Путешествие Тимофея Авоськина за пределы Солнечной системы

Глава 7

Проснулся я от грохота падающих стальных листов, беготни роботов и громовых раскатов капитанского голоса. Прохор ругался на трех языках с представителем местных ремонтников. Кажется, они привезли ему какие-то детали в меньшем количестве, чем он заказывал.

Начинался капитальный ремонт звездолета. И Степан, и Григорий, и робот Филимон, и даже кот Василий носились по коридорам с реактивным ревом. Все были заняты какими-то срочными и сверхсрочными делами, один я слонялся по каютам и бесцельно курсировал между рубкой управления и кают-компанией. Чувствовал я себя совершенно лишним, обделенным и глубоко несчастным. Слабая надежда, что и мне найдется во всеобщей суматохе какое-нибудь полезное занятие, правда, теплилась в моей душе. Чтобы не выглядеть отпетым тунеядцем, я предложил свои услуги Степану, но он сказал, что пока ему помощь не требуется и что я могу отдыхать и набираться сил. К штурману, а тем более к капитану, подойти в поисках работы я не решился, очень уж озабоченными они оба выглядели.

И чтобы хоть как-то убить время до обеда, я пошел к себе в каюту, взял листок бумаги, карандаш и, расположившись в кресле, стал почти машинально рисовать какие-то линии и завитушки. При этом я столь же машинально мурлыкал себе под нос слова популярной одно время очень печальной песенки, в которой речь шла о юном звездолетчике, который поссорился со своей любимой перед дальним рейсом, а потом погиб где-то у чужой звезды при выполнении особо опасного задания. Песенка была просто душераздирающая, вполне гармонирующая с моим настроением, и когда я добирался до последнего куплета, в котором были такие слова:

Я чувствовал нездоровый озноб и желание выть волком.

Минут через десять такого скорбного мурлыканья я вдруг с удивлением обнаружил, что рисую по памяти портрет Терзалии Крис. Рисовальщик из меня всегда был никудышный, поэтому сходство портрета с оригиналом меня удивило и даже потрясло. «Уж не прорезался ли у меня под влиянием условий планеты Арис талант к живописи?» — размышлял я, с некоторой оторопью разглядывая рисунок. И в этот самый момент случилось невероятное: лицо Терзалии на бумаге вдруг лукаво улыбнулось и подмигнуло мне левым глазом. Я выронил лист с рисунком и зажмурил глаза. «Успокойся, Тимофей, — сказал я себе, — у тебя начинаются галлюцинации. Ты переутомился, переволновался, тебе надо отдохнуть, подлечить нервы. Сейчас же найди Филимона и попроси у него успокоительную таблетку».

И я не очень уверенной походкой направился в кают-компанию, где робот Филимон после долгих занудливых расспросов о моем самочувствии выдал мне из корабельной аптечки все, что требовалось.

Однако таблетки помогли мало. Видение Терзалии Крис стало неотвратимо преследовать меня. Первые два дня я еще трепыхался, пытаясь следовать совету Степы, и стремился забыть Терзалию, но утром третьего дня почувствовал, что все мои попытки освободиться от навязчивого образа жалки и ничтожны, Я был порабощен, и воля моя была растоптана. Рыжая красавица очаровала и околдовала меня. Жизнь моя отныне была переломана, и я уже знал, что буду искать Терзалию. Знал, что не смогу улететь с Арис, не увидев ее еще раз, а если улечу, не увидев, то не смогу себе уже этого никогда простить и буду стремиться на эту странную планету к этой женщине весь остаток жизни. И все мое существование на Земле и моя работа над диссертацией в институте казались мне уже муторным бессвязным сном. И все мои годы до встречи с Терзалией были прожиты впустую. И все мое будущее существование без Терзалии — бессмысленным…

Естественно, что и мысли мои, а было их прискорбно мало, вращались вокруг рыжей красавицы. Желание увидеть Терзалию росло в геометрической прогрессии. К обеду на четвертые сутки нашего пребывания на Арис желание это достигло критических размеров. И если за день до этого я просто страдал молчаливо и гордо на кушетке в своей каюте, то тут во мне вдруг пробудилась какая-то дьявольская энергия. Точно посаженный в клетку волк, я часами кружил по каюте, с автоматизмом лунатика вышагивал по коридорам звездолета и уже никого и ничего не замечал вокруг. Цель моя теперь определилась более четко, и мучило меня одно: каким образом улизнуть со звездолета в город?

Визитная карточка с адресом Терзалии хранилась у меня в нагрудном кармане. Адрес я выучил наизусть и был уверен, что и во тьме и с завязанными глазами сумею отыскать Старую мельницу на улице Голубой розы. Тревожило другое — с началом ремонта ни о каких вылазках на Арис никто из команды речи больше не заводил, мои товарищи были слишком заняты ремонтом на звездолете. А одного меня, даже если бы я стал умолять об этом на коленях, капитан Прохор в город не отпустит, в чем, в чем, а в этом я не сомневался. И разговор на эту тему с капитаном даже заводить не стоило. Все мои упования, были на Григория и Степу — вдруг кому-нибудь из них захочется прогуляться. Вот тут-то, думал я, главное, не упустить момент и оказаться у них под рукой. Раз по пять я подкатывал то к штурману, то к кибернетику и вел продолжительные беседы о необходимости отдохнуть, расслабиться, подышать свежим воздухом. Нет, никогда до этого даже на ученых советах я не блистал таким красноречием, таким ораторским темпераментом, такими плавными законченными периодами. Метафоры, анафоры и прочие синекдохи так и сыпались из меня, но, увы, слушатели были глухи к моим стонам. В конце концов я почти отчаялся добиться поездки в город легальным путем и стал подумывать о самовольной отлучке, бегстве, дезертирстве. Словом, созрел для бунта. И тут спасение пришло с той стороны, откуда я его и не ждал, — от капитана.

Видимо, Прохор Булкин несколько раз спотыкался взглядом о мою фигуру, возникавшую в самых неподходящих местах звездолета, и ему это порядком надоело.

— Тимофей! — окликнул он меня сердито. — Вам заняться нечем? Что вы слоняетесь из угла в угол и путаетесь у всех под ногами? Разве Степан не нашел для вас работу?

— Пока не нашел, товарищ капитан, — сказал я, — но надеюсь, что и мне удастся принести посильную пользу коллективу.

Капитан Прохор крякнул и внимательно оглядел меня с ног до головы.

— Вездеходом управлять умеешь?

— Когда-то кончал курсы, — ответил я, еще не понимая, к чему клонит капитан.

— Иди за мной.

И мы пошли к шлюзовой камере, затем Прохор вывел меня из корабля на выдвижную площадку, ткнул пальцем в направлении стоявшего рядом со звездолетом грузового вездехода и сказал, протягивая мне пачку бумаг с грифами космофлота, многочисленными печатями и росписями:

— Поедешь в город с Филимоном, он дорогу знает. Отвезешь в ремонтное управление документы и получишь у них материалы по перечню. На всю операцию даю тебе десять часов, но постарайся уложиться быстрее! — мгновение капитан Прохор колебался, затем, очевидно, спохватился, что я всего лишь пассажир, а не его подчиненный, и убавил строгости в голосе. — Останется время, Филимон тебе город покажет. У них есть здесь кое-какие достопримечательности, только не увлекайся и не опоздай к ужину. Филимон уже ждет тебя, в кабине вездехода сидит. Я сам собирался ехать, но у меня здесь работы много. Ты уж не обижайся, Тимофей, что я тебя посылаю. Сам понимаешь, обстоятельства, ремонт…

На секунду я онемел от счастья. Затем выхватил из рук капитана документы, щелкнул каблуками и, не дослушав его оправданий, прохрипел:

— Будет сделано! — В следующее мгновение я кубарем скатился по стальной лесенке со смотровой площадки к вездеходу, дернул дверцу и прыгнул в кабину, точно цирковой наездник на спину горячего коня.

Очевидно, Булкин собирался дать мне еще какие-то наставления, но, ошеломленный моей оперативностью, только беззвучно несколько раз открыл и закрыл рот, запустил пятерню в свою шевелюру и задумчиво крякнул. Возможно, он и успел бы еще что-то крикнуть, но Филимон по моему сигналу включил скорость, газанул и так стремительно стал выруливать к выезду с космодрома, что за ревом моторов криков капитана я бы все равно не услышал.

Успокоился и немного отдышался я, когда мы выехали с космодрома на дорогу в город. В душе у меня все клокотало и вибрировало, лишь теперь я сообразил, что капитана никто не известил о нашей экскурсии в окрестности космопорта и о встрече с Терзалией Крис.

Наверное, Григорий и Степан не сочли нужным докладывать о таких пустяках своему командиру. И вот волей случая у меня появилась возможность встретиться с рыжей красавицей. О! Моя признательность капитану и мой восторг не имели границ! Окажись Прохор Булкин поблизости в эти минуты, я бы расцеловал его от избытка чувств, но рядом со мной сидел равнодушный и скептичный робот Филимон и внимательно следил за дорогой.

Вездеход бежал достаточно резво, километров семьдесят в час, но мне казались вечностью уходящие минуты.

— Сколько километров до ремонтного управления? — нервничал я.

— От космодрома до ворот управления восемьдесят семь километров, отвечал Филимон.

— Филимон, эта телега может ехать быстрее?

— Может.

— Нельзя ли увеличить скорость?

— Можно.

— Так чего ты ждешь?

— Приказа.

— Увеличивай скорость до ста пятидесяти километров в час.

«Никакого терпения с этим роботом не хватит, — злился я. — Ведь знает, о чем его просят, но выжидает, когда команду дадут по форме. Бюрократ электронный…»

Между тем Филимон, невозмутимо помигивая индикаторами, переключил скорости, добавил оборотов, и цифры на табло спидометра стали приближаться к сотне, затем к ста пятидесяти.

Все четыре мотора вездехода натужно гудели. Мимо мелькали домики, развалины, замки, башни, рощи и поля. Из кустов у обочины шарахались в небо, испуганно хлопая перепончатыми крыльями и сипло крича, выводки молодых дракончиков. Какой-то оборванный бандит, из местных, выпустил вслед вездеходу очередь из автомата, и было достаточно неприятно, когда пули, как градины, забарабанили в заднее стекло. К счастью, конструкторы вездехода, видимо, учли подобные ситуации, стекло оказалось пуленепробиваемым, да и весь вездеход, как я узнал позднее, был рассчитан на сверхвысокие давления, повышенные температуры и попадания мелких метеоритов.

До города добрались минут за двадцать, а спустя еще десять минут вездеход въехал в ворота управления.

Ох, женщины! Что с человеком делают? Попади я с бумагами капитана в ремонтное управление до встречи с Терзалией, там бы я и сгинул, увял бы от многочасового сидения в приемных перед обитыми черной искусственной кожей огромными двухстворчатыми дверями кабинетов, затерялся бы в бесчисленных коридорах и, наверное, неделями бродил бы с тихими стонами от одного начальника к другому, от одного робота-секретаря к другим. За время этих хождений я оброс бы бородой, и, конечно, «Звездный орел» не дождался бы необходимых материалов и без меня с недоделками улетел бы с планеты дальше.

Однако теперь, вдохновленный горящими глазами Терзалии и предстоящей встречей с ней, я уже был не тем послушным, бестолковым созданием. Теперь же все происходило иначе. Перед моим стремительным натиском лопалась кожаная обивка дверей, а сами двери с паническим писком распахивались. Жалкие потуги роботов-секретарей перекрыть путь к высокому начальству были обречены на неудачу. При одном взгляде на мою решительную фигуру у них перегорали конденсаторы и в блоках логической памяти начинались сбои и замыкания. Роботы валились передо мной на пол, но я перешагивал через них и врывался в кабинеты с басовитым, раскатистым словом:

— Срочно!!!

Ошарашенные чиновники управления на минуту немели и безвольно подписывали разнарядки на необделий, нейтронные щиты и прочие дефициты. И лишь когда я направлялся к выходу, задыхаясь, удивленно хрипели мне в спину:

— Позвольте! А собственно, кто вы?

— Представитель Земли! — отвечал я, не удостаивая взглядом своего очередного собеседника, и спешил к другому кабинету.

Работа по оформлению документов, на которую капитан давал мне ориентировочно часов шесть-семь, была проделана за двадцать три минуты. Филимон засекал время. Подозреваю, что мною был установлен галактический рекорд по данному виду бюрократического многоборья. Впрочем, я не тщеславный, а потому не стал требовать от жителей планеты Арис чеканки памятной медали по данному поводу.

Еще через десять минут роботы под наблюдением Филимона загрузили вездеход всеми нужными материалами, и мы покинули территорию управления.

— Какие будут приказания? — спросил Филимон, поглядывая на меня с заметно возросшим уважением. — Возвращаемся на звездолет или будем осматривать город?

Я достал из кармашка визитную карточку Терзалии.

— Улица Голубой розы. Старая мельница. У меня резерв времени — семь часов. Поехали!

Еще через семь минут я тихо постучал в дверь квартиры Терзалии Крис. Сердце мое бешено колотилось. Самые черные мысли и сомнения посещали мою душу. Я осознал, как хлипки и несбыточны мои надежды увидеть Терзалию, говорить с ней. «Полно, — говорил я себе, — да дома ли она? Ведь сейчас день, что ей в это время делать в квартире? Она ушла по своим делам. А если даже и не ушла? Разве она обязана помнить каждого встречного? Наивный, на что ты надеешься? Возвращайся, Филимон ждет тебя в вездеходе во дворе дома. Долго еще бедному роботу ржаветь от безделия в кабине? Чего ты ждешь?»

Наверное, я уговорил бы себя и убежал бы, струсил, но тут мне вспомнились слова Степана о решительности, смелости и тому подобных материях, ноги мои налились свинцовой тяжестью, прилипли к крыльцу, и в это мгновение за дверью послышались тихие шаги, звякнул замок и дверь распахнулась.