Путь из ада

Глава 1

Первая небольшая порция неприятностей настигла их сразу же, как только они покинули борт звездолета на поле космодрома планеты Димос, — своего рода предзнаменование грядущих нелегких времен.

Стэффер Дэйвис спускался по ступеням трапа, покрытым гофрированной резиной, бок о бок со своим роботом-охранником Протеем. После утомительного перелета из центральных миров Альянса он был так взвинчен, что даже тихое побулькиванье пластиплазмы внутри сферического корпуса робота, увенчанного сверху конусом наподобие кепки, действовало ему на нервы чуть ли не до тошноты. Протей же находился в полном неведении о чувстве раздражения, охватившем его хозяина; каждая унция его бытия, каждая капля квазиплоти, циркулирующей по внутренним протокам, заменяющим кровеносную систему, была сконцентрирована на поддержании максимальной эффективности слежения за окружающим, чтобы не упустить ни малейшего признака проявления враждебности иных форм жизни, прежде чем те смогут причинить ущерб человеку, находящемуся под его опекой. Пока робот скользил по воздуху на гравитационных пластинах, напоминающих тарелки, его крошечные сенсорные датчики поблескивали в ярком солнце — некоторые из них и сами светились откуда-то изнутри Протея: янтарные, темно-красные и мягкие пульсирующие голубые огоньки. Два же его главных элемента визуального восприятия окружающего, прикрытые белыми экранами, похожими на катаракты, по зоркости ни в чем не уступали самой лучшей паре глаз, и даже во многом превосходили их.

Когда они находились уже на полпути к минибусу, который должен был доставить их в главное здание космодрома, с восточной стороны неба по воздуху бесшумно скользнула вниз летучая паукомышь; ее покрытые пухом кожистые крылья были широко раскинуты, когтистые лапы вытянулись, чтобы одним рывком содрать скальп с головы человека...

В банке данных с индексом этой планеты в памяти Протея содержалась информация о том, что летучая паукомышь — наиболее злобный маленький хищник, известный тем, что, даже не будучи особенно голодным, способен наброситься на трехрогого быка, оставив после себя пожирателям падали почти нетронутую тушу огромного животного. Размах ее кожистых крыльев не превышал восемнадцати дюймов, а вес — двух фунтов; единственно примечательными чертами — исключая, конечно, маниакальную решимость и полное отсутствие страха — были зубы и длинные ломкие когти, которые маленькая тварь постоянно оттачивала на осыпающихся известняковых склонах холмов своей родной планеты. Эти когти могли выпустить кишки человеку в считанные мгновения.

Протей отреагировал без какого-либо промедления: козырек, прикрывающий ствол его главного орудия, словно растворился, когда робот развернулся в сторону цели. Из дула вылетело щупальце пласти-плазмы, обвилось вокруг туловища паукомыши и так сдавило его, что превратило хищника в бесформенную полужидкую массу. Протей отшвырнул то, что осталось от животного, на бетон, где останки какое-то время еще содрогались, пока наконец не затихли и жизнь не покинула их окончательно.

Позже Дэйвис уже не мог вспомнить: услышал ли он шелест крыльев второй зверюги или же интуитивно понял, что в последнем вздохе убитой твари содержался призыв о помощи, но как бы то ни было у него возникло ощущение угрозы... Он отскочил, рухнул на колени и откатился в сторону, прикрыв руками голову, чтобы защититься от нападения второй летучей паукомыши. Всегда нелишне помнить, что боги, создавшие другие миры, ничем не отличались от нашего Бога, сотворившего Землю, а значит, везде в силе одно из основных правил — всякой твари по паре...

К счастью, Протей, видимо, также помнил об этом.

Самец убитой самки паукомыши камнем рухнул вниз и пополз по жесткому бетону космодрома. Он направлялся к Дэйвису, топорща крылья, скрежеща когтями по бетонному покрытию, с глазами, красными от бешенства. Зверь был уже в шести футах от человека, когда Протею удалось сцапать его и задушить. Робот бросил труп второго животного рядом с останками первого.

Они забрались в транспорт.

Возле здания космодрома минибус вынужден был сделать короткую остановку перед небольшой кучкой людей, над головами которых красовался транспарант с надписью: “Добро пожаловать, Стэффер Дэйвис!” Он вздохнул, взглянул на Протея и пожелал, чтобы робот мог также думать, слушать и разговаривать, а не только защищать своего хозяина. Ему так хотелось высказаться начистоту перед Протеем — эти фанаты исторических романов вызывали у него лишь одно чувство: бежать куда глаза глядят!

Они выходили последними, робот скользил по воздуху чуть впереди; его микроминиатюрных мозгов хватало только на то, чтобы отличить зло от добра и уничтожить первое. “Если бы мир глазам людей, — подумал Дэйвис, — представлялся только в черно-белом свете, то некоторые вещи воспринимались бы намного легче”. Те насекомые, которых усердно уничтожал робот, самому Дэйвису казались вполне безобидными, и он решил, что, возможно, не лучшим образом упорядочил данные по флоре и фауне Димоса в банке памяти машины. В запоминающих ячейках Протея хранились сотни единиц стертых и вновь перезаписанных данных — все это нуждалось в более совершенных методах сортировки, чистки и давно требовало наведения порядка. Обо всем этом следовало позаботиться сразу по возвращении в основные миры, сейчас же Дэйвису оставалось при первой представившейся возможности переориентировать отношение своего механического соотечественника к этой планете и питать надежду, что этого окажется достаточно.

— Мистер Дэйвис! — воскликнула рыжая, с вьющимися волосами женщина, первой выбравшаяся из толпы “книжных червей”. Она протянула ему руку в белой перчатке.

Писателя тревожила мысль: как долго придется выдерживать воздаваемую ему дань уважения? Проклятие, он ведь чертовски устал!

— Как трогательно! — тем не менее умудрился произнести он с улыбкой, подумав при этом о том, что хорошо еще, что никто из них, по-видимому, не расслышал скрежет его зубов.

Протей тем временем пришел к выводу, что живой жук, которого женщина в белых перчатках использовала в качестве броши, представляет для его хозяина опасность. Он стремительно выпалил псевдощупальцем и размазал насекомое прямо на розовом отвороте блузки поклонницы.

— Мой робот еще не совсем точно настроен на Димос, — поспешил объяснить Дэйвис, еле сдерживаясь от смеха при виде сочного пятна.

Дама попыталась смахнуть раздавленное насекомое со своего костюма и добилась только того, что измазала еще и перчатку.

— Совсем безвредный жук, — уныло заявила она. — Здесь, на Димосе, не осталось почти ничего, что могло бы по-настоящему представлять опасность. Димос можно смело поставить на второе место после Рая, мистер Дэйвис!

Но разве не Ад находится на втором месте после Рая? Да, возможно, здесь и был подлинный Рай до прихода Альянса, заковавшего зеленые равнины в бетон, чтобы обеспечить посадку своих гигантских кораблей. И это было бы еще не так плохо, если бы был разрушен один только ландшафт, но они также заодно уничтожили и обитателей Димоса. Совсем маленькая популяция крылатых людей, однако Альянс готов скорее истребить, чем пойти на уступки. К тому же димосиане оказались настолько дерзкими, что осмелились оказать сопротивление Альянсу, замыслившему аннексию их родной планеты! Поэтому их всех и истребили! Навечно... Вот девиз любого тоталитарного правительства: “Никогда не оглядываться, только вперед!” И конечно же эти крылатые люди были иного происхождения, “инородцами”, а это слово по требованию правительства Альянса трактовалось только в одном понятии — “почти животные”. А посему забудьте, что демосиане были разумными существами с культурой и традициями, уходящими в глубь веков! Для Альянса все это без разницы! Глубинка, питающая своими корнями администрацию и правительство, сосредоточившихся на древней планете Земля, считала все иные формы жизни низшей ступенью развития по сравнению с человечеством. Следовательно, если инородец ниже человека, то он и не заслуживает человеческого обращения. Логика мегаманьяков, но именно такие типы и пришли к власти! Коалиция Превосходства Человека — самая крупная партия — давно уже заправляла Альянсом, а они признавали только язык оружия. Неужели эта ограниченная, самодовольная женщина не понимает, что его следующий исторический роман будет именно об истреблении, "которое имело здесь место, истреблении ста семидесяти миллионов крылатых мужчин и женщин, перебитых в процессе колонизации Димоса Альянсом, с такими отягчающими преступления деталями, как использование в целях стерилизации территории горчичного газа и прочих средств массового уничтожения, которые черными буквами начертали на лбу человечества страшное слово: “ГЕНОЦИД”? Вот это Рай...

Дама прервала размышления Дэйвиса, потребовав, чтобы он подарил свою новую книгу их клубу, перед тем как покинуть Димос. Затем он подписал несколько — слава Богу, немного — своих книжек, которые они принесли с собой под дружный аккомпанемент благодарностей и славословий в свой адрес...

— Сейчас здесь необходимость в них почти отпала, — наставительно произнес полномочный представитель Альянса, указывая на парящего поблизости Протея, когда Дэйвис неловко расположился в кресле напротив массивного металлического стола.

— Он убил летучую паукомышь, едва мы успели выйти из корабля.

— О, не волнуйтесь, большинство этих тварей уже уничтожено. Они теперь стали очень редки.

— Мне бы хватило и одной. Чинуша нахмурился:

— Думается, что вы будете обрадованы, узнав, что поселитесь прямо в их птичнике. Одно из немногих местечек, что еще остались. Этот поселок использовался в исследовательских целях экспедицией социологов несколько лет назад и более-менее приспособлен для нужд человека. Работая там, вам будет легче осознать то, как аборигены жили, вернее, существовали. — Последние слова были произнесены с явным отвращением, словно крылатые люди недалеко ушли от невообразимых варваров. — Заповедник всего лишь в полутора милях от того места, где вам предстоит жить, — продолжил полпред, нервно разглаживая кончики усов обеими руками, словно приведение в порядок этой части растительности на лице могло соответственно навести порядок и в его смятенном разуме. — Вас обеспечат едой и всем необходимым.

— Заповедник? — переспросил Дэйвис.

— Ну да, место, где держат последних крылатых людей.

— Держат?

— Ну да... До тех пор, пока они.., не перемрут. — Полпред явно чувствовал себя неловко и избегал пристального взгляда Дэйвиса. — У нас уже готова машина, чтобы отправить вас туда прямо сейчас. Если хотите, то следуйте за мной... Ваш багаж уже собрали и погрузили.

Они покинули офис через заднюю дверь, прошли длинным тусклым коридором к металлической, на случай пожара, двери и, открыв ее, ощутили на лицах приятное дуновение легкого послеполуденного осеннего бриза. Свежий воздух воспринимался с невыразимым облегчением после стерильной, пронизанной сквозняками от кондиционеров атмосферы похожей на усыпальницу штаб-квартиры Альянса. Черный, обтекаемой формы гравитационный автомобиль неподалеку покоился на своем резиновом ободе, его распахнутые двери напоминали разинутые рты.

— Да, кстати, — промямлил полпред после краткого замешательства, — жена просила насчет того, не могли бы вы.., ну, у меня здесь первое издание вашей книги “Лиллианская девушка”, и...

Дэйвис поставил свой автограф на книжке, забрался внутрь машины, дождался, когда Протей втиснется в нее с другой стороны, затем плотно сомкнул створки дверей, переключив соответствующий рычажок на консоли. Все это время представитель Альянса торчал рядом, терзаясь сомнениями по поводу того, на каких условиях они расстаются — дружеских или враждебных? Раз уж, как предполагалось, Дэйвис собрался написать проальянсный роман, чиновнику хотелось выглядеть любезным насколько это возможно. Писатели подобного рода в местной, только еще формируемой общине на планете были пока еще крайне редкими гостями. “Когда книга выйдет, — подумал Дэйвис, — этот жалкий бюрократ проклянет себя за то, что расшаркивался перед гостем”. Они наверняка всучат Дэйвису счет за все услуги, которые сейчас оказывают ему бесплатно. Но пока было важно поддерживать в них заблуждение, что геноцид в книге будет выведен во вполне благоприятном свете, хотя бы для того, чтобы получить доступ к жилищам крылатых людей и собрать сведения об их архитектуре и, возможно, быте и образе жизни из первых рук. Он включил автопилот, откинулся на спинку сиденья и расслабился уже в тот момент, когда машина оторвалась от грунта и, урча, понеслась прочь из города вокруг космопорта, подальше от полпреда и квадратного серого здания штаб-квартиры Альянса.

Вскоре их солидный робоавтомобиль покинул упакованное в бетон пустое огромное взлетно-посадочное поле и выбрался на ухабистую дорогу, потребовавшую дополнительной нагрузки на компенсаторы гидравлических тарелок, которым пришлось поработать на всю катушку. Их с Протеем мотало то вверх, то вниз среди крутых холмов вперемежку с ровными участками земли, покрытыми зеленовато-голубой травой. Однажды какая-то хищная птица, хотя и гораздо менее злобная, чем летучая паукомышь, спикировала на лобовой экран. Протей тут же влепил в стекло псевдококон и уже только потом уяснил для себя, что Дэйвис находится в укрытии и надежно защищен от внешнего мира. Он втянул в себя весь свой арсенал из пластиплазмы и всю оставшуюся дорогу мирно предавался каким-то своим “размышлениям”.

Дэйвис от всей души понадеялся, что ему не придется выслушивать из уст еще одного наймита Альянса всякую чушь о том, что на Димосе сплошь “тишь, гладь да Божья благодать”. Что это с их стороны — все эти уверения о том, что здесь чуть ли не Рай земной, — просто психологический трюк, чтобы помочь убедить самих себя в правомерности истребления коренных димосиан, или же?..

Машина продралась через редкую древесную поросль у подножия холмов и оказалась перед первым из димосианских жилищ. Темные камни стен были плотно пригнаны один к другому без помощи известкового раствора; строение напоминало по форме башню высотой в девяносто футов, а в диаметре имело верных шестьдесят. Внизу находилось несколько круглых “дверей”, расположенных, по-видимому, на равном расстоянии друг от друга. Крылатые люди, судя по всему, не все время проводили в полете, они явно не в меньшей мере пребывали и на поверхности планеты. Дэйвис не мог оторвать пристального взгляда от искусной постройки, пока их машина плавно проплывала мимо.

Возле тридцать шестой по счету башни машина опустилась в дорожную колею и остановилась, распахнув все двери, как только гравитационные тарелки прекратили свою работу, а корпус закачался на резиновых ободах. Протей первым выбрался наружу и незамедлительно приступил к патрулированию места высадки.

Но вокруг не нашлось ничего представляющего опасность и подлежащего уничтожению.

Дэйвис внес внутрь здания часть багажа; Протей неизменно находился впереди. Место и снаружи вызывало искренний интерес, внутри же производило поистине ошеломляющее впечатление. Сердцевина здания, куда они попали, миновав широкий проход, ведущий от самого входа, круто уходила ввысь и на высоте девяноста футов венчалась потолком, пропускающим дневной свет. Из этой сравнительно небольшой центральной части открывались похожие на амбразуры входы в комнаты, устроенные вдоль всего подножия массивной каменной кладки, представляющей внутреннюю стену башни. Архитектура поражала воображение дерзким сочетанием круглых и овальных форм, напрочь отметая традиционный, привычный глазу орнамент. Изображения аборигенов, парящих в воздухе, портили только аляповатые рисунки звезд, сделанные, судя по всему, совсем недавно. Он решил, что это наверняка художества тех самых социологов, занимавшихся здесь исследованиями, о которых говорил ему полпред. Зачем крылатым людям мечтать о звездах?..

Закончив с переноской багажа, Дэйвис приступил к осмотру внутренних помещений. Сначала ему попались комнаты отдыха, увешанные по стенам игровыми досками. Он снял несколько, будучи уверенным, что сможет разобраться в их назначении, чтобы потом использовать при написании книги. Следующие помещения представляли собой в димосианском варианте кухни, ванные комнаты, кабинеты и библиотеки. Спальни были почти сплошь увешаны гобеленами и сетками из травы ручной работы, волокна и стебли в которых переплетались в причудливые узоры на манер вышивки; кровати были широкими и очень низкими, матрасы толстыми и по людским меркам чересчур мягкими.

Обследовав едва ли половину из этих сорока комнат, он поспешил сделать первые записи на своем магнитофоне, пока еще не изгладился из памяти тот первоначальный страх, который он испытывал перед тем, как приступить к воплощению в жизнь столь сложного проекта. Теперь же он ощущал приятное чувство мира и покоя, навеянное сознанием того, что вряд ли с ним случится что-нибудь плохое в этом здании, построенном давно умершими людьми. Потом он испытал кухонную аппаратуру и нашел, что все в рабочем состоянии, как и обещал полпред. Давление было вполне нормальным — видимо, где-то рядом работал генератор гравитации, скрытый так, чтобы не бросаться в глаза и не нарушать подлинность окружающей обстановки. Не было только еды.

Пока не пришла она...

Дэйвис только-только плюхнулся на кровать, чтобы мысленно воссоздать картину столь поразившего его воображение искусства и зодчества коренных обитателей планеты. Ее голос прозвучал как мелодичное эхо в тихом полуденном воздухе. Сначала он решил, что ему почудилось, так как был уже на грани сна. Затем понял, что его окликнули по имени. Он выбрался из кровати и прошел во внутренний портал, откуда стал вглядываться в стены центрального зала.

Она уже было собралась вновь окликнуть Дэйвиса, когда заметила его краем глаза, и тогда взглянула прямо вверх...

У него появилось такое ощущение, словно он рассматривает себя со стороны. Понимал, что с разинутым ртом выглядит довольно глупо. Однако никак не мог заставить себя закрыть рот.

Копна черных как смоль волос обрамляла ее ангельское лицо, красоту которого еще больше подчеркивали черные, как эбеновое дерево, глаза; густые пряди были затейливо уложены вдоль грациозной шейки. Волосы волнами падали на ее одеяние, похожее на тогу, и прикрывали маленькие груди.

— Я принесла еду, — сообщила она, показывая бумажную сумку и термос, — от надзирателей заповедника. Надо ли мне подниматься к вам?

— Да, — ответил он, наконец-то совладав с собой и закрыв рот.

Она сделала три маленьких шажка на носках, словно балерина перед тем, как закружиться, и, так как воздух был ее родной стихией, взмыла к нему на мягких голубых крыльях. Янтарный свет, проходя сквозь мембраны, как через фильтр, становился нежно-фиолетовым, делая каждую складку ее гибкого тела похожим на лепесток, вклеенный между изящными очертаниями позвонков. Затем раздался звучный хлопок, когда перепончатые крылья сложились, расправились, вновь сложились, — и вот она уже стояла перед ним в портале, протягивая еду и термос.

Рядом с хозяином озадаченно жужжал Протей, лихорадочно перебирая в своем банке данных всех представителей местной флоры и фауны, чтобы убедиться, что гостья не относится к смертельно опасным видам. Вот теперь Дэйвис порадовался тому, что не пожалел времени и по дороге перенастроил робота на Димос. Иначе Протей, весьма возможно, поприветствовал бы девушку на свой не слишком-то приятный манер.

— На сегодня этого хватит, — прощебетала она. — Экономка Солсбери хочет переправить со мной в гравитационной машине недельный запас провизии. Завтра утром, если это вас устроит?

— Да, вполне. — Он еще какой-то миг пристально вглядывался в нее, не в силах оторвать глаз, затем спросил:

— Не хотите ли составить мне компанию?

— Нет, благодарю вас! Я уже поела, мистер Дэйвис. — Она улыбнулась, довольная его смущением.

— Мое имя Стэффер.

— Мне незнакомо это имя, — она нахмурилась, — хотя я думала, что довольно хорошо овладела вашим языком.

— Так оно и есть. Просто Дэйвис это не имя, а фамилия. Моя мать, садистка, была вне себя, что вышла замуж за моего отца. Она выместила на мне свою горечь, навязав свою девичью фамилию.

— Судя по вашим словам, эти люди не были счастливы.

— Как бы то ни было, они уже умерли, — ответил он. — Только не делайте вид, что это вас печалит.

Так они и стояли; ее черные глаза казались даже еще более темными в янтарном свете, а сложенные на спине крылья походили на кусок плюшевой ткани и так плотно облегали ее, что создавалось впечатление, будто их вообще не существует.

— Ну, — наконец промолвила она, — я должна идти.

— Я совсем не знаком с Димосом, — импульсивно вырвалось у него. — Не могли бы вы попросить экономку Солсбери, если, конечно, сами не против, чтобы та разрешила вам стать моим гидом на несколько дней.., пока я не привыкну?

Она смешалась:

— Я спрошу. Но сейчас мне пора идти, а не то она рассердится. — И гостья повернулась, шагнула в воздух, взмахнула крыльями и опустилась вниз. Спустя несколько секунд она уже покинула центральный зал, и слабый шелест ее крыльев затих в отдалении.

И, лишь избавившись от завораживающего присутствия девушки, здравый смысл, подобно приливной волне, затопляющей все побережье, хлынул в его голову, промывая мозги, — и он проклял себя за собственную глупость. Естественно, посетительница привлекла его, так как была вне всяких сомнений прекрасна. Но ему не следовало выставлять свой интерес к ней напоказ до такой степени. Вообразить ее своей любовницей — а именно это он и сделал — дикая блажь или даже более того — смертельно опасное безумие. Верховный Совет Коалиции Человечества издал и неукоснительно следил за строгим исполнением ряда законов насчет всевозможных попыток вступить в связь с представителями иных форм жизни: любой землянин, влюбившийся в инопланетянку, подвергался наказанию — его делали стерильным и приговаривали, как минимум, к двадцати годам тюремного заключения. А оказавшись за решеткой даже на такой “минимальный” срок, шансов выйти живым на свободу почти не было.

Нанятые Верховным Советом и беззаветно преданные ему охранники и надзиратели не только ревностно, но и с видимым удовольствием выполняли свои обязанности и отличались садистской жестокостью.

Он не мог позволить себе даже в мыслях предаваться подобным мечтам. Для любого человека даже думать об этом было по меньшей мере глупо, не говоря уже о таком, как он, которому было что терять.

Он должен воспринимать аборигенку только как друга. Но как могло так быстро возникнуть влечение? Ведь он же не из тех, кто верит в так называемую любовь с первого взгляда. То, что он ощутил, могло быть только вожделением. А вожделение можно преодолеть. Он будет думать о ней только как о друге и не позволит себе в нее влюбиться.

Он надеялся...

А позже, этой же ночью, пришли сны.

"Любовь — квинтэссенция духовной жизни”. Сведенборг...

Стэффер Дэйвис мечется в языках пламени. Они лижут его, но не поглощают. Наоборот, они его восхищают, пронизывая его плоть очистительным огнем, превращая в живительный пепел, из которого подобно Фениксу возродится его древняя душа...

"Единственная победа над любовью — бегство”. Наполеон...

Но он не имел в виду... Ладно, пусть будет все по Фрейду... Дэйвис убегает в своих запретных снах. И все же вокруг по-прежнему языки пламени, они становятся все выше, все шире и охватывают его полностью. И он летел сквозь них, танцуя в горячем воздухе, а она летела рядом...

"О моя любовь, ты как черная роза”. Берне и Стэффер Дэйвис...

Он летел сквозь языки пламени, бок о бок с ней, крылом к крылу, распевая песни любви в раскаленном воздухе...

Но все вдруг превратилось в ночной кошмар. Пламя внезапно стало обжигать. Его крылья охватил огонь, они вспыхнули белым пламенем. Он видел, что и ее крылья тоже...

Он видел, как она падает...

И он падал вместе с ней туда, где их ожидали тысячи крылатых мужчин и женщин, чтобы обвинить его. Они знали, что он не один из них. А дальше на горизонте маячили стражи Верховного Совета со стальными скальпелями и инструкциями по проведению операции стерилизации.

Он проснулся от собственного крика. Протей врубил всю свою подсветку; пластиплазма чуть ли не выплескивалась из его серебристой упаковки, а линзы непрестанно обшаривали комнату.

Здесь и быть ничего не могло, кроме разве что призраков тысяч крылатых мужчин и женщин, давным-давно переселившихся в мир иной или куда-то там еще, согласно их верованиям, а с тех пор уже немало воды утекло.

Дэйвис сел на край кровати и, обхватив голову руками, задумался о той глупости, которую совершит, если позволит этому безрассудному увлечению перерасти в нечто серьезное. Импотенция от рук хирургов Верховного Совета.., тюремное заключение.., смерть, почти наверняка...

Но ни одно из этих страшных видений, казалось, не могло вытеснить из памяти ее образ: черные как смоль волосы, совершенную геометрию ее крыльев и многое другое, что уже прочно укоренилось в его мозгу. “Боже, будь все проклято! — подумал он. — Неужели я совершу ошибку того художника, который влюбился в плод своего воображения? Бездумное увлечение. Ничего больше. Боже, пожалуйста!.."

Протей обшаривал дальние углы комнаты и все искал и искал...