Спал Кан недолго. С первыми проблесками зари он поднялся и стал собираться в путь. Утро выдалось прохладным. Кан осторожно укрыл спящую Юну пледом из шерсти. Он старался не шуметь, хотел уйти тихо, не доставляя хлопот Лютерии и остальным, но, когда пришло время будить Юну, из своего жилища показалась маленькая женщина. Она сонливо потянулась, бросила короткий взгляд на небо, словно сверяясь с часами, и засеменила к страннику.
— Уже собрался, — говорила Лютерия в полный голос, но так, чтобы не потревожить спящих соплеменников. — Идем, я покормлю тебя завтраком.
Кан хотел отказаться, но тут ощутил тепло маленькой ладошки. Это проснулась Юна. Она потирала глаза кулачком, держа Кана за руку. Сейчас она выглядела такой маленькой и беззащитной, что странник не решился оставить ее одну.
Лютерия быстро разожгла небольшую печь у своего дома, достала вчерашнее мясо в глиняном горшочке и разогрела на плите. Она усадила Юну и Кана на приземистую скамейку, подала им только что вскипевший чай с ягодами, лепешку и тарелки. Спустя минуту на них поблескивало мясное варево, источая в свежем воздухе чудесные ароматы.
Ели молча. Юна с каждой ложкой просыпалась все сильней. На щеках появился румянец, а в глазах знакомый проницательный блеск. Словно там, за этими озерами, пробуждалась новая галактика, поблескивая мириадами звезд.
— Я должен идти, — тихо произнес Кан, закончив с завтраком.
— Я знаю, — просто ответила Лютерия.
— Спасибо тебе за все. Я никогда не забуду Бутылочное Горлышко и всех вас.
Лютерия благодарно кивнула, чуть сощурившись. Она подошла и раскинула руки для объятий. Кану пришлось встать на одно колено, чтобы обнять женщину. От нее пахло землей и костром. Странник глубже вдохнул этот запах, задержал на мгновение, чтобы запомнить, и отпустил Лютерию. Ее глаза увлажнились и заблестели.
— Постой, я сейчас, — она исчезла за плотной, заскорузлой занавеской, отсекающей жилище от улицы.
— Юна, — Кан повернулся к девочке. Он не знал, что хочет сказать, и надо ли вообще что-то говорить. Ему просто хотелось, чтобы его голова на секунду раскрылась, и Юна сама увидела все, что невозможно выразить словами. — Юна…
— Береги себя, странник, — заботливо и совсем по-взрослому произнесла девочка, а затем подошла и обняла Кана, прижавшись ухом к солнечному сплетению. — Береги себя.
Кан кивнул, поглаживая девочку по спине и безволосой голове.
— Вот, держи!
Из хижины показалась Лютерия. В руках она несла узелок с овощами. Положив его на повозку, она достала из кармана платья объемистый и дивно пахнущий мешочек — сушеные ягоды.
— Ты чудесная женщина, Лютерия, — Кан понимал, что сопротивляться бесполезно. Поэтому он принял дары и бережно уложил их к остальной провизии.
А потом он ушел.
Никогда в жизни ему не было так тяжело уходить от оседлых. Кан шел не оборачиваясь, а маленькая женщина и безволосая девочка так и стояли, глядя ему вслед, пока повозка странника не исчезла в утреннем тумане.
Кан шел не торопясь, размышляя над тем, что он увидел и узнал в Бутылочном Горлышке. Ему понравилась размеренная, сплоченная жизнь общины. Ему понравилась Лютерия и остальные жители. Он хотел бы остаться там дольше, но законы странников оказались сильнее. Они гнали его вперед, заставляли идти без остановки и никогда не возвращаться назад.
При мысли, что Кан больше не увидит Юну, у него внутри что-то треснуло — будто сухая ветвь, на которую подвесили слишком тяжелый груз. Этот звук долго звенел в голове. В какой-то момент Кан осознал, что стоит на месте, прислушивается к нему, пытается разобраться в новом чувстве.
Все это время он не вспоминал о своей ноше, разве что, когда останавливался на привал.
Странник шел уже три дня, но развилок и перекрестков еще не было. Лабиринт стал извилистым, но стены оставались ровными и высокими. Сверху свисали корни деревьев, а по ним, цепляясь тонкими жгутиками, поднималась трава. Странник шел три дня, и все это время его не покидало ощущение, что за ним кто-то следует. Прошлым вечером, когда Кан остановился на ночлег, он даже услышал отдаленный шум, усиленный лабиринтом. Может это обиженный Сербик послал за ним людей, чтобы наказали за то, что странник незаметно ушел из Семи Дорог? Или мыслелов решил поразвлечься, наслав на него видения?
Ни то, ни другое. Перед отходом ко сну Кан ощутил ее запах — это была девушка. Он почувствовал, как пахнет ее кожа — всего лишь слабый, едва различимый аромат, принесенный тихим вечерним ветерком, — и внутри, там, где недавно треснула веточка, что-то ожило.
Наутро Кан услышал скрип колес. Это была странница, и она приближалась.
Кан не трогался с места, пока из-за поворота не показалась девушка. Сначала он увидел два больших изумрудных глаза — настолько красивых и завораживающих, что перестал дышать на несколько секунд, — а затем заметил за ее спиной маленькую двухколесную повозку. Ее ноша скорее напоминала ношу ребенка, хотя на вид девушке было лет двадцать или чуть меньше.
Двигалась она неуверенно, смотрела на Кана несмело, опасливо, словно только недавно познала предательство и не желала заново пробовать это блюдо. Кану даже показалось, что осторожный взгляд как-то связан с тем, что он — мужчина.
Девушка остановилась в пяти шагах от него. Кан встал, поднял руку в приветствии.
— Рад встрече. Давно ты вышла из Бутылочного Горлышка?
Странница посмотрела за спину Кана, потом окинула взглядом верхний край лабиринта, и только после этого взглянула ему в лицо.
— Три дня назад, — ее голос звучал звонко, но была в нем едва уловимая мягкость. Глаза испытующе буравили опаленное солнцем лицо Кана, точно пытались понять, стоит ли доверять этому человеку. — Пришла туда после обеда, передохнула и вышла двумя часами позже.
— Как тебя зовут?
— Тиа, — после паузы ответила девушка. — А тебя?
— Кан.
— Сильный… — пробормотала Тиа. — Хорошее имя.
— Я собирался завтракать. Присоединишься?
Тиа кивнула, подошла к еще дымившемуся костровищу, достала из повозки низенькую скамеечку на одного человека, села. Кан секунду удивленно смотрел на девушку — Неужели она идет без провизии? — понял, что она выглядит голодной, и протянул лепешку, что испек вчера на камнях. Тиа недоверчиво глянула на него, бросила еще один тревожный взгляд наверх, взяла лепешку и вонзила в нее свои зубы. Кан разлил душистый чай, достал овощи, подаренные Лютерией, разложил все это между собой и девушкой.
Ела Тиа с аппетитом. Кан же не мог отделаться от мысли, что не хочет того, что должно последовать дальше. Он смотрел на нее, и впервые за долгое время по-настоящему сомневался. Законы странников непреложны. Если в лабиринте встретились двое — мужчина и женщина — они должны быть вместе каждую ночь, пока не дойдут до развилки или пока женщина не понесет от мужчины. Но Кан не представлял, как сможет оставить ее со своим плодом, уйти, доверив судьбе решать их будущее. Он и раньше встречал странниц, но все они были достаточно взрослыми, чтобы позаботиться о себе и потомстве. Но Тиа…
Кан смотрел, как она ест, не обращая на него внимания. Время от времени он бросал взгляд на ее повозку. Ноша была совсем крохотной для взрослой девушки. Вряд ли она сумеет выжить с таким хилым багажом, не говоря уже о ребенке. Но…
Законы стражников непреложны.
Тиа точно прочитала эту мысль в его взгляде, потому что щеки ее вспыхнули, а глаза уставились в глиняную кружку с чаем.
Покончив с завтраком, девушка повеселела.
— Спасибо, — несмело сказала она. — Я не успела пополнить запасы в Семи Дорогах.
А что же Бутылочное горлышко? Лютерия не могла отпустить тебя с пустыми руками.
— Я сделаю это в пути, — твердо добавила Тиа. — А потом верну все, что съела сейчас.
— Только если тебе самой так хочется, — Кан принялся убирать еду в повозку.
Тиа не ответила. Она смотрела на странника так, будто увидела в нем нечто особенное, чего не заметила с первого взгляда. Кан не видел ее лица, а потому не догадывался, что только что Тиа приняла решение во что бы то ни стало идти с ним до конца.