Пульт мертвеца

ГЛАВА 25

На самом деле понадобилось не два дня, а гораздо больше, чтобы подготовиться к контакту с гремучниками. Пастырь Загора могла предпринять очередную попытку общения уже на следующее утро, однако врач, отвечавший за подготовку к контакту, не спешил подвергать её комплексному воздействию нескольких препаратов, пока не проведет множество необходимых тестов. Но ещё до того, как эта работа была завершена, поисковая группа Айзенштадта сумела отыскать мёртвый гремучник.

Почти все, начиная с самого доктора и кончая техниками, втайне пришли к заключению, что наставления, полученные нами от гремучников, были поняты не совсем правильно, и лишь благодаря упорству и настойчивости того, кто находился во главе поисковой команды, стало возможным отыскать этот неживой экземпляр. Термин «высота», которым пользовались гремучники, как выяснилось, служил для обозначения расстояния, а не их или нашего роста, а именно длинны, которая, как оказалось позже, равнялась самому высокому зданию в поселении Мюрр. Лично для меня это послужило еще одним доказательством того, что гремучники не спускали глаз с представителей Божественного Нимба со времени их прибытия на Сполл. Айзенштадт же, наоборот, высказал предположение, не было ли это тактическим ходом с их стороны. Позже натура ученого побёдила все подобные рассуждения из области политики, и в нём утвердился ученый, бескомпромиссный и хладнокровный.

Всё сокровенное, подавляемое долгие годы, воплотилось в этом проекте, всецело его поглотившем. Почти безвылазно находился он либо в лаборатории со сверхчистым воздухом, либо в своем офисе, изучая очередную порцию опытных данных. В редкие часы, которые отводились на сон, работа определяла и тематику сновидений.

Восемь лет, проведенных вместе с лордом Келси-Рамосом, убедили меня в том, что мне никогда не удалось бы вывести «Группу Карильон» на сегодняшний высочайший уровень, если бы он не вкладывал в свое детище столько сил, но даже имея перед глазами этот пример, временами я просто поражался неуёмной энергии и неисчерпаемой работоспособности Айзенштадта. Мне самому, имеющему дело с проверенной и очищенной от второстепенных деталей информацией, приходилось весьма туго — даже самый поверхностный, беглый обзор сведений, требовавший специальных технических знаний, которых у меня не было, заставлял меня выкладываться практически полностью.

Гремучники представляли собой своеобразных гибридов, проявлявших черты и животных, и растений. Когда из земли вырывали нашего трутня, оказалось, что он обладал разветвленной корневой системой, сетью волосообразных корней, уходящих на двадцать метров вглубь. Эта уникальная система поглощения азота из всех слоёв почвы могла дать приблизительный ответ на вопрос о том, как им удавалось выживать, произрастая и на вершине голой каменной скалы, и в почве, в окружении буйной растительности. Впрочем, эта корневая система имела одну особенность: более близкое знакомство с ней показало, что каждый корень заключал в себе особую микрофабрику по регенерации отмерших частиц, позволявшую бурно произрастать окружавшим его растениям, обеспечивая их необходимыми для жизни микроэлементами.

Это открытие, как бы оно не восхищало учёную половину команды, отнюдь не восторгало тех; кому предстояло копаться в земле, извлекая трутня. Уже сама по себе необходимость продираться через жуткие заросли окружавшей трутней флоры делала их работу адовой, но, кроме того, при этом приходилось еще и противостоять роям насекомых, для которых эти заросли служили средой обитания. Через день или два после этой эпопеи с выкорчёвкой гремучника пошли слухи о том, что, мол, следующие образчики возьмут в самом Батт-сити, где нет ни густых зарослей, ни ядовитых насекомых. Высказывались даже предположения, что Айзенштадт уже отрядил для этой работы сотрудников Службы безопасности в полной боевой выкладке.

Однако со временем они прекратились сами собой, и я сомневаюсь, что они успели дойти до ушей самого Айзенштадта.

Имелась масса и других признаков, типичных для растений, например, их клеточная структура, но к тому времени мы уже знали о многих качествах, которые склоняли чашу весов в пользу принадлежности к классу животных. Тем самым удалось избежать того, что на них прицепят ярлык бесчерешковых растений, обладающих чувствительностью. Они почти в полном объеме имели характеристики, присущие животным: зрение, слух, осязание, хотя и несколько ограниченные, а также обладали комбинированной системой химического анализа, расположенной под волнообразным выступом на теле, сочетавшей в себе и вкусовые, и обонятельные рецепторы. Поражала острота их зрения, в особенности тот факт, что в его основе лежали относительно простые типы ячеистых линз, располагавшихся хаотически, по всему телу. Пришлось провести колоссальную работу по компьютерному моделированию, которое доказало, что гибкие и прочные проводящие пути между линзами и мозгом в действительности служат элементами своеобразного органического компьютера. В его задачу входит сфокусировать и обеспечить резкость и объёмность принимаемых расфокусированных и фрагментарных визуальных образов, превращая их в изображение, не уступающее по качеству тому, что возникает на сетчатке человеческого глаза.

Трутень имел и настоящую систему кровообращения, а не просто примитивные капилляры для перемещения по ним жиров и воды, хотя система, функционирующая на основании сочетания сосудистого давления, действия капилляров и гравитации, заменявшей сердце, являлась достаточно простой. Несколько особых органов, разбросанных по всему телу, вызывали горячие споры по поводу их назначения. Мозг и центральная нервная система носили довольно децентрализованный характер, хотя концентрация нейронов заметно возрастала вблизи органов чувств, а также их ячеистых глаз.

Оставалось еще много неизвестного, гораздо больше, чем стало понятным. Поэтому «пара дней», о которой говорил Айзенштадт, сильно затянулась. Недели проходили в дискуссиях, обсуждениях и спорах над каждым из новых открытий. Мы — Каландра, пастырь Загора и я — спокойно дожидались своей очереди, оставаясь в стороне от всего этого и гадая о том, не является ли предоставление Айзенштадту трутня в качестве объекта изучения уловкой гремучников, цель которой состояла в том, чтобы отвлечь нас от всего, что могло быть прямо или косвенно связано с Облаком и скрыто от нас.

В ожидании прошли три недели, пока Айзенштадт, наконец, не пришел к решению, что он готов. На следующее утро Каландра и я были доставлены в Батт-сити, где завершилась подготовка к очередному «сеансу связи». На этот раз пастырь Загора сидела у края колонии гремучников, облепленная датчиками и увешанная проводами. Рядом суетился Айзенштадт. В отдалении находились техники, проверявшие аппаратуру и делавшие пробные записи. Все это напоминало мне оркестр за несколько минут до начала концерта.

Всё выглядело точной копией предыдущего контакта, только чувства были другими. Три недели назад персонал забавлялся, когда речь зашла о том, чтобы использовать религиозные уловки там, где спасовала наука. Мы предложили им поверить в чудо, они попытались это сделать, и попытки были вознаграждены… Оглянувшись по сторонам, я понял, что весь Батт-сити стал проявлять к нам самое искреннее расположение и даже уважение.

Стоявшая рядом Каландра тихонько усмехнулась.

— Ты только взгляни на них, — пробормотала она, едва заметно отвечая на кивки семенящих по своим делам техников.

— А что в них интересного? — вполголоса спросил я.

— То, какими глазами они сегодня смотрят на Жоиту, видишь? Они готовы сделать из нее почётного члена чего-нибудь…

Я присмотрелся к ним. Каландра была права, я, действительно, ощущал непривычное дружелюбие, исходившее от них.

— Ничего не понимаю, — недоумевал я.

— В тот раз они с Эдамсом были для этих людей ни больше ни меньше, как религиозные фанатики, — с обидой в голосе вспоминала Каландра, — достойными, в лучшем случае, терпимого отношения к ним. Их методика сработала, а каждый учёный и техник непоколебимо убеждён, что приносит результат лишь то, в основе чего лежит наука. Стало быть, их метод — научный, и сами они, следовательно, — учёные.

Её обида эхом отозвалась в моей душе.

Ибо мудрость мудрых обречена, понимание тех, кто способен понять, исчезнет…

— Всегда легче смириться с рациональным, чем изменить свои исходные принципы, — напомнил я. — По крайней мере, это обеспечит определенное признание её веры, а может, и признание концепции Божественного Нимба в целом.

Айзенштадт высмотрел нас и кивком подозвал к себе.

— Мы уже почти готовы, — объявил он, когда мы подошли. В его голосе ощущалось напряжённо-радостное ожидание.

— Мы тоже, — заверил я. Мы с Каландрой честно выполняли условия договоренности, достигнутой с Айзенштадтом, проведя часов восемьдесят в обществе Загоры. Если гремучники планировали какую-нибудь интеллектуальную или эмоциональную потасовку, у меня почти не оставалось сомнений, что мы сумеем разгадать их планы и противостоять им.

Айзенштадт кивнул, слегка расслабившись, и повернулся к Загоре.

— Как только вы почувствуете себя готовой, мисс Загора, мы начнём.

Кивнув, она закрыла глаза. Айзенштадт отступил назад и встал между нами. Воцарилась напряжённая тишина ожидания.

Мое субъективное чутьё подсказывало, что сегодняшний контакт осуществится быстрее, чем предыдущий, но что до остального, то все оставалось таким же, как и в прошлый раз. Вдруг Загора, как бы очнувшись от медитативного транса, широко раскрыв глаза, прошептала:

— Приветствуем вас. — В сдавленном шёпоте слышались странные, нетипичные для её нормального голоса оттенки.

— Это мы, гремучники. Мы долго ждали, когда вы вновь обратитесь к нам.

Айзенштадт откашлялся, и я мог заметить, что на него произвела впечатление та быстрота, с которой гремучники приняли это название.

— И я рад вас приветствовать, — ответил он. — Боюсь, мы, действительно, долго не откликались, но прежде чем обратиться к вам, сочли необходимым завершить некоторые исследования. Контакты — дело довольно трудное для человека, выступающего в роли медиума.

Наступила короткая пауза. Взглянув на техников, я обнаружил, что на их лицах нет и следа озабоченности, из чего заключил, что с Загорой всё в порядке. Очевидно, профилактические меры, принятые врачом, способствовали устранению некоторых наиболее сильных негативных эффектов, появлявшихся вследствие контактов.

— Мы не желаем причинять вам зло, — шептала Загора. — Для нас невозможно… изменить это.

— Да, мы понимаем, — заверил Айзенштадт гремучника. — У нас есть возможности кое-что изменить — мы до сих пор проводим эксперименты. — Он замолчал, и я почувствовал, что учёный собирается сказать что-то очень важное.

— Мы весьма благодарны за предоставленного в наше распоряжение мёртвого трутня. Мы очень много сумели узнать, но остаются еще вопросы, не имеющие ответов. Например, несколько недель назад вы использовали против нас термическое оружие. По нашему мнению, это мог быть лазер с химической накачкой. Вам тогда показалось, что один из наших людей собирается вас атаковать. Мы очень заинтересованы в коммерческих и промышленных возможностях этого устройства, но не в состоянии понять ни механизм его действия, ни его биохимию на примере изучения вашего трутня. Если бы вы помогли нам разобраться в этом, дали ключ к разгадке, мы были бы вам весьма признательны.

Загора смотрела на нас широко раскрытыми глазами, оставаясь безмолвной.

— Хотя бы на секунду показать нам это — такой демонстрации вполне достаточно, — продолжал убеждать ученый. — Разумеется, всё это прошло бы под контролем, при наличии соответствующих записывающих устройств…

— Облако, — перебила его Загора. — Вы ищите разгадку про… исхождения Облака? Да?

Айзенштадт бросил на меня короткий, но достаточно выразительный взгляд.

— Да… да, это так. Нам хотелось бы знать это. Мы… мы предполагаем, что вы на протяжении всех этих лет проводите наши корабли через Облако.

— Мы доставим вас к истокам … Облака.

Айзенштадт уставился на Загору, и со второй попытки смог вымолвить:

— Вы имеете в виду механизм, который является первопричиной Облака? Где он находится? На Сполле?

— В пространстве, — продолжала шептать Загора. — Глубоко в пространстве.

Учёный медленно кивнул. Его чувства были чувствами человека, много лет пытавшегося решить задачу и, наконец, решившего её.

— Я понимаю. Но нам потребуется какое-то время, чтобы подготовить корабль. Сможем ли мы поддерживать контакт за пределами Сполла?

— Нет необходимости. Когда вы будете готовы, обратитесь… к пилоту. К… — Загора замолчала, и я понял, что гремучник занят поисками подходящего слова. — … к зомби.

— Всё понятно. — Лицо Айзенштадта посуровело. — Сейчас мы начнем приготовления. А пока…

— А пока, прощайте, — произнесла Загора.

— Стоп, — рявкнул учёный, но было поздно. Загора обмякла, лицо и глаза пришли в обычное состояние. Айзенштадт шагнул к ней, переполненный злобой.

— Кто сказал вам прерывать контакт? — гаркнул он. Загора взглянула на него, но прежде чем она успела ответить, вмешалась Каландра.

— Это не она прервала контакт, а сам гремучник.

Глаза учёного сверкнули, но он смог подавить гнев.

— Я не успел задать все вопросы, — проворчал он, ни к кому не обращаясь. — Неужели было трудно заметить?

— Возможно, он заметил это, — сказал я, — но уже дал все ответы, которые счел необходимым.

По виду Айзенштадта можно было понять, что в нём снова одержал верх представитель Патри, руководимый политическими и военными соображениями. Для меня это было весьма неожиданным — я так и не сумел уловить перехода от одной его ипостаси к другой.

— Понятно, — наконец, выдавил он изменившимся официальным голосом. — Вообще, похоже на то, что они не горят желанием обсуждать биолазер, вы не находите?

— Или, — предположил я, — считают, что всё относящееся к Облаку — предмет гораздо более значительный.

По взгляду, который метнул на меня Айзенштадт, я понял, что ему пришла на ум та самая игра в «выбывалки», о которой мы говорили три недели назад.

— Может быть, вы и правы, — неохотно согласился он, и я мог заметить, что он размышляет о тех трудностях, с которыми ему и остальным придется столкнуться при организации полёта. После довольно долгого молчания его лицо стало проясняться. — Лейтенант! — позвал он, оглядываясь по сторонам в поисках офицера Службы безопасности.

Тот быстро вышел из-за рядов мониторов.

— Да, сэр?

— Я поручаю вам связаться с адмиралом Фрейтагом. Выясните у него, как быстро мы можем получить в своё распоряжение один из его штурмовых кораблей для не очень долгого полета.

Лейтенант, кивнув, обратился к кому-то из подчиненных, а Айзенштадт снова стал смотреть на Загору, вокруг которой хлопотало с полдесятка медиков.

— Как вы себя чувствуете, мисс Загора?

— Нормально, — ответила она, и было видно, что её дыхание уже не такое прерывистое. — Намного лучше, чем в тот раз.

Айзенштадт кивнул и обратился к одному из врачей:

— Необходимо провести полное обследование её состояния. В особенности меня интересует вопрос, сколько она может находиться в условиях таких контактов без видимого ущерба для здоровья.

— Вы собираетесь взять её с собой? — негромко спросил я. Учёный кивнул.

— Может оказаться полезным, если мы узнаем, на каком отдалении от Сполла будет сохраняться контакт.

— Но если гремучники будут вести нас через Облако…

— Будут ли они нас вести или нет — неизвестно, — напомнил Айзенштадт. — Они не сделали никакого заявления об этом. Существуют лишь наши собственные домыслы, а я терпеть не могу заниматься досужими размышлениями.

Взглянув на учёного, я ощутил охватившую его неуверенность.

— Потому что, если нас не поведут через Облако гремучники, придётся вести кому-нибудь еще?

Он терпеливо посмотрел на меня.

— Ладно, Бенедар. Ведь невооруженным взглядом видно, что здесь задействовано по меньшей мере две разведслужбы, и каждая преследует свои цели. Или вам хочется убедить меня в том, что гремучники создали Облако в качестве своего рода защитного вала, и теперь забыли, как его можно обезвредить?

Я думал об этом.

— Ну, необязательно представлять себе всё это так просто, — нерешительно произнес я. — Возможно такое, что они не возражают против разработок на кольцах, но желают ограничить число тех, кто живет с ними по соседству на Солитэре?

— А может быть, и наоборот, — добавила Каландра, — что они ничего не имеют против нашего пребывания на Солитэре, но желают поставить предел разграблению минеральных ресурсов колец.

— На кой чёрт им сдались эти кольца? — ворчливо произнес Айзенштадт. — Вряд ли им по плечу самим заниматься разработкой минералов. К сожалению, ни одна из этих теорий не имеет под собой почвы. Если только они не захотят заключить с нами соглашение, которое регламентировало бы численность населения и права на разработку рудников, а потом и вовсе закрыть путь через Облако.

— А что, если мы нарушим данное соглашение? — спросил я.

— Тогда они снова откроют путь через Облако, и, между делом, будут хватать тех, кто окажется в системе. С таким соглашением, которое камнем повиснет на нашей шее, они вряд ли могут быть обеспокоены возможными нарушениями его условий.

— Видимо, до появления здесь Божественного Нимба у них не было способа пообщаться с нами, — напомнил я.

— Но сейчас-то способ появился. И они ничего не объяснили нам: управляют они Облаком или нет, кто ведет корабли, кто управляет Облаком, если оно управляемо, и так далее. Без всей этой информации наше общение вообще не имеет смысла.

Я закусил губу. Он был прав. Вряд ли против его логики можно было возражать. И всё же…

— Не похоже, чтобы я сумел убедить вас, Бенедар.

Я сосредоточился на Айзенштадте. Выглядел он неприветливо, но в то же время был готов принять любые возражения, как и подобает настоящему учёному, официально не очень доверяющему умениям Смотрителей… Но за этим официальным отношением я мог чувствовать нескрываемый интерес.

— Есть ещё кое-что, имеющее отношение к гремучникам, — сказал я, безуспешно пытаясь обуздать смутное чувство, грызущее мое подсознание. — Что не дает мне покоя.

— Думаете, они нас в чем-то обманывают?

Я взглянул на Каландру и заметил её беспомощное пожатие плечами. У неё не было ничего существенного, чтобы как-то помочь мне, но она, как и я, смутно подозревала: имеется нечто такое, чего никто из нас не смог понять.

— Нет, я как раз не думаю, чтобы они лгали. Это не совсем ложь.

Фраза эта прозвучала весьма расплывчато, и я уже был готов к тому, что удостоюсь очередного раздраженного взгляда. Но Айзенштадт лишь озадаченно потер щёку, глубоко задумавшись.

— А не может ли это приглашение проехаться за пределы Облака оказаться ловушкой? — предположил он.

— Что они могли бы от этого выиграть? — покачал я головой. — Ведь они должны знать, что информация о них давно покинула пределы системы. Уже поздно предпринимать какие-либо попытки к тому, чтобы сохранить свое существование в секрете, даже если допустить, что это входило в их планы.

Вмешалась Каландра.

— Не думаю, чтобы это было ловушкой, — медленно произнесла она. — Но Джилид прав — они действительно что-то скрывают. У меня возникло чувство, что они водят нас за нос, намеренно снабжают такой информацией, которая позволила бы им заставить действовать именно в том направлении, которое выбирают они.

— Думаете, они хотят доставить нас к генератору Облака, чтобы попросить отключить его? — без обиняков спросил учёный.

Каландра пристально посмотрела на него.

— Я бы поостереглась предпринимать что-либо в этом роде, — заявила она. — Если вы не ошиблись, утверждая, что не гремучники ответственны за Облако, можно предположить, что его установил кто-то ещё с целью их изоляции.

Айзенштадт мрачно кивнул.

— Эта мысль уже приходила мне в голову, — признался он. — Именно поэтому я и хочу лететь на корабле Службы безопасности вместо того, чтобы просить выделить мне какой-нибудь транспортный корабль. Генератор должен быть защищён.

Сидевший за пультом связи лейтенант поднялся.

— Доктор Айзенштадт, — обратился он к ученому, — все улажено. Адмирал Фрейтаг распорядился о выделении вам «Карга», который скоро должен вернуться с патрулирования колец. Расчётное время прибытия — приблизительно через шесть дней. Впрочем… есть еще одно. Адмирал Фрейтаг просил меня напомнить вам о том, что ни один из кораблей Службы безопасности в системе Солитэра не оборудован «Пультом Мертвеца».

Несколько секунд ученый безмолвно смотрел на лейтенанта, а потом выругался свистящим шепотом и ударил себя ладонью по лбу.

— Как меня угораздило забыть об этом!

Посмотрев на Каландру, я прочёл в её взгляде ту же озадаченность, которую чувствовал сам.

— Не понимаю, — обратился я к Айзенштадту. — Неужели установка «Пульта Мертвеца» — такая большая проблема?

— Да нет, с самим пультом, кнопками, штурвалом и прочим проблем нет, — возбужденно ответил он. — Всё дело, в том, что Служба безопасности не обладает лицензией на транспортные рейсы. Патри выдает разрешение на прыжки из системы и обратно лишь на индивидуальной основе. А за разрешением требуется лететь аж до самой Портславы.

— Всё не так страшно, сэр, — попытался успокоить его лейтенант. — Власти Майлэнда или Уайтклиффа также наделены полномочиями выдачи лицензий.

— В конечном итоге, после того, как я обращусь к ним, они всё равно будут вынуждены обратиться в Портславу — именно она даёт на это санкцию, — покачал головой Айзенштадт. — А это протянется ещё не одну неделю, не говоря о том, сколько бумажной волокиты потребуется для получения зомби.

Чувствуя, как напряглось все мое тело, я посмотрел на Каландру. Всё дело в том, что один зомби уже имелся. Интересно, помнил ли об этом Айзенштадт?

— Нет сомнения в том, что существуют правила, предусматривающие сокращение процедур в экстремальной ситуации, — произнёс я.

— Не думаю, что мы подпадаем под эти правила, — раздражённо отмахнулся Айзенштадт.

— Значит… — я колебался. — Насколько мне известно, губернатор Рыбакова должна мистеру Келси-Рамосу одну услугу, причём, скорее личного характера. Наверное, вы могли бы обратиться к нему, спросить, не смог бы он достать для нас зомби с Солитэра из числа приговоренных к смерти преступников.

Айзенштадт взглянул на меня, и потому, как старательно он избегал смотреть на Каландру, я мог понять, что и ему вспомнился ее статус. Я затаил дыхание… но прежде, чем эта мысль оформилась в его мозгу, её затмило мощное чувство неприятия такого решения. Как в свое время и Рэндон, он сразу же прикинул, каким кладом были для него живые Смотрители, и у него не было желания посылать под нож курицу, несущую золотые яйца.

— У меня сложилось впечатление, что это запрещено законами Солитэра, — ответил он. — Впрочем, попытаться всё равно стоит. Да… — он взглянул на Загору. — Мне бы хотелось, чтобы после осмотра вы оба проводили мисс Загору туда, где она проживает.

Его чувства так же, как и голос, были полны значимости.

— Да, сэр, — ответил я, стараясь незаметно для остальных дать ему понять, что уяснил суть его распоряжения. — Если гремучники причинили ей какой-то вред, то, побыв с ней пару часов, я сумею разобраться, в чём дело.

— Хорошо, — кивнул Айзенштадт. — Я сообщу вам о результатах беседы с губернатором.

Кивнув Каландре и Загоре, он повернулся и направился через проход между двумя скалами в сторону стоянки транспорта.

Я посмотрел ему вслед, когда ощутил присутствие подошедшей Каландры.

— Он хочет, чтобы Облако было перекрыто, — пробормотала она. Я утвердительно кивнул. Внезапно она вздрогнула и поёжилась.

— Надеюсь, что не начнётся спешка со всем этим. Что мы не погубим то, чего… ни в коем случае нельзя губить.

Я раздумывал.

— Не думаю, чтобы он стал спешить. Кроме того, есть … нечто такое, что не вяжется с нашими теориями. С какой стати кому-то захочется взваливать на себя такую гигантскую работу, создавая барьер длиной в десять световых лет лишь для того, чтобы держать взаперти существ, вросших корнями в землю?

Каландра покачала головой.

— Не знаю. Но мне всё равно не нравится.

Я обнял её и почувствовал, как она напряжена.

— Я понимаю, что тебе не нравится, — тихо прошептал я. — Мне тоже.