Пряди о Боре Законнике

1

Стояла глубокая осень. Говорят, на Корабельном Столбе уже выпал первый снег, а здесь, на Мохнатом острове, затянули противные холодные дожди. Да такие, что лишний раз носа не высунешь.

Я сидел в своём сыром шатре, недовольно поглядывая на свинцовые облака, обложившие небо от севера до юга. Никто из гибберлингов не заглядывал ко мне, даже, как говорится, на огонёк. Я слышал их переговоры друг с другом, мол, опять у нашего Бора приступ чёрной меланхолии…

А как ему не быть!

Я чувствовал, что меня просто засосало в это болото гибберлингских дрязг. Второй месяц мы торчим на Мохнатом острове, дерёмся с обёртышами… и всё как-то без толку. Противостояние настолько затянулось, что мне порой хотелось просто сдаться. Выхода из создавшегося положения не было… Вернее, я его не видел.

Если подумать, то как-то ужасно быть своего рода причиной войны… чьей-то смерти… Ужасно и то, что тебя начинают проклинать, ненавидеть… И кроме того не только враги.

Скольких ратников я потерял в боях? Не хотелось бы, чтоб их жертва была напрасна… Конечно, эти слова попахивают эльфийской патетикой. Но сейчас именно они помогают удержать меня от скатывания к полной озлобленности.

Старейшина в своих посланиях ко мне считал, что надо продолжать бороться. Подобное упрямство он оправдывал лишь тем, что иного пути просто нет. Дней десять назад он намеренно прибыл для личного осмотра дел на Мохнатом острове.

— А ты рассчитывал на быструю победу? — усмехнулся он в одной из наших бесед. — Такого не бывает… Упорство, подготовка, слаженность — только это поможет выбраться нам из «ямы».

— Я полагаю, что нам пора начать переговоры с медвеухими.

— Они к ним просто не готовы. Лишь после того, как племя обёртышей осознает неизбежность данного хода, только тогда и следует начинать эти самые переговоры.

— Интересно, и как лично мы узнаем об их готовности?

— Узнаем, — безапелляционно ответил Фродди и убыл назад.

И вот мы сидим в лагере на берегу Круглого озера и чего-то ждём. А на Корабельном Столбе в нашей хижине осталась моя Стояна… Я так и не сдержал своего слова вернуться, как разберусь с дрейком. Вихрь событий, стремительно ворвавшийся на остров, затянул меня в свою ловушку.

Всё произошло относительно быстро. У меня действительно не было времени остановиться и поразмыслить. Несколько дней я шатался по лесам и в одиночку нападал на малые группы арвов и ургов. Потом в Тихую Гавань прибыли отряды гибберлингов, и началась уже теперь знаменитая битва в Кривом доле. Дикари отступили, потеряв убитыми около полутора тысяч своих воинов. А вот пленных было мало.

Кстати, среди них были и Умницы… Кто-то говорил мне, что они сами сдались.

Надо было видеть мордочку Непоседы, когда пред ним предстал Лайдульф со своим братом и сестрой. Их провели к нему в дом. Битый час Фродди просидел один на один с гибберлингами-предателями. И вот он вдруг вышел к народу и во всеуслышание заявил, что завтра Умницы будут казнены… И всё.

Тишина стояла такая, что можно было услышать матерящихся матросов в Тихой Гавани.

Меня, как, в прочем, и остальных, всё больше донимали причины предательства. Но Старейшина намеренно проигнорировал прямой вопрос и запретил кому-либо беседовать с Умницами.

Честно скажу, что это породило лишь кривотолки. Если бы Лайдульфу дали возможность высказаться в своё оправдание… пусть это даже было бы враньём, то, думаю, ему безоговорочно поверили. Никто не мог даже вообразить, что такая уважаемая семейка была способна на низкий поступок.

Говорили и так: «Их заставили». Некоторые утверждали, что Умницы случайно попали в плен. Третьи доказывали, что сей «росток» подставили злопыхатели. В общем, гибберлинги гудели подобно пчелиному рою.

Я попытался поговорить с Непоседой, и даже подумывал выпросить у него встречу с Умницами, чтобы самому разобраться, но Фродди решительно замотал головой.

— Почему? Все волнуются…

— Водная гладь всегда волнуется, когда дует ветер. Он стихнет, успокоится и поверхность…

— Хорошо… может, вы хотя бы мне поясните, что случилось?

— Нет.

Ответ Старейшины навёл меня на другую мысль, а именно, что у гибберлингов всё не так уж и «мирно», как кажется стороннему наблюдателю. Возможно, есть и такие представители этого народца, которые не согласны с общей «политик». И то, что предательство оказалось на таком, можно сказать, высоком уровне, указывало на неслабый раскол внутри общества.

Странно, что я этого ранее не замечал… А, может, просто не хотел.

В полдень Умницы были казнены. Они отказались от последнего слова, смело вышли вперёд и стали ожидать палача.

Фродди стоял на лобном месте, держа в руках шест с изображением рыбы. Он кратко сообщил всем, что Умницы будут наказаны за свою подлость через потрошение… Первым казнили Лайдульфа, разрезав его живот и вырвав из нутра все внутренности. Говорят, он какое-то время даже был жив, пока их вытягивали.

Я к тому времени ушёл и не стал глядеть на пытки, как остальные жители городка. А на утро меня вызвал к себе Непоседа.

У его дома виднелись три высоких шеста, на которых были насажены головы Умниц. У каждой были срезаны веки. Я остановился, глядя в безжизненные глаза.

— Как поступают у вас с предателями? — послышался за моей спиной голос Непоседы.

— Мы… мы ломаем им спины.

Фродди подошёл вплотную к шестам и долго вглядывался в лица Умниц.

— В моей жизни было немало таких моментов, когда и я поступал вопреки всему, — сухо проговорил Непоседа. — Возможно, и моя голова давно должна была торчать на палке. Но судьбе было угодно всякий раз оставлять меня в живых. Порой, мне даже в это не верится. Неужели я всегда был прав? — Старейшина повернулся ко мне и уставился прямо в глаза. — Скажи мне, Бор, у тебя такого не было?

— Чего именно?

— Странного ощущения, что ты сам себе не принадлежишь. Что ты — лишь средство достижения чьих-то… возможно, высших целей.

Я промолчал, даже не решаясь что-либо отвечать.

— Мы с тобой говорили о том, что следует вплотную заняться Мохнатым островом, — сменил тему Непоседа. — Полагаю, что вот и наступил этот момент.

В общем, после долгих разговоров стало ясно, какую роль в этом деле отводят мене. Племя обёртышей не шло ни на какие уговоры. Сейчас гибберлингам надо было продемонстрировать не только свою силу, но показать медвеухим их место на архипелаге.

— Если они не хотят добром, — сердито говорил Старейшина, — то поступим по-иному. В конце концов, им придётся смириться с новой сутью вещей.

— Вы говорите о войне?

— Я говорю о разумном давлении, — отчеканил Фродди.

Мне ещё никогда не приходилось видеть Непоседу столь раздражённым. Неужто это на него так повлияла ситуация с Умницами?

— В любом, как вы говорите, давлении будут…

— Будут! — оборвал меня Фродди.

Я опешил. Надеюсь, что он действительно понимает, к чему приведёт подобное противостояние.

— Мы столкнёмся лоб в лоб с варварами. Тут и посмотрим, чьи кости окажутся крепче.

— Какова моя роль?

— Быть на самом острие, — сощурился Старейшина…

И вот, так и не возвратившись к Стояне, я оказался на Мохнатом острове во главе большого отряда гибберлингов.

Первое наше столкновение с обёртышами произошло спустя две недели. Да и то случайно. Разведчики во главе со мной выбрались на опушку большака. И вот тут из леса напротив вышло около десятка громадных мохнатых фигур, одетых в костяные доспехи и вооружённых странным с виду оружием: деревянным мечом, вдоль лезвия которого, были прикреплены заострённые кусочки «драконьего стекла». Так этот материал называли Сутулые.

Скажу сразу, что раны от подобного оружия, которое гибберлинги про себя стали именовать «драконьим языком», были просто ужасающими. Мне даже раз довелось увидеть, как обёртыш одним ударом раскроил напополам череп ратника, даже не смотря на то, что голова того была спрятана под железным шлемом.

Позже, когда мы научились хоть как-то различать медвеухих, я узнал, что в тот день мы столкнулись с кланом «людей чёрного камня» — инемемасткиви. И, между прочим, они в своей среде считались миролюбивыми…

Нас в тот день насчитывалось около полусотни. Но даже численное преимущество не могло оспорить факт явного различия физических сил между гибберлингами, которые казались тщедушными карликами на фоне невероятно огромных дикарей.

— Щиты вперёд! — вскомандовал я.

Позже, те, кто выжили в сражении, говорили следующее:

— Всё, как в тумане. Сердце с испугу в комок сжалось, — гибберлинги устало трясли головами. — А тут приказ… И сразу… сразу полегчало. Знаешь, что делать. Знаешь куда идти…

— Копья! — гаркнул я, и в обе стороны от меня понеслось: «Копья! Копья…»

Медвеухие смотрели на нас, как смотрят волки на обороняющееся стадо косуль.

— Фрам! Аазейнс саэман! (Вперёд! Только вместе!)

— А-а-а..! — воздух взорвался криками.

— Фрам! — и мы двинулись вперёд плотной ощетинившейся стеной.

Я в силу своих размеров оказался в заднем строю. Да и, кроме того, лично мне отводилась ещё одна роль в этой схватке.

Медвеухие зарычали в ответ и бросились в атаку, сломя голову.

— Аз лока скьёльду! Станда сем вег! (Сомкнуть щиты! Стоять стеной!)

Гибберлинги резко остановили свой ход. Противник меж тем стремительно приближался. Я чувствовал, как дрожит земля от топота мощных лап.

— Станда! (Стоять!) — крикнул я ещё раз.

До нас оставалось около тридцати саженей.

Ясное дело, что прямого столкновения гибберлинги не выдержат. Их разбросает в стороны, словно пушинки.

Что там говорить: ведь даже я, человек, выглядел каким-то дохляком супротив медвеухих.

— Взрыв! — первая из зачарованных стрел попала прямо в голову одному из «оборотней»…

А вот тут остановлюсь чуть поподробней. В первый раз моя зачарованная стрела выполнила свою миссию. Но медвеухие (тут им надо отдать должное) вовремя сориентировались. Они прекратили свой бег и дружно сгрудились в кучу.

Тот обёртыш, на голове которого красовались костяной шлем, громко рыкнул и следующая взрывная стрела, на моё удивление, так и не достигла дикарей. Она будто бы стукнулась о невидимую преграду, зашипела и сразу же свалилась наземь. То же случилось и с третьей…

— Мать их так! — сердито прохрипел я. — Фрам!

Гибберлинги продолжили наступление. Когда между нами оставалось не более пяти шагов, я предпринял новый маневр.

— На щит!

Через несколько секунд первый гибберлинг был переброшен за спины медвеухих. Потом второй и третий. Они ловко перелетали через голову дикарей и отчаянно атаковали сзади.

Дружный строй противника распался. И хоть я находился почти что в самой близости от варваров, но всё одно решился на выстрел.

— Молния!

Любопытно наблюдать, как в доспехах обёртыша почти мгновенно возникает аккуратное чёрное пятно. И тут же из его спины отрывается немалый кусок мяса. Так действует моя зачарованная стрела.

— Молния! — произношу я снова, и следом мчится вторая.

Секунда и наземь валится ещё одно тело.

Обёртыши попятились назад. А буквально через несколько секунд они в панике рванули к лесу.

Добивать противника — дело, конечно, последнее… неблагородное… Но что мне до этого. Ещё два выстрела и ещё два трупа.

Вот такая первая победа. Чуть позже была следующая… и следующая… Слух о нашем отряде вскоре распространился среди всех медвеухих.

Но толку от этих кровавых сражений, коли мы, ни на пядь не продвинулись в переговорах. А всё потому, что их просто не было…

И вот мы, который день сидим на берегу Круглого озера, стережём тропы на юг, чтобы медвеухие не могли тайком проникнуть к джунскому порталу, где гибберлинги обосновали заимку — временный лагерь. Наш отряд вырос до полутысячи особ… А толку никакого. В зиму мы входили без мира.

Снаружи шатра затянул дождь. Его липкие плети безразлично стегали деревья и голые кусты. По слухам, через неделю должны были начаться первые заморозки… А там зима.

Скорее всего, нам придётся покинуть Мохнатый остров и возвращаться уже весной. Ну, а если так… то свою миссию я провалил, чтобы там не говорил Старейшина.

Под тихий шелест в голове подобных мыслей, я неспешно потягивал тёмный эль привезенный из Гравстейна, и хмуро глядел на небо…

2

— Кто там?

Голова была тяжёлой. Наверное, перебрал я с элем, надо бы силёнки рассчитывать…

— Господин Бор, — послышался голос Крепыша Орма (их «росток» приехал в наш отряд пару недель назад), — к нам прибыли Сутулые со своей группой.

Вставать не хотелось: на дворе глубокая ночь. Сыро, промозгло, противно… Так хорошо пригрелся под тёпленькой шкурой, а тут надо вылезать в этот холод… Твою-то мать! Принесла нелёгкая!

Но вместо ворчания, я произнёс следующее:

— Зови их сюда. Остальных накормите, обогрейте… В общем, приютите, как полагается.

Сам встал, вышел наружу помочиться под кустик.

Процесс затянулся. Ощущение такое, будто откупорил бочку, и из неё льётся уже целый час. А потом ещё дольше пытался стряхнуть последние капли, глядя при этом в беззвездное небо. Вернувшись в шатёр, я поджёг зачарованные стрелы, соорудив из них по уже заведённой привычке небольшой костерок, и стал протягивать к огню озябшие ладони.

Через несколько минут внутрь вошли Сутулые. Их было трое. Сестра присоединилась к изысканиям братьев ещё в конце лета.

— Чего по ночам бродите? — сурово спросил я у гостей.

— Да так… Торопились добраться до вас. Боязно как-то в лесу ночевать. Медвеухие, будто вездесущий ветер: куда не пойдёшь, везде они.

Крепыши принесли еду и небольшой бочонок с элем. Мой-то уже был осушен.

— Нашли чего? — с ленцой в голосе поинтересовался я.

Ответил старший брат Сигтрюгг. Он жестом показал остальным своим сородичам на еду, мол, приступайте, а сам, взяв в руку кружку, зачерпнул из бочки эля.

— В этот раз мы прокрались к Пещерам.

Я аж присвистнул. Это же надо, какие отчаянные ребята! Даже мы ещё туда не совались.

Пещерами называли лесистые горные склоны в центре острова. Обрывы, узкие отроги, провалы — вот не весь перечень опасных мест, щедро наличествующих там. И это, кроме того, что там обитали кланы медвеухих. Для них Пещеры были своего рода природными укрытиями, в которых они с давних времён создавали эдакие поселения. Или, как именовали их гибберлинги — городища.

— Мы облазили почти весь остров в поисках метеоритного железа. Кроме, разве что, священных земель на севере. Вот решились поглядеть на Пещеры, — проговорил Сигтрюгг.

Он мигом осушил кружку и взялся за вяленую рыбу.

Я не стал торопить Сутулых с дальнейшим рассказом. Пусть вдоволь насытятся. Не прилично мучить гостя расспросами, пока он голоден.

Спустя некоторое время семейка Сутулых продолжила своё повествование.

— В местных породах нет никаких признаков метеорита…

— Даже в Пещерах?

— Даже там, — кивнул Сигтрюгг. Он пытался выковырять из своей лохматой бороды мелкие косточки рыбы. — Зато «драконьего стекла» там хоть отбавляй! Эльфийские учёные его называют обсидианом, а вы, канийцы — «Слезами Нихаза».

Я пожал плечами: мне без разницы кто да как прозывает какие-то камни. Кстати, когда-то на Безымянном острове мне их приходилось искать.

— Мастера из числа эльфов способны создавать из него такие поделки, что аж ахнешь! Например, сосуды для всяких благовоний, или фигурки животных, бусы…

Я чуть улыбнулся. Камни меня не очень интересовали. Будь то лазурит, или обссс… не выговоришь! В общем, слушал я вполуха. Ну, нашли «драконий камень», да и Нихаз с ним!

— Ну, а вообще, есть какие-то подвижки с метеоритным железом? В Арвовых предгорьях, на Урговом кряже, и даже на Стылом острове его нет. Выходит так? Или плохо искали?

— Чего же сразу плохо? Ни на одном из этих островов его точно нет. Как и тут, на Мохнатом острове…

— Остаётся Нордхейм?

— Возможно… Но есть кое-что непонятное… я бы сказал загадочное.

Сигтрюгг наконец вытянул все косточки и вновь потянулся к кружке.

— Дело обстоит так: в Пещерах найдены образцы руды… У нас сложилось такое впечатление, что она плавилась в огне. Причём, в огне огромной мощи!

— И что это означает?

Старший брат Сутулых пожал плечами, но тут слово взяла его сестрица:

— Я приметила, что от той красно-чёрной руды веет… какой-то неясной силой… Да, именно силой.

Гибберлинги удивлённо посмотрели на неё. Вот так заявление!

— А ещё наличие обсидиана, — продолжала сестра.

— И что не так? — спросил я, не понимая смысла её слов.

— Как образуется «драконье стекло»? В результате остывания… даже закалки — так, наверное, правильнее… расплавленной породы. Настолько быстро это происходит, что порода просто не успевает…

— Где ты такого наслушалась? — недовольно проворчал Сигтрюгг.

— Внимательно читала Теофраста ди Плюи. Его «Трактат о камнях». А вы знаете, что «драконий камень» назвали в честь Обсидия ди Делиса, который первым…

— Ладно уж, ладно! Начнёшь сейчас поучать, — недовольно отмахнулись братья.

— Постойте! — вмешался я. — Дайте сложить до кучи… То есть, вы говорите, что сначала был… какой-то яростный «огонь», расплавивший вашу руду… а затем…

— А затем и закалка холодом, — пояснила сестрица Сутулая. — Поэтому подле Пещер так много «драконьего камня». А руда… она лишь подтверждает нашу догадку об «огне большой мощи». Да плюс ещё те странные эманации…

— Во! Началось! — отмахнулся Сигтрюгг. — Эманации и прочая лабудень… Главное в наших поисках — метеоритное железо!

Дальнейшие разговоры стали напоминать пустопорожние переливания. Я не стал их поддерживать и, сославшись на усталость, лёг спать.

Утром, впервые за эту неделю, выглянуло солнце. Во время завтрака прибежал Крепыш Стейн, который сообщил о прилетевшей почтовой сове. Он протянул мне послание и тут же присел рядом, явно собираясь перекусить.

Читать мне по-прежнему было затруднительно. Наверное, понадобилось с десяток минут, чтобы я смог осилить текст.

В нём сообщалось, что к дозорным на востоке прибыли переговорщики от обёртышей.

— Не может быть! — удивились все, кто сидел рядом.

— Действительно, странно, — буркнул я в ответ, ещё раз пробегаясь по строчкам. — Нет, всё так!

— И что они хотят? — поинтересовался Сигтрюгг.

— Зовут меня… Предлагают встретиться у Красных холмов.

— И вы пойдёте?

— А что терять? Эй, Стейн! Найди мне толмачей из этих… семейки Шелкобородых. Да и скажи своим братьям, что вы тоже пойдете со мной. Готовьтесь!

После обеда мы небольшой группой вышли к восточным дозорам. Дорога пролегала через малопроходимые хвойные леса. Здесь было полно завалов и буреломов. Лишь к глубокому вечеру нам удалось достигнуть западной заимки. Здесь нас встречал командир дозорного отряда, который собственно и послал донесение о переговорщиках.

— Это были медвеухие из северного клана Серебристоногих, — рассказывал он. — Я узнал одного из них — Таонтугева. Это младший сын вождя.

Толмачи Шелкобородые тут же встряли в разговор:

— Господин Бор, вы должны его помнить. Таонтугев возглавлял сборный отряд дикарей в битве на западном берегу.

Я согласно кивнул и сделал знак гибберлингам пока помалкивать.

— Что думаете об их намерениях? — задал вопрос командиру.

— Не похоже, чтобы они хитрили. Однако пренебрегать безопасностью не стоит. Если вы решитесь идти…

— А разве кто-то отказывается? — усмехнулся я.

— Тогда возьмите хотя бы с десяток ратников.

— Хорошо. Утром отправимся к Красным холмам.

— Вы знаете, как переводится имя Таонтугев? — вдруг спросил командир дозорных. — «Он сильный».

— И на что ты намекаешь? — не понял я.

— Этот медвеухий славен своим нравом. Будьте осторожны с ним.

— Знаешь, чем славен я?

Гибберлинг тут же потупил взор и замолк.

Утром, взяв с собой ещё ратников, наш отрядик двинулся на север.

Большак закончился к полудню. За ним началась неширокая полоска болотистого луга, а ещё дальше виднелись те самые Красные холмы, прозванные так из-за бурого цвета земли.

Лагерь медвеухих наблюдался северо-западнее нашего месторасположения. Кажется, нас заметили, поскольку на холмах появились громадные фигуры дикарей.

— Да их там десятка три! — присвистнул Крепыш Орм, глядя на меня.

Я мысленно пошептался с Воронами, но те, как мне показалось, даже с каким-то недовольством сообщили об отсутствии опасности. Да это и без них чувствовалось.

Мы продолжили путь к лагерю дикарей. В их стане было заметное оживление.

— Подозрительно это всё, — бурчали Крепыши, глядя исподлобья, то на меня, то на медвеухих.

От гибберлингов другого ждать и не приходилось. Для них любая встреча с обёртышами не предвещала ничего хорошего. Наверное, и про переговоры, на коих настаивали медвеухие, думали как об очередной ловушке.

Но лично меня сейчас стала донимать другая мысль: почему на нашу встречу вызвались северные кланы. Мы большей частью вели сражения с восточными и южными. Да и та часть территории, на которой закрепились гибберлинги, тоже принадлежала последним.

Погода начинала портиться. На сером небе появились тучи, из которых вскоре посыпался снежок.

Мы старательно обходили болотца, поверхность которых кое-где стала затягиваться тонкой корочкой льда.

Наш отряд достиг подножия холмов, и мы стали взбираться кверху. И чем ближе подходили, тем неувереннее становились мои гибберлинги. Мне сразу стало ясно, что они просто оторопели от увиденного. Надо признаться, что и я был несколько удивлён, но так явно этого показывать не стал. Ведь, в конце концов, настрой духа всегда ощущается… А если учесть, что из медвеухих славные ратники, то они смогут сразу раскусить нас. И уж тогда никто не ручится, что мы не сложим здесь наши головы.

Дикари образовали своего рода проход. По обе его стороны они выстроились, разрядившись в церемониальные уборы (другого варианта сравнения я просто не подобрал).

Низкие покатые лбы… больше всё-таки медвежьи, нежели человеческие морды (лицом это никак не назовёшь), короткая шерсть на которых была разрисована синими полосами…. устрашающий оскал громадных зубов… сутулые гигантские фигуры, покрытые густой шерстью с этаким серебристым отливом… мощный торс, на поясе набедренные повязки… на спине кожаные накидки, едва достигавшие лопаток… Вот, пожалуй, и всё убранство.

Но самое интересное другое: по обе стороны шеи у каждого из дикарей свисало странное, то ли устройство, то ли украшение: на кожаных ремнях, удивительным образом обвивающихся вокруг шеи и лба, спускались книзу длинные изогнутые костяные «зубы» какого-то неизвестного мне зверя… Настолько длинные, что я поначалу даже не поверил своим глазам.

— Бивни, — прошептал Крепыш Орм. — Говорят, тут, в северной части острова, иногда находят в земле туши каких-то древних гигантских зверей… Эти бивни медвеухие срезают у них.

Странно, что я такого раньше не наблюдал.

— Что за звери?

— Мы не знаем, — шептал Орм. — Ходить в те места нам не желательно. Дикари считают ту часть острова священной.

— Те, кто рискнул выяснить — назад не возвращались, — добавил Стейн. — Духи тех земель весьма недружелюбны.

— Ясно, — бросил я.

А сам подумал, каковы же размеры этих диковинных древних животных, коли их зубы… вернее, бивни настолько огромны.

Н-да, Сарнаут полон удивительных вещей. Как мало я… мы вообще о нём знаем.

Медвеухие сурово смотрели на гостей. Мы неспешно проследовали созданным ими проходом, и вышли прямо к Таонтугеву.

— Они встречают нас, как дорогих гостей, — послышался голос толмача из «ростка» Шелкобородых.

— А, может, и не нас, — заметил Орм.

— А кого ещё?

— Бора.

Я оглянулся на Крепыша. Тот чуть смущёно улыбнулся и потупил взор.

Как и полагалось сыну вождя клана, у Таонтугева были самые длинные и самые изогнутые бивни. Его маленькие карие глазки буквально сверлили меня насквозь. Думаю, если бы сейчас была его воля, он не преминул бы возможностью расколоть мой череп своим «драконьим языком».

Таонтугев оскалился и стал говорить. Я и не сразу понял, что это речь, думал какое-то завывание.

— Лесной народ приветствует сына Таара, — начал переводить Старший из Шелкобородых.

— Чьего сына?

Гибберлинг пожал плечами, но ему на помощь подоспел второй брат:

— Таар — их великий бог грома.

— Понятно, — бросил я, и попросил перевести следующие мои слова: — Для меня большая честь лицезреть…

— Лице… что?

— Твою мать… Видеть. Это хоть ясно? Переводи, что мне тоже приятно видеть такого могучего воина, как Таонтугев.

— Так и говорить? — удивился толмач.

— Не зли меня!

Шелкобородый чуть отступил назад и стал распинаться. Судя по выражению морды Таонтугева, наш толмач не сильно хорошо владел их языком. Но медвеухий терпеливо прослушал речь, поглядывая, то на меня, то на своих ратников.

Подвоха я по-прежнему не ждал. Да и Вороны молчали, хотя и тихо перешёптывались меж собой. Они, кстати, уже не раз предупреждали о неприятностях. Каким-то удивительным образом эта «семейка» ощущала недобрые замыслы окружающих меня существ.

Таонтугев похоже улыбнулся. Видно, я подобрал верный ключик для дальнейшей беседы.

Закончив обмениваться любезностями, сын вождя клана Серебристоногих предложил мне пройти с ним.

— Остальным, — продолжал Шелкобородый, — остальным членам вашего… нашего отряда следует остаться здесь.

Вот это дела! Я сразу и не нашёлся, что сказать.

Таонтугев ждал. Он очень внимательно, как мне показалось, наблюдал за моей мимикой и жестами, словно ища в них нечто особое… И это стало настораживать.

— Он не верит, хозяин, что ты сын Таара, — прошелестел в голове голос фальшиона. — Он полагает, что ты сейчас испугаешься… струсишь…

Я уже стал различать клинки по оттенку голоса. У Неистового, сакса, он был бархатный, мягкий. А вот Поющий, не смотря на своё имя, напоминал рычащего зверька, который вечно чем-то недоволен. Его фразы были отрывистыми, словно плевки. Лютая, как полагается всякой особе женского пола, чуть заигрывала, но делала это несколько грубовато.

— Хорошо, — отвечал я, полуобернувшись к Шелкобородым. — Предай Таонтугеву моё согласие, но добавь, что один из толмачей будет присутствовать на переговорах.

— А кто?

— Да хотя бы ты.

Гибберлинг чуть отпрянул назад, видно его не особо радовала подобная перспектива.

— Не бойся! Я тебя в обиду не дам. Смелей, переводи ему.

Сын вождя согласился и без всяких предисловий развернулся на месте, направляясь вглубь холмов.

Я сказал Крепышам, чтобы они оставались за старших и были начеку, а потом двинулся вместе с толмачом за Таонтугевом.

3

Оказывается наш путь лежал в самое сердце земель обёртышей. А именно в Пещеры.

Дорога туда заняла без малого два дня. Мы шли впятером: Таонтугев впереди, сразу за ним один из его воинов, потом мы с Шелкобородым, и замыкали шествие два нелюдимых ратника-обёртыша, с виду даже похожих друг на друга.

Не знаю, как гибберлинг, но я по-прежнему чувствовал себя весьма уверенно и относительно спокойно. Несколько раз Вороны предупреждали меня о засадах в лесу, но поскольку оттуда никто не выскакивал и не нападал, то, следовательно, подумалось мне, что эти засады были своего рода дозорами.

К вечеру первого дня мы вышли к лесистым склонам. Тут хвойный лес стал переходить к смешанному типу. В некоторых местах появились непроходимые заросли кустарников, весьма схожих на ежевику, но Таонтугев уверенно вёл нас вперёд, выискивая в этой чаще едва видимые тропки.

На ночлег встали у отвесной каменной гряды, образовывавшей своего рода природную стену. Скорее всего, мы были у легендарного Чёрного Котла. Где-то в нём должна была быть брешь — проход, ведущий внутрь к Пещерам медвеухих.

Действительно, поутру Таонтугев провёл нас вдоль скалы, и отряд очутился у глубокого каменного ущелья, по дну которого протекала едва видимая тонкая лента горной речушки.

Миновав брешь, мы очутились на окраине пологого луга. Здесь нас встретили около полусотни обёртышей. Шелкобородый, не смотря на то, что всю дорогу дрожал, как осиновый лист, смог взять в себя в руки, и, подслушав переговоры медвеухих, сообщил, что мы вошли на территорию клана Белобрюхих.

— Таонтугев ругает их за то, что плохо смотрят за ущельем, — бормотал гибберлинг. — Они огрызаются, мол, северяне вовсе распоясались. Командуют где надо и где не надо. А Таонтугев им отвечает, мол, врагу ничего не стоит пройти через брешь и напасть на…

— Слушай, куда же мы всё-таки идём? Это ты не услышал в их разговорах?

— Нет… но, а куда тут собственно ещё идти? Думаю, в один из посёлков.

— Какой именно?

Шелкобородый в ответ пожал плечами.

Предположения подтвердились, когда к обеду следующего дня мы действительно оказались у входа в каменный «городок» медвеухих. В рыхлой скальной породе обёртыши выдолбили нечто похожее на большущие залы, соединённые друг с другом посредством тоннелей и длинных коридоров.

Позже я узнал, что мы очутились в Валгесене, или Виелгесейне… На слух воспринять название было трудно. Одно лишь понял, что оно происходило из-за светлого цвета стен в залах.

Нас с Шелкобородым долго водили по каким-то тоннелям, пока, наконец, мы не очутились в громадной комнате. Здесь было светло, и свет исходил из расположенных у стен больших прозрачных кристаллов, похожих на кварц.

Находясь в окружении медвеухих, каждый из которых весьма пристально глядел на прибывших гостей, мы с гибберлингом прошествовали в самый центр залы, где нам жестом и приказали оставаться.

Я обратил внимание, что в этом городище (по крайней мере, в тех его местах, которыми нас проводили) было очень мало детей. Да и вообще, тут было не особо многолюдно. Либо клан был немногочисленный, либо большая часть жителей сейчас отсутствовала.

Кстати говоря, всю дорогу до белых чертогов Валгесене, я думал о том, что и как я буду говорить на встрече с медвеухими, с их советом.

Надо признаться, что стычки надоели всем. И гибберлинги, и обёртыши уже устали от них, хотя ни те, ни другие не хотели признавать явного «тупика» подобных отношений. И мало того, все они полагали, что победа в конечном итоге будет именно на их стороне, просто её придётся долго и нудно добиваться.

Чего запросят медвеухие? Временного перемирия? А что потом? — так думалось мне. — Неужели они не понимают, что за гибберлингами, стоят силы гораздо большие?.. Стоит Лига!

Да, пусть не все в ней сейчас настроены на полномасштабную войну; пусть многие полагают, что события на Новой Земле лишь мелкие неурядицы меж простыми дикарями и цивилизованными. Но, однако же, если Лига, в конце концов, соизволит повернуться лицом к варварам — им несдобровать. Просто не выстоять.

Но понимают ли это медвеухие? Или по своей природной наивности считают, что достаточно даже всего лишь разбить наголову надоедливых гибберлингов и навсегда изгнать их с Мохнатого острова?

Проигрывающей стороне всегда трудно признавать поражение… если при этом, она никогда не проигрывала. А вот пришёл такой момент. Отсутствие достойного соперника сыграло для медвеухих дурную службу. Им, наверняка, думается, что надо воссоединить силы кланов и начать победоносное наступление на врага.

Итак, Бор, каковы выводы? Готовы ли обёртыши к переговорам… настоящим переговорам? Когда им придётся в чём-то уступать, что-то отдавать… При этом надо чётко понимать: это «что-то» из того, что всегда было твоим.

Эх! Плохо, что гибберлинги поначалу даже не попытались договориться с медвеухими. Совершали периодические вылазки на сей остров, чуть «подворовывали»… И тут такая наглость: вырубка леса, захват земель… Как так и надо! Не удивительно, что реакция медвеухих была столь агрессивной.

Н-да, Бор! Всё же ты, на чьей стороне?

Вот и сейчас, стоя посреди залы в ожидании, когда медвеухие соизволят начать разговор, я вновь задавался этим вопросом.

Вожди кланов входили последними. Одетые в свои церемониальные одежды, да ещё водрузившие разукрашенные бивни, они сейчас были похожи на диковинных зверей из эльфийских книжек о чудесах Сарнаута.

Но среди них всех был один обёртыш, который явно выделялся и своим внешним видом, и своим настроем. Едва он только появился в зале, как мои клинки тут же нервно «заёрзались» в ножнах.

— Кто это? — тихо спросил я у Шелкобородого.

— Не знаю, — так же тихо прошептал тот. — Слышу, что кое-кто из варваров его назвал Раэвукас… Ярый.

Едва этот медвеухий вошёл, как все разом затихли. Он ни на кого не смотрел, сильно ссутулившись, продолжая двигаться к вождям. Я думал, что Ярый встанет подле них, или, может, перед ними, но он проследовал в самый дальний конец, где грузно опустился на выдолбленное в камне седалище.

Первым голос подал матёрый обёртыш, морда которого была расписана тёмно-синими полосами.

— Приветствуем тебя, сын Таара, — переводил толмач, потупив свой взор. — Можешь назвать своё имя?

— Скажи им, что меня кличут Бором… добавь — Законником.

— Ты великий воин, — продолжал тарахтеть Шелкобородый, — и стоишь десятерых.

— Полсотни, — ухмыльнулся я. — А, может, больше.

— Мне что же: сообщить им это?

— Ты лучше внимательней слушай вождя… Как его зовут? Пусть тоже представится.

— Это отец Таонтугева — великий…

Договорить толмач не успел: из своей «норы» выбрался Ярый. Он двинул прямиком ко мне, при этом опять же упрямо глядя в пол.

Видно, что подобного не ожидал никто из собравшихся обёртышей. Медвеухий остановился в паре шагов и мне в нос ударил характерный неприятный запах, исходящий из его рта, какой бывает у плотоядного существа. Раэвукас тяжело сопел, будто этот небольшой переход от каменного седалища был трудным подъёмом в горы.

— Зачем ты пришёл? — перевёл слова Ярого толмач.

Голос этого варвара был мощный, я бы даже сказал с «тёмной силой». Глаз он не поднимал, уставившись мне примерно на уровень живота.

Мне хватило времени внимательно рассмотреть Раэвукаса. На вид его возраст был больше среднего. А проседи на плечах и спине лишь доказывали это умозаключение.

Ростом Ярый был в полтора раза больше моего. Если бы его громадная медведеподобная башка с большими мохнатыми ушами не крутилась на короткой шее, то казалась бы вообще пришитой к телу.

— Как это зачем? Вы звали, и я…

— Нет! Зачем ты пришёл сюда? На наши земли? — на моё удивление, Ярый заговорил на гибберлингском. Правда, с характерным акцентом.

Кто эта личность? — думалось мне. — Старый вождь? Старейшина? Шаман их культов? Кто же? Почему медвеухие опасаются его? А они ведь опасаются, это факт.

— Зачем твои воины нападают на наши отряды? — продолжил Раэвукас.

Он сказал «мои воины». Почему он сделал явное ударение на этих словах? Неужели медвеухие полагают, что за всем стоят не гибберлинги, а дело в моих личных притязаниях? Может, потому они именно меня и пригласили на переговоры?

Надо быть осторожным в ответах.

— Я показал вам силу, с которой следует считаться. Каким бы ни был большим жук, но кучка муравьёв всегда сможет его одолеть. Согласны?

Ярый молчал, переваривая сказанное.

— Это наши земли, — послышался голос отца Таонтугева. Толмач, явно растерявшись, едва успевал переводить его слова. — И много-много лет они были нашими.

Ярый поднял руку, останавливая вождя.

— Зачем тебе быть здесь? Чего ты хочешь? — спросил Раэвукас.

— Мы… я не желаю вашему народу ни погибели, ни иных бед и горестей. Пусть у вас всегда будут здоровые дети, сильные мужчины и красивые женщины. Пусть у вас всегда будет достаток. Для себя… для народа гибберлингов прошу лишь возможности жить на южных окраинах этой земли. Прошу разрешить им строить там свои жилища, охотиться… вести мену с вами.

— И вырубать наши леса?

— Взамен гибберлинги обязуются садить новые. Дерево им нужно для строительства.

— Ты должен понимать, что наш народ всегда чтил законы. С тех самых пор, как Колдуны одолели Змея, пытавшегося огненным мечем сжечь землю; с тех самых пор, как Великая Стужа сковала наш мир льдом, превратив его в безжизненную пустыню, минуло сотни лет. Боги завещали эти земли нам… Это небесный дар за верность.

Ярый повернулся к вождям, словно его слова предназначались именно им.

— Великая Стужа, — оскалившись, продолжил медвеухий, — не придёт в сей мир. Зима всегда сменяется летом. Таково условие Великого договора меж богами и нашим народом…

И пока Ярый произносил свою торжественную речь, я лихорадочно пытался понять, что, собственно, происходит.

Несомненно, было одно: медвеухие вовсе не понимали реального мироустройства. Все разговоры о «землях» касались лишь Мохнатого острова. Собственно, обёртыши даже и не считали его островом. Незнакомые с астралом, они полагали, что вокруг нет «земель», а только лишь «небесная вода», где живут боги. Как, например, сейчас:

— Мы думаем, что вы прибыли в своих деревянных домах, — говорил Ярый, — чтобы забрать эти земли. Мне непонятно, чем наш народ прогневал Таара. Ведь мы никогда не нарушали законов и традиций, завещанных предками. Старательно оберегали и хранили…

— Ваша верность богам достойна восхищения. Но их планов ничто не сможет изменить. Все мы лишь Нити в Ткани мира. Если боги чего-то желают, то так и будет. Возможно, они хотят видеть в вас не только ревностных воинов, стоящих на страже этих земель.

— А кого же ещё? — Ярый, наконец, поднял глаза.

Мы встретились взглядами. Я решил идти наобум. Не знаю, что нашло на меня, возможно, какое-то «просветление».

— Ваше племя разделилось на кланы. Боги смотрели сквозь пальцы, пока вы не стали открыто враждовать друг с другом. (Признаюсь, что сего факта я не знал наверняка, но решил рискнуть.) И вот пришла угроза извне, пришли мы. Признайтесь, что до сих пор вы не смогли нас победить, только потому, что не можете найти общий язык друг с другом.

Тут я ненадолго замолчал. Судя по тому, как напряглись вожди кланов, мои слова достигли цели.

— Гибберлинги меньше вас, слабее… но… и дружнее. Они откинули противоречия, объединились, став едиными, как кулак. Боги показывают вам, что коли вы не примиритесь друг с другом, эти земли передадут другим народам.

— Ты призываешь нас к тому, чтобы мы…

— Вот ты, Раэвукас, — перебил я Ярого, — постоянно говоришь, что вы народ, которому боги отдали сии земли. А мне не видится тут никакого народа. Северяне почти не помогают южанам, так? Наверное, им интереснее беречь лишь вашу Священную землю?

Ярый молчал. Он долго сверлил меня взглядом своих карих глаз.

— Оставь нас, Бор… Законник. Я хочу обратиться к вождям кланов и нашим старейшинам.

— Понимаю.

Таонтугев с несколькими воинами вызвались отвести нас, и мы с Шелкобородым пошли следом за ними.

— Ну, как? — тихо спросил я у толмача. — Всё перевёл варварам.

— Надеюсь, они поняли. Слушали очень внимательно…

— Вот что, друг мой: надо переговорить с Таонтугевом. У меня тут вопросиков накопилось. Подсобишь?

Гибберлинг кивнул головой.

Наш путь пролегал по широким коридорам, тоже освещённым встроенными кристаллами кварца. Через несколько минут мы очутились в полукруглой комнате.

— Постой, — обратился я к Таонтугеву, который явно вознамеривался вернуться в главный зал.

Медвеухий сделал знак воинам стать на входе, а потом повернулся ко мне.

— Спроси его, — попросил я гибберлинга, — сможет ли он поведать мне о своём мире.

Сын вождя задумался. Его морда приобрела глуповатое выражение, а мохнатые уши вдруг стали торчком, как у охотничьей собаки.

— Зачем вам? — сухо спросил он через Шелкобородого.

— Не хочу обидеть ваш народ тем, что случайно свершу какую-нибудь непростительную глупость.

Таонтугев долго молчал, застыв словно статуя.

— Он говорит, — начал толмач переводить, — что мир раньше был иной. Что тут было много…

Тут гибберлинг запнулся, подбирая слова, но я уже понял, про что пытался поведать Таонтугев.

— Много Колдунов, так? — мой вопрос привёл Шелкобородого в недоумение.

— Кажется, да…

— Кто были те Колдуны? Спроси у него, — попросил я.

Таонтугев выслушал гибберлинга и стал рассказывать.

Много-много лет назад был совсем иной мир, и жили в нём великие Колдуны. Они были красными гигантами…

— Кем? — переспросил я.

— Красными гигантами, — смущённо пробормотал толмач.

— Давай дальше.

— Наряду с ними были ещё и белые гиганты… но жили они далеко отсюда… очень далеко… Таонтугев говорит, что и у тех, и у других был один общий страшный и жестокий враг, имя которому… не могу понять дословно, но кажется «змееподобный». Он и ему подобные страстно желали уничтожить сей мир, но Колдуны всячески препятствовали этой затее. И была битва меж ними. На огненную мощь «змееподобных», Колдуны ответили Великой Стужей. Этот мир превратился в безжизненную ледяную пустыню.

Я понимающе кивнул и попросил продолжить рассказ.

— И вот пришёл такой день, когда красные гиганты подвергли себя страшному искушению, а именно: им захотелось стать подобным богам. Но своим колдовством они только навредили всему… на земле стали плодиться множество ужасных существ…

— Спроси у него, а их народ, откуда пошёл?

Шелкобородый кивнул и задал вопрос Таонтугеву. Тот растерянно почухал затылок, и лишь потом ответил:

— Мы — создания красных гигантов. У некоторых из них не было своих детей, и они сотворили нас из того, что нашлось под рукой: земли, мха, звериных костей и своей собственной слюны. Опасаясь, что «змееподобные» пожелают уничтожить «людей» (тут Шелкобородый сделал знак, что другого слова подобрать не смог), они поселили нас в горах. После Великой Стужи, когда большая часть животных и птиц погибла от холода; после того, как Колдуны погубили себя, появился Таар — бог молнии и грома. Он пожалел прячущихся в Пещерах «людей» и дал им огонь. Священный огонь. Он метнул свою молнию в ствол сухого дерева, а потом пошёл к Пёолке…

— К кому? — переспросил я.

— К богу солнца, спавшему в «небесной воде». Таар попросил того растопить лёд, чтобы земля, Маа, смогла родить травы и лес. Когда это произошло, в мире вновь появились и птицы, и звери. «Люди» заключили Великий договор с богами, что они будут соблюдать все их заповеди и законы, не будут плодить чудовищ и заниматься злым колдовством. Как суровое напоминание о былом, боги каждый год шлют зиму, сыпят снег, замораживают воду… Это испытание нашей веры. Мы молимся. Ждём. Греемся у огня.

Таонтугев вздохнул и отчего-то нахмурился.

— Потом снова наступает весна, — пробормотал он, — приходит тепло, Пёолке просыпается… Мать-земля, Маа, родит всякую траву, пускает соки деревьям. Таар гонит тучи, поливает дождём. Иногда он сердито швыряется своими молниями. Но это происходит, когда «люди» не ладят друг с другом, или задумывают что-то лихое. Раэвукас говорит, что в такие часы мы должны собираться у священного огня и показывать, что наши намерения чисты. Иначе вновь в сей мир вернутся «змееподобные». Они сожгут его в Великом Огне, как было когда-то…

Таонтугев не успел закончить, как вдруг вошёл посланец и приказал вернуться в главный зал. Мы вновь двинулись по коридорам, окружённые ратниками.

— Вожди обсудили сказанное тобой, — заявил отец Таонтугева. — Мы принимаем слова мира и подчиняемся воле богов.

Так быстро сдались? — я очень удивился, но тут же стал поджидать каких-то оговорок. Сам оглянулся по сторонам и что интересно: Ярого нигде не было видно.

— Пусть племя гибберлингов селится на южных землях, — продолжил вождь. — Мы готовы принять их, как равных себе. А в знак того, что вражда окончена, мы приглашаем тебя, сын Таара, вкусить пищи под одной крышей и из одной миски. (Тут Шелкобородый отчего-то запнулся.) Не станут враждовать… такова заповедь наших предков…

Толмач скривился, а по его невнятной речи стало явно понятно, что он теряет суть слов вождя.

— Что-то не так? — негромко спросил я гибберлинга.

— Ну… мне кажется… мне думается…

— Не мямли.

— Кажется, этот «пир» — тоже своего рода проверка.

— Какая проверка?

Гибберлинг пожал плечами.

— Ладно… выхода у меня нет. Соглашаемся, — говорил я, и тут же, чуть поклонившись, произнёс: — Передай вождям спасибо. И, кстати, узнай, где Ярый? Почему он не с ними?

Медвеухие переглянулись друг с другом и ответили:

— Он… они ушли… в Священные земли.

— Они?

— Слуги богов, — гибберлинг повернулся ко мне и негромко пояснил: — Думаю, они говорят о воинственной касте их жрецов.

— Спроси, отчего те ушли?

— Им трудно принять волю богов, — отвечал отец Таонтугева.

Если это правда, то как-то странно, что он её решил подобное сказать. Тем самым вождь показывал существование раскола в рядах медвеухих. Хотя, передо мной не эльф, потому хитрить не должен. Эти обёртыши — парни простые и открытые. Чего тогда удивляться?

Я снова кивнул, мол, принимаю ответ, и нас с Шелкобородым отвели в одну из небольших «комнат».

4

Жизнь медвеухих, как мне удалось потом узнать, была весьма сурова и аскетична. Каждый год они свершали одни и те же ритуалы, установленные сотни лет назад их предками. При этом ни на шаг не отступая от традиций.

Вот сейчас, к примеру, кланы обёртышей готовились к зиме. Этот период был у них самым важным. По словам Таонтугева, медвеухих ждало испытание их духа и веры. Теперь большую часть времени им придётся проводить в Пещерах, где они будут молиться и ждать прихода весны.

Пять дней назад все обёртыши приняли участие в жертвоприношении, тем самым испрашивая для себя у богов мягкой зимы. Охотники изловили дикого вепря и сожгли его тушу в пламени священного огня Таара, зажжённого мной по их просьбе, при помощи зачарованной стрелы (ох, я вам и скажу, зрелище было).

Во время пира, длившегося без малого три дня, вожди кланов, собравшиеся в белых чертогах Валгесене (а подобной сходки, как стало известно, не было уже несколько десятков лет) просили о процветании и о мире. При этом медвеухие много ели, много пили, горланили песни, боролись друг с другом, занимались любовными утехами. Это были последние три дня в году, когда разрешалось свершать подобные вещи.

Испытание, о котором предостерегал меня Шелкобородый, оказалось обычной проверкой на стойкость к хмельным напиткам. Мне преподнесли огромную ёмкость, в которой плескалась бурая жидкость, имевшая характерный запах брожения. По вкусу она походила на крепкое ядрёное пиво. После первых глотков, мои ноги тут же отказались повиноваться.

Не знаю, чтобы случилось дальше, осиль я всю «чашу», но тут в мою голову пришла спасительная мысль.

— Хорош напиток… но слабоват.

Медвеухие крякнули от удивления и подобной наглости. Сняв с пояса эльфийскую флягу, и откупорив пробку, я протянул её Таонтугеву со следующими словами:

— Вот, что пьют гибберлинги.

Обёртыш принял флягу и осторожно понюхал её содержимое. Потом также осторожно сделал первый глоток. Через секунду он сильно закашлялся.

Я по-доброму рассмеялся, забрал флягу и продемонстрировал, как без особого труда пью «обжигающий эль».

— Ух! Забористая штука, — перевёл слова Таонтугева Шелкобородый. — Дух забивает ещё так!

Фляга перекочевала дальше к одному из вождей. Тот попробовал напиток и тоже поперхнулся.

Судя по всему, «обжигающий эль», пришёлся медвеухим по душе.

Так я избавил себя от испытания и не стал допивать «пиво» обёртышей. И встав во весь рост, обратился к вождям кланов:

— Мне очень приятно, что вы приняли меня в свою, так сказать, большую семью. Что вы разделили со мной пищу… В ответ, приглашаю всех вас и обязуюсь угостить каждого «обжигающим элем» в таком количестве, в каком сами пожелаете… и сможете выпить.

Приглашение медвеухие приняли. Мы сговорились, что через десять дней я буду ждать их делегацию подле Круглого озера в лагере гибберлингов.

— Отказа не потерплю и весьма обижусь.

Вволю попировав, мы с Шелкобородым, отправились назад к Красным холмам в сопровождении Таонтугева и нескольких ратников. Тут нас по-прежнему ожидали гибберлинги из моего отряда.

— Вы ребята, как хотите, — говорил я им по возвращении, — но к Круглому озеру должны быть доставлены бочек десять «обжигающего эля». А то и больше. Отправляйте гонцов к южной заимке, пусть поторопятся, тянут все припасы.

— Зачем?

— К нам прибудут вожди кланов медвеухих.

— То есть…

— То есть, будем заключать мир… на равных.

И я поведал о наших с Шелкобородым приключениях.

— У нас тоже новости, — проговорил Крепыш Орм чуть позже.

Судя по его тону, они, наверное, были не очень приятными. Вместо продолжения своих слов, гибберлинг протянул послание. Оно было от Старейшины.

Письмо Фродди начиналось так: «Станьте хозяевами своего дома!» Едва я это прочитал, как в душу закралась подленькая змейка недовольства.

Непоседа без обиняков указывал на то, что мы (читай — я) «толчём в ступе воду». Несколько месяцев противостояния, и всё без изменений.

— Подкрепление? Нам вышлют подкрепление? — на всякий случай переспросил я, закончив читать. — Через неделю? Слава Сарну, что оно уже не понадобится… По крайней мере, сейчас. Наши с варварами договорённости позволят вполне безопасно сосуществовать на этом острове.

— Вас, господин Бор, Непоседа отзывает на Корабельный Столб. А сюда уже прислали нового… военачальника.

— Это кого же?

— Какого-то Питта ди Дазирэ.

— Эльфа?

— А чего тут удивляться? Вот вы, например, человек…

— Да-да… Ладно, вернуться в Сккьёрфборх ещё успею. Вот встречусь медвеухими в лагере. Попируем с ними, обсудим условия мира… А уж тогда и возвернусь.

Через пару дней мы добрались до Круглого озера. Меня сразу же провели к новому военачальнику.

Освещённый изнутри масляными светильниками шатёр был забит всякими эльфийскими штучками. На подушках подле ажурного столика возлежал высокий черноволосый парень со сложенными за спиной драконьими крыльями. Он без всяких предисловий указал пальцем на место подле себя и тут же протянул мне бокал янтарного вина.

Я не стал сразу лезть в бутылку. И потому спокойно принял из изнеженных рук эльфа бокал.

— Питт ди Дазирэ, — представился последний.

Он всё также жестом указал одному из гибберлингов, чтобы тот подлил ароматических масел в лампу. А потом всё также жестом небрежно указал всем на выход.

— Так ты и есть Бор? — скалясь белоснежными зубами, процедил эльф. — Говорят, ты добился каких-то там успехов во время встречи с варварами?

— Можно и так сказать, — ответил я.

— Не поведаешь мне о своём походе? Люблю героические истории.

— Отчего же не поведать. Изволь…

И я кратко пересказал о встрече с вождями кланов, о нашем разговоре, о пире и прочем.

— Н-да, — нахмурился эльф. — Значит, дело было так… И ты веришь этим дикарям?

— Верю.

— На чём же она основывается? Твоя вера, а?

— Опыт… чутьё…

Питт ди Дазирэ иронично хмыкнул и сделал глоток из своего бокала.

— Почему я здесь? — эльф нахмурился. — Как думаешь?

Его лицо стало до отталкивающе неприятным. Да и из него самого сквозило недобрым.

— Время, вот почему! Оно уходит, а местные стычки с варварами…

— Стычки? — возмутился я. — Да ты знаешь, что пришлось пережить моим воинам?

— Пе-ре-жить, — перекривлял меня эльф. — Пережить… твоим воинам? Теперь из военачальник — я.

Питт снова показал свои чистые зубки.

— Ты, Бор, не дурак. Парень, вижу, ушлый… Думаю, должен понимать, что деньги не дают просто так. За всё следует платить.

— Какие деньги?

— Столичные скряги ссудили гибберлингам приличную сумму. А добыча леса толком не начата. Чем же отдавать они будут? Молчишь?

— Гибберлинги от своих долгов не отказываются.

— Гибберлинги! Ха! — Питт резко сел. — Наш Дом тоже в стороне не стоял. Ты, Бор (эльф нахмурился и стал говорить с какой-то злобинкой в голосе), даже не представляешь… Дом ди Дазирэ единственные, кто выступил гарантом для столичных толстосумов. Остальных они и слушать не хотели. Так что гибберлинги, можно сказать, нам обязаны. Сильно обязаны… Эх!

— Ах, вот ты о чём. Ну, так я же договорился…

— Ты… договорился…

Питт ди Дазирэ вдруг фыркнул.

— Ты воин… ратник… Договариваться — не твоя парафия. Здесь нужен острый ум.

— Острый ум? — я надвинулся на Питта.

Тот сощурился, но назад не отступил, готовясь принять вызов.

— Вот скажи, друг (это слово он произнёс с каким-то подвохом), к чему вы пришли? Ты и местные варвары?

Мы, молча, посмотрели друг на друга. Вороны радостно «потирали руки», предвкушая «обед».

— Я никому не позволяю говорить о себе в неподобающих тонах. Надеюсь, друг Питт, ты это усёк.

Эльф вдруг резко улыбнулся. Это было так неестественно, что прямо-таки бросалось в глаза.

— Вот твоя проблема, Бор. У тебя нет ни чувства субординации, ни чувства ответственности. Ты совсем не умеешь себя вести в приличном обществе… Пожалуй, варвары — твой конёк, но не более.

Чего ждал от меня этот эльф? Нападения? А я ведь мог это сделать… Ой, как мог!

— Вы, эльфы, мало того, что очень большого о себе мнения, так ещё… не умеете находить общий язык.

— С кем?

— Да хотя бы с теми же гибберлингами.

— Они обязаны подчинятся. А искать общий язык — удел слабых.

Тут я понял, что Питт намекает на моё «братание» с медвеухими.

— Я и за меньшее оскорбление отрезал людям голову.

Эльф проигнорировал мои слова, вяло попивая вино.

— Ну, и гадость вы, эльфы, пьёте.

— Гадость? Это «Белая усадьба»! Ей почти сто лет… Хотя, кому я это говорю. Небось, предпочитаешь местное пойло? Типа бренди… Как оно там зовётся?

— «Обжигающий эль»…

— Ага! Кстати, ты, кажется, просил привести сюда десять бочек этого напитка? А плохо не будет? — Питт вновь оскалился, чтобы я снова смог оценить белизну его жемчужных зубов. — Твоё распоряжение мне пришлось отменить.

— Почему?

— Поскольку новым командиром являюсь я, то… то и решения принимать мне.

— Вот что я тебе скажу, приятель. Моя задача была в том, чтобы наладить отношения с медвеухими. И с ней я справился.

— Возможно… Но теперь с варварами говорить буду я. И гости мы никого не ждём. Это ясно?

— Ты, приятель, видно глуховат. Гостей звал я. И пока их достойно не приму, буду оставаться командиром отряда. Ясно?

Эльф молчал, выдерживая взгляд.

— Разрешаю тебе, Питт, присутствовать на встрече. Чему-нибудь подучишься… Например, как договариваться с варварами.

Эльф потупил взор, но не похоже было, что он «сдался».

— Извини, Бор, — сказал эльф. — Возможно, я был слишком резок. Вероятно, твои договорённости смогут… смогут… помочь…

Эльф не договорил. Он облизал губы и чуть-чуть откинулся назад.

— Ты же понимаешь, Бор, что и мой Дом, и гибберлинги… их Совет… все беспокоятся.

— Потому прислали тебя?

— Да, — кивнул головой Питт.

— Если ты думаешь, что какая-то бумажка заставит меня бегать за тобой и пресмыкаться…

— Позволю себе напомнить, господин Бор, ещё кое - что.

— Попробуй, — оскалился я.

— Мне говорили, — эльф слащаво заулыбался, — что у тебя сложный характер. Не думал, что придётся прибегнуть к подобному финту. Что написано на акетоне?

Твою мать! Так и знал, что от эльфов надо ожидать чего-то подленького.

— А там значится: «Головорез из Дома ди Дазирэ». Верно?

— К чему эти слова?

— Никто не отменял твоей клятвы. Так что, не забывай, какому Дому ты служишь.

Кажется, все мои чувства весьма явно отразились на лице. Питту это понравилось. Он довольно улыбнулся и добавил:

— Долг, — он явно смаковал это слово. — У всех есть долг в этой жизни. Многие сие чувствуют. Потому и подчиняются… выполняют… А правильно ли это, или неправильно — не в сём суть. Главное — долг… обязанность… А боги потом рассудят.

— Послушай меня, Питт. Если ты будешь мешать мне договариваться с медвеухими…

— Не бойся. Всю славу я отдам тебе, — эльф опять недобро улыбнулся.

Я услышал, как ворчат Вороны, подначивая и меня, и друг друга пустить кровь наглецу.

«А ну цыц! Разберусь без вас», — и клинки тут же умолкли.

— Мы, — чётко отчеканивая каждое слово, проговорил я, — не для того всю осень тут кровь проливали, чтобы какой-то хлыщ с Тенебры…

Эльф сжал скулы и тягостно вздохнул:

— Отдохните, господин Бор… Головорез… из Дома ди Дазирэ. Не надо так напрягаться.

Я отставил бокал, поднялся и вышел вон из шатра.

Не нравится мне этот тип. Какого хрена Совет с ним связался? Неужто он так хорош?

Эх, не было печали! Чувствую своей сухощавой задницей — мне этот эльф ещё немало крови попортит.

Откуда-то появились Крепыши.

— Вот что, ребятки, давайте-ка примемся за подготовку к пиру, — улыбаясь, проговорил я.

— А как же…

— Питт ди Дазирэ? Он соблаговолил прислушаться к моим словам. Так что не станем терять времени. У нас его не так уж и много.

Следующие дни пролетели, как один. В суматохе всеобщей подготовки я уже и позабыл про нового военачальника, а тот не очень-то и светился в лагере. Всё больше отсиживался у себя в шатре, попивая кислое вино, и нюхая благовония.

Воздух с каждым днём становился всё холоднее. И вот проснувшись как-то поутру, я увидел землю, укутанную в тонкую шаль первого снега. Конечно, к обеду большая часть его растаяла, но зима всё же неуклонно вступала в свои права.

Настроение многих гибберлингов было приподнято. Я связывал это со скорым возвращением большей их части на Корабельный Столб к своим семьям.

Мне тоже хотелось поскорей тут покончить со всеми делами. В голову не редко заползали мысли о Стояне и о нашем с ней будущем.

А этой ночью мне вдруг приснилось, что змейка на руке — браслет, подаренный друидкой, ожил и сильно сжал запястье. Проснулся я весь какой-то разбитый.

Слава Сарну, что мне от гибберлингов не передалась их мания вездесущих знаков. Потому я довольно спокойно отнёсся ко сну. Тем более, что змейка как обычно покоилась на руке, а то, что изначально воспринялось за её жесткие объятия, оказалось лишь последствием неверно выбранной позы для сна. Мышцы руки затекли, пришлось долго их разминать.

После обеда дозорные сообщили о большом отряде медвеухих, двигающемся через северо-восточный лес. Я выбрался из своего шатра и попытался найти Крепышей.

— Где вас Нихаз носит! — недовольно проворчал им.

— Да мы тут… Питт ди Дазирэ приказал…

— Кто? Ладно, забудьте пока о нём. Всё ли готово к встрече?

— Ну… ну…

— Орм? Стейн? Вы не выспались? Чего мычите, как бычки возле мамкиной сиськи?

Крепыши странно переглянулись и лишь пожали плечами.

— Ладно, — махнул я рукой. — Давайте-ка встречать гостей.

И собрав небольшой отряд, мы направились навстречу медвеухим.

5

Как и предполагалось, обёртыши по достоинству оценили преподнесённый им на пиру «обжигающий эль». Они уже все изрядно приняли сего напитка, как, в прочем, и я.

До настоящего момента, мы вместе с Питтом ди Дазирэ и кое-кем из командиров гибберлингов успели обсудить с вождями кланов условные границы территорий. Споров на удивление не было и это чуть-чуть меня насторожило.

Честно говоря, я ожидал долгой и нудной болтовни с обоих сторон. Готовился «тушить» возможные пожары, но всё обошлось. Возможно, надо отдать должное «обжигающему элю», сделавшем медвеухих уступчевее. Да и Питт ди Дазирэ показал себя вполне разумной личностью.

Я встал посредине гигантского шатра, так чтобы оказаться лицом к большей части собравшихся вождей кланов, и, приподняв кружку, произнёс следующее:

— Мне помнится, как вы приняли меня в белых чертогах Валгесене… Переводи, не спи! — гаркнул оторопевшему толмачу. — Так вот, хочу сказать тост за наших новых друзей… За вас! Пусть же боги подарят вам много лет жизни.

Эльф слегка пригубил бренди и вышел наружу освежиться. Ему явно не нравилась ни компания, ни угощение. Другого от него я и не ожидал. Благо ещё, что Питт не особо вмешивался в переговоры.

Давно не ощущал подобного подъёма духа. Такое бывает после тяжёлой, но плодотворной работы.

Чтобы там не писал Фродди в своих письмах, а со своей задачей я справился. Уверен, что найдутся «доброхоты», которые будут критиковать мои действия. Ну да Сарн им всем судья!

Следующий тост вызвался сказать Таонтугев. По его блестящим глазкам, стало ясно, что он уже хорошо наклюкался.

Шелкобородый куда-то пропал, так что переводить слова медвеухого мне было некому, и я лишь просто улыбался, да кивал головой, мол, правильно говоришь, верно. Присоединяюсь.

Потом все дружно выпили. Я тоже было потянулся к своей кружке, как вдруг змейка на руке с силой сдавила запястье. Это было неожиданно… и больно.

Что за хрень такая! — я не стал сдерживаться в выражениях, и с удивлением посмотрел на браслет. Опять, что ли, рука затекала?

— Не пей, — прошипел Поющий. И снова настойчиво повторил: — Хозяин, не пей!

Неистовый и Лютая тут же завторили следом.

Я сидел, уткнувшись взглядом в свою кружку. Мысли медленно варились в хмельном мозгу.

Что происходит? Думай… думай… соображай…

Я ещё на ногах. Чего ж не выпить ещё маленькую? Обижу Таонтугева. И не только его.

Взгляд уткнулся в кружку и троица Воронов опять заголосила: «Не пей!»

Я тут же встал и огляделся.

Странно… здесь что-то не так…

Медвеухие продолжали пожирать угощения и запивать их «обжигающим элем». Ни Крепышей, никого иного из гибберлингов, что сидели с правой стороны, на месте не было. Я их увидел чуть в стороне у входа в праздничный шатёр: они сгрудились подле Питта ди Дазирэ и очевидно о чём-то переговаривались. Там же очутились и толмачи Шелкобородые.

Интересно, а чего меня не пригласили на их «шепталки»?

Понимая, что начинаю чуть бузить, я постарался охладить свой пыл, мол, всё, Бор, в порядке. Всё путём.

Таонтугев вдруг подавился и срыгнул. Сидевший рядом с ним один из сынов вождя клана Белобрюхих, рассмеялся и шлёпнул товарища по широкой спине. Ещё двое медвеухих явно стали говорить какие-то шутки, да чуть посмеиваться.

Таонтугев полуобернулся и вдруг вместо того, чтобы ответить харкнул тёмным сгустком крови. Какие-то секунды он с удивлением смотрел на пятно на земле, а потом резко завалился навзничь.

— Подавился, твою мать! — пробурчал я. — Жрут, как не в себя…

Но следом за Таонтугевом на землю упал ещё один обёртыш… и ещё…

Я смотрел на это всё выпученными глазами. Шутка, что ли? Или, может, обычай такой, показывать, мол, наелся до такой степени, что ноги не держат. Но не прошло и нескольких минут, как все медвеухие уже лежали внизу и корчились в ужасных муках. И среди всего этого кошмара стоял я.

— Какого хрена тут происходит?

Вороны молчали. Они даже не пытались что-либо сказать, попрятавшись «по углам», как напакостившие собаки.

На столе передо мной высилась кружка…

Отравлено… питие отравлено…

Эта чёткая и единственная мысль, мгновенно вывела меня из охватившего разум ступора.

Помню, как встретился глазами с угасающим взглядом Таонтугева. В голове сами собой всплыли слова обёртышей, сказанные в Валгесене, в его белых чертогах, о том, что пища, разделённая под хозяйским кровом, знак того, что гостю не будет причинён вред.

Что же тут происходит? Как я, Бора Законник… человек, сын Таара, пустивший под свой кров, давший свою опеку медвеухим… предложивший разделить пищу, допустил отравление гостей?

О, Сарн! Какой же это страшный грех… И кто мог его свершить?

— Бор! Очнись! — Питт замахнулся, явно намереваясь дать мне оплеуху, чтобы я пришёл в себя, но увидев горящие огнём газа, тут же отступился.

— Что? — прохрипел я, всё ещё не в силах понять происходящее.

Сколько же здесь убитых? Несколько десятков?.. Почти вся верхушка кланов… Как это я ещё среди них не оказался? Спасибо Воронам, вовремя остановили.

О, Сарн! Кому в голову взбрело нарушить священный обет мира? Да ещё во время пира!

— Надо действовать! — тормошил меня Питт. — И живо… Если ратники в лагере медвеухих узнают…

— Узнают? Ты о чём?

— Не будь дураком!

— Так это… Ах, ты ж гнида!

Питт побледнел. Его крылья стали дёргаться несколько резче.

— Боишься за свою жизнь? Думаешь, медвеухие, что в лагере за озером, коли прознают про твои «подвиги»…

— Мы «обезглавили» кланы! Думаешь, это был только мой план?.. И, кстати, Фродди не возражал.

— Фродди? Непоседа?

Эльф кивнул головой.

— Гибберлинги… их Совет не считает, что с медвеухими возможно договориться.

— Но я это сделал! Слышишь?

— Навряд ли. Ты ошибаешься. Это был временный договор. Весной обёртыши снова пошли бы в бой…

— Пошли? Я убедил их в том, что мы… тьфу!.. что гибберлинги не принесут им вреда. Что они…

— Не забывай, что Ярого и «сынов богов» ты не убедил. А его слово, его влияние куда могучей, нежели у вождей кланов. Нам следует действовать на упреждение. Считай, что этот пир — был военной хитростью.

Кажется, меня захлестнуло волной ярости. На какие-то доли секунды мир перед глазами потемнел.

— Это было подлостью! — выдавил я из себя.

— Пусть так, но спасшей множество жизней… тем же гибберлингам…. в будущем… И сейчас ты обязан слушать мои приказы. Я новый военачальник!

Эльф показал свиток с печатью Старейшины.

— Бери ратников и отправляйся в лагерь медвеухих. К утру с ними должно быть покончено… Там не более полусотни воинов, думаю, вы справитесь. А потом надо живо снарядить отряд в Священные земли. Там «обезглавить» и «сынов богов» — захватить Ярого… можно даже не живого…

Эльф отпрянул, едва увидев, как к нему потянулись мои руки.

— Бор! — вперёд выскочили Крепыши. — Бор, не дури!

— Вы тоже об этом знали? — прорычал я.

Гибберлинги переглянулись и потом посмотрели на Питта.

— А то, что и в моей кружке был яд, тоже знали?

— Там ничего не было! — чётко чеканя каждое слово, проговорил эльф. — Тебе показалось…

«Врёт, — прошептала Лютая. — Я слышу, как он врёт».

«Знаю… Прекрасно знаю».

«Может, прикончить его? И дело с концом?»

«Прикончить? Что это изменит?» — я оглянулся.

Гибберлинги уже торопливо выносили трупы медвеухих.

О, Сарн, какой позор! Как ты допустил подобное? Какой грех!

Питт вдруг улыбнулся и, положив свою руку мне на плечо, мягко сказал:

— Я уже подготовил послание Совету. В нём говорится, что медвеухие, эти дикари… варвары… во время пира набросились на нас, забыв о законах гостеприимства, но славный Бор Законник со своими ратниками смог отбить их бездумную атаку. К сожалению, никто из обёртышей не пожелал сдаться. Они погибли…

— Ну, ты и тварь!

— Есть у кого учиться, господин Бор. Ты ведь тоже не святой, а? Говорят, в Сиверии вырезал целое поселение водяников? И всего лишь за какую-то книгу…

— Это не какая-то книга, — возразили Крепыши.

— Она ценна только для вас, гибберлингов. Для остальных… для остальных, господин Бор так и останется Головорезом… Или, возможно, Законником. Всё сейчас зависит от него.

Я опустил руку на гарду фальшиона и тот просипел мне о своём желании отведать крови эльфа.

— А можно и кого-нибудь другого, — добавил сакс. — Есть охота.

Практически весь хмель выветрился из моей головы.

— Бор, мы теряем время, — торопил Питт. — Надо закончить дело.

— Может, выполнишь его сам?

— Ты в этом лучший, — ухмыльнулся эльф. — Если не успеешь, медвеухие сметут весь лагерь и перебьют большую часть гибберлингов. Тогда придётся подправить послание. И в нём ты будешь фигурировать, как Бор Головорез, предательски заманивший варваров к себе в стан и… Дальше, думаю, ты понял. Я доступно объяснил?

— Доступно. Только учти и ты: наша дорожка теперь узковата для двоих.

— Учту. Потому и пропускаю тебя вперёд, — тут эльф улыбнулся собственному остроумию.

Питт развернулся и пошёл прочь. Я с минуту глядел ему вслед, даже когда он вышел вон из шатра.

Крепыши, что стояли рядом, всё ещё ждали каких-то распоряжений. От меня ли, или от эльфа, их нового военачальника, но ждали.

— Чего застыли? — злобно бросил я. — Солдаты готовы?

— Да, господин Бор. Отряд ждёт снаружи.

— Ладно… коли Судьбе так угодно… покончим с этим делом.

И мы пошли вперёд…

Ратников из числа медвеухих было всего тридцать шесть. Никто из них не ушёл… не смог…

Мы напали на них спящих. Действовали быстро, слаженно. Каких-то полчаса, а то и меньше, и все обёртыши, что ждали за озером вождей, были вырезаны.

Удивительно, но никто из гибберлингов не выглядел ошарашенным, или смущённым. Напротив, они (а в особенности Крепыши, от которых я втайне всё же ожидал иной реакции, чем от остальных их сородичей) деловито суетились возле мёртвых тел, явно решая вопрос о том, каким образом их погребать: сжечь, закопать или…

Вот же суки! Все! Да и я… куда ж деться!

Вороны со мной совсем не разговаривали. Каждый из них успел сегодня отведать чужой крови. И теперь лениво, будто хозяйские коты, которые налопались рыбы и развалились на лавке (читай ножнах), мурлыкали с довольством себе под нос.

Все кругом спокойны… даже как-то нарочито спокойны, будто так и надо. А вот я… моя душа была не на месте.

— Орм! — сурово окликнул я старшего Крепыша. — Готовь мои вещи. И еды не забудь. На неделю-полторы.

Гибберлинг изобразил на своей мордочке вопрос.

— Через час я ухожу на Священную землю обёртышей.

— Сами?

— Да.

— А мы?

— У вас иной военачальник. Будете с ним это дерьмо разгребать. А я не хочу ни видеть, ни слышать… никого. Это ясно?

Может, со стороны поход в одиночку казался глупостью, но сейчас мне все остопротивели. Абсолютно все.

Я швырнул Крепышам свою эльфийскую флягу и приказал опорожнить её от «обжигающего эля», и наполнить чистой водой.

Орм начал что-то лебезить, выводя меня из себя.

— Да поживее! — гаркнул я, а сам пошёл к берегу озера умыться…

6

Четвёртый день шёл снег. Если бы не лыжи, то так далеко бы забраться не получилось.

Я двигался вдоль северо-западного берега. День стал значительно короче. Приближался тот период, когда архипелаг должен был погрузиться в «вечную ночь».

Каждый день я проходил весьма солидное расстояние. Для ночлега выбирал пологие площадки, которые старательно расчищал от снега и обкладывал с подветренной стороны сосновыми лапами. Их же использовал как подстилку.

Костёр мастерил из своих зачарованных стрел, иногда, правда, подкладывая валежник. Потом кипятил в котелке воду и заваривал цветочный чай. Хорошенько перекусывал и заваливался на боковую.

Всю дорогу меня терзали неприятные мысли. События на пиру, их стремительность и… неизбежность, что ли… приводили моё сознание, мой разум в состояние уныния.

Для очистки совести надо было бы этому Питту ди Дазирэ вспороть живот и выпустить кишки. Конечно же, это была его идея насчёт отравления, чтобы он там не говорил, на кого бы он там ни ссылался. Но тот факт, что сами гибберлинги из моего отряда пошли на подобную… низость… подлость… этот факт, честно говоря, валил с ног похлеще полугара.

О, Сарн, и почему я согласился подыгрывать им? Вот же дурак! Что теперь стоит Питту написать в Сккьёрфборх, что отравление на пиру подстроил я? А потом вырезал спящих ратников в их лагере…

Твою мать! Ну, я и попал!

Разве не странно, что сознание, попавшее в иные рамки существования, или столкнувшееся с невиданными вещами, обычно пытается подогнать происходящее под известные шаблоны? Где-то далеко внутри, я некоторым родом пытался оправдать и эльфа, и гибберлингов. И удивительно, что мне это удавалось.

Я такой же, как все… а иногда и хуже… и меж тем не пытаюсь ничего исправить… А надо ли? Может плыть по течению… я могу… у меня выйдет… навру с три короба, и нет проблем… мне не сложно, я могу…

На пятый день моё сознание окончательно смирилось с настоящим. Пропало то чувство стыда… вернее, притупилось. А ноги неуклонно несли меня на север в Священные земли.

Выходит, что я решился… и другого не будет…

Что же в тех землях мгне делать? Воевать с «сынами богов»? В одиночку? Это было бы глупо и неоправданно.

Но я не думал об этом… не хотел. Мне даже не представлялось, что должно было бы статься, когда эта встреча произойдёт.

Природа вокруг начала меняться. Лес справа стал более мрачным, более дремучим. Воздух становился холоднее. Часто стали появляться широкие плеши, поросшие пожухлой высокой травой. Если верить описаниям семейки Сутулых, то я неуклонно приближался к Священным землям.

Рассказывали о том, что большая их часть — это некое подобие тундры, только в отличие от сиверийской, тут изобиловал не мох и лишайники, а густое разнотравье. В самом центре этих земель была долина, образованная громадным ледником, большая часть которого покоилась под плотным, но небольшим, слоем земли. Именно там медвеухие и находили туши тех диковинных зверей, у которых отрезали бивни для своего церемониального убранства.

Берег становился пологим. При этом на нём всё чаще появлялись каменные россыпи. Потому я был вынужден свернуть вглубь острова и двинуться к далёкому лесистому склону. За ним должна была быть искомая мной долина.

Заночевать пришлось на опушке леса. Я вновь нарубил лапника, приготовил себе «норку». Чуть в сторонке развёл костёр и стал топить снег.

Небо было чистым. Серебряные точки звёзд загадочно мерцали в сизой вышине.

Я вдруг подумал о Стояне. Представил её лицо, алые губки… целовать бы их… целовать… прижать к себе крепко-крепко.

Эх, ты моя маленькая кошечка. Как ты сейчас далеко!

Удивительно резко меняются планы в нашей жизни. Всё шатко, зыбко… Она там, я тут. Между нами сотни астральных вёрст.

Может, это было ошибкой — оставлять Стояну в лесу? Глядишь, и не было бы того, что произошло на этом острове… Сидел бы сейчас в своей хижине в Бёрхвитурейкахусе.

Эх! Как же так вышло? Почему? Что же это такое?.. О, Сарн Лучезарный, ответь мне.

У ног тихо-тихо потрескивал валежник. Белёсый дым медленно вздымался кверху. И тут же растворялся в вышине.

Хотелось бы сейчас, чтобы моя девчушка, моя Стояна, как и я, сидела у такого же огонька. Чтобы смотрела на звёзды на Корабельном Столбе. И думала, когда же он, то есть — я, вернусь к ней…

Скоро… надеюсь, что скоро, моя кошечка.

Усталость, накопившаяся за день, заставляла разум проваливаться в дремоту. Я не противился.

И вот вижу, как сижу у Голубого озера. В туманной дымке паров, поднимающихся от поверхности воды, виднеется хрупкая фигурка Стояны. Лица не различить, но я точно знаю, что это она. И знаю, что она улыбается.

Мне очень хочется приблизиться и обнять девчушку. Но едва я поднялся, как Стояна всплеснула руками и закричала не своим голосом:

— Хозяин! Проснись!

От удивления, я свалился на снег, но тут же вскочил на ноги, оглядываясь по сторонам.

— Что… как… где…

Первым, что кинулось в глаза, была кипящая в котелке вода.

— Хозяин, опасность! — «вопила» Лютая.

— Откуда? Кто?

— Обернись, — заторопили меня Вороны.

На опушке, в ста шагах от меня стояла сероватая фигура какого-то зверя. Это был либо тигр, либо…

Я напряг зрение, пытаясь понять, кто передо мной. И если глаза мне не врали, это был барс. Но очень крупный.

Его зрачки блеснули зелёным огоньком. Хищник сделал несколько шажков вперёд и принюхался.

Мой лук со снятой тетивой лежал у котомки слева. На него не стоило возлагать надежды, потому я медленно вытянул сакс и фальшион.

Зверь снова пошёл ко мне. В какой-то момент мне показалось, что его шерсть отливает серебром. Но спустя несколько секунд марево пропало.

Странно, что барс совершенно не боялся человека. Его поведение вообще указывало на то, что этот зверь планирует напасть. И чем ближе он подходил, тем сильнее я утверждался в этом заключении.

И тут в голову пришла мысль, что передо мной Страж.

Ну, конечно! Я ведь на границе со Священной землёй медвеухих, а тут просто обязан был находиться некто, стерегущий проход от чужаков. Как тот медведь на Урговом кряже.

Когда между мной и барсом оставалось не менее десяти шагов, зверь остановился, нервно помахивая хвостом. Очевидно, его смущало то, что я не пытался убежать. Потому он страшно оскалился и утробно зарычал.

— Хочешь потягаться со мной? — облизывая сухие губы, пробубнил я. — Давай попробуем.

Мы замерли один против другого: барс в ожидании подходящего момента для того, чтобы совершить свой смертельный прыжок с целью перегрызть мне горло, я же готовился отбить нападение. Ни один, ни другой не пытался начинать первым.

Ситуация входит в ранг правила. Как только оказываюсь поблизости от Стража, так тут же дело доходит до стычки. Это мне одному так «везёт», или всё же случайность?

Как бы ни старался, но начало атаки я пропустил. Барс почти без подготовки прыгнул с места. Помню, как попытался увернуться и одновременно отмахнуться фальшионом. Вышло, само собой, не очень чётко и слаженно.

Толчок в плечо был весьма ощутимым. Кажется, барс тоже сплоховал: его лапы не попали в цель, а мой фальшион, чуть оцарапавший ему правый бок, помог в этом.

Я покатился по снегу, подгоняя себя той мыслью, что следует быстро подняться на ноги.

Соберись, Бор! Без башки останешься! — удалось вскочить только на колени. Я тут же занял выжидательную позицию.

В этот раз барс не стал прыгать. Он резко махнул лапой, целясь в голову. Лишь каким-то чудом удалось увернуться. Я тут же нанёс ответный удар и почувствовал, что куда-то попал.

Барс двигался просто с чудовищной быстротой. Я помню, как чётко увидел его оскаленную пасть, цвета начищенной меди. Как блеснули здоровенные острые клыки.

А потом вдруг послышался тихий хлопок, и мир замер, как кисель. Но это длилось какие-то секунды, за которые я успел увернуться от очередного удара лапы. И снова всё пошло, как прежде. Будто и не было того странного «кисельного» состояния.

Зверь разъярённо рыкнул и кинулся вперёд. Встать на ноги не выходило, просто не успевал. Я выбросил вперёд руку с саксом и тут же сам получил крепкую оплеуху.

Картинка перед глазами стремительно закрутилась. Помню, как обожгло левое ухо и щёку. Потом послышался странный хрип.

Я с большим трудом поднялся, но в этот раз полностью, а не на колени. Голова гудела, словно колокол на башне. Глаза едва-едва смогли сфокусироваться на противнике. Тот чуть склонился и, как мне показалось, стал падать на бок. Судорожный шаг вперёд и тело барса вовсе рухнуло на снег.

Вперёд же, Бор! — подначивал я сам себя.

Фальшион радостно «взвизгнул» и опустился на шею зверю. Кровь мощной струёй брызнула на снег, и тот, как мне показалось, даже зашипел.

Ещё один удар саксом, лезвие которого легко вошло прямо под левую лопатку барса. Небольшой проворот рукояти и… готов, итить его мать! — я аж сам себе не поверил.

И тут только стало ясно — мой левый глаз плохо видит. Пальцы нащупали что-то липкое и это «что-то» затекало под ворот. Щека сильно припухла, ухо «горело», а ещё начинала ныть челюсть. Я чисто рефлекторно задвигал ей влево-вправо, с облегчением понимая, что та не сломана.

Здорово же этот гад мне зарядил в скулу. Как ещё шея не сломалась?

Зверь неподвижно лежал на земле. От него всё ещё парило жаром разгоряченного боем тела.

Я вытянул сакс и вытер его лезвие.

Не скажу, что мне легко далась эта схватка. Успокоить бег сердца было трудно. Но, слава Сарну, я жив, а значит такова прихоть Судьбы.

Оглядевшись по сторонам, стал осторожно прикладывать ком снега к ноющему уху. Надо было бы обработать рану, не то начнётся нагноение.

Какое-то время мне пришлось повозиться со своим лицом, а потом я вновь вернулся к мёртвому барсу. В свете самодельного факела, было видно, что шерсть этого поистине громадного зверя действительно имела серебристый оттенок.

Страж… как пить дать, это Страж. Что же я натворил? Почему мне вновь выпало сражаться с подобной тварью?

Тут вдруг вспомнилась Сиверия, а именно стычка с белым тигром-людоедом недалеко от стана орков. Есть в этом всём какое-то повторение. Только непонятно, в чём его смысл. Кому выгодно освобождать наш мир от Стражей?

Я вернулся к огню и ещё долго-долго сидел в каком-то странном ступоре. Мыслей не было, только усталость… Огромная, тяжёлая, тупая усталость… От всего, всего, всего…

Огонёк стал тише. Я вновь протёр раны снегом, в душе надеясь, что они не загноятся. Наверное, зря приказал вылить «обжигающий эль» из фляги. Было бы чем их промыть.

Я решил перекусить, и сделав это (скажу сразу, что без особого удовольствия) стал располагаться для сна, давая при этом указания Воронам смотреть в оба.

Ночь прошла спокойно. Едва небо посерело, я живо поднялся, позавтракал и, сложив свои вещи, приблизился к припорошенной снегом туше барса. В голову закралась мысль, что неплохо было бы снять шкуру с этого великолепного животного. Но тут же её отбросил, поскольку посчитал, что это приведёт лишь к бессмысленной потере времени. Да и кому мне хвастаться этой шкуре? Медвеухим? Как бы не вышло так, что мне ещё и достанется за барса. Кто его знает, кем они его мнят.

С этими мыслями, я решил двигаться дальше.

7

Ярый, как впрочем и остальные обёртыши из рядов «сынов богов», казались каким-то вялыми, полусонными. И хоть они все были одеты в свои «доспехи», и вооружены «драконьими языками», но угрожающими при этом не выглядели.

Я был уверен, что они ещё ни о чём не знают. Иначе бы мне тут не стоять. А проявляемая недружелюбность, это лишь характерная черта, присущая «сынам».

В отряде было около двух десятков медвеухих. Возглавлял его Ярый, который сейчас развалился передо мной в позе хозяина, не заметив, как при этом из-под набедренной повязки вывалилось его мохнатое достоинство.

— Зачем ты к нам пожаловал? — с большим акцентом спросил Раэвукас.

Он уставился на мой свежий шрам и стал усердно принюхиваться. Морда Ярого стала до смешного забавной. Видно, ему никак не удавалось сообразить, что происходит. Он вновь потянул носом воздух и чуть принаклонился ко мне.

Знал бы ты правду, как тогда себя вёл? — этот вопрос я не стал задавать вслух. Всё одно будет так, как будет. И лучше в такой ситуации иметь кое-что «про запас».

Итак, зачем мне приходить к ним? Что-то надо отвечать… придумывать… Может, опять сослаться на волю богов? Таара, к примеру? Сказать, что Ярый и его ребята своим демонстративным отказом от переговоров… от мира и спокойствия… поставили под сомнение волю тех, кто дал им эту землю?

Конечно, это враньё.

В отличие от гибберлингов, я не считал медвеухих врагами. Скорее, просто противниками, с которыми следовало бороться, пытаться побеждать… А в конечном итоге, постараться найти общий язык, пусть и при помощи силы.

Я уже давно заметил в себе некую черту характера, суть которой сводилась к уважительному отношению к любой расе Сарнаута. Нас всех создал бог Света.

Да, мы отличаемся друг от друга как внешне, так и внутренне. И в этом просматривалась его мудрость. Ведь есть же и птицы, и звери, и рыбы, и все они тоже отличаются друг от друга, а всё одно существуют в сём мире, и мало того — пропади хоть один их вид, Сарнаут бы превратился в уродливое древо, на котором сломана ветка, а может и часть ствола. И сможет ли это древо существовать? Как бы и да, но… Ведь всегда есть какое-то «но». Должно быть!

С другой стороны: война есть война. Здесь никого не жалеют. Здесь только победители и проигравшие. И тот, кто оказался сверху, с легкостью найдёт тысячу «за», чтобы оправдать свои действия. И даже коварство, Нихаз его дери!

Так как быть мне? Не смотря на все внутренние разногласия, ответ был ясен: если я уж начал водворять в жизнь план Питта… или Совета гибберлингов… в общем, коли уж так, то останавливаться на половине пути, значило бы нанести ещё больший вред, чем пройти его до конца.

— Я хотел посетить ваши Священные земли.

Ярый весьма удивился подобному желанию. Было заметно: этот обёртыш что-то подозревает.

— Говорят, будто тут обитают какие-то диковинные звери, — продолжил я, кивая при этом на бивни.

Раэвукас задумался.

— В старые времена тут жили… — очевидно, медвеухий не подобрал точного слова на замену. При этом он сделал весьма странный жест, будто вытягивал собственный нос до земли. — Но Колдуны сумели их одолеть. Когда наступила Великая Стужа, эти чудовища со змеями на морде, все до одного погибли.

— Н-да… мир постоянно меняется. И не всем в нём находится место. Даже тем, кто сильнее.

Ярый насторожился.

— Зачем ты сюда пришёл? — задал он прямой вопрос. — Зачем гибберлинги пришли на наши земли? Я же не глупый вождь какого-нибудь клана. А ты не сын Таара, как полагают иные.

— Зачем? — повторил я вопрос. — Действительно, а зачем?

Я повернулся к остальным «сынам богов» и жестом показал, чтобы Раэвукас перевёл мои слова.

— Эта земля ваша. Тут нет споров. Но до этого здесь обитали Колдуны… красные гиганты… И дело не в том, что они были плохи… что их погибель это некое возмездие за злые проступки. Просто их время ушло.

— Они хотели стать подобными богам, — возразил Раэвукас. — За то и…

— Боги… даже они желают оправдать свои поступки. Когда появляется необходимость в новой земле для пашни, вырубают лес. А потом, то место выжигают дотла. Так произошло и с вашим островом… И произойдёт вновь.

Ярый сощурился. Последние мои слова он не стал переводить своим сородичам.

— Кто ты такой?

— Я? Думаю, что очищающий огонь…

Раэвукас оглянулся на таких же как он сам воинов-жрецов.

— Что ты имеешь против нас? — хмурясь, спрашивал Ярый.

— Я сказал всё, что хотел, — отвечал ему, а потом стал развязывать тесёмки своей котомки.

Через полминуты, на землю, перед собравшимися обёртышами, упала отрубленная лапа барса. Раэвукас сжал челюсти и вновь посмотрел на мой свежий шрам.

Медвеухие загудели, будто пчёлы в растревоженном улье. Ярый вздёрнул руку кверху, заставляя всех замолкнуть.

— Почему? — хрипло спросил он. — Неужто и наше время вышло?

— Стоячая вода превращается в болото.

Эти слова только рассмешили Ярого.

— То есть, уже всё решено? — чуть скалясь, спрашивал он. — И где твоё войско? Когда оно придёт расчищать русло для вашей будущей «реки»?

— Я здесь один.

— Один? Ты один? — несколько удивлёно проговорил Ярый. — Но нас тут… много.

— Много, — согласился я. — Правда, мне нужен только ты.

— Это вызов? — в голосе медвеухого зазвучали «колокольчики».

Я молчал, глядя в нервное лицо Раэвукаса. Он резко поднялся, гордо расправил плечи и занял выжидательную позу.

«Да, я пришёл бросить вызов. Тут ты, Ярый, прав», — подумалось мне.

Вновь вспомнилась и Сиверия, и орки, и их священная тропа… В руках только нож… потом схватка с вождём…

Неужто, действительно всё в этом мире повторяется? Хоть и с небольшими нюансами…

Постой, парень, какие такие «нюансы»? Там, в Сиверии, ты помог племени орков вернуться к вере их предков, помог придти к власти сыну убитого вождя… А тут?

Даже смешно сравнивать! Ведь сейчас моя задача абсолютна противоположна! Чем я нынче отличаюсь от северного клана орков, пришедших в центр Сиверии учить уму-разуму своих соплеменников?

Ведь не секрет, что их взгляд на суть вещей, тоже имел собственную разновидность правды. А я тогда заявился со своей. И даже победил… А сейчас богам… судьбе… хрен его знает кому ещё, в общем именно сейчас приходиться поступать с точностью до наоборот.

И где справедливость? Там, в Сиверии, у Вертыша? Или тут, на Мохнатом острове?

Итак, Бор, кидаешь ли ты вызов, или…

— Мне нужен только ты, — повторил я Раэвукасу.

Тот хоть и вздохнул, но расстроенным не выглядел.

— Ну… вот он я, — ладонь обёртыша легла на древко его «драконьего языка». — Не будем затягивать. Согласен?

Нихаз это всё подери! Чувствую себя скверно, как… как… Эта сучья совесть, если бы не она… Интересно, как остальные справляются с ней?

А Вороны уже начали «подкаркивать». Давай, Бор, давай!

Да заткнитесь вы все! Абсолютно все! Сарны, Нихазы… Кто там ещё есть?

Раэвукас неспешно взял свой меч и, страшно скалясь, раскинул руки в стороны. Его соплеменники тут же потянулись к своему оружию.

— Скажи им, — бросил я, — что мы бьёмся один на один.

Ярый хитровато улыбнулся, но всё же что-то прокричал остальным медвеухим.

— Если я тебя одолею, остальные «сыны богов» должны сложить оружие и пойти со мной.

— Сложить оружие? — удивился Раэвукас.

— Ты испугался?

Обёртыш сердито рыкнул.

— Это не схватка, — продолжил я, — а суд богов. Победителю даётся право на всё.

— На всё… На нашу землю?

— На всё, значит, на всё. Таковы правила. Принимаешь ли ты их?

Ярый заколебался. Было видно, как его глаза злобно завращались.

— Боишься, что я тебя одолею?

— Одолеешь? — Раэвукас снова рыкнул. — Мы всегда блюли заповеди наших богов, а значит…

— А значит, они решили вас испытать. Ты не хотел затягивать с поединком, а сам болтаешь, как старая ворона.

— Ладно… ладно…

Ярый обернулся к медвеухим и что-то им рассказал. Те тут же оживились и стали переговариваться друг с другом.

— Суд богов, говоришь? — Раэвукас широко расставил ноги и оскалился. — Давай начинать, сын Таара.

Ну, Бор, приступим, — пробормотал я сам себе под нос, занимая позу для атаки. — И будь, что будет!

Не прошло и нескольких мгновений, как число рук Ярого увеличилось вдвое… втрое… вчетверо…

Что за ерунда? — не поверил я собственным глазам. Даже захотел их протереть.

Но тут ещё медвеухий вдруг стал расти, превращаясь в какое-то чудовище из древних легенд: лохматое, с оскалившейся пастью, многорукое, топочущее ногами и размахивающее четырьмя громадными мечами.

— Твою-то мать! — по спине пробежал холодок. — Что происходит?

Я трухнул и оттого стал пятиться назад. Тело и разум вдруг охватили странные приступы слабости и головной боли, ноющей, выползающей из потаённых уголков сознания, подобно змее. Показалось, будто я ко всему прочему оглох: стояла такая нереальная тишина, что подумалось, будто это сон.

Тело Раэвукаса перестало расти. Оно неожиданно «встопорщилось» мелкими-мелкими бугорочками… пупырышками, схожими с чудными сростками кристаллов, обросших жёсткой шерстью. Все пары рук медвеухого сжались в замки, замахиваясь «драконьими языками». Мне стало совершенно ясно, что если Ярый нанесёт удар, то легко разрубит моё тело сверху донизу. И в этом утверждении была такая уверенность, такая сила, что я безвольно опустил руки…

Конец… Твою-то мать, Бор! Это конец!

— Хозяин! — крик был словно издалека. — Защищайся!

Кто это? — не понимал я, силясь перебороть слабость и головную боль.

— Хозяин, очнись!

— Лютая? Ты? — мысли были похожи на камешки, медленно опускающиеся на дно реки. Они появлялись, словно клубы дыма из трубки, но тут же застывали и «падали» книзу.

— Да скорее же! — торопила Лютая.

— Что происходит?

— Он заворожил тебя.

Раэвукас издал мощный рык, от которого затряслась земля под ногами. Я не удержался и рухнул навзничь.

— Вставай! — кричали Вороны.

— О, Святой Арг, покровитель мой! — зашептали губы. Я закрыл глаза и продолжил: — И Святой Тенсес, опора моя! Помогите мне… Услышьте молитву мою, и вопль мой к вам да придет. Не отвратите лица своего от меня, придайте сил…

И вновь, как когда-то в той же Сиверии, откуда-то повеяло душевным покоем. И ещё твердой уверенностью.

— Душа моя изныла, вся исстрадалась от несчастной слабости. Не слажу я с собой. Боязнь и страх нападают на разум мой… Это неутешная скорбь и моя беда, — сердце перестало трепыхаться, дыхание выровнялось.

— Хозяин поторопись! — подвывала Лютая.

— Знаю, что своими силами мне не справиться с напастью, ибо вы помощь моя. В страшный сей час помогите прейти непреткновенно!

Я открыл глаза и резко вскочил на ноги. Сила Света победила варварское колдовство: передо мной стоял всё тот же Раэвукас, но уже обычных размеров и с одной парой рук.

Он попятился. Испугался и попятился!

Видно было, как выпучились от удивления глаза Ярого, как он неуверенно потоптался на месте, не понимая, что происходит. Наверное, до этого мало кто мог побороть его магию.

Пальцы живо нащупали мешочек с крупицами Света. Я схватил небольшую их щепотку и посыпал на голову, продолжая бормотать под нос слова молитвы.

Бой начался без разведки сил. Раэвукас раздражённо рыкнул и через секунду над моей головой просвистел «драконий язык». Этот обёртыш, не смотря на кажущуюся грузность, двигался довольно быстро и легко. Остальные же медвеухие стояли в сторонке, внимательно поглядывая на меня.

Я не торопился жёстко блокировать удары и выпады Раэвукаса. Уворачивался, отскакивал и тут же маневрировал, пытаясь обойти с флангов. Быстрым наскоком сокращал дистанцию и снова уворачивался. Ярый всё больше и больше злился. Тут я его и подловил: косой удар фальшионом в район ключицы, нырок под руку и укол «кошкодёром» в живот.

Обёртыш хоть и пропустил первый клинок, но вовремя отклонился, и лезвие фальшиона скользнула по костяным пластинам. Удар Лютой же пришёлся в пустоту.

И вновь атака медвеухого. У него были широкие замахи, которые легко меняли траекторию. Эти мощные сметающие удары становились настолько непредсказуемыми, что мне пришлось значительно увеличивать дистанцию. Не было возможности спрогнозировать направление полёта «драконьего языка». Вот вроде бы вполне понятный удар, начинающийся слева сверху, и идущий вниз вправо, но в какое-то мгновение меч Ярого неожиданно «разворачивается», и уже летит в горизонтальной плоскости, едва-едва не цепляя мою персону.

Такая пляска уже начинала выматывать. По крайней мере, меня. Ярый, сверкающий выпученными глазами, казался неутомимым. Надеяться на то, что он свалится от усталости, было бы наивным.

В какой-то момент я слишком близко его подпустил, и он тут же пнул меня в живот своей лапищей. Воздух в мгновение ока покинул мои лёгкие, а тело кубарем отлетело назад.

Надо было бы сразу подняться, но как это сделаешь, коли я не мог сделать даже элементарного вдоха. Секунда, и в глазах потемнело, к горлу подкатил ком тошноты.

Раэвукас не преминул воспользоваться случаем и заехал мне ногой ещё раз, но уже в голову. Как говорится: не жалей врага — он-то тебя точно жалеть не будет. И Ярый врезал со всей силы. Мне даже послышалось, как хрустнули шейные позвонки.

Мир вокруг стремительно закрутился, всё тело обдало жаром.

По-моему, я потерял клинки. Помню, что мои руки сжимали живот, а не гарды. Потом помню, как кто-то пытался перевернуть меня на спину.

Я отчетливо видел вечернее сизое небо и застывшие тёмные тучки. Сознание охватила какая-то апатия. Где-то далеко витала мысль, что сейчас мне могут отрубить голову. А потом появилась другая, мол, ну и пусть. Отрубят, так отрубят…

Глаза вдруг заслезились. Стыдно себе признаться, но я проиграл этот поединок. Вёл себя слишком надменно… видно, думал, что боги на моей стороне. А не тут-то было!

Склонившаяся темная фигура схватила меня за грудки и рывком приподняла над землёй. В нос ударило зловонное дыхание.

Глаза, наконец, пришли в фокус, и им предстало яростное лицо Раэвукаса. Он довольно скалился, глядя на поверженного врага.

Если бы не вялость, не апатия, я бы вгрызся зубами в его горло… О, Сарн, как же так вышло? Неужели это конец? А был так уверен… самоуверен…

Раэвукас тряхнул меня с такой силой, что вдруг подумалось, сейчас оторвётся голова. Кажется, медвеухий что-то говорил… что-то едкое, насмешливое… Видно было, как шевелятся его мерзкие губы, как открывается смердящий рот.

Слабость мигом прошла. Издалека стремительно хлынула непередаваемая волна дикой ярости. Она захлестнула всё моё естество.

Сдохни! — прорычал я, вгоняя в кадык сакс. А затем ещё и провернул его.

Кстати, до сих пор не могу понять, как он оказался в моей руке. Уж не сам ли заполз? Или, может, Святой Арг вложил?

Послышался лёгкий хруст… вернее треск разрывающихся хрящей и мышц. По пальцам потекла горячая липкая кровь.

Раэвукас харкнул в лицо чем-то густым и тёмным. Попал прямо в глаза. И тут его туша навалилась на меня, сдавливая до такой степени, что не продохнуть.

Некоторое время я барахтался, пытаясь скинуть с себя мёртвое тело, а когда это удалось, обнаружил вокруг столпившихся озлобленных медвеухих.

Пошатываясь, я поднялся на ноги, но тут же меня вырвало. Ощущение сродни тому, когда тебя пытаются вывернуть наизнанку.

Вытерев тыльной стороной ладони остатки блевоты, я выпрямился и хмуро уставился на обёртышей.

Ну, всё, Бор, — мелькнула трусливая мыслишка, и моя душа ушла в пятки. — Сейчас тебя порвут на тысячу частей.

Было страшно. Но одновременно я испытывал и стыд, за то, что допускал подобное чувство. Взгляд остановился на клинках — фальшионе и «кошкодёре», лежавших в нескольких шагах справа. Выпрямившись во весь рост, я решительно приблизился к Воронам и поднял их с земли. Медвеухие не двигались, всё ещё угрюмо глядя то на меня, то на мертвое тело Раэвукаса.

Демонстративно вытерев клинки, я встал в позу победителя, ведь, в конце концов, таковым и являлся, даже не смотря на то, что Раэвукас не сразу меня прикончил (а мог, если бы не хорохорился). Ему давался шанс… перелом хода боя был очевиден, и тут…

В общем, в живых остался я, значит, и победа на моей стороне. Вот вам и весь суд богов: порою выигрывает и тот, кто слабее.

Голова всё ещё гудело от могучего удара Раэвукаса. Ухо распухло… возможно, даже, что его хрящики сломались.

Через несколько секунд один из обёртышей выступил вперёд и снял с пояса свой «драконий язык». Что-то, рыкнув, он швырнул меч к моим ногам. И тут же этому примеру последовал ещё один медвеухий. И ещё… Через несколько минут все мечи валялись на земле.

Когда эта показуха закончилась, один из «сынов богов» выступил вперёд и весьма резко что-то сказал. Обёртыш ткнул пальцем в тело Ярого, и уставился на меня своими злобными глазками.

— Хотите его забрать? — спросил я. — Похоронить?

Медвеухие молчали. Тяжело будет без толмача.

— Хорошо, но я заберу его голову, — и тут же продемонстрировал характерный жест.

Обёртыши всё поняли. Но не скажу, что обрадовались… Однако никто не стал кидать вызова. В этот момент я подумал: «Неужто дело сделано? Неужто мне удалось сломить их дух?..»

8

Наконец судно причалило. Та болтанка, что приключилась с нами вчера, вымотала из без того уставшее тело и разум. Сейчас хотелось одного: ступить ногами на землю, добраться до хижины Ватрушек и завалиться там спать.

На Корабельном Столбе действительно стояла уже настоящая зима. Снега навалило, что говорится, выше крыши.

Я спустился по трапу, вдыхая полной грудью свежий морозный воздух. После затхлого трюма, меня аж опьянило.

В порту мало что изменилось. Разве что число ратников увеличилось.

Я закинул на плечи котомку, и неспешно пошёл по дороге к Сккьёрфборх.

Вдруг вспомнилась моя последняя встреча с Питтом ди Дазирэ. Особенно выражение его лица, когда на ажурный стол рухнула голова Раэвукаса. Кувшин с дорогим вином зашатался, но удержался на поверхности, а вот бокалы из аббского стекла дружно разлетелись в стороны. Если бы не подушки, то наверняка побились.

— Ты понял меня буквально, — хмыкнул Питт.

— Я тебя прекрасно понял, — огрызнулся ему в ответ.

Эльф поднялся и стал собирать свои бокалы. Делал он это бережно, даже осторожно, внимательно разглядывая на свету, нет ли где трещин и надколов.

— И как тебе удалось разобраться с Ярым? Как выбрался из лап «сынов богов»? Неужто они тебя вот так просто отпустили? Или…

Тут Питт замер и обернулся:

— Может, ты и их всех убил?

Убил… стыдно вспоминать тот вечер. И горько… До сих пор вижу, как они демонстративно вставали на колени и подставляли головы под мой меч. Фальшион сладостно шептал: «Давай, хозяин! Давай же!»

И я давал… Трудно было с первым обёртышем. Не сразу вышло отрубить ему голову. Когда он трепыхался на снегу, я растеряно попятился. Тут же поймал взгляды медвеухих, красноречиво говорящих, мол, даже это толком сделать не может, то же мне сын Таара. Невероятным усилием воли удалось взять себя в руки и твёрдой рукой заколоть обёртыша.

Моё лицо по-прежнему носило печать сурового безразличия к словам эльфа. Не дрогнул ни один мускула. Питт перестал скалиться и заявил:

— Я отослал письмо Фродди. В нём весьма восхвалял твою… помощь в наших делах. А за голову Ярого, думаю, Старейшина прикажет тебя на руках носить. Как думаешь?

— Я слышал, что ты приказал вывесить на пиках головы вождей кланов у Черного Котла?

— Да, — закивал эльф. — Это предупреждение всем медвеухим… Пусть сидят в своих пещерах, а сюда не лазят. Кстати, вывесим и башку Ярого. Это надолго остудит пыл обёртышей.

— Надеюсь, что слуги Тенсеса в чистилище зачтут тебе эти подвиги, когда ты попросишься назад, в Сарнаут.

Эльф замер и злобно уставился на меня.

— А тебе? — парировал он.

С минуту мы молчали. Эльф первым стал примирительно улыбаться.

— На войнах добро и зло присутствуют на равных, и при чём с обоих сторон. Нельзя оправдывать одних и хулить других. Признаюсь, что случай на пиру был с моей стороны… не совсем верным с точки зрения законов гостеприимства. Но, согласись, это было действенным методом. Даже твои гибберлинги не возражали… А знаешь почему? Устали. Твоя… честность к врагу уже многих начинает раздражать.

Я молчал. Эльф, так и не дождавшись моей реакции, заговорил на другую тему:

— На днях в южную заимку прибудут мастеровые и лесничие Адмиралтейства, — сообщил он. — Так что, как видишь, наша… твоя работа не прошла даром. Все довольны, — эльф сделал сильное ударение на слове «все». — Присаживайся, мой друг. Отдохни, выпей…

— Если это всё, что ты хотел получить…

— Всё, — оборвал меня Питт. Он загадочно улыбнулся и проговорил следующее: — Если желаешь, отправляйся назад в Сккьёрфборх. Я тебя тут насильно не задерживаю.

Так мы расстались. Честно признаюсь, что был рад убраться с Мохнатого острова. В конце концов, раз тут начались такие перемены, то мне с ними не по пути.

За следующим поворотом дороги я выбрался на Вышний холм. С него хорошо проглядывались южные стены Сккьёрфборха.

Человек, шедший мне на встречу, резко сменил траекторию и подошёл вплотную.

— Вот не думал, что прямо так, нос к носу, столкнусь с вами, — широко заулыбался незнакомец.

Это был довольно высокий человек, одетый в облезлую меховую шубу, под которой была простая неброская ряса.

Церковник, — понял я. — Наверное, его прислали сюда, на Новую Землю, в качестве служителя культа Света. Бернар говорил, что они тут собираются всё менять… Эх-эх-эх! Началось.

— Столкнутся со мной? Мы знакомы? — осторожно спросил я.

Незнакомец продолжал улыбаться. Его борода затрудняла определить возраст. Но в голосе мелькали нотки молодого задора.

— Павел Расторгуев. Прозывают Голубем.

— Не слышал, — оскалился я, намереваясь уйти. Надо было бы только найти предлог.

— За то про вас, господин Бор, ходит немало легенд.

— Возможно, — особого желания болтать у меня не было.

— Я, кстати, вас таким и представлял.

— Каким?

— Немногословным, суровым… У вас пытливый взгляд.

— Некоторым он не нравится. Кто-то даже прозвал его «драконьим».

— Да? Хотя, что-то в этом есть… Вы идёте в город?

— Угу…

— Не возражаете, если я вас повожу? Вот и славно.

Я и ответить не успел, как этот Голубь уже плёлся рядом.

— Вы священник? — устало спросил у него. — Прибыли церковь строить?

— Да, священник… Но на Новой Земле по иной причине. Скажем, прибыл по своей воле, — Голубь широко улыбнулся.

Говорливый парень. От того просто так не отделаешься. И чего именно ко мне пристал? Шёл бы себя своей дорогой, так нет… Эх!

— Это как? — спросил я, скривив лицо, словно съел кислых щей.

— Напросился, — как-то хитровато заулыбался Павел.

Смысл сказанного мне давался с трудом. Видно, сказывалась то ли всё та же усталость, то ли просто нежелание думать в сей момент.

Голубь вдруг снова вернулся к моей персоне. Это уже начинало настораживать. Правда, дремлющие Вороны не проявляли интереса к Голубю, а значит, опасности не было.

— Местные гибберлинги… да и их соплеменники из столицы, весьма охотно говорят про вас. Описывают в таких выражениях, что аж даже удивительно: не всякий раз встретишь человека, вызывающего такой восторг у…

— Скажите тоже! Пока я помогаю гибберлингам в решении их проблем, то буду своего рода героем. Законником. Но коли что-то поменяется…

— Зачем же вы так?

— Опыт есть… печальный. В своё время я и людям помогал. А видите, где очутился?

— А, — махнул рукой священник, — вы про тот неприятный случай с главой Защитников Лиги, с Избором Иверским?

— О нём самом, — недовольно прохрипел я.

Мне не нравился разговор, особенно то, куда он мог привести. Надо было кончать с болтовнёй, и я уже было открыл рот, чтобы высказать нечто в таком духе, мол, занят, некогда и прочее, но Павел перехватил инициативу.

— Я мало интересуюсь «политик», — вдруг заявил священник, явно улавливая мои настроения. — Сами понимаете, что положение обязывает заниматься несколько иными делами. Наша вера…

— Не думаю, что вы добьётесь тут успеха, — оборвал я речь Павла. — Мир гибберлингов совсем не такой, каким вы себе представляете.

— Я не собираюсь никого принуждать к вере в силу Света.

Мы вышли к воротам. В воздухе стал ощущаться характерный запах рыбы.

— Вот что, Павел, — остановился я. — Мне надо наведаться к Старейшине. Он меня очень ждёт…

— Понимаю, дела… Ну, тогда до следующей встречи.

Прозвучало это, скорее, как вопрос. Или вызов. Я, молча, кивнул на прощанье и заспешил в город. Священник остался стоять на месте, рассеяно поглядывая то на небо, то на стражников, то на дорогу к Тихой Гавани.

Чудной парень, — подумалось мне. — Но безобидный.

У входа в дом Фродди как всегда стояли ратники. Не смотря на то, что они меня знали, гибберлинги деловито преградили путь и спросили о цели визита.

Сразу захотелось сказать какую-то гадость. Я сдержался и потребовал, чтобы они просто доложили о моём приходе.

— Старейшина отсутствует.

— То есть?

— То есть его нет, — натянуто заулыбался гибберлинг.

Врёт. Чувствую, что это так.

— Мне думается, что коли кто-то, соизволит зайти дом, да сообщить отсутствующему Старейшине о моём приходе, то он этому обрадуется. Передайте ему…

— Господин Бор, его там нет. Идите отдыхать.

— Ладно, — буркнул я и развернулся.

— Вы будете у Ватрушек? — вдруг поинтересовался стражник.

— Да. Но буду там недолго. Утром ухожу…

— Хорошо, учтём, — отрезал стражник.

В доме Ватрушек как всегда пахло разнообразной снедью. Тут я понял, насколько проголодался.

Хозяйки меня радостно встретили и тут же потянули за стол.

— Спасибо, — кивал я головой. — Не откажусь.

Через полчаса уже хорошо подкрепившись (ну, и выпив для приличия кружку тёмного елового пива из Гравстейна), стал расспрашивать о городских делах. Ватрушки, как и всякие женщины-болтушки, живо поведали об изменениях в укладе Сккьёрфборха.

— Говорят, — весело щебетали сестрицы, — будут строить водовод. Каменный! А ещё переделывать городские стены.

— Да, я заметил, что в Сккьёрфборхе много и мастеровых, и материалов… Он мне даже сейчас чем-то стал похож на Новоград: там извечное строительство и тут что-то вроде того же.

— А ты надолго здесь? — спрашивали меня сестрицы.

— Завтра утром ухожу к Голубому озеру. К Стояне.

— Жаль, что так быстро… но, дело верное.

Сонное состояние уже давно прошло. Видно здорово в том помогла прогулка от Тихой Гавани до Сккьёрфборха. Поэтому, я оставил вещи и решил пройтись по вечернему городку.

Дни стали короткими. Приближался период «вечной ночи», как окрестили его знакомые мне эльфы. Но на общий уклад жизни это не влияло.

Как всегда в городе вовсю горели уличные лампады. И ещё было много праздно шатающихся ватаг ратников. От отсутствия дела, они много пили, но, слава Тенсесу, не буянили, как это принято в людской среде.

Я добрался до рыночной площади. Лавки уже были закрыты, но они мне и не были нужны. Просто хотелось послушать местных новостей.

Но, видно, судьбе было интересней поступить иначе и обозначить этот день неожиданными встречами.

За поворотом в Узкий переулок я столкнулся с Чернавой. Сразу не понял, кто передо мной. Увидел знакомое лицо и по привычке поздоровался. Мозг тут же порылся в своих закоулках и выдал, что это паладин, с которой мы встречались у повытчика Головнина.

Странно, что она ещё в Сккьёрфбохе. Думал, улетела восвояси.

Женщина, как мне показалось, досадно сжала губы. Кажется, её не прельщала подобная встреча.

Мы глупо таращились друг на друга, и я вновь отметил притягательность её натуры. Паладин ли ты, священник, или Сарн его знает кто ещё, но коли являешься женщиной, то этого не скрыть. А уж тем более не скрыть и женских прелестей.

— Гуляете? Дышите воздухом? — спросил я, чуть улыбнувшись.

— Да так… дела есть…

— Дела? Что паладины забыли в землях гибберлингов?

— Во-первых, это земли Лиги, — парировала Чернава. До этого она явно собиралась пройти мимо, но вдруг передумала.

— А во-вторых?

— Скажем так: у меня природный интерес. Люблю изучать других. При этом получаешь немало… полезного…

— Вы говорите, как… как…

— Эльф? — подсказала Чернава.

Она чуть улыбнулась, отчего ямочки на её щеках стали более заметными.

— Нет. Скорее, как историк.

Пожалуй, подобные слова её удивили. Наверное, не думала их услышать от «дикаря», вроде меня. Чернава закусила верхнюю губу, словно на что-то досадуя. Это выдавало в ней некую нервозность характера.

— Возможно, — сухо сказал она. — Возможно, вы в чём-то правы.

Я огляделся: и площадь позади, и улицы быстро пустели. Все уже давно решили расходиться по своим местам.

С неба повалил мелкий снежок. Стало по-особому тихо.

— Ну, а что вы? — спросила паладин. — Получается ли служить гибберлингам? Мне господин Головнин говорил, что вы отправились на Мохнатый остров. Вроде как с местными варварами договариваться.

— Этот ваш повытчик очень шустрый малый. Всё-то он знает, всё ведает. Правды только не любит…

— Не все её готовы принять.

— Это почему?

— А кому она понравится?

Я невольно улыбнулся, слушая подобное заявление. Судя по всему, Чернава была не простым паладином. Возможно, маршалом. На то многое указывало, а в особенности неплохие знания.

— Выбрать Тьму всегда легче, нежели Свет, — продолжила Чернава. — Так проще жить. Вот взять вас, Бор.

— И что со мной не так?

— В вашем сердце есть место и для добра, и для зла…

— Как у всех, — добавил я.

— Как у всех, — согласно кивнула Чернава. — Но каким тогда считать вас, как личность?

— Наверное, чего больше свершил. Либо по значимости поступков.

Чернава вновь сделал удивлённое лицо:

— А вы… хм!.. хм!..

Она явно не нашлась, что сказать. Но чуть подумав, паладин со вздохом проговорила:

— Воисвет Железый говорит нам так: «Добр не тот, кто не делает зла, а тот, кто его не желает».

— К чему нам эта религиозная…

Я чуть не сказал «чушь», вовремя остановился.

— Вы интересовались моими делами на Новой Земле, вот это и был мой ответ. Да, кстати, он не в малой степени относится и к вам.

— Ко мне? — я слишком явно смутился и тем выдавал свои чувства. Мои мысли вновь вернулись к событиям на Мохнатом острове. Поскорее бы забыть… поскорее… — Вот что я вам скажу, госпожа маршал (Чернава тут же вздрогнула; видно, я угадал с её статусом): в любой… абсолютно любой личности идёт не борьба добра и зла, Света и Тьмы, а борьба меж собственной волей и властью обстоятельств. И только. Жизнь каждый раз требует делать подобный выбор, от которого зависит судьба, весь дальнейший её ход.

— Это спорно.

— Конечно. У вас у паладинов всё просто: добро против зла… Вот кстати, ответьте, чем ваш Сарн отличается от Нихаза? — задал я провокационный вопрос.

— Ну и место мы с вами нашли для подобного разговора.

— Место, как место… ничего в нём особенного… Так что скажете?

— Многие об этом спрашивают, — вполне серьёзно отвечала Чернава. — Нихаз не просто бог Тьмы — он губитель сего мира! Взять тех же драконов…

— Странно, но некоторые эльфы говорят кое-что иное. Скорее, даже противоположное. Может, и крамольное.

— Вы о чём?

— О чём? — я огляделся. — Да о том, что и Свет губит этот мир, а вот Тьма порой бережёт. А драконы это вообще тема запутанная. Откуда они пришли, кому служили… тайна!

— А! Понимаю… Тоже сталкивалась с подобными мыслями. Мол, как есть восход, так есть и закат, а за ним ночь… и тьма.

— И вы против?

— Я служу Церкви Света! Я верю в то, что Лучезарный Сарн создал сей мир из благих побуждений.

— Естественно… иного не ждал. Отсюда и ваша уверенность, что паладины служат благу. Но мне знакомы и такие, которые отказались от подобного служения.

Я говорил о Владе Стержневе, главе Защитников Лиги в Молотовке. Будучи в прошлом паладином, он весьма неоднозначно описал то, как «птенцы» Воисвета Железного разделываются с инаковерцами. Конечно, не все они были столь нетерпимыми к последним, но факт оставался фактом. И Божена тому была свидетелем.

Чернава нахмурилась. Её явно выводили из себя те, кто высказывался против религии Света. Она вновь закусила верхнюю губу.

— Почему об этом говорю? — решился я пояснить. — Вот, скажем, взять Империю. Там тоже верят в силу Света, и поклоняется Тенсесу… Но ведь мы находимся во вражде с Хадаганом. В том числе и по вопросам веры. Так?

— Находимся, — пока ещё не понимала Чернава.

— И кто из богов допускает подобное положение вещей? Сарн? Нихаз? Почему с последним всё однозначно, мол, он бог Тьмы, следовательно и зла, а вот с Лучезарным так не получается заявить?

Чернава нахмурилась. У меня сложилось ощущение, что она либо не понимала меня, либо не хотела понимать.

— Вера Империи — это явная ересь… Они ведь поклоняются ещё и Незебу, и Скракану.

— Ересь! Вот что… я мало кому говорил то, что сейчас сообщу вам: мне доводилось пережить смерть… побывать в чистилище… и вот я снова здесь, в этом мире. А что изменилось? Мне до сих пор не понятны критерии, по которым слуга Тенсеса, стоящий у Главных Врат, выпускает Искры назад. Кто достоин возвращения? И главное — почему? И какова цель этого действа?

— Ого! — теперь пришла очередь удивляться Чернаве. — Я не представляла, что у вас настолько интересное прошлое… и такой пытливый ум.

— И все же вы не ответили.

— Я уже говорила, что грань меж Светом и Тьмой проходит не где-то далеко… она в наших сердцах. Там же и бесконечная борьба… И вот кто-то пускает в своё сердце Сарна, а кто-то — Нихаза…

— Как, например, культисты Тэпа?

— Ну… они тоже.

— Были и другие?

— Были… Вспомните период правления династии Валиров. Между прочим, чтобы там не говорили простые обыватели о тех временах, а этот род привёл народ Кании к духовному кризису! — серьёзным тоном заявила паладин. — Своим самодержавием Дом Валиров вызвал рост неравенства… а ещё бесправия и разорения…

— Что? — не совсем понимал я.

— Разорения. Да-да… Крестьяне да ремесленники оказались в последних рядах. Налоги… непомерные налоги и тут же прямо под боком безумная роскошь! Вера в справедливость старых племенных богов была поколеблена… Лишь спасительный культ Света смог как-то поправить ситуацию.

— Разве он был до Катаклизма?

— Конечно… Неужели вы, Бор, полагаете, что Лучезарный Сарн, первый из богов, появился… появился… — Чернава не смогла подобрать слово и захлебнулась. Она несколько секунд открывала-закрывала рот. — В него верили и раньше, — проговорила она, чуть собравшись мыслями. — Кстати, моё мнение таково, что Катаклизм — это своего рода наказание за отступничество… за ложное идолопоклонство. Ведь был такой период в истории Кании, когда Нихазу, богу Тьмы, были готовы строить храмы! Кстати, знаете, что произошло с легендарными джунами?

— Смотря, о чём вы говорите?

— Сарн открылся им… первым из всех… А они выбрали Нихаза!

— И почему?

— А вот сего я не знаю, — пожала плечами Чернава. — Может, прогнулись под силой обстоятельств? Я не святой Зосима Эльджунский. Это ему известны тайны нашего мира. Моя задача куда скромнее — нести силу Света, бороться с Тьмой.

— Интересно, что, по-вашему, тогда несу я?

— Могу сказать, что про это думают другие. Они считают, что вы и есть та самая «граница»… Для них Бор — это камень, о который разбивается сама судьба… рок…

— Выходит, что я несу возмездие?

Чернава не нашлась, что ответить. Наш разговор стал её утомлять. Было видно, что после того, как я стал «хаять» религию Света, она стала сердиться и терять хладнокровие. Чернава чувствовала, что у неё не выходи переубедить меня действовать в интересах Церкви. Это, безусловно, не значило, что она не станет повторять попытки.

Эта вечерняя встреча помогла мне окончательно разобраться, что, собственно, за игры происходят на Новой Земле.

— Я убедилась, господин Бор, что Головнин был прав и у вас действительно особый склад ума. С таким бы идти… в богословы. Вы бы имели невероятный успех.

— Вы мне льстите.

— Это не похвала, — рассержено проговорила Чернава. — Ладно, господин Бор, уже поздний час. Пора нам заканчивать эту болтовню…

Я отступил в сторону, освобождая дорогу.

— До свидания, — маршал резко кивнула в знак прощания, намереваясь идти прочь. Но в последнюю секунду передумала и вдруг сказала: — По своему, ты, безусловно, хороший человек. Позволь тебя предостеречь. Многие на тебя зубы точат. Не верь никому.

— Никому? И тебе?

Чернава нахмурилась:

— Я всё сказала. Бывай…

Она тут же резко отвернула в сторону и направилась твёрдым шагом куда-то в восточную часть города. Проводив её взглядом, я ещё какое-то время стоял на месте, пытаясь осилить сегодняшний разговор.

Про что, интересно, хотела меня предупредить Чернава? Кому именно не верить? Гибберлингам? Может, Старейшине? То-то он меня не принял… странно…

Но более всего меня настораживали процитированные Чернавой слова Воисвета: «Добр не тот, кто не делает зла, а тот, кто его не желает». Казалось бы, мудрая мысль великого человека, но из уст маршала паладина она звучала неоднозначно. Это было больше похоже на оправдание собственных действий. Выходило так, что зло можно использовать и во благо…

А, может, я слишком подозрителен? Очень хотелось бы ошибаться… Если бы не мысли о Стержневе, вернее о его записках, то… то…

Интересно, почему мне на глаза попалась именно та страница? Неужели судьба ещё тогда указывала мне… А на что? На что же она указывала?

И тут, как специально, дословно вспомнились некоторые строчки: «Воевода приказал своим ратникам распечатать двери языческого алтаря, чтобы топорами разрубить на части и сжечь в костре. На что десятник Мещеров возразил, мол, негоже нам, паладинам, марать свою честь подобным паскудством. Тогда воевода приказал бить десятника тростью. И били его, пока не выбили зубы. Били и приговаривали, что сынам Света дозволено бороться со Злом и Тьмой всеми способами».

Почему именно эти строки? Наверное, всё дело в последнем предложении. Оно весьма красноречиво перекликается со словами Воисвета Железного.

Я мотнул головой, пытаясь, таким образом, как бы стряхнуть недобрые мысли, и пошёл назад к Ватрушкам.

С каждой минутой у меня крепла уверенность, что и эта встреча, и записи Стержнева суть одного поля ягоды. И раз меня, в который раз, тыкают носом (боги ли, судьба ли), то делается это не просто так.

— Заходил Торн Заика, — сообщила мне старшая из Ватрушек, едва я переступил порог дома.

Я, было, подумал, что меня звал к себе Старейшина. Но сестрица протянула небольшой кошель.

— Это что?

— Наверное, оплата, — предположила Ватрушка. — Торн велел передать вам.

Я развязал тесёмки и высыпал в ладонь монеты.

«Серебро… двадцать «новоградок»… Несильно они раскошелились за мои услуги, — пробежали в голове мысли. — А к себе и не позвали. Ну-ну! Значит, решено! Здесь больше ждать нечего. Пора идти к Стояне».

Я отсыпал несколько монет Ватрушкам, но те стали решительно отнекиваться.

— Перестаньте! — резко оборвал их. — Я так решил, другому не бывать.

Монеты легли на стол. Сестрицы растеряно глядели то на меня, то друг на друга. Я не стал дожидаться каких-либо слов и отправился спать.

9

На небе мерцали крупные звезды, светила большая холодная луна. В её сиянии таинственно серебрился снег. Светло настолько, что можно было с лёгкостью разглядеть мельчайшие детали собственной одежды, и даже эльфийские узоры на рукавах акетона, выглядывающих из-под меха шубы. Деревья вокруг вырисовывались чудными силуэтами. Никакого движения… Стало даже немного тревожно на душе.

Я втянул носом морозный воздух и ещё раз огляделся. До хижины у Голубого озера было ещё вёрст пять, не больше. Несмотря на усталость, мне совсем не хотелось останавливаться на ночлег тут, ведь до заветного дома уже были сущие пустяки.

Дорога собиралась идти в гору. Под лыжами тихо поскрипывал «сухой» снег. Левой… правой…. левой… размеренный привычный шаг с каждой секундой приближал меня к Стояне.

Сердце взволновано билось в разгорячённой груди. Я мысленно представлял нашу встречу… Сам понимал, что раньше даже не осознавал, насколько соскучился по своей славной девчушке.

А вот как она меня встретит? Будет ли рада?

Подъём становился круче, и пришлось преодолевать его «ёлочкой». На вершине я остановился чуть передохнуть. Взгляд обежал окрестности и остановился на… огневолке. Громадная чёрная фигура Хфитнира выглядела очень зловеще, но мои Вороны сообщили, что всё в порядке. Из разинутой пасти зверя вырывались густые клубы белёсого дыма.

Я живо подъехал к огневолку и остановился в паре шагов. Нос тут же уловил характерный запах серы.

— Встречаешь?

Хфитнир не сводил своего пылающего взгляда с моей персоны. По его телу пробежала тончайшая огненная сеточка. Зверь громко фыркнул, развернулся и засеменил в сторону хижины. Я заспешил следом за ним.

Стояна сидела у порога. В лунном свете она была похожа на статую работы эльфийских мастеров. Верхняя одежда не смогла скрыть полноту её фигуры.

Я остановился, не зная как сейчас дальше реагировать. Но Стояна вдруг улыбнулась и от моего сердца тут же отлегло.

— Почему ты сидишь снаружи? — спросил я, соскакивая с лыж и отбрасывая палки в сторону.

— Ждала.

— Кого? Меня? Откуда ты знала, что…

Вместо ответа Стояна подняла свою правую руку, обнажила её до локтя и показала серебряную змейку.

— Она мне сообщила, — тихо проговорила девчушка. — Потому и послала Хфитнира на встречу.

Стояна немного неуклюже приподнялась на ноги, а я тут же подошёл ближе.

Родные запахи… милые черты лица… голос… Как я за этим скучал, сам того не понимая.

Хфитнир присел в сторонке. Он всё ещё сурово глядел на меня, то ли осуждая за долгое отсутствие, то ли… Хотя, я, наверное, просто надумываю себе о нём. Он зверь, а не человек, откуда подобные эмоции?

Я осторожно обнял Стояну. А она вдруг всхлипнула и тихо заплакала.

— Вот я и вернулся, — шептали мои губы. — Вернулся…

Опустившись на колени, я прижался ухом к упругому животу. Так простоял долго-долго… кажется, чуть всплакнул… вернее ощутил, острую резь в глазах, от того, что сдерживаю слёзы…

Вот я и вернулся. Непередаваемое чувство, когда вдруг осознаёшь неподдельную значимость других людей. Особенно это явно ощущается в такие моменты.

И почему уходил? Почему оставил? Сейчас любые ответы на эти вопросы казались полной чушью… бредом… Ничтожные оправдания.

— Однажды, — тихо сказала Стояна, — когда я спала, змейка на руке сильно-сильно сжала запястье. Мне так стало страшно… за тебя… Проплакала до утра. Даже молилась… и Тенсесу, и Сарну… А следующей ночью эта змейка стала во сне гладить кисть, будто утешая… будто говоря мне, мол, всё в порядке… молитву услышали и твой Бор вернётся. А ты так долго не шёл… В голову чего только не лезло! А сегодня, едва легла спать, как змейка вновь меня разбудила… И вот ты здесь.

— Я действительно вернулся… я здесь, с вами, — ладонь погладила упругий живот Стояны.

Удивительно, что там есть… жизнь… Что там… там… там… О, Сарн, какое чудо! И от этого всего я, дуралей, сбежал… ушёл…

Стояна долго гладила меня по голове, что-то шептала, поминутно всхлипывая, а потом, кажется, вновь заплакала.

— Пойдём в дом, — предложил я, поднимаясь. — Расскажешь мне, как ты тут справлялась.

Мы просидели до самого утра. Стояна почти непрерывно что-то рассказывала, то смеясь, то вдруг горестно вздыхая. Выяснилось, что друидка Вербова частенько её навещала. А однажды даже приходил Торн Заика.

Поутру я решился привести себя в порядок. Во-первых, полез откисать в горячие воды Голубого озера, надеясь смыть всю липкую, почти что въевшуюся под кожу, грязь и вонь. Потом подстригал бороду, брил виски. Стояна сидела рядом на камнях и меж тем починяла мою одежду.

Затем плотно перекусив, я укутался в мохнатую тёплую шкуру и завалился спать. И так провалялся почти сутки, просыпаясь лишь затем, чтобы вновь поесть и справить нужду.

И вот в какой-то момент что-то меня растревожило. Я резко сел и огляделся. Где? Что? Не могу ничего понять…

В очаге тихо-тихо потрескивали дрова. Пахло какой-то снедью… и травами… Бёрхвитурейкахус. Я дома… не стоит волноваться… всё в порядке…

Покрутив головой, так и не увидев в хижине Стояны, я стал быстро одеваться. Мне показалось, что снаружи кто-то разговаривает. Завязав ремень и нацепив на него Воронов (я так к ним привязался, что чувствовал себя несколько неуютно, даже неуверенно), решительно вышел наружу.

Утро. Сизое небо, солнца нет (да и не скоро оно появится). Над озером по-прежнему вздымаются пары горячей воды. Камни вокруг покрылись тончайшим серебряным кружевом.

Здесь очень красиво. По сказочному красиво.

— Стояна! Хфитнир! — мой голос, будто хлесткий удар плетью разлетелся над притихшей округой. — Где вы?

Заскрипел снег, и из-за дома вышла Стояна.

— Проснулся? — грустно улыбнулась она. — Есть хочешь?

— Неплохо бы.

Девчушка приблизилась и вдруг стала гладить моё лицо. Её тонкие пальчики пробежали по волосам, опустились к щеке. В глазах блеснуло нечто схожее со слезой.

— Что случилось? — спросил я, чувствуя, как пересыхает во рту, как внутри, в душе зарождается какая-то ярость. Не приведи, Сарн, что кто-то обидел мою Стояну… клянусь — разорву на части. За этот взгляд, за каждую слезинку…

Чувства любого существа тянутся к чему-то родному и близкому. Мои — к Молчановой… Обворожила, затянула, околдовала. Без неё — как без сердца!

— Что случилось?

— Ты… — тут девчушка запнулась и сжала челюсти. Я видел, как судорожно заходил её кадычок. — Ты так ночью кричал… звал…

— Кого? — не понял я.

— Меня, — совсем тихо сказала Стояна.

— Звал? — и тут вспоминаю какие-то отрывки снов. Они были туманными, мрачными, недобрыми.

— Ты так кричал, — повторила Стояна.

Из-за дома вышел Хфитнир. Огневолк поглядел на мою персону и сел на задние лапы. В его суровом взгляде читалось некоторое осуждение, мол, убежал, бросил свою подружку. Я бы так не сделал.

Не суди, — «бросил» я огневолку. — Не поймёшь… Я сам себя не понимаю.

— Ты плакал ночью, — печально сказала Стояна. — Я хотела тебя разбудить и… не смогла. Словно… словно… Что происходит, Бор?

Я пожал плечами. Кабы знал!

— Всё будет хорошо, — постарался улыбнуться я. — Это лишь сны. Да и не помню уже их. Пустое видно! — уверено сказал в заключении и обнял Стояну. — Пойдём.

Мы вернулись в дом. Друидка, освоившись с ролью хозяйки, привычно суетилась, накрывая на стол. Её округлившиеся формы вдруг вызвали во мне неожиданный прилив желания… Не желая себя контролировать, я резко поднялся и в два шага приблизился к Стояне.

— Что? — изогнула она брови, чуть приоткрыв свой ротик.

Я поцеловал. У неё были горячие влажные губы… В мозгу мигом наступило потемнение. Контролировать себя было трудно. Да что там — невозможно!.. Какой уж тут завтрак…

Мы лежали укрытые тёплыми шкурами. В очаге тихо потрескивали дрова. Стояна прижалась к плечу, я безмолвно глядел на белёсые тончайшие клубы дыма, которые медленно поднимались кверху.

— Ты больше не уйдёшь? — послышался тихий шёпот Стояны.

Мне не хотелось врать… но если честно, то я не знал. Сейчас даже не хотелось думать про это.

Стояна приподнялась на локте, заглядывая мне в глаза. Меховая шкура сползла книзу, обнажая её плечо и набухшую грудь. Как же она сейчас была красива…

Тут тихо заурчал живот, предательски выдавая мой голод. В общем, откровенного разговора не получалось.

Стояна поднялась на ноги и стала одеваться. Я ещё какое-то время лениво лежал, глядя на её фигуру. Естественная реакция привела к новому возбуждению. Кажется, Стояна это поняла, и, присев рядом жарко поцеловала.

— Вставай, — прошептала она, явно не намереваясь продолжать утехи.

Я не стал настаивать и слез с полатей…

Несколько следующих дней были вполне однотипными. Мне удалось войти в этот неспешный ритм жизни. Большая часть мыслей была о том, что пора, пожалуй, мне и остепенится. Ведь, в конце концов, нельзя же постоянно искать рискованных ощущений.

Чтобы как-то сбить волну тихо нарастающей неудовлетворенности, я решил направить её в иное русло — охоту. Стояна не возражала, хотя могла.

— Свежее мясцо нам не помешает, — стал отчего-то оправдываться перед ней. — Ты согласна?

— Не помешает, — чуть улыбнулась друидка.

Она как-то странно поглядела на меня и погладила по волосам.

Едва-едва небо посерело (можно было сказать, что наступило «утро»), я оделся, встал на лыжи, и пустился в путь. Дорога лежала на северо-восток. Со слов охотников-гибберлингов, там были знатные заячьи места.

Пару часов я двигался вдоль оврагов, и вот наконец выбрался к небольшому лугу, за которым виднелся чернеющий лес.

На снегу было множество заячьих следов. Мне было трудно определить их свежесть. Если бы рядом была Стояна, то, думаю, на бы легко справилась с подобной задачей.

Я вдруг насторожился. Знаете, иногда так бывает, когда ни с того, ни с сего возникает нехорошее чувство будто что-то должно произойти. Поэтому я пошептался с полусонными Воронами, но те нехотя сообщили, что в округе всё в порядке.

— Надеюсь, — сердито бросил им.

Вороны не ответили. Кажется, отсутствие «дела» пагубно влияло на их семейку. Они становились сонными, вялыми, как медведи в берлоге. Отвечали неохотно, даже с каким-то вызовом, мол, чего пристал. Будет что-то — сообщим.

Я ещё раз оглядел следы и пошёл по тем, которые мне показались более свежими. Они были с характерными длинными прыжками и вели на соседний пригорок к ближайшей опушке. Кроме того, мне стал попадаться заячий помёт. Скорее всего, я шёл к лёжке. Полчаса и вот ноги принесли меня к первым деревьям. Далее был наст. Следы пропали и я подумал, что ничего тут не найду. Но всё одно, взяв лук наизготовку, пошёл дальше.

Заяц — зверь хитрый. Охота на него требует напряжения всех чувств. В любой момент он может выскочить из самого неожиданного места. Тут главное не зевать.

Мне были хорошо известны повадки зайца. И эти знания были на каком-то подсознательном уровне. Скорее всего, они принадлежали Сверру с Ингоса. Другого объяснения я не видел.

К примеру, мне точно было известно, что этот зверь жирует в сумерках. А в ветреную погоду, особенно когда заморозки, заяц частенько поднимается с лёжки. Но сегодня было относительно тепло, да и к тому же пасмурно. Сизое небо заволокло мохнатыми тучами. В такое время зайцы могут подпустить к себе очень близко.

Скинув лыжи, я осторожно пошёл против ветра. Меня отчего-то заинтересовала низкорослая группка сосенок, тесно стоявших друг возле друга. Была уверенность, что именно там лёжка зайца.

Двигался я медленно и почти бесшумно. Натянул тетиву, положил обычную стрелу… Хотя скажу прямо: как бы ни готовился, заяц всё одно вскочит внезапно. Наверняка он воспользуется кустами, чтобы под их прикрытием постараться быстро уйти в лес.

— Хозяин, — послышался шёпот фальшиона. — К нам кто-то приближается?

— Кто? — насторожился я. — Медведь? Космач? Ну же!

— Человек.

— Кто? — удивился я, всё ещё держа в натянутом состоянии тетиву.

И вот в этот момент справа из-под можжевельника вырвалось что-то грязно-белое.

Да, это был заяц. Как и предугадывалось, он стремительно бросился к кустам.

Я выстрелил…

— Твою мать! Мимо!

Заяц ловко запрыгал из стороны в сторону и скрылся за деревьями.

— Хозяин, — вновь позвали Вороны. — Незнакомец приближается.

Я обернулся. Через несколько минут шагах в двухстах появилась неспешно бредущая тёмная фигура. Понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что это Голубь, тот самый священник, которого я повстречал, когда шёл в Сккьёрфборх.

Он увидел меня и стал щуриться, чтобы попытаться определить, кто перед ним.

— О, это вы! — Павел приветливо махнул рукой и при этом чуть не свалился в сугроб.

— Вы лыжами не пробовали пользоваться? — прокричал ему в ответ. — В зиму здесь по-другому не пройти.

— Как-то не подумал…

— Что вы тут делаете?

— Пытаюсь добраться до Лысого взгорка.

— Зачем?

— Ну… там поселенцы… Хотел их проведать… узнать как дела… Может, чем-то помочь…

— Вы довольно далеко отошли в сторону. Лысый взгорок аж за теми грядами. Чтобы туда добраться, надо обойти склон с юго-запада… А вообще, в одиночку, да ещё без знания местности — вы очень рискуете. Просто невероятно глупо рискуете!

— Уже понял, — вздохнул Голубь. — А что вы тут делаете?

— Охочусь. А вообще, я тут живу недалеко.

Священник, наконец, добрался до меня и, тяжело дыша, присел на поваленное дерево.

Чудной парень. Ей-ей! Странный… Бывают же такие!

— Кстати, — сказал я, — если желаете, то можете пойти со мной. Заночуете, а там…

— О! Это очень хорошо. Тут так рано темнеет…

— Зимой, тут вообще солнца не видать. Считайте, что сейчас своего рода день… Или светлая ночь. Тут как уж душе угодно.

— Верно говорите… верно…

И мы пошли к озеру. На опушке я подобрал свои лыжи и палки, и неспешно поехал вперёд. Павел засеменил рядом.

— Гибберлинги мне говорили, что вы ушли из города. Мол, направились куда-то… эх, их язык довольно неудобен в произношении…

— Язык? — разговоры на подобную тему мне не нравились.

Сам священник вызывал симпатию. Не хотелось вступать с ним в споры.

— Вы сами откуда? — спросил я у Голубя.

— Ну… из Темноводья.

— Да? А по говору и не скажешь.

— Много путешествую, изучаю то да сё… Вот и меняется…. говор… Кстати говоря, по вам тоже не скажешь, что вы с Ингоса. Я имею в виду не только говор.

Мы переглянулись.

— Для человека определённого круга, вы весьма… грамотны.

— То есть? Поясните.

— У вас хорошо поставленная речь, неплохая смекалка… Вы умеете поддерживать беседу. Часом, нигде не обучались?

Я молчал. Своими замечаниями, Павел поставил меня в тупик.

— А чего вы решили, что я с Ингоса? — спросил у него.

— Мне об этом сказали гибберлинги.

— А что, разве там какие-то люди… особые?

— Я не хотел вас обижать.

Мы с Павлом переглянулись. Он глуповато улыбнулся и отчего-то развёл руками.

Чудный человечек, что тут скажешь. Вроде простачок, хотя…

Некоторое время мы не разговаривали друг с другом. Лично я глубоко задумался по поводу сказанного Голубем.

— Мне интересно, — обернулся я к нему, — а как вы решили стать священником?

Павле даже остановился. Он сделал весьма серьёзное лицо и с неким жаром в голосе заявил следующее:

— Я и сам не раз задумывался над этим. Понимаете, господин Бор, это… это… Вот, скажем, если кто-то хочет научиться ремеслу плотника или каменщика, то он ищет учителя сему делу. Верно?

— Верно, — кивнул я, приглашая Павла продолжить путь.

— Это не вызывает затруднения, ведь учителей этим ремёслам немало. Но странное дело, коли кто хочет познать справедливость, то, собственно, вдруг приходит к выводу, что не ведает, куда для этой цели надо идти.

— Мудрёно, — усмехнулся я. — А почему вдруг «познать справедливость»? Не могу понять…

— Вы спросили о том, почему я решился стать священником, а не кем-то иным.

— А-а, понятно. (Хотя, на самом-то деле я всё ещё не мог сообразить.) То есть, по-вашему, быть священником — значит учиться справедливости? (Глупый какой-то разговор у нас выходит. И зачем я только этого Голубя спросил?) А как же, к примеру, судьи? Неужто они не вершат оную?

— Законность и справедливость — это разные вещи, — очень серьёзно заявил Павел. Судя по всему, он не раз размышлял на подобные темы, уж слишком быстро отвечал. Так сказать, без подготовки. — Вы, конечно, не обижайтесь. Но вот что я скажу: мне известно, что гибберлинги кличут вас Законником, однако вот эльфы дали совсем иное прозвище — Головорез.

— И что?

— По-моему, это только лишний раз доказывает моё утверждение о законности и справедливости. Я давно его понял…

— И что? Научились этой вашей справедливости?

Голубь нахмурился.

— Скажем так: я на всё ещё в пути, — Павел на некоторое время замолчал.

В моей голове вдруг всплыли мысли о племени медвеухих. То, что удалось договориться с ними, безусловно, возвышало мою персону, но лишь в глазах гибберлингов. И прав Павел — для последних я вновь подтверждал своё прозвище Законника.

Громко звучит, согласен. Но это факт.

А вот для обёртышей же я был лишь непреодолимой силой, которая почитала справедливостью добытое лишь принуждением.

Мохнатый остров издавна был вотчиной медвеухих. Это их земля, их родина. И тут вторгается «враг», который навязывает свои правила, диктует свои условия… О какой справедливости может идти речь?

Если раньше мне думалось, что я выполняю благую волю… да пусть и богов… но всё-таки благую! То сейчас все эти битвы на Мохнатом острове. Все эти победы — они не радовали меня, а больше злили… расстраивали… И обидно было ещё то, что гибберлинги не хотели замечать того, что они выступают захватчиками чужих земель. Они оправдывают себя тем, что сейчас так и нужно поступать.

И загвоздка ещё и в том, что идею о захвате острова подал я. Но клянусь, что даже не задумывал именно такое… что произошло с кланами обёртышей.

И где справедливость богов?

Мы прошли большую часть пути, когда он вновь заговорил:

— Родители не стали возражать моему выбору. Даже напротив — отправили на обучение в столицу Умойра. Признаюсь, что учителя со мной намаялись ого-го как!

— Лишь бы на пользу, — буркнул я.

Павел, казалось, не слышал меня. Он начал снова что-то говорить о своём явно болезненном чувстве справедливости.

— Природа человека такова, что он не может мириться с неправдой в этом мире, — заявил Голубь. — Не может мириться, — ещё раз повторил он. — Но тут вопрос в ином: а сможет ли человек противостоять неправде? И если да, то, как далеко зайдёт?

— Вы к чему ведёте? — кажется, у меня вновь начинается дежа вю. Вспомнился Стылый остров и Папаны, тоже не раз болтавшие на подобную тему.

Зачем мне столько повторений? Или я не до конца понял какой-то «урок»?

— Справедливость для одних, не является справедливостью для других, — улыбнулся Павел. — Думаю, вы понимаете, о чём я говорю?

Но глядя мне в глаза, он пришёл к выводу, что нет.

— Вот ходят такие разговоры, что вы уничтожили списки реваншистов.

— Кого? — не понял я.

— Этим модным словом теперь называют бунтовщиков.

— Явно у эльфов позаимствовали… И кстати, вы говорили, что совсем не интересуетесь «политик». А тут…

Павел улыбнулся, мол, поймал меня на слове, молодец.

— Насчёт списков: я действительно их уничтожил.

— Почему? Наверное, считали, что так будет справедливей?

— Наверное… да…

— А вот Избор Иверский и столичный Совет думали наоборот, что справедливей было бы найти и наказать всех причастных.

— И кто же из нас был прав?

— А суть не в том, кто прав, а кто — нет. На самом-то деле, чем более человек утверждается в собственной справедливости, тем менее справедливее она выходит. Отсюда и начинается понятие закона…

— Ничего себе накрутили!

Тут мы вышли к озеру. Павел мгновенно замолчал, оставшись стоять с открытым ртом.

— Какая… красота! — еле выдавил из себя Голубь. — И вы тут живёте?

Я согласно кивнул и потянул гостя за собой.

10

Судя по всему ни Стояны, ни Хфитнира в доме не было.

Странно, куда они запропастились? — я взволновано огляделся.

— Вы тут не одни живёте, — заметил Голубь.

— Угу.

— Далековато от города… да и глухо тут…

Мы вошли внутрь, и пока Павел оглядывался, я развёл огонь, да зажёг масляную лампадку на стене. Голубь скинул шубу, отложил котомку и сел на лавку.

— Много гибберлингов перетянули к Свету? — с некоторой ехидцей спросил я у него, а сам меж тем стал выкладывать кое-какую снедь. — Церковь, да и Лига, чего скрывать, весьма настойчивы в своих притязаниях.

Павел попытался улыбнуться, но у него это не вышло. Он отчего-то пожал плечами и как-то неуверенно сказал:

— Лига, надо признать, ищет в Церкви поддержку для укрепления своих позиций… Но… но при этом сама же разрушает авторитет Церкви! Подрывает её устои… Поверьте мне, что раньше, в древние времена было иначе. Тогда ещё не было такого явления, как Церковь, хотя наша религия Света насчитывает…

— Так говорят все! — оборвал я Павла. — Иначе… вернее, лучше было либо не сейчас, либо не здесь. Да что говорить! Даже порядки Империи порой нам приемлемей, нежели свои родные.

Закончив собирать на стол, я пригласил Павла жестом отобедать. Он согласно закивал и стал заискивающе улыбаться.

Некоторое время мы, молча, поглощали еду. Когда Голубь чуточку насытился, он вновь вернулся к прерванному разговору. Честно признаюсь, что от подобной болтовни меня начинало подташнивать. А тут ещё это отсутствие Стояны…

— Я не о том говорил. — Павел начал пояснять: — В обществе, где исповедуются только одни взгляды, одна религия, принято связывать и державные дела, и церковные в общий узел. А как быть, если и народы, и их верования различны по своей сути? Разве Лучезарный Сарн, создавая сей мир, думал сделать его каким-то голым камнем?

— Нет, — соглашался я.

— Верно, иначе зачем он создал леса и поля, пустыни и болота, океаны и горы? Вот в чём суть-то! Настаивать на том, что Церковь Света единственно верное «лекарство от всех болезней», от распрей, от войн — не правильно. Вот не было бы народа Зэм, их пирамид и исследований искр, не было бы и Дара Тенсеса! Терпимость, взаимопонимание… уважение — вот что следует нести в наш мир. А не то, кто как молится и прочее в том же духе.

— Ваши речи меня очень удивляют. Они попахивают какой-то… ересью. Так, по крайней мере, сказали бы паладины. За такое можно и схлопотать! Вера в силу Света — непреложный…

— Не хочу петушиться, но я не боюсь последствий. Но и, кроме того, уж поверьте, мне известно гораздо больше.

— Чего именно «больше»?

— Про Сарна, Нихаза… Тэпа… про Дар Тенсеса и Катаклизм… про джунов и их Проклятье…

— Ого! Мне мало встречались те, кто с такой уверенностью говорит, что всё знает.

— А я этого и не говорил, — улыбнулся Павел. Он облизал губы и пристально посмотрел мне в глаза.

Тут внутри что-то тревожно ёкнуло. Я мысленно «толкнул» Воронов, но те сонно проворчали, мол, всё спокойно.

— Господин Бор, помните, с чего начался наш разговор?

— С языка?

— Со справедливости, — поправил меня Павел. — С того, кто и что готов отдать за неё. Как далеко готов зайти… Вот вы, к примеру?

— Что я? Слуга то у одних, то у других. Думаю, все мы лишь эти самые слуги. Что в приказах, что в церквах, что в войсках… Да хоть возьмите тех же самых паладинов! Чем не слуги веры? Им нельзя сделать ни шага влево, ни шага вправо.

— Да, да, да, — закивал Голубь, но мне показалось, что он не очень хотел соглашаться. — Что-то в этом есть. Только теперь, пожалуй, не совсем ясно кто и кому подчиняется. До Воисвета Железного Церковь хоть в некотором роде и «служила» Лиге, но при этом имела и могла возможность отстаивать свои позиции. Была, так сказать, свободна.

— И что изменилось?

— Под тяжестью авторитета Воисвета она оказалась в тяжёлой зависимости от державных механизмов.

Павел вздохнул. На его лбу появились несколько глубоких складок.

— Мне всё ещё верится… хочется верить, что корни нашей духовности уцелели. Церковь, безусловно, должна обновляться. Можно сказать — расти. Но вот этот фанатизм… я говорю о паладинах. Их агрессия, некоторая узость мышления… ограниченность… Мне приходилось много путешествовать. И вот помню, как однажды, будучи на Тенебре и разглядывая сооружения эльфов, меня вдруг посетила такая мысль, что как бы обеднел наш мир, если бы в нём не было таких вот рукотворных красот. Исчезли бы они в одночасье и из Сарнаута, тогда пропала бы одна из его значимых частичек. И это уже был бы не тот мир… А с другой стороны, подумал я тогда, если бы все аллоды были одинаковыми… если бы всё вокруг однотипное… это ведь была бы невероятная потеря для Сарнаута.

Мне показалось, что Павел сказал последнее с какой-то иронией.

— Для священника у вас слишком… вольные взгляды.

— Для священника? А много ли вы их видели?

— Да есть один знакомый… товарищ… эльф…

Павел улыбнулся.

— Наша религия, — мягко начал он, — как в прочем и любая другая, не должна быть служанкой «политик». В Лиге, честно скажу, это не настолько явно проглядывается, но очень успешно к сему стремится…

— А где же, по-вашему, явно проглядывается?

— В Империи. Да-да, в ней. Некоторые недальновидные или нечистые на руку личности ищут спасения в хадаганском устрое жизни. Даже призывают к незамедлительным изменениям. И забывают, что когда-то Кания уже это проходила. Он тоже была империей. И род Валиров, правящий в ней, в своей алчной погоне за богатством и властью привёл бы её…

— Ого! Так смело! Валиры, особенно Четвёртый, чуть ли не записаны в сонм святых, а вы так пренебрежительно говорите о них. Их почти тысячелетнее правление…

— В любой империи есть силы, противоположные по своим взглядам. И если меж ними нет понимания, то, каким бы крепким ни было «здание», оно рухнет.

— Тут вы передёргиваете. Правление Валиров кончилось с наступлением Катаклизма, расколовшего Сарнаут на части. Их империя не пала из-за алчности и…

— Я говорю о тех последствиях, к которым постепенно приводило правление Валиров. Тенденция к упадку, росту недовольства… Сразу после Катаклизма каждый аллод стал сам по себе. Тенсесу понадобились гигантские усилия, чтобы вновь объединить Канию. А ещё большие, чтобы создать Лигу. А потом Церковь… Между прочим, Дар Тенсеса имел целью раз и навсегда положить конец разногласиям и с Хадаганом. А вместо этого, мы ведём войны на Святой Земле…

— Да вы отчаянный человек, Павел Расторгуев. Первому встречному высказываете такие крамольные речи…

— Крамольные? Вы ошибаетесь, господин Бор. Да и в вас я вижу родную душу, страстно желающей противостоять несправедливости… И, кстати, разве мы все не для этого были созданы?

— Нихаз его знает для чего! — отмахнулся я.

— Нихаз? Славное уточнение…

Снова ирония. Я упёрся взглядом в лицо Павла. Тот вдруг мне подмигнул:

— Знаете, а Валиры были моими предками. Удивлены?

— Есть немного.

— Когда я жил на Умойре, то изучению периода их правления посвятил немало времени.

— Надеюсь, это принесло пользу.

— Принесло, — согласно кивнул головой Павел. — Если вам кажется, что я осуждаю род Валиров, то это не так. Скорее, восхищаюсь… но не всеми его представителями.

Он вдруг так странно заулыбался, что я волей-неволей напрягся.

— За всё приходится платить, — заявил Голубь. Мне показалось, что подобное выражение я уже от кого-то слышал. — К примеру, меня за свои взгляды… отлучили от Церкви.

— Да? То есть… Подождите! А как же слова про то, что вы приехали сюда…

— По своей воле, — вновь улыбнулся Павел. — Я приехал сюда по своей воле.

— Зачем? И почему до сих пор носите рясу?

— Во-первых, я не перестал верить в Свет, в его силу. Во-вторых…

— Они возвращаются, хозяин, — ослышался шёпот Воронов. — Хфитнир и друидка.

Я резко встал и направился к двери. Голубь осёкся и удивлённо поглядел на меня.

— Ну, наконец-то! Где их только Нихаз носил? — распахнув двери и выйдя наружу, я увидел знакомую парочку.

Стояна восседала на огневолке. Она заметила меня и помахала рукой.

— Кто это? — послышался удивлённый вскрик сзади.

Это был голос Голубя. Бывший священник удивлёно глядел на Хфитнира.

— Это же… это же… О, Сарн!

— Не надо его бояться.

— Бояться? Да я поражён! Никогда бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами! Огневолки вымерли ещё до Катаклизма.

Через некоторое время Стояна подъехала к дому.

— Где вы вдвоём подевались? — недовольно проворчал я.

— Ездили на Лысый взгорок, — улыбнулась друидка. — Там сейчас Вербова обитает. Вот и решила повидаться с ней…

— Ну, даёшь! Ты же…

Тут я запнулся и покосился на Павла, который с каким-то восторгом в глазах смотрел на огневолка. Хфитнир чуть присел, позволяя Стояне спуститься вниз, а сам сердито уставился на гостя.

Надо сказать, что огневолк никогда не заходил в дом. Он выбрал себе местечко у стены и обосновал там лёжку. Вот и сейчас зверь важно туда прошествовал.

— Ты же беременна, — негромко сказал я, приближаясь к друидке.

— Конечно. А что тебя пугает? Несколько месяцев отсутствовал, небось, про это не думал?

Кажется, я покраснел.

— Извини… переживал… А ты бы могла сказать, куда направляешься. Я уже такое подумывал.

Стояна скорчила милую рожицу и ласково потерлась о моё плечо.

— Я тебя люблю, — тихо прошептала она.

Мы обнялись.

— А кто это за тобой? — спросила Стояна.

Я обернулся, и вяло проговорил:

— Это гость. Павел Расторгуев… Он в некотором роде священник. Шёл, кстати, на Лысый взгорок, да вот заплутал.

Голубь кивнул и приблизился.

— Это ваша жена? — поинтересовался он.

— Ну… да…

Взгляд Павла опустился на живот Стояны.

— Благое дело, — заулыбался он. — Как вас зовут?

— Стояна, — мило улыбнулась девчушка. — Стояна Молчанова.

— Вы друидка, так? — Павел сощурился, внимательно оглядывая её.

— И что? — нахмурился я.

— Да ничего, — пожал плечами Голубь. — Просто… просто я знал одну женщину… тоже Молчанову… О, а вы, часом, не дочка ли Ильяса Кобула? Нет?

Я почувствовал, как Стояна крепко сжала мою руку. Она пожала плечами и по-прежнему не сводила глаз с Голубя.

— Ладно, не обращайте внимания, — махнул рукой Павел.

Он развернулся на месте и направился в дом. А мы пошли следом. По лицу Стояны было видно, что она взволнована. Очевидно, это было реакцией на последние слова Голубя.

Друидка не торопилась задавать вопросы. Она тяжело опустилась на полати.

Павел присел на своё место и как-то восторженно поглядел на нас двоих.

— Замечательно! — проговорил он, хлопая себя по ноге.

О чём это он? Вот странная личность!

«Хозяин, — зашептали Вороны. — Хозяин, тут что-то не так…»

— Хорошие у вас клинки, — заметил Голубь. — Наверное, древние.

— Угу, — кивнул я, присаживаясь напротив Расторгуева.

— Вороны, если не ошибаюсь? Что-то они у вас задремали… Не пора ли их разбудить? Чего вы так нахмурились, господин Бор? Устали от нашей беседы? Раньше, такого за вами не наблюдалось…

— Раньше? — переспросил я. — То есть?

— Помните нашу первую встречу?

— На дороге в город?

Павел сощурился.

— Н-да… Я тогда к вам приблизился, но уже понял, что вы меня не узнали.

«Хозяин! Хозяин!» — завопили Вороны, прямо аж выскакивая из ножен.

— Не узнал? Мы встречались раньше?

— Это я тебя учил, — сменил тон Павел и перешёл на «ты». — Вернее, учил Сверра…

— Чему учил?

— Сверр был очень любопытным человеком. Его интересовало всё… А кто ты такой? — неожиданно спросил Павел.

— Сам кто таков? — я встал, кладя руку на гарду фальшиона.

— Долго же мне пришлось гнаться за тобой… аллод за аллодом… всё не успевал… А главное, не мог поверить! Думал, ты просто предатель… А вот нет!

Я облизал пересохшие губы. Мысли скакали в голове, как блохи: «Кто же он такой? Друг или враг? Чего пришёл? Что хочет?»

— Ты ведь не Бор, — проговорил Павел, как-то ехидно улыбаясь. — Похож на него. И голос, и внешность… Но ты не он!

Я кинул взгляд на Стояну. Она недоуменно смотрела то на меня, то на Голубя.

— Как же тяжело было к тебе подойти, — продолжил последний. — Вон каких «ищеек» завёл!

Павел кивнул на пояс, где висели клинки.

— Чего ты хочешь? — сухо спросил я.

— Чего? Ну… справедливости, — тут Павел нехорошо усмехнулся. — Я же тебе уже говорил, что за всё надо платить…

— За что это «за всё»?

— Да хотя бы… хотя бы за Северских. Помнишь таких? Велеса, Береста… их отца? Весь род под корень…

Тут Павел весьма красноречиво поглядел на Стояну. Я мигом ощутил, как на разум опускается пелена глухой ярости.

Если только эта гнида Голубь Стояну хоть пальцем тронет… я ему руку по локоть отрежу.

— Что тебе до этих бунтовщиков? — спросил у него сквозь стиснутые зубы.

— Ну… возьмём тот факт, что мы находились с ними в родственных связях. Да и, кроме того, разве тебя мало за что можно покарать?

— Тебе мошонка яйца, часом, не жмёт? — принаклонился я.

Конечно, более разумная моя частичка давила на то, что человек передо мной без оружия, и меж тем он очень спокоен в своих угрозах. Так не бывает. Либо у противника есть какое-то преимущество, пока ещё не обнаруженное мною, либо… Даже не знаю что ещё!

Павел медленно поднялся.

Тут за дверями послышались характерные шаги Хфитнира. Я с легкостью их узнал. Огневолк остановился и сердито зарычал. Он стал пошкрябывать лапой по дереву, словно испрашивая дозволения войти внутрь.

— Отложи оружие, и тогда, может, я не трону твою новую жену, — хмуро сказал Павел.

Меня смутило слово «новую». Кажется, Голубь на то и рассчитывал.

— Удивлён? — спросил он. — Помнишь ли Руту Снегову? Это было тебе за Велеса. А за его брата Береста…

— Что! Ах, ты ж с-с-сука!

Я вытянул фальшион и сделал выпад. Голубь взмахнул рукой… яркая вспышка… глаза мигом ослепли… какие-то сполохи… кажется, я споткнулся… упал и ударился… Последняя чёткая мысль, мелькнувшая в голове, была о Стояне. И ещё: предупреждение Чернавы.

— Хфитнир, ко мне! — кажется, до того, как провалиться в беспамятство, я успел выкрикнуть эту фразу.

Огневолк выбил дверь, а потом последовала новая вспышка и за ней тьма…

11

Клемент встал очень рано. Солнце только-только собиралось показаться над золотистыми облаками.

Осторожно сняв с шеи тонкие ручки Полетт, Великий Маг присел и посмотрел на мирно спящих сестриц. Дениз хоть и была красивее, да и имела обольстительные формы (особенно бёдра), но была не столь изобретательна в любовных утехах. Чего не скажешь про худенькую миниатюрную Полетт. Расплетшиеся волосы последней раскинулись на подушке, закрыв пол-лица, и лишь курносый носик с маленьким шрамиком мирно сопел из-под них.

Клемент легко встал и накинул атласную длиннополую рубашку, низ которой был раскрашен весёленькими цветочками. Привычным жестом эльф плеснул в прозрачный бокал прохладной воды и прополоскал ей рот.

В воздухе разливался сильный запах чего-то сладковатого, медовоцветочного. Клемент приблизился к окну и, прикрыв глаза, с наслаждением задышал этой смесью.

Трудно принять, что твой разум никогда не может по-настоящему отдохнуть. Будущее, прошлое… настоящее… бесконечные вычисления…И главное — нет возможности остановиться. А теперь и желания. Ни минуты расслабления. Стоит только открыть глаза, как мозг тут же начинает свою привычную работу.

За этой суетой начинаешь отходить от поистине важных вещей. Клемент вдруг понял это и закивал сам себе головой: «Слышишь? Важных вещей! А то куда-то бежишь, за чем-то гонишься».

Послышался звонкий голосок одинокого мелодичного колокола, призывающего к началу заутрени. И в первый раз за четыре года, Клементу вдруг остро захотелось отстоять службу в храме, почувствовать торжество, ощутить ту незримую мощь Света, суть веры в которую он начинал потихоньку утрачивать.

Сила Света… сила Тьмы… Я как легендарные джуны, не знающие чью сторону занять, — подумалось эльфу. Ему в последнее время казалось, что он стоит на пороге великого Откровения. Ещё шажок, ещё усилие и…

Клемент резко развернулся и стал живо одеваться, накинул на голову широкополую шляпу с пышным пером и решительно вышел вон из своей спальни в Голубом дворце. Полусонная стража снаружи тут же встала на караул.

До здания церкви было десяток минут ходу, если идти через парк. Клемент спустился по широкой лестнице, миновал восточный коридор и через минуту оказался у Луковичной арки, а ещё через некоторое время уже шествовал по узкой аллейке, тянувшейся вдоль Соколиного пруда до Медведь-камня. Стыдливые ивы нежно касались зеркальной поверхности воды, будто пряча от Клемента свои девичьи лица. Великий Маг в который раз сравнивал эти деревья со своей Полетт. С виду скромная, благовоспитанная, сдержанная, иногда даже пугливая, как дикая лань, а внутри — огонь, страсть… Не даром же говорят, что скромность — сестра неизвестности.

Клемент добрался до ворот, стража которых с удивлением посмотрела на Мага. Не часто он вставал в такую рань.

До храма оставалось ещё каких-то полсотни саженей вдоль Замковой улицы. Мимо шествовали прихожане, большей частью люди. Завидев Клемента ди Дазирэ, они спешили поклониться и поздороваться. Великий Маг отвечал каждому, это было в его привычке.

Светло-серое здание церкви с высокой колокольней, в нишах второго яруса которой виднелись фигуры Святых Мучеников, стояло прямо посередине прямоугольной площади. От главного фасада книзу спускались две полукруглые лестницы. Клемент поднялся по одной из них к широкой колоннаде и через минуту очутился внутри храма.

Шесть громадных пилонов поддерживали тяжёлый свод церкви. Стены здесь были разукрашены великолепной мозаикой, изображающей деяния Святого Тенсеса, а также какими-то поучительными сценами из Чистилища.

Великий Маг, не смотря на то, что ему уступали лучшее место, встал в сторонке в ожидании начала служения. Прихожане неспешно заполняли пространство вокруг, но при этом старались дистанцироваться от Клемента, словно опасаясь стоять рядом с ним. Но тот, казалось, этого не замечал.

Служка-эльф неспешно и важно обошёл храм, раскачивая золотой кадильницей. Воздух наполнился благоуханием. Прозвучал густой бас диакона, призывающего к общей молитве. И тут грянул стройный мужской хор, украшенный речитативом переложенного на музыку «Великого Псалма о временах мирных». Ввысь понеслось прошение об избавлении от скорби, гнева, нужды, о воссоединении всех под сенью Церкви.

Если верить писаниям, то ещё Святой Великомученик Ферр говаривал, что в пении и в музыке можно излить восторг души. Несомненным являлось и то, что только эльфы ввели сие искусство в ранг совершенства. Клемент, которому всё же не смотря на свою «должность» Великого Мага, приходилось немало путешествовать по аллодам, вдруг сейчас вспомнил, как правят службу в Темноводьи: в деревянных стареньких церквушках, при свете толстых восковых свечей. Там до сих пор использовали старинный стиль монотонного одноголосного исполнения псалмов. Он был хоть и приятен слуху, но не столь «могуч». Вот то ли дело на Тенебре, или в столице Кватоха Новограде. Да и тут, на его родном аллоде. Могучие мужские голоса, исполняющие хоралы, сопровождающиеся игрой органа, казались какими-то неземными, божественными. Разом отпадают все мысли о насущном, хочется думать только про что-то великое и вечное. И в этот момент, кажется, будто душа наполняется Светом, а Тьма отступает, тает, пропадает, как дым, унесенный ветром.

Час минул незаметно. Священник закончил проповедь, сошёл вниз и прихожане дружной чередой направились к выходу.

Клемент никуда не спешил. Он замыкал шествие. Его голова была сейчас заполнена размышлениями о сути Света, его силе, в общем, всем тем, о чём так рьяно проповедовали с амвона. Великому Магу и самому было, что рассказать прихожанам, вот только, правда, его «проповеди» произвели бы на них такой эффект, почище оных.

Снаружи за оградой виднелась знакомая фигура Альфреда ди Делиса. Чернокнижник стоял, задрав голову кверху, и смотрел на статуи Великомучеников.

— Стража сказала, что я найду тебя здесь, — улыбнулся он, завидев Великого Мага.

Клемент кивнул в знак приветствия и надел свою широкополую шляпу.

— Любуешься? — сухо спросил он.

— Да так…

Великий Маг усмехнулся:

— Вон Гневный Плам, за ним Пылкий Хос, и Рокоит… Все двенадцать, стоят один за другим.

— А ты их помнишь? — спросил Альфред, намекая на возраст Клемента.

Последний вдруг усмехнулся и как бы невзначай бросил:

— Было бы кого помнить…

Чернокнижник удивлённо посмотрел на Мага, мол, о чём это он. Неужели Клемент намекает, что Великомученики… выдумка Церкви?

«Тьфу ты! — ужаснулся сам себе Альфред. — Ну, и мысли!»

— Что случилось? — сурово спросил ди Дазирэ.

— Да, собственно, ничего. Не желаешь позавтракать?

— Было бы неплохо, — согласился Клемент, чувствуя, что действительно проголодался.

— Вот не думал, что найду тебя здесь.

— Думаешь, коли я Великий Маг и держатель сего аллода, то не должен посещать мессы?

— Ну что ты! Я нисколько не хотел тебя обидеть.

— Обидеть? — рассмеялся Клемент. — Знаешь, Альфред, если у меня самый лучший по качеству топор, то это не значит, что я им ловко размахиваю. Великий ли я Маг, или какой-то иной, но главное — нравственность. И пусть мы уже сотни лет изучаем наш мир, и пусть мы даже постигли лишь десятую его долю, став в чём-то сильнее и могущественнее, однако же не имея под ногами морального грунта — эти все потуги лишь пшик!

Мысли Клемента вдруг отошли от торжественного настроя, заданного утреней проповедью и молитвой, и откатились к последующему разговору с Альфредом ди Делисом. Надо сказать, что древние маги были одной из излюбленных тем ди Дазирэ.

— Вот что я тебе скажу, — говорил он своему товарищу по спорам, — первые маги старались передать свои знания тем, кого сами и выбирали. И они использовали весьма жёсткие критерии отбора. Со временем тех, кто считал себя магом, становилось всё больше. Мастерство многих из них стало достигать невиданных высот. Нам такие и не снились! Правда, этого же не скажешь о моральной части. Возвеличивание самих себя, одержимость властью над стихиями, желание бессмертия и управления окружающим миром — вот то, что привело к падению магов древности. Отсутствие внутренней силы, — подвёл итог Клемент, — и человеческие слабости… Да, именно человеческие, полные ужаса и мрака, ибо только эльф — существо высокое. Ведь даже джуны, что тут скрывать, не смогли избавиться от первобытных страхов. Мало кто из древних мог совладать с нахлынувшим на них чувством всемогущества. Можно считать их детьми, которым дали в руки оружие, но не рассказали когда им можно пользоваться.

— Ты говоришь о внутреннем Свете? — спросил Альфред.

— Да… пожалуй…

Эльфы вышли к перекрёстку и направились к Башне.

— Тот, кто научился его концентрировать и использовать, способен… способен…

— К сотворению собственных миров? — сощурился Аьфред. — Как Сарн? Как бог?

Клемент вдруг испугано огляделся, не услышал ли эти слова кто-то чужой. Нет, всё в порядке.

— Что такое? — удивился Альфред подобной реакции Великого Мага.

— Не так громко, мой друг! Кое-кому подобные высказывания могут показаться кощунственными.

— О, Тенсес! Клемент, ты же Великий Маг! Вот не думал, что будешь оглядываться за спину, опасаясь… А кого собственно?

Клемент было открыл рот, но тут же его и закрыл. Было видно, как он раздумывает над тем, отвечать ли Альфреду или промолчать, а, может, отвести разговор к иным темам.

«Он много чего знает, — думалось Альфреду, — но по разным причинам полагает, что лучше эти знания никому не сообщать. Недаром же упоминал о степени нравственности личности».

— Милый Альфред, — со вздохом начал Великий Маг, — ты ведь не маленький мальчик. Надеюсь, понимаешь, что как есть Свет, так, само собой, существует и Тьма… За ней стоят иные силы и могущества.

— Нихаз?

Клемент опять вздохнул.

— У меня порой, — негромко сказал он, — вообще складывается такое впечатление, что Сарн и тот же Нихаз, суть — самые первые из магов, кто смог совладать со своей внутренней силой. Разница лишь в том, кто да какую использовал.

— А Катаклизм? А демоны? — поинтересовался Альфред.

Грех было не воспользоваться таким случаем, когда Великий Маг вдруг решается на подобные откровения. Надо только чуток подтолкнуть и… Ведь Клемент много лет вёл тайные исследования и эксперименты, бывало, путешествовал по древним аллодам, где собирал редкостные артефакты, вроде Сферы Сопротивления. Он мало с кем делился собственными мыслями и тем более знаниями, так что Альфред решил не упускать возможность кое-что прояснить.

— Демоны… демоны…

Казалось, Клемент всё же не решится ответить. Некоторое время эта парочка эльфов, молча, шла по улочке.

— Откуда они взялись? — то ли спрашивал, то ли размышлял вслух Великий Маг. — А вот тебе другой вопрос: куда подевались все древние маги?

— Не вижу ничего общего, — пожал плечами Альфред.

Клемент даже остановился и сурово посмотрел на своего товарища.

— Все они желали бессмертия, — как-то отрывисто проговорил он. — А как этого достичь? Как его достигли боги?

Альфред непонимающе глядел на старшего товарища. Неужто он хочет сказать, что демоны и маги древности одно и то же? И причём тут бессмертие?

— То, что я тебе сейчас скажу, — почти шёпотом проговорил Клемент, — не должен услышать больше никто.

— Обещаю, — взволновано закивал Альфред.

— У меня много вопросов… много… Задать их некому. Если желаешь, я поделюсь некоторыми выводами.

Маг взял Альфреда под руку и потянул в тихий уголочек, подальше от снующих тут и там горожан.

— Наш мир зовётся Сарнаутом, ибо его создал Лучезарный бог Света. Это общеизвестный факт. Мы рождаемся и умираем, при этом восхваляя и благодаря бога Света за его дар. Но кто же тогда такой Нихаз и отчего мы считаем, что именно он стремится разрушить Сарнаут? Зачем ему это?

— Ну… ну… такова его природа.

— Природа! — усмехнулся ди Дазирэ. Великий Маг вдруг перешёл на громкий шёпот: — Есть основания полагать…что Нихазу это всё не надо.

— Это? Ты… ты сейчас о чём? — попятился Альфред. Он ещё никогда не видел Клемента таким возбуждённым.

Чернокнижник стал пятиться назад.

— Да не бойся ты! — осклабился Клемент. — Ладно, оставим эту тему. Будешь готов, поболтаем.

Ди Делис кивнул. Ему казалось странным, что Клемент, будучи искони Великим Магом, говорит такое о богах.

«Хотя, — мелькнула мысль в голове чернокнижника, — будучи учеником учеников древних магов… Это может послужить оправданием».

В этот момент из-за поворота появилась весёлая тройка гибберлингов, а именно семейка Ножиков. Они заметили Великого Мага и быстро направились к нему.

Клемент наклонился к уху Альфреда и негромко добавил:

— Поразмысли на досуге вот о чём: почему ни Тенсес, ни Скракан, ни Незеб до сих пор не вернулись в этот мир? Все они были учениками древних магов, однако же… — тут эльф хитровато подмигнул и развернулся к гибберлингам.

Те церемонно поприветствовали Мага и стали рассказывать о подготовке к сегодняшнему небольшому празднеству по поводу прибытия новобранцев. Чернокнижник растеряно глядел перед собой, пытаясь хоть что-то осмыслить.

«Что происходит? — мелькали мысли в его голове. — К чему все эти слова о Тенсесе? Где ответы?»

Клемент будто услышал последние слова своего товарища и, отвлекшись от доклада Ножиков, неожиданно бросил:

— Всем нам в будущем придётся делать очень сложный выбор. Но не между добром, или злом, ведь это сможет каждый. Даже… даже Ножики.

Гибберлинги, речь которых он оборвал этими словами, непонимающе поглядели то обоих эльфов. Было видно, что они хоть и давно смирились с «чудачествами» Великого Мага, и принимали их как должное, однако сейчас гибберлинги выглядели недоумевающими. Мол, что происходит?

— Какой выбор? — спросил Альфред.

Великий Маг поднял кверху указательный палец и, явно намереваясь куда-то уходить, сказал напоследок:

— Между злом и… злом. Как джуны…

Последней фразой он вогнал Альфреда в ступор.

— Я бы многое сейчас отдал, чтобы всё познать. Многое…

Великий Маг кивнул на прощанье и пошёл прочь. Гибберлинги засеменили за ди Дазирэ, постоянно оглядываясь на чернокнижника. Тот продолжал стоять на улице, глядя на удаляющуюся фигуру своего друга.

Клемент решительно отправился к Башне. Он ещё раз попросил Ножиков изложить план сегодняшних мероприятий, а сам при этом вспомнил, что так и не позавтракал. И, наверное, ещё не скоро сможет это сделать. Дел сегодня было много, и все они были не столько важными, сколько рутинными…

Утро пролетело, как один миг. Ди Дазирэ встал из-за стола, отложил перо и приблизился к небольшому окошку. Оттуда пахнуло чем-то ароматным.

Клемент окинул взглядом площадь и вдруг осторожно приблизился к сундучку, стоявшему в дальнем углу. Вытянув ключ, Великий Маг открыл замок, поднял крышку и через некоторое время осторожно вытянул странного вида сосуд.

Пальцы нервно пробежали по загадочным закорючкам, очевидно, буквам неизвестного языка.

— Н-да! — вздохнул Клемент. — Кто же ты?

Ему никак не удавалось «заглянуть» внутрь этого сосуда. Откупорить его тоже не было никакой возможности. Странная печать, наложенная поверх затычки, не поддавалась никакому известному ему заклинанию.

Одно Клемент знал точно: внутри была Искра. Он это чувствовал.

Всё произошло в том последнем путешествии. После астрального шторма судно натолкнулось на странное явление, названное Великим Магом в своём дневнике «червоточиной». Корабль вынесло к неизвестному аллоду.

Испуганная команда отказалась сходить на берег, как Клемент не убеждал. Тогда он сошёл сам, приказывая дожидаться его три дня, а потом, если не вернётся, попытаться добираться домой самим.

Остров был совсем небольшой. Клемент потратил не более суток, исследуя его. В результате он пришёл к выводу, что от Астрала, скорее всего, аллод спасало метеоритное железо. Но самый большой сюрприз его ждал в пещере единственной горы, высившейся посредине острова. Это и был тот самый загадочный сосуд с чьей-то Искрой.

Клемент ещё раз погладил надписи и сложил всё в сундук.

Едва Великий Маг закрыл замок, как в комнату неслышно скользнул Светобор, комендант гарнизона.

— Всё готово, господин Клемент, — бодро проговорил он.

Маг обернулся. В глаза сразу бросился начищенный до яркого блеска металлический нагрудник. Светобор стоял подбоченившись, явно довольный собой, и напоминал сейчас бравого петуха. Он лихо покручивал свой длинный черный ус, глядя при этом в зеркало, что висело напротив.

— Любишь ты эпатаж, — усмехнулся Клемент.

«Это годы, а с ними и опыт, — уверенно говорил он сам про себя. Эмоции, мысли, жесты — всё с лёгкостью прочитывалось им, едва только взгляд касался собеседника. — Ну и, кроме того, я ведь Великий Маг, а это что-то да значит!»

Светобор как-то по-мальчишечьи засмущался и даже покраснел. Он уже много-много лет служил у Клемента. В его речи теперь всё чаще проскальзывала фраза «наш», «наше», хотя на самом деле родиной Светобора был Форокс.

— Ну… как же без этого… Помню, как впервые попал на наш аллод…

Тут комендант хотел было пуститься в воспоминания, но характерный жест Клемента ди Дазирэ заставил Светобора умолкнуть. Эльф приблизился к зеркалу, окинул себя взглядом, и отчего-то вздохнул.

— Сколько прибывших новобранцев? — сухо спросил Маг.

— Чуть больше сотни.

— Речь отрепетировал? — продолжал задавать вопросы Клемент, отчего-то хмурясь.

— Ага… Да осветит ваш путь Святой Тенсес! — театрально взмахнул рукой Светобор, обращаясь к незримой аудитории. — Мне радостно знать, что вы теперь с нами…

— «Знать»? Не подходит.

— Что не подходит?

— Замени слово. Скажем, на «осознавать».

— А! Хорошо, — Светобор закивал головой. Он не заметил, как Клемент улыбнулся. Магу доставляло удовольствие наблюдать со стороны, как «петушится» комендант. Как он дует щёки, покручивает усы, вздымает грудь. — Вместе, плечом к плечу, — продолжал «выступать» Светобор, — мы станем на пути врага и…

— Какие новости из Новограда? — перебил его Маг.

— Да особо… ничего…

— Н-да? А мне доложили, что из Светолесья прибыло какое-то судно. Неужто матросы ничего не рассказывают?

— Ну, я…

В дверь постучали, и тут же вошла троица Ножиков. Гибберлинги поклонились и сообщили, что к праздничному обеду тоже всё готово.

— Тогда приступим, — без особой охоты проговорил Клемент.

Честно говоря, на сегодня он чувствовал себя уже уставшим. Но от традиции, кстати говоря, заведённых им же самим, отказываться не стоило. Ведь традиции это хорошее подспорье. Это опора… якорь… Без них в этом мире будет трудно.

Широкая винтовая лестница привела наверх, в главную залу, где уже собрались новобранцы с разных уголков Лиги. Эльф привычно выступил в центр и, широко улыбаясь, повернулся к собравшимся.

«В основном люди, — заметил Клемент. — Что гибберлинги, что эльфы — не особо шлют сюда своих ребят. Как же всё быстро меняется! А раньше почитали за честь отправиться служить к нам на аллод. Сейчас же гибберлинги заняты освоением Новой Земли, эльфы размышляют о возврате Гроха из рук орков».

Клемент сконцентрировался. Никто из собравшихся ничего особенного не заметил: стоит перед ними статный красавец эльф, Великий Маг из Дома ди Дазирэ, улыбается, явно готовится что-то сказать.

Клемент же «переключил» зрение и ещё раз пробежался глазами по новобранцам: скопище пятен «янтарного» цвета. Правда, это только с первого взгляда. Все они имели свои оттенки, что указывало на отличия в сущности каждого. Нежно-зелёные, голубоватые, розовые — эти вкрапления были чётко различимы на общем фоне и много чего говорили о личности.

И вдруг… Такого Клементу видеть ещё не приходилось. Контур одного из присутствующих людей имел мутные тёмные разводы. Такое ощущение, что видишь не одну личность, а непонятно каким образом скомпонованный образ нескольких, помещенных один в другой.

«Где-то такое мне попадалось? — мелькнула мысль в голове Клемента. — Где-то я читал… или видел».

Тут внимание Великого Мага привлёк ещё один новобранец.

«Сердце дракона? — удивился Клемент, пристально разглядывая бородатого парня, судя по всему северянина. — Не может такого быть! Откуда?»

Великий Маг был просто поражён.

Тут Светобор выступил вперёд и начал свою приветственную речь. Он внял совету Мага и заменил слово на «осознавать».

«Да-да, — кивнул себе Клемент, пытаясь собраться мыслями, — осознавать… осознавать…»

Маг закрутил головой, пытаясь найти того первого незнакомца. Но всё было тщетно. Он пропал… будто растворился…

Неужто показалось? — Клемент обернулся и тут же досадно стал себя ругать: — Н-да, хороший из тебя Маг! Только языком трепаться горазд перед Альфредом! Умеем или не умеем…

Эльф вернул своё внимание к северянину. Кто он такой? Откуда пришёл? Надо бы после церемонии вызвать его к себе в покои…

— …Клемент ди Дазирэ — Великий Маг нашего небольшого острова, — закончил свою речь Светобор, показывая на эльфа позади себя.

Тот вновь улыбнулся и громко начал:

— Друзья… да, именно так. Вы теперь наши друзья. Я приветствую вас на этом острове, — Клемент искоса поглядывал на заинтересовавшего его новобранца.

Что же не так? Ведь что-то же не так! Странная сила была того первого человека. Странная…

— Я приветствую вас на нашем острове, — запинаясь, повторил Клемент.

Даже Светобор обернулся. Комендант с удивлением увидел, как бледнеет лицо Великого Мага. Как странно «остекленели» его глаза и перекосилось красивое лицо.

Остров Теней! Точно! На Плато Коба! Там есть остров Теней… Жуткое местечко! Наследие Тэпа! Вот откуда мне знаком этот странный контур…

«Неужто удар?» — подумалось в этот момент Светобору.

Он попытался проследить взгляд Клемента и вдруг ощутил странный холод, а за ним… тьму.

Невесть откуда появившийся тончайший дымок, стелившийся по полу, стал складываться в огромную чёрную фигуру. Она выросла прямо позади Великого Мага, превратившись в… Тень.

«Это что за хрень!» — мелькнуло в голове Светобора, прежде чем он впал в беспамятство.

В этот момент Клемент неожиданно многое понял. Откровение было настолько ярким, что Великий Маг даже перестал ориентироваться во времени и пространстве. Какие-то секунды, пока Тень высасывала его Искру, он пытался вновь найти взглядом незнакомца. Пол под ногами дрогнул, и эльф стал медленно заваливаться навзничь.

«Спасибо… услышал…» — еле слышно прошептал он.

Клемент не боялся. Сейчас он лишь горько сожалел, что никому не поведает о своём Откровении. Что никто, пожалуй, не узнает, отчего искры живых существ перестали возвращаться в Сарнаут. Откуда пришли демоны и кому они служат. Что скрывал Катаклизм… Всё это и многое другое так и не вырвалось из его уст.

Правда, позже говорили, что слышали, как перед своей гибелью Клемент звал Сарна…

12

Что не так? — думаю, а сам пытаюсь открыть глаза.

Не выходит. Вокруг тьма цветных пятен, шумит в ушах… Что-то не так!

Я чувствую тёплый спёртый воздух. Значит, нахожусь в доме… Слышится негромкий разговор. Трое… нет, четверо, или даже пятеро… Мужчины…

Среди голосов чётко прослеживаются знакомые нотки густого баритона Голубя. Мне трудно разобрать слова. Голова тяжёлая, мысли путанные… Пробую прочувствовать своё тело: руки неподвижны, очевидно, связаны за спиной. Ноги тоже… Лежу на животе.

Так, что случилось? — пытаюсь восстановить в памяти события, но вновь проваливаюсь в какое-то забытьё. Всё плывёт… какие-то зыбкие тени и воспоминания…

— Кажется, очухался! — послышался незнакомый голос с наглыми нотками.

Тут же получаю чувствительный пинок под рёбра, отчего волей-неволей изо рта вырывается хриплый стон.

— Посадите его на лавку, — отдаёт приказ Голубь.

Сильные руки подхватывают меня подмышки с обоих сторон и волокут назад. Глазам больно. И хоть в комнате мало света, всё одно не могу ничего разглядеть.

Меня кидают на лавку. Снова сдавленный стон и ломота во всём теле.

— Здорово ты его! — похвалил всё тот же незнакомый голос. Судя по всему, он обращался к Голубю. — Эй, тюря! Глаза открой! Смотри на меня!

Говоривший крепко врезал мне по щеке.

Я попытался вновь открыть глаза и те стали слезиться. Картинка плыла, сосредоточиться было трудно.

Одна из серых теней приблизилась ко мне.

— Знаешь, отчего ты ещё жив? — услышал я голос Павла. — По двум причинам. Во-первых, я хочу знать, кто ты такой.

— Кх-х… кх-хх… А во-вторых? — прохрипел я.

— Ха! Ожил-таки! — послышался всё тот же нагловатый басок.

— А во-вторых, — продолжил Голубь, — ты так просто не отделаешься.

Глаза, наконец, перестали слезиться, но ясности пока не было.

— Справедливости жаждешь? — прохрипел я, снова пытаясь откашляться. — Возмездия?

— А то! — хохотнул незнакомец.

Он схватил меня за подбородок и повернул к себе.

Передо мной была настоящая гора. Выпученные глаза злобно сверлили насквозь. И если бы могли, то высосали бы Искру.

Гигант выпрямился, оттолкнув своей ручищей мою голову. Голубь рядом с ним казался букашкой по соседству с толстой жабой.

Сзади эти двоих я увидел ещё нескольких человек. Они стояли у входа и с ухмылкой на лицах глядели на происходящее.

— Знаешь, кто перед тобой? — спросил Павел, кивая на гиганта.

Хотелось сказать какую-то колкость, и лишь большим усилием воли я себя сдержал.

— Часлав Северский, — продолжил говорить Павел. — Племянник того самого Бориса… семью которого ты отправил в чистилище.

— И что?

— И что? Вот, гнида-то! Чего тянуть? — злобно рыкнул гигант.

Он резко схватил меня за волосы и подтянул к себе.

— А вот сейчас возьму тупой нож, и твоей девке пузо вскрою! Вот тебе и будет «что»!

— Постой! — бросил Голубь. Он наклонился ко мне. — Ты же не дурак. Всё уже понял.

— Где Стояна? — хрипел я, не в силах освободиться от лапы гиганта.

— Твоя девчонка? — хмыкнул Часлав, пожимая кулаками. — Да вон… лежит у стены. Пока.

Я проследил направление. Тело Стояны неподвижно лежало справа от входа. Моё сердце ёкнуло: неужто… неужто… Я даже не мог помыслить о худшем!

Но, слава Сарну, друидка была жива. Было заметно, как вздымается её грудь. Скорее всего, Стояна была без сознания.

А что Хфитнир? Неужто огневолк пропустил в дом этих мордоворотов? Иди Голубь тут как-то повлиял?

Нет, он не мог просто так бросить нас. Не мог! Я же чётко помню, как он стоял за дверью, желая ворваться внутрь.

Это всё Голубь, мать его так! Надо отдать должное — он весьма искусный маг. Вишь, как ловко меня огрел!

— Сколько осталось жить твоей девчонке и твоему будущему выродку, — при этих словах Северский указал на живот Стояны, — зависит от тебя самого.

— Чего вам надо?

— Лично я бы хотел оторвать тебе руки и ноги. А напоследок и башку! И при этом смотреть, как ты будешь орать и просить, чтобы тебя прикончили быстро, как… как… Павел, подскажи.

— Как Руту Снегову, — без охоты сказал Голубь.

— Да, её самую. Тоже ведь твоя подружка была? А? Чего зубами скрипишь? А когда моих братьев да дядьку кончал, небось не думал, что отвечать придётся? Сука!

Часлав с силой врезал мне кулачищем под рёбра. Воздух мгновенно покинул лёгкие. Я задохнулся и согнулся пополам, пытаясь сделать хоть один маломальский вдох.

— Сом! Успеется ещё! — недовольно бросил Павел.

Он назвал Северского Сомом. И действительно очень похож: здоровенный, с лупатыми глазами, брюхом, что пивная бочка. А тут ещё длинные тонкие усы, бритый наголо подбородок. Сом сомом! Сейчас откроет свою громадную пасть и заглотит меня, как карасика.

Северский недобро сощурился и отошёл к своим сподручным, где стал чём-то с ними шептаться. Те периодически погикивали, похлопывая гиганта по плечу.

Я пришёл в себя и злобно уставился на присевшего рядом Голубя.

— Кто ж ты такой? — промурлыкал он. — Червь… да, червь, что точит наше древо! Знаешь, как бывает обидно… горько осознавать, что тебя предают. Гибберлинги, говорят, за подобное вспарывают животы и наматывают кишки на руку. Это чтобы иным неповадно было… Сколько же мы старались… трудились над… над… тобой. Вернее, Сверром.

— Мы? А кто вы такие?

Голубь молчал. Он покусывал губы, глядя на тонкие языки пламени в затухающем очаге.

— Я кое-что тебе расскажу, — начал он. — Тело умирающего Сверра подобрали люди Зэм. — Павел щурился, силясь восстановить события в памяти. — Кое-кто из них вызвался попытаться спасти ему жизнь.

— Зачем?

— Сам не раз об этом думал.

— И что?

— Ответ в тебе самом… А давай так, думаю, тебе будет интересно: я рассказываю свою часть истории, а ты свою. Согласен?

— Мне всё одно конец. Чего болтать понапрасну?

— Конец… начало… Вон лежит твоя девчушка. Даю тебе слово, что её не тронут. Но только притом условии, что ты будешь со мной честен. Хорошо? Я хочу знать, что происходит. Почему рушатся наши планы.

— Хочешь мести? — хмыкнул я. — Одни умные люди когда-то говорили, что коли начнёшь мстить — враги никогда тебя не покинут. Даже после смерти… Смотри, приду тогда, когда не будешь ждать.

— Я учту столь глубокую мысль. А насчёт того, придёшь ли или нет — так без головы в Сарнаут назад не пускают. Так ведь, Часлав?

Тот громко рассмеялся.

— Так что насчёт моего предложения? — спросил Павел.

— Плюнуть бы тебе в рожу, да жаль, слюна не ядовитая.

Голубь никак не отреагировал на это. Он внимательно глядел мне в глаза.

Тут ватага удальцов, что стояла у дверей, громко хохотнула. Я услышал, как один из них заговорил о Голубом озере.

— Чем тебе не баня! Может, как кончим дело, обмоемся… попарим косточки?

— Хорошее дело, — согласился второй. — Надоело вшей кормить.

Тут он полез под одежду и зачесался.

— Это что! — гаркнул Сом, полуобернувшись к ним. — Мне рассказывали про Черные ямы. Там вшей столько, что они аж под ногами хрустят!

Я вспомнил, что Черными ямами называли жуткое узилище, находившееся на Умойре. Туда ссылали весьма опасных воров да бунтовщиков.

— Эй, Голубь! — Северский оскалился. — Ты уже закончил с ним?

Павел чуть улыбнулся и отрицательно мотнул головой.

— Как насчёт моего предложения? — повернулся он ко мне. — Выгадаешь себе полчасика, а?

Я думал. Надежда, что удастся выкрутиться из нынешней ситуации, меня не оставляла. Пожалуй, стоило согласиться, а там…

А что «там»? Что изменится?

Сколько раз я был близок к концу? И тоже не было вариантов? Однако позже всё складывалось благоприятно… Если так, конечно, можно сказать.

— Хорошо, — кивнул я Голубю.

— Начинай, — предложил он.

— Может, не стоит всех посвящать в этот разговор?

Павел удивился. Он кинул взгляд на гогочущую ватагу во главе с Сомом, чуть задумался, а потом им бросил:

— Парни! Идите пока… попарьтесь.

Северский нахмурился, но возражать не стал. Он немного посопел и сделал жест своим прихлебателям выйти вон. Сам же захватил одну из головешек и, лишь потом, пошёл за ними следом.

— Итак? Мы уже одни, — Голубь откинулся назад, занимая удобную позу.

Было видно, как он ещё раз оглядел мои путы, очевидно, определяя степень их надёжности.

Я откашлялся и кратко рассказал о том, что помню о произошедшем в Башне Клемента. Потом так же кратко поведал о событиях на острове Безымянного. Скажу сразу, что опустил то, что посчитал ненужным.

— Всё? — приподнял брови Голубь.

— Да. Твоя очередь.

— Ладно… Как я тебе говорил, что тело Сверра подобрали люди Зэм. Знаю, что они поместили его в саркофаг, чтобы на некоторое время отсрочить смерть…

— У меня сложилось такое впечатление, что я… что Сверр был в Чистилище.

— Его Искра не покидала тела, — возразил Павел. — Так мне говорили люди Зэм. Да и сам Сверр. И хоть стрелы пробили его сердце, этот человек всё ещё оставался живым.

— Странно, но я же помню… служка, свечи…

— Странно? Странно другое: я совсем не могу тебя «разглядеть». Ты будто яйцо, а что внутри него, что скрывает скорлупа — не ясно. Кто же ты такой?

Последние слова Голубь произнёс с какой-то досадой.

— Говоришь, что на тебя в Башне Клемента обвалился потолок? Хм! Забавно!

— Что тут забавного?

— Это своего рода ирония: мы создавали Бора… и вот перед нами действительно иная личность. Неужели в той Башне в твоё тело вошла чужая Искра? Чья?

— Не знаю. Но я помню кое-что из жизни Сверра.

— Это ничего не доказывает. Для тебя это чужое тело и чужой мозг… А вот навыки и кое-какие воспоминания это остаточное явление. Так и должно быть.

— Так я не Сверр?

Павел рассмеялся:

— Ну, ты и тугодум… как тот же Сверр! Я об этом талдычу уже битый час, — Павел прошёлся взад-вперёд. — Боги любят шутить. Очевидно, им было угодно использовать тело Сверра для каких-то своих целей.

— Боги? Может, это случай!

— Случай! — фыркнул Павел. — Ты наивный, коли так думаешь. Хотя и Сверр был таким же!

— А ты его, вижу, хорошо изучил.

— Ещё бы! Он, скажем так, был простым парнем. Любил слушать, но не болтать. Ему мешало его косноязычие. А вот ты…

Павел вновь сощурился и оглядел мою персону.

— На сколько я понимаю, мне заменили сердце на драконье?

— Ему, — поправил меня Голубь. — Ему заменили сердце… Это был своего рода эксперимент. Люди Зэм отличные механики, но для той цели, которую задумали мы…

Павел запнулся, видно чуть не оговорился. Его глаза стрельнули в мою сторону и опустились к полу.

— Нам нужен был живой человек, без механических деталей.

— Поэтому мне… то есть Сверру дали сердце дракона и залили кровь единорога?

— Да, всё верно. Сколько же мы потом над тобой корпели!

— Зачем? Чтобы погубить Клемента и его аллод?

Павел нахмурился.

— Погубить! Слова-то какие! Мы собирались захватить аллод. А кто-то, судя по всему, каким-то образом уничтожил Клемента, Великого Мага! Не знаю, как это и случилось…

— Тень.

— Что? — нахмурился Павел. — Какая тень?

— Тень Тэпа. Или кого-то из его слуг… Точно, слуг! Негус Хатхар — это его рук дело. Он ведь был первосвященником Тэпа.

— То есть, ты хочешь сказать… что нам подсунули порченый товар? В теле Сверра скрывалась Тень?

— Не знаю, где она скрывалась. Это вам надо было выяснять у всё тех же людей Зэм… вернее культистов… Так ведь? Вы сотрудничали с ними? И с Домом ди Дусер?

Павел опустил голову.

— Это они, я вижу. Небось рассказывали, как Сверр прошёл подготовку в Империи. Мол, отличный лазутчик, убийца и прочее, прочее, прочее. Вы и согласились… Полагаю, это было на Эльджуне, в порте Такалик.

— Согласились… согласились… А зачем им губить аллод?

— У меня есть предположение.

Тут я вздохнул и пошевелил затёкшими кистями.

— Болит? — сухо спросил Павел.

— Ноет.

— Потерпи. Недолго ещё, — сыронизировал бывший священник. — Так что у тебя за предположение?

Я чуть досадовал. Жалость у Голубя вызвал, но до конца воспользоваться ею не выходило. Конечно, ожидать, что он хотя бы ослабит путы, было глупо, однако надежды терять не стоило.

— Клемент старательно изучал Сарнаут… и Астрал, его демонов… У него были лазутчики и в стане врага…

— В Империи?

— Там тоже. Я думаю, что он слишком много прознал. Залез туда, куда не стоило совать нос. Вот культисты Тэпа и ответили ему.

— Интересное предположение, — задумался Павел. — Но вопрос остаётся вопросом: чья сейчас Искра в твоём теле? Кто ты такой?

И как когда-то в Сиверии в заброшенной Пирамиде, когда на меня снизошло, так сказать, «откровение», я уверенно отвечал:

— Меня зовут Бёрр, что значит «рождённый». Я первый из людей…

Голубь изогнул брови и немедленно повернулся ко мне.

— Бёрр? Нет… нет…

Павел резко поднялся.

— Если бы это было так… если бы ты был Бёрром… — тут он ещё раз окинул меня взглядом. — Ты знаешь кто такой Бёрр?

— На Ингосе про него…

— Оставь ты те дремучие края с их глупыми легендами и сказками! Я спрашиваю тебя о настоящем Бёрре… Вижу, что не знаешь.

Павел даже обрадовался.

— Не знаешь! Ха… Чуть не поверил!.. Нет… нет…

Глаза Голубя заблестели от испуга. Да-да, испуга. Я понял, что он чего-то боялся.

Конечно, навряд ли я тот легендарный Бёрр, даже не смотря на «воспоминания», которые больше похожи на сон. Но Голубь неподдельно испугался моих слов… Не знаю, что он вдруг понял (а это было видно по его поведению), но Павел Расторгуев растерялся.

— Скажи-ка, кто твой Покровитель? — ехидно спросил он. — Святой Арг?

— Да.

— Вижу… Эти все его знаки на мечах, одежде… Это всё показуха.

Я всё ещё не понимал, чего так «разошёлся» Голубь. Он злобно тыкал пальцем в мой акетон, трусил мечами перед носом. Казалось, что Павел пытается в чём-то убедить… себя. Да, точно — убедить лично себя. Речь его стала очень путанной, сбивчивой, понятной лишь ему самому.

— Бёрр! Надо же, какую историю придумал! Я чуть не поверил! Нет, парень, ты меня не убедил в своём происхождении. Вернее, в происхождении своей Искры! — Павел заходил взад-вперёд. Он нервно покусывал губы, а потом вдруг остановился и спросил: — Кстати, как обряд Прозрения?

Последние произнесённые им слова получились некой оплеухой. Ну, неужели это так видно?

— Ты ведь его прошёл, — шипел Голубь, — пытался пройти, верно? И как? Думаю, что никак! А знаешь почему: ты не готов! А, может, даже внутренне боишься…

— По-моему, боишься ты!

— Что? — Павел нахмурился.

— Ты чего кипятишься? — спросил я у него. — Испугался?

Павел молчал. Мой взгляд упал на Стояну, которая по-прежнему лежала у стены и не шевелилась. Но в какой-то момент мне стало ясно, что она уже пришла в себя, только виду не показывала.

Голубь на несколько секунд закрыл глаза. Он мерно задышал, приходя в себя. Через минуту передо мной уже был тот самый «священник», которого я встретил на пути в Сккьёрфборх.

— Ладно… ладно… ладно…

Павел прошёлся взад-вперёд, что-то обдумывая. Он успокоился, видно пришёл к каким-то выводам.

— Приятно было с тобой разговаривать… Даже волнительно, — тут Голубь хмыкнул. — Но всему приходит конец. Я узнал, что хотел…

— По-моему, ты ничего не узнал.

— Это тоже своего рода знания, — парировал Павел. Он остановился и пристально поглядел мне в глаза.

— Ты обещал, что Стояну не тронут, — твёрдо сказал я.

— Обещал, и от своего слова не отказываюсь. Мы её и пальцем не тронем.

— Как я могу тебе верить? — тут мой голос дрогнул.

Твою мать! Бор, будь мужчиной! Держи себя в руках!

— Просто верь, — нехотя отвечал Павел.

Он развернулся и пошёл к выходу. Дверь тихо скрипнула, внутрь ворвались клубы пара. Голубь бросил косой взгляд на меня и вышел вон.

Стояна тут же села и огляделась.

— Ушёл? — тихо спросила она.

— Это ненадолго. Сейчас сюда завалится ватага Сома. Я не уверен, что тебя не тронут. Так что уходи…

— Тс-с! — Стояна приложила палец к губам и, стремительно поднявшись, подбежала ко мне.

Она попыталась развязать верёвки на руках, а я всё настаивал, чтобы она не теряла на это время.

— Брось! Брось, тебе сказал! Убирайся отсюда!

— Замолчи, — друидка сердито стукнула меня в плечо.

Тут я почувствовал, что путы слабеют. Пальцы закололи тысячи иголочек. Несколько секунд, и я освободил правую руку. Ещё чуть-чуть — и левую.

— Всё, дальше сам! Уходи, не жди меня. Задержу, насколько смогу.

— Но…

— За нами никто не придёт! Никто не спасёт! Эти ребята всё продумали.

Я скинул петли с ног и поднялся. Руки ещё слабо слушались, как бы их не растирай. Стояна замерла у стены, глядя на меня испуганными глазами.

— Ну же! Чего ты ждёшь? — я кинул недовольный взгляд на друидку, а сам бросился к луку.

— Я могу тебе помочь, — сказала девчушка.

— Может с ребятами Сома мы и справимся, но не с Расторгуевым! Если я его не свалю первым, нам конец.

Тут послышался хруст снега снаружи.

— Твою мать! — сердито прохрипел я, хватая заговоренную стрелу. — Быстро в дальний угол.

Шаги приблизились к дому. Послышались глухие голоса. Пока никто в дом не входил.

Я сразу понял, что снаружи происходит какая-то недобрая возня. А когда услышал глухой стук в дверь, понял, что происходит.

— С-сука! — руки сами опустились.

— Что? — испугано, воскликнула Стояна из своего уголка.

— Они подпёрли двери.

— Зачем?

Я молчал, лихорадочно обдумывая, что делать. Суетливые мысли были одна другой «краше», но тут наступило чёткое понимание дальнейших действий. Схватив фальшион, я стал рубить доски у южной стены.

— Что ты делаешь? — громко зашептала Стояна.

Звуки снаружи стали громче. Из щелей потянулся темный едкий дым.

— Вот, сука же! — злобно рычал я.

Дерево плохо поддавалось. Да ещё ко всему прочему доски были слишком толстыми. И быстро справиться с ними не выходило.

Минута, вторая — я вспотел, что лошадь. Кровь колоколом стучала в висках.

Еле-еле удалось выломать несколько досок. Я попытался подорвать их клинком. Тот натужно застонал, чуть сгибаясь.

— Твою мать! Вот сука!

Тут подбежала Стояна. Она пыталась помочь, яростно оттягивая их за распушившиеся концы своими маленькими ручками.

— Не надо! Лучше собери нам котомку с собой. Ясно?

Где же Хфитнир, твою-то мать? — мелькнуло в голове.

Работал, что одержимый. Дыма становилось всё больше. Запылала крыша, мне стало жарко.

Я старался. Очень. Не только ведь для себя. В груди аж клокотало от ярости. Если выберемся отсюда, то клянусь богами, что найду этих тварей и вырву им сердца.

Вновь подбежала Стояна. Она присела подле меня и опять попыталась помочь.

— Отойди и не мешай! — рявкнул я.

Ещё несколько минут, и вот она более-менее сносная щель. Через неё, хоть и с трудом, можно было просунуться одному человеку. До земли около вершка, в принципе проползти под полом реально.

Смущало другое — огонь. Брёвна слева и справа уже начинали дымиться, крыша над головой трещит, того и гляди рухнет.

— Я иду первым, следом ты. И не задерживайся! Ясно?

Стояна закивала головой, испугано оглядываясь по сторонам.

— Ну, храни нас Сарн! — я схватил мечи, лук и колчан, и полез.

Щепы больно оцарапали шею. Вот сука! Пролезет ли Стояна? Узковат проход. А неё животик… Твою мать, всё не слава богу!

Я опустился на холодную промёрзшую землю и отполз в сторонку.

— Давай! Живо! — крикнул внутрь Стояне.

Сам огляделся — никого. Скорее всего, Павел и Сом со своими парнями стоят у дверей.

Тут появилась голова Стояны.

— Чего ждёшь? — сердито гаркнул я.

— Не выйдет? — грустно прошептала девчушка. — Ты беги…

— Что? Живо, я сказал!

Вниз опустились ноги, но как и предполагалось — мешал животик. Плечи и начавшая набухать грудь пролезут, но не он.

— Не выходит, — прохрипела Стояна, возвращаясь назад.

— Вижу! — я схватился за край доски и навалился всем телом. Потом упёрся что есть мочи ногами.

Дерево натужно затрещало, но не поддавалось.

Огонь пылал уже где-то рядом. На голову падала то ли горящая солома, то ли ещё что-то. Я отбрасывал её в сторону и снова продолжил тянуть книзу.

Бах! — первая доска треснула и её конец с силой врезался мне в грудь.

Я схватился за вторую и вновь потянул.

— Давай, давай же подавайся! — говорил, а сам тянул. Да так, что аж перед глазами заплясали цветные пятна — Быстрее… быстрее… Сейчас, потерпи! Сейчас…

Жар был нестерпимым. Кажется, уже начинала дымиться одежда.

Ещё усилие и вот, наконец, вторая доска надломилась, делая щель значительно больше.

— Вперёд! Слазь!

Стояна попробовала и вот через некоторое время она оказалась рядом со мной.

— Ползи следом. Живее!

И мы ползли. Благо, что дом стоял на столбах. Не будь их, хрен бы удалось выбраться из горящего здания.

— Ой, ой! Больно, — проговорила Стояна.

Я остановился и помог ей. А у самого руки и ноги трясутся, что листочки на ветру.

Так, Бор, а ну-ка соберись.

Никогда не думал, что ползти так трудно. И ещё долго. Пару минут и мы выбрались из под хижины.

— В лес, живо! — гаркнул я.

Команда прозвучала чётко и уверенность в голосе придала нам сил.

Уходили мы стремительно, не оглядываясь. Каждую секунду я ожидал восклицания: «Смотри! Вон они! Держи их!» И вот тогда придётся принять бой. Он будет неравный и скоротечный. Павел ослепит меня вспышкой Света, а Сом, этот здоровяк, воспользуется моим замешательством, и разрубит своим мечом напополам.

Вот я и столкнулся с такой ситуацией, когда не в силах ни победить врага, не в силах взять контроль. Остаётся лишь отступать… Конечно, не будь со мной Стояны, можно было бы рискнуть. А так… Эх! И стыдно, и одновременно горько от собственного бессилия.

О, Сарн! Скажи ведь, это, пожалуй, никогда не кончится, так? Меня всегда будут преследовать. А потом настанет день, когда кто-то из врагов окажется ловчее. Он настигнет и отберёт самое ценное. Нет, не жизнь. Он отберёт то, без чего я просто сломаюсь.

И тут не надо быть Великим Магом, чтобы понимать неизбежность такого конца. Ведь ничего… ничего не сможет ни меня, ни тех, кого люблю, уберечь. Как пример: ни одна из магических штучек, так называемых стражей — Хфитнира, Воронов — никто не смог предупредить, и уж тем более помочь.

Да я и сам себе не смогу помочь! О, боги, боги! Что вы творите?

Мы шли через лес на северо-восток. Я постоянно оглядывался назад, смотрел по сторонам. Нас никто не преследовал. Всё было спокойно.

В голове раз от разу прокручивались мысли о произошедшем. В конце концов, они остановились на Руте Снеговой, той девчонке из сиверийской Молотовки.

За что ей так досталось? В чём была её вина? В том, что она зналась со мной? И всё?

Эх-эх-эх! Обидное то, что удар нанесли не в лицо, а прямо в душу. Враг мстил. Всеми возможными и доступными способами. И сколько у меня таких врагов? С каждым днём их становится всё больше.

Послушайте, Сарн и Нихаз! Не знаю к кому из вас конкретно обращаться. Я вас прошу обоих: не надо этого больше делать! Хотите, дам обет никогда больше не вмешиваться в ваши дела? Уберусь восвояси, сменю имя, род занятий… Мне понятны ваши предупреждения. Согласен, что все смертны? Что не стоит зарываться, считать себя эдаким удальцом и счастливчиком. Враг имеет такое свойство — появляться там, где его не ждёшь, и делать то, что от него не ожидаешь.

Всё это я понял и потому прошу вас дать мне шанс. Сарн! Нихаз! Ну, как? Договорились?

— Давай чуть передохнём, — попросила Стояна, прижимаясь к стволу сосны.

— Хорошо, но не долго.

Мы присели на поваленное дерево. В небе тихо мерцали яркие сполохи. Мне вспомнились слова гибберлингов о том, что это Искры павших драконов, которые хотят восстать из чистилища.

— Как ты? Что-то болит? — спрашивал я.

Стояна отрицательно мотнула головой.

— Что будем делать? — тихо спросила она.

Действительно, заплутав в собственных страхах, я совсем не думал о том, куда мы идём, и что дальше делать.

— Не знаю… честно тебе говорю, что просто не знаю.

Стояна удивилась. Наверное, она ещё никогда не видела меня таким растерянным.

Я попытался собраться с мыслями.

Конечно, для Павла и Часлава мы со Стояной были уже мертвы. Но долго ли будет сохраняться это «заблуждение»? А узнав, что дело-то, в общем, не выполнено, они вновь вернутся. И вот вопрос: где и как их встречать?

— Мы пойдём в Сккьёрфборх, — немного неуверенно проговорил я. — К Старейшине. Буду его просить помочь… Мне надо сохранить тебя и нашего ребёнка. Я думаю, он не откажет нам.

— Но в город наверняка отправятся и эти, — тут Стояна кивнула в сторону Голубого озера.

— Отправятся, — согласился я. — Могут отправиться. Но у нас есть несколько преимуществ. Во-первых, они не знают, что мы живы. А во-вторых, там полно народу. Рисковать им не с руки.

С каждым словом я становился всё более уверенным. Не скажу, что страх отступил, но, по крайней мере, в голове уже не было такой каши, какая «сварилась» поначалу.

Мы двинулись дальше. Примерно через час пути снова стали передохнуть. Плохо, что не было лыж. С ними быстрее, что тут говорить.

На очередном привале я решился развести костёр. Из-за того, что мы постоянно двигались, мороза не особо ощущалось. Но на привале огонь был необходимой вещью.

Взгляд упал на кольцо огневолка. И вновь я подумал о том, куда он запропастился. На немой вопрос ответили Вороны:

— Это дело рук того человека.

— Голубя?

— Да, он сильный маг. Даже нас приспал, — оправдывался фальшион. — Хфитнира же погубил Свет.

— Жаль, — я кинул взгляд на кольцо.

Стояна это заметила и пояснила, что оно «пустое».

— А кто такая Рута Снегова? — негромко спросила она.

Отвечать не хотелось.

— Ложись отдыхать, — проговорил я, вставая и оглядываясь по сторонам. — Нам ещё долго идти до города.

Молчанова вздохнула и закрыла глаза. Не прошло и минуты, как она тихо засопела.

13

— Старейшины нет, — хмуро отвечали стражники у его дома. — Он в Новограде.

— Твою… Когда вернётся?

Гибберлинг пожал плечами и отвернулся.

Мы со Стояной прибыли в Сккьёрфборх полчаса назад. Миновали ворота (благо, что вечером было немноголюдно) и прошмыгнули тихими улочками к дому Фродди. Я старался, чтобы нас мало кто видел, опасаясь людей Голубя.

Надо признаться, что сделать это было трудно: в Сккьёрфборхе появилось большое число ратников с иных аллодов.

— Что делать? — тихо спросила друидка.

— Найдём Торна Заику, — предложил я.

Наши с ним отношения нельзя назвать дружественными, но опереться на него было можно.

Вахтмейстера Сккьёрфборха мы нашли недалеко от рыночной площади. Он занимался обходом дозоров и раздавал нагоняи не особо рьяным своим подчиненным.

— У-у-углееды, мать в-в-вашу! — слышался его голос.

Завидев меня и Стояну, Торн поздоровался кивком и чуть улыбнулся.

— Есть разговор, но он не для всех ушей, — негромко проговорил я.

Заика отвесил оплеуху одному из дозорных и потом жестом предложил отойти в сторону. Мы стали у стены одного из зданий лавок, закрытых в столь поздний час.

Говорил я быстро, но при этом содержательно. Торн слушал молча. Из-за плохой освещённости мне трудно было судить о эмоциях Заики, но, судя по всему, рассказа вызвал в нём сочувствие.

— Я зна-а-ю этого с-с-священника, — негромко сказал Торн. — Вче-ера днём… т-т-т… т-так мне доложили… он в-в-воспользовался порталом, и улетел с-с-с нашего острова.

— Улетел? Один?

— Н-н-н… нет. Е-ещё человек пять и-или шесть.

— Порталом, говоришь? А есть уже новый его хранитель?

— Да. П-п-прибыл из столицы… п-п-парень… забыл к-как его зовут… но вроде н-н-ничего… кажется нормальный.

— Нам со Стояной надо у кого-то укрыться. Я ходил к Старейшине, но его пока нет. Можешь помочь?

Торн задумался.

— В-в-вот что: я отведу в-в-вас к Ползунам, местным летописцам…

— Я знаю, кто они.

— В-в-вот и хорошо. П-п-посидите п-пока у них. На днях п-п-приедет Непоседа, он и решит, что д-д-делать.

— И долго ждать?

— П-п-послезавтра начинается Зи-имняя Ночь. Он до-о-олжен вернуться.

— Хорошо, но мне главное, чтобы сейчас в городе никто не болтал о нашем присутствии.

Торн махнул рукой и сказал, чтобы мы двигались следом за ним.

У Ползунов был небольшой домик. Большая его часть была завалена какими-то свитками, книгами и прочей тому подобной ерундой.

Почему «ерундой»? Да только лишь потому, что я не поклонник пыльных библиотек.

Ползуны выслушали и меня, и Торна. Мне показалось, что они были не очень довольны предстоящим соседством. Но меж тем эта гибберлингская семейка согласилась дать нам временный приют.

— Моя… моя… жена, — начал я говорить, вдруг запнувшись на том, какой статус имеет Стояна, — беременна. У нас был длинный переход, и потому могу ли я просить…

Ползуны поняли без дальнейших слов и проводили Стояну к лежанке. Затем они накрыли стол и предложили поесть.

Я вдруг понял, насколько за эти дни изголодался. Стояна, конечно, захватила в дорогу кое-каких припасов, но они кончились к вечеру второго дня нашего пути.

Горячая рыбная похлёбка приятно обожгла пищевод. Через некоторое время это же приятное тепло разошлось уже и по всему телу, а с ним хлынула и усталость.

Я зевнул, вытер замусоленным рукавом акетона рот и оперся спиной о стену. Здесь, в доме Ползунов, сильно пахло хвоей.

— Позвольте вопрос, — обратился я к Ползунам, едва только утолил голод. Вообще-то разговаривать было лень, но просто набить живот и завалится спать — думаю, что это дурной тон. — Торн говорил о «зимней ночи». Что он имел в виду?

Старший из «ростка» погладил куцую бородку и, хитровато улыбаясь, проговорил:

— Наступают двенадцать священных ночей.

Н-да, много объяснил. За что не люблю книгочеев, так это за их заумность.

— Это… праздник? — вновь подал я голос.

— Можно и так сказать.

Гибберлинг кивнул себе за спину. И тут я обратил внимание, на снопы из веток сосны, висевших на стене. Вот откуда этот хвойный запах.

Эти странные «венки» висели и возле входа, и недалеко от лежанки. Все они были перевязаны толстой бечёвкой, но столь искусно, даже можно сказать «с любовью».

— …пути Судьбы нашего народа, — послышался голос одного из Ползунов, начало речи которого, я пропусти мимо ушей, — приведут нас к лету, к жизни. Мы переживём тёмную зиму, и солнце вновь засияет на небосклоне.

Гибберлинг говорил нудным поучительным тоном, который так мне не нравился.

— А ветки тут причём? — спросила Стояна.

— Древо. Это его символ.

Я не стал больше ничего спрашивать, но Ползуны уже «разошлись» и стали сами рассказывать.

— На Исе было немало лесов. Но среди всех деревьев было одно такое, что не страшилось, ни холода, ни жары. Подобного ему не росло ни на одной из земель Сарнаута, — поясняли нам Ползуны. — Вышиной оно было до самого неба. Громадная крона…

Гибберлинги стали пытаться изобразить её руками.

— Оно имело очень толстую красно-коричневую кору…

Ползуны вдруг замолчали, пустившись в размышления.

Я знал, что никто из нынешних поколений, да и из предыдущих, в глаза не видывал Древа. Сохранились лишь его редкие описания в древних «прядях».

— Завтра из леса принесут самую высокую сосну, — продолжали рассказывать старший из «ростка». — Она, конечно, совсем не похожа на наше Великое Древо, но это как бы символ… Понимаете?

Я кивнул. Хотя уставший мозг уже ничего не хотел понимать. Мы переглянулись со Стояной. Было видно, что она тоже подустала. А ну считай: переход от Голубого озера до города неблизкий, снега навалило по пояс, да ещё интересное положение. Тут и здоровый мужик с ног будет валиться.

И всё же моя Стояна крепкая девчушка.

Мне вдруг вспомнилась та заминка со словом «жена». Стало стыдно, что я не смог его с первого раза выговорить.

Как думаешь, Бор, Стояна заметила ту ситуацию? А?

— Раньше, на Исе, мы приносили в эти двенадцать ночей жертвы, — гибберлинги неожиданно запнулись. Их переглядывание навело меня на мысль о том, что в качестве жертв использовали, наверное, соплеменников. — Сейчас же на ветках дерева развешивают просто украшения…

— А до этого? В древние времена? — лениво спрашивал я.

Ползуны вздохнули и уже отвечали не очень бодро:

— Внутренности. Наши предки развешивали внутренности своих жертв. Ствол и ветви обмазывались их кровью…

— Ничего себе!

Гибберлинги окончательно замолчали. Судя по всему, они уже перехотели делиться со мной рассказами о старых традициях.

Я пошёл спать и, не раздеваясь, свалился на широкую лежанку. Стояна присела рядом. Её холодная ладошка прошлась по моему лбу, отбрасывая в сторону пряди волос.

Веки становились тяжелее, мысли медленнее. Я даже не заметил, как провалился в глубокий сон…

Встал сам. Рядом спала Стояна. Я осторожно прикрыл её теплой шкурой и поднялся. В доме кроме нас с друидкой никого не было. Быстро натянув сапоги, я вышел наружу.

Сегодняшнее утреннее небо было чуть светлее обычного, но солнце по-прежнему не всходило. И, если верить гибберлингам, здесь, на Новой Земле, оно ещё долго не появится над горизонтом. Таковы тут зимние дни.

Вернувшись в дом, я порылся по сусекам, пытаясь найти чего поесть. В этот момент в дом вошли Ползуны. Глухо поздоровавшись, они сообщили, что Старейшина уже прибыл из Новограда.

— Он меня ждёт? — спросил я.

— Мы говорили с ним, — это всё, что ответили Ползуны.

Они устало присели за стол и как-то растеряно стали поглядывать по сторонам.

— Что произошло? — мой вопрос разбудил Стояну.

Она резко села на лежанке и огляделась.

— Много чего, — ответил средний брат. — Скоро сюда придёт Торн со своими вояками. Они проводят тебя к Фродди.

— Только лишь меня?

— Да. Твоя жена останется тут… Пока.

Я почувствовал что-то недоброе. Но Вороны на мой запрос ответили, что всё в порядке и волноваться не стоит.

— Ага! — буркнул я им. — Как с Голубем?

Клинки недовольно «зашипели» и вдруг стали сетовать на то, что давно «не ели».

Тут в хижину вошёл вахтмейстер. Он поздоровался лишь кивком головы и жестом пригласил идти за ним.

— Т-тут останутся мои ре-ебята, — сообщил мне Заика. — На-а-а всякий с-с-лучай.

Мы пошли по улочке, что вела мимо рынка. Как и рассказывали вчера Ползуны, небольшая ватага гибберлингов привезла огромную сосну, которую сейчас пытались установить посредине площади.

— Зима спросит! — гаркнул кто-то из рабочих. Судя по всему, он обращался к нам.

— Зима с-с-спросит! — также отвечал Торн.

Он вдруг остановился.

— П-п-постой! Давай п-поглядим.

— А Старейшина? Он же ждёт.

— Он с-с-сказал, чтобы т-тебе показали э-э-э… к-как с-ставят…

— Зачем?

Меня подобное предложение Фродди настораживало. Но вахтмейстер лишь пожал плечами и стал рядом со мной.

С сосной гибберлинги промучились очень долго. Её пытались поднять при помощи сложной конструкции из брёвен и верёвок, а потом, когда это удалось, пришли иная группа, занявшаяся украшением дерева. Они развешивали на ветках всякую снедь, типа булок, каких-то плодов, вяленой рыбы и прочего. У ствола поставили небольшого деревянного идола в виде несуразного старика в капюшоне и с посохом в руках. Он очень походил на те фигуры, коими украсили вход в Великий Холл в Гравстейне в Сиверии.

— Что это за дед? — я кивнул на идола.

Торн удивлённо обернулся к дереву.

— Д-д-дед? Э-э-то само Д-д-д… Д-д-древо.

— Что? — не понял я.

Заика долго и очень путано что-то объяснял про то, как каждый год Древу приносили дары, чтобы в последующие года узоры на Ткани Мира всегда были «благосклонными» к гибберлингам.

— Ладно, что тут разглядывать. Пошли к Фродди! — я был недоволен.

Торн не возражал и пошёл за мной следом.

У входа в хижину Фродди стояла, по крайней мере, четверть сотни гибберлингов. Кое-кого из присутствующих я знал. Здесь были и купцы, и мастеровые, и ратники.

Меня пропустили вперёд. Никто не возражал, никто не возмущался. Словно так и должно было быть.

Едва я переступил порог, как из дальней комнаты вышел Непоседа. Он широко улыбнулся, обнажая свои маленькие острые зубки, и сказал:

— У нас в такие дни говорят: «Зима спросит».

— Зима спросит!

Фродди вытянул трубку и указал мне на место подле очага. Сам сел напротив и стал доставать табак.

— Спросит у тех, кто не сделал запасы, кто отошёл от общины, кто не смог найти своё место в этом мире… И спросит жестоко.

Я молчал. Пока было не ясно, что собственно Старейшина хочет.

— Ты знаешь, кто твои враги? — спросил Фродди.

— Ну… их много… всех не назову…

— Смерть — вот твой и мой враг. Она всегда с тобой. Она никогда тебя не покинет, — заулыбался Старейшина.

Он прекратил набивать трубку табаком и стал небольшой палочкой доставать уголёк из послушных язычков пламени. Делал он это весьма ловко. Положив свой уголёк в трубку, Фродди долго-долго её раскуривал, пока, видно, не посчитал, что табачок стал давать достаточно дыма.

— Я, например, — продолжил он, — подружился со своим врагом. Уже давно… Долгими зимними ночами, сидя в кругу своих соплеменников…

— И что? Смерть отступила? — перебил я.

— Нет, просто она теперь не так страшна.

Мы чуть помолчали. Каждый собирался мыслями.

Мне уже стало ясно, что наш разговор будет весьма важным.

— Представь, — негромко заговорил Старейшина, потягивая трубку. Дым густым столбом вырывался из его небольшого рта, после каждой фразы. — Холодные бесконечные ночи. Сила жизни уже покинула леса и поля, замерзли реки и озера. Звери и птицы спрятались в норах и гнёздах. Деревья скинули листву, цветы осыпались, трава пожухла. Всё замерло… Можно сказать, что миру… там, снаружи… пришёл конец… Жизнь истекла из него, и воцарилась смерть. Это начало трудного времени, когда любому существу приходится уповать только на свои силы… либо на помощь того, кому доверяет, как самому себе. Представил?

Я согласно кивнул. Картинка, описанная Старейшиной, не была в чём-то особенной. Но вот слова про то, что уповать придётся на самого себя, наводила на недвусмысленный вывод.

— Это Зимняя Ночь, — продолжил Фродди. — Сие празднество знаменует собой приход в наш мир Смерти. Это пора решения важного вопроса: «Кто я такой?» И ещё: «Что могу? На что отважусь?» Ведь мир вне стен жилища потерял привычные грани…

— И кто я такой?

Фродди «погладил» языки пламени, но так и не ответил. Мне в голову закралась такая мысль, что этот огонь на самом деле живой. Он что-то вроде моих клинков. И сейчас, вполне возможно, Старейшина с ним беседует.

— Знаете, зачем я пришёл?

— Знаю. Торн и Ползуны мне рассказали…

— И что?

Старейшина выпустил густой клуб дыма.

— Ты прожил в нашей общине год. Вернее, почти год, — отвечал мне Непоседа.

— Я прибыл к вам на остров весной.

— Да, да, весной… Ты пришёл в трудный для нас час. И за это время показал себя с наилучшей стороны. Мне думается, что тебе пора пройти обряд Зимней Ночи.

— Не понимаю.

— Я уже говорил, что в эти дни мир теряет свои привычные грани. Говорил, что сейчас то время, когда царствует Смерть…

— Разве в иные дни не так?

Старейшина улыбнулся и вновь погладил огонь.

— С тобой трудно спорить…

— Но мы не спорим. Мы говорим.

— Да, это так… Сейчас открылась невидимая граница между миром живых и миром мёртвых. Не все это видят, не все понимают. Я хотел бы тебе объяснить.

Последняя фраза прозвучала больше, как запрос. Словно Старейшина ждал моего одобрения на сей процесс.

— Я вас слушаю. Внимательно слушаю.

— Свет, а с ним и тепло очерчивают нам тот защитный круг, внутри которого мы, живые, собираемся… В зимнюю ночь лишь огонь наш помощник и спаситель.

При этих словах непоседа вытянул из костра небольшую головешку.

— Всё меняется… менялось… только Великое Древо оставалось тем столпом, на которое опирался наш мир. Его могучая крона была вечнозелёной, ствол полон соков и жизненных сил, питающих каждую ветку, каждый листочек. Наши предки стояли у его могучих корней и клялись друг другу в том, что никто из них не оставит и не предаст один другого. Это и был обряд Зимней Ночи — обряд единения… создания убежища для живых… Так появилась наша община.

Старейшина вдруг стал и отложил в сторону трубку. Он быстро приблизился и, положив руки мне на плечи, сказал:

— Пора и тебе стать полноправным членом нашей общины. Завтра в первую Зимнюю Ночь ты должен принести клятву.

— И… и что это изменит?

— Всё.

Взгляд Фродди стал колючим. Он пристально всматривался мне в глаза, словно искал в них какой-то ответ.

— Никто из нашего народа никогда и нигде тебе не откажет. И не только тебе, но и твоей семье.

Кажется, Старейшина предлагал мне своё покровительство. По крайней мере, я понимал это так.

— Зима спросит! — Фродди звучно шлёпнул меня по плечу.

Я встал и ответил ему:

— Зима спросит!

Так мы и расстались.

14

Весь день сыпал снег. Погода располагала к лени и ко сну.

Нас со Стояной перевели в дом Ватрушек. Его охраняло около десятка ратников и мне это, честно говоря, не нравилось. Тем самым мы лишь привлекали внимание.

Внутри как всегда пахло едой, и ещё какими-то пряностями. Ватрушки готовили праздничный ужин, хотя, думается мне, что я его сегодня вечером и не отведаю.

Только об этом подумал, как на стол поставили большую миску с чем-то похожим на пирожки.

— Можно? — поинтересовался я.

— Конечно! Ешьте! — всплеснули руками Ватрушки. — Что-то у вас сегодня какой-то смурной вид. Уж не заболели?

— Нет, просто голова какая-то…. тяжёлая.

Я взял один из пирожков и стал его есть. Причём даже сам заметил, что делаю это несколько ожесточенно. Наверное, сказывается нервозность. Вечером меня ждал очередной «обряд».

Что он мне даст, кроме эфемерного покровительства Старейшины?

Взгляд упал на изрядно похудевший мешочек с астральной пылью. С его помощью мне уже приходилось проходить обряд Прозрения. И что?

Отложив пирожок, я подошёл к своим вещам и вытянул мешочек. Пальцы развязали тесёмки и уткнулись в жёсткую скрипучую смесь.

— Ты куда? — встала Стояна, заметив, как я поглядываю в сторону двери.

— Пройдусь… Мне надо поразмыслить.

Я решительными действиями повесил на пояс свои клинки. Потом прихватил мешочек с пылью, накинул на плечи шубу и вышел вон.

Ратники удивлённо уставились на мою персону. Кое-кто хотел было пойти со мной, но я резко высказался по этому поводу и они остались стоять на месте.

По улочкам города начали свой ежедневный обход смотрители порядка. Они подливали масло в лампы, да кое-где вновь поджигали затухшие. Тут и там бродило немало подвыпивших бравых вояк, уже начавших празднование первой Зимней Ночи. Некоторые из местных жителей пока ещё отсиживались по домам, другие уже начали неспешно сходиться к Великому Холлу.

Я и сам не заметил, как добрался до рыночной площади, где высилась разукрашенная сосна. Тут было многолюдно. У лавок стояли открытые бочки с «обжигающим элем», подле которых кружила мужская часть общества. А женская, да детишки прыгали возле всевозможных сладостей. Стоял гомон, где-то пели, играла музыка.

— Следуешь своему выбору?

От неожиданности меня передёрнуло. Я обернулся: сзади, широко улыбаясь, был Фродди Непоседа.

— И астральную пыль прихватил, — продолжал говорить он, кивая на мешочек на поясе.

При этих словах я ощутил лёгкую пульсацию. И ещё некое чувство дежа вю.

— Идём, — пригласил меня Старейшина. — Ночь уже начинается, так что не станем терять времени…

— Куда идём? — насторожился я.

— Не бойся… Следуй за своим сердцем.

— Что? Что вы сказали?

Настал черёд удивляться Фродди.

— Я тебя совсем не узнаю, — проговорил он.

Мы стояли один напротив другого. Рядом бродили остальные гибберлинги, почти каждый из которых завидев Старейшину, считал своим долгом громко прокричать:

— Зима спросит!

Непоседа отвечал лишь согласным кивком. Он подошёл ко мне и, взяв за руку, потянул за собой к всё той же сосне, что символизировало их Древо.

Мы приблизились к древнему идолу. Тут Старейшина резко остановился и, подняв руки кверху, стал призывать всех к тишине. Минута-другая и гибберлинги собрались до кучи.

— Вот и пришло время длинных ночей! — громко начал Фродди, окидывая взглядом своих сородичей. — И хоть мир вокруг накрыла тьма, мы твёрдо знаем… верим, что она не тронет нас, ибо огонь Зимней Ночи, зажжённый в светильниках и очагах будет освещать нам путь доколе новое солнце не взойдёт над лесами, полями, озёрами и горами. Пусть о том знают все! Я, Фродди Непоседа, призываю вас войти в круг света, ибо он убежище верных! Во тьме же пусть останутся только её обитатели!

Тут Старейшина уже обратился ко мне.

— Подойди, человек из верного народа, — он взял меня за полы акетона и потянул поближе к стволу дерева.

Фродди ловко снял с моего пояса мешочек с астральной пылью. Также ловко развязал тесёмки и показал мне жестом стать на колено. Через секунду, как я это сделал, он щедрой жменью пыли осыпал мою голову, при этом бормоча что-то невразумительное.

— Вставай, — тихо сказал Фродди, возвращая мне мешочек.

Откуда-то появились несколько разряженных гибберлингов, которые принесли к идолу огромный плоский таз. Его подвесили на высокой треноге, налили масло и подожгли.

— Этот огонь, — вновь заговорил Фродди, — отделит мёртвых и живых.

Откуда-то принесли медную чашу до краёв наполненную какой-то жидкостью. Первым сделал глоток Непоседа. Он вытер рот ладонью и протянул чашу мне.

— Вспомним тех, кто ушёл от нас, — сказал Старейшина.

Я тоже сделал глоток. Жидкость оказалась обычным тёмным элем, правда с хвойным привкусом. Наверное, доставили из Гравстейна.

— Вспомним, — согласно кивнул я и отпил. А затем передал чашу следующему гибберлингу, стоявшему рядом.

Пока все припадали к питию, Старейшину продолжил свою речь:

— Память каждого из нас живёт в его славных делах! И все мы следуем своему выбору, следуем за своим сердцем.

Фродди повернулся ко мне и, обращаясь к гибберлингам, сказал:

— Это Бор Законник! Почти все тут его знают, верно?

И понеслось гулкое: «Да-а-а! Зна-а-аем!»

— Слава о нём разнеслась среди нашего народа, подобно раскатам грома. Сегодня Бор впервые вошёл в круг света, оставив тьму позади. Пусть же новые дороги, новые пути его не страшат. А все сомнения и страхи развеются, как дым… как туман…

Я слушал и вдруг неожиданно понял, что подобные речи мне довелось слышать… когда мы со Стояной летели в «пузыре» из Сиверии на Новую Землю.

Поднялся радостный гомон. Вновь грянула музыка и я ошарашенно стал оглядываться по сторонам.

Ко мне подходили гибберлинги, каждый приветливо похлопывал и выражал свою поддержку.

— Ну, что? — подобрался Старейшина. Фродди улыбался и глядел на меня блестящими пуговками глаз. — Уже не страшно? — подмигнул он. — Пойдём со мной.

— Куда?

— В гости, — Непоседа вмиг стал серьёзным. — Пора поговорить о более серьёзных вещах.

Несколько минут мы выбирались из толпы. А ещё через четверть часа вошли в дом.

Старейшина подошёл к полузатухшему огню и стал подбрасывать ветки.

— Располагайся, — неопределённо махнул головой Фродди.

Сам же он разместился на деревянной лавке.

Мне уже было ясно, что проведённый обряд был лишь формальностью. Не знаю, что это всё несло мне в будущем, но столь быстрое «приближение» к общине, честно говоря, настораживало. Я же не настолько глуп и наивен, чтобы действительно считать всю эту «потеху» своего рода наградой за верность гибберлингскому народу.

— Узнаёшь? — вопрос Фродди вывел меня из задумчивости.

Старейшина кивнул на «слезу джунов», лежащую у него на столе.

Я приблизился к ней. Теперь, кстати, стало ясно, отчего тут так холодно. «Студень» давным-давно остыл, но мало того, казалось, будто он всасывает всё тепло в вокруг.

— Не буду ходить вокруг да около, — продолжил Старейшина. — Эта… штука заговорила со мной.

— Что? — не понял я.

— Кто-то пытался общаться с его помощью… И, знаешь, кому принадлежал голос?

— Не имею ни малейшего представления, — съязвил я.

— Присядь, мой друг. Помнишь ли ты, как мы гадали, мол, кто же «держит» наш архипелаг? Великого Мага тут нет, метеоритного железа Сутулые не нашли… Зато обнаружили опалённую руду на Мохнатом острове… россыпи рубинов на Урговом кряже… А у нас на Корабельном Столбе дозорные отметили «отступление астрала»… Всё указывало на это! И тут таинственный голос, исходящий кстати из «слезы джунов»…

— Что за «это»? — я всё ещё не понимал, что хочет мне рассказать Непоседа.

Старейшина, кажется, обещал не ходить вокруг да около, а сам напускал тумана, да ещё какого!

— На нашем архипелаге живёт дракон! — вдруг резко выпалил Фродди, с любопытством уставившись на меня.

Вот так новость!

— Дракон? — неуверенно проговорил я.

— Угу… Кстати, ты говорил о демонах на Стылом острове? А они ведь враги драконов. Теперь понимаешь, что те скрытни-разведчики делали на берегу?

— Нет, — замотал я головой.

Старейшина снова улыбнулся.

— Ты ведь не глупый парень… Всё уже понял. Между прочим, наши летописцы — семейка Ползунов, записывала легенды местных племён. А в них немало указаний и на странных существ, некогда обитавших здесь.

— Так вот они кто — боги варварских племён: авров, ургов и медвеухих. Драконы!

— Да, верно. Ты знаешь, аллод Изун, тоже удерживает не Великий Маг, а дракон… Вернее, дракониха. Правда, тут есть одна странность: судя по всему наш «благодетель» чем-то ослаблен.

— Это хорошо или плохо?

— Это… это наш шанс! Сейчас наша судьба зависит от того, сможем ли мы договориться с ним, чтобы он разрешил нам остаться жить на этом архипелаге.

Так! Вот мы и пришли к развязке! — сообразил я, поглядывая на Старейшину.

— Я полагаю, — говорил тот, — что дракон может находиться только в одном месте — на острове Нордхейм. Почти никто из гибберлингов не отважился его исследовать.

— Мне не понятно: вы намекаете на то, чтобы этим занялся я? Как новый член вашей общины? Вот к чему те слова о новых дорогах, о страхе…

Старейшина потупил взор.

— Понимаю, что мы постоянно тебя используем в собственных целях. Это выглядит… несколько…

— Что взамен? — оборвал я бормотания Фродди.

— Я обещал, что обеспечу и Стояне, и твоему будущему ребёнку безопасность, так? Клянусь, что слово своё сдержу.

Старейшина поднял взгляд и упёрся им прямо мне в глаза.

— Веришь? — сурово спросил он.

— Да… вам верю.

— Отлично. Ну так…

— У меня есть ещё одно условие, — начал я. — Хочу знать, почему Умницы пошли на предательство.

— Предательство? — видно было, как Старейшина крепко сжал челюсти. Его взгляд стал блуждать по комнате, пока не наткнулся на языки пламени. — Хорошо! Коли хочешь — я расскажу. Тебе приходилось слышать о Комитете Незеба?

— Нет, — честно ответил я.

— Ну, ещё бы! — усмехнулся Фродди. — Это, по сути, Тайный приказ Империи, цель которого продвигать её «политик». Сейчас этот Комитет возглавляет некая Рысина, особа очень умная… необычайно умная…

Старейшина тяжело вздохнул и чуть помолчал, собираясь мыслями.

— В твоё отсутствие ко мне наведывались из столицы. Сам понимаешь, кто и откуда… У нас был очень серьёзный разговор, касательный всего, что происходит на нашем архипелаге.

Я не стал торопить Фродди. Видно было, что эта тема весьма горестно отдавалась в его душе.

— Гибберлинги уже много лет считают себя неотъемлемой частью Лиги, — продолжил Непоседа. — Но ситуация внутри этого союза сейчас настолько… сложная, что винить одних только Умниц я просто не могу. Более того, в чём-то их понимаю и поддерживаю. Но…

Тут Фродди снова сделал паузу. Он поднялся и подошёл к бочонку с «обжигающим элем».

— Для свержения существующего в Лиге порядка, госпожа Рысина предложила создать так званый Союз освобождения Исахейма. Был подготовлен тайный «Манифест», провозглашающий возвращение гибберлингам всех прав и свобод, которые они имели до Катаклизма, — после этих слов Старейшина сильно нахмурился. — Кое-кто с большой охотой согласился в том помочь. Были тайные встречи, договоры… После победы на Новой Земле Союз собирался заключить почётный мир с Империей, а потом с помощью последней создать державу Исахейм. Конечно, формально свободную…

— И что? — всё ещё не понимал я. — Пока не вижу подвоха.

— Рысиной… вернее Яскеру нужно было, как воздух, чтобы наша раса стала частью Империи, которая представляла себя гибберлингам эдаким «освободителем» от угнетения со стороны Лиги и Церкви Света. Даже если бы в результате наш народ при этом отказался участвовать в войне на стороне Хадагана, то, сам понимаешь, что даже такой исход для Яскера был весьма и весьма привлекательным…

— Неужели всё могло зайти настолько далеко?

— Конечно. Эта сделка была реальной угрозой для существующего положения дел. Ребята из столицы поэтично назвали её «договором с Нихазом».

— Почему? — не понял я.

Старейшина добродушно заулыбался. Его явно порадовала моя наивность. Отвечать он не стал, а лишь продолжил своё повествование:

— С одной стороны… гм… предатели… да, предатели, — кивнул Непоседа, явно одобряя сам себя в выборе подобранного им же определения. Очевидно, он до этого никак не мог решиться на них. Фродди неспешно наливал в кружки бренди, и продолжал: — Так вот, с одной стороны предатели хотели свободы для собственного народа. Они шли на сотрудничество с Рысиной, считая его вынужденной мерой с целью победы над «поработителями»… над Лигой… а в конечном итоге наивно полагали, что смогут позже отделаться и от Империи.

Старейшина подал мне кружку и вновь сел у огня.

— Думаешь, Умницы считали себя выродками? Они не были врагами, в широком понимании этого слова, собственному народу… нам… Заговорщики наивно полагали, что вещи, изложенные в «Манифесте», к которому они и сами приложили руку, будут воплощены в жизнь… в будущем свободном Исахейме. А в любой войне, даже гражданской, потери неизбежны.

— И что это за вещи, которые предлагал «Манифест»?

— К примеру, гибберлингам давалась особая привилегия — свобода вероисповедания. Как ты понимаешь, сейчас это немаловажный аргумент. Давление Церкви Света лишь ускоряло заговор… Сейчас мы выявили некоторое число «добровольных помощников» Союза освобождения Исахейма. И теперь стало ясно, откуда растут ноги нападений арво-ургов, а также кто в них виноват и прочее.

— Ну, допустим, освобождение народа, поиск свободы — это я понимаю. Но зачем призывать дикарей для уничтожения своих братьев?

Старейшина сделал глоток «эля» и грустно улыбнулся.

— Им не на кого было больше опереться. Империя не торопилась вводить сюда свои войска. Ей, как в прочем и Лиге, важен контроль над Святой землёй. А вот варвары… они бы помогли свергнуть существующий уклад на архипелаге и тем самым помочь придти к власти «освободителям». Конечно, в обмен на какие-нибудь посулы… как без них! Кстати, тот хадаганец, которого ты видел на берегу вместе с Умницами — Ильяс Кобул! — сообщил мне Непоседа. («Знакомое имя. Кажется, его упоминал Голубь».) — Этого человека в Новограде очень хорошо знают. Говорят, неплохо справлялся с бунтами орков. Особо рьяных определял в ряды «ставленников Лиги» и… также умело с ними расправлялся. За что жалован лично Яскером золотым оружием. Руководил выселением гоблинов на плато Коба… Ты чего не пьёшь?

Фродди удивлённо поглядел на мою кружку.

— А! — понимающе улыбнулся он. — Опасаешься, что «эль» отравлен?

— Нет. Я дал себе зарок никогда больше его не пить. Именно его…

— Ясно.

Старейшина вновь встал и заходил взад-вперёд.

— Если бы заговорщики одержали вверх на Новой Земле, — бормотал он, — то представь, какие последствия могли быть для Лиги. Наши кланы обитают практически на всех её аллодах: Ингос, Сиверия… даже в Светолесье в самой столице! Яскер бы не просто обрадовался, а выпрыгивал бы со штанов!

— Понимаю… А скажите честно: вы сами говорите гибберлингам о новой Исе. Неужели ни разу не было даже мысли о…

— Нет! — резко отрезал Фродди. — Пока я жив, гибберлинги будут в Лиге.

Сказано это было с такой горячностью в голосе, что я даже чуть отпрянул.

Непоседа тяжело выдохнул и хмуро поглядел на меня.

— Я выполнил твоё второе условие? — спросил он.

— Да… выполнили.

— Вот и славно. Тогда могу ли я рассчитывать на тебя?

Отказаться было внутренне трудно. Да и нужно ли? Как говорится: от судьбы не убежишь. Может, так мне на роду написано?

Я встал и сдержано поклонился Фродди.

— Будем следовать выбору, — проговорил ему. — Своему или нет — это уж не нам решать. Верно?

— Верно, — нехотя согласился Старейшина. — Позволь последнее напутствие?

Я кивнул.

— Помни, что лишь круг света — прибежище живых. Во тьме же остаются её обитатели…