Психомодератор. Книга 1. Разделение

Глава 1. Целостность

"Целостная личность воспринимает целостный мир. Лишь в единстве со своей природой человек способен увидеть вселенную как гармоничное целое, а не набор разрозненных фрагментов." — Карл Густав Юнг

По проспекту Лукреция Витали, залитому бледным светом осеннего солнца, медленно двигалась похоронная процессия. Черные силуэты скорбящих, словно чернильные тени, стекали по широкой улице к сверкающей глади озера Лакус Мартус — последнему пристанищу каждого жителя Нейрограда. Майя-покрытия домов, чувствуя дыхание смерти, переливались официальными траурными алыми оттенками: от глубокого бордо до кричащего кармина. Казалось, сами здания сочились кровью утраты, пульсируя в такт шагам процессии.

Прохожие, застигнутые этим потоком скорби, замирали, почтительно склоняя головы. Большинство, повинуясь древнему ритуалу сопричастности, доставали нейрофоны — тонкие пластины, мерцающие холодным синим светом. Один за другим они синхронизировались с процессией, позволяя чужой боли просочиться в собственные сердца. Невидимые нити эмпатии оплетали улицу, соединяя незнакомцев в единое существо, пульсирующее общим горем.

Лишь редкие души — испуганные, смущённые, слишком занятые или просто уставшие от чужих эмоций — отводили взгляды, прятали персоны за воротниками плащей и ускоряли шаг, пытаясь избежать этого болезненного единения. Но даже их спины, напряжённые и сутулые, выдавали неловкость и тайное чувство вины. В Нейрограде избегать разделённой скорби считалось почти кощунством.

Древняя традиция требовала, чтобы последний путь до Нейроозера — как ласково называли Лакус Мартус в народе — был пройден пешком, вне зависимости от того, где обитал усопший при жизни. Ноги скорбящих ступали по древней майя-покрытию дороги, словно отполированной миллионами подобных шагов, а воздух наполнялся тихими всхлипами и шёпотом воспоминаний.

В толпе скорбящих шла Аврора — девушка в хрупкой майя-персоне, с глазами цвета грозового неба и волосами, напоминающими расплавленную медь. Возможно, уже через пару дней она решит поменять себе персону, но на данный момент именно такой образ, как она думала, полностью её отражал. Она никогда не встречала усопшую Когиту, но благодаря синхронизации ощущала тяжесть утраты, словно потеряла старую подругу. Чужая скорбь оседала на её майя-личине солоноватой влагой, проникала в лёгкие с каждым вдохом, растекалась по венам тягучей горечью.

Однако под этим чужим горем пульсировало иное чувство — острое, как осколок стекла, холодное, как прикосновение металла к обнажённой майя-личине. Аврора сжимала руки в карманах плаща до боли, до побелевших костяшек. В её голове, подобно ядовитой мантре, крутились слова: "Я самозванка".

Каждый шаг к озеру приближал её не только к месту погребения незнакомки, но и к собственному перерождению в новую личность. И эта мысль жгла душу Авроры сильнее, чем коллективная скорбь всех собравшихся.

Процессия плавно огибала последний поворот проспекта Лукреция Витали, и перед глазами открылась величественная панорама “Храма гармонического резонанса”. Гигантская полупрозрачная сфера переливалась всеми оттенками алого, отражая траурное настроение города. Тонкие колонны-дендриты, поддерживающие её, казались живыми — они едва уловимо пульсировали, словно нервные окончания гигантского организма. Концентрические слои сферы вращались с разной скоростью, создавая гипнотический эффект вечного движения, напоминающий Авроре о бесконечном цикле жизни и смерти.

Процессия замедлила шаг, приближаясь к широким ступеням, ведущим к главному входу храма. Люди выстраивались в четыре ровные колонны, согласно древнему ритуалу. Скорбящие родственники шли первыми, их лица скрывали траурные майя-оболочки вуали с традиционным алым цветом. За ними следовали друзья и коллеги Когиты, их шаги были тяжёлыми, а плечи поникшими. Дальше шли знакомые и те, кто пришёл разделить горе — среди них затерялась и Аврора, чувствуя себя самозванкой даже здесь, в толпе незнакомцев.

Носильщики с личиной Когиты, укрытым майя-оболочкой церемониального покрывала с вышитыми символами Десяти Директив, двигались в центре процессии. Их движения были выверенными, словно части единого механизма — результат многовековой традиции, отточенной до совершенства.

Когда все вошли в храм, Аврора невольно задержала дыхание. Внутренняя майя-оболочка сферы казалась бесконечной — игра света, преломляющегося через вращающиеся слои, создавала видимость расширяющейся вселенной. Десять секторов храма, каждый посвящённый одной из Директив, были отделены друг от друга лишь тонкими световыми барьерами, пульсирующими в такт общему ритму скорби.

Процессия направилась к центральному Нуклеусу — сердцу храма, где царила абсолютная тишина и пустота. Здесь сознание каждого посетителя на мгновение словно отделялось от своей майя, позволяя ощутить приближение к истинному состоянию Нейро. Авроре казалось, что она плывёт в невесомости, теряя границы собственной личины.

С другой стороны от ритуальной лодки из неразрушаемых нанокомпозитов, в которую бережно переложили тело Когиты, стояли шесть женщин — Сестринство Психомодераторов. Их майя-персоны излучали торжественность и глубокую скорбь, но также неуловимое достоинство. Все они были облачены в церемониальные оболочки глубокого индиго с серебряным шитьём, символизирующим нейронные связи.

Внезапно, словно по команде, все шесть психомодераторов одновременно перевели взгляд на Аврору. В их глазах отразилась такая пронзительная скорбь, что девушка физически ощутила тяжесть их взгляда. Это было не простое сочувствие, а нечто более глубокое — словно они видели её насквозь, понимали её ложное положение, её страх и сомнения. Взгляд был настолько прожигающим, настолько жутким, что Аврора не выдержала — глаза защипало от подступающих слёз, и она поспешно отвернулась.

"Показалось," — мысленно успокаивала она себя, — "это просто общая скорбь, не более того. Никто на тебя не смотрит".

Чёрный ворон внезапно влетел через верхний световой проём храма и сделал круг под куполом. Странно, но никто, казалось, не обратил на него внимания — словно его присутствие было частью ритуала или вовсе невидимо для остальных. Этот факт заставил Аврору нервно сглотнуть. Птица сделала ещё один круг и села на выступ неподалёку, обратив блестящий взгляд прямо на девушку.

В этот момент Аврора невольно всмотрелась в последнюю майя усопшей Когиты. Персона молодой женщины была умиротворённой, почти безмятежной. И неожиданно для себя Аврора задумалась — а какой бы она сама хотела уйти в последний путь? Сейчас её собственная майя-персона и личина, представляли её как худощавую девушку с короткими светлыми волосами, с тонкими чертами и большими выразительными глазами, придававшими ей немного настороженный вид. Отражала ли эта внешность её истинную сущность? На мгновение сумасшедшая мысль промелькнула в её сознании: может быть, майя-персона Когиты была бы лучшим завершением и для неё самой?

"Что за ужасные мысли," — Аврора тряхнула головой, отгоняя непрошеные идеи. Это просто нервное напряжение, не более того.

В отличие от обычной традиции, лодку к причалу Хорона несли не мужчины, а именно коллеги Когиты — шесть женщин из Сестринства психомодераторов. Их движения были синхронными, словно единый организм, каждый шаг был выверен многовековой практикой. Лодка, украшенная символами перехода и трансформации, плавно скользнула в воды Нейроозера с древнего причала.

Кристально-голубая вода озера начала менять свой цвет по мере движения лодки. Сначала тонкие струйки алого появились вокруг бортов, затем они расширились, образуя причудливые узоры. Наконец, когда лодка достигла центра озера и начала медленно погружаться, расщепляясь на молекулы вместе с телом Когиты, всё озеро окрасилось в глубокий, насыщенный красный цвет — символ окончательного единения умершей с водами Лакус Мартус.

Толпа издала коллективный стон — не плач и не крик, а нечто среднее, древнее выражение коллективного горя, усиленное нейросинхронизацией. Этот звук, казалось, резонировал с самой структурой храма, заставляя его вибрировать.

В этот момент Аврора заметила в толпе странную фигуру — молодого мужчину с размытой, нечёткой майя-персоной, напоминающей те, что носили Тени — обитатели Нейрограда с рейтингом ниже 30, о которых ходило столько слухов. Его взгляд был направлен прямо на неё — пронзительный и знающий. Аврора хотела рассмотреть его лучше, но в этот момент её окликнул женский голос:

— Эй, новенькая, идёшь в “Дзен”?

Повернувшись, Аврора увидела одну из психомодераторов — Надежду, чья майя-персона сочетала в себе мягкость и профессиональную строгость. Она приглашала Аврору присоединиться к поминальной церемонии в местном кафе "Дзен", где традиционно собирались после похорон.

Аврора уже открыла рот, чтобы согласиться, когда внезапная вспышка боли пронзила её голову. Это было не просто неприятное ощущение, а как будто электрический разряд прошёл от затылка к вискам. Перед глазами промелькнули странные образы: персона Когиты, озеро, ворон, фрагменты каких-то кодов…

— Я... извините, не могу, — пробормотала она, массируя виски. — Головная боль... Мне пора домой.

Надежда окинула её странным взглядом — смесью понимания и какой-то тайной печали — и просто кивнула, не настаивая.

"Что за странная головная боль," — думала Аврора, направляясь к транспортной развязке. — "Пора ехать домой."

Дома Аврору встретил Феликс — пушистое воплощение тепла и постоянства в её неустойчивом мире. Кот с майя-личиной цвета горького шоколада и глазами оттенка старого янтаря потянулся ей навстречу, прогнув спину элегантной дугой. Его хвост, подрагивающий от удовольствия, изящно закручивался вопросительным знаком, словно интересуясь, что же происходило в мире за пределами их уютного убежища.

Феликс мягко прикоснулся лапкой к её лодыжке, оставляя невидимый след принадлежности, метку своей любви, а затем, издав тихую трель мурлыканья — не слишком настойчивую, но достаточно выразительную — направился к кормушке. Его маленькие подушечки лап беззвучно ступали по полу, создавая иллюзию, будто он не ходит, а плывёт по воздуху.

Аврора улыбнулась впервые за день. Эта маленькая пушистая константа в её жизни была одной из немногих вещей, которые не требовали синхронизации, не нуждались в объяснениях и принимали её без всяких условий.

Она поднесла миску к выдвинувшемуся из стены крану, активировала нейрофон и выбрала "кошачий корм". С тихим шипением пульпа-паста заполнила посуду, меняя свой нейтрально-серый цвет на аппетитный коричневый с розоватыми прожилками. Феликс тут же подтянулся поближе, обнюхивая содержимое миски с видом эксперта, и только потом, одобрительно дёрнув кончиком хвоста, приступил к трапезе.

Воодушевлённая его энтузиазмом, Аврора набрала себе тарелку той же субстанции, но выбрала "курочка с картошкой". Пульпа преобразилась, приобретая золотистый оттенок жареного мяса и кремовую текстуру пюре. От неё потянулся знакомый аромат — ностальгический, почти родной, хотя Аврора где-то в глубине души понимала, что никогда не пробовала настоящей курицы.

Засмотревшись на пульпу, она поймала себя на странной мысли: а действительно ли кошачья пульпа-паста отличается от человеческой? Может, всё это лишь психологический эффект? Она даже протянула руку к миске Феликса, но тут же одёрнула себя.

"Слишком много глупых мыслей сегодня," — подумала Аврора, — "это всё стресс."

Поставив тарелку на стол, она сняла траурную майя-оболочку — комбинацию чёрно-красных тонов, покрытую тонкой сетью символов скорби — и небрежно кинула её на спинку стула со стандартным дизайном. В отличие от многих, Аврора никогда не тратила дополнительных средств на персонализацию обстановки. Вся квартира была выполнена в базовых покрытиях мебели, доступных каждому жителю Нейрограда с рейтингом выше 30%.

Её собственный рейтинг составлял 63% — весьма впечатляющий показатель для человека её возраста. А в Сестринстве, куда она попала неожиданно рано, даже не завершив подготовительный процесс, ей присвоили ранг 4. Это вызывало одновременно гордость и смутное беспокойство — словно она получила приз, к которому не была полностью готова.

Звонок нейрофона прорезал тишину квартиры, и одновременно с ним Аврору пронзил приступ боли такой силы, что она на мгновение потеряла ориентацию. Все майя вокруг задрожали, теряя чёткость формы, словно кто-то нарушил их структурный код. В ушах зазвучали странные звуки, как будто сама реальность пыталась что-то сказать.

Повторный звонок вернул её в реальность. Испуганный Феликс отпрыгнул в сторону, его майя встала дыбом.

— Любимая, как ты? Почувствовал твою скорбь, разделяю её с тобой, — голос Декарта, её партнёра, прозвучал знакомо и в то же время странно отстранённо.

— Декарт, спасибо... — Аврора ещё не до конца пришла в себя, голова продолжала пульсировать болью. — Со мной всё в порядке, просто нужен отдых.

— Завтра первый день в Сестринстве? — в его вопросе не было почти никаких эмоций. Эта особенность Декарта — говорить ровно, почти монотонно — всегда вызывала у Авроры смешанные чувства. Она упорно хотела верить, что под этой маской безэмоциональности скрываются истинные, глубокие переживания.

Иногда, в моменты особой близости, когда они синхронизировались на максимально допустимом уровне, она почти чувствовала его истинное "я" — тёплое, заботливое, страстное. Ведь все знали: чем чаще люди синхронизируются, тем лучше понимают друг друга, тем глубже проникают в сущность друг друга. Она верила, что день полного взаимопонимания обязательно наступит.

Но сейчас, слушая его голос через нейрофон, она вдруг почувствовала странный укол — эмоцию настолько смутную и мимолётную, что не смогла её распознать. Странное ощущение чужеродности, словно с ней говорил не Декарт, а кто-то, использующий его голос. Или это просто ещё один эффект сегодняшнего стресса?

Она хотела ответить, но слова застряли где-то между мыслью и речью. Комната вокруг начала мягко плыть, контуры предметов становились нечёткими. Глаза Феликса, наблюдающие за ней с комода, казалось, светились изнутри неестественным светом.

Ответила ли она Декарту? Завершила ли разговор? Аврора моргнула, пытаясь сосредоточиться, но веки стали непомерно тяжёлыми. Она не помнила, как добралась до кровати, и вообще, добралась ли. Мысли путались, реальность дробилась на фрагменты.

Один миг — она всё ещё стоит с нейрофоном, пытаясь сформулировать ответ.

Следующий — она лежит, наблюдая, как тени на потолке складываются в странные узоры, напоминающие древние символы Нейрограда.

Ещё один — и Феликс свернулся клубком у её ног, но его мурлыканье звучит подозрительно похоже на голос Когиты, который она не могла знать.

"Когда начался этот сон?" — мысль мелькнула слабой вспышкой в сознании Авроры. — "Или, может быть, разговор с Декартом тоже был его частью?"

Граница между сном и явью, между прошлым и настоящим, между собственным я и личностью Когиты становилась всё тоньше, пока совсем не растворилась в темноте наступающей ночи.

Глаза она открыла, скрестив руки на груди. Над ней возвышалось индиго-розовое небо Нейрограда, невыносимо яркое и чужое. Первые мгновения Аврора не могла понять, где находится, пока не приподнялась и не осознала страшную истину — она лежала в ритуальной лодке, той самой, что оставляла за собой траурный алый след на глади озера.

Деревянное дно лодки было прохладным и влажным под её пальцами. Позади судна расходились багряные круги, словно открытая рана озера, сочащаяся кровавыми лентами. На берегу темнели фигуры людей — сотни, может быть, тысячи жителей Нейрограда, пришедших проводить её.

"Но куда проводить? Почему я здесь?" — мысль пронзила сознание Авроры ледяной иглой.

— Аврора-а-а! За что-о-о! — раздавались с берега отчаянные вопли, усиленные отражением от водной глади.

На краю лодки сидел ворон — тот самый, что появлялся в храме во время церемонии Когиты. Сейчас он наклонил голову, изучая Аврору с почти человеческим любопытством, и ей показалось, что искривлённый клюв птицы сложился в насмешливую ухмылку. Звук, исходящий от него, определённо не был птичьим — это было тихое, ритмичное хихиканье, звенящее в ушах навязчивой какофонией.

В толпе скорбящих она вдруг заметила знакомый силуэт — Декарт. Его обычно успокаивающая, родная майя-персона сейчас выглядела пугающе чужой. Под знакомыми контурами проступало что-то нечеловеческое — лицо текло и меняло очертания, словно он находился в процессе трансформации в нечто иное, лишённое привычной формы.

Волна паники накрыла Аврору. Она попыталась подняться, но личина не слушалась — конечности стали тяжёлыми, словно наполнились жидким металлом. Мышцы отказывались повиноваться, лёгкие сдавило невидимой рукой. Она попыталась закричать, но из горла не вырвалось ни единого звука, словно голосовые связки парализовало. Сознание оставалось кристально ясным, улавливая каждую деталь происходящего кошмара, но личина превратилась в неподвижную оболочку, запертую в клетке сонного паралича.

Взгляд Авроры, единственное, что оставалось ей подвластно, метался по фигурам на берегу, ища помощи, но все продолжали плакать, не делая попыток спасти её. Она ощущала чудовищное давление на грудную клетку, словно на ней лежала невидимая плита, выжимающая воздух из лёгких.

И вдруг Декарт оказался рядом — его движение было настолько стремительным, что глаз не успел его зафиксировать. Как будто пространство между берегом и лодкой схлопнулось на долю секунды. Его руки, холодные и необычайно твёрдые, уложили её в лодке, аккуратно выпрямив позу для последнего путешествия. Всё время, пока он прикасался к ней, его взгляд не отрывался от её персоны — и этот взгляд был самым ужасающим: пустой, лишённый всяких эмоций, словно за глазами был не человек, а пустота без дна и края.

Затем Декарт исчез так же внезапно, как появился, растворившись в воздухе без всякого перехода. А над лодкой начала формироваться призрачная фигура — Когита, парящая в воздухе, словно отражение в невидимом зеркале.

Сокращающееся между ними расстояние усиливало панику пленницы собственного тела.

Когита парила всё ближе, её персона теперь находилось прямо над персоной Авроры, зеркально отражая её черты. Их глаза встретились — и в этот момент что-то мягкое и живое прикоснулось к ногам Авроры.

Мягкая вибрация мурлыканья Феликса вырвала её из кошмара обратно в реальность. Она резко вздохнула, словно только что вынырнула из-под воды после долгого пребывания без кислорода. Грудная клетка болезненно расширилась, впуская живительный воздух. Вслед за вдохом из горла вырвался крик — громкий, отчаянный, почти животный.

Майя-оболочки стен моментально отреагировали на её эмоциональный всплеск, преобразившись в кислотно-жёлтый — стандартный цвет хаоса эмоций, тот самый, что активируется у всех жителей Нейрограда в моменты паники или крайнего стресса.

Феликс отпрыгнул от кровати, испуганно зашипев, а затем юркнул под ближайшую мебель, его янтарные глаза светились в полумраке, настороженно наблюдая за хозяйкой.

Постепенно возвращая контроль над своей майя, Аврора начала разминать затёкшие конечности. Каждое движение приносило странное облегчение, подтверждая, что она снова управляет собой. Чувство беспомощности, испытанное во сне, медленно отступало, оставляя после себя холодный липкий страх и подрагивающие пальцы.

Собрав силы, она поднялась и неуверенной походкой направилась на кухню. Автоматический кран выдвинулся из стены, ожидая команды. Трясущимися пальцами Аврора активировала нейрофон и выбрала "чай с бергамотом" — напиток, который всегда ассоциировался у неё с домашним уютом и безопасностью.

Тёплая чашка в руках и знакомый терпкий аромат действительно немного привели её в чувство. Она подошла к окну, с опаской вглядываясь в пейзаж за ним. Привычные геометрические башни Нейрограда возвышались на фоне стандартного утреннего неба, их структуры переливались обычными рабочими оттенками. Люди спешили по своим делам, автокапсулы плавно скользили по верхним трассам, всё было... нормальным.

"Воображение разыгралось," — Аврора делала глубокие вдохи, пытаясь успокоить всё ещё колотящееся сердце. — "Всё это события последних дней, нервы, стресс... Ничего удивительного в таком ярком кошмаре нет."

Яркость сна постепенно тускнела, растворяясь в привычной реальности, хотя отдельные детали — хихикающий ворон, пустой взгляд Декарта — продолжали вспыхивать в памяти с болезненной чёткостью.

"Завтра день посвящения в психомодераторы," — напомнила она себе, делая очередной глоток чая. — "Надо быть готовой."

Аврора где-то слышала истории о тех, кто не смог пройти посвящение. Эти истории всегда обрывались на самом интересном месте, словно продолжение было табу. Учитывая, что она даже не завершила полный курс обучения, её шансы были и так невелики. А теперь ещё эти странные видения, головные боли…

"Соберись," — приказала она себе. — "Это твой единственный шанс."

Но даже когда чашка опустела, а стены вернулись к своему нейтральному молочно-белому цвету, тревога не покидала Аврору. Где-то глубоко внутри зрело смутное ощущение, что она уже не сможет отличить реальность от сна, и что граница между ними с каждым часом становится всё тоньше.

Утро встретило Аврору идеальным балансом света и тени. Небо Нейрограда сияло фирменным перламутровым оттенком, который городская система поддерживала в дни особой важности. "Символично," — подумала она, выходя из дома.

На станции второй дорожной ветки привычно сновали люди, но сегодня все они казались Авроре ярче и отчётливее обычного. Каждая майя-личина, каждый жест, каждый взгляд — всё воспринималось с кристальной чёткостью, словно нейрофон автоматически активировал режим повышенной чувствительности.

Капсулобус прибыл точно по расписанию — серебристая полупрозрачная труба с мягкими обтекаемыми сиденьями внутри. Двери бесшумно разъехались, выпуская поток пассажиров и приглашая новых. Аврора нашла свободное место у окна и опустилась на адаптивное сиденье, которое тут же подстроилось под контуры её майя.

Активировав нейрофон мысленной командой, она выбрала "Музыкальное погружение" и после секундного колебания открыла архив классических произведений. Выбор пал на "Бетховена - Симфония № 7".

Звук не шёл извне — он рождался прямо в её сознании, минуя физическое восприятие звуковых волн. Сначала медленное, почти торжественное вступление — словно пробуждение исполинского создания. Затем — нарастающий темп, когда мощные струнные инструменты переплетаются в сложнейшем танце, создавая ощущение неумолимого движения вперёд.

По мере развития симфонии Аврора чувствовала, как её сознание расширяется. Это была одна из тех редких драгоценных вещей, которая принадлежала только ей. В мире, где почти всё — от твоего настроения до сокровенных мыслей — могло быть считано при синхронизации, музыка в её голове оставалась исключительно её переживанием.

Вторая часть симфонии, аллегретто, вошла в её сознание величественным маршем — размеренным, гипнотическим, почти погребальным по настроению. Повторяющийся ритмический рисунок словно отмерял шаги процессии, идущей к неизбежному финалу. Низкие струнные задавали основу, на которой постепенно выстраивалась мелодия, всё более насыщенная и многослойная.

Глаза Авроры увлажнились. В этих звуках было что-то настолько человеческое, настолько связанное с реальным, непосредственным опытом бытия, что никакая технология не могла это симулировать. Бетховен, создавший эту симфонию уже будучи почти полностью глухим, словно говорил через века: "Вот что значит быть живым, вот что значит страдать и преодолевать".

Третья часть ворвалась в её сознание яростной энергией скерцо, будто композитор отказывался поддаваться меланхолии предыдущей части. Этот взрыв оптимизма и жизненной силы заставил Аврору глубже вдохнуть, словно воздух вокруг неё стал более насыщенным.

Она подняла взгляд на третий уровень дорог, где двигались элегантные авто-капсулы личного пользования. Многие из них принадлежали флагманской линейке "Майя Зеркало Бесконечности" — настоящие произведения искусства в движении. Эти автомобили были чистым выражением роскоши и индивидуальности.

Одна капсула особенно привлекла её внимание — майя-покрытие создавало вид авто, сотканного из текучей воды, с переливающимися в ней солнечными бликами. При каждом повороте или изменении скорости рисунок трансформировался, создавая впечатление живого, дышащего существа. "Вот она — истинная свобода самовыражения," — подумала Аврора. — "Когда-нибудь и у меня будет такая."

Финал Седьмой симфонии накрыл её сознание бушующим потоком звуков — яростным, безудержным, пьянящим танцем, доведённым до экстатического исступления. Бетховен не просил слушателя следовать за собой — он увлекал, почти насильно погружая в вихрь эмоций, в которых радость и отчаяние, триумф и меланхолия сливались в нечто большее, чем простая сумма частей.

Это было почти синхронизацией, но гораздо более чистой и честной. Композитор, давно ушедший из мира физического, продолжал жить через свою музыку, соединяясь с сознанием каждого, кто открывался его творению. "Вот что мы потеряли," — мелькнула у Авроры мысль, — "настоящую связь, не опосредованную технологиями."

Пока последние аккорды симфонии растворялись в её сознании, Аврора сквозь полузакрытые веки наблюдала за проплывающим за окном городом. Капсулобус скользил между высотными зданиями с фасадами из динамических майя-покрытий, меняющих облик в зависимости от времени суток и общего эмоционального фона района. Сейчас они мягко пульсировали спокойными янтарными и лавандовыми тонами — система определила, что большинство находящихся поблизости людей пребывают в состоянии умиротворённого ожидания.

Мерное движение транспорта и отголоски музыки в сознании действовали усыпляюще. Один из главных плюсов капсулобусов — возможность вздремнуть в пути, доверившись автоматизированной системе, которая разбудит тебя на нужной остановке.

Веки Авроры становились всё тяжелее. Её сознание, насыщенное гениальной музыкой и подготовленное к важному дню, нуждалось в небольшой передышке перед предстоящим испытанием. Она позволила себе соскользнуть в лёгкую дрему, в которой мелодии Бетховена продолжали звучать, трансформируясь в странные, но удивительно гармоничные образы.

Полупрозрачные стены капсулобуса становились то тоньше, то плотнее, пропуская и фильтруя солнечный свет, создавая на персоне дремлющей Авроры узор из теней и световых пятен. Со стороны могло показаться, что она сама превратилась в одну из тех роскошных авто-капсул верхнего уровня, меняющих свой облик в потоке городской жизни.

В этом полусне-полуяви граница между её личностью и окружающим миром размывалась, становилась проницаемой. Возможно, подумала она сквозь пелену дремоты, в этом и есть суть синхронизации: не в технологическом слиянии сознаний, а в способности растворяться в моменте, сохраняя при этом ядро собственной личности.

Эта мысль плавно перетекла в сновидение, где она дирижировала огромным оркестром, исполняющим не только бетховенскую симфонию, но и музыку самого Нейрограда — сложную полифонию человеческих жизней, автокапсул, зданий и данных, объединённых в одну великую композицию.

Храм Синхронизации возвышался над центральным районом Нейрограда, его спиралевидная структура отражала утренний свет, а майя-покрытие создавало вид непрерывного движения, словно здание вращалось вокруг собственной оси, нарушая законы статики. Внутренние пространства растворялись в бесконечности — поля без горизонта, где границы реальности размывались, а стены становились концепцией, а не материей.

Аврора стояла в Зале Посвящения, чувствуя, как дрожь поднимается от кончиков пальцев к коленям. Её новая оболочка туфель впервые касалась древнего майя-покрытия пола — поверхности, словно отполированной тысячами шагов тех, кто прошёл этот путь до неё. Шесть психомодераторов выстроились полукругом, облачённые в классические кожаные куртки с гербом Нейрограда на плече — символом их статуса и власти над тончайшими структурами человеческого сознания.

"Что я вообще здесь делаю?" — мысль пульсировала в её сознании, пока она изучала персоны психомодераторов. — "Я заняла чьё-то место. Место того, кто действительно достоин."

Психомодератор с безупречно прямой осанкой, словно позвоночник заменили стержнем из чистого нанокомпозита, и глазами цвета горного льда, которые, казалось, могли заморозить саму кровь в жилах, сделала неспешный, величественный шаг вперёд.

— Я Вера, Верховный Психомодератор Сестринства, — её голос, не усиленный никакими технологиями, заполнил колоссальное пространство зала естественным резонансом, словно каждая молекула воздуха обрела собственное сознание и вибрировала в идеальном унисоне с её словами. — Мы собрались в этом священном месте для принятия в наши ряды седьмой сестры, Авроры.

Справа от Веры стояла женщина среднего роста с безжалостно точёными чертами персоны, которые словно вырезали из мрамора острейшим лезвием, и глазами цвета янтаря, в которых читалась не просто настороженность — в них плескалось откровенное недоверие и едва сдерживаемое неодобрение.

— Я София, — представилась она, и её голос прозвучал столь же холодно, как её взгляд, острый и препарирующий. — Мне выпала честь стать одной из твоих наставниц, Аврора. Надеюсь... — почти неуловимая пауза, наполненная значением, — ...что ты оправдаешь это решение.

В этих словах Аврора безошибочно уловила подтекст, от которого внутри всё сжалось: София считала, что она не заслуживает этого места. Что она — ошибка, случайность, недоразумение в безупречной системе отбора Сестринства. И Аврора не могла винить её — ведь глубоко внутри она сама думала точно так же.

Остальные четверо представились по очереди, каждая излучая уникальную ауру силы и специализации:

— Я Надежда, — произнесла женщина с удивительными лучистыми глазами цвета лазурного неба, из которых, казалось, исходило собственное внутреннее сияние даже в приглушённом церемониальном освещении зала. Её голос напоминал теплое летнее дуновение, приносящее облегчение изнурённым душам. — Я работаю с преступниками и семьями, поддерживаю искры надежды в самых отчаявшихся сердцах, когда тьма кажется непреодолимой. Добро пожаловать.

— Я Эрос, — неожиданно низкий, бархатный голос заставил Аврору вздрогнуть. Высокая женщина с экзотическими чертами персоны и необычайной харизмой, от которой, казалось, воздух вокруг неё насыщался едва уловимым электричеством, слегка наклонила голову. Каскад огненно-рыжих волос заструился по её плечам, создавая иллюзию живого пламени. — Я восстанавливаю разрушенные эмоциональные связи и исцеляю глубочайшие раны отношений, превращая боль прошлого в силу настоящего.

— Я Фобос, — представилась удивительно хрупкая на вид женщина с точёными, почти эльфийскими чертами персоны, которое казалось поразительно безмятежным для той, кто ежедневно погружается в бездну человеческих страхов. Только в глубине её тёмных, как безлунная ночь, глаз можно было заметить тени того понимания, что приходит лишь через соприкосновение с первородным ужасом. — Я помогаю людям встретиться персоной к персоне с тем, что пожирает их изнутри, и обрести силу там, где они видели лишь собственное бессилие.

— Я Шанти, — последней заговорила величественная женщина с майя-личиной цвета тёмного мёда и аурой такого глубокого, всеобъемлющего спокойствия, что Аврора почувствовала, как её собственная тревога начинает отступать, подобно морскому отливу. — Я приношу безмятежность в самые хаотичные умы и учу находить тихую гавань внутри бушующего шторма собственных эмоций.

Аврора почувствовала, как её ладони увлажнились от нахлынувшего волнения, а сердце, казалось, вот-вот пробьёт грудную клетку. В обширном пространстве зала присутствовали и другие свидетели — младшие психомодераторы в куртках более светлого оттенка и несколько официальных лиц из правящего Пантеона Нейрограда, чьи строгие костюмы с тончайшими нейронными узорами выдавали их высокий статус в иерархии города. Их взгляды излучали нескрываемое любопытство, а некоторые — откровенный скептицизм, который они даже не пытались скрыть.

Особенно выделялась группа молодых стажёров — тех, с кем Аврора делила лаборатории и учебные симуляции последние несколько лет. Их взгляды кричали без слов то, что Аврора и так знала: "Тебе здесь не место. Ты не прошла полный курс. Ты самозванка. Ты ничем не лучше нас. Это должна была быть одна из нас."

— Приблизься, Аврора, — произнесла Вера, и голос её обрел удивительную мягкость для столь строгого облика. — Ритуал Посвящения начинается.

Аврора сделала несколько шагов вперёд. В центре полукруга, образованного психомодераторами, располагалась платформа более светлого оттенка. Она встала на неё, почувствовав лёгкую вибрацию под ногами — словно платформа резонировала с биением её сердца.

— Психомодерация — это не просто профессия, — начала Вера ритуальную формулу, — это мост между разумами, способ преодолеть непреодолимое — границу между «я» и «ты».

— Но каждый мост нуждается в опорах, — продолжила София, словно из неё вытягивали слова, Вера взглянула на неё с укором, и она продолжила более приветливым тоном, — иначе он рухнет, погребя под собой всех, кто пытался пересечь пропасть между сознаниями.

— Мы — психомодераторы — становимся этими опорами, — вступила Надежда, — мы находим искры света даже в самых тёмных уголках человеческой души.

— Мы исцеляем разорванные связи между людьми, — голос Эрос звучал проникновенно, заставляя вибрировать что-то глубоко внутри каждого присутствующего, — мы восстанавливаем способность любить и быть любимым.

— Мы встречаем страх персона к персоне, — произнесла Фобос с неожиданной силой, — чтобы никто не оставался пленником своих фобий и тревог.

— Мы приносим покой туда, где бушуют бури травматической памяти, — завершила круг Шанти с такой безмятежностью, что её слова, казалось, материализовались в воздухе тонкой вуалью спокойствия.

Вера сделала ещё один шаг вперёд и подняла руки. В её ладонях материализовался небольшой кристалл, переливающийся всеми цветами спектра.

— Аврора, готова ли ты принять бремя и честь Психомодератора? — спросила она, и её голос приобрёл структуру, напоминающую начало Присяги. — Готова ли ты быть маяком в темнейших глубинах чужого отчаяния? Уважать священные убеждения каждого разума? Сохранять связи, не навязывая привязанностей? Возрождать способность к радости, не искажая истины? Встречать страхи персона к персоне, не становясь их источником? Нести покой, не погружая в безразличие?

Мгновение панического сомнения охватило Аврору. "Нет, не готова," — кричал внутренний голос. — "Я не закончила обучение, я не знаю достаточно, я боюсь!" Но вслух она произнесла:

— Я готова.

— Тогда прими Кристалл Синхронизации, — Вера протянула переливающийся объект, — и пусть он станет ключом к дверям сознания, которые прежде были для тебя закрыты.

Аврора приняла кристалл обеими руками. Она ожидала ощутить холод, но кристалл был удивительно тёплым, почти горячим, и пульсировал, словно живое сердце.

— Активируй свой нейрофон для принятия Майя-Оболочки, — инструктировала без энтузиазма София.

Аврора мысленно активировала интерфейс нейрофона и открыла канал передачи. Кристалл в её руках засветился ярче, почти ослепляя. Она почувствовала, как нечто древнее и могущественное проникает в её сознание, разворачиваясь многослойной структурой внутри её нейронной сети.

Одновременно в воздухе вокруг неё начала формироваться материализованная Майя-Оболочка — фирменная кожаная куртка психомодераторов. Сначала она была призрачной, но с каждой секундой становилась всё более материальной, пока не легла на плечи Авроры ощутимым весом, заменив ту, в которой она пришла.

На правом плече куртки сиял герб Нейрограда — восьмиугольник с нейроном в центре, из которого расходились дендриты, формирующие сложную сеть. В сердце нейрона находилось стилизованное человеческое око с зрачком в форме нуля, испускающее луч, который, преломляясь через призму, распадался на спектр и формировал силуэт города с концентрическими кругами.

— Носи этот символ с достоинством, — произнесла Вера, выполняя жест, напоминающий ритуал “Архетипической Резонации”— опустилась на одно колено и прикоснулась обеими ладонями словно к поверхности ментального пространства — Помни, что отныне ты не просто человек, но мост между мирами, защитник хрупких границ разума, хранитель историй, которые не рассказывают вслух, целитель невидимых ран.

Шанти подошла к Авроре и застегнула на ней куртку. Их взгляды встретились, и Аврора почувствовала, как волна спокойствия омывает её сознание, временно вытесняя тревогу.

— Теперь ты одна из нас, — произнесла Шанти тихо, только для Авроры, и её голос звучал как шелест воды о берег. — Хотя путь твой только начинается.

Шесть психомодераторов образовали круг вокруг Авроры, соединив руки. Кристалл, который она всё ещё держала, начал пульсировать в такт с их сердцебиением, создавая ощущение единого организма, в который теперь включилась и она.

— По Надежде — быть маяком в темнейших глубинах чужого отчаяния, — начала ритуальную фразу Надежда, и её глаза засветились изнутри.

— По Вере — уважать священные убеждения каждого разума, — продолжила Вера, и её голос приобрел глубину, словно говорила не она одна, а множество голосов, наслоенных друг на друга.

— По Эросу — сохранять связи, не навязывая привязанностей, — произнесла Эрос, и вокруг неё на мгновение возникла сеть тончайших светящихся нитей, связывающих её с каждым в комнате.

— По Софии — возрождать способность к радости, не искажая истины, — произнесла свою часть клятвы София , и по залу разлилось ощущение тёплого света.

— По Фобосу — встречать страхи лицом к лицу, не становясь их источником, — слова Фобос прозвучали как вызов самой тьме.

— По Шанти — нести покой, не погружая в безразличие, — завершила Шанти, и её голос был подобен тихой мелодии, успокаивающей самые растревоженные души.

— Мы служим Психомодерации, — произнесли все вместе, включая Аврору, чьи губы, казалось, сами произнесли слова, которым её никто не учил, словно часть древнего знания активировалась в её сознании.

Кристалл в её руках вспыхнул в последний раз и растворился, впитавшись в её личину. Аврора почувствовала, как внутри её сознания открылись новые каналы восприятия, будто она всю жизнь смотрела на мир через узкую щель, а теперь стена рухнула, открыв панорамный вид на бесконечное разнообразие психических ландшафтов.

Она ощутила присутствие каждого человека в зале — не просто их физическое положение, но эмоциональное состояние, общий тон их мыслей, направление внимания. Это было одновременно ошеломляюще и пугающе.

— Для завершения ритуала, — объявила Вера, извлекая из внутреннего кармана своей куртки хрустальный маятник, — ты должна выбрать свой предмет заземления. С его помощью ты будешь завершать сеансы психомодерации и возвращаться в собственное сознание.

Перед Авророй на невидимой платформе материализовались двенадцать предметов: хрустальный маятник, головоломка-додекаэдр, песочные часы, оригами журавль, калейдоскоп, музыкальная шкатулка, кубик Рубика, астролябия, волчок, абакус, компас и свеча.

— Выбирай мудро, — прошептала Эрос, — предмет заземления становится частью твоей психической структуры, якорем, который всегда вернёт тебя домой, даже из самых хаотичных глубин чужого сознания.

Аврора медленно провела рукой над предметами, чувствуя, как каждый из них резонирует с разными аспектами её личности. Калейдоскоп манил своими переливающимися узорами, кубик Рубика обещал логическую определённость, музыкальная шкатулка звала мелодией, слышимой только в её сознании.

Но взгляд Авроры остановился на свече. Простой, элегантной, с пламенем, которое не колебалось, несмотря на отсутствие ветра. В этом огне она увидела отражение своего внутреннего света — неяркого, но стойкого, способного выстоять даже в самой густой тьме.

Её пальцы коснулись свечи, и пламя на мгновение вспыхнуло ярче, словно в приветствии. Аврора почувствовала, как между ней и предметом устанавливается тонкая, но прочная связь — нить сознания, которая будет служить путеводной леской в лабиринтах чужих разумов.

— Свеча, — произнесла Шанти с одобрительной улыбкой. — Символ света во тьме, огня, который может быть и маяком, и оружием. Интересный выбор для седьмого психомодератора.

— Запомни свою формулу выхода, — инструктировала Вера, подходя ближе. — "Фламма экстингуо, люкс реалитас, спиритус ревертор". Пламя гаснет, свет реальности, дух возвращается.

Аврора повторила формулу, и слова словно отпечатались в её сознании, став частью базовой структуры её психики. Свеча в её руках уменьшилась, превратившись в миниатюрную версию себя — не больше мизинца, но с таким же ярким, живым пламенем.

— Храни её всегда при себе, — посоветовала Фобос; её голос звучал глубже обычного. — В глубинах чужого страха и в тупиках чужого отчаяния — этот маленький огонь укажет путь домой.

Вера подошла к Авроре и взяла её свободную руку:

— А теперь самое сложное, — сказала она с мягкой улыбкой. — Тебе предстоит узнать, какой из шести первородных эмоций ты будешь соответствовать. Каждый из нас олицетворяет одну из них, и хотя мы можем работать со всем спектром, наша основная сила всегда связана с нашей первородной эмоцией.

Шесть психомодераторов снова образовали круг вокруг Авроры, но теперь они стояли дальше, оставляя ей пространство для движения.

— Подойди к каждому из нас, — инструктировала Вера. — Почувствуй резонанс. Твоя майя и разум подскажут, где твоё место в нашем круге.

Аврора, сжимая в руке миниатюрную свечу, сделала первый шаг — к Надежде. Приблизившись, она ощутила волну оптимизма и веры в будущее, но это чувство, хоть и приятное, казалось чужеродным для её собственной натуры.

Она перешла к Вере. От Верховного Психомодератора исходило ощущение несокрушимой убеждённости и духовной силы. Аврора почувствовала уважение, но не резонанс.

Следующим была Эрос. Рядом с ней она ощутила сложную сеть эмоциональных связей, пронизывающих пространство вокруг, словно невидимые нити. Она могла видеть их почти физически, но не чувствовала себя их частью.

Перед Софией Аврора замерла на несколько секунд дольше. Холод и отчуждённость испугали её, и она не сразу пришла в себя.

Подойдя к Фобос, она испытала странное чувство — не страх, а скорее понимание страха, осознание его архитектуры и функции. Это было близко, но всё же не то, что она искала.

Наконец, она остановилась перед Шанти. Атмосфера спокойствия и умиротворения вокруг этого психомодератора была почти осязаемой. Аврора закрыла глаза, прислушиваясь к своим ощущениям.

И тут произошло неожиданное — свеча в её руке погасла. На мгновение зал погрузился в абсолютную тишину.

— Невозможно, — прошептала Вера, но её голос прозвучал скорее заинтригованно, чем встревоженно.

Аврора открыла глаза. Фитиль её свечи больше не горел, но вместо этого от него поднималась тонкая струйка серебристого дыма, которая, извиваясь, сформировала в воздухе символ, не принадлежащий ни одному из шести психомодераторов.

— Это седьмая эмоция, — голос Веры звучал с удивлением. — Нам надо будет всё проверить…

— Как она называется? — спросила Аврора, глядя на серебристый символ, парящий над погасшей свечой.

Вдруг прозвучал взрыв, и в помещение ворвались неизвестные.