Прямые пути

Глава 3

Они гнали лошадей всю ночь, иных бы загнали, но степняцкие даже и не взмылились. Когда начало светать, перешли на шаг.

Рес чувствовал, что еще немного, и упадет с седла от усталости, но Леск заметила и, порывшись в поясной сумке, достала мешочек с красным порошком:

— Потри этим десны, сил придаст.

Действительно помогло — спать уже не хотелось, тело легким стало. Только шумело в голове слегка, как у пьяного.

Время от времени останавливались, вслушивались, не донесется ли стук копыт. Не может быть, чтобы беглецам простили смерть десятника, должны погоню снарядить. Вряд ли сразу — по головам вислоусого и молодого Рес приложился крепко, насмерть не убил, но до утра служивые проваляются, если их кто в чувство не приведет. Да и потом головы у них болеть будут так, что не до погони.

Однако селяне или купцы могли услышать звон клинков или увидеть поединок, а потом привести в чувство оглушенных серокафтанников. Тогда погоня настигает, особенно если сменных лошадей прихватили.

Но далекого топота не слышно, сорочьего крика, который сопровождал беглецов с утра, тоже сзади не доносится, значит, пока не гонятся.

Кордон беглецы увидели издалека — походный шалаш, костер, трое серокафтанников лежат на траве. Еще двое о чем-то толкуют со смуглокожим южанином, явно купцом. Перед кордоном с западной стороны стоит вереница из пяти телег с какими-то мешками, коробами, бочками. Служивые ничем не лучше разбойников.

А на Реса и Леск служивые всего-то по разу взглянули. И вправду на запад можно ехать свободно.

Рес думал, что кордон стоит перед селением, но нет, до Нового Бора беглецы добрались уже к полудню. Тоже никто хлеб с полей не убирал, на улицах совсем пусто, даже женщин не видно. Неужто и здесь все селяне кинулись в лес побережников ловить?

Задерживаться не стали, только наполнили фляги у колодца и купили в местном кабаке лепех с соленым творогом. Сжевали по одной в седлах.

От погони, судя по всему, оторвались, а дальше-то как?

— Может, повернем на север, а с переправой через Стремнину договоримся с плотогонами? — предложила Леск, видимо, ей, как и Ресу, не хотелось убегать в противоположную от границы сторону.

— Мест не знаем. Вдруг между нами и Стремниной бурелом или болото какое? Да и, если есть здесь лесные разъезды, то наши следы найдут, погонятся. Дорога ведет к Мосту Тивага, там и переправимся. И надо бы нам личину сменить, вдруг будут искать двоих южан. Одежу новую надо, это точно.

Заночевать пришлось в лесу — развели костер для тепла, стреножили лошадей и завалились на кучах листьев. Если бы в эту ночь их настигла погоня или обнаружил разъезд, то взяли бы сонными. Слишком устали беглецы.

Проснулись жутко голодные и сразу влезли на коней. Оставшиеся лепехи съели также в седлах — погоня там сзади, или нет погони, а спешить надо. Скоро дорога раздвоилась, свернули вправо, к городу Мост Тивага.

Встретилась целая вереница телег — несколько купеческих обозов сразу. Тоже где-то серебром скидывались, чтобы кордон пройти, тоже задержались, теперь так и едут, вместе. Уже обычаи особые появляются, как будто надолго кордоны на дорогах выставлены. Может и надолго — сейчас на побережников гонения, а там еще на кого Император взъестся.

Лес закончился, потянулись поля. Показались неказистые серые стены города Мост Тивага, справа заблестела река.

Открытая вода постоянно притягивала взгляд Реса, да и Леск поглядывала. Правду говорят, что в крови народа побережья речная вода с морской перемешана, где нет моря или большой реки, там и побережники не селятся. Леск даже предложила:

— Может, нам подняться по Стремнине? На купеческой барже или собственной лодке?

— Большие реки в империи тоже патрулируются, а уж в последнее время к обычным патрульным галерам другие служивые присоединились. По Бездонной тяжелая пехота на лодках рыскала.

— Пехота?

— Ну. Набрали среди пехотинцев таких, кто умел лодкой управлять, и послали.

Ворота в город были открыты и не охранялись, зато внутри издалека видно стражников — бродят по улицам пятерками, присматриваются к прохожим. Неужто были обозы побережников, которые рисковали передвигаться через города? Или стражники ловят одиночек, таких, как Леск и Рес? Или еще кого-то?

Городишко так себе, грязный и пованивает, горожане выглядят болезненно. Не даром побережники предпочитают в слободах селиться, вне городских стен.

Зато много кабаков, беглецы выбрали самый неприметный. Сняли комнату, оставили лошадей в конюшне. Рес наконец-то посмотрел, что в трофейном кошеле — довольно много там было серебра и золота. Выгодно это, в кордоне стоять. Но лучше трофейные деньги пока не тратить, вдруг приметны они чем-то, вдруг опознают их.

Первым делом надо было приодеться и купить припасов в дорогу. Решили не таскаться по улицам вдвоем, чтобы незаметнее, Рес пошел за едой, Леск — за одеждой.

Рес закупился сушеной рыбой и сухарями, подобрал седельные сумки и пару новых заплечных мешков. Когда вернулся в кабак, Леск была уже в комнате — смешивала краски для волос, пробовала срезанными у себя прядями. Когда добилась, чтобы цвет был русый с рыжиной, удовлетворенно кивнула.

— И в кого же мы будем краситься? — удивился Рес. — Такие вот рыжеватые, да с серыми глазами — это же народ пустошей, дворяне сплошные либо их слуги!

— Ими и будем притворяться. Смотри, что я купила.

И Леск показала два набора одежды, женский и мужской. Все тонкой ярко-зеленой ткани, пуговицы и застежки посеребряные, с гербом: три кольца, перевитые виноградной лозой. Простой рисунок, а занчит и род, которому герб принадлежит, древний, уважаемый, всех из этого рода другие дворяне знают наперечет.

— Это чей герб? — недовольно спросил Рес, ему мысль притворяться дворянами не нравилась.

— Род медного ножа.

— А, ну этих, хотя бы, много. Может и сами всех своих не знают. Да только сможем ли мы дворянами прикидываться?

Леск пожала плечами:

— Держись с достоинством, сдержано, говори без простецких словечек. Если вырвется одно, делай вид, что в шутку, многие дворяне полагают, что это смешно…

— С этим-то я управлюсь, невелика наука. Да только вдруг мы какого дворянина встретим?

— И что?

— А вдруг распознает нас как-то? К примеру, дворяне друг у друга всю родословную помнят, как степняки всех своих предков до самой войны с драконами, а то и раньше.

— У дворян не принято обсуждать родословные. Считается неприличным.

— А одежа? Впору будет? Им же их собственные портные шьют, точно по телу чтоб.

— Все равно придется подкладывать тряпки, чтобы нашу тонкокостость скрыть. Не бойся, шить я умею.

— Да я и сам могу. Выйдет ли, боюсь. А второе, чего боюсь — у дворян оружие знатное. Клинок дымчатой стали знаешь, сколько стоит? Селение можно построить и заселить. И оно же все с гербами на рукоятях.

— Оружие мы подберем. Дымчатой стали не обещаю, но у перекупщиков можно купить очень хорошие клинки.

— Краденые? А гербы?

— Герб обычно ставится на навершии, иногда на крестовине, и то, и другое можно заменить. А многие дворяне не хотят портить оружие гербами, хотя бы потому, что герб может быть поврежден в поединке. Они подвешивают пуговицы с гербами на темляках, запасные пуговицы есть.

— Где ты вообще нашла эту одежу?

— В лавке перекупщика — какой-то дворянин заказал одежду себе и сестре у портного, а потом не выкупил. Портной отнес перекупщику.

— Да, тут повезло. А клинки у того перекупщика были?

— У другого.

Отправились, не мешкая — Рес рассудил, что надо начать с оружия, если его не подберут, то и волосы красить бессмысленно.

Скупщик Ресу не понравился — суетливый, потливый, с заискивающей улыбочкой, а глаза как у дохлой рыбы. Наверняка доносчик, беглецам нельзя с такими людьми даже видеться. Рес развернулся бы и ушел, но увидел с порога меч.

Длинный, слегка изогнутый клинок, отлично можно и колоть, и рубить, сталь не дымчатая, но все равно очень хорошая, литая, широченные гарда и дужка надежно защищают кисть, в то же время не мешают вертеть мечом как угодно, развесовка такая, что точка равновесия, кажется, прямо в рукояти. Ножны красного дерева не подойдут к зеленой одежде, но этот меч совершенно не обязан к чему-то там подходить. Имеет право быть самим собой.

Рес понял, что никуда без меча не уйдет. И в цене сошлись — Рес сумел прикинуться, что товар его не очень-то интересует, а скупщик не знал настоящей цены мечу.

Вернулись в кабак, поужинали похлебкой и засели подшивать одежду. Леск подсказывала, где подкладывать больше ткани, где меньше, и получилось неплохо. А когда перекрасили волосы, Рес натянул дворянскую одежу и увидел в зеркале настоящего дворянина. Даже дорогу захотелось себе уступить. И неприятно, что не похож на побережника — все-таки, каждый народ собой гордится, а других, пусть неосознанно, презирает. Ничего, одежу сменить недолго, а краску Леск нарочно подобрала нестойкую, волосы придется подкрашивать каждые пару дней.

Свитки переложили Леск в седельные сумки, другие пожитки — в новые заплечные мешки. Рес раздумывал, брать или не брать с собой тесак, раз есть такой отличный меч. Леск уговорила тесак оставить, сказала, что многие дворяне возят с собой для хозяйственных надобностей простые топорики, ножи, да и тесаки, когда путешествуют без слуг. И добавила:

— Этот клинок уже испил крови, а новый меч еще чист.

Опять какое-то колдовство. И все равно потертые ножны, исцарапанная дужка и потемневшая рукоять работяги-тесака не смотрелись рядом с изяществом меча.

Упрятал тесак в седельную сумку.

Легли спать. В одной постели, но не раздеваясь и спиной к спине. Рес попытался приобнять Леск — не позволила. Неуступчивость и гордость побережниц не зря в пословицу вошла.

С утра действовали осторожно: из кабака выбрались все также, под видом южан, меч вынесли замотанным в рогожу, дворянскую одежду аккуратно свернутой в мешках. С конями в поводу вышли из города. Укрылись в кустах, быстро переоделись и стерли маслом ореховый сок с лиц и рук. А когда вернулись на дорогу, то направились к другим воротам, на случай, если кто-то запомнил коней.

Все встречные кланялись беглецам, как настоящим дворянам. В основном-то встречались крестьяне, которые возвращались из города с покупками. В городе начали кланяться еще ниже, кое-кто на колени становился, а некоторые старики даже падали ниц, в городскую грязь. Рес изо всех сил старался не смотреть, Леск же держалась непринужденно, как будто и вправду дворянка.

Не понимал Рес, зачем эти поклоны нужны, сам никогда дворянам не кланялся. Дорогу уступал, закон есть закон, но чтобы вот так вот изгибаться перед человеком, которого и не встретишь больше, которому все равно, кланяются встречные или нет, Ресу казалось бессмысленным. Впрочем, далеко не всем дворянам все равно, многих поклоны раздражают — Рес это точно знал, потому что подслушивал тонким слухом побережника разговоры дворян-офицеров.

Выехали на набережную к причалу.

— А где мост? — удивилась Леск.

Рес объяснил:

— А нет моста, так и не построили. Собирались, даже городу имя поменяли, но не собрались до сих пор. Паром есть, вон он.

Паромный плот был готов отчаливать — загружен почти полностью, для двоих всадников едва хватало места. И паромщики начали сгонять на берег успевших погрузиться крестьян, чтобы господа не теснились среди холопов или не ждали, пока паром переплывет Стремнину и вернется. А крестьяне и не подумали возражать, только кланялись. Очень неловко было. К тому же, Рес не знал, как ведут себя дворяне в случаях вроде этого. Хорошо, Леск знала, сказала паромщику:

— Не стоит.

Тот истово поклонился, махнул крестьянам, которые успели сойти с плота, что можно на него возвращаться. Вернулись не все.

Во время переправы Рес с удовольствием разглядывал речную гладь, вдыхал запах воды. Действительно жаль, что беглецам нельзя передвигаться по реке.

Когда сошли на берег, Рес с тоской оглянулся.

Нет, нельзя так тосковать из-за реки. Чтобы отвлечься, Рес выхватил меч, крутанул и взмахнул им несколько раз, как будто отражал удары и выпады.

Леск понимающе ухмыльнулась:

— Едва берешь в руки, и хочется кого-нибудь зарубить?

— Или хотя бы заколоть, — согласился Рес.

На другом берегу уже не город, так, несколько лавчонок и кабачков у дороги, причал для парома.

Зашли в один кабачок поесть. И там им подали самое лучшее — жесткую, как якорный канат говядину и кислое розовое вино, разбавленное раза в три-четыре. Просто говядина и вино редкость в здешних местах, только для господ пища. А еще нужно держать спину прямой, лицо невозмутимым, локти прижатыми к бокам. Не так уж хорошо быть дворянином.

— Не возражаете, если я присоединюсь к вашему обществу? — это сказал немолодой, но крепкий мужчина, седоватый, высокий, жилистый. С узким прямым мечом на поясе и в богатой синей одеже, на пуговицах герб с волком и раскрытой ладонью. Еще один дворянин — то, чего Рес боялся. И быстро же встретился, в первый день.

— Нет, конечно, присаживайтесь, — с замиранием сердца ответил Рес — вдруг дворянин сразу заметит, что с самозванцами любезничает?

Тот не заметил, с достоинством опустился на лавку. Представился:

— Тоумос Иэй.

Рес назвался Малтивк Нэй, Леск — Малтивк Гис. Хорошо, что заранее придумали себе дворянские имена.

Иэй посмотрел в тарелки беглецов:

— Вам следовало заказать вареную рыбу или дикую утку и пиво. Здесь они гораздо лучше, чем говядина, а тем более вино, — и махнул рукой хозяину: — В три раза больше.

Хозяин почти немедленно принес три тарелки с исходящими паром рыбинами и три кружки — исхитрился же удержать все это в руках, да еще и кланяться.

Рес не раз слышал, что у знати есть какие-то особые правила, по которым надо вести себя за едой, но рыбу Иэй грубо разламывал руками, будто какой-нибудь простой рыбак у костерка на берегу. А пиво пил с достоинством, маленькими глотками.

Насчет разговоров у знати тоже есть правила — за едой надо говорить о еде. И всегда по очереди, рассказал что-то, будь добр выслушать, что тебе расскажут. Мало того, болтовня обязательна, молчать невежливо. Хотя, не только дворяне, но и многие люди попроще неловко себя чувствуют, когда сидят рядом и молчат. Побережники никогда не понимали, почему. Как может оскорбить молчание? Разве что если не отвечают на вопрос, но если вопросов и не задает никто, то какой смысл в лишней болтовне?

Пока ели и пили, Иэй успел похвастаться, какой замечательный повар в родовом имении Тоумосов, какая вкусная у него получается рыба из тамошнего пруда — сочная, нежная, с хрустящей корочкой, с приправами, и так далее. Аж промелькнуло желание ехать к Иэю в гости. Рес рассказал про хрустящих морских окуней, а Леск очень вкусно расписала жареного в масле лосося, тоже захотелось попробовать.

Когда доели, допили и дослушали рассказ Леск, Иэй щедро выложил на стол серебряный диск, а сдачи не попросил, так и пошел к выходу. Да, есть такой обычай у дворян, щедрость показывать. Рес засомневался — платить ему, или не надо? Одного диска хватило бы и за всю рыбу с пивом, и за говядину с вином, и все равно сдачу можно требовать. Леск показала глазами, что лучше раскошелиться, тоже щедрость показать, раз уж дворянами притворяются.

Оказалось, что беглецам с Иэем по пути. Рес бы и не против свернуть куда-то, лишь бы с дворянином не ехать — опять же придется болтовню поддерживать. И ладно бы только слушать, но и самому надо что-то говорить. Но дорога всего одна, и по ней либо вперед, на север, либо обратно, к парому.

Сначала поболтали о лошадях, степняцких коней Иэй одобрил, но осторожно, чтобы не обидеть, заявил, что его жеребец из родовых конюшен Тоумосов лучше. Конь и вправду был хорош — здоровенный вороной, мощно сложенный, даже страшный. Иэй сказал, что это особая боевая порода, приспособленная и для дальних походов, и для сражений. Разговор перескочил на оружие, Иэй сказал, что имперские конники зря вооружаются кривыми мечами, нужны прямые однолезвийные, потому что с коней на полном скаку лучше колоть, а не рубить. С конным боем Рес знаком не был, потому аккуратно перевел разговор на пешие поединки, стал доказывать, что лезвием можно убивать не хуже, чем острием.

Иэй, выслушав Реса, остановил коня, спрыгнул и выхватил меч. Дымчатой стали, между прочим.

Чего это он? Чем Рес так оскорбил дворянина, что тот сразу на поединок вызывает? И почему Леск смотрит без испуга, а с любопытством? А потому что поединок будет не настоящий, не насмерть и даже не до крови. Для настоящих у дворян тоже особые правила есть — сперва вызывают, потом договариваются где, когда и каким оружием, еще судьи какие-то нужны.

Ну, если для потехи, то даже любопытно помахать мечами с дворянином. Рес тоже соскочил на землю и достал оружие.

Сошлись, Иэй встал твердо, в полоборота, выставил меч на вытянутой руке острием вперед и чуть вниз. Знакомая повадка — будет сражаться от защиты, вилять, подкрадываться, отражать удары и сразу колоть в руку. Опасный противник, для рубящего удара и не подберешься к нему.

Рес рубанул снизу, будто хотел отвести клинок Иэя, и сразу одернул руку. Но Иэй встретил атаку — правильно, ближней частью меча, — и сделал выпад — да, в предплечье целился. В последнее мгновение остановился, чтобы не ранить. Вовремя Рес руку убрал, иначе непонятно, как оно сложилось бы в настоящем бою, воткнулся бы меч или нет. Пожалуй, что оцарапал бы.

Зазвенела сталь, Иэй и Рес закружили на дороге. Дворянин хорош оказался — ловкий, быстрый, умелый. Атаковал, прикрываясь оружием — правильно, так и надо. Но на этом Рес и поймал Иэя — угадал, когда тот атаковать не будет, навалился, снес защиту и рубанул, целясь в бок. В последнее мгновение остановил клинок, понятное дело.

— Хорошо, — сказал Иэй, — но в бою кольчуга защитит от такого удара.

Снова разошлись, снова сошлись. Один раз острие Иэева меча остановилось у груди Реса, но и Рес удачно «рубанул» Иэя сначала по ребрам, во второй раз — по руке.

И тот остановился. Видимо, потешные поединки у знати ведутся до трех побед.

— А вы опасный соперник, — признал Иэй. — Умеете сражаться умом и подстраиваться под своих соперников.

Влезли на коней и двинулись дальше. Иэй совершенно не расстроился из-за своего поражение в потешном поединке, рассуждал о разных приемах мечевого боя, Рес легко поддерживал разговор — ему было, о чем рассказать. Даже Леск порой вставляла слово-другое.

— В наше время бой на мечах переживает упадок, — жаловался Иэй. — Поединки до смерти между дворянами запрещены Императором. Это правильный запрет, империя теряла слишком многих по ничтожным причинам, но уже нет смысла изучать искусство поединка.

— Неужели? А на случай войны? — возразил Рес. — Или для защиты от разбойников?

— В современной войне меч стал вспомогательным оружием. А чтобы отбиться от разбойников, сложное умение не требуется, всего лишь несколько отточенных ударов и защит, и многие дворяне ограничиваются только этим. Но отточенные приемы делают бойца предсказуемым, а сам он не готов к тому, что его противник применит какой-либо необычный прием. Мастерство может быть утрачено безвозвратно, и многое уже потеряно.

Рес не согласился, взялся перечислять мастеров, которые живы, здоровы и учеников десятки набирают. Иэй на какого-то мастера поморщился, назвал его приемы не годными для настоящего боя. Снова взялись рассуждать про приемы, стойки, движения ногами. И неожиданно Иэй похвалил побережников:

— А у народа побережья мечевой бой тем и хорош, что позволяет подстраиваться, а потом и управлять противником. Мало того, побережники обучаются всего лишь бою на палках, но все, чему научились, потом подходит и для мечей, коротких и длинных, и для легких пик, и для дубинок.

Рес даже растерялся, отвернул на всякий лицо — вдруг на нем удивление высветилось. Не ожидал он, что про побережников могут сказать что-то хорошее, тем более — дворянин, слуга Императора.

— Да, — вздохнула Леск, — с изгнанием людей побережья для империи потеряно их мастерство. И не только боевое.

— Но был ли у нас выбор? — поднял бровь Иэй. — Люди побережья слишком независимы, они плохо вписывались в империю. На первый взгляд кажется, что такой немногочисленный и не слишком нахрапистый народ безвреден, однако это не так.

— Законов не нарушали, — осторожно вставил Рес. — Пока советники императора не решили их переселить, побережники были законопослушными. Впрочем, вынужден признать, что не знаком с людьми побережья.

Сказав это, Рес еще раз отвернулся — ухмылку скрыть.

— А я вел дела с ними довольно часто, — сказал Иэй. — Люди побережья не признавали власть императора.

— Неужели?! — ахнула Леск.

— Да, это так. Слова их собственных вожаков обладали для них гораздо большим весом, чем распоряжения дворян, указы императорских советников, даже законы империи.

— Вожаков? — переспросила Леск. Дворянин повернулся к ней:

— Вы знаете об их делении на клинья, круги и дороги? Народом побережья управляют вожаки этих клиньев, кругов и дорог. И договариваться с ними очень трудно, они умеют торговаться. Ведь народ побережья живет торговлей уже шесть тысяч лет. Особенно трудно добиться чего-либо от вожаков дорог, они очень строгие хранители обычаев. С вожаками кругов и клиньев проще, но всегда приходится искать решения, выгодные обеим сторонам, идти на уступки. А вы знаете, что вожаков клиньев побережники выбирают сами? В Сырых Рудниках наместник нашел возможность повлиять на выборы, чтобы вожаком тамошнего клина стал самый сговорчивый среди уважаемых побережников, но золото было потрачено зря — все равно приходилось торговаться.

Рес с трудом удержался, чтобы не поправить Иэя: вожаки у волчьих стай и разбойничьих ватаг, а предводители побережников называются по-другому. У дорог — старейшины, у клиньев — клинные, у кругов — первые мастера. К тому же и власти у них у всех нет, нужны они в основном для того, чтобы представлять общину перед имперскими советниками.

— И ни один побережник никогда не проявит истинной преданности Императору, — закончил Иэй.

— Да, это опасно, — кивнула Леск. — Другие народы могли научиться подобным обычаям у побережников. Но и польза от побережников была. Помните, как они спасли империю от черной горячки?

Иэй покачал головой:

— Их вожаки действительно хранят древние знания. Но ведь они отказались передать свитки в большие книгохранилища империи, не пожелали делиться. Они не хотят быть частью империи. Даже не женятся на женщинах других народов.

На самом деле женятся, хотя и редко. Ну не нужны трехречницы побережникам, кто захочет жену в два раза шире себя самого. И сварливые жадные равнинницы не устраивают, и рабски покорные женщины некоторых народов юга мало кому из побережников нравятся. Однако сам Рес не так давно выбирал себе невесту и приглядывался к бойкой девушке из светловолосых зеленоглазых людей моря.

— Можно было предвидеть, что побережники не отдадут свитки, ведь это не просто записи, а древние реликвии их народа, — неожиданно и неосторожно возразила Леск. — То же самое, что бронзовое оружие предков и семейные алтари для нас.

— Побережники опасны именно тем, что их крайне трудно предвидеть, — вздохнул Иэй. — Их, следует признать, удачное бегство из империи, тому подтверждение. Имперская армия была готова к бунту побережников на Песчаном полуострове, даже к немедленному — бунт был в неизбежен в любом случае хотя бы потому, что на Песчаном полуострове не хватает питьевой воды. Мы были готовы, что побережники будут сопротивляться, попытаются сбежать по пути. Но большинство из них успели покинуть империю еще до того, как гонцы распространили указ о переселении. Указ еще не был скреплен подписями, а побережники уже грузились на корабли и собирали обозы.

Рес почувствовал гордость. А кто бы не почувствовал, обдурив Императора со всеми его советниками, армией, флотом и стражей. Придумали тоже, переселять целый народ туда, где и воды, оказывается, нет, а потом удивляются, что народ разбежался.

Подъехали к кордону — служивые из тяжелой пехоты задерживали телеги, причем в обоих направлениях, присматривались к прохожим. Дворян задерживать не посмели, наоборот, кланялись.

А Иэй, когда проехали кордон, недовольно заметил:

— Подорожную не спрашивают. Все же, указы распространяются по империи слишком медленно.

Само слово «подорожное» здорово настораживало. Да что там — пугало. Надо немедленно выяснить, что этот такое, но как?

Первой додумалась Леск:

— Уже нужны подорожные?

— Да, — кивнул Иэй, — все указы подписаны, гонцы разосланы. У вас нет подорожных? В таком случае, вам следует получить их в ближайшем городе.

— Не вышло бы задержки, — осторожно усомнился Рес.

— Дворянам подорожные выдают очень быстро, в первую очередь им.

— А у вас подорожная есть? — полюбопытствовала Леск.

Правильный вопрос, надо бы поглядеть, что оно такое. Хотя, Иэй может от дворянской сдержанности не показать, ограничится словом: «Да».

Показал — небольшой свиток, исписанный до половины. И с печатью императорского наместника. Вчитываться беглецы не стали, чтобы не выглядело подозрительно, но ясно, что небыстро такие свитки выдают.

— Сам наместник, — заметила Леск.

— Да, — важно кивнул Иэй, — было принято решение, что выдавать подорожные имеют право исключительно наместники или же назначенные наместниками помощники. Таким образом, дороги империи будут лишь для тех, кто приносит пользу империи. В ином случае, путешествие бессмысленно, и не следует его разрешать.

Рес не знал, что сказать. Хорошо, что Леск нашлась, а то было бы невежливо:

— Иногда для пользы империи требуется быстрота.

— Да, но количество лиц, которым действительно может потребоваться быстрое перемещение, ограничено. Им будут выданы постоянные подорожные. Как видите, все продумано.

— В новом деле невозможно продумать все, — осторожно заметил Рес. — Наверняка время от времени не смогут ездить по дорогам те, кому надо. А те, кому не надо, все равно будут ездить.

— Да, ошибки возможны, но это не причина бездействовать.

— Кроме того, польза не всегда очевидна, — осмелел Рес.

— Разве? А вы можете привести пример? Вот зачем едете вы?

— На свадьбу Лиэй Тамай и Сето Тогиур, — выдал Рес заранее придуманное Леск объяснение.

— Вот видите, — со значением улыбнулся Иэй.

Рес даже задумался — какую пользу империи может принести свадьба? Старые враги через семейную связь мирятся? Общие дела заводят, как у побережников в дорогах? Но в дорогах сперва женитьба, а потом дела, если всем выгодно, а ради одного только золота семьи не создаются. А может, на дворянских свадьбах сделки устраиваются, переговоры проводят, как на сборищах торговых кругов… нет, что-то тут не то, сборища у торговцев для того и нужны с самого начала, чтобы всем кругом принимать важные для всех решения, противоречия разглаживать. А поесть, выпить, побороться да наперегонки побегать — это в довесок идет, скуку развеять. Или дворяне так редко собираются вместе, что всем сразу занимаются — и свадьбами, и делами? А что мешает собираться почаще?

— И все же, мне кажется, что выдачу подорожних следовало доверить не только императорским наместникам. Можно и городским советникам, и старостам селений.

— Вы, видимо, не знакомы с жадностью старост и низших советников, — холодно возразил Иэй. — Они будут выдавать подорожные за серебро, медь и даже за дрова или сено. И по дорогам будут передвигаться исключительно те, чьи поездки бесполезны для империи. Нет, подорожные должны выдавать исключительно верные слуги Императора.

Рес едва не ляпнул, что верность императору непонятно, чем мерить, но вовремя сообразил, что Иэй имеет ввиду дворян. Возразил по-другому:

— А кто будет проверять подорожные? Те же, кто сейчас в кордонах поставлен?

— Есть предложения устроить особую дорожную службу. Однако ставить в кордоны старослужащих выглядит правильным решением, поскольку теперь они заняты важным делом и в мирное время. Служивые не должны маяться бездельем, но устраивать постоянные учения слишком накладно для императорской казны.

— А не окажется ли, что они не менее жадны, чем старосты? Не выйдет ли так, что пропускать через кордоны будут не тех, у кого есть подорожная, а исключительно тех, кто заплатит?

Иэй с превосходством улыбнулся:

— Потом и было принято решение о том, что выдавать подорожные имеют право исключительно наместники. В таком случае, если служивый не пропустит человека, обладающего подорожной, он противоречит воле Императора.

— Не стоит недооценивать человеческую жадность и изобретательность, — не сдавался Рес. — Наверняка найдутся умельцы, которые будут подделывать подорожные.

— Но это можно приравнять к фальшивомонетничеству!

— А разве в империи нет фальшивомонетчиков? Кроме того, имперские воры достаточно хитры, они устроят торговлю поддельными подорожными так, что покупающий их не увидит ни умельца, ни даже посредника. И служивый на кордоне может не пропустить любого на том основании, что подорожная выглядит поддельной.

— Но это же легко проверить. Всего лишь послать запрос тому наместнику, имя которого указано в подорожной, выяснить, выписывал он ее или нет.

— Да, но это займет время, очень многие предпочтут дать взятку, чтобы не задерживаться.

— Подобные возможности предусмотрены: если подорожная окажется неподдельной, служивый будет наказан. В то же время, предусмотрены поощрения тем, кто поймает путников с поддельными подорожными.

— И, наверное, за то, что с поддельной подорожной пропустил, тоже наказывать будут?

— Нет, тогда служивые в кордонах будут чувствовать себя слишком неуверенно. Они же не обучены отличать подделки.

— И все равно будут и без подорожных пропускать. За серебро.

— В каждом кордоне дворянина не поставишь, — добавила Леск.

— На Пахотных равнинах и возле границ в кордоны ставят дворян из гвардейского ополчения, — сообщил Иэй. — Но вы правы, в тех кордонах, где нет дворян, служивые берут взятки. В одном из селений Трехречья десятника даже зарезали, чтобы отобрать у него кошель с серебром. Вероятно, придется ужесточать наказания за взятки.

Рес опять отвернулся, чтобы глаза спрятать — понял, про какого десятника речь. А беглецы так надеялись обогнать вести.

— Зарезали десятника? — взялась выпытывать Леск. — Неужели у него не было меча? Или напали в темноте?

— Я не знаю всех подробностей, я спускался по Стремнине на барке и перекинулся несколькими словами с капитаном патрульной галеры, который, в свою очередь, незадолго до этого узнал про убийство десятника от встреченного на берегу разъезда легкой конницы. Известно, что убийца южанин, что десятник успел выхватить меч. Вероятно, убийца владеет приемами народа дельты, которые позволяют победить мечника с помощью ножа и намотанной на вторую руку ткани. Также возможно, что убийца на самом деле побережник, просто загорелый или же подкрасил каким-то способом кожу на лице.

— А больше ничего не выяснили? Нам не следует передать какие-либо приметы убийцы?

— Ничего существенного. Убийцу сопровождала женщина, они купили коней у торговца, однако служивые разъезда не знали, какие были у коней тавра и подковы. Вот еще одна причина, по которой необходимы подорожные. Не только, чтобы ловить убийц, ведь ездить будут гораздо меньше, и кошели служивых будут не так тяжелы от взяток. Уменьшится соблазн для грабителей.

— Не пострадает ли торговля? — задала очень справедливый вопрос Леск.

— А нужна ли торговля в том виде, как она есть сейчас? Приносит ли она пользу империи? Ведь торговцы чаще везут разнообразные предметы роскоши, чем действительно необходимые товары. Например, с юга на север везут вино и теснят северных пивоваров, которые вынуждены варить дешевое и потому плохое пиво. А северное виноделие сохранилось лишь в некоторых имениях, как семейная гордость.

— Северное виноделие действительно проиграло южному, — согласилась Леск. — Хотя на севере есть очень неплохие вина. Но с пивоварением, на мой взгляд, все наоборот, пивовары вынуждены варить такое пиво, чтобы оно выигрывало у южных вин. И как быть с теми товарами, которые необходимы? Не роскошь? Если остановится торговля, то кто будет снабжать лесом и дровами Пахотные равнины?

— Если торговля приносит пользу империи, купцу будет легко получить подорожную. Кроме того, снабжение Пахотных равнин лесом настолько важное дело, что его нельзя доверять случайным одиночным купцам, оно должно осуществляться имперскими советниками.

Они еще много о чем поговорили. Про урожаи, Иэй постоянно вспоминал свое имение, не рассказать про свое было бы невежливо. И здесь Леск выручила, наговорила правдоподобного, Ресу оставалось только поддакивать. Про новые законы, в которых собирались запретить ношение меча всем, кроме дворян — Иэй не одобрил, сказал, что мечи нужны для самозащиты, а если простые люди сами не смогут себя защитить, то кто же их будет защищать? Однако почему-то решил, что крестьяне все равно не способны овладеть мечевым боем. Заговорили, можно ли производить в дворянство за заслуги перед империей, Иэй был против — он полагал, что у каждого в империи должно быть свое место, и все дворянские места заняты. Но согласился, что можно ввести какое-то особое сословие с особыми привилегиями, не дворянскими, но повыше купеческих, чтобы можно было в него крестьян и ремесленников переводить за заслуги. Потому что если только золотом награждать, казна опустеет.

Наконец, доехали до развилки и распрощались. Иэю прямо, Ресу и Леск направо.

Когда дворянин скрылся из виду, Рес чуть с коня не упал от облегчения. Все время ждал, что Иэй заявит: «Вы не дворяне, вы самозванцы!» И за словами приходилось следить, не думал, что сложно оно так. И не уверен был, что управился, потому и спросил Леск:

— Ну что, вышло у меня?

— Вышло. Если бы Иэй хоть что-то заподозрил, он бы сказал напрямую. В наше время дворяне открыты.

— Да, жалко, что мы враги.

— Тебе понравился Иэй?! — удивилась Леск.

— Ну да. Гляди, хороший такой дядька, простой, без спеси дворянской, а она ведь есть у некоторых, хоть и не показывают. И преданность императору эта его…

— Что?!

— То есть, я ее не понимаю, конечно. Однако не для себя человек живет, не для брюха своего.

Леск задумчиво хмыкнула. Побережники действительно плохо понимают, откуда берется преданность, в их языке и слова такого нет. Есть «верность», но она больше супружеская. Или вообще про собак.

— Он только показался тебе открытым, — твердо заявила Леск.

— Да ладно! Сразу ж видно, говорил, что думал, если не согласен, то так и говорил. Вежливо, ну так а что в этом плохого? Жаль, что враг он нам…

— Ты не понимаешь. Знать по сути своей двулична, дворяне всегда действуют не от сердца, а по обычаям. Так их воспитывают. Могут даже сами верить в то, что говорят, потому что долго повторяют.

— Ты так хорошо рассказываешь, как будто сама из дворян.

— Мой род благороднее, чем Иэя Тоумоса.

Рес уставился непонимающе — не было с начала времен дворян среди побережников, а в роду Собирателей Раковин даже купеческого сословия мало. А Леск объяснила:

— Мои предки никогда никому зла не делали. Если и брались за оружие, то чтобы защитить себя или других. А дворянские предки друг друга со свету сживали да крестьян обирали до голодухи. Тоумосы добыли богатство речным разбоем. И не говори, что это давно было, можно и недавнее вспомнить. Сейчас дворянам поклоны не нужны, а всего-то двести лет назад головы рубили тем крестьянам, кто не кланялся, и это считалось правильным, оправданным. Я читала в свитках, как они доказывали, что простой народ должен быть нищим для его же пользы, и что война необходима.

— Ну… хотя бы не гордятся.

— Да, замалчивают.

Вокруг было уже не Трехречье, Пахотные равнины. Никаких лесов, одни только поля, в основном убранные. И селений нет — каждая крестьянская семья живет на своей земле, обособлено дом строит.

По дороге встречались в основном мужчины — все угрюмые, ссутуленные работой. У очень многих сломаны, аж сплющены носы, не хватает зубов — для народа равнин подраться на кулаках первейшее дело после работы и выпивки. Кланялись, но тоже угрюмо как-то, можно и за неуважение принять.

А дорога разветвилась, расползлась между огороженных полей. Остановили крестьянина на телеге, путь спросить, но тот не знал, как им на большую дорогу выбраться. Просто не знал — никогда в жизни дальше кабака не выбирался. Расспросили, хотя бы, где кабак — там-то можно дорогу узнать. К тому же солнце к закату шло, надо было ночлег искать.

Добрались уже к вечерней заре.

Странный кабак тут — ладно, что как сарай построен, а не как дом, но тишина непривычна. Люди внутри есть, много — Рес слышал, как кружки постукивают, жидкость плещется, другие звуки. Но молча, ладно без песен да беззлобных перебранок, как у южан, но и разговоров не слышно. Таковы равнинники — в кабаках напиваются и уходят.

Вошли, Леск первой — у дворян принято женщин пропускать. Да, народу много, и одни только мужчины. Все повернулись, согнулись в поклонах, кроме совсем уж пьяных.

Рес водил глазами, выискивая хозяина. И тут один из совсем пьяных встал, направился к Леск. Подошел, остановился в шаге. И вдруг ринулся вперед с расставленными руками, схватил ее за плечи и попытался прижать. Не смог — она молниеносно извернулась и бросила пьяного через себя, с громким хрустом обрушила на утоптанный земляной пол. Отскочила, выхватила нож, и Рес с мечом подоспел. Стоял над хрипящим от боли пьяницей, раздумывая, чем бы его ударить: плашмя или лезвием.

Остальные все также молчали, Рес посмотрел и увидел в их взглядах радостное ожидание.

Пьяный, похоже, протрезвел, отполз на спине, перепугано глядя на меч. Рес загнал клинок в ножны — мужичье разочарованно выдохнуло, — громко позвал:

— Хозяин!

Подсеменил, часто кланяясь, мужик в грязной рубахе, забормотал:

— Чего угодно благородным господам?

— Две комнаты.

— Комнаты? А… да нету у нас-то. Это в доме для странников, это дальше по дороге, за перекрестком.

Леск развернулась и вышла, Рес за ней.

— Ты должен был его убить, — заявила Леск, когда уже отъехали от кабака. — Или хотя бы порезать ему лицо. Дворяне не прощают, если кто нападает на их женщин.

— А тебе не надо было свое борцовское умение показывать.

— Да. Не надо было.

— Где и научилась-то? Зачем борьба переписчикам?

— Мать научила.

Все же, непростая у Реса спутница. Мало того, что языки знает и память отменная, еще прикидываться умеет, бороться, да и фехтует, пожалуй. Наверняка с тайными делами связана, а Ресу не говорит, не доверяет, хотя он сам перед Леск раскрылся. И как им дальше без доверия?

Подумав, Рес решил, что всякий человек имеет право на тайну. Тем более, что тайна может оказаться не Леск, а чужая.