Пит почувствовал напряжение слившихся воедино сознаний четырех пришельцев, которые превратили свою энергию в ударную силу, точно направляя ее на ложе, где неподвижно лежал он.
Сразу, как он очнулся, инопланетяне признались, что для выполнения задуманного им необходима его помощь. Вероятно, это означало, что у них есть сомнения. Не думают ли они, что он стал так силен, что даже вчетвером им будет непросто противостоять ему? Неужели их гудящий хирургический аппарат наделил его большим телепатическим даром, чем у пришельцев?
"Давайте же, — думал Пит. — Испытайте меня. Ну же”.
И они нанесли удар.
Пришельцы задумали очень хитрую атаку, ни к чему подобному он не был готов. Ему давно удалось справиться с постоянным давлением, которое он ощущал. Он наладил защиту своего сознания, приготовившись к любым испытаниям, заставлял себя удерживать эфемерные, но невероятно важные мысленные укрепления, чтобы в них не могла появиться ни малейшая трещина. Но они применили извращенно коварное оружие, куда более опасное для Пита, чем сила и мощь инопланетного разума.
Они использовали против него Деллу.
Впрочем, Пит понял, что пришельцам несвойственна жестокость. Они никогда не думали причинять ей мук ни физических, ни моральных ради того, чтобы подчинить себе Пита. Но они взяли образы ее потаенных страхов, чтобы содрать его защиту, словно желая обнажить нежную плоть и растерзать ее своими страшными клыками.
Сотня тысяч сороконожек дождем обрушилась с неба, пролетела сквозь башню, защищающую его рассудок, облепила стены в поисках прохладных щелей, укромных уголков, куда можно просунуть свои тонкие лапки и найти свою отвратительную пищу. Они совокуплялись, яростно извиваясь, и через минуту производили потомство. Поколение за поколением их количество возрастало с неимоверной быстротой, пока миллионы насекомых не облепили стены его разума. Их было так много, что эта движущаяся масса издавала звук, подобный шуму небольшого водопада. Некоторые падали вниз, лезли одна на другую, они умирали и рождались, пожирали друг друга, миллиарды ног сгибались и разгибались, двести тысяч скользких чутких усиков искали себе пищу-укрытие-партнера-тепло-влагу...
Пит знал, где пришельцы могли подглядеть подобное видение, но не мог понять смысла этой фантасмагории. Это был страх Деллы, а не его. Это могло бы превратить ее в дрожащую беспомощную сумасшедшую, но его этим не пронять.
И вдруг появилась Делла. Она возвышалась над бастионами его разума, одинокая фигурка на фоне неба отчаянно отбивалась от крошечных насекомых, которые бросились на нее. Каждая сороконожка взмыла со стены, устремилась к Делле, она была слишком хороша, чтобы остаться незамеченной, и двести тысяч усиков в единый миг почуяли именно ее.
— Делла, — окликнул Пит.
Он звал ее, хотя понимал, что видит всего лишь образ, отражение, фантазию инопланетных умов, которые играли с его сознанием.
Ее страх был так натурален, на лице застыла маска ожидания смерти, кожа побелела, покрылась испариной, и ему захотелось открыть свои защитные стены, обнять ее и успокоить.
Он увидел, как насекомые кишат вокруг нее.
Они уже ползли по ее длинным красивым ногам, забирались под платье, осваивали плечи, подобно метастазам на прекрасном теле.
Она закричала.
— Делла!
Она не слышала его. Ее уши различали лишь шум насекомых, устремившихся к ней.
Небо потемнело, сороконожки посыпались сверху, словно дождь, а еще миллионы подбирались к ней снизу.
Она упала.
Скоро мерзкие твари покрыли ее полностью. Она давила их ладонями, отдирала ото рта, где они пытались протиснуться между ее губ. Она отрывала их вместе со своими волосами, била себя по бедрам, по груди, давила их пальцами.
Пит отказывался сдаваться, заставляя себя помнить о том, что это всего лишь иллюзия, какой бы натуральной она ни казалась. И тогда началась вторая фаза наступления.