Психомодератор. Книга 1. Разделение

Глава 3.0. Разум.

— Аврора, — его голос звучал одновременно как шепот и крик, искаженный эхом бесконечных пространств, где каждое измерение искривлено. Звуковые волны распространялись видимыми кольцами, искажая свет вокруг. — Я искал тебя. Я так долго искал тебя.

Он сделал шаг вперед, и пространство вокруг его фигуры на мгновение исказилось, словно его личина была слишком тяжелой для ткани реальности, оставляя кровавый след, который тут же исчез, словно впитался в саму материю пола.

— Я люблю тебя всей душой, — Декарт протянул окровавленные руки, и Аврора увидела, что под майя его предплечий движется что-то тонкое и извилистое, как если бы его вены приобрели самостоятельную жизнь. — Позволь мне обнять тебя. Всего лишь один раз. Последний раз.

Сердце Авроры сжалось от боли и тоски. Декарт — её Декарт — выглядел таким израненным, таким потерянным. Каждая клетка её личины кричала: "Помоги ему! Обними его! Спаси его!" Воздух вокруг него дрожал, как над раскаленным асфальтом, и сквозь эту дрожь временами проступали другие образы — другие версии Декарта, некоторые истощенные до костей, другие искаженные, неправильные.

Но рядом стояла София, и голос наставницы прорезал завесу эмоций как лазерный луч:

— Я не знаю, что ты видишь, — её слова звучали откуда-то издалека, словно проходили через толщу воды, — но что бы это ни было, не реагируй. Не отвечай. Не двигайся.

Аврора застыла в мучительном оцепенении. Это был Декарт, человек, которого она любила больше жизни. Но в то же время... что-то было не так. Что-то в его движениях, в том, как пульсировала кровь на его персоне, как искажался его голос на определенных слогах — словно часть слов произносилась не его гортанью, а чем-то иным, живущим внутри него.

— Аврора, пожалуйста, — умолял Декарт, приближаясь. С каждым шагом воздух вокруг него сгущался, приобретая текстуру и оттенки, недоступные человеческому восприятию. — Мне так холодно без тебя. Так пусто. Только ты можешь спасти меня.

Каждый его шаг отдавался в её сознании физической болью, словно кто-то натягивал струны, соединяющие их сердца. Она хотела броситься к нему, обнять, забрать его боль, его страдание. Но инстинкт самосохранения — и годы тренировок в академии психомодераторов — удерживали её на месте.

Это не Декарт. Это не может быть Декарт. Он не может быть здесь.

Слезы затуманили её зрение, но она не шевелилась. Ни единого мускула. Ни единого слова. Каждая слеза, скатываясь по её щеке, на мгновение зависала в воздухе, прежде чем исчезнуть, словно поглощенная самой атмосферой этого искаженного места.

Декарт остановился в шаге от неё, так близко, что она могла бы коснуться его, протянув руку. Его глаза — глаза, в которых она столько раз видела любовь и нежность — теперь были наполнены чем-то древним и голодным. Зрачки расширились настолько, что почти полностью поглотили радужку, превратившись в бездонные колодцы, в глубине которых мерцало нечто, напоминающее созвездия, но расположенные в конфигурациях, невозможных в нашей вселенной.

— Ты отвергаешь меня? — прошептал он, и в его голосе звучала не боль, а что-то похожее на ярость. Каждое слово вибрировало на частоте, заставляющей кости Авроры резонировать, порождая глубинное, примитивное желание бежать. — После всего, что между нами было?

Долгое мгновение он стоял, глядя на неё, и Аврора почувствовала, как что-то пытается проникнуть в её разум — тонкие, настойчивые щупальца чужой воли, ищущие трещины в её ментальной защите. Время растянулось, секунды превратились в часы, наполненные безмолвной борьбой.

А потом... он просто прошел мимо. Прошел, словно она была не более чем призраком на его пути, незначительным препятствием. Но в момент, когда он поравнялся с ней, Аврора почувствовала холодное дуновение — не снаружи, а внутри, словно что-то потянулось к самой её сущности, как голодный зверь принюхивается к потенциальной добыче. Через несколько шагов его фигура растворилась в воздухе, рассыпаясь на мириады крошечных частиц, которые ещё несколько секунд висели в воздухе, формируя смутные очертания прежде чем окончательно исчезнуть.

Тьма начала рассеиваться. Искаженные стены коридора медленно выпрямлялись, возвращаясь к нормальному состоянию. Свет становился ярче, чище, утрачивая болезненный красноватый оттенок. Но что-то неуловимо изменилось в самой текстуре пространства — словно тонкая мембрана между реальностями стала ещё тоньше.

София глубоко вздохнула и впервые за всё время по-настоящему посмотрела на Аврору. В её взгляде смешались облегчение и какая-то новая, настороженная оценка, как если бы она видела свою ученицу в совершенно ином свете.

— Ты справилась, — в её голосе звучало что-то похожее на уважение, тонкие вибрации, почти осязаемые в разреженном воздухе. — Это была слабейшая психоатака страхом. С каждым разом они будут становиться сильнее, изощреннее. Использовать твои глубинные страхи, твои привязанности, твою любовь. То, что ты видела, — лишь отголосок, тень того, что ещё придёт. Поэтому чем быстрее мы найдём источник, тем лучше.

— Источник? — голос Авроры дрожал после пережитого, каждое слово стоило усилий, словно её гортань забыла форму звуков, а язык — движения для их создания. Сознание балансировало между реальностью и призрачным эхом увиденного.

— Того, кто создаёт эту искажённую реальность. Возможно, это и есть наш мистер Локтингейл, — София нахмурилась, тонкие морщинки между бровями на мгновение сложились в рисунок, напоминающий древний символ из забытых гримуаров. Её персона менялась, словно под ней скрывалось нечто более сложное, чем обычный человеческий облик. — Но мне нужно знать, кого ты видела. Все детали имеют значение.

Аврора сглотнула, пытаясь привести мысли в порядок. Воспоминания о пережитом казались одновременно кристально ясными и нереальными, как детали сна, который помнишь во всех подробностях, но не можешь поверить, что он мог присниться тебе. Майя реальности всё ещё подрагивала перед глазами, тонкая и полупрозрачная.

— Сначала были собаки. Искажённые, с неправильными личинами, — её пальцы невольно коснулись собственной шеи, ощущая биение пульса под майей. — Потом пауки с... с человеческими персонами внутри. Каждая персона кричала беззвучно, умоляя о помощи.

Она замолчала, не желая произносить последнее, не желая облекать в слова то, что видела — как если бы названное вслух могло материализоваться снова, прорвать истончившуюся ткань между мирами. Но София ждала, безжалостно требуя полной картины, её взгляд проникал глубже поверхности, словно считывая язык души, написанный под майей Авроры.

— А потом я увидела Декарта, — наконец прошептала она, и само имя, произнесённое вслух, принесло болезненное тепло в груди. — Моего молодого человека. Его личина была наполовину залита кровью, а майя пульсировала, как живое существо. Он умолял обнять его, говорил, что любит меня. Но это был не он. Не его истинная персона смотрела из глаз этого существа.

София кивнула, её персона стала задумчивой, взгляд обратился внутрь, анализируя, сопоставляя. На мгновение Авроре показалось, что она видит сквозь майю наставницы — чуждую геометрию внутренней структуры, слишком сложную для человеческого восприятия.

— Собаки, пауки — это стандартные архетипические страхи, — произнесла София, и каждое слово расходилось кругами в воздухе, как если бы её голос обладал свойством изменять структуру пространства вокруг. — Они принадлежат коллективному бессознательному, они универсальны, как опорные колонны. Но Декарт... это личное. Это значит, что кто бы ни создавал эту реальность, он знает твою истинную личность. Или, по крайней мере, имеет доступ к твоим воспоминаниям, к самым сокровенным областям твоего разума.

Холодок пробежал по майе Авроры, поднимаясь к основанию черепа, где превратился в ощущение чужого пристального взгляда — словно кто-то наблюдал за ней из-за границ воспринимаемой реальности.

— Но как? Я никогда не была в этом центре. Я даже не знаю никакого Локтингейла! — её голос поднялся на октаву выше, отразился от стен и вернулся к ней с едва заметным искажением, словно кто-то другой произнёс те же слова одновременно с ней, из другого слоя реальности.

— Возможно, это не имеет значения, — София начала двигаться по коридору, жестом приказывая Авроре следовать за ней. Её личина изменилась — движения стали более настороженными, экономными, как у древнего хищника на незнакомой территории, слишком долго носившего маску человека. — Некоторые паттерны сознания могут резонировать на расстоянии, пронизывая все уровни сознания. Возможно, твои воспоминания просто... созвучны с чем-то в глубинах его разума.

Они вышли в просторный холл, который теперь выглядел почти нормально, хотя реальность всё еще казалась хрупкой, как истончившаяся майя старика, готовая в любой момент разорваться, открывая новые кошмары или — что страшнее — абсолютную пустоту .

— Нам нужно будет обойти все места, которые могут быть значимы для Локтингейла, — сказала София, её глаза сканировали пространство, словно видя сквозь стены и поверхности, считывая следы чужого присутствия. — Его жильё, любимые места, места, связанные с травмами. Люди обычно выбирают для своего убежища то, что отпечаталось в их разуме, даже если это связано с болью.

Она повернулась к Авроре, и впервые за весь день сквозь её майю проступило что-то похожее на человеческую эмоцию — тревожная забота.

— Но прежде чем мы продолжим, мне нужно понять... Этот Декарт, его личность значит для тебя больше, чем просто "молодой человек", верно? Иначе его образ не был бы использован как основной рычаг психологического давления.

— Мы познакомились в академии, — начала Аврора, удивляясь, как спокойно звучит её голос, когда внутри всё дрожало при одном воспоминании о нём. — Его личина казалась совершенной, а персона сияла сквозь неё, как ослепительный свет. Он был самым блестящим студентом курса. Все прочили ему будущее великого психомодератора.

Она сделала паузу, вспоминая его смех, резонировавший со всеми слоями её существа, его восторг, когда он делился с ней своими теориями.

— Мы влюбились почти мгновенно. Это было как... как найти недостающую часть себя. Он понимал меня так, как никто никогда не понимал.

София внимательно слушала, её глаза, казалось, изменили цвет — теперь они напоминали древние янтарные камни с застывшими внутри насекомыми.

— А потом что-то случилось, — Аврора почувствовала, как майя на её лице натянулась от боли воспоминаний. — Он сильно изменился, словно что-то проникло под его майю, исказило контуры души. Его слишком увлекала теория о состоянии "Абсолютного зеро" — точке, где разум освобождается от эмоций и становится чистым интеллектом.

Персона Софии изменилась мгновенно, словно имя древнего врага прозвучало в тишине храма.

— Синаптик, — произнесла она одними губами, и воздух вокруг этого имени закрутился спиралью, как будто само пространство отторгало его.

Аврора кивнула, чувствуя, как при этом имени по её майе пробежала дрожь.

— Да, теории Лукаса Синаптика. Декарт одержим ими. Он говорил, что путь к совершенству личности лежит через разрушение всех эмоциональных связей.

София долго молчала, переваривая информацию. Её персона стала непроницаемой, майя затвердела, как древняя броня.

— Это объясняет многое, — наконец сказала она. — И делает нашу ситуацию гораздо опаснее, чем я предполагала. Если то, что атакует нас, каким-то образом связано с теориями Синаптика, мы имеем дело не просто с искажением реальности, а с преднамеренной попыткой трансформировать саму структуру майи.

Она не закончила фразу, но Аврора почувствовала, как холодок страха пробежал по её спине.

— Что нам делать? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал профессионально, без дрожи, хотя каждая клетка её личины вибрировала от напряжения.

София выпрямилась, и на мгновение Аврора увидела в ней не просто психомодератора, а воина — древнего и непреклонного.

— Мы найдём источник и нейтрализуем его, — её голос звучал как приговор, произнесённый на языке, который понимает сама материя мироздания. — Но будь готова к тому, что следующие проявления будут направлены именно на тебя. На твои страхи. На твою любовь к Декарту.

Она положила руку на плечо Авроры, и этот жест, такой человеческий, такой неожиданный от вечно сдержанной Софии, придал девушке странную уверенность.

— И помни, что бы ты ни увидела, что бы ни услышала — это не реально. Это конструкция разума, пытающегося манипулировать тобой. Настоящая реальность где-то там, за пределами этого кошмара. И мы вернемся в неё.

Аврора кивнула, чувствуя, как внутри неё поднимается волна решимости — густая и тёплая, как кровь, которая начинает быстрее бежать по венам. Не просто выжить, но и победить. Победить страх, победить искажения, победить того, кто играет их жизнями, словно шахматными фигурами. Это новое чувство удивило её саму — после всего пережитого она ожидала найти в себе лишь истощение и ужас, но вместо этого обнаружила стальное ядро, о существовании которого не подозревала.

Память услужливо подсунула ей воспоминания о первых минутах и часах в этом месте. Как металась между надеждой и отчаянием, не зная, что реально, а что нет. Тогда она была просто напуганной девчонкой, потерявшей контроль над ситуацией, забывшей всю свою подготовку.

"Но теперь всё иначе," — напомнила она себе. Теперь пора вспомнить свои тренировки, годы академии, всё, чему её учили в “Обсерватории синхронизации сознаний”. Даже если страх ещё живёт внутри, холодной змеёй свернувшись в животе, она не позволит ему управлять собой.

Каким бы ни был источник этого кошмара, она была психомодератором. Семь лет обучения, тысячи часов практики, но по-настоящему... по-настоящему она никого ещё не спасла. Да, в отчетах значились "сотни исцелённых разумов", но это были контролируемые сеансы, где рядом всегда находился куратор, готовый вмешаться при малейшем отклонении от протокола. Она "проходила через лабиринты чужих травм" — на тренажерах с заранее прописанными сценариями. "Распутывала узлы застарелых фобий" — под бдительным наблюдением преподавателей, с возможностью в любой момент прервать симуляцию. "Возвращала людям цельность" — в тщательно отфильтрованных случаях, где риск был минимальным.

Она знала, что такое настоящее безумие — в теории. Изучала его симптомы по учебникам, анализировала записи реальных случаев, слушала лекции о том, как оно тихо и методично пожирает личность изнутри. И ей казалось, что она умеет с ним работать, ведь на экзаменах и зачётных сессиях получала высшие баллы. Всё было гладко и понятно — в симуляциях, в лабораторных условиях, за стенами академии. Но там, если что-то шло не так, можно было просто нажать кнопку "Стоп" и начать заново.

Здесь кнопки "Стоп" не было.

И всё же в ней горел тот самый юношеский максимализм выпускницы, уверенной, что сумеет применить все теоретические знания на практике. Что между учебной аудиторией и реальным полем боя — лишь тонкая грань, которую она преодолеет одним прыжком. Максимализм, который шептал ей: "Ты справишься, ведь ты же училась, готовилась, знаешь всё необходимое".

Другой же внутренний голос шептал: “А что, если у тебя не получится, и вы все застрянете здесь навсегда?" Аврора глубоко вдохнула, признавая свои сомнения, но не позволяя им захватить себя. Нет, она не была на сто процентов уверена в успехе. Да, страх всё ещё жил в ней. Но она знала, что сделает всё возможное, чтобы преодолеть его — ради себя, ради Софии, ради всех застрявших здесь людей.

И если ей придётся столкнуться с призраками своего прошлого — что ж, так тому и быть. Образ Декарта мелькнул перед внутренним взором — таким, каким она видела его здесь: искажённым, холодным, с тенью безумия во взгляде. Это зрелище до сих пор вызывало тревогу и внутренний диссонанс.

Ведь настоящий Декарт, её любимый, сейчас должен быть дома. Возможно, читает на их широком диване, или готовит чай с бергамотом, или работает в своём кабинете над очередной теорией. Между ними всё хорошо — не идеально, конечно, но когда в отношениях бывает идеально? Да, в последнее время он стал более замкнутым, иногда подолгу молчит, смотря в одну точку, иногда слишком увлечённо говорит о теориях, используя термины, которые она не всегда понимает. Но это временно, она верит в это. Просто сложный период, просто стресс на учебе. Они справятся, как справлялись всегда.

Поэтому видеть здесь этот жуткий, искажённый образ человека, которого она любит, было особенно странно и болезненно. Словно кто-то взял знакомую персону и исказил ее, сохранив узнаваемые черты, но извратив саму её суть.

"Я справлюсь", — подумала она. — "Я буду помнить, что это не он. Настоящий Декарт ждёт меня там, снаружи. И когда я вернусь, мы разберёмся со всеми проблемами вместе."

Она глубоко вдохнула, чувствуя, как в груди что-то сжимается от этой мысли, но вместе с тем появляется решимость действовать.

Вместе с Софией они двинулись к выходу из центра, каждый шаг давался с отчётливой ясностью — словно на мгновение исчезло всё лишнее, и осталась только цель и путь к ней. Они готовились шагнуть в город, который существовал лишь как проекция чьего-то воспалённого восприятия. Аврора представила, как будет выглядеть этот мир — искажённая геометрия улиц, где углы никогда не равняются девяноста градусам, тени от объектов, падающие в неправильную сторону, время, текущее рывками, как плохо отрегулированный механизм. Переплетение снов и кошмаров, застывших в материи реальности — мир, который был бы невозможен, если бы не находился в пузыре измененного восприятия.

Мысль о том, чтобы войти туда добровольно, вызвала дрожь, пробежавшую по майе, но Аврора подавила её усилием воли. В конце концов, они входили в персональный ад существа, чей разум давно утратил связь с истинной реальностью. И этот ад, как ни странно, мог стать для них спасением — ведь только в сердце лабиринта они найдут его создателя.

Пальцы Авроры сжались в кулак, ногти впились в ладонь, оставляя маленькие полумесяцы на майе — физическая боль, якорь в реальности, напоминание о том, кто она и зачем здесь. Софию, казалось, не беспокоила предстоящая экспедиция. Её глаза смотрели вперёд, уже видя путь сквозь лабиринт иллюзий, созданный тем, кто скрывался под именем мистера Локтингейла.

"Кто бы ты ни был, — мысленно обратилась Аврора к неизвестному архитектору кошмара, — я иду за тобой. И я не сдамся, пока не верну нас обратно в реальный мир". В ней пылал юношеский максимализм — то же самое обманчивое чувство всемогущества, что когда-то заставляло её верить в абсолютные решения и неизбежность победы добра. Эта вспыхнувшая уверенность могла в любой момент разбиться о скалы неизвестной опасности, рассыпаться, как хрупкое стекло под ударом молота реальности. Глубоко внутри Аврора это понимала, но сейчас позволила себе этот огонь решимости — потому что без него не было бы сил сделать даже первый шаг в окружающий их ночной кошмар.