Мироходцы. Пустота внутри

Фрагмент 1.3.

Басилп обратила внимание на человека и тут же отбросила свои размышления о призрачности мироощущения. Перед ней был тот, в чьей душе зияла страшная рана. Иные бы канули в пучине скорби, но этот собрался и посвятил все помыслы цели. Время слабости осталось позади, теперь лишь гнев, лишь месть, лишь… мрачная обреченность. Верил ли сам абориген в то, что сможет уцелеть?

— У вас в горах растёт много чертополоха, верно?

Она просто хотела направить его внимание на что-то иное. Хотя бы из милосердия.

Проследив за взглядом Миверны, мужчина взглянул на свои высокие шерстяные чулки. Клетчатый узор выступал над голенищами видавших виды сапог и на него налипли колючки.

— Черто-полох? Так вы зовёте тэнас на равнинах, а?

— Ну, наверное.

— Эта живучая колючка везде есть, цепляется к одежде, к животным, она неприхотлива и неистребима, как мы. И такая же упрямая.

Чертополох с треском отстал от шерсти.

— Я сделаю этот сорняк гербом своего клана, клянусь перед лицом Матери-Горы, так и будет!

— А сейчас какой у вас герб?

— Фонарь и ягнёнок на чёрном поле.

Лоб Мив пошёл складками:

— Такой странный. А… прости, на самом деле я не разбираюсь в гербах.

Горец отмахнулся.

— Этот герб описывает начало нашего клана. Мой отец и мой дед были вождями, но мой прадед был пастухом. Он пас овец и коз в горах, защищал стада от зверья и чудовищ, искал заблудших ягнят ночами. Он был хорошим пастухом, и иногда, после тяжёлого дня целую ночь бродил меж скал и холмов, по лесам, ища пропавшего ягненка. Даже в самую лютую непогоду. Однажды в середине весны, когда в горах бушевала буря, он вновь искал, неся в руке фонарь. Поиски привели его сюда, в долину на ничьей земле, где подле прекрасного озера прадед решил основать собственный клан и построил первый дом для своей семьи. На протяжении трёх поколений число его потомков, а также чужаков, примкнувших к новому клану, росло. — Вдруг грубое заросшее лицо превратилось в жуткий оскал кривых зубов с расчерченным венами лбом и глазами дикого зверя. — А потом их всех перебили.

Миверна предпочла на время отвернуться, ведь столь сильное проявление столь тяжёлых эмоций приводило басилпа в замешательство. Её народ был намного спокойнее, терпеливее, деликатнее иных людей.

***

Двое забирались выше в горы, где царствовала дикая природа и лишь изредка появлялись признаки разумной жизни. Иногда они обходили стороной какие-то древние руины; каменные колонны, обмотанные истрёпанными ветром лентами. Край был безлюдный, как говорил Маркас Хаттан. Сотни и тысячи лет назад здесь, возможно, лежали древние царства, а за сотни и тысячи лет до них, — другие. Но то время прошло, Хребет обновился и в глубине Туманных гор поселился клан Хаттан.

Горец шёл по следу, порой рыская из стороны в сторону, когда тот пропадал. Маркас знал эти горы, а потому раз за разом находил след вновь, пробираясь по тайным тропкам, замечая то, что для чужака было тайной. Холодало всё сильнее и ночами он стал укрываться видавшей виды шкурой. Скафандр Миверны надёжно храни её от морозов.

На четвёртый день пути они выбрались на гребень скальной гряды, у подножья которой паслось стадо диких коз. Маркас оглядел величественный пейзаж и надолго остановился замер так, о чём-то думая.

— Что-то не так?

Ответа не последовало. Горец молча водил взглядом по другим скалам, прислушивался к ветру, носившему блеяние.

— Я знаю, куда они идут, — заключил он наконец. — Там, выше, за пределами леса, начинаются пещеры Ба-Локурат. Это путь в глубь под горы.

Мив подняла голову чтобы тоже обозреть монументальный хребет. Он казался неприступным для тех, у кого не было крыльев, а особенно поражал пик Элборос, — самая высокая гора изведанного мира. Вокруг неё почти что непрестанно ярилась снежная буря.

— Там опасно?

— Смертельно. Жители этих пещер когда-то обитали на поверхности, были могучим и славным народом великанов, магов, зодчих. Но вечны лишь горы. Теперь место их во мраке и гостям в пещерах не рады.

— Но зачем тогда кому-то…

— Не знаю. Но если мои догадки верны, Миверна Янг, это хорошо, что те двое идут именно к Ба-Локурат. Мы должны рассчитать так, чтобы настигнуть их раньше, чем доберутся, но и достаточно близко ко входу. Так у нас будет больше шансов на победу.

— Почему?

— Потому, — ответил горец, взбираясь в седло, — что мои кровные враги — маги Смерти, и видит Мать-Гора, отомстить им как следует будет очень непросто!

***

Владимир.

— Знаешь, мне ведь никогда не приходилось заниматься лесозаготовкой…

— Всё бывает в первый раз, — пожал широченными плечами Хэмиш.

Он повалил уже три дерева и не собирался останавливаться, только передохнуть решил, чтобы дать-таки и Владимиру поработать. Топор, так естественно лежавший в мозолистых ладонях аборигена едва не вываливался из тощих рук землянина тот же миг.

— Ну, ладно…

Владимир размахнулся и Хэмиш выбросил вперёд ладонь, хватая топор. Его череп чудом был спасён.

— Прости! Прости-прости! Он выскользнул!

Горец провёл по лезвию пальцем.

— Знаешь что, — сказал он глубокомысленно, — посиди-ка ты в сторонке пока.

Так карьера дровосека для Владимира преждевременно окончилась. Поглядев на него с некоторым сочувствием, крепкие рыжие горцы вернулись к работе. Вырубка длилась вот уже три дня. Каждое утро спозаранку несколько мужчин брали топоры и отправлялись к ближайшей роще, чтобы нарубить топлива и строительного материала. Перевозили его на кое-как починенной телеге, запряженной парой мохнатых лошадок.

Поскольку просто стоять и смотреть, как другие работают Владимир не мог, обычно он отходил в сторону, садился, и начинал рисовать красоты чужого мира. Не можешь помочь, — так хоть не мешай.

— Где ты учился малевать? — спросил Хэмиш, плеща себе в лицо водой из ручейка.

— Сначала в художественной школе, затем — в РХУ имени Грекова.

— Мудрёно. Это ведь в Созе? Или в Бреонике?

— Эм… в… Созе? — неуверенно предположил россиянин.

Пока Миверна участвовала в героическом походе, о котором наверняка сложат какую-нибудь песнь, землянин гостил у горцев. Те ходили на охоту, рубили деревья, а он просто пытался не попадаться на глаза Лиллиас, ибо чувствовал себя лишним ртом, нахлебником. Разумеется, никто не попрекал чужака, но оттого Владимиру становилось лишь хуже.

Гэланы, — как звались горцы, — одели землянина на свой манер, дали настоящий килт клановых цветов и проявляли всяческое гостеприимство, а он не прекращал удивляться их сходству со средневековыми шотландцами Земли.

— Послушай, — сказал Хэмиш, утирая пот после того, как повалил очередной ствол, — не научишь? Я вот всегда хотел малевать, да только как-то времени не было. И учителя. Вырезать узоры на камне — это умею, дед научил. А вот по бумаге… Дорогая она, зараза! Пергамент дешевле, но и его днём с огнём… Эй, ты слышишь?

Позади раздались громкие хлопки, Хэмиш резко развернулся и успел увидеть, как мелькнули ноги, уносимого в небо художника, а над ними распахнулись огромные белые крылья.

— Проклятье! — взревел горец, хватая малый топорик для срубания веток. Он уже почти метнул инструмент, но в последний момент опомнился. С такого угла шанс располовинить человека был намного выше, чем попасть в похитителя. — Гавин! Гавин!!! Харпа утащила тощего! Харпа тощего утащила!!!

— Лиллиас нас убьёт! — воскликнул появившийся из-за деревьев Гавин.

///

Боль была жуткой. Его так сдавило, что Владимир едва мог дышать; что-то острое вонзилось в грудь и спину. Художник даже закричать не сподобился, а земля уже рывком ушла из-под него. Очень скоро стало хуже, — на высоте царствовал холод и не хватало воздуха. Обводя мутным взглядом горный простор, плывший внизу, Владимир потерял сознание.

Неясно, сколько времени прошло, прежде чем его уложили в снежную перину, которая показалась тёплой. Землянин не мог шевелиться, тело сковал мороз, мозг соображал едва-едва, а потому, следующая фраза не блистала гениальностью:

— Ты… ангел?

В некотором смысле она походила на ангела. Каждая черта, от безукоризненной формы её лица, губ, скул, до разреза глаз цвета жёлтого янтаря, была совершенна. Восхитительный стан покрывали перья белые и чистые, а за спиной покоились сложенные крылья. Светлый образ портили когти на ороговевших пальцах и зубы острые словно иглы, но этих деталей художник не заметил.

Прекрасная дева, наблюдавшая за ним с умиротворённой улыбкой, наклонилась грациозно и ткнула когтем в грудь, после чего медленно, с удовольствием слизнула кровь.

— Слушай… есть и более нормальные способы познакомиться… цветы там… конфеты…

Она сгребла снег и завалила им Владимира так, что одна голова да руки с ногами остались торчать. Землянин с усилием повернул голову и увидел другие тела, похороненные в горках снега. Он смог различить несколько козьих копыт; длинный хвост, видимо, — большой хищной кошки; и, с некоторым трудом опознал торчащее из снега кабанье рыло. Угасающим разумом Владимир понимал, что оказался в некой кладовой, но холод и потеря крови делали этот вывод неинтересным и маловажным. Хотелось спать.

Он не был приспособлен для такого, не был закалён. Каждый шаг по пути межмирового скитальца, не оканчивавшийся смертью, был своего рода чудом для него. Однако теперь, похоже, лимит везения себя исчерпал.

Она вернулась на рассвете, прилетела по небу дивного оттенка, необычайно чистому, гладкому. Долго снижалась, пока страшные когти не коснулись карниза, на котором была устроена кладовка. Нечеловечески грациозная женщина прошлась меж своих запасов, запуская когти то в одну тушу, то в другую. Она словно не могла решить, чего ей хотелось, пока янтарные глаза не остановились на человеке. Она улыбнулась почти по-людски. Женщина приготовилась к трапезе. Но ей помешали.

Истошный крик раздался вблизи, и огромная тень мелькнула у карниза. Потревоженная хозяйка издала ответный крик, — не птичий, не человечий, но леденящий кровь. Распахнув крылья, она поймала ветер и ринулась вдогонку за нарушителем границ. Внизу простиралась великая пустота пропасти.

Тем временем в кладовую взобрался некто с лицом, скрытым рваным капюшоном. Его плечи и спину укрывала старая накидка, из-за спины торчала рукоять меча, а кожа рук походила на лоскутное одеяло. Неизвестный достал некую пробирку и влил содержимое в рот едва живому Владимиру. Затем, не медля, он обвязал окоченевшее тело ремешками, устроил у себя за спиной. Так, с ношей, незнакомец повадился к краю карниза, но вдруг, на восходящих потоках из пропасти поднялся тонкий силуэт. Хозяйка предостерегающе вскрикнула

С лицом, искажённым яростью и растопыренными когтями она не выглядела больше такой красивой, однако чужак не дрогнул. Наоборот, во мраке его капюшона расцвела улыбка, столь же безумная, сколь опасная. Он освободил из ножен меч и поднял его перед собой. Клинок оказался очень длинным, изогнутым, лишённым гарды, а его разящая кромка была ужасно иззубрена. Казалось, меч бешено скалился.

Инстинкт самосохранения предупредил охотницу неба о смертельной угрозе. Мало было существ, способных напугать её, драконы разве что, а теперь ещё и это. Сглотнув голодную слюну, она полетела прочь.

Незваный разочарованно убрал оружие. Его ноша начала подёргиваться, — видимо, оживая, а значит, время не ждало. Спаситель сиганул в пропасть, но мигом позже устремился ввысь на спине гигантского ястреба-ягнятника.

***

Когда-то давно Владимиру пришлось пройти курс капельниц и уколов, лёжа на дневном стационаре. Одно из лекарств, которое ему капали, выделялось тем, что текло по венам волной жара, заставляя потеть как в летний зной. Что-то подобное происходило с ним и теперь, но сильнее.

Сонливое безразличие сменилось плещущимся в теле огнём, который жёг и терзал органы! Сердце толчками гнало мёрзлую кровь, пот сочился из каждой поры, а судороги кое-как сдерживали только ремни. Периодически художник приходил в себя, полёт был долог, ветер ревел так, что обратиться к незнакомцу никак не выходило. Да ещё и снежная буря началась.

В последний раз, когда землянин оглядывался, они уже снижались, к трём каменным башням; не слишком высоким, и разнящимся между собой, соединённым воздушными мостиками; с приплюснутыми коническими крышами, заметёнными снегом и трепещущими на ветру флагами. В телах башен горели теплом немногочисленные окна, а сами они стояли на почти пологом склоне горы среди скал.

Птица спустилась, и незнакомец покинул её спину. Не обращая внимания на ледяной ветер, он направился к крыльцу с большим козырьком. В ореоле света, что бил из открытой двери, высилась фигура в длинном развевавшемся одеянии. Следовавшей беседы Владимир не услышал, так как, наконец-то, отключился полностью.

— Как прошло?

— Ты не следил?

— Амплитуда вибраций анамкаровых и керберитовых руд в теле Хребта изменилась и дальнозрение стало невозможным.

— Я исполнил все указания, — хрипло произнёс спаситель. — Вот твой тщедушный иномирец.

— Прекрасно, прекрасно. Заноси.

***

Он очнулся от беспардонных шлепков по щекам и запаха тухлых яиц, лезшего в ноздри. Тем не менее быстро овладеть собой не получилось. Тело сковывало сладкое утреннее оцепенение, когда голова уже начинала выплывать из царства сна, но организм всё ещё отдыхал. Всё было так приятно, что понадобилась конкретная затрещина.

— Проснись и пой, солнышко! — проорали в самое ухо.

Владимир продрал глаза и взвыл, ибо ему померещилось спросонья блестящее свиное рыло перед самым лицом; к рылу прилагались рога, пара красных глаз и рот полный кривых зубов.

— Кто рано встаёт, — тот больше пашет! — не унимался утренний посетитель, хватая художника за щиколотку. — Вставай давай-давай-давай!

— Ты кто?!

— Дракон в пальто! Не видно, что ли? Вставай и ешь! Времени мало! Хозяин сказал привести, как встанешь, но я и так уже заманался ждать пока ты продрыхнешься! Вылазь, рыгота!

— Ладно! Ладно! Отпусти!

Сухая горячая ладонь разжала пальцы и Владимир забился в дальний угол кровати. В изножье же стоял чёрт, самый настоящий, — с пятачком, рогами, копытами и длинным хвостом. Он был одет в кожаную жилетку и пояс с подсумками. Из-за ослиных ушей торчало несколько самокруток.

— Ну? Чего вылупился? Чертей никогда не видел?

— Не видел, — признался Владимир.

— Непьющий, что ли?

— Только пиво и то редко.

— Тьфу ты, — брезгливо скривился чёрт. — Вот, ешь давай, тебе надо восполнить силы. Как закончишь, одевайся и пойдём к хозяину. У него есть для тебя предложение, от которого ты не сможешь отказаться. На всё про всё пятнадцать минут даю.

Ещё какое-то время после того как за рогатым закрылась дверь землянин сидел на кровати, судорожно вцепившись в одеяло. Потом в его голову закралась мысль, что де чёрт, — это какая-то слишком уж мелкая причина для шокового состояния. И не такое видали!

Владимир осмотрелся.

Комната была каменная, небольшая, но довольно уютная. Слева от двери высился огромный древний сундук; у другой стены — комод с мутным зеркалом; на стенах висела шкура и несколько рогов в серебряной оправе, а под деревянным потолком мягко горела люстра.

Одежда землянина лежала на стуле подле кровати, а на комоде стоял поднос с едой. Лишь учуяв запах, Владимир услышал требовательный стон желудка.

Подали миску с каким-то густым картофельно-сметанным супом, горку нарезанных овощей неизвестной природы, и немного недожаренный стейк. Хлеба не наблюдалось. Оказалось очень вкусно, хотя сюрпризом явился рыбный вкус в картофельно-сметанном супе-пюре, но и он был невероятно хорош. На порции хозяева не поскупились, так что, когда удар копыта распахнул дверь, землянин только-только успел доесть.

— Нажрался? Ну и отлично, идём!

— Постой, я хотел…

— Так! — Чёрт развернулся на одном копыте и ткнул когтем человеку в лицо. — Давай-ка договоримся сразу: вопросы типа «где я?», «что вам от меня надо?», оставь на потом. Отвечать мне лень. А теперь шагай!