Берег приближается с такой быстротой, точно мы летим к нему по лучу прожектора. По скату спускаются онкилоны, вступили на береговой лед, неподвижное ледяное поле.
Впереди идет Горюнов. Волосы его и борода развеваются по ветру. Рядом шагает Нерхо, гордо выпрямившись, опираясь на копье.
Это великий исход. Мужчины несут на плечах мотыги, шкуры, топоры. Женщины тащат за руки детей. Больным помогают идти, поддерживая их за плечи.
Это великий исход. Мужчины несут на плечах мотыги, шкуры, топоры. Женщины тащат за руки детей.
Мелькнула согбенная фигура Рау. Он подслеповато мигает, щурится на свет.
Происходящее представляется онкилонам началом нового удивительного волшебства. Они теснятся поближе к Горюнову. Если кто-нибудь, оступившись, шагнет за пределы освещенного пространства, то с испуганным криком торопится выйти поскорее из тьмы, — там страшно, там подстерегают злые духи.
По трапу с ледокола сбегают на лед Кеюлькан, начальник экспедиции, пилот и другие, спешат навстречу шествию. Два людских потока встретились и смешались.
Палуба ледокола. Онкилоны, моряки, сотрудники экспедиции составляют сейчас одну шумную, пеструю толпу.
…Горюнов и начальник экспедиции стоят рядом на палубе.
— И вы не надеялись, — почтительно спрашивает начальник, — что остров увидят с какого-нибудь корабля?
— Почти не надеялся. Ведь он окружен был туманами, как стеной. Результат теплых испарений, понимаете? Очень редко туман раздергивался. И то на мгновение. Но шапка-невидимка свалилась с острова тотчас же, как только льды заполнили котловину. Мертвый, оледенелый, он будет виден теперь издалека.
Это великий исход. Мужчины несут на плечах мотыги, шкуры, топоры, Женщины тащат за руки детей.
…Кеюлькан и Два робеющих онкилона вошли, осторожно ступая, в каюту капитана.
Кеюлькан подвел соплеменников к стене, где висят ружья.
— Гром, — сказал он значительно.
Онкилоны закивали головами, зашептались, боязливо косясь на стену.
Кеюлькан зажег и потушил настольную лампу, гордясь своей образованностью.
— Горит без дров, — объяснил он.
Один из онкилонов обвел рукой каюту, спросил почтительным шопотом:
— Большой колдун?
— Друг Горюна, — сказал Кеюлькан.
— А… — понимающе кивнул онкилон и успокоенно сел в широкое кожаное кресло.
Ледокол удаляется от острова. Луч прожектора медленно сползает со ската.
Опершись на леер, Горюнов долгим взглядом провожает свой остров. Начальник экспедиции заканчивает рассказ:
— А в следующем году была революция…
— В следующем? На другой год после экспедиции.
— Да.
Громада купола сливается с темным фоном, расплывается в снежном тумане.
Да полно, было ли все это с ним?.. Не причудился ли Горюнову удивительный теплый остров? Зеленели ли леса на внутренних склонах? Поднимались ли серебристые фонтаны гейзеров? И блуждал ли он когда-нибудь с факелом в руке в подземном лабиринте, высматривая на стенах изображение загадочной Птицы, пытаясь постигнуть ее тайну?..
Но неподалеку на палубе лежат мотыги, топоры, утварь онкилонов. Донесся откуда-то бодрый голос Кеюлькана.
Горюнов вдруг засмеялся.
Начальник экспедиции спросил удивленно:
— Что вы?
— Я вспомнил Птицу Маук.
— Не понимаю. Что за Маук?
Горюнов пошарил за поясом, вытащил оттуда и подал на ладони истертую, зазубренную по краям монету, — одну из тех, что лежали на дне ущелья подле щита, пищалей и бердышей.
— Старинная гривна, — недоумевающе сказал начальник экспедиции.
— А на обороте?
— Двуглавый орел.
— Онкилоны называли его иначе — Маук. Когда-нибудь я расскажу вам подробнее об этом. А может быть, если смогу, то напишу об этом и книгу…