Пятеро на леднике

ЗАКОН СОХРАНЕНИЯ ЭНЕРГИИ Рассказ

Через неделю после экзаменов Сашка Бутыркин, по прозвищу Закон Сохранения Энергии, висел в гамаке собственной конструкции под яблонями и ничего не делал. Вернее, смотрел в небо. Прохваченная солнцем янтарно-зеленая листва яблони плыла мимо знойного снега облаков. Пахло укропом и горячей землей. Изнеможенно квохтали куры. Петух пропел и с клекотом втянул воздух. Из-за угла дома донеслось обиженное попискивание, чавканье, звук пинка и визг.

Мать крикнула:

— Уйди! Я вот тебе!

Сашка догадался: это утята клевали моченый горох, а кривоногий щенок растолкал их и пролез к корыту.

Все это не интересовало Сашку ничуть. Все это было давно устроено, шло своим чередом. Все было мелко и обыденно. Какие-то утята, щенок, жарища! Сашка не двигался и старался ни о чем не думать. Зачем? Он собирался тратить энергию только на великие дела. Кроме того, последние научные открытия подтвердили Сашкину догадку о том, что энергия исчезает, то есть затраченная сила не возвращается к человеку. Об этом Сашка заявил даже на уроке учителю, опровергнув тем самым основной закон физики. Впрочем, началось это у Сашки давно, когда ему было девять лет. Он стоял как-то вечером на берегу озера и глядел на закат. Малиновое солнце садилось прямо на трубу консервного завода. Мать позвала:

— Шурка, иди загони гусей!

Сашка на это ответил:

— Я лучше здесь постою.

И продолжал стоять, потому что уж очень интересно было смотреть, какие чудеса творит солнце на озере. Дальний остров пламенел, и мимо него, плыли красные лодки со знакомыми ребятами. И лодки были как будто не лодки, а индейские пироги, и ребята не ребята, а краснокожие охотники.

И сейчас Сашка не собирался двигаться. Не было цели. Вот месяц назад Сашка прочитал книгу «Десять лет под землей». Книгу написал ученый, который всю жизнь искал в подземельях Пиренейских гор пещеру Лябастид, где на стене нарисован ревущий лев. В книге были синие фотографии. Худой человек в очках плыл в резиновой лодке по подводному озеру. После этого Сашке снились синие сны, чуть не уехал тогда искать пещеру ревущего льва. Но повседневные дела опять повергли Сашку в обычную жизнь. И тут из статьи в районной газете узнал Сашка об учении йогов и понял, что всю жизнь своим путем шел он к этому: к великому покою и созерцанию…

Незаметно Сашка заснул в своем гамаке. Ему ничего не снилось. Даже во сне он экономил энергию. Проснулся Сашка от толчка. Перед ним стоял товарищ, Витька Помидорина, и дергал гамак.

— Не мешай, — сказал Сашка.

— Лежишь, а тут есть колоссальная работа! — закричал Помидорина таким голосом, точно все должны были тотчас браться за эту «колоссальную работу». Но Сашка только пожал плечами.

— Не мешай. Я сейчас вхожу в десятое состояние по системе йогов.

— Какое еще состояние!

— Саванасана.

— Это что?

— Расслабление.

— Да брось ты! — Витька так толкнул товарища, что он вывалился из гамака на траву. Сашка хотел разозлиться, но решил не тратить энергию и снова залез в гамак. Этот Витька Помидорина был странный малый: не играл с ребятами, никогда не смеялся, не улыбался. Его длинная, уныло-сутулая фигура возникала то на толкучке, то в помещении охотничьего общества, то в чайной; он вечно торопился по бесчисленным делам: менять пару кроликов на подсиреневого голубя, продавать безмен, покупать мраморное яйцо, отдавать щенка за полкило утиной дроби и совершать еще множество выгодных операций. Помидориной его прозвали за то, что он успевал со своей матерью каждый год первым в городе вывозить на базар помидоры.

— Слушай, есть работа. Десятка в день, — объявил Витька.

— Вообще-то хорошо, что ты меня разбудил, — заметил Сашка. — Много спать вредно для организма.

— Есть работа — грузить металлолом на станции.

— Индийские йоги накапливают страшную силу при помощи неподвижности, — сообщил Сашка и, подняв ногу, стал пристально, обособленно от окружающего мира, как требует система, смотреть на носок ботинка.

— Слушай, там навалено железа разного ужас сколько! Я видел. Но дело не в этом. Там полно цветного металла. А? Цветной металл! Мы его будем выколачивать, откладывать и продавать! Накопим за день двадцать килограмм, сдадим. А работа — для виду. Там машинами грузят, а нам — только подшвыривай. Там и медь, и олово, и свинец!

— Серебро, золото, — поднимая вторую ногу, снисходительно сказал Сашка. — Не то.

Витька сощурился, придумывая, как уговорить Сашку.

— Слушай, ты хочешь быть сильным? — спросил он загадочно.

— Я скоро буду ужасно сильным. Я каждое утро стою неподвижно и держу руки вытянутыми. Уже месяц.

— А ну, покажи мускулы. Согни руку!

Сашка согнул руку в локте. Витька потрогал, присвистнул.

— Слабо.

— Не ври.

— А я говорю, слабо!

— Да я тебя могу одной ручкой.

— Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала! — Помидорина пренебрежительно толкнул гамак, Сашка снова вывалился на землю.

— Не трожь, букашка!

Они схватились, упали, стали кататься по горячей земле. Битва длилась недолго. Скоро Помидорина прижал «йога» к земле и заявил:

— Ты слаб еще в коленках, чтоб со мной драться. Поэтому ты пойдешь грузить. Понял? А то я тебя не так прищучу!

Тихой тенистой улицей вышли к железной дороге. В лицо пахнуло от путей горячим запахом накатанной стали, мазута и шлака.

— Вон там, смотри! — указал Витька.

На той стороне, за рельсами, казалось, шел бой. Застилая груды металла, плыли белые, синие, рыжие волны дыма… В дыму что-то двигалось, шипело и лязгало. Порой, покрывая все, раздавался грохот.

Товарищи подошли ближе и увидели, что в дыму между грудами металла двигаются люди. Витька с Сашкой вошли в горячий дым, в носу защипало, стеснило дыхание.

Зной струился с неба, и от раскаленного металла, и от земли, да еще трое рабочих в темных очках резали металл кислородными горелками. Слепящая сиренево-оранжевая струя рвалась из-под рук, рассекая стальные балки, корпуса станков, трубы. Сыпались искры, бежали по металлу языки пламени, и едкий душный дым обвевал рабочих, точно волшебников.

Остальные рабочие грузили куски порезанного металла в железные кузова, которые стояли около вагона. Вот стрелка подъемного крана подцепила кузов и взметнула его вверх. Веселый парень в майке выглянул из кабины, следя за плывущим кузовом. Кузов проплыл и замер над вагоном, над фигурой женщины в красном платке, повязанном до бровей. Она махнула тонкой рукой в ржавой рукавице и крикнула машинисту:

— Майна!

Кузов быстро опустился, раздался звонкий грохот.

— Вира!

Пустой кузов взмыл вверх, раскачиваясь, точно пустая консервная банка.

— А вот — смотри! — закричал вдруг Сашка.

Под деревянным навесом, работала удивительная машина. Была она похожа на крокодила. Когда «крокодил» разевал пасть, рабочий клал на зубья конец длинной трубы или балки. Верхняя челюсть, грохоча, опускалась и перекусывала трубу, будто соломину.

Но самыми изумительными были, конечно, груды металла. Никакие изумруды и сапфиры не могли выглядеть так великолепно, как эти сотни разноликих вещей: моторы, тракторные траки, сверкающие подшипники, трубы, мотки проволоки, топоры, замки и почти целые велосипеды…

Сашка и Помидорина прошли сквозь клубы дыма к конторе. В маленькой комнате, наклонившись над столом, стоял человек в шелковой рубашке; листая бумаги, он чесал спину линейкой и диктовал:

— Десять вагонов за первую декаду…

В углу, за столом, склонив голову, писала секретарша.

— Простите. Здравствуйте, — сказал Витька.

Человек в шелковой рубашке поднял лицо (веки у него были красные, белые волосы торчали ежиком) и быстро, уверенно определил.

— По объявлению! На работу.

Мальчишки кивнули.

Человек выпрямился и строго проговорил, стуча линейкой по кипе бумаг:

— Ну вот что! Работать возьму. Поставлю на погрузку! Работа тяжелая. У нас долго не держатся… такие… как вы, удирают. Лодырничать не позволю! Ну? — Он вопросительно смотрел им в лица.

Сашка толкнул Витьку локтем.

— Что ж, начнем сегодня, — поспешно согласился Помидорина. Ему, наверное, не терпелось добраться поскорее до цветного металла.

— Прекрасно. Тогда идите на склад, получите рукавицы. Потом я вас поставлю.

Друзья нашли склад — сарай из новых сосновых досок. Внутри он медово светился от солнца, пахло смолой, как в лесу. Сонный кладовщик выдал им по паре ни разу не надеванных плоских брезентовых рукавиц и проворчал:

— Спецодежды на вас не напасешься… Завтра ведь смоетесь… — Он зевнул: — Труженики!

Друзья вернулись к конторе, и отсюда человек в шелковой рубашке стремительно повел их опять в дым и зной.

Он подвел ребят к длинному парню в неимоверно грязной, когда-то белой фуфайке и в соломенной переломанной шляпе.

— Матушкин, вот тебе ребята! — Он положил руку на плечо Сашке. — Ребята вроде ничего. — Он пошатал Сашку за плечо. — Вроде не хилые. Пусть затаривают короба.

Матушкин сдвинул шляпу на затылок, обнажив на бледном лбу взмокшие волосы, и широко улыбнулся редкозубым ртом.

— Что же, поработайте, если приспичило. В общем, вот какое дело… Видите, какая куча? — Он указал на громадную, раскаленную, дымящуюся груду порезанного металла.

— В короба это дело надо грузить! — вмешался Сашка, произнося с особым удовольствием только что услышанное слово «короба». — Это понятно.

— Ты подожди, — усмехнулся Матушкин. — Ты вот глядишь на этот лом, и вроде все одинаково, да? А тут по сортам, понял? Сталь — в один короб, чугун — в другой, а ты — «понятно»! Тут работа тонкая, сортовая, а то разве бы Матушкин сюда пошел! — хвастливо и весело сказал он и поднял с земли консервную банку. — Вот, к примеру, банка. Атлантическая сельдь в пряном соусе. Хорошо. Сельдь покушали, банку выкинули, и кто ее кинул, тот не знает, что он выбросил нелегированную жесть, малогабаритную, идет третьим разрядом под механический пресс! — Матушкин подбросил банку, поймал ее, элегантно отставил ногу в рваном башмаке. — Государственная цена — две копейки килограммчик, грузится в отдельные вагоны, отправляется на переплавку в Запорожский комбинат.

Матушкин важно протянул банку Сашке.

— Перед тобой промышленный металл высокого качества! Конечно, ты можешь сфантазировать насчет того, кто купил эти консервы, кто кого угощал и в каких водах плавала эта атлантическая глуповатая селедка, пока ее не накрыли. Но это дело темное, а мы занимаемся производством металла. Мы металлурги!

Витька и Сашка стали разбирать груду. Через полчаса от жары и дыма они взмокли.

— Ну и работка, — сказал Витька уныло. — Надо цветной металл искать. Давай приглядывайся.

Но Сашке было интересно. Разбирая груду, он извлек кусок голубого корпуса от какой-то машины. Это была сфера. Сашка стер с нее землю и масло, по эмали поплыли облака, а еще отражалась железная дорога, провода и сам Сашка с круглым лицом. Еще попалась совсем исправная передача от велосипеда. Витька ее припрятал. Он все время откладывал в сторонку то подпилок, то молоток или топор. Вещи цеплялись друг за друга, не желая рассортировываться. Они жили единой жизнью, словно у них был уговор никогда не расставаться. И когда Сашка начал тащить детский велосипед, то за ним, ухватившись за ручку, вытянулся побитый чайник и целый моток медной проволоки. Витька сейчас же припрятал проволоку.

Витька и Сашка работали в бригаде. Матушкин был бригадиром, он работал весело и шутливо. Если, например, брались тащить очень тяжелую вещь и сходилась вся бригада, а поднять тяжесть все же не могли, то Матушкин кричал:

— Раз-два — взяли, пусть лежит!

Еще в бригаде работала маленькая круглолицая женщина с запавшими глазами и с необыкновенно певучим голосом.

Третьим был худой, черный, остролицый мужчина. Он время от времени унылым голосом затягивал одну и ту же песню:

Жгло солнце, плыл дым, рассыпчато, постреливая, шипели огненные струи. Руки, грудь, даже ноги ныли от напряжения. Тяжко было тащить лом к коробу — аж живот подводило. Возле короба тяжесть приходилось поднимать, брать на грудь и переваливать — последнее усилие напрягало мышцы до изнеможения, — затем толчок, грохот. Шагая назад, Сашка чувствовал томительную легкость во всем теле и будто вырастал.

Когда Сашка с превеликим трудом переваливал в короб здоровенный таз, наполненный гайками, подошел Лешка Матушкин, сказал между прочим, усмешливо:

— Малый, ты эдак надорвешься. Ты вот так действуй — смотри! — Он подхватил с земли чугунную решетку, качнул несколько раз и легко швырнул в короб. — Инерция, друг. На силу все не бери, умаешься.

Заметив, что новички устали, Лешка объявил перекур, снял свои вконец истрепанные, истертые рукавицы, аккуратно разложил их на обрезках жести и сел, будто на пружинное кресло.

— Кончай! Хорошего помаленьку! — велел он ребятам.

Витька и Сашка тоже разложили рукавицы на жести и сели. Какое блаженство было сидеть на этих ржавых обрезках! От схлынувшего напряжения руки мелко дрожали.

Лешка сдернул шляпу и хлестнул ею по колену. От его свалявшихся мочалистых волос шел пар. Не вытирая пота, Лешка метнул в рот папиросу, вытянул ногу в растоптанном башмаке, чтобы удобнее достать из кармана брюк спички, подмигнул товарищам:

— Ну как она, работенка?

Подошла женщина, певуче сказала:

— Ух и жара сегодня… Упаришься.

— И в баню ходить не надо, — подхватил Лешка. — Подай сюда веник и хлещись.

Витька отозвал Сашку в сторону, показал собранный цветной металл: алюминиевую коробку, свинец, проволоку.

— Во, насобирал. С килограмм уже, наверное. Чистые денежки. А вообще-то здесь дело дохлое. Надрывайся весь день. — Витька нахмурился, продолжая ворчливо: — Механизации нет ни черта. Здесь бы надо магнитом все это хозяйство подцеплять — и готово.

Сашка не слушал Помидорину. Он раздумывал о том, прибавилось или убавилось у него сейчас энергии. Руку даже поднять было трудно — энергия уходила. А Витька все свое — повел Сашку, показал колесо.

— Видишь, медная втулка. Давай выколачивать.

Витька взял ломик, наставил на втулку, приказал Сашке:

— Давай колоти кувалдой!

Сашка колотил, колотил, в глазах аж радуги заиграли, а втулка и не поддалась даже.

Витька взялся колотить сам, ударил несколько раз, плюнул:

— Ну ее к черту, молодой организм надрывать. Надо драпать отсюда.

Разозленные, усталые, уселись в холодок у стены навеса. За спиной лязгал станок-крокодил.

У Сашки перед глазами от усталости поплыли разноцветные круги. Вдруг жутко захотелось спать. Сашка лег головой на чугунное колесо, вытянул ноги… Глаза слипались, и клубы дыма струились, точно во сне… И вдруг в дыму возникло видение — девушка в светлом платье. Она плыла к Сашке через пелену дыма. Желтые волосы тяжело стекали на плечи. Сашка сел, потряс головой — что за чертовщина! Девушка не исчезла. Она была живая, Сашка узнал ее: утром, в конторе, она писала, наклонив голову. Здесь, среди громады ржавого железа, в грохоте и чаду, она казалась невесомой. Она остановилась посреди площадки. Сразу же к этому месту подъехали два самосвала. Урча, поднялся кузов, и с веселым лязгом, вздымая морковную пыль, посыпался металл к ее ногам. А она что-то отмечала в тетрадке и властно говорила что-то рабочим.

После перерыва Лешка Матушкин сказал:

— А ну, ребятки, покажем работу.

Странное дело, но к концу дня Сашка перестал чувствовать усталость. Тело, разгоряченное и гибкое, стало легким, послушным, и уже было самым естественным делом беспрерывно отрывать от земли горячий металл. А энергия все росла и росла, все прибывала. И поэтому Сашка удивился, когда Лешка Матушкин сказал им с Витькой:

— Топайте домой, труженики.

— Уже все? — спросил Сашка.

— Для вас все. Вам на два часа раньше положено идти домой.

Ребята уже пошли через пути к городу, когда девичий голос окликнул их:

— Подождите, товарищи!

Они оглянулись.

Та самая девушка в светлом платье, с тетрадкой, помахала им рукой.

— Идите сюда!

Они вернулись. Сашка, приближаясь к девушке, оробел и даже не мог смотреть на нее, но все-таки успел заметить, что лицо у нее щедро усыпано веснушками.

— Вот что, — сказала девушка, — я должна записать ваши фамилии.

— Орлов, — назвал себя Витька. — Орлов В. И.

Девушка старательно вывела фамилию ученическими буквами, подняла строгий синий взгляд на Сашку.

— Вы?

— Бутыркин.

— Так.

— Саша.

— Имя меня не интересует, только инициалы, — важно пояснила девушка. — Ну, с этим все. А теперь к вам просьба: останьтесь еще на десять минут помочь толкнуть вагон.

— Какой еще вагон? — недовольно спросил Витька.

— А вот, видите? Надо его отогнать в сторону. — Девушка указала рукой на вагон, вокруг него толпились рабочие. Матушкин помахал оттуда рукой и закричал:

— Эй, давай сюда, подмогните!

— Какой еще вагон? Работа кончилась, — повторил Витька.

— Пойдем поможем, — предложил Сашка. Ему очень хотелось пойти. Девушка повернулась и, прыгая с рельса на рельс, подбежала к вагону тоже.

— Пошли, — снова сказал Сашка.

— Больно нужно!

— А я пойду!

— Ну и дурак!

Витька ушел. Сашка вернулся к вагону. Рядом с Лешкой он налег грудью на буфер вагона. Рядом с ним и сбоку вагон обступили рабочие и кто плечом, кто грудью тоже налегли на вагон. Один рабочий подсунул лом между колесом и рельсом и крикнул:

— А ну, давай!

Все разом нажали. Вагон не шелохнулся.

— А ну, взяли!

Рабочий все бил и бил ломом между колесом и рельсом.

— А ну еще!

Вагон чуть дрогнул. Колесо качнулось.

— Пошел! — крикнул Лешка и уперся плечом, повернул к Сашке веселое мокрое лицо. — Давай, давай, Саша, без тебя не столкнем! — заорал он ликующе. — Жми, дави!

— А ну еще! — выдыхая, ударяя ломом под колесо, звонко крикнул рабочий. — А ну, давай, давай!

Саша напряг все мышцы. Он показался себе вдруг таким сильным, что один может сдвинуть вагон. Но и все остальные люди чувствовали то же самое, потому что они были вместе! И нагруженный через край стотонный вагон вдруг тронулся и тихо покатил по рельсам. Сразу стало легче. Вагон ходко катил, сам по рельсам, тяжело постукивая на стыках, и все уже просто шли рядом, держась за него руками. Матушкин шагал около Сашки, сдвинув переломанную шляпу на затылок, и подмигивал Сашке. Рабочий, который бил ломом, крикнул:

— Хорошо!

Тогда все стали придерживать вагон, а он не останавливался и тащил двадцать человек за собой. Рабочий схватил доску и сунул ее под колесо — хрустнуло, и вагон мягко затормозил.

Матушкин повернулся к Сашке.

— Ну, валяй домой.

Сашка все стоял рядом с Матушкиным, ему почему-то не хотелось уходить, хотелось еще катить вагон вместе со всеми.

Матушкин, размахивая шляпой, пошел продолжать работу, обернулся, помахал рукой.

Сашка перешел пути и вышел на затененную улицу, по которой они пришли утром. Здесь было поразительно тихо после лязга, грохота и шипения там, на площадке. Сашка забыл о городе, о доме, ему все еще виделись груды железа, и дым, и зной. А здесь, истомленные полднем, стояли мирные деревья, и удивительно было видеть зеленые мягкие листья, траву.

На площади у базара Сашка стал пить газировку и, разглядывая голубую тележку со льдом, подумал, что эту тележку, прежде чем грузить в вагон, надо разрезать на четыре части.

Как только Сашка выпил газировку и пошел через площадь к своей улице, он увидел светлое платье, волосы, стекающие на плечи, и узнал ее, девушку, которая работала на площадке. Она шла впереди, Сашка догнал ее и спросил каким-то странным, не своим голосом:

— А вы тоже уже кончили работу?

— Да.

— Интересно.

— Чего же интересного?

— Да так… интересно.

Девушка пожала плечами, посмотрела на него сбоку, не поворачивая головы, потом спросила:

— Какое у вас впечатление от первого дня работы?

— Впечатление очень хорошее, — ответил Сашка, как на экзамене.

— Тяжело было?

— Нет! — храбро соврал Сашка.

Она опять посмотрела на него сбоку, не поворачивая головы, усмехнулась.

— Всем тяжело, а вам нет?

— А мне… нет… то есть не очень.

Они шли по бульвару вдоль ярко освещенной белой кремлевской стены. Стена сверкала, как белое облако, было здесь тепло и сонно. Улица спускалась к озеру. Берег его покрывал зеленоватый прозрачный сумрак. По траве бродили маленькие девочка и мальчик, ловили жуков и прятали их в коробку от зубного порошка. Они стесняясь подошли и поздоровались с Сашкой.

Девушка отдала им сетку с продуктами, которую несла, и объяснила:

— Это мои брат и сестра.

Снизу, как цветок из травы, поднялась еще девочка в синем платье с красными бантами в косах. Подбежала, отдала мальчику что-то из рук в руки. Мальчик сипло сказал, протягивая кузнечика старшей сестре:

— Вот, Наташа, мы каких ловим.

— Сколько вы уже поймали? — спросила Наташа серьезно, так же, как спрашивала у Сашки фамилию.

— Двадцать один жук и пять кузнечиков, — ответил мальчик, умильно глядя на яблоки, которые краснели в сетке.

— Ну ладно, — сказала Наташа, — а теперь идите домой. Я сейчас приду. Нина, поставь воду на плитку. Возьмите по яблоку. Идите.

Брат и сестра взялись за сетку и пошли по тропинке вдоль стены, а когда отошли немного, вдруг побежали. Беленький козленок испугался их, бросился в сторону и скакал до тех пор, пока веревка его не остановила.

Солнце уже ушло за стены. Небо, лиловое у горизонта, выше теплело до бирюзового. Два длинных розово-белых волокнистых облака перечеркивали эту бирюзу.

— Вы почему пошли работать? — спросила Наташа у Сашки.

— Чтобы стать сильным.

— У вас есть родители?

— Мать и отец, не родной только.

— А у меня только отец… он родной, но… выпивает… Я работаю уже полгода, а осенью поступлю в вечернюю школу… А вы долго у нас будете работать? — Она вдруг улыбнулась просто и застенчиво, как не улыбалась ни разу, а потом добавила деловито: — У нас большая текучесть кадров.

— Да, я думаю долго у вас проработать, — решительно ответил Сашка. — Только я тоже думаю все-таки продолжать учиться. Может быть, тоже в вечерней школе. А потом я хочу стать геологом и искать новые пещеры. Надо всю жизнь что-нибудь искать.

— Надо искать обязательно, — подтвердила Наташа.

— Надо.

— Конечно, а то не будет счастья! — сказала Наташа.

Вдруг печально, по-вечернему затрещал кузнечик в холодеющей траве.

— Пойдемте, — сказала Наташа.

Они прошли вдоль берега и остановились у старых ворот, на перекладине их был прибит рыжий жестяной кружок с надписью: «В обществе «Россия» застраховано».

— Здесь я живу, — объяснила Наташа. — До свидания.

— До завтра, — ответил Сашка.

Дома Сашка вдруг почувствовал страшную усталость. За ужином клевал носом и чуть не выронил стакан с молоком. Мать улыбалась и все просила его поесть, а Сашка уже видел и мать и отчима как в тумане, и руки, ставшие вдруг ватными, не слушались его. Блаженно упал Сашка в постель, и сразу навалилось забытье, но вдруг… загремело железо, посыпались искры, и Сашка проснулся… Сон опять сморил его, но и во сне все падало на землю железо, грохотали поезда и белело то близко, то далеко Наташино платье…

Утром Сашка проснулся оттого, что мать трясла его за плечо и говорила с ласковой усмешкой:

— Вставай, Шурик, ну, вставай. Сам просил разбудить утром. Ай не пойдешь? Тогда спи. Спи, коли так.

Сашка с трудом поднялся. Все тело болело, точно вчера Сашку колотили весь день. Шея ныла так, что голову нельзя было повернуть, ноги не сгибались. Сашка понял, что энергия исчезла бесследно и, видимо, навсегда. Он откинулся на спину и закрыл глаза: «Спать, спать».

— Ну, спи тогда, — сказал где-то голос матери. — Спи.

Сашка открыл глаза и сел снова.

— Или пойдешь? — спросила мать, глядя на него с улыбкой. — Да уж спи, и все! — вдруг засмеялась она.

Сашка вспомнил все, что было вчера, — дымный зной, поезд, запах горячих рельсов, бригаду, Наташу — и поднялся с кровати.

После умывания часть энергии вернулась. День начинался хмурый, и на улице свежая сырость словно бы прибавила силы. Сашка зашел за Помидориной. Витька сидел на скамеечке у дома, никуда не торопился, преспокойно привязывая грузик к деревянным чучелам уток. Рядом на скамеечке сидел голубоватый кролик и грыз лист капусты, который торчал у Витьки из кармана.

— Привет. Пошли, Витька, — сказал Сашка. — Чего сидишь?

— Да я вот чучела налаживаю, на охоту едем.

— А на работу?

— Больно нужно организм надрывать. Еду на охоту с одним человеком. Из Ярославля приехал на своей машине. Начальник. По пятерке в день будет платить. Корзину жратвы привез.

— Брось, Помидорина, за выгодой гнаться. Ты и так уж стал мелким буржуа. Пойдем на работу.

— Не-ет, — ответил Витька. — Начхать мне на такой коленкор. Охота одежду рвать.

— Пошли! — вдруг зло сказал Сашка. — Ты же обещал.

— А иди ты! — сказал Витька хмуро и ветел. Кролик прыгнул в сторону, сердито стукнул задними лапами.

— Ну, ладно. Оставайся, наживайся, торгаш несчастный. — Сашка повернулся и быстро зашагал.

Кое-как дошел Сашка до работы. По пути раза два поворачивал обратно, останавливался, но все же пришел. За путями уже плыл дым, и в дыму, казалось, шел бой — так грохотало и лязгало.

Сашка опоздал. Первым его увидел Матушкин, заулыбался во весь рот и закричал радостно:

— Пришел, пришел!

И все обрадовались Сашкиному приходу. Сашка понял, что его ждали. Странно прошел этот день. Усталость накатывала волнами и точно связывала руки и ноги. Тогда все кругом начинало качаться, хотелось свалиться прямо на железо и спать, спать…

И все-таки Сашка поднимался и работал, не отставая от всех.

Он молчал и точно оглох — иногда разговаривали с ним рядом, а он не слышал. Подошел обеденный перерыв, есть не хотелось совсем. Когда все ушли в столовую, Сашка лег под навесом, около станка-крокодила, и заснул как мертвый, коротким сном. Разбудил его Матушкин. Он сел рядом на землю, вытянул ногу в порванных брюках и достал из кармана бутылку лимонада и кулек с рыжими пряниками.

— Проглоти! — сказал он, снял шляпу и хлестнул ею себя по колену.

По утрам Сашке никак не хотелось вставать, все тело ныло с головы до пяток. Но Сашка поднимался и снова шел в тот адский грохот и зной. И удивительное дело: там, среди дыма, под солнцем, сонливость исчезала. Лешка Матушкин все чаще дружески подмигивал ему. Женщина с певучим голосом зашила ему порвавшиеся брюки и по-матерински наставительно наказала:

— Оборвешься здесь, страсть. Надевай чего поплоше сюда.

Возвращаясь с работы, Сашка чувствовал сладкую счастливую усталость. Они шли домой вместе с Наташей…