Пятая руна

Глава 4

Стребовав с брата клятву, я немного успокоилась. Каким бы Дилан ни был увлечённым и азартным, к некоторым вещам он относился весьма серьёзно, и среди этих вещей была вера. Ей доставалась доля его фанатизма, и счастье, что разумная доля. Иначе, пожалуй, с ним было бы невозможно иметь дело.

Меня даже несколько удивляла способность брата совмещать профессию журналиста, увлечение потусторонним и просто загадочным и религиозный энтузиазм. Но сам Дилан никакого противоречия тут не видел, уверенный, что докапываться до правды, чтобы раскрыть её людям — дело самое благое, более того, благочестивое. Преподобный с ним соглашался, так что я со своими размышлениями не встревала.

Правда, порой мне хотелось посмотреть, как Дилан смог бы ужиться с какой-нибудь более… традиционной общиной, где его занятия и поведение натолкнулись бы на всеобщее осуждение. И сейчас, убирая со стола, я в очередной раз представила, что бы он делал без обожаемых им кино, телевизора, газет и рысканья по сети в поисках новостей. Иными словами, сколько выдержал бы, чередуя прополку и полив с молитвами. Сомнительно, чтобы больше пары дней.

— И ты поехала туда, никому ничего не сказав, с посторонними мужчинами?

Я вздохнула, ставя последнюю вымытую кружку в шкафчик. Вот она обратная сторона серьёзного отношения Дилана к вере: такое же серьёзное отношение к обязанностям главы семейства. В частности, к опеке надо мной.

Обычно я позволяла ему за собой присматривать, временами было даже приятно оказаться под защитой брата, но сейчас настроение у меня было совершенно не то. Страх, терзавший меня до момента, когда я увидела Дилана дома, живого и здорового, успел переродиться в раздражение и даже злость на его безответственность и безрассудство.

— К твоему сведению, я уже пятый год чуть не каждый день провожу в подобной компании, — отчеканила я, развернувшись и уперев руки в бока. — Не говоря уже о том, что и работаю много лет совсем не в женском монастыре. И не тебе сейчас ставить меня на место, это не я сорвалась к чёрту на рога с каким-то шарлатаном! Знаешь, я уже начинаю жалеть, что сразу не рассказала обо всём матери. Ты не был бы так самоуверен, объясняясь сейчас с ней, а не со мной.

— Ты отказалась мне помогать, — без тени смущения парировал Дилан. — Я нашёл того, кто согласился.

— Я не отказывалась. Я честно обещала всё тебе рассказать, как только сама что-нибудь точно выясню. А ты нашёл профессионального обманщика и афериста, который сказал тебе то, что ты хотел услышать!

— Почему афериста? Да, парень со странностями, но…

— Он аферист, — отрезала я. — Обычный иллюзионист, выдающий себя за некроманта, потому что некромантам платят больше.

— Да откуда тебе знать?!

— От настоящего некроманта, который, как выяснилось, немало наслышан об этом самом Барри Гулде, также известном как Мрак, — сообщила я язвительно. — Вот ты воспитываешь меня, указываешь, с кем мне стоит и не стоит водить знакомство, потому что отвечаешь за меня, да? Начни по-настоящему отвечать хотя бы за себя, Дилан. И если спрашиваешь моего совета о том, в чём я разбираюсь лучше, будь любезен к нему прислушиваться. Осознай, что ночёвка в полиции, выволочка от начальника и падение посещаемости странички — не худшее, что может с тобой случиться. Задумайся, каково нам с мамой будет тебя потерять!

Выплеснув всё накипевшее, я ощутила себя сдутым воздушным шариком. Только сейчас и поняла, скольких сил, и моральных и физических, стоили мне последние несколько дней. Хотелось плюнуть уже на всё и пойти спать, но разговор необходимо было закончить.

— Ты права, конечно, — сдался Дилан. — Я погорячился, и поспешил. И не подумал как следует. Но и ты меня пойми: я столько лет искал чего-то действительно стоящего, что просто не мог упустить такой шанс.

— Тебе следовало меня слушать, — мрачно повторила я.

— Обещаю, что впредь так и буду делать. Но и ты пообещай рассказать мне всё, что узнаешь про эту историю.

— Расскажу, — с трудом подавив зевок, кивнула я. — Если узнаю что-нибудь.

Вот теперь можно было и спать пойти. Именно так я и поступила, напоследок быстро протерев стол, метко бросив тряпку обратно на край раковины и попутно осмотрев кухню. Всё было в порядке: никаких крошек и грязной посуды, никакая еда не забыта на плите. Можно идти чистить зубы и укладываться в кровать.

— Но ты тоже больше так не делай.

Эта фраза Дилана застала меня на пороге ванной. На миг я застыла, потом сделала глубокий вдох и задержала дыхание. Сейчас стоило промолчать, просто кивнуть и промолчать, как я всегда и поступала. Но раньше это было легко. Раньше я обычно сама признавала, что поступила опрометчиво или вовсе неправильно. И вообще, это были пустяки, недостойные особых переживаний. Раньше.

На этот раз речь шла не о пустяке. И поступок мой был если и не совершенно правильным, то определённо единственно возможным в сложившихся обстоятельствах. Для меня. Может, кто-то другой, кто-то вроде мамы, смог бы сидеть дома у окошка и ждать вестей, но не я.

Потому именно сейчас я острее, чем когда-либо прежде ощутила, как невыносимо тяжело постоянно пытаться усидеть на двух стульях разом. И как меня раздражает, что Дилан меняет своё ко мне отношение сообразно своему личному удобству. Когда ему нужна моя помощь, разговаривает как с равной, но когда надо заткнуть мне рот, немедленно вспоминает, что я просто девчонка под его опекой, существо второго сорта, обязанное быть покорным.

Пожалуй, мне давно следовало сделать окончательный выбор, но объективно я пока не могла себе этого позволить. Отречься от правил, уйти из общины означало разорвать все связи с ней. И со своей семьёй тоже. Остаться одной в целом мире — это не просто страшно, это в моём случае ещё и невозможно.

За последнее столетие женщины в нашей стране добились для себя многих прав и свобод, но до настоящего равноправия было ещё далеко. Получать образование, водить машину, делать карьеру, снимать или покупать жильё — пожалуйста… с согласия опекуна. Отца, брата, мужа, другого родственника или по крайней мере социального работника. Этот последний бастион мужчины сдавать в обозримом будущем не собирались.

То есть, даже пожелай я уйти, Дилан попросту заставит меня вернуться. И избавиться от его опеки будет невероятно сложно. Для этого придётся доказать, что он невменяем или подвергает меня насилию, а этого я сделать не смогу.

Единственным вариантом таким образом остаётся брак, настоящий или фиктивный. Но лично для меня и этот вариант был недоступен, поскольку у меня уже имелся жених. Наш брачный контракт подписали наши отцы, так что вступить в любой другой брак я смогу только если и Дилан, и семья жениха согласятся этот контракт расторгнуть.

Так что по факту вариантов у меня было всего-то два: бежать и прятаться от розысков, живя где придётся и перебиваясь случайными заработками, или сидеть тихо, строить фундамент для будущего и надеяться на какой-нибудь удачный поворот событий. Поэтому на вопрос я ответила в точности так, как ожидал брат:

— Не буду. Только не пугай меня так больше.

Уже лёжа в кровати, я в очередной раз задумалась о том, как бы избавиться от проклятого контракта. С женихом своим я встречалась последний, собственно, и единственный раз лет десять назад. Кажется, та встреча никого из нас не порадовала. Может, есть надежда, что Кевин смотрит на это дело так же, как и я? И если мы оба откажемся, не станут же нас и тогда заставлять?

* * *

Магистра Роадса я встретила у входа в универ. Подозреваю, что не случайно. В том смысле, что он нарочно меня дожидался. Надо сказать, это было весьма любезно с его стороны — не делать из меня объект сплетен из-за подозрительно частых визитов к такому неоднозначно популярному персонажу, как он.

— По вашему радостному лицу могу предположить, что возиться с ритуалом мне не придётся, — усмехнулся он, поднимаясь вслед за мной по ступенькам.

— Не придётся, — согласилась я. — Дилан вчера вернулся домой, с ним всё в порядке, никого и ничего он в Сауте не видел.

— Это хорошо. Для нас всех.

— Да, — кивнула я. — Для нас всех. Спасибо вам за помощь.

— Не торопись с благодарностями, — неожиданно мрачно ответил некромант, любезно открывая передо мной дверь. — Ничего ещё не закончилось.

Несмотря на это пессимистичное напутствие, день мой прошёл вполне хорошо. Я даже умудрилась сказать что-то умное на семинаре и заслужить похвалу преподавателя, а заодно и надежду снова получить у него зачёт автоматом. Вдобавок декан вопреки обыкновению не задержал нас после своей лекции, так что и на работу я приехала точно вовремя.

Вечером я честно выполнила указание некроманта не ходить одной по тёмным переулкам. Хотя надо сказать, и без того после всего увиденного не пошла бы пустыми в этот час дворами. Уж лучше сделать изрядный крюк, зато по многолюдной улице.

За весь день я так и не заметила ничего необычного или пугающего. Дома было привычно тепло и уютно, бубнил телевизор, мама вязала, Дилан как всегда сидел за компьютером, что-то выискивая в сети. Судя по тому, что ежедневник его лежал на столе закрытым, поиски были связаны с основной работой. Это меня окончательно успокоило.

Поужинав, я засела за динамические защитные структуры и закончила заданный расчёт так легко и быстро, что сама себе удивилась. Потом ещё почитала немного про артефактные конструкции к завтрашнему семинару и легла спать с чувством выполненного долга, можно сказать, весьма довольная собой.

Во сне я долго шла по тёмному узкому коридору, иногда запинаясь обо что-то невидимое на полу, но совершенно не чувствовала страха. А потом оказалась в маленькой круглой комнатке, похожей на колодец, между двух огромных зеркал в чёрных деревянных рамах. И в трепещущем, мечущемся свете пары висевших на стенах факелов увидела себя.

Вторая я тоже стояла между зеркал и любовалась бесконечной чередой собственных отражений, накручивая на палец прядь распущенных волос. Её короткая белая рубашка, похожая на больничную, была мокрой почти до талии, словно она недавно заходила в ней в воду, а правая нога от колена была замотана чёрной атласной лентой, завязанной бантом у щиколотки.

Не зная, как ещё привлечь к себе внимание, я кашлянула, потом осторожно постучала по раме одного из зеркал. Это сработало, вторая я перевела взгляд на меня. И что-то быстро и громко заговорила на неизвестном мне языке. Я не понимала ни единого слова, но смысл речи почему-то был мне совершенно ясен. Она целиком состояла из одних только оскорблений меня и всей моей семьи, в особенности отца. Я слушала её сначала искренне недоумевая, как вообще можно говорить подобное, а потом медленно закипая от ярости.

— Замолчи, — потребовала я в конце концов. — Замолчи!

Но вторая я замолкать не желала. С полубезумной улыбкой, уродливо искривившей губы, она продолжала говорить всё громче и язвительней, откровенно издеваясь. Я сжала кулаки в бессильном гневе и вдруг почувствовала в правой руке прохладную ребристую рукоять.

Это был кинжал, тонкий и явно очень острый. На блестящем серебристом лезвии, казалось, переливались, то и дело меняясь местами, незнакомые руны. Они тоже пытались сказать мне что-то, и их я тоже почему-то понимала. Руны требовали крови. Руны предлагали мне выбор.

Как зачарованная глядя на их танец, я провела кончиком указательного пальца левой руки по кромке лезвия. И тут же охнула, отдёрнув руку. Капля крови упала в пыль у моих ног, на мгновение вспыхнула синим огоньком и исчезла, словно никогда и не существовала. Я испуганно взглянула на свой палец и не увидела там ни следа пореза. Только руны заплясали быстрей и яростней. А вторая я всё говорила и говорила, и теперь её речь то и дело прерывалась безумным смехом. Не в силах больше выносить это, подчиняясь зову рун, я шагнула вперёд и с размаху вонзила кинжал в грудь этой второй. Самой себе.

Лёгкие обожгло холодом, а ладони — жаром. Вторая я исчезла, я осталась одна, с окровавленным кинжалом в окровавленных руках, среди бесконечных собственных отражений. И каждое из них теперь смотрело на меня с отвратительной ухмылкой.

Не выдержав этого зрелища, я выронила кинжал и отшвырнула его ногой куда-то в темноту, стараясь не смотреть на собственные руки. Но всё равно чувствовала, как с них капает и капает медленно остывающая кровь. Очень хотелось закричать и убежать из этого кошмарного места, но я не могла издать ни звука. И никак не находила прохода, через который пришла сюда, везде вокруг были сплошные каменные стены.

В отчаянии я зажмурилась и со всей силы ударила кулаком по одному из зеркал. Ожидала боли, но её не было. Зеркало осыпалось с тихим шорохом, словно осколки его были из бумаги. Они закружились по комнате, превращаясь в снежный вихрь, погасили факелы, а потом швырнули меня с бесконечной высоты во что-то мягкое. В ужасе распахнув глаза, я увидела свою комнату и мирно спящую на соседней кровати маму.

Минут пять я пролежала неподвижно, пытаясь хоть немного успокоиться. Потом решилась пошевелиться, осторожно нащупала ночник на тумбочке в изголовье, включила свет и посмотрела на свои руки. Крови на них не было, разумеется, и я медленно выдохнула. Придумала же себе глупый страх. Подумаешь, кошмар приснился. После всего, что я за последние дни пережила и передумала, было бы куда удивительней, если бы этого не случилось.

Немного привстав, я глянула на часы, стоявшие на подоконнике. Было только начало третьего, ещё спать и спать. Поколебавшись немного, я решила не ходить за таблеткой. И так засну, тем более что ужас уже начал сменяться слабостью. Обернувшись, я погасила ночник и почувствовала укол боли. Снова включила свет и едва сумела сдержать крик ужаса: на подушечке указательного пальца краснела тонкая полоса пореза.

Не выключая больше ночник, я свернулась в клубок, целиком укрывшись одеялом. Страх вернулся, став даже сильнее, полностью парализовав меня. Пытаясь успокоиться, я принялась вспоминать всё, что делала перед сном. Может быть, я порезалась, пока делала бутерброды, просто сама не заметила? Порезы нередко начинают болеть не сразу. Да, наверняка именно так всё и было, никакого другого объяснения существовать не могло.

Не сказать, чтобы эта мысль особенно меня успокоила, но первый сумасшедший приступ паники миновал. Действительно, чего распсиховалась? Сны на самом деле лишь творческая переработка мозгом реального опыта. Исключение составляют разве что маги-прогнозисты, они иногда могут правда увидеть будущее. Но лично у меня соответствующие способности были на нуле, так что это однозначно не тот случай. Вот и не нужно выдумывать лишних страхов, реальных с головой хватает.

Сама не заметила, как заснула за этими размышлениями, да так крепко, что будильник не услышала, растолкал меня разбуженный им Дилан. Еле разлепив глаза, я сонно поблагодарила брата и поползла в ванную, приводить себя в порядок и заодно пытаться окончательно проснуться.

Не сказать, чтобы задуманное удалось, но это было, пожалуй, и к лучшему. В таком отварном состоянии нервничать просто не получалось. Действуя на полном автопилоте, я приехала в университет, пару раз едва не заснув в автобусе. А потом долго стояла перед расписанием, пытаясь вникнуть в смысл пришпиленного к нему объявления.

Минуты через три он всё-таки достиг моего сознания. Оказывается, обе лекции профессора Лирса на сегодня были отменены из-за болезни преподавателя. Вместо них поставили «Конструкции статических сетей» магистра Сафрома. Новость эта чуть не заставила меня застонать: под монотонный бубнёж магистра я точно сегодня усну. Ну неужели нельзя было что угодно другое воткнуть?

Делать, однако, было нечего, не идти же в самом деле в деканат со столь нелепыми претензиями. Придётся перетерпеть как-нибудь. А может быть даже забраться на заднюю парту, за спины раздолбаев-мажоров, и поспать там перед работой. Всё равно магистр не обратит внимания.

Именно так я и поступила. Проспала не всё, конечно, только вторую половину первой пары. Потом мне уже полегчало достаточно, чтобы не засыпать даже под занудное бормотание Сафрома. Правда, пытаться это самое бормотание конспектировать я так и не рискнула, лучше уж потом учебник почитать. Тем более магистр обычно его нам и пересказывал, причём весьма близко к тексту. Вместо этого я достала книгу, которую дал мне магистр Кремер, и наконец-то в неё заглянула.

Названия у книги не было. То есть, оно было, конечно, но с обложки давно и безнадёжно стёрлось, а титульный лист отсутствовал вместе с первыми страницами авторского предисловия. Видимо, выпали от старости. Впрочем, едва ли там содержалось хоть что-то ценное. Интересное начиналось дальше.

Книга была целиком посвящена рунике. Начиналась она с перечня рун с названиями и способами их применения, потом описывалась методика создания рунескриптов и рунных колец. В целом мне, раньше почти не имевшей с руникой дела, почти всё оказалось ново и интересно, но даже при моём уровне познаний в данной области было вполне очевидно, что информацию автор подменил пустым словоблудием, лишь бы заполнить страницы.

Например, не меньше сотни страниц было посвящено пассивным рунескриптам. Той самой ерунде, привлекающей удачу, деньги, здоровье и тому подобное, которой увлекались главным образом далёкие от реальной магии скучающие домохозяйки. Не то чтобы такие рунескрипты не работали вовсе, работали, но… не сказать, чтобы очень эффективно. Могли спасти от простуды или увеличить количество попадающейся под ноги мелочи, но совершенно не помогали, скажем, от пневмонии. А уж про повышение зарплаты или выигрыш в лотерею с их помощью и мечтать не стоило.

Так вот, эта самая ерунда была описана в книге в мельчайших деталях. Зато все сведения о рунескриптах активных уместились на какие-то семь с половиной страниц, причём способ их создания был подан так витиевато, что выудить из этой словесной лужицы какое-то практическое руководство к действию не представлялось возможным.

С рунными кольцами дела обстояли не лучше. На полусотне страниц столь же длинно и нарочито непонятно излагалась методика их формирования, а потом разбиралась пара примеров. Один из них был кольцом для медитаций, без того известным каждому первокурснику, а второй — обычным стихийным концентрационным, для облегчения зарядки накопителей.

Словом, для создания у человека совершенно несведущего каких-то базовых представлений о рунах и о том, для чего они нужны, книга вполне годилась. Но ответа на вопрос, с которым я пришла к магистру Кремеру, она не содержала. Как и вообще чего-нибудь, что могло бы мне сейчас пригодиться.

На этом моём печальном выводе лекция как раз завершилась, и я стала торопливо собираться. Опаздывать на работу по пятницам всегда было очень плохой идеей — к вечеру в магазине будет полно народа, и если не успеть до этого наплыва подготовить все витрины, нагоняя от начальства и лишения части премии не избежать. А только этого мне сейчас и не хватало, когда на носу зима, и надо покупать новые ботинки.

С этой ободряющей мыслью я сбежала по лестнице в гардероб, забрала куртку, торопливо оделась и выскочила на крыльцо, посматривая на часы. Вроде как до нужного автобуса оставалось ещё минут десять, можно было даже до остановки не бежать, а спокойно и чинно прогуляться. Именно так я и планировала поступить прямо перед тем, как услышала за спиной голос некроманта.

— Оливия, — позвал он меня, — есть у вас минута?

Я остановилась, кивнула и на всякий случай огляделась. Кажется, никого из записных сплетников поблизости не наблюдалось, только несколько парней с четвёртого курса курили у дальней скамейки.

— Возьмите.

Я покорно взяла протянутый мне браслет и повертела его в руках. На полоске толстой тёмно-коричневой кожи, скорее всего отрезанной от брючного ремня, были выжжены руны. Какой-то рунескрипт, если точнее. Очевидно, пассивный — петли для высвобождения магии я не заметила.

— Что это?

— Оберег, — коротко пояснил магистр. — Ментальный.

У меня промелькнула мысль спросить про сон, но некромант уже развернулся и даже открыл дверь, а я вспомнила, что спешу на автобус. Потому решила, что этот едва ли в самом деле имевший какой-то смысл случай лучше обсудить в другой раз, когда у нас обоих будет больше свободного времени. Но браслет на всякий случай надела.

Суета на работе окончательно вымела из моей головы остатки мрачных мыслей и страхов, не до них было. Слишком уж много всяческих акций подготовило наше любимое руководство на последние относительно тёплые осенние дни, мы с ног сбились, меняя ценники и развешивая соответствующие таблички.

Домой я притащилась почти что ночью, буквально с языком на плече. Еле заставила себя доесть остатки макарон с овощами, наспех убрала посуду и поплелась принимать душ, оставив полученный от некроманта браслет на кухонном столе. Точнее сказать, забыв: сняла я его, чтобы не мешал мыть тарелки.

Расслабляться под душем я особо не стала, опасаясь там же и уснуть, быстро ополоснулась, вытерлась и как раз натягивала пижаму, когда услышала с кухни вскрик Дилана, а потом поток его же брани.

Поспешно натянув штаны, я выскочила из ванной, забыв про тапки, и увидела брата посреди кухни. Он так и продолжал шипеть ругательства, уже значительно тише, но не менее зло, тряся при этом правой кистью, словно только что обжёгся. Браслет валялся на полу у его ног.

— Что случилось?! — выпалила я испуганно.

— Что это за ерунда, Лив?! — рыкнул в ответ Дилан. — Эта проклятая штуковина меня обожгла! Я ведь говорил тебе не сметь таскать домой свою магическую гадость!

Я растерялась и перепугалась. Пару секунд простояла как вкопанная, потом метнулась к брату, схватила его за руку и взглянула на пальцы. Никаких следов ожога на них не было, вообще, даже лёгкого покраснения.

— Всё ещё больно? — спросила я виновато.

— Уже нет, — буркнул Дил. — Только выбрось сейчас же эту дрянь.

— Прости, она не моя, — пробормотала я, приседая и поднимая браслет. — Я её сейчас уберу, а потом верну хозяину.

— Когда? — зло и резко спросил брат, отходя к окну.

— Завтра, — быстро пообещала я, пряча браслет в карман и выпрямляясь.

Всю сонливость с меня как ветром сдуло, а страх наоборот вернулся в двойном, если не в тройном размере. Рунескрипт точно не был активным, а значит, никак не мог сделать ничего подобного. Мне он никакой боли не причинял, ни разу за всё время, что я проходила с ним на руке. Рада и Джек рассматривали его и трогали, Марла даже примерила, и с ними тоже совершенно ничего не случилось. Почему же тогда так отреагировал Дилан?

Уйдя в нашу с мамой комнату, я села на кровать и покрутила браслет в руках. Нет, определённо он был всё тот же: кожаная безделушка, расписанная рунами. Интересно, могло это быть статическое электричество? Да, скорее всего им-то братца и ударило, а остальное довершили подозрительность и некоторый страх. Дилан недолюбливал магию, причём весьма своеобразно. Теоретически интересовался, но терпеть не мог встречаться с ней на практике.

Дилан вернулся в гостиную и снова уселся за компьютер. Я быстро спрятала браслет под подушку, посидела ещё немного, а потом потянулась за сумкой. Книгу магистру Кремеру я в спешке так и не вернула, а при всех её недостатках описания рун в ней всё-таки имелись.

Всего рун на браслете было восемь. Шесть из них я в книге нашла, и ничего особенного они не значили — защита, сопротивление, разум, барьер, спокойствие и сила. И верно, было очень похоже на ментальный оберег, как и сказал магистр. Ещё две руны остались мне неизвестными, хотя одна упорно казалась знакомой. В её поисках я пересмотрела список в книге трижды, но безуспешно. Наверное, видела где-то в другом месте, но никак не получалось вспомнить, где. Возможно, в какой-нибудь книге по истории магии или на артефакте.

Убрав книгу назад в сумку и нырнув под одеяло, я немного поразмыслила и всё-таки надела браслет обратно на руку. Просто на всякий случай. Что бы там ни говорил Дилан, с ним мне было спокойнее. Но всё равно стоило толком расспросить некроманта и об обереге, и о странном сне. Правда, с этим придётся потерпеть до понедельника.

— Тебе завтра на работу с утра? — спросила мама, входя в комнату и прикрывая за собой дверь.

— Да, — вздохнула я, устраиваясь поудобнее. — Толкни меня, когда уходить будешь, хоть позавтракаю как следует.

— Хорошо.

Мама улеглась, выключила свой ночник и отвернулась к стене. Я закрыла глаза и честно попыталась уснуть. Не получилось. Перед глазами крутилась и крутилась та самая подозрительно знакомая руна, хоть вставай и начинай перебирать все книги.

Этого делать я не стала, конечно, не хотелось мешать маме спать. К тому же, та самая книга вполне могла оказаться библиотечной. Уж лучше отложить всё до понедельника. И самой в книгах покопаться, и магистра Роадса расспросить. Должен же он знать, что за руны на этом обереге, особенно если сам его и сделал. Что, между прочим, вполне возможно.

Задумавшись об этом, я провела пальцем по жёсткой коже. Порез тут же отозвался болью, и я наконец-то вспомнила. Эту руну, похожую на пронзённую тремя стрелами змею, я видела во сне на лезвии кинжала, в самом центре.

Первым моим побуждением стало сорвать браслет и выбросить его куда угодно подальше, в окно например. Но паника быстро прошла, едва я сообразила, что рунескрипт это прежде всего сочетание рун. И если шесть из них связаны с защитой, седьмая может, к примеру, обозначать то, от чего именно защищает оберег. А это как раз означало, что снимать его мне не следует ни в коем случае.

Натянув одеяло до носа, я более серьёзно задумалась, подождёт ли вопрос до понедельника. Жаль не догадалась попросить у некроманта номер телефона, потому что совершенно не представляла, как иначе разыскать его в выходные. Зато я точно знала, что профессор Лирс по субботам допоздна сидит в университете с аспирантами. Значит, можно будет завтра попробовать успеть поговорить с ним. Если профессор не ответит на мои вопросы сам, он вернее всего знает, как связаться с магистром.

* * *

На моё счастье, машина с товаром не просто не опоздала, как обычно, а приехала даже пораньше, так что к пяти часам мы управились с приёмкой и выставили всё, что нужно было, на витрины. Особой работы до завтрашнего вечера не осталось, и я спросила Марлу, могу ли уйти пораньше. Начальница в ответ только рукой махнула: я всё равно не принимала участия в их субботних посиделках за рюмкой чая, так что никакой надобности во мне она на сегодня больше не видела.

С автобусом мне тоже повезло, так что в половине шестого я уже проскользнула через турникет в университете и направилась к аспирантскому расписанию, чтобы выяснить, в какой аудитории искать профессора.

Мне повезло снова, без четверти шесть у него как раз заканчивалась последняя пара, так что я вполне успевала добежать до третьего корпуса и перехватить его на выходе. Именно так я и поступила.

Ждать пришлось недолго, всего через пять минут я услышала, как профессор прощается с группой, напоминая, что в следующую субботу после занятий будет ещё и консультация. Я успела мельком порадоваться, что это будет через неделю, а не сегодня, но тут же сообразила, что разговор наш в любом случае свободно уместится в перерыв.

— Оливия? Что-то случилось?

В голосе профессора, появившегося на пороге аудитории, явственно прозвучали озабоченность и даже испуг. Я тут же энергично мотнула головой и изобразила на лице нечто вроде беззаботной улыбки. Вряд ли это мне удалось, возможно, и пытаться не стоило, так что я поспешила объяснить своё появление:

— Просто хотела кое о чём спросить. Об одной руне.

— С браслета? — чуть усмехнулся профессор, подходя ко мне и пропуская аспирантов на свободу. — Не уверен, что смогу с этим помочь, я сам знаю только шесть.

— А вам такой же достался? — немного осмелев, спросила я.

— Да, — кивнул профессор. — Идёмте, поговорим в моём кабинете.

На физиономиях парочки девиц, вроде бы занятых неподалёку беседой между собой, отразилось разочарование. А любопытства на них стало только больше. Всё-таки быть мне объектом университетских сплетен.

С этой довольно печальной мыслью я поплелась вслед за профессором. Одно радовало в этой ситуации: ни одна сплетня о романе Лирса не просуществовала ещё больше двух недель. И моя не просуществует, а две недели можно и потерпеть.

В кабинете профессор жестом предложил мне стул, а сам сел за стол и вытащил из ящика толстую книгу. Полистал её немного, потом вытащил из неё же приспособленный, видимо, в качестве закладки лист бумаги и вручил мне.

— О какой руне вы хотели спросить?

Я уверенно ткнула пальцем в ту самую змею на стрелах. Профессор в ответ только руками развёл. Потом ещё раз пробежал пальцем и взглядом по нескольким страницам и печально покачал головой.

— Это самый полный справочник по рунике, — сказал он, закрывая книгу и убирая её обратно в ящик стола. — Из разрешённых, разумеется. И здесь этой руны нет. А почему вас заинтересовала именно она?

Возможно, мне стоило сейчас ответить на вопрос. Но для этого пришлось бы пересказать профессору свой сон, а к такому я не была готова. Поэтому решила попытаться начать издалека, то есть выяснить, имеет ли сон какое-то значение. И если окажется, что нет, лучше соврать про какую-нибудь давно виденную книгу.

— Скажите, профессор, — пробормотала я, уткнувшись взглядом в пол. — А могут ли раны, полученные во сне, появиться в реальности?

— Вообще-то нет, — быстро ответил Лирс, явно озадаченный такой резкой сменой темы. — А к чему такой вопрос?

— Мне кажется, я раньше уже где-то видела эту руну, — быстро проговорила я, поднимаясь и делая шаг к дверям. — Просто хотела спросить, может, вы знаете, что она означает. Или можете спросить у магистра Роадса. Спасибо, что ответили, мне…

— Оливия, постойте.

Я застыла посреди кабинета, как вкопанная. Никак не ожидала, что профессор не просто попросит меня остаться, а ещё и догонит, и поймает за руку для верности. Сама, конечно, виновата — заявилась без договорённости, озадачила странными вопросами, а на закуску сбежать попыталась. Любой бы тут вскочил.

— Насчёт снов, — торопливо заговорил профессор, не выпуская мою руку, — не всё так уж просто. Есть такие проклятия, которые могут, например, во сне остановить сердце. Но не перерезать горло, совершенно точно нет. Понимаете разницу? Если вы во сне упадёте, у вас не появится синяков. Ну, если конечно с кровати не свалитесь.

— Значит, порез тоже не может появиться? — уточнила я.

— Нет, не может.

Я осторожно высвободила руку, села обратно на стул и опять опустила глаза. Получается, я действительно порезалась, пока делала бутерброды, и сама не заметила. А потом попусту нагнала на себя страху. И сейчас мне стоит извиниться за свои сумбурные вопросы и распрощаться.

— К чему все эти вопросы, Оливия? — поторопил мои объяснения профессор, опускаясь передо мной на корточки.

Надо было просто извиниться. Но тут я кое-что поняла. Профессор только что сказал, что в самом полном справочнике по рунике из разрешённых этой руны нет. Выходит, я нигде не могла её увидеть, ни в какой книге. За подобными вещами следили крайне строго. И тем не менее, она мне приснилась. Как такое вообще возможно?

— Я видела эту руну во сне, — выпалила я, зажмурившись.

— Во сне? — удивлённо переспросил профессор.

— Да. Позапрошлой ночью мне приснился сон. Там был кинжал с рунами на лезвии. Одна из них была эта самая, — пояснила я, сообразила, что вышло как-то путано, и спешно добавила: — Только сон этот был ночью, а браслет магистр Роадс мне на следующее утро дал. То есть, уже после того сна.

Объяснение прозвучало глупо и жалко. Впервые в жизни мне настолько сложно оказалось изложить свои мысли. Впрочем, мне всегда было тяжело разговаривать с незнакомыми людьми. Отвечать на семинаре — это пожалуйста, без проблем, а вот так, с глазу на глаз…

— Этим кинжалом вы во сне и порезались?

Этот вопрос профессора настолько удивил меня, что я кивнула, даже не успев обдумать, стоило ли это делать. А потом ещё и показала порезанный палец. И только после этого поспешно добавила:

— Но я вечером готовила, наверное тогда и порезалась, просто сразу не заметила.

Вместо ответа профессор выпрямился, вытащил телефон, набрал кому-то, но почти сразу же нажал отбой и ругнулся. Потом сунул телефон обратно в карман и прошёлся по кабинету, скрестив руки на груди.

— Магистр Роадс, очевидно, работает, — сообщил он. — И телефон отключил. Я уже оставил ему парочку сообщений, но пока ответа не дождался. Вся эта история с демонологом, снами и рунами — не моя тема, так что вам лучше всё рассказать магистру, когда он вернётся.

— Расскажу в понедельник, — кивнула я.

— Не уверен, что стоит так с этим затягивать, — покачал головой профессор. — Но возможно придётся. У вас есть его номер телефона, кстати?

— Нет, конечно, — вздохнула я.

— Ну да, — согласился профессор. — Записывайте.

Я покорно вытащила телефон, набрала под диктовку номер и тут же на него позвонила. Просто на всякий случай, а ещё — в надежде на чудо. Чуда не случилось, аппарат абонента оказался выключен. Механический голос в трубке заставил меня вздрогнуть от воспоминаний о пережитом страхе за Дилана.

— И мой запишите, — добавил профессор. — На всякий случай. В отличие от магистра я не имею привычки отключать телефон, так что можете звонить в любое время.

Спорить я не стала, хотя звонить профессору не собиралась ни при каких обстоятельствах. Теперь, когда переживания из-за брата не затмевали во мне все остальные эмоции, его внимание опять начало меня смущать. Так уж сложилось, что из всех преподавателей именно с ним у меня были самые непростые отношения. Хотя сам профессор об этом даже и не догадывался.

Уже попрощавшись и дойдя до дверей, я вспомнила ещё кое-что. Поколебалась секунду на пороге, обдумывая, насколько уместен будет подобный вопрос в нынешних обстоятельствах, но всё же решилась. Глупее выглядеть всё равно не получится.

— Профессор, — спросила я, — когда вы упомянули, что собирались взять меня к себе в дипломники, это было серьёзно?

— Разумеется. До сих пор собираюсь. Если согласитесь, конечно.

— Конечно, — пискнула я и убежала, чувствуя, что сохранять самообладание больше не могу.

Скатившись по лестнице чуть ли не кубарем, я выбежала на крыльцо и быстрым шагом направилась к остановке, нервно крутя браслет на запястье. За что, ну вот за что мне на голову свалился весь этот кошмар? И почему мне сейчас кажется, что демонолог не самая страшная его часть?

Я хорошо помнила наше с профессором знакомство. Правда, это было не совсем знакомство. Или, если уж совсем точно, всё-таки знакомство, но сугубо заочное. Началось оно вскоре после того как я, перейдя в старшую школу, заполучила-таки список вопросов с экзаменов в медицинский. Изучение его повергло меня в глубочайшее уныние: по биологии я не знала половины, а по химии и вовсе практически ничего. С мечтой о врачебной карьере пришлось распрощаться.

Профессии библиотекаря и учителя не привлекали меня совершенно. Исключительными способностями к математике, такими, чтобы меня, девушку, взяли на какую-то техническую специальность, я тоже не обладала. Так что оставалось или вслед за братом пойти в журналисты, или попытать удачу в магии. Или ограничиться средним образованием, но этот вариант я решила оставить на крайний случай.

После долгой беседы с преподобным я осознала, что в журналистике порядочной девушке не место. Придётся болтаться неизвестно где, встречаться непонятно с кем… и какую бы жизнь я в действительности не вела, осуждения всей общины не избежать. Да и Дилан никогда бы на такое не согласился.

Пользу и даже необходимость магии преподобный признавал. Вообще к тому моменту я уже окончательно уяснила для себя, что больше всего его печалит не то, какую именно профессию я для себя наметила, а само моё желание получать высшее образование вместо того, чтобы поскорее выйти замуж и посвятить себя семье. Но прямо преподобный ничего такого не высказал, так что я решила намёк проигнорировать. Папа хотел, чтобы я училась, я сама хотела учиться, и вот это было для меня важнее всего.

Заручившись таким манером хоть и не совсем благословением, но по крайней мере разрешением преподобного, я засела за учебники по магии. Выучить и освоить в этой области мне требовалось не так много, как в химии с биологией, так что шансы поступить выглядели вполне реальными. И вот в один прекрасный день я раздобыла в городской библиотеке отличную книгу.

Посвящена она была базовым магическим расчётам, написана просто замечательно, так, что даже я, в силу то ли лени, то ли недообразованности нашего школьного учителя никогда с этой темой не встречавшаяся, с лёгкостью во всём разбиралась. За долгие часы чтения и конспектирования в моей голове как-то сложился вполне чёткий образ автора: этакого благообразного старичка, седого, пухленького, в круглых очках на кончике носа и с доброй полуулыбкой на губах. Тогда ещё я ещё и понятия не имела, кто такой Даниэль Р. Лирс, так что могла фантазировать в полное собственное удовольствие.

Но на самом деле история началась даже не с этого, а с того, как я годом раньше вообще решила, что хочу учиться. Тогда после школы я помогала в небольшом магазинчике неподалёку от дома, где продавали овощи, хлеб и всякие бытовые мелочи вроде чистящих средств и лампочек. Короче, всё то, что люди могут захотеть купить по дороге домой. И ещё там рядом с кассой была стойка с газетами и журналами.

Я всегда немного задерживалась после закрытия, потому что Линда, кассир, боялась одна дожидаться хозяина, приходившего за выручкой. Однажды он уж очень основательно припозднился, а Линда как раз в тот вечер собиралась на какую-то вечеринку. В конце концов к нам заглянула её потерявшая терпение подруга с платьем и косметикой — забежать переодеться домой Линда уже не успевала — и обе они ушли в подсобку, наряжаться. А я осталась ждать хозяина у кассы в одиночестве.

Никогда раньше я не разглядывала яркие обложки журналов на той стойке. С детства меня учили, что не только распространять, но даже и слушать или читать сплетни — дело постыдное. Но заняться было совсем уж нечем, потому я чисто машинально принялась изучать фотографии, снабжённые громкими заголовками. И одна из них всё-таки привлекла моё внимание.

Никогда ещё Аланис Хади не казалась мне такой красивой. Нет, на заполонивших весь город рекламных плакатах прославившего её фильма она тоже была хороша. Даже в пыльной военной форме, растрёпанная и без всякой косметики. Но в великолепном вечернем платье, с роскошной короной сияющих чёрных волос она казалась ангелом, по какой-то случайности спустившимся на часок к нам, на грешную землю. Я смотрела на её безупречную точёную руку, на бриллиант, сияющий в обрамлении платинового кружева завораживающей красоты, на мужчину рядом с ней, ангела ей под стать, и впервые осознавала собственное убожество.

Аланис Хади была принцессой и собиралась замуж за принца. А я смотрела на эту сказку со стороны: нескладная девчонка с растрёпанными, абы как вьющимися рыжеватыми волосами и вечно грязными из-за копания в овощах ногтями, в унылом длинном сером платье, похожем на мешок, и изрядно растянутой зелёной кофте, свисающей из-под красного форменного жилета.

Я смотрела на неё на фото и на себя в стекле холодильника с газировками и думала. Нет, не о том, что хочу оказаться на её месте, что толку в пустых фантазиях? Да и не хотелось мне славы и роскоши, если совсем честно. К ним я была вполне равнодушна, к тому же понимала, что слишком уж часто они не приносят счастья. Нет, впервые в жизни я думала о том, что папа был прав: я заслуживаю чего-то более интересного и значительного, чем жизнь на ферме в глуши, состоящая из вечной возни с детьми, по дому и в огороде.

Раньше я слушала в основном маму, потому смотрела на всё её глазами. И даже представить себе не могла, что можно мечтать о чём-то кроме свадьбы и семьи, собственного дома и, конечно же, детей. Детей я обожала, могла возиться с ними часами, когда представлялась такая возможность. Но это случалось нечасто, так что я очень хотела поскорее обзавестись собственными.

Само собой, тогда я радовалась, что у меня уже есть жених, и чуть ли не дни считала до окончания школы, после которого можно будет сыграть свадьбу. Мама поддерживала этот мой настрой, а папа печально качал головой. И каждый раз когда не слышала мама, пытался объяснить мне, что не стоит слишком спешить с созданием семьи. Что сперва нужно выучиться. Что я очень умная и способная, и могу добиться в этой жизни большего.

Потом отца не стало. Он был полицейским, и его застрелил один из грабителей, на которых они с напарником случайно наткнулись во время патрулирования. Шальная пуля, жуткая и нелепая случайность. После этого маме, да и мне тоже, пришлось искать работу, и я более серьёзно задумалась о важности образования, о которой твердил отец.

Если бы мама не вышла замуж сразу после школы, а получила сперва какую-нибудь профессию, ей куда легче было бы выжить одной с детьми. Но тогда эта мысль не задержалась в моей голове надолго, не до того было. А вот эта фотография почему-то заставила к ней вернуться и обдумать всё заново.

Да, семья моего жениха была достаточно обеспеченной и очень уважаемой. Да, сам Кевин — простой и честный парень, который никогда не бросит меня на произвол судьбы. Да, у меня всегда будут дом и кусок хлеба. Но в сущности, домом и куском хлеба я и сама смогу себя обеспечить, если пойду учиться, как советовал папа. А сам по себе Кевин… да, он простой. Слишком простой. Угрюмый, неразговорчивый, грубоватый и, как мне показалось из нашей короткой беседы, какой-то глуповатый. На все мои вопросы он отвечал односложно, а чаще просто ограничивался молчаливым кивком или пожатием плечами.

Мама сказала, что парень просто смущён, но самой мне так не показалось. Как бы он себя ни вёл, в его глазах не было ничего и близко похожего на смущение. Только очевидное недоумение по поводу того, что со мной зачем-то нужно, оказывается, разговаривать. И кое-что ещё. Так же, как он на меня, люди в магазине смотрели на лотерейные билеты, в которых не оказалось выигрыша — бесполезное приобретение, не оправдавшее надежд.

Тогда я предпочла об этом не задумываться. Точнее, в очередной раз послушать маму, которая сказала, что мы оба просто ещё дети, а через четыре года будем смотреть друг на друга совершенно иначе.

Но вот спустя год с того дня я стояла перед стойкой с журналами, смотрела на фотографию и больше не могла безусловно верить тем маминым словам. Свадьба с Кевином окончательно утратила для меня всякое очарование. Поэтому вернувшись в тот вечер домой я отыскала наш брачный контракт и с радостью удостоверилась, что речь в нём шла об окончании мной не именно школы, а просто образования. И твёрдо решила, что если сумею куда-нибудь поступить, обязательно буду учиться дальше.

Это моё желание сбылось, я относительно легко поступила на факультет защитной магии Форинского Магического Университета. И в первый же день, на так называемой установочной лекции, где декан рассказывал нам о местных правилах и порядках, а заодно представлял преподавателей, я увидела его. Принца с той самой памятной мне фотографии.

Мои смущение и потрясение, скажем так, в глаза никому не бросились. Почти все девчонки в аудитории сразу же прилипли взглядами к этому мужчине, со скучающим видом стоявшему у самых дверей. Но самый большой шок был у меня ещё впереди.

Быстро пробежавшись по университетским правилам, декан перешёл к знакомству студентов с их будущими наставниками. И когда прозвучало хорошо известное мне имя магистра — тогда он был ещё просто магистром — Даниэля Лирса, я увидела, как именно этот самый принц сделал шаг вперёд и кивнул. После чего так же молча покинул аудиторию.

До конца дня я пыталась хоть как-то уместить в своей голове тот факт, что милому старичку в круглых очках оказалось, наверное, слегка за тридцать. И не было у него вообще никаких очков. А жаль, кстати, я предпочла бы никогда не видеть этих пронзительно зелёных, чуть раскосых и капельку распутных глаз так открыто и отчётливо. И не могла поверить, что эти слегка надменные, красиво очерченные губы могут говорить о магической науке так интересно и понятно, как говорили когда-то со мной страницы той книги.

Во всём этом не было вроде ничего особенного, просто сошлись на одном человеке две мои совершенно разные, никак не связанные между собой фантазии. И всё же каждая встреча с ним в университетских коридорах заставляла меня чувствовать невыносимую неловкость. Правда, за три года я худо-бедно успела к ней притерпеться, так что первую лекцию профессора на четвёртом курсе смогла слушать почти спокойно.

После той самой лекции мне окончательно полегчало. Я осознала, что вовсе не существую для этого человека иначе, чем в виде строчки в журнале посещаемости и проверочных работ, которые следовало оценить. То есть, профессор мог, вероятно, сказать что-нибудь о прилежании и успеваемости студентки Оливии Беринг, но определённо не узнал бы её в лицо.

Так было во всяком случае до одной памятной мне лабораторной работы. Там я из чистого озорства — уж не помню, что вдруг на меня нашло — немного изменила постановку задачи, добавив к контуру небольшой… бонус. И на следующий день получила своё теоретическое обоснование с оценкой «хорошо» и замечанием, что в таком виде контур не будет достаточно стабилен.

Согласиться с этим я не могла никак, потому что была совершенно уверена в правильности своих расчётов. И хотя никогда раньше не позволяла себе спорить с преподавателями, на этот раз почему-то не выдержала, подошла к профессору после лекции и сказала, что не согласна с оценкой. Сказала, внутренне дрожа, как овечий хвост, не зная, куда деть глаза и руки, и отчего-то надеясь, что меня не станут даже слушать, так что уже через пару секунд можно будет извиниться и сбежать.

Профессор ещё раз пробежался взглядом по моим записям, пожал плечами, протянул мне кусок мела и, широким жестом указывая на доску, предложил обосновать своё утверждение.

Не знаю, как так вышло, но в тот момент весь безумный вихрь раздиравших меня изнутри эмоций переродился в какое-то шальное вдохновение. Подойдя к доске, я начала заново писать на ней свои расчёты, останавливаясь и комментируя наиболее существенные моменты. Несколько раз профессор уточнял, на чём я основывалась, однажды мы даже поспорили, и я, сама не веря, что делаю это, решительно настояла на своей правоте, заставив его кивнуть, приглашая меня продолжить.

Дописав последнюю строчку, я размашисто подвела под выкладками традиционную косую черту, отвернулась к окну и скрестила руки на груди, ожидая вердикта. С минуту было тихо, профессор молча изучал расчёт. Потом я услышала, как он что-то быстро пишет, видимо, на моей работе. А потом он поднялся, подошёл так близко, что волосы мои тронуло его дыхание, и сказал одно короткое слово:

— Блестяще.

После чего развернулся и ушёл. Я так и стояла, ничего перед собой не видя, не решаясь даже дышать, пока его шаги не стихли в коридоре. Только тогда смогла обернуться и взглянуть на свою работу, лежащую на преподавательском столе. Оценка в ней была исправлена на отличную, с тем же коротким комментарием, который был высказан мне вслух.

Весь остаток того дня на работе я провела, пытаясь разобраться в себе. В том, почему не могу относиться к этому человеку так же спокойно и ровно, как к остальным. Почему именно ему мне так хотелось показать, что у меня есть собственные мысли, верные и заслуживающие внимания, что я не просто строчка в журнале и исписанный выкладками листок. Ведь обычно я предпочитала всё это от окружающих скрывать.

На следующую лекцию я шла, чуть ли не дрожа от необъяснимой паники, но профессор вёл себя совершенно как обычно, и это меня успокоило. Потом я даже решила, что он вообще забыл о том споре. Это предположение выглядело вполне логичным: возразить преподавателю было событием для меня, но другие студенты делали такое куда чаще и свободнее, даже если были неправы и сами это понимали.

Но вот сейчас я начала думать, что ошиблась, и ничего профессор не забыл. Потому что даже представить себе не могла, где и как ещё могла впечатлить его настолько, чтобы получить предложение о дипломном руководстве.