы видим женщину, так ловко управляющую колесницей, запряженной парой лошадей, мы не можем не удивиться.

Если человеку хорошо объяснить, он обязательно поймет, и Кримтанн, выслушав объяснение короля, удивился так же сильно, как и он сам.

— Воистину, — сказал он, — эта женщина уверенно управляет колесницей, запряженной парой резвых коней.

— Видел ли ты такое когда-нибудь раньше? — спросил его наставник с доброй насмешкой.

— Наверное, видел, но раньше просто не обращал внимания, — ответил юноша.

— Кроме того, — сказал король, — странно видеть женщину так далеко от дома; поневоле начнешь строить догадки. Ведь мы оба заметили, что эта женщина облачена в домашние одежды; дом без женщины, как и женщина без дома, — что-то незавершенное и несовершенное, а в этом случае мы видим только женщину, но другой половины — дома — поблизости незаметно.

— В этом нет никакого сомнения, — ответил принц, сдвинув брови в мучительном раздумье.

— Давай же подойдем к этой женщине и попробуем узнать у нее самой, кто она такая и что здесь делает, — решительно сказал король.

— Так мы и сделаем, — согласился его ученик.

— Королевское величество использует слова „мы и „нас”, когда обращается к королевскому величеству, — сказал Дермод, — но принцы, которые еще не правят землями, говоря о себе или обращаясь друг к другу, должны использовать другую форму речи.

— Я такой невнимательный и глупый, — покорно и застенчиво проговорил Кримтанн в ответ на замечание короля.

Король улыбнулся, наклонился к мальчику и расцеловал его в обе щеки.

— Успокойся, сердце мое, мои дорогой сын, я не браню тебя, но все же постарайся не выглядеть столь рассеянным, погруженным столь глубоко в свои мысли, когда ты что-то обдумываешь. Это одно из умений нужных правителю.

— Я боюсь, что никогда не смогу овладеть этим сложным искусством, — горько посетовал принц.

— Мы все должны владеть этим искусством, — ответил ему Дермод. — Мы можем раздумывать, мы можем задавать вопросы, чтобы дойти до сути, но не забывай, что для того, чтобы думать, вовсе не нужно морщить нос или хмурить брови.

В это время женщина подвела свою колесницу к самому броду, у которого стояли король со своим питомцем, без малейшего промедления повернула коней к отмели и поехала по мелководью в облаке пены и брызг, поднимаемых копытами лошадей и колесами колесницы.

— Разве она не замечательно правит своей упряжкой? — восхищенно вскричал Кримтанн.

— Когда ты станешь старше, — наставительно сказал ему король, — ты станешь восхищаться и любоваться тем, что действительно достойно восхищения; ибо, хотя дева действительно замечательно управляется с упряжкой, она сама гораздо прекраснее, и именно на это ты станешь обращать внимание через несколько лет.

И он с восторгом продолжал:

— Она действительно чудо из чудес, созерцать ее — безмерное удовольствие для моих глаз.

И действительно дева была так прекрасна, что даже трудно себе представить. Она умело переправила свой экипаж через реку, заставила коней втащить колесницу на крутой берег реки. Развевающиеся волосы и раскрытые губы, сила, грация и изящество ее молодого тела проникли в самое сердце короля, и он не мог отвести от нее глаз.

Но сама дева смотрела только на воспитанника короля, и если король не мог отвести от нее глаз, то и она с трудом оторвала взгляд от юного Кримтанна.

— Остановись! — прокричал ей король.

— Кто приказывает мне остановить упряжку? — спросила дева, все же останавливая лошадей. Это вполне в обычае женщин, которые часто протестуют и восстают против приказа в то самое время, когда уже выполняют или выполнили его.

— Я, Дермод, приказываю тебе остановиться!

— В этом мире далеко не один Дермод, — бросила в ответ она.

— Но только один Ард-Ри, — ответил король.

Тогда дева сошла с колесницы и, выражая свое почтение, поклоном приветствовала короля.

— Я хотел бы узнать твое имя, — сказал он.

Но дева нахмурилась и решительно ответила:

— Я не хочу называть его.

— Еще я хотел бы узнать, откуда ты и куда направляешься.

— Я не желаю рассказывать об этом никому в этом мире.

Тогда в разговор вмешался возмущенный Кримтанн.

— О дева, — обратился он к ней, — ты ведь не станешь скрывать все это от самого Ард-Ри.

Но дева смотрела на верховного короля так же величественно, так же по-царски, как взирал на нее верховный король; к тому же облик девы был столь приятен взору короля, что он не стал настаивать.

Король потянул Кримтанна за руку, и они отошли в сторонку, ибо наставник никогда не ленился дать мальчику добрый совет.

— Сердце мое, — сказал он, — мы должны стараться поступать мудро и благоразумно, нужно настаивать только на тех ответах, которые касаются нас лично.

Кримтанн сразу же понял, как справедливо это замечание.

— Потому я и не стал настаивать на том, чтобы дева назвала свое имя, я не был очень настойчив, пытаясь узнать, куда она направляется, да мне это и не так интересно.

— Тебе это не интересно? — удивленно спросил Кримтанн.

— По крайней мере есть более важный вопрос, который я хотел бы выяснить — я хотел бы узнать, замужем она или нет.

— По-моему, это совершенно незначительный и неинтересный вопрос, — запинаясь, произнес питомец.

— Это тот самый вопрос, на который я должен получить ответ, — торжественно вскричал король. — Возможно, мы узнаем, кто она и откуда пришла, но, — продолжил он свою речь, — это может не только открыть нам тайну, но вызвать раздражение и досаду. Кто знает, какие испытания ей привелось пережить.

Он задумался, разглядывая пустынную местность, раскинувшуюся вокруг, и Кримтанн вместе с ним созерцал окружающий пейзаж, размышляя над происшедшим.

— Пусть ее прошлое остается при ней, — заключил король, — но ее будущее будет принадлежать нам; мы потребуем ответы на те вопросы, которые имеют отношение к будущему.

И он возвратился к деве, стоящей в ожидании возле колесницы.

— Я хотел, чтобы ты стала моей женой, — сказал король деве и устремил на нее взгляд одновременно благожелательный, настойчивый и внимательный, так что его предложение не могло показаться ей случайным, и девушка поняла, что ответ ее очень важен для короля. Она смотрела на него, и ее прекрасные глаза наполнились слезами, ибо в это время сама она думала только о прекрасном мальчике, стоящем рядом с королем и внимательно разглядывающем ее.

Но когда Верховный король всей Ирландии предлагает выйти за него замуж, ему не отвечают отказом, ибо такие предложения редко слышит даже самая прекрасная женщина на свете; да и вряд ли можно найти в этом мире женщину, которой не хотелось бы сидеть на троне Тары.

Слезы так и не скатились с ресниц девы; она уже шла рядом с королем, рука в руку, направляясь в Тару, к королевскому дворцу, а позади них, немного грустный и печальный Кримтанн мак Аэд вел на поводу лошадей, впряженных в колесницу.

Глава 2

Они обвенчались в спешке, но таково было желание короля. Так как король больше не спрашивал настоящего имени жены, а она сама его не назвала, то ее стали называть Бекфолой, что означает „Бесприданница”— ведь она не принесла своему мужу никакого приданного.

Прошло некоторое время, король был счастлив, он повеселел и помолодел от нежданной любви. Но про саму Бекфолу того же сказать было нельзя.

Есть люди, счастье которых в честолюбии — стремлении к поставленной цели, желании достигнуть определенного общественного положения. Если бы Бекфола относилась к таким людям, то она была бы довольна, что стала королевой, женой Верховного короля Ирландии. Но Бекфола не отличалась подобными качествами; она лишилась Кримтанна, лишилась надежды на счастье, и ей казалось, что положение королевы не значит ровно ничего.

Кримтанн для нее был подобен свету солнца, блеску луны; он был спелостью фруктов, вкусом меда и букетом вина; когда она переводила взгляд с Кримтанна на короля, она не могла не думать, что совсем не тот, кто достоин королевства, занимает место короля. Она думала, что увенчанный лишь кудрями Кримтанн мак Аэда выглядит более царственно и величественно, чем все коронованные монархи вместе взятые, и как-то раз она сказала об этом Кримтанну.

Когда он впервые услышал эти слова, то так испугался, что решил немедленно бежать из Тары; но услышанные во второй раз они не показались ему столь ужасными.

Прошло не так уж много времени, и Кримтанн мак Аэд условился с Бекфолой вдвоем бежать из Тары — они решили, что это будет первым шагом на пути к их будущей счастливой совместной жизни.

Как-то ранним утром, когда еще спали даже птицы, проснулся король и заметил, что его любимая супруга уже встала. Он приоткрыл один глаз, посмотрел в окно, сквозь которое виднелся серый предрассветный сумрак, и справедливо решил, что это еще не может называться светом.

— Еще не проснулись даже птицы, — проворчал он.

А затем обратился к Бекфоле:

— Зачем ты так рано встала, сердце мое?

— У меня назначена встреча, — ответила она.

— Еще не время для встреч, — спокойно и мирно проговорил король.

— Пусть так, — ответила она, продолжая быстро одеваться.

— А что же у тебя за встреча? — продолжил он расспросы, уже просыпаясь.

— Я заказала одежду и сегодня должна сходить и забрать ее. Восемь шелковых платьев, расшитых золотыми нитями и украшенных золотом, восемь драгоценных брошей кованого золота, и три диадемы из чистого золота…

— В такой ранний час, — терпеливо, но настойчиво возразил король, — лучше быть в постели, чем в пути.

— Пусть будет так, — сказала она.

— И кроме того, — продолжил он убеждать королеву, — путешествие в воскресенье приносит несчастье.

— Пусть судьба принесет нам то, что суждено, будь то счастье или несчастье, — ответила она.

— Кота не удержишь от того, чтобы он полакомился сливками, а женщину невозможно заставить отказаться от ее капризов, это работа не для короля, — неодобрительно сказал монарх.

Ард-Ри смотрел на все спокойно и относился ко всем Божьим творениям с благоразумием и великодушием; но был один поступок, который был ему ненавистен, за который провинившийся получал строгое наказание, кара была одной из самых суровых — это нарушение закона или совершение греха в воскресенье. Остальные шесть дней в неделю могло случаться то, что случалось, король мог заинтересоваться происшествием или пренебречь им, оно интересовало его только постольку, поскольку касалось дел страны или его самого. Но в последний, седьмой день недели не должно было случаться вообще ничего, если только это было во власти Верховного короля. Если бы было возможно, он бы привязал птиц к ветвям деревьев в этот день, запретил облакам собираться на небе, производя там суматоху и переполох. Это было не по силам королю, и, скрепя сердце, он мирился с этим. Но все остальное могло происходить только по мановению его властной руки.

У него вошло в привычку, проснувшись в воскресное утро, забираться на самую вершину холма Тары и смотреть оттуда во все стороны света. Со своего наблюдательного пункта он следил, не резвятся ли сиды в его владениях, ибо он категорически запрещал этим созданиям посещать наш мир в воскресенье, и не было бы большего несчастья для них, чем быть уличенными в нарушении этого запрета.

Мы не знаем, что плохого мог сделать Верховный король Ирландии жителям Волшебной Страны, но во время правления Дермода в воскресные дни жители Ирландии проводили время в молитвах, а сиды не выходили в наш мир из своих холмов.

Дермод был разгневан приготовлениями жены к путешествию, но хотя король и может делать все, что угодно, что может сделать супруг?.. И он поудобнее устроился в постели, намереваясь опять погрузиться в сон.

— Я не собираюсь принимать участие в этом пустом деле, — сказал он сердито.

— Пусть будет так, — сказала Бекфола.

И она вышла из дворца в сопровождении одной служанки. Но когда Бекфола проходила через дверной проем, что-то произошло. Каким именно образом это случилось, сказать трудно, но, перешагнув через порог дворца, она вышла не только из дворца, но и из нашего мира. Она ступила на землю Волшебной Страны, не подозревая об этом.

Бекфола намеревалась пойти в Клуйн да Хиллех, чтобы встретиться там с Кримтанном, но как только она вышла из дворца и ступила в другой мир, она уже не помнила о Кримтанне.

Им со служанкой казалось, что все вокруг точно такое же, как было и раньше, ибо их окружала все та же привычная и знакомая местность. Но место встречи, к которому они направлялись, в этом мире было совершенно другим, хотя они об этом еще не знали.

Бекфола и служанка пошли на юг от Тары, к Дуффри, что в Лейнстере, и через некоторое время попали в совершенно дикую местность, сбившись с пути. Проплутав долго, Бекфола остановилась и сказала:

— Я не знаю, где мы находимся.

И служанка ее тоже не знала этого места.

— Все же, — сказала Бекфола, — если мы будем идти прямо, то непременно куда-нибудь выйдем.

И она направилась дальше, а служанка шла за своей хозяйкой, тихонько плача.

Стали сгущаться сумерки, приближалась ночь; сырой холод, серая темнота и мрачная тишина окутали мир. Женщины шли, исполненные неясной надежды, непонятного ожидания и страха, ибо обе они не представляли, куда идут.

Когда с трудом поднимались они по пустынному склону невысокого холма, дрожащая от страха служанка, напуганная шелестом ветра в траве и тихим шумом, похожим на чьи-то вздохи, долетающие к ним из темноты, случайно оглянулась, и бросила взгляд назад, то тотчас же вскрикнула и вцепилась в руку Бекфолы. Бекфола посмотрела туда, куда указывала дрожащей рукой служанка, и увидела у подножия холма огромную черную тень, которая быстро приближалась к ним.

— Волки! — вскричала служанка.

— Беги вон к тем деревьям, — приказала ей хозяйка. — Мы заберемся на них и спрячемся от волков в ветвях.

И они побежали так быстро, как только могли, к стоявшим невдалеке деревьям. Служанка жалобно плакала и сокрушалась, но все же не отставала от Бекфолы.

— Я не смогу забраться на дерево, — рыдала она. — Меня съедят волки.

И она оказалась права.

Но ее хозяйка успела вскарабкаться на дерево как раз вовремя: она всего лишь на волосок увернулась от защелкнувшихся стальных челюстей волка, и его слюна осталась на ее ноге. Затем, уже сидя одна на дереве, она с ужасом смотрела на собравшуюся под деревом рычащую, повизгивающую и сердито огрызающуюся стаю. Она видела множество блестящих белых клыков в оскаленных челюстях, и множество глаз, похожих на тлеющие угли или мерцающие красные огоньки, которые то гасли, то снова зажигались.

Глава 3

Но через некоторое время взошла луна, и волки оставили Бекфолу в покое. Вожак, прозорливый, хитрый и коварный матерый волк, заявил, что пока они остаются на этом месте, женщина тоже останется на дереве, так что они все равно не смогут ею полакомиться. И волки стали разбегаться с поляны, время от времени оглядываясь на дерево, на котором сидела Бекфола, и в сердцах проклиная ее; постепенно под деревом не осталось никого.

У Бекфолы затекли ноги, так крепко она охватывала ими ствол, стараясь не свалиться с дерева. Все тело ломило от долгого сидения на дереве. Она не могла удобно на нем устроиться, да ведь и не так уж часто можно встретить женщину, которая вообще смогла бы забраться на дерево и просидеть на нем долгое время.

Некоторое время она не решалась отойти от спасительного ствола, опасаясь, что волки ушли недалеко.

— Волки могут вернуться, — думала она, — ведь их вожак такой умный, хитрый и коварный, об этом можно догадаться по тому, что он сказал, и по тому взгляду, который он бросил на меня, когда уходила стая. Мне удалось поймать его взгляд, и я почувствовала, что он предпочел только попробовать меня, чем съесть целиком любую другую женщину.

Она внимательно осмотрелась по сторонам, стараясь понять, нет ли стаи поблизости, не оставили ли они сторожей на тот случай, если она решится слезть с дерева. Долго и пристально разглядывала она тени под дальними деревьями, стараясь заметить, не движутся ли под ними коварные хищники; она прислушивалась к шуму ветра в ветвях, стараясь разобрать, не примешивается ли к этим звукам поскуливание, позевывание или чихание притаившихся зверей.

Но Бекфола не заметила никакого подозрительного движения, не различила в шуме ветра никаких подозрительных звуков; и мало-помалу она успокоилась, и начала думать, что опасности нет, что опасность, которая была, в прошлом, и о ней можно забыть.

Она снова внимательно оглядела местность, словно вырезанную из черного янтаря и оправленную в серебро, которая раскинулась в дремоте у подножия холма, и увидела вдруг слабые отблески костра среди дальних деревьев.

— Там где свет, не может быть опасно, — подумала она и, решившись, наконец, покинуть спасительное дерево, побежала на свет дальнего костра.

Она добежала до небольшой полянки между тремя огромными вековыми дубами и увидела молодого мужчину, жарившего на огне кабана. Она поприветствовала его и села возле огня, но тот, едва взглянув на подошедшую к костру женщину и пробормотав в ответ приветствие, больше на нее не смотрел и не говорил ни слова.

Когда кабан был готов, юноша, не глядя на Бекфолу, молча оделил ее едой и так же молча стал есть сам. Когда они поели, он поднялся на ноги и пошел прочь от костра, огибая широченные стволы вековых деревьев. Она последовала за ним, печально размышляя о том, что раньше не встречала людей, которые обращались бы с ней подобным образом.

— Конечно, — думала она, — юноши и молодые мужчины не станут заговаривать или заигрывать со мной сейчас, ведь я все же жена короля, но я еще не встречала ни одного юноши, который, находясь рядом со мной, не смотрел бы на меня, восхищенно вздыхая и пытаясь поймать мой взгляд.

Но, если юноша и не смотрел на нее, то сама она смотрела на него во все глаза, и то, что она видела, так нравилось ей, что у нее не осталось времени на сожаления. Ибо если Кримтанн был юн и прекрасен, то этот юноша был в десять раз более красив, строен и грациозен. Она благословляла кудри на голове Кримтанна, они были отрадой для ее взгляда, для нее не было ничего более желанного, чем вид этих кудрей, так что она лучше ела и крепче спала, посмотрев на них. Но вид этого юноши лишил ее аппетита, а что до сна, то она боялась даже на секунду закрыть глаза, боялась лишний раз моргнуть. Она боялась даже на секунду лишить себя того сильного и трепетного наслаждения, которое доставляло ей созерцание этого красавца; она просто не могла отвести от него взгляд.

Но вот подошли они к небольшой бухте. Спокойное и ласковое море раскинулось перед ними, и волны мягко накатывали на берег, и тихая поверхность воды была залита серебристым светом луны. Сначала юноша, а затем и Бекфола, шедшая за ним по пятам, поднялись в лодку, и юноша стал грести к видневшемуся среди волн чудесному острову.

Когда лодка пристала к берегу, они направились вглубь острова к огромному, но совершенно пустому замку. Войдя в замок, где не было никого, кроме них, юноша сразу же прилег и заснул, а Бекфола расположилась рядом с ним, и смотрела на него, пока сон не сомкнул ее веки, и она тоже уснула.

Утром она проснулась от громкого крика:

— Выходи, Фланн, выходи, сердце мое!

Юноша вскочил с ложа, облачился в боевые доспехи, опоясался оружием и зашагал к выходу. Там его встретили трое молодых воинов, каждый из которых тоже был в боевом облачении. Они обменялись приветствиями и все вчетвером направились к другой группе из четырех воинов, поджидавших их невдалеке на лужайке перед входом во дворец. Затем обе четверки воинов сошлись и началась битва; бились они со всей подобающей учтивостью, однако и с подобающей суровостью и яростью. Так что битва закончилась только тогда, когда на ногах остался стоять только один человек, а остальные семеро лежали замертво. Победителем оказался прекрасный юноша.

И Бекфола обратилась к нему:

— Ты был прекрасен в этой битве, я не встречала еще столь доблестного и учтивого воина, — сказала она.

— Увы, — ответил он, — если это и была прекрасная и доблестная битва, это все же не назовешь подвигом или даже достойным воина делом, ибо три моих брата мертвы и четверо моих племянников покинули этот мир вместе с ними.

— Боже мой! — воскликнула Бекфола, — для чего же тогда затеяли вы это сражение?

— Мы сражались за власть над этим островом, островом Федаха сына Далла.

И хотя Бекфола была взволнована и напугана этим сражением, оно не отвлекло ее от других мыслей; и потому вскоре она задала вопрос, терзавший ее сердце и занимавший ее мысли гораздо больше, чем предыдущий:

— Почему ты не глядишь на меня и не скажешь мне ни слова?

— Пока я не завоюю звание короля этой земли, победив всех претендентов на престол, я не подходящая пара для супруги верховного короля Ирландии, — ответил он.

Этот ответ словно пролил бальзам на сердечные раны Бекфолы.

— Что же мне делать? — спросила она, не скрывая радости в сияющих глазах.

— Возвращайся домой, — посоветовал юноша. — Я буду сопровождать тебя и твою служанку, ибо она на самом деле не умерла, а когда я завоюю королевский сан, найду тебя в Таре.

— А ты действительно придешь за мной? — настаивала она.

— Я клянусь тебе, — твердо сказал он, — что непременно вернусь за тобой.

С тем и отправились они в обратный путь. Дорога была не близкой, минул целый день, и только к концу ночи они увидели вдали в предрассветной мгле высокие крыши Тары. У ворот дворца юноша покинул их, и, беспрестанно оглядываясь, едва ступая на непослушных ногах, Бекфола перешагнула через порог дворца. Что она скажет Дермоду, как объяснит свое трехдневное отсутствие?

Глава 4

Было так рано, что даже птицы еще не проснулись, и вокруг царила полная тишина. В тусклом предрассветном сумраке предметы казались больше, чем обычно, и все вокруг было окутано холодным серовато-синим мертвенно-бледным полумраком.

Острожно ступая по мрачным коридорам, Бекфола благодарила судьбу за то, что не встретила никого, кроме редких стражей; за то, что хотя бы в этот короткий промежуток времени ей не придется отчитываться ни перед кем; за то, что никто не знал, куда она направляется. Она могла чувствовать себя спокойной. Она была благодарна судьбе за эту короткую отсрочку, которая позволила ей успокоиться и снова почувствовать себя дома. Эта передышка дала ей тот покой, который женщины ощущают лишь среди родных стен, видя вокруг свои владения, ставшие по праву собственности неотъемлемой частью души.

Ни одна женщина на свете, разлученная со своим домом и знакомыми вещами, не может быть полностью спокойной, на сердце у нее уже нет обычной легкости, хотя она может и не подавать признаков волнения. Потому под открытым небом или в доме, в котором она не полноправная хозяйка, женщина не совсем такая, какой она становится в кругу семьи, когда все нужные вещи под рукой, и когда она держит в своих слабых руках бразды правления домашним хозяйством.

Бекфола тихонько толкнула дверь королевской опочивальни и бесшумно вошла. Там она так же тихонько присела в кресло и стала молча смотреть на своего спящего мужа и размышлять о предстоящем разговоре с ним, когда он проснется и когда придется ей объяснить свою отлучку. Она думала о том, что нужно говорить, думала о том, как она ответит на его вопросы и упреки, думала о том, как вести себя, какие чувства высказать: раскаяние или гнев.

— Я сама осыплю его упреками, — решила она. — Я назову его плохим мужем и удивлю с самого начала, так что он и думать забудет о собственной тревоге, негодовании и возмущении.

В этот самый миг король приподнял голову с подушки и доброжелательно посмотрел на жену.

Сердце ее забилось сильней, она уже приготовилась начать свою речь, обрушить на короля потоки негодования раньше, чем тот сумеет задать свой вопрос. Но пока она собиралась, король заговорил первым, и его слова так удивили ее, что все придуманные речи, уже готовые сорваться, застыли у нее на губах. Она лишь молча смотрела на супруга и не могла произнести ни слова, будто потеряв дар речи.

— Ну как, моя дорогая, — сказал король, — ты решилась отказаться от этой своей встречи?

— Я… Я!.. — могла только, запинаясь, произнести Бекфола.

— Этот час и в самом деле совершенно не подходит для встреч и выполнения поручений, — настаивал Дермод. — Даже птицы еще не проснулись, они еще спят в своих гнездах; кроме того, — продолжил он несколько злорадно, — еще так темно, что невозможно разглядеть того, с кем собираешься встречаться, и можешь даже пройти мимо него в темноте.

— Я… — с трудом произнесла Бекфола. — Я… Я!..

— Не должно доброму человеку отправляться в путь в воскресенье, — продолжал настаивать король, — это чревато плохой дорогой и неудачным путешествием. От такого дела нечего ждать добра. Ты вполне сможешь забрать свои платья и диадемы завтра. В такой час мудрый человек оставит встречи и дела на долю летучих мышей, сов и тех тварей с круглыми глазами, что рыщут в поисках добычи и крадутся в темноте, тех, для кого главное нюх, а не зрение. Возвращайся в свою теплую постель, моя сладкая, отложи этот неприятный путь по крайней мере до настоящего утра.

В сердце Бекфолы поднялась такая волна мрачных предчувствий, что она немедленно выполнила приказ мужа. Нона была в замешательстве и смущении. Она не поняла, что произошло, она просто не успела прийти в себя. Она была в таком смятении, что не могла ни думать, ни говорить.

Но, когда она растянулась в теплой и удобной кровати, ей пришла в голову мысль о том, что сейчас Кримтанн, сын Аэда, должно быть, поджидает ее в Клуйн да Хиллех, она подумала об этом еще недавно столь любимом и желанном юноше, как о чем-то удивительно нелепом и далеком. А то, что он ждал ее и сходил с ума от неизвестности, волновало ее не больше, чем кустарник на обочине дороги.

И она спокойно заснула.

Глава 5

Утром, когда все сидели за завтраком, четыре ms священника попросили встречи с королем. Когда их ввели в трапезную залу, Ард-Ри посмотрел на них строго и неодобрительно.

— Что может может быть за дело в воскресный день? — потребовал он ответа.

Один из братьев — с гладко выбритым длинным подбородком, тонкими бровями, глубоко посаженными глазами и суровым, недобрым взглядом — вышел вперед и стал отвечать на вопросы короля. Его нервные, беспокойные пальцы ни на минуту не оставались неподвижными, он то сплетал, то расплетал их, то нервно стискивал пальцы одной руки пальцами другой; казалось, его руки живут собственной непонятной жизнью.

— Конечно же, — сказал он, и пальцы его правой руки зажали и совершенно лишили подвижности пальцы левой, — конечно же, мы согрешили и нарушили закон по приказу.

— Объясни, что ты хочешь сказать.

— Мы были столь поспешно посланы к тебе нашим настоятелем, Моласием из Девениша, что должны были пуститься в путь в воскресенье.

— Моласий — благочестивый и набожный святой отец, — прервал рассказ король, — один из тех, кто не одобрит и не разрешит отправиться в дальний путь в воскресенье.

— Нам было приказано пойти к тебе, — сказал непреклонный церковник, и похоронил пальцы правой руки в кисти левой так сильно и решительно, что, казалось, они уже никогда не увидят света. — На одного из братьев Девениша возложена обязанность, — продолжил он, — выгонять скот на пастбище до утренней зари, и этот брат сегодня утром, возвращаясь с пастбища, увидел восьмерых юных воинов, которые сражались — воскресным утром.

— Утром в воскресенье? — вскричал Дермод. Церковник только кивнул.

— Рассказывай дальше, — гневно потребовал король.

Внезапный страх сжал сердце Бекфолы.

— Не стоит рассказывать столь ужасные истории в воскресенье, — взмолилась она. — Этот рассказ не принесет никому ничего хорошего.

— О нет, он должен быть досказан, моя дорогая, — сказал король.

Тогда церковник, который держал речь, посмотрел прямо на нее. Взгляд его был мрачен и неумолим; казалось, он угрожает королеве. По приглашающему жесту короля он сразу же продолжил свой рассказ.

— Из восьмерых воинов семеро было убито.

— Они уже в аду, — мрачно проговорил король.

— Да, они в аду, — с исступленной радостью подтвердил церковник.

— А тот из них, который не был убит в этой битве?

— Он жив, — отозвался церковник.

— Как и следовало ожидать, — согласился монарх.

— Продолжай свой рассказ.

— Моласий похоронил этих семерых негодяев и снял с их грешных шей и с их непристойных рук, а также с их лишенного благословения злополучного оружия груз золота и серебра, который едва смогли поднять двое здоровых мужчин.

— Груз золота, который едва могут поднять двое! — задумчиво произнес король.

— Именно столько, — сказал тощий церковник. — Не больше, не меньше. И он послал нас к тебе, чтобы узнать, какая часть этого нечестивого сокровища принадлежит братии Девениша, а какая часть должна стать собственностью короля.

Бекфола снова вмешалась в беседу, она заговорила несколько поспешно, торопливо и, быть может, необдуманно:

— Пусть братия Девениша возьмет себе все драгоценности, ибо они были обретены в воскресенье и никому не принесут добра.

Церковник снова взглянул на нее холодным взором, слегка прищурив глаза. Из узких щелочек на нее сурово смотрели серые холодные глаза. Ожидая ответа короля, он не сводил с нее осуждающего взгляда.

Дермод обдумал услышанное, слегка покачал головой, как бы не соглашаясь с доводами, которые показались ему неубедительными, затем кивнул, как бы соглашаясь с разумными помыслами.

— Да будет сделано так, как посоветовала милостивая королева. Пусть искусные мастера изготовят из этого золота и серебра гробницу и выбьют на ней мое имя и сегодняшнюю дату. Это будет данью памяти моей бабке, подарившей жизнь ягненку, лососю, а затем и моему отцу, Ард-Ри. А из той части сокровища, которая останется после сооружения гробницы, пусть будет выкован пастушеский посох для Моласия, благочестивого слуги Божьего.

— Мой рассказ еще не закончен, — проговорил угрюмый церковник с подбородком, более всего напоминающим наконечник копья.

Король задвигался с веселым нетерпением.

— Если ты продолжишь его, — сказал он, — он несомненно через некоторое время все же подойдет к концу. Камень за камнем составляют дом, сердце мое, а слово за словом образуют рассказ.

Церковник охватил себя руками, съежился так, что стал казаться еще более тощим; вид его стал еще более грозным и устрашающим.

Он прошептал:

— Кроме юноши по имени Фланн, который участвовал, но не был убит в этой битве, еще один человек присутствовал при этой дикой воскресной битве, которая приведет всех ее участников в ад, потому что попирает закон.

— Кто этот человек? — спросил непонятно почему встревоженный монарх.

Церковник выставил вперед свой тощий острый подбородок и еще сильнее нахмурился.

— Это была жена короля, — почти прокричал он. — Это была женщина по имени Бекфола. Это была именно эта женщина, — прорычал он и указал на королеву длиннющим тощим негнущимся пальцем.

— Собака! — вскричал король, привставая.

— Если это была женщина… — прокричал церковник.

— Что ты имеешь в виду? — спросил король, вне себя от гнева, но уже охваченный неясным страхом.

— Если она женщина этого мира, она должна быть наказана за подобный проступок, если же она — женщина из мира сидов, она должна быть изгнана, но утром этого святого дня она была в Волшебной Стране, и ее руки обвивали шею Фланна.

Ошеломленный король тяжело опустился на трон, переводя изумленный взор с одного на другого, а затем обратил невидящий, затуманенный страхом взор на Бекфолу.

— Это правда, биение моего сердца? — прошептал он.

— Да, это правда, — ответила Бекфола и вдруг побледнела под взглядом короля.

Он указал ей на дверь.

— Иди на свою встречу, — запинаясь, но все же решительно произнес он. — Иди к своему Фланну.

— Он ждет меня, — проговорила Бекфола со стыдливой гордостью в голосе, — и мысль о том, что он ждет меня, терзает мое сердце.

И она пошла прочь из дворца. Она ушла из Тары, и нигде — ни в Ирландии, ни во всем смертном мире — ее больше никогда не видели, и ничего больше о ней не слышали.