Пространство. Книги 1-7

Пролог Кортасар

Без малого три десятка лет миновало с тех пор, как Паоло Кортасар с флотом беглецов прошел врата Лаконии. Хватило времени построить небольшую цивилизацию, город, культуру. Хватило времени убедиться, что инженеры чужаков предназначали протомолекулу в мостостроители. Они забросили ее в пространство как семя – пусть прорастает на любой подвернувшейся органике и создает врата-кольца, маленькую вселенную, ступицу колеса миров. До их гибели медленная зона с ее кольцами была сердцем империи, превосходящей человеческое воображение. И станет ею снова. Маленький механизм для постройки мостов вывел человечество на простор, изменил все.

Не то чтобы Паоло интересовало человечество в целом. Ему все заслонила протомолекула и открытые ею технологии. Протомолекула изменила не только окружающую вселенную, но и самого Кортасара, его профессию. Десятки лет им владела одна мания. Последний его любовник в ссоре, которая привела к разрыву отношений, кричал, что Паоло влюблен в протомолекулу.

Спорить не приходилось. Паоло так давно не испытывал ничего похожего на любовь к человеческому существу, что забыл, каково это. Все его время занимала протомолекула и мириады выросших из нее научных прозрений. Целой жизни не хватит разобраться, как она взаимодействует с другими артефактами и технологиями чужаков. Паоло не оправдывался за свою страсть. Знание, выраставшее из этого крохотного и прекрасного семечка, было подобно вечно расцветающему розовому бутону. Ничего прекраснее никогда не существовало и не могло существовать. Любовник не сумел такого принять, а значит, их разрыв был неизбежен – задним числом это очевидно. Паоло по нему скучал – довольно абстрактно. Как скучают по паре сношенных ботинок.

Но в его жизни нашлось так много других чудес.

На экране разрасталось углеродное кружево, разворачивалось в сложные затейливые узоры. При подходящих условиях и среде роста протомолекула ио умолчанию начинала строить такие кружева. Получившийся материал оказывался легче карбонного волокна и прочнее графена. Отдел технологии при военсовете Лаконии просил изучить возможности его применения для пехотной брони. С инженерной точки зрения склонность пленки вступать в устойчивую связь с кожей человека вызывала затруднения, но как это было красиво!

Паоло подправил чувствительность электронного потока и плечами подался к монитору, наблюдая, как протомолекула подхватывает свободные атомы углерода и аккуратно, как увлеченный игрой ребенок, вплетает их в сеть.

– Доктор Кортасар…

Паоло в ответ только хмыкнул, отмахнувшись – на любом языке этот жест говорил: «Подите прочь, я занят».

– Доктор Кортасар! – Второй раз это прозвучало настойчивей.

Паоло оторвался от экрана, оглянулся. Бледнокожая личность неопределенного пола в лабораторном халате, с большим ручным терминалом в руках. Кажется, Катон? Или Кантон? Кантор? Что-то в этом роде. Один из армии лаборантов. Помнится, компетентный. Но за то, что сейчас оторвал от работы, ему достанется. Судя по нервозности Катона-Кантора-Кантона, тот это прекрасно понимал.

Лаборант, не дав ему слова сказать, заспешил:

– Директор просил вам напомнить, что у вас встреча. С… – он понизил голос почти до шепота, – с ним. С Ним.

Речь шла не о директоре. «Он» с большой буквы мог означать только одного человека.

Паоло выключил дисплей и, убедившись, что мониторинг записывается, встал.

– Да, конечно, – сказал он. И, в порядке работы над собой, добавил: – Спасибо. Кантор?

– Катон, – с облегчением отозвался лаборант.

– Конечно. Передайте директору, что уже иду.

– Мне велено вас проводить, доктор. – Катон постукивал по сенсорам терминала, словно искал этот пункт в списке.

– Конечно. – Паоло стянул пиджак с вешалки у двери и вышел.

Лаборатория биоинженерии и наноинформатики при Лаконском университете была крупнейшей на планете. А возможно, и в пределах всего человечества. Университетский кампус раскинулся на добрых сорок гектаров столичной земли. И четверть его площади занимала лаборатория. Все на Лаконии строилось на вырост, больше, чем нужно из расчета нынешнего населения. Для будущих поколений.

Паоло торопливо шагал по гравийной дорожке, поглядывая на ходу в нарукавный монитор. Катон поспешал за ним вприпрыжку.

– Доктор, – позвал лаборант, указывая в обратную сторону, – я подогнал вам карт. На парковку С.

– Перегоните к боксу, у меня там еще одно дело.

Катон помедлил, разрываясь между прямым приказом и ответственностью чичероне.

– Да, доктор, – и он убежал за машиной.

Паоло, не замедляя шага, пролистал список дел на день, убедился, что ничего не забыл, и, одернув рукав, поднял глаза к небу. День был хорош. Лаконская небесная лазурь с редкими ватками облаков. Явственно просматривались массивные структуры орбитальной строительной платформы, длинные выросты штанг и пустоты между ними напоминали огромную схему олигонуклеотида.

Тихий ветерок донес запах горелого пластика: местный аналог грибов разбросал то, что у него сходило за споры. Тот же ветерок перекинул через тропинку длинные плети дудки. Хрустики – занимавшие здесь ту же экологическую нишу, что и земные сверчки, и даже морфологически на них похожие – зашипели на проходящего мимо человека. Паоло понятия не имел, отчего растение назвали «дудкой». Если на то пошло, оно больше напоминало вербу. А обзывать хрустиками подобие четырехногих сверчков – еще глупее. В наименования местной флоры и фауны ученые не вмешивались. Имена раздавались наугад, пока не достигался консенсус. Паоло это раздражало.

Бокс выделялся среди зданий лаборатории. Его стены составляли сплошные пластины ударопрочной брони, сваренные под прямым углом в темный металлический куб со стороной двадцать пять метров. У единственного входа стояли по стойке смирно четверо солдат в легком снаряжении и с винтовками.

– Доктор Кортасар, – поздоровался один, протягивая руку универсальным жестом: «Стой!»

Паоло вытащил из-под рубашки подвешенное на шнурке удостоверение и протянул охраннику, чтобы тот вставил его в ридер. Затем солдат приложил ридер к запястью Паоло.

– Хороший денек, – любезно заметил он, пока машинка сравнивала удостоверение с метриками организма и составом белков.

– Хороший, – согласился Паоло.

Машинка звякнула, подтверждая, что он и вправду Паоло Кортасар, президент Лаконского университета и глава кафедры экзобиологии. Солдат знал ученого в лицо, но для соблюдения ритуала имелось множество оснований. Дверь поехала в сторону, четверо охранников отступили с дороги.

– Всего хорошего, доктор.

– Вам также, – бросил Паоло, входя в шлюз.

Стена зашипела, обдавая его воздухом из сопел. Сенсоры на противоположной стене улавливали молекулы взрывчатых веществ, инфекции, а может, и дурные намерения.

Очень скоро шипение прекратилось, внутренняя дверь отошла в сторону. И только тогда Паоло услышал стоны.

Бокс – так все называли этот куб, хотя официального имени у него не было – не зря уступал в уровне безопасности лишь одному зданию на Лаконии. Паоло держал здесь свое молочное стадо.

Название закрепилось после давней ссоры с отставным любовником. Тот хотел его оскорбить, но сравнение получилось точным. В боксе доживали остаток жизни люди и животные, преднамеренно зараженные протомолекулой. Как только инопланетная нанотехнология присваивала их клетки и начинала воспроизводиться, Паоло получал возможность выкачивать жидкости из зараженных тел и отфильтровывать из тканей матрицы все необходимое. Использованные тела можно было кремировать, не теряя ничего существенного. Здесь имелось двадцать четыре отсека, но в данный момент заняты были всего семнадцать. Когда популяция возрастет, больше станет и материала.

Великие замыслы Лаконии опирались на технологии, оставленные после себя чужаками. Хотя протомолекула не задумывалась как универсальный контролирующий интерфейс, некоторые модификации позволяли использовать ее в таком качестве. В обязанности Паоло входила поставка активных образцов. В числе прочего.

По дороге к расположенному в глубине здания кабинету он задержался на мостках через один из отсеков. Внизу вдоль помятых металлических стен бродило полдюжины человек на ранних стадиях инфекции. Эти еще пребывали в фазе псевдогеморрагической лихорадки – лаборанты звали таких «блевунами». Они только и могли, что шаркать по отсеку, периодически заливая его рвотой. Так протомолекула обеспечивала себе быстрое распространение. Освободив отсек от тел, стены и полы продезинфицируют пламенем горелки.

В истории лаборатории значился лишь один случай непреднамеренного заражения, и Паоло не собирался допускать новых.

Глава бокса, заместитель Паоло, доктор Очида, завидев его издалека, бросился навстречу.

– Паоло! – Очида дружески хлопнул начальника по плечу. – Очень вовремя. Мы час как закончили извлечение стволовых культур, инъекции почти готовы.

– Этот мне знаком? – заметил Паоло, кивнув на волосатого, мускулистого мужчину в отсеке.

– М-м? А, этот… кажется, он из охраны. В сопроводительных документах значилось: «служебная халатность». Может, заснул на посту?

– Ты их проверил? – спросил Паоло.

Волосач в клетке его не особо интересовал, ответ Очиды вполне удовлетворил любопытство.

Очида не сразу сообразил, что вопрос возвращает их к прежней теме.

– О, да. Образцы я проверил трижды. Лично.

– Я отсюда прямо в государственный совет. – Паоло обернулся, чтобы заглянуть Очиде в глаза.

Ассистент отлично знал, о чем речь.

– Понимаю. Инъекции полностью соответствуют заданной вами спецификации.

Оба хорошо понимали: случись что, они сами окажутся в боксе. Они ценные сотрудники, но ответственность их не обойдет. Она не обходит никого. Это Лакония.

– Отлично. – Паоло улыбнулся с дружелюбием, которого в себе не находил. – Я их сейчас и заберу.

Очида махнул кому-то в угловой комнате – подбежала лаборантка с серебристым металлическим чемоданчиком. Передав его Паоло, она сразу ушла.

– Что-нибудь еще? – спросил Очида.

– Прорастают поразительно быстро. – Паоло указал на костяной шип, торчащий из позвоночника волосатого мужчины.

– Да, – согласился Очида, – почти созрели.

Издавна работая с Уинстоном Дуарте, Паоло находил в нем много достойных восхищения черт. Верховный консул был умен, поразительно быстро схватывал суть сложнейших вопросов и при этом сохранял взвешенность и продуманность решений. Дуарте ценил чужие советы, но, собрав всю информацию, проявлял решительность и твердость. Он обладал теплой харизмой, и никто не ловил его на фальши или неискренности.

Но больше всего Паоло ценил в нем простоту. Человек меньшего масштаба, попав на пост абсолютного военного диктатора целой планеты, окружил бы себя помпезным блеском. А Дуарте построил здание государственного совета Лаконии. Тяжеловесное каменное строение возвышалось над столицей, но умудрялось выглядеть скорее уютным, нежели устрашающим. Его надежность и простор наводили на мысль, что там идет важная работа, решаются серьезные проблемы. И никто в нем не возвеличивает самое себя.

Катон подвез Паоло к парадным дверям. Их маленький карт был единственным на широкой улице. Дорога упиралась в высокую каменную стену, в узкие ворота с постом охраны. Выбравшись из карта, Паоло прихватил блестящий чемоданчик.

– Ждать меня не надо, – обронил он.

Лаборант, с тех пор как подобрал его у бокса, не заговаривал и обрадовался разрешению удалиться.

– Да, доктор. Звоните, если…

Но Паоло уже отошел. За спиной взвизгнул электромотор отъезжающего карта.

Узкие ворота открылись, и двое солдат с поста молча пристроились к Паоло по бокам. Они не походили на легко вооруженную охрану бокса. На этих была силовая броня из композитных пластин и разнообразное оружие. Синий цвет их снаряжения соответствовал цвету лаконского флага, и украшала его та же пара стилизованных крыльев. Феникса, как считал Паоло, хотя они могли принадлежать и любой хищной птице. Смертоносная военная машинерия плохо вязалась с этим приятным для глаз цветом. Единственными звуками, сопровождавшими всех троих на пути к дверям здания, были их шаги по мостовой двора и тихое гудение силовой брони.

У дверей охранники оставили Паоло и разошлись по сторонам. Паоло почудился щелчок рентгеновского аппарата – миллиметровые волны ощупали его с головы до пят. После долгой паузы один из солдат подал голос:

– Верховный консул ждет вас в медицинском крыле, – после чего охранники развернулись и ушли к воротам.

– Строго говоря, да, сновидения прекратились, – рассказывал Дуарте, пока Паоло подключал катетер к его локтевой вене и вставлял трубку. Он привык к тому, что Дуарте старается отвлечься, чтобы не смотреть на входящую в тело иглу. Как трогательно: самый могущественный человек во вселенной побаивается уколов!

– В самом деле? – Это был не праздный вопрос. Необходимо отслеживать побочные действия небывалого эксперимента. – Давно?

Дуарте вздохнул и прикрыл глаза. То ли уже подействовала релаксирующая микстура в крови, то ли вспоминал точную дату, то ли то и другое вместе.

– Последний раз я видел сон одиннадцать дней назад.

– Уверены?

– Да, – не открывая глаз, улыбнулся Дуарте. – Уверен. Я в последний раз спал одиннадцать дней назад.

Паоло чуть не выронил трубку капельницы.

– Вы не спали одиннадцать суток?

Дуарте наконец открыл глаза.

– Я совсем не чувствую себя усталым. Наоборот. С каждым днем ощущаю себя здоровее и энергичнее. Это, конечно, побочный эффект.

Паоло кивнул, хотя такого он не предвидел. В животе заворочалось беспокойство. Если возникают сюрпризы подобного масштаба, что еще может произойти? Он уговаривал Дуарте дождаться уточненных данных, но разве этого человека остановишь, когда он рвется вперед?

– Вижу, как вы смотрите, дружище, – еще шире улыбнулся Дуарте. – Не стоит волноваться. Я сам веду наблюдения. Будь что-то не в порядке, позвонил бы вам еще на прошлой неделе. Но самочувствие фантастическое, никакой интоксикации утомления, и анализы крови показывают отсутствие психотизации. А у меня теперь остаются лишние восемь часов в сутки на работу. Я счастлив как никогда.

– Конечно, – промычал Паоло. Он уже подключил к системе состав с культурой человеческих стволовых клеток, модифицированных протомолекулой. Дуарте тихонько ахнул, когда охлажденная жидкость потекла в вену. – Но прошу вас не забывать: такие подробности нужно сообщать сразу, даже если они вас не беспокоят. Опыты на животных никогда не дают полной картины, а из людей вы первый испытываете состав на себе. Отслеживание его воздействия чрезвычайно важно для…

– Буду сообщать, – перебил Дуарте. – Я нисколько не сомневаюсь, что ваша лаборатория все проделала как положено. Но скажу личному врачу, чтобы он пересылал вам ежедневные наблюдения.

– Благодарю вас, верховный консул, – отозвался Паоло. – Я возьму у вас кровь, дам своим людям на проверку. На всякий случай.

– Делайте все, что считаете нужным, – разрешил Дуарте, – только наедине, пожалуйста, не зовите меня «верховным консулом». Хватит и «Уинстона». – Говорил он не совсем внятно, седативные начали действовать. – Я хочу, чтобы все мы трудились сообща.

– Мы и трудимся сообща. Но телу нужен мозг. Лидер, да? – Когда мешок капельницы опустел, Паоло из той же иглы набрал немного крови и спрятал образец в металлический чемоданчик, после чего перешел к полному сканированию тела. Организм Дуарте уже начал отращивать новые органы, разработанные передовыми физиологами планеты на основе уроков, извлеченных из вечного цветения протомолекулы. Но слишком многое могло пойти не так, поэтому главной работой Паоло был контроль изменений в теле Дуарте. При всей его теплоте и искреннем дружелюбии, случись что с правителем Лаконии, Паоло проживет недолго. Связав безопасность Кортасара с собственной безопасностью, верховный консул обеспечил неподдельное усердие ученых. Оба это понимали, без обид. Казнь Паоло не была бы даже наказанием. Просто напрашивающейся мерой по предотвращению смерти пациента.

Пожалуй, более честных отношений в жизни Паоло не случалось.

– Знаете, Уинстон, процесс ведь будет долгим. Мелкие нарушения равновесия могут сказаться только через годы. Или десятилетия.

– Или века, – кивнув, подхватил Дуарте. – Совершенство недостижимо, я понимаю. Но мы делаем что можем. И нет, дружище, простите, но я не передумал.

Паоло задался вопросом, не входит ли в число побочных эффектов способность к чтению мыслей. Если так… это было бы любопытно.

– Я не намекаю, что…

– Что вам тоже следует испытать средство на себе? – опять перебил его Дуарте. – Конечно, намекаете. Вы и должны так думать. Доказывать всеми силами. Сомневаюсь, что вам удастся меня переубедить, хотя мне бы очень этого хотелось.

Паоло потупился, избегая взгляда Дуарте. Ему было бы легче принять вызов. Тоска в голосе правителя тревожила его, потому что не поддавалась объяснению.

– Какая ирония! – продолжал Дуарте. – Я всегда отвергал идею великой личности. Веру, что историю человечества определяют не общественные силы, а отдельные индивиды. Звучит романтично, однако… – Он вяло помахал рукой, словно разгоняя туман. – Демографические тренды, экономические циклы, технический прогресс… Все это значит много больше, чем отдельная личность. И вот я… Поймите, я бы взял вас с собой, если бы можно было. Тут решаю не я. Это выбор истории.

– Истории следовало бы передумать, – сказал Паоло. Дуарте хихикнул.

– Между нулем и единицей разница в чудо. Но она чудом и останется. А доведите ее до двух, трех, сотни – возникнет очередная олигархия. Вечный двигатель неравенства породит войны, с которыми мы стремимся покончить.

Паоло издал невнятный звук, который можно было по ошибке принять за согласие.

– Лучшими правителями в истории бывали короли и императоры, – вел свое Дуарте. – И худшими тоже. Король-философ за время жизни способен совершить великие дела. А его внук может пустить все на ветер.

Дуарте крякнул, почувствовав, как игла катетера выходит из вены. Паоло не стал прикрывать ранку – отверстие затянулось сразу, не выпустив ни капли крови. Даже следа не осталось.

– Если хочешь создать долговечное, стабильное общество, – заключил Дуарте, – в нем может быть только один бессмертный на веки веков.

Глава 1 Драммер

Жилое кольцо перевалочной станции Лагранж‑5 в три раза превосходило диаметром то, в котором полжизни назад Драммер жила на Тихо. Размером ПСЛ‑5 тянула на маленький городок, а в остальном те же стены под мрамор в мягком освещении полного спектра, те же койки- амортизаторы и душевые с водоснабжением. Воздух вечно попахивал терпенами: не станция, а самая огромная на свете хризантема. Центральный купол располагал причалами на сотни кораблей, а чтобы заполнить склады, пришлось бы выжать Землю, как питьевую грушу. Все причалы и склады сейчас простаивали, но только до завтра. Завтра ПСЛ‑5 приступала к работе, и Драммер, вопреки усталости и досаде на необходимость тащиться через всю систему, чтобы перерезать ленточку, ждала открытия не без волнения. Мать-Земля после трех десятилетий борьбы за выживание снова в деле.

Планета мерцала на стенном экране в завитушках высотных облаков и проблесках все еще зеленоватого океана. Подползал терминатор, натягивал за собой одеяло темноты с огоньками городов. Вокруг плавали корабли коалиции Земля – Марс – темные точки, разбросанные над воздушным океаном. Драммер не особо любила бывать внизу, а теперь, после подписания договора от лица Союза, и не побывает. Оно и к лучшему. И без того колени порой дают о себе знать. Но как художественный объект Терра была практически вне конкуренции. Человечество всеми средствами норовило покончить с яйцом, из которого проклюнулось. Перенаселение, безжалостная эксплуатация, загрязнение океана и атмосферы, а под занавес военный удар – три метеоритные атаки, из которых любой хватило бы покончить с динозаврами. Но Земля выстояла – как солдат. Вся в шрамах, разбитая, но восстановила репутацию, отстроилась, ожила.

Считается, что время лечит любые раны. Драммер понимала это так, что, если подольше подождать, все, что казалось ей важным, сотрется. Во всяком случае, станет не так важно.

Время, и опыт незавершенного терраформирования Марса, и беспощадное управление политическим сектором Земли, и огромный рынок – тысяча триста миров, нуждающихся в биосубстратах, чтобы растить на них съедобную для человека пищу – все это мало-помалу вытянуло, оживило Землю.

Система тренькнула – деликатно, тихонько, словно переломили бамбуковую палочку. За звонком прозвучал голос ее секретаря – как глоток виски:

– Мадам президент?

– Минутку, Воган, – попросила она.

– Да, мэм. Но генеральный секретарь Ли хотел бы поговорить с вами до церемонии.

– Коалиция Земля – Марс потерпит до распития коктейлей. Я не для того открываю станцию, чтобы подскакивать на каждый чих КЗМ. Нечего приучать.

– Учел. Я все улажу.

Система снова глухо звякнула, сообщая, что ее оставили в покое. Драммер откинулась на спинку стула, рассматривая картинки, вделанные в стену позади стола. Все президенты Союза перевозчиков подряд: Мичо Па, за ней Тьон, Вокер, Санджрани и, наконец, ее худое суровое лицо. Она терпеть не могла этого снимка. Выглядела на нем, словно наелась кислятины. Но предыдущий вариант походил на фото с форума одиноких сердец. Здесь хоть какое-то достоинство просматривается.

Большинство членов Союза перевозчиков только по этому фото ее и знали. Тринадцать сотен миров, и через десяток лет чуть не на каждом появятся такие станции. Свободные зоны, отмечающие пузырек пространства, где кончается юрисдикция планеты и начинается власть Союза. Все, что требуется колониям от родины человечества и друг от друга, поднимают из гравитационных колодцев. Вот в чем была беда внутряков. Перевозками из системы в систему распоряжались астеры. Устаревшие термины: внутряки, астеры. Держатся, потому что язык меняется медленнее, чем реальность.

Коалиция Земля – Марс была когда-то ядром человечества – внутряками из внутряков. Теперь она – важная спица в колесе, но ступицей стала станция Медина. Сфера чужаков посреди вне-пространства, связывающего кольца-врата. Там Драммер, когда не посещает космические города, держит свой штаб. Там ждет Саба, если не летит вместе с ней. Станция Медина – ее дом.

И все-таки даже для нее черно-голубой диск Земли на экране – тоже дом. Возможно, так было не всегда. Уже доросли до возраста голосования дети, не знающие, как это: иметь одно-единственное солнце. Ей не представить, что для них означают слова Земля, Марс, Сол. Может быть, атавистическая грусть, живущая у нее за грудиной, вымрет вместе с ее поколением.

А может, она просто устала, вот и чудит, и надо всего лишь выспаться.

Снова щелкнула бамбучина.

– Мэм?

– Иду.

– Да, мэм. Но у нас срочное сообщение от диспетчера Медины.

Драммер подалась вперед, остудила ладони прохладной столешницей. Дерьмо! Дерьмо-дерьмо-дерьмо.

– Опять пропажа?

– Нет, мэм. Корабли не пропадали.

Ужас чуть отпустил се. Но не совсем.

– Тогда что?

– Сообщают о внеплановом переходе. Грузовик без транспондера.

– Серьезно? – удивилась она. – Они что, думали, мы не заметим?

– Ничего не могу сказать, – ответил Воган.

Драммер вывела на экран административные данные по Медине. Ей и здесь были доступны все сведения по ее владениям: контроль движения, состояние среды, выход энергии, данные сенсоров по всем участкам электромагнитного спектра. Только вот все это из-за светового лага устаревало на четыре с лишним часа. Любой отданный ею приказ будет принят через восемь – восемь с половиной часов после запроса. Великий инопланетный разум, сконструировавший врата-кольца и оставивший величественные руины в системах за вратами, совладал с пространством, а вот скорость света осталась скоростью света, и, похоже, это навсегда.

Пролистав журнал, Драммер нашла нужную запись, включила воспроизведение.

«Говорит Медина. Прошу подтверждения» – обычный спокойный голос диспетчерской.

В ответ примешались помехи. Наводка от врат. «На подходе легкий грузовик „Дикая посадка“ с Кастилии, Медина. Передаем статус».

Выскочило новое окно. Статус легкого грузовика. Марсианский проект. Старый, но не устаревший. Диспетчерская отозвалась через несколько секунд.

«Визе бьен[187], „Дикая посадка“. Переход разрешаю. Код… черт! Отказ, „Дикая посадка“! Переход запрещен!»

Внезапный всплеск на кривой безопасности и красный сигнал тревоги. На табло управления Медины загорелся новый двигатель, конус в беззвездной темноте медленной зоны.

Все уже кончилось. Все произошло несколько часов назад, но у Драммер все равно частило сердце. Диспетчерская требовала от нового корабля назваться, ожили рельсовые пушки. Если бы они дали залп, на неопознанном корабле не осталось бы живых.

Всплеск на кривой выравнивался, отклонение, вызванное массой и энергией проходящего сквозь Кольцо корабля, сглаживалось, выходя на пороговое значение. Самозванец разворачивался, брал мощный разгон и нырял в другие врата, снова поднимая кривую следом своего бегства.

Диспетчерская бранилась на разных языках, рассылала приказы ждать трем находившимся на подходе кораблям. «Дикая посадка» молчала, но их система сообщала о жестком торможении, прерывающем переход через врата Кастилии.

Драммер отмотала назад, пустила аварийную ситуацию в обратном направлении. Безмозглый негодяй заходил с Фригольда к Оберону. Ушли, конечно. Всплеск излучения от Оберона доказывал, что корабль проскочил. На волосок от критической точки, но все же не попал в летучие голландцы. А вот пройди «Дикая посадка» по расписанию, один из кораблей, а то и оба канули бы туда, куда попадают корабли при неудачном переходе.

Короче говоря, «Дикую посадку» теперь придется как- то втискивать в график. Опоздания пойдут пачками. Десяткам кораблей придется вносить поправки в ускорение, подстраиваясь к новому расписанию. Не то чтобы угроза, но заноза в заднице. И нехороший прецедент.

– Мне отвечать? – спросил Воган. – Или вы лично этим займетесь, мэм?

Отличный вопрос. Политика – храповик без обратного хода. Прикажи сейчас Драммер превратить следующего нарушителя в осколки металла и раскаяния, назад не отмотаешь. Когда-то человек, разбиравшийся в этих делах куда лучше нее, советовал с большой осторожностью решаться на поступки, которых она не намерена повторять отныне и впредь.

Но, боже мой, какое искушение…

– Сообщите Медине, чтобы внесли переход в список, выставили полную стоимость Фригольду и Оберону, а также штрафы за задержки в расписании.

– Да, мэм, – отозвался Воган. – Что-то еще?

«Да, – подумала она, – только я пока не знаю что».

Конференц-зал возводился специально для этой минуты. Сводчатый потолок торжественный, как в соборе. Ли – генеральный секретарь Земли – стоял на кафедре, обращая серьезный, но довольный лик к камерам – к десяткам камер тщательно отобранных новостных каналов. Драммер, как умела, повторяла его движения.

– Президент Драммер! – окликнул один из репортеров, поднимая руку движением, не изменившимся с римских форумов. Экран ее кафедры подсказал, что это Карлайс Хайям из церерской конторы Мунхва Илбо. Дюжина других тоже требовали ее внимания.

– Хайям, – улыбнулась Драммер, и остальные притихли. По правде сказать, эта роль ей, пожалуй, нравилась. Взывала к давно забытым мечтам об актерской карьере, к тому же здесь она – редкий случай – в самом деле владела ситуацией. Большей частью ее деятельность напоминала попытки запихнуть воздух обратно в пробитый баллон.

– Что вы думаете относительно опасений Мартина Каржчека по поводу перевалочных станций?

– Я их еще не слышала, – ответила Драммер. – В сутках у меня часов не больше, чем у вас.

Репортер хихикнул, до Драммер донеслись довольные смешки. Да, они открывают первую станцию свободной зоны. Да, оправившаяся от многолетнего кризиса Земля готова восстановить активную торговлю с колониями. И единственное, чего всем не хватает, – это маленькой перепалки между политиканами.

Это хорошо. Пока они отвлекаются на мелочи, она может спокойно заниматься серьезными делами.

Генеральный секретарь Ли, круглолицый мужчина с пышными усами и рабочими, мозолистым руками, прочистил горло.

– С вашего позволения, – заговорил он. – Всегда находятся люди, опасающиеся перемен. И это хорошо. Перемены необходимо отслеживать, умерять, подвергать сомнению. Но консерваторы не в состоянии обуздать прогресс и остановить развитие. Земля – первый, самый надежный дом человечества. Почва, на которой все мы выросли, в какой бы системе ни обитали теперь. Земля всегда, всегда будет центром любого проекта космического человечества.

С присвистом через кладбище! Земля отмечает большую веху в своей истории, и в программе Драммер это, пожалуй, третье по значимости событие. Но как скажешь целой планете, что прошло ее время? Лучше уж кивать и улыбаться, радоваться сегодняшнему дню и наслаждаться шампанским. А потом вернуться к работе.

Пока задавались ожидаемые вопросы: будет ли тарифное соглашение пересмотрено Драммер или экс-президентом Санджрани, сохранит ли Союз перевозчиков нейтралитет в жаркой предвыборной борьбе на Новой Каталонии, состоятся ли переговоры по статусу Ганимеда на Луне или на Медине… Кто-то даже спросил о мертвых системах – Хароне, Ардо и Нараке: за их кольцами-вратами обнаружились вещи куда удивительнее пригодных для обитания планетных систем. Этот вопрос принял на себя Ли – к радости Драммер, у которой от мертвых систем мурашки шли по коже.

Покончив с игрой в вопрос-ответ, Драммер попозировала для фотографий с генеральным секретарем, с высокопоставленными администраторами КЗМ, со знаменитостями разных планет: темнокожей женщиной в ярком голубом сари, бледным мужчиной в строгом костюме, с парой до смешного одинаковых близнецов в одинаковых золотых сюртуках.

Эта часть церемонии ей тоже нравилась. Драммер подозревала, что удовольствие при виде землян, теснящихся, чтобы заполучить открытку на память о встрече с главой астеров, не красит ее в духовном смысле. Она выросла в мире, где люди вроде нее были расходным материалом, и дожила до времени, когда колесо фортуны вознесло ее выше земных небес. Теперь все хотели дружить с астера- ми – теперь, когда это слово означало не просто горстку мусора в пространстве между Землей и Марсом. Для родившихся сегодня детей Пояс – это то, что связывает человечество воедино. Семантический сдвиг и политические перемены. Если худшее, к чему они приведут, – легкое злорадство с ее стороны, Драммер это как-нибудь переживет.

Воган ждал в маленькой приемной. Сеть глубоких морщин на его лице оказала бы честь горному хребту, но он умудрялся обратить это в свою пользу. Его официальный костюм был стилизован под крой вакуумного скафандра. Память угнетенных, обращенная в высокую моду. Время лечит все раны, но не столько стирает шрамы, сколько декорирует их.

– До приема у вас есть час, мэм, – обратился он к Драммер, присевшей на кушетку, чтобы растереть себе ступни.

– Понятно.

– Вам что-нибудь нужно?

– Шифрованный луч и чтобы мне не мешали.

– Да, мэм. – Он и глазом не моргнул.

Когда за ним задвинулась дверь, Драммер повернулась к камере системы и собралась с силами. План складывался в голове по ходу церемонии. Все детали, необходимые, чтобы вышло как надо. И лучше раньше, чем позже. Наказание действеннее всего, если следует непосредственно за проступком, во всяком случае так ей говорили. Однако есть свои плюсы и в том, чтобы дать преступнику время раскаяться.

А лучше всего совместить первое и второе.

Она нажала «запись».

– Капитан Холден. Я связываюсь с вами по поводу неопознанного корабля, совершившего сегодня переход из Фригольда на Оберон. Открываю вам доступ к сведениям безопасности но системе Фригольда. Там не много. Одна обитаемая планета чуть поменьше Марса и еще одна, пригодная к использованию, если вы не против избытка в воздухе азота и цианидов. Губернатора зовут…

Она заглянула в сводку и закашлялась от презрительного смеха.

– …Пэйн Хьюстон. Полагаю, имечко он сам выбрал, а не получил от мамы. Посылаю вам мандат, чтобы вы могли заняться им прямо сейчас. К тому времени, как вы туда доберетесь, я поставлю на колени Эмили Сантос- Баку с комитетом безопасности, так что все будет нормально. Официально вам поручается передать, что неоднократное нарушение Фригольдом требований Союза перевозчиков привело к штрафным санкциям и я на три года закрываю всякое сообщение с Фригольдом. Он спросит, имеются ли в виду земные годы – отвечайте «да». Для него это будет важно, такой уж он идиот. Неофициально вам поручается не спешить. Пусть Фригольд и ему подобные системы неделями любуются надвигающимся кораблем и гадают, что он им несет. Я поручу своим сотрудникам набросать обычное рабочее соглашение. Если вы не можете взяться за эту работу, сообщите как можно скорей. В ином случае вношу вас в план на заправку и переход в ближайшие пятнадцать часов.

Пересмотрев сообщение, она отправила копию Ахмеду Маккалиллу, возглавлявшему комитет безопасности. Потом запросила для «Росинанта» срочную заправку и поставила его в голову очереди на переход. А потом в дверь скромно постучался Воган.

Он правильно понял ее недовольное ворчание как разрешение войти.

– Генеральный секретарь Ли осведомляется о вашем здоровье, мэм, – сообщил он. – Он начинает беспокоиться.

Драммер посмотрела на время. Отведенный на отдых час миновал уже минут двадцать назад.

– Скажите ему, что я иду, – попросила она. – Есть во что переодеться?

– Все в шкафу, мэм. – Воган выскользнул за дверь бесшумно, как призрак.

Драммер быстро сменила костюм: строгий жакет и мягкие брюки на блузку из бамбукового шелка и юбку-самокройку из нейроволокнистой ткани, равняющейся по интеллекту насекомому и подстраивающейся по фигуре. Посмотрелась в зеркало и осталась довольна. Жаль только, с ней нет Сабы. Хотя он слишком часто подшучивает в стиле «консорт при королеве». Закрыв функцию зеркала, она вернула на экран изображение Земли.

Теперь темной была большая часть планеты, бело-голубым остался узенький полумесяц. Как ни силились астеры убить Землю, а она все вертится. Они пытались сжечь флот внутренних планет, но корабли КЗМ летают как ни в чем не бывало.

А с другой стороны, Земля поколениями душила астеров, однако вот она, Драммер. Время сделало их союзниками в великой звездной экспансии.

Пока еще что-нибудь не случилось.

Глава 2 Бобби

Переход из медленной зоны остался позади, а до Фригольда предстояли еще недели пути, но для такого старого корабля, как «Росинант», посадка в атмосфере – дело не столь тривиальное, как в былые времена. Возраст проявлялся самым непредсказуемым образом. Отказывало то, что всегда работало. Так что пора было готовить все что можно.

Бобби щурилась на стенную панель машинной палубы, просматривая длинный список данных, закончившийся уверением корабельной системы, что одну посадку она еще точно выдержит, не сгорев.

По атмосферным тормозным двигателям – зеленый свет, – сообщила Бобби.

– Хм-м? – сонно протянул с панели Алекс.

– Ты там не заснул? Подготовка к спуску – твое дело. А занимаюсь чертовым списком я. Мог бы хоть интерес проявить.

– Не, не заснул, – отозвался пилот. – Просто у меня свой список дерьма.

В его голосе слышалась улыбка.

Бобби закрыла диагностику. Статус маневровых завершал ее рабочий план. Разве только напялить еще скафандр да выбраться за борт, лично заглянуть в сопла, а так она больше ничего не могла сделать.

– Займусь домашним хозяйством, а потом продолжу, – сказала она.

– М-хм.

Бобби собрала инструменты и легким растворителем стерла пролитую смазку. Состав пахнул сладко и остро – на таком масле она стряпала, когда жила одиночкой на Марсе. Тревожность толкала се заниматься подготовкой, даже когда все было в порядке. В прежние времена в таких случаях Бобби без конца чистила и перебирала боевую броню, превращая это занятие в своего рода медитацию. Теперь она так же возилась с кораблем.

На «Росинанте» она прожила больше лет, чем где бы то ни было. Дольше, чем прослужила в десанте.

Машинная палуба была владением Амоса, и механик блюл ее в чистоте. Каждый инструмент на своем месте, нигде ни пятнышка. Не считая масел и растворителей, пахло здесь только озоном, намекающим на близость мощного тока. Пол вибрировал в такт реактору – бьющемуся палубой ниже сердцу корабля.

На переборке рукой Амоса было выведено:

ПОЗАБОТЬСЯ О НЕМ – ОН ПОЗАБОТИТСЯ О ТЕБЕ

Бобби походя погладила надпись и залезла в центральный лифт. «Роси» тормозил очень плавно, на двух десятых g, и бывали времена, когда даже на вдесятеро большей тяге воспользоваться лифтом вместо трапа означало бы признать поражение. Но в последние годы Бобби стали беспокоить суставы, и она больше не считала нужным доказывать самой себе, что не разучилась лазать.

Ей думалось, что настоящий признак старости – когда перестаешь доказывать, что не стареешь.

Люки на каждой палубе раздвигались при подходе лифта и тихо смыкались позади. Пусть «Роси» и миновал свою лучшую пору пару десятилетий назад, ни скрипа, ни отказов Клари не допускала. Она минимум раз в неделю совершала полный обход системы жизнеобеспечения и герметичных люков. Бобби как-то упомянула об этом при Холдене, и он тогда сказал: «Она, раз поломав корабль, до сих пор пытается его починить».

Лифт загудел, останавливаясь на палубе управления, и Бобби вышла. Люк в кабину был открыт. Смуглая, практически лысая макушка Алекса торчала над спинкой пилотского кресла. Команда почти все рабочее время проводила в рубке, и воздух здесь немного отличался от других мест. Когда долгие часы люди сидят в амортизаторах, от запашка пота не избавиться, как бы ни трудились восстановители воздуха. И еще, как везде, где часто бывал Холден, здесь уютно пахло кофе.

Бобби провела пальцем по переборке, ощутила, как потрескивает под нажимом антирастрескивательное покрытие. Темно-серая краска поблекла, и трудно было отличить заплаты на поврежденных местах от пятен старости. Скоро пора менять. Неровную краску она бы пережила, а вот треск означает потерю эластичности. Хрупкая ткань не справится со своей работой.

У Бобби ныли оба плеча, становилось все труднее отличить боль от давнего вывиха при тренировке рукопашного боя от памяти о безжалостной экплуатации собственного тела. За свою жизнь она набрала немало боевых шрамов, но они теперь не слишком отличались от нормальных следов износа. Это как с пятнами на переборках «Роси» – все одинаково вылиняло.

Взобравшись по короткому трапу, она пролезла в рубку, уверяя себя, что радуется ноющим плечам, как когда- то – боли после тренировок. Ее старый сержант говаривал, что боль – друг воина. Напоминает, что ты еще жив.

– Йо! – приветствовал ее Алекс, когда Бобби повалилась в канонерское кресло у него за спиной. – Как наша кляча?

– Старовата, но еще держится.

– Я про «Роси».

Бобби, усмехнувшись, вывела на дисплей тактическую схему. Вдалеке планета Фригольд. Цель миссии.

– Мой брат всегда ворчал, что я слишком увлекаюсь подбором метафор.

– Стареющий марсианский воин в стареющем марсианском воине. – В голосе Алекса снова слышалась улыбка. – Долго подбирать не приходится.

– Я еще не так стара, тумака дать сумею. – Бобби вывела на тактическом экране приближение Фригольда. Пестрый шарик с бурыми континентами и зелеными океанами, кое-где белые завитушки облачности. – Долго еще?

– За неделю доберемся.

– С Жиз давно не связывался? Как там папаша моего будущего младенчика?

– Жизель в порядке, и Кит, по ее словам, благоденствует. В Маринерском технологическом выбрал курс планетарной инженерии.

– На них сейчас большой спрос, – одобрила Бобби.

Она была дружкой Алекса, когда тот женился на Жизель, и дежурила у больницы, когда тринадцать месяцев спустя на Церере родился Кит. Теперь Кит поступил в Верхний университет, а Алекс лет десять как в разводе. Бобби он был лучший друг, а вот в мужья не годился пи- кому. После второй неудачи Бобби предложила: если уж ему так хочется сделать кому-нибудь больно, пусть скажет, кому сломать руку, – хоть время сэкономят.

Без лишних драм можно было бы и обойтись, а все же скоротечный брак Алекса с Жизель создал Кита, а с ним вселенная стала лучше, чем раньше. Мальчику в полной мере досталось скромное обаяние Алекса и царственная красота матери. Когда он выходил на связь с тетей Бобби, ей каждый раз хотелось обнять парня так, чтобы ребра затрещали.

– Будешь отвечать, не забудь передать от меня «пошла нах», – попросила Бобби. В развале брака виновата была не одна Жизель, но Бобби приняла сторону Алекса, и роль лучшего друга требовала во всем винить его бывшую. Алекс спорил, но она чуяла, что он в то же время и благодарен ей, говорящей вслух все, чего он сказать не мог.

– Передам от тебя горячий поцелуй, – пообещал Алекс.

– А Киту передай привет от тети Бобби и скажи, я просила свежих фото. Мои все уже на год устарели. Хочу видеть, догоняет ли меня мой малыш.

– Надо сказать, жутковатое дело – такой вот флирт с мальцом, которого с рождения знаешь.

– Моя любовь чиста, – возразила Бобби и переключила тактическую на параметры миссии. Население Фригольда только-только дотянуло до трех сотен, все земляне по рождению. Они назвались Ассамблеей суверенных граждан – понимай как хочешь. Однако в сопроводительных колонистского корабля числилось немало оружия и боеприпасов. А за те недели, что «Роси» падал к солнцу Фригольда, местным хватило времени как следует завестись.

Алекс, читавший вместе с ней, заметил:

– Капитану там не помешает поддержка.

– Да уж. Следующим пунктом в моем списке – «поговорить об этом с Амосом».

– И прихватить Бетси?

– Может, до уровня Бетси не дойдет, матрос, – пожала плечами Бобби. Алекс присвоил кличку «Бетси» марсианскому десантному скафандру, который она хранила в грузовом отсеке. Не надевала годами, но содержала в рабочем состоянии и с полным зарядом. Само его присутствие внушало ей теплое, уютное чувство. Пусть будет – на всякий случай.

– Так и запишем, – кивнул Алекс.

– А где, кстати, Амос?

Разница между Алексом благодушествующим и Алексом, изображающим благодушие, была тонкой, но ощутимой.

– Корабль считает, что он в медотсеке, – сказал Алекс. «Кларисса, – подумала Бобби. – Вот дерьмо!»

В медотсеке «Росинанта» пахло антисептиком и рвотой. Антисептик распылял гудевший по комнате маленький полотер, оставляющий после себя блестящий след. Едкий запах желчи исходил от Клариссы Мао.

– Бобби, – улыбнулась та.

Она лежала на кушетке с манжетой автодоктора на плече. Автодок жужжал, гудел, временами пощелкивал. При каждом щелчке у Клари стягивало лицо. Уколы, если не что похуже.

– Привет, Бабец, – сказал Амос.

Здоровенный механик сидел на краю кровати, читая что-то с ручного терминала. Он не оглянулся на Бобби, только приветственно поднял руку.

– Как сегодня самочувствие? – осведомилась Бобби, поморщившись про себя.

– Через несколько минут встану с постели, – заверила Клари. – Я ничего не пропустила в предпосадочной подготовке?

– Нет-нет, – замотала головой Бобби. Скажи она «да», с Клари сталось бы выдернуть трубки из вены и вскочить с кровати. – Ничего подобного. Просто я хотела на минутку одолжить твоего тугодума.

– А? – только теперь Амос поднял голову. – Ты не против, Персик?

– Сколько угодно, – та широким жестом обвела медотсек. – Меня ты всегда застанешь дома.

– Ладно. – Амос встал, и Бобби вывела его в коридор.

Среди вылинявших серых стен Амос, как только закрылся люк медотсека, как будто сдулся. Прислонился спиной к стене, вздохнул:

– Тяжело смотреть, понимаешь?

– Как опа?

– Как у всех, бывают хорошие дни, бывают плохие, – ответил Амос. – Эти железы с черного рынка точат ей в кровь крысиное дерьмо, мы его отфильтровываем. Удалять их ей еще дороже обойдется, вот и…

Он пожал плечами. Выглядел усталым. Бобби так и не разобралась, что за отношения связывают механика «Роси» и его худенькую помощницу. Спать они вместе не спали, кажется, ни разу. Да и разговаривали не часто. Но с тех пор, как у Клари стало портиться здоровье, Амоса почти всегда можно было найти у ее постели в медотсеке. Бобби иногда задумывалась: сделает он то же для нее, случись ей заболеть? Или кто-то другой…

Механик в последнее время и сам как будто похудел. Таких крупных мужчин с возрастом чаще распирает, Амоса же вело в обратную сторону. Если и был у него жирок, так сошел, и руки-ноги выглядели обмотанными веревками старых мускулов прямо под кожей. Дубленой, как сапожная шагрень.

– Ну, – спросил он, – так что стряслось?

– Ты читал мою сводку по Фригольду?

– Глянул.

– Три сотни человек, ненавидящих централизованную власть и обожающих стрелялки. Холден добьется встречи на их территории, обычная его придурь. Надо бы его прикрыть.

– Ага, – согласился Амос. – Я за ним пригляжу.

– А это я, может, возьму на себя. – Бобби мотнула головой в сторону медотсека. Не сказала вслух: «Вид у нее нехорош».

Амос задумчиво поджал губы.

– Ага, займись. Посадка в атмосфере как бы не разнесла нас вдребезги. Дел у меня будет по горло.

Бобби повернулась уходить, но что-то ее удержало. Еще не решив, что сказать, она выпалила:

– Долго осталось?

– На всю ее жизнь, – отрезал Амос и, вернувшись в медотсек, закрыл за собой люк.

Холдена с Наоми она застала за завтраком в камбузе. Пахло омлетом с луковым порошком и чем-то сходившим за перец и еще закипающим кофе. У Бобби уже в дверях заурчало в животе, и Холден, молча толкнув к ней тарелку, принялся накладывать яичницу.

– Пользуйся, больше настоящих яиц не будет до Медины, – сказал он, положив ей порцию.

Наоми дожевала и спросила:

– Что происходит?

– Вы, ребята, читали мою оценку угрозы по Фригольду?

– Глянул, – отозвался Холден.

– Первое поколение колонистов, – подсказала Наоми. – Восемь лет с основания, до сих пор всего одно поселение в полупустынной умеренной зоне. Земледелие малоразвито, большая часть продовольствия выращивается на гидропонике. Имеются козы и куры, но и скотина кормится от гидропонных ферм, а это не самая эффективная система. В планетарной коре – литий, а в полярных льдах застряло на удивление много урана, что дает надежду на легкую добычу гелия, если их инфраструктура дорастет до уровня горнодобычи. Хартия, декларирующая крайнюю автономию личности, поддержана гражданской милицией, включающей все население колонии.

– Да ну? – удивился Холден. – Все население?

– Триста любителей оружия, – подтвердила Наоми и ткнула пальцем в Холдена. – А этот уперся – сойти с корабля и беседовать с ними лицом к лицу.

– Правда? – Бобби закинула в рот полную ложку болтуньи. Аромат не обманул ее ожиданий.

– Непременно лицом к лицу, – кивнул Холден. – А то мы могли бы просто радировать им с Медины и избавить себя от долгой дороги.

– Дипломатия по твоей части, – заметила Бобби. – А меня занимают исключительно вопросы тактики. Чтобы при разговоре с властями Фригольда им было ясно, что стрельба до добра не доведет.

Холден отодвинул полупустую тарелку и, нахмурившись, откинулся на стуле.

– Объясни-ка.

– Право, жаль, что ты не прочел мой обзор.

Наоми, прихватив чашку Холдена, двинулась к кофемашине.

– По-моему, я поняла, к чему она клонит. Кофе будешь, Бобби?

– Да, спасибо. – Бобби вывела на свой ручной терминал тактическую оценку. – Эти люди покинули Землю, чтобы создать колонию на основах суверенитета личности. Исповедуют абсолютное право каждого гражданина оборонять себя и свое имущество, при необходимости летальным оружием. И все соответственно вооружены.

– Это я понял, – кивнул Холден.

– А до самодостаточности им еще не один год. Они почему полагаются на гидропонику – на теплицы не хватает почвы. Там сложности с минеральным составом. Тс деньги, которые им удалось нажить на фьючерсах горнодобычи, целиком ушли Оберону в оплату сельскохозяйственных ресурсов. И они считают, что Союз перевозчиков не вправе устанавливать расценки на жизненно необходимые материалы. Что и привело сюда нас.

Наоми протянула ей чашку исходящего паром, щедро сдобренного сливками кофе. Кивок Холдена, возможно, намекал на беспокойство. Он должен был ее понять.

– Сколько им еще до первого местного урожая? – спросила Наоми, склонившись к докладу через плечо Бобби.

– Не знаю, но проблема не в том.

– Проблема в том, – перебил Холден, – что мы везем им смертный приговор. Так? Собираемся приземлиться и сообщить, что им закрыли торговлю с другими колониями. А они знают, что пригодной к использованию пищи у них на несколько месяцев, а свою не вырастить еще годы. Союз ставит их в безвыходное положение. А прямо сейчас Союз – это мы.

– Да, подтвердила Бобби, радуясь, что до него вроде бы дошло. – Эти люди верят в неотъемлемое право на самозащиту вплоть до летальных средств. Если мы сядем там и сообщим, что они отрезаны, сами дадим им вескую причину захватить наш корабль.

– Не понимаю я этих санкций, – вставила Наоми. – Выглядит слитком уж сурово.

– Драммер, мне кажется, только и ждала такого случая, – мрачно объяснил Холден. – Пока какая-нибудь колония первой рискнет испытать, далеко ли готов пойти Союз для защиты своей монополии на врата. Она намерена прижать первого нарушителя так, чтобы другие и не думали. Готова прикончить одну колонию сразу, чтобы потом не пришлось убивать тринадцать сотен.

Эта мысль повисла в воздухе, как дым над покерным столом. На лице Наоми отразилась тревога Бобби. Холден ушел в себя – как всегда, когда задумывался над трудным и небезопасным вопросом. Трехгодичная отсидка в углу – это круто. Но трехгодичная отсидка, когда вам уже через год грозит голод, – это много хуже. Мягко говоря, достаточный мотив для применения силы. Если не больше того.

– Ну так вот, – заключила Бобби. – Будет интересно.

Глава 3 Сантьяго Джили Син

Ощутив щекотку в запястье, Син поддернул рукав. Монитор на предплечье, поймав его взгляд, высветил уведомление о самом неотложном деле: близящейся аудиенции у верховного консула.

Он переустановил уведомление на «полчаса до времени встречи». Этот ежедневник ездил у Сина на руке или в кармане последние пять лет и знал о нем все, что можно было знать. И расценивал предстоящую встречу с верховным консулом как важнейшее событие его жизни.

Машинка не ошибалась.

Опустив рукав, он натянул его посильнее, разглаживая складки, и посмотрелся в зеркало. Белая с голубым форма облегала фигуру как перчатка, подчеркивая наработанную ежедневными занятиями мускулатуру. Новенькая капитанская звездочка, надраенная до золотого блеска, светилась в петлице. Лицо и голова свежевыбриты, что, как представлялось Сину, придавало ему нечто хищное, подобающее военному.

– Все прихорашиваешься? – окликнула из ванной Наталия. Приоткрыв дверь, она выпустила наружу облако пара и вышла сама – с волос еще капала вода. – Как не обнять такого красавчика!

– Нет! – попятился Син. – Ты меня намочишь…

– Поздно, – засмеялась жена и, метнувшись к нему, крепко обхватила за талию, мазнув по плечу мокрыми волосами.

– Нат! – взмолился Син, поняв, что не в силах рассердиться. Полотенце размоталось от рывка, и в зеркале отразился мягкий изгиб ее бедер. Опустив на него ладонь, Син прижал ее покрепче. – Теперь я весь мокрый.

– Просохнешь, – улыбнулась она, ущипнув его за ягодицу. Новый капитан лаконского флота неприлично взвизгнул. Запястье завибрировало, и на секунду Сину подумалось, что машинка не одобряет этакого дурачества.

Снова подняв рукав, он обнаружил уведомление, что машина прибудет через двадцать минут.

– Скоро подойдет машина, – с сожалением сообщил он, спрятав пос в мокрые волосы жены.

– И Эльзу пора поднимать, – согласилась Наталия. – У тебя сегодня большой день. Выбирай – будить Чудовище или готовить завтрак?

– Сегодня беру на себя Чудовище.

– Берегись! Ее твой новенький мундир волнует еще меньше чем меня, – напомнила Наталия, завязывая халат. – Десять минут до завтрака, моряк.

Однако у него ушло целых пятнадцать: вытащить Эльзу из кроватки, сменить подгузник, одеть и принести на кухню. Наталия уже выставила на стол высокую горку оладий и свежие яблоки, а в воздухе пахло чаем.

Щекотку в запястье Син и не глядя распознал как пятиминутное предупреждение о подаче машины. Усадив Эльзу в высокий стульчик, он поставил перед дочкой самую маленькую тарелку с натертым яблоком. Хрюкнув, она шлепнула по тарелке ладонью, разбрызгав сок во все стороны.

– Поесть хоть успеешь? – спросила Наталия.

– Боюсь, что нет. – Син поддернул рукав и прокрутил дневной график. – Чудовище сегодня никак не желало влезать в штаны.

– По-моему, в яслях ей не по душе одно-единственное – обязательность штанов, – улыбнулась Наталия. И, заглянув в график встреч у него на запястье, посерьезнела. – Когда нам тебя ждать?

– Мне назначены пятнадцать минут в девять ноль- ноль, а больше на сегодня дел нет, так что… – Син не сказал вслух, но и так было ясно: «Встреча с верховным консулом Дуарте от меня не зависит – когда там начнется, когда кончится…»

– Ясно. – Наталия чмокнула его в щеку. – Я сегодня в лаборатории самое малое до шести, но твой отец согласился побыть с Чудовищем, если ты не успеешь ее забрать.

– Отлично, отлично, – пробормотал Син. – Тогда до встречи.

Темная штабная машина уже подъехала к дверям. Син задержался у зеркала в прихожей, напоследок окинул себя взглядом и стер шальную шрапнель – след завтрака Чудовища. Наталия осталась у стола: исхитрялась поесть сама и добиться, чтобы дочери хоть что-то попадало в рот, а не на рубашку.

Ужас, поднимаясь из живота, подступал к сердцу. Пришлось дюжину раз сглотнуть, прежде чем он сумел заговорить. Син несказанно любил жену и ребенка, и расставаться с ними всегда бывало тяжело. Но в этот раз иначе. Поколения флотских переживали такие утра. Встреча с вышестоящими, предвещающая перемены. Все они выдержали – значит, и он сумеет.

Империя, – сказал однажды преподаватель истории в академии, – смотрит вдаль. Отдельные личности строят империи, потому что хотят оставить эхо своих имен в истории. Они возводят величественные здания из камня и металла, чтобы потомки помнили создателей мира, в котором живут. На Земле существовали строения тысячелетней давности – иной раз только они и напоминали об империях, казавшихся некогда вечными. Спесь – вот как назвал это профессор. Строители силятся материализовать вдохновение. Но они умирают, и их намерения хоронят вместе с ними. Остаются только здания.

Марсиане, строго говоря, не собирались создавать империю, по и они в немалой степени разделяли ту же спесь. Они строили тоннели, жилища-крольчатники в камне Марса, и планировали работы на века, чтобы сделать пригодной для жизни его поверхность.

Но первое поколение ушло, оставив работу незаконченной. И следующее, и так далее, и дети сменяли родителей, пока не выросли такие, кто только тоннели и знал и считал, что они не так уж плохи. Они утратили видение великой мечты – ведь это была не их мечта. Создатели ушли, унесли с собой намерения, и остались только тоннели.

Оглядывая проносящуюся за окном машины столицу Лаконии, Син видел те же громады материи и намерений. Гигантские здания из камня и стали – выстроенные для правительства пока не существующей империи. Вся эта инфраструктура будет излишеством еще не один век. Колонны и шпили воскрешали тысячелетия терранской и марсианской культуры, превращая их в видение необычайного будущего.

Если мечта об империи не сбудется, останутся только большие ненужные здания.

Для старших офицеров Лаконии не было секретом, что лаборатории верховного консула добились огромного прорыва в модификации человеческого организма. Среди важнейших проектов числилось невероятное продление жизни самого верховного консула. Капитан, под началом которого Син служил лейтенантом, получил официальный выговор за то, что спьяну назвал Дуарте «нашим маленьким королем-богом».

Син же понимал, чем так важен этот проект. Империи, как и здания – это материализация вдохновения. Когда создатель умирает, намерения пропадают.

И потому создатель не может позволить себе умереть.

Если слухи не врали и ученые в самом деле работал и над бессмертием верховного консула, у них появлялся шанс создать империю, о какой история только мечтала. Вечный вождь, постоянство целей и единое долгосрочное планирование. Все это было прекрасно, однако не объясняло причины вызова на личную встречу с Дуарте.

– Подъезжаем, сэр, – предупредил водитель.

– Я готов, – солгал Син.

Здание государственного совета Лаконии было императорским дворцом по всему, кроме названия. Оно далеко превосходило все прочие городские строения. Здесь заседало правительство, здесь проживал верховный консул с дочерью. После строжайшего досмотра солдатами в парадной боевой броне Сина наконец пропустили внутрь – впервые в жизни.

Он оказался несколько разочарован.

Вряд ли он сам знал, чего ожидал. Может, потолков под пятнадцать футов и массивных каменных колоннад? И красного бархатного ковра перед высоким золотым троном? Рядов министров и слуг, ожидающих приказа верховного консула, а тем временем тайком замышляющих интриги? Он увидел простое фойе с рядами удобных кресел, свободный проход в туалетные комнаты, стенные мониторы, прокручивающие правила безопасности в пределах здания. Выглядело все это уж очень буднично. Слишком административно.

Невысокий улыбчивый человек в красной куртке и черных брюках вошел в самую большую дверь и едва уловимо поклонился.

– Капитан Сантьяго Син, – утвердительно произнес он.

Син встал и едва удержался, чтобы не отдать честь. На вошедшем не было ни военной формы, ни знаков различия, но они находились в доме правителя. Это давило тяжелее любых формальностей.

– Да, сэр, я капитан Сип.

– Верховный консул надеется, что вы составите ему компанию за завтраком, – сказал невысокий.

– Разумеется, это честь для меня.

– Идите за мной, – предложил невысокий, выходя в ту же большую дверь. Син повиновался.

Если фойе здания государственного совета было недостаточно торжественным, то остальные помещения выглядели попросту утилитарными. Коридоры между офисными пространствами. В переходах большое движение, расхаживают люди в военной форме, в деловых костюмах и в таких же красных куртках и черных брюках, как у его провожатого. Син не забывал приветствовать каждого, чей ранг того требовал, а остальных старался не замечать. Все человеческое население Лаконии составляли первые колонисты из флота Дуарте и рожденные за последние десятилетия дети. Син и не подозревал, сколько на планете незнакомых ему людей. Маленький провожатый держался так, словно они здесь одни, и сохранял на лице ту же неопределенную улыбку.

Десять минут блужданий по лабиринту коридоров и помещений, и они оказались перед двойной стеклянной дверью, похожей на выход в сад. Открыв дверь, провожатый пропустил Сина, а сам ушел обратно.

– Капитан Син! – воскликнул верховный консул Уинстон Дуарте, абсолютный военный правитель Лаконии. – Прошу вас, присаживайтесь ко мне. Келли, обеспечьте капитана тарелкой.

Еще один в красном с черным, по-видимому Келли, поставил прибор и подвинул капитану стул. Син сел – с радостью, потому что ноги подгибались.

– Верховный консул, я… – начал он, однако Дуарте отмахнулся.

– Спасибо, что составили мне компанию. И, думаю, здесь мы можем обойтись военными званиями. Сгодится «адмирал Дуарте» или просто – «адмирал».

– Конечно, адмирал.

Келли поставил перед гостем яйцо на подставке и теперь щипчиками накладывал ему на тарелку сладкий рулет. Сину уже случалось есть яйца, так что эта роскошная диковинка не составляла для него тайны. Стол был маленьким – четверым не уместиться, – и от него открывался вид на площадку, как будто поросшую ухоженной терранской травой. Посреди газона играла со щенком девочка лет двенадцати. Настоящие куры и терранский щенок! В отличие от древнего Ноева ковчега, корабли первого флота доставили на Лаконию не много животных. Увидеть за одно утро напоминание сразу о двух видах – это немножко слишком. Син, ложечкой разбивая скорлупу яйца, старался не забываться.

Адмирал Дуарте указал на кофейную чашку капитана, и Келли налил ему кофе.

– Прошу прощения, – сказал Дуарте, – что в такую рань оторвал вас от семьи.

– К услугам верховного консула, – машинально отрапортовал Син.

– Да-да, – отозвался адмирал. – Наталия, не так ли? И дочь?

– Да, адмирал. Эльза. Ей скоро два года.

Адмирал Дуарте с улыбкой кивнул на играющую девочку.

– Хороший возраст. Я, конечно, не о приучении к горшку, но спит она всю ночь?

– Обычно да, сэр.

– Так увлекательно наблюдать, как в них прорастает разум. Как они учатся языку. Как начинают сознавать себя отдельной личностью. Слово «нет» становится волшебным словом.

– Да, сэр, – подтвердил Син.

– Непременно попробуйте выпечку, – посоветовал адмирал. – Повар у нас – гений.

Сип, кивнув, откусил кусочек рулета. Ему показалось слишком сладко, но с черным кофе вышло то что надо.

Адмирал, улыбнувшись ему, попросил:

– Расскажите мне про капитана Ивасу.

Проглоченный кусок рулета обратился в желудке в свинцовую каплю. Капитан Иваса был разжалован и с позором уволен в отставку на основании рапорта, поданного Сином в Адмиралтейство. Если его прежний командир был личным другом верховного консула, карьере Сина конец. Если не хуже.

– Простите, я… – начал он.

– Вы не на допросе. – Голос Дуарте был мягким, как теплая фланелька. Все факты мне известны. Я хотел бы услышать вашу версию. Вы первый подали рапорт о служебной халатности. Что вас на это подвигло?

Как учил один преподаватель в военной академии: «Если нет укрытия, постарайтесь преодолеть обстреливаемый участок как можно быстрее». Син вытянулся на стуле по стойке смирно.

– Слушаюсь, сэр. Капитан Иваса пренебрегал введением новых требований военного распорядка и при мне солгал на прямой вопрос адмирала Гоера об этом. Я направил адмиралу Гоеру уведомление, оспаривавшее заявление капитана Ивасы.

Дуарте вдумчиво разглядывал Сина, на его лице не было ни следа гнева. Это ничего не значило. Все знали, что верховный консул не склонен к открытому проявлению чувств.

– Тех самых требований, согласно которым служебная халатность наказуема тюремным заключением? – уточнил адмирал Дуарте.

– Да, сэр. Капитан Иваса считал такое наказание чрезмерным и открыто говорил об этом. Двум десантникам, уснувшим на дежурстве, он заменил наказание административным арестом.

– И тогда вы через его голову обратились к адмиралу Гоеру.

– Нет, сэр! – Син склонился, чтобы не смотреть верховному консулу прямо в глаза. – Я был свидетелем того, как офицер солгал вышестоящему в ответ на прямой вопрос о его подчиненных. Я счел своим долгом уведомить обманутого офицера.

Син умолк, и Дуарте тоже молчал. Только все разглядывал его, как редкостного жучка, наколотого на пробку. А потом как бы невзначай спросил:

– Вы не любили Ивасу?

– Позвольте говорить откровенно, сэр? – Дождавшись кивка Дуарте, он продолжил: – Исполнение правил распорядка – долг каждого офицера и рядового. Устав – инструмент, который делает нас военными, а не просто сборищем вооруженных людей на космических кораблях. Иваса, продемонстрировав неоднократное преднамеренное пренебрежение уставом, перестал быть моим командиром. Я всего лишь известил об этом вышестоящее командование.

– И сейчас, зная, чем это отозвалось для Ивасы, вы считаете, что поступили правильно? – спросил адмирал. Ни голос, ни лицо его не выдавали, как он относится к разговору. Тем же тоном он мог бы спросить, нужен ли Сину сахар к кофе.

– Да, адмирал, – ответил Син. – Долг – не буфет, где выбираешь, что хочется, а остальное оставляешь без внимания. Частичная верность – не верность. Долгом капитана Ивасы было потребовать от подчиненных соблюдения устава. Не сделав этого и солгав начальнику, он вынудил меня уведомить командование.

Верховный консул кивнул. Такой кивок мог означать все что угодно.

– Вы по нему скучаете?

– Да. Он стал моим первым командиром после академии. Учил всему, что мне требовалось знать. Мне каждый день его не хватает, – ответил Син и понял, что не преувеличивает. Ивасу погубила снисходительность к подчиненным. Та самая, за которую его любили.

– Капитан, – сказал Дуарте, – у меня для вас новое назначение.

Син вскочил, чуть не опрокинув стул, и отдал честь.

– Капитан Сантьяго Син к несению службы готов, верховный консул!

Он понимал, что выглядит смешно, но весь этот разговор был неестественным и нелепым, и в ту минуту формальный ответ показался ему самым уместным. К счастью, Дуарте принял его с уважением.

– Первая стадия нашего проекта близка к завершению. Мы переходим ко второй. Я поручаю вам командование «Предштормовым». Подробный приказ вы найдете в корабельном сейфе.

– Благодарю, адмирал. – Сердце у Сина едва не выпрыгивало из груди. – Я считаю делом чести буквальное исполнение этого приказа.

Дуарте, обернувшись, смотрел на играющую с собачонкой девочку.

– Мы достаточно долго таились от человечества. Пора показать ему, чем мы тут занимались.

Глава 4 Холден

Когда Холдена вышибли с земного флота, ему шел третий десяток. На себя тогдашнего он смотрел с любовной снисходительностью, как на щенка, гордящегося спугнутой белкой. Тогда он подписался на ледовоз, чувствуя, что поворачивается спиной ко всей развращенной, тиранической, циничной истории своего вида. Само название компании «Чисто-прозрачно» выглядело намеком на глубокий смысл. Обещало честность и чистоту. А если немножко походило на фразу из комикса, он тогда этого не замечал.

В те давние времена Пояс был суровым фронтиром. ООН и Марсианская Республика Конгресса – политические боги, изолированные сильнее, чем в древности – острова посреди океана. Астеры в этой структуре были низшим классом и сражались за то, чтобы население внутренних планет хотя бы заметило, что они гибнут.

Ныне человечество рассеялось по тринадцати сотням новых систем, и Земля среди них оказалась не самой гостеприимной для людей. Несколько единомышленников в любое время могли собрать ресурсы для основания колонии, деньги на плату за проход Кольца и посеять среди звезд семя нового общества. Даже в самых населенных из новых систем на целую планету приходилось не больше восьми или десяти городов. Шел масштабный эксперимент по сравнению всевозможных видов людских коллективов – появился шанс перестроить самую структуру человеческой культуры. Только вот почему-то результаты получались все слишком знакомые.

– С чего вы взяли, что ваши люди вправе диктовать правила торговли между суверенными государствами? – вопрошал губернатор Фригольда. – Мы – свободный народ. И, что бы ни воображали ваши хозяева на Медине, мы перед вами не в ответе.

Хьюстон явился на совещание уже на взводе, и у Холдена никак не получалось вернуть его к осмысленному, продуктивному уровню ссоры. Пока что он наблюдал, слушал и пытался определить, чем больше вызван гнев губернатора: страхом, бессилием или самовлюбленностью. Страх был Холдену понятен. Бессильная ярость тоже имела смысл. Каждая планета, связанная с кольцом врат, обладала своей биосистемой, и каждая попытка создать среду обитания для человека сталкивалась с новыми неожиданными препятствиями. Возможность торговать тем, что имеют, для многих означала грань между жизнью и смертью. Всякий, узнав, что он и вверенные ему люди отрезаны, был бы перепуган до мозга костей.

Но чем больше говорил губернатор, тем больше Холден уверялся, что тот просто дерьмец.

– Фригольд – независимое суверенное государство! – Хьюстон ударил ладонью но столу. – Мы вступаем в торговые отношения на добровольной основе и не платим дань паразитам вроде вас, сэр. Нет, не платим!

Зал совета напоминал зал суда: Холден с Бобби сидели за низким столом, а губернатор с одиннадцатью членами его кабинета взирали на них сверху вниз, как судейская коллегия. Их стол был сделан из какого-то аналога дерева – темного и пятнистого. На фоне окна Хьюстон с коллегами выглядели черными силуэтами. Дизайн интерьера как орудие политики. Что подчеркивалось личным оружием, без которого не появлялся ни один фригольдер.

Холден покосился на Бобби. Та оставалась невозмутимой, только взгляд то и дело переходил от взирающих сверху людей к охране у двери. Прикидывала, кого сиять первым, как обезоружить, где укрыться, куда отступать. Для Бобби такие расчеты были, как для иных – вязание.

– Дело вот в чем, – вставил Холден, пока Хьюстон переводил дыхание. – Вы полагаете, что я здесь, чтобы торговаться. Это не так.

Хьюстон оскалился.

– Бог дал права всем свободным людям, и мы обходимся без тиранов, королей…

– Я понимаю причину вашей ошибки. – Холден повысил голос, но тон выдерживал все такой же дружелюбный. – Вы увидели военный корабль. Которому на дорогу сюда потребовалась не одна неделя. И решили, что ожидаются переговоры. Световой лаг затрудняет обмен мнениями, так что вполне разумно послать кого-нибудь сюда, дышать вашим воздухом, так? Вы что-то скажете, мы что-то ответим. Без задержки. Но дело в том, что Союз перевозчиков уже все решил. Мы не посредники. Мы не стремимся к полюбовному соглашению.

Женщина, сидевшая слева от Хьюстона, придержала его за локоть. Губернатор откинулся назад. Любопытно. Холден чуть развернулся, обращаясь в пространство между сидящими, чтобы втянуть ее в разговор.

– Мы здесь все взрослые люди, – сказал он. – И обойдемся без притворства. Союз послал нас лично для того, чтобы не пришлось повторять одно и то же снова и снова с другими колониями. Хотят быть уверенными, что все следят за ситуацией. Особенно ваши друзья и торговые партнеры с Оберона.

– Политическое шоу, – презрительно бросил Хьюстон. Довольно забавно было слышать это от типа, восседающего на подмостках метра полтора высотой.

– Конечно, – согласился Холден. – Так или иначе, суть вот в чем. Вы отправили корабль сквозь врата, не получив допуска. Что поставило под угрозу другие корабли, использующие врата…

Хьюстон, фыркнув, пренебрежительно отмахнулся.

– …а такие вещи не проходят без последствий, – закончил Холден. – Мы здесь только для того, чтобы известить вас об этих последствиях.

Бобби чуть развернула свой стул, поставив его так, чтобы освободить ноги. Жест выглядел случайным – но он таким не был. Холден провел ладонью по столешнице. Конечно, это не дерево, но материал такой же твердости и похожей фактуры. Хьюстон и его министры молчали. Он наконец добился их внимания.

Осталось решить, как им воспользоваться. Следовать инструкциям или внести в них маленькие поправки.

– Есть два пути, – заговорил он, решившись на маленькие поправки. – Первый – Союз на три года прекращает доступ Фригольда к вратам.

– Мы еще не вышли на самообеспечение, – подал голос один из членов кабинета. – Вы сообщаете смертный приговор тремстам людям.

– Вы сами так решили, посылая неавторизованный корабль через врата, – напомнил Холден. – Возможно, вы найдете способ уплотнить расписание. Сумеете скорее накормить своих людей. Вам виднее. Но в течение трех лет всякий корабль, проходящий врата Фригольда в любую сторону, будет уничтожен без предупреждения. Без исключений. Связь через врата будет глушиться. Вы – сами по себе. Или – вариант два – губернатор Хьюстон отправляется с нами для суда и, возможно, долгой отсидки.

Хьюстон фыркнул. Скроил такую мину, словно в рот ему попал кусок гнилья. Его соседи вели себя сдержаннее. Из колонистов Фригольда получились бы отличные игроки в покер.

– Вы забыли третий вариант, – заявил Хьюстон. – Посланник тирании – небезопасная роль, капитан Холден. Весьма рискованная.

– О, вот тут давайте подсчитаем, – отозвался Холден. – Мы здесь, вас там наверху дюжина, четверо охранников у двери…

– Шестеро, – поправила Бобби.

– Шестеро охранников у двери, – не моргнув глазом, уточнил Холден. – Если ограничить обзор сотней метров этого здания, у вас полное преимущество в численности и вооружении. Но если взглянуть полукилометром дальше, у меня обнаружится военный корабль. На нем имеются ОТО. И рельсовая пушка. И двадцать торпед. Черт побери, имеется эпштейновский двигатель, способный, если направить под нужным углом, превратить в стекло все поселение.

– Значит, сила! – Хьюстон покачал головой. – Налогообложение всегда держится на пушках.

– Я, скорее, имел в виду аргументы против расстрела посланника, – уточнил Холден. – Сейчас мы уходим, возвращаемся на корабль. Через двенадцать часов после этого взлетаем. Если с нами на борту будет губернатор Хьюстон, вы снова сможете подавать Союзу заявки па переходы. Если нет, через три года мы пришлем кого-нибудь посмотреть, что тут делается.

Холден встал, и Бобби повторила его движение с такой точностью, что на ногах оказалась раньше. Хьюстон подался вперед, левой рукой упершись в стол, а правой потянувшись к бедру, к рукояти оружия. Не дав губернатору ничего добавить, Холден направился к двери. Охрана взглядами отрезала его от Бобби и ждала сигнала Хьюстона. Боковым зрением Холден видел, как Бобби чуть спружинила ноги, смещая центр тяжести вниз. Она тихонько мычала себе под нос, только он не мог разобрать мотива.

Когда они достигли дверей, охранники посторонились, и Холден перевел дыхание. Короткий проход до вестибюля и дальше, на немощеную улицу. Не сбавляя шага, он вытащил из кармана терминал. Алекс тотчас ответил на запрос связи.

– Как там дела?

– Мы уже возвращаемся, – сообщил ему Холден. – Посмотри, чтобы к нашему приходу люк был открыт.

– Погоня по пятам?

– Все может быть.

– Принял к сведению. Подогрею коврик у дверей и ОТО.

– Вот спасибо. – Холден отключил связь.

– Ты правда думаешь, у них хватит дури ввязаться в игру? – удивилась Бобби.

– Я никогда не поставлю жизнь на человеческое благоразумие.

– Голос опыта?

– Мне уже случалось нарываться.

Фригольдом назывались и городок, и планета, и солнечная система. Что получило имя первым, Холден не знал. Городок угнездился в долине между двумя хребтами. Легкий ветерок чуть попахивал ацетатом и мятой – побочными продуктами той химии, на которой держалась местная биосфера.

Солнце здесь было немного краснее, чем ожидал Холден, и тени синее, отчего возникало ощущение вечных сумерек. Или рассвета. Стайка местных псевдоптиц косяком пролетела над головой, их широкие прозрачные крылья гудели в странной гармонии. По-своему красивая планета. Сила тяжести в половину g – больше марсианской, меньше земной, – а наклон оси и период вращения давали всего восемь часов дневного света и более длинную, девятичасовую, ночь. Две крошечные луны вращались в сцепке с крупной, массой в треть планетной. На большой луне имелась даже атмосфера, только жизни не было. Пока, во всяком случае. Если Фригольд продержится еще несколько поколений, кто-нибудь поселится и там, хотя бы ради того, чтобы избавиться от соседей. Таков уж, кажется, обычай человека – тянуться к неведомому, а потом превращать его в то же самое, от чего бежали. Опыт подсказывал Холдену, что в тяге человечества во вселенную содержалась одна часть жажды приключений и открытий на две части желания разбежаться с опостылевшими соседями.

Странно было видеть «Росинант» лежащим на брюхе. Устройство корабля требовало такой ориентации при спуске в гравитационный колодец. Ему это никак не вредило, просто выглядело непривычно. Торчавшие сбоку ОТО шевельнулись при их приближении – активные, беспокойные. Командный люк стоял открытым, к земле тянулся трап. На кромке люка сидел, болтая ногами, Амос с винтовкой на коленях. Холден несколько удивился, нс увидев с ним Клариссы. Бобби, подходя, помахала, и Амос махнул в ответ, но взгляда от дороги позади них не оторвал.

Холден поднялся первым и обернулся, остановился между трапом и Амосом, поджидая взбирающуюся к ним Бобби. По направлению к городку кучкой стояли четверо – не приближались, наблюдали. С такого расстояния не различить было, присутствовали они на совете или это кто-то новый. Бобби стукнула по панели, трап втянулся.

– Как прошло? – Амос поднялся и отступил от внешнего люка.

Бобби включила закрытие дверей и повысила голос, перекрывая сервомоторы:

– Вернулись без стрельбы. По моему счету, это победа.

Открылась внутренняя дверь, и Амос убрал винтовку в шкафчик, выглядевший при такой странной ориентации ящиком комода. Холден прошел вдоль стены, направляясь в рубку. Которой полагалось быть наверху, а сейчас она оказалась слева.

– Рад буду отсюда выбраться, – бросил он на ходу.

Амос улыбнулся обычной пустой и дружелюбной улыбкой и пошел за ним. Наоми с Алексом сидели в амортизаторах, разыгрывая сложную боевую позицию – игра, к которой они пристрастились в последние пару лет. Холден ободрился, увидев у них на экранах изображение дороги, ведущей от корабля к городку. Как бы ни убивали время, за местными они приглядывали. На всякий случай.

– Эй, капитан, – протянул Алекс, подчеркивая ковбойский выговор. – Ну что, можно собирать пожитки и уматывать потихоньку?

– Ждем двенадцать часов, – сказал Холден, усаживаясь в свое кресло. Шарниры не повернулись. При постоянном тяготении планеты все амортизаторы были зафиксированы и рабочие посты установлены соответственно.

Наоми, извернувшись, взглянула на него:

– Двенадцать часов? Зачем?

– Я малость пересмотрел условия, – объяснил он. – Сказал, что если они выдадут нам губернатора для суда, карантина не будет.

Наоми вздернула бровь.

– А Союз об этом знает?

– Отправлю сообщение, когда двинемся обратно.

– Думаешь, Драммер это проглотит?

– Капитан меняет правила? – Амос пожал плечами. – По мне, дело ясное, как нос на лице. Если она не оставила места для маневра на этот случай, сама виновата.

– Я не собираюсь наказывать всю колонию за дела нескольких управленцев, – объяснил Холден. – Хорошие парни не прибегают к коллективным наказаниям.

– Без двенадцатичасового уведомления? – уточнила Наоми.

Холден пожал плечами.

– Это окно позволит им сделать выбор. Если у них будет шанс выбрать другое, а они упрутся, у меня будет полегче на душе. Мы хотя бы попытались.

– «Полегче» – в смысле «не загрызешь себя насмерть»?

– Не насмерть, – согласился Холден, откидываясь в гель. Голове и плечам стало прохладно. – Но все равно мне не нравится все это дело с «отрезать народ от самого необходимого».

– Соглашался бы взять на себя Союз, когда был случай, – заметил Алекс. – Тогда распоряжался бы по- своему.

– Хотелось бы верить, – ответил Холден.

Двенадцать часов. Для Фригольда – ночь и часть дня. И маловато времени, чтобы сообщение прошло от «Роси» к Медине и к президенту Союза перевозчиков и вернулось обратно. Если Драммер впадет в раж, ответ от нее захватит их на разгоне к Медине. Если бы мог, Холден дал бы фригольдерам больше времени на раздумья. Но скорость света есть скорость света.

Как иронично соотносятся угрозы и масса. Сообщения, голоса, культура, беседы обгоняют самые быстрые корабли. Это, по меньшей мере, придает особую важность убеждению и аргументам. Передать с планеты на планету идеи легко. Перевозить предметы трудно. Но это при условии, что те, на другой стороне, готовы слушать и менять свои взгляды. Во всех прочих случаях оставались, как встарь, военные корабли и угрозы.

Холден спал, когда наконец пришел ответ.

– Просыпайся, – позвала Наоми. – У нас посетители.

Он протер глаза, свесил ноги на стену, ставшую теперь полом, ладонью пригладил волосы и тупо уставился на экран. Перед кораблем собралась толпа. Пару лиц он помнил по вчерашней встрече. А посреди толпы был губернатор Хьюстон, прикрученный к широкой серой керамической тачке. Облегчение, разлившееся по всему телу, умерялось лишь перспективой многомесячного полета с разжалованным губернатором на борту.

Холден включил связь.

– Говорит капитан Холден. Погодите, мы выходим.

– Осторожней, – посоветовала Наоми. – Не верь глазам своим.

– Точно, – согласился он и вызвал рубку. – Алекс, ты там?

– Спит, – отозвалась Кларисса. – Я прогрела ОТО, Амос и Бобби уже идут к шлюзу. Если это ловушка, то весьма неудачная.

– Спасибо, – поблагодарил Холден и вдоль лифтовой шахты пошел к шлюзу. Ему навстречу неслись голоса Бобби и Амоса.

– Предупредите, если от меня потребуется не только наблюдение, попросила Кларисса и прервала связь.

Когда открылся люк, Холден спустился по трапу первым. Остролицая женщина с густой сединой в черных, стянутых узлом на затылке волосах, выступила вперед.

– Капитан Холден, – начала она, – я – исполняющий обязанности губернатора Семпл Маркс. Мы принимаем требования вашего правительства.

– Благодарю вас, – отозвался Холден, пока Бобби съезжала к нему по трапу. Амос, позвякивая винтовкой, следовал за ней.

– Мы подаем официальную претензию к Союзу за вмешательство в наш суверенитет, – продолжала Маркс. – Это внутреннее дело Фригольда.

– Предоставляю вам решать дело с Союзом, – ответил Холден. – Спасибо за гибкость в этом вопросе. Мне не хотелось запирать вашу систему в карантин.

Глазами Маркс сказала: «А мне сдается, хотелось», но промолчала. Бобби подняла пленника на ноги. Не считая красных пятен, лицо Хьюстона было пепельно-серым. Он определенно не в себе.

– Эй, – окликнул Амос. И, выждав, пока Хьюстон найдет его взглядом, продолжил: – Я Амос, а это Бобби. Мы уже исполняли такие обязанности, так что установились правила, которые вам стоит очень внимательно выслушать…

Глава 5 Драммер

Драммер хотелось бы уснуть, но не получалось. Койка была предназначена для двоих: для нее и Сабы. Гелевый амортизатор позволял вволю обниматься, пока Дом народа, первый и величайший из космических городов, раскручивался или двигался на малой тяге, и разделял тела, если резкое ускорение начиналось неожиданно, заставая их во сне. Удерживая равновесие, чтобы поворот амортизаторов не разбудил Сабу, она заглянула в настенную консоль системы. До подъема еще два часа. Выспаться как следует не хватит, но и незаметно они не пролетят. По иным меркам Драммер была самой влиятельной женщиной на тринадцать сотен миров, но от бессонницы это не избавляло.

Саба шевельнулся во сне, пробурчал что-то неразборчивое. Драммер погладила его по спине, сама не зная, успокаивает или хочет разбудить. Саба выбрал первую версию, уютно поворочался в геле, как уминающий подстилку гнезда зверек – обычай, дошедший от времен, когда дерзкий хомячок, предок человека, прятался в норке от динозавров.

Она улыбнулась в темноте, отгоняя разочарование. Неплохо бы пойти пописать, но если она сейчас встанет, то уж точно разбудит Сабу, и ей будет стыдно. Дом народа бормотал вокруг, словно радуясь ее возвращению.

В каком-то смысле у нее больше не было дома. С тех пор как она стала президентом. Была квартира на Медине рядом с административным уровнем. И капитанская каюта Сабы на «Малаклипсе». Прежде, когда она еще не возглавила Союз перевозчиков, этого хватало. Теперь у нее своего места оказалось столько, что всего не осмотришь. Как будто дворец накрошили на куски и разбросали на световые годы по космосу. Станция Медина, Церера, Паллада, Япет, Европа. «Вандерпол» был в ее распоряжении, пока Драммер занимала этот пост. На ПСЛ‑5 для нее держали квартиру, будут держать и на других перевалочных станциях, когда их построят. И на всех трех космических городах, составляющих хребет астерских владений: на Независимости, Страже врат и Доме народа.

В покое реактор Дома народа пребывал в невесомости, семьдесят технических и инфраструктурных палуб плащом окутывали барабан. Причал с одной стороны, двигатель – с другой. Магнитные поля – мощнее подвесок маглева – отделяли реактор от уровней барабана, позволяя ему сохранять неподвижность, когда он переключался с гравитации тяги на вращение. В барабане помещения и переходы были приспособлены к смене направлений: при работе двигателя полы становились перпендикулярны направлению тяги, а когда двигатель отдыхал, разворачивали население ногами к звездам на мягкой десятой g. Этого хватало, чтобы создать постоянное ощущение верха и низа, но не обременяло даже самых адаптированных к невесомости. Здесь не корабль – здесь город, никогда не знавший тяжести гравитационных колодцев.

Саба, не открывая глаз, потянулся и зевнул. Драммер провела ладонью по его жестким волосам – на сей раз немножко настойчивей. Глаза открылись, в них мелькнула и пропала его обычная озорная усмешка.

– Проснулся? – спросила она, стараясь говорить мягко, но про себя желая услышать в ответ «да».

– Да.

– Слава богу, – сказала она и, вытянув себя из койки, отправилась в гальюн. Вернувшись, застала голого Сабу перед чайной машиной, предоставленной в единоличное распоряжение президента. Они жили вместе уже добрых десять лет, и возраст Сабы начинал сказываться в мягкости брюшка и округлости лица, а все же он был еще очень хорош собой. Иногда при виде его Драммер задумывалась, доведется ли ей стареть с таким же изяществом. Надеялась, что сумеет, а если и нет, что он этого не заметит.

– Еще одно прекрасное утро в кулуарах власти? – осведомился он.

– С утра слушания по бюджету, после полудня одобрение сделки. И Кэрри Фиск с ее треклятой Ассоциацией Миров.

– И рыба по пятницам, – добавил он, оборачиваясь, чтобы вручить ей грушу горячего чая. Дом народа проводил в невесомости так мало времени, что с тем: же успехом можно было завести земные чашки. Но Драммер так и не собралась.

– Что за Ассоциация Миров?

– В том-то и вопрос, да? – отозвалась Драммер. – На данный момент это – пара дюжин колоний, полагающих, что я их лучше услышу, если станут говорить хором.

– И потому ты ими недовольна?

– Не то чтобы недовольна. – Драммер отпила чаю. Оказался зеленый, сдобренный медом и все еще слишком горячий. – Они в том или ином виде существовали еще при Санджрани. До сих пор все сводилось к суровым формулировкам пресс-релизов и громким политическим декларациям.

– А теперь?

– Суровые пресс-релизы, декларации, изредка собрания, – сказала она. – Но теперь это действительно кое- что значит. Я не привыкла выделять им время в повестке. А теперь, похоже, придется.

– А что с Фригольдом?

– Вопрос скорее в Обероне, – заметила она. – Поговаривают, что они продвинулись к универсальному полипептидному кросс-генератору.

– А это еще что, если попроще?

Это был механизм, превращающий ядовитое несъедобное варево любой биосферы на входе в пригодный для человека продукт на выходе. Что в перспективе десятипятнадцати лет означало конец монополии Сол на почву и сельскохозяйственные материалы. А также – что Оберон становится новой сверхсилой в широко разбросанной человеческой диаспоре, если только Земля с Марсом нс вздумают отправить за врата флот и начать первую межзвездную войну.

Конечно, если прорыв не окажется надуванием щек и обманкой – а этот вариант она тоже не готова была списать со счетов. Говорят, любая великая нация держится на лезвии ножа и вранье.

– Мне не следовало об этом говорить, – сказала она. – Извини. Зря упомянула.

Лицо Сабы на миг застыло, но он снова выдавил улыбку. Он терпеть не мог, когда она от него закрывалась, но как бы она ему ни доверяла, как бы тщательно ни проверили его безопасники Союза – к системе власти он не принадлежал. Драммер столько времени посвящала укреплению секретности, что не могла игнорировать ее сама.

– Суть в том, – начала она, стараясь умаслить его, не сказав в то же время ничего лишнего, – что Фригольд, помимо прочего, – предупреждение Оберону, чтобы не зарывался, а Кэрри Фиск с ассоциацией шмыгают поблизости, вынюхивая, нельзя ли тут и им чего-то урвать. И в том числе – сколько они сумеют из меня выжать.

Саба кивнул и, к некоторому ее огорчению, начал одеваться.

– Стало быть, опять дворцовые интриги, савви са?

– К ним все сводится, – виновато и злясь на себя за это, ответила Драммер.

Саба чуял приближение бури, когда она сама еще ничего не подозревала. Шагнув к ней, он опустился у ее ног, уткнулся головой в колени. Драммер захлебнулась смешком и снова потрепала его по волосам. Она знала, что почтительность эта – притворная. И он тоже знал. Но пусть и в шутку, он преклонился перед ней, а это кое-что значило.

– Остался б еще на ночь, – предложила она.

– Никак нельзя. У меня команда, груз, и репутацию вольного мужчины надо поддерживать.

Усмешка в его голосе чуточку смягчила укол.

– Ну, тогда возвращайся поскорей, – сказала она. – И не смей больше подцеплять мединских девиц.

– Я никогда тебе не изменю.

– Это чертовски точно. – Теперь смешок прозвучал в голосе Драммер. Она знала, что любить ее не просто. С ней и работать-то было непросто. Во всей вселенной немного нашлось бы людей, способных управиться с ее настроениями, и один из них – Саба. Он умел это лучше всех.

Система тикнула будто треснула бамбучина. Воган, первый заход за день. Скоро начнутся брифинги, совещания, собеседования не для протокола с людьми симпатичными, доверенными или нужными – но никто из них не сочетает в себе всех трех достоинств. Вздох Сабы она скорее угадала, чем услышала.

– Оставайся, – попросила Драммер.

– Давай лучше ты со мной.

– Я тебя люблю.

– Те амо, Камина. – Он поднялся на ноги. – Я мигом слетаю на Медину и обратно, ты и оглянуться не успеешь.

Они коротко поцеловались, потом он ушел, и каюта опустела. Стала гулкой, как колокол. Система снова щелкнула.

– Буду через пять минут, – отозвалась Драммер.

– Да, мэм, – сказал Воган.

Она оделась, уложила волосы и явилась в кабинет минут через пятнадцать, но Воган не стал ее попрекать.

– Что сегодня первым? – спросила она, принимая от него чашечку белой дробленки под соусом.

Он чуть заметно промедлил с ответом. Чуть – но заметно.

– Поступило сообщение от капитана Холдена с «Росинанта».

– Если коротко – о чем?

На сей раз заминка была очевидной.

– Вы лучше посмотрите сами, мэм.

Зал совещаний располагался на внешней палубе барабана. Сила Кориолиса в космическом городе была мелочью по меркам привычных к кольцевой станции, а вот пришлые, знакомые только с массой и гравитацией ускорения, до сих пор находили ее утомительной. Стены здесь были серые с жемчужным отливом, титановый, привинченный к палубе стол отделан светлым бамбуком. Драммер восседала во главе стола всем напоказ. Большинство присутствующих – Эмили Сантос-Бака, Ахмед Маккалилл, Тарьян Хонг и прочие представители совета и бюджетного отдела, знакомые с перепадами ее настроения, – умели обходить их на цыпочках. А вот бедняга, выступавший с презентацией, видел ее впервые.

– Это вопрос приоритетов, – говорил он. Звали его Фаиз Окойе-Саркис, и выступал он от имени какой-то неправительственной, неакадемической группы, проталкивавшей научные исследования. «Институт Чернева» с базами на Ганимеде и Луне. – За последние десятилетия, с самой бомбардировки Земли, огромное, огромное большинство исследований посвящалось увеличению урожайности и инфраструктуре. И воссозданию технологии, сотворившей протомолекулу и станцию Кольца. На каждой планете, где мы побывали, имеются артефакты и образцы старой технологии.

– Да, – вымолвила Драммер. Подразумевая: «К делу».

Окойе-Саркис улыбнулся, как человек, не сомневающийся в своем обаянии.

– Когда моя жена училась в университете, – продолжил он, – ее полевая практика включала изучение грызунов, адаптировавшихся к зонам высокой радиации. В старых реакторах и на ядерных испытательных полигонах. Они сумели вписаться в искусственно созданную среду. Созданную людьми. Ну так теперь мы – такие же грызуны. Мы адаптируемся к пространствам и среде, сохранившимся после создавших все это видов. Мы наблюдаем гигантские перемены в области технологии, и можно предвидеть, что это только начало.

– Прекрасно, – кивнула Драммер.

Окойе-Саркис сделал глоток воды из груши. И наморщил лоб, понимая, что теряет аудиторию в ее лице. Оставалось надеяться, что это заставит его сократить презентацию, пропустить скучную часть и перейти к той, где она сможет согласиться или отказать, чтобы скорей вернуться к работе.

– Высказывалось много соображений относительно того, что за существа построили все обнаруженное нами. Были ли они мыслящими индивидуумами, подобно нам, или разновидностью разумного улья. Представляли они сообщество одного вида или согласно действующий ансамбль взаимосвязанных видов. И – понимаю, это звучит дико – состояли ли они в тех же отношениях с материей, что и мы. Высказывалось много великих мыслей. Великих теорий. А вот испытать их пока не было возможности. Институт Чернева стремится стать наконечником копья для исследований нового поколения, касающихся глубочайших вопросов, воплощенных во вратах-кольцах. Кто или что их создало? Что случилось с этими видами между их броском на Фебу и созданием врат Сол? Оставили ли они записи, доступные нашему пониманию? Мы предполагаем, что где-то в системах по ту сторону врат или в самих вратах мы найдем своего рода Розеттский камень. Нечто, связующее все наши открытия в единый контекст. Наша цель – внести новое в такие науки, как материаловедение, изучение высоких и низких энергий, биология, ботаника, геология и даже философия.

Драммер откинулась на стуле, склонила голову к плечу.

– Так, по-вашему… беда в том, что перемены слишком медлительны?

– Ну, я считаю, прогресс всегда лучше и эффективнее, если…

– Поскольку, на мой взгляд, – перебила его Драммер, – мы едва-едва управляемся с тем, что уже лежит на тарелке, не вижу, каким образом нам помогут дополнительные заморочки.

– Это и должно помочь справиться с дополнительными заморочками, – возразил докладчик.

Он вел свою линию уверенно и властно – Драммер уважала такую манеру. Харизматичный паршивец. Опа понимала, почему прислали именно его. По левую руку от нее Эмили Сантос-Бака откашлялась в том смысле, что она ни на что не намекает, но если бы намекнула, то могла бы многое сказать. Злыдней предстояло выступить Драммер. Она сознательным усилием загнала раздражение вглубь.

– Справедливо, – выговорила она. – И при чем же здесь Союз?

– Союз перевозчиков может способствовать нашей работе в нескольких отношениях. В первую очередь, разумеется, контрактом, обеспечивающим переходы кораблей института. Мы намерены вести полевые работы на полудюжине планет, выглядящих наиболее обещающими для предварительных исследований. Но прежде нужно туда добраться.

Он ухмыльнулся, приглашая ее ответить улыбкой.

– Разумно, – признала Драммер.

Его улыбка стала свободнее.

– Во-вторых, мы хотели бы начать переговоры относительно… Союз перевозчиков занимает исключительную позицию. Плоды наших работ окажутся для него выгоднее, чем для кого-либо во всех системах.

– И потому вы ожидаете от нас поддержки, – подытожила Драммер. – Я правильно поняла?

– Я собирался привести для этого множество оснований, – признался Окойе-Саркис, – но… да.

– Как вы понимаете, мы – не государство, – сказала Драммер. – Мы – Союз перевозчиков. Мы доставляем грузы с места на место и охраняем инфраструктуру, позволяющую нам этим заниматься. Научные связи не по нашей части.

Окойе-Саркис обвел глазами стол в поисках сочувственного взгляда. Может быть, даже нашел несколько таких. Драммер сама понимала, что реагировала бы по- другому, поступи его предложение днем раньше. Но послание Холдена с Фригольда…

– Институт уважает это обстоятельство, мэм, – ответил Окойе-Саркис. – Мы – совсем новый проект, но я полагаю, потенциально он обещает всем реальную выгоду. Я захватил аналитику наших целей и могу оставить вам и тем вашим сотрудникам, кто пожелает их изучить.

– Хорошо, – кивнула Драммер.

– Что до соглашения по переходам, не хочу на вас давить, но мы еще собираем спонсоров, а оплата…

– Представьте нам ваши предложения, – оборвала Драммер. – Совет их рассмотрит. Я соглашусь с любым его решением относительно снижения или отмены оплаты.

– Благодарю вас, мадам президент! Прекрасно. Большое вам спасибо!

Ученый буквально откланялся, выходя из зала. Драммер вычеркнула последний пункт утренней повестки. Список дел на вторую половину дня выглядел ничуть нс короче и по меньшей мере столь же раздражающим. Сантос-Бака, поймав ее взгляд, подняла бровь.

– Любопытное предложение. Вызовет оживленные споры, – заметила она, подразумевая: «Вижу, ты подкинула совету очередную работенку».

– Необходимо, чтобы совет участвовал в принятии серьезных решений, – ответила Драммер, подразумевая: «Переживете». Эмили хихикнула, и Драммер, наполовину против воли, улыбнулась ей. Но улыбка сразу пропала.

Она перетерпела неизбежную светскую болтовню и любезности, начинавшие и оканчивавшие совещания, и при первой возможности сбежала к себе в кабинет. Воган или кто-то из его службы оставил ей тарелку соевой пасты с грибами и стакан вина. Драммер начала с вина.

Она вывела на свой дисплей систему Сол целиком. Планеты, космические города, станции. Астероиды вели сложный танец по орбитам, держась в островках стабильности, созданных гравитацией и географией системы. Все это походило на земной снегопад. Драммер никогда не видела снега и не знала, насколько точно это сравнение.

Она срезала большую часть информации, оставив столько, чтобы человеческому глазу под силу было разобраться. Вот Дом парода – на орбите Марса, но поодаль от планеты. А вот, ближе к Кольцу, Независимость. В ответ на запрос высветился «Малаклипс» – одинокий желтый огонек, сидевший как бы прямо на макушке Дома народа. Как будто и не взлетал.

Это от мелкого масштаба. Два огонька на дисплее в реальности разделяли уже сотни тысяч километров. Вдвое больше окружности Земли, и с каждой секундой расстояние увеличивалось. Просто этот непреодолимый разрыв между ней и Сабой был ничем в сравнении с великой пустотой вокруг. Здесь, в системе, и там, во всех системах за вратами.

Даже ее, рожденную в космосе, это ошеломляло. А все как будто ждали, что она управится за них. Возьмет все на себя, чтобы они чувствовали: кто-то как-то за все отвечает.

Вслух Драммер никогда об этом не говорила, но в душе таила тоску по положению дел в ее юности. Когда Пояс был АВП, Земля и Марс – врагами. В те времена казалось, это непомерно много. Но в свете событий последних лет давняя ситуация выглядела маленькой, управляемой. Драммер тосковала но эпохе, выковавшей ее такой, какая она есть. Научившей ее всему необходимому, а потом перебросившей на место, где она через раз чувствовала себя самозванкой.

До «Росинанта» оставалось несколько световых часов через врата. Традиционными дорогами расстояние измерялось бы в световых веках. Она представила Холдена напротив себя за столом. Глубоко вздохнула, медленно выпустила воздух и только тогда включила запись.

– Капитан Холден. Я получила ваш рапорт о ситуации на Фригольде. Выражаясь вежливо, предложенное вами решение не пройдет…

Глава 6 Холден

– Выражаясь вежливо, – сказала с экрана Драммер, – предложенное вами решение не пройдет. Ваш образ действий потребовал бы фундаментальных изменений в Союзе. Мы не сажаем в тюрьму. Мы перевозчики, а не политики. У нас нет тюрем. Нет заключенных. Нет судей. У нас – контракты. Если кто-то нарушает условия контракта, мы выражаем протест. Затем выставляем штрафы и санкции. А затем, если они по-прежнему не выполняют обещанного, прекращаем с ними игру. Но арестовывать мы никого не арестовываем.

– Звучит злобно, – заметил Алекс.

Холден поставил запись на паузу. В рубке было темновато, как любил пилот. Пощелкивала вентиляция, гудел в костях корабля двигатель – звуки, привычные, как тишина.

– Да, – согласился Холден, – этот голос довольным не назовешь.

Алекс поскреб в бороде и сочувственно пожал плечами.

– Не хочешь досмотреть наедине с собой?

– Едва ли от этого станет легче.

Он прервал паузу, и Драммер снова задвигалась.

– А еще мы не допускаем, чтобы кто-то из капитанов зарегистрированных у нас кораблей определял политику всего Союза. Ваши действия на Фригольде не должны были создавать прецедента, после которого мне придется тем же образом поступать со всеми нарушителями во всех системах. Вы должны были передать сообщение. Не торговаться. Не заключать сделок. Вас выбрали для того, чтобы все наблюдавшие за происходящим – а наблюдали все – увидели, что происходит с нарушителями контракта Союза перевозчиков.

– Стало быть, предполагался в первую очередь театр, а уж затем казнь, – обратился к экрану Холден. Хоть она и не слышала его слов. Однако Драммер помолчала, опустив взгляд и собираясь с духом, словно услышала.

– Теперь мне предстоит решать, – снова заговорила она, – как с минимальным ущербом восстановить сломанное вами. Я проконсультируюсь с советом и нашими юристами и сообщу вам, когда мы примем решение. И вы его исполните. Искренне надеюсь, что выражаюсь достаточно ясно для вас.

– Мне начинает казаться, что она меня немножко недолюбливает, – промолвил Холден.

– Чуточку завелась, – успокоил Алекс. – Не принимай за личную обиду.

– А пока, – продолжала Драммер, – возвращайтесь к Медине с губернатором Хьюстоном. Пошлю кого-нибудь встретить вас на причале. Вам придется зачитать составленное для вас заявление. Возможно, это будет извинение. Или разъяснение правил Союза. Как бы то ни было, вам его доставят тотчас по прибытии. И вы воспроизведете его дословно. Вселенная, Холден, не станет такой, как вам нравится, по одному вашему слову. В ней живут и другие люди. В следующий раз уважайте их мнение.

Запись кончилась. Алекс медленно, протяжно выдохнул.

– А вот это, пожалуй, уже личный выпад, – сказал он, когда Холден закрыл сообщение. Экран переключился на прокрутку рапортов системы. Выход двигателя, стабильность среды, расход тепла. «Росинант» делал то, что умел лучше всего. Чем всегда занимался. Внутренности тихо стягивались в узел. Холден не знал, от гнева, разочарования или еще чего.

Алекс хрустнул костяшками пальцев.

– Вид у тебя…

– Нет у меня никакого вида, – огрызнулся Холден.

– Она по-своему права. Колоний до черта, если мы с каждой начнем тягать плохих парней… ну, работы будет по горло. Объяснить, что, если не соблюдают правил, их не допустят к игре? Это жестко, но не меняет сути Союза, так?

– Так удобнее, – резче, чем хотел, отозвался Холден. – Верно. Да, я понимаю. Понимаю, что проще вести Союз при условии, что любой нарушитель контракта лишается его услуг и… и через десяток-другой лет, когда все колонии выйдут на самообеспечение, разрыв торговых отношений будет вроде шлепка по рукам. Но прямо сейчас? Это смертный приговор.

– Возможно, – сказал Алекс. – Хотя я слыхал, что комплекс Бара Гаон и Оберон уже…

– Речь не о комплексе и не об Обероне. Речь о Фригольде. Отрезанная на три года колония не продержится, они все перемрут с голоду. Так что прямо сейчас она приказала нам их убить. Только сформулировала так, что это выглядит результатом их выбора, а не нашего.

– Ну, это да, – начал Алекс, но Холден еще не все сказал. Слова так и рвались из него.

– Они не голосовали за Драммер, – напомнил он, с силой стукнув по экрану. – Они не имеют возможности оспорить ее решение, а она держит в руках их жизнь и смерть. Она обязана руководствоваться высшими стандартами, чем «так будет удобнее». И – в любой армии любых времен, если командир отдавал преступный приказ, долгом солдата было его ослушаться.

– Так-таки в любой армии?

– В любой хорошей.

– Пусть будет так. – Помолчав, Алекс заметил: – Нас они тоже не выбирали.

– Именно! О чем я и говорю!

– И то верно.

– Стало быть, мы с тобой согласны.

– Да. И все-таки похоже, что предстоит драка.

– Похоже. – Холден откинулся на спинку амортизатора. Шарниры, проворачиваясь, зашипели. Узел в животе от этого не распустился а он так надеялся. – Дерьмо!

– Думаешь, она все же их закроет? Восстановит карантин?

– Не знаю, – ответил Холден. – Только если она так решит, то должна будет отправить пас везти Хьюстона обратно, умирать вместе со своими. А в политическом цирке не так уж красиво выглядит, когда капитан одного из прирученных тобой крейсеров отказывается выполнять твой приказ. Ей придется это учитывать.

– Тебя послушать, все правильно, – согласился Алекс. – А все-таки любопытно, что будет дальше.

– Да уж.

Минуту они помолчали. Когда Алекс собрался заговорить снова, Холден почувствовал это сразу. Десятилетия общей жизни и работы означают, что за столом тебе не приходится просить солонку. Тут было то же самое.

– Хочешь, можем поорать друг на друга?

– Спасибо, – отозвался Холден.

Алекс кивнул. Предложение было откровенным и лишь наполовину шуточным. Еще раз проверив узел в желудке, Холден встал и направился к лифту. Алекс не стал спрашивать, куда он собрался. Вероятно, знал.

В камбузе еще пахло имбирным чаем, которым Кларисса успокаивала желудок, но ни ее, ни Амоса не было. Кухонный автомат показывал уровень запасов, Холден посмотрел на дисплей невидящим взглядом. Он прожил на «Росинанте» дольше, чем где бы то ни было. Корабль он знал лучше самого себя.

Проходя по коридору к каюте, он постарался сбросить с себя горечь и злость. К горлу подступало чувство вины. Все равно она заметит.

Наоми лежала в койке, прикрыв локтем глаза, но дышала не так, как дышат во сне. То ли уже проснулась, то ли едва прилегла вздремнуть. Она улыбалась, и глубокие складки по углам губ украшали ее.

– Насколько плохи дела? – спросила она, не отнимая руки от лица.

Холден глубоко вздохнул и с шипением выпустил воздух сквозь зубы. Злость перешла в какое-то другое чувство. Может быть, в горе. Он скрестил руки на груди. Перевернувшись, Наоми взглянула на него. Седина у нее на висках появилась несколько лет назад и занимала все больше места. И средство против старения, которое принимала вся команда, не могло стереть морщинок в уголках глаз. Эти морщинки ее тоже красили.

– Думается, пора нам подыскивать другое занятие, – сообщил он. – Мне – так точно.

Она подвинулась, и амортизатор повернулся, приспосабливаясь к ее движению. Если на язык ей просилась шутка, желание разрядить атмосферу, то оно умерло при взгляде на его лицо. По ее реакции Холден понял, как серьезен сам. И как плохо выглядит.

– Выкладывай.

Он рассказывал вкратце – слова Драммер, о чем они говорили с Алексом, какие он сделал выводы – и с каждой фразой ощущал, как рассеивается смятение, о котором до сих пор и не подозревал. Просто выговориться, осознавая, что, даже если он ошибется в словах или мыслях, она услышит, что они значат на самом деле, помогало ему разобраться. Но узел в желудке никуда не делся.

– Когда мы охотились за пиратами, я мог принять капитуляцию, – говорил Холден. – Даже Свободный флот мог сложить оружие, и тогда нам приходилось их арестовывать. А теперь я работаю на бюрократов, которые велят убивать людей из политических соображений. Я чувствую себя не арбитром, следящим за соблюдением правил, а палачом, и… по-моему, мне это не по силам.

Наоми подвинулась, освободив ему место рядом. Он прилег к ней. Койка подладилась к удвоенной тяжести. Наоми тихо выдохнула – или хмыкнула.

– Туго нам тогда придется с работой.

– Эти колонии – они все зависят от перевозчиков, и, может быть, такое положение не навсегда, но пока они не встанут на ноги, должны иметь голос в определении правил Союза. И в том, как Союз навязывает их соблюдение. Они Драммер не выбирали.

– Они никого не выбирали. Ни Уокера, ни Санджрани, ни Па.

– Те не перекрывали торговлю. А Драммер перекрывает. Да, знаю: как посмотришь, иначе нельзя было. Пожалуй, чудо, что этого не случалось так долго. Но теперь случилось, и…

Из камбуза послышался голос. С кем-то заговорила Бобби: с Амосом, Алексом или Клариссой. Ответа он не расслышал, но Бобби рассмеялась. Узел еще сильнее скрутил желудок.

– Я мог бы дать сообщение для прессы, – заговорил Холден, погружаясь еще глубже в гель под тяжестью своих слов. – Оповестить все колонии о решении Драммер, объяснить, почему я считаю его неверным. Попробовал бы возглавить… не знаю, что-то вроде реформаторской коалиции. Можно бы обратиться к Ассоциации Миров, узнать, поддержат ли они.

– Ввязаться в большую драку, – без одобрения и без осуждения подытожила Наоми. Просто как есть.

– Это означало бы, что «Роси» встанет на прикол или будет на время заперт в пределах одной системы. Между Землей и Марсом и сейчас оживленная торговля. И еще Ганимед, Церера. Может, найдется и колония, достаточно развитая, чтобы мы нашли в ней себе место. Или создали его. Или я мог бы объяснить кое-кому, что происходит…

– Все уже знают, – возразила Наоми. – Драммер послала нас с оповещением. Все и так за нами следят. Каждое твое слово попадает в новости и обсуждается по всем колониям.

– Тогда я, может быть, найду кого-нибудь, кто бы завязал бой вместо меня. – Холден прикрыл глаза. – Подыскать бы контракт внутри системы и посмотреть, что будет. Это важное дело. Только… не знаю. Только я устал. Так устал, что не до драки мне.

– Или?

Он открыл глаза, перевернулся на бок. Наоми держала голову так, будто хотела укрыться за волной волос, – но лица не прятала. Губы у нее натянулись. Глаза встретили его взгляд.

– Помнишь, как мы впервые попали на «Роси»? – спросила она. – Мы тогда удирали от… кажется, от всех подряд. Заполучили краденый корабль. Ты спросил, хотим ли мы его продать, разделить выручку и уйти на досрочную пенсию.

Холден хихикнул.

– Тогда он стоил дороже.

– И «отставка» тогда значила больше, чем сейчас, – без улыбки добавила она. – А вдруг на этот раз ты не обязан решать за всех?

– В смысле?

– Мы оба знаем, что Алекс намерен умереть в пилотском кресле. Бобби здесь дома. У Клариссы со здоровьем неладно. И точно не скажу, но, если она решит обратиться в профессиональный хоспис на Церере или еще где, сдается мне, Амос уйдет с ней.

Холден дал этой мысли улечься. Он не понимал, что связывает Клариссу и Амоса, но связь эта была пылкой и платонической и продержалась годы. Если любовь, то с такой любовью он прежде не сталкивался, но и ничем другим это не выглядело. Он попробовал представить себе Амоса, оставшегося на «Росинанте» без Клариссы. До сих пор он о таком не задумывался. Грустная мысль.

– Да, пожалуй, – сказал он и, помолчав, добавил: – Да уж.

– У нас подходит тот возраст, в котором Фред получил инсульт при перегрузке. И ты уже полжизни ежедневно принимаешь противораковые. Как бы они ни были хороши, на организме сказываются. Подтачивают. Так что нам еще остается? Продать свои доли, выбрать курорт на Титане и наслаждаться заслуженным отдыхом.

«Нет, – подумал Холден. – Нет, я никогда не расстанусь с этим кораблем и этими людьми. Здесь мой дом, и никакие опасности, угрозы и битвы не заставят меня его бросить. Здесь мое место. Здесь место нам всем».

Только с губ у него сорвалось другое:

– Боже, какая чудесная мысль. Давай так и сделаем.

Наоми, приподнявшись, наморщила лоб.

– Правда? У меня ведь еще в запасе полдюжины доводов, почему эта мысль не так и ужасна.

– Ну да, держи их в запасе, – ответил Холден. – Я еще не раз и не два передумаю в ближайшие недели. Но прямо сейчас жизнь под куполом на Титане звучит как лучшая идея на свете.

– И тебе не кажется, что согласие порочит твое мужество?

– Ничуть.

– Что ты подвел вселенную, не ввязавшись в очередную драку? Потому что я и на этот счет подготовилась. Отрепетировала отличные реплики.

– Оставь на потом, – посоветовал Холден. – Еще пригодятся. А прямо сейчас я купился.

Она расслабилась. Он снова видел в ней ту женщину, какой она была еще на «Кентербери». Время и возраст, печали и смех сострогали округлости ее щек, сделали вялой кожу на шее. Они уже не молоды. Наверное, по- настоящему чью-то красоту только и можно увидеть, когда человек врастает в себя. Холден потянулся ее поцеловать…

И всплыл с койки.

Тягу отрубило внезапно, так что движение толкнуло его в каюту и развернуло в полете. Он машинально вытянул ногу, чтобы зацепиться за скобу, но корабль разворачивался, так что с первой попытки не удалось. Наоми уже закрепилась в раме койки-амортизатора.

– Ну-ну, – заметил Холден. – Похоже, что Драммер передумала допускать Хьюстона на Медину. Прискорбно.

– Странно, что Алекс не дал предупреждения, – ответила Наоми, выстукивая по панели системы. – Алекс? Все нормально?

– Я у вас хотел спросить, – отозвался из динамика пилот. – План изменился?

Холден вытянул из кармана ручной терминал.

– Амос? Переворот – твоя работа?

– Привет, кэп, – ответил сзади настоящий Амос, вплывая в тесноватый для него дверной проем. – Не моя. У нас новости?

По спине у Холдена пробежал холодок, не имевший отношения к температуре воздуха. Наоми уже занималась журналом и системой управления «Роси», но голос Клариссы по рации опередил ее выводы:

– Я получила тревожное предупреждение от системы воздушной циркуляции. – Ее зыбкий голос звучал сильнее обычного. – На нее пришла ручная команда из машинного – сбросить выход кислорода до нуля и залить все азотом.

– Плохо, – сказал Холден. – Нехорошо так делать.

– Я держала ручной контроль. Никто не сменит мне установки среды без моего согласия, – проговорила Кларисса с таким спокойствием, словно и не имела в виду: «Моя паранойя только что нас спасла». – Однако хотелось бы понять, что происходит.

– Машинный, мастерские и реактор – все перекрыто, – сообщила Наоми, прокучивая экран с такой скоростью, что Холден не мог уследить за показаниями. – По- моему, нам отрубили движок, но мне никак не…

Впрочем, Холден уже подтянулся в коридор. Амос прижался к стене плашмя, пропуская его, а затем толкнулся следом. Через камбуз, к лифту и на один уровень вниз. Сердце сбивалось с такта, пульс гремел в ушах, но это всего лишь адреналин. Всего лишь страх. С воздухом все в порядке.

Он надеялся, что в порядке.

Карцер представлял собой каюту, которую отделили от остальных и управление дверью которой отключили изнутри. За прошедшие годы здесь провели кто дни, кто недели и месяцы десятки пленников. Сейчас дверь была полуоткрыта, панель управления мигала, выдавая сообщение об ошибке. Холден осторожно подтянулся и заглянул внутрь – «тебя достанут из-за двери и из углов», – хотя уже заранее мог бы сказать, что увидит.

Каюта, не считая плавающего в ней мусора, была пуста. Ленточками парило стенное покрытие. Набивка матраса напоминала зависший в воздухе февральский снегопад. Яркие полоски указывали, откуда были вырваны ящички вместе с кусками направляющих планок. Стенная панель летала у койки, а на обнажившейся электронике не приходилось искать места, где закоротили дверной замок.

Губернатора Фригольда нигде не было.

– Вот это новость, – сказал Амос.

Глава 7 Бобби

В гравитации ускорения при равномерном разгоне есть свои удобства. Обычно при космических перелетах приходится унизительно присасываться днищем к вакуумному туалету. В невесомости, когда отходы ничто не удерживает, либо так, либо дели свое жизненное пространство с шариками мочи. Так что возможность просто посидеть на горшке в командном гальюне, спокойно делая свои дела, дорогого стоит. Собственно, и то, что это воспринималось как роскошь, – тоже довольно унизительно, если вдуматься.

Бобби как раз потянулась себе за спину, к раздатчику салфеток на переборке, когда без предупреждения исчезла сила тяжести. Инерция разворота толкнула ее вверх от сиденья, а штаны остались болтаться на уровне коленей. Слава богу, «Роси» мгновенно подключил вакуумную систему, избавив ее от борьбы с летучим дерьмом.

Еще кувыркаясь в воздухе, дотягиваясь до резинки штанов, она рявкнула:

– «Роси», свяжи меня с рубкой!

– Йо! – почти сразу отозвался Алекс. – Ты где…

– Ты хоть бы лампочкой подмигнул, а? Сижу в гальюне, сливаю себе, а тут… попробовал бы натянуть штаны в невесомости!

– Это не я, – оправдался Алекс. – Похоже, что… э, погоди.

Система связи моргнула. По другому каналу прозвучал голос Наоми:

– Алекс? Все в порядке?

– Я вас хотел спросить, – ответил тот. – План изменился? Наоми? М-м, Бобби, по-моему, у нас ЧП.

Ей хватило его интонации. Упершись одной ступней в переборку, Бобби другой зацепилась за скобу и поддернула штаны.

– Подтверждаю, – отозвалась она бесстрастным, невыразительным голосом: – в дело вступила старая десантница. – Сейчас буду.

Холдена с Амосом она нашла у дверей импровизированной тюремной камеры. Они осматривали вырванный из стены экран. Пленника на месте не было.

– Давно он смылся? – осведомилась Бобби, придержавшись рукой за дверную раму.

– «Роси» начал выдавать ошибку от этой двери чуть не час назад. – Амос поморщился. – Моя вина, кэп. Надо было обратить внимание, но я занимался…

– Забыли, – приказал Холден. – Главное – не дать ему натворить еще дел.

– Он в машинном, а то бы не сумел вырубить движок и раскрутить корабль, – подсказала Бобби.

– Там и есть, – согласился Холден. – Наоми, как может, мешает ему устроить разгром, по ей приходится работать по удаленке, а этот тип, как видно, недурно разбирается в технике.

– А варианты? – спросила Бобби.

С тактической точки зрения ситуация была не из лучших. Если пленник заперся в машинном, да еще сумел загерметизировать расположенные над ним мастерские, им придется взламывать две двери. Даже если Наоми перехватит контроль над системой управления, физическая близость к реактору даст Хьюстону возможности, какими она не располагает. И Бобби не хотелось даже думать, что это за возможности. Холден барабанил пальцами по колену и от этого движения понемногу разворачивался в воздухе.

– Если сочтет, что выхода у него нет, может просто назло подорвать реактор, – заговорил он, высказывая вслух то, о чем подумалось Бобби. – Значит, к стандартному штурму прибегнем в последнюю очередь. Амос, это дело на твою ответственность. Бери в помощь Клариссу, пусть перепаяет дверные сенсоры мастерских так, чтобы ты сумел их отрубить незаметно для Хьюстона. Потом закрепи на двери машинного заряд шахтной взрывчатки и жди от меня сигнала.

– Понял, – ответил Амос и толкнулся по коридору. – Персик? Встречаемся у люка мастерской…

– Если я не нужна для штурма, то… – начала Бобби, но Холден остановил ее, мотнув головой.

– Ты давай к кормовому сервисному люку. Сможешь зайти с тыла. Что избавит нас от весьма рискованной попытки взлома.

– Есть… – протянула Бобби. – Только при работе двигателя там доступ перекрыт.

– Наоми позаботится, чтобы движок не заработал.

– А если не сумеет?

– Ты сваришься, – кивнул Холден. – Мы тут играем наперегонки со временем. Неизвестно, когда Хьюстон решит, что смерть в огне взрыва романтичнее тюремной камеры.

– Бетси в тот люк не впишется – тесновато.

– Верно, – согласился Холден. – Но я не сомневаюсь, что ты и в одиночку надерешь ему задницу.

– И я не сомневаюсь.

– Тогда снаряжайся, десантник. На выход.

Бобби не была мастером по корабельной механике, но повернуть ключ или заварить ровный шов умела. За последние пару десятилетий, с тех пор как «Росинант» стал ее домом, она немало времени провела за бортом. Иногда с Амосом, невесть почему прозвавшим ее Бабцом и зачастую полагавшим, будто Бобби разбирается даже в том, о чем она понятия не имела. Иногда с Клариссой, которой случалось нечаянно назвать ее Робертой: та объясняла каждое свое действие подробно, словно для полного профана.

Незаметно все они стали ей родными. На Марсе еще жили ее кровные родственники, братья и племянники, но Бобби редко о них заговаривала. Чаще всего – на запись, выпущенную в пространство на кончике лазерного луча. Вместо них у нее был Амос – ворчливый старший брат, со смешком позволявший ей запороть ремонтные работы, чтобы потом переделать и больше об этом не вспоминать. И Кларисса, надоедливая младшая сестренка-всезнайка, прятавшаяся за правилами и расписаниями, как в раковину, укрывающую хрупкую сердцевину.

И еще Холден с Наоми, невольно ставшие родителями корабля. И Алекс, лучший друг, какого у нее никогда не бывало, и человек, с которым, как она недавно сообразила, она не прочь состариться вместе, хотя ни разу не видела его голым. Странно любить таких людей, выбрать их родней и своим племенем, но она полюбила и не собиралась от них отступаться.

А теперь Пэйн Хьюстон им угрожал.

– Капец тебе, парень, – бормотала себе под нос Бобби, подплывая к аварийной панели доступа в реакторный отсек. – Полный капец.

– Повтори? – тихо попросил в ухе Алекс.

Бобби спохватилась, что, выбираясь через командный люк к кормовой части, только приглушила звук, а канал оставила открытым.

– Ничего, – ответила она, снова увеличив громкость. – Я на месте.

– Подключаю снова к главному, – предупредил Алекс, и в уши ей вдруг ворвались полдюжины голосов.

– По очереди, – приказал Холден.

– Мы нормально вышли к двери мастерских, и Персик считает, что тревоги не подняли. Заряд готов. Только скажи. – В голосе Амоса слышалось спокойствие и даже тень юмора. Так он мог бы говорить про счет в футбольном матче.

– Я поставила «Роси» в режим диагностики, чтобы запрашивал подтверждения на каждую команду из машинного, – прозвучал голос Наоми. – Но это ненадолго. Он очень скоро начнет там все ломать по старинке.

– Говорит Драпер. Я у аварийного люка.

– Сколько нужно времени после того, как откроешь?

Бобби мысленно прогнала процедуру. Старая привычка, вбитая в голову годами муштры в самой крутой армии человечества. Планируй в деталях, прежде чем взяться за дело, потому что, когда полетят пули, времени на размышления не будет. Останется только двигаться и реагировать.

– Пятнадцать секунд, чтобы закрыть за собой. Несколько секунд, чтобы протиснуться мимо обшивки реактора – там тесно. Но на выравнивание давления нужно добрых тридцать секунд, так что выйдет то на то. Когда давление уравняется, мне и пяти хватит, чтобы пройти во внутренний люк.

– Наоми? Сумеешь в ближайшую минуту не подпускать гостя к управлению, чтобы он не сварил нашу единственную хорошую марсианку?

– Эй, кэп, обижаешь, – со смешком вставил Алекс.

Шутки в такой момент и ободряли, и ужасали Бобби.

– Бобби, – ласково, но твердо вмешалась Наоми. – Он не доберется до реактора, пока я жива.

– Приняла к сведению. Драпер выходит на старт.

Холден только и сказал:

– О’кей.

Люк завибрировал под перчаткой ее вакуумного скафандра – Наоми запустила цикл открытия. Когда щелкнули клапаны герметизации, наружу вырвалось облачко пара. Бобби подтянулась, втиснулась в изгиб между внутренним корпусом корабля и наружной защитой реактора. Люк за спиной стал закрываться.

– Губернатор Хьюстон, – заговорил по рации Холден. – Я передаю по главному каналу, так что уверен, вы меня слышите. Вы ничего не потеряете, вступив в диалог.

Бобби, обогнув изгиб реактора, подтянулась к внутреннему люку. Панель замка светилась красным, предупреждая: «Атмосфера отс.». Таймер ее шлема показывал, что истекло всего десять секунд, значит, наружный люк еще полностью не закрылся. Значит, еще целых сорок, прежде чем можно будет открыть внутренний и на пинках прогнать Хьюстона от кормы до носа. Она освободила тяжелый пистолет в сбруе на груди и перепроверила счетчик боеприпасов. Десять реактивных бризантных осколочных. Если Хьюстон вынудит ее стрелять, красные пятна будут отскребать месяц.

Бобби чуть не всю жизнь служила на кораблях. Уборка палубы ее не пугала.

– Ну же, – уговаривал Холден. – На данный момент мы практически ничего не позволим вам сделать. Рано или поздно вам захочется перекусить.

К удивлению Бобби, Хьюстон отозвался:

– Не-а. Я тут нашел холодильник с пивом – ваш механик припас. И в нем целый мешок кунжутных палочек. С перцем. Островато, на мой вкус, но недурно.

– Не пил бы ты моего пива на хрен, – все так же невозмутимо посоветовал Амос.

– Так или иначе, – перебил Холден, – мы в тупике. Вам не захватить корабль, а я не прочь вернуть его себе. Как насчет компромисса?

Бобби услышала первое шипение атмосферы за оболочкой скафандра. Закачка воздуха почти окончена. Взяв пистолет в правую руку, она левой ухватилась за ручку. Как только высветится зеленый, она окажется в одной комнате с этим засранцем.

Засранец между тем говорил:

– не знаю, не знаю. Действительно, с отказом управления мне не справиться. Умно сделано, кстати говоря. Но, думается, снова запустить реактор я отсюда сумею, а потом, если найду нужные проводки, сумею и сорвать защиту. А вам как кажется?

– Ну… – начал Холден, но тут на внутреннем люке вспыхнул зеленый огонек, и Бобби рванула его на себя.

Главная панель реактора должна была располагаться слева по ходу. Хьюстон, скорее всего, держал связь с нее, так что Бобби определила ее первой целью. Если как следует толкнуться, она ракетой вылетит из узкого люка и, быстро перевернувшись, ударит в противоположную переборку подошвами. Оттуда у нее будет открытый обзор всей машинной палубы. Хьюстону негде укрыться.

Бобби вцепилась в кромку люка и во всю силу направила себя в помещение. Надо только…

Что-то стукнуло ее по шлему сбоку и закрутило в плоскости движения. Попытка выбросить руки, спасаясь от удара лицом по переборке, удалась только наполовину. Левое плечо хрустнуло, что-то в нем порвалось и залило кожу теплым и влажным. Отлетев от переборки, она увидела Хьюстона стоящим над входным люком. Он закрепился магнитными ботинками за переборку, а в руках держал тяжелый огнетушитель, промятый снизу.

Пистолет каким-то чудом остался у нее в руке. Чувствуя, как темнеет по краям поле зрения, Бобби силилась прицелиться. Хьюстон одним резким толчком оторвался от стены и, взмахнув, как бейсбольной битой, обрушил огнетушитель ей на руку. Два пальца хрустнули, пистолет и огнетушитель разлетелись в разные стороны.

Палуба, закрутившись, устремилась ей навстречу. Бобби еще успела увидеть кувырком взлетающего к потолку Хьюстона. Умудрилась включить магнит перчатки и удержаться, пока не закрепилась на обшивке палубы подошвами. Случись рукопашная, ей понадобится рычаг, а значит, надежный упор для ног. Включив магнитные присоски почти на полную мощность, она увидела, как Хьюстон закрепляется на потолке.

Бобби широко раскинула руки, хотя от порванного плеча вряд ли стоило ждать много проку. И правая рука со сломанными пальцами едва ли позволит как следует ударить.

– Твое счастье, что мне нужен этот скафандр, – заговорил Хьюстон, сглотнув, чтобы восстановить дыхание. – Если б не опасался помять шлем, я вышиб бы тебе мозги.

– А тебе, – огрызнулась Бобби, – повезло, что на мне этот скафандр. Есть у меня и другой.

– Ну? Поговорим или потанцуем?

– Играют мою… – начала Бобби, и тут Хьюстон бросился с потолка прямо на нее. Бобби этого ожидала. Старый трюк – заговаривать человеку зубы, пока готовишь атаку. Он еще не оторвался от верхней переборки, а она уже сдвигалась влево, разворачиваясь в бедрах. Когда Хьюстон проплывал мимо, она всадила ему в челюсть правый локоть.

Зубы у него щелкнули с таким хрустом, что стало ясно – треснул не один, а все тело пошло колесом и глухо ударилось в стену. Бобби отстегнула магниты и толкнулась к нему, обхватила правым локтем за шею в удушающем захвате. В этом уже не было нужды. Глаза у пленника закатились, из разбитого рта с дыханием выдувались кровавые пузыри. С одного удара. Как в старые времена.

– Гостя уложила в кроватку, – по рации сообщила Бобби, после чего подтащила Хьюстона к стенной панели и отключила замок люка. – Амос, ты бы снял с двери свою бомбу, пока я не открыла, а?

Бобби сидела на камбузе – левая рука подвязана, правая – в лубке, свитом для нее кораблем из углеродного волокна. Холден расположился напротив с дымящейся чашкой кофе. Чашку удерживали на столе нежные три десятые g.

– Ну, вот, – заговорил Холден и прервался, чтобы подуть на кофе. – Парень оказался малость способнее, чем я ожидал. Спасибо, что спасла мой корабль.

– Я его как бы и своим считаю, – улыбнулась Бобби.

Холден есть Холден. Всю тяжесть плохого берет на себя, а за все хорошее преувеличенно благодарен другим. Без этого он был бы не он. Он видел в каждом беззаветный героизм – потому что хотел видеть. Ему это свойство доставило в жизни немало проблем – слишком часто люди оказывались не такими, какими ему бы хотелось, – но сейчас вышло хорошо. Корабль спасен. Никто не погиб. Даже Хьюстон, хотя, если не приглядывать за Амосом, еще неизвестно, чем кончится.

– Забавно, что ты об этом заговорила, – заметил Холден. Он так долго занимался своим кофе, что Бобби успела запамятовать, что сказала. – А ты бы не хотела его у меня купить?

– Я… – начала Бобби. И вскинулась: – Погоди, что ты сказал?

– Мы с Наоми подумываем дернуть кольцо. Сколько лет уже занимаемся этой фигней. Пора поискать спокойное местечко. Посмотреть, как нам это понравится.

Такого удара ей не сумел бы нанести Хьюстон. Боль, зародившись под ребрами, пошла вверх. Бобби еще не поняла, что это означает.

– И вся команда?.. – начала она, не зная, чем закончит.

– Нет. Как сказала недавно Наоми, Алекс предпочтет умереть в пилотском кресле. Тому, кто купит корабль, придется с этим смириться. И не скажу, что думает делать Амос, понимаешь ли, после…

После. Он имел в виду: «после смерти Клариссы».

– Я деньги большей частью откладывала, но вряд ли смогу позволить себе военный корабль, – постаралась перевести дело в шутку Бобби.

– С финансами разберемся. Разделим на шесть долей, потом для каждого установим план выплаты. До сих пор мы зарабатывали столько, что управимся проще простого. А новой команде уж будешь платить сама. «Роси» – твой корабль.

– Почему мой, а не Алекса?

– Потому что ни от кого на этом корабле я не принял бы приказа охотнее, а я хуже всех на свете умею подчиняться приказам. Из тебя выйдет фантастический капитан, и репутацию корабля ты сохранишь. Странное дело, но она меня заботит.

Бобби проглотила что-то застрявшее в горле и выпрямила спину. Едва удержалась, чтобы не встать по стойке смирно. Военные традиции умирают с трудом, а капитан, сдающий командование над своим судном, – это почти святое.

– Сберегу, уж поверь, – кивнула она. – Скорее позволю превратить нас в газовое облако, чем замараю честь и доброе имя этого корабля.

– Верю. Так что – да?

– Только хотелось бы мне знать… – начала Бобби. Холден кивнул и отхлебнул кофе, ожидая продолжения.

– Хотелось бы знать, каким станет мир без скачущего ему на выручку Джеймса Холдена.

– Сдается мне, все сочтут, что дела идут гладко как никогда, – ухмыльнулся Холден.

– Хотелось бы знать, – повторила Бобби.

Глава 8 Син

Когда загудел оставленный на столе комм, Сину спилось, что он скитается по коридорам огромного корабля.

– Да, – каркнул он, еще не открыв глаз. Вздремнуть у себя в каюте – не преступление. Он не уклонялся от обязанностей. А пробный рейс «Предштормового» не первую неделю требовал работы по шестнадцать, а то и восемнадцать часов в сутки. Офицер и командир не может сохранять эффективность, если не сумеет урвать часок сна.

И все же в глубине души он предпочел бы, чтобы команда не догадывалась. Как будто признание, что его организм, как у всех, требует отдыха, равнялось признанию в слабости.

– Сэр, мы подходим к точке рандеву с «Сердцем бури», – сообщила офицер-навигатор, лейтенант Трина Пелау. – Вы просили…

– Да-да, совершенно верно. Иду, – отозвался Сантьяго, выкатываясь из койки и взмахом руки зажигая свет.

Каюта служила ему и кабинетом, и красная папка с приказами адмиралтейства лежала на рабочем столе. Син раз пятнадцать просмотрел их, пока его не сморил сон. Оставив приказы на виду, он нарушил правила оперативной секретности, за что младший офицер на его месте схлопотал бы выговор. Возвращая папку в сейф, Син велел кораблю сделать отметку об этом упущении в его личном журнале. По крайней мере, останется в записи, а уж начальство пусть потом решает, требуется ли дальнейшее расследование. Син надеялся, что не потребуется.

Еще минутку он потратил, чтоб умыть лицо в личном туалете. Холодная, жгучая вода была одним из преимуществ его положения. Мундир он надел свежий. Капитан задает тон для подчиненных. Он как минимум требовал от своих офицеров являться на службу в чистой, отглаженной форме, а значит, и сам обязан соблюдать это правило. При ведя себя в порядок, он открыл дверь, отделявшую его личное пространство от мостика.

– Капитан на мостике! – отчеканил вахтенный.

Офицеры, свободные от активной работы на постах, встали и отдали честь. Даже отполированные до блеска панели, казалось, излучали почтение, если не к нему как к человеку, то к его власти. Синева стен подражала цвету флага, эмблема корабля – три сплетенных треугольника – была вделана прямо в обивку. Она пробудила в капитане глубокую, почти атавистичную гордость. Его корабль. Его команда. Его долг.

– Полковник Танака здесь? – спросил Син.

– Полковник на совещании со своим штабом, сэр.

В нем шевельнулась легкая обида, не столько на шефа безопасности, сколько на самого себя. Он же собирался поговорить с ней наедине до встречи с адмиралом Трехо. Неофициально он слышал, что Танака и Трехо знакомы друг с другом, и хотел узнать ее мнение об этом человеке. Но теперь уже поздно.

– Управление сдал, – доложил его помощник Дэвенпорт.

– Управление принял, – отозвался капитан Син, садясь в свое кресло.

– «Буря» отключила тягу и ожидает нас, – сказал начальник службы управления полетом, выводя на главный экран карту-схему. – При текущем торможении стыковка через двадцать три минуты.

– Понял, – кивнул Син. – Связь, прошу передать адмиралу Трехо мое почтение и запросить разрешения на стыковку с «Сердцем бури».

– Есть, сэр.

– Вот бы рассмотреть его как следует, – заметил Дэвенпорт.

– Ну, давайте посмотрим, – согласился Син.

На самом деле ему тоже было любопытно. Конечно, все они получили сводку по конфигурации крейсеров класса «Магнетар», первым из которых стал «Сердце бури». Старые, класса «Протей», шли на списание, а новое поколение только вводили в строй. Син видел десятки ракетных чертежей и фото кораблей на стапелях и наслушался о новых технологиях, задействованных в их конструкции. Но случай собственными глазами посмотреть на самый мощный боевой корабль Лаконии в своей стихии выпал ему впервые.

– Сенсоры, дайте-ка приближение.

– Есть, сэр, – откликнулся офицер службы наблюдения, и главный экран переключился со схемы на телескопическое изображение приближавшегося корабля.

Кто-то тихонько ахнул. Даже Дэвенпорт с его чуть не десятилетним опытом флотской службы бессознательно отступил на полшага.

– Господи боже, и большущий же! – вырвалось у него.

«Сердце бури» был одним из трех кораблей класса «Магнетар», уже сошедших с орбитальных стапелей. «Глаз тайфуна» приписали к внутреннему флоту для обороны Лаконии. «Голос вихря» еще рос среди шипов и выростов чужеродных конструкций. И, хотя флот составляли уже более сотни кораблей, «Магнетары» далеко превосходили остальных величиной и мощью. «Предштормовой» Сина был последним из быстроходных истребителей класса «Пульсар», а «Буря» могла бы принять в трюм дюжину таких истребителей.

Корабли класса «Пульсар» делали высокими и стройными. На взгляд Сина, они даже напоминали старые земные корабли. А «Сердце бури» был основательным, тяжеловесным. Формой он походил на одинокий позвонок гиганта ростом с целую планету. И бледным был, как кость, даже там, где изгибы корпуса отбрасывали тени.

В нем, как во всех кораблях, строившихся на лаконских орбитальных верфях, ощущалось нечто не вполне человеческое. Имелись и антенны датчиков, и орудия точечной обороны, и рельсовые пушки, и шахты торпед, но под самозарастающей обшивкой скрывалась поверхность, больше всего похожая на кожу. Выращенную, хотя и не живую. И в геометрии просматривалось что-то от фрактала. Словно кристалл, разворачивающий молекулярное строение своей решетки в формах высшего порядка.

Син не занимался протомолекулой и выросшими из нее технологиями, но ему становилось не по себе от мысли, что создания людей в какой-то мере сконструированы вымершими тысячи лет назад видами. Сотрудничество с мертвецами вызывало к жизни вопросы без ответов. Почему сборочное устройство делает такой, а не иной выбор? Почему двигатель размещается там, а не здесь, почему внутренняя система симметрична, а наружная форма корабля – не совсем? Так эффективнее? Или эстетичнее, на взгляд вымерших мастеров? Точных ответов нет и никогда не будет.

– «Буря» ответила, – доложили со связи.

– Передаю управление стыковочному доку, – добавил рулевой, и экран переключился с общего вида на схему последнего участка маршрута к «Сердцу бури».

– Прекрасно, – улыбнулся Син.

Адмиралтейство доверило ему один из шедевров лаконского кораблестроения, наполнило корабль серьезными, целеустремленными офицерами и рядовыми. Для первого назначения лучшего не приходилось и желать.

То, что его корабль оказался на острие имперского копья, можно считать глазурью на торте.

– Адмирал Трехо с наилучшими иожеланиями, – заговорил офицер связи, – приглашает вас отобедать с ним в его столовой.

Син обернулся к своему старпому:

– Останетесь на «Предштормовом», команду не распускать. Мы понятия не имеем, какой прием ждет по ту сторону врат. Может, потребуется с ходу вступить в бой.

– Есть, капитан.

– Швартуйтесь. Я в носовой шлюз. Мистер Дэвенпорт, сдаю вам управление.

Оперативный офицер «Бури», второй помощник капитана Трехо ждала его но ту сторону шлюза. Строго говоря, они были в одном чине, но по традиции Син, как капитан корабля, считался старше. Отдав честь, она приветствовала его на борту.

– Адмирал встретил бы вас сам, – объясняла опа, провожая гостя от шлюза по короткому коридору к лифту. Стены на «Буре» голубовато мерцали, словно покрытые заиндевелым стеклом. Совсем не похоже на переборки «Предштормового». – Однако вблизи врат он не хотел бы покидать мостик.

– Вы ведь Фишер? В академии учились курсом младше меня?

– Да, – она кивнула. – На инженерном. Все говорили, что логистика – кратчайший путь к капитанскому мостику, но мне просто нравится работать с экзотической техникой.

Она отстучала на стенной панели вызов лифта. Пока его ждали, переборка сменила цвет с голубого на желтый.

– Держитесь. – Фишер указала на подручную скобу. – Сейчас включат двигатель.

Почти сразу обоих повело к палубе, Син ощутил нарастание веса до половины g.

– Не спеша, – прокомментировал Син, когда лифт, мягко бибикнув, открыл дверь.

– Адмирал – человек осторожный.

– Это говорит в его пользу, – заметил он, уже поднимаясь.

Адмирал Трехо оказался невысок и коренаст, с яркими зелеными глазами и редеющими черными волосами. Он родился в долине Маринера на Марсе, но акцент в его речи почти не ощущался. Ни у кого другого в лаконской армии не было столько наград – его карьера уходила еще во времена, когда марсианский флот охотился за пиратами, а врат не существовало. Его тактику изучали в академии, и, по мнению Сипа, к его карьере вполне подходило определение «гениальный полководец».

Он ожидал, что частная столовая адмирала и командующего флотом будет больше и роскошнее капитанской на «Предштормовом». На деле же им просто опустили складной столик в чуть более просторной каюте-кабинете адмирала. Эстетика отличалась лишь постольку, поскольку различались сами корабли.

– Сыпок! – Трехо позволил ему ответить на салют и тут же, схватив за руку, с силой встряхнул. – Наконец все на своем месте. Волнующий момент. Ты посидишь или предпочитаешь экскурсию по кораблю?

– Адмирал, – ответил Син, – если возможна экскурсия, для меня было бы честью осмотреть корабль.

– Есть на что взглянуть, а? Ты, пожалуйста, зови меня Антоном. Наедине можно без формальностей, а нам в ближайшие месяцы предстоит работа рука об руку. Хочу, чтобы ты чувствовал: ты можешь говорить, что думаешь. По мне, с офицера, который скрывает свои мнения и идеи, никакого проку.

Вот так и верховный консул, предлагая обходиться военным рангом, позволял наедине некоторую фамильярность, создавая ощущение доступности и согласия. Второй раз столкнувшись с этой манерой, Син понял, что того же ждут и от него.

– Благодарю вас, сэр. Антон. Это ценно для меня.

– Тогда идем. За один раз всего не обойти, но главное увидишь. – Адмирал Трехо первым вышел в короткий коридор к лифту – шире, чем на «Предштормовом», с округлыми углами, напомнившими Сину рот глубоководной рыбы. – Я перед свиданием освежил в памяти твою карьеру.

– Боюсь, что у меня, как и у большинства учившихся на Лаконии офицеров, очень небольшой оперативный опыт.

Адмирал отмахнулся. Они вошли в лифт. Покрытие на стенах чуть вздувалось стегаными подушечками, напоминая чешую.

– Первый на курсе по логистике. Это как раз то, что нам нужно. Я что? Я старый боевой офицер. От ваших таблиц у меня мурашки по коже.

Лифт, спускаясь, тихо шелестел, словно разом вращались миллионы крошечных подшипников или шуршали крылышки колибри. Волоски у Сина на загривке зашевелились. В «Буре» было что-то неестественное. Он словно очутился в брюхе огромного зверя и все ждал, не покажутся ли зубы.

– Да, сэр, – заговорил он. – Полученные мною приказы совершенно точно…

Адмирал опять отмахнулся.

– Забудь ты пока о приказах. На них еще будет время. А пока я хочу получше с тобой познакомиться. Ты семейный?

Второе сходство. Дуарте тоже касался его семейной жизни. Еще строчка из тайного учения лаконского командования. Син читал, что тон командования задается с самого верха. Но никогда так отчетливо не сталкивался с этим на практике. И задумался, не преднамеренно ли это? Возможно, Дуарте сознательно преподал такой урок адмиралу, а тот – ему? Было у него чувство, что так и есть.

– Да, сэр. Моя супруга работает в лаборатории нанотехнологий в городе Лакония. Специалист но генетике. У нас один ребенок. Эльза.

– Эльза. Необычное имя. Очень милое.

– Это по моей матери. Нат… Наталия, моя супруга, настояла.

Лифт встал. Дверь открылась на широкую палубу. Вместо лестниц – плавные подъемы к верхним рабочим постам. Их расположение выглядело почти случайным, пока Син не отметил, что с капитанского поста по прямой просматриваются все места экипажа. Дизайн изящный и в то же время очень непривычный.

Старший помощник, заметив их, вытянулся по стойке смирно, сдавая командование, но Трехо махнул ему, чтоб сел на место. Адмирал присутствует, но не распоряжается.

– Связь с прошлым много значит, – заговорил Трехо, проходя с ним по наклонной палубе. – Преемственность. Мы чтим тех, кто жил до пас, и надеемся, что те, кого мы ввели в этот мир, отнесутся к нам так же.

– Да, сэр.

– Антон, пожалуйста.

– Антон, – послушно повторил Син, понимая, что звать адмирала по имени всегда будет для него неестественно и неловко. – Мы почти никогда не зовем ее Эльзой.

– А как же тогда? – заинтересовался адмирал.

– Чудовищем. Мы прозвали ее Чудовищем.

Адмирал хихикнул.

– По другой бабушке?

– Нет. – Син замялся, опасаясь, не сказал ли чего лишнего. Но адмирал смотрел на него, ожидая продолжения. – Мы вообще-то не были готовы к беременности Наг. Она закапчивала диссертацию, а я ходил в двух-трехмесячные патрули старпомом па «Клео».

– Никто никогда не бывает к этому готов, заметил адмирал. – Но это понимаешь не раньше, чем все случилось.

– Да. Когда родилась Эльза, меня вернул и на административный пост, а Нат пришлось перейти на более постоянную научную работу, и оба мы учились ходить ио канату, пока месячная малышка весьма настойчиво предъявляла свои требования.

Трехо провел его по изогнутой палубе к боковой стене. Люк открылся перед ними диафрагмой и закрылся, пропустив. Свет исходил из углублений не шире большого пальца, расположенных по стенам в идеально правильном порядке, но мягко скругленных. Органика в подчинении у военной инженерии.

– Так вот, – на ходу продолжал рассказывать Син. – Мы страшно вымотались. И как-то утром, услышав плач Эльзы, Нат подкатилась ко мне и говорит: «Это чудовище меня убьет». Так и пошло. С тех пор она – Чудовище.

– Но вы же произносите это с улыбкой?

– Да, – кивнул Син, вспоминая личико дочери. – Да, с улыбкой. И вот поэтому я здесь.

– Хм… Поэтому вы здесь? Вы не похожи на мужчину, выбравшего побег от семьи.

– Мне больно было оставлять их позади. Пройдут по меньшей мере месяцы, пока они смогут перебраться ко мне на Медину. Если не годы. Но если я сумею оставить дочери такое человечество, каким задумал его верховный консул, дело того стоит. Галактическое общество мира, процветания и сотрудничества – лучшее наследство, какое я могу для нее подготовить.

– Какая вера, – заметил адмирал, и Син со стыдом подумал, что тот мог счесть его наивным. Но в тоне Трехо не слышалось насмешки. Если это сбудется, то лишь благодаря искренней вере.

– Да, сэр, – сказал Син. И поправился: – Антон.

Адмирал вывел его в широкий коридор – таких широких Син никогда не видал на кораблях. «Буря» не была тесной, как другие, где конструкция требовала экономить каждый килограмм и беречь каждый сантиметр. Этот корабль самой формой стен возвещал о своей силе. Син ощутил некоторый трепет. И заподозрил, что так оно и задумано.

Двое сидевших за столом мичманов вели шутливый флирт, пока не заметили Трехо. Старший из мужчин поморщился, и оба, отсалютовав, поспешили по своим делам. Син только теперь сообразил, что с тех пор, как они вышли из адмиральской каюты, никто с ними не заговаривал. Экскурсия, хоть и непринужденная, не нарушала их уединения.

Тем же тоном, как если бы спрашивал время, адмирал сказал:

– Объясни-ка мне тактические и логистические проблемы в управлении Мединой.

Син подтянулся. Уютная беседа о семье окончена. Пора за работу. Он поддернул рукав, снял с запястья монитор и плашмя положил его на освободившийся стол. Вывел на него сводку. Син готовил ее неделями, но в душе все же таился страх: вдруг упустил что-нибудь очевидное, и адмирал сразу поймет, что его не стоит держать за серьезного специалиста. Син отстранил этот издавна знакомый и привычный страх. Над поверхностью монитора всплыло схематическое изображение Медины.

– Станция Медина, – заговорил он. – Если наши разведчики не ошибаются, там проживают сотни членов коалиции планет с персональным штатом, включая охрану. Добавим постоянных сотрудников и экипаж станции, а также заезжих членов Союза и получим, по самой скромной оценке, три с половиной тысячи человек в любое время. В действительности я предполагаю вдвое большее население.

– Если разведчики не ошибаются?

– Пассивное наблюдение, пусть и многолетнее, всегда дает большую возможность ошибки, чем активный поиск. Добавляет к уровню ошибки и поверхностная интерференция врат, – объяснил Син.

Адмирал, крякнув, махнул ему, предлагая продолжать. Син развернул схему станции, и ключевые точки на поверхности обозначились красным цветом.

– Сама станция снабжена средствами обороны. Сеть ОТО, обеспечивающая защиту от торпед, и одна торпедная установка, уцелевшая и действующая со времен «Бегемота». Восемь рельсовых, автоматическая система дозарядки, общая мощность, по нашим оценкам, до сорока торпед.

– Ядерных? – уточнил адмирал.

– Почти наверняка нет. При недостаточной маневренности и ограниченном объеме «ступицы» такое мощное оружие представляло бы опасность для самой станции.

Син подправил изображение, сфокусировав его на станции-ступице, идеальной сфере поперечником несколько километров в центре сети врат. Чистейший и наиболее активный артефакт чужаков на все миры. Поверхность сферы топорщилась шестью массивными башнями рельсовых пушек.

– Основная оборона станции – устаревшие рельсовые пушки, установленные еще людьми Марко Инароса и разоруженные по ходу последнего столкновения с его партией. Орудия размещены так, что каждое из колец могут обстреливать не менее трех пушек, а в некоторых случаях – до пяти. Конструкция наша, мы тогда поставляли оружие Свободному флоту. Устаревшие, но еще могут вести огонь со скоростью тридцать снарядов в минуту. Это, конечно, если их не модифицировали с тех пор.

– Рельсовые пушки. В древней истории Земли в портах устанавливали орудия, способные обстрелять вражеские корабли на подходе. Земля оборонялась от моря. Мы избавились от морей и суши, но ход мысли прежний. Однако кое-что и меняется, а?

– Да, сэр.

– Что вы о них думаете? – спросил Трехо.

– Изящная конструкция. Разместить батареи обороны на станции чужаков было блестящей идеей, – сказал Син. Горло сдавило нараставшее беспокойство. Такого ли ответа ждал Трехо? – При любом другом размещении рельсовым пришлось бы компенсировать отдачу двигателями. Но станция неподвижна. Или если она движется, то увлекает с собой все окружение. В любом случае на ней не приходится думать о третьем законе Ньютона. И, пока не закончатся боеприпасы, она способна отбивать атаку из любого кольца и даже нескольких сразу. Честно говоря, мне будет грустно видеть конец этой системы.

Трехо вздохнул.

– Верно, такое быстро не отстроишь. Но нам приходиться смотреть вдаль. Даже если на восстановление и испытание батареи уйдет не один месяц, останется она на века. Я сам бы не прочь перехватить их управление. Однако они – первая цель «Бури» в то время, как вы будете выводить из строя оборону станции. После чего произведете высадку и закрепитесь, – закончил адмирал.

– Да, сэр. С точки зрения логистики, после того как будет подавлена оборона станции и выведены из строя батареи рельсовых пушек, десантники «Предштормового», предположительно группа Рино, смогут за минуты захватить управление станцией. Завладев системами связи и доступом к пространству ступицы, мы легко возьмем в свои руки контроль над всеми коммуникациями и торговлей тринадцати сотен миров.

– Вам достался оперативный контроль над высадкой и закрепление на Медине. Силы готовы?

– Да, адмирал. Подготовка к миссии идет уже несколько месяцев, а командует моими силами безопасности полковник Танака. Ее уважают.

– Танака – это хорошо. И сплоченный личный состав – самое главное, – согласился Трехо. – Какие вы предвидите препятствия?

– Движение кораблей на переходе в пространство колец и из него непредсказуемо. Весьма вероятно, что там окажутся один или несколько кораблей, снабженных средствами обороны – не считая дюз, которые тоже можно использовать как оружие. Сколько и с каким вооружением, нельзя уверенно судить, пока мы не пройдем врата. Кроме того, станция Медина действует уже десятки лет, и ее назначение существенно отклонилось от первоначального. Наши сведения о ее конфигурации безнадежно устарели. Захватив управление, мы можем столкнуться с сопротивлением на местах, хотя, скорее всего, минимальным. Далее встанет вопрос создания новой и совершенствования существующей инфраструктуры и координации потоков снабжения между менее освоенными и более обжитыми планетами. Включая систему Сол.

– Вот когда вам предстоит полетать за письменным столом, – заметил адмирал. – Думается, это будет для вас самой трудной частью командировки. Поди заставь сотрудничать тринадцать сотен склочных детишек.

– Верховный консул Дуарте еще в бытность свою в марсианском флоте написал книгу по теории управления торговыми потоками. Мы и сейчас изучаем ее в академии. Я готов настаивать на буквальном исполнении новых paспоряжений.

– Не сомневаюсь в тебе. Дуарте чует таланты, а тебя он выбрал лично, – кивнул адмирал и указал на плавающую между ними диаграмму сводки. – И домашнее задание ты, как видно, хорошо подготовил.

– Да, сэр. – Син откашлялся. – Могу я говорить откровенно, сэр?

– По-моему, я уже ясно высказался на этот счет.

– Да, сэр, – признал Син, не слишком успокоившись. – В этой части плана я вполне уверен. А вот система Сол меня тревожит. Разведка сообщает, что коалиция Земля – Марс настойчиво переоборудует и отстраивает свой флот. И уровень готовности у них минимум предвоенный. Внешнее сопротивление нашим планам будет исходить от них. Да, корабли у нас новее, но их офицерский корпус имеет за спиной две серьезных войны за последние десятилетия. Их опыт неизмеримо превосходит наш.

Адмирал помолчал, разглядывая его. Ярко-зеленые глаза так и впивались под кожу. Син не мог разобрать, доволен Трехо или разочарован. Но улыбка, показавшаяся на его губах, выглядела искренней.

– Опыт и действия на своей территории – их преимущество, тут ты прав. Но, по-моему, ты слишком беспокоишься на этот счет, – ответил адмирал. – «Буря» строилась с одной и только одной целью: обратить в ничто любые другие силы в обозримой части галактики.

Глава 9 Бобби

Они сидели на камбузе, расположившись обычным порядком: Амос с Клариссой рядом, Алекс через стол от нее. Холден чуть в стороне, а Наоми ближе к нему, чем к остальным. У Бобби тревожно напрягались ноги и горло, будто перед боем. Хуже, потому что перед боем наступает короткое затишье, а сейчас его не предвиделось.

На обед была – задумывалась – грибная лапша под черным соусом. Но все оторвались от еды, когда Холден, прокашлявшись, сказал, что хочет сделать заявление. Выложив свою новость, он сам с виду огорчился больше всех и прикрыл чувства разговором о делах и суммах. Итожил последние несколько лет и оценивал перспективы на следующие. Его решение сойти с корабля – вместе с Наоми. Предложение к Бобби сменить его и доводы в ее пользу. Все молча выслушали изложенные им подробности выкупа. Лапша на тарелках давно остыла и слиплась.

– Мы с Наоми забираем наличкой четверть своих долей на корабль, – говорил он, – а на остальное установим рассрочку на десять лет. Тогда на расходном счету будет приличная сумма. План выплат сделаем подвижным, чтобы, если в какой-то момент припрет, вы не пошли на дно вместе с нами, а если все будет хорошо, вы сможете выплатить все раньше. Договор будет гибким.

Он считал, что так добрее. Что разговор о формальностях смягчит для них боль. Может, он и не ошибался. Бобби все оглядывала собравшихся, пытаясь ощутить, как они это приняли. Всем весом опершийся на стол Алекс – выражает агрессию или у него просто побаливает спина? И означает ли что-нибудь добродушная улыбочка Амоса? Когда она что выражала? Соглашаются ли они? А если не согласятся, тогда что? Беспокойство наждаком обдирало желудок.

– Ну вот, – заключил Холден. – Это наше предложение. Я помню, что мы уже голосовали по решениям такого рода, но если кто-то хочет разобраться или выдвинуть встречные предложения…

Молчание звенело громче колокола. Бобби стиснула кулаки и разжала, стиснула и разжала. Пожалуй, идея изначально была неудачной. Может, ей стоило…

– Ну, – вздохнул Алекс, – не знаю. Не назвал бы это неожиданностью, и все же мне грустновато.

Улыбка Наоми походила на привидение: есть и нет, но ошибиться невозможно. Бобби ощутила, как понемногу распускается стянувший нутро узел.

– Пока в капитанском кресле Бобби, – продолжал Алекс, – ничего, в сущности, не меняется. Она и теперь меня жучит. Так что я, конечно, за.

Холден склонил голову к плечу: жест, всегда выражавший у него удивление и некоторое смущение, а Наоми опустила ладонь ему на плечо. Бессознательная телесная грамматика долгой близости.

– Ты знал заранее? – спросил Холден.

Алекс пожал плечами.

– Не такой уж ты загадочный. Давно вижу, как ты напряжен.

– Я что, незаметно для себя стал засранцем? – Холдену удалось высказать вопрос полушутливым тоном.

– Мы бы тебе заметили, – ответил Амос. – Но уже пару лет похоже на то, что у тебя зудит, а почесать некому.

– Рейс вышел дьявольски долгим, – перехватил Алекс. – Предложи мне кто двадцатку сверху, я бы сам сбежал.

– Только твоего флота уже нет, – усмехнулся Амос.

– Я просто хотел сказать, что долгий путь есть долгий путь. Я вас обоих люблю и буду скучать, но, если пришло время для перемен, тут уж ничего не поделаешь.

Улыбка Наоми стала чуть менее загадочной. Холден на несколько сантиметров откачнулся от стола. Воображаемые сценарии Бобби подразумевали в лучшем случае слезы и объятия. В худшем: – гнев и упреки. А тут было облегчение, лишь немного окрашенное печалью. И она почувствовала… так и надо.

Она откашлялась.

– Когда вернемся на Медину, буду искать новых людей в команду. Спешить пока некуда, но если мне придется занять больше двух коек, хотелось бы знать.

Алекс хихикнул:

– Мою не придется. Если жизнь меня чему и научила, так это тому, как я выгляжу вдали от пилотской кабины. Пока меня не гонят, я здесь.

Бобби еще на градус расслабилась.

– Хорошо.

Когда она обернулась к Амосу, тот пожал плечами.

– У меня все здесь.

– Хорошо. Кларисса?

Кларисса прятала взгляд. Лицо было безразличным и бледным – сильнее обычного. Она давила ладонями на стол, словно удерживала его на месте. Словно что-то можно было вернуть на место. Улыбка у нее получилась вымученной, но все же она кивнула. Остается.

– Ну, – заговорил Холден, – м-м, тогда все в порядке. То есть, наверное, это все. Разве что у кого-то еще вопросы?

– Еще кто-то хочет подать дурной пример? – подсказала Наоми.

– Ну да, – промычал он, – хотя я имел в виду…

– Как вам такое предложение? – Алекс встал из-за стола. – Я схожу к себе в каюту и притащу виски, который приберегал до особого случая. Выпьем за Холдена и Нагату. Лучшего командного состава ни у кого не бывало.

Холден переменился в лице, глаза заблестели слезами, но все же он ухмыльнулся.

– Не от кажусь.

Он тоже встал.

Алекс обнял сто первым, потом Наоми своими длинными руками обхватила обоих. Бобби оглянулась на Амоса, ткнула пальцем в обнявшуюся троицу. Нам тоже туда?

Амос встал и шагнул к ним. Бобби последовала его примеру. Команда «Росинанта» долго не разжимала объятий. Через несколько секунд Бобби почувствовала рядом с собой Клариссу, легкую и нежную, как мотылек.

Строго говоря, ничего еще не произошло. Оставалось долгое плавание в невесомости до торможения у врат и до станции Медина за ними. Оставался в своей камере надутый и недовольный, но крепко запертый Хьюстон. Обязанности, расписание, привычки и обычаи были прежними. Изменился только смысл всего этого. Последний рейс вместе. Бобби казалось, будто изменилось что-то в самом ее теле.

Джеймс Холден всегда был странной личностью. Еще до их знакомства он подставил Марс. А потом сам же его спас. Если судить по тому, что думала о нем большая часть человечества, он был самовлюбленный авантюрист или героический поборник свободы слова, орудие АВП или шальное ядро, ни перед кем не в ответе. И Бобби, впервые попав на «Росинант», не слишком о том задумываясь, смотрела на него так же. С тех пор, день ото дня, а порой и час от часу человек и его репутация отшелушивались друг от друга. «Капитан „Росинанта“ Джеймс Холден» – имя, с которым можно вытворять что угодно. И знакомый ей Холден, который пил слишком много кофе, впадал в восторг по самым неподходящим поводам и вечно втихомолку переживал, как бы не потерпела ущерба его неподражаемая, непредсказуемая мораль. Две версии этого человека соотносились как тело и его тень. Да, они связаны. Связаны неразрывно. Но не одно и то же.

А теперь он уходил своей дорогой. И Наоми с ним. Наоми, так старавшаяся не стать важной персоной в глазах большого мира, всегда позволявшая занять место на сцене любимому, лишь бы самой не пришлось. Ее уход не изменит образ «Росинанта» в глазах посторонних, а вот Бобби сильнее ощутит ее потерю. Если Холден был лицом корабля для публики, то Наоми для Бобби стала человеком, которому можно довериться в будничной, день ото дня жизни. Если так сказала Наоми – значит, правда. А если и не совсем точно, то достаточно близко к истине, чтобы Бобби и другие могли уверенно положиться на ее слово.

После их ухода ничто не будет прежним. Бобби это огорчало. Но, к собственному удивлению, еще и радовало. Она поймала себя на том, что осматривает корабль, проверяя все, что было уже проверено, отмечая все неполадки: уровень давления газа падает чуть быстрее положенного, дверь потерлась, проводку пора сменить – и сам корабль тоже менялся. Теперь это был ее корабль. Она прикладывала ладонь к переборке и чувствовала пульс вентиляции – своего корабля. И когда просыпалась, пристегнутая к койке-амортизатору, даже темнота выглядела иначе.

Она была десантницей – всегда оставалась десантницей, даже когда перестала вписываться в эту роль. Перспектива занять капитанское кресло несла в себе угрозу и предвкушение – как раньше повод натянуть силовую броню. Как будто ее старый скафандр изменился от времени – вместе с ней – и превратился в корабль. Да, поношенный. Устаревший, но еще грозный. Весь в шрамах, но надежный. Он походил на Бобби – не только такую, какой она была, но и какой хотела быть.

Она поверила, что остальные – Алекс, Амос, Кларисса – действительно легко смирились с переменой. Прежде она бы на том и успокоилась. Но теперь это был ее корабль.

Теперь, когда ей предстояло стать капитаном, она обязана удостовериться.

Амоса она нашла в мастерской, на обычном месте. Он просматривал советы, как сохранить старый корабль в безопасном и пригодном к полетам состоянии. Белая щетина на макушке блестела под лампочкой – похоже, механик пару дней не брил голову. Они шли без ускорения, экономя реактивную массу, но Амос закрепился на палубе, словно ожидал внезапных перемен. Может, и ожидал, хотя бы просто по привычке. Его толстые, изрезанные шрамами пальцы барабанили по монитору, перескакивая от темы к теме в поисковой цепочке: структурный ремонт кружевных пластин, зарастание микрофлорных восстановителей воздуха, автонастройка силовых сетей. Тысячи усовершенствований, появившихся благодаря изучению техники чужаков. Он во всем этом разбирался. За бодрой повадкой громилы легко забывалось, насколько Амос умен и работоспособен.

– Эй, верзила, – окликнула Бобби, придерживаясь за скобу.

– Хэй, капитан Бабец, – отозвался он.

– Как дела?

Амос оглянулся на нее.

– Ну, мне малость неспокойно за пластины, которые мы наложили у дюз в том депо на Стоддарде. Куча пароду столкнулась с тем, что они отслаиваются при лучевой бомбардировке. На Медине я, пожалуй, вылезу за борт да гляну своими глазами. Не хватало, чтобы они раскрошились пахлавой, когда мы на них рассчитываем.

– Не хотелось бы, – признала Бобби.

– Кружевная обшивка хороша, пока хороша. – Амос снова отвернулся к экрану.

– А в остальном как?

Он пожал плечами, листая страницы.

– Как есть, я бы сказал.

Между ними воцарилось молчание. Бобби почесала шею, и тихое шуршание ногтей по коже перекрыло остальные звуки в помещении. Она не знала, как спросить, не беда ли, что Холден с Наоми от них уходят.

– А ничего, что Холден с Наоми уходят?

– Ба, – отозвался Амос. – А что? Тебя это тревожит?

– Немножко, – ответила Бобби, с удивлением обнаружив, что говорит правду. – То есть ты, помнится, сказал, что почуял это раньше Холдена. Думаю, все мы чуяли. Но ты много лет с ним летал.

– Это да, но я Холдена в первую очередь за то люблю, что он готов принять пулю за любого из команды. А ты, прямо скажем, уже приняла за нас пулю-другую, так что тут все без перемен, – пояснил Амос и, помолчав, добавил: – Вот с Персиком бы тебе поговорить.

– Думаешь?

– Угу.

Больше Амос ничего не добавил, и Бобби задом наперед вытолкнулась наружу.

Кларисса нашлась в медотсеке, на столе автодоктора. Трубки от бормочущей аппаратуры тянулись к катетеру у нее в боку, кровь вытекала из худенького тела и закачивалась обратно. Кожа цвета восковой свечки туго обтянула скулы. Все же Кларисса улыбнулась и приветственно вскинула руку, когда Бобби вплыла в дверь. Кларисса Мао была лучшим техником, с каким Бобби доводилось иметь дело. Она догадывалась, что эту худенькую женщину подстегивали гнев и отчаяние. Работой она сдерживала рвущуюся наружу темноту. Бобби такой мотив был понятен.

– Латаем на скорую руку? – спросила Бобби, кивая на полные кровью трубки.

– Ремонт не лучшего качества, – признала Кларисса, – но завтра буду на ногах, обещаю.

– Спешить некуда, – возразила Бобби. – У нас все в порядке.

– Знаю. Просто…

Бобби хрустнула костяшками. Автодоктор погудел сам себе и снова жадно потянул кровь Клариссы.

– Ты что-то хотела? – спросила та, заглядывая Бобби в глаза. – Ничего, можешь говорить.

– Я еще не капитан, – начала Бобби, – но буду. – Она в первый раз произнесла это вслух. Прозвучало так приятно, что захотелось повторить. – Буду. И на этом посту окажусь в ответе за тебя. За твое благополучие.

Она много лет не вспоминала свою роту. Свою старую роту. Хиллмана, Гураба, Тревиса, Саида. Свою последнюю команду до этой. На миг все они оказались рядом, невидимые, безгласные, но такие же реальные, как Кларисса. Бобби сглотнула и прикусила улыбку. Вот в чем дело. Вот к чему она все эти годы искала обратный путь. Вот почему ей важно в этот раз не допустить ошибки.

– А если я в ответе за твое благополучие, – продолжила она, – нам надо поговорить.

– Хорошо.

– Это дело с твоими имплантами. Лучше не станет, только хуже, – сказала Бобби.

– Знаю, – кивнула Кларисса. – Я бы их удалила, только это меня убьет еще быстрее. – Она улыбнулась, приглашая Бобби улыбнуться вместе с ней. Превращая правду в подобие шутки.

– Когда вернемся на Медину, я буду нанимать новую команду, – объяснила Бобби. Не совладельцев, как наши, а просто наемных работников. На место, остающееся после ухода Холдена и Наоми.

– Но ты и на мое место могла бы кого-нибудь нанять, – сказала Кларисса. Слезы, скопившиеся в глазах, выплеснулись, когда она кивнула. Автодоктор снова гуднул, закачивая в нее очищенную кровь.

– Если захочешь остаться на Медине – так и быть, – ответила Бобби. – Если хочешь остаться на корабле, тебе здесь рады.

В невесомости слезы не упали со щек. Поверхностное натяжение удерживало их, пока Кларисса не тряхнула головой, и тогда они разлетелись солеными шариками, чтобы со временем втянуться в вентиляцию, оставив в воздухе слабый запах горя и моря.

– Я… – мотнув головой, Кларисса беспомощно пожала плечами. – Я ведь думала, первой уйду я.

Она коротко всхлипнула, и тогда Бобби толкнулась к ней. Взяла за руку. Пальцы у Клариссы были тоненькие, но пожатие оказалось неожиданно сильным. Они не разжимали рук, пока дыхание больной не стало менее рваным. Кларисса подняла другую руку, тронула Бобби за плечо. На ее щеки отчасти вернулась краска, только Бобби не знала, раскраснелись они от переживаний или сделала свое дело медицинская аппаратура. Возможно, то и другое.

– Я понимаю, – сказала Бобби. – Тяжело терять людей.

– Ага, – кивнула Кларисса. – И… не знаю. Есть что-то неприличное в том, что это по Холдену. Понимаешь, да? Было бы из-за кого рыдать!

– Нет, – возразила Бобби, – нет нужды переводить это дело в шутку.

Кларисса открыла было рот и снова закрыла. Кивнула.

– Я буду скучать, вот и все.

– Знаю. Я тоже. И… слушай, если тебе сейчас неохота об этом говорить, я могу просто посмотреть твое досье насчет плана лечения и вариантов окончания жизни. Что бы там вы с Холденом ни решили, я приму с уважением.

Светлые тонкие брови Клариссы сошлись у переносицы.

– С Холденом? С Холденом мы этого не обсуждали.

Бобби чуть вскинулась от неожиданности.

– Не обсуждали?

– Мы о таких вещах не говорили, – пояснила Кларисса. – Я обсуждала с Амосом. Он знает, что я хочу остаться здесь. С ним. Если станет плохо, он обещал… помочь. Когда время придет.

– Хорошо, – сказала Бобби. – Это стоит иметь в виду.

«И такое, – добавила она мысленно, – надо тщательно документировать, чтобы в чужой юрисдикции кое-кто не сел за убийство. Какого черта Холден не озаботился?»

– Ты уверена, что Холден никогда с тобой об этом не говорил?

Кларисса покачала головой. Автодоктор закончил процедуру. Трубки, отсоединившись от катетера, благовоспитанными змейками втянулись в тело корабля.

– Ну и ладно, – решила Бобби. – Теперь я знаю. И сделаю для тебя все. Амос тоже.

– Спасибо тебе. И извини.

– За что?

– Я из-за Холдена и Наоми вздумала жалеть себя, – призналась Кларисса. – Не хотела бы никому доставлять затруднений. Я вернусь к работе.

– Каждый горюет как умеет, – ответила ей Бобби. – И каждый должен, отгоревав, волочь задницу на рабочее место.

– Есть, сэр! – Кларисса отсалютовала не без иронии. – Я рада… что мы поговорили.

– И я рада, – отозвалась Бобби, подтягиваясь за дверь.

«И не понимаю, почему этого давно не сделал Холден». Впервые у Бобби возникло чувство, что кое в чем – не во всем, но кое в чем – она будет капитаном куда лучше него.

Глава 10 Драммер

– Ладно, – кажется, в тысячный раз повторила Драммер, – но это естественный ход вещей или нет?

Камерон Тюр, советник по науке, был внушительного роста, но разболтанный, с выпирающим адамовым яблоком и поблекшей татуировкой на пальцах. Он работал в Союзе со времен президентства Тьона и оставался на том же месте при Уокере и Санджрани. При его возрасте и жизненном опыте Драммер ожидала от него взгляда сверху вниз, но советник держался скорее застенчиво. И сейчас виновато хмыкнул.

– Хороший вопрос в семантическом смысле, – ответил он. – Где разница между созданием природы и созданием существ, развившихся в рамках природы, са-са?

– Трудный вопрос, – согласилась Эмили Сантос-Бака.

Она в совете представляла политический отдел. Официально не превосходила рангом остальных, зато лучше других ладила с Драммер, что обеспечивало ей положение «первой среди равных». Эмили была моложе Драммер ровно на два года. У них даже дни рождения пришлись на одно число, что внушало Драммер капельку приязни к этой женщине, даже когда та оказывалась занозой в заднице.

Драммер снова посмотрела на экран. Нечто чуть длиннее двух ладоней, изогнутое когтем или стручком, блестящее зеленым и серым в солнечном свете за стенами Гэльского комплекса на Фусане. Она промотала изображение назад, и молодой человек на нем ожил, с различимым щелчком состыковал один… коготь, стручок, или что там за чертовщина? – с другим, так что внутри осталось пустое место в форме миндалины. В отверстии моргнул свет, заплясали, намекая на что-то, формы. Молодой человек улыбнулся в камеру и повторил то же, что она слышала при каждом просмотре. «Наблюдение этого света вызывает чувство великого покоя и связи со всем живым в галактике, а также, по-видимому, стимулирует…» и прочая чушь. Драммер опять остановила запись.

– Миллионы таких? – спросила она.

– Пока да, – согласился Тюр. – Чем глубже уходит шахта, тем больше их попадается.

– Черт побери.

Миры колоний были довольно просты. Несколько домашних хозяйств, несколько поселений, отчаянное копание в местной биосфере в поисках чистой воды и съедобной пищи. Иные неудачливые колонии вымирали до прихода помощи. Другие сдавались, эвакуировались. Но многие пускали корни на камнях и неведомой почве далеких планет. И, найдя свою нишу, приобретали устойчивость. Тогда начинались серьезные исследования, волна открытий. Масштабные подводные транспортные арки Каразона Заградо, изгибающие световой луч мотыльки Персефоны, программируемые антибиотики с Илоса…

Все чудеса сложности на Земле – продукт одной эволюции. Повторить этот подвиг тринадцать сотен раз было бы достаточно непросто, но вдобавок вмешались те загадочные виды, что создали врата протомолекулы, медленную зону, огромные вечные города, обнаружившиеся, кажется, на каждой открытой планете. Артефакты древних строителей, способных и готовых подверстать все живое на Земле к еще одной межзвездной дороге.

Все это могло оказаться ключом к невообразимым диковинкам. Или к катастрофе. Или к дерьмовой рекламе какого-нибудь плацебо вроде змеиного жира. Картинки в стручках могут быть шифрованными летописями погибших цивилизаций, создавших чудеса, к которым люди только подступались. Или спорами той дряни, что их погубила. Ил и соляными лампами. Хрен их знает.

– Научная станция на Кинли очень добивается образцов для исследования, – заговорила Сантос-Бака. – Но, не зная, что это: артефакты технологии или естественные образования…

– Что, – вклинился Тюр, – сложно установить, располагая только ресурсами Фусана…

– Это я понимаю, – перебила Драммер и переключилась на Эмили: – Разве такие решения принимаются в общем и целом не в вашей рубке?

– У нас хватает голосов для принятия контракта, – ответила Сантос-Бака, – но перекрыть вето их не хватит.

Драммер кивнула. Вопрос был не столько в том, стоит ли пересылать психоактивные стручки чужаков из мира в мир, сколько в том, как бы кому не потерять лицо па собрании комитетов. Так принимаются великие исторические решения.

– Если мы не видим в них непосредственной угрозы, отправьте как чужие артефакты по протоколу безопасности третьего уровня и покончим с этим.

– Спасибо. – Сантос-Бака встала. Тюр почти сразу последовал ее примеру.

– Задержитесь на минутку, Эмили, – попросила Драммер, закрывая демонстрационное видео с Фусана. – У меня к вам еще один разговор.

Тюр вышел, закрыв за собой дверь, а Сантос-Бака опустилась на место. Ее равнодушная хмурость была напускной. Драммер выдавила улыбку. Получилось не лучше и не хуже остального.

– Знаешь, чему я научилась когда-то, работая с Фредом Джонсоном? – начала Драммер. – Не запускай дела слишком надолго. Всегда есть соблазн не трогать, пока не горит, но при этом ты рискуешь всю жизнь только и разгребать пожарища.

– Ты о структуре трафика, которую Земля с Марсом продвигают для Ганимеда?

У Драммер дрогнуло сердце. Она умудрилась забыть о насущном деле, и это напоминание ее придавило.

– Нет, я о проблеме «Росинанта». И ее связи с… – Она ткнула большим пальцем в пустой монитор, где только что прокручивалось видео со стручками. Мы получили в руки губернатора планеты-колонии. Формально Ассоциация Миров еще не запрашивала его статус, но это лишь дело времени. Я так и вижу, как Кэрри Фиск потирает свои толстые пальчики. Очень неплохо бы разобраться с этим заранее.

– Вот оно что, – протянула Эмили. – Ну, у меня на этот счет состоялось несколько неофициальных разговоров. Идея запросить согласия ООН… ну, ее так просто не протолкнешь. Мы не для того так далеко ушли, чтобы снова спрашивать разрешения у правительства комочка грязи.

Драммер кивнула. Враждебность между внутряками и Поясом оставалась для нее главным препятствием в работе. А она и сама не видела много проку в коалиции Земля – Марс.

– Это понятно, – согласилась она. – И мне тоже не нравится. Но это позволит нам откреститься от новых уговоров Джеймса Холдена. Чего мне точно не надо – это чтобы тринадцать сотен миров увидели в нашем Союзе проблему. Втянуть в раскол ООН – хотя бы чисто номинально – означало бы разделить с ними ответственность. Пусть этот Хьюстон и его веселые разбойники гниют в тюрьме ООН, а мы тогда останемся просто извозчиками, доставляющими корабли с места на место. Пленник – дело иное.

– Или, – поправила Сантос-Бака, – мы признаём факт, с которым только флиртовали с тех пор, как выбрались из голодных лет. И начинаем рассматривать Союз как правительство тринадцати сотен миров.

– Не желаю быть президентом тринадцати сотен миров, – возмутилась Драммер. – Я хочу управлять транспортным союзом, регулирующим движение через врата. А все эти планеты и спутники пусть себе занимаются своими делами, не влезая в паши. У нас и так рук не хватает.

– Будь у нас больше работников…

– Эмили, – объявила Драммер. – Знаешь, что наверняка не решит ни одной из наших проблем? Еще один комитет.

Пока Эмили смеялась, стол Драммер издал тихий звон. Тревожное сообщение от Вогана. Первоочередное. Она оставила его повисеть. Если дело не в том, что Дом народа вот-вот развалится на части, от лишней минуты не убудет. А если и разваливается, она ничем не поможет.

– Ты видела те же сводки по логистике, что и я, – продолжала Драммер. – Ожидать, что Союз возьмется определять политику целого…

Звонок повторился немного громче. Драммер, зарычав, стукнула по экрану: принять. Появившийся Воган, не дав ей времени рявкнуть, сказал:

– Сообщение с Лаконии, мэм.

Драммер уставилась на него.

– Что?

– Пришло предупреждение, что Лаконские врата активировались, – объяснил Воган. – Следом новое сообщение. Доклад с Медины поступил… – он отвел было взгляд, но снова посмотрел на нее, – четыре минуты назад.

– Открытой связью?

– Да, мэм. Только аудио. И нешифрованное. Сообщение для прессы.

– Давайте послушаем, – сказала она.

Зазвучал голос, тихий и теплый. Ей вспомнилось шерстяное одеяло из детства, одновременно уютное и кусачее. Драммер ему не доверяла.

– Граждане объединенного человечества, к вам обращается адмирал Трехо, командующий флотом Лаконии. Мы открываем свои врата. Через сто двадцать часов мы выйдем в медленную зону для доставки на станцию Медина персонала и средств, обеспечивающих участие Лаконии в предстоящем великом прогрессе человечества. Мы надеемся на дружескую встречу. Повторяю сообщение…

– Ну, – начала Сантос-Бака и осеклась. – Вот уж чего не предвидела.

– Ладно. – Драммер заглянула в ее круглые глаза. – Собирай всех, Эмили.

Космический город Дом народа до сих пор оставался на орбите Марса, поблизости от Земли и Солнца, в чертовой дали от спутников Юпитера и Сатурна. Десять часов ушло на то, чтобы услышать отклики всех экспертов Союза, и еще пять для полного их обзора и выпуска единого заявления. Любой вопрос, разъяснение, любые новые нюансы и протесты отняли бы примерно столько же времени. Большую часть оставшихся до возвращения Лаконии ста двадцати часов Драммер отвела на ожидание ответов. Сообщения летали между планетами и лунами, космическими городами и станциями со скоростью света в вакууме, и ее чертовски не хватало.

Голос на записи определили как принадлежащий Антону Трехо, лейтенанту марсианского флота, ушедшему на Лаконию с отколовшимися кораблями после бомбардировки Земли. Да, голос могли подделать, но техническая служба склонна была считать его подлинным. Со станции Медина сообщали о всплесках света и излучения во вратах Лаконии – признаки соответствовали приближающимся с тормозным ускорением кораблям. Сколько их и какого типа, пока оставалось только догадываться.

Марс при внезапной и безнадежной попытке Свободного флота захватить власть лишился почти трети своих кораблей. Одни достались Свободному флоту в системе Сол, другие ушли на Лаконию. За минувшие с тех пор десятилетия Земля и Марс понемногу восстанавливали свои космические силы. Технологические прорывы, основанные на изучении чужих артефактов, – кружевные пластины, магнитные ловушки с обратной связью, компенсирующие инерцию орудия точечной обороны – стали за это время обыденностью. Даже если корабли за вратами Лаконии сумели в деталях выяснить процесс производства, им еще понадобилось бы построить верфи и создать производственную базу. Тридцать лет без обновления – долгий срок.

Самым вероятным представлялся сценарий, по которому в банановой республике Дуарте что-то не заладилось, и пришлось восстанавливать связи, чтобы вытребовать, выклянчить или выторговать необходимое ему – или тому, кто теперь там у власти, – для выживания.

Драммер несколько зацепила особая отметка в рапортах разведки – спекуляции на тему судьбы активного образца протомолекулы, похищенного с Тихо во время войны. Она помнила тот день. Пришлось драться в собственных коридорах за собственную станцию. Она как сейчас ощущала ту холодную ярость – обнаружить предательство в своих же рядах! И как держался тогда лидер – Фред Джонсон.

Ей и теперь недоставало Фреда. Сидя в кресле перед терпеливо дожидавшимися ее внимания рапортами разведки на мониторе, Драммер гадала, как бы разобрался со всем этим он. Не только с Дуарте и Лаконией – со всем этим.

Ее монитор звякнул и высветил оранжевый флажок умеренной срочности. Новый доклад с Медины с уточненной аналитикой подписей двигателей по ту сторону врат. Шумно выдохнув, Драммер открыла сообщение. Данных, конечно, все еще не хватало, но, очевидно, зафиксированные двигатели либо не числились в регистре, либо изменились настолько, что больше не соответствовали базе данных. Она пробежала пальцем по сопроводительному тексту – чтобы утомленный взгляд не терял строки. Во флоте Дуарте имелся по меньшей мере один корабль класса «Доннаджер». Судя по размеру дюзового выброса, возможно, вот этот. Постаревший, да. Износившийся. Но все еще грозная сила.

Она встала и потянулась. Боль начиналась между лопатками и уходила в основание черепа. Слишком засиделась за чтением докладов, которые следовало бы оставить Вогану. Как-никак переваривать информацию – главная его обязанность. Но и ее тоже. А себе Драммер доверяла больше, чем ему.

Она нашла на схеме корабля Эмили Сантос-Баку. Время было позднее, но ее молодая помощница тоже не уходила к себе в каюту. Система отыскала ее в столовой администрации. При мысли о еде пробудился желудок, забытый голод вспыхнул пожаром. Драммер быстро отстучала сообщение с просьбой подождать ее. Потом закрыла свой монитор, ввела пароль безопасности и вышла.

Коридоры Дома народа сохраняли ощущение новизны. Захваты для рук и ног на стенах еще не сносились, как на поживших кораблях и станциях. Все лампы светили неуловимо ярче, показывая, что установлены совсем недавно. Ничто пока не успело испортиться или поломаться.

Их огромный плавучий город еще настигнут приметы старости, но пока что он блеском и совершенством походил на молодой Сингапур. Хорошо налаженный город. Вытолкнуть бы его сейчас к самым звездам, и все было бы тик-так.

Она застала Сантос-Баку в обществе мужчины постарше, в сером тренировочном костюме. Тот кивнул Драммер, а когда та села, отошел. Эмили улыбнулась:

– Похоже, тебя не помешает подкормить.

– Обед был давно. Через минутку займусь. Ты доклады видела?

– Кроме самых последних – да.

– А что совет?

Эмили сосредоточилась, задумалась, замкнулась в себе, как игрок в покер. И заговорила осторожно, взвешенно:

– Довольно трудно проникнуться беспокойством из-за флотилии дряхлых марсианских кораблей под командой состарившихся на десятилетие капитанов. Честно говоря, я несколько удивлена, что там еще есть кто-то живой.

– Согласна.

– В голосовых характеристиках сообщения не просматривается признаков высокого напряжения. И никаких требований не предъявлено, по крайней мере пока.

– Знаю, Эмили. Читала рапорты. Я спрашиваю, что ты о них думаешь.

Сантос-Бака развела руками – старый, еще школьный жест, говорящий: вот она я, вся как есть перед тобой.

– По-моему, нам предстоит увидеть шайку эгоцентричных поганцев, сообразивших, что их славная независимость в изоляции ничего не стоит. Если позволить им не терять лица, может, найдем дорожку к реинтеграции. Только Марс может создать осложнения. Захочет вывести их на гору Олимп и там вздернуть как изменников.

– И мне так думается. Есть идеи, какой подход к ним найти по этому поводу?

– Я обменялась несколькими сообщениями с адмиралом Ха. Она землянка, но со связями в высшем командовании Марса, – ответила Сантос-Бака. – Все неофициально. И еще Маккалилл из службы безопасности.

– Само собой.

– Есть еще вероятность, что они попытаются прибегнуть к силе.

– С кораблями, которые десятилетиями не переоборудовались и верфи не видели? – напомнила Драммер. – А у нас рельсовые пушки прогреты и готовы наделать дыр в любом грубияне. И мы допускаем такую вероятность?

– Мы же не ставки делаем. Даже будь у них новехонький флот, захват наших рельсовых – непростая задача.

Драммер прикинула.

– Можно запросить пару кораблей поддержки, просто на всякий случай. Если выяснится, что Лакония нарывается на пинок под зад, я не стану посылать корабли за их врата. Зато проще будет выторговать то соглашение. Если Марс учует кровь и шанс отомстить, вдруг да коалиция ЗМ окажется более заинтересована в укреплении сотрудничества и договоренностях?

– Это было бы совсем другое дело, – согласилась Сантос-Бака.

Приятно убедиться, что они с ней дуют в одну дудку. Драммер немного опасалась, что совет выдвинет собственную стратегию. Дрессировка котят входила в ее обязанности. Но, к счастью, не в этот раз. Она как могла уклонялась от чести стать политической силой. И уж точно не желала командовать военной. Если по ту сторону Лаконских врат намечается война, пусть ее ведет Марс.

– Ну и хорошо, – подытожила Драммер. – Ничего такого, с чем бы мы не справились.

Глава 11 Бобби

Втянувшийся в порт Медины «Роси» встретила служба безопасности, готовая взять Хьюстона под свою опеку. Бобби, пока пленника уводили, наблюдала за Холденом. В его глазах ей почудилась меланхолия. Последний поступок в роли капитана – сдать человека за решетку. А может, она вычитала в ситуации больше, чем в ней было. Без пресс-релиза, грозно обещанного Драммер, обошлось.

Потом все отправились в клуб. Наоми сняла для них отдельное помещение. Они пообедали искусственной говядиной со свежими овощами, сдобренными обогащенной минералами солью и острым перцем. Бобби не хотела напиваться до слезливости, но она одна была такая. Кроме еще Амоса. Тот смотрел на объятия, слезы и заверения в любви со стороны, как мамаша на дне рождения пятилетнего сына, – снисходительно, в готовности поддержать, но не вовлекаясь по-настоящему.

Поев, все отправились на клубную танцплощадку, танцевали, пели караоке и еще немного выпили. А потом Наоми с Холденом ушли в обнимку, шагая по коридорам Медины так, словно собирались вернуться. Только они не собирались.

Оставшиеся четверо, смеясь и болтая, вернулись в порт. Алекс цитировал реплики и разыгрывал сценки из своей коллекции неонуарных фильмов. Бобби с Клариссой его подначивали. Амос, ухмыляясь, плелся позади, но Бобби обратила внимание, как он осматривает коридоры на случай, как бы четверо подвыпивших старых дурней не нарвались на неприятности. Не то чтобы для опасений имелись причины. Просто уж такой он был. Бобби и заметила это потому, что сама в какой-то мере занималась тем же.

Вернувшись на корабль, они разбежались, разлетелись по своим каютам. Бобби задержалась в камбузе, прихлебывала свежесваренный кофе из груши, пока все не разошлись. До конца дня она хотела закончить еще одно дело, и притом наедине с собой.

Вокруг нее пощелкивал «Росинант», отдавая остаточное тепло движения абсолютному вакууму медленной зоны. Гудели воздуховоды. На Бобби снизошло ощущение покоя, как в детстве, в ночь после Рождества. Она позволила себе глубоко и размеренно подышать, ощущая корабль как собственную кожу. Допив кофе до последней капли, она выбросила пустую грушу в утилизатор и по коридору подтянулась к каюте Холдена. К капитанской каюте.

Своей.

Холден с Наоми все уже забрали. Шкафчики остались незапертыми, открытый капитанский сейф был очищен и ждал нового кода доступа. Двуспальная койка – ее так долго делили Холден и Наоми – блистала чистотой. Едковатый запах свежего геля подсказал, что Наоми и его сменила перед уходом… Для нового жильца – новые простыни. Бобби вплыла в помещение, раскинув руки и ноги. Закрыв глаза, она вслушалась в особенную тишину этой каюты: чем она похожа на ставшую привычной за много лет? Чем отличается? К скобе Бобби потянулась, когда до захвата оставалось еще полметра. Каюта двойной площади, чтобы Наоми с Холденом могли жить вместе, стала привилегией капитана «Росинанта». Бобби улыбнулась этой мысли.

Сейф ждал пароля. Она ввела отпечатки своего большого пальца и двух указательных, потом набрала и проговорила вслух выбранный пароль – пусть система запомнит. Шестнадцать знаков, составленных в памяти и внешне ни с чем не связанных. Сейф, солидно щелкнув, закрылся, магнитные замки встали на место – теперь их не вскроешь без сварочного аппарата, да и то не быстро. Двигатель молчал, реактор заглушили, система жизнеобеспечения выдавала зеленый свет с запасом. Все как должно быть на ее корабле. Наверное, рассудила Бобби, пройдет время, пока она перестанет чувствовать себя самозванкой. Но пора привыкать. Ее корабль!

Ее дожидались четыре сообщения. Первые два – автоматические: одно подтверждало договор о стоянке в доке Медины и плату за использование, другое показывало списание с общего счета – крупный кусок, оторванный Холденом и Наоми. «Росинант» уже посылал к ней то, с чем обычно обращался к Холдену. Третье сообщение поступило от диспетчерской Медины, а вот четвертое было личным. От Джеймса Холдена. Бобби открыла его первым.

– Привет, Бобби, – заговорил он, и голос в тишине прозвучал очень громко. – Решил оставить тебе записку. Я долго прожил на «Роси». Лучшее в моей жизни связано с этим суденышком. И многое из худшего тоже. И почти все, что я люблю. Не могу вспомнить во всех тринадцати сотнях миров людей, кому доверял бы, как тебе. Спасибо, что приняла у меня чашу сию. И если я когда смогу чем помочь – ты только скажи. Может, я больше не член команды, но остаюсь членом семьи.

Сообщение кончилось, и она отметила его для сохранения. Открыла другое, из диспетчерской. Молодой мужчина с черной-черной кожей и короткой стрижкой кивнул в камеру.

– Капитан Холден, я Майкл Симеон из службы безопасности Медины. Информирую вас, что, согласно договору с Союзом, «Росинант» призывается на обязательный контракт службы безопасности. Вам следует присутствовать на брифинге по предстоящему посольскому контакту с Лаконией. Место и время указаны в сообщении. Прошу подтвердить присутствие ваше или вашего представителя.

Бобби набрала ответ, оценила себя на экране, подумав, стянула волосы в узел и хмуро повторила:

– Говорит капитан «Росинанта» Драпер, – сказала она. – Я буду.

На десятой минуте брифинга Бобби подумала: «Ах вот почему он отказался от этой работы!»

Зал располагался в барабане станции. Прямо под неподвижной командной палубой. Столы в нем расставили рядами, как в дурной классной комнате, сиденья были жесткие, а встроенные держатели для напитков не слишком подходили к дешевым керамическим кружкам. На неудобных сиденьях кроме Бобби разместилось человек сорок: представители всех кораблей, находившихся сейчас в медленной зоне, – но ей и старшему помощнику с «Тори Байрона» достались почетные места. В первом ряду по центру. Места для отличников. Что ни говори, «Росинант» с «Тори Байроном» были в данный момент единственными боевыми кораблями в окрестностях Медины. Остальные – буксиры или грузовозы.

Выступал перед залом не тот, кто ей звонил, а его шеф. Онни Лэнгстивер возглавлял силы безопасности и на срок принудительного контракта оказывался, технически говоря, и ее боссом. Мединский мундир он носил, как поддевку водителя меха. Плечи пестрели от перхоти.

– В первую очередь мы стремимся не проявлять агрессии, – говорил Лэнгстивер, – ио и пассивными выглядеть нежелательно.

Краем глаза Бобби зафиксировала, как остальные кивают. Бобби хотелось хрустнуть костяшками, но она, с тех пор как села, проделала это уже два раза, и пальцы не отзывались.

Лэнгстивер продолжал:

– На станции-ступице у нас, как всегда, размещаются рельсовые пушки, са-са? Так что, попробуй кто чего, хватит одной искорки, и мы… – Глава безопасности Союза перевозчиков сложил пальцы пистолетиком и губами изобразил: «пиф-паф». – Может, они обычные послы. Причалят, поговорят, лос политикос исполнят свой танец. Но если они что замыслили, мы готовы. Начинать не станем, но и не промахнемся, так?

Общий согласный ропот.

– Вам надо защитить орудия, – подала голос Бобби. – Гнезда рельсовых пушек на ступице – если они высадятся на поверхности…

– Савви, савви, – перебил Лэнгстивер, делая примирительные жесты ладонью. – Это «Тори Байрону», а?

– Нам бы нужно разведать, что вылезет из врат, пока оно не вылезло, – говорила Бобби, заранее понимая, что благодарности за эти слова не дождется. И все-таки, раз уж начала… – Дюжина отправленных за врата зондов могли бы передать, ждать нам линкоров класса «Доннаджер», нескольких миноносцев или просто челнока. К каждому варианту потребуется своя подготовка…

– Да, мы об этом думали, – согласился Лэнгстивер. – Но провокации нежелательны, да? И в любом случае для нас не так уж много меняется. Будем иметь дело с тем, с чем придется.

– Ну пошлите навстречу корабль с корзинкой фруктов, – посоветовала Бобби. – Пусть приветствует на их территории и отчитается нам.

Лэнгстивер, прервавшись, уставился на нее. Бобби встретила его таким же взглядом. Зал притих на длину долгого вздоха. И еще одного. Безопасник первым отвел глаза.

– И корабль с командой тоже нельзя посылать. Правила Союза. Речь о рабочем соглашении, да? Вот мы и отправляем «Тори Байрона» в качестве почетного эскорта. «Росинант», держась в тени Медины, позаботится, чтобы никто не высадил незваных гостей. Остальные ждут в доках или отходят, освобождая дорогу от Лаконских врат до Медины. За каждую заминку Союз возьмет штраф. «Тори Байрон» получит полную оплату по контракту с силами безопасности. «Росинант», исполняющий роль прикрытия, три четверти. По стандарту.

Бобби задумалась, как бы поступил сейчас Холден. Произнес бы вдохновенную речь о том, как препятствуют разумной тактике правила Союза? Выразил бы одной улыбкой: «Вы мне не слишком-то по душе», а вернувшись на корабль, все равно сделал бы то, что посчитал нужным? Или проглотил бы, решив, что дело не стоит драки?

Только теперь это ее дело, и, хотя Бобби не сомневалась в своей правоте, ей было очевидно, что не с ее места менять составленные Лэнгстивером планы. С тем же успехом можно биться лбом в каменную стену. Она не станет и пробовать, как бы ни тянуло развлечься.

– Понятно, – отозвалась Бобби.

И до самого дока не разжимала челюсти. Люди как люди. Они всюду одинаковы. Она сталкивалась с бюрократами в армии и позже, работая в службе поддержки ветеранов. Она нарывалась на них, когда Фред во время конституционного кризиса вытолкнул ее на пост марсианского эрзац-посла. А получив место на «Росинанте», она с удовольствием предоставила разгадывать дерьмовые дипломатические шарады с поцелуями и танцами Холдену, а иногда и Наоми.

И даже не в том беда, что ее волновал исход текущего конкретного задания. Просто можно было действовать лучшим образом, она им об этом сообщила, а они и не подумали следовать ее совету. И ее кораблю – ее людям – придется принять на себя часть ненужного риска. С таким положением дел она никогда не умела мириться.

«Наву», корабль поколений, не готовился принимать на стыковку множество кораблей. Став боевым: «Бегемотом», он ждал их и того меньше. Но чего не было изначально, то добавили время и необходимость. Главные доки станции Медина располагались вне барабана, ближе к машинным палубам и давно молчащему двигателю, предназначенному веками уносить корабль к звездам. Причалы поменьше устроили на дальнем конце барабана, близ командных палуб, но те больше использовались для частных челноков и дипломатических встреч. «Росинант» приняли в главном доке, по соседству с «Тори Байроном», и к тому времени, как Бобби запустила шлюзование, гнев ее начал остывать. Хоть бы и против шерсти, она свое дело сделает. Собственно, ни чего другого ей и не оставалось.

– С возвращением, – через коммутатор приветствовал ее Алекс, едва закрылась внутренняя дверь шлюза. – Есть план?

– План – не высовываться и выяснить, не желает ли новый посол Лаконии продемонстрировать всем, как высоко писает на стенку, – ответила Бобби. – Главное досталось «Тори Байрону» и орудийным башням. Мы держимся на заднем плане и готовимся принять в теплые объятия абордажную команду, буде таковая объявится.

Она подтянулась мимо шкафчиков к лифту, поднялась к рубке. По мере движения голос Алекса в динамиках сменялся на настоящий, живой.

– Ну, спасибо, что не нас первыми подставляют под выстрел. В смысле если стрельба вообще будет. Признаться, я немножко надеюсь, что те что-то затевают.

– Это потому, что Дуарте с компанией – шайка изменников, заслуживших виселицу?

– И воров. Про кражу не забывай. И никого не предупредили, когда Свободный флот собрался поубивать несколько миллиардов человек. В смысле я всей душой за прощение, и что прошло, то прошло, но это легче глотается, когда все мерзавцы передохли.

Бобби пристегнулась.

– Может, это и не люди Дуарте. Откуда нам знать, его могли лет пятнадцать назад зарезать в ванне.

– Надежда всегда есть, – согласился Алекс. В полутемной рубке его лицо освещалось главным образом отблесками мониторов. – Я снова перевел «Роси» на режим «команда четыре человека».

– Мало, – возразила Бобби. – Нам: нужно больше.

– До вас с Клариссой мы много лет так обходились. Кто бы подумал, как хорошо получается. Эй… слушай, пока есть шанс, что кто-то ткнет в Медину палкой, можно я буду держать Наоми с Холденом на корабельном канале, на всякий случай?

Бобби замялась с ответом. С одной стороны, она вставала на дыбы при мысли, что кто-то не участвующий в деле будет оставаться на связи. С другой – это же Холден и Наоми, отрезать их тоже получилось бы странно. Алекс ждал ответа. Она отмахнулась, будто задумывалась о чем-то постороннем.

– Можно, конечно. Своя же семья.

Легкая улыбка Алекса говорила, что он ждал такого ответа и рад, что высказан он в таком тоне. Бобби вывела на связь Амоса и Клариссу.

– Ну вот, все. Предполетная проверка. Давайте-ка по местам.

Медленная зона: врата, станция Медина и чужая станция-ступица с рельсовыми пушками – была крошечной в сравнении с величием космоса. Она занимала меньше объема, чем Солнце, и, говоря наугад, энергии на поддержание работы и стабильности врат тратила примерно столько же, только управляли этой энергией силы, в которых ученые все еще не могли разобраться. А между вратами – темнота, куда уходили материя и энергия и откуда ничего не возвращалось взамен. He-пустота за вратами вызывала у Бобби легкую клаустрофобию – ведь для передвижения оставалась лишь сфера в миллион кэмэ поперечником.

Даже при таких умеренных расстояниях станция Медина была мелковата, чтобы рассмотреть ее на мониторе в реальном масштабе. Так что Бобби выделила половину экрана системе целиком: с вратами, «Роси», «Тори» и гнездами рельсовых, – а на другой открыла окна поменьше с «Роси» в узкой как иголочка тени Медины, с «Тори Байроном» и с Лаконскими вратами. Счетчик отмечал минуты и секунды до названного этим адмиралом Трехо срока перехода. Плечи у Бобби свело. Она чувствовала себя как в мгновения между броском костей и их остановкой. Возбуждение игрока. Ей не правилось, что ей это так нравится.

– Датчики Медины что-то принимают, – сообщила из машинного Кларисса.

– Давай мне, пожалуйста, обновления, – попросила Бобби, и схема с Лаконскими вратами переключилась на живое видео самих врат, раскрашенное, чтобы выделить хоть что-то вразумительное в их темноте. Жуткий круг врат. Колеблющиеся звезды за ними и надвигающаяся грозная тень. Уже но затемнению звезд Бобби распознала большой корабль. Может, их «Доннаджер». А это само по себе представляло многозначительное заявление.

По меньшей мере.

Корабль, показавшийся первым, выглядел не так. И не только из-за странной полуорганической формы. Псевдоцвета смешались, пытаясь разобраться в свойствах его поверхности, и оттого картинка напоминала карандашный набросок или сновидение. Бобби поймала себя на том, что ищет глазами швы между пластинами обшивки – и не находит. Разум силился воспринять увиденное как корабль, но все сбивался на память о древних морских чудовищах из глубин земных океанов.

– Этот не из наших, – вскинулся Алекс. – Черт, где они такой взяли?

– Мне это не нравится, – сказала Кларисса.

«Мне тоже, сестренка», – мысленно ответила ей Бобби.

Капитан «Тори Байрона» по диспетчерскому каналу вызывал это лаконское черт-те что, приказывая ему полную остановку. Бобби кивнула экрану, усилием воли призывая Трехо ответить. Вступить в нормальное взаимодействие. Но странный корабль уверенно и невозмутимо держался на курсе. По ту сторону врат расцвел еще один дюзовый выброс. Гораздо меньше первого, но все же на подходе был и второй корабль. Миг спустя загорелся главный двигатель «Тори», корабль двинулся наперехват. На вид – домашний кот готовился бросить вызов льву.

– Последнее предупреждение! – объявил «Тори Байрон».

Монитор Бобби выдал обновление. «Тори Байрон» поймал большой корабль в прицел…

И пропал. На месте, где только что был «Тори», расплывалось искрящееся облачко материи столь странной, что датчики «Роси» не знали, что и думать.

– Какого хрена? – выдохнул Алекс. – Это они стреляли? Я никакого выстрела не видел!

В животе у Бобби собралось столько свинца, что ее даже в невесомости тянуло вниз. Она открыла канал связи с командой рельсовых, еще не осознавая, что собирается сказать, и в нарастающей уверенности, что, даже успей она с вызовом, этого будет мало. Тут все будет мало. Но в таких делах иначе нельзя. Отдаешь приказ сражаться, даже если бой безнадежен.

– Огонь, огонь, огонь! – выкрикнула она.

На экране рельсовая пушка выплюнула ядро.

Глава 12 Холден

Офисы Союза перевозчиков скрывались на глубине трех уровней в толще стен барабана Медины. Сила Кориолиса здесь ощущалась чуть меньше, чем в самом барабане, зато в металлических каморках не было даже экранов, создающих иллюзию окна. Холден не знал, почему это угнетает его больше, чем такие же каморки па корабле. Наоми сидела рядом, просматривая новости на ручном терминале и не замечая мрачного окружения. «Росинант» исполнял обязательства по принудительному контракту со службой безопасности. Первая командировка с их ухода. Быть может, это и придавило Холдена.

– Форма четыре тысячи одиннадцать D переводит ваши обязательства и будущие контракты на Роберту В. Драпер и утверждает ее в должности капитана «Росинанта», а также президента «Росикорп» – корпоративной единицы с регистрацией на Церере.

Представительница Союза перевозчиков, обрабатывавшая документы, подала Холдену непривычно большой терминал – на подпись. Лицо у нес было стянутое, между бровями и у губ глубокие морщины, а волосы топорщились короткой щетиной, выкрашенной в пламенно-алый цвет. Холдену она показалась похожей на недовольную рыбу-собаку, но такое нелестное мнение было отчасти вызвано горами бланков, которые его вынудили заполнять.

– Вам известно, – спросила Рыба-собака, – что это изменение статуса – временное, до законной регистрации перехода права собственности?

– Мы отсюда сразу в банк, там и оформим кредит на продажу корабля.

– М-м-м, – промычала Рыба-собака, выразив одним звуком глубокий скепсис.

Заполняя очередной бесконечный бланк, Холден прислушивался к тихому голоску терминала Наоми. Он разбирал одно слово из трех, но жаркая дискуссия определенно касалась приближения лаконских кораблей.

– Луна, – сказала Наоми.

– На Луне что-то случилось?

– Нет, я хотела сказать, попробуем начать с Луны. Там проще будет подобрать место консультанта, им достается много работы с Земли.

– Не уверен, что я… – начал Холден.

– Не ты. Я. Я могу консультировать. И тамошняя сила тяжести по мне. А ты мог бы заскакивать в колодец, если захочешь навестить родителей.

– Верно.

Родители у него приближались к вековой отметке, и хотя, к счастью, все были еще в хорошей форме, Холдену не хотелось бы гонять их на орбиту ради встречи с сыном.

– И отсюда подальше, – добавила Наоми, тыча пальцем в свой экран.

– Тоже неплохо, – согласился он и передал Рыбе-собаке заполненный бланк. – Хотя мне нравилась мысль о пышной декадентской роскоши Титана.

– Когда у нас будет запас средств на ближайшие три десятка лет, – сказала Наоми и добавила: – Два часа.

Холдену не пришлось спрашивать, о чем речь. Два часа до появления из врат первых за десятилетия представителей Лаконии.

– Здесь у нас все?

Рыба-собака признала, что все.

– Я бы не прочь выпить, – сказал Холден. – Выпьем и великое явление посмотрим на экране бара, что ли?

Так они и поступили.

Вышло не лучшим образом.

Холден бежал через открытое пространство барабана, в сторону лифта к командному центру Медины. Адреналин, выброшенный в кровь, только разгонял сердце, не прибавляя скорости ногам. С неестественной отстраненностью подумалось, что все точь-в-точь как в былых кошмарах. Добравшись до лифта, он нажал кнопку вызова и мысленно приказал двери: открывайся!

– Огонь, огонь, огонь! – орала Бобби по групповому каналу «Роси». Голос из динамика терминала звучал громко, но без паники. Командный голос. На экран Алекс переслал ему тактическую схему. Три рельсовые пушки с центральной станции обстреливали тяжелый корабль лаконцев. Все выстрелы поражали цель, пробивая обшивку, но пробоины затягивались почти мгновенно. Это не походило на систему контроля повреждений. Это походило на заживление ран.

Холден уже видел такое почти мгновенное заживление. Только не на человеческих конструкциях. Воистину, дело было плохо и походило на кошмар.

– Бобби! – рявкнул он в терминал. – Оставь корабль…

Он не закончил, потому что экран полыхнул и погас. Медина буквально содрогнулась. Вся станция дернулась и зазвенела колоколом.

– Джим… – закончить Наоми не сумела – сорвала дыхание на бегу. Она астерским жестом показала: «Положение чрезвычайное. Искать убежища?» Здравый вопрос. Если лаконцы начали дырявить Медину, неплохо бы попасть в герметичное помещение с автономным запасом воздуха.

– Иди поищи, – отозвался он. – Мне надо в рубку.

– Зачем?

Опять же здравый вопрос. «Затем, что я отвоевал в трех больших войнах, – подумал он. – Затем, что управляющие этой станцией астеры – из тех, кто не пристал к Свободному флоту Марко, а значит, никто из них не бывал в таких переделках. Им понадобится мой опыт». Все это было истинной правдой и, наверное, вескими причинами. Но вслух он ничего не сказал, потому что не сомневался: Наоми видит насквозь его настоящую правду. «Потому что творится что-то ужасное, а я не умею держаться в стороне».

Дверь наконец распахнулась, кабина, признав в нем капитана на службе Союза, допустила Холдена к управлению. Поднимаясь, тот ощутил, как сменяется неровной боковой тягой и вовсе исчезает сила тяжести. Лифт открылся в коридор, памятный Холдену по бою под огнем – тех времен, когда люди только отыскали путь в систему колец. Потрясающий момент человеческой истории, проход сквозь стабильную червоточину в созданную чужой цивилизацией сеть межзвездных врат, обернулся перестрелкой. И вот опять: группа, десятилетиями изолированная от человечества, возвращается в общество, где дела идут вроде бы неплохо. И что они делают? Стреляют.

Терминал Холдена негромко звякнул, снова подсоединяясь к сети. И почти сейчас же на нем возникло лицо Алекса.

– Ты еще там, кэп?

– Да, подхожу к рубке Медины. Они подбили станцию? Тревоги по утечке здесь не вижу…

– Они стреляли по… – начал Алекс и передумал: – Проще показать. Смотри, что за дерьмо.

– Минутку.

Холден ударил ладонью по стенной панели, дверь отъехала в сторону. Он втянулся в центр управления.

Дежурный офицер вскинула руку.

– Вам сюда нельзя, сэр. То есть капитан Холден. Сэр.

– Кто здесь сейчас старший?

– Я.

Холден с ней уже встречался. Дафна Кол, хороший техник. Стажировалась по инженерной специальности на Тихо. Идеальный сотрудник для мирных дежурств на станции вроде Медины. А сейчас абсолютно не в своей стихии.

– Холден, – напомнил о себе Алекс, – ты еще здесь?

Холден развернул свой терминал, чтобы видно было и дежурному офицеру.

– Давай, Алекс.

На экране тяжелый лаконский корабль выплывал из врат. Ромбовидной формы, широкий, без плавных закруглений и со множеством асимметричных выступов на боках. Как будто его вырастили, а не собирали на верфи.

Прямо в кольце врат он медленно остановился. «Тори Байрон», которому Союз перевозчиков поручил оборону Медины, приближался к нему. Холден не видел и не слышал, но представлял град запросов и требований, которыми крейсер осыпал лаконцев. А потом, так внезапно, что это выглядело ошибкой графического редактора, «Байрон» превратился в быстро расплывающееся облачко перегретого газа и металлических обломков. На заднем плане Бобби рявкнула: «Огонь, огонь, огонь!» – и в дело вступили рельсовые пушки станции-ступицы.

Изображение задергалось, и вырванные с мясом рельсовые закувыркались, превращаясь в полете в облачка керамических осколков.

– Это вы почувствовали на себе, – пояснил Алекс. – При втором выстреле из их орудия тряхнуло все корабли в зоне и выбило половину электроники.

– Что за хреновина? – выговорил Холден.

Алекс не ответил, зато лицо его было красноречивее пожатия плечами.

– Ладно. Как я понял, Бобби оставила вас прятаться в радарной тени станции – раз я с вами говорю и вы еще живы?

– Ага, – согласился Алекс. – Она, похоже, сильно не любит безумств.

– Я посмотрю, что видно отсюда, и свяжусь снова.

– Подтверждаю, – кивнул Алекс. – «Роси», конец связи.

– Магнитное? – Наоми умудрилась совместить в интонации властность и полное недоумение. «Вижу, что вижу, но не верю глазам своим». Она проплыла ио рубке к одной из панелей и присоединилась к работавшему за ней технику. – Выглядит неправдоподобной силы магнитным полем, сведенным в узкий луч.

– Такое возможно? – жалким голосом вопросила дежурный офицер.

– Только если определять «возможное» как «уже случившееся», – не оборачиваясь, ответила ей Наоми.

– Значит, все металлическое под угрозой, – вставил другой технарь.

– Не только металл, – сказал Холден и толкнулся к Наоми, посмотреть выведенные ею данные.

– Все обладает магнитным полем, – уточнила Наоми. – Обычно таким слабым, что можно не брать в расчет. Но при мощности этого луча оно способно настрогать на спагетти даже атомы водорода. Порвет все, что окажется в его пределах.

– И защиты не существует, – добавил Холден и обмяк. Будь здесь сила тяжести, лучше бы рухнул в кресло.

– Вот что и встряхнуло Медину, – сказала Наоми. – Прошедший рядом луч. Чтобы удержаться на месте, понадобилось задействовать маневровые.

– Холден, здесь Драпер, – ожил терминал.

– Холден здесь.

– Похоже, этот здоровенный ублюдок нас игнорирует, пока мы сидим тихо и не задействуем оружия.

– Добрый знак, – решил Холден. – Значит, не собираются перебить всех до единого. Просто показывают, что уничтожат любую угрозу.

– Показали яснее ясного, – признала Бобби. – Но имей в виду, есть второй корабль, поменьше. И тот направляется к Медине.

– Тактическая оценка?

– Судя по тому, как они разобрались с нашей обороной, – сказала Бобби, – поручусь, что они возьмут станцию штурмом, займут рубку и машинный, полностью перехватят управление. Если их штурмовая группа вооружена на манер того корабля, справятся быстро.

– Подтверждаю. Постараюсь свести потери к минимуму. Жди вызова. Холден, конец связи.

– Возьмут штурмом? – повторила Наоми, судя по голосу, не ожидая ответа.

– Высадят стрелковые команды по всем точкам доступа, захватят центры, сеть питания и жизнеобеспечения, – отозвался Холден, подвинувшись, чтобы дать ей место. И обернулся к Дафне Кол. – По-моему, пора вам вызывать всех подряд. Переводите все филиалы Союза в космосе и на планетах в режим строгой охраны, но велите держаться тихо. Не бряцать оружием. Сообщите, что мы не пытаемся дать отпор захватчикам. Это бы только погубило людей и, возможно, взбесило бы то чудовище в обличье корабля.

– Да, сэр, – согласилась Дафна Кол. – Вы принимаете командование?

– Нет, не принимаю. Но это надо сделать, и не откладывая. Так что исполняйте. Пожалуйста.

Лицо у нее немножко вытянулось. Так надеялась, что явился кто-то, облеченный властью. Знающий, что делать. Холден распознал и надежду, и разочарование.

– Мы что, вообще не будем драться? – спросила Кол.

Холден кивнул на экраны. На пыль, оставшуюся от «Тори Байрона» и орудийных башен. Кол отвела взгляд. И все же слово «нет» не шло у него с языка.

– Пока нет, – сказал Холден.

Наоми уже собрала у всех техников в рубке личное оружие и теперь складывала его в ранец. «Пока нет».

Второй корабль, на глаз Холдена, размером походил на истребитель. Он медленно приближался к Медине, снимая торпедные аппараты и ОТО одиночными, аккуратными выстрелами рельсовой пушки, а затем выбросил дюжину марсианских абордажных ботов.

Кол тем временем последовала совету Холдена, передав всем кораблям приказ не оказывать сопротивления. Дожить до боя как-нибудь в другой раз. Закончив последний разговор, она вроде бы поколебалась немножко, потом развернулась, плюнула на палубу и вывела что-то вроде интерфейса службы безопасности.

– Что вы делаете?

– Вычищаю систему безопасности, – ответила она. – Данные переписи, личную биометрию, планы палуб, отчеты. Остановить гадов мы не сумеем, но и облегчать им жизнь не обязаны.

– Фо бьен, – одобрила Наоми.

Холден задумался, сумеют ли силы захватчиков проследить, кто принял это решение. Надеялся, что не сумеют.

Каждый десантный бот нес группу в восемь стрелков в силовой броне необычного дизайна – похоже на скафандр Бобби, но с другой конструкцией суставов и яркоголубого цвета, так что казалось, их выловили из моря. Десантники действовали методично и профессионально. Туда, где им открыли, они вошли, не причинив ущерба. Наткнувшись на запертые двери, взламывали их с беспощадной эффективностью, взрывая герметизацию и оттаскивая пластины одним заученным движением. Безоружных гражданских обходили, сделав только предупредительный жест: не сопротивляться. Несколько раз наталкивались на героев, вздумавших дать отпор, и тогда убивали тех, кто представлял опасность, – и никого больше. Единственное утешение – откровенной бойни не случилось.

Наблюдая за происходящим из рубки, Холден поймал себя на том, что восхищается выучкой и дисциплиной лаконцев. Они недвусмысленно показали, что безраздельно владеют положением и на любую агрессию отвечают немедленно и смертоносно. Но гражданских не обижали. Никого не разгоняли. Ничего похожего на показуху, на задиристость. Даже за насилием не было злобы. Они вели себя как пастухи или дрессировщики. Холден с Наоми и остальными, работавшими в рубке, как могли удерживали население станции от паники или безрассудного сопротивления, но это, в сущности, мало значило. Ничто не могло успокоить людей лучше хладнокровия, продемонстрированного захватчиками.

Когда в открывшуюся дверь рубки вошел стрелок из абордажной команды, Холден велел всем поднять руки. Высокая темнокожая женщина с эмблемой, похожей на чуть измененные знаки различия марсианского полковника, цокая магнитными подошвами, приблизилась к нему.

– Я полковник Танака, – загремел ее усиленный электроникой голос. – Станция Медина под нашим контролем. Прошу показать, что вы поняли и повинуетесь.

Холден кивнул и выдал лучшую из своих фальшивых улыбок:

– Понимаю, и, пока вы не обижаете людей, мы не окажем силового сопротивления.

Это было обдуманной провокацией. Если бы Танака захотела поиграть мускулами и показать, какая она важная шишка, последовал бы ответ, что ее люди могут обижать все население сколько душе угодно, а он ни черта не в силах сделать.

Но она просто ответила:

– Понятно. Подготовьте жесткий док у машинного зала, чтобы принять наш корабль.

Когда управление доками показало, что причал готов, Танака, тронув сенсор у себя на запястье, произнесла:

– Капитан Син, причал готов. Станция наша.

– Я – капитан лаконского истребителя «Предштормовой» Сантьяго Син, – сказал молодой человек. – Прибыл принять вашу капитуляцию.

Щеголеватый, безупречный мундир. По покрою – марсианский, только исполнен в серо-голубых тонах, а Холдену привычен был черно-красный. Кол парила перед ним, и в ее глазах было смятение.

– Это война! – дрожащим голосом проговорила она. Холдену захотелось вмешаться, переключить внимание мужчины на себя, лишь бы прикрыть ее. Глупый порыв. – Совет, коалиция Земля – Марс, Ассоциация Миров… они не потерпят…

– Знаю, – кивнул молодой человек. – Это ничего. Но сейчас я, с вашего позволения, должен принять вашу капитуляцию.

Она вытянулась по стойке смирно, и все кончилось.

Минуло меньше четырех часов с первого перехода. Десантники в лаконской боевой броне патрулировали коридоры и командные посты. Флотские в щегольской форме, с отработанной точностью и расторопностью подключали свое оборудование к различным системам связи и жизнеобеспечения. Мединцы только глазами хлопали.

Так быстро все произошло. Не успели опомниться.

Холдена с Наоми прихватили заодно с сотнями представителей колоний, несколькими десятками представителей Союза перевозчиков и старшим персоналом станции Медина. Холден не располагал реальной властью. Он, строго говоря, не был больше ни капитаном корабля, ни членом Союза, но никто об этом не вспомнил. Всех их собрали в зале совета коалиции – амфитеатре на две тысячи мест со сценой и кафедрой, намеренно скопированными с земной Генассамблеи ООН.

Адмирал Трехо оказался крепко сбитым немолодым мужчиной. Он держался свободно, как человек, так долго командовавший войсками, что вполне освоился с этим делом. На кафедру его сопровождали двое десантников. Капитан Син и полковник Танака почтительно держались позади и чуть в стороне.

– Приветствую, – улыбнулся собравшимся адмирал. – Я – верховный адмирал Лаконской империи Антон Трехо, личный представитель верховного консула Уинстона Дуарте – нашего вождя. А теперь и вашего вождя.

Он выдержал паузу, словно ожидал аплодисментов. Помолчав немного, продолжил:

– Мы, как вам известно, приняли управление над станцией Медина. И да, мы намерены взять под контроль тринадцать сотен миров, к которым она ведет. Это не акт агрессии, а необходимость. Мы не испытываем к вам враждебности и не замышляем зла. Вы уже убедились, что переход власти будет настолько бескровным, насколько вы это позволите. Я собрал вас здесь с большой, большой просьбой связаться с вашими родными мирами. Мы обеспечим связь каждому, кто посоветует им мирно передать нам управление. В этом случае не возникнет нужды в каком-либо применении силы.

– Признаться, этот парень мне нравится, – шепнул Наоми Холден. – В смысле как конкистадор.

– Без «но» не обойдется, – ответила она. – Без «но» никогда не обходится.

– Империя держится на сотрудничестве, – продолжал Трехо. – Начало ему уже положено. Ваша Ассоциация Миров. Союз перевозчиков. Все это получит продолжение. Верховный консул Дуарте желает вклада и представительства от каждой системы, колонизированной человечеством, сейчас или в будущем. Союз перевозчиков – необходимый для этих усилий аппарат. Обе организации могут и обязаны продолжить свой важный труд. Единственная перемена – отныне процесс будет поддержан верховным консулом Дуарте. Лаконский флот станет защитником новой галактической цивилизации, желанными гражданами которой будем вы и я. Для этого требуется лишь сотрудничество с новым порядком и налоги в казну империи – не чрезмерные, к тому же они будут целиком вкладываться в создание новой инфраструктуры и помощь неоперившимся или бедствующим планетарным экономикам. Под предводительством верховного консула начинается золотой век человечества.

Трехо снова выдержал паузу. Улыбка соскользнула с его лица, как будто то, что он собирался сказать, причиняло ему боль и горе.

– Вот оно, – шепнула Наоми.

– Однако тем, кто намерен воспротивиться новой власти и попытается отрицать гуманность светлого будущего, я скажу следующее: вас будут безжалостно и незамедлительно искоренять. Военная мощь Лаконии имеет единственную цель: поддержка и оборона империи и ее граждан. Верных граждан империи ждут лишь мир и процветание и полная уверенность в своей безопасное- ти под нашим бдительным оком. Неверных ждет одно: смерть.

– Ах… – у Наоми это прозвучало скорее протяжным выдохом, нежели словом. – Ручаюсь, это самое милое тоталитарное правительство в истории.

– К тому времени как мы вычислим, в чем оно недостаточно милое, – отозвался Холден, – поздно будет что- то предпринимать.

– Будет поздно? – переспросила Наоми. – Или уже поздно?

Глава 13 Драммер

Глава совета безопасности Маккалилл выставил перед собой ладони, словно уговаривая стрелка сложить оружие.

– Нас захватили врасплох. И, думаю, все согласятся, что это провал разведслужбы.

– Ну, если все согласятся, тогда и беспокоиться не о чем, – вставила Драммер. Маккалилл чуть поежился. – Что за чертовщина там происходит?

Собрались немногие: Маккалилл, Сантос-Бака и нынешний представитель коалиции Земля – Марс Бенедито Лаффлин. И еще Воган мыкался на заднем плане, как похоронный распорядитель в кортеже. Кое-что шло по связи. Сообщения от всех подразделений Союза и дюжины организаций вне его. Разворошили муравейник размером в солнечную систему, и каждый ждал: от Драммер объяснений и указаний. Чтобы просмотреть все запросы, ушли бы целые дни, чтобы отреагировать – педели, и все равно у нее не хватило бы времени и сил. Драммер нужны были ответы.

Ответы и способ развернуть время вспять, отменить случившееся.

Лаффлина отличали тяжелые черты лица, а гладкая прическа придавала ему сходство с на редкость самодовольной жабой. Он откашлялся.

– Данных по Лаконии всегда не хватало. – Голос звучал неуверенно, и держался Лаффлин как хирург, объясняющий, как умудрился забыть в чужом животе губку. – Перебежчики с Марса еще до возникновения Союза начали крутить свою шарманку насчет «держитесь подальше». Заполонили врата со стороны реального пространства трескотней по всему электромагнитному спектру: радио, рентгеновский диапазон, видимый свет и прочее. О данных пассивной разведки не стоит и говорить. Несколько раз за врата посылали зонды, но их деактивировали или уничтожали. В первые годы Союз официально принял стратегию блокады. Флоты и Земли, и Марса в сражениях со Свободным флотом сильно пострадали, и власти сосредоточились на восстановлении Земли после катастрофы и минимизации коллапса инфраструктуры. Лакония не представляла активной угрозы, поэтому…

– Вы хотите сказать, что пропавшему флоту никто не придал значения.

Впрочем, Драммер уже знала ответ. Да, именно это он и хочет сказать.

Спящую собаку не будили, оставили в покое. Беда в том, что то же самое продолжалось и при ней. Драммер не меньше других была виновата в том, что упустила мяч.

Картины, принятые с Медины, выглядели сюрреалистическими. Из-за врат выплывали корабли, вовсе не похожие на провалившиеся туда десятилетия назад. Взрыв, разметавший «Тори Байрона», больше напоминал высокоэнергетический звездный феномен, нежели человеческое оружие. А уничтожение рельсовых пушек сопровождалось выбросом гамма-излучения из самих врат, и его мощность Камерон Тюр сравнил с мощностью вспышки на Солнце. Излучение уничтожило «Шарон Шавес» – грузовик, ожидавший допуска от диспетчерской Медины. Сознание Драммер отказывалось воспринимать такое. Слишком уж странно. Слишком внезапно.

– Атакующие вывели из строя релейную сеть. – Воган отвечал на какой-то вопрос, заданный Сантос-Бакой. – Новых сигналов из пространства колец не поступало, и мы ничего передать не можем. Медина полностью отрезана. – Драммер стиснула кулаки. Нельзя позволять себе так отвлекаться. Ее боль никого не касается. Под угрозой Союз, и это все на ней. Надо сосредоточиться. – У нас, однако, есть записи с грузовоза, ждавшего за вратами. Интерференция препятствует высокому разрешению, но можно с уверенностью различить абордаж станции. Надо исходить из того, что Медина захвачена.

– Есть ли способ пробиться с информацией сквозь врата? – спросила Драммер. – Радиограммы такой громкости, чтобы заглушить помехи по обе стороны? Или направленный луч? Как передать сообщения другим системам?

– Это возможно, – ответил Лаффлин тоном, подразумевавшим, что он в такую возможность не верит. Но передачи, несомненно, будут отслеживать. Наш шифр не ломается ни одной известной системой, но мы имеем дело не с известными. – Его ручной терминал звякнул. Просмотрев сообщение, Лаффлин поднял бровь. – Прошу прощения, минутку. Кто-то там напутал.

Она махнула рукой, и внутряк вышел, оставив их в своей компании. Едва дверь за ним закрылась, Драммер обернулась к Сантос-Баке и Маккалиллу.

– Ну, среди своих, какие предложения?

– Если найдем способ связаться с другими системами, можно скоординировать контратаку, – предложила Сантос-Бака. – Я сделала сводку ресурсов всех систем.

– Покажите мне, – попросила Драммер.

Сантос-Бака перекинула данные ей на дисплей.

Тринадцать сотен врат, каждое открывается в новую солнечную систему. Почти во всех – колонии, от еле живых деревушек до научных комплексов, балансирующих на грани самоокупаемости. Самыми крупными судами были космические города Союза, но невозможно вливать силы во врата сплошным потоком – под угрозой потери кораблей. А если посылать по одному, их тут же и скосят. Прижав палец к губам, Драммер едва не ссадила их о зубы. Способ есть. Должен быть.

Начинать надо с главного. То есть восстановить связь между силами Союза во всех системах. Надо как-нибудь протянуть тайную сеть передаточных станций. Может, отвлечь врага какой-нибудь уловкой, а тем временем тишком забросить реле если не во все системы, то хоть в стратегически…

– Мэм, – произнес у нее за спиной Лаффлин, – прошу вас, вам нельзя…

Ему ответил незнакомый голос:

– Угомонись на фиг, Бенедито. Делаю что хочу. Кой хрен мне запретит? Ты? – Старуха шла медленно, даже в легком тяготении Дома парода опираясь на трость. Поредевшие волосы ослепительной белизны стянуты в узелок на затылке. Обвисшая кожа сухая как бумага, но годы не погасили острого взгляда. – Камина. Рада тебя видеть. Я ухватила первый попавшийся челнок. Как твой брат?

Драммер отстранила напрашивавшиеся реакции: удивление при виде этой старухи, звездную вспышку благоговения, растерянность, когда ее при всех назвали по имени, сомнение, что Крисьен Авасарала – отставная гранд-дама политического мира внутряков – вообще слышала о ее брате, и, наконец, твердую уверенность, что любую ее реакцию старуха предвидела заранее. Не просто предвидела, запланировала. Все это – манипуляция, но исполненная так искусно и изящно, что откровенность не лишает ее эффективности.

– Он в порядке, – ответила Драммер. – Хорошо восстанавливается.

– Прекрасно, прекрасно. – Авасарала опустилась в кресло. – Поразительно, как они научились отращивать новые нейроны. Во времена моей молодости больше портили, чем исправляли. А пару лет назад мне переустановили чуть не всю периферическую нервную систему. Работает лучше старой, только ноги по ночам беспокоят.

– Мэм, – повторил Лаффлин, – прошу вас. У пас совещание.

– Потом закончите, – отрезала Авасарала. – Нам с президентом: Драммер надо потолковать.

– Не видела вас в своем графике, – холодновато заметила Драммер.

Авасарала снова повернулась к ней. Теплота куда-то пропала, остался острый и хищный ум.

– Я побывала в том положении, в каком ты сейчас, – заявила старуха. – Я одна из всего человечества в нем побывала. Желудок не принимает еду? Что-то в тебе непрестанно орет, даже когда держишься ты невозмутимо? Вина не дает покоя? Это дерьмо знакомо всякому, у кого ребенок попадал в больницу. Но вот когда вся история человечества держится на тебе, а у тебя всего один патрон? Это только для нас с тобой. Я прилетела, потому что нужна тебе здесь.

– Я ценю…

– Ты готова запороть все на хрен. – Голос Авасаралы был тверже камня. – Я могу это предотвратить. И мы можем побеседовать здесь, при этих беднягах с дерьмом на месте мозгов, или ты можешь закатить глазки и задобрить сумасшедшую каргу чашечкой чаю и разговором наедине. Вину вали на меня. Я не против. Я так стара и устала, что стыда уже не знаю.

Драммер переплела пальцы. Стиснутые челюсти пришлось разжимать сознательным усилием. Ей хотелось вышвырнуть Авасаралу из города в пластиковом пузыре, прицепив к ее клюке указание: «Прием по предварительной записи». Ей хотелось поймать взгляды Маккалилла и Сантос-Баки, устрашенных и восхищенных ее решимостью. Но все эти желания не имели отношения к Крисьен Авасарале. Они были вызваны происходящим на Медине.

– Воган, – сказала Драммер, – вы не подадите мадам Авасарале чайник? Сделаем перерыв на часок.

– Конечно, мадам президент, – отозвался Воган.

Остальные встали. Сантос-Бака, прежде чем выйти, улучила минуту, чтобы пожать Авасарале руку. Драммер чесала подбородок, который вовсе не чесался, и сдерживалась, пока в комнате не остались лишь они вдвоем. А потом заговорила, тщательно соразмеряя тон:

– Если вы будете так подрывать мой авторитет, я найду способ отрезать вам: связь со всей КЗМ. Я вас так изолирую, как ни в какой тюряге не изолируют. Остаток жизни проведете, уговаривая санитара принести вам кофе.

– Хреновый ход, – признала Авасарала, налив чаю себе, а потом и Драммер. – Виновата. Я со страху всегда перебираю.

Проковыляв через комнату, она поставила перед Драммер чашку. Выражение покорности – просчитанное, как все ее жесты. Искреннее или фальшивое, не важно. Драммер взяла чашку, подула и сделала глоток. Сейчас, если не поддерживать себя в форме, совсем развалишься. Авасарала одобрительно кивнула и вернулась на место.

– Мне тоже страшно, – призналась Драммер.

– Знаю. Картинки с Медины жутковатые. Тот корабль… ничего подобного не видала. И даже предположений о подобном не слышала. – Авасарала взяла свою чашку, пригубила и кивнула. – Хорош.

– Сами выращиваем. Настоящий чайный лист.

– Всем химикам системы не побить эволюцию в создании хорошего чая.

– Что я собиралась запороть?

– Попыталась бы отбить потерянное, – сказала Авасарала. – И не ты одна. Твои советники со всех сторон долдонили бы ту же фигню. Накопить силы, вернуть контроль над Мединой, найти способ координировать действия, перенести войну на Лаконскую территорию. Объединенными усилиями, не считаясь с ценой, вернуть ситуацию к прежнему статус-кво.

– Ловушка невозвратных потерь?

– Да.

– То есть вы не считаете… – Драммер пришлось замолчать. Слова буквально застряли в глотке. Она отпила еще, промывая горло горячим чаем. – Не считаете, что мы сумеем отбить медленную зону?

– Ни хрена не знаю. Но уверена, что первым шагом ее не вернуть. И понимаю, как хочется. Кажется, что, действуй ты умнее, быстрее, с большей силой, все еще можно исправить. Только так не бывает. И еще я знаю, как съедает людей горе. Горе может свести с ума. Меня свело.

Ей показалось, что-то не так с составом воздушной смеси. В словах Авасаралы она не услышала ничего нового, но сочувствие в голосе старухи было хуже крика. Огромный страх, обширный и жестокий, заливал внутренности. Драммер со стуком отставила кружку, и Авасарала кивнула ей.

– Я в те времена держала Дуарте в поле зрения, – продолжала старуха. – Марс не желал делиться сведениями. Тогда я решила – это потому, что их надул кто-то из своих, вот им и стыдно. Это, само собой, тоже было, но я после отставки выбрала его своим хобби.

– Хобби?

– Лоскутные одеяльца у меня получались дерьмовые. Надо же было чем-то заняться, – отмахнулась Авасарала. И, чуть помолчав, добавила: – Я нашла его тезисы.

Она протянула Драммер книжечку, отпечатанную на тонкой бумаге, в бледно-зеленой обложке. Под пальцами та показалась шершавой. Заглавие простым шрифтом, без завитушек. Уинстон Дуарте, «Логистика стратегии в межпланетных конфликтах».

– Писал еще студентом, – пояснила Авасарала. – Пытался протолкнуть в печать, но ничего не вышло. Впрочем, позицию в марсианском флоте книжка ему обеспечила, дала первый толчок в карьере.

– Так-так, – промычала Драммер, листая страницы.

– После истории со Свободным флотом лучшие разведки мира вплотную занялись его жизнью, знали по имени каждую кусавшую его блоху. Я прочла… ни хрена, штук пятьдесят аналитических докладов? Если не больше. Все они сводятся к этим ста тридцати страничкам.

– Как так?

– А так, что это – план захвата Марсом контроля над удаленными от Земли и Марса районами Солнечной системы без единого выстрела. И он бы сработал.

Драммер, нахмурившись, открыла книгу на первой попавшейся странице. «Контроль над ресурсами достигается тремя стратегиями: оккупацией, влиянием и экономической необходимостью. Из этих трех оккупация наименее стабильна». Схема на соседней странице перечисляла минеральные ресурсы и места их добычи в Поясе.

Авасарала пристально, проницательно наблюдала за Драммер. И когда заговорила, голос прозвучал мягко:

– В двадцать лет Дуарте высмотрел дорогу, не замеченную никем из предшественников. На Земле – никем. Он описал ее веха за вехой, и история потому только пошла так, как пошла, что никто на него не обратил внимания. А он десятилетиями делал хорошую, солидную военную карьеру, пока не углядел что-то – быть может, шанс – в данных первой волны зондов, запущенных за врата. Не меняя даже расписания визитов в парикмахерскую, он организовал крупнейшую кражу в военной истории. Прихватил единственный активный образец протомолекулы, кораблей в достатке для обороны врат и устроил заваруху, в которой столкнул лбами Марс и Землю.

– Все это мне известно, – напомнила Драммер.

– Известно, – согласилась Авасарала. – И что это означает, тоже известно. Ио тебе страшно, тебе больно, и не хочется смотреть в лицо фактам, потому что у тебя муж на станции Медина.

Драммер взялась за чашку, отпила чая, не почувствовав вкуса. В животе все стянулось. Горло перехватило. Авасарала ждала, не нарушая молчания. Саба на станции Медина. От этой мысли она пряталась и теперь будто коснулась открытой раны.

– Дуарте дело знает, – заговорила наконец Драммер. – Знает, что делает. И вернулся в удобное ему время на своих условиях.

– Да, – кивнула Авасарала.

– Вы хотите мне внушить, что он не ухватил кусок не по зубам.

– Я хочу внушить, что он вернулся потому, что уверен в победе, – поправила Авасарала. – А если уверен он, и тебе стоит принять мысль, что он может быть прав.

– Значит, нет смысла? – спросила Драммер. – С тем же успехом можно сворачиваться? Поставить шею под его сапог и надеяться, что не слишком придавит?

– Ничего подобного. Но ты уговариваешь себя его недооценить, потому что тебе хочется видеть в нем очередного Марко Инароса. А Дуарте не отдаст тебе победу ио глупости. Не распылит силы. Не ухватит слишком большого куска. Не станет составлять полдюжины планов, чтобы потом крутить бутылочку – какой выбрать? Он – шахматист. И если ты подчинишься инстинктам, будешь действовать, как подсказывают чувства, он нас всех разобьет.

– Отдать Медину. И медленную зону. И колонии.

– Признать их оккупированными территориями, – подсказала Авасарала. – Защищать то, что можешь. Систему Сол. Тянуться, куда сумеешь, при каждой возможности. На Медине остались верные Союзу люди. А разведданные по последним десятилетиям у Дуарте будут скудными, хотя бы поначалу. Зайди с той стороны, откуда ему не видно. Но не лезь напролом.

У Драммер в сердце что-то щелкнуло – тело отозвалась на понимание. Авасарала приводила аргументы за оборону Земли. Вот зачем она прилетела. Драммер, Союз, космические города и боевые корабли необходимы для защиты Земли и Марса. Все се доводы – в пользу обороны, а сводятся они к тому, что оборонять предстоит внутренние планеты. Вот за что предлагают умирать Драммер и ее людям: за Землю, Марс и за тех, кто во времена до Союза строил свою цивилизацию на спинах астеров. Это не просто стратегия. Это откровенный эгоизм. И при том с ней не поспоришь.

Медина теперь в тылу врага. И Драммер не сумеет ее вернуть. Но это не значит, что она бессильна.

– Итак, – заговорила она, – что у нас есть?

– Флот коалиции, – ответила Авасарала. – Флот Союза. И агенты на Медине, с кем удастся наладить связь.

– До Медины нам не дотянуться, – возразила Драммер. – Дуарте контролирует все каналы связи.

Авасарала, вздохнув, потупила взгляд.

– Ваши – да, – сказала она.

Драммер поняла, хоть и не сразу.

Авасарала пожала плечами.

– Все за всеми шпионят, Камина. Ты же не станешь сердиться на воду за то, что она мокрая?

– Вы можете связаться с Мединой?

– Этого я не говорю, – возразила Авасарала. – Но у меня полно знакомых.

Глава 14 Син

– Во внутреннем устройстве станции значительные перемены, – рассказывала Танака. – Ничего удивительного. Все рассчитывалось для корабля поколений, веками летящего на полном g. А теперь это дорожная станция с третью расчетной гравитации. Многое пришлось перепланировать, да и любой астерский корабль всегда готов меняться согласно требованиям момента. Ио все утраченное можно вернуть, дайте только время.

– Понятно, – обронил Син, обдумывая, как бы вернуть утраченные данные.

– Добавлю: мы при зачистке изъяли тысячу двести шестьдесят четыре единицы стрелкового оружия, в большинстве пистолеты, – продолжала Танака, прокручивая на мониторе список. – Участки, где присутствуют компоненты, при годные для изготовления бомб, строго охраняются, но для полной гарантии понадобятся некоторые перемещения и перемены в системе безопасности.

– Что-то еще? – спросил Син.

– У них остались кухонные ножи и электроинструмент. И все, что мы просмотрели.

Танака избавилась от силового скафандра и не без дерзости раскинула длинное худое тело в кресле в кабинете Сина. Полковник была почти двадцатью годами старше, и это прослеживалось в наклоне ее плеч и в улыбке. Она только разыгрывала почтительность.

Кабинет – его кабинет – был достаточно мал, это удобно. Стол, кресла, маленькая декоративная стойка личного бара. Рабочее место крупного администратора. Судя по надписям на дверях – их еще не отскребли, – Син захватил помещение расчетного отдела. Рубка, командные палубы, машинный, причалы располагались в той части станции, где постоянно отсутствовала сила тяжести, а Син в невесомости чувствовал себя неуютно. И, что еще важнее, он успел повидать, как скромно выглядит рабочее место настоящего командира: Дуарте, Трехо.

Син вернулся к вопросу, волновавшему его больше других:

– Двенадцать сотен оружия? При том что на всю станцию не больше сотни сотрудников безопасности?

– У астеров давняя традиция: не полагаться на защиту властей, – пожала плечами Танака. – Почти все оружие находилось в руках гражданских.

– Но здесь астеры – сами власть!

– Все равно они астеры, – ответила она так, словно ее долаконский опыт объяснял все происходящее. – Они противятся централизованной власти. Такое у них обыкновение.

Бросив последний взгляд на монитор, Танака пришлепнула его к предплечью, где экран свернулся в толстый браслет.

– У меня сегодня назначена встреча с их «централизованной властью» – вот и посмотрим, – заметил Син, удивляясь презрению в собственном голосе.

Танака коротко улыбнулась.

– Сколько вам было лет во время кампании на Ио?

Здесь угадывался подвох. Кампанию на Ио он помнил, как бо́льшая часть детей его поколения. В новостях – атака на Марс. Стискивающий внутренности страх, что одна из ракет с гибридами чужаков доберется до поверхности планеты. Ночные кошмары, продолжавшиеся и после окончания кризиса. Син был тогда ребенком, и воспоминания имели привкус мифа, пересказанного столько раз, что он уже мало походил на правду. Те страшные дни убедили его родителей: надо что-то делать, как-то защитить человечество от самого себя и новых открытий. Заронили семя, проросшее позже под небом Лаконии.

Но сейчас напоминание о возрасте походило на силовой прием. Ткнуть пальцем в его скудный опыт? Син постарался скрыть, как глубоко проник укол.

– Маловат, чтобы называть те события «кампанией», хотя, конечно, историю я учил.

– Я тогда только получила первый чин, – сообщила Танака. – Мы вели активные бои с астерами. Вы, может, думаете, что они недалеко ушли от дикарей с копьями…

– Не думаю.

– …и в этом что-то есть, – договорила она. – С такими тупыми упрямцами вы вряд ли где встречались. Но и крепкими они были, как ноготь, и на многое способны.

– По-моему, вы меня неправильно поняли, – сказал Син, тщетно пытаясь согнать краску со щек.

– Не сомневаюсь. – Танака встала. – Я говорила с группой технической оценки. Доложу, когда с ними закончу. А пока не выходите из кабинета, не включив своего монитора. Распоряжение службы безопасности.

– Конечно. – Син ощутил, как стыд сменяется злостью. Сотрудники безопасности, пока они занимали станцию, перешли под оперативное командование Танаки. В этой части, одной из немногих, Син должен был подчиняться ее власти. И вот, устроив ему выволочку и поставив под вопрос его владение ситуацией, она еще и отдает прямые приказы. Болезненное унижение.

– Благодарю, – бросила она и направилась к выходу.

– Полковник, – сказал ей в спину Син. И дождался, пока она обернется. – Я – временный губернатор станции согласно прямому приказу верховного консула Дуарте. В этом кабинете вам следует стоять по стойке смирно, пока я не предложу вам сесть, а меня следует приветствовать как старшего по званию. Это ясно?

Танака, склонив голову набок, наградила его очередной загадочной полуулыбкой. Сину пришло в голову, что Алиана Танака доросла до полковника в сильнейшем по выучке боевом подразделении человечества, а он в этом кабинете с ней наедине. Его потянуло опустить взгляд на ее ступни, проверить, не перенесла ли она центр тяжести на носки, не сменила ли позицию. Но Син смотрел ей в глаза, хотя желудок стянулся в тугой узел. Если от него ждали доброты и смирения, болтовни о семье и служебных мелочах, он в этом не мастер.

– Сэр! – Танака, вытянувшись по стойке смирно, четко отсалютовала. – Есть, сэр.

– Вы свободны.

Опустившись на стул, Син уставился в монитор, словно Танака уже растворилась в воздухе. Очень скоро открылась и снова закрылась дверь.

Только тогда он обмяк на стуле и утер пот со лба.

– Назовите хоть одну причину не посылать вас на хрен, – говорил глава мединской службы воды, воздуха и энергоснабжения. – ВВЭ…

– Теперь ВВЭ работает на нас, – все так же ровно ответил Син.

– Черта с два.

«Это шок, – убеждал себя Син. – Удивление, растерянность, огорчение, что вселенная ведет себя не по правилам. И каждый на станции Медина – а может быть, и во всех колониях системы Сол – попытается сопротивляться». Он ничем не мог тут помочь, кроме как высказать правду как можно яснее и проще и надеяться, что до них дойдет.

– Именно так, – продолжал Син, – и если вы не прикажете своим сотрудникам вернуться к работе, я заменю их техниками с «Предштормового», после чего велю арестовать всех членов вашей организации до единого.

– Не сумеете. – Шеф ВВЭ еще храбрился, по потирал лысую макушку и смотрел уже не так уверенно.

– Сумею, – сказал Син. – Либо все ваши сотрудники со следующей смены приступают к работе, либо я подписываю приказы об аресте.

– Вы не…

– Вы свободны, – бросил Син и дал знак десантнику из своей охраны, чтобы тот выпроводил шефа ВВЭ за дверь.

Приведение Медины в порядок оказалось грязным делом. Ему-то представлялось, что губернатора станции избавят от разговоров с рядовыми гражданами и работниками. Что его пост будет вызывать у каждого немалый трепет, а общаться с прирученной администрацией будут подчиненные. На деле властью оказался адмирал Трехо, а он, Син, подчиненным. Син принял этот факт с достоинством. Через несколько месяцев положение изменится к лучшему – к тому времени появятся новые оборонительные укрепления, и «Буря» перейдет к следующей стадии миссии.

Сведения, которыми его снабдили перед операцией, – все они были выловлены в просочившемся за Лаконские врата радиошуме – оказались точными, но далеко не полными. Син все время чувствовал, что на полшага отстает от самого себя. Речь шла даже не об основных структурах – те, диктуемые биологическими и энергетическими потребностями корабля и станции, в общем и целом просчитывались. Дело было в складе культуры и ожиданий. В нелепых, утомительно непредсказуемых человеческих характерах, самым парадоксальным образом влиявших на движение продукта и информации. Из-за чего ему вот-вот придется бросить за решетку целую службу мединской инфраструктуры.

– Кто следующий? – обратился Син к помощнику, младшему лейтенанту Касику, выхваченному из административной службы «Предштормового».

Касик прокрутил список на своем мониторе.

– Следующая у вас Кэрри Фиск.

– Президент Ассоциации Миров, – усмехнулся Син. – Давайте ее сюда.

Кэрри Фиск вошла в кабинет. Морщины между бровями и беспокойные руки говорили Сину о попытке спрятать страх под гневом. Маленькая худощавая женщина со строгим лицом и красивыми черными волосами, уложенными в высокую прическу. Одевалась она дорого. Значит, из какой-то колонии побогаче. Син знал ее по перехваченным сводкам новостей. В реальности она выглядела более худой и менее приятной.

Указав на кресло напротив своего стола, Син проговорил:

– Садитесь, пожалуйста, мадам президент.

Она села – гнев растворился в его любезности.

– Благодарю вас.

– Мадам президент, у меня есть новости. – Син перебросил ей документ со своего монитора. – Хорошие или плохие, зависит от того, насколько серьезно вы подходите к своей работе и насколько хотите взяться за настоящее дело. Прочитать можете позже, чтобы не упустить подробностей.

Она уже вытащила из кармана свой терминал, но при этих словах опустила его обратно.

– Я очень серьезно подхожу к своей работе.

– Превосходно, потому что до сих пор, на мой взгляд, за вашим титулом не было реальной власти, разве что вы председательствовали на здешних собраниях Ассоциации Миров. То есть органа, обсуждавшего межпланетные законы, не имея ни малейшей возможности их ввести. Земля и Марс формально не присоединились к вашей коалиции, а Союз перевозчиков мог диктовать вам условия. Во всяком случае, так мне объясняли. Доступ к новостям у меня до сих пор был ограничен.

Син изобразил самокритичную улыбку и решил, что удалась она примерно на три четверти.

– Мы только начинаем. – Фиск снова нахмурилась. – По крайней мере, заставили их обсуждать проблемы, а не тянуться сразу к оружию.

– Согласен, – сказал Син. – И, что еще важнее, с вами согласен верховный консул Дуарте. Документ, который я вам сейчас переслал, уполномочивает Ассоциацию Миров создавать законы, обязательные для членов системы, включающей ныне все человеческие колонии. Вам, как президенту этого органа, обеспечат всемерную юридическую поддержку.

– А кто гарантирует нам эту новую власть? – спросила Фиск, скривившись, будто он предлагал ей отведать какую-то мерзость. Ответ на свой вопрос она знала, но хотела услышать его, чтобы выдвинуть контраргументы. Син не собирался втягиваться в спор.

– Верховный консул Дуарте, представляющий теперь высшую исполнительную власть для Ассоциации Миров и всех входящих в нее правительств. Все эдикты, изданные этим органом и не ветированные исполнительной властью, будут иметь силу закона, подкрепленного военной мощью Лаконии.

– Не уверена, что…

– Мадам президент. – Син наклонился к ней и дождался полного внимания, после чего продолжил: – Я советую вам отнестись к этому очень серьезно. Верховному консулу нужен функционирующий законотворческий и бюрократический аппарат, и он полагает, что лучше использовать уже существующий, разумеется, с некоторыми модификациями. Я настоятельно советую не давать ему оснований для решения снести его подчистую и создать на его месте нечто совершенно новое. Мы понимаем друг друга?

Фиск кивнула. Руки, сложенные на коленях, снова задергались.

– Отлично. – Син встал и протянул ей ладонь. Фиск, поднявшись, приняла ее. – Я предвижу сотрудничество с вами в качестве представителя верховного консула. Дел у нас много, но я уверен, труд будет увлекательным и плодотворным.

– А дальше что? – спросила Фиск.

– Я бы рекомендовал для начала ознакомиться с переданным вам документом. В нем содержатся временные правила законотворчества Ассоциации – пока не будет проголосован постоянный протокол.

– Хорошо, – согласилась Фиск.

– Я понимаю, как вы заняты, – сказал Син, мягко направляя ее мимо охраны и дальше, к выходу. – Но буду ждать следующей встречи.

Когда она вышла, он протяжно вздохнул и прислонился к стене.

– Еще одного, лейтенант, а потом прервемся на завтрак.

– Да, сэр, – отозвался Касик. – Следующий – Онни Лэнгстивер, глава безопасности станции.

Син слабо улыбнулся, подумав, как приняла бы такой титул Танака.

– Бывший глава безопасности, – поправил он, возвращаясь за стол. – Дайте мне минутку. Пусть подождет.

– Да, сэр, – кивнул Касик. – Вам пока что-нибудь подать? Воды, кофе?

– Вода здесь как остывшая моча, а кофе – как моча, процеженная через потный носок, – поморщился Син. – Восстановительная система устарела на десятилетия, да и содержится дурно.

– Да, сэр, – сказал Касик. – Я мог бы принести вам воды с «Предштормового».

– Или, – Син повернулся к помощнику, – можно здесь все как следует наладить. Пора бы и начинать.

– Да, сэр, – согласился Касик.

Не будь Син так вымотан и раздражен, на том бы и успокоился. Но постоянный отпор от своих же людей и мединских туземцев расчесал ему волдыри до крови, и он не сумел сдержаться.

– Если я останусь на этом посту, – заявил он, – а есть основания полагать, что так и будет, мне придется перевезти на эту станцию семью. Я не допущу, чтобы моя дочь пила плохо очищенную воду, дышала загрязненным воздухом и училась в плохой школе.

Касик извлек откуда-то бутыль с водой и теперь заливал ее в кофемашину.

– Да, сэр, – на автомате отозвался он.

– Лейтенант, взгляните на меня.

– Сэр? – Касик обернулся.

– Мы здесь заняты важным делом. Важным не только для Лаконии – для всего человечества. Эти люди в нас нуждаются. Нуждаются уже затем, чтобы понять, насколько они в нас нуждаются. Когда у вас будут дети, вы поймете, что это значит. А до тех пор в любое время будете являть образец лаконской морали и дисциплины. Если не понимаете, насколько это важно, будете держаться так, будто понимаете, или я вас лично отправлю выскребать водоочистительную систему, пока лаборатория не покажет полную пригодность для питья. Все ясно?

Если в глазах подчиненного и мелькнуло негодование, оно было естественной реакцией на выговор.

– Яснее ясного, губернатор Син.

– Отлично. Тогда пришлите мне бывшего шефа безопасности.

Онни Лэнгстивер оказался долговязым астером, мединская форма висела на нем мешком, а губы кривила прилипшая презрительная ухмылка. Он еще от дверей оглядел десантников охраны, затем послал самому Сину такой хитрый взгляд, что тот чуть не выставил этого человека обратно за дверь.

– Явился, – сообщил Онни. – Вызывали, боссманг?

– Мы обсудим перемены в вашем положении на станции, – сказал Син.

– Обсудим? Бист бьен. Давайте обсудим. – Онни пожал плечами и прошел к гостевому креслу.

– Не садитесь. – Что-то в голосе Сина одернуло Онни, и тот нахмурился, словно впервые заметив губернатора. – Вы здесь не задержитесь.

Онни еще раз пожал плечами – вернее, приподнял обе ладони жестом, вовсе не затронувшим плеч. Отдел психологии астерской культуры об этом предупреждал. Большая часть жестикуляции астеров касалась только ладоней, потому что они проводили много времени в скафандрах, под которыми язык тела не читался. Эта особенность говорила и об их убежденности, что они – угнетаемые жертвы в любых взаимодействиях с не-астерами. Что ж, если этот Онни с порога назначил себя жертвой, Син охотно пойдет ему навстречу.

– Вы больше не глава безопасности станции Медины, – сообщил он.

– А кто новый босс? – осведомился Онни. Без возмущения, всего лишь с любопытством.

– Вас это не касается, – улыбнулся в ответ Син, – поскольку вы больше не служите в безопасности. Собственно, вы освобождены от любых служебных обязанностей на этой станции. Последнее, что вы обязаны сделать, – это сдать все досье на персонал, не вошедшие в официальную базу данных. Отказ подчиниться приведет к аресту и суду военного трибунала флота Лаконии.

– Как же, как же, хефелито. Только, знаете ли, почти ничего не осталось. Подчистили, – ответил Онни.

– Все, что осталось, сдадите.

– Теперь ваша власть.

– Можете идти.

По лицу Онни скользнула улыбка, мягкая, обворожительная. Син уже видел такие – на игровых площадках академии. И в глазах парня их научной группы, работавшей на Лаконии, когда туда прибыли корабли Дуарте, и в глазах футболистов, когда их прежнюю тренершу сменил мужчина. Да, в ней выражалось почтение, но еще и унюханный шанс. Шанс поладить с новой властью.

– Еще одно, боссманг.

Син ждал этих слов.

– Нет, больше ничего.

– Нет-нет-нет. Погодите. Это вы должны выслушать.

– Хорошо, – кивнул Син, – выкладывайте.

– Оружие, которое применил ваш большой корабль. Магнитное?

– «Буря»? Да, и что?

– Ну так вот. – Онни прервался, чтобы поскрести в сальной шевелюре и подмигнуть. – Когда вы попали в станцию-ступицу? Где стояли рельсовые?

– Да, – ответил Син. – У нас большой опыт работы с подобными артефактами, и мы сочли риск минимальным.

– Да и ладно. Так вот, когда ваш луч подбил ступицу, этот пинче шарик полыхнул желтым на целых пятнадцать секунд. Все-все, что в него ударяет, что сбрасывает в него хоть какую-то энергию, вызывает эти желтые вспышки. Но никогда еще эта чертовщина не светилась целиком, да и пятнадцать секунд – долгий срок.

– Мне трудно ухватить вашу мысль, – заметил Син.

– Так вот, эти пятнадцать секунд все тринадцать сотен колец выбрасывали в свои системы гамма-излучение. Такой мощности, что сварились команды четырех кораблей, ждавших на подходе к вратам. Врубились аварийные системы, автопилоты остановили корабли, так что к нам четыре корабля без команды не вылетели, однако…

Онни простер ладони, словно преподнося подарок. Син, моргнув, откинулся назад. Что-то сдвинулось у него в животе. Такого чувства он после высадки на Медину не испытывал ни разу. Удивление. А может быть, и надежда. Пространство колец, насколько в нем разобралась научная группа, представляло собой самый активный энергетический объект в обозримой части вселенной. Энергия, уходившая только на предотвращение коллапса самого пространства, поражала даже людей, невозмутимо создававших корабли класса «Магнетар». Описанный Лэнгстивером эффект в этой системе не превосходил ошибки округления, зато его применение открывало значительные возможности.

– Откуда вам это известно?

Астер развел ладони.

– Я здесь живу. Знаю то, что не всякому известно.

– Это верно? – Теперь Син обращался не к Онни, а к Касику.

– Я немедленно займусь отчетом, – отозвался Касик и уже в дверях забормотал себе в запястье.

– Ну вот, – продолжал Онни, посмеиваясь. Держась так, будто теперь уже перед ним впору заискивать. Если не поставить его на место, так и будет. – Союз перевозчиков очень зол, вы ведь сварили им команды четырех грузовозов.

Син задумчиво оглядел собеседника. Он нуждался в связях среди местных. В коренных жителях Медины, верных новой власти, поддерживающих главенство Лаконии. Но перспектива первым заполучить в союзники этого лизоблюда была ниже его достоинства.

– Свободны, – бросил ему Син.

Надо было вызывать Трехо с «Бури», докладывать. У Онни вытянулась физиономия. Улыбку стерло сперва удивление, а следом негодование, озлобленность. Обида на глазах у Сина переходила в ненависть. Не часто ему доводилось так скоро и так определенно убедиться в своей правоте. Такие низкие типы никогда не войдут в администрацию Сипа, а то, что Опии умудрился пробиться к власти на Медине, о многом говорило.

– Боссманг, вы должны меня выслушать… – начал Онни.

– Я сказал: свободны! – рявкнул на него Син и бросил взгляд десантнице из охраны. Та немедля ухватила Онни за плечо и, используя силовые приводы скафандра, чуть не оторвала от земли.

– Ух! Проклятье! – взвизгнул Онни, пока она волочила его за дверь.

– Приготовьте карт, – велел оставшемуся десантнику Син. – Мне надо в рубку, просмотреть данные по этой гамма-вспышке.

– Есть, сэр. – Десантник вышел.

Син должен был сперва проверить рассказ Онни, а затем составить полный доклад для адмирала Трехо. Если этот человек не соврал, они получат возможность выбрасывать смертоносные гамма-лучи в любые врата по своему выбору. Можно ли вообразить более мощное средство контроля сети? Это на месяцы сократит предписанные сроки установления контроля над мирами- колониями.

В первый раз за день у Сина стало легко на душе. Возможно, он сейчас завоевал для Лаконии империю – и притом не сделав ни выстрела в гневе.

Глава 15 Бобби

В частях орбитального десанта Бобби, как и всех марсианских спецназовцев, тренировали к одному: вторжению на Землю. И хотя старая аксиома «Хочешь мира – готовься к войне» никогда не выглядела безусловной, военные Марса ее сомнению не подвергали. Полтора века после декларации независимости Марс полагался на эту доктрину. Он никогда не равнялся с Землей ни по населенности, ни по промышленной базе. Лишь одно не позволяло землянам отвоевать свою блудную колонию – ее готовность дать сдачи, и жестко. Пока марсиане имели возможность высадиться на земных улицах, Земля не рвалась затеять бой у них в тоннелях.

Бобби и ее сослуживцев последовательно, откровенно готовили к этому дню. Они принимали препараты и тренировались при полной g, пока Земля не стала для них всего лишь неудобной, а не сокрушительной. Они отрабатывали сброс с орбиты в десантных ботах и «стручках» для одиночек. Репетировали восстановление порядка в городах и ликвидацию инсургентов. Учились восполнять недостаток численности агрессией и устрашением, чтобы не позволить побежденным возмутиться против завоевателей. Бобби потратила буквально годы, готовя себя к маршу по улицам Земли с приказом повиноваться под угрозой смерти.

В сравнении с этим захват станции Медина выглядел цивилизованно. Бобби гадала, надолго ли.

Четверо лаконских десантников в силовой броне стояли на посту в конторе доков, приклеившись к палубе магнитными подошвами и пристально наблюдая за очередью на прием к капитану порта. Вид у них был бдительный, но не воинственный. Как будто они знали: одно их присутствие в должной мере устрашит население и вынудит всех держаться в рамках. Заметив встроенные в нарукавники метатели и гранатометы на плечах, Бобби решила, что они правы. Беседы с начальником порта дожидались, плавая перед окошком, три десятка человек. Судя по виду лаконцев, те справились бы и с тремя сотнями.

Бобби сама была такой – когда-то.

– Мне нравится ваш скафандр, – обратилась она к ближайшему лаконцу.

– Простите? – Он не взглянул на нее, продолжал обыскивать глазами помещение.

– Ваш скафандр. Я в свое время нашивала «Голиаф».

Теперь она добилась его внимания. Лаконец оглядел ее с головы до пят. Он так походил на ее давних однополчан, что Бобби словно заглянула в прошлое. И задумалась, так ли он невежествен, как была в те времена она. Возможно. Черт, может, и больше того.

– Марсианский спецназ? – спросил он не без уважения.

– Было дело, – признала она. – Вы, ребята, с тех пор кое-что подправили.

– Нам в академии говорили про оперативников спецназа, – сказал лаконец. – Крутой вы были народ. Разбивали сердца и отнимали жизни.

– С годами то и другое удается все хуже. – Бобби попыталась изобразить улыбку. Лаконец улыбнулся в ответ. Бобби приятно было убедиться, что она до сих пор сумела бы приманить парня вдвое моложе себя, стоило захотеть. Она легко могла представить этого парнишку на станции марсианской трубы. Черт, да у него, наверное, и родные на Марсе остались.

– Бьюсь об заклад, ты и сейчас ничего, – все еще улыбаясь, заметил он. – В деле бывала?

Теперь она улыбнулась в ответ, и тогда парнишка сообразил, что сказал. Его щеки тронул румянец.

– Случалось, – ответила ему Бобби. – Была на Ганимеде в заварушке, которая привела к кампании на Ио. И на Ио тоже.

– Не трындишь?

– Надо думать, никто не позволит старой десантнице померить эти ваши костюмчики? – Бобби на один зубчик растянула улыбку. «Нет, я не использую секс как оружие, – убеждала она себя. – Просто мне бы очень хотелось добраться до вашего снаряжения».

Лаконец хотел было ответить, но взгляд его вдруг стал отчужденным. Бобби узнала этот взгляд. Кто-то обратился к нему по групповому каналу.

– Проходите, гражданка, – уже без улыбки приказал ей парень.

– Спасибо за беседу, – кивнула Бобби и подтянулась в конец очереди.

Ждать пришлось долго и в неприятной жаре. У окружающих нашивки были с дюжины разных кораблей, а выражение лица одинаковое – как у побитой собаки. Как будто они сами заслужили подобное обращение. Бобби старалась не походить на них.

Кабинет начальника порта был тесный, с резким освещением. Бобби назвала себя и свой корабль и больше ни слова сказать не успела.

Начальник порта отрезал:

– «Росинант» как военное судно конфискуется командованием Лаконского флота.

На лице этого малорослого темнокожего человека в лаконском мундире скука мешалась с раздражением – как у всех прирожденных бюрократов. Настенный экран высвечивал статус всех находящихся в медленной зоне кораблей: красное слово «ИЗОЛИРОВАН» повторялось снова и снова, как мантра какая-то. На прилавке перед чиновником высвечивалось его имя: главный старшина Нарва.

– Хорошо, – не стала спорить Бобби. Она два часа прождала в очереди к его окну, и, конечно, не для того, чтобы услышать уже известное. Теснящиеся за ее спиной тела дополнительно нагревали помещение, добавляли духоты. – Это я поняла. Но есть вопросы.

– Полагаю, я уже сообщил все, что вам следует знать, – ответил Нарва.

– Послушайте, главстаршина, – возразила Бобби, – мне бы только разобраться с парой вопросов, и я от вас отцеплюсь.

Нарва чуть заметно пожал плечами. Будь здесь хоть какая-то гравитация вращения, он бы облокотился на прилавок. Парень походил на одного торговца лапшой из Иннис-Шеллоу. Бобби задумалась, не родственник ли.

– Корабль принадлежит мне, – продолжала Бобби. – Это окончательная конфискация? По вашему распоряжению? Выплатят ли мне компенсацию за потерю корабля? Позволят ли мне и членам команды подняться на борт, чтобы забрать личные вещи?

– Пара вопросов? – передразнил ее Нарва.

– Это все, – подтвердила Бобби. – Пока что.

Нарва вывел что-то на панель прилавка, перебросил ей. В кармане у Бобби зажужжал ручной терминал.

– Это бланк запроса на возврат имущества или компенсацию за корабль. Мы не воры. Флот обеспечит вам одно из двух.

– А наши вещи? – не отставала Бобби. – Пока провернутся медлительные колеса флотского правосудия?

– Этот бланк, – сказал Нарва, и терминал снова загудел, – запрос конвоя для прохода на корабль за личными вещами. Его обычно удовлетворяют в сорок восемь часов, долго ждать не придется.

– Ну спасибо… – начала Бобби, но Нарва уже перевел взгляд на очередь и гаркнул: – Следующий!

– От Холдена или Наоми вестей не было? – спросил Алекс.

– Пока пет. – Амос большим пальцем постукивал по терминалу. – Правда, система сейчас здорово перегружена. Может, до наших очередь не дошла.

– Они держат строгую изоляцию, – объяснила Бобби. – Не будет на Медине связи, не отслеживаемой их системами.

– Похоже, это может затянуть сроки доставки, – хмыкнул Амос.

– Стандартный протокол оккупации больше занят безопасностью, а не удобствами, – сказала Бобби. – Мониторинг сообщений, изоляция «воздушным зазором», цензура по ключевым словам, регулирование трафика – чего там только нет.

Для Бобби многое переменилось, ускользнуло из-под контроля. Она не могла вернуть свой корабль. Не могла собрать своих людей. Ей пришлось выпрашивать разрешение и конвой, чтобы забрать собственную одежду. И, конечно, их сообщения застревали в системе Медины. Они отыскали себе бар на внутренней поверхности барабана. Длинную эстакаду от переходника по оси вращения забили карты и пешеходы – одни направлялись в порт, другие – вроде них – возвращались. Все были одинаково угрюмы.

– Я пробыла капитаном с неделю, – заметила Бобби, встряхивая кружкой с риском расплескать пиво. – В смысле смотря откуда считать – с предложения Холдена или с оформления документов. Документы пришли позже, так что официально, пожалуй, за Хьюстоном «Росинант» уже числится не меньше, чем за мной.

– Ты пьяна. – Алекс мягко придержал ее руку с кружкой.

Он сидел рядом за длинным столом из фальшивого дерева. Амос с Клариссой устроились напротив. У Амоса была кружка в руке и дюжина пустых на столе, но на нем это не отражалось. Кларисса выводила спирали кетчупа на тарелке остывшей, размякшей картошки фри.

– Малость пьяна, – признала Бобби. – Только вошла во вкус капитанства на своем корабле, как эти лаконские гады его отобрали.

Слово «лаконские» она подчеркнула, ткнув кружкой в сторону расхаживавшего по бару десантника. Пиво выплеснулось на стол и в тарелку Клариссе. Та будто не заметила, или ей было все равно. Все же Бобби вытащила салфетку и промокнула что могла – не испытывая особого раскаяния.

– Вот потому-то лучше бы тебе полегче с пивком, матрос. – Алекс попросту отобрал у нее кружку. – Пора бы нам миновать стадию горя и перейти к стадии «Напинать задницы» и «Вернуть себе корабль».

– Есть план? – спросил, не скрывая сомнения, Амос.

– Пока нет, но им и надо заняться, – отрезал Алекс.

– Братец, пара сотен десантников, один истребитель в доке и еще то летучее насилие над законами природы, – напомнил Амос, прервавшись, чтобы хлебнуть пива и причмокнуть губами. – Чертовски хорош должен быть план. Я только за.

– Ну ты засранец, – огрызнулся Алекс, привстав с места. – Я хоть не тону в жалости к самому себе.

– Вот это… – Амос показал на десантника за дверью, на дроны безопасников, зависшие по всему барабану, на множество людей в лаконской форме. – Я такое уже видал. Нас закатали под асфальт. Теперь нам только и остается, что искать трещинку, в какую прорасти.

– Трещинку? – Алекс шумно рухнул на место. – Сколько лет тебя знаю, а и половину твоей херни понимать не научился.

– Никто ничего не предпринимает, – предупредила Бобби. – Без моего приказа – ничего. Получим этот пропуск на «Роси» за вещами, может, тогда и начнем обдумывать ходы. Пусть я осталась без корабля, но, чтоб мне провалиться, команду не отдам.

– Недурно бы утянуть с корабля винтовку-другую, – согласился Амос.

– А еще лучше бы как-нибудь высадить Бетси, – повернулся к Бобби Алекс. – Если получится.

– А до тех пор выжидаем, – решила Бобби и принялась нажимать на столешницу в попытке заказать свежее пиво. – Мне бы только понять, чего добивается этот ублюдок Дуарте.

– Пока они не убивают, – заметил Амос. – В смысле это только начало. Хватит времени для дерьма комьями.

– И все же почему именно сейчас? – Бобби махнула рукой в сторону бара, Медины и всего освоенного человеком пространства. – Только мы начали разгребать дерьмо. Земля с Марсом сотрудничают. Колонии разбираются со своими проблемами на переговорах. Даже Союз перевозчиков оказался неплохой идеей. С чего вдруг переворачивать стол? Почему было не подставить свой стул и не вступить в игру?

– Потому что некоторым нужно все.

Голос прозвучал так тихо, что Бобби не сразу поняла: это сказала Кларисса. Она еще выводила кетчупные узоры по своей тарелке и ни на кого не смотрела.

– Это как, Персик? – спросил Амос.

– Некоторым, – Кларисса заговорила громче и подняла на них глаза, – нужно обязательно заполучить все.

– Эй, я встречался с этим Дуарте, – вставил Алекс. – Не припомню, чтобы он…

– Это из личного опыта, – оборвала его Бобби. – О чем ты подумала, Клари?

– Когда я была маленькой, отец, помнится, решил купить контрольный пакет крупнейшего производителя риса на Ганимеде. Рис – необходимый продукт, но не денежный. Все, что вырастили, всегда удастся продать, но цены не высокие, потому что выращивать его проще простого. А годовой доход отцовских компаний к тому времени достиг триллиона долларов. Помню, советник объяснял отцу, что его выгода от владения рисовым куполом на Ганимеде составит одну стотысячную процента к целому.

– Не пойму… – начал Алекс, но Кларисса будто не услышала, и он не стал договаривать.

– Но рисоводы были крупнейшими производителями продовольствия. Владели самыми большими куполами и фермами. Солидной долей недвижимости. С контрольным пакетом их компании отец получал возможность диктовать политику ганимедского Агрикультурного Союза. А значит, учитывая ганимедскую пищевую промышленность, с его мнением: пришлось бы считаться и местному правительству.

– А что ему это дало? – спросила Бобби.

– Ничего. – Кларисса деликатно взмахнула рукой. – Кроме обладания. Он завладел важной частью Ганимеда, чем-то, чем раньше не распоряжался. А есть люди, которым просто нужно все. Увидят что-то, что им еще не принадлежит, и у них сразу зуд в пальцах.

Оттолкнув холодную картошку, Кларисса улыбнулась всем сразу.

– Мой отец мог быть добрым, щедрым, любящим как никто. Ровно до того момента, когда ему чего-то захочется, а вы не согласитесь отдать. Не знаю почему, но мне подумалось, Дуарте тоже такой. А такие люди беспощадно карают ослушников, заливаясь при том слезами и жалобно вопрошая, зачем вы их до такого довели.

– Знавал я таких, – согласился Амос.

– Стало быть, он не успокоится, пока не получит всего, – заключила Бобби. – А технические средства для этого у него, похоже, есть. Броня, истребитель, этот убийца планет, зависший за стенкой. Никому не кажется, что все это как с одной фабрики?

– Да, дерьмо протомолекулы, – подтвердил Амос. – Кое-что похоже на те заросли на Эросе.

– И по времени соответствует, – сказала Бобби.

Я говорил с этим Дуарте, когда мы выясняли, куда девались корабли, – вспомнил Алекс. – Примерно тогда Медина забрасывала за врата зонд за зондом – искала пригодные планеты.

Бобби наконец удалось вывести на стол экран заказов, но вместо пива она взяла себе стакан содовой. В голове вертелось что-то важное, и ей не хотелось утопить мозги в выпивке.

– Так, – заговорила она, выпуская слова прямо из подсознания в надежде, что оно знает что-то, о чем сама Бобби пока не догадалась. – Зонд нашел что-то в системе Лаконии – что-то, изготавливающее корабли, броню и бог весть что еще.

– Вроде как большой трехмерный принтер с пометкой «вставьте сюда протомолекулу» на боку? – фыркнул Амос.

– А что, – возразил Алекс, – нашли же мы энергогенератор в целую планету, да еще с лунами, способными отключать расщепление атома?

Амос на минуту задумался.

– Угу, и то верно.

– Люди Марко к тому времени сколотили на Медине пятую колонну, – продолжала Бобби. – Дуарте, должно быть, с ними уже работал. Обещал жирный кусок за немедленную передачу данных с зондов. Вызывают они его и говорят, мол, эй, мы нашли потрясающую штуку.

– Он скидывает им пачку марсианских кораблей, – подсказал Алекс.

– И Марко принимается долбать Солнечную систему, а Дуарте тем временем уводит остатки флота и команду марсиан-единомышленников на Лаконию, – закончил Алекс.

Бобби получила свою содовую.

– Значит, Марко был всего лишь орудием, – сказала она.

– А то мы не знали, – вклинился Амос.

– Свободный флот послужил отвлекающим маневром, дал Дуарте время обосноваться на Лаконии. А мы тут тридцать с лишним лет сидели, похлопывая сами себя по плечу и налаживая поставки продовольствия, пока он готовился выбить из пас дерьмо, – вздохнула Бобби. – Алекс, может, тебе стоит записать свои соображения по встрече с ним. Что он был за человек?

– Я у него просидел всего несколько минут. А на Медине могут найтись люди, которые с ним служили, – ответил Алекс. – Узнать бы, где зависают марсианские ветераны, можно поискать, не знал ли его кто.

– Да, хорошая…

Бобби осеклась, заметив, как напрягся Амос. Рука рослого механика потянулась к правому боку, на котором после лаконской зачистки уже не было пистолета.

– Амос? – позвала она.

– Беда на подходе, – ответил он, чуть заметно мотнув головой.

Его кивок указал на группу астеров. Авэпэшников старой школы, судя по татуировкам. Они проходили соседней секцией барабана. На плечах – слишком просторные и толстые для ровного мединского климата куртки, в руках большие сумки. Они шли, не поднимая голов, быстрым шагом, очевидно, к намеченной цели. Одного Бобби узнала. Онни Лэнгстивер, мудаковатый шеф безопасников.

– Что у нас там? – спросила Бобби.

– Офисы? Банковская секция, администрация, – припомнил Алекс.

– Все заняли лаконцы, – добавила Кларисса.

– Начинается. – Амос поднялся. Астеры вдалеке доставали что-то из-под курток и из сумок. Со всплеском адреналина на Бобби снизошло спокойствие: сигнал опасности мгновенно вызвал отработанную реакцию. Она почувствовала себя дома.

Бобби обвела глазами маленький бар в поисках подходящего укрытия. В пределах десяти шагов кругом не видно было ничего, способного остановить пулю, поэтому, ухватив Алекса одной рукой и Клариссу – другой, она увлекла их за собой на пол. Амос все стоял столбом, наблюдая за разыгрывающейся драмой.

– Ложись, дур… – Остаток выкрика Клариссы утонул в ружейной пальбе.

Глава 16 Син

На выходе из офисного комплекса Сии допустил ошибку: поднял глаза. Полоса сверкающего света полного спектра, протянувшаяся посреди жилого барабана Медины, его ослепила – совсем чуть-чуть. Оставила мерцающую черту в поле зрения и наполнила глаза слезами. Как будто он посмотрел на Солнце, будь оно не шаром в световых минутах от него, а дугой в небе над самой головой.

– Подождем немного, – приказал он эскорту десантников, силясь восстановить зрение.

– Есть, – отозвался десантник и добавил: – Мы па мике Оскара, тройной молот в двух минутах от карта. Команду прикрытия до рубки – на колеса.

Син не сразу сообразил, что это переговорный жаргон, относящийся к его охране. Он питал исключительное уважение к подчиненным ему десантникам, не сомневался в их эффективности, но очень уж они любили шифроваться условными именами. Чуть выждав, он согнал с глаз большую часть слез, да и желто-зеленый блик поперек поля зрения потускнел.

– Ладно, я готов.

– Есть, – ответил десантник, указав на парковку в полусотне метров от них: там, выстроившись в ряд, ждали три электрокарта.

Лейтенант Касик спешил от машин ему навстречу, размахивая развернутым в полную величину монитором. Через несколько секунд он, тяжело отдуваясь, остановился рядом.

– Получил первичный рапорт обороны. – Он передал монитор Сипу.

– Отлично. – Син прокрутил простыню невразумительных числовых данных. – Надеюсь, резюме имеется.

– Да, сэр, и в рубке ждут техники, готовые ответить на любые вопросы. Но уже первые находки весьма волнующие.

– Расскажите.

– Мы видим, – начал Касик, – что система колец преобразовала всю полученную от полевых излучателей «Бури» энергию в гамма-лучи и выпустила ее за кольца.

– Это уже известно, – нахмурился Син.

– Но… высвободившаяся энергия на порядки превысила энергию, поглощенную центральной сферой. Система колец ее усилила. По экспоненте. Если этот фактор действует постоянно, мы можем очень быстро создать модель соотношения на входе-выходе, имеющую предсказательную силу.

Именно то, на что надеялся Син! Кольца чужаков можно превратить в средство обороны, и тогда реконструкция оборонительных батарей вовсе отменяется. «Буря» сможет выдвинуться в систему Сол на месяцы раньше, чем требовал первоначальный план. Захлебнется любая атака, даже согласованная, от всех колец сразу. Одного крейсера класса «Магнетар» хватит для охраны тринадцати сотен врат, и ни один выстрел не пройдет мимо цели. Битва за контроль над всеми освоенными человечеством мирами галактики уже окончена.

Дальше остается лишь управление новой империей. Син попытался представить, как доволен будет верховный консул, какие его ждут награды, – воображение отказывало. Но кое-что его все же тревожило.

– А почему, Касик, мы узнаем об этом от местных? Чтобы подобное осталось незамеченным…

– Уверен, мы бы тоже обнаружили, сэр. Просто мы не просматривали записей. В рубке ждут подробные данные, – сообщил Касик. – И я запросил у техников дополнительную аналитику.

Мечта о покровительстве верховного консула встала на неловкую паузу, понял Син. Ответить он не успел: краем глаза заметил движение. Кто-то направлялся к нему решительным шагом курьера со срочным донесением. Только это был не курьер, а Лэнгстивер. Тот самый, кто доставил ему известие о новом блестящем открытии. За ним следовала небольшая группа астеров. Син подумал, что Лэнгстивер идет требовать платы за информацию.

– Я не хочу… – начал Син, и тут десантница толчком в грудь отбросила его назад. Касик коротко кивнул и заплевал себе все лицо слюной цвета ягодного сока.

Десантница жестко уронила Сина на землю, упала сверху, прикрывая его собой. Ее колени больно давили па позвоночник. Син услышал ее крик – женщина отдавала своим какие-то приказы. А потом он перестал что-либо воспринимать, кроме оглушительного треска рвущейся бумаги – открыло огонь скорострельное оружие. Навалившаяся сверху охранница загораживала поле зрения, но в просвете между ее бедром и голенью ему осталось треугольное окошко с видом на бойню.

Лэнгстивер с полудюжиной астеров танцующим шагом отступали от четверки лаконских десантников, резавших их на куски потоками высокоскоростных пластиковых пуль. Казалось, стрельбе не будет конца, словно пули удерживали убийц на ногах. В действительности все закончилось в несколько секунд. Син пережил короткое затмение, словно заснул на миг, хотя заснуть, конечно, не мог, а потом десантница вздернула его на ноги и толкнула обратно к кабинетам администрации. Остальные ее стрелки пятились в ту же сторону, держа оружие на изготовку.

Лейтенант Касик так и остался стоять рядом с картами, не изменив позы за время перестрелки. Губы словно измазаны начинкой малинового пирога, и сам: подергивается, будто в эпилептическом припадке. Только теперь до Сина дошло.

– Касика застрелили, – сказал он. Не начинка пирога – клочья губ, разорванных пулей. И красные брызги на лице и мундире были не слюной, а кровью его помощника.

– Медиков уже вызвали, – отозвалась десантница, решив, что он обращается к ней.

– Да нет… – Она не понимала. – Его застрелили.

Женщина затолкала его за дверь административного комплекса и захлопнула ее за собой. Еще до того, как дверь закрылась, потрясенное молчание, последовавшее за перестрелкой, сменилось воплями сотни голосов.

Касик умер на операционном столе через три часа после атаки. Согласно докладу, пуля, войдя в затылок, раздробила затылочные доли черепа и задела продолговатый мозг. Затем она продвинулась в заднюю часть горла и практически отсекла ему язык, после чего разбила пять зубов и вышла через рот.

Син полдюжины раз перечитал врачебный отчет. И каждый раз как впервые.

Никто из десантников при перестрелке не пострадал, а несколько гражданских получили легкие ранения осколками пуль, да еще девятилетний мальчик сломал руку, сбегая по ступенькам короткой лестницы. Все семеро астерских радикалов, покушавшихся на губернатора, были убиты. Разведка копалась в их связях, проверяя, не оставило ли восстание готовых разрастаться корней.

Восстание.

Слово казалось Сину неподходящим. В лучшем случае Лэнгстивер с сообщниками могли надеяться на его смерть. Это никак не помогло бы астерам вернуть контроль над станцией. Трехо попросту прислал бы на его место другого офицера – пока не назначат с Лаконии нового губернатора. Какая близорукость. Какая расточительность. Семь человек выбросили свои жизни на ветер ради символа.

«Эти люди издавна противились централизованной власти», – сказала полковник Танака. Он тогда не понял. Теперь понимал. Они не умели мыслить рационально. Не понимали дисциплины. Собственные жизни они ценили меньше, чем надежду на его смерть.

Что его больше всего поразило – и оскорбило, не меньше убитого на его глазах Касика, во что до сих пор не верилось, – это чудовищная неблагодарность. Надменная уверенность, что борьба с Дуарте, наметившим для человечества путь в будущее, стоит убийства невинных. И это после того, как Трехо был с ними так великодушен!

Син стукнул по лежавшему на столе монитору, вызвав офицера связи. Тот отозвался кратким: «Да, сэр?»

– Немедленно жду у себя в кабинете полковника Танаку с докладом.

– Есть, есть, сэр.

Син отключил связь, не дослушав. Оглядел кабинет, не столько ожидая увидеть что-то новое, сколько оценивая свое состояние. Руки больше не дрожали. Взгляд спокойно переходил от двери на рабочий стол, оттуда на папоротник в горшке у стены. Не метался туда-сюда помимо воли. Он пережил шок. Небольшой. И недолгий. Это нормально. Естественно. Следовало ожидать. Физиологические отклонения естественны для животного в стрессовой ситуации. Ему нечего стыдиться.

И все же, когда в кабинете с обычной улыбочкой на губах появилась Танака, ему пришлось обуздывать гнев. «Так тебе еще смешно?» Вслух он этого не сказал.

– Сэр, – потянувшись, доложила она, – вы хотели меня видеть?

– Меня сегодня чуть не убили, – отозвался Сип. – Меня тревожит ваше молчание на этот счет.

В лице Танаки что-то мелькнуло. Не жалость ли? С ней не разберешь. Голос остался сухим, как у всякого, ожидающего начальственного разноса:

– Приношу извинения. После того как вы оказались в безопасности, я переключилась на ответные меры и расследование. Нужно было доложить немедленно.

– Ну да, – кивнул Син. – Сейчас вы готовы докладывать?

Видно было, как Танака собирается с мыслями, затем она кивнула на стоящее напротив стола кресло, молчаливо испрашивая разрешения. Он позволил, махнув рукой. Она села, оперлась локтями о колени.

– Основные факты выглядят просто. Покушение задумано и организовано Лэнгстивером. Он до нас возглавлял службу безопасности и набрал сообщников из числа местных.

– Почему мы не держали их под наблюдением? – спросил Син.

– Держали. Но Лэнгстивер, как выяснилось, не пользовался станционной сетью. Мои люди еще копают, но похоже на то, что он осуществлял руководство и планирование по закрытой сети, привязанной к силовой проводке. Физически изолированной от главной системы, как «Предштормовой» изолирован от Медины. Воздушный зазор. Насколько нам известно, эта сеть установлена криминальными элементами. У Лэнгстивера и с ними имелись связи.

Син на сантиметр откинулся на стуле.

– Криминал? Вы подразумеваете коррупцию?

– Обычное дело по эту сторону врат, – заметила Танака. – И это осложняет расследование больше, чем мне бы хотелось. Добавьте к этому вычищенные хранилища данных, к которым он имел доступ, и внедрение фальшивок в те, что достались нам. А допросить Лэнгстивера и его дружков теперь только Господу под силу.

– Но вы же нашли сеть, которой он пользовался.

– Одну, – уточнила Танака. – Могли быть и другие.

Проблема отчасти в том, что Медина не относилась к военным учреждениям. На ней конкурировали – а возможно, и продолжат конкурировать – различные уровни культуры и инфраструктуры. Контроль над официальными каналами – тривиальная задача, но даже официальные лица пользовались различными недокументированными системами. И местным не придется изобретать способы обойти наше слежение. Они существовали еще до нашего появления.

Танака подняла ладони – пожала плечами. Перед глазами Сина на миг встал Касик, и с этим видением навалился всепоглощающий ужас. Представилось, что Нат с Чудовищем получают его фото с залитым кровью подбородком. Но не картина собственной смерти привела его в ярость. А бесцеремонность Танаки по отношению к ним.

– Ну, тогда придется заняться этим напрямую, – заявил Син. – Обязательный комендантский час, блуждающие пункты досмотра – для начала. И домашний арест для сотрудников службы безопасности, пока их не допросят и не оценят на пригодность к службе. И список лиц, могущих представлять угрозу, для профилактического наблюдения. И… хм. Да, все это координировать через «Предштормовой». Раз мы не уверены в местной системе, будем пользоваться своей. Главное – сохранить в чистоте систему «Предштормового».

– Я уже установила криптостойкое шифрование. – Танака кивнула, но вряд ли этот кивок выражал согласие. Ее вздох продрал как наждаком по коже. – Но со строгими мерами стоит быть осторожнее, сэр. Тем более так сразу. Нас могут неправильно понять.

– Неправильно понять… – повторил Син, наполнив каждый слог сомнением и противоречием.

– Астерская культура и идентичность строятся на бодании с любой властью. Так это выглядит на практике. Мы ожидали чего-то подобного и…

– Ожидали? – вскинулся Син. – Так мы это предвидели?

Взгляд Танаки стал пустым, губы натянулись.

– Да, сэр. Предвидели. Потому-то я окружила вас постоянной вооруженной охраной. И, со всем уважением замечу, поэтому вы живы.

– Жаль, что Касику не досталось охраны.

– Да, сэр, – отозвалась Танака. Из ее голоса исчезла всякая ленца. Он звучал напряженно, показывая, что она, во всяком случае, принимает Сина всерьез. – Сожалею о потере. Но это не отменяет моего мнения. Привнесение на Медину и в другие системы нашей целеустремленности и дисциплины не поможет приучить их к нашим порядкам и обычаям.

– Удивляюсь, слыша от вас такое.

– Наша дисциплина – это наша дисциплина, сэр. Одни и те же действия в разных условиях воспринимаются по-разному. Меры, рутинные у нас дома, здесь сочтут драконовскими. Чуть более жесткие покажутся дичайшим перебором. Полагаю, верховный консул согласится, что более убедительной демонстрацией власти была бы сдержанная реакция.

Син встал. Не собирался, но его подняла на ноги потребность в движении, желание занять все пространство своего кабинета. Танака не шевельнулась. Смотрела, как стрелок, поймавший в прицел мишень, – сосредоточенно, но без эмоций. Син прошел к приставному столику, налил себе выпить – сам, раз уж остался без адъютанта.

– Интересный взгляд, и я отношусь к нему с уважением, – сказал он. – Однако не разделяю. Мои указания вы получили. – Алкоголь обжег язык резким, на удивление горьким вкусом. Желудок попытался взбунтоваться. Все же Син проглотил в надежде согреть горло приятным теплом. Касик справлялся с этим делом лучше.

– Губернатор, – не вставая, заговорила Танака. Впервые на его памяти она назвала Сина официальным титулом. – Я настоятельно советую вам подумать еще раз. По крайней мере выспаться, прежде чем вводить эти меры.

Син обернулся к ней. Увидел себя ее глазами. Молодой человек, впервые во взрослой жизни покинувший Лаконию. Впервые оказавшийся под вражеским огнем. Впервые увидевший насильственную смерть. Должно быть, он выглядел потрясенным, слабым. Как ни мерзко это признавать, Син и в самом деле был потрясен и ослабел. И чувствовал себя голым под ее непроницаемым, оценивающим взглядом. Она вообразила, будто он поддался эмоциям. Позволил страху решать за себя.

И если он сейчас отступится, то докажет, что она права.

Син протяжно вздохнул сквозь зубы. Челюсти захолодели. Прав он или не прав, сейчас дело не в этом. Он будет тверд.

– Ваш заместитель – майор Оверстрит?

– Да, сэр.

– Прошу, уходя, прислать его ко мне. Вы освобождаетесь от командования.

Это мелькнуло в блеске ее глаз, в движении вздернутого подбородка. Презрение, которого он ожидал. Уступить ей означало бы взращивать его и дальше. Танака никогда его не уважала. Считала, что на посту губернатора была бы лучше него. И не важно, прав он или нет.

Она молча вытянулась по стойке смирно и вышла, чеканя шаг. Син почти ожидал, что она хлопнет дверью, но нет, закрыла тихо. Одним глотком прикончив не доставлявшую удовольствия выпивку, он вернулся к столу.

Алкоголь подействовал как положено – на полградуса прикрутил излишне обострившийся ум. Позволил расслабиться – самую капельку. Без второй порции он обойдется.

Прижав ладонь к столешнице, Син ощутил быстро растаявший холодок. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул. И еще раз. Более или менее вернув себе хладнокровие, открыл личный журнал и записал свое решение с обоснованием. «Очевидная слабость главы безопасности подрывает уверенность в подчиненных. Опыт Танаки достоин восхищения, однако ее назначение на Медину оказалось неудачным. Рекомендую без взысканий перевести ее на более подходящий пост».

Оставалось надеяться, что начальство его поддержит. Если нет, его скоро об этом уведомят. А пока следовало вернуться к работе. Син уже чувствовал себя лучше. Сосредоточился. Почти овладел собой. День выдался неудачный. Пожалуй, хуже у него не бывало, но все же он остался жив и у власти. Просто неудачный день.

Он открыл новые сообщения, пометил их к немедленной отправке. На миг потянуло написать первое письмо домой, Нат. Побыть с ней, хоть немного. Даже неосязаемое, одностороннее присутствие лучше, чем ничего. Но это подождет, пока он исполнит свои обязанности. Долг в первую очередь. И вместо дома он отправил сообщение на «Бурю».

– Адмирал Трехо, – говорил он в камеру системы, – я прилагаю предварительные данные, предоставленные бывшим главой безопасности Медины Лэнгстивером и подтвержденные моими сотрудниками…

Под «своими сотрудниками» он подразумевал убитого. Первую жертву делу империи.

– Э… Да, подтвержденные моими сотрудниками и относящиеся к неожиданным побочным эффектам наших действий при овладении станцией Медина. Если командование согласится с моей оценкой, что это открывает существенные возможности в обеспечении обороны, и распорядится направить для постоянного присутствия в пространстве колец корабль, снабженный полевым излучателем СМП, я полагаю, это позволит значительно сократить сроки дальнейшей оккупации. Переход «Бури» на более агрессивный режим значительно сократит период подготовки обороны в системе Сол. Мы имеем возможность в считаные недели добиться полного контроля над Землей и Марсом.

Глава 17 Холден

– Не шевелитесь, – распорядился лаконец. – Смотрите на красную точку.

Холден, моргнув, повиновался. Пакет с пайками колотил его по бедру, словно добивался внимания, но Холден сохранил неподвижность. Точка на ручном терминале словно отозвалась на его взгляд, вспыхнула, наполнив глаза желтизной. Ручной терминал охранника звякнул, и тот переключился на Наоми. Другую ладонь он держал на рукояти оружия.

– Не шевелитесь. Смотрите на красную точку. Вы можете проходить, сэр.

– Мы с ней вместе.

– Вы можете пройти сюда, сэр, – сказал охранник, кивнув на коридор. Тон его не имел ничего общего с просьбой.

Холден отошел на несколько шагов и остановился, держась на таком расстоянии, чтобы сразу вернуться в случае чего. Не то чтобы он знал, что будет потом делать.

Ручной терминал снова звякнул, и охранник кивнул, пропуская Наоми, подождал, пока оба они удалились за плавный изгиб коридора командной палубы, и только тогда повернулся к очереди ожидающих проверки. Немолодой мужчина с короткой бородкой улыбнулся проверяющему заискивающей собачьей улыбкой.

– Не шевелитесь, – сказал ему охранник. – Смотрите на красную точку.

А потом Холден с Наоми скрылись за поворотом, оставив пункт проверки позади. Живот отпустило; уйдя с прямой линии огня, Холден самую чуточку расслабился.

– Ну и дрянь же, – сказал он.

Уведомление о мерах безопасности изменило Медину, как упавшая в воду капля краски. Плавающий комендантский час не позволял никому находиться в общественных пространствах в свободное от вахты время, а три раза за каждый цикл каждый должен был по часу проводить дома. Запрет собираться группами больше трех человек. Арест за ношение оружия. Арест для всякого, в ком служба безопасности увидит угрозу. С каждым новым указом природа станции чуть менялась, и зыбкая надежда, что, может, это рассосется, может, все наладится, отступала все дальше.

Холден понимал, что архитектура станции осталась прежней. Стены сходились под теми же углами, не изменились дуги огибавших барабан коридоров. И запахи такие же, как везде. Только при взгляде на лица все вокруг казалось меньше, теснее, больше походило на тюрьму при виде лиц и пунктов досмотра.

У дверей их съемной квартирки Наоми пальцами отстучала код, поскольку ручные терминалы все еще не работали. Дверь отошла. Когда створка задвинулась, Наоми привалилась к ней спиной, будто была на грани обморока. Холден, подсев к встроенному столику, молча распаковывал пайки. Над тай и красный карри – и то и другое с тофу и таким количеством специй, что от одного запаха слезились глаза. В другой день он бы счел это роскошью.

Наоми сходила в ванную умыть лицо над маленькой раковиной и вернулась, не стерев капелек с волос и ресниц. Рухнула на стул напротив и зачерпнула еды вилкой.

– Мысли есть? – спросила она.

– По поводу?..

Она вилкой же описала кружок, обозначив их комнату, станцию, вселенную. А потом, размазав кубик тофу, отправила его в рот.

– Пока нет, – ответил Холден. – Должен сказать, мне не нравится попытка тех поганцев убить этого Сина.

– А если взялись, уже делали бы как следует, – добавила Наоми, и под ложечкой у Холдена шевельнулась тревога. Отслеживает ли служба безопасности их каюту? За какую неосторожную шутку им грозит кутузка? Наоми прочитала его мысли по лицу.

– Извини, – сказала она, обращаясь не только к нему, но и к микрофону, которого могло и не быть. – Неудачно пошутила.

– Однако, думаю, теперь о работе консультанта на Луне можно не мечтать.

– Похоже на то. И о Титане.

– Ужасно жаль. Мне бы хотелось на Титан.

– Если бы улетели неделькой раньше, – заметила Наоми. – А теперь поздно.

– Да.

Пад тай оказался сочным и острым, по вкусу можно было поверить, что в нем настоящие лаймы и арахис. Почти как настоящие. Холден отложил вилку.

– Не знаю, что делать.

– Ешь, – посоветовала Наоми. – А когда управишься, пойдем со мной в душ.

– Серьезно? – удивился он. Она вздернула бровь и улыбнулась.

Дальше они ели молча. Холден подумал, не поставить ли какой-нибудь музыкальный фон, даже потянулся к терминалу, но вспомнил, что не работает. Потом Наоми отправила тарелки и вилки в утилизатор и за руку увела его в ванную. Медленно стала раздеваться, и он, вопреки напряжению и страху, среагировал на ее тело. А может быть, как раз из-за них. Желание и тревога, смешавшись, давали не только отчаяние, но и какую-то бесшабашность. Пока Холден раздевался, Наоми подобрала пристойную температуру воды, а потом они обнимались под теплым водопадом, наполнявшим изгибы их тел. Наоми прижалась лбом к его макушке, губы оказались у самого уха.

– Теперь можно поговорить, – шепнула она. – Минут на пятнадцать нормы расхода хватит.

– О, – огорчился он. – А я думал, дело в моей мужской притягательности.

Она мягко прихватила его за чувствительное место.

– Не без того. – Улыбка в ее голосе была самым лучшим, что случилось за эти дни. – Нам нужен настоящий план. Неизвестно, что будет с нашими деньгами. Эта комната у нас только до конца недели, и я даже не знаю, позволят нам потом остаться или тут же вышвырнут. И вообще ничего не знаю. В том-то и дело.

– Надо возвращаться на «Роси», – сказал он.

– Возможно, – согласилась Наоми. – Только не привлечет ли это лишнего внимания к ребятам? Будет ли добрым делом снова посадить в седло Джеймса Холдена? Разве что ты готов ввязаться в эту драку?

– Думаешь, драка будет?

Она шевельнулась, скользнула мокрым животом по его коже, отвлекла.

– Что сказала бы Авасарала?

Холден обнял ее пониже талии, ласково притянул к себе, нежно поцеловал.

– Губернатор из Сина хреновый, – тихо предположил он. – Такое жесткое шоу выдает страх.

– Вот-вот. А кто за ним стоит? Там были одни мерзавцы и дилетанты. А здесь предвидится настоящее подполье, и устроят его профессионалы. Если мы с тобой очень- очень постараемся, может, и сумеем в этом не запачкаться. А попытайся мы связаться с командой, безопасники сочтут, что мы сколачиваем прежнюю банду.

– Значит, наших в эти дела не втягиваем. С головой погружаемся в новую жизнь – беженцев из района военных действий?

– Или, пошло все на фиг, сколачиваем старую банду и погибаем как диссиденты.

– Право, жаль, что в списке вариантов больше нет Титана.

– Ис плачь над вчерашним днем, мой милый.

Холден примостил голову ей на плечо. Откашлялся сигнал предупреждения: норма расхода воды почти исчерпана. Впрочем, это еще первое предупреждение. Время у них оставалось.

– Отчего мне чудится, что меня все это больше придавило, чем тебя? – спросил он и щекой ощутил ее улыбку.

– Ты в этих делах новичок, – объяснила Наоми. – А я астер. Безопасники тебя нагибают, потому что их власть? Посты, проверки личности? Сознание, что можешь попасть в утилизатор за что угодно или вовсе без причин? Я в этом выросла. И Амос тоже, на свой лад. Никогда не испытывала желания к этому вернуться, но знаю, что так бывает. Память детства, са-са кве?

– Вот дерьмо!

Наоми погладила его но спине и оттолкнула. Холден ощутил спиной холодок стены. Наоми поцеловала его с грубой силой, и он поймал себя на том, что отвечает со страстью, какой не помнил годами. Когда они прервались глотнуть воздуха, взгляд у Наоми оказался жестким. Едва ли не яростным.

– Если мы возьмемся, – заговорила она, – дело будет мерзкое. Мы отстаем по вооружению и по планированию, и способа победить я не вижу.

– Я тоже не вижу, – согласился Холден. – И не вижу, как можно не ввязаться.

– Собираем прежнюю банду?

– Угу. А ведь еще чуть-чуть, и успели бы смыться.

– Да уж, – сказала Наоми.

Предупреждение прозвучало второй раз, чуть более настойчиво. Холден ощутил в груди какое-то большое чувство, только не разобрал какое. Горе, гнев или еще что. Он выключил воду. Поток помех прервался. От холодка испаряющейся влаги руки и ноги покрылись мурашками. Наоми смотрела мягким, темным, немигающим взглядом.

– Идем в постель, – сказал он.

– Да, – ответила она.

Дверная панель управления в темноте светилась янтарным огоньком. Зеленый показывал бы, что она не заперта. Красный – заперта. Желтый означал внешний контроль. Дверь им не подчинялась. Собственно, она больше не была их дверью. Принадлежала службе безопасности. Наоми еще спала, дышала глубоко и ровно, поэтому Холден сидел в темноте не шевелясь, чтобы ее не разбудить, и смотрел на янтарный огонек.

Был мертвый комендантский час, повторявшийся перед каждой сменой. В данный момент все коридоры Медины были пусты. И изогнутые поля и парки барабана. И лифты отключены. Свободно передвигаться вправе только лаконские безопасники, остальные загнаны по местам. Они в том числе. Если мерить в рабочих часах, это дорого обходилось. Все равно что на «Роси» лишиться одного работника на восемнадцать часов в день. Для Медины коэффициент потерь увеличивался на три нуля в конце суммы. Кто-то в лаконском командовании счел, что дело стоит таких жертв. Одно это кое о чем говорило.

Наоми забормотала, подвинула подушку и снова утонула в ней, не приходя в сознание. Но скоро она проснется. Они так долго спали в одной койке, что Холден узнавал приметы, не замечая их. Просто ощущал, как она всплывает к поверхности. И надеялся, что не всплывет, пока дверь не будет снова принадлежать им. Может, тогда она не почувствует себя пленницей, как чувствовал сейчас он.

За много лет «Роси» успел поработать тюрьмой. Хьюстон был последним пленником, но до того, с момента, когда «Тахи» превратилась в «Росинанта», они успели перевезти полдюжины. Первой, раз уж он вспомнил, стала Кларисса Мао. Все его заключенные проводили месяцы в каюте теснее этой, и у каждого была перед глазами не подчинявшаяся им дверь. Холден всегда с холодной отстраненностью понимал, что им от этого может быть неуютно, по все же то была не настоящая тюрьма – а он и в тюрьмах побывал.

Хотя разница имелась. В тюрьмах есть правила. Есть надежда. Ты остаешься в камере, пока не придут для беседы адвокат или представитель профсоюза. И потом будет суд. Если дело обернется плохо – за ним будет тюрьма. Одно вытекало из другого, и все называли это правосудием, хоть и сознавали, что даже в лучших случаях это преувеличение. По сейчас он в каюте. В жилом пространстве. Его превращение в тюремную камеру ощущалось как надлом, какого не было в настоящей тюрьме. Тюрьма где-то кончается. Вот ты в ней, но, выйдя за дверь или пост охраны, ты оказываешься вне ее. А сейчас вся Медина обернулась тюрьмой и останется ею еще двенадцать минут. От этого Холдена мучили клаустрофобия и депрессия, с которыми он так и не сумел справиться. Как будто вся станция стала теснее гроба.

Наоми снова шевельнулась, натянула подушку на голову. Вздохнула. Глаз не открывала, но снова была с ним. Не спала, хотя признаваться в том пока не хотела.

– Эй, – позвал Холден так тихо, что она могла бы притвориться, будто не слышит.

– Эй, – отозвалась она.

Прошла еще минута, и Наоми сбросила с головы подушку, зевнула и по-кошачьи потянулась. Накрыла его руку ладонью, переплела пальцы.

– Все хандришь?

– Да, есть немножко.

– Помогает?

– Ничуть.

– Именно. Тогда за дело?

Холден кивнул на янтарный огонек.

– Еще нельзя.

Она опустила глаза. Сигнал внешнего контроля мигнул в ее глазах огоньком: пламени.

– А, ну да. Чистим зубы, писаем и за дело?

– Это пойдет, – согласился Холден и вытолкнул себя из постели. Действуя по ее плану, он уже чистил зубы, когда дверь переключилась на красный сигнал: заперта, но под его контролем. К облегчению примешалась злость на это облегчение.

Суета в коридорах жилой палубы была не сильнее обычной. Пройденный ими накануне проверочный пункт исчез, переместился на какой-то другой перекресток. «Надзор должен быть непредсказуем и заметен», – подумал Холден. Так или иначе, с тех пор как система безопасности перешла под контроль лаконцев, все эти охранники и посты были просто декорацией. Демонстрацией силы, способом запугать и построить местных. Транспорт не работал: ни лифты, ни карты. Хочешь куда-то попасть – иди пешком.

Искусственное солнце в барабане грело как обычно. Поля и парки, улицы и строения на закругленных поверхностях тоже остались прежними. Легко удавалось забыть, что станция оккупирована, – пока не имеешь дела с людьми.

Лоточник, торговавший лапшой под соусом, вручил им лишний пакетик арахиса и по конфете с коричным сахаром – за счет заведения. Пожилая женщина, с которой они разминулись по дороге на корму, к машиному залу и докам, улыбнулась им, а потом, приостановившись, погладила Наоми по плечу, и на глазах у нее выступили слезы. Компания молодежи посторонилась, пропуская, и уважительно кивнула. Не в том дело, решил Холден, что в нем узнают знаменитость. Все граждане Медины обходились друг с другом так, словно каждый был сделан из сахарной ваты. Опасаясь смять неосторожным дыханием. Так же было на Луне, когда на Землю обрушились камни. Глубинный человеческий инстинкт – в трудные времена сбиваться вместе. Беречь друг друга. Если видеть светлую сторону, он и делал человека человеком. Но в Холдене затаилось темное подозрение, что в этом было и что-то от сделки. «Смотри, мироздание, видишь, какой я добрый, милый и ласковый. Не позволь, чтобы меня растоптали».

Даже если здесь действовали всего лишь страх и горе, Холден не стал бы возражать. Все что угодно, лишь бы люди обращались друг с другом по-хорошему.

Перед маленьким кафе, угощавшим чаем с рисовыми колобками, что-то строила дюжина лаконцев: они собирали стену из блоков со стороной два с половиной метра на восемь в ширину и три в высоту, со стальными углами и широким, затянутым сеткой отверстием, обращенным к проходу. Вроде собачьих будок. Полдюжины местных наблюдали за стройкой со стороны, и Наоми присоединилась к ним. Темноволосая девушка с россыпью веснушек на щеках подвинулась, освобождая место. Еще одно маленькое проявление доброты, монетка доброжелательства.

– Значит, ожидают арестов? – Наоми обратилась к соседке как к подружке. Как будто все, кто не был лаконцем, теперь стали одной семьей.

– Думается, так, – отозвалась веснушчатая и приветливо кивнула Холдену. – Напоказ делают. Чтобы мы сидели смирно, так?

– Получается, так, – согласился Холден, стараясь не выдать ожесточения. – Показывают всем, какое наказание их ждет. Напугай хорошенько, и мы станем послушными. Они нас дрессируют, как собак.

– Собак так не дрессируют, – возразила веснушчатая. В ответ на его взгляд кивнула не без почтения, но не отступилась от своей мысли. – Собак обучают вознаграждением. Наказание, если честно, не действует.

У нее в глазах блеснули слезы, и у Холдена тоже встал ком в горле. «Вторжение. Захват. Они могут перебить все население станции, и никто не сумеет им помешать. Это было невозможно, но оно случилось».

– Не знал, – сказал он девушке. Банальная фраза, но другого утешения он ей предложить не мог.

– Наказание никогда не действует, – твердо проговорила Наоми. Лицо ее было непроницаемым. Она чуть подвинулась, словно разглядывала музейную скульптуру. Рассматривала демонстрацию силы как спектакль. – Разве что на время.

– Вы здешние? – спросила веснушчатая. Она их не узнала.

– Нет, – ответил Холден. – Наш корабль в доке. Вернее, наш прежний корабль. Тот, на котором мы прилетели. И команда, с которой мы летали.

– Мой тоже под арестом, – объяснила девушка. – «Старый Банком» с Нового Рима. Мы на следующей неделе собирались домой. Теперь и не знаю, на сколько застряли.

– Живете на корабле?

Она помотала головой.

– Док закрыт. Без конвоя на корабли никого не пускают. Я надеялась найти комнату, но ходят слухи, что придется разбить лагерь здесь, в барабане.

Наоми обернулась, и Холден увидел на ее лице отражение всех своих мыслей. Раз доки закрыты и команды изгнаны в барабан, на «Роси» тоже никого. А сеть отключена, значит, и запрос на связь не пошлешь. С Бобби, Алексом, Амосом сообщения нет. И с Клариссой тоже. Барабан со всеми палубами и внутренними поверхностями насчитывает больше пятидесяти квадратных километров коридоров, кают, сервисных тоннелей и складов. И регенерирующих фабрик. И гидропонных ферм. И резервуаров воздуха. И медотсеков. Попробуй найди четырех человек в лабиринте размером с немаленький город.

Холден коротко, резко кашлянул. Наоми внимательно склонила голову.

– Нет, ничего, – объяснил он. – Просто не так давно я думал, какой маленькой мне кажется Медина.

Глава 18 Бобби

Очередь к кораблям обозначили веревкой. Каждый из трех сотен человек, сжимая ее в кулаке, проходил по всей длине дока и обратно – дважды. Мужчины и женщины в тренировочных костюмах дюжины разных фирм подпрыгивали на месте в микрогравитации порта, дюйм за дюймом продвигаясь вперед, словно, выразив свое безмолвное нетерпение, могли ускорить процесс. Лаконские часовые плавали по периметру с готовыми к стрельбе винтовками. Если дойдет до дела, подумалось Бобби, хирургической чистоты не жди. В толпе ее не бывает. Стоит кому-то что-то затеять, очистители воздуха месяцами будут выплевывать кровяные сгустки. Она надеялась, что и остальным это ясно. И что им не все равно.

Время от времени подошедший конвой лаконских военных забирал несколько человек из головы очереди, удостоверял личности, досматривал на оружие и уводил к их кораблям. Оставшиеся на веревке чуть продвигались вперед, перехватываясь на полметра ближе к цели, ощущая скрученные волокна и оставшееся от чужих ладоней сало. Свободный конец веревки плавал в воздухе, дожидаясь очередной злополучной команды.

Им еще повезло, уверяла себя Бобби. Обычно на кораблях команда человек в двадцать или тридцать. А на «Роси» их всего четверо. Смогут подняться на борт все разом. Вот уж действительно, «маленькие радости». Такие маленькие, что и не разглядишь.

Конвойные увели следующую группу. Они снова продвинулись вдоль веревки – еще немножко ближе.

– Ты как, не развалишься, Клари? – спросила Бобби.

Та длинно, судорожно вздохнула и кивнула. Если заговаривала, слова вылетали самую капельку быстрее нужного, резко обрываясь на согласных. Словно она пыталась их удержать, да не сумела.

– Очень неплохо бы добраться до медотсека. Но пока только эйфория и тошнота. Продержусь.

– Если что, – сказал Амос, – дай мне знать.

– Дам, – отозвалась Клари.

Бобби не слишком понравилось, как это прозвучало. Амос мало что мог сделать. Если покорное терпение не поможет скорей доставить Клариссу к автодоктору, дело плохо.

– Никому не кажется, что здесь холодновато? – спросил Алекс.

– Так и есть, – согласилась Кларисса. – И давление, по-моему, низковато. Жизнеобеспечение идет вразнос.

– Это не к добру, – заметил Алекс.

– Астеры, – бросила Бобби. – Нас к такому готовили.

– Готовили к падению давления? – В голосе Амоса послышалась усмешка. Лучше, чем злая досада.

– Готовили к оккупации астерских станций. Одна из основных их тактик на такой случай – подпортить жизнеобеспечение, чтоб пришлось заниматься в первую очередь им. Кто-то где-то на станции пытается осложнить жизнь этим ребятам.

– Ха, – усмехнулся Амос. – Лихой народ.

– Это работает только при условии, что оккупанты не готовы перебить всех до единого и начать с нуля. Так что – да, есть в этом что-то от «кто первым струсит».

Перед ними за веревку держалась группа в серых костюмах с зеленым принтом «Газовоз Чарлз Бойл» на спинах. Тот, кто парил ближе всех, оглянулся через плечо и почти застенчиво посмотрел Бобби в глаза. Та кивнула, и парень, кивнув в ответ, помялся, на сантиметр выставил вперед голову.

– Пердо, – извинился он и кивнул на Клариссу. – Ла хиха ла? Больна?

Бобби невольно напряглась. Здесь не было ни угрозы, ни оскорбления. Просто кто-то не из их команды сунул нос в их дела. Да, пожалуй, нервы у нее натянуты не меньше, чем у Амоса. Незаметно переведя дыхание, она кивнула.

Парень постучал по плечу товарища, державшегося за веревку перед ним. Они коротко переговорили на астерском жаргоне, так быстро, что Бобби не уловила смысла, и потом отпустили веревку и сделали им знак проходить вперед. Уступили свое место, чтобы Кларисса на несколько минут раньше попала на «Роси». Пустяк. Жест. Странно, что ее так пропяло.

– Спасибо, – сказала Бобби и подтолкнула своих вперед. – Большое спасибо.

– Так-так, – отмахнулся от благодарностей парень. Этой идиомы она раньше не слышала, но ио его лицу поняла. «Делаем друг для друга что можем».

Лаконцы действовали эффективно. Очередь продвигалась быстро. Несмотря на толпу ожидающих, команда «Роси» уже через пару часов оказалась в голове очереди. Конвой – четверо десантников – проверил личности, просканировал всех на предмет оружия. Если не считать мгновенного приступа паники при сканировании Клариссы – а вдруг с ее модификациями не пропустят? – все прошло гладко. Да ведь, что ни говори, ее импланты и делались с расчетом на проверки. Приятно сознавать, что железы все еще справляются со своими обязанностями, хоть и убивают ее понемногу.

Верный как пес «Росинант» ждал их в доке. Пройдя шлюзование и оказавшись внутри, Бобби расслабила плечи. Знакомый запах. Даже не столько запах, сколько ощущение: все правильно. Мы дома. Бобби позволила себе вообразить, что они поднялись на борт перед отлетом, что сейчас начнут разгон к каким-нибудь вратам. Нырнут к какому-то из солнц.

Когда-нибудь, может, и нырнут. Не сегодня.

– У вас один час, – предупредил конвойный.

Бобби мотнула головой.

– Моему механику необходимо пробыть в медотсеке дольше. Ей нужна очистка крови.

– Пусть сделает что успеет за час. Она может обратиться в медицинские учреждения станции.

Бобби посмотрела на сопровождающего. Круглое лицо, кожа немного темнее, чем у нее. Привычки всей жизни уже вычерчивали схемы: как разоружить, перехватить контроль. Уйти в укрытие. Шансы выходили невелики. Судя по манере двигаться, лаконцы были хорошо подготовлены, и самый старший из них тащил на плечах десятком лет меньше, чем она.

– Нормально, капитан, – заговорила Бобби. – Поставлю систему на быструю очистку и запасусь блокаторами. Я так уже делала.

– Если нужен еще один визит, – подсказал конвойный, – можете запросить после ухода.

– Хорошо, – кивнула Бобби. – Давайте за дело.

На корабле они чувствовали себя как при посещении заключенного в тюрьме. Конвойные не отставали ни на минуту, проверяли все, взятое в каютах, просматривали каждую отданную кораблю команду, копировали каждый его отклик. У Бобби от злости до боли сводило нутро, но сделать ничего было нельзя. Пропуск позволял им забрать личные вещи и необходимые для работы инструменты при условии, что все это не представляло угрозы, с точки зрения безопасников. Позорище. Бобби очень хотелось объяснить конвоирам, что она работала наемницей и могла бы выйти отсюда, укрывшись в Бетси, как в скорлупу.

Пакуя вещи в своей каюте под молчаливым присмотром оставшегося в дверях стража, она открыла канал связи с Алексом.

– Рассказывай хорошие новости.

– «Роси» малость соскучился, но в порядке, – ответил ей с летной палубы Алекс. – Легкое загрязнение в водоснабжении, им бы надо заняться, но это просто клапан сносился. Просачивается со стороны.

– Хорошо, – сказала Бобби. Ее тянуло задержаться. Часами надраивать свой корабль, устраняя все неисправности, до каких сумеет дотянуться. У нее оставалось тридцать пять минут. – Сделай отметку, в следующий раз докопаемся.

– В следующий раз, капитан, – согласился Алекс. Потому что должен быть следующий раз. Если нет, то надо притворяться, что будет. Бобби заперла свои шкафчики, проверила дожидавшиеся ответа сообщения корабельной системы – все ли скопированы на ручной монитор, или хотя бы все ли одинаково закрыты лаконской цензурой – и подтянулась в коридор, а оттуда к лифту.

– Это ведь марсианский корабль? – спросил конвойный.

– Да, – ответила Бобби. Они уже добрались до лифта и направлялись к мастерским.

– Я такой видел дома. В первом флоте много таких.

«Первый флот» означал корабли, украденные Дуарте при бегстве на Лаконию. А еще, сообразила Бобби, это значит, что есть и второй флот. С такими чудовищами, как убившее «Тори Байрона».

– Должно быть, дивное зрелище, а? – начала она, приглашая охранника еще о чем-нибудь проболтаться. Но если и был такой шанс, ей он не выпал.

Амос в мастерской уже закончил укладывать одобренные безопасниками инструменты в керамический чемоданчик. Он кивнул вплывшей в дверь и придержавшейся за скобу Бобби. Она снова прочитала его девиз: «Позаботимся о нем, он позаботится о нас». Сейчас эти слова звучали весомее.

Ей не довелось позаботиться о «Росинанте», уж точно не так, как следовало бы капитану. Она надеялась, что случай еще представится.

– Готов на выход? – спросила она.

Амос согласно хмыкнул.

Кларисса с Алексом в сопровождении своих конвойных уже ждали в шлюзе. Кларисса выглядела спокойнее, и кожа ее приобрела более живые краски. Алекс для постороннего показался бы расслабленным, но Бобби-то видела, как он окидывает взглядом корабль, как задерживает ладонь на переборке. Пилот не хуже нее знал, что возвращения им никто не гарантирует.

Конвой проводил их по полупустым докам к переходнику в барабан, в гравитацию вращения, и вернулся за следующей командой следующего корабля. Как только они остались одни, Бобби прочистила горло.

– Ну вот. Как прошло? – спросила она.

– Заперли они его основательно, – сообщил Алекс, – но до каждой щелки не добрались. Дайте мне двадцать минут, и он у меня заработает.

– Я собрал неплохой комплект. – Амос приподнял чемоданчик с инструментами. – Для несложных работ сойдет. Но обшивку им не прорежешь.

– Клари?

Кларисса с улыбкой повела плечом.

– Чувствую себя получше и блокаторами запаслась.

Бобби опустила ладонь на ее худенькое плечо.

– Мы о тебе позаботимся.

– Я знаю, – ответила Кларисса.

– Ну вот и хорошо, – продолжила Бобби. – Следующий шаг, как мне видится, – найти человека, который сумел бы передать сообщение Союзу. Или на Землю, на Марс. Узнать, составили они там план, или нам самим справляться.

– Это сделаем, – заверил Амос. – Должно быть несложно.

– Уверен? – усомнился Алекс. – Это тебе станция Медина под властью шайки беглых вояк с Марса, а не Балтимор.

Амос улыбался с обычной невозмутимостью.

– Балтимор, он всюду.

Сколько лет Бобби проработала с Амосом Бартоном, а он все еще умудрялся ее удивить. На два дня он выдвинулся на первый план, водил их повсюду без видимой цели. Они заходили посидеть в баре при водоочистительной станции, беседовали с новоявленной службой, обеспечивавшей жильем изгнанных со своих кораблей, играли в футбол с командой технарей, помеченных расплывшейся от времени татуировкой рассеченного круга АВП.

Время от времени Бобби выхватывала что-то – фразу или жест, – казавшееся чуточку неуместным, словно за обычными разговорами шел другой, на частоте, недоступной ее слуху. Она держалась за спиной у Амоса, посматривая на предмет угроз, от местных или от лаконцев.

Где бы они ни оказывались, станция была как будто на грани. Это висело в воздухе, звучало в каждом голосе. Охрана в силовой броне. Посты. Лаконцы возвели тюрьму под открытым небом и набили ее мужчинами и женщинами, вынудив их жить за решеткой, как животных в редкостно дерьмовом зверинце. При отключенных ручных терминалах и внутренней связи все разговоры представ- лились многозначительными и небезопасными. «Все, что стоит шифровать, стоит в первую очередь не выпускать в сеть», – говаривал Амос. Бобби никогда как следует не задумывалась над переменами, которые принесла связь: без нее приходится подходить к собеседнику на дистанцию удара ножом.

Прежде не задумывалась.

А через три дня старый астер, игравший за вратаря футбольной команды противников, приблизился к столику, где они ели лапшу с грибами, кивнул Амосу и отошел. Здоровяк поднялся, повертел шеей так, что позвонки хрустнули, и обратился к Бобби:

– Кое-что есть.

– Хорошее или плохое?

– Либо-либо.

Бобби зачерпнула последнюю ложку, прожевала и проглотила.

– Ясно. Пошли.

Кларисса и Алекс встали вместе с ней. Бобби чуть не приказала им вернуться на место. В случае провала они остались бы в безопасности. Если еще существовала безопасность. Она промолчала.

Старый астер вывел их в сервисный коридор, на эстакаду, уходившую вниз, к обшивке барабана, к пустоте, которая всегда была у них под ногами. Два пройденных поста Бобби заметила и не была вполне уверена, что позади не осталось других, незамеченных. Старик молчал, и Амос не пытался завязать разговор.

Их путь закончился на складе, полном удерживаемых магнитными креплениями ящиков. Резкое освещение урезанного спектра мигало, так что при быстром движении возникал эффект стробоскопа. На ящиках растянулось трое мужчин, оружие лежало у них под рукой, так, чтобы, если дойдет до применения силы, не потратить даром лишней секунды. У Бобби внутри потеплело в предчувствии почти желанной драки. Вторжение кораблей, вооруженных чем-то невообразимым, технологии протомолекулы, способные дробить на куски атомы, свалившаяся вдруг на голову империя… Она стиснула зубы и держалась, понимая, что выбора нет. А вот с громилами на складе она вернулась на знакомую территорию.

Средний в троице был астером, долговязым и мускулистым. С кожей такой же темной, как глаза и волосы. Даже не будь он хорош собой, привлекал бы взгляд. А он был хорош собой.

– Слыхал, вы хотели поговорить, – начал он.

Амос оглянулся на Бобби и подбородком указал на красавчика. Сюда их привел он, по дальше командовать ей.

– А с кем хотели поговорить, слыхал? – отозвалась, выступив вперед, Бобби.

Кларисса придвинулась к ней. Даже ослабевшую, с подточенным здоровьем, недооценивать ее не стоило. Бобби не знала, что сотворят импланты с Клариссой, но к тому времени, как скажутся последствия, все трое будут обездвижены или мертвы. Даже без ее или Амоса вмешательства.

Красавчик мотнул головой.

– Без имен спокойнее, койо.

Бобби ткнула большим пальцем себе в грудь.

– Капитан Бобби Драпер. – Она повернулась к остальным. – Алекс Камал, Кларисса Мао, Амос Бартон. Ну а ты что за хрен?

Красавчик скривился, покачивая головой, словно припоминал полузабытую песенку. Бобби такое уже видела и не собиралась подсказывать, где он мог о ней слышать. Во всяком случае, не сразу.

– Саба, – назвался наконец астер, – и пока на этом остановимся.

– Опасно играешь, Саба, – заметила Бобби.

– Не люблю быть под властью властей, – пояснил он. – И у меня есть на то причины.

– Ну а я не работаю на Лаконию, так что хватит дурака валять.

– Не уверен, – сказал Саба.

У него звякнул ручной терминал – Бобби с самого захвата не слышала этого звука, – но красавчик и глазом не моргнул. Любопыт но, однако, с чего это у него работает терминал. Парень поднялся в ее глазах – похоже, тут будет дело.

– Слышал, вы ищете связей с подпольем, – продолжал тот. – Невольно гадаешь зачем бы. Выбираете себе новое начальство?

– Вот уж нет, – огрызнулась Бобби.

– Или думаете, что вы сможете нам приказывать?

Бобби улыбнулась. Почувствовала, как натянулись на зубах губы. Или они договорятся, или дело кончится кровью. Она надеялась на первое, но это не от нее зависело.

– Мы видели, как долбаные придурки пытались пристрелить губернатора. Если ваши люди работают на таком уровне, то да. Рада буду помочь с организацией. Должен же кто-то.

Лицо Сабы не дрогнуло.

– Астеры поколениями боролись с гнетом. Думаете, вы нас можете чему-то научить?

Его оливковые щеки чуть потемнели. Саба встал, шагнул к ней. Бобби тоже сделала шаг ему навстречу. Если сейчас выказать слабость, они уже никогда не примут ее всерьез. Писк его ручного терминала донесся как из другой вселенной.

– А что, – заговорила Бобби, чтобы не уступать ему темпа. – Вы намерены обойтись без союзников, без всякой поддержки? В одиночку против Лаконской империи? Я уже видела, что из этого выходит, и…

– Саба!

Новый голос раздался у нее из-за спины. Не хотелось ей поворачиваться тылом к трем астерам, но и оставлять сзади неизвестно кого не годилось.

– Саба! – повторил тот же голос. Молодой. Взволнованный.

Бобби бросила взгляд за плечо. Женщина в зеленом спортивном костюме улыбалась во весь рот, словно подарок получила.

– Кве, Нанда? – ответил ей Саба.

– Смотри, – сказала та, кого я нашла!

Следом за девушкой вошли, щурясь от мерзкого света, Холден и Наоми.

– Привет! – начал Холден и тут же обернулся к Бобби. – Вот здорово. Не знал, сумеем ли вас найти.

Саба тихо присвистнул.

– Хренов Джеймс Холден. Ты не поверишь, сколько я о тебе наслышался.

– Надеюсь, только хорошего. – Холден прошел в комнату, не замечая повисшего напряжения. Или решив не замечать. По нему никогда не скажешь. – А с моей старой командой вы уже познакомились?

– С твоей командой? – Саба как в первый раз увидел Бобби. И расхохотался. – Савви, так и знал! Ну и ладно. Добро пожаловать в подполье.

Бобби улыбнулась, но внутри что-то неприятно заворочалось. «Хренов Джеймс Холден», – подумалось ей. Три волшебных слова, и вот уже главная тут не она.

Глава 19 Драммер

Изображение было зернистым, помехи перебивали сигнал. Полдюжины слоев шифрования, сперва наложенных, а потом содранных, оставили после себя невыразительный звук и почти неправдоподобные цвета. И все же у Драммер таяло сердце, потому что вот, посреди кадра – она видела Сабу. Нижние веки чуть припухшие, как всегда у него от усталости, зато улыбка сияет.

– Но савви, как приятно было получить от тебя вес- точку, Ками, – говорил он. – Сердце вдали от тела, вот что ты для меня. И на наши нынешние места никого лучше не найдешь.

– Я тоже тебя люблю, – обратилась она к экрану, но только потому, что в кабинете была одна.

Тайные связи Авасаралы обозначились скорее, чем ожидала Драммер. Ее потрясло уже то, что они вообще сумели пробиться. Она готова была поверить, что старуха переоценивает свои силы, претендует на влияние, которого давно лишилась, уйдя на пенсию. Но перед глазами были доказательства, что Крисьен Авасарала, что о ней ни говори, не полное дерьмо. Саба впился в станцию Медина как клещ, устанавливая контакты со всеми сотрудниками Союза, с кем мог связаться без риска. А под Союзом он чаще всего понимал АВП.

Драммер слушала его доклад и делала заметки от руки. Записывая, она лучше запоминала. Шестьдесят восемь жителей Медины разбиты на ячейки от трех до восьми человек. Любительское, неуклюжее покушение и вызванные им репрессии. Саба мог бы не говорить, что воспользовался ими для вербовки новых людей. Это было понятно само собой. Главными целями выбрали сбор сведений и инфраструктуру. Сеть Авасаралы – это прекрасно, но для подготовки к следующей волне требовался тыл, поддержка из слепых зон, куда не дотягивались безопасники Лаконии, и открытые окошки в системе связи противника. Какой будет эта волна, еще предстояло выяснить.

Драммер поймала себя на том, что кивает, слушая его и обдумывая выводы. Лаконцы держали связь через причаленный на Медине корабль размером с истребитель, плотно шифровались и физически изолировали систему шифровки от дешифровальных установок на станции. Оттуда ничего не подслушаешь и вражескую систему не взломаешь. Ей предстояло найти встроенные коды антенн и трансляторов. Может, подручные Авасаралы в коалиции Земля – Марс запаслись какими-нибудь подсказками и могли бы поделиться с Сабой. Проверка на постах отнимает у лаконцев до трети оккупационных сил. Солдаты действовали в известных, открытых коридорах, что дало людям Сабы время обустроить запечатанные норы и слепые зоны. Если репрессии смягчатся, надо будет организовать новую провокацию, чтобы враг не отвлекался от проверок людей и транспорта. Пусть суетятся, пока подпольщики роют в теле станции новые тоннели. Возможно, все новейшие схемы Медины попали в руки лаконцев. Нужно исходить из того, что про все старые норы знают все игроки, но Сабе не так уж трудно будет устроить новые. Он был контрабандистом – не хуже, чем она когда-то, если не лучше.

Сообщение закончилось озорной улыбкой Сабы.

– Ты береги себя, сердце мое, – сказал он, послав в камеру воздушный поцелуй. – Живи, как будто уже умерла.

Драммер потянулась к экрану, как к его щеке, но рука коснулась холодного и твердого. Живи, как будто умерла. Давно она не слышала этой фразы. Когда-то она была девизом группы Вольтера. Яростные подростки видели романтику в таком фаталистическом призыве к отваге. Когда-то и ей это представлялось романтичным.

Она проверила время. Запись Сабы продолжалась почти двадцать минут. Ей даже не верилось, что она слушала так долго. Упивайся она его голосом целый час, все равно мучилась бы от жажды. Пролистав страницы, страницы, страницы заметок на экране, Драммер поразилась, как много он успел сообщить за столь короткий срок.

Она еще раз перечитала свои записи, закрепляя их в памяти, а потом все стерла. Информации, которой не существует, не грозит утечка. Она вызвала Вогана. Тот откликнулся мгновенно.

– Что у нас с военным атташе? – спросила Драммер.

– Ждет беседы с вами, мэм.

– Вызовите его через десять минут в конференц-зал.

– Да, мэм. – В голосе Вогана сквозило неподдельное удовольствие. После падения Медины дипломаты и координаторы коалиции Земля – Марс заполнили Дом народа, и Воган распоряжался ими с преогромным удовлетворением. Нехорошо, пожалуй, но тут Драммер охотно проявляла снисходительность.

Встав из-за стола, она потянулась. Между лопатками громко хрустнуло. Она зевнула, но не от усталости. Так зевает бегун перед стартом. Глубокий вдох перед рывком. По нормальному расписанию сейчас подходил бы конец ее смены. Теперь Драммер жила иначе. Оставалась на ногах, сколько надо было, и спала, когда выпадала возможность. Такой образ жизни во времена ее юности называли «sin ritma». Теперь это давалось труднее, и нередко приходилось взбадривать ум чашкой кофе, и все же Драммер чаще улыбалась, сама не зная чему.

Бенедито Лаффлин, посланник КЗМ, дождался ее через двадцать минут. Он сжимал в кулаке полусмятую грушу с содовой. Широкое жабье лицо выглядело не таким самодовольным, как обычно.

– Мадам президент, – поздоровался он, вставая.

Драммер ответила взмахом руки. Села сама, и Воган протянул ей грушу с чаем. Она отпила. Горячий, но не обжигающий. Воган уплыл к стене, слившись с фоном корабельной механики.

– Что мы видим? – начала Драммер.

Лаффлин прокашлялся.

– Начистоту? Думаю, план вам страшно понравится.

– Передаете мне контроль над вашими флотами?

Он заморгал.

– А… ну, это…

Драммер улыбнулась.

– Пожалуй, я не откажусь. Что у вас есть?

Он достал ручной терминал, перебросил данные на стену. Перед ними развернулась Солнечная система. Разумеется, не в истинном масштабе. Слишком много получилось бы пустоты в точной схеме. Флоты Земли, Марса и Союза были обозначены координатами и векторами для находящихся в переходе, орбитой планеты с периодом обращения для остальных. Все это менялось со временем. Ничто не стоит на месте.

А на задворках системы, в чертовой дали от всего остального, врата, из которых ждали врага.

– Исходя из того, что нам известно о боевой мощи их кораблей, – заговорил Лаффлин, – мы разработали несколько сценариев, дающих, на наш взгляд, наибольшее тактическое преимущество нашим объединенным силам. Первый, разумеется, предполагает перехват на выходе.

– Объясните пошагово, – попросила Драммер.

Следующие два часа она просматривала сценарии, сценарии, сценарии. Лаффлин приводил доводы в пользу каждого. Другие вроде него приводили такие же доводы другим членам совета. Скоро начнутся дебаты. Считая с космическими городами, флот Союза перевозчиков не уступал силам коалиции. Если Саба сумеет наладить связь с колониями, можно, что бы ни говорила Авасарала, предпринять согласованную атаку на медленную зону. Если нет, ограниченные действия на Медине могут оказаться не хуже, а то и лучше.

Раз за разом: планы Лаффлина сводились к одному: защитить Землю, защитить Марс. Любой ценой спасти от разгрома внутряков. Драммер догадывалась, что совет увидит это не хуже нее. И тогда…

Она не желала подменять собой полицию для тринадцати сотен миров. И уж точно не хотела возглавлять их армию. Но каждый новый поворот, каждая тактическая идея отзывалась еще не прозвучавшими голосами совета, генерального секретаря Ли, Авасаралы. Никуда не денешься. Кто-то должен встать во главе, и Драммер видела мало способов увернуться.

– Благодарю вас, – сказала она, когда на мониторе отыгралось последнее воображаемое сражение. – Вы потратили много времени. Позвольте мне проконсультироваться, и давайте встретимся снова завтра утром?

– Благодарю, мадам президент, – кивнул Лаффлин, и Воган выпроводил его за дверь.

Едва Лаффлин вышел, она снова вывела сценарии, пересмотрела уже без него. Они подумывали минировать свою сторону врат мощными ядерными зарядами, но отказались от этой мысли, не зная, возможно ли причинить ущерб кольцам. Безопаснее было бы подвесить вне эклиптики множество кораблей, с тем чтобы они, разогнавшись, сбрасывали щебень, образуя каменную завесу над устьем врат. Можно было рассчитать прорывы в этом занавесе для пропуска кораблей, а в остальное время всякий попытавшийся совершить переход нарывался бы на заряд шрапнели. И так до тех пор, пока у них не кончится реактивная масса и камешки. Это была астерская тактика. Еще один подарок из былых времен. Драммер подумала, не вставить ли эту идею в свой ответ КЗМ, но, по правде сказать, для такого плана она не нуждалась в их разрешении: космический город Независимость располагался достаточно близко к вратам, и, начни он разгоняться сейчас же, оказался бы на месте еще до окончания дебатов в совете.

Драммер позволила себе уронить голову на руки. Шея ныла, и еще ее донимало затаенное смутное желание – наподобие жажды, только без понимания, чем ее утолить. Если ее можно было утолить.

Она слышала, как за спиной открылась дверь, но не дала себе труда обернуться. Кто бы там ни был, все равно. К тому же это мог быть только Воган.

– Мадам президент, – позвал Воган.

– Угу?

– Новость, которая, возможно, требует вашего внимания.

– Дивная новость, которая наполнит мою жизнь счастьем?

– Нет.

Она села прямо, очертила ладонью круг: давайте.

– Новая передача с Медины, – сказал Воган. – По официальным каналам.

– Новые угрозы и декларации? Или Лакония официально объявляет войну?

– Ни то ни другое, – возразил Воган, настраивая монитор.

Простенькое видео, кафедра перед несколькими рядами кресел. Драммер не без удивления отметила скромную синюю драпировку на заднем плане. Ожидала имперской помпезности. Какого-нибудь римского герба с двуглавым орлом. Люди в креслах походили на журналистов, а возможно, ими и были.

В кадр вошла Кэрри Фиск, заняла место на кафедре. Драммер ощутила, как поджались у нее губы.

– Благодарю, что собрались здесь сегодня, – начала Фиск, кивая залу. Подтянувшись, она устремила взгляд в пространство, затем снова опустила на слушателей. – С самого своего создания Ассоциация Миров упорно отстаивала независимость и суверенитет каждой планеты. Мы отслеживали проблемы самоуправления новых колоний и сражались за права живущих на них людей. Гегемония системы Сол и Союза перевозчиков снова и снова демонстрировала, что стоящие у власти не одинаково ценят разные системы. Сол и Союз де-факто претендовали на власть более положенной им, своими действиями доказывая, что относят планеты и их правительства ко второму сорту.

– Чтоб тебе пропасть, – буркнула Драммер, – вместе с твоими квислинговыми речами.

– Я несколько раз имела возможность встретиться с представителями системы Лаконии и обсудить с ними будущее колец-врат, особенности торговли и управления мирами. И с радостью заявляю, что Ассоциация Миров единодушно проголосовала за предложенный Лаконией протекторат и координацию торговых связей. Взамен верховный консул Дуарте принял выдвинутые ассоциацией требования самоуправления и политической автономии. Таким образом…

Драммер выключила запись. Дуарте и это предусмотрел. Не только военную кампанию, но и картинку, превращающую ее в нечто большее, нежели открытое завоевание. «Он вернулся потому, что рассчитывал на победу, а значит, и тебе надо готовить себя к мысли, что он не ошибся». Кэрри Фиск услышат в тринадцати сотнях миров – те самые слова, которых не захотела дослушать Драммер, – и ее речь пустит корни в достаточно плодородной почве.

– Самоуправление и политическая автономия? – повторила она. – На стволах орудий? И что из этого выйдет?

– Дань, – подсказал Воган. – Под посулы поддержки финансами и ресурсами, но на это очень мало надежды.

– Плюс обещание не раздолбать их в лепешку, надо полагать?

Воган сверкнул зубами.

– Напрямую Фиск этого не говорит, но, думаю, выводы из ее речи очевидны.

Драммер погладила рукой подбородок и встала. Ей хотелось послать Вогана в медотсек за чем-нибудь бодрящим. Амфетамины, кокаин – лишь бы посильнее еще одной груши с чаем.

– День вышел долгим, – проговорила она. – Когда начнут поступать сообщения от КЗМ, скажите им, чтобы попритихли, а мы тем временем разберемся.

– А членам совета? – спросил Воган.

– То же самое, – бросила Драммер, выходя. – Скажите, что все под контролем.

Вернувшись к себе, она разделась, разбросав одежду по дороге от двери к душевой. Постояла под обжигающей водой, подставляя струйкам лицо и спину. Изумительное ощущение. Тепло принесло простое, физическое утешение. Наконец она выключила воду, промокнула полотенцем большую часть влаги и упала в койку, прикрыв глаза локтем. Усталость придавила ее к гелю сильнее вращения барабана. Она ждала приступа отчаяния.

Отчаяние не пришло. Существование Союза оказалось под угрозой. Хрупкая ткань человеческой цивилизации в колониях рвалась у нее на глазах, а Драммер испытывала облегчение. Сколько себя помнила и вплоть до гибели Свободного флота она была астером и входила в ту или иную фракцию АВП. Ее мозг, душа, личность созревали под сапогом внутряков. Сапогом на горле всех, кого она любила.

Респектабельность станции Тихо, затем Союз, собственное президентство были исполнением ее мечты. Надежда, что астеры встанут вровень с внутряками, вела вперед ее, а если не ее, то таких же, как она, астеров. И, как всегда бывает с мечтами, чем ближе оказывалась Драммер к их исполнению, тем лучше понимала, что это значит на деле. Она годами носила власть и полномочия, как чужую одежду. Сейчас Дуарте и Лакония разваливали все, построенное Драммер. И что-то в ней этому радовалось. Ее растили для боя с превосходящей силой. Для войны, в которой невозможно победить, но и проиграть нельзя. Возвращение к прошлому было жестокой потерей, но в то же время походило на возвращение домой.

Мысли ускользали, она проваливалась в сон. История ходит по кругу. Все, что случалось с прошлыми поколениями, повторяется вновь. Иногда колесо вращается быстрей, иногда медленнее. Ей виделись шестеренки, на зубцах которых повисла она и все, что ей принадлежало. Последняя мысль, явившаяся перед забытьем и прихваченная с собой в глубину спа, была о том, что и врата ничего не изменили, что все по-прежнему повторяется вновь и вновь с новыми людьми – до скончания века.

В свете разговора, ожидавшего ее на следующее утро, это не прозвучало чистой риторикой.

– Ничего подобного мы не видели.

Она знала Камерона Тюра как профессионала с тех самых пор, как он поступил на работу в Союз, и ни разу не отмечала в нем чувств сильнее легкой заинтересованности.

А сейчас он сидел за столом напротив и размахивал тортильей, как дирижерской палочкой. Глаза округлились, блестели, говорил он громче и быстрее обычного, и Драммер никак не могла разобрать, к чему он, черт побери, ведет.

– Горячие участки пространства, – повторила она, разглядывая схему. – Что, вроде кораблей-невидимок? Вы хотите сказать, что за вратами ждут корабли-невидимки?

– Нет-нет-нет! – запротестовал Тюр. – не в этом смысле «горячие». Не в смысле температуры.

Досадливо хмыкнув, Драммер отложила терминал.

– Ладно, давайте опять попробуем объяснение для профанов. Так эти участки, которые мы здесь видим… что они такое?

– Ну, – заговорил Тюр, обращаясь скорее к себе, чем к ней, – вам, конечно, известно, что вакуум – не настоящая пустота. В нем непрерывно возникают и исчезают электромагнитные волны и частицы. Квантовые флуктуации.

– Я занималась безопасностью и политикой, – сказала Драммер.

– Ах да. – Тюр вспомнил о своей тортилье и откусил кусок. – Ну, так вакуумное состояние – не просто пустота. Непрерывные спонтанные возникновения и аннигиляция квантов. Излучение Хокинга – Зельдовича, позволяющее…

– Безопасность, Тюр. И политика.

– Извините. Очень маленькие объекты, они показываются и пропадают, – пояснил Тюр. – Гораздо мельче атомов. Это происходит постоянно. Совершенно нормальное явление.

– Хорошо. – Драммер сделала глоток утреннего кофе. То ли он горчил сильнее обычного, то ли у нее чувствительность обострилась.

– Так вот, когда мы нацелили все датчики на врата… чтобы собрать побольше сведений относительно войны и прочее. Там какая-то непонятная интерференция. Того же рода, что мы наблюдали при прохождении через врата сигнала, но локализована иначе. В нормальном пространстве. Здесь, здесь и здесь, – указал он на схеме. – Это то, что нам известно. Могут быть и другие участки, не попавшие в круг наблюдения. Но мы никогда ничего такого не видели, и, судя по записям, аномалии, возможно, возникли в момент прохождения сквозь врата того лакопского корабля. Или его выстрела по станции Кольца. У нас плохо с данными на этот момент.

– Так-так, – с нарастающим нетерпением бросила Драммер.

– Дело, видите ли, в скорости. Скорость возникновения и аннигиляции квантов… выше крыши. Значительный рост.

Драммер все еще силилась уложить в голове идею, что пустота не пуста, но какой-то трепет в голосе Тюра заставил и ее ощутить холодок в спинном хребте.

– Вы хотите сказать… что именно вы хотите сказать?

– Пространство вблизи Кольца закипает, – объяснил Тюр, – и мы не представляем почему.

Глава 20 Син

Сантьяго Син провел несколько весьма неприятных дней, разбираясь с последствиями введенного им нового протокола службы безопасности на Медине. Один за другим чиновники и функционеры выражали озабоченность относительно подрыва суровыми мерами морального духа и эффективности работы станции. Как бы ни формулировались претензии, он слышал за ними одно и то же: «Люди недовольны новыми правилами. Они будут работать не так усердно. Участятся случаи саботажа. Вы уверены, что нам это нужно?»

Его ответы, тоже выраженные по-разному, сводились к фразе: «Меня не волнует, кто там недоволен новыми правилами; отлынивающие от работы будут расстреляны, саботаж карается тюремным заключением или смертью; да, я уверен».

В своей основополагающей книге по логистике верховный консул Дуарте указывал, что из всех методов установления политического и экономического контроля над другим государством военная сила – наименее эффективна и наиболее неустойчива. Оккупация Медины оправдывалась тем, что, будучи блокпостом на пути к тринадцати сотням миров, станция сводила к минимуму надобность в дальнейшем применении войск и позволяла властям империи скорее перейти к экономическому и культурному давлению как более устойчивым долговременным стратегиям контроля. И в самом деле, станция оказывалась лакмусовой бумажкой, на которой лаконцы могли доказать, что с ними жизнь станет лучше для всех. Если Син сумеет убедить полную станцию склонного к анархии народа, что имперское правление предпочтительней, едва народившиеся колонии за вратами окажутся доступными, как кусок пирога.

Он прекрасно все понимал. Но это не отменяло того факта, что ему приходилось целыми днями объяснять тупым и рассерженным людям, что покушение на губернатора никому не обходится просто так.

Оборвав связь с последним – если надежда его не обманывала – жалобщиком, Син рявкнул, чтобы ему подали кофе, чаю или того, что в этой вонючей подмышке сходит за напиток. Никто не отозвался, потому что Касик погиб и нового помощника на его место Син еще не назначил. Как будто оставив мертвеца на прежнем посту, он мог помешать истории вычеркнуть его из списков.

На миг забылись суета и переговоры, раздражение и столкновения, с которыми он имел дело после покушения, зато вспомнился Касик, плюющийся похожими на малиновый джем мозгами, кровью и обрывками собственного языка…

На несколько секунд Син выпал из действительности. А когда опомнился, то стоял на коленях у своего стола и блевал в мусорную корзину. И успел наблевать порядочно. От запаха и вида его повело на новый круг, и кончилось это, лишь когда свело пустой желудок и в горле остался тонкий ручеек желчи. Отложенный шок. Травматическая реакция. Это нормально, сказал он себе. Так было бы с любым.

– Мне так жаль, Касик, – проговорил Син вслух и вдруг залился слезами по человеку, которого и по имени-то не знал.

На столе пискнул коммутатор.

– Оставь меня в покое, – зарычал Син.

– К вам адмирал Трехо, – отозвался подчеркнуто нейтральный голос.

– Здесь?

– У поста в приемной.

Син выругался – еле слышно, но злобно. Выдернул из корзины каркасную планку и запихнул мешок в утилизатор. Воздух наверняка еще пах рвотой. Он на полную мощность включил очиститель.

– Пожалуйста, пригласите его через минуту, – ответил Син и воспользовался этими шестьюдесятью секундами, чтобы умыть лицо и ополоснуть рот. Трехо вернулся на Медину. Это могло означать разное, но в любом случае понятно, что адмирал хочет поговорить с глазу на глаз, а не обмениваться сообщениями через довольно прозрачный аппарат службы безопасности, отслеживающий официальную переписку. А значит, разговор будет непростой.

– Сынок, – с порога заговорил адмирал Трехо. – На тебя взглянуть страшно.

– Да, сэр, – признался Син. – Боюсь, что последние события потрясли меня больше, чем я ожидал. Но я справляюсь. Корабль готов к плаванию, сэр.

– Ты хоть заспал это дело? – с неподдельной озабоченностью спросил Трехо.

– Да, сэр, – и, поймав себя на вранье, Син поправился: – Отчасти, сэр.

– Тяжело терять людей. Особенно тех, с кем работал бок о бок.

– Я выдержу, сэр, – заверил Син. – Садитесь, пожалуйста, за мой стол.

Трехо, усаживаясь, сочувственно улыбался ему.

– Ну, хоть у меня для тебя хорошая новость. Я передал наверх твои находки по выбросу гамма-лучей за кольца и твои рекомендации по использованию размещенных в медленной зоне кораблей с излучателями сверхмощного магнитного поля для контроля доступа. Высшее командование флота весьма заинтересовалось. Довели до самого верха.

«Самый верх» на Лаконии мог означать только одного человека.

– Для меня очень лестно такое внимание, адмирал.

– Он с тобой согласился. – Син не совсем понял, почему голос Трехо звучит так холодно. И зеленые глаза, встретив взгляд Сина, больше не отпускали его. – Сюда высылают «Глаз тайфуна». На его снаряжение уйдет какое-то время. Корабль не собирались вводить в дело в ближайшие четыре месяца, но ты его получишь при первой возможности. Официально ему поручается оборона Медины, но в список задач внесено удержание колец с использованием полученных тобой данных.

– Командует им контр-адмирал Сонг, если не ошибаюсь?

– Да, это посудина Сонг, – согласился Трехо. – Но ты – губернатор Медины. Оперативное командование обороной станции будет на тебе, а оно подразумевает и решение, когда – если придется – применить нашу новую стратегию.

– Да, сэр, – отчеканил Син.

– Когда адмиралы пляшут под твою дудку, чувствуешь, что крепко стоишь на ногах, да, сынок? Только помни, что ни один пост не вечен. Не наживай врагов без необходимости.

Трехо произнес это с нажимом, словно хотел намекнуть на что-то большее. Слова улеглись в душе Сина как мягкий упрек.

– Благодарю за совет, адмирал, – отозвался он. – А «Буря» останется здесь, пока ее не сменит «Тайфун»?

– Нет. Сроки сдвигаются согласно твоей аналитической записке. Через несколько часов «Буря» уйдет за врата Сол. Если ты не пересмотрел свое мнение.

Син уловил в его интонации вопрос. Адмирал давал ему возможность ответить, что он не берется плавать на такой глубине. Что ему нужна поддержка и помощь. Был большой соблазн заявить, что он в отличной форме и справится, но Сину пришлось признаться себе, что в действительности это не так. Оставался вопрос, так ли велика его слабость, чтобы из-за нее дать системе Сол лишнее время на подготовку. Опаснее всего для «Бури» был момент перехода за врата и несколько часов после него. Чем дольше враг будет пользоваться этим периодом уязвимости, тем меньше времени даст им открытие выброса гамма-лучей. Син не желал терять добытое преимущество.

И все же…

Он хотел ответить, но к горлу опять подступила лимонно-горькая желчь. Только не сейчас! Он яростно сглотнул в надежде удержаться от нового приступа рвоты. Трехо округлил глаза в искреннем на вид беспокойстве.

– Сынок, ты с доктором виделся?

– Сразу после нападения. Никакого ущерба, кроме синяка на коленке и подточенной гордости.

– Я не о том, – сказал Трехо.

– Со мной все в порядке, – заявил Син. Трехо не стал ловить его на лжи. – Я знаю, что излучение колец никогда еще не использовалось в стратегии обороны, но мне тревожно при мысли оставить за спиной столь мощное оружие.

– Понятно. Скажу тебе честно, я не слишком рад сокращению сроков. Мне больше по душе стратегия «медленно и верно». Но пока нет никаких признаков, что местные способны на прорыв. Верховный консул считает, что мы можем себе позволить раньше времени выпустить «Бурю» за врата. Правда, мне страшновато оставлять тебя без опоры под седалищем. Но в изведанном пространстве угрозу для наших планов представляет всего один флот, и он сейчас, как в бутылке, закупорен в Солнечной системе. Тебе не придется оборонять от него Медину, потому что я намерен их оттеснить и заставить драться на своей территории. Колонии, на мой взгляд, не доставят тебе неприятностей, с которыми бы не справился истребитель.

– Согласен, сэр, – кивнул Син. – Мы продержимся до подхода «Тайфуна» или до вестей о вашем успехе в Сол – не знаю, что будет раньше.

Син считал, что тем разговор и кончится, и ждал, чтобы Трехо встал. Однако старик задумчиво рассматривал его, пока молчание не стало неловким. Этикет не позволял закончить встречу без разрешения старшего по званию, так что Син, не опуская глаз, пытался улыбнуться.

Трехо заговорил снова, понизив голос:

– Танака подала рапорт. С первым челноком она прибудет на «Бурю».

– О… – Син надеялся, что это прозвучало непринужденно.

– Ис пойми меня неправильно. она отличный оперативник, и ее опыт нам будет очень кстати. Но если с ней есть проблемы, я хотел бы о них знать.

– Уверен, се таланты… – начал было Син, но Трехо, не повышая голоса, оборвал его:

– Она получает командный пост на моем корабле. Мне надо знать, почему ты отчислил ее со своего, – произнес адмирал так ровно, словно интересовался, который час. – Об этом я и спрашиваю.

– Да, сэр, – отозвался Син. И подумал: «Если бы я сам знал». Ярость на всех и вся, накатившая после покушения, успела погаснуть, оставив лишь смутное беспокойство вроде детского страха забыть домашнее задание. Как будто осталось невыполненным какое-то дело, и из-за этого могут быть неприятности, но никак не удавалось сообразить, что это за дело, и как понять, неизвестно.

– Я тебя не тороплю, сынок, – намекнул Трехо.

Син глубоко вздохнул и при этом чуть всхлипнул. И возненавидел себя за этот всхлип.

– Мне в тот момент виделось, что, отказываясь реагировать на покушение, совершенное на меня и в моем лице на власть верховного консула и саму империю, мы поощрили бы диссидентствующие элементы на этой станции. Я счел, что необходим мощный ответ, внушивший бы им, что станция принадлежит нам, что мы никуда не уйдем и все попытки препятствовать нашим действиям бесполезны. Чтобы прикончить мысль о мятеже в зародыше.

– И ты думаешь, полковник Танака этого не поняла или не согласилась с такой позицией?

– Она рекомендовала более сдержанный подход. Полагаю, она при этом руководствовалась своим опытом в военных силах Марса, но этот опыт не вполне укладывается в новую ситуацию. Она возразила мне и заявила, что не станет поддерживать введенные меры безопасности, полагая их слишком суровыми. После этого я ее уволил.

– И чем же не укладывается ее немалый опыт? – осведомился Трехо. Фраза могла бы прозвучать насмешкой или риторическим вопросом, но в тоне старика чувствовалось неподдельное любопытство.

«Если нет укрытия, остается только атаковать». И почему он раз за разом оказывается в таком положении?

Син прокашлялся.

– Полковник Танака училась умиротворению мятежников, имея дело с воинственным, но чужим народом. Астеры не были гражданами Марса, хоть и попали под его влияние и юрисдикцию. В ее задачу всегда входило «завоевание сердец». Она и до сих пор так мыслит. Так и пытается обращаться со здешними инсургентами. Прижать только тех, кто виновен в покушении, а сотрудничество остальных завоевывать добротой.

– А ты с таким подходом не согласен, – заметил Трехо.

– Не согласен. По мандату верховного консула, все человечество – граждане Лаконской империи. Народ Медины – не нейтральная третья сила между нами и инсургентами. Они лаконцы, а инсургенты – не противостоящее оккупации иностранное правительство, а преступники. Любая иная реакция отрицает мандат империи и легитимизирует диссидентов. Мне нет нужды завоевывать их сердца. Я должен внушить им, что все политические силы и связи прошлого больше в расчет не принимаются. Мы не завоевываем новые территории, мы насаждаем закон в своей империи.

Трехо улыбнулся.

– Прямо как с занятия по теории политики в академии. Я не просил вас отвечать по учебнику, капитан. Вы во все это верите?

Странный вопрос…

– Если бы не верил, меня бы здесь не было, адмирал!

– Бесспорно, это в точности официальная позиция империи, – согласился Трехо.

– Сэр, если это все, я бы…

– Как ты думаешь, – словно не услышав, продолжал Трехо, – почему верховный консул назначил сюда тебя?

– Сэр?..

– Образование у тебя безупречное. Я читал твои учебные работы по теориям Дуарте о создании империи посредством контроля логистики. Бьюсь об заклад, они его впечатлили. Ты приписываешь ему воистину уникальные идеи, которых, насколько я знаю, в его книге не было.

– Благодарю вас, сэр, – отозвался Син, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало вопроса, и не справляясь с задачей.

– Однако до этого назначения у тебя за спиной ровно один рейс. А на Лаконии наберется сотня таких, как я или Танака, с настоящим боевым опытом. Почему ты, а не кто- то из них?

Син сам об этом думал.

– Честно говоря, я не знаю ответа, сэр.

– Только так и надо говорить. Да, ты не знаешь. Но я тебе намекну. Видел, как полируют камень?

– Нет, сэр.

– Загружают в барабан со множеством других камней, добавляют песка и трясут в нем пару недель, пока не сточатся все углы, пока не появится приятный блеск. Нам надо контролировать тринадцать сотен миров, а старых пердунов вроде нас с Танакой всего сотня, и еще пара тысяч салажат с университетским дипломом – таких, как ты.

Син понятия не имел, что такое салажата. Видимо, идиома долины Маринер. Но смысл он уловил. И намек тоже.

– Полковника Танаку назначили сюда для… – начал он.

– Чтобы стесать с тебя малость дури. Танака боролась с инсургентами, когда ты еще на свет не родился. Она убила больше народу, чем у тебя знакомых. Но полковник Танака у нас уже есть. Поставив ее командовать, мы ничего нового не приобретем. Надеюсь, столкнувшись с ней, ты чуточку обтесался, или мы все зря тратили время. Танака улетает через час. По-моему, ты должен с ней поговорить.

– Есть, сэр, – ответил он. От слов во рту остался привкус желчи, однако адмирал был прав.

Трехо встал. Конец беседе.

– Вы свободны, капитан. Постарайтесь, чтобы к моему возвращению Медина оказалась на месте.

– Ясно, адмирал.

Настоящий храбрец отправился бы на «Бурю». Ищи он легких путей, записал бы сообщение и послал через систему Медины, оправдав отказ от разговора в реальном времени требованиями безопасности. Син выбрал среднее.

Астерский виски, забытый кем-то в его прежней каюте на «Предштормовом», отдавал кислотой и грибами, но Син все равно пил. Алкоголь наконец-то смыл остатки желчи во рту и в горле. Скинув сапоги, Син взгромоздил пятки на стол и стал ждать, пока хоть немного ослабнет стянувшийся под ложечкой узел.

Следовало бы сразу сообразить. Задним числом очевидно: единственное, в чем Син соответствовал губернаторскому посту, – это его безраздельная преданность идеям верховного консула Дуарте. Но ведь от него больше ничего и не требовали. Им и нужен был неопытный, но верный человек, чтобы сбросить его посреди глубокого озера в надежде, что выплывет на берег. И все, что отличало Танаку: надменность, презрение к его неопытности, отказ принимать его приказы как таковые… Ради всего этого ее поставили под его команду. Именно припадки обидчивости, которые заставили Сина вышвырнуть ее с поста, и пытались выжечь каленым железом. А он так оплошал.

Адмирал Трехо, конечно, понял, что Сип, впервые побывав под огнем, действовал в слепой панике. Это понимание облегчало дело, но было унизительно. И, вероятно, только поэтому его не отстранили от командования. Трехо знал о его ошибке и все же считал, что Син чего-то стоит. Что рано выбрасывать его на свалку. И это тоже и утешало, и унижало молодого офицера.

Он сделал еще глоток виски. В горле потеплело. Кажется, единственное достоинство этого напитка. И того хватит.

Впереди ждала еще одна ловушка. Син ее чуял. Чувствовал на себе внимание Трехо, интересующегося, как подчиненный разрулит ошибку, на которую ему указали. Адмирал практически приказал Сину поговорить с Танакой до ее отлета – стало быть, здесь и крылась ловушка. Относительно предстоящего разговора его одолевали полдюжины идей, и каждую, едва распознав, он отбрасывал как неподходящую. Ему предоставили выбор. А значит, ему и проигрывать, если что.

Наверное, самым уместным было желание проиграть с достоинством. Даже если его отошлют домой к Нат и Чудовищу, позор сгладится сознанием, что он поступил как взрослый.

Син отстегнул экран с запястья и разложил его на столе.

– Полковник Танака, видео и голос, – приказал он устройству.

– Танака слушает, – почти тотчас отозвалась она. Маленький экран ужал ее лицо, сохранив только самые заметные черты. Тяжелые темные брови. Широкий подбородок. Плосковатый, немного смещенный в сторону нос. Все это придавало ей опасный и сердитый вид. Возможно, и то и другое соответствовало действительности.

– Полковник, – начал Син, стараясь держаться ровного невыразительного тона. И счел, что в основном это ему удалось. Вызов для улаживания мелких бюрократических вопросов.

– Губернатор, – отозвалась Танака, вполне добившись того эффекта, к которому стремился Син.

– Я говорил с адмиралом Трехо относительно вашего перевода. Он сказал, что счастлив принять вас на «Бурс», и я никак не пытался его разубедить.

– Спасибо, что не пытались торпедировать мою карьеру, – ответила она без малейшей благодарности. Ее вежливости хватило лишь на то, чтобы не сказать вслух: «Ты, ничтожество, не сумел бы мне повредить, если бы и попытался».

– Я хотел бы сообщить вам, что, будучи в состоянии повышенной эмоциональности после атаки, принял несколько неудачных решений, в числе которых отстранение вас с поста.

Последовала пауза. Доля доли секунды, но пауза была.

– Вот как. – Ее широкая бровь приподнялась на какой-нибудь миллиметр.

– Да. И если бы я мог отозвать это решение, не обнародуя своей ошибки, я бы это сделал. Но сейчас для моих сотрудников и для граждан Медины важнее всего видимость хладнокровия верховной власти. Резкие движения, такие как вернуть вас сразу после отстранения, создадут впечатление нашей… моей слабости и нерешительности. Итак, ваш перевод будет объяснен желанием перед атакой на Сол усилить штат адмирала Трехо введением в него человека с боевым опытом и не оставит пятна на вашей выдающейся карьере. К сожалению, мои извинения пока останутся неофициальными.

Танака нахмурилась, но удивления в ее лице было больше, чем гнева.

– Я ценю это, губернатор.

– Удачи, и помоги вам бог в Сол, полковник. Я буду ждать вестей об успехе вашей миссии. Син, конец связи.

Он отключился и допил кошмарный астерский виски. От спиртного или от чего другого, но впервые после высадки на Медине с его плеч свалился груз. Теперь это его станция. Он командует, неудачи или успех – все будет его заслугой. И сейчас Син чувствовал, что самая серьезная из допущенных ошибок осталась позади. Да и не такой уж серьезной она была.

Дальше, конечно, будет лучше.

Глава 21 Холден

Саба, чтобы не приходилось пробираться туда-обратно через лагерь беженцев или отведенные лаконцам помещения, дал Холдену и его команде доступ к каюте контрабандистов: каморке на шесть коек, выдолбленной его людьми в сервисном тоннеле, выпавшем из новых планов станции. Там было тесновато, Алекс храпел, но все лучше других вариантов.

Помещение, в котором они проводили большую часть времени, предназначалось под склад средних размеров. Это не был глубокий карман корабля поколений, странствующего в необозримом межзвездном пространстве. И не чулан, куда день ото дня захаживали бы люди, проживащие жизнь в пути и умирающие, не достигнув цели. Встроенные желтые указатели отмечали расставленные вдоль стен ящики с инструментами и долговечными пайками. Истории все это не пригодилось.

На пол вместо сидений набросали гелевых пуфиков, полуразобранный голографический дисплей заменял собой низкий столик. Вентиляцию поставили на минимум, чтобы не выдать себя избыточным потреблением, и густой воздух разгребали лопасти вентилятора на батарейках. Длинные цветные полосы – ткани, пластика или углеродного кружева – шелестели на стенах под слабым ветерком. Холден не знал, исполняют они функциональную роль, или это след давней попытки украсить помещение. Больше всего обстановка напоминала марокканский ресторанчик, куда хаживал Холден в бытность работы на ледовозе «Чисто-прозрачно».

Саба и четверка, которую Холден принял за его лейтенантов, сидели напротив команды «Росинанта», снова и снова наполняя чашки крепчайшим чаем. Саба оказался не только капитаном снабженческого судна «Малаклипс», вместе с «Роси» застрявшего в доке, но и мужем Драммер. Поначалу Холден беспокоился, что ему припомнят дело с Фригольдом, но Саба от этой темы просто отмахнулся. «Это был сон», – сказал он, оставив Холдена в недоумении, пока Наоми не объяснила старую астерскую идиому: она означала «Об этом не волнуйся».

Даже прожив долгую жизнь вне гравитационного колодца Земли, Холден удивлялся, сколько всего он еще не знает.

– Пердон, – извинилась женщина из астеров, протискиваясь в дверь мимо охранника. – Саба, вы поесть уже готовы?

Сабе почти удалось сохранить на лице вежливую улыбку.

– Нет, Каро. Бист бьен.

Женщина закачала ладонями – кивнула по-астерски. Обошла взглядом остальную компанию, но на команде «Росинанта» чуть задержалась.

– А вы? У нас грибной бекон.

Бобби задумчиво похрустела суставами пальцев. Холден почти не сомневался, что это признак раздражения.

– Нам ничего не надо, все хорошо, – сказала она. – Спасибо.

Женщина снова качнула ладонями и протиснулась обратно. Их прерывали третий раз за утро, что выглядело странновато, хотя Холден отнес эту странность на счет общей нервозности. Учитывая оккупацию, свобода деятельности подпольщиков свелась к полоске тоньше лезвия бритвы, а действовать хотелось всем.

– Извиняюсь, – заговорил Холден, сменяя поджатую под себя ногу на другую. Если уж отсиживать, то лучше по очереди, решил он. – О чем вы говорили?

Саба подался к нему. Он, как видно, не отсиживал ноги, устроившись на пуфиках, но ведь он был и моложе Холдена на десяток-другой лет.

– Нам надо отыскать равновесие, са-са? Чем больше мы строим своего, тем больше у нас есть. Но и они скорее что-то найдут.

Та его помощница, что все утро отстаивала сооружение полностью изолированной системы связи путем прокладки тонких как волос проводков по водопроводной системе, прочистила горло.

– Мне видится, мы служим трем господам: обустраиваем пространство для себя, изготавливаем инструменты для себя же и отнимаем пространство и инструменты у внутряков. Сейчас у нас три процента Медины, невидимые для безопасников. И поддержка команды. Передача через врата Сол и обратно. Надо взвесить риск против выигрыша. Я только об этом и говорю.

– Ну конечно, – заговорил Холден, и Саба наклонился к нему. Боковым зрением Холден заметил, как качнулась вперед Бобби. Обернувшись к ней, он наткнулся на непроницаемую мину, но годы знакомства подсказали: она что-то прикидывает. Он бы подумал, оценивает угрозу, если бы она не смотрела прямо на него.

Холден еще раз сменил ноги.

– Просто, что бы мы ни делали, исходить надо из того, что это временно, так?

– Здесь нельзя строить на камне, – с усмешкой подтвердил Саба, но Холдену показалось, что тот не совсем ухватил его мысль.

– Медина – наша станция, – продолжил он. – Мы ее лучше знаем. Все ниши, переходы, все, что не занесено на схемы. Все ее фокусы, двери и углы. И это будет так – пока не изменится. Те люди не дураки. Сейчас им не до того и какое-то время будет не до того. Но рано или поздно они начнут осваивать станцию. Наше преимущество – ровно до тех пор, пока они ее не изучат. Значит, что бы мы ни задумали, на долгий срок рассчитывать не стоит. Нет у нас долгого срока. Планирование должно быть краткосрочным и среднесрочным. В смысле мало ли что?

Саба шевельнулся, отхлебнул чаю и кивнул:

– Дело говоришь, койо. Может быть, и стоит подумать о планах эвакуации. Чтобы не прожить долгую жизнь в камере или короткую – в шлюзе.

– Это в любом случае не помешает, – согласился Холден. – Просто я думаю, не стоит тратить сил на дела, рассчитанные на десятилетия, когда у нас восемь или десять недель свободы.

В его голосе прозвучала виноватая нотка. Саба потер подбородок ладонью. В комнате стало так тихо, что Холден даже сквозь стрекот вентилятора услышал шорох щетины о кожу. Восемь или десять недель свободы. Впервые на этом собрании кто-то упомянул временные рамки. Какой бы микроапокалипсис ни ожидал подпольщиков, по мнению Холдена, он должен был случиться раньше, чем на Земле настанет весна.

– Справедливо…

Сабу прервал шум в коридоре. Узколицый мужчина со шрамом через левый глаз сунулся в комнату, оглядел ее и кивнул.

– Донесения сверху, если вам нужны, – сказал кривой. – Ничего особенно нового. Посты продолжают перемещать, какие-то тупые койо попали в публичные клетки за нарушение комендантского часа. И все.

– Не думаю… – начал Саба.

Его перебила Бобби:

– А может быть, стоит подумать. Неплохо бы прерваться. Верно, Холден?

– Гм, – промычал тот. – Конечно.

Саба пожал ладонями вместо плеч.

– Бьен а. Может, принести поесть?

Собравшиеся зашевелились. Тс же люди остались на тех же местах, но движение изменилось. Холден, дотянувшись, нежно поцеловал Наоми в щеку. Та наклонила к нему голову, словно всего лишь отвечала на ласку.

– Что за фигня? – зашептал ей Холден. – Чем я так разозлил Бобби? Нарочно ничего такого не делал.

Наоми покачала головой – так слабо, что только он ощутил это движение.

– У нее спроси, что не так. Но ты прав – что-то есть.

Голоса в комнате возвышались и затихали, как птичий щебет. Обрывок разговора между Амосом и Клариссой донесся до кого-то из людей Сабы, заставил его переключиться на другую тему, и вскоре Саба обратился с тем же к Алексу. Начав с: «Власти обычно получают то, чего хотят. А если им ничего не нужно, очень скоро начинают вас пинать, чтобы делали, что вам сказано», перешли к: «С внутряками было проще, те хотели разбогатеть и заполучить дорогие игрушки», а потом: «А чего, собственно, хочет Лакония? Чего ради они это затеяли, а?» Все обращались ко всем, не замечая, слушают их или нет.

Холден, наблюдая за происходящим, ждал, когда скажет свое слово Бобби. Если человечество когда-нибудь разовьет ульевое сознание, спаяют его воедино не материальные мозговые связи, а сплетни и вечеринки.

– Эй, Холден. – Бобби тронула его за плечо. – Можно тебя на минутку?

– Еще бы. – Он со скрипом распрямился.

Бобби неторопливо тронулась в сторону коридора, и Холден последовал за ней. Снаружи было прохладнее и не так ощущалось, что воздухом уже кто-то подышал. Стены были раскрашены в дюжину цветов, обозначая скрытые за ними провода и трубы. Карта, нанесенная прямо на землю.

Бобби задержалась на выходе из сервисного коридора в главный. Голоса отсюда слышались неразборчивым ропотом, но не затихали. В узком коридоре Бобби могла бы прислониться к двум стенам сразу – по плечу на каждую. Она размяла кулаки, как боец перед выходом на ринг. В былые времена, когда они только познакомились, Холден робел перед устрашающей великаншей. Постепенно она вросла в его сознание, найдя место, где была просто самой собой. И только иногда вспоминалось, что Бобби – профессиональный воин, отлично обученный силовым приемам.

Лицо ее сосредоточено заострилось. Бобби то ли решала трудную задачу, то ли сдерживала убийственную ярость. Эти два состояния у нее выглядели одинаково.

– Эй, – окликнул Холден, – о чем думаешь?

Она переключилась на него и кивнула так, словно он сказал что-то стоящее согласия.

– Так ты здесь, чтобы помогать или чтобы остановить?

– Ну, – задумался Холден, – пока ты не спросила, я бы сказал «помогать», но чую, что вопрос с подвохом. Я что-то упустил?

Бобби выставила ладонь, словно призывала притормозить, но, кажется, жест относился столько же к ней, сколько к нему.

– Я соображаю на ходу, так что…

– Понял, – сказал Холден. – Как бы там ни было, выкладывай. Подумаем вместе.

– Другие люди. Такие, как я. От нашего прихода не обязательно что-то меняется. С тобой иначе. Ты либо помогаешь, либо удерживаешь. Среднего не дано.

Холдену стало не по себе, он скрестил руки на груди.

– Это… это насчет тебя и «Роси»? Так тут ничего не меняется. Мы с Наоми…

– Да, – перебила Бобби, – именно так. Смотри, видел, сколько раз прерывали собрание? Люди заскакивали на минутку, даже если могли бы обойтись связью через терминал. Или вообще обойтись.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Холден. – Но это не из-за меня.

– Именно из-за тебя. Джеймс Холден, возглавивший сражение против Свободного флота. Не позволивший «Протогену» уничтожить Марс. Капитан первого прошедшего сквозь Кольцо корабля. Объединивший Илос перед лицом полусотни разновидностей обрушившегося с неба дерьма. Стоит тебе войти в комнату, и ты оказываешься центром вращения.

– Я не нарочно, – сказал Холден.

– Когда ты объявился, мы с Амосом готовились с боем пробивать себе дорогу в дела подполья. Но тут вошел ты, тебя узнали, и вот мы уже в самой сердцевине заговора. Даже если бы я проникла в него, я бы днями и неделями доказывала Сабе и его людям, что мне можно доверять. Ты получил доверие даром, а мы все пошли в нагрузку. Того, что я капитан «Росинанта», не хватило на такое серьезное отношение, которое тебе досталось просто так.

Холдену хотелось поспорить. Возражения уже копились в груди, но не хватило духа высказать их вслух. Бобби была права.

– У меня есть идеи по сбору сведений о Лаконии, – продолжала она. – Это должно стать первым шагом. И двигаться надо быстро. Саба с его людьми? Им кажется, что все осталось, как было до открытия врат. Что бы ни говорили, они ждут, что все устаканится и станет для них образом жизни, как раньше. Заметил, они уже называют лаконцев «внутряками»?

– Да, заметил.

– Но тут ты был прав. Перед нами очень маленькое окошко. Так как насчет «делать то, что я считаю по-настоящему нужным»? Идея должна исходить от тебя.

– О’кей, тут я малость сбился. О какой идее речь?

– Я про то, чтобы тебе подхватить мое предложение, проплясать обратно и представить его как свое.

Холден не знал, смеяться или хмуриться, поэтому совместил.

– Нет, и не подумаю, – отрезал он. – Скажи сама, что считаешь нужным, а я тебя поддержу. Но приписывать себе твои идеи не собираюсь.

– Если идея будет исходить от меня, – возразила Бобби, – выйдет, как с первым знакомством. Мне ее придется пробивать. А тебя сразу услышат. В твоих устах она будет иметь вес, какого не имеют простые дьявольски правильные мысли.

За спинами у них лязгнуло: то ли открыли люк, то ли уронили какой-то инструмент. Холден не обернулся. Неловкость, которую он испытывал до того, сменилась другой неловкостью, но меньше не стала.

– Мне это не нравится, – сказал он. – Даже думать не хочу, что тебя будут уважать меньше меня. Это полная чушь. Я скажу Сабе, что…

– Помнишь последний раз, когда мы пели караоке с Жизель? Как раз перед тем, как они с Алексом разбежались.

– А как же, – кивнул Холден.

– Певца помнишь? В смысле – оригинального исполнителя. Кто исполнял эту песню?

– М-м, – протянул Холден. – Группа называлась «Куртагам». Певец… какой-то Питер? У него еще один глаз стальной.

– Пётр Вукчевич, – напомнила Бобби и кивнула. – Ну а бас-гитарист?

Холден рассмеялся было, но сразу посерьезнел.

– Ну? – спросила Бобби.

– Да, о’кей. Дошло. Хотя мне не нравится. Я значу не больше любого другого. Разыгрывать, будто все важное идет через меня или оно не в счет… Не знаю. Буду чувствовать себя подонком.

Бобби опустила ладонь ему на плечо. Она смотрела спокойно, а губы в улыбке растянулись в прямую линию.

– Если это сработает, я буду считать, что это я использовала тебя как орудие для достижения своих целей. Так я буду меньше злиться.

Они проговорили еще минут двадцать. Бобби разъяснила свой план во всех подробностях, чтобы Холден мог его изложить. Он задал несколько вопросов, но много уточнять не понадобилось. Работая с ней, он испытал приступ странной ностальгии. Словно с их прибытия на Медину прошли годы, а не дни.

Так бывает с крупными и внезапными событиями. Меняется течение времени. Возможно, не в прямом смысле, но в том, кем были они с Бобби друг для друга. И для себя. Месяц назад Лакония представляла собой одну из тысяч деталей фона. Теперь она стала средой обитания. Истиной, основополагающей, как КЗМ или Союз перевозчиков. Если не больше.

Вернувшись к собранию, они застали всех за едой. Принесли растворимые бумажные мисочки с рисовой лапшой и фаршем из грибного бекона под рыбным соусом. Пахло все это лучше, чем следовало ожидать. Бобби подсела к Амосу с Клариссой, изящно свернулась рядом. Холдену захотелось сесть с ними, снова стать членом семьи. И никто не мешал, только вот нельзя. Была бы это помощь или помеха? Потому что совместить он не мог. Холден впервые ощутил, чего стоил ему отказ от «Роси».

И все же жалеть о своем решении он не мог.

– Все в порядке? – спросила Наоми, незаметно обняв его за талию. – Вид у тебя задумчивый. Появились мысли?

– Есть такое дело, – признался он. – В основном о том, что если я орудие, так хоть полезное.

Некоторое время Наоми переваривала сказанное. Саба, заметив их, помахал рукой. На низком столике обоих ждали миски с вилками и бутылки пива.

– Мне за тебя обидеться? – спросила Наоми.

– Не надо, – отказался Холден. – Лучше поешь. Как только Холден сел, Саба придвинулся к нему.

– Хорошая еда. Одно можно сказать в пользу Медины: продукты здесь всегда свежие.

– Верно, – согласился Холден. – И все-таки это те же грибы да дрожжи. Выращенный из клетки бекон… это отдельный разговор. Так вот, Саба, есть у меня одна мысль, надо обсудить…

Глава 22 Бобби

Физические средства отслеживания передачи данных нам на лаконском корабле не разместить, – повторяя за Бобби, говорил Холден. Саба отобрал, кого ввести в курс дела, руководствуясь соображениями, которых Бобби не знала и не хотела угадывать. Все они внимательно слушали Холдена. Казалось странным, что роль великого Холдена, который поведет их к славе, разыгрывал знакомый ей Холден. Кроме имени, ничего общего. – Нам придется пассивно мониторить вход и выход сигнала. Зеркалить данные.

– Чего ради? – спросил высокий и тощий как жердь мужчина. Звали его Рамес, и служил он в техподдержке станции Медина. По словам Сабы, имел доступ на корабль и в этом деле выполнял роль внедренки. Бобби он не понравился. – Аллес густо зашифровано. Гадать по их кофейной гуще надежней.

– Дешифровку пока отложим, – отговорился Холден, чтобы не выдавать лишних подробностей. Бобби предложила годную идею, но над способами дешифровки она еще работала. Чем меньше народу знает подробности, тем меньше шансов, что все выйдет наружу прежде, чем мысль созреет. – Пока нам нужно накопить как можно больше материалов, чтобы, когда придет время, было что расшифровывать. Сейчас главное – научиться незаметно перехватывать сигнал.

– Заглянуть в трубу, не коснувшись трубы. Кве пенса?

– Я привел капитана своей команды и технического эксперта: они объяснят как. – Холден кивнул Бобби и Клариссе. – Капитан Драпер.

Бобби незаметно подмигнула ему. Что ни говори об этом человеке, а роль бездумной пешки он исполнял вдохновенно.

Выступив на середину, Бобби вывела на стену позади себя объемную схему Медины.

– «Наву» задумывался как корабль поколений, – начала она.

– С хреновым видом из окна? – съязвила астерка. Остальные захихикали.

– Почитала бы что по истории, – одернул ее Саба и кивнул Бобби, чтобы продолжала.

– Они понимали, что им придется принимать сигнал на таком удалении, какого прежде никогда не требовалось, – объяснила Бобби и дала приближение на антенную установку Медины. – Поэтому система связи сконструирована с огромным запасом и гораздо чувствительнее любой системы коммерческих или военных судов.

Рамес, кивнув, выразительно повел удлиненными ладонями.

– Мы большей частью этого дерьма и не пользовались. Здесь все рядом.

Он имел в виду: в пределах медленной зоны – и был прав. Все не дальше полумиллиона километров от Медины. Пространство было физически ограничено.

– Верно, но оборудование осталось. И на этой установке имеется определитель сигнала, способный выловить отдельный фотон в волоконном кабеле метровой толщины. – Бобби опять дала приближение. – Но просто выкрасть его нельзя. Клари?

Кларисса вытолкнулась из угла, где затаилась до того, и встала рядом с Бобби. На ней был спортивный костюм механика с надписью «ТАХИ» на спине, а волосы она стянула в тугой узел. В таком наряде, да еще с запавшими щеками и глазами, выглядела она суровой и раздражительной.

– Хотя установка не используется, – без предисловий начала Кларисса, – она по-прежнему подключена к основной системе связи. Если начнем выдергивать вилки из розеток, в рубке завоет сигнал тревоги. Значит, прежде чем физически что-то оттуда изымать, надо перевести сеть в режим диагностики.

– В рубке теперь сплошь хренонцы, пинита, – заметил Рамес. – За всем следят, они.

Кларисса кивнула, соглашаясь, и продолжила:

– А вот тут вступаете вы. Нам нужно, чтобы вы попали на оперативную палубу и отключили панель на время, пока мы будем: работать. А если вы еще раз назовете меня «малышкой», я сделаю вам: больно.

– Неужто правда, нинита? – сверкнул улыбочкой Рамес.

– Нет. – Бобби шагнула к нему. – Нет, не правда. Ей предстоит тонкая работа. Я не могу позволить, чтобы она повредила руки еще до выхода. – Бобби еще на шаг подступила к Рамесу и нависла над ним. – Так что больно вам сделаю я. Мао в этом деле – моя правая рука. Не заставляй меня вколачивать в тебя правила вежливости, нинито.

Она покосилась на Холдена. Тот выглядел потрясенным и как будто загрустил. Бобби задумалась, как бы он справился с такой ситуацией. Так странно было проделывать все это в одной комнате друг с другом.

Рамес взглядом позвал на помощь рассевшихся на ящиках приятелей. Никто за него не вступился. Саба улыбался, круговым движением ладони предлагая заканчивать.

– Сабе, – сказал Рамес, отводя взгляд, как делали смущенные приматы со времен плейстоцена. – Просто подурачился, кве?

– Са-са, – кивнула Бобби и переключила экран с объемной схемы на план миссии. – Вот график с точным временем каждого действия. Мы с Мао будем вне станции и позволить себе выход в эфир не сможем – «нюхач» лаконцев почти наверняка перехватит сигнал.

– Я вызову рубку через свободный ручной терминал, который добудет для меня Рамес. – Холден кивнул названному, приглашая его ответить кивком. – Выберем время, когда дежурить будет Дафна Кол. Она теперь со мной знакома и, по-моему, без слов поймет, чего мы добиваемся. Дисциплина связи в полный рост, предполагается, что все всё слышат.

– Итак, мы все будем слушать переговоры между Холденом и Кол, – вступила Бобби. – Раздадим всем список кодовых слов, которые Холден будет использовать как сигналы. Другого способа координации действий у нас нет, и сообщить о прекращении операции или позвать на помощь мы не сумеем. Запасной вариант: сделать все с первого раза, чтобы запасной вариант не понадобился. Это попятно?

– Слишком: рискованно ради потока непонятной нам абракадабры, – заметил Рамес.

Бобби поймала себя на вспышке раздражения.

– Чем больше перехватим, тем больше шансов, что, решив проблему шифра, найдем в нем нужное, – сказала она. – Начинаем при первой возможности, и хватит об этом. Всем все ясно?

По комнате прокатились тихие голоса: «Дуи», «Сабе», «Са-са».

– Потрясающе, – объявила Бобби. – За работу.

Медленная зона, она же пространство Кольца, она же сеть врат. Как ни называй, штука это до жути странная.

Бобби с Клариссой выбрались из барабана Медины в старый служебный шлюз, свободный, как ручался Саба, от наблюдения. На них были аварийные вакуумные скафандры из тех «таких тоненьких, что почти не чувствуешь на себе» – они только спасали носителя от удушья до прибытия помощи. Яркие, оранжевые с желтым, они позволяли легко найти пострадавшего в дыму или на фоне черного космоса. В шлемы и на плечах в помощь спасателям встроили маячки-мигалки, по Бобби заранее разбила их гаечным ключом. Хватит того, что по поверхности станции будут ползать яркие кляксы. Не стоит еще и подсвечивать их аварийным сигналом. В обычных обстоятельствах выход из корабля или станции в аварийных скафандрах был для любителей повариться в радиации. Дешевые одноразовые скафандры от нее почти не защищали.

Но медленная зона – такая странная штука.

В пространстве Кольца практически отсутствовало излучение, кроме того, что принесли с собой люди. Ни радиоактивного фона, ни солнечного ветра, вообще ничего. Только огромная, неестественно черная пустота вокруг и ограничивающие ее мерцающие кольца, расположенные на равных расстояниях, да еще станция чужаков в центре – там, где раньше стояли батареи рельсовых.

Бобби с Клариссой устроились на тяжелом вращаюшемся барабане в старом шлюзе. О том, что они движутся, свидетельствовали изредка проплывавшие мимо черного окошка выхода далекие кольца и тот факт, что их упорно, с силой в треть g, тянуло наружу. Бобби позаботилась пристегнуть их обеих к клемме на внутренней стенке, чтобы не выбросило в то странное не-пространство за бортом.

За наружным люком мелькнуло что-то большое, прямоугольное. Прижавшись шлемом к шлему Клариссы, Бобби крикнула:

– Это один из наружных лифтов. Поймаем следующий.

Кларисса, округлив глаза, кивнула и приготовилась к прыжку. По наружной обшивке барабана, от машинной палубы на корме до оперативной на носу, тянулись две пристройки. В них скрывались механизмы, провода и пара лифтов, позволяющих попасть из одного неподвижного участка в другой, минуя барабан. Бобби с Клариссой намеревались воспользоваться таким лифтом, чтобы подняться к антенной установке на носу и вернуться оттуда к пришвартованному на корме лаконскому кораблю.

Бобби открыла висевшую на боку сетку, в десятый раз перепроверила, все ли с собой. Запасные баллоны для себя и для Клариссы. Им предстоит много часов лазать по обшивке. Ружье, выбрасывающее магнитные присоски, с запасом прочного троса и лебедкой. И, наконец, толстый черный безынерционный дробовик, спрятанный кем-то из астеров от обысков. Если дойдет до него, значит, задание все равно провалено, но уйти, сражаясь, представлялось романтичной Бобби самым достойным вариантом.

Она прицепила спасательный конец своего скафандра к петле на поясе у Клариссы, после чего отстегнулась от стенки шлюза. Вращение станции потянуло ее к люку, но Бобби, одной рукой придержавшись за кромку, остановила движение. Другая рука была занята ружьем с присосками. Кларисса одной рукой ухватила ее сзади за плечо, другой уперлась в переборку.

– Раз, два, три, вперед! – выкрикнула Бобби в расчете, что по руке Клариссы звук дойдет до нее. И, отпустив руки, выбросилась из наружного люка со скоростью 3,3 метра в секунду.

Массивная прямоугольная шахта надвинулась на нее, и Бобби, пролетая, выстрелила по ней присоской. Если бы захват не удался, они бы так и неслись в пустоте медленной зоны, пока не иссяк бы воздух, да и безжизненные тела продолжали бы полет до невероятного занавеса на краю чужого пространства. Опасно, но не более чем скалолазание без страховки на Марсе. Бобби даже не думала о риске. Высмотрела место, где хотела закрепить присоску, а остальное сделали руки без участия головы. Магнит прилип к металлу в каком-нибудь полуметре от намеченной точки. Это как ездить на велосипеде.

Тросик присоски и линь, крепивший ружье к се скафандру, натянулись и по дуге быстро повели ее вокруг сервисной шахты. Кларисса беспомощно плыла следом. Бобби включила лебедку, подтягивавшую их ближе и увеличивавшую скорость движения по дуге. Перед самым столкновением она согнула колени и активировала магнитные подошвы. Приземление обещало быть довольно болезненным.

Она ударилась о поверхность шахты, как кончик щелкнувшего кнута, и толчок вогнал ей колени в живот. Кларисса врезалась в спину примерно так ощущался бы сброшенный со второго этажа мешок цемента. Бобби перекатилась, смягчая удар, шлепнула по обшивке ладонями, подключив магниты в перчатках, и повисла.

Несколько мучительных минут спустя они все еще висели на обшивке шахты, полностью погасив инерцию движения, перешедшую в легкое растяжение коленных сухожилий и множество синяков на теле.

– Ух! – выговорила Бобби и позволила себе несколько минут свободного плавания, прикрепившись к шахте одной перчаткой.

– Да уж, – слабо услышала она ответ Клариссы, прислонившей шлем со спины.

Бобби придвинула свой шлем к ее.

– Лезть далеко, по хоть сила тяжести не будет мешать. Справишься?

Вместо ответа Кларисса отцепила буксирный конец и полезла по серой стене шахты.

– Ну и ладно, – буркнула Бобби, двигаясь за ней.

Через два часа и одну смену кислородных баллонов они зависли у массивной установки. Ошеломительное смешение антенн, тарелок, радиовышек, а в самой сердцевине всего этого – лазер такой мощности, чтобы слать сообщения на Землю за сто световых лет. Он ни разу не был в деле.

– Помню, как он едва не прикончил все человечество, – заговорила Кларисса, прижавшись лицевым щитком к щитку Бобби. – Сейчас на вид не так страшен.

– Слышала эту историю, – согласилась Бобби. – Жаль, что меня там не было, я бы вашим помогла.

Кларисса пожала плечами.

– Слушать веселей, чем переживать. Ты не много потеряла.

Она перетянула себя над креплением установки и уперлась в неправдоподобно большую приемную тарелку. Указала на панель доступа под ней и дала астерский сигнал: «Эту».

Кивнув одной ладонью, Бобби постучала себя по шлему над ухом. «Теперь ждем сигнала от Холдена». Она включила маленькую аварийную рацию, уже настроенную на канал, по которому Холден собирался вызывать Дафну Кол в рубке, и стала ждать. Кларисса уставилась на нее через разделявшую их пустоту и замерла, терпеливо, как охотящаяся кошка.

Потянулись минуты. Когда рация ожила, Бобби почувствовала, как расползаются в ухмылке губы.

– Контроль Медины, говорит бригада кило альфа, прием.

Бобби слышала только Холдена, так что последовала долгая пауза и снова раздался его голос:

– Подтверждаю. Нельзя ли связаться с Кол? Ремработы пойдут через ее кабинет.

Слово «кабинет» означало, что Рамес уже перед рубкой и ждет разрешения войти, значит, план развивается как задумано и не хватает только поддержки Кол.

– Эй, шеф, рад снова услышать ваш голос, – заговорил Холден, старательно выделяя кодовые слова. Он не назвался по имени и не собирался этого делать. Если Дафна Кол не смекнет, что затевается, придется сворачивать операцию. Если поднимет тревогу… Нy, тогда будет интересно. – Мы здесь с Сабой в электрохимической. Ищем, что натворил с сетью лаконский луч смерти, и здорово было бы снять панель, чтобы точно установить место.

Теперь начиналась самая опасная фаза плана. Не пролет по космосу на буксире, не ползанье но поверхности огромной станции в тончайшем, паршивейшем из скафандров. И не то, что предстояло дальше: спуститься к лаконскому кораблю, прицепить к нему свой датчик в надежде, что никто не ведет наблюдение за окрестностями дока снаружи. А именно теперь, когда Холден полагался на свой голос, имя Сабы и упоминание лаконцев, чтобы просигналить Кол: они затевают лихое дело и нуждаются в помощи.

Больше того, расчет был на то, что астерская гордость перевесит страх перед лаконскими хозяевами, угрожающими расправой. Если хоть один из расчетов не оправдается, их плану конец. А может быть, и не только плану.

Бобби переждала минуту очень напряженного радиомолчания и наконец услышала Холдена:

– Отлично. Я отправлю в рубку техника вытащить ту панель, только вы его впустите. Он быстренько глянет, в чем там закавыка, и мы от вас отстанем.

«Глянет». Сигнал «вход через пять секунд».

– Принято, шеф. Потерпите уж, пока мы разберемся.

Бобби показала Клариссе большой палец, потом: растопырила все пять. Кларисса кивнула кулаком и принялась извлекать инструменты из сетки на бедре.

«Первый шаг сделан», – подумала Бобби. Осталось всего-то слезть на два километра до кормы и поставить жучок на лаконский истребитель, не попавшись при этом.

Относительно медленной зоны станция была неподвижна, так что предстояло не столько карабкаться, сколько шаркать магнитными подошвами по двухкилометровому отрезку шахты. Бобби тащила за собой на коротком поводке громоздкий модуль с датчиком напряженности поля. Масса его была невелика, однако Бобби без разговоров отобрала прибор у Клариссы, когда, заглянув за щиток шлема, увидела болезненную сероватую бледность своего техника. Не считая прыжка из вращающегося люка, им не приходилось прикладывать особых усилий, но ясно было, что Кларисса на последнем издыхании.

Они уже приближались к машинному и причальному сектору Медины, и лаконский корабль показался из-за изгиба станции. Бобби невольно присвистнула, оценив его красоту. Что ни говори о лаконском авторитаризме, а в свои проекты они вкладывали немало эстетики.

Истребитель – Холден назвал его «Предштормовой» – выглядел природным кристаллом, вставленным в рукоять ножа. Прозрачные розоватые и голубые оттенки граней, как у самоцвета. Она высмотрела и подобие хвоста, возможно, дюзовый конус, но совсем непохожий на знакомые ей по марсианским и ооновским кораблям. Нос оканчивался парой выступов вроде острия кинжала, а канал, прорезанный по центру левого от нее, почти наверняка указывал, что это рельсовая пушка. Если на корабле имелись торпедные аппараты или ОТО, Бобби их не увидела.

Так странно, так непохоже на все, что строили люди, выглядел этот корабль, что, сойди с него зеленые трехглазые пришельцы, Бобби сочла бы их более уместными, чем человеческую команду.

Кларисса обернулась, и Бобби дернула поводок датчика, останавливая его движение, а потом женщины сблизили шлемы.

– Вот. – Кларисса указала на служебный люк, ничем не отличавшийся от сотни оставшихся позади. – Здесь проходит соединение от дока к станционной сети.

– Уверена? – спросила Бобби, оглядывая соседние люки.

Кларисса вместо ответа закатила глаза и взяла у нее поводок. Подтянув датчик к корпусу, она закрепила его совсем рядом с люком. Вытащила из ящика несколько проводков и вставила их в гнезда под крышкой люка, затем прижала к установке свой ручной терминал и потратила пару минут на просмотр какого-то меню. Бобби тем временем заменила обеим баллоны.

Через несколько минут Кларисса выпрямилась и показала ей большой палец. Бобби оглядела тяжелый клинок марсианского корабля. Если кто и заметил их за работой, никаких признаков тревоги корабль не выказывал. Кларисса подошла с терминалом в руке, прижала его к шлему Бобби. Ее внутренняя система щелкнула, по дисплею побежал текст. Трафик сигнала между кораблем и локальной шифровальной установкой с метками маршрута и времени. Все по-прежнему заперто военной шифровкой, но подпольщики могли теперь копировать все, что «Предштормовой» передавал на Медину и принимал с нее.

– Ха, – заметила, ни к кому не обращаясь, Бобби. – Честно, я думала, будет труднее.

Глава 23 Драммер

Корабль поднимался из Кольца, как всплывающий из моря кит на старых видео. Крошечное для безграничной вселенной Кольцо человеку представлялось гигантским, а лаконскому кораблю было тесно и в Кольце, и в человеческом сознании. Казалось, его проект порожден каким-то странным источником: не привычной уже чуждостью протомолекулы, не историей человеческой промышленности, а тем и другим сразу – или ни тем и ни другим. Драммер раз за разом просматривала данные наблюдения, и по коже у нее бежали мурашки.

Она не успела подготовиться. Прыгуны с грузом гравия, на всех парах спешившие на позиции, могли больше не спешить. Флот КЗМ собирался вокруг внутренних планет и системы Юпитера – но опаздывал на целые дни, если не на недели. Космические города закладывали витки орбиты навстречу флотам. Все они готовились к расположению фигур, которого уже не будет на доске. Дуарте и его адмирал Трехо выиграли темп. Ей оставалось позаботиться, чтобы им пришлось дорого за него заплатить.

– Мадам президент, – обратился Воган.

Прежде чем ответить, Драммер еще раз посмотрела, как выплывает из врат «Буря». Такая огромная, что, казалось, могла проломить барьеры безопасности одной своей массой и энергией. Может быть, нашелся бы способ обратить ее мощь против нее, как получилось со Свободным флотом. Только вот эта дрянь уже миновала врата.

– Воган? – не оглядываясь, отозвалась Драммер.

– Связисты запрашивают вашего решения по транслятору, – сказал тот.

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула сквозь зубы. По системе были разбросаны тысячи трансляторов радиосигнала, но она знала, о котором говорит Воган. Потайная связь с Мединой – подарок Авасаралы – шла через слаботочное реле, плавающее в темноте у врат. Его сигнал до Медины доходил очень ослабленным и легко терялся за обычной интерференцией врат. Из нормального пространства заметить его было легче. А ближе всех к нему сейчас находилась «Буря».

Драммер могла бы приказать своим связистам прекратить его использование. Это просто. Но доступ к транслятору имели и разведка КЗМ, и подпольщики Сабы. Чем больше народу, способного допустить ошибку, тем более вероятно, что ошибка будет допущена. А легче всего было отключить аппаратуру. Она вырубалась одним пакетом сигналов – как свет погасить. Транслятор перейдет в пассивный, слушающий режим, и, не зная, где искать, обнаружить его станет не проще, чем песчинку в невообразимом океане пустоты.

Уйти в тень было бы правильно. Но что-то в ней восставало против такого решения.

– Какой смысл, – спросила опа, – чем-то обладать, если не можешь этим воспользоваться? Практически это все равно что не обладать.

У нее на экране закольцованное видео прокрутилось до конца и пошло на новый круг. «Буря» поднималась из врат.

– Сохранить это что-то, чтобы воспользоваться, когда время придет, са-са кве? – предположил Воган.

– Это был риторический вопрос, – огрызнулась Драммер.

– Извините.

– Скажите им…

Транслятор был для Драммер не просто окном на Медину. Он связывал ее с Сабой. А вдруг она ему понадобится? А вдруг что-то случится, а его призыв о помощи канет в пустоту, потому что она слишком осторожничала? Одиночество разрасталось в груди, ширилось, пока не стало больше нее. И пустее.

– Скажите, чтобы отключали. Сохраним на дождливый день.

– Да, мэм. – Воган повернулся к выходу.

– Вы когда-нибудь видели дождь, Воган? – остановила его Драммер. Дала себе еще несколько секунд на связи с Мединой, с Сабой. Пусть даже не могла воспользоваться этой связью.

– Нет, мэм. Не бывал на Земле. И не собирался.

– Однако мы говорим: «На дождливый день».

– Культурный империализм внутренних планет ощутим: во всем, – сказал Воган.

– Дождь идет не только у внутряков. На Титане тоже бывает. Там вместо воды метан, но его можно видеть сквозь купол. Я провела там неделю мадху чандра[188]. Миллионы точек на куполе и оранжевые облака над ним. Похоже на крошечные темные звездочки. Если их разглядишь. Саба хуже меня видит вдаль, он не смог. А я разглядела.

– Как скажете, мэм, – пробормотал Воган.

Ему было несколько неловко за нее – или так ей показалось. «Ну и хрен с тобой», – подумала она, но промолчала, допуская, что ей это только почудилось.

– Хорошо, – она отвернулась к экрану, – передавайте приказ.

Воган не ответил – вышел и закрыл за собой дверь. Она в последний раз посмотрела, как проходит сквозь Кольцо «Буря», пытаясь увидеть решение. Или хотя бы луч надежды. Не увидев, закрыла запись и открыла Другую.

«Говорит адмирал флота Лаконской империи Антон Трехо, главнокомандующий „Сердца бури“. Мне поручено обеспечить интересы Лаконии в системе Сол. Мы признаем огромное культурное и историческое значение системы Сол и надеемся, что переход совершится мирно и с минимальным ущербом. В случае сопротивления местных сил я готов и уполномочен предпринять любые необходимые для исполнения задания действия. Верховный консул Дуарте, как и я, передает наилучшие пожелания местным жителям и просит обратиться к своим правительствам с призывом к миру. Насилие всегда ведет к потерям, и размер этих потерь зависит только от вас».

Фальшивая мягкость угрозы. Лучше бы он обещал сжечь их города и отнять их детей. Было бы честнее.

Дом народа тормозил на подходе к точке рандеву со вторым флотом КЗМ. Страж врат уже ждал там. Независимость прибыла к первому флоту и Юпитеру. Новейший из космических городов – Залог мира – достраивался на верфях Паллады-Тихо и мог войти в строй только к следующему году – если у них будет следующий год.

Вслух никто не говорил, но все знали, что Союз задумал космические города как ответ на усилия колоний обзавестись собственными флотами. Всю Солнечную систему космические города подчинить не могли, зато могли удержать кольцо врат. Во всяком случае, из этого исходили Драммер и совет Союза. Теперь Дом народа стал всего лишь боевым кораблем. Тяжеловесным, с оранжереями и школами, с детьми и общественными пространствами, с университетами и научными лабораториями. В преддверии силового столкновения все это утратило смысл. Дом народа стал системой для доставки рельсовых пушек, торпед, ОТО. Драммер поведет его на защиту Земли и Марса и под защиту их кораблей. Все это было ей ненавистно, по приходилось делать.

И, черт побери, с улыбкой на лице.

Под тягой конференц-зал Дома народа оказывался вблизи его мощных эпштейновских двигателей. КЗМ представляли адмирал Ха с Марса и второй секретарь администрации Ванегас. Крисьен Авасарала в инвалидном кресле держалась в сторонке, жевала фисташки с видом выжившей из ума старухи – чтобы не приставали. Освещение настроили на теплую часть спектра, под летний вечер на Земле, и воздух нах огурцами и землей. Обстановка должна была внушать уверенность, и теплилась надежда, что, хоть и искусственная, она задаст тон собранию. Журналисты и почетные гости на скамьях из прессованного бамбука нарядились в строгие платья и костюмы – на пресс-конференцию как в церковь.

Пожалуй, сходство было. Драммер где-то читала, что светское общество обращалось к новостным лентам, чтобы узнать, какие культурные нарративы важны, а какие можно игнорировать. Сейчас тысячи каналов по всей системе транслировали новости и на все лады: толковали отрезок истории, который людям выпало прожить. Для большинства Лакония была захватчиком, каковому следовало противостоять, но нашлись и такие, кто видел в лаконцах освободительные силы и конец гнету КЗМ и Союза перевозчиков. Для других они выражали истинный дух Марса, преданный когда-то Республикой Конгресса, а теперь возвращающийся с триумфом. Еще для кого-то лаконцы выглядели непобедимыми, а капитуляция – неизбежной. Поставьте перед камерами двенадцать человек – услышите тринадцать мнений. Но ни одно не будет весомей мнения Драммер, потому что она – президент Союза перевозчиков, а это, как бы она ни противилась, означало, что она теперь верховный главнокомандующий.

В зеленой комнате Ванегасу обновляли грим перед выходом на камеру. Ха при виде Драммер поспешно отставила кофе и с угрюмой миной бросилась к ней.

– Президент Драммер, – начала опа, – я надеялась переговорить с вами о документах по стратегическому сотрудничеству.

Стюард провел Драммер к креслу. Техник пристроился к ней с палитрой косметики в руке. Драммер мало пользовалась косметикой, но выглядеть больной под объективом не хотела.

– Я еще не видела последнего проекта, – сказала опа, стараясь не шевелить лицевыми мышцами.

– Сантос-Бака настаивает на передаче командной иерархии совместному комитету, – пояснила Ха. – Это уже не координация действий. Это превращает КЗМ в филиал Союза перевозчиков.

«Если нас всех перебьют, – подумалось Драммер, то вот поэтому. Не из-за их преимущества в технике или стратегии, не потому, что незаметно сменился исторический цикл. А потому, что мы шагу не можем сделать без пяти совещаний».

– Я не читала проект документа, адмирал. Как только закончим здесь, попрошу себе экземпляр. Мне не больше вашего нужны лишние склоки.

Ха резко кивнула и улыбнулась так, словно Драммер уже капитулировала. Техник коснулся ее щек румянами и осмотрел, как недописанную картину. Драммер поймала себя на желании показать ему язык.

А потом подошло время. Ванегас выступал первым, за ним Ха. Они заняли места по сторонам, Драммер посередине. Экран на кафедре, видимый ей одной, передавал изображение и строки речи. Драммер вздернула подбородок.

Ее чувства ничего не значат. И мысли ничего не значат. В счет сейчас идет одно: как она выглядит, как звучит голос. Создай ощущение уверенности, а с делом разберемся потом.

– Благодарю всех, кто пришел, – начала она. – Как вам известно, и систему Сол совершил неавторизованный переход корабль из системы Лакония. Позиция Союза на этот счет однозначна. Вторжение Лаконии незаконно. Оно нарушает полномочия Союза и суверенитет коалиции Земля – Марс. В вопросе обороны Солнечной системы и ее граждан мы единодушны.

Драммер выдержала паузу. Позади рядов Крисьен Авасарала встала из кресла и сдула фисташковые крошки с сари. Ее улыбка была заметна даже отсюда.

– И Союз, – продолжала Драммер, – отдаст обороне все силы.

«Точно как ты велела, старая сука», – подумала она. Но этого не сказала.

Ей снилось, что Сабы нет в живых.

Она не знала, как и где он погиб, но в странной логике сновидения и не задавалась этим вопросом. Просто было так: Саба мертв, а она нет. Она никогда его не увидит. Не проснется с ним рядом. Оставшаяся жизнь будет пустее, скуднее, печальнее. Во сие она все это понимала. Но испытывала облегчение.

Саба умер, значит, он теперь в безопасности. Ничего плохого с ним уже не случится. Она не может его подвести, бросить, испытать тяжесть его разочарования. Проснувшись в темноте, она после мгновенного смятения задохнулась от невыносимого чувства вины. С темнотой она, по крайней мере, могла справиться. Включила на четверть силы свет в каюте. Тусклое золото, такое тусклое, что все вокруг осталось монохромным.

Переворачиваясь, она ощутила гравитацию ускорения. И ни следа силы Кориолиса – она и так знала, что космический город в движении. Ей хотелось отправить сообщение. Сказать Сабе, что думает о нем, а не мечтает в душе о поражении, о том, чтобы потерять его навсегда. Но опа сама перерезала линию связи, и мрачные шуточки подсознания не давали оснований изменить решение.

Вместо этого Драммер потянулась в чуть просветлевшей темноте. Оставалась еще половина времени, отведенного на сон, но ей в голову не приходило снова утонуть в подушке. Нет, она приняла душ и заказала грушу чая и тортилью с фруктовым джемом. Утешительная пища. Потом она вызвала карту системы.

«Буря» еще не преодолела пустоту между орбитами Урана и Сатурна. Полтора миллиарда километров от врат кольца до первого человеческого поселения, стоящего внимания, даже сейчас, когда Сатурн со спутниками располагался ближе всего. Проскочив во врата настолько раньше срока, на который с надеждой рассчитывала Драм- мер, «Буря» отнюдь не спешила к внутренней части системы. На таком ускорении она будет добираться не одну неделю. Натянув форменный костюм, Драммер вышла в Дом народа. До станции трубы ей было недалеко. Космический город знал ее местоположение и без запроса подогнал личный карт. Опытная охрана незаметно прикрывала ее движение. Был час пик, смена вахт, но Драммер словно ехала по городу-призраку. Если бы не мусор, не запах тел и старого карри в трубе, могла бы поверить, что осталась одна.

Доступ в дендрарий был закрыт. Шел эксперимент по выращиванию отдельных пород деревьев, а активное движение могло повлиять на результат. Но один человек и даже несколько – это терпимо. Здесь было тепло, воздух парил влагой и новехоньким кислородом, только что выдохнутым другим живым созданием. Странное место, экзотическое, нереальное. Словно из детской сказки.

Обычно она бывала здесь одна.

Авасарала сидела в тени катальпы. Сложила руки на коленях и смотрела в никуда, пока Драммер не остановилась прямо перед ней па черной резиновой дорожке.

– Ты какого хрена явилась? – спросила старуха. – Не спится?

– Я могла бы задать тот же вопрос, – заметила Драммер.

– Я теперь не сплю. Одно из лишений моего возраста. Но я пока держу себя в руках и ругаться не собираюсь.

Драммер прислонилась к другому дереву, скрестила руки па груди. Она не знала, радуется присутствию старухи или злится на нее.

– У вас есть причины до сих пор оставаться в Доме народа? – спросила она и не услышала в своем голосе поддевки.

– Думала, что тебе потребуется поддержка. Но ты справляешься. Сейчас я здесь только потому, что терпеть не могу космические перелеты. Мне с вами по пути. Сойду там, где до дома будет ближе всего.

– Значит, не затем, чтобы совать нос в мои дела?

– Нет, пока ты не напортачила, – сказала Авасарала. – Сядь, Камина, на тебе лица нет.

– Знаете, меня никто так не называет, – ответила Драммер, однако присела на скамью рядом с Авасаралой.

– Почти никто.

Они посидели немного, слушая журчание воды и шорох листьев под искусственным ветерком. Обрывки сна плавали в памяти Драммер, как плавают блики перед глазами после вспышки.

– Один корабль, – заговорила она. – Они прислали один корабль. Не закрепились на Медине. Не занялись обороной. Не стали налаживать линии снабжения, готовить флот. Прислали один толстозадый корабль, и все. Словно бахвалятся.

– Я удивляюсь не меньше тебя, – сказала Авасарала, – хотя и чувствую, что зря удивляюсь. Я действительно учила историю. Она, знаешь ли, похожа на пророчества.

– Нам только и надо, что разобраться с одним кораблем, и все увидят, что Дуарте не всесилен. Что он умеет ошибаться.

– Верно.

Драммер переплела пальцы, подалась вперед, упершись локтями в колени.

– Нам нужна одна удача, – говорила она. – Чтобы один раз фортуна повернулась к нам лицом, и тогда ваш гений логистики, никогда не замахивающийся на кусок не по зубам, на глазах у всех лишится флагманского корабля. А все глаза, думается, обращены на него.

– Верно, – согласилась Авасарала, – только вот…

– Что – только?

Авасарала улыбнулась – натянуто, жестко, горько. Ум, блестевший в ее глазах, был отравлен отчаянием.

– Только это не назовешь бахвальством, пока он побеждает.

Глава 24 Син

Монитор лежал перед ним на столе, распластанный во всю ширину. Над экраном плавала трехмерная проекция улыбающихся ему Наталии с Эльзой. Изображение было не из лучших. Син снимал сам, и вышло нерезко. Зато дело происходило в парке, где они праздновали второй день рождения Чудовища, и улыбающаяся дочка была перемазана в ванильной глазури, а Нат положительно сияла от счастья. Одно из любимых его воспоминаний.

«Как только прибудет „Тайфун“, я смогу перейти к главному. Это почти наверняка означает, что моя должность на Медине вскоре станет постоянной. Пожалуйста, начинай думать о переезде на новое место. Твоя работа всегда была связана с налаживанием пищевой промышленности колоний, а здесь как раз самый центр всего. А водоснабжение к вашему с Чудовищем прибытию я непременно налажу. Для вас, детки, только чистая вода, даже если мне придется разобрать станцию по винтику и собрать заново. Еще я…»

– Губернатор, – раздалось из монитора, и Син вздрогнул от неожиданности.

– Да?

– Здесь майор Оверстрит. Говорит, неотложное дело.

– Хорошо. – Син закрыл снимок и сохранил письмо, чтобы закончить позже. – Пусть войдет.

Оверстрит почти во всем выглядел противоположностью своей предшественнице. Полковник Танака была высокой, почти долговязой, а он – коренастым коротышкой с толстой шеей и кулаками как боксерские перчатки. Такой светлой кожи, как на его выбритой голове, Сину ни у кого не доводилось видеть, а глаза были: голубыми, как льдинки. Довольно экзотическое сочетание черт для марсианина.

– Губернатор, – приветствовал Оверстрит, четко отдав честь.

– Вольно, майор.

Оверстрит чуть расставил ноги и сцепил руки за спиной. После надменной безмятежности Танаки Оверстрит являл образец дисциплинированного десантника. Сину нравилось с ним работать.

– Губернатор, с прискорбием сообщаю о новом террористическом акте. К сожалению, опять с потерями.

«Потери» в данном контексте могли означать одно: погибшего лаконца.

– Благодарю, что не выпустили слухов в эфир, – сказал Син. После покушения он распорядился ио возможности замалчивать всякую террористическую активность. Население Медины должно было почувствовать, что под властью лаконцев им живется безопаснее. – Кто и где?

– Младший лейтенант Имари, служба поддержки жизнеобеспечения. Она искала неполадку в системе воздушной фильтрации, и поиски привели ее в узкий тоннель у наружной поверхности барабана. Маломощное самодельное взрывное устройство с дистанционным детонатором. Лейтенант Имари погибла на месте. Один из ее техников получил легкие ранения, ему оказывают помощь на «Предштормовом».

– Имари, – повторил Син, с усилием связывая имя с лицом.

Он встречался с ней всего несколько раз. Приятная женщина, хороший профессионал:. И ее таланты были бы весьма востребованы в переоборудовании системы жизнеобеспечения.

– Мы знаем кто?

– Мои саперы были на месте через несколько минут, – доложил Оверстрит. – Химикаты, использованные для взрывчатки, проследили до складского отсека на втором уровне барабана. Я вывел записи. Почти все, имевшие туда доступ, идентифицированы. Десантники уже собирают их.

– Отличная работа, майор, – похвалил Син.

Оверстрит, о какой бы проблеме ни докладывал, неизменно предлагал ее решение. На этом: фоне ужасную оплошность с Танакой легко было счесть за удачу.

– Правила распорядка позволяют обращаться с любой террористической ячейкой как с военной силой противника, – продолжал Оверстрит. – Но если кто-то из этих идиотов не утаил оружия, ручаюсь, мы всех возьмем живыми. Так что вам решать, сэр.

Оверстрит держался так, словно вовсе не имел своего мнения. Прикажи ему Син расстрелять на месте всех сидящих в тюремных клетках, спокойно внесет в список дел на день. Ни лекций о стародавней войне с астерами, ни подколок насчет неопытности начальника.

– Рано или поздно пришлось бы выносить дела в суд, – сказал Син. – Почему бы не начать с этого инцидента? На создание гражданской юстиции для Медины и колоний понадобится время. Местная система слишком громоздка.

– Да, сэр, – кивнул Оверстрит. – Я распоряжусь, чтобы мои люди собрали все улики и передали их адвокатам. Мы не полиция, но с радостью сделаем все возможное для судебного процесса.

Син откинулся назад и кивнул ему на ближайшее к столу гостевое кресло.

– Вы выдающийся работник, майор. Встали на место полковника Танаки без сучка без задоринки. Ценю.

Оверстрит подтянулся, расслабился, но не позволил себе агрессивной фамильярности предшественницы.

– Танака была прекрасным наставником. Она дала мне подробные инструкции по… моим новым обязанностям. Гладко прошедшая замена – и ее заслуга.

– М-м… – протянул Син. – Так или иначе, я рекомендовал присвоить вам звание подполковника, более подобающее вашему посту. Для официального повышения ожидаем только ответа Лаконии. Срок службы у вас вполне достаточный и досье безупречно. Я не предвижу затруднений.

– Благодарю вас, сэр, – начал Оверстрит, но прервался, отвлеченный сигналом монитора с запястья. – Быстро работают. Докладывают, что все семеро подозреваемых уже доставлены в изолятор. Исполнители ожидают ваших приказов. Поместить их до суда в открытые ячейки? Пусть вся станция увидит их за решеткой. Это будет поучительно.

– Да, я… – начал Сии и передумал. – Нет. Если ваш изолятор закрытый, оставьте их там. Я бы хотел с ними побеседовать.

– Разумеется, – ответил Оверстрит и проговорил в монитор: – Молот Оскар Майк. Нужен транспорт и конвой на четвертый уровень, отделение один три один один ель браво. Готовность пять минут.

Син изучил подробную историю Медины от ее создания вдохновенной религиозной сектой землян до похищения силами АВП, превратившими ее в самый негодный в мире военный корабль, а из него – в центр экспансии человечества за сеть врат.

Син находил в идее корабля поколений некое мрачное очарование. Огромный риск ради детей – ему это было понятно. Он сам сейчас так рисковал. Пытался выстроить налаженную империю во благо Чудовища Эльзы и ее будущих детей. Ему виделась романтика в путешествии, конца которого ты не увидишь, ради лучшего будущего для внуков. Но вот цифры расчетов этого столетнего путешествия его ужасали. Цена была, мягко говоря, очень высока, а вероятность успеха – очень мала. Син решил, что в расчете риска участвовал элемент веры, которой ему не хватало. Сам он держался мнения, что вера – это для тех, кто плохо знает математику.

Секция 1311 ЕБ оказалась бывшим складом фуража для скота. Один из множества отсеков, построенных во времена, когда Медина еще называлась «Наву» и готовилась к межзвездному странствию. На станции полно было таких реликтов, переделанных под новые цели. Семь астеров сидели на полу, руки стяжками связаны за спиной. Четверо мужчин, две женщины и один неопределенного пола или бесполый и слишком юный для сознательного решения стать террористом.

Син вошел в сопровождении пары десантников в силовой броне. Следовавший за ними Оверстрит занял позицию у двери. Четверо охранников из десанта четко отсалютовали и продолжили наблюдение за пленными. Для пятнадцати человек помещение было слишком тесным.

– Я – губернатор станции капитан Сантьяго Син, – назвался он, успев одновременно заглянуть в глаза каждому из семерых. Младший ответил на его взгляд со свирепой яростью, неуместной на его красивом бесполом лице.

– А нам плевать, – огрызнулся один из мужчин.

Стоявший рядом десантник пнул говорившего ногой под ребра. Син махнул ему – не надо.

– Мне нужно, чтобы все вы очень внимательно меня выслушали, – продолжил он. – При изготовлении бомбы использованы вещества со склада, на котором работали вы семеро. Эта бомба убила одного лаконского офицера и ранила другого.

– Хорошо, – бросила одна из женщин.

– Ничего хорошего, – не меняя тона, возразил Син, – потому что это криминальное действие карается расстрелом. В данный момент нет оснований очистить кого-либо из вас от подозрений в соучастии. Вы либо сотрудничаете с террористической ячейкой, либо вы и есть ячейка, подложившая бомбу.

– Лучше умереть свободным астером, чем жить рабом, – произнес младший. У него был певческий голос: высокий и чистый.

Син задумался, не лучше ли было беседовать с пленниками порознь. Сейчас все семеро выступали друг перед другом. Каждый доказывал остальным свою верность. И это мешало разобрать, насколько они в действительности готовы сломаться.

– Достоинства централизованного правления мы обсудим позже, – ответил Син. – Пока я делаю одно предложение, и другого не будет. Покинув это помещение, я намерен представить назначенному судье улики и потребую признать вас всех винновыми в террористическом акте. Вас выведут в публичное пространство и расстреляют.

– Так себе предложение, – заметил первый, потирая ушибленные ребра.

– Пока судья оценивает доказательства, вас будут держать в отдельных камерах. Первый, кто окажет содействие в расследовании террористической активности на станции, останется жить.

– Стань предателем и спаси свою шкуру, – подытожил младший. – Вы вовсе не знаете астеров.

– Я знаю людей. Знаю, что сохранить жизнь и спасти семью – немалая награда за ценную услугу империи. В вашей жизни остался единственный выбор. Не ошибитесь.

Не дав им времени выкрикнуть оскорбление, Син развернулся и вышел. На ходу приказал Оверстриту:

– Держать в отдельных камерах, на таком расстоянии, чтобы не слышали друг друга. Перед каждой камерой поставить часового. На случай, если кто-то решит принять мое предложение.

– Есть, – ответил Оверстрит. Но в его тоне проскользнуло сомнение.

Син остановился. Оверстрит озадаченно повернулся к нему.

– Вас что-то тревожит, майор?

– Я уважаю ваше решение, сэр…

– Верховный консул Дуарте поручил нам завоевать население станции в качестве первого шага к завоеванию населения колоний. Для этого мы вовлекаем их в сферу наших интересов. Внушаем, что так называемое доносительство – в действительности поведение добрых граждан. Это первый шаг на пути к построению сотрудничества, на которое мы надеемся.

– Понял, – отозвался Оверстрит и добавил: – Десантники – никудышные полицейские, сэр. Мы не обучены такого рода работе. Очень не помешало бы создать силы безопасности из готовых к сотрудничеству местных с участием десанта.

– Хорошо. Не стесняйтесь использовать свои полномочия в этой части. Вы в полном праве предлагать амнистию тем, кого считаете полезным.

– Передам это вниз по цепочке, – сказал Оверстрит. Он уже деликатно теснил Сина по коридору к их маленькой автоколонне.

– Еще одно, – заметил Син. – Думаю, уместно провести полную проверку протокола безопасности. Назовем это дополнительным обзором.

– Могу провести, если желаете, сэр, – согласился Оверстрит. – Можно спросить, с какой целью?

Он имел в виду: «Вызывают ли меня на ковер?» Вот еще одно последствие расставания с Танакой. Кое в чем люди будут меньше ему доверять. Будут подозревать его в желании свалить недостатки системы на них. Наказать за то, в чем нет их вины.

– Нам нужно… – начал Син и спохватился. – Мне нужно пересмотреть всю нашу систему безопасности. Кое-что придется изменить уже только потому, что мы здесь, с этими людьми, а не в аудиториях академии. Не знаю пока какие, по перемены неизбежны. Я рассчитываю узнать от вас не только что мы делаем, но и почему. И что, по вашему мнению, следует изменить.

– Стало быть, всесторонний отчет, – протянул Оверстрит, но удовольствие от оказанного доверия перевешивало озабоченность лишним поручением. – Я этим займусь. Возвращаетесь в офис, сэр?

Син готов был согласиться, по задумался.

– Нет. Нет, отвезите меня в офис Кэрри Фиск. И предупредите ее о нашем визите.

По дороге в офис Ассоциации Миров Син вернулся мыслями к письму домой. не слишком ли оптимистично считать, что, удержав пространство Кольца, они уже выиграли войну? Это, но меньшей мере, упрощение. Лакония могла полностью контролировать доступ к мирам через врата, но каждый отдельный мир мог счесть, что их-то не завоевали. Даже если поставить в каждом мире лаконского губернатора, подвесить на орбите корабль флота и наполнить улицы лаконскими десантниками, каждый отдельный человек мог считать себя лично непобежденным. Строительство империи – это бесконечная цепь микроскопических приближений, которые дают на снимке все большую зернистость, и каждое зернышко – потенциальный предатель. Медина представляла собой микрокосм проблем, которые будут встречаться повсюду. Политическую оппозицию следует рассматривать как фрактал.

Сина прислали сюда губернатором, и чем внимательнее он вглядывался, тем лучше понимал, что означал этот пост. Не просто чиновник, обеспечивающий гладкое функционирование станции и движение через кольца. Он создавал матрицу, по которой все человеческие миры будут превращаться в новые Лаконии. Семь астеров решили, что ради убийства младшего офицера стоит рискнуть собой. Эта позиция нерациональна. Враг, так плохо знающий математику, способен на все. Колонистские миры могут счесть оправданным нападение на транспортный корабль силами сотни человек с винтовками или предпринять самоубийственную атаку на Медину. Сину надо было продержаться лишь несколько недель: приход «Тайфуна» обезопасит их от всяких безумных затей. Кэрри Фиск могла бы донести до всех мысль, которая предотвратит такие глупости.

Офисное пространство Ассоциации Миров размещалось в секторе, окруженном фермами. Его составляли три громоздкие конструкции из нетканых фибергласовых полотнищ, окрашенных в светлый тон, на котором выделялись переплетающиеся соты эмблемы. Син догадывался, что этот знак должен был символизировать взаимосвязь колец в сети врат. Для штаб-квартиры организации, централизованно управляющей тринадцатью сотнями миров, помещение выглядело наспех состряпанной дешевкой. То ли дело тяжеловесные каменные здания на Лаконии, выстроенные для будущего правительства всего рода человеческого.

Кэрри Фиск занимала кабинет на третьем этаже самого большого строения. В комнате было много пустого места, здесь стоял только один стол с четырьмя стульями. Светло-зеленая краска на фибергласовых стенках шелушилась. Син задумался, как прошла бы их первая встреча, случись она тут, а не у него в кабинете. Насмотревшись на обстановку, он бы, пожалуй, вовсе отказался от мысли сотрудничать с Фиск.

– Мадам президент, – начал Син, взяв ее за руку. – Я рад, что вы нашли время для столь непредвиденной встречи. Это майор Оверстрит, глава десантников на Медине.

Кэрри пожала ему руку и неловко кивнула Оверстриту.

– Конечно, губернатор, всегда рада, – сказала она, жестом предлагая им сесть. Син сел, Оверстрит остался стоять. – Чаю?

Син взмахом руки отказался от предложения.

– Боюсь, у меня нет времени на светские церемонии. Я прошу вас передать важное сообщение для миров ассоциации и тех правительств, которые пока не сочли нужным официально в нее вступить.

– Да-да, – отозвалась Кэрри. Право, не человек, а пугливая мышка.

Син невольно задумался, как умудрилась подобная личность возглавить что бы то ни было, не говоря уж о новорожденном правительстве галактической республики. Однако до их появления она делала успехи, а значит, в ней могло скрываться больше, чем заметно взгляду. А если и нет, ее еще можно было перекроить так, как ему требовалось.

– Мне пришло в голову, что, пока «Сердце бури» занимается флотами Сол, а новые силы для охраны станции Медина еще не подтянулись, некоторые неосведомленные члены вашей организации или те, кто официально к ней еще не присоединились, могут увидеть в этом момент нашей слабости.

– Я не… – начала Кэрри.

– Однако необходимо, чтобы все уяснили, насколько неверен и опасен такой взгляд, – перебил ее Син. – Вы как президент нового Лаконского Конгресса Миров направите сообщение всем планетам сети.

– Президент чего?

– Новое название теснее свяжет вашу группу с империей. Важно, чтобы вас воспринимали как законного и доверенного представителя Лаконии. Вы сообщите им, что любые враждебные акции из-за колец-врат, будь то набитый солдатами корабль или брошенный со злости камень, приведут к полной стерилизации обитаемой планеты по ту сторону такого кольца.

Кэрри на миг остолбенела.

– Господи Иисусе, вы это серьезно?

– Я заметил, что многие социальные организации силовых структур старого человечества выказывают вопиющее неумение просчитывать риски. Они способны на обреченную атаку, вообразив, что на кону лишь их собственные жизни. Доводы рассудка с такими людьми бесполезны. Я должен дать им понять на эмоциональном уровне, во что обойдется такая атака. Я уничтожу всех до единого жителей планеты. Полагаю, даже у бывших радикалов АВП есть родные, которые им небезразличны, и они не станут с такой готовностью рисковать ими ради романтики героической гибели.

На Сина уставились яркие голубые глаза Оверстрита. Син чувствовал: десантник заново оценивает его.

– Я ни в чем подобном участвовать не могу, – отрезала Кэрри.

– Можете, – настаивал Син. – Потому что я введу такой закон оккупационной власти независимо от того, предупредите ли вы людей. Думаю, лучше, чтобы все это поняли до того, как кому-то пришлось бы заплатить столь ужасную цену. Вы не согласны?

Син встал, и Оверстрит открыл перед ним дверь. Кэрри Фиск таращилась на них из-за стола. Син не увидел в ее лице ожидаемого страха. Скорее, тупое смятение.

– Прошу вас опубликовать это уведомление до конца дня, – бросил он. – Формулировки оставляю на ваше усмотрение, главное – не упустите сути. Доброго дня, мадам президент.

Он покинул комнату и еще не оправившуюся от удара Фиск. Оверстрит легко пристроился к его широкому шагу.

– С вашего позволения, сэр? – сдержанно и официально заговорил он. Как с чужим.

Син ощутил мгновенное раскаяние. Следовало бы перейти с Оверстритом на ты. Он забыл, а сейчас уже поздно менять привычки. Он даже не знал его имени. А мог бы позаботиться.

– Прошу вас, майор.

– Вы готовы отдать приказ о такой атаке?

– Только если буду вынужден, – сказал Син.

Оверстрит ответил не сразу, а когда ответил, в голосе его не было ни намека на интонацию.

– Ясно, – произнес он.

Глава 25 Холден

Холден ворочался в койке. Если лежать на боку, примостив голову на руку вместо подушки, можно было заткнуть одно ухо, а потом закрыть другое второй ладонью. Так почти удавалось отгородиться от храпа Алекса. По зато плечи вскоре начинали ныть, а рука отнималась раньше, чем он успевал заснуть. Можно было бы разыскать беруши, но для этого пришлось бы вставать с кровати. А такой, полусонный, он, похоже, доставлял массу беспокойства. Хотя соседи по койке вроде бы не возражали. И еще Холден сознавал – смутно, – что, проснись он настолько, чтобы решить проблему, заснуть уже не сумеет. Признание, что с возрастом он стал чутко спать, вызывало стыд, который, вероятно, не пережил бы вивисекции бодрствующего сознания. За годы жизни с командой Холден накопил привычки и правила, которые в новых обстоятельствах то и дело нарушались и портили ему настроение.

Кларисса издала неуютный звук: то ли проскулила, то ли зарычала. В койке напротив шевельнулась Наоми. При тусклом оранжевом свете ночника он различал только изгиб ее плеча и тень рассыпавшихся по подушке волос.

А значит, глаза у него были открыты.

А значит, он не спал.

Холден попробовал снова закрыть глаза, заставить себя уснуть, но над ним закашлялся Алекс, и пришлось сменить руки. Пальцы закололо иголочками. Последние клочки сонного тумана в мозгу растаяли. Двигаясь как можно тише, Холден перекатился на край койки, спустил ноги на палубу и прокрался к двери. Пусть остальные отдыхают, раз уж ему не дано.

Сеть непросматриваемого пространства, вырезанного людьми Сабы в теле станции, была теснее любого известного Холдену корабля. Питание сети приходилось снижать, чтобы не отследили, поэтому воздух был душным, а воду выдавали пайками. Бормотание мелодичного астерского диалекта слышалось постоянно, как гул воздуховодов. Холден добрался до гальюна – нештатной врезки в систему утилизации, с сиденьями, подходящими разве что пятилетним детям. Подождал, пока закончит пришедшая перед ним женщина. К тому времени как вернулся в переходник, Холден совсем проснулся, проголодался и несколько разозлился.

Навстречу ему по коридору брела Наоми. Нижняя рубашка заношенная, в пятнах пота. Верхняя часть плохо натянутого комбинезона свисала на бедра самым нелепым из турнюров. Волосы и щека еще примяты подушкой.

Она была прекрасна. С ней все становилось лучше, чем без нее.

– Ты встал, – сказала она.

– Да.

– И я.

– Паршиво, да?

– Да уж, – согласилась она и кивнула на гальюн. Холден посторонился.

– Не рискнуть ли позавтракать во внешнем мире? – предложила она, проходя мимо.

Холден дал ее вопросу вылежаться в груди, пока стоял в коридоре один. В секретных переходах подпольщиков они были защищены, в смысле – невидимы. Контролируемая лаконцами станция несла опасность, но и чувство простора. Там свежий воздух, кормежка лучше, а их имена, насколько было известно Холдену, еще не внесли в черные списки службы безопасности.

К тому же там можно было разузнать кое-что, чего никак не узнаешь, оставаясь в надежном месте.

Он взял вернувшуюся Наоми под руку, словно официальный кавалер, и они вместе прошествовали к аварийному люку и за него, на станцию Медина. Момент перехода был самым опасным. Выходя из непросматриваемого пространства под взгляды камер, они словно возникали из ничего, а значит, показываться можно было только на участках, где не велось сплошного наблюдения, или использовать запасные выходы через душевые, раздевалки и туалеты, защищенные правилами приватности.

Появляясь в открытой части станции, они словно переходили из-под одного гнета под другой. Здесь легко дышалось, было светло и просторно и скорее прохладно, чем жарко. Экраны и мониторы показывали одобренные лаконской цензурой местные новости: пропаганда, восхвалявшая стабильность и безопасность на станции, перемежалась допущенными извне новостями поп-культуры. Наоми с Холденом бродили с места на место, как беженцы по торговому центру, и старались не моргать на непривычно ярком свету.

Они были не одни такие. И команды других кораблей, и местные граждане ходил и с таким же очумелым видом, разве что не столь явным. Многие до сих пор рыскали по внутренней поверхности барабана в поисках жилья или места для палатки. Закрытый порт и не собирался открываться. Все обычные мониторы изолировали от новостей и сведений обо всем, происходившем вне Медины. В подполье у Сабы Холден с Наоми чувствовали себя заживо погребенными. А здесь, наверху, начинали ощущать, что склеп не так уж плох. Что ни говори, уютный уголок.

Они выбрали кафе двумя уровнями ниже поверхности барабана. Холден взял себе грушу неподдельно третьесортного кофе – пережаренного, чтобы скрыть под гарью вкус дешевых зерен – с мучнистым заменителем сливок. Наоми заказала чай и кукурузный маффин с расчетом на двоих. Сели они за самый дальний от прохода столик, по даже оттуда открывался отличный вид на поток пешеходов. Прошли двое мужчин с трубками, как будто вырезанными из керамической обшивки палубы. Группа школьников в одинаковой серо-зеленой форме. Кукольник с марионеткой, тщетно пытавшейся развеселить народ своими ужимками. Так могла выглядеть любая станция в обжитом людьми пространстве. Холден с Наоми смотрели и разговаривали на нейтральные темы.

По общему коридору прошли безопасники. Двое в голубой силовой броне, ощетинившейся оружием. Карты и пешеходы раздавались в стороны, обтекали их, как вода обтекает валун. Их появление уже не так сильно пугало народ – или пугало на иной лад. На экране по ту сторону коридора Кэрри Фиск из переименованного Лаконского Конгресса Миров давала интервью миловидному, подстриженному на военный лад молодому журналисту. Холдену интересно было бы ее послушать, но кафе настроило свою систему на легкие и приятные мелодии саиди, без перерыва сменявшие друг друга. «Ту же музыку, – подумалось Холдену, – крутили, когда в дверь постучались лаконцы».

Все входило в норму. Это было видно по манере, с какой ему подали кошмарный, кошмарный кофе. Это было слышно по интонациям разговоров. Это проявлялось в картинках на экране и в походке прохожих. Паника и тревога выматывают все силы. Холдена они вымотали, и мединцев тоже. Все уже привыкали к новому образу жизни. Да, блокпосты. Да, вооруженная охрана. Весь театр сильной власти и ничего, что могло бы испортить представление.

Посмотришь – и не догадаешься, что недавно рванула бомба.

Для Сабы это тоже стало неожиданностью, а Холден узнал о происшествии от него. Слабый взрыв, но, по слухам, был убит по меньшей мере один лаконец. Согласно официальным сообщениям, вообще ничего не случилось. Новый подход. Первое покушение позволило оправдать строгие меры. Теперь строгие меры стали обыденностью, и освещение атаки на властные структуры не принесло бы выгоды. Оправдывать уже ничего не требовалось. Губернатор Син всеми силами создавал впечатление нормального, устойчивого положения дел. И, насколько мог судить Холден, у него получалось.

– Тихо тут, – сказал он, подразумевая: «Они считают, что победили».

Наоми натянула прядь волос на глаза.

– Точно, – сказала она. Подразумевая: «И я думаю, что они победили».

Вернувшись в подполье, Холден застал Сабу перед немым терминалом. Даже при полном спектре глаза и кожа астера были почти одного цвета. А в отблеске экрана он выглядел черно-белым рисунком. Кивнув Холдену, Саба чуть подвинулся на скамье. Холден сел.

– Просматриваешь пакеты с «Бури»? – спросил он, кивнув на экран. Там прокручивались записи журналов. Перехваченная у лаконцев информация оказалась зашифрована в несколько слоев, да еще по сменяющейся схеме.

– Дуй, – подтвердил Саба. – Перехватили все переговоры между станцией и «Бурей», но, пока нет доступа к серверу с расшифровкой, это просто шум. Правда, тут не знаешь, за какой утюг хвататься. Мы и не подозревали, как ненадежна связь Медины. Оказалось, «Золотая ветвь» полтора года как подкупила одного техника и обзавелась входом в систему через заднюю калитку, а мы и не замечали.

– Да ну? – удивился Холден. – А как же теперь обнаружил и?

– Койо сам сказал, – ухмыльнулся Саба. – Патриотизм – жуткое дерьмо.

Холден хихикнул.

– Как по мне, лишь бы работал.

Минуту они посидели молча. Саба почесал себе плечо и, подчеркнуто не глядя на Холдена, заговорил:

– У большой койа будто камешек в глотке застрял. В твоей команде нелады?

– Ничего подобного, – ответил Холден. И поправился: – В смысле есть немного, по проблем из-за них не будет.

– В чем дело, не скажешь? Мне бы спокойнее было знать.

Холден подался к экрану. По нему ползли строки, содержание которых могло изменить для них все. Или ничего. Он до сих пор ни с кем не обсуждал Бобби. И не хотел обсуждать, по ведь он жил у Сабы, ел его еду, координировал его операции.

– Дело, собственно, не в моей команде, стал объяснять он. – У меня были нелады с Союзом – еще до того, как все началось.

Ухмылка вернулась на лицо Сабы.

– Забыл, чей я муж, кве но? Драммер случалось поговорить о тебе у тебя за спиной, то есть со мной.

– Понятно, однако… я, когда началось, уходил в отставку. Собирался сдать того парня с Фригольда и на этом покончить. Собирался. Команда перешла к Бобби, только история повернулась так, что я как бы опять командую, а как бы и нет. Неловко получилось.

– Савви, – кивнул Саба. – Я в таком же положении.

– Что-то у тебя с Бобби не так?

– Нет-нет-нет. Просто Медина – мой родной порт, а дом для меня – «Малаклипс». Когда началось, я оказался во главе – из-за супруги, ее работы, ее Союза. Далеко не всем здесь это по вкусу. Делают по-своему, лишь бы по-своему.

– Например, как с той бомбой, – понял Холден.

– Да, как с той ловушкой. Как с покушением на губернатора. Как с теми поганцами, которых я успел остановить: хотели выкрасть лаконскую форму, побить кое-кого из наших, чтобы начать заварушку, да?

– Плохой расчет, – заметил Холден.

– Какие там расчеты, – возразил Саба. – Им лишь бы что-то делать. На Медине много бывших авэпэшников. Альянс, превратившись в Союз, не отменил прежнего раскола. Остался АВП Очоа и АВП Джонсона, хотя ни Очоа, ни Джонсона уже нет. Бомбу подложила группа Вольтера, как будто только и ждали случая – а может, и ждали. Старики рвутся в дело, будто снова стали молодыми. Молодые стараются подражать недобрым старым временам. Это как тушить огонь кислородом.

Холден помогал головой.

Чтобы что-то у нас получилось, придется…

Немой терминал звякнул, высветил один заголовок. Саба, подтянув к себе панель интерфейса, вернулся к отмеченному пункту. Перепроверил и открыл файл. Все это автоматически выполнила бы система, не будь ее использование так рискованно.

Саба поцокал языком.

– Что у нас там? – заинтересовался Холден.

– Обновление плана контроля трафика, – сказал Саба. – Ожидается переход через лаконские врата, только не сразу.

– А когда?

– Сорок два дня? – предположил Саба. Он тщательно перебирал данные, проверял распределительные метки и метки времени. Довольно скоро ему удалось установить название корабля и спецификацию перехода. «Тайфун». Судя по указанным массе и энергии, здоровенный. Они догадались сопоставить данные с первым переходом лаконцев. Все совпало. «Тайфун» был близнецом «Бури». При мысли, сколько там еще таких, у Холдена в груди что-то оборвалось.

Саба чуть слышно выругался. Позади, где-то в лабиринте кроличьих нор, прозвучал мужской голос. Ему ответил женский. Переборки, открытая проводка, промышленная обшивка, духота и темнота. Все это осталось, как было, когда Холден садился на скамью, только теперь показалось очень хрупким.

Еще один военный корабль с Лаконии, еще солдаты. Начало постоянной оккупации. Это не просто начало конца. Это конец.

Саба хрустнул костяшками и горестно покосился на Холдена.

– Ну, – сказал он, – хотел бы я сообщить об этом Драммер и Союзу. Им следовало бы знать о такого рода вещах.

– Да… – Холден пытался собраться. Мысли в голове носились стаей перепуганных обезьян, но момент был неподходящим для паники. – Ладно. Время у нас еще есть. Что бы мы ни решили, против нас «Предштормовой» за бортом станции и примерно двести, может быть, двести пятьдесят десантников в марсианской силовой броне внутри.

– И непредсказуемые фракции АВП, палящие без предупреждения… – добавил Саба. – Стоит им прослышать, станет хуже. Если они откажутся координировать действия, жди осложнений.

– И это тоже, – согласился Холден.

Голову словно ватой набили. Хотелось собрать своих на «Росинанте» и бежать. Если есть еще место, где лаконцы их не догонят, не расстреляют. Если вообще осталось безопасное место среди тринадцати сотен систем. Для них или для других.

– Ладно, – повторил он. – Хорошо. Какую бы мы ни поставили себе цель, придется учитывать эти обстоятельства. И уложиться надо в ближайшие сорок два дня.

– Потому что после, – подсказал Саба, – нас уже нет, да?

Глава 26 Бобби

Бобби с Алексом и Клариссой обедали в крошечной каморке с выведенной на дверях надписью «ЭЛЕКТРОСНАБЖЕНИЕ» на четырех языках. Там нашлось несколько неподписанных ящиков, пригодных как стол и табуретки, и комнатушку решили называть столовой. Еда была щедро сдобрена пряностями и прожаренными шариками бобовой пасты, которую астеры именовали красной дробленкой. На десерт им достались несколько кусочков сухофруктов и жидкий суп из морепродуктов – примерно такого вкуса, как если бы в бульончике поплавала живая рыба.

– Знаете, отчего я больше всего скучаю по «Роси»? – вопросил Алекс, пытаясь подцепить раскатывающиеся по тарелке шарики дроблении. – Мой корабль умеет готовить по-марсиански. От астерского дерьма меня уже тошнит.

Он, как всегда, вспоминая корабль, преувеличивал свой тягучий акцент долины Маринер. Бобби хмыкнула и с хлюпаньем допила бульон.

– Тебе полезно, мальчик, – протянула опа, передразнивая его выговор.

Кларисса улыбалась, слушая перепалку, но сама молчала. Она подобрала на вилку единственный шарик дроб- ленки и задумчиво прожевала. Будто клюющую птичку показали на замедленной съемке.

– Интересно, лаконцы еще не забыли марсианскую кухню? – заметила Бобби. – Можно бы спросить.

Алекс с отвращением гонял тарелку по ящику-столу.

– А знаешь, что в этом дерьме самое вонючее? Те ребята, что вывалились из врат и принялись заваливать наше дерьмо своим, – не какие-то там пришельцы. Спорим, на том лакоиском корабле найдутся люди, с которыми я когда-то служил? Ставлю доллар против пончика, высшие чины в здешнем десанте тебе знакомы хотя бы по именам.

Бобби, дожевывая дробленку, покивала.

– Вообще-то любопытная мысль. В том плане, нельзя ли этим воспользоваться. Найти в их командовании знакомых? Идея?

– Я не о том, чем это может пригодиться, Боб, – возразил Алекс, жестикулируя так сердито, что чуть не сбил стакан Клариссы. – Я про то, что они такие же, как мы. Патриоты Марса, из тех, что подхватились и сбежали с Дуарте, утащив с собой треть флота.

– Тебе не приходило в голову, что мы могли оказаться на их месте? – спросила Бобби.

Алекс насупил брови.

– С ума сошла?

– Нет, ты подумай, – не сдавалась она. – Когда Дуарте начал свою игру, мы оба уже не служили. Ты к тому времени десять лет был в отставке, а я пару лет как ушла из десанта. А окажись мы тогда в рядах, могли бы попасться на его приманку? В смысле немало хороших людей попалось.

– Третья часть звезд с неба, – заметила Кларисса, словно бы соглашаясь с ней.

– Э… – Алекс растерянно мотнул головой.

– Ты о чем, милая? – не поняла Бобби.

– Это из Библии. Откровение. Сатана, отпав от Благодати, увел с собой треть ангелов. Там говорится, как огромный дракон хвостом увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю.

– А-а, – протянул Алекс, все равно не понимая, о чем речь.

– Что тебе в голову вскочило? – спросила Бобби.

– Дуарте, чем бы ни соблазнял, оказался достаточно убедителен, чтобы на его речи купилась немалая часть марсианских военных. Сатана соблазнял освобождением от гнета законов Божьих и сумел привлечь на свою сторону многих ангелов. Чем бы ни заманивал Дуарте, приманка была хороша. Вы так уверены, что не купились бы?

– Лично я очень даже, – фыркнул Алекс.

Бобби пришлось признаться себе, что она не так уверена. Развернувшаяся на всю галактику человеческая цивилизация под управлением лучших из марсиан. Организованная, сосредоточившаяся на общей высокой цели. Эффективное, хорошо спланированное движение без лишних трат. Она могла понять, почему многие марсиане соблазнились этой мечтой после смерти прежней, о терраформировании. Дуарте сумел предложить им новую, требующую тех же умений и подходов, но еще масштабнее. Бобби признала, что другие версии ее судьбы вели на сторону Лаконии, и неуютно заерзала.

Алекс уже собирал тарелки и чашки, когда в каморку вошел Амос.

– Привет, Бабец. Кэп хотел нас повидать начет того дела.

– Которого?

– Насчет «чтобы ни одна бомба не рванула без нашего ведома».

– Ах, этого? Пять секунд, приду, – ответила она, и Амос, пожав плечами, вышел.

– До сих пор малость саднит, а? – мягко заметил Алекс.

– С чего бы? Потому что он так и зовет Холдена «кэпом»? – Бобби хотела было отмахнуться, но что-то застряло в горле. – Ну да. Признаться, есть такое дело. Надо бы потолковать с ним на эту тему.

– Ты помягче, – посоветовала Кларисса. – Он сейчас такой хрупкий.

Бобби плохо представляла, что значит «хрупкий» в применении к Амосу. И точно не хотела бы узнать.

Она стояла, прислонившись к стене большого склада, который инсургенты приспособили для собраний. Кто-то наконец расставил коробки и ящики вдоль стен, устроив ряды сидений, а кто-то особо предприимчивый умудрился выкрасть из парков несколько скамеек. Среди рассыпавшихся по помещению двух десятков человек были Холден, Наоми и Амос.

На стенном экране за спиной Сабы виднелась схема Медины и изображение сурового вида женщины, черноволосой, с обильным пирсингом на лице. Она сердито уставилась в объектив, отчего снимок напоминал фото из полицейского досье. Под ним плавала подпись «Катриа Мендес».

– Группа Вольтера, – указал на женщину Саба. – Бомбисты старых времен.

– Боевики, – не без уважения поправил кто-то из присутствующих.

– Са бьен, – кивнул Саба. – А теперь при Лаконии? Вернулись к старому сценарию.

– Если забыть, что эта стратегия больше не работает и ломает нам все расчеты, нам бы такие люди в команде не помешали, – заметил Холден. – Надо бы завербовать. Или договориться о координации действий. Убить их или скормить лаконцам – только на самый худой конец.

Холден говорил несколько отрывисто, будто его мысли были заняты чем-то другим. Бобби задумалась, что это с ним. Что-то он знал или о чем-то подозревал, и это глодало его каждую минуту свободного времени. Бобби такое уже видала.

Саба кивнул кулаком.

– Если получится – да. – Он указал на схеме подуровень, помеченный «Водоочистка». – Засели здесь, они. Я скажу, нам отправить к ним посольство с предложением о союзе.

Холден оглянулся на Бобби. Та незаметно кивнула. Он встал, вышел на место рядом с Сабой и заговорил:

– По-моему, от нас можно послать Бобби. Она засвидетельствует наше почтение, скажет, что мы нуждаемся в их помощи, а если они проявят враждебность… ну, она и тогда справится.

– Согласен, – сказал Саба. – Сколько нужно людей?

– Много не надо, – ответила Бобби. – Хватит меня и Амоса. Мы должны выглядеть протянувшими руку дружбы естественными союзниками, а не воюющими сторонами.

– Сабе бьен, – кивнул Саба. – Но в любом случае они не должны больше подкладывать бомб без нашего согласия. Порядком заведуем мы. Либо так, либо.

– Да, – согласилась Бобби. – Либо так, либо – к этому все сводится.

Кратчайшая дорога к водоочистке включала небольшой отрезок пути через барабан. Бобби не возражала. Скрываясь в подполье, она ужасно много спала, а ела в металлических клетушках. Приятно было для разнообразия подышать свежим воздухом жилого пространства и ощутить на лице свет полного спектра.

Даже вездесущие лаконцы не портили ей настроения. С завоевателями большей частью оказалось легко ужиться. Они вели себя так, словно много лет прожили на Медине: ели в ресторанах, закупались в магазинах, не обходили вниманием сектор развлечений. Если им кивнуть, отвечали, как добрые соседи. Даже патрули десантников в экзотической голубой броне выглядели настороженными, но не особенно угрожающими.

Бобби видела их другими при покушении на губернатора и точно знала, что от профессионального дружелюбия до полного рок-н-ролла у них один щелчок выключателя. Легко или трудно с ними уживаться, лаконцы были оккупационной армией. Забудешь об этом – сам виноват.

– Ты как? – спросила Бобби, проходя особенно пышный участок парка. Любовно ухоженные тропинки в траве, цветочные лужайки и даже редкие деревья. Кругом гудели насекомые – лучшей системы опыления еще не придумали. Техника хорошо умела многое, по в вопросах окружающей среды эволюция побеждала.

– Ноги болят, – пожаловался Амос. – Чуть не все время. Хорошо, что эти астеры крутят барабан на треть g.

– В последнее время труднее найти, что не болит, – отозвалась Бобби. – Но я в общем-то не о том.

– Вот как? – Амос не изменил топа, но Бобби, летавшая с ним два десятка лет, почувствовала, как он напрягся.

– Клари считает, может, тебе крутовато приходится.

– Она так считает? – Его голос вовсе лишился интонаций и походил на плохую компьютерную имитацию. Он отказывался от разговора, и давить было бесполезно.

– В общем, так, – легко бросила Бобби. – Если тебе что нужно, я всегда здесь.

– Да я знаю, Бабец, – кивнул Амос. – Однако эти вольтеровцы не шутят. Давай-ка натягивать маски.

Группа Вольтера занимала пыльный полуэтаж между полудюжиной гигантских баков из нержавеющей стали. Хорошее место. Если не случится прорыва трубы, ни у кого нет никаких причин заползать сюда. Определенно, группа сохранила навыки бойцов сопротивления времен АВП. Сама Катриа Мендес состояла из острых углов и граней, а в ее темных глазах не гасла приглушенная ярость.

– На самом деле вы явились учить нас, как вести борьбу с оккупантами, – говорила она.

Голос звучал тепло и мягко, как у любимой учительницы или тетушки. Таким голосом спрашивают, будешь ли ты запивать печенье лимонадом. А отточенную дикцию и полное отсутствие акцента Бобби относила на счет передового образования. Астерский выговор измерялся в долях на миллиард.

– Ничего подобного… – начала Бобби.

– Поскольку, – продолжала Катриа, – группа почти столетие была боевым подразделением АВП, противостоявшего контролю внутренних планет.

– Я понимаю, – вставила Бобби.

– Понимаете ли? Поскольку выглядит все так, будто вы явились с распоряжением не проводить ни одной операции без вашего согласия. Или я вас неправильно поняла?

Бобби услышала позади шаркающие шаги и, обернувшись, увидела пятерых членов ячейки Катриа, свободным полукругом расположившихся у нее за спиной. Ни у кого из них не было в руках оружия, но под свободными комбинезонами ремонтников и в просторных карманах они могли прятать что угодно, от молотка до компактного пистолета-пулемета. Стоявший слева Амос перехватил ее взгляд и, не меняясь в лице, с показной непринужденностью отступил на полшага.

– Послушайте, – обратилась Бобби к Катриа, глядя на собеседницу с полуметровой разницы в росте. – Мы не затевать драку пришли. Насколько я понимаю, мы в одной команде. Но если вы вынудите нас к иному, мы и к тому готовы. И, даю слово, такое развитие событий вам не понравится.

– Честно говоря, не понимаю, почему не пришел сам Саба, – ничуть не смутилась Катриа. – И как он додумался прислать марсианку и землянина учить астеров, как им сражаться? Что он хотел этим сказать?

Бобби не знала другой причины, кроме «мы самые устрашающие из его бойцов, раз уж гулять по Медине с оружием теперь совсем не годится». Вместо этих слов она просто повела плечами:

Может, именно это и хотел сказать. Что вся чушь про астеров и внутряков осталась в прошлом столетии. Что теперь есть мы все и есть гады, которые выскочили из-за врат, опоздав к игре на тридцать лет, и вздумали перевернуть стол.

Катриа кивнула, улыбнулась.

– Не самый плохой ответ.

– Давайте поспокойнее, – предложила Бобби, отступая назад на те же полшага, чтобы выйти из личного пространства Катриа. – Найдем место посидеть, выпить и поболтать о способах вместе надрать задницы лаконским мудакам. А?

– Попробуй и дальше на меня пялиться, малый, я тебе глаза повыдергаю и в руки дам, – произнес Амос так мягко и свободно, что Бобби только мгновение спустя опознала угрозу. Механик отвечал полукругу громил пустым взглядом, но на виске у него билась жилка, намекавшая на близость инсульта. Под кожей вздулся мускул – словно через скулу протягивали узловатый канат.

– Амос, – начала Бобби – и больше ничего не говорила, потому что дралась.

Амос бросился на кого-то за ее спиной. Она услышала кряканье и мясистые шлепки кулаков по телу, но обернуться не смогла, потому что в руке Катриа объявился нож, и женщина танцующим шагом надвинулась на Бобби. «Боевики», – сказал кто-то из людей Сабы. Группа Вольтера, как и лаконцы, переключалась с нуля на сто процентов одним щелчком.

Бобби не собиралась отплясывать с Катриа, и шов от ножевых порезов был ей совсем ни к чему, поэтому опа резко пнула женщину в солнечное сплетение, и та рухнула на палубу, выдохнув: «Уф!» Еще секунда ушла на то, чтобы выбить нож, и Бобби уже разворачивалась, когда что-то тяжело ударило ее по щеке.

В глазах вспыхнули звезды, но Бобби все же увидела, как Амос, ухватив двоих сразу, одного придушил локтем, а вторым лупил по баку с водой. Третий, вскарабкавшись ему на спину, пытался передавить сонную артерию, но не сумел просунуть руку под подбородок. Еще два громилы подбирались к Бобби с флангов, и один держал ломик, которым только что треснул ее по скуле. Для Бобби, как всегда в бою, движение замедлилось, так что она успела разглядеть на металле кровь и обрывки кожи.

«Ах вот, – отметила она, – почему у меня щека мокрая».

Астер уже отводил лом для нового удара, а его приятель норовил зайти ей за спину. Лом представлял более серьезную угрозу, поэтому Бобби поднырнула под замах. В результате удар обрушился ей на ключицу, и правая рука сразу онемела. Бобби нацелилась в горло, и рука, даже потеряв чувствительность, послушалась ее. Тот, что с ломиком, выронил оружие и обеими ладонями схватился за шею.

Его напарник дважды пнул Бобби сзади. Один пинок пришелся по почке, другой в ягодицу. После такого удара в почку ей не один день предстояло мочиться кровью, но удар в ягодицу оказался хуже, он чуть не свалил ее наземь. В крестце будто бомба взорвалась, а резкий хруст несомненно означал трещину в копчике.

Обернувшись, Бобби успела отступить от следующего пинка, и тот пришелся в бок и вынудил противника качнуться к ней. Поймав его за левое предплечье, Бобби перебросила парня через бедро, направив лицом в панель контроля давления. Глухой удар, хруст, и парень осел на пол.

Мстя за пинок в зад, опа, прежде чем выпустить, сломала ему левую руку.

Через несколько минут Катриа и ее пять дружков кто сидел, кто лежал на полу со связанными за спиной руками. Подбитый глаз у Амоса уже начал закрываться, а четыре царапины на щеке выглядели как след когтей большой кошки. Бобби старательно избегала отражающих поверхностей, чтобы не увидеть своего лица. Если судить по количеству крови на рубашке, рана на скуле должна была выглядеть довольно мерзко. А как хотела обойтись без швов! Боль в копчике намекала, что сидеть ей не придется пару месяцев. При этой мысли Бобби захотелось еще разок пнуть бесчувственного парня со сломанной рукой. Или Амоса.

– Катриа, – проговорила Бобби, склонившись над главой вольтеровской ячейки. – Можно мне называть вас Катриа?

Если у той были возражения, она оставила их при себе.

– Прекрасно. Так слушайте. Вышло не лучшим образом. Мы напинали вам задницы, и вы теперь злитесь, это ясно. Если вы хотите принять участие в революции, здорово, мы вам будем рады. Но все операции только через группу Сабы. Это не обсуждается. Любой другой вариант, и мы вас перебьем, а тела отправим в компостный утилизатор.

Бобби, ухватив Катриа за рубаху на груди, подняла ее на ноги так, чтобы смотреть глаза в глаза.

– Мы друг друга поняли?

К ее удивлению, Катриа расхохоталась. Ее глаза лихорадочно блестели.

– Еще бы не понять, – сказала женщина. Таким тоном можно приветствовать спарринг-партнера – или обещать поквитаться. Хотелось бы Бобби уловить разницу.

Глава 27 Драммер

Легко забывалось, что космические города существовали не всегда. В голодные годы о них приходилось только мечтать. Земля обетованная – вне Земли. Дом астеров, способный пройти за врата в любую систему. Тогда это казалось чудом. Чем-то небывалым.

Время стерло блеск мечты. Драммер за последний десяток лет больше времени проводила в Доме народа, Независимости и Страже, чем на кораблях и астероидах. Они стали так привычны, что просочились в воспоминания, и казалось, будто эти коридоры, эти каюты были всегда, хоть она их и не видела. Словно знаменитый город, в котором побывала только взрослой. Ей пришлось напомнить себе, что война всегда была такой. Города осаждались еще с тех времен, когда просто стояли на Земле. Ядра падали на школы. Солдаты штурмовали госпитали. Бомбы поджигали церкви, парки и детей. Люди и раньше лишались своих домов.

Плававшая над столом тактическая схема была неточна на порядок величины. В правильном масштабе Независимость пришлось бы искать с микроскопом. Да и так кодовое обозначение занимало больше места, чем иконка корабля. Светлое пятнышко мельче хлебной крошки представляло город, где плюс-минус двести тысяч человек жили, работали, растили детей, разводились и женились, пили, танцевали, умирали. И со стороны Солнца от него – еще мельче – корабли-эвакуаторы, уносившие с поля боя столько народу, сколько могли взять. Глядя на них, Драм- мер видела всех детей, спасавшихся от катастроф, которых люди не сумели предотвратить: лондонских, пекинских, денверских. История, напомнила она себе, полна такими моментами. Разница только в том, что это – ее город, космический город, а такого еще не бывало.

Она работала в центральной диспетчерской Дома народа. Военные аналитики и инженеры частью из Союза, а больше от КЗМ – сидели на местах, которые прежде занимали гражданские. Окна связи с военными советами Земли и Марса показывали такие же помещения с такими же людьми, только с заметно меньшим световым лагом. Экраны, раньше перечислявшие прибытие и отправление кораблей с векторами курсов и временем, переключились на прием сигналов от всех действующих в поясе телескопов. Картинки с основных постов наблюдения сообщали, когда пришли свежие данные, когда они были переданы, когда запускалась трансляция с Дома парода. Картинки с Независимости и дюжины кораблей КЗМ дополнялись метками задержки сигнала – час двадцать три минуты, – а сводная картина изображала врага на центральном экране. Бледный, как кость, корабль лениво разгонялся в направлении предстоящей битвы. Возможно, предстоящей. Или начавшейся и закончившейся за те восемьдесят три минуты, которые требовались свету, чтобы донести весть о ней.

– Разрешение, э-э, станет лучше, когда мы получим рикошет сигнала, – сказала техник от КЗМ. Девушка была моложе, чем Драммер, когда та начинала работать на Тихо. Уложенные крендельком волосы и широкое мучнистое лицо. Наверное, другие техники на Земле и на Марсе сейчас объясняли то же самое премьер-министру и генеральному секретарю. – Конечно, получается зазор между моментом первого приема и отложенным на несколько минут дополнительным, увеличивающим информационную плотность.

– Мне просто нужно знать, что происходит, – сказала Драммер.

Так и не отбывшая к себе на Землю Авасарала и Воган держались в стороне. Адмирал Ха занимала одну из центральных панелей управления, подавшись вперед, как прилежная отличница на первом уроке после каникул. Она чувствовала себя наблюдателем на передовой, ближайшим из не участвующих в сражении военачальников КЗМ. Груша, пахнувшая зеленым чаем, стояла на приставном столике – Воган позаботился, чтобы адмирал не залила панель. Драммер подошла к ней – не столько поговорить, сколько потому, что не сиделось на месте.

– Мадам президент, – кивнула ей Ха.

– Адмирал.

– Странно воевать с вами на одной стороне, да? Вот уж не ожидала.

«Это больше говорит о тебе, чем о реальном положении дел», – отметила про себя Драммер. КЗМ можно было считать «стороной» не больше, чем Илос, Сурабзи или Новый Аусланд. Мечта об империи медленно гасла. Теряла смысл.

– Поступил доклад по связи, мадам президент.

– Запускайте! – рявкнула Драммер.

Главный экран переключился. На нем возник лаконский адмирал. Говорил спокойно, терпеливо, но глаза поблескивали. При виде его у Драммер засосало под ложечкой.

– Адмирал Трехо с «Сердца бури» обращается к приближающимся кораблям. Прошу вас сменить курс. Любое воздействие на наши корабли будет встречено соответственно. Не делайте себе хуже, чем необходимо.

– Хрен тебе, – шепнула Драммер, обращаясь к экрану, но достаточно громко, чтобы Ха расслышала и хихикнула.

Ответа пришлось ждать всего десять секунд. Боже, как близко друг к другу находились эти далекие корабли. В световых секундах.

Эмили Сантос-Бака, член совета, отвечала с Независимости. Она стянула волосы в тугую косу – готовилась к предстоящей невесомости. Или уже наступившей час двадцать три минуты назад.

– Адмирал Трехо, – заговорила Сантос-Бака, – от лица Союза перевозчиков и коалиции Земля – Марс уведомляю вас, что ваше присутствие в системе Сол нарушает территориальность пространства и расценивается как военные действия. Вашему кораблю следует немедленно затормозить и вернуться в систему Лаконии до заключения соответствующих контрактов и решения дипломатических вопросов.

Сообщения шли словно из двух конкурирующих реальностей. Драммер с сожалением отметила, что заявление Сантос-Баки звучит не слишком убедительно. Иконки, отмечавшие расположение кораблей КЗМ, походили на точки, нанесенные на оболочку воздушного шарика, а «Буря» напоминала булавку. Ждать недолго. Наверняка это было недолго.

– Расстановка, – подала голос Ха. – Видите? Видите, как они разбросаны? Это на основании данных, пересланных вашими с Медины. О распространении этой магнитной чертовщины. Мы расположили корабли так, чтобы, метя в один, они не смогли достать второй. Хорошо, а?

– Отлично, – выдавила Драммер.

В горле пересохло, по от запаха чая ее тошнило.

– И дальность не слишком, – не унималась Ха. – Наши умники говорят, энергия будет падать по логарифмической кривой. Если оставаться на такой дальности, ублюдкам придется показать, есть ли у них другое оружие. Даже если их магнитная пушка работает в нормальном пространстве. Потому что есть версия, что она использует особые свойства пространства Кольца. А если так…

– Глория, – лезвием ножа прорезал ее болтовню старческий голос. – Ты опять.

Адмирал Ха оглянулась на Авасаралу. Как та подошла, Драммер не услышала, но сейчас оказалась рядом. Улыбнулась теплой, снисходительной и, Драммер поручилась бы, поддельной улыбкой.

– Глория – хороший солдат, но, когда нервничает, становится болтливой.

– Наблюдаем огонь, – сообщил один из аналитиков.

Голос его звучал спокойно и деловито, как у хирурга, отмечающего кровотечение.

Изображение на дисплее изменилось. Корабли КЗМ и Независимость остались на месте, но ушли на задний план – камера сфокусировалась на рое торпед, устремившихся к «Буре». Все они ускорялись так мощно, что, будь там люди, их раздавило бы в кашу, но на экране выглядели почти неподвижными. Огромные расстояния; три миллиона километров – это и при таких скоростях долго. За словесными угрозами, долетевшими со скоростью света за секунды, следуют удары, растягивающиеся на минуты и часы. Даже без боеголовок торпеды были бы опасны своей кинетической энергией. Если бы попали. Их рой полз вперед пиксель за пикселем. Драммер махнула стюарду, попросила грушу чая и миску хумуса с хлебом. Надо хотя бы попробовать что-нибудь съесть.

Она осилила полмиски, а чай успел остыть, когда первая торпеда замигала и исчезла.

– Что мы тут видим? – осведомилась Ха.

– Судя по всему, ОТО дальнего действия, – отозвался кто-то из аналитиков. – Ожидаем рикошетного сигнала для высокого разрешения.

Спустя двадцать минут поступило более резкое изображение «Бури» с временной меткой, указывающей, что это было сразу после атаки флота. На боках корабля темнели рытвины, как на коже акулы.

– Очевидно, ОТО скрыты в корпусе. Телеметрия с «Майкла Сотера» указывает, что оставшиеся снаряды были перенаправлены на них.

Были… час двадцать три минуты назад.

– Они не прибегли к магнитному лучу, – отмстила Ха. – Это хорошо. Обходись он дешево, им бы и сбили торпеды. А раз он обходится дорого, можно попробовать их разорить.

Драммер подозревала, что адмирал принимает желаемое за действительное, по вслух не сказала. Она сама искала утешения в оптимизме Ха. Поток данных сдвинулся, поступили новые. Картинка «Бури» стала еще резче. ОТО проступили отчетливо, по понятнее от этого не стали. Казалось, в боку корабля открываются и закрываются маленькие ротики. Словно целый борт пел хором. Ничего похожего на механизм Драммер не увидела. Ее пробрала дрожь. Рой торпед редел. Ни одной не светило коснуться корпуса вражеского корабля.

Из борта «Бури» вырвался султан светящегося газа, дрогнул и рассеялся.

– Рельсовые, – пояснил аналитик.

В помещении стало шумно. Наблюдатели отслеживали ядро рельсовой пушки, исследовали спектр выброшенной с ним плазмы, устанавливали, какую именно торпеду оно обратило в пыль.

– ОТО уже израсходовали боезапас? – удивилась Ха.

– Это было предупреждение, – поправила Авасарала. – Показали зубы и дали нам шанс отступить.

– Может, и надо было, – заметила Драммер.

Никто ей не ответил. Метки кораблей КЗМ маневрировали дружно, как стайка рыб, и Независимость от них не отставала. Они тоже задействовали рельсовые пушки, со всех сторон замелькали болванки. Драммер отсчитывала минуты, наблюдая, как «Буря» уходит с линии огня. Почти успела.

– Вижу контакт.

– Два попадания в правый борт. Жду подтверждений с Паллады и Лупы, но, думаю, мы нанесли некоторый ущерб.

Узел в желудке Драммер чуточку ослаб. Если их можно подбить, можно и добить. Вопрос масштаба и тактики.

– Корпус, кажется, самозалечивается.

– Как в бою за Медину, – бросила Ха.

– Покажите! – гаркнула Драммер, и изображение послушно сместилось.

Это было свежим, более расплывчатым. Бледная, как кость, шкура «Бури» пошла рябью от ударившего ядра и еще раз, от второго. Волны бежали по кораблю, как по воде. Там, куда попали снаряды рельсовой, открылись мерзкие чернокрасные язвы, но пластины обшивки – или что у них было вместо пластин – тотчас сошлись складками, закрыли раны, снова расправились, и пробоин как не бывало.

Корабли КЗМ дали еще один залп из рельсовых, но «Буря» снова отпрянула, развернулась, окуталась облаком плазмы и вновь вынырнула из него. Драммер ничего не понимала, пока не услышала голос Ха:

– Срань господня, сколько же на ублюдке рельсовых!

Теперь «Буря» смещалась, виляла, оставляя за собой след светящегося газа – как блики на веках после вспышки. По-своему этот воинский танец был красив – мощь, целеустремленность и техника, почти балет. А потом корабли КЗМ стали гибнуть.

– Попадание в «Онтарио». Сообщают о повреждении реактора и сбросе сердечника. Наблюдаем попадание в «Северин», «Талвар» и «Одачи», но подтверждения от системы пока нет. Снаряды на тридцать секунд опережают расчетную модель.

– Дряни, – сказала Авасарала. – Вот зачем была та торпеда. Выбросили обманку, а наши решили, что она у них самая быстрая.

– Не знаю, какие предсказательные алгоритмы они используют, но результат хорош, – не без трепета отметила Ха. – Почти треть нашей атакующей группы вышла из строя. А если… ох!

Драммер не сразу поняла, что видит. Независимость, второй по счету космический город, дом сотен тысяч людей, распустился цветком. Отогнул длинные лепестки углеродного кружева и титана. Что-то страшное разгоралось в центре города, и Драммер даже не гадала, что это. Она знала главное: в промежутке между двумя вздохами Независимость погибла.

– Мы насчитали восемь одновременных попаданий по космическому городу, – откуда-то издалека докладывал аналитик. – Кажется, точки попадания были рассчитаны так, чтобы вызвать резонанс. Мы наблюдаем распад структуры.

Эмили Сантос-Бака была на Независимости, думала Драммер. Уже больше часа, как она погибла. И неважно, сколько адреналина выплеснулось в кровь Драммер, с какой силой она сжимает грушу остывшего чая. Можно сколько угодно выкрикивать приказы, только все, кто мог бы ее услышать, уже мертвы или будут мертвы к тому времени, когда до них дойдут ее слова.

Опять затрепетали ОТО на борту «Бури». Погибла еще одна группа торпед КЗМ – эта быстрее, потому что снарядов было меньше. «Буря» вроде бы помедлила, зависла в далекой пустоте, словно приглашала КЗМ показать, как они умеют целиться. Дразнила.

Час двадцать три минуты назад корабли КЗМ сместились, включили эпштейновские на полную мощность и по разным векторам погнали прочь от театра военных действий. «Буря» не реагировала. Не распускались новыми цветками выстрелы рельсовых. Не летели новые торпеды. Драммер ни на секунду не поверила, что враг расстрелял весь боезапас. Нет, Трехо не преследовал уцелевшие корабли, потому что у него не было ни нужды, ни желания. Только и всего.

Драммер поставила свой чай на приставной столик, рядом с грушей Ха, повернулась и вышла. Смутно, рассеянно она отметила, что Воган идет следом, окликает ее по имени. Не стоило обращать на него внимания.

Палуба Дома народа под ногами показалась ей хрупкой. Шаги угрожали проломить ее, выбросить Драммер в пустоту вместе со всеми жителями. Она обошла свою охрану, мельком заметив мужчин и женщин, которым полагалось при любых обстоятельствах заботиться о ее безопасности. Охрана пристроилась следом.

Все равно. Все они ничего не значат, если целый город может погибнуть в одно мгновение.

Она оказалась в вестибюле администрации Союза, сидела на неудобной кушетке, устремив взгляд в никуда. Здесь ее и нашла Авасарала. Старуха поставила свое инвалидное кресло напротив, словно расположилась в частной квартире или на крылечке земного дома. Больше в вестибюле никого не было. Это, скорее всего, постарался Воган. Ей представилось, как раздается, раскалывается палуба между ней и Авасаралой. О чем подумала Сантос- Бака, когда это случилось? Было ли у нее время подумать? Драммер пыталась усвоить, что никогда больше не увидит младшей подруги, по мысль не укладывалась в голове. Страшно даже представить, каково ей будет, когда уложится.

– Извини, – сказала Авасарала.

Драммер помотала головой.

– Тебе от этого не легче, – говорила старуха, – но все они знали, чем рискуют. Шансы развернуть «Бурю» с первой попытки… Мало было шансов.

– Следовало выждать, – отозвалась Драммер. – Оттянуться. Собрать силы и атаковать хреново чудище всем, что имеем. Стереть его в порошок.

Голос у нее сорвался. Она плакала, не замечая, что плачет. Авасарала сунула ей платок.

– Ошибаешься, Камина. Заплатить пришлось дороже, чем хотелось бы. Дороже, чем мы ожидали. По мы добились того, зачем пришли.

– Чтобы погибнуть? Пострашнее?

– Чтобы узнать, – возразила Авасарала. – С какой скоростью затягивается их обшивка. Нам необходимо это знать. А если снаряд рельсовой попадет в точку установки ОТО, орудие отрастет вместе с обшивкой? Это нам тоже нужно, а просто разглядывая издалека, ничего не поймешь. Может, более сложные механизмы корабль восстановить не сумеет? У нас теперь есть схема расстановки орудий. Где расположены ОТО. Где рельсовые. Откуда пускают торпеды. В следующий раз будем знать, куда целить. Ослабим его вооруженность, добьемся того, чего нс сумели в этот раз, потому что не знали.

– Ладно, – обронила Драммер.

– Они погибли не зря, – сказала Авасарала.

– Все умирают зря, – ответила Драммер.

Минуту они молчали. Драммер откашлялась, высморкала нос в салфетку и уперлась локтями в колени. Со дня принесения президентской присяги случались у нее моменты – не много, зато памятные, – когда она уверялась, что неспособна возглавлять Союз, что это ужасная ошибка. Саба убеждал, что все иногда чувствуют себя самозванцами. Если они люди. Раньше ее это утешало. В ее сознании снова гибла Независимость. Драммер мучительно предчувствовала, что, прежде чем удастся заснуть, космический город погибнет тысячу раз. И больше, если она увидит сон.

– Это вы со мной сделали? – спросила она.

Авасарала нахмурилась, бумажный лоб пошел складками, как смятая простыня.

– Вы добились, чтобы я пожертвовала своими людьми ради нужных вам сведений? – проговорила Драммер. – Это ваша работа?

– Нас обеих поимела история, – ответила Авасарала. – Поживи с мое. Повидай перемен, сколько я повидала. Узнаешь кое-что страшное.

– А вы сейчас скажите.

– Смысла нет. Пока сама не увидишь, не поверишь.

– А знаете что? Шли бы вы на хрен.

Авасарала расхохоталась так, что ее кресло заподозрило неладное и подалось на несколько сантиметров вперед, прежде чем старуха перехватила управление.

Вот это правильно, Камина. Это правильно. Так вот. Попробуй меня попять. Проживешь подольше, увидишь, что все они – наши люди.

– Независимость и «Онтарио», – сказала, как сплюнула, Драммер. – Союз, КЗМ, одна большая счастливая семья, сплотившаяся против поджигателей. Чудесно.

– Я же говорила, что не поймешь, – холодно отрезала Авасарала. – Те поганцы с «Бури». Я пыталась объяснить, что они тоже – мы.

Глава 28 Холден

Неестественно миловидный мужчина, новый ведущий канала, который все называли «лаконским государственным», сидел в мрачной задумчивости, не глядя в камеру. На экране за его спиной разыгрывалось первое сражение между «Бурей» и объединенными силами системы Сол. Снято было, конечно, с точки зрения «Бури». Много телескопических приближений и кадров, сделанных торпедами в полете. На одном марсианский фрегат, младший братец «Росинанта», сгорел в огненном шаре, когда ядро рельсовой пронизало его от носа до хвоста. На другом: камера торпеды метнулась через космос в бок истребителю ООН и кончила жизнь во вспышке помех.

Корабли Сол взрывались один за другим. Учитывая точку съемки, невозможно было судить, пострадала ли «Буря». С гибелью каждого корабля Холден слышал тихие вздохи вокруг: не он один наблюдал первый акт конца света – в тесной комнатушке собрались и другие члены маленькой группы сопротивления.

Экран за красавчиком погас. Ведущий обратил серьезное лицо прямо к камере и заговорил:

– Обращаюсь к станции Медина. Относительно того, что мы сейчас видели, имеем честь представить вам заявление губернатора станции капитана Сантьяго Сина.

Камера отъехала назад, открыв сидящего рядом с красавчиком губернатора Сина. Тому недоставало тщательно вылепленной бесполой красоты ведущего, но на лице была та же тихая задумчивость.

– Приветствую вас, лаконские граждане, проживающие на станции Медина. Я пришел сюда в момент трагического для всех нас события. Не стану глумиться или хвастаться военным превосходством Лаконии. Я не желаю славы за счет катастрофы, свидетелями которой стали вы все. Нет, я хочу почтить отважных воинов системы Сол, погибших в убеждении, что защищают свой дом. Большей жертвы не может принести ни один воин, и я питаю одно лишь почтение к этим храбрецам. Я прошу вас почтить их вместе со мной минутой молчания.

Син опустил голову и закрыл глаза. Красавчик последовал его примеру.

Кто-то за спиной Холдена грязно выругался. Сидевшая рядом Бобби громко хрустнула пальцами и нахмурилась так, что Холден испугался – не разошлись бы свежие швы на щеке.

Син на экране поднял голову и только потом открыл глаза.

– Лаконцы – а это имя я обращаю ко всем на Медине, потому что считаю всех вас равными мне согражданами. Лаконцы, ваши военные всегда провозглашали своей целью оборону и защиту жизни. Как только флот системы Сол прекратил атаку и перешел к отступлению, «Сердце бури» немедленно остановило огонь. Никто в составе лаконской армии – будь то корабль, солдат или станция – не откроет огня иначе как в ответ на угрозу жизни и имуществу.

– Разве что в отместку за непокорность выбьет систему-другую целиком, – подсказал кто-то за спиной Холдена. – Лицемеры сраные.

Син подался вперед, обратив на зрителя умоляющий взгляд.

– Я призываю всех, у кого есть в системе Сол друзья или родственники, связаться с ними и внушить, что их политические представители должны начать переговоры с адмиралом Трехо для обсуждения условий вступления в Лаконскую империю без новых военных действий и потерь. Погибшие были героями, по Лаконии нужны не мертвые герои, а живые граждане. Наш долг – ваш и мой – сделать все для общего мира и безопасности. С этой целью я временно отменяю информационную блокаду и предоставляю связь с системой Сол всем имеющим в ней родственников. Прошу воспользоваться этой свободой, чтобы помочь тем, кого вы любите, сделать правильный выбор. Благодарю всех за внимание, и доброго вам дня.

Бобби разминала плечи, как выходящий на ринг боксер. Справа от нее Наоми из-под прикрытых век вглядывалась в экран, словно решала сложную математическую задачу. Холден собирался заговорить, но тут встал и вышел вперед Саба. Три десятка мединских инсургентов почтительно притихли. Холден затаил дыхание.

– Никаких ответных мер, – заговорил Саба. Холден резко выдохнул – он ожидал другого. – Савви, койос? Ни хрена в ответ. Да, беситесь, вы. Есть причины. Полно причин. Хочется резать глотки, заставить кое-кого поплатиться.

– Чертовски верно, – заявил тощий парень по имени Наттер, встав и поигрывая ножом на поясе. – Много глоток надо бы перерезать.

– Попробуй, – ответил ему Саба, – и следующая будет твоей. Я сам перережу. Из каждой перерезанной тобой лаконской глотки выльется кровь десяти наших. Мы в ярости, но головы не теряем, сабе? Выполняем задания, держимся плана.

Собравшиеся нехотя согласились. Начали вставать, расходиться. Голоса звучали напряженно, по никто вслух не замышлял убийства, что Холден счел победой.

Поймав взгляд Бобби, Холден перехватил направлявшегося к выходу Сабу.

– Поговорим?

Через пятнадцать минут Саба с Бобби и Наоми прихлебывали чай из сальных чашек, накопившихся в столовой. Холден с минуту выдерживал небрежную позу, потом оторвался от стены, которую подпирал, и закружил по комнате, давая выход беспокойству.

– Беда в том, что сейчас все мы – крысы в клетке, – заговорил он. – И тратим время и силы, разбираясь, велика ли клетка, где в ней двери и как их открыть. Но понятия не имеем, что будем делать, если сумеем выбраться.

– Для начала неплохо бы выбраться, – заметила Наоми.

– Раньше и я бы так сказал, – согласился Холден. – Когда еще думал, что идет война. Когда стоило пробиваться на свободу, чтобы пристать к своим.

– А сейчас не война, – тихим, опасным голосом проговорила Бобби.

– Нет? – спросил Саба.

– Нет, – отрезал Холден. – Войне конец. Может быть, Сол об этом еще не знает, и многие еще надеются пострелять, но война окончена.

– Тогда, значит, что? – спросил Саба. – Добрые лаконцы, мы?

– Нет, – возразил Холден. – По крайней мере, еще нет. Но это в корне меняет все, чем мы здесь занимаемся. Речь не о том, чтобы освободить «Роси» и вести его в бой. Мы готовим побег из тюрьмы.

Наоми поцокала языком, устремила взгляд вдаль и, помедлив, заговорила:

– Все те же проблемы. Десантники, лаконский истребитель, окрестности Медины. А по твоим словам, если мы и сумеем их решить, просто получим свободу для скольки-то человек и кораблей, и наутек? Кто куда?

Саба кивнул одним кулаком, подумал и отсалютовал двумя пальцами, по обычаю АВП. От этого Холдену стало чуточку не по себе, но он решил пока помолчать.

– Тогда у нас появляется цель, – сказал он. – Может, добьемся, чтобы все тянули в одну сторону – если они поймут, к чему ведет игра.

Саба склонил голову набок. Без удивления. Его мысли шли теми же путями и, может быть, привели к тем же выводам.

– Шифровальная…

– Не хотелось бы ее терять, – отозвался Холден, поглядывая больше на Бобби, чем на Сабу. – Мы все еще получаем от нюхача много данных, а если перейдем к моему плану, лишимся их. И обратно уже не получим. Но пока не сумели расшифровать то, что имеем, они для нас бесполезны. А «Тайфун»? Он будет здесь через тридцать три дня.

– Через тридцать два, – поправила Наоми.

– Не хотелось бы умирать, не расстреляв все патроны, – заметила Бобби. – Я хорошо рассчитываю время.

– Бьен, – сказал Саба. – Я за.

– Превосходно, – кивнул Холден. – Свяжись со всеми старшими ячеек и с капитанами, кому доверяешь. Когда придет время, все должны быть готовы.

– Со странным народом придется лечь в одну постель, – заметил Саба, выходя.

– Поищем что-нибудь на обед? – обратился Холден к Наоми.

– Дай полчаса, – попросила она. – Задам компьютеру головоломку по тактическим данным с того видео. А потом встречаемся на крылечке?

– Годится, – согласился Холден, размышляя, как бы убить полчаса в их тесном убежище.

– Эй, Холден, – заговорила Бобби, дождавшись, пока Наоми выйдет. – Позволь к тебе поприставать секундочку?

Пожав плечами, он опустился на ящик. Бобби сидела, сжимая и разжимая кулаки и глядя в пол, так долго, что Холден уже решил, будто ослышался. Он держал себя в руках. Еще не зная, о чем пойдет речь, подозревал, что разговор будет о нем и о ней и о том, кому быть капитаном «Росинанта», и понятия не имел, что на это сказать. И, обнаружив, что ошибался, он вздохнул с облегчением.

– С Амосом могут возникнуть проблемы, – начала наконец Бобби. – Я уже заговорила зубы вольтеровцам, когда он затеял драку. Хотелось ему разбить пару голов, и он своего добился. Спустить пар в отпуске на берегу – не страшно, но, когда мы под радаром, так не годится.

– Ха. Ясно. А я гадал, что там было.

– Там проблема, и я не знаю, что с ней делать, – сказала Бобби.

– И я не знаю, – признался Холден. – Подумаем день- другой.

– Не уверена, что они у нас есть.

– Почему нет?

Бобби ткнула пальцем назад, подразумевая не пространство за спиной, а прошлое.

– Ты сейчас дал нам всем цель, – напомнила она. – То, что свяжет нас воедино.

– Дал, – согласился Холден. – И по тому, как ты на меня смотришь, догадываюсь, я чего-то недосмотрел?

– Среди «нас» есть Катриа Мендес и ее бомбисты.

У Холдена по спине пробежали мурашки.

– Да, это интересное замечание.

– А то нет?

Амоса он разыскал в узком боковом коридоре, со сварочным аппаратом в руках. На предплечьях здоровяка- механика горели красные пятнышки ожогов от искр, но Амос и не думал найти себе спецовку с длинными рукавами.

– Эй, – окликнул его Холден. – Как дела?

– Дела делаются. – Амос кивнул на проложенную в толще стены проводку. – Ребята Сабы сказали, надо перепаять сеть. Копам труднее отследить расход, если путь тока все время меняется.

– Да ну?

– Теоретически – приличный план, – объяснил Амос. – Практически – лишний геморрой, ну да ладно.

– Понимаю, – проговорил Холден и замолчал.

По правде сказать, даже после десятилетий на одном корабле Холден не слишком разбирался в устройстве своего механика. Тот любил поесть, выпить, потрахаться без обязательств, пошутить. Вроде бы приятельствовал с Алексом, но, когда пилот вздумал снова жениться, шафером он выбрал Бобби. Каждое слово из уст Наоми Амос трактовал как Евангелие, но, честно говоря, то же самое можно было сказать и об остальных.

Амос отыскал нужный провод, включил аппарат и вскрыл шестисантиметровый отрезок стены, обнажив провод и ничуть не повредив пластиковую изоляцию. Проделано было ловко. Амос выключил горелку.

– Так все-таки, – повторил Холден, – как дела?

Амос помедлил. Обернулся к Холдену.

– А, извиняюсь, кэп. У нас разговор, а я и не заметил.

– Примерно так, – кивнул Холден.

– Бабец наябедничала, – заключил Амос, спокойный, как тихий омут. Холден не сомневался, что в нем водятся крупные черти.

– Слушай, – начал он. – Я никогда не совал нос, куда ты не просил. И не собираюсь начинать. Но да, Бобби за тебя беспокоится. Впереди довольно опасные времена, и если тебе надо выговориться, лучше на потом не откладывать.

Амос пожал плечами.

– Не, я понял. Слишком я рад был тому последнему дельцу. Начал раньше, чем хотелось бы Бабцу. Если ей так спокойнее, впредь буду сдерживаться.

– Я не хотел бы поднимать шум… – стал оправдываться Холден.

– Так и не будем поднимать, – отозвался Амос, возвращаясь к проводке. Он извлек из кармана плоскогубцы, зажал провод и принялся выдирать, как мясо краба из скорлупы. Выглядело это довольно рискованно. – Я буду умницей. Крест даю.

– Ну и ладно, – сказал Холден. – Отлично. Рад, что мы поговорили.

– Всегда пожалуйста, – отозвался Амос.

Холден помялся немного, развернулся и ушел. Бобби не ошиблась. Он не знал, что на душе у механика, но что- то там было. Хороший вариант не приходил в голову. А если Амос в конце концов съехал с катушек, Холден представления не имел, от чего и как это поправить.

Глава 29 Бобби

Представители вольтеровцев входили в помещение так, словно ожидали нападения. Бобби на их месте тоже бы ожидала. Трое в первом ряду держали руки незанятыми, трое сзади заинтересованно и опасливо поглядывали по сторонам, будто туристы, впервые попавшие в казино, а Катриа Мендес оказалась посередине. Непроницаемая, как игрок за покерным столом. Из тех, что никогда не уходят без выигрыша. От одного ее вида у Бобби забилась боль в скуле. Психосоматика, но все равно больно. Бобби отметила это ощущение, но не позволила себе отвлечься.

Саба выступил вперед, Холден сделал шаг за ним, и оба приветствовали вошедших улыбками и астерским салютом. Саба проявил любезность, первым позволив обыскать себя на предмет оружия, и Холден последовал его примеру. В памяти Бобби всплыла старая поговорка: «Есть АВП и АВП». И теперь кое-что осталось как тогда. Ее немножко пугало, как легко люди Союза перевозчиков вернулись к криминалу. И как легко вписалась в эту перемену команда «Роси».

Амос разминал шею и плечи.

– Понимаю, – обратилась к нему Бобби. – Мне тоже не нравится.

– Того носатого не узнаю. – Амос кивнул на телохранителя Катриа. – Со вторым мы точно поплясали.

Бобби вглядывалась в лица. Тот, о ком говорил Амос, держался позади, точно за спиной Катриа. С оливковой кожей, коротко остриженными волосами и носом, хранившим следы пары плохо залеченных переломов. Белый шрам на ноздре выглядел так, словно ее когда-то вспороли. Если бы они сталкивались раньше, Бобби бы его наверняка запомнила. Насчет других она была не так уверена. Катриа, само собой, и двоих из первого ряда она узнала.

– Может, случится познакомиться, – заметила Бобби.

– Подлизываешься, Бабец. Сулишь хорошую свалку, а ведь все здесь собрались просто поговорить.

– Ну да, – признала Бобби, – но помечтать-то можно?

Они болтали как ни в чем не бывало, но до конца Бобби не успокоилась. Рано успокаиваться. Впрочем, пока она охотно подыгрывала Амосу. Катриа, поймав ее взгляд, кивнула. Бобби улыбнулась в ответ, натянув свежий шрам. Их приветствие могло обозначать уважение к равному или рукопожатие перед началом драки. Что именно, Бобби рассчитывала вскоре выяснить.

Встречались в незнакомом ей помещении. Длинная узкая комната так недавно входила в систему регенерации воды, что до сих пор пахла водорослями и канализацией. В длину вдвое больше, чем в ширину, она позволяла свободно разместиться команде «Роси», Сабе и полудюжине его самых доверенных людей. Тем, кто уже знал о новом плане. Местечко не из приятных, однако границы подполья все чаще и чаще сдвигались. Лаконцы отыскивали дыры в своей системе слежения, лишали подпольщиков доступа в коридоры и комнаты, которые те считали своими. Враг все больше и больше времени уделял мониторингу общественных пространств. В результате на Медине оставалось все меньше мест, где можно было свободно поговорить.

По всей станции на каждом шагу попадались солдаты и полицейские дроны. Бобби они не беспокоили, как и люди с загнанными взглядами, ступающие так, словно палуба грозила провалиться под их весом. Этих она понимала. Другие, те, кто смеялся, болтал и слушал музыку на такой громкости, что до нее доносились басы, тревожили ее больше. Они делали вид, словно публичная тюрьма и десантники, прослушивание связи и комендантский час – в порядке вещей. Из-за них все это становилось нормой.

Вскоре лаконцы должны были открыть движение через медленную зону. Может, тогда команду снова допустят на «Роси», но вот что корабль оставят без наблюдения, Бобби не верилось. Наоми с Клариссой придется не один день, а то и неделю вычищать жучков, пока «Роси» снова станет принадлежать только им.

А к тому времени будет поздно. С каждым днем, с каждым часом приближался «Тайфун». Как только он минует лаконские врата, справиться с оккупационными войсками будет на порядок труднее. Эта оптимистическая формулировка заменяла для нее слово «невозможно». Бобби ощущала уходящее время так, словно видела закрывающуюся дверь, оставляющую ее не на той стороне. Если бы сроки не поджимали, она не поддержала бы предложение Сабы связаться с вольтеровцами. Во всяком случае, не так скоро после того, как они с Амосом надрали им задницы.

Одно хорошо: Катриа и ее людям было не легче, чем Сабе, Бобби и Холдену, и по тем же причинам.

– Так-так, – начала Катриа, покончив со взаимным обнюхиванием. – Удивляюсь столь вежливому приему. Невольно думается, уж не понадобилось ли вам от меня что-то такое, с чем сами не справляетесь?

Саба улыбнулся, но при этом пару раз резко взмахнул рукой.

– Слишком много ушей, са? Как насчет посидеть со мной и моими, выпить и поговорить, о чем надо?

Катриа скрестила руки.

– Не о вас речь, – вмешался Холден. – Просто чем меньше народу будет знать, тем меньше шансов у безопасников что-то проведать. Чего не знаешь, о том не проговоришься, верно?

Катриа Мендес перевела взгляд с Сабы на Холдена, потом па сидящую позади команду «Роси». Отметила не только Бобби с Амосом, но и Наоми, Алекса, Клариссу.

– Значит, моих никого, а их все?

– «Их все» уже в курсе, – объяснил Саба. – Они-то больше всего и хотели с вами поговорить.

– Странный способ они выбрали это показать, – заметила Катриа.

– Это мой дом, – сказал Саба. – Моя соль, да? Переговоры. Не выйдет, значит, не выйдет. Но нас прижали одним пальцем, тебя и меня. Никто никого не просит полюбить. Только выслушать.

Минуту Катриа колебалась. Оскалилась так, что кожа обтянула скулы. Бобби на миг показалось, что сейчас вся группа Вольтера развернется и уйдет, не дав ей даже пискнуть, и поймала себя на том, что ждет такого исхода с облегчением.

– Эса эс фигня, – сплюнул носатый. – Они просто ловят тебя на твоем же. Чтобы тебя здесь не было, и все тут. Либо все, либо никого.

– Тут я решаю, Джордао, – огрызнулась Катриа. – Не ты.

Носатый – видимо, Джордао – насупившись, отступил назад. Холден улыбался, как продавец покупателю, словно надеялся подогреть атмосферу сиянием своей улыбки. Выглядел он при этом довольно смешно, однако Катриа уделила ему долгий взгляд и прицокнула языком.

– Если я откажусь, мы зря так далеко тащились, – заметила она.

Холден просиял. Бобби не понимала, как ему это удается. Ее каждый раз поражала его способность разрядить ситуацию своим почти осязаемым простодушием.

– Спасибо, – сказал Холден. – Я вам очень благодарен.

Саба поднял руку, и двое его людей призраками просочились из коридора, чтобы увести за собой охрану Катриа. Оставшись в одиночестве, она ничуть не утратила внушительности. Дверь в коридор задвинулась, щелкнул замок. Более приватной обстановки не найти на всей Медине.

– Так, – заговорила Катриа, – что у вас на уме?

Бобби длинно выдохнула сквозь зубы. Идея с самого начала принадлежала ей, и она обдумывала ее не один день. Чуть сна не лишилась. Даже если удавалось прогнать из головы сомнения и не искать пробелов в замысле, она так дергалась, что не могла уснуть. В частности, продумывая ход, к которому перешла теперь.

– Между лаконским истребителем и Мединой связь по одному каналу, – начала она. – И мы поставили на него жучок.

Глаза Катриа самую чуточку округлились. Она бросила взгляд на Сабу – тот кивнул. Подтвердил. Катриа не села, но центр тяжести у нее сместился на бедра. Бобби добилась ее внимания. Хорошо.

– Шифр не взламывается, – заговорила она. – С нашей стороны не взламывается. Основан на марсианских кодах, а они надежны. Мы бы справились, будь у нас впереди десяток лет, но счет идет на дни. Так что у нас разведданных на целую библиотеку, и все они нечитаемые. Однако, по-моему, это можно исправить.

Она выдернула из кармана ручной терминал, подчинила его локальной системе Сабы и вывела свою схему Медины. Пустотелый барабан, рубка и управление на одном конце, механика, доки и мощный, но спящий двигатель на другом. Лифтовые шахты, соединяющие их по наружной поверхности барабана. И корабли в доках, включая выделенный красным «Предштормовой».

– Долгосрочная цель – найти способ вывести «Предштормовой» из строя, отключить датчики Медины, а силы безопасности отвлечь или изолировать, дав всем этим кораблям время покинуть станцию и уйти за кольца до подхода новых сил Лаконии. Ближайшая цель… – она ткнула в красную точку вблизи доков, – вот эта.

– И что же это? – спросила Катриа.

– Прежде была резервной энергостанцией, – объяснила Бобби, – но наши гости с Лаконии используют ее по- другому.

– Штука в том, – влез Алекс, – что эти лаконцы кто? Марсиане или те, кто за ними пошли. И служили немногим позже нас с Бобби.

Он перевел взгляд с Бобби на Катриа и обратно. Бобби кивком позволила ему продолжать. Алекс облизнул губы.

– Среди прочего, нас учили закрепляться на вражеских станциях, – сказал он, покривив душой. Учили Бобби, а не его. Штурм и захват жилищ и коммуникаций астеров. Если что и считать больным местом, то вот это. Потому и заговорил об этом Алекс, а не женщина, которая начистила Катриа циферблат и оставила, связав в одну охапку с дружками. Расчет на то, что так у Катриа меньше будет саднить. – Вы слышали про физически изолированную шифровальную комнату?

У Катриа загорелись глаза. Не слышала, но признаваться в этом не собиралась. Алекс снова облизнул губы, стрельнул глазами на Катриа, на Бобби и продолжал:

– Среди прочего, нас учили создавать «воздушный зазор» между контролирующими станцию кораблями и местной системой. Проложить трубу в свою комнату и все команды посылать по ней. Связь, протоколы управления – все. Там они расшифровываются и на материальном носителе передаются в местную систему. Без всяких прямых подключений.

– Фигня, – бросила Катриа.

– Стандартная схема, – сказала Бобби. – Отчасти благодаря ей никто с захваченных станций не сумел взломать марсианские корабли. А раз лаконцы руководствуются марсианским регламентом, их машины наверняка там.

– Но временной лаг… – Катриа покачала головой. – Впечатляет.

– В шифровальной всегда работают двое. Дверь заперта физически. Без связи с сетью безопасности, без электронного управления. Старомодный замок с ключом, притом без замочной скважины снаружи. Удаленно не взломаешь, и обойти не просто, – продолжала Бобби. – И посменная охрана в полном наборе.

Катриа перехватила управление схемой, еще больше приблизила помещение шифровальной. Лицо ее выражало задумчивость, на что Бобби не смела и надеяться. У нее от этого разговора все нервы звенели.

– Понимаю, – сказала Катриа. – Вам туда не войти, не наделав шума, и вы вызываете кавалерию. Вот зачем я понадобилась? Взорвать дверь?

– Нет, – ответила Бобби. – Войти мы сумеем. Нужно, чтобы вы потом обеспечили прикрытие.

Катриа медленно описала пальцем круг. «Продолжай».

Нить разговора перехватила Кларисса:

– Помещение по-прежнему связано с системой жизнеобеспечения. Но если провести людей сюда, – она отдалила схему и тронула пальцем силовую развязку рядом с машинным, – мы можем отключить вентиляцию, вскрыть систему удаления углекислого газа и воздуховоды.

– Задушим их? – спросила Катриа.

Алекс покачал головой.

– Проложим дорожку для маленьких дронов. Полдюжины дронов с точечными зарядами. Снять двух охранников и взломать замок. – Он сделал губами «ба-бах» и растопырил пальцы, изображая взрыв.

Бобби показала на Наоми.

– Она скопировала виртуальную конфигурацию палубы. А я запаслась ломом и кувалдой. Мы входим, снимаем полную копию шифровальной машины и сматываемся в радиационное убежище, – Бобби сдвинула объемную схему, – вот сюда. И тут вступаете вы.

– Если койос безопасники поймут, что мы выкрали коды, – вступил подпиравший степу Саба, – они их сменят, да? Не только шифр, но и протоколы. Все, что мы получим, потеряет цену. Значит, им нельзя знать, что мы сделали, даже после.

Холден передвинул схему к причаленному к станции «Пред штормовому».

– Мы должны всучить им другую версию. «Предштормовой» стоит здесь. А основные хранилища жидкого кислорода… вот здесь. Если они рванут, все будет выглядеть так, будто мы пытались атаковать «Предштормовой», но Тихо слишком хорошо спроектировал станцию. Большой запас прочности, падежные защиты. Механизм защиты от взрыва перенаправит ударную волну вот сюда… в том числе снесет систему связи. И, знаете ли, еще много чего.

– Вы решили для прикрытия лишить нас воздуха? – удивилась Катриа. – По-моему, кое-кто задолжал нам извинение. И это нас называли экстремистами!

– Это не наш воздух, – вмешался Саба. – Их – с тех пор, как они здесь. Мы все дышим их милостью, да. К тому же эти резервуары для заправки кораблей. А не жилого пространства.

– И вторичных, третичных запасов останется в достатке, – добавил Холден. – Вспомните – большой запас прочности, защита от аварий. А первоначальная конструкция, созданная на Тихо, долговечней живущих в ней людей.

Катриа долго молчала. Бобби ощутила копившееся внутри волнение. Напрасно они втянули в это дело вольтеровцев. Как бы ни доверял им Саба, как бы умело они ни устраивали взрывы. Надо было обойтись своей командой, ее Бобби могла контролировать. Была уверена в каждом…

– Не нравится мне это, – тряхнула головой Катриа. – Слишком много подвижных деталей. Чем больше кусков, тем больше возможностей все развалить.

– Время поджимает, а то бы придумала что-нибудь попроще, – сказала Бобби.

– Нам всего-то и нужно, что подходящая бомба в подходящем месте, – подал голос Саба. – Если устроите, об остальном позаботимся мы.

– Нет, – возразила Катриа. – Вам нужны заряды, нужны люди, которые заложат их там, где надо и когда надо. И нужен человек на дистанционном управлении – такой, чтобы не запаниковал, не рванул раньше времени, захватив и вашу команду. А даже если рванет вовремя, вы думаете, в лучевом убежище можно пережить такой взрыв?

Наоми прокашлялась.

– Убежища на то и рассчитаны. Но вы правы – пока не попробуем, не узнаем.

– А что с планом эвакуации после вашего маленького Армагеддона? – осведомилась Катриа.

Об этом Бобби собиралась умолчать. Некоторые подробности плана она предпочитала оставить про себя. Саба помедлил, взвешивая, допускать ли Катриа так далеко. Заговорил он с раздражением. Не больше Бобби любил, когда ему выкручивали руки.

– Вакуумные скафандры в убежище. Выход сквозь пролом. Возвращение через тот же шлюз, которым выходили ставить жучка.

Катриа, снова завладев схемой Медины, палуба за палубой просматривала нижнюю часть.

– Погибнут люди, – сказала она. – Когда машинное перейдет на дыхание вакуумом, не все успеют в убежища.

– Савви, – признал Саба. – Такая цена.

– Вы готовы ее заплатить?

Да, – отрубил Саба, однако лицо Холдена стало отрешенным. Бобби знала, о чем он думает. На тех палубах окажутся невинные люди. Для них этот план в лучшем случае рискованный. В худшем – смертельный. Если мысль об этом и тревожила Сабу с Катриа, те не выдавали волнения. А Холден переживал. Бобби задумалась, пойдет ли он на принцип, откажется ли от задуманного. Зная его, она оценивала шансы как равные.

– Взрывники идут сюда, – заговорила Катриа, – устанавливают заряд, потом отступают в укрытие и ждут команду с похищенными данными, после чего подрывают. Уходят все вместе или никто. Это у меня не первая такая операция. Вам только понадобится пара липших скафандров, и все.

Бобби не уловила бы ключевого слова, если бы не заговорила Кларисса. Голос звучал мягко и вопросительно, но Бобби почуяла в нем острый край.

– У вас не первая?

– А кого вам еще? – огрызнулась Катриа. – Чтобы все прошло как надо, нужны лучшие. Я – лучшая. Я готовлю заряды, я ставлю заряды, и моя твердая рука держит детонатор.

В комнате стало тихо, только шипели воздуховоды и мягко, гармонично пульсировал корабль. Сильнее ударил в ноздри застарелый запах сточных вод. Саба рассчитывал получить от вольтервоцев только материальную поддержку. Они не намеревались втягивать в операцию новых игроков. Но сказать Катриа, что ей не придется вступать в игру? Оскорбится она? И, если да, не откажет ли им вовсе?

– Приятно слышать, – нарушил молчание Амос. – Мы с тобой в команде взрывников, мисс Китти.

Он улыбался безмятежно, без выражения. В душе у Бобби зазвенел сигнал тревоги. Поймав взгляд Холдена, она на миллиметр качнула головой. «Никуда не годится». Холден, сглотнув и кивнув, выдавил улыбку.

– Вот и хорошо, – заговорил он. – Кларисса возглавит группу поддержки Алекса, управится с контролем среды. Алекс пилотирует рой дронов. Бобби с Наоми займутся сервером, а Катриа, Амос и я поставим заряды и сделаем остальное.

Бобби откинулась назад. Внутренности у нее стянулись в комок. Добавить еще и Холдена – не лучший выход.

– Здорово получается, – заключил Холден.

Глава 30 Син

ОПЕРАЦИЯ СОЛ БЛИЗКА К ЗАВЕРШЕНИЮ, ГОТОВЬТЕСЬ К ОТКРЫТИЮ ПЕРЕВОЗОК.

Син дважды перечитал сообщение Трехо. В груди расцветал восторг. Син поспешно отдал приказ главам секторов и командирам групп, после чего вывел на экран то, что в шутку называли «Календарем оккупации». Они на целые педели опережали график – даже с поправками, отменявшими паузу на восстановление батарей, с немедленным переходом «Бури» в систему Сол и ускоренной отправкой «Тайфуна». Расписание изначально составлялось с допусками: на случай, если Союз перевозчиков будет отчаянно сражаться за Медину или флот коалиции Земля – Марс обнаружит силы и технологии, превышающие расчетные. Ни того, ни другого не произошло, и они раньше, чем надеялись, могли перейти к построению новой человеческой цивилизации.

Верховный консул отлично сознавал прискорбную особенность рода человеческого: невозможность победить трибализм и джингоизм разумными доводами. Трибализм иррационален, а иррациональную позицию нельзя поколебать силой разума. Поэтому, вместо того чтобы логически доказывать необходимость забвения национальных и культурных различий и объединения в единый род, верховному консулу пришлось прибегнуть к старинным, понятным каждому действиям: начать войну. К счастью, короткую.

Настоящий труд – труд, который позволит Эльзе, ее детям и внукам расти в безопасном мире, начинался после покорения человечества. Этот труд требовал стабильности.

– Мичман? – обратился Син к расправленному на столе монитору. Он назначил временного заместителя лейтенанту Касику, но еще не твердо помнил ее имя.

– Губернатор? – почти без заминки отозвалась девушка.

– Прошу передать мои наилучшие пожелания президенту Фиск и сообщить, что мы посылаем за ней машину. Нужно безотлагательно обсудить некоторые вопросы. Отказа не принимайте.

– Есть, сэр, – отозвалась мичман. – И еще…

– Немедленно, мичман, – оборвал Син и обвел взглядом свой кабинет. Цветы, поставленные кем-то в вазу на угловом столике, привяли, и на полке с кофейным набором беспорядок. – И еще до встречи пришлите кого-нибудь сварить свежий кофе и заменить цветы.

– Есть, сэр. Я хотела еще сообщить, что поступило входящее с Лаконии. Только что передали с «Предштормового».

– Перешлите мне. И, пожалуйста, предупредите за пять минут до прибытия президента Фиск.

– Непременно, сэр, – ответила мичман и дала отбой.

Син тронул засветившуюся на мониторе кнопку, и над столом возникла неподвижная проекция жены с Чудовищем на руках.

– Открыть, – приказал он.

Картинка ожила. Должно быть, съемка захватила ее лицо в движении, потому что обычная широкая улыбка Нат выглядела загадочнее, чем у Моны Лизы. Чудовище как будто вовсе не интересовалась объективом, а увлеклась чем-то за плечом у матери. Обе были так прекрасны, что Син ощутил пустоту под ложечкой – присутствовавшую там постоянно, но замеченную только теперь, при виде их лиц.

– Привет, солнышко, – заговорила в камеру Нат и, взяв ручонку Чудовища, помахала экрану. – Поздоровайся с папой.

– Привет, милые, – как дурак ответил записи Син. Не совладал с собой.

– Я знаю, как ты занят, но у нас для тебя хорошие новости, – говорила жена. Она спустила дочку с рук, Чудовище скрылась за рамкой изображения. Син почему-то сильно огорчился, потеряв ее из виду. – Моя работа с модифицированными овцами одобрена для натурных испытаний. В ближайшие тридцать месяцев можно будет распространять. Пока ты занимаешь этот пост на Медине, поможешь мне в продвижении проекта? Не то чтобы я на тебя давила…

Говоря это, она улыбалась, но он уловил в глазах жены отзвук одиночества. Нат продолжала:

– С Чудовищем все хорошо. Немножко скучает и готова уже перейти в старшую группу. Вечера большей частью проводит с твоим папой, они теперь лучшие друзья. Он даже не хочет ее отдавать, когда я возвращаюсь с работы. Мы часто и ужинаем у него.

Такой любви и благодарности к отцу Син ни разу не ощущал, пока не обзавелся своим ребенком. Он поставил видео на паузу, чтобы не прослезиться. Не годилось принимать Кэрри Фиск, отдавать ей приказы с мокрыми, покрасневшими глазами. Собравшись с силами, запустил снова.

– Вот, пожалуй, и все. Ответь, когда найдется минутка. Домашний монитор уже запомнил, как Чудовище выговаривает «открыть», так что она без конца прокручивает твои сообщения. Люблю тебя, солнышко. Береги там себя.

Вот и все. Слова Нат о любви подкосили решимость, в которую Син так верил, и он несколько секунд виновато хлюпал носом.

Кто-то постучал в дверь, он отозвался: «Минутку». И бросился в личную ванную. Пока умывал лицо, услышал, как наводят порядок в кабинете, а к тому времени как решился показаться на люди, на полке уже закипал свежий кофе. Девушка-сержант расправляла новый букет. Отсалютовав начальнику, она по-кошачьи выскользнула из кабинета.

Сев за стол и собравшись с духом, Син включил запись для Нат.

– Здравствуй, дорогая моя. Спасибо тебе за чудесное сообщение. Так радостно слышать, что у вас все хорошо, и Чудовище выглядит весьма упитанной, наверняка отец балует ее сластями. Здесь все идет с опережением графика. Здешняя жизнь потребует привычки, зато места для твоих овечек и лабораторий полно, а мы вылизываем все службы, чтобы блестели к приезду моей малышки. Скоро поговорим. Я люблю тебя, Нат. Я люблю тебя… – он едва не сказал: «Чудовище», но почему-то ласковое прозвище показалось неуместным. – Я люблю тебя, Эльза.

Закончив запись, он переслал файл на обработку для передачи на Лаконию со следующим пакетом сообщений. И с гордостью отметил, что сумел сдержать слезы, произнося: «Я люблю тебя, Нат». Кое-кто полагал такую чувствительность немужественной. Сину до этого не было дела. Но слезы не подобали достоинству губернатора.

– Пять минут, – предупредила мичман как-ее-там по монитору.

– Я готов, – ответил Син.

Кэрри Фиск сидела в его кабинете, пила его кофе и ерзала как на иголках. Из собственного кабинета ее забрали десантники в полном вооружении и к губернатору доставили конвоем из трех картов – тоже с десантниками. Разумеется, для ее же охраны, но непривычного человека это могло напугать. А если Син получал преимущество, играя с мелким функционером Медины на своей территории, он вовсе не прочь был им воспользоваться. Дождавшись, пока женщина перестанет дергаться и обратит внимание на него, он вывел на стену список сотен систем с обитаемыми колониями.

– Мадам президент, – начал он, – мы подошли к моменту, волнующему для всех, но особенно для вас, как президента Лаконского Конгресса Миров.

– Мы уже замужем за этим новым названием? – спросила она. – Или…

– Название законодательного органа закреплено в документах, которые я вручил вам при первой встрече. Разве вы их не читали?

– Читала, – сказала она. – Просто не знала, это рабочее название или как. Мы не голосовали за переименование…

– Директивы исполнительной власти, поступившие от верховного консула, принимаются без голосования.

– Понятно… – Фиск уставилась себе в колени и сдула пар с кофе.

– Как я уже сказал, – продолжил Син, – момент, волнующий для всех. Верховный адмирал Трехо считает ситуацию достаточно устойчивой, чтобы допустить ограниченное восстановление поставок через врата.

Фиск вытаращилась на него в неподдельном изумлении.

– Что?

– Да. В ограниченных пределах торговля может начаться уже сейчас. Подготовьте перечень наиболее нуждающихся миров и расписание поставок, отвечающих их нуждам. Не из системы Сол. Пока рано. Для начала мы допустим переход одного корабля в неделю, и, разумеется, на каждый переход потребуется мое личное одобрение за тридцать или более дней.

– Это действительно… – начала Фиск и ненадолго прервалась. – Действительно радостное известие. Многие колонии буквально висят на волоске. Это спасет не одну жизнь.

– Что, конечно, всегда будет главным приоритетом в наших отношениях.

Фиск потянулась к его столу, поставила на край свою чашку. Не замечая, как нахмурился Син, увидевший в ее поступке недостаток пиетета, она заговорила:

– Именно для этого я передала вашу угрозу всем колониям. И распространила ваше приглашение по всем планетам, еще не вступившим в Ассоциацию… простите, в Лаконский Конгресс Миров – избрать представителей для вступления, как только восстановится движение между мирами. Полагаю, некоторые из таких планет пожелают прислать новых представителей с торговыми кораблями.

– Это хорошо, – одобрил Син.

На сохранении переименованной Ассоциации Миров настоял верховный консул, желая создать впечатление, что у каждого состоящего в ней мира есть голос в правительстве. Как бы ни раздражала Сина перспектива иметь дело с тринадцатью сотнями Кэрри Фиск, мнение верховного консула было для него законом, и он делал все возможное для успеха нового законодательного органа.

Фиск все таращилась на него, словно ждала ответа.

– И? – подстегнул ее Син.

– И, если некоторые корабли доставят избранных представителей, им понадобится разрешение причалить или выслать челнок к Медине. Включает ли отмена блокады разрешение на стыковку со станцией?

Отличный вопрос, только досадно, что Кэрри Фиск додумалась до него раньше Сина.

– Разрешение будет даваться моей службой для каждого случая отдельно, – объявил он, чувствуя, что этот ответ вписывается в общую политику и не выглядит придуманным на ходу. Надо будет документировать, как только уйдет Фиск.

– Благодарю вас, губернатор, – сказала Фиск.

– Важно как можно скорее добиться привычности, устойчивости, безопасности, – обратился к ней Син. – По возможности используйте корабли и пилотов Союза. Также пусть Союз ведет прием и доставку грузов согласно существующим договорам. Если не считать необходимости моего одобрения на переходы, все должно действовать как раньше.

– Я уведомлю представителей Союза здесь, на станции, и местных лидеров всех миров.

– Превосходно, – отозвался Син, вставая, чтобы пожать ей руку. – Рискну повториться: для каждого из нас это волнующий момент.

Фиск не вставала. Сидела в кресле, сжимая его руку и не поднимая глаз. Когда молчание стало неловким, Син спросил:

– Что-то еще, мадам президент?

– Да. – Она впервые взглянула ему в глаза. И не собиралась уходить, так что Син тоже сел на место.

– Так выкладывайте! – Он сразу пожалел о своей резкости. – Прошу вас.

– Мы… я сделала все, как вы сказали. Распространяла по мирам ваши сообщения. Запросила представителей с каждой планеты, еще не вступившей в Ассоциацию. Передала всем членам инструкции президента Дуарте…

– Верховного консула Дуарте, – перебил ее Син.

– Да, конечно… Я передала всем членам весьма подробные инструкции верховного консула Дуарте по преобразованию нового Конгресса Миров…

– Лаконского Конгресса Миров.

– Да, конечно. Но пока ничем больше мой офис не занимался. Выступал в роли пресс-секретаря вашего офиса. А нас, при всем уважении, не для того избирали.

Она заметно трусила, и Син дал ей минутку повариться в собственных страхах. Если мышка решила отрастить коготки, это по большому счету может быть и неплохо. Лаконской власти не нужны люди, не готовые сражаться за свои убеждения. Верховный консул очень ясно дал понять, что конфликтующие мнения должны быть высказаны, чтобы каждый чувствовал, что решение принимается только после открытого обсуждения. Планетарный конгресс во главе с мышкой был бы совершенно бесполезен.

– А как бы вы, – дав ей покорчиться на огне, осведомился Син, – предложили использовать ваше время, мадам президент?

– Если мы – законодательный орган новой власти, когда мы начнем издавать законы? Вы передавали мне директивы для распространения, но ни за одну мы не голосовали. Мне представляется, что очень скоро в Конгрессе станут видеть всего лишь машинку для штемпелевания ваших указов.

– Как губернатор, – ответил ей Син, – я здесь представляю исполнительную власть и офис верховного консула. Приказы верховного консула не голосуются.

Он невольно усмехнулся, такой нелепой показалась сама эта мысль. Как будто верховный консул стал бы менять свою политику по результатам голосования!

– Тогда за что же мы голосуем? – спросила Фиск.

– Когда офис верховного консула определит законодательную повестку на год, вы узнаете об этом первой, мадам президент. До тех пор прошу вас продолжить работу с мирами-членами для облегчения перехода под новую власть. И, заверяю вас, лучшего использования вашего времени и быть не может.

– Понятно. – Кэрри Фиск встала. – Пойду проверю, не высохли ли чернила на моей печати.

Син не стал вставать для рукопожатия.

– Вы свободны.

Он все еще переживал из-за весьма неудовлетворительной беседы с Кэрри Фиск, когда загудел монитор и в динамике раздался голос Оверстрита:

– Сэр, тут один… джентльмен уверяет, что у него для вас важные сведения.

– Он не мог бы сообщить их вам?

– Отказывается, сэр. Говорит, что это для самого главного. Я думаю, может быть, с ним стоит побеседовать.

Это было любопытно. Даже если сведения ничего не стоят, интересно выяснить, что Оверстрит считает достаточно важным, чтобы отнимать его время.

– Этот человек нам известен?

– Нет, сэр, – ответил Оверстрит.

– Полагаю, на предмет оружия его уже обыскали?

– Да, сэр.

– Тогда через две минуты. – Син оборвал связь. Кабинет после визита Фиск остался чист и опрятен. Син выпрямился, одернул форменную куртку. Направил на себя камеру монитора, оценил внешность. Уверенный, подтянутый – образчик военного.

В дверь сдержанно постучали, и вошли двое десантников с Оверстритом и высоким тощим мужчиной – астером по генетическому типу. Единственной заметной чертой у него был до смешного крупный нос. Кривоватый из-за неоднократных переломов и с большим шрамом на ноздре. Ему случалось подраться, а лицо он защищать определенно не умел.

– Вы хотели меня видеть? – Син не предложил вошедшему сесть.

– У меня сестра в вашей клетке, – начал мужчина, старательно борясь с астерским выговором и лишь отчасти преуспев.

Син обернулся к Оверстриту.

– Не из замешанных в подрыве, – ответил тот на его взгляд. – За мелкую магазинную кражу.

– Военный трибунал уже сформирован, и все дела будут рассмотрены безотлагательно в порядке поступления, – сообщил Син. – У вас все?

Разумеется, не все, не то Оверстрит не привел бы просителя к нему, но пусть этот астер сам добивается, чего ему нужно.

– Вы столько трещали насчет помогать вам, а вы поможете нам. Это все мерд[189] или что?

– Это правда, – с проблеском интереса отозвался Син. На губах у Оверстрита ему почудился призрак улыбки. – Вы хотите нам помочь?

– Отпустите сестру. Она дуреха, попалась на воровстве, вам не опасна. Отпустите, я знаю кое-что, что вам надо. – Говоря, мужчина нервно почесывал свой большой, бесформенный нос. – Кое-что готовится, я знаю, какие койо за этим стоят, да? Глубоко в вольтеровской группе, я.

– Вы связаны с теми, кто готовил взрыв?

– Возможно, – ответил человек со сломанным носом, неумело скрывая страх под бравадой. – Если есть, за что стараться. Что скажете?

Син помедлил, затягивая паузу. Сеть верных ему местных жителей. Зависящих от его великодушия. Как удачно все складывается.

– По-моему, мы с вами можем подружиться, – сказал Син.

Глава 31 Драммер

Отношения со сном у Драммер установились еще те.

Хуже всего было, когда сон оставлял ее, давая почитать открытые комментарии и новости.

ЭТО ОЩУЩЕНИЕ ЦЕЛИ – ИМЕННО ТО, ЧЕГО ЛИШИЛСЯ МАРС С ОТКРЫТИЕМ ВРАТ. НИКАКОЕ ЭТО НЕ ВТОРЖЕНИЕ. ЭТО ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ПОДОБАЮЩЕЕ ЕМУ МЕСТО ПОДЛИННО МАРСИАНСКОГО ДУХА, И Я СЧАСТЛИВ – ЧЕРТ, Я В ВОСТОРГЕ, ЧТО ДОЖИЛ ДО ЭТОГО ДНЯ.

Все разыгрывалось предсказуемо. Ей целыми днями чудилось, что Дом народа раскрутился на своей оси быстрее положенного. И не одно только тело ощущало вращение. Неподъемно тяжелыми стали мысли. Контроль над собой страшно запаздывал, как бывает при управлении мехом с битой программой или через уолдо на пределе дальности. Драммер совещалась с советом Союза, с адмиралтейством КЗМ, со своими сотрудниками. И все время ее не оставляло чувство, что мозг испаряется. С начала дневной смены до последнего шага к постели ей хотелось одного – закрыть глаза.

А едва закрывала, они сами собой открывались снова.

ЭТИХ МУДАКОВ НАДО БЫЛО СРЕЗАТЬ ДО ПОДХОДА К ВРАТАМ. СКОЛЬКО ЛЕТ Я ОБ ЭТОМ ТОЛКУЮ. ПРОФСОЮЗЫ ДЕШЕВЛЕ ДЕРЬМА, КОГДА В ДВЕРЬ СТУЧИТСЯ АРМИЯ. ВАМ ТРЕБОВАЛОСЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО, ЧТО АДМИНИСТРАЦИЯ СОЮЗА ПЕРЕВОЗЧИКОВ НЕКОМПЕТЕНТНА, – ТАК ВОТ ОНО. КУШАЙТЕ, НЕ ОБЛЯПАЙТЕСЬ.

Она старалась дать себе отдых. Заманивала сон. В глазах царапались песчинки. Сохло во рту. Хотелось есть, хоть она и не была голодна. Хотелось воды, хотя жажды не чувствовалось. Тело как бы знало, что ему чего-то нe хватает, и снова и снова перебирало весь список в надежде: вдруг в этот раз поможет то, что не помогло в прошлый. Она поймала себя на тоске по трубочке марихуаны, которой не курила десятилетиями.

Вытерпев час, может быть, два, она вставала и прокручивала новости и сетевые дискуссии со специально заведенного фальшивого аккаунта. Говорила себе, что изучает положение, что оценивает моральный дух населения. Легко верила, что она что-то как-то да узнает. Все равно как сорвать струпик и втереть соль в открывшуюся ранку, но и это было лучше, чем листать списки имен. Эмили Сантос-Бака…

Независимый журналист с Ганимеда с двадцатиминутным призывом к солидарности перед лицом врага. Открытое письмо старика-землянина об ужасных годах после падения камней – и чем те времена отличались от этих. Круглый стол в открытом салоне на Церере: способен ли Союз ответить на лаконскую угрозу. Дюжина языков, тысячи лиц, голосов, риторических приемов. Если она искала здесь ясности, то напрасно.

У МЕНЯ ЖЕНА НА МЕДИНЕ. ТОЛЬКО ЧТО ПОЛУЧИЛ ОТ НЕЕ СОБЩЕНИЕ. ПИШЕТ, ЧТО ЛАКОНЦЫ ПРЕДЛАГАЮТ ВСЕМ, КТО НА НИХ РАБОТАЕТ, УСЛОВИЯ ВЫГОДНЕЕ, ЧЕМ СОЮЗ ПЕРВОЗЧИКОВ. И ЧТО ТЕХНОЛОГИИ ЗА ИХ ВРАТАМИ НА ПОКОЛЕНИЯ ОПЕРЕЖАЮТ НАШИ. ПОНИМАЮ, ЧТО МНЕНИЕ НЕ НАЙДЕТ ПОДДЕРЖКИ, НО ЕСЛИ ОНИ ЛУЧШЕ ОБХОДЯТСЯ С РАБОТНИКАМИ, ДАЮТ ЛУЧШУЮ ТЕХНИКУ, А В ОСТАЛЬНОМ НЕ ЛЕЗУТ В НАШИ ДЕЛА, ТАК, ПО-МОЕМУ, НАШ НАСТОЯЩИЙ ВРАГ – БЮРОКРАТЫ СОЮЗА ПЕРЕВОЗЧИКОВ!

Раздавались и другие голоса – множество голосов, – видевших в атаке на Медину то, что стояло за ней на самом деле. Драммер читала статьи о сопротивлении перед лицом тирании, слушала патриотические песни, призывающие восстать на врага. Одна из школ на Луне начала кампанию: дети красили правую руку красным, наперекор Лаконии. Смысл символа она не уловила, но другие школы подхватили тренд, и половина интервьюеров и журналистов в той или иной форме поддерживали его. У кого красная перчатка, у кого напалечники или кольца.

Ищи она в сети надежду или решимость, легко бы отыскала таких людей и коротала бы часы бессонницы только с ними. Но, как язык сам тянется к больному зубу, Драммер неизменно выходила на других. У Лаконии есть будущее. Завоевание неизбежно. Остановите войну.

Капитулируйте!

Еще были целые программы, обсуждающие стратегию КЗМ и Союза. Иногда такие разговоры до боли напоминали совещания в адмиралтействе КЗМ. Другие сияли выросшим на отчаянии оптимизмом, маскировавшимся под военную теорию. Все они не добавляли ей надежды, а иные навевали еще больший мрак.

И вестей от Сабы не было. Даже когда Медина сменила блокаду связи на пропаганду, он не прислал сообщения. И другие борцы против оккупантов тоже. Ей хотелось думать, что они еще там, шныряют между палубами, как крысы, научившиеся грызть сталь. Что Медина падет и она услышит его голос, возвещающий победу. А если нет, хотя бы просто услышит его голос.

А за всем этим, как сжимавшиеся на горле пальцы, быстро и неуклонно двигалась в сторону Солнца «Буря».

Уже миновала середину пути. Начала торможение. Драммер отлично понимала их стратегию. Одинокий корабль, прокладывающий путь по системе у всех на виду. Демонстрация силы. Или неизбежности. Театральное представление, долженствующее унизить, подчинить, обуздать.

Именно так она сама обошлась с Фригольдом.

Эта мысль больше других удерживала ее за столом, заставляя терять часы сна. Отдавая тот приказ, она была уверена в себе. Жестко, да, но ради общего покоя. Ради более упорядоченной вселенной. Ради мира, где научатся уважать правила.

Колонисты Фригольда сделали свой выбор. Нарушили правила, установленные ею и ее предшественниками. Драммер не сомневалась в себе, посылая на них «Росинант». Теперь она гадала, сидели ли они ночами без сна. Думая, как прокормить детей. Ища способы избежать будущего, которое она на них обрушила. Вероятно, да.

Может быть, так мироздание указывало ей на ошибки? Взяло то зло, которое она так бездумно причинила, и обратило против нее же? Против нее и Сантос-Баки. И всех беженцев Независимости. Погиб целый космический город. Если так, мироздание еще не усвоило идею симметричного ответа.

Малая, молчаливая часть ее сознания, наблюдавшая за остальными со стороны, знала, как она ошибается. И Драммер не могла не ошибаться в таких условиях. Вот если бы поспать. Но страх подтачивал ее, кроха по крохе, и отнимал все, что могло бы вернуть силы. Она, как регенерационный бассейн с заткнутым стоком, наполнялась дерьмом, и рано или поздно оно должно было хлынуть через край. Ее это не беспокоило. Она просто знала это о себе так, как знают о посторонних.

Она стянула халат на груди и прокрутила новости дальше. Несколько секунд уделила известиям с Лондрес- Новы, несколько – верфям комплекса Паллада-Тихо, Церере, Луне, Земле. Не досмотрев сюжета, переходила К следующему.

Как ни странно, не все говорили о Лаконии. Случился пожар в городе под Парижем. Умер музыкант, которого Драммер любила подростком. Как будто не все зависело от Лаконии, Дуарте и ее ошибок. А потом обновлялся топ новостей, и в нем появлялась «Буря» во всем своем грозном величии.

Холден был прав. Она обошлась с Фригольдом жестоко и иритом еще убеждала себя, будто она – не власть. Вот почему она оказалась не готова к появлению неизвестного могучего флота. Надо было действовать добрее, мудрее, тоньше. Вести себя по-другому. Наверняка случались моменты, когда, сделай Драммер иной выбор, все это можно было предотвратить. Она только не могла сообразить когда.

Щелкнула система. Если бы Драммер спала, она включила бы свет.

– Мэм? – обратился к ней Воган.

А не ночной дежурный. Что бы ни случилось, его разбудили первым, а уж он решился будить ее. Это не предвещало добра.

– Я не сплю, – отозвалась Драммер.

– Мы приняли сообщение для вас с «Бури». Пришло по направленному лучу час назад. Разведка службы связи говорит, что подлинное.

– Закрытое?

– Да, мэм, нешифрованное, но и не по открытой связи.

Враг хотел показать что-то ей и ее людям, скрыв от прессы. Что-то щелкнуло в мозгу, и больше всего на свете ей захотелось доползти до кровати, заснуть и больше не просыпаться.

– Посмотрю у себя, – решила она.

Ее экран потемнел, а потом на нем возник адмирал Трехо и посмотрел так, словно и вправду видел ее сквозь экран и световые минуты. Взгляд у него был едва ли не скорбный. Поза, конечно. Заранее рассчитал, как он должен выглядеть. Самое мерзкое, что, даже сознавая это, Драммер поймала себя на надежде с ним договориться. На попытке ощутить к нему симпатию, ведь тогда, может быть, и он к ней потеплеет. Первые, бледные ростки стокгольмского синдрома. Она подавила приступ мягкости и вызвала наружу ненависть.

– Президент Драммер, – заговорил Трехо, – надеюсь, что застану вас в благополучии. От лица верховного консула Дуарте снова прошу Союз перевозчиков прекратить сопротивление и подчиниться администрации Лаконской империи. Но я пойму, если вы опять откажетесь. Я намерен повторять эту просьбу, пока вы не передумаете. Чем раньше это произойдет, тем меньше будет потерь среди ваших людей. Их судьба исключительно в ваших руках.

Если мы в течение восемнадцати часов не получим уведомления о вашей безоговорочной капитуляции, боюсь, положение станет не столь приятным. Мне приказано лишить вас верфей станции Паллада. Я предпочел бы обойтись без потерь в жизнях и инфраструктуре. Опять же, это целиком зависит от вас. Вы можете покончить с этим в любой момент.

Я направляю такое же предложение КЗМ и полагаю, все вы захотите его обсудить. Я настоятельнейшим образом призываю вас сделать правильный выбор и сложить оружие. Верховный консул дал мне некоторую свободу действий в разрешении этой неприятной ситуации, но чем дольше она затягивается, тем меньше у меня вариантов. Я не хотел бы обращаться к наихудшему сценарию.

Свяжитесь с вашими коллегами в КЗМ и ответьте мне при первой возможности. При отсутствии ответа я должен буду предположить, что вы затягиваете противостояние. Кровь станции Паллада будет на ваших руках. Я искренне надеюсь и молюсь, чтобы вы проявили благоразумие.

Адмирал закончил сообщение коротким кивком. Ярость Драммер казалась медлительной и мутной от недосыпа, зато жаркой. Она сделала запрос на связь, и Воган немедленно ответил.

– Сколько человек это видели?

– Дежурный офицер связи, мой ассистент, я, а теперь и вы. Всего четверо.

На двоих больше, чем надо бы. Если не на троих. Все же была надежда, что в сеть это не попадет, ведь КЗМ отлично контролирует информацию на своей территории. Однако у плохих новостей растут крылья, и, упустив, их уже не вернешь обратно. Следовало исходить из того, что времени у нее немного; Еще один шанс стать человеком, какого требует ситуация, а не просто самой собой.

Будь она таким: человеком, какой здесь нужен, таким лидером, какой необходим Союзу, системе и человечеству, – что бы она сейчас сказала? И как бы сказала?

– Разбудите Лаффлина и вызовите адмирала Ха. Надо поговорить.

«Станция Паллада», – сказал Трехо. А не «Комплекс Паллада-Тихо». Одна из странностей языка лаконцев – он на десятилетия отстал от времени. Никто не называл комплекс «станцией Паллада» с тех пор, как Союз возглавил Санджрани. Он обеспечил модернизацию обогатительных фабрик Паллады и надежно привязал к ней станцию Тихо, превратив в основную верфь, производившую металлы и керамику, карбосиликатное кружево и наноламинаты. Комплекс действовал эффективнее, нежели Тихо в свободном плавании. Работа предстояла не на одно поколение, и на цельной конструкции она шла быстрее.

Там был собран Дом народа. И Независимость. Шла сборка космического города Залог мира, его карбосиликатные ребра еще оставались открыты вакууму. Там жили и работали тысячи семей, и всем им осталось несколько часов, если Драммер не капитулирует.

– Утрата строительных мощностей отбросит нас назад на десятилетия, – рассуждала адмирал Ха. – Все планы восстановления и укрепления флота основываются на этой станции. Мы получим узкое место, которое вынудит радикально менять все расчеты.

Драммер шевельнулась в кресле. Она слушала это сообщение не первый раз.

– В указанные временные рамки невозможно уложить сосредоточение всех сил объединенного флота КЗМ и Союза.

Лицо Ха сменилось схематическим изображением системы, каждый флот был снабжен меткой с расчетным временем прибытия. Они рассредоточили корабли, чтобы лишить «Бурю» удобной мишени. Теперь приходилось расплачиваться.

– Более того, лишь три четверти наших кораблей закончили перевооружение торпедами, модифицированными согласно данным по первому столкновению. Стратегический анализ показывает, что, пожертвовав комплексом Паллада-Тихо ради полного переоборудования объединенного флота, мы теряем в долгосрочной готовности, но увеличиваем шансы нанести решительный удар «Буре» в ближней перспективе. Разумеется, любое решение потребует полной согласованности между Союзом и КЗМ.

Что бы она ни выбрала, ее поддержат. В разгар апокалипсиса военные чины на Луне все еще тщатся прикрыть задницы. Кажется, это единственное светлое пятно во всем сообщении. Все кончено, а они еще видят перед собой карьеры, которые страшно потерять.

Драммер помнила жизнь на станции Тихо. Мысленно она и сейчас могла бы пройтись по ее коридорам. Помнила расположение палуб, каким оно было до переоборудования. Помнила, как пахнет в жилом кольце. И кабинет, доставшийся ей после смерти Фреда Джонсона. У него там был личный кабинет, и Драммер унаследовала кое- какие вещи: старую книгу, бутылку бренди, материальные модели некоторых его личных проектов, без него так и заглохших. Только на четвертый год управления станцией Тихо Драммер решилась от всего этого избавиться и не забыла, как тогда себя чувствовала: как вдова, продавшая костюмы покойного мужа.

Глядя сейчас на комплекс Паллада-Тихо, она испытывала то же чувство. Хотелось его спасти. Она все искала хитрый ход, который вырвет его из рук врага, только вот не было такого хода. Поздно. Оставалось либо отдать комплекс и вместе с ним надежду на свободу – или погубить. Одно из двух. И надо выбирать сейчас.

– Воган?

– Мадам президент?

– Объявить распорядок аварийной эвакуации с Паллады-Тихо. Всем, у кого нет собственных судов, перейти на Тихо и отстыковать его от комплекса. Чтобы на Палладе никого не оставалось, а всем кораблям и станции Тихо рекомендовать уход с максимально возможным ускорением.

Драммер взглянула в лицо помощнику. Лицо было бескровным, серым. Глаза мертвые, как у акулы. И все же он не возразил. Только подтянулся, развернулся и пошел исполнять ее приказ. Если и был несогласен, все равно, наверное, радовался, что не ему довелось решать. Она бы на его месте радовалась.

Она поставила систему на «запись», осмотрела себя на экране. Глаза запали от усталости и отчаяния, но не так сильно, как ей представлялось. Кожа в ярком освещении личного кабинета выглядела восковой. Надо будет попросить у связистов румян и пудры, прежде чем выступать с публичным заявлением. Господи, предстоит публичное выступление. Но это позже. Это потом.

Она ввела код ответа – защищенная связь с Лупой высветила «готово». Драммер откашлялась и посмотрела в камеру.

– Адмирал Ха, я отдала приказ об эвакуации Паллады-Тихо, – заговорила она. – Если мы не в силах спасти станцию, затрудним для «Бури» убийство ее населения. К тому же посмотрим, готовы ли они к охоте на гражданских – это даст нам дополнительное представление о характере и намерениях врага. Я советую силам КЗМ пока не ввязываться в преждевременные столкновения. На мой взгляд, попытка спасти Палладу была бы ошибкой. Лучше подготовить наличные силы для полноценной, координированной и неограниченной атаки при более выгодных для нас обстоятельствах. И после того, как все корабли получат модифицированные торпеды и боеприпасы. Любое преимущество в этом сражении стоит жертв.

Она помолчала. Все сказанное продумывалось на ходу. Последствия своего выбора, будущее войны.

– У нас будет только один выстрел, – сказала она. – Здесь не место полумерам. Бить надо насмерть.

Глава 32 Холден

Электрокарт был почти ровесником станции. Магнитные колеса цеплялись за настил, удерживаясь на эстакаде даже там, где понемногу сходила на нет гравитация вращения барабана. Следуй станция Медина предписанному пути, она была бы сейчас далеко от Земли, исчезала бы в межзвездных глубинах, где трудновато раздобыть карт на смену. Мормоны рассчитывали все оборудование корабля на поколения, чтобы росло и обновлялось или утилизировалось и восстанавливалось почти без потерь. Станция Медина могла пережить их всех.

Если они не проделают в ней дыру.

Амос оседлал свой дробовик, ладони распластал на коленях, свежевыбритая макушка блестела. Холдену с заднего сиденья открывался обзор на его загривок – бледный, со старческими пятнами на коже, но мускулистый и твердый. И не видя дружелюбной улыбки здоровяка, Холден знал, что улыбка на месте, и знал, как мало она значит. Под ногой у Амоса позвякивал тяжелый разводной ключ. Катриа вела машину с привычно скучающим выражением лица – понимала, во что обойдется им внимание службы безопасности. Волосы она заранее стянула в узел, подготовившись к работе в невесомости машинной палубы. Ладонью она похлопывала по борту тележки, словно в такт музыке, а значит, пожалуй, и наушники уже подключила. Холден хотел непринужденно развалиться, но в низком тяготении спинка лишь толкнула его вперед. Бомба устроилась на соседнем сиденье, как четвертый пассажир.

Бомба была невелика. Квадратная коробочка предупредительной оранжевой окраски, с царапинами на углах и гранях, как от долгого использования. Что у нее внутри, он точно не знал, но Катриа не сомневалась, что содержимое пробьет дыру нужного размера в резервуарах и что вырвавшийся под давлением воздух разнесет нужную часть станции. Еще она заверила, что в таком виде бомба трудно обнаружима и достаточно безопасна, чтобы играть в футбол, если вы не против квадратного мяча. Тем не менее Холден старался не опираться на нее локтем.

Почти на верху эстакады их остановила очередь машин, двигавшихся в том же направлении и так же застрявших в ожидании. У переходника трое лаконских десантников в силовой броне допрашивали темнокожую женщину в зеленом комбинезоне.

– Проверка, – сказал Холден.

– Неудачно, – заметила Катриа. Словно предвидела мелкую неприятность, а не смертельную угрозу им всем и положившимся на них подпольщикам. Право, Холден ею восхищался.

Рейд прошел две смены назад, во время сонного цикла Холдена. Между минутой, когда он свернулся в койке и опустил голову на тощую подушку, и моментом, когда он снова открыл глаза, у Сабы выхватили четверть людей, а некий Оверстрит со всех экранов станции рассказал об этом населению Медины. И «Тайфун» уже миновал поворотную точку, начав торможение перед Лаконскими вратами. Точная дата его прибытия не называлась, но корабль ожидали в течение десяти суток. И новости из Сол не радовали, даже с поправкой на то, что исходили исключительно от государственных каналов.

Петля затягивалась. И не было другого способа из нее выскочить, кроме как рискнуть жизнями, а может, и погубить тех, кто в неудачный момент окажется на машинной палубе.

– Холден, ты не мог бы перестать? – осведомилась Катриа.

– Что?

– Кряхтеть.

– А я кряхтел?

– Кэп всегда так, когда задумается о чем-нибудь неприятном, – вставил Амос.

– Выбор у него широкий, – посочувствовала Катриа.

Разговаривали они так, что Холден почти готов был поверить: эти двое не убьют друг друга при первой возможности. Почти готов, но не настолько, чтобы пожалеть, что навязался в компанию. Может, Катриа и не затаила зла после затеянной Амосом драки. И, может, Амос не рвался устроить новую. А может, бомба сейчас – самое надежное, что есть в карте.

– Я думаю о прекрасном, – заявил Холден. – О бабочках, о радуге.

– Бабочки – это что за хрень? – удивилась Катриа.

Машины впереди продвинулись, и они тоже подтянулись. Через пятнадцать минут добрались до поста, за полторы минуты прошли досмотр. Даже не прибегли к легенде: Холден с Амосом, раз уж их не пускают на свой корабль, ищут работу на станции, и Катриа собирается испытать их в деле. Катриа подвела карт к месту стоянки, подвесила бомбу на спину и провела их на машинную палубу, перебираясь от скобы к скобе с неприметным изяществом человека, прожившего в невесомости немалую часть жизни. Амос как дубинку сжимал в кулаке разводной ключ.

Когда барабан остался далеко позади, Холден вытащил из кармана наушники и включил контактный микрофон.

– …чисто, – сказала Кларисса. – Можешь подтвердить?

– Угу, – медлительно от сосредоточенности протянул Алекс. – Как раз провожу своих феечек. Дай только… ну вот, провел.

– Включаю обратно вентиляцию, – сообщила Кларисса.

Она со своей командой оставалась в барабане, работала на панели контроля среды у черного хода, которым, если их поймают, Сабе уже не пользоваться. Алекс сидел в камбузе подпольщиков, через ручной терминал и несколько слоев шифрования направляя дроны. Наоми и Бобби, предположительно, зависли у шифровальной в готовности вломиться внутрь. Странно было слышать их голоса так, словно все они рядом. Холдену почудилось, что он вернулся на «Росинант».

Машинная палуба Медины воплощала все уроки, полученные и усвоенные кораблями за прошедшее время. Присмотревшись, еще можно было различить скелет первоначального, немодифицированного пространства, но годы и новое предназначение изменили все. Здесь участок пола чуть не такого цвета: сняли переборку. Там перепаянная проводка закреплена на марсианский манер. Трубы вдоль стен помечены на полудюжине разных языков, согласно разным правилам безопасности. Материальная история. Сами стены изменились с годами, набрали прочность или вовсе исчезли, уступая место для реакторов нового поколения. Катриа вела команду по боковому коридору, скоба за скобой, за скобой. Амос держался вплотную за ней, даже теснил немного, а она вроде бы и не замечала. Или нe обращала внимания. Маленький триумвират: Катриа для установки заряда, Амос – чтобы за ней приглядывать, и Холден, чтобы приглядывать за ним.

Навстречу проплыла молодая женщина. К ее предплечью был пристегнут набор электрика, а волосы лежали как у Наоми, когда Холден увидел ее впервые. Девушка разминулась с Катриа, потом с Амосом. Когда они с Холденом ухватились за одну скобу, извинилась улыбкой и поспешно оттолкнулась. Холден задумался, убьют ли они и ее. Вполне вероятно. Гнусная мысль.

– Алекс, – окликнула Бобби. – Ты там что-то притих, приятель? Все нормально?

– Да, извини. Просто… маленький лаг. Пустяковый, по у меня паранойя. Меньше всего хотелось бы, чтобы какой- нибудь заряд рванул в вентиляции. Всю группу прикончит.

– Не хотелось бы, – согласилась Бобби.

– Джим? – позвала Наоми. – Не дошли еще?

– Здесь мы, – тихо ответил Холден. – Пост преодолели. До резервуаров еще не добрались.

– Был досмотр? – встревожилась Бобби.

Ей безмятежно ответил Амос:

– Бабец, мы и не с таким справимся.

– Я тут прохожу последний поворот, – сообщил Алекс.

– Там поглотитель углекислоты, – предупредила Кларисса. – Смотри, чтобы не затянуло. Как раз ищу к нему доступ.

Катриа принялась насвистывать сквозь зубы, немелодично и невнятно для собственного микрофона. Они добрались до панели доступа с предупредительными табличками на дюжине языков чуть не во всех цветах радуги. ОСТОРОЖНО, СИСТЕМА ПОД ДАВЛЕНИЕМ. Катриа выдернула из-за голенища нож и вскрыла панель с такой легкостью, словно каждый день этим занималась.

– Смотрите, чтобы никто не подошел, – напомнила она.

– А как же, – ответил Амос, отплывая чуть дальше по коридору и ближе к середине, чтобы каждому, вздумавшему пройти мимо, оказалось тесно рядом с ним и тяжелым ключом.

Катриа сняла со спины бомбу, открыла футляр. Содержимое тоже не производило впечатления. Сверток карбосиликатного кружева, как с корабельной обшивки. Ручной терминал. Пара обычных проводков. Все это выглядело не особо разрушительным. Уж точно не настолько, чтобы проломить стену станции. Да ведь так оно и было. Опасность нес резервуар под давлением по ту сторону переборки, а это – просто булавка, чтобы проколоть воздушный шарик.

– О’кей, – подала голос Кларисса, – можно двигаться.

– Подхожу… – отозвался Алекс, – и прошел. Дальше уже должна быть вентиляция шифровальной. Похоже… похоже, чуть сложнее, чем я думал.

– Проблемы? – В голосе Бобби звенело напряжение.

В память Холдена вломилась девушка-электрик, встреченная в коридоре, и с ней – слабая, нестойкая надежда, что ничего не выйдет и от замысла придется отказаться.

– Думаю, обойдется, – ответил Алекс. – Мои феечки вооружены как на медведя. Просто я отвел пять штучек назад за угол, чтоб их не побило, когда рванет вентиляция.

Катриа закрыла ящик, установила его за панелью доступа, прищурилась, развернула на пятнадцать градусов. «Каково это, – задумался Холден, – уметь мысленно представить взрыв? Что за жизнь надо вести, чтобы это выходило так естественно?» Катриа потирала горло, и голос от этого двоился, передаваясь и через воздух, которым они дышали, и через наушники. Реверберация придавала каждому слову особую весомость.

– Мы здесь закончили. Увидимся на месте.

В смысле – в убежище. Откуда, дождавшись Наоми и Бобби, они смогут подорвать взрывчатку, уничтожив улики.

– Эй, – Катриа обернулась в коридор. – Ты идешь?

Амос выплыл к ним, а Катриа тем: временем установила на место крышку панели и убрала нож за голенище. Они уже уплывали, когда все посыпалось.

– Гм, – хмыкнул Алекс, – похоже, здесь проблема.

– Что такое, Алекс? – спросила Бобби.

– Ну, я провел свою феечку в вентиляцию. Вижу обоих лаконцев, и у одного из этих ребят в руках что-то очень похожее на «мертвую руку».

– Протокол ее не предусматривал, – сказала Бобби.

– Так то марсианский протокол, – напомнил Алекс. – Но я тут вижу, что вижу. Если продолжать по плану, не успею открыть дверь, как этот парень узнает. И вы мигом плюхнетесь задом в бассейн с аллигаторами.

– Мы знали, что действовать надо быстро, – сказала Бобби. – Значит, придется еще быстрей, только и всего.

– Не только, – возразила Кларисса. – Это значит, запишется сигнал тревоги. Взрыв воздушного резервуара был задуман, чтобы скрыть перехват кодов. Если шифровальная зафиксирует тревогу перед самым взрывом, они поймут, в чем дело. И сменят все процедуры. Полученные данные потеряют цену.

Молчание затянулось на длину одного вдоха. И еще одного. У Холдена в груди шевельнулось что-то похожее на облегчение. И на ужас тоже.

Он первым понял, что из этого следует.

– Ладно, – бросила Бобби, и Холден, словно был рядом, увидел ее стиснутые челюсти. – Дайте подумать.

– Все нормально, – сказал Холден. – Просто дождитесь десятой тревоги.

– Чего десятой? – не понял Алекс, но Холден уже сорвал наушники и микрофон и перебросил Амосу. Тот поймал все на широкую ладонь.

– Куда-то собрался, кэп?

– Да, – кивнул Холден. – Ключ не одолжишь?

Амос мягко подтолкнул к нему инструмент – такой массивный, что остановить его удалось, только перехватившись за другую скобу.

– А обратно получу? – поинтересовался Амос.

– Возможно. Забирай Катриа в убежище. Все но плану.

На миг лицо Амоса застыло маской, а потом вернулось к прежней пустой улыбке.

– Сделаю.

Холден толкнулся ногами от скобы на стене, запустил себя по коридору. Амос с Катриа мгновенно остались позади. «Все будет хорошо», – твердил он себе, не допытываясь, много ли в этом правды. Потому что почти не сомневался – правды мало.

Всего двадцать секунд ушло у него на поиски панели ручной пожарной сигнализации. Щелкнув крышкой, он опустил на нее ключ, и сирена взвыла. Раз.

В следующем коридоре он оттянул тонкий медный проводок, навернул его на ключ и сорвал рывком. В коридор хлынула зеленая жидкость, воняющая уксусом и ацетоном. Где-то система, отметив падение давления, выбросила флажок. Два. Он слышал голоса с главной палубы. Паники в них не звучало – пока не звучало. Громче обычного – но это просто чтобы перекрыть сирену. Добравшись до радиационной сигнализации, он включил и ее – три – и направился на голоса.

Наоми поймет, даже если не дойдет до остальных. Она хорошо его знает и проследит ход мысли, не задавая вопросов. Существует два способа что-то спрятать. Либо поместить туда, где никто не увидит, либо оставить на виду среди тысячи таких же вещей. Если включится тревога в шифровальной – это одно. Если включаются тревожные сигналы по всей машинной палубе и докам и еще одна там, может, охрана растеряется. Немножко лишнего шума среди хаоса. Незаметно.

В расширении перед переходником на стене повисли полдюжины человек, и все перекликались друг с другом через головы остальных. Холден узнал встреченную недавно девушку-электрика.

– Эй, – заорал он, размахивая ключом. – Вы что, люди, не слышите? Всем в убежища!

Этого хватило, чтобы их вспугнуть. Наугад выбрав следующий коридор, Холден толкнулся в него. Порвал три электропровода, запустил еще одну пожарную тревогу и еще одну лучевую. Ближе к реактору нашлось бы больше возможностей, но там наверняка стояла охрана. От неудобного, тяжелого ключа уже ныли ладонь и плечи. Нырнув в служебный тоннель, Холден выдернул из стены две силовые развязки. Хватит по меньшей мере на одну тревогу. Он выплыл в новый коридор. Машинная палуба тонула в какофонии гудков. Холден подтянулся к трапу. Будь станция под тягой, этот трап вел бы вниз, к дюзам.

Лаконцы искали его около двух минут, но показалось дольше. Холден пытался просунуть ключ за крепление трапа, когда из-за угла показались двое десантников в щелкающей приводами силовой броне. Холден не успел поднять руки, как первый врезался в него. От столкновения он на пару секунд вырубился. Следующее, что осознал наверняка, был ствол, прижатый ко лбу над левым глазом, и болевшие при дыхании ребра.

– Охренел, старик! – прорычал охранник.

Холден заморгал.

– Сдаюсь.

Дышать было ужасно больно. Ребра сломаны. Наверняка.

– Тебе никто не предлагал, – отрезал десантник.

Холден видел, что жизнь его сейчас зависит от самообладания этого двадцатилетнего парня: удержится или со злости, в возбуждении вышибет ему мозги.

– Понял, сэр. – Холден постарался вложить в голос достаточно покорности и почтительности, чтобы десантник не разрядил оружие невзначай. – Я не сопротивляюсь. Вы меня взяли. Я не опасен.

– Сиджей, – позвал второй десантник.

Тот, что с оружием, зарычал, отстранился на несколько сантиметров и врезал Холдену но щеке, рассадив кожу. Яркие шарики крови разлетелись облачком и раскрасили светлое противоударное покрытие стен. Боль в первый момент показалась тусклой, а потом яркой.

– Дерьмо ты неблагодарное, – рявкнул десантник – по всей видимости, Сиждей. – Будь мы в цивилизации, ты бы кончил в боксе!

– В каком еще боксе? – спросил Холден и получил второй удар, не менее сильный, по правому уху. Ему показалось, что Сиджею нравится это занятие. Холден не столько боялся, сколько выжидал. Он понимал, что променял свободу на шанс исполнить план Бобби. И на жизнь той девушки-электрика. Хорошая часть плана осталась позади, а плохая могла длиться очень долго – или очень недолго. В любом случае, скорей всего, до конца жизни.

Сиджей вытянул его на середину прохода, туда, где не за что было зацепиться. Капля крови Холдена разбилась о лицевой щиток лаконца.

– Ну, как будешь выкручиваться, старый хрен? – осведомился Сиджей, встряхивая его так, что клацали зубы.

Холден медленно, с болью вздохнул.

– Как насчет аварийного убежища? – предложил он.

Глава 33 Бобби

– Чего десятой? – спросил Алекс. Голос пилота срывался, звучал как издалека. И не только потому, что доносился из крошечного динамика. Алекс не хуже нее понял, что затевает Холден. Одна тревога – это важно. Одна тревога из дюжины – далеко не так. Холден обеспечивал им прикрытие, а Алекс ждал от нее утешения, мол, нет, он не задумал пожертвовать собой ради выполнения задачи.

У Бобби пересохло во рту.

– Сам слышал, – изгнав из голоса все, кроме деловитости, отозвалась она. – Как только прозвучит десятая тревога, взрываешь вентиляцию, снимаешь охрану и проводишь нас в помещение.

– А обратно получу? – Амос обращался не к ним.

Наоми смотрела круглыми глазами. У нее тоже работала рация. Она понимала, что происходит. Но крепче сжала заготовленные инструменты и губы, а потом еще и кивнула Бобби. «Готова начинать». Старпом «Роси», хоть и в отставке, сделает свое дело. А потом уж будет волноваться за Холдена. Обе они поволнуются потом.

Первая тревога прозвучала рядом, и сигнал стал отдаляться, по мере того как в какофонию вступали новые сирены. Холден уходил от них. И правильно, если учесть, что им предстояло.

– Шеф, – позвал Алекс, – это была десятая.

Бобби напоследок огляделась кругом. Они с Наоми плавали в узком коридоре. До двери в комнату с компьютером от них было пять метров, а свой импровизированный таран Бобби сжимала в одной руке. Как всегда в секунду затишья перед боем, она прокрутила в голове, что сейчас будет. Тревожный огонек ни разу не загорелся, и она проговорила:

– Давай, давай, давай.

Три долгих вздоха ничего не менялось.

Отдаленный глухой хлопок, словно сработал огнетушитель в шкафчике. Первый дрон подорвался, сбив крышку вентиляции. Следом раздался удивленный вскрик. Бобби представила, как двое за дверью таращатся на взорвавшуюся градом осколков вентиляционную решетку и пятерку влетающих в комнату малюток-дронов. Еще два хлопка прозвучали почти одновременно, как сдвоенный выстрел из пистолета. Эти показались ближе и громче. Еще два дрона рванули, сняв охранников.

Внутри заорала сигнализация, активированная «мертвой рукой». Только сейчас она не привлекла всех, кто оказался поблизости, – просто одна из дюжины тревог, да и новые включались чуть не ежесекундно. Холден не терял времени.

– Пускаю дым в вентиляцию, – предупредила Кларисса. – Включаю очистители.

Последний взрыв прозвучал громче всех, рвануло прямо за дверью.

– Три дрона подорвались у замка, – произнес Алекс. – Мои крошки дело сделали. Мы с командой подчищаем записи и закрываемся.

Бобби уперлась ногами в стену коридора и толкнулась к двери. В обеих руках она вместо тарана сжимала залитый керамикой отрезок трубы – им и врезала над самым замком. Дверь распахнулась, ударилась в переборку и качнулась назад с такой силой, что стукнула влетавшую в проем Бобби по колену. Больно, но не настолько, чтобы об этом задумываться.

Долю секунды Бобби потратила на обзор помещения: рабочий пост, два мертвеца с просочившейся из-под скафандров кровью плавают рядом, сервер привинчен к палубе посередине, гладкие металлические стены. Врезавшуюся в стойку сервера Бобби отшвырнуло в пустой угол.

– Ух, черт!

– Что там, шеф? – забеспокоился Алекс.

– Ничего. Просто набрала двести кэмэ в час, когда хватило бы двадцати, – успокоила Бобби. – Мы всё, Наоми. Твоя очередь.

Тонкая фигурка Наоми с астерской грацией скользнула в дверной проем, оттолкнулась подошвой от переборки и остановилась точно перед сервером. Глядя, как она скользит по воздуху – словно рыба в воде, – Бобби ощутила себя громоздкой и неуклюжей.

– Я присмотрю в коридоре, чтоб зеваки не набежали, – сказала она.

– М-м-м, – уже не слыша, отозвалась Наоми. Она снимала панели, окруженная облаком сложной аппаратуры.

Перед уходом Бобби толкнулась к лаконцам-охранникам, проверила у них пульс. Вблизи стало ясно, что могла бы не проверять. У обоих были пробиты головы, вокруг плавали осколки кости, кровь и кусочки дронов. Паршиво, когда солдат убивают вот так, из засады, но Бобби отстранила чувство вины и раскаяние. На войне как на войне. На той же войне гибнут сейчас в системе Сол ее братья и сестры по марсианскому флоту. И пока что их крови льется куда больше, чем лаконской.

И все же, стоя на посту на вражеской территории, она под незрячим взглядом двух мертвецов ощутила, как покрывается мурашками кожа головы – словно под прицелом снайпера.

– Вы сейчас, – обратилась Бобби к мертвецам, – я потом.

И толкнулась в коридор – сторожить. Со всех сторон пронзительно орали тревожные гудки. Проверить шифровальную пока что никто не собрался. Да и с чего бы? Холден позаботился забить шумом единственную настоящую тревогу. Бобби отдала ему должное: для импровизации – отличная идея. Может быть, стоило включить ее в план – на всякий случай.

«В следующий раз», – подумала Бобби, понимая, что следующего раза не будет.

– Есть, – сказала за спиной Наоми.

Бобби чуть не въехала локтем ей в лицо, но успела сдержаться.

– Хорошо, – ответила она вместо удара. – Давай в убежище, пока у Катриа не зачесались руки и нас заодно подорвать.

– Джима там не будет, – сказала Наоми.

Амос и Катриа плавали в тесноте лучевого укрытия. Они выбрали для себя четырехметровый отсек коридора, с обеих сторон перекрытый тяжелыми герметичными дверями. Боковые стены увешаны регенераторами воздуха, пакетами первой помощи, аварийными скафандрами. Бобби припасла и мешок с не столь стандартным снаряжением.

Едва они с Наоми забрались в оставшуюся открытой дверь, Катриа ладонью хлопнула по панели – закрыть.

– Какого хрена? – обрушился на нее Амос.

– Надо закрыть до того, как рванет бомба, – ответила Катриа, вытаскивая из ранца детонатор. – Чтобы выжить, понимаешь ли.

– Ничего не делать без моего прямого приказа, – рявкнула ей Бобби и успокаивающе коснулась ладонью груди Амоса. Тот в ответ прищелкнулся магнитными подошвами к палубе, и тогда она тоже закрепилась ногами на переборке.

– Бабец, – заговорил Амос. – Я схожу за капитаном. Неплохо бы подождать с бабахом, пока не закончу.

Бобби дала Наоми время высказать согласие и Катриа – возможность возразить, ожидая жаркой перепалки в тесноте тупичка. Как ни странно, все молча оглянулись на нее. Удивительная особенность капитанства: все охотно предоставляют ей решать именно тогда, когда решать ей совершенно не хочется.

Взгляд Амоса был обычным, непроницаемым. Но кулаки он так же привычно сжал, а Бобби помнила, как легко этот старик переходит к драке. Ногами он закрепился, сбить замах будет непросто.

– Окно закрывается, – заговорила Бобби, поднимая руки, чтобы слова прозвучали аргументом, а не угрозой. – Вот-вот кто-то станет выяснять причины тревоги и найдет двух покойников. Нет времени на спасоперацию.

– Она права. Так что рвем эту хрень, и делу конец, – добавила Катриа.

От ее холодного пренебрежительного тона Бобби передернулась, но не отвела взгляда от Амоса. Наоми пока молчала, но Амос ел ее глазами, ожидая сигнала начинать. Бобби понимала: скажи Наоми: «Да, сходи за ним» – и Амоса на цепи не удержишь. Что делает у нее за спиной Наоми, Бобби не видела, но Амос не получил желанного сигнала, потому что не двигался с места.

– Сигнализация срабатывала с удалением от нас и удалялась быстро, – доказывала Бобби, глядя только на Амоса. – График Холдену известен. Он либо сам добрался до убежища, либо предупредил тех, кто его захватил, что надо прятаться.

– Ты не знаешь, – наконец подала голос Наоми.

– Нет, не знаю. Но я надеюсь. Пока нам только это и остается. Потому что подрывать бомбу надо сейчас, иначе пропадет вся операция, а Холдена мы все равно не вернем.

– Ага, так давайте уж, – вставила Катриа.

– Не доставай меня, леди, – не оборачиваясь, одернула ее Бобби.

Наоми заговорила холодным, пустым голосом:

– Бобби права. Нельзя, чтобы все было зря.

Амос стрельнул на нее глазами и обернулся к Бобби. На лице вечная полуулыбочка, но плечи напряжены, костяшки на кулаках белые. Шея потемнела от прилива крови. Бобби впервые видела его таким, и зрелище ей не понравилось.

Хотя это ничего не меняло.

– Катриа, готовность к взрыву по моему сигналу, – заговорила она. – Сейчас лезем в скафандры. На одевание одна минута.

Защелкали липучки срываемых со стены и поспешно натягиваемых скафандров. Амос не шевельнулся.

– Одевайся, верзила, – сказала Бобби.

– Ты правда решила рвануть.

В голосе Амоса не слышалось удивления. Не было в нем и вызова. Вообще ничего не было. Бобби непроизвольно напряглась, готовясь к применению силы.

– Да, – сказала она.

Не изменившись в лице, Амос качнулся к ней, упер руки в бока.

– Очень хочется вернуться в капитанское кресло, а, Бабец?

Еще не осознав, что делает, Бобби сгребла его за ворот и дернула на себя так, что присоски отскочили от пола, и шарахнула о переборку.

– Будь у нас больше времени, – сквозь зубы прошипела она, – мы бы поплясали.

Амос улыбнулся ей.

– У меня время есть.

– Катриа, взрыв, – приказала Бобби, и миру настал конец.

Заложенный Катриа заряд уничтожил панель управления и пробил семнадцатисантиметровую дыру в резервуаре с кислородом. Точного объема резервуара Бобби не знала, но вроде бы помнила, что жидкий кислород сжат под давлением тысяча сто килограммов на кубометр, а сейчас весь он разом снова превратился в газ.

Первый хлопок вырвавшегося на волю газа оглушил всех. Ударная волна прокатилась по переборкам и трубам. Жидкий кислород в трубах принял участие в катастрофе, дав дополнительные взрывы. Из сравнительно безопасного убежища все это походило на срабатывание тактического атомного заряда прямо за стенкой.

Все убежище содрогнулось и покосилось. Усиленные антивзрывные переборки выдержали, а вот подпорки, крепившие убежище к палубе, погнулись. Все это заняло секунды, растянувшиеся на много часов.

Дымились раскаленные внутренние стены и герметичные двери. Бобби, уделив Амосу один взгляд, выпустила его, и оба спешно забрались в скафандры.

Когда вылетела наружная переборка, обошлось без оглушительного грохота, зато внезапно понизилась громкость звуков. Рев сменился шипением воздушной струи, затем тонким визгом и, наконец, молчанием. Герметика убежища держалась, и в тишине каждый услышал панические вздохи соседей.

– Ну вот, общей тревоги мы добились. – Казалось, в мире не осталось иного покоя, кроме звучавшего в голосе Клариссы. – Станция переходит в аварийный режим. Я тоже ухожу. Жду вас на месте.

– Черт побери… – выдохнула Наоми.

– А я говорила, – заметила Катриа. – Мое дерьмо срабатывает всегда.

Бобби уже справилась со скафандром, и Амос застегивал свой. Они переглянулись.

– Надо уходить отсюда, – сказала ему Бобби, и Амос кивнул. Что бы ни было между ними, придется отложить на потом. Они к этому еще вернутся, не сомневалась Бобби. Окончательная разборка впереди.

«Если я сейчас убила Холдена, кончится тем, что один из нас будет покойником…»

Они открыли дверь на палубу, словно взбитую в блендере, а потом прокрученную на центрифуге. Панели переборок, контрольные щитки, оборудование, обшивка – все было сорвано, перекручено, выжжено и на хорошей скорости отброшено к внешним стенам. Длинный кусок трубы, воткнувшийся в стену, до сих пор дрожал, как попавшая в дерево стрела. Какой-то металлический стол с такой силой врезался в опорную балку, что приварился к ней. А в углу одинокий сапог прилип к потолку и отек резиновыми сталактитами. Бобби понадеялась, что в нем не было ноги.

Они молча проплывали сквозь хаос, разыскивая выход. Долго искать не пришлось.

В наружной переборке барабана зияла пятиметровая дыра. Почти круглая кромка выпятилась наружу, словно под ударом великанского тарана. Это и был таран, подумалось Бобби, только вместо бетона и стали поработали кислород и огонь. За отверстием слабо мерцал удалявшийся от станции выброс – уносился в черную бездну на краю пространства колец.

– Все как я говорила, – кудахтала Катриа. – Чуть не дотянула до полуметра от намеченной слабой точки. Что бы мне не зарабатывать на этом деньги?

– Как думаешь, кто-нибудь выжил? – спросила Наоми.

– Мы постарались всех убрать из опасной зоны, – ответила ей Бобби. – Должны были оставаться одни лаконцы…

– И все, кто не получил вашего сраного предупреждения, – добавил Амос.

– Джим наверняка предупредил всех, с кем столкнулся, – сказала Наоми. – Он бы не удержался.

– Да, к тому времени и нужды не было, – согласился Амос. – Бомбу все равно найти бы не успели.

– А лаконцев, кто подвернулся, на хрен, – заявила Катриа так, словно, не будь на ней шлема, еще и сплюнула бы. – Надеюсь, гады успели понять, что их ждет.

– Кат, – попросила Бобби, – ты бы заткнулась, а?

– Это должно сработать. – Наоми указала на дыру в стене порта. – Решат, что мы сюда и целили.

«Предштормовой» стоял в паре дюжин метров от них. Нос и левый борт несли следы значительных повреждений. Осколками взрыва продырявило стыковочную трубу, свисавшую теперь длинными полосами. Множество мелких предметов – кажется, датчиков и коммуникационного оборудования – держались у борта только на уцелевших проводках.

Сам корабль выглядел необычно. Граненый как кристалл, а изгибы такие, словно его растили, а не строили. Смотреть на него было жутковато, как на ядовитую змею. Бобби с трудом оторвала взгляд.

– Жаль, что не прикончили, – заявила Катриа, игнорируя просьбу заткнуться.

– Да, – согласилась Бобби, – жаль.

Амос, достав из мешка метатель магнитных присосок, прикрепился тросом к лифтовой шахте. Им предстояло добраться до не слишком удаленного отсюда сервисного люка, которым в прошлый раз воспользовались Бобби с Клариссой. Самым сложным было прицепиться к барабану, норовящему отбросить их с силой в треть g. А там уже нетрудно тайным ходом вернуться на станцию. Из подполья в Медину, и конец операции.

Если не сорвется что-то еще. Хуже потери Холдена могла быть только напрасная его потеря.

– Лаконцы найдут тот люк, – сказал Амос. – Зря мы наметили в него лезть после такого. Команда, отправленная ликвидировать ущерб, мимо точно не пройдет.

– Это да, – признала Бобби. – Если раньше прочесывали частым гребнем, так что теперь будет?

– Да и хрен с ними, – фыркнула Катриа.

– Нет, – возразила Наоми. – Будет еще хуже. Прежде мы задели их гордость. А сегодня сделали больно. Очень больно. И они постараются расквитаться. Достанется не только нам – всем, кого они сочтут похожими на нас.

Пока Амос крепил трос к кромке дыры, чтобы можно было перебраться по нему к шахте, Наоми не сводила взгляда с лаконского корабля.

– Мы сегодня убили много народу, – сказала она. – Просто не все еще знают, что убиты.

Глава 34 Драммер

– Бой будет здесь, – заявил Бенедито Лаффлин, ткнув пальцем в пространство между изгибом пояса астероидов и орбитой Марса. Физика и геометрия позволили вычислить, где пересекутся курсы «Бури» и двух флотов: КЗМ и Союза. Сейчас там было пусто: ни портов, ни городов, ни форпостов какой-либо цивилизации. Только жесткий вакуум на целый мир – пустота стратегического значения. – Мы назвали эту точку Левктрами.

– Лев… что?

– Там Фивы наголову разбили спартанцев, – пояснил Лаффлин. – В смысле они свою планету называют Лаконией. По мнению психологов, это внушает уверенность, что они непобедимы.

Минуту двое смотрели друг на друга.

«Вот что нам осталось? Запугивать врага аллюзиями из классики?» Драммер удержала подступившие к горлу слова. Лаффлин смущенно пожал плечами.

– Ладно, – проговорила Драммер. Что тут еще скажешь? Усилием воли ничего не изменить.

На краю дисплея шел отсчет времени, дни и часы отщелкивались алым и золотистым.

– Яйцеголовые смастерили недурную модель «Бури», – продолжал Лаффлин, меняя карту системы на схему корабля. Странные, полуорганические очертания «Бури» приводили на память посмертное вскрытие. «Причина вот в этом позвонке. Вы можете видеть, как он поврежден…» Драммер улыбнулась нелепому сравнению. Лаффлин нерешительно улыбнулся в ответ. – Надежны только данные по расположению ОТО и торпед, но последнее столкновение дало и неплохую тепловую картину.

– Гибель Независимости, – уточнила Драммер.

Гибель первого космического города со всеми, кто не успел бежать из родного дома.

Лаффлин опустил глаза.

– Да, мэм. Эти данные позволили сделать некоторые заключения относительно внутреннего устройства. В достаточной мере, чтобы уверенно выцеливать нужные места на чертовой туше. И снять ее до подхода к Земле.

«Потому что в этом суть», – подумала Драммер. Всегда главное – защитить Землю и Марс. Отстоять безопасность и независимость внутренних планет, пусть и ценой астерских жизней. Драммер об этом знала. Знала с минуты, когда на совещание ворвалась Авасарала. Она ждала от себя ярости, мыслей об измене. Злобы на колесо истории, вечно наезжающее первым делом на спины ее народа.

Не дождалась. Такое помнилось ей со времен АВП. Саахас-маут[190]. Она не знала, откуда пришло это выражение, но понималось оно как «радость от трудностей». Эмоция считалась исключительно астерской, у внутряков для нее не было названия, поскольку они ничего подобного не испытывали.

Сейчас, разглядывая «Бурю» с намеченной наугад схемой внутренней конструкции и двигателей, с уязвимыми точками на корпусе, Драммер не сердилась на внутряков, пытавшихся заслонить Землю Союзом. Она не сердилась даже на лаконцев, представлявших собой следующую итерацию внутряков, какими те были до возникновения Союза. Война, потери, угроза нового гнета. Драммер ощущала ностальгию. Глубоко затаенную тоску по молодости. Она невольно задумалась, что сказала бы девчонка, развозившая на прыгунах оборудование для Цереры, Япета, Тихо, о взрослой женщине, в которую превратилась. О женщине, возглавившей своих угнетателей. Пожалуй, ничего хорошего.

Лаффлин прокашлялся.

– Простите, – спохватилась Драммер. – Не выспалась. Воган, вы не принесете мне чаю?

– Да, мэм, – отозвался помощник. – И еще, Паллада.

– Спасибо, – бросила она, не испытывая ни малейшей благодарности.

Драммер нарочно вставила в график стратегическое совещание с Лаффлином. Неуклонное продвижение «Бури» в сторону Солнца в течение часа должно было привести корабль в ближайшую к Палладе точку. С эвакуацией справились – насколько возможно. Всегда найдутся старые астероидщики с ружьишком, назло всему остающиеся на месте. Ничего они не исправят. Один из старейших в Поясе человеческих домов погибнет прежде, чем она отправится спать, а если не погибнет, так только милостью адмирала Трехо. На пощаду Драммер не рассчитывала. Одно она могла: встретить эту ужасную, ожидаемую трагедию, вооружившись знанием уязвимых мест «Бури». Надеждой поквитаться.

Когда от судьбы не уйдешь, на душе в некотором роде спокойнее. Конечно, имелись корабли-невидимки и торпеды дальнего действия. Плащ и кинжал, затаившиеся в необозримом межпланетном пространстве. Союз позаботился оставить там и здесь по кораблику. Маленькие, быстроходные, увертливые суденышки. Но на войне, где поле боя – бездна, все более или менее представляли, кто где находится. Их выдавали дюзовые выбросы и тепловые подписи. Жесткие законы орбитальной механики позволяли вычислить и обеспечить персональной расстрельной командой каждую базу, планету, отдельного человека. В таких ситуациях неважно, что ты видишь смерть на подходе. Смерть все равно придет.

– Если вы… – начал Лаффлин. – Можно продолжить позже. Если хотите.

Драммер не хотела. Не хотела видеть, как это будет. Не хотела надеяться, что Паллада уцелеет. Но она, как президент Союза, обязана была засвидетельствовать происходящее. Знать бы, где сейчас Авасарала, и собирается ли старуха смотреть.

– Да, – сказала Драммер, – так будет лучше.

Кивнув, Лаффлин поднялся из-за стола и покинул конференц-зал. Драммер встала, потянулась и переключила дисплей на аналитику тактического отдела. Изображение, составленное из данных визуальной телескопии и внутренних данных с Паллады, лепилось в плитку концентрата, устаревшую на пять минут из-за светового лага. Без Тихо Паллада выглядела… покойно? Неподвижно. Изгибы базы не вращались на звездном фоне. Паллада была для этого слишком стара. К тому времени как люди научились раскручивать астероидные станции, Паллада действовала уже целое поколение. Она так и умрет, не изменившись.

Счетчик перешел на минуты до максимального сближения с «Бурей». Семь минут тридцать три секунды.

Скользнула в сторону дверь, в нее призраком проник Воган с грушей в каждой руке. Аромат чая окутал Драммер несколькими секундами позже. Воган молча протянул ей напиток. Груша согрела ладонь, чай был крепкий, сладкий.

– Трудный день, – заговорил Воган.

Странное дело. Она не питала к помощнику ни приязни, ни антипатии, но привыкла на него полагаться. И теперь, в этот мучительный час, рядом с ней вместо Сабы оказался этот скалолицый политический чиновник. Вселенная умеет пошутить, и чувство юмора у нее зубастое.

– Трудный, – согласилась Драммер.

«Буря» на дисплее медленно продвигалась к Солнцу. Станция Паллада должна была остаться у нее по правому борту, слишком далеко для невооруженного глаза. Адмирал Трехо тоже будет смотреть представление на экране. Смерть Паллады соберет столько зрителей, сколько ни один спектакль в истории. Пять минут пятнадцать секунд. По счету Паллады – сейчас.

Она еще раз глотнула чаю, ощутила горячее языком и нёбом, броуновское движение теребило нежную плоть, задевая вкусовые пупырышки языка. Молекулы сахара находили для себя подходящие гнезда, нервы из мышцы языка передавали сигнал в тело, словно она пила дважды: сперва жидкость, а следом электрический разряд. Закружилась голова.

Драммер хотела отставить грушу, но стол ушел вдаль, увиделся сквозь мешавшее смотреть облачко воздуха – атомы и молекулы сталкивались друг с другом, отскакивали, завертевшись, и сталкивались снова. Суета хуже, чем на станции трубы.

Она хотела позвать Вогана. Она его видела: прямо перед ней представал изрезанный ландшафт его кожи, фрактально знакомый на любом уровне. Она попыталась уловить выражение лица, но настолько сфокусироваться не удалось. Все равно что всматриваться в лик Божий. Что- то билось, пульсировало, тикало так часто, что почти не отмечалось сознанием. Пульс собственного мозга, темп его работы. Мозг пел хором, и она слышала, как слушает его хор.

Драммер выронила грушу. Та брякнула по столу, покатилась, упала, закрывшись на лету, не потеряв ни капли чая. Воган сделал шаг и рухнул на колени. Глаза круглые, потное лицо бледнее смерти. Драммер медленно села. Ноги не держали.

– Боже, – выговорил Воган, – Бессе боже.

Драммер не поняла, богохульствует он или молится.

Таймер на дисплее показывал две минуты двадцать секунд. Что бы ни произошло, это заняло почти три минуты ее жизни. А казалось, меньше. Может, она отключалась?

– Надо… – Слово прозвучало странно, она продолжала слышать обертоны вибрации собственных голосовых связок. – Надо узнать, что это было.

– Мне не надо, – отозвался Воган. Он плакал. Густые слезы, расползаясь, стекали по щекам.

– Воган! – прикрикнула она, начиная узнавать свой голос. – Придите в себя. Мне надо узнать, что это было.

– Я все видел, – сказал он.

– Какой широкий кругозор! Что произошло? Всё. Представьте доклады.

– Да, – проговорил он и, после паузы, поправился: – Да, мэм.

Но он уткнулся лбом в колени и не двигался с места.

Таймер на дисплее вышел на двенадцать секунд, и «Буря» открыла огонь. Не снарядами – магнитным лучом, о котором доложил Саба. Тем самым, что сорвал всю защиту медленной зоны и выбросил гамма-лучи за все врата. Станция Паллада исчезла, как задутый огонек свечи, не дожив расчетных одиннадцати секунд. Они примерно в пяти световых минутах, значит, это случилось… по счету «Бури», два события совпадали.

– Тюра! – велела Драммер. – Камерона Тюра ко мне.

– Вы должны понять, что технология станции Кольца не отменяет скорости света, – внушал ей Тюр, дергая кадыком как шариком на резинке. – В одном мы абсолютно уверены – скорость света ограничивает и протомолекулу. Все их конструкции ее обходят посредством разного понимания локализации. Это совсем другое дело.

Говорил он быстро и, как показалось Драммер, большей частью сам с собой. Ее присутствие заставило его рассуждать вслух, но на тон научного консультанта Тюр не переключился. Скорее он напоминал шимпанзе, с визгом тычущего пальцем в место, куда ударила молния.

– Если разобраться, сами врата тоже ограничены скоростью света. Стратегия создателей протомолекулы: отправить мостостроителя на субсветовых скоростях в среду, где найдутся устойчивые репликаторы, оседлать их и использовать для… для пробоя в другое пространство. Переходя от врат Сол к Лаконии или там Илосу, мы не разгоняем корабли сверх скорости света, а просто срезаем путь, потому что медленная зона расположена в другой локализации, в которой весьма различные в нашем восприятии места могут оказаться совсем рядом.

– Потрясающе, – оценила Драммер. – Это было оружие?

Тюр выпучил глаза.

– Что – оружие?

– Это… – Она пошевелила пальцами у него перед носом. – Эта чертовщина. Галлюцинации, выпавшее время. Это оружие? Лаконцы в состоянии в любой момент нас так выключить?

– Это… было связано с их оружием, – ответил Тюр. – В смысле совпало по времени, но в том-то и штука. На самом деле время не так работает. «В то же время» – дикая лингвистическая фантазия. Так не бывает. Одновременность – это совсем другое.

Он помахал руками, растопырил их, показывая: «чем все это».

«Та чертовщина» не ограничилась ни конференц-залом, ни Домом народа. Она охватила всю систему: Землю и Марс, спутники Сатурна и Юпитера. И даже научные станции на лунах Нептуна и Урана, и лабораторию изучения глубокого космоса в поясе Койпера. Сообщения оказались на удивление одинаковыми: галлюцинации и провалы во времени начались точно в тот миг, когда «Буря» пальнула из своей магнитной пушки по станций Паллада. Уточним: в тот миг по счету «Бури». Тюр это особо подчеркнул. Вроде как считал важным.

– Когда они стреляли в медленной зоне, такого не было, – напомнила Драммер. – Почему этого не случилось с Мединой?

– Что?.. О, нет, этого мы не знаем. Пространство Кольца и станции в нем, и врата – мы не знаем, как они соотносятся с нормальным пространством. Физические законы там могут отличаться. Я хочу сказать, та система активна, и выход энергии от их магнитного оружия был меньше, чем вызванный им выброс гамма-излучения, значит, источник мог быть не связан с «Бурей» per se. Но штука в том, что я не уверен, было ли это распространяющимся событием. Если нет, то оно не нарушило световой предел.

– Ничего не понимаю, – процедила Драммер.

– Ну, я о том, что если бросить в пруд камешек, пойдут круги. Они распространяются, а распространение их ограничено скоростью света. А представьте, что вместо камешка вы бросили лист обшивки. Так, что он сразу накрыл всю поверхность пруда. И не имеет значения, что событие запущено из одной точки, поскольку произошло оно всюду сразу. Не в точечной локации, а в нелокализированой локации.

– Нелокализированной. Локации. – Драммер зажала глаза ладонями. В горле злость сплелась со страхом. На корне языка затаилось: «Ты мне объясняешь, что ни хрена не знаешь».

– Каждый будет воспринимать это так, будто действие началось от него и распространялось во все стороны со скоростью света, но в действительности…

– Плевать, – перебила Драммер. Сказано было резковато, по куда мягче того, что просилось на язык. И все равно Тюр попятился от нее. – Что это было, что оно меняет в вашем понимании физики вселенной… мне плевать. Все это для меня не важно.

– Но…

Они продемонстрировали оружие, которое как минимум разорвало Палладу на облако сверхускоренной пыли. Я готовлюсь бросить против этого тысячи солдат на сотнях кораблей. От вас я хочу услышать, вызван этот глюк сознания их атакой или они могут повторить то же самое, когда вздумается? Предвидели они такой эффект? Испытали ли его на себе? Потому что, если они по своему усмотрению умеют на несколько минут отключать нам мозги, мне понадобится совсем другая стратегия.

Под конец она перешла на крик. Не собиралась орать. Тюр простер к ней ладони, отгородился, словно испугался, что она бросится на него. Прекрасно, пусть опасается. Может, так ему легче будет сосредоточиться.

– Я… то есть… – Тюр медленно перевел дыхание. – Я с приличной уверенностью могу говорить, что этот «провал», назовем его так, связан с атакой «Бури» на Палладу. Учитывая, что в медленной зоне подобного не произошло, не берусь сказать, был ли это контролируемый эффект или артефакт действия орудия в связи с какими-то свойствами пространства вокруг Сол.

– Хорошо, – кивнула Драммер.

– Что до вопроса, предвидел ли его враг, не могу вам ответить.

– Это честно, – сказала Драммер. Она начинала раскаиваться в своем поведении. Не стоило на него орать.

– И не берусь утверждать, сказался ли этот эффект на них… но предположу, что да. Если я не ошибся в механизме действия, от него нет защиты. Невозможно отгородиться от того, что уже здесь. Это и означает: нераспространяющееся. Действие ниоткуда не исходит. В смысле оно исходит отовсюду.

Драммер откинулась назад. Это было по меньшей мере интересно. Если лаконцы, паля из своей большой пушки, испытывают то же самое, получается зазор, в который может пробиться автоматика.

– И мы уже сейчас наблюдаем нарастание зарождения и аннигиляции частиц, – говорил где-то над ухом Тюр. – По всей системе. И есть сведения, что некоторые эксперименты по контролируемой квантовой спутанности на Нептуне и Луне сорвались. Это может означать…

Драммер развалилась на стуле, сложила ладони. Приспустила веки, как флаги. Она знала – все знали, – что лаконские корабли впервые покинули родную систему. Это было не только вторжением, но и испытательным полетом. А при первом пуске не бывает, чтобы все шло как задумано. Вопрос в том, понимают ли лаконцы, что случилось. Предвидели ли такое? Если они тоже захвачены врасплох, возможно, не рискнут вторично применить магнитный луч.

Тюр на этот вопрос не ответит. И Воган, и Лаффлин. Мог бы ответить адмирал Трехо, но не ей. А значит, остается только один способ все выяснить.

От этой мысли подскочило сердце, и ей пришлось переждать приступ восторга, чтобы продумать ее заново. Когда судьбы вселенной складываются так, что желаемое и разумное совпадают, жди беды.

Где-то продолжал свои рассуждения Тюр. С тем же успехом он мог взывать к ней с другого корабля. Мозг Драммер перебирал варианты, оценивал риски, выгоды, неизбежные потери. И каждый раз она приходила к одному выводу.

Она поблагодарила Тюра, прибегнув к этой светской уловке, чтобы намекнуть: пора на выход. Она даже пожала ему руку, извиняясь за свой маленький срыв. И проводила до двери – а он все рассуждал о локализациях и потере сигнала. Закрыв за ним, Драммер вернулась к столу.

Воган ответил на вызов так, словно держал палец над кнопкой связи.

– Мэм?

– «Буря» обязана будет доложиться. Рапорт пойдет на Медину или через Медину на Лаконию, сказала она. – Мы должны узнать содержание этого рапорта.

Да, мэм. И каким образом?

– Через Сабу, – ответила она. – Сейчас риск окупится. Восстанавливаем связь с Мединой.

Глава 35 Син

– Самодельное взрывное устройство пробило резервуар с жидким кислородом на четвертой палубе машинного отделения, – докладывал Оверстрит. Он зачитывал рапорт, прокручивавшийся на мониторе, обвившем его толстое предплечье. – От самого устройства осталось очень немного, но те фрагменты, что нам удалось найти, сделаны из обычных на этой станции материалов. Установить конкретный источник будет сложно.

Син слушал доклад, стараясь придать себе внимательный, задумчивый вид. Хотя, по правде сказать, мысли прыгали, как спасающиеся от хищника зверушки. До него доходило не больше половины сказанного Оверстритом. Сипу никак не удавалось избавиться от предчувствия близкой опасности – потому что предчувствие не обманывало.

– Палубе нанесен значительный ущерб. Целиком потеряно основное хранилище жидкого кислорода. Толчок заставил включиться маневровые станции, обрушил несколько строений в жилом цилиндре. Сеть связи станции с «Предштормовым» уничтожена полностью. Значительно и, возможно, непоправимо повреждены резервные установки жизнеобеспечения.

– «Предштормовой», сказал Син. – Мой первый корабль. Символ власти Лаконии над Мединой.

– Это, конечно, предварительные оценки. – Оверстрит пальцем прокрутил доклад дальше. – Представляется, что он и был мишенью атаки и мы легко отделались, обошлись небольшими повреждениями корпуса и потерей одной сенсорной установки.

Сину чудилось, что собеседник даже сквозь столешницу видит, как дрожат у него руки, поэтому он зажал ладони между бедрами и стиснул покрепче.

– Предварительная оценка потерь?

– Опять же, легко отделались, – сказал Оверстрит. – На данный момент известно о пяти невозвратных потерях среди лаконцев: трое из обслуживания машинной, двое из охраны. Семь раненых – от опасно для жизни до легко. На данный момент подтверждена гибель лишь двоих местных. Но пропавших без вести еще дюжина, так что счет, вероятно, будет возрастать.

– Пойти на такой ущерб своей станции, своим людям – лишь в надежде повредить нам… – Син начал и сбился.

– Мы задержали несколько любопытных личностей, – сказал Оверстрит. – Один из них запускал тревожную сигнализацию перед самым взрывом. Я допрошу его сразу, как мы здесь закончим.

– Из местных?

– Бывший капитан корабля Союза перевозчиков. Джеймс Холден.

Син нахмурился.

– Где я слышал это имя?

– Он, очевидно, в своем роде знаменитость, сэр. В свое время участвовал в компании на Ио и в победе над Свободным флотом.

И то и другое произошло, когда Син был ребенком. Старая гвардия все играет в старые игры.

– Нам придется дать по возможности мощнейший ответ, – сказал Син.

Оверстрит угрюмо кивнул. Син отметил заминку, но не понял, что она означала.

– Сэр, радикальные фракции Альянса Внешних Планет чуть не два столетия вели партизанскую войну против Земли и Марса. Ветераны той войны почти наверняка возглавляют нынешних инсургентов. Это означает, что нам предстоит трудный выбор. Относительно масштаба реакции.

– Извините, – перебил Син, – не уловил вашей…

– Искоренить движение сопротивления, как учит история, практически невозможно. Тому есть несколько очень простых причин. Инсургенты не носят мундиров. Они выглядят обычными невинными гражданами. И среди населения у них есть друзья и родственники. А следовательно, каждый убитый инсургент привлекает в сопротивление новых бойцов. Так что, если вы не готовы задрать до небес счет потерь среди гражданских, расстреливать каждого подозреваемого нельзя. «Самый мощный ответ» окажется уже не борьбой с инсургентами, а геноцидом.

– Понимаю, – протянул Син. Он, конечно, изучал в академии борьбу с гражданским сопротивлением и миротворческие операции. Афганистан, который никому не удавалось завоевать со времен Александра Македонского. И Ирландию в двадцатом веке. И астерские волнения последних двух столетий. Одно дело – читать о таком, а другое – сознавать, что этот круг насилия будет без конца вращаться вокруг него. – Я не готов казнить всех астеров на станции.

Оверстрит не шевельнул ни единым мускулом, но все равно заметно было, как он расслабился.

– Согласен с вами, сэр. В наших силах лишь создать им препятствия, – сказал он. – Мы разместим десантников во всех помещениях станции. Те помещения, которые мы не контролируем или не используем в данный момент, будут герметизированы и лишены атмосферы. Это не покончит с инсургентами, но затруднит им планирование и исполнение своих действий.

– Хорошо, – кивнул Син. – Даю вам полномочия на проведение этой операции и закрытие всех секторов станции, какие сочтете нужным. Посмотрим, на что они способны при дневном свете, а не таясь в канализации.

Овеврстрит отсалютовал и направился к двери. Но вдруг обернулся, словно вспомнил о чем-то.

– Сэр, вам стоило бы надавить на своих информаторов среди гражданских. Им бы такими вещами и следовало заниматься.

– Да, – ответил Син, – ими сейчас и займусь.

Астера с переломанным носом – Син запомнил его как Джордао – ввели в кабинет два десантника. Точнее, втащили, держа за плечи, так что ноги астера едва касались пола. Смотрел конвоируемый сердито и в то же время заискивающе.

– Поставьте его, – приказал десантникам Син. Когда Джордао двинулся к стулу, остановил: – Не садитесь.

– Сабе, боссманг.

– Об атаке уже знаете?

После ухода Оверстрита руки у Сина почти перестали дрожать, так что он позволил себе глоток воды. Надо было играть. Держаться спокойно, непринужденно, уверенно – все под контролем. Пусть Джордао думает, что Сину уже известны ответы на все вопросы. Пусть боится лгать. Кажется, получилось. Джордао потер ладонь о ладонь и умоляюще закивал:

– Да, босс, я слышал.

– Станцию тряхнуло так, что в барабане дома посыпались, – заметил Син, – так что, разумеется, слышали все. Я не о том спрашиваю. Меня интересует, что вы знаете?

– Что подполье что-то затевает, конечно, знал. Но подробности…

– Поскольку, видите ли, – продолжал Син, – я отпустил вашу сестру авансом в счет будущих услуг. Таких, к примеру, как предупреждение о готовящемся взрыве машинного отделения моей станции.

Словно выключателем щелкнули – рабская услужливость пропала с лица Джордао. Этот человек готов был пресмыкаться до некоторого предела, по не более. Полезная особенность, хоть и снижает его ценность.

– Старый АВП, они, са-са кве? Из тех, кого не сумели прикончить внутряки. – Джордао уже не пытался скрыть астерский акцент. – Такие, как я? Мы никогда ни чего не знали.

– Вы не уйдете отсюда, пока не представите мне список имен возможных участников подполья. Мы возьмем их под особое наблюдение. И постарайтесь стать участником любых будущих заговоров, чтобы мы могли взять заговорщиков на месте преступления и обрушить на них всю мощь закона.

Джордао покачал головой.

– Не могу, я, и вы…

– Или, – продолжал Син, – вашу сестру арестуют повторно, будут судить за воровство и преступления против империи и публично повесят в назидание прочим.

Не дав Джордао ответить, Син кивнул десантникам, а те снова вздернули астера на ноги.

– Не отпускать, пока не представит заверенный список.

– Слушаюсь, сэр. – Десантник отсалютовал той рукой, что не держала Джордао.

Астер оглянулся на десантника, снова посмотрел на губернатора. В глазах Джордао росло понимание. Понимание и страх.

Оставшись один, Син понял, что ему не терпится отправить сообщение жене. Рассказать, как ему страшно. Признаться, что, возможно, согласие на этот пост было ужасной ошибкой. И что он разрывается между прежним представлением о себе и ролью беспощадного диктатора, которой требует от него эта работа. Человек, способный отдать приказ о показательной казни гражданских лиц, не уживается с человеком, любящим жену, игравшим с дочкой и с нетерпением ждавшим, когда же она подрастет и можно будет купить ей котенка.

Ио связи не было: взрыв отрезал «Предштормовой» от станции, и надо было ждать, пока восстановят сеть шифровального узла. Пожалуй, это оказалось и к лучшему, потому что Син подозревал: все, что ему хочется сказать жене, – ложь.

Правда – в которой он не мог признаться даже самому себе – состояла в том, что эти двое в нем уживались. Он уже отправил Кэрри Фиск ультиматум, угрожавший гибелью любой присоединившейся к сопротивлению колонии. И сознавал, что, возникни такая необходимость, прикажет Оверстриту казнить на станции всех, кроме прибывших с «Бурей» и «Предштормовым». Командующий десантом исполнит приказ. А Сип, когда прибудут Нат с Чудовищем, сможет обнять и расцеловать их и остаться тем человеком, каким всегда был рядом с ними. И понимать, что позаботился об их безопасности.

Это его и ужасало. Не то, что работа требовала совмещать обе роли, а то, что он оказался способен их совместить. Стоило лишь немного надавить, и Сантьяго Син превратился в человека, который всем сердцем любит дочь и распоряжается геноцидом.

Он стукнул пальцем по рабочему столу.

– Сэр? – немедленно отозвался динамик.

– Когда будет восстановлена сеть для связи с «Предштормовым»?

– Связь в списке первоочередных задач. Мне обещали через одиннадцать часов заменить систему.

– Благодарю, – сказал Син. – Прошу уведомить меня сразу, как это будет сделано. У меня срочное сообщение для Лаконии.

– Да, сэр. Сэр? К слову, «Предштормовой» докладывает о сверхсрочном сообщении из врат Сол. Они уже отправили его курьером.

– Очень хорошо. Пусть песет прямо мне, – приказал Син и отключил связь.

Рапорта о капитуляции системы Сол он так скоро не ждал, но готов был к приятной неожиданности. Согласно его тактической схеме, «Буря» еще только пересекала пояс астероидов. Капитуляция ожидалась не ранее ее выхода к орбите Марса.

Чем рефлексировать и жалеть себя, лучше чем-то отвлечься. Любое сообщение от адмирала Трехо сулило что- то интересное.

Через полчаса к нему провели высокую женщину в форме старшины. Ее светлые волосы потемнели от пота. Влажным был и мундир, а дышала она тяжело и часто.

– Сэр! – старшина протянула ему маленькую черную пластинку.

– Ужасно выглядите, матрос, – заметил Сип, принимая от нее чип. – Вы здоровы?

– Десантные патрули разобрали все карты, поэтому…

– Вы бежали всю дорогу от «Предштормового»?

После атаки, чтобы добраться от корабля до его кабинета, надо было надеть скафандр, миновать разрушенный сектор, снять скафандр и пробежать но длинной витой эстакаде, протянувшейся от переходника к полу барабана. И еще полтора километра по барабану к губернаторскому офису.

– Да, сэр. – Старшина уже немного выровняла дыхание.

– Я выражу свое удовольствие вашему непосредственному начальнику. Выдающееся усердие, матрос. Приведите себя в порядок, а мы тем временем найдем для вас карт.

– Спасибо, сэр! – Она четко отсалютовала и вышла.

«Жалость к себе – это ловушка, подумал Син. – Легко вообразить себя совершенно одиноким в сражении с работой. Надо больше общаться с другим и лаконцами. С кораблем, со своей командой. Нужно напоминать себе, что трудишься не один. Сотни единомышленников, профессионалов отдают все силы мечте об империи». Син сделал в памяти заметку: чаще бывать на «Предштормовом».

Раскатав свой монитор на столе, он уронил на него черный чип.

– Переписать все файлы и стереть, – приказал он и, когда монитор подмигнул, докладывая об исполнении, разломил пластинку пополам и отправил в утилизатор.

На мониторе возникло лицо адмирала Трехо. Син отметил, что немного волнуется. Трехо пес куда больше ответственности, чем он сам, и справлялся с ней честно и благородно. Он никогда не сомневался в правильном решении и исполнял его без колебаний. Общаться Сину хотелось с такими же лаконцами, как он сам, но походить он желал на адмирала Трехо.

Он приказал монитору запустить сообщение. Ожив, лицо Трехо выразило растерянность, если не страх.

– Сынок, произошло что-то, в чем я ничего не понимаю и не знаю, что делать. Нам нужна помощь.

Он помолчал, и в его взгляде зародилось что-то похожее на ужас.

– Кажется, мы подцепили пассажира.

Син слушал: завороженно, потом ужасаясь и снова завороженно.

Объект – другим словом его было не описать – представлял собой невесомую сферу из тьмы и света, зависшую в трех футах от палубы в коридоре «Сердца бури». От одного взгляда, даже через маленький экранчик монитора, у Сина разболелась голова. На записи сферу проткнули куском трубы и выдернули его обратно. Казалось, труба никак не взаимодействует с объектом. Вообще-то Сину почудилось, что он одновременно и одинаково ясно видит трубу и объект – хотя такого, конечно, быть не могло. Голова разболелась пуще прежнего. К счастью, человек, тыкавший трубой, прекратил свое занятие, и снова заговорил Трехо.

– Сам видишь, в физическом смысле аномалия, похоже, не существует. Она не излучает ни на каких частотах, кроме фотонов видимого спектра. Ни один из наших датчиков ее не воспринимает, но на видео она отражается и отчетливо видна глазом. Находясь рядом, разглядывая ее, человек испытывает дезориентацию, двоение зрения и тяжелую головную боль.

Словно услышав, четверо из команды Трехо принялись устанавливать ширму из планок и одеял. Трехо тем временем продолжал:

– Она перемещается вместе с нами, с кораблем, поскольку мы еще под тягой, – и с момента появления не сдвинулась ни на миллиметр. Я попробовал немного менять курс – она держится на месте в нашей системе отсчета. Я прилагаю все собранные данные к этому файлу, по сразу скажу, что момент первого появления почти точно совпадает с уничтожением станции Паллада. И оно сопровождалось почти трехминутным выпадением сознания у всех людей на борту.

Устанавливавшие ширму матросы вышли. Трехо придвинулся к самому монитору, заполнив лицом весь экран. И понизил голос, словно доверял Сину тайну:

– Если это – новое оружие внутренних планет, в нем необходимо немедленно разобраться. Выключив команду на три минуты – на три критические минуты, – они получат серьезное тактическое преимущество. Передай эти сведения на Лаконию по самому надежному каналу. Добейся быстрого ответа, сынок. Меня ждет встреча с объединенной мощью флотов внутренних планет, и сейчас я впервые усомнился в победе.

Син откинулся назад, обеими руками потер лицо. А если все, вплоть до атаки на Медине, было лишь отвлекающим маневром? Если внутренним планетам требовалось время, чтобы ввести в действие новое супероружие, а все уколы из Солнечной системы, ложные маневры инсургентов просто вносили смятение и выигрывали для них это время?

Майор Оверстрит? – обратился Син к монитору.

– Да, сэр?

Мне нужен карт с вооруженной охраной. Еду на «Пред штормовой».

– Слушаюсь, сэр.

Син достал из стола новый чип, положил на монитор и скопировал присланную Трехо информацию. Своему монитору приказал все стереть. Чин положил в металлический чемодан с замком и сел ждать машину.

Пока он ждал, что-то толкнулось в памяти. Пожалуй, из времен академии. Такая же сфера из света и тьмы… Что- то связанное с первой волной колонизации, еще до того как верховный консул вывел своих людей на Лаконию…

Он задал монитору поиск в локальной сети: упоминание объектов с описанными адмиралом Трехо свойствами.

Поиск занял меньше секунды и выдал список упоминаний о маленьком мирке под названием Илос или Новая Терра. Выделенное монитором сообщение называлось «Инцидент на Илосе!». Вызвав его, Син понял, в чем дело.

Рапорт капитана «Росинанта» Джеймса Холдена описывал объект, в точности похожий на тот, что расположился теперь в корабле адмирала Трехо. Джеймс Холден – тот самый, что задержан службой безопасности по подозрению в террористическом акте.

Глава 36 Бобби

Публичную тюрьму набили битком, но людей Бобби в ней не было. Лаконские охранники стояли но углам, обнажив оружие и наблюдая за глазеющей на заключенных толпой. Над головой гудели ведущие постоянное сканирование дроны. По ту сторону стальной сетки сидели мужчины и женщины, безнадежно ожидающие суда или допроса. Бобби глубоко засунула сжатые кулаки в карманы простого серого комбинезона. Мужчина в дальнем углу нижней левой клетки немного напоминал Холдена, но не настолько, чтобы ей удалось убедить себя – это он. Даже если его взяли, Холдена могли поместить не сюда. Эта тюрьма была большей частью рассчитана напоказ – модернизированный вариант плахи на площади. По-настоящему ценные для безопасников арестованные наверняка содержались в другом месте.

И все-таки Бобби надеялась. Надеяться не вредно – когда не вредно.

– Пинче шивст, аллес ла, – пробормотал себе под нос стоящий рядом.

Бобби достаточно наобщалась с астерами, чтобы мысленно перевести: «Вшивые поганцы все они». Сказавший это мужчина отличался длинными каштановыми с проседью волосами и кислым, как засохший лимон, лицом. Бобби только улыбнулась в знак согласия. Здесь не место вслух выступать против лаконцев.

Оказалось, она не ошиблась, промолчав.

– Эса все сраное подполье, а? – продолжал мужчина. – И без того дела плохи, чтобы еще добивать нашу клятую станцию.

Бобби ощутила, как натягивается, теряя в искренности, ее улыбка. Ярость этого человека относилась не к захватчикам, которые смели их оборону и захватили власть. А к тем, кто сражался против них. К пен.

– Трудные времена, – сказала Бобби, памятуя о подслушивающих дронах.

И ушла вверх по барабану. Полоса солнца над головой, руины машинного отсека далеко за спиной. На людях она чувствовала себя голой. Лаконцы попадались на каждом шагу, постов стало вдвое больше, а все лица, на какое ни взгляни, смяты страхом. Лаконские страхом, не совладав с подпольем, утратить власть над станцией. Местные – страхом перед возмездием лаконцев. Бобби боялась разоблачения – и еще, не сломали ли они чего-нибудь важного и незаменимого.

Сеть Сабы очень недурно справилась с делом. Потери от взрыва оказались невелики. По слухам – дюжина человек, при том большей частью лаконцы, но трудно было судить, насколько правдивы слухи. В астерской культуре, неотъемлемо, как кости в теле, сидело правило: не шутить с системой жизнеобеспечения. Бобби не думала о символическом значении их плана, не понимала, чего им стоило согласиться. С ее точки зрения, они получили важные разведданные и запутали след. С точки зрения астеров, они объявляли, что не подчиняются власти лаконцев, даже если цена свободы – смерть. И если не вся станция подписалась под этим заявлением, винить людей не приходилось.

На зеленом газоне по правую руку занимался целый класс – учитель рассказывал о почве и насекомых. Мимо прокатил велосипедист, свистом прося уступить дорогу. Все как было до Дуарте, Трехо, Сина. Бобби могла только гадать, сколько из тех, с кем она разминулась, сдали бы ее властям, если бы знали. И сколько бы ей рукоплескали. Не спросишь.

Вот так живется под каблуком диктатора. Конец всяким разговорам, даже между своими. Вторжение так или иначе задело всех. И ее очень даже задело.

Зазвеневший ручной терминал она выхватила из кармана со страшным предчувствием. Сообщение оказалось от Алекса: «КОГДА НАЙДЕШЬ МИНУТКУ». Подполье по-прежнему шифровалось – в записях безопасников это сообщение не отразится. Но если Бобби попадется или кто-нибудь заглянет ей через плечо, ни одно слово не внушит подозрений. Свободно поговорить можно было только в тесных коридорах Сабы. Остальная Медина училась читать между строк.

Бобби отыскала эскалатор и вознеслась в корпус барабана. До входа во владения Сабы отсюда было недалеко, но всем полагалось проверяться на предмет слежки. Пузырик свободы был хрупок, а лопни он, уже не восстановишь.

Алекс встречал ее у сервисного коридора. Кожа под глазами у него потемнела, плечи сутулились, словно гравитация была куда больше, чем в действительности. Впрочем, он улыбнулся Бобби, для которой радость друга при встрече много значила. Даже слишком много.

– Как там погодка? – спросил он по дороге в импровизированный камбуз.

– Штормит, – отозвалась Бобби. – И такое чувство, что будет хуже, пока не станет лучше.

– Следовало ожидать.

На камбузе обедали и переговаривались несколько подпольщиков Сабы. Пахло лапшой в черном соусе, но еды уже не осталось. Да Бобби и не была голодна. Человек из группы Катриа – кривоносый Джордао – улыбнулся чуточку слишком старательно. Бобби кивнула в ответ, давя дурное предчувствие. Не то сейчас время, чтобы показывать зубы.

– Есть новости? – спросила она, понизив голос даже там, где безопасники никак не могли подслушать. Здесь она не боялась разоблачения, но рана была еще свежей. Кое-что стоит оставить в пределах семьи.

– О Холдене нет, – ответил Алекс.

– Ясно.

Отсутствие известий каждый раз причиняло боль, и она радовалась этой боли. Если окажется, что Бобби его убила, будет в миллион раз больнее. Малые раны она приветствовала, потому что они оттягивали смертельный удар.

– А вот то, что Наоми вытянула из шифровальной машины, работает. Ребята Сабы уже разбираются с перехваченными пакетами. Конечно, с тех пор как мы подорвали установку, «Предштормовой» с Мединой не разговаривает, так что новых шифровок нет. Но плохим парням приходится туго без связи корабля со станцией кроме как по радио или лучу, так что…

Он не договорил, словно воздуха не хватило.

– Так что мы победили, – закончила за него Бобби. – Мы молодцы.

– Не радует, да? Я все спрашиваю себя, в чем, черт побери, дело.

– Мы потеряли Холдена.

Алекс покачал головой, побарабанил пальцами по столу.

– Да, это тяжело, но началось еще до того. Нам и раньше приходилось плохо, но раскола в семье не случалось. С другими да, но не у нас. А сейчас Наоми заперлась у себя, Амос – в своем репертуаре. Ты повадилась подолгу гулять. Раньше мы были – команда. Теперь мы с Клари играем в картишки и волнуемся за всех.

Бобби расслышала в его голосе упрек и рада была бы огрызнуться. Но ведь Алекс прав. Что-то испортилось в самой основе. И давно.

В коридоре что-то сказал Саба. Ему ответил женский голос. Слишком тихо, слов не разобрать. За соседним столом смеялись какой-то шутке. Бобби подалась вперед, оскалившись так, что заболели щеки.

– Холден – он не просто Холден, – начала она, сознавая, что говорит не о том, и все же не желая молчать. – Он – лицо «Росинанта». О нем шумели в новостях, когда меня с вами еще не было. Он особенный. Мы сделали дело, потеряв одного человека. Это победа. Если бы попалась я или Клари, мы бы все равно праздновали победу, но попался Холден. И нам кажется, будто мы потеряли счастливый талисман.

– Им, конечно, кажется. – Алекс ткнул большим пальцем в соседнюю компанию. – Но мы его и прежде теряли и не ломались от этого. Когда они с Наоми ушли, было грустно. А потом оказалось, что они вовсе и не ушли, и вышло чудно.

– То-то и оно. Капитан Драпер может быть капитаном, пока Холдена рядом нет…

Алекс подвинулся к ней, заглушил ее слова:

– Но мы-то знаем: что бы ни было между тобой и Амосом, началось это не с ухода Холдена. И не с его возвращения. Началось, когда эта жопа вперлась с Лаконии и растолкала всех по углам. А теперь Наоми свернулась в койке, и гори все синим пламенем…

– Она не помогает с расшифровкой?

Алекс резко мотнул головой.

– Она не вправе устраняться, – сказала Бобби. – Она лучший программист на станции. У Сабы есть хорошие технари, но она лучше. Отказаться от работы из-за того…

Из-за того что погиб любимый… И снова Бобби стало больно и стыдно.

– Она нам нужна, – согласился Алекс. – Если хочешь, я с ней поговорю. Или хочешь сама дать ей пинка?

– Вообще-то не хочу.

– Вот и хорошо, потому что меня не тянет приказывать Амосу подобрать сопли. Он, значит, на тебе.

Бобби сама удивилась своей улыбке. На миг удалось поверить, что они сидят в тесном камбузе «Росинанта». Разгоняются от врат к звездам. Она тронула Алекса за плечо, благодаря за дружбу. И за то, что, как бы ни было хреново, они все еще стараются держаться вместе.

Улыбка Алекса сказала ей, что он понимает и без слов.

– Годится? – спросил он.

– Тебе Наоми. Мне Амос. Потом, если Холден жив, находим его, вытаскиваем и к черту сваливаем из Додж- сити, пока во врата не влезла следующая жопа.

– Ну вот, теперь дело говоришь, – кивнул Алекс и вздохнул. – И это хорошо, потому что я собирался сказать, чтобы ты бросила хныкать, и не очень-то радовался предстоящей зуботычине.

Саба стоял в расширении коридора, рядом со снятым и не возвращенным на место щитком. Он вскинул руки, придерживаясь за потолок с бессознательной легкостью человека, всегда готового к неожиданному движению корабля. И поднял голову навстречу подошедшей Бобби.

– Привет. Амоса ищу, – сказала та.

– Проблемы?

– Найду – скажу. Он не отвечает на вызовы.

Саба насупился.

– Кве шанси кве Холдена?

– Я не слишком верю, что он в одиночку пошел спасать, – сказала она. И, подумав, добавила: – Но и не поручусь, что нет.

– Постарайся, чтобы нет, – попросил Саба. – На шее и так хватает, и все больше наматывается, да?

Она уловила что-то в его интонации.

– Новости?

Поколебавшись, Саба мотнул головой: «Сюда иди!»

– Ты ищешь своих, а я – тебя. Начать с хорошего или с неприятностей?

– С хорошего, – ответила Бобби. – Мне хорошего не хватает.

– Койо из уборщиков передал. Холден живой. Заперт накрепко, по не убит.

Ком у нее внутри полегчал. Что бы там ни было, опа его не убила. И когда найдет Амоса, можно еще и это ему сказать. Как хорошо, что она наткнулась на Сабу прежде, чем на него. Надо дать знать Алексу. И Наоми. И всем. Чувство облегчения захватило ее целиком.

– Это… хорошо. А неприятности?

– Новости от Союза. Через шпионский транслятор.

– Постой… – Бобби двинулась вслед за Сабой к его каюте. – Я думала, его отрубили?

– Ради этого снова включили, – пояснил Саба. – И он сразу схватил торпеду. Драммер решила, что дело стоит риска сжечь канал связи.

– Значит, серьезное дело.

– Идем, посмотришь.

Сообщение Драммер висело на каютном мониторе. Лицо ее поразительно изменилось. Мало сказать, что президент выглядела осунувшейся и усталой. Она постарела, словно в последние несколько недель день шел за годы. Саба молча запустил сообщение с начала. Бобби дослушала до конца, повторила, чтобы ничего не упустить. Потерянная Паллада, потерянное время…

– Ну, – начала она. – Дерьмо господне…

– Угу. Поставил своих перебирать все, что мы перехватили. Хотя бы то, что успели расшифровать. Ни слова о выпавшем времени и кипящем вакууме.

– Даже если что-то найдем, тишком передать не сумеем, транслятор-то сбили.

– Тишком – нет, – согласился Саба. – Но проорать сможем. Выбрать бы время без ошибки. Медина – больше не дом. Не для нас. Будем разбегаться – может, пошлем кое-что Дому народа. Скажем, если будет что сказать. Если будет.

– И то верно, – согласилась Бобби. – План теперь такой, да? Расчистить дорогу и эвакуировать всех, кого сумеем, до подхода нового корабля?

– Подполью уже сообщил, – сказал Саба. Судя по голосу, он вымотался не меньше Бобби. – Только тем, кому доверяем. Велел готовиться. Откроется окно – на корабли и ходу. В разные стороны. Труднее убить, когда не все вместе.

– И лучше, чтобы не знали, кто куда ушел, – добавила Бобби. – Хорошо бы до ухода убрать датчики Медины.

– Было бы мило, – тускло согласился Саба.

– Ты как, держишься? – спросила его Бобби.

Саба пожал плечами, глядя на женское лицо в мониторе.

– Эта женщина – мое сердце, а я ее потерял. Корабль потерял. Место среди своих потерял. Вражеский корабль убивает мои города и станции, а теперь еще может выключить мозги всей системе разом. И на меня идет второй такой же. Все эти бронированные десантники готовы прострелить мне и моим черепушки, а самый длинный на тысячу миров язык во вражеской тюрьме. Учитывая все, я в полном порядке.

– Холден нас не выдаст. Прессе он много лишнего скармливал, но тут другое.

– Раз он у них в руках, будем и мы. Не скажу о нем дурного, но эти люди с Марса. Спроси народ из старого АВП, как марсиане вели допросы. Сломаешься, рано или поздно. Без если. Лучше бы он погиб.

– Можно сменить место, – предложила Бобби. – Есть норки, о которых не знал Холден?

– Мало, – нехотя признал Саба. – А теперь того меньше. Мои люди уже перебираются. Пока для тебя и твоих есть место, ио скоро не будет. Это ненадолго. И…

Он покачал головой.

– Что – и? – насторожилась Бобби. – Если есть что- то еще, я должна знать.

Саба повел плечами, кивнул на экран.

Когда до того дойдет, если дойдет, в какую систему нам никак нельзя? В Сол. Я мог бы попробовать любую другую. Уйти в любую. Но, куда бы ни ушел, ее там не будет. Было легче, пока работал транслятор, а без него мне как…

По темной щеке Сабы поползла слеза. Бобби отвела взгляд.

Так легко забывалось об остальных. Не только о Сабе – обо всех. О командах всех кораблей, застрявших в доках рядом с «Роси». О детях в мединских школах, о врачах в мединских больницах. Об артистах, исполняющих живую музыку перед кафе из любви к искусству. Медина больше всего напоминала космический город тех времен, когда космических городов еще не было. Она стала домом для целого поколения, и на каждого в этом поколении теперь легла тяжесть, которая делала трудным каждый день. Бобби вспомнила заключенных в клетках тюрьмы, сердитого мужчину, пришедшего на них посмотреть. Кто оставался у него в Сол, кого он там потерял? Что не давало ему уснуть по ночам?

Сколько семей, команд, родителей и детей, любовников и друзей лишились прежней жизни с открытием ла- конских врат? Речь не только о ней и команде «Роси». Не только о Сабе. Все они приплясывали на одном оползне, и никто не знал способа уцелеть.

Хотелось подобрать утешительные слова, но ложь не шла с языка. Бобби не придумала ничего лучшего, как сменить тему.

– Когда выберемся, – сказала она. Без если. Когда. Нам нужен план. Если все корабли просто рванут в разные стороны, мы потеряем связь. Им не надо знать, куда мы ушли, но нам-то надо. По меньшей мере записи: кто куда отправляется. «Каждый за себя, и бог против всех» – это очень романтично, но нам нужен план на время, когда все кончится.

Саба кивнул. Вдалеке послышались голоса и шаги.

– И не только зашифровать, но и закодировать, – добавил он. – Так, чтобы понятно было нам одним.

– Нам?

– Тебе и мне, – уточнил Саба. – Лидеры подполья, мы. Первые среди диссидентов.

Шаги застучали быстрее, приблизились. Саба вскинул голову, как почуявший дым зверь. «Черт, – подумалось Бобби, – хватит уже. Через край. Большего мы не вынесем».

Возникшая в дверях женщина была старше нее, седые волосы она заплела в тугую косу. Тело длинное, тонкое, голова кажется слишком крупной на узких плечах. Классическое телосложение выросшего в невесомости. Да еще татуировка на руке – рассеченный круг АВП. Она бы выглядела старухой, если бы не блеск глаз, делавший ее втрое моложе. В ее взгляде, метавшемся от Сабы к Бобби, светилось что-то очень похожее на торжество.

– Маха? – удивился Саба. – Кве?

И пояснил для Бобби:

– Маха – из наших лучших связистов. Я еще не родился, а она уже разбиралась с кодами.

И знаю все их секреты, – с непривычным акцентом добавила женщина. Она протягивала Сабе терминал, изолированный от Медины. – Новые расшифровки – как камни переворачивать. И смотрите-ка, что из-под них выползло!

Бобби стояла к ней ближе Сабы. Она приняла терминал и прокрутила файл. Озаглавлен «Дополнительный обзор службы безопасности станции Медина по запросу губернатора Сантьяго Сина». Создан майором Лестером Оверстритом. Прикинув размер файла, Бобби присвистнула.

– Кве? – спросил Саба.

– Для отчета о происшествии слишком длинно, – объяснила она. – Это…

Разделы назывались: материалы, процедуры, персонал, протоколы, результаты аудита, рекомендации. Такой стиль разбивки на абзацы Бобби помнила по училищу на горе Олимп. Очень похоже на рапорты безопасников Марсианской Республики, только вдвое длиннее. Если не втрое. Переходя от раздела к разделу, она чувствовала, как идет кругом голова.

– По-моему… Саба, по-моему, тут всё!

Глава 37 Алекс

Болела спина. Из тысячи неправильностей жизни его бесила именно эта. Спина болела прямо под ребрами, там, где щелкнуло через пару дней после короткого пребывания в невесомости. Там и теперь щелкало и ныло. Просто сказывался возраст, но Алекса это сводило с ума. Пожалуй, его бы сейчас свело с ума все, чего он не мог починить.

Он шел по тесному коридору, задевая плечами провода и трубы, и твердил себе, что жизнь налаживается. С Холденом – нет. Но в остальном. С остальными. Как бы там ни было, у него есть Бобби.

А для него Бобби значила вдвое против всего прочего.

Забота об их маленькой семье стала его работой чуть не со дня гибели «Кентербери», в какой-то другой жизни. И обычно Алекс считал, что недурно справляется. Их немного развело только однажды, когда он женился на Жизели и слишком занят был, подкачивая воздух в сдувшийся мешок отношений. Но стоило сосредоточиться, и ему удавалось скрепить команду «Роси» – большей частью. Не так много для этого требовалось. Мелочи действуют сильнее. Доброе слово, когда Кларисса чувствовала себя забытой, толчок локтем в бок, когда Холден, разбушевавшись, рисковал задавить объект своего недовольства, кордон вокруг Амоса, когда здоровяка заносило в дурную половину собственной головы. В любой команде, продержавшейся больше трех рейсов, есть кто-то, кто опытным глазом следит за сохранением равновесия. Алекс не первое десятилетие был таким на «Роси».

Только вот сейчас они не на «Роси». И это, насколько он мог судить, составляло половину проблемы. Причем большую ее половину.

– Хой-хой-хой, – пробормотал, догоняя его рысцой, кто-то из людей Катриа. Алекс вспомнил – он был в камбузе. Молодой парень с перебитым и не вправленным толком носом. – Пассе аллес гут?

– Конечно, – кивнул Алекс, – все хорошо.

Он кривил душой, по не собирался обсуждать семейные дела с посторонним.

– Бист бьен, – сказал кривоносый. – Только. Мы аллес не в себе за Холдена, да? Что, вольтеровские могут, поможем, да?

Алекс хлопнул кривоносого по плечу, заглянул в глубину глаз.

– Спасибо. Кроме шуток. Это много значит.

Всего лишь еще один паренек, норовящий примазаться к делу. За годы он повидал миллионы таких. Слава и известность липли к Холдену в основном потому, что тот их не замечал. Он просто оставался самим собой и всякий раз немножко удивлялся, когда его кто-то узнавал. Остальным приходилось изобретать приемы и увертки, избавляясь от желающих втереться в дела «Росинанта», чтобы потом рассказывать друзьям и журналистам, что знавали Холдена. Встряхнуть Кривоносу руку и отделаться от него стоило Алексу недорого, но и даром не прошло. Хотелось молча уйти или, наоборот, наорать на парня. Но по большому счету так было проще. Пилот научился этому на опыте и умел проявить терпение, когда надо. Точно рассчитав момент, он отвернулся и продолжил путь к комнатушке с импровизированными койками. К Наоми.

Когда Холден с Наоми рванули кольцо, ему пришлось трудно – хотя Алекс этого ожидал. Незаметно для себя копил силы со времен собственного второго развода. Он был готов к удару, когда эти двое собрали вещички и отправились на отдых. Когда армия Дуарте ворвалась во врата и все изменила, ему отчасти показалось, что возвращение Холдена и Наоми позолотит пилюлю.

Как же он ошибся.

Они видели проблему только в Лаконии, потому что Лакония угрожала всех убить, но беда была не только в лаконцах. Теперь, когда Холден ушел со сцены, исправить дело могла лишь Наоми.

Исправить. Какой оптимизм. Только она могла восстановить то, что еще можно. Алекс надеялся, что она не подведет. И на себя надеялся. Но, как бы ни обернулось, с Бобби вышло не так уж плохо. Бобби у него еще осталась.

В каютке контрабандистов было темновато. Золотистый свет шел от фонарика из набора инструментов, который они использовали, когда встроенные лампы слишком резали глаз. Воздух здесь был теплее, попахивал телами и нестираным бельем. Они еще ни разу не меняли простыни. Скрываясь от полиции диктатора, силясь опрокинуть оккупационное войско, кое о чем: забываешь. В частности, о чистых простынях.

Наоми сидела у дальней стены, наклонив табуретку так, чтобы опираться спиной на переборку. Она улыбнулась, когда он вошел, и приложила палец к губам. Алекс замялся, и она кивнула ему на койку слева. Холмик под одеялом обозначил спину Клариссы. Холмик медленно поднимался и опадал. Спит. Алекс снова обернулся к Наоми, приглашающее кивнул на дверь, но Наоми только подвинула табурет, позволив ему сесть на койку рядом. «Посиди со мной. Выходить не хочу».

Внутри у него что-то оборвалось. Садясь, Алекс услышал, как хрустнуло в спине – словно болт сломался, – и боль прошла. В полумраке Наоми выглядела то ли не совсем проснувшейся, то ли засыпающей. В любом случае, на грани между сном и явью.

– Эй, – тихо позвал Алекс.

Наоми слабо отмахнулась, прикрыв взмахом улыбку.

– Я уже два часа с ней сижу. Амос ищет, чем бы снять обострение, но вообще-то ей надо в медотсек. Мути в крови все больше, она еле держится.

– Как только отсюда выберемся, пообещал Алекс, – первым делом. Ты как, держишься?

Наоми пожала ладонями.

– Да, как же, – хмыкнул он.

– Ты пришел меня учить, как должна держаться большая девочка? Не дуйся в своем шатре, выходи, пока Патрокл не наделал глупостей?

В ее голосе, неожиданно для Алекса, прозвучала теплая усмешка. Она почти скрыла ожидаемое горе.

– Ну, я вообще-то не знаю, кто такой Патрокл… – начал он.

– Один греческий паренек, который пытался прыгнуть выше головы, – отмахнулась Наоми. – Я справлюсь, Алекс. Выберусь. Просто мне надо немножко побыть одной. Нижняя точка кривой, понимаешь?

Он перебирал в голове заготовленные слова, аргументы. Все они казались сейчас неуместными.

Вместо обдуманной речи Алекс кивнул.

– Ну и ладно. – И, подумав: – Нижняя точка?

– Пока я не знаю, жив он или мертв. Пока не знаю, увижу ли его еще. Пока думаю, как бы хотела, чтобы он был здесь, цел и невредим. Чтобы уговаривал меня поберечься.

– Я понимаю, это… это будет…

– Алекс, я с этим живу, – перебила его Наоми. – Сказать не могу, сколько раз пережила. Сколько раз он, увидев, как надо, бросался исполнять, не думая о цене. Не позволяя ни мне, ни тебе, ни «Роси» выпугнуть у него из головы требования совести. Он даже не замечает, что делает. Для него это естественно. Он такой. И это единственное, за что я на него по-настоящему зла.

Звон в ее голосе был вызван не печалью.

Алекс глубоко вздохнул, медленно выдохнул.

– Наверное, я чего-то не понимаю.

– Помнишь Ио? Когда он бросился на корабль, залитый активной протомолекулой, в надежде, может быть, спасти Марс. А Илос, где он смылся с этой жуткой копией Миллера, потому что надеялся, может быть, не дать нам с тобой свалиться с орбиты? А на Марсе, когда он ушел в скалы, чтобы мы не остались без воды? Вот и в этот раз он навязался, чтобы не дать Амосу передраться с Катриа, а вместо того спас операцию и, может быть, открыл нам всем путь к спасению. Чего бы это ни стоило ему. И платит он без колебаний. Как всегда, так его и так.

У Наоми по щекам катились слезы, да и у Алекса глаза защипало.

– Мы его вытащим, – сказал он. – Всегда будем вытаскивать.

– Конечно, будем, – кивнула она. – До того раза, когда не сумеем. Так со всеми происходит. Всем рано или поздно выпадает последний раз. Мне бы только хотелось, чтобы у Джима был один последний раз, а не снова, и снова, и снова.

Алекс взял ее за руку. Пальцы были теплые, но тоньше, чем ему помнилось. Под сухой кожей прощупывались мелкие косточки.

– Никаких сил с ним нет, – сказала Наоми.

– Но мы все равно его любим.

– Любим, – вздохнула она.

Еще минуту они помолчали, потом Наоми высвободила руку и насухо вытерла щеки. Качнулась вперед, опустив на пол все четыре ножки табурета. Ее вздох прозвучал словно за тысячу километров от Алекса.

– Дай приведу себя в порядок, и за работу, – сказала она.

Алекс встал вместе с Наоми, но не вышел вслед за ней. Он летал с Наоми много лет. Но поразительно легко забывал, как хорошо она знает сама себя. Он задумался, о ком это говорит больше: о ней или о нем.

Возможно, о нем.

Кларисса тихонько хмыкнула или кашлянула и повернулась к нему. Бледная кожа блестит от пота, но улыбка уверенная, не вымученная.

– Эй, – заговорила она. – Я что-то пропустила? Насчет Холдена? Есть новости?

– Нет, никаких новостей. Просто опробовал новую вдохновляющую речь, – признался Алекс. – Ты как?

Веки Клариссы сошлись и разошлись, словно на замедленном видео.

– Живу во сне, – хихикнула она. – Ты Амоса не видел? Он пошел раздобыть для меня… кое-что.

– Как видно, еще не раздобыл. Вернется, не волнуйся.

– Никогда не волнуюсь, – сказала Кларисса и вздрогнула как от холода. Холодно в спальне не было. – Как думаешь, они сумели бы меня починить?

– Кто?

– Лаконцы, – ответила Кларисса. – Я все думаю, во сколько раз их техника выше нашей. И гадаю, а вдруг и медицина? Может, они бы сумели вытащить из меня гребаные импланты. Замазать самые большие дыры.

– Не знаю. Возможно.

– Какая ирония, что я всеми силами стараюсь от них избавиться, да? – Она издала отрывистый тихий звук. Скрути несколько таких вместе, получился бы смешок.

– Наверное, – сказал Алекс и добавил, помолчав: – Хочешь к ним в клинику? В смысле это бы, вероятно, значило отойти от дел подполья, но, если хочешь, можно попробовать устроить.

В ее улыбке была любовь и жалость.

– Ты правда в это веришь? Что мы могли бы что-нибудь устроить?

– Черт, еще как.

– Ну, буду иметь это в виду, – отозвалась Кларисса. – Хороший ты человек, Алекс Камал.

– Ты и сама ничего, – заметил он.

– Я сейчас не в лучшей форме, – усмехнулась Кларисса, – но все равно спасибо. Правда, спасибо.

Веки ее снова затрепетали, лицо обмякло. Сейчас она походила на восковую модель самой себя. «Ей станет лучше, когда мы вернем „Роси“, – подумал Алекс. – Не то чтобы совсем хорошо. По лучше. Лучше, чем сейчас. Дайте мне добраться до пилотского кресла, я долго еще не посмотрю в сторону порта». На «Росинант» хотелось, как хочется домой.

А все вокруг сулило одни беды.

Бобби принесла известие о Холдене и кое-что еще. Прямо предопределение: стоило ему обещать Наоми, что они спасут Холдена, как появился Холден в станционном карцере и куча документов, подсказывающих, как его вытаскивать. Слишком хорошо все сложилось, даже страшно.

– Потрясающе, – приговаривала Наоми, листая файл.

Алекс склонялся над ее плечом, так чтобы и в терминал заглянуть, и не помешать. И то и другое удавалось лишь отчасти. Наоми вернулась к работе – это самый верный знак, что ей полегчало.

Двери тесной комнатушки были накрепко закрыты, и Саба включил канал новостей на полную громкость. Незнакомый молодой репортер расспрашивал Кэрри Фиск о войне в системе Сол и предстоящем восстановлении движения между колониями. «Колонистам все равно, кто управляет Мединой, лишь бы она хорошо работала. Союз перевозчиков их устраивал, и Лакония тоже устроит. И даже больше устроит, поскольку лаконская модель уважает самоуправление. Лаконский Конгресс Миров действительно дает голос каждому из его членов. Прежде такого не было». Алекс пытался слушать ее, чтобы не висеть над душой у Наоми. Получалось не очень.

Бобби расхаживала у них за спиной вдоль стены: три шага, поворот, три шага обратно. Саба был сдержанней – сидел ровно и только глазами стрелял. Обоих тянуло в движение, как тянет валун, зависший на краю обрыва.

Наоми тихо, удовлетворенно хмыкнула и перешла по ссылке к схеме корабля, похожего с виду на «Предштормовой».

– Кому об этом известно? – спросил Алекс. – В смысле: кто видел?

– Одна из моих, которая взломала шифр, – ответил ему Саба. – Она принесла прямо мне. И даже не читала. Маха тверже камня. Не про всех своих так говорю, по она? Я сказал: «Ты этого не видела», значит, и не видела.

– Здесь и оперативные планы для «Предштормового», – заметила Наоми. – Что ни говори о лаконцах, в дотошности им не откажешь.

– Это все по лекалам марсианского флота и десанта, – возразила Бобби. – Пятьдесят шесть процентов – дословно те оперативные процедуры, которым учили нас с Алексом.

– Тогда вы оба прочитайте, – попросил Саба. – Аллес ла. Отметите, что изменилось. Если изменилось – значит, были причины. Может, подскажут нам что-то. Знать, что за ними стоит, может, даже лучше, чем получить сами материалы.

– Не знаю, – сказала Наоми. – Они и сами по себе чертовски полезны.

У Алекса в груди пузырьками шампанского бурлило волнение. Блестящие пляшущие пузырьки. Он уже и забыл, как приятно ощутить поворот к лучшему после сплошного ужаса. Поразительно, как близко он был к тому, чтобы отказаться от задуманного: оставить дроны болтаться в воздуховоде, мол, никак невозможно. А ведь если этот ключ позволит им выбраться и вытащить все подполье с Медины до подхода «Тайфуна», значит, он своей трусостью перечеркнул бы единственную надежду.

Замысел Холдена сработал. Ради него он бросил себя волчьей стае – и они получили все, на что можно было надеяться. Всё, кроме самого Холдена, но, может быть, и его вытащат.

– О содержании пленных что-нибудь есть? – спросил он.

– Есть. – Наоми всем видом показала, что проверила в первую очередь. Все было важно, но это – где Холден, как к нему добраться – для нее на первом месте. Алекс удовлетворился. Подробности можно оставить на потом, главное, что они есть.

– Проблемас сон, – чуть повернулся к ним Саба. – Не слишком хорошо, нет? Не для того ли сделано, чтобы выглядело как не слишком?

– Думаешь, деза? – спросила Наоми.

Саба прищелкнул языком.

– Не думаю. Но принимать на веру – рисковать многими задницами, да? Больше надеюсь, чем нет. Если это – чем выглядит, долго секретом не останется. Слишком горды победой, да? Кто-то узнает, выпьет малость, и узнают все.

– Не доверяешь дисциплине своих? – спросила Бобби.

Саба кивнул на закрытую дверь.

– Мои – команда «Малаклипса». Остальные, пока не стали мои, работали на Драммер. А от нее до людей бюрократия в пять-шесть слоев. Не то что не доверяю – я не доверяю слепо. Люди есть люди. Мы в такой дыре, что удивляюсь, как умудряемся соорудить сэндвич.

– Беспредельный цинизм, – отметила Наоми, однако в ее тоне Алекс услышал душевное спокойствие. Что-то найденное в перехваченных файлах успокоило ее, как не сумел бы Алекс. А Наоми добавила: – Бобби, когда ты служила в боевых частях десанта, ваши скафандры «Голиаф» предусматривали подчинение командиру?

– Что-что? – удивилась Бобби.

– Подчинение командиру. Старший офицер мог остановить скафандр подчиненного?

– Конечно. У нас это называлось «радио». Дана команда «стоять» – стоим. Ты что там нашла?

Наоми откинулась назад, чтобы Бобби – и, раз уж он рядом, Алексу – было лучше видно. Во времена его службы существовала четкая цепочка подчинения и предусматривались процедуры на случай, если кто-то ее нарушит. Большей частью процедуры сводились к тому, что военная полиция уволакивала кого-то для внушения на месте, после чего следовал трибунал. Может, в десанте делали иначе, но о том, что он увидел на экране, точно речи не было.

– Они что… могут их отключить? – Бобби не знала, негодовать или смеяться. – Честное слово, похоже, их губернатор нажатием кнопки может превратить все эти дивные силовые скафандры в пару тысяч саркофагов!

– Жизнеобеспечение не отключается, – заметила Наоми. – Только вооружение, связь и подвижность всех суставов.

– Как же они боятся мятежа! – присвистнул, оценив, Алекс.

– А ты, – объяснила Бобби, – вспомни, как они сюда попали. Дуарте сколотил мятежную фракцию внутри флота МРК – такую большую, что хватило на собственный флот. Только дурак не предположил бы, что кто-нибудь может разыграть такую же шутку и с ним. А он не дурак. Хотя конкретно это решение…

– Кажется маленьким перебором в сторону агрессии, – закончил Алекс.

А слабые места виднее как раз у агрессора. – Бобби тронула Наоми за плечо. – Есть надежда скопировать сигнал отключения?

– Если добудешь мне такой силовой скафандр, – сказала Наоми, – почти наверняка сумею.

– «Предштормовой», схема охраны Медины и десант, – подсчитала Бобби. – Похоже, появляется шанс на три из трех.

– И пленные, – напомнила Наоми. – Освобождение пленных.

Алекс понимал, что она думает о Холдене. Бобби тоже поняла.

– Это ясно без слов, – сказала она.

Глава 38 Син

Сину всегда тревожно было думать о долаконских временах. Когда его родители решились на переход, он был так мал, что и не помнил другого дома, кроме Лаконии. И все же Лакония оказалась не первой из тринадцати сотен миров. Первой колонией стал шарик из воды и земли, названный поселенцами Илосом.

Правительство Земли, устрашившись перспективы разведывать, изучать, а затем и эксплуатировать огромное в потенциале богатство новых миров, поступило, как поступало всегда. Передало контракт частной компании – пусть стараются за власти. Однако к тому времени, как разведывательное судно «Роял Чартер Энерджи» прибыло на планету, названную ООН Новой Террой, там уже обосновались две сотни самозахватчиков, копавших руду и считавших себя независимым государством.

Дальше было немало кровопролития. «РЧЭ» покинуло планету. Илос добился от ООН отдельного соглашения и до недавних пор был членом-основателем Ассоциации Кэрри Фиск и экспортером лития, а также тяжелых металлов.

Джеймс Холден оказался там в разгар первых схваток. Сейчас он сидел под взглядами камер, за лодыжки прикованный к палубе.

Син разглядывал его на своем мониторе. Холден оказался старше, чем ему представлялось: виски совсем белые. На давнем фото из публичных архивов то же открытое, с серьезным взглядом лицо принадлежало человеку немногим старше Сина.

Сейчас Холден сидел, склонив голову. На рукавах и груди тюремной робы – полосы крови. Круглые пятна и на бумажных тапочках. Одной рукой он зажимал живот. На опухших щеках синяки. Сидел он на одноногом табурете, привинченном к палубе, и раскачивался взад-вперед, словно убаюкивал сам себя. Наручники выглядели черными ленточками на запястьях, но Син знал: скорее сломаются человеческие кости, чем порвутся эти ленточки. Перед Сином был не человек, а воплощенное несчастье.

– Я бы должен спросить, какая часть его ранений вызвана взрывом? – заметил Син.

Оверстрит не то чтобы улыбнулся, но в глазах мелькнуло веселье.

– Если для вас это важно, сэр, я, разумеется, могу выяснить.

Пленник был схвачен, когда запустил ложные тревоги по всему машинному отделению. Через пять минут после этого появился настоящий повод для тревоги. При других обстоятельствах Холден уже был бы покойником. Если он до сих пор оставался в живых, то лишь из-за своей связи с террористами и собственного упрямства.

Так или иначе, Сину нужен был способ достучаться до него. Наладить человеческие отношения с тем, кто из предубеждения и ненависти готов был убивать лаконцев. Для этого придется поверить, хоть ненадолго, будто в нем есть что-то хорошее. Для этого необходимо иначе взглянуть на Холдена, увидеть не то, что у Сина перед глазами.

– Он ведь предупредил людей? Сигналы тревоги перед взрывом? Они позволили отправить в убежище больше народу. И когда его задержали, он предупредил силы безопасности, что надо укрыться. Если бы не он, потери оказались бы больше.

– Это верно, – признал Оверстрит. – Хотя он мог бы просто не подрывать запасы воздуха.

Что он за человек? Патриот своего правительства? Или его толкнул на насилие страх перемен? Или он – анархист, для которого губернаторство Сина лишь предлог, а беспорядки он бы устраивал в любом случае?

Син вернулся – заставил себя вернуться – к той же мысли: Холден позволил себя захватить, чтобы спасти людей. Не много, но большего взять неоткуда.

– Ну, – сказал он, – давайте разбираться, что происходит.

Когда он вошел, Холден поднял голову. Левый глаз пленника почти закрылся, рассеченная верхняя губа запеклась кровью. Пока охранник ставил для губернатора легкое кресло, Холден кивнул.

– Капитан Холден, – начал Син, – сожалею, что мы знакомимся при таких обстоятельствах.

– И я сожалею, – отозвался Холден. Голос у него был низкий, с хрипотцой. Син догадывался, что он не всегда так звучит.

– Вам что-нибудь нужно? Воды?

– Кофе, – сказал Холден. – От кофе я бы не отказался.

Син отстучал команду на своем мониторе, и через минуту тот же охранник принес грушу. Холден взял ее обеими руками, сделал глоток. Улыбнулся с неподдельным удовольствием.

– Право, очень неплохо.

– Рад, что вам нравится. Сам я предпочитаю чай.

– Я и чай пью, когда припрет, – сказал Холден и встретился с Сином взглядом. Взгляд был на удивление ясным, осмысленным, сосредоточенным на происходящем. – Давайте уточним: вы ищете ко мне подход или я к вам? Мне не совсем ясно.

– Думаю, и то и другое, – ответил Син. – Я раньше подобным не занимался. Новичок в этом деле.

– Ну да. Без обид, но вы и выглядите мальчишкой.

– В моем возрасте вас вышвырнули с земного флота.

Холден рассмеялся. Теплый, горестный смешок.

– Вы не льстите себе, сравнивая себя со мной тогдашним. Я был порядочным идиотом.

Смешок в ответ дался Сину без труда. Он вполне мог представить, что этот человек ему нравится. Вот и хорошо. Тем проще. Тем легче будет перейти к дальнейшему.

– Так за что вы нас ненавидите? Вы позволите этот вопрос?

– К вам лично никакой ненависти. А вот эта конкистадорская затея… о ней я и впрямь невысокого мнения.

Син откинулся назад, заинтересованно склонил голову.

– То есть для вас это вопрос политики? Для вас важно, чьи замыслы вдохновляют правительство, а не сами замыслы?

– Слишком мудрено сказано, – возразил Холден. – Я много лет добивался, чтобы люди ладили друг с другом, никого не нагибая. А вы задумали как раз то, против чего я всю жизнь боролся.

– Вы в самом деле считаете нас такими злодеями? Посмотрите: что мы сделали и как сделали. Мы ни разу не открыли огонь первыми. Какой завоеватель за всю историю мог бы сказать это о себе? Мы даем место самоуправлению. Любая подчинившаяся нам колония имеет возможность сохранить местную власть и свои обычаи.

– Пока они не противоречат вашим.

– Разумеется.

Холден сделал глоток кофе.

– В том-то и дело. Людям, которыми вы управляете, не дано права голоса в вопросе, как ими управлять. Пока все дудят в одну дуду, может быть, все и прекрасно, но стоит возникнуть разногласию, решаете вы. Так?

– Есть способы прийти к окончательному решению.

– Нет таких способов. Как только политики начинают толковать об окончательном решении, жди жестокостей. Человечество достигло поразительных успехов, толкаясь локтями, споря, жалуясь друг на друга, сражаясь и торгуя. Это грязно, это выглядит недостойно, но так лучше всего, потому что в этих делах у каждого есть свой голос. Пусть даже остальные норовят его перекричать. Когда все решает один голос, получается ужасно.

– И тем не менее, как я слышал от мисс Фиск, Союз перевозчиков приговаривал к смерти целые колонии, не подчинявшиеся его правилам.

– Правда? – отозвался Холден. – И потому я ослушался приказа и отказался на них работать. Я собирался в отставку, в систему Сол. Вы так можете?

– Что могу?

– Если вам отдадут аморальный приказ, сможете отказаться, уйти? Пока, судя по тому, как вы тут всем заправляете, полагаю, этот вопрос даже не рассматривается.

Син скрестил руки на груди. Кажется, роль допрашивающего выскальзывала у него из рук.

– Верховный консул – очень мудрый, глубоко мыслящий человек, – сказал он. – Я без сомнений верю…

– Нет. Стоп. «Верю без сомнений» – мне этого достаточно, – перебил Холден. – Вы считаете, идет мягкое, бескровное завоевание, так?

– Так и есть, в той мере, в какой вы нам позволяете.

– Я видел войну, затеянную Дуарте, чтобы замести следы. Я пережил голод после нее. Руки вашей империи выглядят много чище, когда вы решаете, с какого места отсчитывать ее историю, а какие части не в счет.

– И потому решать взялись вы со своими друзьями? – спросил Син, стараясь сохранить легкий тон. – Вы же понимаете, что рано или поздно назовете нам их имена.

Холден сделал долгий глоток и аккуратно поставил грушу на пол у своих ног.

– Надеюсь, что поздно, – сказал он. – Но, как я вижу, с той частью, где мы держимся как друзья, покончено?

Син ощутил, как выращенная им в себе приязнь к Холдену вытесняется бессильной злостью. Он поторопился. Надо было не жалеть времени на налаживание отношений, а теперь они оба встали в боевую стойку. Пора менять тему.

– Расскажите что можете, – попросил он, – об Илосе.

Холден нахмурился, но без гнева.

– Что вас интересует?

Син ждал, не отвечая.

Холден пожал плечами.

– Хорошо. Илос был первой спорной колонией. Я отправился туда в роли посредника между разными претендентами и почти сразу вляпался в дерьмо. Началась стрельба. Ожили древние артефакты, взорвали океан. Экосистема приняла нас за источник пресной воды. И еще были ядовитые слизни. Ничего хорошего.

– Артефакты ожили?

– Да… – Холден поерзал на табурете. – У нас на корабле был образец активной протомолекулы. Мы о нем не знали. Он пытался доложить о завершении врат Сол, только вот то, чему он пытался докладывать, погибло или отключилось. Вот он и принялся включать все подряд. Однако часть его была моим старым знакомцем, и… это довольно жуткая история. С чего бы вас заинтересовал Илос?

– А как начет другого артефакта?

Холден мотнул головой, недоуменно развел ладони.

– Какого другого?

Син вывел на монитор изображение, присланное с «Бури». Ничто из света и тьмы. Увеличив, он показал картинку Холдену.

– А, нуля, – кивнул тот. – Она-то все снова и выключила. Деактивировала протомолекулу.

У Сина захолодело сердце. Простота и невинность сказанного Холденом была страшнее любых угроз.

– Что она сделала?

– Тот мой знакомец. Мертвый. Он был детективом, и оно его использовало для поиска – куда докладывать. А он – его реконструкция, модель – заметил, что в одном месте активность протомолекулы прекращается. По его словам, это было вроде пули, которой кто-то прикончил… цивилизацию… которая… Дайте-ка рассмотреть поближе.

Син увеличил изображение. Холден моргнул. Куда девалась усталость, боль от побоев? Он заговорил твердо и властно, такого тона Син от него еще не слышал:

– Это не Илос. Где это?

– Появилось в системе Сол. На одном из наших кораблей.

– А, это к черту, – выдохнул Холден. – Ладно, слушайте. Вам надо найти одну женщину. Зовут Элви Окойе. Она работала в научной группе на Илосе. Не знаю, где она сейчас, но она много лет исследовала тамошние артефакты, и этот в том числе. Она сквозь него прошла.

– Откуда куда?

– Это не дверь. Она вроде как пронесла в него часть сети протомолекулы и тем убила образец. Перевела все в спящий режим. Она рассказывала, что при этом вроде как выключилась.

– Выключилась? Потеряла сознание? – спросил Син. – Или потеряла время?

– Что-то в этом роде, – ответил Холден. – Не знаю. Я сквозь него не проходил. Но видел ту штуку на станции. И видел, что с ними произошло.

Син поймал себя на том, что склонился к Холдену. Кровь звенела в сосудах. И, больше того, он заметил отражение того же чувства на избитом лице Холдена.

– На Илосе была станция? – спросил он.

– Нет, на этой станции – той, что контролирует пространство Кольца. В первый раз, как люди прошли в Кольцо, тот же покойник отвел меня на станцию. Отчасти это требовалось для включения колец. Но я там кое-что видел. Вроде летописи древней цивилизации. Мой друг, тот покойник, что-то в них искал, а поскольку использовал для поиска меня, я тоже все видел. Создателей этого… всего этого. Их уничтожили задолго до того, как я и вы попали сюда. Может, за миллиарды лет. Я видел, как гаснут целые системы. Я видел, как они пытались остановить врага, выжигая целые солнца с планетами. Не получилось. То, что они делали, не помогло, и их всех просто повымело, остались только дороги и старые механизмы, валяющиеся у нас под ногами. Эта штука на вашем корабле? Это они. Те, другие. Те, кто убили все до того, как Земля и Марс стали частью сети врат.

– Почему же она появилась теперь?

Холден подавился смешком.

– Ну, не знаю. Вы, люди, ничего необычного в последнее время не делали?

Син смутился. Холден попал в точку. «Буря» впервые задействовала генератор магнитного поля в неконтролируемых условиях – и здесь, и в системе Сол. У генератора, возможно, имелся побочный эффект. Или у чего-то другого, выстроенного на платформах. Или…

– Слушайте, – прервал его мысли Холден. – Мы с вами не друзья и друзьями не будем. Я до последнего вздоха буду бороться с вами и вашей империей. Но сейчас все это неважно. Создатели врат, протомолекулы, тех руин, на которых мы живем? Их смели. И то, что их смело, только что сделало выстрел по вам.

В эту ночь Син не уснул. Он был измотан, но стоило сомкнуть веки, появлялся Холден, щурил отекшие глаза, указывал разбитыми руками. И загадочная пуля, угроза и тайна. Они лишили Сина сна.

В конце сонной вахты он сдался, накинул халат и заказал чаю из общей столовой. Когда чай принесли, он уже рылся в отчетах станции в поисках новых документов о подвигах Холдена. Надеялся узнать, что этот человек безумец или ведет игру, чтобы отвлечь внимание от террористов. Но файл за файлом, доклад за докладом подтверждали слова Холдена. Даже там, где не было свидетелей, находились факты, доказывающие его правдивость.

Насколько было бы легче, окажись Джеймс Холден сумасшедшим.

«Руки вашей империи выглядят много чище, когда вы решаете, с какого места отсчитывать ее историю, а какие части не в счет».

Син знал историю Лаконии. Он присутствовал при основании колонии, хоть и был тогда ребенком. Распахнулись врата тринадцати сотен миров, в них ринулись зонды. Они доставили сведения о различных системах, о звездах, планетах и более странных вещах. Перспективы, открытые новыми землями, новыми мирами для заселения, видели все, но один только Уинстон Дуарте распознал страшную опасность, которую несла экспансия. Хаос, кровопролитие при продвижении человечества за пределы цивилизации. Удавка медленной зоны и бесконечные войны за нее. Непредвиденные экологические катастрофы, усиленные отсутствием централизованного ответа. Только у Дуарте нашлась воля для решения проблемы.

Из всех планет по ту сторону врат он выбрал Лаконию – ради обращавшихся на ее орбите строительных платформ. Он нашел живую культуру протомолекулы и сумел использовать ее, чтобы взять силы Лаконии в свои руки. Он нашел доктора Кортасара, который возглавил службу исследования и развития. И он захватил с собой треть марсианского флота – как семя, из которого должно было вырасти мировое древо. Малую долю человечества, которой предстояло отстроиться на Лаконии и вернуться, чтобы привнести порядок в людской хаос. Чтобы установить вечный мир. Покончить с войнами. Син ни минуты не сомневался в этой истории. Версия Холдена ей не противоречила, даже если по-другому расставляла акценты. Холден и сам на Илосе использовал протомолекулу – или был ею использован – для включения древних механизмов. Только он действовал наугад и с ужасными последствиями. Дуарте действовал обдуманно и с блестящими результатами.

Син отхлебнул из чашки. Чай не совсем остыл, но оказался холоднее, чем он ожидал. Холден представлял собой проблему. Он – ключ к террористической организации Медины. И он же – ключ к тайне появившегося на «Буре» объекта. Только ему открылись видения на станции Кольца. Во всем человечестве не найдется уникума, которого бы столько раз заносило в нужное место в нужное время. А если история Лаконии чему и учила, так это власти нужного человека в нужное время.

Син всегда знал, что история Лаконии связана с историей системы Сол. Но впервые он так глубоко прочувствовал общие корни. Он ощутил, что его мир и мир Холдена – участники единой великой пьесы. И создатели протомолекулы были фрагментом той же великой картины. И то, что убило их, чтобы затем исчезнуть…

И вернуться.

Глава 39 Амос

– Я думала про утилизаторы, – сказала Персик.

Голос звучал устало. Он всегда теперь звучал устало, но сейчас больше обычного.

– Да? – отозвался Амос.

В спальне они были одни. Она сидела, подравнивая ногти на ногах ножичком, который нашел для нее Амос. Почему-то от ее медикаментов ногти желтели и утолщались. Персик ничего не говорила, но он сам знал, что ей важно вовремя их подрезать.

Его руки представляли, каково будет сломать ей шею. Сопротивление, потом скрежет подающегося позвоночника. Он видел, как жизнь, уходя из ее глаз, уступает место упреку в измене. Видел ясно, словно уже сделал то, о чем думал.

– Отдача меньше положенного, – продолжала она. – Можно бы получать восемьдесят восемь, а то и девяносто процентов отдачи, а в рейсе к Фригольду выходило восемьдесят пять.

– Стоит ими заняться, – согласился Амос. – Есть подозрения?

– Я бы посмотрела фильтры. Да, считается, что они лучше работают, если не подключать напрямую к гелевой системе, но, по-моему, они не соответствуют описанию.

Амос закрыл глаза, и перед ним встала восстановительная система «Росинанта». Если фильтры недорабатывают… да, могут сбрасывать давление на входе в утилизатор. Возможно, это объясняет падение процента на выходе. Он прикинул, что можно сделать.

– Надо будет помочиться в приемник, – сказал он.

– И посмотреть, докуда дойдет?

Он крякнул. Персик хмуро кивнула, как всегда, когда они сходились во мнениях. Амос еще иногда обгонял ее в знании «Роси», но редко и ненамного. Большей частью это касалось вооружения. Оружия Кларисса не любила, оттого и разбиралась в нем хуже. Так, как с ней, Амос ни с кем не мог поговорить.

Но это не мешало мыслям лезть в голову. И не помогало против того, что застряло в горле.

– Как думаешь, Холден уцелел? – спросила Персик.

– Либо да, либо нет, – ответил Амос. То, в горле, стало чуть больше. Сжало чуть сильнее. Он не понял, с чего бы это.

– Жаль, что я так мало могу сделать, – сказала она.

– Наоми что-нибудь придумает. Будем знать, что делать, – сделаем.

Она закончила последний ноготь и перебросила ему ножик. Амос поймал его на лету, сложил и убрал под подушку – там он и хранился. Персик вытащила еще пару своих таблеток, проглотила всухую и откинулась на койке. Между ее койкой и верхней не хватило бы места для приличного размаха, но он знал, каково будет садануть ее по ребрам. Или по голове. Ударом прижать к койке, чтобы не смогла уклониться от следующего. Он не собирался ее бить, но думать – думалось.

– Поспишь? – спросил он.

– Немножко.

– Потом попробуй что-нибудь съесть.

– Не очень-то в меня лезет.

– Потому и говорю: попробуй, – объяснил он. – В худшем случае размажешь по щекам, как маленькая. Хоть кожей впитаешь.

Она захихикала.

– Уговорил, верзила. Но сперва посплю.

– Сгоняю насчет поесть, – предупредил он. – Понадобится что – зови.

– Спасибо, – ответила Персик.

Он отправился в камбуз, задевая плечами провода и трубы по обеим сторонам. В камбузе кто-то из людей Сабы пил кофе из чашки. Симпатичный парень, всегда хорошо выглядел. То, что засело в горле, чуть сдвинулось, и Амос ощутил, как выплескивает кофе в лицо красавчику. Край чашки рассадит ему верхнюю губу. Кофе обожжет обе. Он ощутил, каково будет заломить его назад, так, чтобы прижатые к столу колени не позволили вывернуться, и давить, пока не хрустнет хребет. А потом остальных. Дружков этого парня. Он представил, как будет убивать и их.

Дружелюбно улыбнувшись, Амос кивнул. Парень кивнул в ответ. Амос взял миску овсянки с медовой отдушкой. И сел в сторонке поесть. Парень Сабы допил и вышел. Когда он повернулся спиной, Амос ощутил, как носком ступни бьет его под колено, заваливает носом в пол и как удобно будет тогда поймать его в удушающий захват. Вздохнув, Амос зачерпнул еще ложку каши. «Роси» готовил вкуснее, по все же теплая еда. От нее горло немного отпускало.

– Эй, здоровяк, – позвала от дверей Бабец.

Она вошла и села напротив. Челюсти сжаты, взгляд прямой и жесткий. Она смотрела на него в упор – корчила из себя Холдена.

– Минутка найдется?

Амос уронил ложку в полупустую миску и, отшвырнув, направился к выходу.

Пост контроля жизнеобеспечения располагался за семь дверей от камбуза. Саба приспособил его под продуктовую кладовую, но они почти все подъели, так что кладовка опустела. Толстые стены в каморке проложены изоляционной пеной. Той, что намертво гасит звук. Объявись здесь лаконцы, получилась бы смертельная ловушка. Он плечом толкнул дверь. Шаги Бабца звучали за спиной – твердо, быстро и уверенно. Будто учительница спешит устроить школьнику выволочку.

В помещении было темно, но Амос нашел выключатель. Слишком яркие промышленные лампы осветили пол-ящика текстурированных протеинов и несколько туб с зерном и дрожжами. Стены из стальных пластин, только в одном углу карбосиликатная заплата. В том углу, где потолок сходился с левой стеной, тянулась труба. Чтобы добраться до управления средой, пришлось бы взломать ниши за укрепленными дверями часа два поработать ломом и горелкой. Все пространство метра три на четыре, и еще пара в высоту. Не слишком, но сойдет. Лучше места Амос не знал.

Бабец вошла следом и закрыла дверь. На носу у нее, рядом с ноздрями, обозначились два полумесяца – бесится, решил Амос. То, что засело в горле, пульсировало, как нарыв. На секунду ему показалось – сейчас лопнет.

Бабец скрестила руки, загородив дверь.

– Слушай, Амос. Я понимаю, что ты на меня зол. И, видит бог, я тоже на тебя порядком зла. Но мы – команда. Мы друзья и сумеем разобраться, что бы там ни было. Вот я здесь, да? Так что, из-за чего бы…

– С каких пор ты научилась распускать сопли, Бабец? – процедил он. Кисти рук звенели от избытка энергии. Заземлить бы… – Неужто и впрямь собралась обсуждать свои чувства?

Ее лицо лишилось выражения, взгляд стал пустым. Бабец расплела руки. Перенесла вес в бедра. Спружинила колени. Он думал, придется нахамить еще раз-другой, но хватило и этого.

Она шевельнула плечами, развернулась от бедра, отвела правую руку. Несколько лет назад Амос бы, пожалуй, сумел пропустить удар и войти в клинч. Впрочем, несколько лет назад и она двигалась быстрее. Так или иначе, он только и успел отвернуть лицо и отклониться на пару сантиметров, прежде чем кулак ударил его в скулу. А промедли он хоть немного, расплющил бы нос. Следующий удар последовал без промедления, он отвернулся, подставил плечо. Боль была внезапной, обширной и знакомой, как давняя песня. То, что сидело в горле, надулось воздушным шаром больше прежнего.

Он нанес прямой удар чуть выше пояса, не дав ей разогнуть колени. Целил не поломать кости, а отбросить, а уж потом, разогнавшись через всю комнату, налетел бы на нее. Правым кулаком в лицо, левым под ребра. Она прикрылась по-боксерски, но чуть запоздала. Он наконец прошел под защиту, захватил локтем за горло, притиснул спиной к двери. Пережал гортань. Бобби дернулась под ним, борясь за дыхание. Бедра и спина у него ныли от усилия сплющить ей глотку. Амос до хруста сцепил зубы.

Боль в яйцах началась с глухого удара, словно кто-то уронил кирпич, а секундой позже вспыхнула, заполнив все тело. Он почувствовал, что запрокидывается навзничь. Бобби вывернулась из захвата, ударив двумя кулаками поочередно в одно и то же ребро. Ребро треснуло.

Она не обозначала удары – била всерьез. Амос, дав себе полную волю, с ревом метнулся вперед. Убивать или быть убитым. Крошечная часть сознания, еще наблюдавшая со стороны, еще мыслящая, воспринимающая, ожидала, что Бобби отпрянет назад. Она вместо этого рванулась навстречу. Они сцепились, как машины в автокатастрофе: ее ладонь легла ему на загривок, бедро уперлось в бедро, и Амос взлетел в воздух. Удар о переборку на миг вышиб из него дух. Едва он оттолкнулся от стены, колено врезалось ему в живот, а он ухватил ее за бедро, вскинул над головой, и оба рухнули на пол со всей силой, какую позволяла гравитация вращения.

Кто-то орал – должно быть, он. Борьба теперь шла на ковре, ее ладони легли ему на голову, пальцы впились, нащупывая захват. Доберись она до уха, уже не выпустит. Амос вскинулся, целя ухватить за плечо, вывернуть локоть. Сломать его. На секунду почудилось, что удалось, но Бобби извернулась, уперлась подошвой ему в живот, оттолкнула. Он поймал ее за лодыжку и попробовал провести задуманный прием на колене, но мышцы у нее оказались слишком сильны, а сустав слишком прочен, не желал ломаться. Амос, весь отдавшись усилию, тоже не мог шевельнуться.

Вторая ее ступня ударила его в левую бровь, рассекла кожу. Амос напрягся, отбрасывая Бобби от себя. Кровь щипала глаза, но за ним были проворство и навыки всей жизни. Он ухватил ее за горло, надавил со всей силы. Ее гортань оказалась между большими пальцами, готовая треснуть, как каштан…

Только она уже протиснула руки ему под локти, развернула плечи и сбросила захват. Она все продумала. Ярость не застилала ей глаза. Она еще могла соображать.

Переплетя его ноги своими, она перекатилась так, чтобы оказаться сверху. Основанием левой ладони вздернула ему подбородок и врезала правым кулаком по горлу. Амос закашлялся, силясь откатиться. Дыхание вырывалось с визгом. Воздух, попадающий в легкие, казался слишком жидким. Он пытался подняться, но Бобби вскочила первой и пнула его в колено. Потеряв опору, он свалился. Она встала над ним, пинаясь и топча. Он пытался свернуться, закрыться. Пятка ударила по плечу, по спине. Она добиралась до почек, а он пытался и не мог отстраниться. Огромная, обессиливающая боль. Беспомощность. Хана ему. Она пнула еще раз, вложив в пинок всю тяжесть тела, и Амос услышал, как сломалось еще одно ребро.

Он ничего не мог сделать. Избиение продолжится, пока она не решит, что с него хватит, а ему ничего не оставалось, как свернуться клубком под ударами, ударами, ударами и ощущать, как боль проникает все глубже. Он не мог даже защититься. Если Бобби хочет его убить, он покойник.

Он терпел, что ему еще оставалось. Боль размазывалась, расплывалась. Болело уже не тело – боль стала больше него. Сознание ускользало, сдвигалось. Вспыхивали картины – из таких глубин памяти, что о связности речь уже не шла. Духи, пахнущие сиренью и бергамотом. Белое одеяло, такое заношенное, что хлопковые волокна распадались, – но все равно мягкое. Вкус дешевого мороженого в лавчонке Кари и Ломбарда. Звук передачи из соседней комнаты, шум дождя. Давно он не вспоминал, как шумит дождь в Балтиморе. Побои, боль и беспомощность, но и вкус мороженого.

Глубокий покой копился внутри, затапливал его, поднимался, изливался наружу. Амос расслабился, отдавшись ему. То, что сидело в горле, пропало. Или нет. Оно никуда не денется. Но оно унялось. Вернулось в глубину, где ему и место. Он чувствовал себя как после оргазма, только лучше. Глубже, реальнее.

Наконец Амос заметил, что Бобби его уже не пинает. Он перевернулся на спину. Открыл глаза. На палубе, на переборке кровь. Мошонка – футбольный мяч, надутый болью. Засохшая кровь склеила левый глаз. Горло болело и саднило при глотании, но освободилось. А вот с дыханием было что-то не так. Довольно быстро Амос сообразил, в чем дело. Не он один дышал со свистом.

Бобби сидела спиной к двери. Немного раздвинула ноги, так, чтобы занять побольше места. Руки сложила на коленях. Кровавые ссадины на рассеченных костяшках выглядели нарисованными. Волосы липли к шее. В основном от пота.

Они встретились взглядами. Довольно долго ни один не заговаривал. Только гудела станция.

– Ну вот, – сказала Бобби, сделала пару вдохов и продолжила: – Что это было, так тебя и так?

Амос сглотнул. Уже не так больно. Он хотел сесть, попробовал и передумал. Даже на потолке виднелись брызги крови. Одно пятно походило на морду смешного песика.

– Я, – начал он и тоже глотнул воздуха. – Я ничего не хочу. Понимаешь?

– Ни фига.

– Люди… людям всякого хочется. Детей. Или прославиться, разбогатеть чего-нибудь. Из кожи лезут, чтобы добиться. А я просто ничего не хочу. Ничего такого.

– Ну-ну, – поддержала Бобби.

– Только ни хрена. Не помню, когда началось, только захотелось и мне. – Он ждал, что в горле снова встанет ком, не дождался и продолжил: – Хотелось, чтобы Персик умерла дома. Среди родных.

– На «Роси», – поняла Бобби. – С нами.

– Да, вот чего я хотел. Только после Фригольда все посыпалось. То, что отвалились Холден с Наоми, было еще не худшим, потому что они сами так решили.

– Да и не ушли они в конечном счете, – напомнила Бобби.

– А потом из лаконских врат вы валилась эта здоровенная хрень, и вот мы отрезаны от «Роси», и шанс его вернуть уходит так далеко, что не поймаешь. И знаешь что? По ней видно, что ей, в общем, все равно, только не все равно мне. А потом… стало еще паршивей. Я свихнулся. Лезли в голову мысли, которых я и думать не хотел. Ну, ты знаешь.

Они долго молчали. Амос снова попробовал сесть и на этот раз справился.

– Хорошо, – сказала Бобби. – Я понимаю.

– Понимаешь?

– Более или менее. Достаточно.

Она встала, держась за стенку, и протянула ему руку. Он принял, обхватил ее запястье, а она его. Общим усилием они подняли его на ноги. У Бобби на лице почти не осталось следов, хотя на шее уже набухали синяки.

– Ты и впрямь выбила из меня дурь, – сказал он.

– Проще было убить. – Бобби улыбнулась измазанными в крови зубами. – Но, похоже, ты, балбес, нам еще пригодишься.

Он кивнул. Она была права по обоим пунктам.

– Надо найти тебе льда, – сказал он.

– Пошел ты, – отмахнулась Бобби. – Размахнись я хоть вполсилы, мы бы весь лед на твое хозяйство извели.

– Точно. Но потом бы я дал тебе попользоваться.

Она еще раз показала красные зубы и повернулась к двери.

– Эй, Бабец, – позвал Амос. – Без обид, а?

– В другой раз, как захочется кого-нибудь побить, не надо мне хамить.

Он хихикнул. Смеяться было больно.

– Ищи я, кого побить, к; моим услугам была бы целая станция. Но вот насчет быть побитым в драке весь выбор, в общем, сводился к тебе.

Бобби задумалась.

– И то верно.

До гальюна он добирался минут пять. Отмылся, как сумел, но нужно было бы еще переодеться, да и глаз, когда он отмочил засохшую корку, снова начал кровить. У Сабы должен найтись кто-нибудь, чтобы наложить шов. Но сперва одежда.

– Господи Иисусе, – испугалась Персик, когда он вошел. – Что случилось?

– А? A-а, ты об этом. Мы с Бабцом побоксировали немножко. Неудачно подставил физиономию. Пустяки.

На ее лице отразилась борьба между недоверием и желанием поверить даже в такую прозрачную ложь. Амос бросил взгляд на ее ключицы, ожидая, что всплывет прежнее желание сломать, но ничего такого не было. Вот и хорошо.

– Зря ты такой злой, – сказала она наконец.

– И то верно, – согласился Амос. – Ты куда собралась?

– Размазывать кашу по щекам.

– Соблазнительно. И я с тобой.

Глава 40 Наоми

– Просыпайся. Нам пора, – сказал кто-то. – Пошли-пошли-пошли!

Наоми разлепила веки. Коснулась подошвой палубы, еще не вырвавшись из тисков сна. Во сне был огонь. Она с ним разговаривала… сон забывался, таял, как сахарная вата в воде.

Амос, покряхтывая от боли, скатал свою койку и стал помогать Клариссе. Алекс натягивал комбинезон на худые смуглые ноги. Незнакомый голос принадлежал девушке, слишком молодой для татуировок с рассеченным кругом, украшавших ее ладони.

– Что такое? – спросила Бобби. – Осложнения?

Сабе сообщили, что надо уходить, так что уходим. Сейчас уходим.

– Где он? – поинтересовалась Бобби.

– Ушел, – ответила девушка и исчезла.

В оставшуюся открытой дверь проник свет. Громко, панически звучали голоса, металл звенел о металл, но это был не бой. Не слышно стрельбы. Впрочем, от этого страх и порыв к движению, сжавшие сердце Наоми, не стали слабее.

– В порядке, Персик? – спросил Амос.

Кларисса кивнула и стянула волосы в хвост, как делала, собираясь на работу. От новых лекарств к ее щекам отчасти вернулась краска. Не найди Амос, где их достать, ее сейчас пришлось бы нести на руках. Небеса, маленькие милости… как-то так.

Они выбрались в коридор. В дверях Наоми задержалась, оглянувшись. После себя они не оставили ни инструментов, ни терминалов – разве что следы волос и ДНК. И того хватит для опознания.

– Наоми? – позвал из коридора Алекс. – Там все здорово спешат. Хорошо бы и нам…

Она задвигалась быстро и решительно, собирая в охапку одеяла, подушки и простыни. Дешевые, они в свернутом виде почти не занимали места. Еще одна маленькая милость. Наоми запихнула все в самодельный приемник утилизатора в конце коридора. Возможно, это все зря. Возможно, глупо было тратить на это время. Все равно. Что сделано, то сделано.

У нее в жизни теперь многое было так.

Саба ждал у сервисного люка, выходящего на станцию. В огромный корпус Медины, не контролировавшийся подпольем. Саба крепко сжимал челюсти, и синяков у него под глазами не скрывала даже темная кожа.

– Что происходит? – спросила Наоми.

– Предупредил один наш из логистики. Лаконцы наметили эту секцию для осмотра. Даже если найдут наши норки, лучше, чтобы нас в них не было.

– Ну, мы этого ожидали.

Саба втиснул ей в ладонь ручной терминал.

– Это твой. Сварганили досье. По штуке для аллес ла, кто с нами. Жилье, работа. Ногтем не скреби, лак сойдет, но быстро лучше не вышло.

– Спасибо, – сказала Бобби, тоже получив терминал.

– И сообщения – только текст. И только мне. Ваш круг – в вашем кругу.

Наоми кивнула. Она снова почувствовала себя молодой – в самом плохом смысле. Амос с Алексом и Клариссой уже вышли в общий коридор, Бобби догоняла их рысцой. Наоми тронула Сабу за локоть.

– Фальшивые удостоверения долго не продержатся. Скоро нам действовать. Не отчаивайся.

Взгляд Сабы смягчился.

– Моя леди-жена в Сол ведет войну с ублюдками. Я мир переверну, чтобы снова проснуться рядом с ней. Хоть раз.

Наоми вспомнила Джима, и страх отозвался болью в животе. Саба взял ее за плечо, мягко направил вслед за друзьями. За командой. За семьей, иначе не скажешь.

Внутренние уровни мединского барабана могли бы принадлежать любой из старых вращающихся станций. Только места побольше: в общих коридорах может проехать карт и еще останется проход для пешеходов, эстакады ведут к почве и солнцу внутреннего пространства или вниз, к вакууму под ногами. Наоми не вылезала из логова с тех пор, как они потеряли Джима. Сейчас, проходя рядом с обычными жителями Медины, стараясь вписаться в общий порядок, она замечала, как здесь просторно. В другой раз испытала бы облегчение. Сейчас она чувствовала себя беззащитной, как мышь посреди комнаты, где живет кот.

Она вытащила полученный от Сабы терминал, стараясь не изменять скучающей мины, посмотрела, где находится, где живет, что отвечать, если остановят лаконцы. Ей не впервой было пользоваться чужой личностью, и эта еще казалась пристойной. Другой вопрос, насколько глубоко кроты Сабы прокопались в лаконские базы данных. С тех пор как перерезана связь между Мединой и «Предштормовым», лаконцам остались только локальные копии. Их можно подправить. Странно подумать, что, не пожертвуй Джим собой, подполье могло бы на том и кончиться. Чувство благодарности замутнялось гневом.

На широком экране шли местные новости. Лаконская пропаганда, но не обязательно сплошная ложь. Крутили съемки из системы Сол, кадры войны. Наоми не смотрела, но один кадр ее остановил. Молодая женщина с оливковой кожей, с широким подбородком, в голубом лаконском мундире. Подпись гласила: «Адмирал Же-Юн Сонг с „Глаза тайфуна“». На другой половине экрана показали молодого Сантьяго Сина, губернатора станции.

– Когда вы надеетесь прибыть на Медину? – спросил он, и субтитры перевели вопрос на испанский, китайский и – ей стало неприятно – на астерский диалект.

Женщина, серьезно кивнув, начала отвечать:

– Главное для нас – обеспечить безопасность людей на станции. Верховный консул Дуарте очень-очень ясно дал понять, что…

Наоми не замечала, что стоит на месте, пока Амос ее не подтолкнул.

– Нам лучше двигаться, босс. Не так заметно.

– Да, – сказала она.

– Запись обработана, – вмешалась Кларисса. – Они все обрабатывают. Убирают световой лаг. Время еще есть.

Наоми кивнула. Она не доверяла своему голосу.

Согласно новым данным, звали ее Эми Хендерс, проживающей в квартирах для беженцев на четвертом уровне. Она числилась пилотом «Голубого гения» – водовоза, разгонявшегося сейчас без нее куда-то за Афинские врата. Наоми задумалась, сумел ли Саба вычистить имя Наоми Нагаты из станционных баз. В любом случае никуда не денутся новостные архивы, где она десятилетиями стояла рядом с Джимом, мечтая, чтобы камера развернулась в другую сторону.

Она ступала по пленке мыльного пузыря и надеялась, что он не лопнет.

Помещения для беженцев оказались немногим лучше жилья подпольщиков. Пять каморок, узкий общий коридор и общий гальюн в конце. Одним плечом касаясь стены, Наоми задевала другую локтем. Комнаты теснее кают на «Роси», но с дверями, так что они могли не дышать в сны соседа. Маленький монитор на стене был настроен на официальный канал, но капитана «Тайфуна» уже сменил рассудительный мужчина в форме безопасности.

– База оказалась точно такой, как мы ожидали. Крысиные норы, позволявшие террористам составлять и исполнять тайные планы. Теперь им придется выбраться на свет. Тут мы их и остановим. Неизвестно, сколько человек пользовалось тайной базой, но мы отгородили ее помещения и ведем полноценное расследование. Уверен, что угроза станции снизилась, но успокаиваться преждевременно. Эти люди ради идеологических догм поставили под угрозу жизнеобеспечение. Рискнули жизнью всей станции. Очень важно изолировать и обезоружить террористов, не допустив новой атаки, подобной подрыву кислородного резервуара. Ради этой цели губернатор уполномочил меня амнистировать каждого, кто…

Кларисса, ткнув большим пальцем, отключила монитор. Встретила взгляд Наоми, и усталая решимость в ее глазах сказала яснее слов: «Пусть их. У нас своя работа».

Алекс прочистил горло.

– Ну, раз мы остались без камбуза, поищу-ка я какое- нибудь кафе. Кто еще хочет позавтракать?

За дверью их ждали охранники. И дроны. Был риск, что при попытке расплатиться не сработает фальшивое удостоверение или всплывет настоящая личность Алекса. Наоми хотелось сграбастать его и запереть под замок. Чтобы никто не покидал сомнительной безопасности убежища.

– Мне чаю, – сказала она. – И, пожалуй, белковых пирожков.

– Отлично, – кивнул Алекс, – скоро вернусь.

Это прозвучало обещанием. Как будто от него зависело сдержать слово.

– Я хотел… – Амос кивнул на Клариссу.

– У меня есть чем заняться, – ответила Наоми.

– Значит, на часах остаюсь я, – кривовато улыбнулась Бобби. – План так себе, но лучше, чем ничего.

– План я тебе обеспечу, – сказала Наоми.

Оставшись в одиночестве на новой тощей койке, она вывела на терминал колонку – список дел. Возможно, опасность и срочность она и переоценивала, зато в том, что скоро подступят мрачные мысли, не сомневалась. А для них не было времени. Сосредоточившись на задаче, она бы с ними справилась. Она достаточно давно себя знала, чтобы быть в этом: уверенной. Чтобы мозг хорошо работал, надо его подкармливать.

Конечная цель – уйти из медленной зоны, отыскать безопасное убежище, где можно втайне перегруппироваться. Итак, последний шаг она прописала в верхней строке списка.

ПЕРЕГРУППИРОВКА

Какой она будет, Наоми в подробностях не представляла. Может, просто затаиться и смотреть, что происходит. Ждать оплошности врага или появления новых союзников. Старинная, старинная стратегия. Но в чем бы ни заключалась перегруппировка, она станет последним шагом. До нее предстоит справиться со многим другим.

ВЫБРАТЬСЯ В БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО

А до того…

ОПРЕДЕЛИТЬ БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО

Что ни говори, прежде чем бежать, надо выбрать, куда бежать. Там должно найтись пространство для посадки «Роси». Должен быть шанс, что местные не покорятся Дуарте, не выдадут их. Стало быть, ни один из миров Фиск и система Сол тоже не годились. Хитрая задача, но у Наоми уже начали возникать кое-какие наметки. Вот и хорошо. Но выполнение этого пункта зависело от нескольких факторов, поэтому она разделила таблицу пополам и прописала в одной колонке:

ОСЛЕПИТЬ МЕДИНУ И «ПРЕДШТОРМОВОЙ»

Если лаконцам будет известно, куда они ушли, долго прятаться не удастся. Значит, этот пункт очень важен. И это надо сделать перед самым уходом, чтобы враг не успел починить поломанное. Все должны быть готовы к тому моменту, когда ослепнут антенны, а значит…

СОСТАВИТЬ ГРУППЫ ЭВАКУАЦИИ

А для этого известие должно разойтись по всей сети Сабы. По всему подполью. Дойти до всех. И еще… вот оно. Горе и страх. И ком в горле. Ничего. Все равно она должна была внести это в список. Как заурядную часть плана.

СПАСТИ ДЖИМА

Саба прислал сообщение за час до конца смены Эми Хендерс. Бобби получила такое же, а больше никто. Ресторан располагался уровнем ниже внутренней поверхности барабана, и на пути к нему, если повезет, не попадется постов. Наоми умылась над раковиной шириной самое большее в две ладони и кое-как привела в порядок волосы, стянув их в узел. Вернувшись домой, на «Роси», она планировала целый день провести в душе. Целый, черт побери, день.

Алекс с Клариссой ждали ее в общем коридоре. Бобби с Амосом стояли несколькими метрами дальше и притворялись, будто беседуют, а на самом деле сторожили. Оба были в синяках, а у Амоса еще и царапина поперек глаза. Можно подумать, будто обоих задело взрывом, что, строго говоря, соответствовало истине, зато напряжение, сковывавшее живот и плечи Амоса, ушло. Нет, не ушло, но отступило. Вот и хорошо.

– Готовы раскрасить город в красный цвет? – спросила Кларисса, взяв Наоми за плечо. Жест выглядел игривым, но она еще и искала опоры.

– Надеюсь, здесь подают маргариту, – заметил Алекс. – Давненько я не едал хорошей маргариты.

– Поверь, марсианин, хорошей маргариты ты в жизни не пробовал, – съязвил Амос. – Есть вещи, которые умеют делать только на Земле.

Бобби перехватила взгляд Наоми, едва заметно кивнула и зашагала по коридору. Амос держался с ней рядом, чуть перекатываясь с пятки на носок в урезанной гравитации – казалось, каждый шаг причиняет ему боль. Наоми выждала несколько секунд и двинулась следом. За этими синяками стояла какая-то история, и она догадывалась, что никогда ее не услышит.

В команде у Джеймса Холдена числились пятеро, но они не составляли пятерку. Шли двое, и еще трое позади. Вряд ли это могло обмануть распознаватель паттернов, но хоть что-то.

Широкая керамическая стойка ресторана выходила в коридор. Из глубины клубами: валил пар, напитанный запахом рыбы и карри. Дизайн не вписывался в оригинальную конструкцию корабля. Здесь ощущался «Наву», превращавшийся в «Бегемот», а потом в станцию Медина, разбираясь на ходу, чем был и чем будет. Если так взглянуть, ресторан Наоми нравился, хоть и был довольно уродлив.

Человек за стойкой кивнул, приветствовав всех на непонятном Наоми диалекте, и махнул себе за спину, в самый пар. Кухонька оказалась маленькая, а две женщины – старуха и совсем девочка – с любопытством уставились на вошедших.

Старик отворил толстую металлическую дверь и с улыбкой кивнул на открывшуюся комнату-холодильник. Там уже ждал Саба: плечи закутаны одеялом, в зубах тонкая черная сигаретка. Щеки раскраснелись от мороза. Старик закрыл за ними дверь, и сразу включилась золотистая аварийная лампочка, отбросив на них тень от ящика с выращенной на станции рыбой. Амос покосился на Клариссу, ио та как будто даже обрадовалась холоду.

– Не идеал, – заговорил Саба, – но подслушать нас им трудно.

– Думаешь, слушают?

– Нет, – ответил он, – но здесь меньше шансов, что я ошибаюсь. Пердон за последний переезд. не успел заранее предупредить.

– Шиката га най, – отозвалась Наоми, и Саба горестно кивнул ей.

– У нас есть план, – сказала Бобби. – То есть у Наоми.

Во всяком случае, наметки плана, – уточнила Наоми. Я от него не в восторге, слишком многое должно уложиться в очень короткое время. Но до «Тайфуна» осталось меньше недели, так что снизить скорость не получается.

– Люди у меня есть, – ответил Саба. – Скажи мне, я передам кому надо.

– Там многовато подвижных частей, – предупредила Наоми. Много чего может сломаться.

– Расскажи, – сквозь облачко дыма попросил Саба.

Наоми рассказала. Шаг за шагом, во всех подробностях. Пока она говорила, операция материализовалась в сознании, позволив излагать ясно и с уверенностью, которой она и вполовину не ощущала в себе. План был ужасный, мог сорваться на тысячу ладов, и от иных провалов им уже не опомниться. Если штурмовая группа не пробьется на «Предштормовой». Если код отключения изменен или не поддастся взлому. Если лаконские ремонтники исправят антенну раньше, чем они рассчитывают.

Но над каждым, словом, каждой подробностью словно нависала тень «Тайфуна». Приближалась. Убивала последние шансы.

– Понадобятся две бомбы, – заметил Саба, доставая свой терминал. Тот, что не был связан с официальной сетью станции. Вводя сообщение, он продолжал говорить: – Одна на антенны, одна для тюрьмы. Катриа хватило на одну. Поглядим, как ей понравятся две. Которая важнее?

– Обе важнее, – сказала Наоми, но в один голос с нею Кларисса ответила: – Тюрьма.

– Я в давние времена работала на этой станции, – добавила Кларисса. – Дайте мне доступ к запасной силовой подстанции, которая их питает, и способ перезагрузить основную. Я отключу антенны.

– Клари… – озабоченно начала Бобби.

– Я умею, – перебила Кларисса. – Сработает.

Так и решили. Саба уже ввел сообщение.

– Бист бьен аллес, – сказал он.

– Мы с Амосом займемся «Предштормовым», – объявила Бобби. Твою команду возьмем, по мы в деле, или дела не будет.

– В деле, – согласился Саба. – Я со своими на «Малаклипс», как только получим сигнал. Если боевики завязнут, будет хоть один против двух. План Б, са-са?

Алекс поднял руку.

– «Роси» веду только я. Все это помнят, да?

– А мне тюрьма, – сказала Наоми, подразумевая: «Мне Джим».

Терминал Сабы пискнул, и он поднял довольное лицо.

– У Катриа есть человек. Койо с опытом взрывных работ. Ему надо будет объяснить задание. Только ту часть, что его касается. Внутренний круг, мы.

– Внутренний круг, – подтвердила Наоми. – Мы с Клари можем с ним встретиться.

– Хорошо. – Саба проковылял к дверям и заколотил обернутым в одеяло кулаком. Потом кивнул Бобби с Амосом. – Вы со мной. Повидать Катриа. Обсудим охоту на десантников.

На лице Бобби мелькнуло… не то чтобы выражение, но Наоми заметила.

– Веди, мы за тобой, – улыбнулся своей пустой улыбкой Амос.

– Есть идеи, как мне попасть на свой корабль? – осведомился Алекс, пока открывалась дверь.

– Несколько, – ответил Саба. – Тебе бы тоже пойти… – но он тут же покачал головой. – Слишком много дел. Не хватит времени.

Они шагнули в ставший внезапно жгучим воздух. Наоми только теперь заметила, как промерзла. Саба провел их через кухню, люди один за другим скрывались в пару и обыденном мире, пока не остались лишь Наоми с Клариссой.

Они, подсев к стойке, стали разглядывать прохожих. Рыба оказалась так себе, а вот карри и грибной рис по- настоящему хороши. Монитор на стене напротив докрутил новости и пошел на повтор. Кларисса ела, пила чай, болтала обо всем и ни о чем. Наоми едва замечала, как подрагивает ее рука и подергивается веко. «Раз она считает, что справится, значит, справится», – сказала она себе.

На стул рядом с ними сел мужчина. Темные красивые глаза и яркая возбужденная улыбка, а между ними кривой нос.

– Намне на Джордао, – представился он. – Видел вас обеих дома, да?

– Помню, – сказала Кларисса.

– Катриа, она меня прислала. – Он склонился вперед. – Так что будем делать?

Глава 41 Син

Он проходил учения на кораблях – как любой в его ранге. Неделями спал в темной каютке, ел локоть к локтю с другими офицерами, но после учений он возвращался домой на Лаконию, к Наталии и Чудовищу. Выходные после учений радовали его как ничто другое: выспаться допоздна рядом с Наталией. До появления Чудовища спальня в их квартире располагалась на третьем этаже, и можно было свернуть степу, впустив в дом свежий воздух и виды. Син вспомнил, как лежал в постели, любуясь городскими сумерками. Тучи на горизонте окрашивались золотым и лиловым, а среди звезд блестели строительные платформы чужаков.

Он укладывал голову на пустой еще живот Наталии и думал о кораблях, строящихся за пределами атмосферы. Как он однажды будет командовать одним из них. Тогда об этом мечталось с радостью.

Син, не сверяя дат, знал, когда срок его мединского изгнания сравнялся с продолжительностью учебного рейса. Подсознание предвкушало прощание с низкими потолками и фальшивым небом. С каждым днем в нем росло беспокойство, и не только от угроз со стороны местных террористов, не только из-за все более напряженной подготовки к открытию врат. Тревога поселилась в самом теле, привыкшем, что долгие периоды одиночества имеют конец, ожидающем и не находящем облегчения. Ему не хватало жены, ребенка и неба, и, если о первых двух рассудок подсказывал, что рано или поздно они увидятся, то относительно последнего… возможно, никогда.

Он мог прожить жизнь и умереть губернатором Медины, ни разу больше не увидев настоящего облака. Син знал об этом с минуты, когда встретился с верховным консулом. Знал не первый месяц. Просто раньше эта мысль его не глодала.

На мониторе перед ним был открыт черновик ежемесячного рапорта, а в окошке-врезке висел личный дневник. Любой вышестоящий при желании мог увидеть его, но рапорт подводил итог всем у пережитому. Требовал выбрать, что, с его точки зрения, самое важное. Пальцы зависли над клавиатурой да так и остались, пока Син вспоминал Наталию, их прежнюю спальню и тучи на горизонте. Жаль, что больше откладывать было нельзя.

«Многие из местных упорно называют переход контроля над системой Сол войной. Подобную риторику поощряет диссидентская фракция Медины. Учитывая, что эти диссиденты все больше прибегают к насильственным действиям, я решил сохранить политику закрытых врат до подхода „Тайфуна“. Слишком велика вероятность, что прибывающие из колоний корабли контрабандой доставят помощь и подкрепление местным бунтовщикам».

Син снова остановился. Тихий сердитый голосок в голове произнес: «В случае новой масштабной атаки на станции я рекомендую вывести лаконские силы на „Предштормовой“ и лишить станцию Медина атмосферы». Он отбросил эту мысль, не записав.

Мало того что она аморальна – хотя хватило бы и этого. Она еще и была проявлением слабости. Признанием, что он не нашел другого способа вырубить гниль из этого дерева, как сжечь его целиком. И все же нелегко было отказаться от такого изящного решения.

Если бы с Холденом и его союзниками обращались согласно истинно лаконским стандартам, те были бы уже мертвы. Вот так просто. Если бы Син относился к ним с тем же уважением и достоинством, какое оказал ему Дуарте – и с каким он относился к себе, – удалить их из уравнения было бы только вопросом дисциплины. Но Син успел понять: они не лаконцы. Пока еще нет. Им нужно время, чтобы усвоить необходимость империи. Аргументы Холдена доказывали это лишний раз.

Син должен быть с ними терпелив. Тверд, по терпелив. Не дать им повредить себе или другим, пока не уляжется рябь от действительно серьезных перемен. Пока новый уклад жизни не станет для них нормой.

«Хотя я убежден, что Джеймсу Холдену известно о местных диссидентских фракциях больше, чем он признает в данный момент, он не единственный источник сведений по этому вопросу. Его опыт и знания относительно аномалии, описанной адмиралом Трехо, делают его подлинно уникальным специалистом в данном направлении. Поэтому я решил прервать его допросы на месте и незамедлительно переправить на Лаконию для опроса в том контексте, какой сочтет нужным верховный консул».

Это означало, что террорист увидит Лаконию раньше Сина. Может, даже столкнется где-нибудь с Наталией и Чудовищем до того, как те отправятся на Медину, – если верховный консул решит обращаться с ним мягко. Холден почувствует запах дождя. Увидит восход. А Син останется здесь, в раскрученной жестянке посреди жуткого не-пространства, где даже звезд, напоминающих родину, не увидишь. Какая глубокая ирония в таком неравенстве пленника и человека, наделенного властью.

– Черт побери, – сказал он пустому кабинету и откинулся назад, приглаживая ладонью волосы. Больше вставить в рапорт было особенно нечего. Разве что подготовка – она уже велась – к приему «Тайфуна» и прибывающего с ним дополнительного персонала. Успехи в искоренении бомбистов и восполнении нанесенного ими ущерба. График, координирующий движение между мирами.

Победа или поражение империи – в логистическом планировании, и он делал все возможное для воплощения замысла верховного консула. Только вот сейчас что-то зудело в душе, мешая сосредоточиться.

Син задумался, случается ли Дуарте отвлекаться на низменные животные позывы. Следовало полагать, что да, но Син не мог такого представить. Он закрыл черновик рапорта, открыл пошире окно с дневником – для редактирования, – но почти сразу закрыл и его. Сами стены здесь словно теснили воздух. Возникала иллюзия падения без настоящего падения.

– Черт побери, – уже с меньшим напором повторил Син.

Сообщения из Сол тоже занимали его мысли. Частные рапорты Трехо проходили через «Предштормовой», но предназначались для Дуарте. Хотел бы Син их прочесть. Так много оставалось вопросов: понесла ли «Буря» какой- либо серьезный ущерб в первом столкновении с врагом? Есть ли изменения в возникшей после Паллады аномалии? Когда Трехо ожидает следующего боя? И верит ли, что он станет последним?

Были, конечно, открытые передачи. Позиция объединенного флота была в целом известна. Больших крейсеров не спрячешь, как и массивных кораблей, которые Союз называл космическими городами. Но где-то могли затаиться корабли-невидимки или выпущенные на неприметную орбиту торпедные поля, скрытые огромностью космоса, пока не воспрянут к жизни. От одного взгляда на рассекреченную тактическую схему по коже у Сина ползли мурашки. Целая туча вражеских кораблей двигалась в искривленном гравитацией планет пространстве, как рой насекомых против одного ненавистного врага. А «Буря» на своем прямом пути была одна. Трехо не уклонялся и отступать не собирался. Он получил приказы, он их исполнит.

Син напомнил себе о мощи «Бури». О ее неуязвимости. Верховный консул не отправил бы корабль на путь, ведущий к позору империи и смерти Трехо. А все же что, если он просчитался? А если за волной пропавшего времени стояли Земля, Марс или Союз? А если…

Все это пустые гадания. Больше того, непозволительная роскошь. Даже знай Син все, что хотелось бы вставить в официальный рапорт, с этим пришлось бы подождать. Надо было хоть ненадолго выбраться из кабинета. Взять себя в руки.

Оверстрит ответил на вызов почти без заминки.

– Охрану к моему кабинету сейчас же.

Молчание Оверстрита длилось не дольше удара сердца.

– Что-то случилось, сэр?

– Нет. Хочу провести инспекцию порта. Когда можно собрать соответствующий эскорт?

В голосе Оверстрита не было ни следа удивления или недовольства.

– Обеспечу вам сопровождение через пять минут, сэр.

– Спасибо.

Син прервал связь.

«Быстрее света» был грузовым кораблем из прежнего состава флота Союза. Маленькое, но быстрое, снабженное отличным двигателем суденышко. До прибытия «Тайфуна» все корабли и их команды оставались гостями империи. Только не «Быстрее света». Он готовился к старту через полчаса – с Холденом в карцере и отобранной самим Сином из штата «Предштормового» командой. Сину очень хотелось присутствовать при старте первого мединского корабля к Лаконии. Первый переход за время его власти над пространством Кольца. За время его вахты.

Син оправил мундир и оценил себя в зеркале, прежде чем чеканным шагом выступить за дверь. Он уловил перемену в звучании приемной при своем появлении. Каждый и каждая из его подчиненных постарались, чтобы он застал их при деле. Снаружи ждали восемь десантников в силовой броне и с ними водитель, без брони, но поставившая рядом с собой штурмовую винтовку.

– К докам, сэр? – спросила она.

– Причал К-восемнадцать, – уточнил Син и откинулся на спинку сиденья.

Десантники без видимого усилия поспевали за картом. Дорогу успели расчистить, а на перекрестках стояли охранники с обнаженным оружием. Он чувствовал себя как во сне, когда станция трубы разрасталась во все стороны, и он уже не чаял выбраться на поверхность. Женщина с личиком в форме сердечка выглянула из-за плеча охранника – поглядеть на губернатора, – и Син помахал ей. Пусть гражданские видят, что губернатор не прячется в своем офисе. Если он не боится террористов, лояльному населению тоже нечего бояться. Во всяком случае, страхи немного улягутся.

И все же из головы не шла мысль, сколько из людей по сторонам коридора обрадовались бы его смерти. Та девушка с личиком-сердечком: застрелила бы она его, выпади ей случай? Наверняка не скажешь. Полной уверенности не будет никогда. Если только не…

Добравшись до конца барабана, они расстались с силой тяжести. Десантники элегантно перестроились в звезду с Сином в центре. Син видел снимки после атаки террористов – искореженный металл, осколки керамики. Хлопья углеродного кружева как черный снег. Сейчас, в реальности, его потряс запах. Вонь сварочных горелок и смазки, перегревшейся проводки и застревающей в горле горечи сработавших огнетушителей.

«Вот что они сотворили с собственной станцией просто мне назло, – думал Син. – Нет, не с собственной. С моей. Это лучше всего доказывает, что им нельзя доверить будущего. Эта станция моя».

Они проехали толпу ожидающих допуска на свои корабли: десантники начеку в ожидании беспорядков. Ни одного мрачного взгляда. В шлюз причала десантник вывел Холдена – решил, что губернатор желает проверить пленника перед отлетом. В невесомости Холден казался моложе. Морщины разгладились, волосы на голове стояли дыбом. Можно было представить, как он выглядел мальчишкой.

Син кивнул.

– Губернатор, – произнес Холден. Достаточно вежливо, чтобы выразить недовольство, не превращая его в оскорбление.

– Капитан Холден. Желаю вам благополучного путешествия.

– Спасибо.

– Лакония – красивая планета.

– Сомневаюсь, что увижу лучшую ее часть, но готов к приятным сюрпризам.

– Если окажете содействие верховному консулу, с вами будут хорошо обращаться, – ответил Син. – Мы – люди чести. Что бы вы ни думали, мы никогда не были вам врагами.

Холден устало улыбнулся.

– Ясно.

(Чушь, но я слишком устал, чтобы спорить.)

Син кивнул, и охрана увела Холдена. За ним закрылся шлюз.

Через пять минут «Быстрее света» покинул док и взял мощный разгон в сторону Лаконских врат с Холденом на борту.

Син предпочел выслушать доклад Оверстрита не у себя, а в помещении службы безопасности. Стены в нем были приятного нейтрального зеленовато-серого оттенка, и вся обстановка им под стать. Единственные украшения – маленький папоротник в горшке и каллиграфически выведенные красным, черным и золотым «Девять заповедей морали» верховного консула.

Оверстрит уселся так прочно, словно врос в свой стол. Син садиться не стал – не хотел занимать позицию посетителя. Может, кабинет и принадлежал Оверстриту, но станция – Сину.

– Я ожидаю волнений после публикации известий из Сол, – говорил Оверстрит. – Никто не любит, когда проигрывает его команда. Постараюсь опередить события. Направить их в контролируемое русло. Не дать превратиться в лавину.

– Разумно. Была реакция на известие, что подполье лишилось укрытия?

– Среди населения в целом – нет. Но оно много значит для службы безопасности. Мы знали, что они где-то здесь, но найти и отрезать центр? Это большой шаг вперед. Без физически изолированного пространства террористам станет труднее координироваться. Что переводит нас к следующей стадии. Опознанию.

– Скольких вы обнаружили? – спросил Син.

Оверстрит развел тяжелыми ладонями.

– Пятнадцать наверняка. Возможно, двадцать. Нельзя сбрасывать со счетов внутреннюю коррупцию местного населения. По моей оценке, каждый третий из наших оперативников по меньшей мере готов работать против нас.

Син дал себе минуту на усвоение этой оценки, как со стороны наблюдая за вспышкой ярости на неблагодарность и дерзость местных. Уверившись, что не сорвется на брань, он заговорил:

– Это неприемлемо. Главной задачей должно стать изменение этой ситуации.

– Не подумайте, что я с ней смирился. Просто описываю положение дел в данный момент. Я ввел двойные, тройные и выборочные проверки, все возможные процедуры внутренней безопасности, но этой борьбе не будет конца, пока мы не откроем регулярные коммерческие рейсы. Когда разобьем здешнюю старую гвардию, проблемы, думаю, отпадут. «Снесли негодное, построили новое» – как-то так.

Син хмыкнул – не одобрительно, но и без осуждения.

– Атака на доки вывела нас на их гнездо, – сказал Оверстрит. – Но даже теперь я совершенно уверен, что часть информации снизу до нас не доходит.

– И в каком положении сейчас расследование?

Оверстрит отвел голубые, как льдинки, глаза.

– Позвольте говорить свободно, губернатор?

– Позволяю.

– Было бы гораздо проще, если бы вы не отправили домой мой лучший источник. Холден был центром заговора. Этот человек – убийца. И я не на сто процентов уверен, какова была цель атаки.

– Повредить стоящий у причала «Предштормовой», – напомнил Син.

– Возможно, – признал Оверстрит. – Только зачем? Что-то готовили? Или хотели снизить запас кислорода, вынудив нас раньше времени открыть перевозки? Или уничтожить сервер с воздушным зазором? Или подсобную аккумуляторную станцию, или один из восьми поврежденных взрывом складов. Или просто ради пропагандистского эффекта: показать слабость Лаконии? Или провоцировали нас на ужесточение мер ради вербовки новых инсургентов.

– Добились они всего перечисленного, – сказал Сип.

– Но что было целью, сэр? Я не могу работать, не понимая замысла врага.

Син слышал досаду в его тоне. Законную досаду. Отчасти это его ошибка: уволив Танаку, он поставил на ее место Оверстрита, не дав времени на ознакомление и подготовку. А подпольщики нарезают круги совсем рядом. Ясно, что этот человек недоволен своей работой. Ничто так не подрывает моральный дух, как чувство, что можешь работать отлично, а тебе не дают.

К счастью, эту ситуацию можно было исправить уже сейчас. Син достал свой ручной терминал, открыл сообщение, по случаю которого и состоялась встреча, и переслал Оверстриту. На мониторе безопасника появился молодой мужчина. Круглые глаза, чуть лихорадочный взгляд, всклокоченные волосы. Линзы и угол съемки делали кривой пос заметнее, чем он был в реальности.

– Хой, боссманг, – заговорил Джордао. – Я знаю только свое задание, но оно насчет антенной установки. Парле, ту а ме, абер тихо-тихо. Вольтеровцы узнают, что мы знакомы, и моя вода потечет из вашего крапа, да?

Глаза Оверстрита превратились в осколки льда, губы – в тонкую черточку.

– Ну, это интересно, – процедил он.

– Не только у астеров есть своя сеть, – сказал Син. – Теперь уже не только. Смотрите, чтобы о вашей осведомленности не догадались. На этот раз мы опередим мерзавцев.

– Наверное, придется отвлечь людей от расследования в машинном, – решил Оверстрит.

– Сейчас это – важнее всего, – согласился Син.

Оверстрит задумчиво кивнул, уже углубившись в расчеты. И вздохнул, как в последний раз.

– Мы удерживаем станцию силами, доставленными на «Предштормовом», с небольшой добавкой, которую выделил нам адмирал Трехо. А станция много больше нашего корабля.

– Для вас это проблема, Оверстрит?

– Просто у нас большой выбор первоочередных целей, не так ли, сэр?

Глава 42 Драммер

– …И в случае вашего отказа повернуть назад, – говорил генеральный секретарь Ли, – мы будем вынуждены применить силу. Без дальнейших предупреждений.

– Хорошо смотрится, – отметил Лаффлин. – По-государственному.

На взгляд Драммер, смотрелся он грустно, что, учитывая обстоятельства, было вполне уместно. Казалось, что жизнь, вытекая из оратора, увлекает за собой и дух. Драм- мер не слишком сомневалась, что если бы заявление зачитывала она, в нем слышался бы гнев. Или страх. Или недосып на грани психоза.

Она вернулась назад и заново прокрутила сообщение. Границу провели там, где все ожидали. Левктры, точка в 2,1 АЕ от Солнца. Обратным ходом законов о горнодобыче и вековых прецедентов эта точка оказывалась в поясе астероидов. На невидимой в космосе линии, отмеченной только людским мнением. И этого было достаточно.

Объединенный флот КЗМ и Союза не играл в прятки. Они разгонялись и тормозили, выходя на позицию. Двести тридцать семь кораблей: от космических городов до патрульных суденышек перевозчиков. Все, у кого был хоть один ствол, размазались по поверхности модифицированной параболы, фокус которой сходился на курсе «Бури». Корабли на ее стороне могли уклоняться и лавировать, однако слова генерального секретаря предназначались скорее для новостей и потомков. Любой, полсеместра уделивший военной теории, только взглянув на карту, сам сделал бы правильные выводы. Драммер задумалась, видит ли это Саба с Медины. И жив ли он еще. На ее отчаянный запрос о пропавшем времени ответа не пришло, а «Буря», по всем признакам, игнорировала ультиматум. Драммер от оптимистической надежды, что Камерон Тюр прав и лаконцы, испугавшись таинственных побочных эффектов, не решатся применить свой магнитный изничтожитель материи, переходила к ожиданию запинки, остановки и снова к разгрому флота.

Если она погибнет, увидит ли это Саба? Неужели им суждено попрощаться через лаконские каналы новостей?

Лаффлин переключил дисплей на тактическую схему – сотни зеленых точек-кораблей, в числе которых был и Дом народа. И одно оранжевое пятнышко – их погибель. Словно образчик абстрактного искусства, наляпанный студентом Нижнего университета. Заставь ее кто- нибудь создать инсталляцию на тему «Обреченность», получился бы вот этот маленький оранжевый огонек.

И все-таки…

Однажды, еще работая по контракту службы безопасности, Драммер видела интервью со старым улыбчивым имамом, имени не запомнила. Из всего, что он говорил, в памяти застряло: «Я человек. Все, что случается с людьми, может случиться со мной». За прошедшие с тех пор годы она не раз утешалась этими словами. Или читала в них предостережение. Люди влюбляются – и я тоже могу влюбиться. Люди находят работу – и я могу найти. Люди болеют. Люди переживают неудачи. Или, как теперь, люди, силой войны или истории, оказываются оторванными от родных. И со мной так может случиться. А когда они побеждали, разве она всегда просыпалась рядом с Сабой? Победы и поражения являются в разных видах.

– Как они уверены в себе, а? – заметил, откидываясь назад, Лаффлин. – Поразительно.

– Пожалуй, – кивнула Драммер. Она не знала, о чем думал он, но определенно о другом. – Вам, наверное, пора на транспорт.

Лаффлин горько улыбнулся.

– Ничего не хотите сказать на прощанье?

– Нет, – ответила Драммер. – Все что нужно скажу после.

«Или, – промолчала она, – вовсе не скажу». Это было ясно без слов.

Как и в случаях с Палладой и Независимостью, они намеревались до начала боевых действий эвакуировать гражданское население. Уже не первые сутки к Дому парода причаливали корабли, увозили прожившие здесь много лет семьи на Марс и Землю, на Луну и станции Лагранжа, по тысячам нор Пояса, лишь бы в них еще держался воздух. Провожая Лаффлина к доку, она шла как по погосту. Эти широкие, плавно изогнутые коридоры должны быть полны народу. Музыка, голоса должны разноситься по общественным паркам, пересадкам трубы, докам. Изменился даже запах – стал душным и кисловатым, потому что восстановители снизили мощность согласно уменьшившейся нагрузке.

Она отдавала Лаффлину должное – он протянул почти до конца. Большинство политиков из его свиты свалили в числе первых, сразу за семьями с детьми. Сейчас в очереди на эвакуацию стояли одни взрослые. Сотрудники и граждане, чьи профессии бесполезны в бою. Рядом с каждым плавала маленькая сумочка. Вещей брали всего на несколько дней. Будто могли вернуться. В очереди много смеялись, ощущалось какое-то болезненное предвкушение.

Что-то толкало ее задержаться здесь, пожимать руки, впитывать яркую, нервозную энергию. Но Драммер с Лаффлином прошли мимо. Их ранг еще обеспечивал кое-какие привилегии. В зоне ожидания было в достатке груш с кофе и другими напитками, стены украшены живыми растениями, играла тихая музыка, а светодиодки имитировали раннее весеннее утро. Так ей говорили. В жизни Драммер «весна» относилась к абстрактным понятиям. Но свет был приятным.

Авасарала и в невесомости носила белое сари с золотистой шалью. Драммер восхитилась умением старухи сохранять достойный вид в подобном наряде. Немногие земляне справились бы с такой задачей.

Драммер тронула Лаффлина за плечо.

– Вы меня извините?

– Конечно, мадам президент, – отозвался он. – Надеюсь увидеть вас на обсуждении по следам событий.

– И я вас, – сказала Драммер.

Авасарала кивнула скользнувшей к ней женщине, когда та погасила инерцию, придержавшись за рукоять.

– Тоже улетаешь? – с тщательно отмеренным равнодушием осведомилась она.

– Нет, – ответила Драммер, – я здесь живу.

– Чертова дура, – вздохнула старуха. – Впрочем, ты бы и улетев осталась дурой. В лучшем мире должен существовать хоть один верный выбор вместо полной корзины гнилых.

– Вы в порядке? – обеспокоилась Драммер.

Авасарала махнула рукой и поспешно поймала скобу, чтобы не отлететь в сторону.

– Пытаюсь разобраться, это верный проигрыш или верная победа, – сказала она. – И меняю мнение каждые десять минут.

– Один корабль, несколько недель не получавший поставок, – стала перечислять Драммер. – Он уже побывал в бою. А та дрянь, что отключает людям мозги… на этот раз мы к ней готовы. Управление примет автоматика. Когда появится следующий, нам придется изворачиваться, но от этого мы в любом случае оставим облачко сложных молекул и сожалений.

– В данные десять минут, – усмехнулась Авасарала, – мне нечего возразить. В следующие десять я вспомню, что его прислал Дуарте, и испугаюсь. Она покачала головой. – Как знать? Сукин сын обзавелся персональной системой еще до того, как Свободный флот накормили собственными яичками. Уже ясно, что он выжал все возможное из найденных там артефактов. Вряд ли тут он сглупил.

– Для нас это ничего не меняет, – сказала Драммер.

– Не меняет, – признала Авасарала. – Страшно не хочется, но придется спросить: ты себе замену назначила? Сантос-Бака погибла со своим кораблем, и даже преврати ты этого мерзавца в кусок шлака, кто-нибудь из обормотов в КЗМ вполне способен нальнуть куда не надо. При плохом раскладе нам меньше всего нужны долгие свары по избранию преемника.

Драммер подавила вспышку раздражения. Старуха не собиралась ее оскорблять. Просто размахалась руками, нащупывая хоть что-то, чем еще могла управлять.

– Есть устав корпорации, – сказала она. – Да и не в этом дело. Если я схвачу шальную торпеду, меня сменит Альбин Назари.

– Этот нюня? Он только привык к креслу Сантос-Баки, а теперь и твое заполучит. Все равно что пустить четырехлетку к управлению мехом.

– Я буду покойницей, – напомнила Драммер, – так что плевать.

В отрывистом смешке Авасаралы прозвучало удивление и радость.

– Меня от тебя не тошнит, Камина. Меня нынче от всех тошнит, а от тебя нет.

– Я не собираюсь уступать место Назари, – сообщила ей Драммер. – Я намерена победить.

В схеме сражения Дому народа отводилось много ролей: боевого корабля, госпиталя, порта и перезаправки. Всего, чем способен быть город. На схеме он светился чуть бледнее зеленых точек других кораблей. Страж врат занимал зеркальную к нему позицию. Два великих города Союза, остановив вращение барабанов, шли в бой, работая якорями для флота. Города становились линкорами.

– Кофе? – спросил Воган.

Драммер отмахнулась.

Рубка была освещена, как театральный зал, – тусклым теплым светом горели тактические дисплеи, строившие голограммы из сигналов с множества каналов. Драммер уже приходилось бывать в бою. И много больше сражений она изучила в теории. Но впервые видела такую огневую мощь направленной на единственную цель. И была почти уверена, что прежде такого не случалось.

Она пристегнулась к амортизатору, проверила «сок». Шансы, что Дом парода возьмет ускорение, хоть очень малые, но были, так что следовало приготовиться. Вся сфера сражения занимала менее трех световых секунд в поперечнике. Восемьсот пятьдесят тысяч километров разделяло самые удаленные корабли флота КМЗ; шарик с тремястами квадриллионами кубических километров пустоты и несколькими сотнями кораблей на его поверхности. Выберись Драммер за борт в вакуумном скафандре, не разглядела бы дюзовых выбросов среди звезд. Более плотных боевых построений не бывало десятилетиями – а может, и никогда, – но даже ближайшего союзника она бы не увидела невооруженным глазом.

– Враг пересек точку Левкр, – сдержанно доложила оружейный техник.

– Корабли КЗМ открыли огонь?

– Да, мэм.

– Тогда начинайте тоже, – сказала она.

Ей хотелось ощутить дрожь рельсовой пушки, стрекот ОТО, но Дом народа был слишком велик. Дисплей сообщал, что рельсовая ведет огонь, а в рубке стояла тишина. В этот момент сотни кораблей делали одно и то же. Десятки тысяч вольфрамовых болванок двигались с немалой долей световой. Оставалось менее минуты: до схождения курса «Бури» с неравномерно размазанной стаей, увернуться от которой очень сложно. Но не невозможно.

– Враг уклоняется, – резко проговорила техник.

– Визуальное есть?

Вместо ответа она вывела живой эфир. С секундной задержкой. Максимум с двухсекундной. Почти без лага. На таком расстоянии можно говорить о реальном времени. Драммер стало не по себе в такой близости от «Бури». А та висела перед глазами – странная органическая структура, светящаяся фальшивыми цветами. Выброс реактивной массы с одной стороны слегка отклонил корабль от курса.

– Коррекция на новый вектор, – доложили с оружейного поста. – И огонь. КЗМ тоже выпустил торпеды.

– Делайте как они, – приказала Драммер. И проверила время. Прошло три минуты. Она приняла управление визуальным дисплеем, приблизила вражеский корабль. На его сплошной текстурированной поверхности не было заметно ни единой заплаты. Она наложила тактическую схему, и на корабле возникли десятки точек, невидимых в реальности. Высокоценные цели, те места, которые «Буря» не заращивала или хотя бы заращивала не так быстро. Дюжина тщательно намеченных точек, ради которых погибли Эмили Сантос-Бака и Независимость. – Ну же, – проговорила она, усилием воли подгоняя снаряды.

– Враг открыл огонь из ОТО, – доложили с поста наблюдения.

– Покажите, – велела Драммер, и «Буря» почти скрылась за облаком трасс. Данных было слишком много, чтобы в них разобраться: торпеды, трассы снарядов ОТО, прямые от рельсовых.

– «Фредерик Леви» флота КЗМ докладывает о повреждении, – сказал Воган.

– Вы теперь на связи? – удивилась Драммер. – А кофе мне кто подаст?

– Сбрасывают сердечник, – игнорируя шутку, продолжал Воган.

Послышались радостные восклицания, а полсекунды спустя Драммер увидела причину. Одна из намеченных на «Буре» точек моргала – система доложила о соприкосновении снаряда с целью. Облако снарядов ОТО чуть поредело. Любой известный Драммер корабль, любая станция уже превратились бы в обломки металла и хлопья карбонной пленки. Выдержать такой залп могла разве что планета. Да и то под обстрелом, какой шел последние пятнадцать минут, обратились бы в прах целые города. Уже шестнадцать минут. Как быстро. Между пуском и ответом обычно проходят часы. Но этот бой был не из таких. Никакой тонкости, одна жестокая, неумолимая сила.

Комом в горле вернулось воспоминание о Палладе. Чем жестче они прижимали «Бурю», тем больше Драм- мер страшилась магнитного луча. Если лаконцы обратят его на Дом народа, она станет пылью, не узнав, что погибла. А если опять возникнет тот глюк… что ж, обсерватории Земли и Марса получат новые данные о том, сколько времени уходит у врага на перезарядку этой чертовщины.

Однако пока они лучом не воспользовались. Может, тот поганый временной провал переломит ход войны. Мироздание задолжало ей вот такую маленькую удачу.

Еще два попадания в «Бурю». Корабль сместился, струи пара из маневровых уводили его из-под огня. Еще пять кораблей КЗМ были покалечены или обратились в светящуюся пыль, но слишком далеко, не видно. «Буря» виляла, приплясывала. Темные полосы исчертили ее бока там, куда попали ракеты и снаряды рельсовых, и не все эти полосы блекли на глазах.

– Мы израсходовали две трети боезапаса рельсовых, объявила техник с оружейного. – Продолжать огонь?

– Да, – сказала Драммер. – И начинайте загружать в зарядник стулья. Будем бить эту штуку хоть подушками и пивными банками.

– Ясно, мэм, – отозвалась техник. Драммер услышала в ее голосе улыбку. И сама улыбнулась – от туманящего голову чувства, что хоть и без изящества, но они побеждают.

«Буря» на дисплее юлила и ныряла, как рыба в аквариуме. Органические изгибы ее корпуса наводили на сравнение с животным. С доминирующим хищником, нарвавшимся на добычу не по зубам. И еще было что-то…

– На корме у них. Не струя газа?

Наблюдатель за неполную секунду перебрал десяток участков спектра.

– Верно, мэм. Кажется, «Буря» теряет атмосферу.

– «Губернатор Найт» выпустил сверхмощный ядерный заряд, – доложил Воган.

Драммер выпрямилась в кресле-амортизаторе. Надежда перехватила горло и свела руки. Еще не все ОТО «Бури» выведены из строя. Они еще могут расстрелять снаряд на подходе. Секунды растягивались в минуты. Заныла вытянутая к экрану шея.

От вспышки взрыва ослепли все датчики. Хриплые «ура» раздались во всех концах рубки.

– Одним меньше, – сказала Драммер, – и вас, засранцев, с ним вместе.

Это был не конец. За этим кораблем Лакония пришлет другие. Целый флот. Союзу и КЗМ придется изобретать новые ходы. Но они теперь и знают больше – о том, как функционируют вражеские корабли, как маневрируют в бою и, главное, как их можно убить.

И надо было ждать репрессий. Своим последним, отчаянным посланием Драммер фактически сообщила лаконцам, что у нее есть союзники на Медине. Тогда выбор представлялся ясным и очевидным. Она ткнула в Медину пальцем и сказала: «Здесь ищите моих людей». Возможно, убив этим Сабу и его команду.

Эту беду приходилось отложить на потом. С ней она станет разбираться не раньше, чем сможет что-то предпринять. Здесь и сейчас Драммер мало что могла.

– Пошлите сигнал к возвращению всем транспортам и приготовьте доки к приему людей, – сказала она. – Долгие нам предстоят недели, люди. Надо выдержать.

Новое «ура» прозвучало громче. Как они изголодались по победе, как упивались ею! И Драммер тоже.

– Мэм? – Голос наблюдателя упал на нее, как льдинка в сауне. Датчики окончили перезагрузку. «Буря» осталась на прежнем месте – не распалась на атомы. На коже корабля голубыми венами светились топкие линии – яркие, но уже бледнеющие. Возможно, ядерный заряд детонировал, не войдя в контакт, но вспышка должна была прикончить там все. Во всяком случае, все, известное Драммер.

– Он выпустил торпеды, мэм, – доложил наблюдатель.

Они знали. Лаконцы знали, что столкнутся с ядерными зарядами. А теперь каждый во всех колониях увидит, что против их кораблей этого мало. Может, они так и задумали с самого начала.

– Тактическую, – сказала Драммер. – Дайте мне тактическую.

Дисплей задрожал и переключился. Оранжевая точка светилась в глубине чаши, созданной для ее уничтожения, – но уничтожена она не была. Даже после тактических маневров ее курс указывал на внутренние планеты.

А вокруг гасли яркие зеленые точки.

Глава 43 Наоми

К ней поскреблись в середине третьей смены. Если бы Наоми сумела уснуть, для нее была бы полночь, а так она лежала в койке, таращилась в темноту и ждала чего-то, зная, что не дождется. Поэтому услышала: ногтем по двери в коридор. Тише стука, но означало то же самое. «Я здесь, впусти».

Она села. Тело ныло, как после тяжелой работы, но это просто сказывалось напряжение и упадок сил. Подтянувшись с койки, она открыла дверь одновременно с Бобби, занимавшей комнату напротив. Бобби была в облегающем спортивном костюме. Из тех, какие надевают под вакуумный скафандр. Или, подумалось ей, под силовую броню. Бобби кивнула. Наоми молчала. Обе соблюдали тишину ради остальных: Амоса, Алекса и Клариссы. Те, может быть, спали. Должен же кто-то спать.

Бобби открыла дверь в общий коридор.

На Катриа была форма мединской ремонтной бригады. Зеленая, с логотипом станции на плечах и спине. У левой ноги стоял керамический чемоданчик для инструментов. Серый, но весь в белых царапинах от долгой службы. Наоми догадывалась, что взрывчатки в нем хватит, чтобы убить их всех так быстро, что они только к похоронам заметят, что умерли. Катриа обращалась с ним небрежно – будто хвасталась. Вольтеровские всегда были такими, даже в древние времена, когда Солнечной системой правили Земля и Марс, а о «Протогене» никто и не слыхивал. Видно, всякой революции нужны безумные бомбисты.

– Повестка, – бросила Катриа Наоми. И обернулась к Бобби: – Готова сыграть?

Бобби тронула Наоми за плечо.

– Присмотри за детишками, пока меня нет.

– Присмотрю, – пообещала Наоми. – Доброй охоты.

– Спасибо, – кивнула Бобби. Катриа посторонилась, пропуская великаншу. Застывшее лицо Бобби тому, кто ее не знал, говорило бы о равнодушии. Но только тем, кто не понимал, какими родными виделись Бобби Марс и его военные, и даже те, кто когда-то служил, а потом ушел под давлением совести или обстоятельств.

– Бобби, – сказала Наоми. – Мне жаль.

Та кивнула. И все. Признание, что обе понимают и сделают, что нужно. Катриа подхватила чемоданчик, и они вдвоем ушли по коридору. Наоми закрыла за ними дверь.

Вернувшись в койку, она так и не уснула – задумалась, как бы на ее месте поступил Джим. Возможно, поддался бы своему идеализму и еще осложнил ситуацию. Даже наверняка. И все бы сделал, лишь бы у Бобби не было такого лица. Даже ужасной ценой для себя. Например, остался бы в лаконской тюрьме. Воображение рисовало ей, как Джима пытают. Наоми отбросила эти мысли. В который раз. Страх и горе придут потом, когда дело будет сделано. Когда он вернется. Для них будет время. По-настоящему заснуть не удавалось, но можно было подремать немного до конца смены. Этого хватит, чтобы получить хоть поверхностное ощущение отдыха.

С Сабой она встретилась в той же забегаловке, холодильник которой использовали в прошлый раз, только теперь они сидели перед прилавком, как нормальные клиенты. Девушка за стойкой увеличила громкость музыки, так что они почти не слышали друг друга: слова тонули в грохоте барабанов, звоне струн и переливах голосов. Саба на вид вымотался не меньше Наоми.

– У них в системе Сол что-то происходит, – сказал он. – Похоже, большая драка. Не уверен, как пойдет.

В истощенном бессонницей сознании промелькнуло сразу несколько вариантов: от чудесного спасения до катастрофы. Все это было неважно. Что бы ни произошло там, предстоящего им дела это не отменит. Но у Сабы там была жена – в пустоте космоса, где все они жили однажды давным-давно. А Наоми слишком хорошо знала, что значит бояться.

– Список есть? – спросила она.

Саба, кивнув, вложил ей в ладонь серебристый чип памяти.

Все корабли, с какими удалось связаться.

– Сколько?

– Двадцать один.

Наоми кивнула. Двадцать один корабль в доках Медины ожидает шанса загрузиться и стартовать. Больше, чем она надеялась. Однако это создавало и новые проблемы.

– Не нравится мне, что так много народу в курсе.

– Риск есть, – тоном согласия ответил Саба. – Как у пас со временем?

– Если вы не против потерять половину при переходе, можно уйти довольно быстро, – резче, чем собиралась, сказала Наоми. И качнула головой, извиняясь, но Саба не заметил ни резкости, ни раскаяния.

– Скажем, мы против. Всем за врата целыми и невредимыми. Тогда как?

– Не могу сказать, пока не увижу характеристики кораблей. Масса, тип двигателя, груз. Зависит от всего этого.

– Навскидку?

– Сто минут. По самой осторожной оценке. Может, сумею ускорить.

Девушка из-за прилавка протиснулась к ним, налила в стаканы свежего чаю. В красноватом янтаре кружились обрывки листьев мяты. Наоми сделала глоток, а Саба насупился.

– Надолго придется ослепить станцию. А если они успеют открыть глаза, много теряем:.

– Правда, – признала Наоми.

Саба кулаком потер подбородок. Играй они в покер, Наоми постаралась бы запомнить этот жест. Выдает состояние.

– Твой техник. Та, что взламывает систему?

– Кларисса.

– Да, она. Если она не сделает, что обещала, и как следует, все эти корабли погибнут, доверившись мне. Не в обиду, но сказать надо. Не уверен, что она справится.

– Кларисса дело знает, – возразила Наоми. Она умна, она училась, и она знает станцию. Она ее однажды уже ломала.

– Тоньше проволоки, она, – напомнил Саба. – Свистни – сломается.

Судя по лицу, он не шутил.

– Я ей свою жизнь доверю, – ответила Наоми. – Без колебаний.

– Меня ты просишь доверить ей больше, – сказал Саба. – Не верю. Не то чтобы она не знала, не хотела, не заслуживала доверия. Но, только между нами, сестра. Повесить все на девочку, которой бы прямиком в больницу? Это называется осторожностью?

– По-моему, ты меня о чем-то просишь.

– Ты иди с ней, – сказал Саба. – Тюрьму оставь мне и моим. Мы справимся. Ты со своей командой.

Наоми покачала головой.

– Тюрьма моя. Кларисса сделает, что надо. У нее и так есть поддержка. Джордао. Человек Катриа. Или ты ему не доверяешь?

– Никому не доверяю, – признался Саба. – Ни ему, ни ей, ни тебе. Но я работаю с тем, что есть, а про тебя знаю, что не сбежишь, если припрет. Люди Катриа – может, да, а может, нет. Ты нет. А антенны… важнее тюрьмы. Теряя тюрьму, мы теряем всего одного пленника, савви са?

Он был прав, понимала Наоми. Отдать успех или провал дела в руки полуживой женщины, какой бы та ни была компетентной, и не обеспечить ей поддержку на случай неожиданностей – плохой план. Но в сознании Наоми как наяву стояла строка списка: СПАСТИ ДЖИМА. Она покачала головой.

Тюрьма мне. Антенны датчиков ей. Все будет нормально.

Одновременно со вздохом Сабы сменилась музыка, перешла из мажора в минор. Мужской голос плакался на судьбу на смеси хинди с испанским, наполовину понятной Наоми. Она смотрела Сабе в глаза, пока тот не отвел взгляд.

Тогда действуем по расписанию. Данные по всем кораблям у тебя. Только поскорее. Нам еще раздать все в руки, прежде чем начинать.

– Два часа, – сказала Наоми. – Все сделаю.

Через час вестей от Бобби все еще не было. И не узнать никак. Они ждали в спальнях, открыв все двери в маленький общий холл. Амос стоял в гальюне, опершись спиной на раковину и скрестив руки. Алекс застрял в дверях своей каюты. Кларисса растянулась на палубе, как усталый подросток, убивающий часок до начала настоящей жизни. Кожа у нее неестественно натянулась, разгладилась, поддерживая иллюзию. Наоми сидела на койке с ручным терминалом на коленях и под разговор расписывала график движения кораблей.

– Не знаю, – говорил Алекс. – В смысле рискованно всем кораблям ждать по ту сторону врат. Нужно бы составить очередь выхода к Медине в момент, когда не ждут выстрела. Но если речь только о двадцати одном корабле?

– По мне, речь всего об одном, – вставил Амос.

– Ну, давайте считать, что очереди на выход ждут две сотни, – не слушая его, предложила Кларисса. На грани правдоподобия, ну и черт с ним, да? Одиннадцать сотен врат, и никто не торчит перед ними, присматривая за входом. Все равно пятнадцать процентов за то, что увидят.

– Так много? – удивился Алекс. – Уверена? Я думал, меньше.

Наоми вернулась к полученным от Сабы данным. «Старый Банком» – транспортный корабль последнего поколения с мощным эпштейновским двигателем и полным трюмом очищенного титана. «Быстрее света» – яхточка позапрошлого поколения, приспособленная к курьерской службе на подхвате у властей. «Роза и крест» – вытащенный со свалки старательский кораблик с пятеркой прежних владельцев и такой утечкой радиации, что на ней стряпать можно. «Хан Ю» – волк-одиночка с правом на перевозку поселенцев в колонии.

У каждого свои характеристики, свой предел возможного. И каждый воздействует на кольцо врат, и после каждого следующий корабль рискует провалиться туда, куда проваливались корабли, ставшие летучими голландцами. Не так сложно написать программу, учитывающую все переменные, оценивающую каждый корабль и создающую оптимальную модель перехода, но это требует времени и сосредоточенности. Наоми не хватало и того и другого.

– Риск не так велик, если брать для одного корабля, – сказал Амос. – Можно добиться приличных шансов. В смысле в кольцо Сол полезет разве что тот, кто устал от жизни. И наверняка никто не готовится к переходу на Харон и Нараку.

– Если мы задумали прятаться в мертвых системах… – начал Алекс.

Его перебила Кларисса:

– Нам надо идти на Фригольд.

– Ты не заболела, Клари? – удивился Алекс. Мы с ними расстались не в лучших отношениях, помнишь? Пятьдесят на пятьдесят, что они собирались пристрелить Холдена и Бобби при возвращении на корабль.

Со своего места Наоми видела, как Кларисса зацепила лодыжку за лодыжку, переворачиваясь на живот.

– Нет, я серьезно. Они драться готовы за свою независимость. Собирались встать против Союза перевозчиков, и не верится мне, чтобы они ринулись размахивать лаконским флагом. Они достаточно слаборазвиты, чтобы обойтись без сложной местной политики. Нам не придется путаться с фракциями внутри фракций. Во всяком случае, меньше, чем в каком-нибудь комплексе Гаона. И мы знаем, что по ту сторону кольца не сторожит никакой корабль, потому что наш был единственным на всю систему, а с начала оккупации ни один отсюда не выходил.

– Этот поганец Хьюстон был большим умником, – заметил Амос.

– А! Понял, чем ты занимаешься, – сказал Алекс. – Хочешь, чтобы Харон и вспышки излучения представились в лучшем свете. В смысле: «Дерьмовая идея рядом с по-настоящему дерьмовой выглядит блестящей»?

– Я согласен насчет Фригольда, – заявил Амос. – Наоми? Как по-твоему, идти нам на Фригольд?

– Конечно, – ответила она, запуская обсчет данных.

– Серьезно? – не поверил Алекс.

– Она все правильно говорит, – ответила Наоми. Обсчет остановился на тридцати процентах. Она завершила процесс и открыла журнал действий. – Нам надо на время притихнуть. Стать невидимками. Выждать, пока Лакония проявит свои слабые места. Тем временем надо же где-то жить. Почему бы не там?

– А не пристрелят нас?

– С этим придется разобраться, – сказала Наоми. – Слушайте, тот киоск на станции, что выпускает бумажную униформу… как вы считаете, можно его заполучить для распечатки простыней?

– Постельных? – уточнил Алекс.

– Нужно на чем-то печатать, чтобы раздать мои результаты. Не вводить же в станционную систему.

– Возможно, – сказал Амос. – Хотя и странновато получится.

Журнал исполнения программы выглядел пристойно – пока не доходило до подтверждения. А потом на чем- то зависал.

Она прихватила коды ссылок и вернулась к первоначальной программе.

Остальные продолжали разговор, но она сосредоточилась на экране и слушала их вполуха. Воспринимала низкий, шершавый голос Амоса, более высокий и мелодичный – Клариссы. И Алекса, у которого тягучая речь долины Маринер стала скорее привычкой, чем акцентом. Голоса ее семьи. Части семьи.

Программа выдавала ноль вместо числа коек. Вот на чем зависла. Пожалуй, имело смысл вовсе вычеркнуть эту процедуру. Высовываться за пределы тайной сети Сабы даже за пассивной информацией было несколько рискованно. Но график, основанный на непроверенных данных, угрожал прикончить всех.

Поколебавшись, Наоми скопировала код, снова ввела и заново открыла журнал действий. Ошибка возникала на двенадцатом корабле в списке, на «Быстрее света». Она побарабанила пальцами по колену. Копнуть глубже – рискуя привлечь службы безопасности, или игнорировать ошибку и двигаться дальше, будто так и надо? Если бы выспаться, проще было бы принять решение.

– Барань о юх, сон тода сон висеть[191], – буркнула она себе под пос и открыла запрос нижнего уровня на отчеты доков. На подтверждение ушли какие-то секунды. «Быстрее света» у причала не было. Стартовал два дня назад. В маршрутном листе местом назначения числилась Лакония, а код задания: напоминал военные коды. Ну вот, в плане эвакуации одним меньше. Так будет быстрее, но Сабу надо предупредить. Команде, если они сейчас не гнали к вражеской столице, потребуются другие койки.

Она посмотрела на код задания, тронула его копчиком пальца.

Алекс? В ВФМРК был код восемнадцать-двадцать эс-ка-эс?

– Конечно, – отозвался из холла пилот. – Сам исполнял в те времена. Срочный перевод заключенного. А что?

В одиннадцать лет Наоми работала на складе станции Япет. Распорка стальной опоры выскочила и, спружинив, ударила ее по затылку. Боли не было – сразу. Только ощущение удара, и все чувства немножко притупились. Страшной боли, чтобы прочистить горло, закатать рукава и взяться за нее, потребовалось, может быть, три секунды. Сейчас было очень похоже.

Пока она искала уточнение, руки дрожали. Кого отправили на «Быстрее света»? Кого-то настолько важного, что империя выделила для него целый корабль. Никаких сведений. Разумеется, никаких. С чего бы лаконцам об этом объявлять? Она сверила даты и сроки. Необязательно это Джим. Мог быть кто-то другой. Но был он. Она дала время себе и боли. Пять секунд. Пять секунд она могла позволить себе пострадать. Потом надо возвращаться к работе. Остальное позже.

Она набрала сообщение – исключительно текстовое – Сабе. Отсутствующий корабль, код задания, ее подозрение, что Холден уже за вратами, в лаконском пространстве. Нет ли у Сабы контактов, которые могут подтвердить? Отправив сообщение, Наоми сделала глубокий вдох. И еще один. Потом удалила «Быстрее света» из базы данных и снова запустила программу. На этот раз она не зависла.

Наоми встала, удивилась, что держится на ногах, и сделала два шага к двери.

– В чем дело, босс? – спросил Амос.

Наоми покачала головой. И обратилась к Клариссе:

– У меня был разговор с Сабой. Я присоединяюсь к твоей части задания – по антеннам.

Что-то в лице Наоми заставило Клариссу напрячься.

– Хорошо. А в чем дело?

– Снижаем риски, – ответила Наоми. – Если сорвется штурм тюрьмы, теряем не так много людей. Восстановив датчики, они отследят, какие корабли за какие врата ушли, и тогда срывается все. Ресурсы направляем туда, где они больше значат.

– Но если Холден… – Кларисса замолчала. Наоми видела, как до нее доходит.

– Перевод заключенного.

Алекс стал серым, потом белым. Коротко выругался.

– И нам нужно на чем-то расписывать план эвакуации, – добавила Наоми. – Что-нибудь маленькое, портативное и никак не связанное с компьютерной сетью.

Амос оттолкнулся от раковины.

– Добуду, босс. Дай двадцать минут.

Чирикнул ее ручной терминал, и Наоми вернулась к койке. Программа закончила работу. Двадцать кораблей в порядке прохождения врат с точками минимального и максимального риска, скорости для каждого. Оптимальный вариант занимал сорок восемь минут, даже при том, что «Роси» делал крюк, чтобы забрать Амоса, Бобби, Клариссу и ее. Надежный план.

Она составила надежный план. Наоми вывела на экран свои заметки и посидела минуту, глядя на введенные в план слова.

СПАСТИ ДЖИМА.

Она перечеркнула эту строку.

Глава 44 Бобби

– Повестка, – сказала Катриа и повернулась к ней. Ее губы тронула тень улыбки, и Бобби задумалась, насколько этой женщине удалось забыть и простить их схватку при первой встрече. – Готова сыграть?

Наоми почти тотчас повернулась к ней же. У нее от изнеможения пожелтели белки глаз, кожа стала пепельной. Бобби тронула Наоми за плечо – в первую очередь ища опоры.

– Присмотри за детишками, пока меня не будет.

– Присмотрю. Доброй охоты.

Слова немного напоминали удар в живот. «Надеюсь, ты кого-нибудь убьешь. Кого-нибудь из своих десантников, кому не повезло родиться по ту сторону. Такого же верного своим, как ты – своим. Кто бы они ни были, я надеюсь, ты достанешь их, а не они тебя».

По правде сказать, Бобби, вопреки всему, было радостно. Самые важные годы своей молодости она потратила на подготовку к подобным делам, и как ни хотелось ей взрослеть и стареть в мире и покое, в душе осталась любовь к прежней работе.

– Спасибо, – сказала Бобби и сделала шаг по коридору.

– Бобби… мне жаль.

Пока Катриа поднимала свой чемоданчик, Бобби успела кивнуть. Они вместе ушли к пересечению с большим коридором. Дверь закрылась с тихим щелчком, прожужжал, запираясь, замок. Катриа чуть слышно хихикнула, но Бобби не стала спрашивать, над чем она смеется. Не очень-то хотелось знать.

Большей частью по коридору двигались пешеходы, проехала пара картов, груженных контейнерами. На одном перекрёстке встретился погрузочный мех, его перегоняли со склада на склад. Водитель крепился к нему по четырем точкам. Подойти бы поближе, она сумела бы взять его в удушающий захват, а другой рукой отстегнуть от управления. Вышвырнуть и пристегнуться самой. Заняло бы секунд тридцать. Если не меньше. В два счета.

Проходя дальше, Бобби ощущала, как расслабляется тело, как опускается в бедра центр тяжести. Она тихо присвистнула. Катриа подняла бровь, но ни о чем не спросила. Экраны по стенам провозглашали, что силы безопасности смыкаются вокруг террористов, взорвавших кислородный бак, но Бобби не заметила, чтобы кто- то удостоил их лишнего взгляда, не то что подошел поближе.

Коридоры выглядели убого. За людьми и картами проступала пустота. Отчасти потому, что без прибывающих и отбывающих кораблей на станции стало меньше работы. Но дело было еще и в страхе. Люди сидели по норам. Держались подальше от постов. Подальше от неприятностей.

Они спускались по эстакаде вниз, от внутренней поверхности барабана. Не так много помещений располагалось столь близко к обшивке станции. Большей частью наружные слои конструировались с мыслью о защите от радиации. Здесь хранились баки с водой, керамика, металл, стерильные материалы. Тянулись технические коридоры, покрытые краской, проводами и трубами. Но близ служебных люков имелась пара развязок, отделенных от космоса всего несколькими слоями стали, керамики и пены. Бобби вспомнились старые корабли класса «Доннаджер». Нагая функциональность принадлежала другому поколению, в отличие от жилых уровней или внутренней поверхности барабана.

Катриа остановилась в коридоре, на вид не отличавшемся от уже пройденных, но вольтеровка сориентировалась по номерам секций на стенах и трубах и еще топнула по палубе, прислушавшись, как звенит.

– Здесь? – спросила Бобби.

– На месте. Подкинь меня.

Бобби сцепила пальцы в замок, и Катриа встала ногой на эту ступеньку. Весила Катриа не много. Бобби вскинула ее к потолку. И подумала, что могла бы держать так часами.

Катриа погладила потолок ладонью, нашла, что искала, и, надавив с такой силой, что Бобби ощутила нажим, сдвинула панель. Открылся маленький, чуть больше дециметра, зазор между потолком и балкой каркаса. Катриа подняла свой чемоданчик, развернула как надо и засунула за обшивку. Потом поставила на место панель и постучала Бобби по плечу: опускай.

– И все?

– Нет. – Катриа вытащила из кармана черную ленту. Поразмыслив немного, обмотала ею трубу рядом с бомбой, потом достала ручной терминал и вызвала страницу, которой Бобби раньше не видела. На экране возникло грубое, зернистое изображение коридора и они с Катриа, снятые с отмеченного лентой места.

Катриа встала прямо под бомбой и стукнула пальцем по своей фигуре на экране. Дождавшись красной надписи «ЗАКРЫТО», она убрала терминал в карман.

– Вот теперь все.

– Хорошо, – кивнула Бобби. – Давай на выход.

В ремонтном шлюзе не было дежурных. Два вакуумных скафандра висели в шкафчиках, а в большой транспортировочной коробке с открытой крышкой помещался желтый керамический ящик с черной надписью от руки «ZEMÎ TOR».

Колесики для транспортировки были втянуты, ручка управления прижата к боку коробки. Степки и крышка были совсем немногим толще настоящих. Какую бы защиту на них ни наложили, слой оставался тонким. Бобби надеялась, что еще и легким.

Бобби влезла в изолирующий скафандр, проконтролировала герметизацию и подачу воздуха. Они с Катриа проверили друг друга. В скафандре имелась встроенная магнитная сбруя – лента шириной в ладонь и толщиной с мизинец, запачкавшаяся за долгие годы службы. Люк был вделан в пол: маленькая платформа, которая доставит их на поверхность барабана и, если повезет, не скинет в пустоту медленной зоны. Им втроем с коробкой пришлось потесниться. Бобби смотрела, как вздувается рукав ее скафандра – из шлюза откачивался воздух.

Катриа прижалась к ней шлемом и закричала. Без радиосвязи голос звучал отдаленно и глухо:

– Последний шанс отступить!

Бобби ответила улыбкой и неприличным жестом. Она видела, но не слышала, как смеется Катриа. Шлюзование закончилось, платформа пошла вниз.

Корпус станции плавно уходил вправо и влево, расстилался впереди и позади. Бобби казалось, она повисла на брюхе огромного кита. Врата виделись слабо и неровно светившимися булавочными проколами, складывались в правильный, как на обоях, узор в неимоверной темноте. Врата и пятнышко станции чужаков посреди пространства колец. Бобби не впервые выходила в медленную зону и все равно содрогнулась. Сорвавшись с вращающейся станции в нормальном пространстве, она бы уплывала с той скоростью, какую придало ей вращение, пока кто- нибудь не притянул бы ее обратно или не кончился бы воздух. Здесь отрыв означал падение в черноту меж вратами и провал в то, что существовало – или не существовало – по ту сторону. Обычное звездное пространство сравнивали с бесконечным океаном, огромным, величественным, равнодушным. Медленная зона представлялась чьей-то пастью.

Катриа закрепилась на поверхности страховочной лентой, откинулась на нее спиной и, подняв ноги, приклеилась к обшивке магнитными подошвами. Бобби, прежде чем последовать ее примеру, дала Катриа сделать пару неловких, неуверенных шагов. А потом тоже повисла вверх ногами. Ящик рвался из рук вслед за петлей страховочного пояса. Кровь бросилась в голову, наполнила уши отдаленным гулом, но они уже шли – отрыв подошвы, взмах, толчок вверх, контакт с обшивкой – шаг к тому участку, которому предстояло стать проломом. Катриа указала на ящик двумя пальцами – этот астерский жест означал: «открыть или развернуть». Бобби кивнула кулаком.

Шахтная сеть представляла собой квадрат, сплетенный из стального троса, усиленного карбоволокном. Народ, кормившийся старательством на астероидах, использовал такие со времен, когда человечество впервые выползло из колодца Земли. Основные крючья были толще бедра Бобби. Она закрепила сеть на обшивке, выждала, пока над головой пройдет шахта внешнего лифта, ведущего от машинного к центру управления. Они с Катриа взялись за разные края, растягивая сеть и направляя к цели, крепя ее дополнительными крючьями, пока на барабане не вздулся плоский черный волдырь.

Ловушка установлена.

Катриа выронила ящик, и он улетел вверх и вдаль, в темноту – исчез в мгновение ока. Затем, вернувшись с Бобби почти к самой платформе шлюза, она отключила магниты одной подошвы, следом другой и повисла на страховочном поясе ногами в пустоту. Бобби поступила так же. Перевернуться с головы на ноги показалось приятно, зато не доставляла удовольствия мысль, что жизнь ее держится на одной спасательной ленточке. Не одно, так другое. Все время у нее не одно, так другое.

Катриа подчинила свой ручной терминал системе скафандра, скопировала выходной сигнал на Бобби и установила между ними маломощную радиосвязь. Обе увидели тот же тусклый зернистый коридор, где они заложили бомбу. Пока в нем было пусто, но это не навсегда.

– Теперь ждать, – по радио сказала Катриа. – Патруль влипнет в нашу ловушку, или нас здесь кто-то заметит.

– Угу, – промычала Бобби.

– Не дергайся. Лаконцы совсем как земляне. Для них корабли и станции – только то, что внутри. Это от детства в свободной атмосфере.

– Предсказуемые ограничения концептуальной основы, – процитировала Бобби курс на горе Олимп. – Туда и следует бить врага. Кто бы он ни был. Когда нас учили, врагами считались земляне и пираты.

– А когда училась я, имела в виду таких, как ты, – рассмеялась Катриа. – Странно поворачивается колесо.

Минуты тянулись долго. Превращались в часы. Дважды по коридору проходили. Пара электриков. Мелькнула нарисованная штрихами молодая женщина, тянувшая за руку ребенка и оглядывавшаяся через плечо. Бобби задумалась, как их сюда занесло, но это было не ее дело. Ее беспокойство понемногу тускнело, переходя в смутное предвкушение, а потом к нему опять добавилось беспокойство. Бездна снова, снова и снова проворачивалась под ногами. Бобби перешла на запасной воздушный баллон.

– А, – подала голос Катриа. – Вот и они.

На мониторе шли на камеру двое мужчин. Лаконскую броню Бобби не спутала бы ни с какой другой. Патруль, которого они ждали. Враг на подходе. Они, не сговариваясь, прогнулись, поставили ноги на обшивку и закрепились магнитами. Центробежная сила могла разогнуть колени, но это как раз никуда не годилось. Бобби сложилась вдвое, ухватила себя руками под коленки и осталась в таком положении. Катриа поступила так же. Так висят летучие мыши. Трудно расслабиться в такой позиции, особенно если вспомнить, чего ждешь. Бобби вдохнула от живота, наполнила грудь и выдохнула. Встряхнула плечами, сгоняя напряжение. Плавно и свободно – вот как надо.

Ей вспомнился молодой десантник, с которым она заигрывала, когда лаконцы только заняли станцию. Подумалось, не он ли сейчас идет в патруле, почти упираясь подошвами в ее подошвы. «Сейчас твой черед, потом мой», – сказала она про себя. Секунды растягивались. Невыносимо хотелось распрямить руки, чтобы видеть экран.

Станция ударила ее по ногам как кувалда. Колени вдавились в грудь, вышибли дух. Одна магнитная подошва выдала сигнал ошибки, но всего на секунду. И схватилась снова. Бобби развернулась и быстро пошла к сетке. Теперь та не выглядела плоским как мозоль волдырем. Раздулась до полушария, наполнилась осколками. Погнутые пластины, клочья пены и среди всего этого – как вытащенные из чана рыбы – человеческие фигурки. Над головой медленно улетали мелкие, проникшие сквозь ячейки сети обломки – вернее, это Бобби медленно уходила от них вместе с проворачивающимся корпусом.

– Скорей, – подгоняла Катриа. – Они уже идут.

– Знаю, – отозвалась Бобби.

Добравшись до сети, они отцепили один крюк и отогнули край, как вход в палатку. Из зияющей в станции дыры сочились вода и охладитель, пролетая мимо висевших на обшивке женщин. Ближайшему к ним трупу больше досталось от взрыва. Трещина шла вдоль стыка ворота и груди. Шлем был залит кровавой кашей. Бобби подтянула труп к себе, удерживая его, как спасатели, – за подмышки и пояс, и Катриа принялась крепить захваты на лаконскую броню.

– Держи крепче, – сказала она. Из-за слабого сигнала чудилось, будто она гораздо дальше, чем на самом деле.

– Стараюсь как могу, – сквозь зубы выговорила Бобби.

– Есть. Надежно.

– Уверена?

– Совершенно, – ответила Катриа и сорвала основной крюк. Освободившаяся сеть улетела вниз, в никуда.

Бобби развернулась, с трудом двинулась к шлюзу. От усилия горели мышцы. Двадцать лет назад такого не бывало. От вращения станции казалось, что мертвый десант- пик затягивает ее вниз, в глубину или в самое пустое небо во всей вселенной. Шлем силовой брони стучал ей в спину. Мертвые руки и ноги свободно свисали. Из трещины в нагруднике сочилась кровь.

– Надеюсь, скафандр не слишком испоганили, – сказала Бобби.

– После будешь надеяться, – огрызнулась Катриа. – Сейчас работай ногами.

На платформе Бобби переместила свой вес и вес мертвеца с таким натужным криком, что Катриа отключила ей рацию. Она повисла на страховочном поясе и жестом показала Бобби наверх. Для нее на платформе места не осталось. Бобби даже не кивнула, просто включила управление, и платформа пошла вверх. Пока в шлюз закачивался воздух, Бобби сидела напротив скафандра. Сердце колотилось. Мускулы ныли. Только что она убила двоих врагов. Без этого никогда не обходится – гуманизм страдает от насилия. Но и удовлетворение ощущаешь. Это не означало, что Бобби плохая или хорошая. Это означало, что она – десантница.

Уже сейчас безопасники и ремонтники на станции вычисляли, что опаснее – дырка в обшивке или вероятность нарваться на новые бомбы. К тому времени как они решат, ей надо быть отсюда как можно дальше.

Открылась внутренняя дверь шлюза, и она вытащила труп в комнату со шкафчиками, а шлюз запустила на новый цикл для Катриа. Стоило снять герметизацию шлема, от мертвеца запахло кровью, раскаленным металлом и той же смазкой, какой она обрабатывала суставы Бетси.

Бобби уложила труп в большую серую транспортировочную коробку, закрыла крышку и запустила герметизацию. Если силовой скафандр и подавал сигналы тревоги или предупреждения, теперь все они блокировались. А если Саба ошибся, они с Катриа очень скоро об этом узнают.

Шлюз открылся снова, когда Бобби уже стягивала свой скафандр. Костюм под ним промок от пота. Катриа отстегнула свой шлем и повесила его в шкафчик.

– Ты тащишь посылку Сабе, – сказала она.

– План помню, – ответила Бобби. – Уже иду. И спасибо. Знаю, мы начали не с той ноги – твоя и моя команда…

– Это ты зря, – мотнула головой Катриа, с привычным проворством разъединяя герметичные соединения своего скафандра. – Главное – дело сделай.

– Слушаюсь.

– А знаешь, это мы второй раз разыгрываем тот же трюк. Прикрываем взрывом свои настоящие цели. Шифровальная. Теперь пропавший скафандр, чтобы они подумали, будто он улетел в никуда.

– Если поймут, что он у нас, сменят код отключения, не дав нам времени его подделать.

– Я знаю зачем, – сказала Катриа. – Я к тому, что не рассчитывай повторить. Повторы убивают таких, как мы с тобой. Эта стратегия отыграна. Саба дурак, если не понимает.

Бобби выдвинула колесики коробки и отогнула рукоять. Катить оказалось легко. Не было большой охоты волочь эту дрянь через людные места до рандеву с Сабой, но в то же время хотелось как можно скорее с этим покончить. Она заставила себя медленно и внимательно оглядеть коробку, прежде чем открывать дверь. Проверить, нет ли на ней крови.

– Третьего раза не будет, – сказала она.

– Уверена?

– Совершенно, – ответила Бобби. – Давай к своим, скажи, чтобы были наготове. Как взломаем код скафандра – начинаем. И через две минуты после этого валим к черту с этой станции.

Глава 45 Драммер

Зеленые точки гасли. Не все разом, но заметно. По облаку атакующих кораблей катилась темная волна.

Драммер проверила метки времени: провала не случилось. То, что проделала «Буря» на Палладе, здесь не повторялось. Что же за чертовщина творится?

– Это «Буря»? Стреляет?

– Да, мэм, – ответил наблюдатель. – Снаряды с «Бури», да.

– Сколько же их навалили?

Зеленое облако, оранжевая точка, а теперь и новый цвет. Враг выбрасывал красные нити, густую сеть, похожую на капиллярную. Сам корабль в ней потерялся. Нити тянулись к судам КЗМ. К истребителям Союза. К космическим городам.

– Невозможно. Тут какая-то ошибка, – сказала Драммер.

«Буря» не пополняла боезапас с выхода из-за врат. И побывала в большом сражении. Того, что видела Драммер, случиться не могло.

– Данные подтверждаются, – ответил ей наблюдатель. – Страж врат сообщает о том же.

– Камерона Тюра мне, – велела она, – или Лаффлина.

Кого угодно, лишь бы отыскал смысл в этой бессмыслице.

– Продолжать огонь? – спросила техник с оружейного.

– А мы еще ведем бой? Тогда, хрен с ним, продолжайте.

Воган неодобрительно булькнул горлом, но ей было не до его тонких чувств. Красные нити плыли в пустоте. На экране казалось, они движутся медленно, но это только потому, что дистанция так велика…

Там и здесь нити обрывались: снаряд ОТО или торпеда отбивали атаку «Бури». Но нитей было слишком много, и стоило хоть одной пробить оборону, гасла очередная зеленая точка. Зеленые огоньки закружились, сдвинулись на экране вместе с заметавшимися в темноте кораблями. Некоторые рванулись к «Буре», почти сравнявшись в скорости с торпедами. На экране их движение не пугало, хотя такое ускорение было смертельным. Самоубийственным для решившихся на таран команд. Еще кто-то последовал их примеру, и теперь на врага неслась уже дюжина кораблей.

Тактика неоспоримой отваги и отчаяния. Драммер только тогда заметила, что сжимает кулаки, когда боль достучалась до сознания. Разжав пальцы, она взглянула на сорванные ногтями куски кожи.

Самоубийственная атака достигла вершины. Драммер вспомнилась картина урагана над земной пустыней. Огромные гневные тучи, протянувшие вниз бесчисленные серые щупальца. Потоки воды валятся на иссохшую землю и испаряются прежде, чем хоть капля оставит след на песке.

Яркие, пляшущие прожилки «Бури» бледнели на визуальном экране, и теперь, зная, куда смотреть, Драммер различала на боках корабля крошечные отверстия, открывавшиеся и закрывавшиеся подобно порам. Дюзовые выбросы ракет горели голубыми светлячками.

– Как они это делают? – прошептала она сквозь ком в горле.

– Камерон Тюр на связи, – доложил связист.

Камера вытянула его лицо сильнее обычного. Глаза светились.

– Где вы, на хрен? – рявкнула Драммер. – Вы это видите?

Ответ пришел почти без задержки. Значит, он близко. На одном из кораблей с беженцами.

– Я не понимаю. Такое количество торпед… и они продолжают стрелять… Нормальная техника такого не может.

На дисплее погасли еще три огонька – последние самоубийцы. Если «Буря» и сманеврировала, обходя обломки, в масштабе экрана маневр был неразличим. Казалось, враг больше не дает себе труда уклоняться.

– В первом сражении мы стремились их изучить, – быстро, не глядя в камеру, говорил Тюр. – То есть мы хотели победить – конечно же, хотели, но не ждали победы. Информация – как мы проиграли – была не менее важна, чем победа.

– Тюр?

– Может, и они нас изучали. Могли перестроить что-то в регенерационной системе корабля. Или в боеприпасах.

– Они пережили прямой ядерный удар, – сказала Драммер. – Вы утверждаете, что они это просто могут?

– Очевидно. – Тюр нервно облизал губы. – Мы с момента, когда они сорвали со станции рельсовые пушки, знали, что они способны фокусировать и направлять невероятную энергию. Сравнимую с энергией небесных объектов. С коллапсом звезд.

– Коллапс звезд? Мы что, сражаемся со сверхновой под видом корабля? Какого черта вы этого не предвидели?

Она кричала, срывая горло.

Тюр моргнул, выдвинул челюсть. Вид был бы задиристым, если бы не слезы на щеках. Драммер догадывалась, что слезы эти вызваны не ее резким тоном.

– Мэм, этот корабль разложил станцию Паллада на частицы мельче атома. Он отключил сознание по всей системе способом, который я не берусь описать в наличной структуре языка, и очень похоже, что ему глубоко плевать на понятие места. Он влияет на структуру вакуума во всей Солнечной системе. Если вы еще не поняли, что мы выступаем не в своем весе, не знаю, какими словами мне следовало это объяснять.

– Есть способ их побить, – заявила Драммер, – а у нас время на исходе. Скажите, как их победить, и я немедленно это сделаю.

Она разорвала связь, не дав ему ответить. Рубку заполнила тишина. Никто не смотрел на нее прямо, но общее внимание придавило Драммер к палубе. Как долго она сопротивлялась попыткам превратить Союз перевозчиков в полицейскую силу… в армию – а что вышло?

– Мистер Воган?

– Да, мэм?

Голос оружейника дрогнул.

– Нам?..

– Продолжайте огонь, – перебила Драммер.

В груди у нее горело. Горела ярость и уверенность. Этот миг испытывал се на все, чем ей полагалось быть. Вот что такое лидер в критический момент. Она ощущала власть этой минуты, примитивную волю к победе. К разорению и гибели тех, кто готов был уничтожить ее и воплощенную в ней систему. Драммер встала, заложила руки за спину, не сомневаясь, что каждый в этой рубке, глядя на нее, видит одну лишь сверхчеловеческую решимость. Даже Воган.

А она знала, как ненадежна эта маска. Как хрупка.

– Страж врат сообщает о ракетном ударе, пробившем их оборону, – доложил Воган. – Запрашивают разрешения отступить.

– Нельзя нам теперь бежать, – сказала Драммер. – Если сейчас сломаемся…

Дом народа содрогнулся. Палуба отозвалась демоническим воплем, сотрясшим переборки, хлынувшим с потолка. Драммер ждала вездесущего тихого шипения уходящего воздуха. Гаснущих в редеющей атмосфере криков. Вместо них завыла сирена.

Она почти не позволила голосу дрогнуть:

– Доклады?

– В нас попали, – сказал наблюдатель. – Что-то ударило.

– Что – знаем? – спросила Драммер.

– Рельсовая пушка, – отозвался Воган. – Судя по всему, поврежден сектор двенадцать, сразу по вращению от медицинского.

– Насколько серьезно?

– Дам знать, как только получу надежную информацию, – сказал он. – Пока пытаемся определить линию подчинения с КЗМ.

Это означало анархию. она задумалась, не было ли на одном из кораблей-самоубийц какого-нибудь адмирала, решившегося на последнюю атаку в расчете невесть на что. Дом народа снова дернулся и еще дважды.

– Попадание в машинный, – сообщил Воган. – Реактор… не могу сказать. С реактором неполадки.

Если отказала магнитная ловушка, это будет вроде взрыва небольшой атомной бомбы. Даже если город не треснет на манер яйца, система, поддерживающая в нем жизнь, расплавится, перегорит. А ждать спасателей в хаосе боя можно до бесконечности.

– Сбросить сердечник, – приказала Драммер.

Воган не ответил, просто исчезла гравитация ускорения. Драммер ухватилась за края амортизатора и втянула себя на место, пристегнувшись с умением, выработанным всей жизнью. Автоматический рапорт показал аварийную герметизацию по всей длине, переборки с уплотнителями перекрыли уровни и коридоры. Всеми силами удержать в городе воздух! Не отправь она всех лишних, сколько уместилось на корабли, – было бы хуже. Да и так это означало смерть. Смерть тех, кто доверился выбору Союза в надежде получить защиту от его главы. Сколько их умерло – тех, кто час назад был жив? И сколько секунд осталось до следующего раунда? Мысли капали в мозг как чужие.

Драммер омыло болезненное спокойствие. Вот что такое – увидеть смерть. Знать, что худшее впереди и свернуть некуда.

– Продолжать огонь, – сказала она. «Если тонуть, так барахтаясь».

Оружейник издал нечто среднее между смешком и отчаянным вскриком.

– Снаряды рельсовых закончились. У нас шесть конвенционных плазменных торпед и пять процентов боезапаса ОТО.

«Все равно стреляй, – подумала Драммер. – Швыряй в них что хочешь». Только вот, если «Буря» ударит по ним торпедой, они окажутся беззащитны. Она закрыла глаза. Искушение не отступало. Если это ее смерть – и смерть всех мужчин и женщин под ее командой – то, по крайней мере, все кончится. Больше не будет пробуждений в волне ужаса. Не придется смотреть, как разваливаются структуры, которые она клялась защищать – под угрозой, о какой никто и не подозревал, пока в Лаконские врата не влетела «Буря».

Ну же. Должен быть способ. Думай. Найди его.

– Продолжать огонь? – спросил оружейник.

Драммер не открывала глаз. Миг растягивался.

– Нет, – сказала она. – Перейти к обороне. Рельсовых расстрелять не сумеем, но от торпед отобьемся.

– Да, мэм.

Драммер услышала облегчение в голосе стрелка. И задумалась, действительно ли он по ее приказу готов был растратить последнюю защиту. И как бы поступила она на его месте? Может быть, так же.

– Связь с полковником Мэсси, – доложил Воган.

– С кем?

– Капитан Фернанд Мэсси с «Аркадской розы», мэм. Он командует кораблями КЗМ.

– Впервые слышу, – сказала Драммер.

– Да, мэм, – согласился Воган.

Все адмиралы погибли. Все, кого она знала. Если Дом народа полуразрушен, то флот разбит в щепки. Ее тактический дисплей выдавал список обезоруженных и убитых кораблей. Сколько же их! Четверть объединенного флота бесполезна или уничтожена. Они бросили против «Бури» все. Стену вольфрама и взрывчатки. А враг все еще шел под тягой. И вел огонь.

Все это было спектаклем. Драммер теперь точно знала. Нарочито предсказуемое движение «Бури» к Земле и Марсу. Они не мешали КЗМ и Союзу готовить атаку. Она думала, это чтобы подорвать их боевой дух, но дело было не только в этом. Теперь Драммер видела: они знали, что победят, вот и позволили врагу проявить себя в полную силу. Так и победа будет неоспоримой.

– Мэм, – напомнил Воган.

– Да, черт с ним. Поговорю.

– Нет, мэм, для вас повое сообщение. По направленному лучу с «Бури», метка «командующий командующему».

У нее свело живот. Не только отчаянием – еще и облегчением. Если они шлют сообщения, возможно, не пошлют ядерных зарядов. По крайней мере, не раньше, чем она их выслушает.

Отстегнувшись, она толкнулась к захвату на стене. Амортизатор, зашипев, развернулся на шарнирах.

– Перешлите, пожалуйста, мне в кабинет, – сказала она так, будто пришло обычное сообщение в обычный день, а не линия раздела между жизнью под сапогом завоевателя и смертью до конца вахты.

Тревожное любопытство светилось на всех лицах – даже у Вогана. Драммер оставила их за спиной. Не могла она открывать это сообщение при всех. Может, и нужно было бы. Так или иначе, оно недолго останется тайной. Но Драммер не хотела, чтобы ее, пока она будет слушать, кто- нибудь видел. Разве что Саба, которого ей сейчас страшно не хватало.

Она закрыла дверь кабинета, а потом и заперла. Маленький папоротник в невесомости растопырил перья. Оставленные незакрепленными вещи: питьевая груша, распечатка на листке пластика, комочек земли из горшка – плавали в воздухе. Драммер слишком привыкла к гравитации вращения. Поверила, что так будет всегда, и за несколько лет забыла опыт поколений – тот, что делал ее астером.

Она сознавала, что мозг функционирует ненормально. Чувствовала, будто не столько живет в своем теле, сколько пилотирует его. Понимала, что это от шока и травмы, по понимание ничего не меняло. Она пристегнулась в кресле, приняла управление над личным интерфейсом и открыла непрочитанные сообщения. Таких оказалось три. Одно от капитана корабля с беженцами, одно от корабля КЗМ и последнее – от адмирала флота Лаконской империи Трехо. Где-то в другой вселенной смолкла сирена. Теперь Драммер жалела, что не взяла с собой хотя бы Вогана. И, пожалуй, виски.

Она запустила сообщение.

Трехо сидел за своим постом в безупречном, наглаженном мундире. Его редеющие черные волосы были аккуратно уложены, глаза блестели яркой зеленью. Хорошего вкуса у него недостало даже принять утомленный вид.

Улыбка сияла теплым сочувствием. Драммер готова была услышать речь о его отношениях с Богом или деловое предложение, о котором пока следует молчать, чтобы не вызвать ажиотажа.

– Президент Драммер, надеюсь, – заговорил он, растягивая слова как уроженец долины Маринер. – Если нет, примите мои соболезнования о ее кончине. Я адмирал Трехо с лаконского корабля «Сердце бури», как вам, впрочем, известно. Я обращаюсь к вам сейчас во избежание недопонимания. Несмотря на всю враждебность, какой встретили меня Союз перевозчиков и коалиция Земля – Марс, мы не враги. Ни вы и я. Ни Союз и империя. Ни Солнечная система с Лаконией. Верховный консул Дуарте предвидел, что перемены встретят сопротивление. Переменам сопротивляются все, и мы с уважением относимся к вашим действиям.

Когда люди, подобные мне и вам, вступают в новую историческую эпоху, происходят… как бы это назвать? Родовые схватки? В такие времена следует ожидать насилия, хотя вы бы его и не приветствовали. Впервые услышав от верховного консула план предстоящей мне миссии, я был недоволен. Один корабль без поддержки против целой системы? Но он меня переубедил. И отчасти ради этого момента, этого сообщения я согласился, что такой путь к цели единственно соответствует моральным требованиям.

Я пытался связаться с генеральным секретарем Ли, но он пока не ответил на мои сообщения. Вы здесь, и вы по меньшей мере не уступаете в достоинстве никому с внутренних планет. Вы в состоянии с этим покончить. Я понимаю, что вы должны были дать бой. Должны были попытаться меня уничтожить. Я вас не виню. Но на этом этапе я уполномочен предложить вам капитуляцию. Согласитесь, и внутренние планеты последуют вашему примеру. Я гарантирую вам справедливое отношение новой администрации.

Если вы еще не желаете признать поражения, я прошу вас в надежде на взаимное уважение ответить на один вопрос. Сколько еще смертей вам необходимо, чтобы показать потомкам, что ваше решение покончить с этим было мудростью? Что продолжение войны стало бы не отвагой, но глупостью. Еще сто? Или тысяча? Миллион? Миллиард? Только скажите, сколько еще трупов нужно вам, чтобы решиться, и я их обеспечу. – Он развел руками. – Назовите число. Ожидаю ответа.

Сообщение кончилось. Драммер плавала, удерживаемая ремнями, и думала, прослушать ли еще раз – лишь бы немного оттянуть возвращение в рубку. Пульс стучал в горле и в запястьях – это билась усталость. Она отстегнулась, толкнулась к двери, по коридору…

Ее встретили молчанием. Она взглянула на амортизатор перед дисплеем. Тем, на котором светилась побитая молью волна зелени. И крошечное, несокрушимое оранжевое пятнышко.

– Воган, прошу отправить сообщение на «Сердце бури».

– Мэм? – сухо кивнул он.

«Я могла бы приказать ему умереть. Могла бы приказать всем сражаться до последнего вздоха».

– Сообщение такое: «Число – ноль». Отправьте и передайте всем кораблям Союза приказ прекратить бой.

Она искала отклика на лице Вогана. Гнева, облегчения, разочарования. С тем же успехом могла ожидать эмоций от камня.

– Да, мэм, – произнес он. – Что-то еще?

– Нет, – сказала она.

Больше ничего. Дальше пути нет. Ее бой был окончен. Если осталась надежда выстоять против империи, то не здесь.

Если.

Глава 46 Син

Он не предвидел катастрофы. Даже когда прояснился ее масштаб, он еще силился понять. Слепое пятно.

На станции – повсюду – говорили о системе Сол и капитуляции. Син просматривал новости и дискуссии на форумах, принимая на себя роль официального цензора не столько по необходимости, сколько ради удовольствия присутствовать при исторических переменах. Объединенный флот Союза и КЗМ разбит и сложил оружие. Известия из местных источников в системе Сол несли боль и отчаяние, и лишь несколько маргиналов неубедительно призывали к продолжению борьбы.

Со своей стороны, Кэрри Фиск с Лаконским Конгрессом Миров показали себя годным рабочим инструментом, оценив капитуляцию Союза перевозчиков как освобождение прежних миров-колоний. «Торговые правила и ограничения отныне не будут диктоваться устоявшейся политикой Сол. Лакония, стоящая вне системы фаворитизма, непотизма, политического барышничества и компромиссов, несет человечеству именно те реформы, в которых оно нуждается».

Син отметил, что она избегает имени верховного консула Дуарте. Говорит только о «Лаконии».

Это ничего. Одно равно другому.

Но больше всего Син был доволен переговорами, не касающимися Фиск и прочих завербованных союзников. Губернатор комплекса Гаон – Кван – опубликовал заявление о поддержке так стремительно, что можно было не сомневаться – подготовили заранее. Парламент Оберона тоже прислал открытое сообщение, спеша записаться в число главных опор нового режима. Новая Испания. Новый Рим. Ниньгчи Син. Фелисите. Парадизо. Патриа. Асилим. Хризантема. Рехт. Основные колонии, насчитывавшие уже миллионы населения, посмотрели на сражение при Левкрах и сделали соответствующие выводы. Центр власти человеческой расы сместился, и благоразумные двинулись вслед за ним.

Пошло на пользу и близившееся прибытие «Тайфуна». Контр-адмирала Сонг Син знал с первого года службы. не то чтобы они были близки, но ее лицо и имя привычно ложились в сознание. Син обменялся с ней всего несколькими сообщениями – ради сюжета для новостей, – но разговоры с ней властно напоминали о доме. Привычная жизнь Лаконии, вкус чая, часок-другой, когда он сидел с новорожденной Эльзой, давая Наталии отоспаться. Нектарницы над прудом. Это началось с отправки домой Джеймса Холдена, а приход «Тайфуна» обещал завершить начатое. Движение между Лаконией и Мединой. Доказательство, что великий космический путь открыт.

Все это вызывало у Сина большую и сложную тоску. По открытому небу, не виданному с тех пор, как он стал губернатором Медины. По смеху дочки и тихому хныканью, когда та засыпала.

В каком-то смысле каждый день с тех пор, как Син сошел с «Предштормового», был паузой, задержкой дыхания. Но скоро, скоро начнется настоящая работа. С «Тайфуном» на предписанном месте, с завоеванием системы Сол империя станет несокрушима, а человеческое будущее определится. Син не давал воли тревоге и нетерпению, но теперь, когда почти можно было расслабиться, они рвались наружу.

В общей сложности хорошие новости почти искупали плохую.

– Можно сказать, мелкая атака, – говорил Оверстрит, вместе с ним направляясь в помещение общей столовой. – Мы потеряли двух десантников, зато повреждения инфраструктуры по сравнению с прошлым разом незначительны.

Син не знал, пришли они в неурочное время или администрацию предупредили о его приходе, но за столами они застали всего четверых из пятидесяти. Швейцар провел их к маленькому столику в стороне от других, где не было случайных ушей. Оба сделали заказ – зеленый чай для Сина, местный напиток под названием «Черный замок» для Оверстрита – и продолжили разговор.

– Мы обратили их в бегство, – сказал Син. – Атаки мельче, направлены не на стратегические, а на доступные цели. Из подполья вышел пар.

– Вполне возможно, сэр, – ответил Оверстрит, – однако мне будет спокойнее, когда задержат всех.

Вряд ли это был укол в адрес решения отослать Холдена, но Сину все равно стало обидно. К напиткам подали тарелочку печенья. Оверстрит протянул к нему руку лишь после того, как печенье взял губернатор. Мелочь, по Сип ее оценил.

– А что с операцией нашего дружка? – спросил он.

Оверстрит наклонился к нему, обнял ладонями чашку «Черного замка». Растянул губы.

– Через полтора часа будем знать. Если ваш осведомитель не обманет ожиданий, он с остальными заговорщиками окажется на силовой подстанции. Их ждут пять офицеров и пять десантников.

– Ожидаете схватки?

– Надеюсь на нее, – ответил Оверстрит. – Военные ждут не дождутся предлога разбить пару голов.

– Мозги мне нужны в целости.

– Ну, тогда поломать пальцы, – хмыкнул Оверстрит. – Никто не любит безумных бомбистов.

– Справедливо. Однако об осведомителе. Его надо будет отпустить.

Оверстрит кивнул, но скривился, словно откусил чего- то горького. Син затянул паузу, заменив вопрос молчанием. Встретив его взгляд, Оверстрит отвел глаза и пожал плечами.

– Не уверен, что это разумно, сэр. Если остальных возьмут, а он ускользнет, его друзья поймут, что он работает на нас. И могут перевербовать обратно.

Син отстранил накатившее раздражение. Он не забыл урока с Танакой. Лучше проявить терпение.

– Считаете возможным, что он тройной агент?

– Такое бывало. Что наверняка можно сказать о человеке, готовом предать союзников, – это что он готов предавать союзников.

– Что бы вы предложили?

– Допрашивать его вместе с остальными, – ответил Оверстрит. – А когда дойдет до суда, шепнуть словечко судье.

Син пригубил чай. Все еще слишком горячий – он жег губы.

– Не уверен, что это поможет создать сеть сотрудничающих с нами местных.

– Если я справлюсь с работой как следует, мы сумеем найти ему замену. А немного милосердия в сроке приговора – и так больше, чем он заслуживает.

Сину это показалось предательством. Тот человек, хоть и ненадежный, свою роль сыграл. Он доставил Сину сведения, которые позволили предотвратить атаку на антенную установку Медины. Отдать его под суд – несправедливая награда за лояльность. Но в предложении Оверстрита был смысл. Джордао участвовал в заговоре против станции и Лаконии. У него, вероятно, руки в крови, а своему народу губернатор обязан большим, чем местному бандиту.

– Разумно, – признал Син. – Обычный допрос. Но своим людям скажите вот что: если им так нужно сорвать на ком-то досаду, пусть срывают не на том, кто на нас работает.

– Это можно, – согласился Оверстрит. И после небольшой паузы добавил: – Хорошо бы закруглиться с этим делом до подхода «Тайфуна». Я надеюсь, затягивать не придется.

– В общем и целом, – сказал Син, – так, вероятно, и получится. Переходный период требует некоторого…

Оверстрит вскинулся. Поставил свою чашку так резко, что она стукнула по столу, и взглянул на монитор на запястье. На нем пламенел сигнал чрезвычайной ситуации. Безопасник, поморщившись, ударил по нему пальцем. Глаза у него были мертвые. У Сина упало сердце.

Что-то случилось. Новая атака террористов.

– Что там? – спросил он.

– Неавторизованный старт, – вставая, отозвался Оверстрит.

Син поднялся вместе с ним, забыв о напитках и печенье. В кровь хлынул адреналин. Корабль – как бы мал он ни был, – врезавшись в Медину, мог причинить страшные разрушения. Расколоть барабан, уничтожить станцию. Оверстрит уже уходил к посту безопасности, резал расстояние шагами, которые не были бегом, но и иначе не назовешь. Сину пришлось догонять его рысцой.

– Какой корабль? – спросил он.

– Старый десантный катер с Марса, – был ответ. – Называется «Росинант».

Корабль Джеймса Холдена? Что бы это значило? Неужели его команда задумала перехватить «Быстрее света»? Обреченная попытка. Или решили отомстить за свою потерю?

– Он вооружен двадцатью торпедами и килевой рельсовой. Не говоря о двигателе, способном при желании расплавить станцию, – говорил Оверстрит. – Но огня они не открывали. Корабль держится рядом со станцией на маневровой тяге.

– Мы сможем их взять?

– При захвате Медины мы уничтожили ее оборону, – напомнил Оверстрит. – Кое-что восстановимо, но без поставок с «Тайфуна» наши возможности ограничены.

Тогда – «Предштормовой», – сказал Син.

Оверстрит, резко сворачивая на перекрестке, глубоко вздохнул. От неожиданности и тревоги расстояние до офиса безопасности растянулось на километры.

– Мне не нравится: мысль о ближнем бое между кораблями вблизи станции. Если «Росинант» всего лишь бежит, я бы сказал – пусть его.

– Нельзя полагаться на добрую волю врага, – возразил Син и открыл связь с «Предштормовым». Его старший офицер в рейсе с Лаконии, Дэвенпорт, отозвался так, словно ждал вызова.

– Дэвенпорт, это губернатор Син. Официально приказываю немедленно отчалить и защитить станцию от боевого корабля «Росинант».

– Есть, сэр, – ответил Дэвенпорт. И, после короткой заминки: – У нас неполная команда, сэр.

– Лучше небольшая недостача сейчас, чем полный набор, когда будет поздно. Постарайтесь до боестолкновения отогнать их подальше от станции.

– Есть, сэр.

Старпом прервал связь.

Безопасники расчищали коридор. Прозвучал сигнал тревоги, и мягкий голос заговорил:

– Чрезвычайное положение. Немедленно уходите в убежище и ожидайте официальных распоряжений. Чрезвычайное положение…

Центр безопасности гудел растревоженным ульем. Офис полнился взволнованными голосами. Все экраны принимали передачу с дронов и камер наблюдения. Син думал, что все это – реакция на старт «Росинанта», пока немолодая женщина в форме не гаркнула:

– Майор Оверстрит, сэр! Сообщают о бунте в камерах заключения.

– Что? – вырвалось у Сина.

– Кто-то взломал изоляцию камер. Было что-то вроде взрыва. Охрана отступила в служебное помещение, но мне сообщили и о пальбе со стороны гражданских. Две стрелковые команды я уже выслала.

– Хорошо, – одобрил Оверстрит и повернулся к Сину: – Полагаю, сэр, что попытка саботажа, разоблаченная вашим другом, – лишь часть более крупной операции, и сейчас происходит то, что планировалось врагом изначально.

Син мотнул головой – не возражая, а как бы пытаясь разогнать пьяный туман в сознании. Он еще наполовину верил, что, усилив охрану антенной установки, они овладели положением. Что он готов ко всему, что сейчас расцветало вокруг.

– Понятно, – сказал он.

– Как шеф безопасности рекомендую вам и другим важным лицам персонала переждать, пока мы не возьмем ситуацию под контроль.

– Конечно. Я возвращаюсь в свой офис.

– Пожалуй, нежелательно находиться так близко к напрашивающейся мишени атаки, сэр. Я подготовил безопасное убежище. Дам вам стрелков в сопровождение, они останутся с вами, пока мы не разберемся, с чем имеем дело, – сказал Оверстрит и, обернувшись к пожилой безопаснице, кивнул ей на Сина: – Ему нужен эскорт.

– Уже вызван, сэр.

«Отменить, – чуть не вырвалось у Сина. – Я остаюсь здесь».

Только это был глупый порыв, продиктованный гордостью. Командир в критический момент должен оставаться со своими людьми, но – как это ни обидно – командиром сейчас был Оверстрит. А Син бы только путался под ногами. И все же его тянуло остаться. Чтобы все видели – он у руля.

– Держите меня в курсе дела, – сказал он вслух. – Если потребуется мое одобрение, я буду готов.

Благодарю, сэр, – без заминки отозвался Оверстрит и тут же отвернулся.

Несколькими секундами позже через главную дверь вошли четверо десантников в броне, отсалютовали:

– Губернатор Син, сэр.

– Так это вы – мой эскорт? – улыбнулся Син, надеясь, что держится уверенно. – Тогда идем.

По пути он обратился к своему монитору. Слишком много всего происходило – слишком много отдельных групп координировали свои действия на ходу, – чтобы составить полную картину происходящего. «Предштормовой» маневрировал, а «Росинант» пока не проявлял агрессивных намерений. Бунт в камерах разгорался, десантники запрашивали разрешения на усиленные контрмеры. В памяти в полном их значении всплыли слова Оверстрита: «По моей оценке, треть нашего оперативного персонала работает против нас».

Самым трудным было позволить людям делать свою работу без него – но ничего другого Сину не оставалось. Он задумался, как переносит такие ситуации верховный консул: знать, что все главное делают другие – руководствуясь его приказами, но в условиях, которые он мог оценить только предположительно, и в местах, где его вмешательство, даже если бы оказалось возможным, только мутило бы воду. Это было тонкое и ужасное прозрение. Бессилие власти.

Предупреждения эхом разносились по станции. Через перекресток впереди пробежал, не взглянув в их сторону, человек. У Сина от быстрой ходьбы разгорелись мышцы бедер.

– Куда мы идем? – обратился он к командиру эскорта.

– В конце этого коридора – укрепленное убежище, сэр. На удалении от таких очевидных целей, как главные офисы, но в нем независимый контроль жизнеобеспечения и…

Он замер на полушаге. Син бросил испуганный взгляд в коридор, высматривая остановившую десантника угрозу. Там было пусто.

– В чем дело?

Только не дождавшись ответа, он осознал, что застыли все десантники. Их Лицевые щитки стали матовыми, рации молчали, силовая броня отключилась. Син вдруг остался в одиночестве и с ужасом ощутил, как он беззащитен. У него зудел затылок от мысли, что кто-то уже взял его на прицел, а укрыться нечем.

На миг ему снова представился умирающий Касик. Что, если все это – отвлекающие маневры, чтобы оставить его без охраны? С дрожащими руками он бросился в ближайшее помещение. Общественный туалет. Сердце колотилось так, что дрожь щекотала горло. Опершись на узкую раковину, Син вытащил монитор, набрал свой пароль. Он не вводил команды на блокировку. Броня десантников не должна была отключиться. Кто-то ввел фальшивый сигнал.

Оверстрит сразу ответил на вызов.

– Мои стрелки обездвижены, – сообщил Син.

– Да, сэр. Мы наблюдаем то же самое со всеми бронированными группами. Оставайтесь на месте. Я посылаю к вам конвой с обычным вооружением.

– Что там за чертовщина! Я требую рапорт!

Раздражение, мелькнув на лице Оверстрита, исчезло едва ли не прежде, чем Син успел его заметить.

– Блокировка десантной брони привела к катастрофической ситуации в районе камер. Мне поступают предварительные сообщения о происходящем в офисе начальника порта. Я ожидаю уточнений, но пока вижу, что несколько кораблей готовятся к старту. «Предштормовой» вступил в бой с «Росинантом», но пока не получил решающего перевеса.

«А теперь можно мне заняться делом, а не разговорами?» Этого он не сказал, но Син и так услышал.

Буду ждать второго эскорта, – сказал он. – Продолжайте.

Он отключил связь. В зеркале он отражался маленьким. Испуганным. Син выпрямился, оправил мундир, подтянулся, заставив свое отражение принять вид человека уверенного и владеющего ситуацией. Большее пока было не в его силах.

Глубоко под ногами прозвучал глухой удар. Может быть, попадание в барабан станции? Знак, что кругом идет бой, а он отсиживается в общественном туалете.

Подпольщики застали его врасплох. Надо отдать им должное. Син недооценил их организованность, многочисленность и упорство. Ему ведь говорили, что старорежимные астеры – общество жесткого сопротивления. После подрыва кислородного резервуара Син решил, будто понял, что это значит, по во всей глубине оценил только теперь.

Прямо сейчас вокруг него разворачивался их план. Оставалось только надеяться, что единственный пункт, в котором Син их опередил, окажется решающим. Если успех их замысла зависел от уничтожения антенной установки, он еще сумеет обрушить и остальное.

Глава 47 Бобби

«Сбруя» Бобби состояла из трех магнитных креплений размером с ладонь и двух полос нейлоновой ткани, в которой еще угадывался зеленый цвет. Базовая страховка, стандартная для кораблей, доков и станций вне гравитационных колодцев. Сомневаться в ней приходилось не больше, чем опасаться, что палуба под ногами рассыплется на атомы.

– Как считаешь, выдержат эти штуки? – спросила она.

Рация была настроена на такую малую мощность, что ее заглушила бы и толстая футболка. Стоявший рядом Амос окинул взглядом длинный изгиб корпуса «Предштормового». Шлем скрывал выражение лица, но в голосе слышался фатализм.

– Если нет, денек будет еще тот.

Снаружи корабль не походил ни на что, виденное Бобби в жизни. Фасетчатый, как кристалл, без выступов пушек ОТО и сенсорных антенн. Розовый и голубой цвета, кажется, принадлежали не самому материалу, а вызывались какой-то рефракцией. Что-то такое этот материал проделывал со светом – что-то куда более странное, чем поглощение части спектра. Темнота медленной зоны выглядела бездонной. Шлем должен был усиливать весь свет, какой давала станция Кольца. Его щиток еще и уточнял очертания, выводя в видимый спектр инфракрасный и ультрафиолет. Так бывало всегда, но от выжидания – на виду, в неуверенности – все казалось зловещим.

Поверхность корабля, с виду напоминавшая кристалл, была мягкой – Бобби предпочла сравнивать эту мягкость с пеной. Хотя на самом деле в голову лезла мысль о коже. Магнитные крепления удерживали Бобби на поверхности в простой неудобной люльке – вернее, удерживали бы, если бы корабль двигался. И если бы крепления работали. Красные огоньки уверяли, что захват надежен, только вот время от времени красный цвет сбивался на янтарный.

Остальные десять человек из группы вторжения пользовались таким же снаряжением. Скафандры – изолирующие, низшего уровня. В качестве брони они не лучше костюма сварщика. Их команда больше напоминала бригаду уборщиков, чем штурмовую группу. Бобби тревожилась, не слишком ли верно это сравнение, – но меньше, чем о надежности креплений. Сорвись «Предштормовой» с причала, оставив их всех болтаться позади в пустоте на манер сброшенной змеиной кожи, разбираться с вражеским истребителем придется Алексу. А они, скорее всего, все погибнут. Светлой стороны у этого варианта не имелось.

– Очень надеюсь, что выдержат, – сказала Бобби.

Пришел шифрованный сигнал тревоги. Бобби отстучала по щитку управления на предплечье. В долетевшем голосе Алекса марсианская тягучесть звучала так густо, что стало ясно: пилот вне себя от страха и немножко пьян им же.

– Алекс Камал с «Росинанта» вызывает всех друзей и родных и все корабли в море. Мы начинаем наше родео. Сброс причальных креплений через десять. Девять…

– Крепись, – приказала своим Бобби. – Как знать, насколько быстро начнется.

Она туже подтянула страховочные лямки и стала ждать, когда «Предштормовой» покинет порт.

Чтобы добраться сюда, они проползли по наружной стороне лифтовой шахты, тянувшейся от рубки на носу к кормовому двигателю. Перемещались быстро, паря в считаных сантиметрах над обшивкой. Остальные пересмеивались, пока Бобби им не напомнила, что приглушенная рация – не радиомолчание, и не попросила, пожалуйста, заткнуться на фиг, пока всем не прилетело. После этого она осталась наедине со звуком собственного дыхания, запахом старой резины и чужого пота. Справа был Алекс, слева Амос, в четверти километра впереди топорщились корпуса кораблей. А за ними только чернота медленной зоны и убийственное ничто за вратами.

Под ними вращался барабан. Шрамы и повреждения быстротечной схватки с «Предштормовым» напоминали о себе черными полосами и светлыми заплатами пенного герметика. Медине в прежней жизни досталось больше положенного, и нынешний день тоже обещал быть не из лучших.

Они вытащили из рукава все трюки, выученные подпольщиками Сабы. Выкрали сварочное оборудование, вскрыли тайники с оружием, испортили за собой сервисные шахты. Толковый народ, наизусть знающий станцию, готовился к этому моменту с перехода лаконцев сквозь врата. А может, и до того, учитывая, что кое-кто занимался контрабандой.

В конце барабана Алекс от них откололся. Ему предстояло пройти почти треть пути против вращения от «Предштормового» до «Росинанта». Бобби сказала себе, что не в последний раз его видит, и сама себе поверила. Потом быстрым кивком кулака направила своих к темному, грозному корпусу истребителя.

Они задумали выманить «Предштормовой» со станции. Едва он оторвется от причала, лишившись возможности принять на борт новых солдат, Бобби с Амосом должны были взломать корпус, проникнуть внутрь и вывести истребитель из игры. Как именно: взорвать реактор, испортить управление или направить его в ничто за врагами, – должно было проясниться по ходу партии. Не представляя внутреннего устройства корабля, лучше полагаться на импровизацию, чем строить четкие планы.

Вторичной целью числилось вывести своих с «Предштормового», чтобы их благополучно подобрал один из кораблей-беглецов. Третьей целью оставалось выбраться самой.

Алекс досчитал до нуля, и Бобби как будто ощутила слабую дрожь «Предштормового» – это «Роси» сбросил захваты и ушел по вращению от дока, прикрываясь телом Медины. Ее магнитные крепления мигнули желтым и сразу переключились на безопасный красный.

Этот день сулил много возможностей умереть. Бобби, как и Алекс, не могла сдержать ухмылку. Может, это такая особенность марсиан. Она сохраняла готовность, упершись подошвами в корпус и спружинив колени. Тянулись минуты. Вентиляция шлема захолодила лоб. Значит, она вспотела.

– Ты там как, Бабец, держишься? – позвал Амос.

По радио это прозвучало как шепот за полкэмэ.

– Неплохо, лишь бы они вывели этот кораблик из порта.

– Да уж. Что-то они не рвутся в бой, а?

– Мы же и надеялись застать их без штанов?

– И то верно, – признал Амос. – А все же…

– Может, не заметили? – сказал кто-то из команды.

«Или медлят, чтобы принять на борт дополнительные войска», – подумала Бобби, и тут «Предштормовой» прыгнул в черную пустоту, туго натянув нейлоновую ленту страховки.

Двигались на маневровых. В пятнадцати метрах от команды Бобби из сопла вырывался перегретый пар, быстро раскручивая корпус. Бог весть, откуда оно взялось – похоже, сопло, пока в нем не было надобности, скрывалось под этой странной неметаллической обшивкой. Хорошо, что они не обосновались на том месте, а то бы как минимум один из них уже сорвался с корабля и сварился насмерть.

«Предштормовой» дернулся. Рокот маневровых передавался в ноги. Медина отвалилась, будто ее кто-то сбросил вниз. Вспыхнул дюзовый выброс основного двигателя, и корабль рванулся вперед. Всего-то на четверти g. Никто не собирался превращать Медину в металлический слиток. И все же Бобби жутковато было видеть, как ее тень вытянулась вперед по корпусу. Вроде напоминания, что если сорвешься, так прямо в полымя.

– Амос, – попросила она, – сделай нам дырку.

– Вижу, вы за мной, – тягуче пропел Алекс. – Не догнать тебе «Роси», дружок. Этакий красавец не про твою честь.

– Алекс, вали с этого канала, – рявкнула Бобби и только потом вспомнила, что он не услышит намеренно ослабленного сигнала. Покачала головой и понадеялась, что не забыла ничего более важного.

Амос уже достал сварочный аппарат, аккумулятор висел у него на боку. Бобби прикинула, что при двух сломанных ребрах это должно быть адски больно, но в его движениях боли ничто не выдавало. Ей тоже трещина в копчике не добавляла комфорта. Хорошую трепку они себе задали заранее. Она не могла себе позволить отвлекаться на травмы. Боль – это просто способ тела о чем-то ей сказать. А слушать ее никто не заставляет. Амос поднес резак к корпусу, и все озарилось светом. Искры потоком улетали назад и по дуге уходили за корпус, будто притянутые гравитацией, а не просто скрытые вращением корабля.

– Оружие на изготовку! – гаркнула Бобби.

Все подтвердили готовность. Если корпус на истребителе двойной, как на всех марсианских кораблях, прорезать путь сквозь обшивку – всего лишь первый шаг. Но и важнейший. Они и здесь могли наворочать дел, но обороняться было бы затруднительно, а если никого из команды «Предштормового» рядом нет, попытка залить под обшивку водород с кислородом могла прикончить всю ее группу без всякого риска для противника. Так что надо пробиться на корабль, а уж там…

– Э, Баб? Офигеть как странно…

Амос стоял в упоре. Полуметровый шов от резака ярко светился на корпусе. Полуметровый и быстро сокращавшийся.

– Что там у нас?

– Помнишь, нам показалось, что корпуса у них затягиваются? Вот он как раз этим и занимается.

– Это помешает?

– А как же, – согласился Амос. – Я бы сказал, серьезное осложнение.

«Предштормовой» под ними дернулся. Дюзовый выброс внизу стал ярче, корабль набирал скорость. Ускорение все туже натягивало страховку, а направление к питаемому ядерной энергией пламени все отчетливее ощущалось низом. Индикаторы у Бобби загорелись янтарным, и магнитные крепления на несколько сантиметров соскользнули, потом цвет снова сменился красным, и крепления схватились. Этот короткий миг подбросил ей в кровь адреналина. Сердце стучало в ушах. А голос прозвучал спокойно, как не ее:

– Есть светлые мысли?

– Дай кое-что попробую, – сказал Амос и пригнулся ниже.

Он снова стал резать, но теперь по крутой дуге, делая не отверстие, в которое они сумели бы пролезть, а дырку поуже. Разогнувшись, Амос топнул по очерченному кругу, сбросив его внутрь корабля. Дыра тут же начала смыкаться, но Амос уже срезал стружку с ее краев. Он расширял и расширял норовившее затянуться отверстие. Действовал быстро и точно и не замедлил движений, даже когда корабль под ними вздыбился и повернулся. Привычка целой жизни придавала его работе изящество. Бобби знала, что ей бы такая шутка ни за что не удалась, а у Амоса дыра все ширилась.

– Краешки будут поджаристыми, – предупредил механик. – Ничем не могу помочь.

В ушах Бобби забормотал голос Сабы: «Стрелковые группы десанта подошли к камерам. Пора выключать наших маленьких друзей».

– Лучше раньше, чем позже, – сказала Бобби.

– Тут ты права, – отозвался Амос и принялся немелодично насвистывать сквозь зубы. – Я буду продолжать, пока весь народ не пройдет.

– На фиг, – возмутился кто-то из группы. – Половина там, половина снаружи, не я.

Бобби развернулась к бойцу.

– Делай что сказано, или прострелю башку в назидание остальным, – проговорила она, полагая, что выразилась вежливее, чем он заслуживал. – Марш к дыре. Ты пойдешь первым. Три… два…

Тот нырнул внутрь. Амос на ходу рассек ему ленты страховки. Дыра не успела сомкнуться вокруг него только потому, что Амос продолжал срезать края.

– Следующий. – Бобби показала на ближайшего солдата. – Ты. Три, два, один.

Она снова и снова пропихивала людей из своей команды в оплавленную дыру обшивки. Пустые лямки магнитных креплений качались, как цветы на клумбе, в такт движениям корабля. Или как водоросли в неровном течении.

Над ними плыла Медина и дважды мелькнул двигатель «Росинанта», озаривший станцию, как безнадежное обещание рассвета.

– Тесновато будет, Бабец. На такой расход топлива я не рассчитывал.

– Так держать, – ответила она.

Он держал. Девять. Восемь. И вот они остались вдвоем.

– Справились, – сказала Бобби. – Давай аппарат, я тебя пропущу внутрь.

– Ценю заботу, – возразил Амос, – но, между нами? Сварщик из тебя никакой. Валяй ты. Я справлюсь.

– Без героических жестов.

– О, я тут помирать не собираюсь. – Амос ткнул рукой в дыру. – В худшем случае помру там, внутри.

Бобби сдвинула магниты к раскаленным краям дыры и толкнулась к ней, поджимая ноги. Амос перехватил ее и направил в нужную сторону. Рабочие фары скафандра осветили пространство между обшивками бело-голубым сиянием.

Это было жутко. Знакомо, как лицо любимого, но и все не так. Там, где полагалось проходить ребрам металлокерамики и стали, росли кристаллы. Их простреливали линии раскола и тут же исчезали – как будто разряды молний мелькали в магнитной ловушке. Где полагалось быть пластинам металла и углеродного кружева, тянулось бесшовное полотно, в котором Бобби почудилась скорлупа омара, потом ткань, а потом лед.

Ошибиться было невозможно – она видела перед собой марсианский истребитель. И ничего подобного она в жизни не встречала.

– Прохожу, – предупредил Амос, и Бобби развернулась, чтобы благополучно притянуть его к скобе. Дыра за ними стянулась. Не закрылась совсем, но отверстие в поперечнике составляло сантиметров пять. Освещенный фарой Амос улыбнулся своей пустой, дружелюбной улыбочкой.

– Ну, с этим все, – сказал он. – Надеюсь, со следующей обшивкой выйдет попривычнее, если я попятно выражаюсь.

Алекс вел гонку в ровном темпе. Только поэтому их не швыряло в пространстве между обшивками, как крыс в центрифуге выжималки. Проникновение в корабль всегда было самым опасным моментом. Бобби помнила об этом с самого начала.

Они проворно передвигались по захватам для рук и ног, пока не добрались до участка переборки. Амос, взглянув на показатель топлива в аппарате, горестно покачал головой, но промолчал. Дым при каждом развороте корабля вздрагивал и уходил в сторону, как текущая из крана вода. Эта обшивка не затягивалась, но других хороших новостей не нашлось.

– Тесно получится, – заметила Бобби.

– Хоть бы как получилось, – возразил Амос. – Еще немного, и пришлось бы отгибать вручную.

Амос резал, и с той стороны вливались свет и воздух. Внутри корабля еще держалось давление атмосферы. Что странно для боевых условий. Если команда прежде не заметила абордажа, должна была обнаружить его сейчас. Бобби первой пробралась в заднюю часть кубрика. Два ряда гелевых матрасов, такие же, как в помещении для десанта на «Роси». Пустые койки опрятно застелены. Бобби заняла позицию у двери, пока внутрь проталкивались другие. Амос пролез последним и прихлопнул к дыре пластиковую заплату, которая, прежде чем затвердеть, воздушным шариком выпятилась в пространство между корпусами.

– Я не хочу в вас стрелять, ублюдки! – выкрикнул по радио Алекс. Это была условная фраза. «Предштормовой» подошел близко. Скоро «Роси» лишится возможности уклоняться.

Резко распахнув дверь, Бобби высунула и тут же отдернула голову. Пуля вырвала полосу в дверной раме, где только что был ее череп.

– Сколько там? – спросил стоявший рядом.

– Не меньше одного.

Она поискала глазами что-то – хоть что-нибудь, – что дало бы им преимущество.

– Здесь мы в ловушке, а время на исходе. Вы трое – со мной. Вы двое стреляете налево, ты и я – направо. Видите гранату или что-то похожее – ныряйте обратно. Всем остальным лечь в койки на спину. Начинайте палить между ступней, как только гады полезут в дверь. У вас четыре секунды. Пошли.

На выходе она выбрала для себя верхний сектор. Кем бы ни была женщина, припавшая к земле рядом с ней, сейчас они зависели друг от друга. На перекрестье коридоров, откуда только что стреляли, мелькнула и скрылась единственная голова. Бобби выстрелила, но попала ли, осталось под вопросом.

На той стороне коридора была еще одна дверь. Бобби жестом указала на нее. Они рывком пересекли коридор. Тоже каюта. Двенадцать коек, но, судя по всему, неиспользуемых. Никто не стрелял. Тот, кто пытался, был убит или сбежал. Отправился за подкреплением, какое найдется. До сих пор внезапность работала на них. Дальше понадобится умение.

– Амос? – окликнула по рации Бобби.

Стены корабля добавили в его ответ помехи, но все же она услышала:

– Бабец? Как будешь играть этот тур?

Прошло много лет с тех пор, как она изучала тактику абордажей, но этот вопрос был из простых. Любой корабль имеет две уязвимые точки: машинное отделение и рубку. У врага преимущество – он на своей территории, но если у них недостача людей, защищать будут то, что сочтут объектом атаки. Умный ход заключался в том, чтобы сделать ложный выпад в одну точку, а ударить в другую.

– Я беру ту пятерку и двигаю к рубке. Жди две минуты и веди своих к машинному.

– Ясно. Мы хотим обезоружить или взорвать?

«Предштормовой» снова дернулся. По кораблю прошел мелкий дребезг, словно с полки соскальзывала цепочка. Звук был настолько непривычным, что Бобби не сразу распознала огонь ОТО. Стреляют по «Роси».

Она не успела заговорить, как по рации донесся голос Сабы: «Эвакуационные команды в доках. Ждем сигнала „чисто“, да?»

И, едва не наложившись на его передачу, ответ Наоми: «Сообщение принято. Входим».

Корабли подполья были готовы к старту. Скоро Медина останется без датчиков. Окно открывается. Какое-то время оно продержится открытым.

– Увидишь способ прикончить корабль, убей, – велела Бобби.

– А как с эвакуацией?

Бобби его поняла. Если он сможет подорвать реактор, рвать или нет? Было ли их задание важнее их жизней?

– Сам решай, верзила, – сказала она. – Я тебе доверяю.

Глава 48 Кларисса

У нее теперь бывало только два самочувствия. Или трясет, или сил нет. Трясун был противным поначалу – казалось, что это от страха: вся дергаешься, и сердце вскачь. Из-за сходства с испугом она и думала, что боится, и в конечном счете пугалась без особых поводов. Когда разобралась, что просто ее дерьмовая эндокринная система срабатывает, стало легче. По крайней мере понимала, что не сходит с ума от беспричинного волнения. Но трясло по-прежнему.

Когда становилось хуже всего, она возвращалась к старой мантре тюремных времен. «Я убивала, но я не убийца. Потому что убийцы – чудовища, а чудовища не знают страха». Она теперь все время чувствовала себя испуганной, и при таком взгляде страх даже немного утешал.

Ее суеверная половина полагала, что она сама зазвала в свою жизнь такое состояние симпатической магией слов. Рассудочная часть ее считала, что она сама напросилась, заплатив уйму денег за нелегальные модификации тела ради безумной мстительной фантазии подростка. И еще тем, что убила уйму народу.

– Ты ничего? – спросила Наоми.

Кларисса подняла руку в обычном ответе Шредингера. Выраженный любым способом, он означал всегда да и всегда нет. Да, нормально, в смысле, еще не в коме. Нет, потому что ради такого «нормально» жить не стоило.

– А ты?

– Нормально. – Тон Наоми наводил на мысль, что она имеет в виду то же самое. С тех пор как захватили Холдена, свет в глазах Наоми погас. Обнаружив, что «Быстрее света» ушел и унес Холдена с собой, она оцепенела от горя. Так что разумеется. Нормально.

Они ждали на лавочке на краю поля, на внутренней поверхности барабана. Направо, загибаясь вверх и вдаль, колосилась под искусственным солнцем пшеница. По тропинке прошла женщина в форме контроля системы, она вела за руку малыша. Тот, проходя, засмотрелся на Клариссу. Она почти услышала: «Мама, что с этой тетей?» – так громко он подумал.

Она странновато чувствовала себя среди нормальных обывателей Медины. Среди людей, живших так, словно решили забыть о существовании Союза перевозчиков. Встречали детей из школы, обедали с друзьями, ходили на работу и выполняли свои обязанности, будто всегда делали это под дулом пистолета. Словно лаконские законы – это норма. Словно люди не были пешками в игре, правила которой обещали смениться еще до вечера.

– Жаль Холдена, – сказала Кларисса. Не собиралась говорить, а сказала.

Наоми коротко вздохнула, выдохнула. Как будто кто- то сорвал слишком крепко приставший к коже пластырь. Короткая боль, и делу конец.

– Спасибо. Я такого… не ожидала.

– Еще бы, – ответила Кларисса. – По-моему, чего бы мы ни добивались, выходит всегда другое.

По барабану разнесся предупредительный сигнал, отдался вдалеке и в воздухе. Искусственный голос с успокоительной интонацией принялся повторять: «Чрезвычайное положение. Немедленно пройдите в убежище и ожидайте официальных распоряжений».

– Слушай, – сказала Наоми. – Играют нашу песню.

– Ох ты! – со смешком выдохнула Кларисса. – Как-то неправильно мы живем, а?

Наоми взяла ее под руку – наполовину в шутку, наполовину ради поддержки – вдруг понадобится, – и обе направились к точке рандеву. На ходу Клариссу крутило и потряхивало. Внизу, в коридорах и холлах барабана, стало многолюдно. На каждом углу транслировали тревожное предупреждение. Магазины закрывались. Киоски тоже. Повсюду спешили люди: иногда сердитые, крикливые, по чаще смертельно сосредоточенные. Слишком много уже было взрывов и насилия – не до шуток. Если у кого и оставалась иллюзия нормальной жизни, сейчас она развеялась.

Они с Наоми выждали просвета в потоке людей и нырнули в общественный туалет. Кларисса опустилась на встроенную в стену кушетку. В горле стояла легкая тошнота, но ничего страшного. Наоми подошла к раковине и стала медленно мыть руки – не ради чистоты, а для оправдания на случай, если заглянет кто из безопасников.

План – в той части, которая касалась их, – был достаточно прост. Во всяком случае, на взгляд Клариссы. Она однажды попыталась изложить его Алексу и почти не сомневалась, что тот понял хорошо если половину. Все датчики Медины были подключены к основной системе, но имели и отдельное запасное питание. Отключив ток, они помешали бы Медине в реальном времени увидеть, куда уйдут корабли, но не очистили бы локальной памяти датчиков. Стоило снова подключить питание, и установка бы произвела проверку, восстановила связь и передала в систему все сохраненное.

А вот в этом процессе было слабое место. При проверке перед новым подключением система должна была затребовать диагностику. На прогон диагностики и возвращение результатов последней проверки антенной установке требовалось около двадцати секунд. Эти двадцать секунд новые данные не принимались. И если зациклить установку на ложную систему, которая будет повторять запросы диагностики, она будет проводить ее снова и снова, пока какой-нибудь бедолага не сообразит, откуда идет фальшивый запрос, или физически не выйдет к установке, чтобы подключить ее к новой линии.

Примерно на этом месте взгляд у Алекса поплыл, и она упростила объяснение. Подделай карту трафика. Вставь поддельную карту в разъем питания запасной цепи. Разорви основную сеть питания, чтобы заставить всю установку перезагрузиться. Тогда, чтобы ее снова включить, потребуется много нудной возни. Вот тут Кларисса добилась от него полного одобрения. Хитро придумано.

Ей всегда было странно вспоминать, что кто-то может не знать того, что знает она. Не только об электрике и протоколах сигнальной цепи. Еще о том, каково убивать человека, который был к тебе добр. Как это, когда люди, убийству которых ты посвятила жизнь, принимают тебя в семью. Вопреки доводам разума Кларисса отказывалась признавать свою жизнь исключительной. Предпочитала считать все свои дела обычными, поскольку она-то, в конце концов, с ними справилась?

Открылась дверь, появился бомбист с керамическим ящиком для инструментов. Джордао. Кивнул Клариссе, потом Наоми. Сутулый, с землистой кожей, он словно сошел с плаката «Остерегайтесь тайных террористов». «Случись отступать, парня придется за шкирку оттаскивать».

– Хой, – поздоровалась Кларисса.

– Хой, – ответил он. – Бист бьен?

– Пока все нормально, – сказала Наоми, – но мы без связи. Ты что-нибудь слышал?

– Неавторизованный старт, – бросил Джордао и, поставив чемоданчик у раковины, открыл его. – Нос а бю?

– Да, это из наших.

– Пердид. – Он вымучено улыбнулся. – Сколько сегодня дают представлений?

– Будет одним меньше, если не поторопимся, – намекнула Наоми.

Джордао достал из открытого ящика и перебросил им с Наоми по комплекту наушников, потом и себе взял.

– Катриа, она не парле эро квел а, да? После дела они мигом обрушатся на нас. Аллес ла прева? Мы как первоклассники.

– Если все сработает, как задумано, это будет уже не важно, – заметила Кларисса, поудобнее вставляя наушники. – Ты просто держись нас, и все будет хорошо.

Наоми высушила руки, достала из кармана ручной терминал, взглянула и убрала обратно.

– Пора идти, – сказала она.

Джордао закрыл чемоданчик, приспособил его на бедро и вышел вслед за Наоми. Кларисса держалась последней. Трясти стало чуть меньше. Немножко. Это хорошо, она терпеть не могла, когда трясет. Но и плохо, потому что на смену трясуну всегда приходило изнеможение, а ей надо было выстоять до конца задания. Хотя бы настолько, чтобы не обременять Наоми.

Холл за дверью успел расчиститься. «Чрезвычайное положение. Немедленно пройдите в убежище и ожидайте официальных распоряжений». Наоми свернула на эстакаду, ведущую вниз, к наружной обшивке станции. Кларисса шла, руки в карманы, изображая скучающий вид. Сознание ловко раздвоилось: половина повторяла каждый шаг, необходимый для подмены карты трафика, другая высматривала патрули. Когда Саба нарушил молчание, она вскинулась.

– Эвакуационные команды в доках. Ожидаем сигнала «чисто», да?

Наоми коснулась ладонью уха. Кларисса услышала ее через наушник и так – получилось похоже на слабое эхо. От этого слова показались весомее, чем были.

– Сообщение принято, – отозвалась Наоми. – Входим.

На подмену карты и установку заряда требовалась всего пара минут. Потом они пойдут к докам – если люди Сабы сумеют их удержать, – или же лаконцы захватят их в шлюзе. Наоми помедлила у щитка, сверилась с ручным терминалом и кивнула. Этот Джордао бледнел и потел. Выглядел хуже Клариссы.

– Все будет хорошо, – утешила Кларисса. – Ты удивишься, сколько мы пережили жутких переделок.

Наоми склонилась над щитком. Позади, на пересечении коридоров, прошел дрон безопасности, ио в их сторону не свернул. Кларисса ощутила слабый прилив адреналина, но от него лишь заметнее стало нарастающее онемение мышц. «Работай, – велела она себе. – Сделай дело. После смерти отдохнешь».

Панель, щелкнув, отошла.

– Что мы здесь делаем? – подал голос Джордао. – Идти надо, нам.

– Делаем дело, от которого зависит остальное, – отозвалась Наоми и отступила в сторону.

Для человека, не знающего того, что знала Кларисса, начинка корабля выглядела бы хаосом. Для нее в каждой спайке, каждом проводке, каждом соединении была простая логика. Она достала из кармана подправленную карту трафика, вытащила старую, вставила на ее место новую. Индикатор моргнул было желтым, но тут же самодовольно засветился, замигал зеленым.

– Ну вот. – Кларисса установила щиток на место. – Пошли ставить заряды.

С первого шага она поняла, что будет труднее, чем ожидалось. Если поспешить, справятся раньше, чем у нее кончатся силы. В конце концов, затем здесь и Наоми. Потому что никто не верил, что она справится сама. Потому что не факт, что они ошибались.

Обидней всего то, что она сама виновата. Ущербное, сносившееся, усталое тело оказалось результатом сознательного, твердого решения, принятого девчонкой, которой она была десятилетия тому назад. Кларисса таскала груз того решения, как мешок с костями. Как ящик с инструментами.

Иные грехи сами себе наказание. Иногда искупление означает, что ты вечно таскаешь за собой прошлое. За годы Кларисса к этому привыкла, но все равно было чертовски неудобно.

– Туда, – махнул им Джордао, пропуская вперед.

– Знаю, – отозвалась Наоми.

В основную распределительную станцию вела укрепленная дверь. Дверная рама была обведена красным и исписана предупреждениями на полудюжине языков: «Пожалуйста, будьте осторожны. Здесь много такого, что нам придется чинить после вашей смерти».

Джордао открыл дверь, и Наоми прошла мимо него в технический коридор. И тут же отступила, подняв руки. Позади внезапно и громко прозвучал топот бегущих людей. Молодой человек в голубой форме лаконской безопасности шагнул из красной двери, нацелив пистолет в живот Наоми. Грубые руки сграбастали Клариссу за плечо и швырнули на пол. Джордао привалился к стене и сполз по ней, сел.

– Что-то случилось, сэр? – с деланой невинностью спросила Наоми.

– На колени, – приказал парень с пистолетом. – И рук не опускать.

Наоми оглянулась. Кларисса не увидела в ее глазах печали – только расчетливость. Джордао, запрокинув голову, уставился в потолок и глотал воздух. Ящик с инструментом так и остался у него под мышкой, и Клариссе подумалось, что он готов рвануть заряд, превратив всех в лапшу, но тут бомбист расхохотался. В его смехе было не веселье, не издевка, а облегчение. Он еще ничего не сказал, а Кларисса уже знала, что их продали. Она опустила лоб на резиновую обивку палубы, а кто-то, придавив ей подошвой копчик, принялся скручивать руки за спиной. Изнеможение ощущалось все сильнее. На палубе было почти уютно.

– Что-то, – заговорил Джордао, – что-то за панелью щитка. Но савви ме что, но могу показать где, да?

– Что там? – спросил безопасник у Наоми.

Та горестно покачала головой.

– Боюсь, вам самим придется помудохаться, койо.

Мужчина ударил ее и шагнул вперед. Кларисса ощутила, как стяжка сомкнулась на правом запястье и кто-то начал возиться с левым. Она повернула голову. Их было общим счетом пятеро. Все вооружены, стволы наголо. Пистолет смотрел вниз, готовый прикончить лежащую Наоми.

– Уверен, что сможешь найти, где это? – спросил мужчина.

– Ясно, сумею, – ответил Джордао. – Где ваш десант? Сказали, будут десантники.

– Планы переменились. Они теперь статуи, пока не снимут блокировку. – Безопасник опустил взгляд на Наоми. – Тоже твоя работа, сучка?

Наоми поймала взгляд Клариссы. Расчеты закончены. Выхода не было. Что на самом деле означало: не было для Наоми.

У Клариссы всегда оставался один в запасе.

Странный был момент. Сквозь пронизавшую кости усталость, сквозь страх, и панику, и гнев просвечивало что-то еще. Что-то вроде ярости, и восторга, и, более того, бесконечного облегчения. Наоми увидела все это на ее лице и округлила глаза.

Кларисса провела языком по нёбу – круговым движением, которого не проделывала много лет. Мужчина еще держал ее за запястье и, падая, не разжал хватки. Она ощутила, как вышла из сустава плечевая кость, услышала глухой щелчок, но боли не чувствовала. Ноги у нее были поджаты, и она вскочила раньше, чем мужчина ударился об пол. От вывихнутой правой руки не было проку. Мышцы у нее истончились и стали хрупкими. С первого же прыжка Кларисса ощутила, как натягиваются и рвутся сухожилия коленей и бедер, ио она уже перекатилась в готовности удариться о стену и оттолкнуться для новой атаки.

Безопасник так и держал Наоми под прицелом, а трое остальных переводили стволы на нес – медленно, как под водой. Один пистолет рявкнул, однако выстрел лишь вырвал клок из противоударного покрытия стены.

Кларисса развернулась в воздухе, негодная рука болталась за ней. Она выставила вперед колено, ощутила себя в танце. В полете. Целиться она не разучилась. Согнутое колено ударило безопасника в нос. Хрустнули хрящи – у нее в колене и у него на лице.

Она так долго болела, она позволила болезни сделать тело хрупким. Слишком большую часть жизни уделяла поддержанию угасавшего здоровья. Распределяла его пайками, расчетливо, словно при переходе через пустыню. А теперь пожирала взахлеб, и это было прекрасно.

Двое выстрелили почти одновременно. Один промазал, а пуля другого зарылась в тощую плоть у нее на ребрах. Больно, но боль казалась далекой. Кларисса врезалась в ближайшего противника. В падении обняла здоровой рукой его голову, захватила тщательно, чтоб при приземлении сломать шею. Жестко ударилась о палубу, потянула и ощутила, как хрустнул его позвоночник.

«Я убивала. Но я не убийца».

Она выхватила у него из руки пистолет раньше, чем второй мужчина обернулся. Ощутила боевой клич в горле как силу воздушного потока и колебание гортани. Ощутила толчок в похищенном ею пистолете. Стоявшая почти вплотную женщина выпалила наугад, а Кларисса всадила пулю ей в щеку, заставив мотнуться голову. Двое-. Тот, что прижимал ее сзади, теперь прыгнул. Она вогнала пулю ему в зубы. Трое.

Наоми тянулась к оброненному упавшим пистолету. Парень так и сидел, зажимая сломанный нос, словно других забот у него не было. Кларисса дважды выстрелила ему в центр тяжести.

Остался один охранник, и совсем рядом с Клариссой. Та посмотрела вдоль его ствола. Увидела страх в глазах. Промахнуться он не мог. Ноги у нее подкосились, но она выстрелила в падении. Последнему пуля попала в горло. Кларисса сильно ударилась о палубу, но ее кровь все еще была светом и восторгом. Она перекатилась, поднялась на колени. Внизу живота болело, воздух не шел в грудь. Джордао таращился на нее, будто увидел черта.

– Нет! Простите! – выкрикнул он в какой-то соседней вселенной.

«На хрен твои извинения. Извинениями ни хрена не исправишь». Она не знала, выкрикнула эти слова или только подумала. В любом случае, она его пристрелила – пальнула в живот, а когда он скрючился, в макушку – прямо в зарождающуюся лысину. И на том прилив сил закончился.

Было не так плохо, как ей помнилось. Рвота. Дурнота. Беспомощность. Боль. Но все это успело стать привычным, так что вышло не так уж страшно. Или она уже соскальзывала в шок.

Шок или что-то похожее.

Наоми баюкала ее голову, и тогда Кларисса поняла, что лежит. Во рту стояла горечь желчи. Охранники и предатель валялись по коридору. Воздух провонял кровью и порохом. Картина ада. Сколько лет она прожила с раскаянием, в молчаливом искуплении оборванных ею жизней, а теперь в голове осталась одна мысль: «Было весело».

Рядом говорили какие-то слова. «Останься со мной, Кларисса». Она вспомнила, что здесь Наоми, и снова открыла глаза. Не запомнила, как закрывала. Наоми была забрызгана кровью. Бледна. За ней стоял Рен. В черной рясе, напомнившей ей о иезуитах.

– Я чудовище, – сказала Кларисса.

– Нет, маленькая. Ты не чудовище. Нет.

Значит, Наоми ее не поняла. Кларисса имела в виду: «Мне не страшно». Она попыталась подобрать слова для объяснения, но было слишком тяжело. Да и так ли важно, чтобы тебя поняли? Она знала ответ.

«На хрен, – подумала она. – Есть вещи, которые уносишь с собой в могилу».

Кларисса Мельпомена Мао закрыла глаза.

Глава 49 Бобби

В детстве Бобби преследовал повторяющийся сон: она искала в своей комнате дверь, ведущую в новую, неизведанную часть квартиры, о которой родные забыли или не знали. Сон был пугающим, но и красивым тоже. Полон обещаний, чудес и угрозы.

«Предштормовой» был точь-в-точь как из того спа.

Архитектура корабля повторяла эстетику и дизайн «Росинанта». Центральный лифт, размеры и пространства дверей и переходов, даже форма захватов для рук и ног была знакомой. А если не совсем знакомой, то хоть родственной. Из той же семьи. Корабль, как ничто другое, доказывал общность культурной ДНК Лаконии и Марса.

Однако были и странности. Палуба без видимых швов и болтов. Пена и обивка переборок – из той же неприятно кожистой материи, что и обшивка корпуса. И освещение чем-то отличалось. Бобби не понимала, в спектре дело, в яркости или в каком-то неуловимом мелькании, но все виделось немножко как из-под воды. Словно корабль был огромной рыбиной в фосфоресцирующей глубине моря.

Тот же, свой дом, только шире, больше – измененный.

Они переходили из коридора в коридор четким строем, прикрывая друг друга. К дребезжанию ОТО добавилось что-то другое, незнакомое. Насколько Бобби могла догадаться – какая-то лаконская версия торпедных залпов. Палуба вздрагивала и кренилась при маневрах корабля, но основной двигатель работал ровно, так что низ оставался низом.

Она ожидала встретить оборону у центрального лифта в рубку. Там было очевидное место для перехвата – удерживая его, можно контролировать все передвижения между палубами. Командуй здесь Бобби, все люки оставались бы открытыми, и сверху в них смотрела бы дюжина винтовочных стволов, готовых проделать дыру в первой показавшейся голове. Вместо этого они обнаружили трех отступавших наверх лаконцев с пистолетам и – отстреливались те больше в расчете задержать преследование, чем в надежде всерьез кого-то ранить. Все забились на командную палубу. Бобби не знала, хорошо это или плохо.

– Амос? – позвала она и, не дождавшись ответа, увеличила мощность сигнала. – Амос, проверка.

– Чудно здесь, Бабец, – ответил он. – Добрался, почти ручаюсь, до мастерских. Чтоб мне провалиться, половины здешнего барахла не узнаю.

– Контакты с врагом были?

– Да, потеряли пару человек.

Его прервал звук, похожий на визг раздираемого грубой силой металла. Через долю секунды Бобби распознала очередь из скорострельного оружия. Амос перекрикивал выстрелы – но обращался не к ней. Бобби ждала, ощущая узел под ложечкой. Хотелось узнать, что происходит, но не настолько сильно, чтобы отвлекать Амоса. Раз он крякнул – наверняка в него попали. Потом случилось что-то шумное – может быть, граната, – и стрельба прекратилась.

– Ты еще здесь, верзила?

– Угу, – отозвался он. – Мелочи. Архитектура тут странновата. И на вид многое сделано из… даже не знаю. Кристаллы? Или жучиная шкурка? Помнишь те постройки на Илосе? Вроде них.

Палуба резко накренилась вправо, и голова чуть поплыла от силы Кориолиса. Бобби ухватилась за скобу.

– На Илосе меня не было.

– Ах, да, – спохватился Амос. – Ну, словом, вроде них. Но да, мы как бы застряли, пока не сумеем проделать еще одну дыру. Ищем, чем проковырять переборку. Хорошо бы успеть прежде, чем они решатся на нас наброситься.

В разговор врезался голос Алекса. Бобби, чтобы пилот их услышал, пришлось бы сильно увеличить мощность сигнала, зато у передатчика «Роси» мощности хватало с запасом.

– Эй, все там. «Предштормовой» устал со мной плясать. Похоже, задумал вернуться в порт. Пожалуй, всем, кто собрался улетать, пора на старт. Времени у вас не много.

Саба ответил:

– Еще ждем народ со штурма тюрьмы. Буду выпускать корабли по готовности, но ты задержи ублюдка сколько можешь, а?

– Этим и занимаюсь, – сказал Алекс.

Бобби стиснула зубы. Захотелось оторваться от группы, броситься вниз, к Амосу и его команде. Дурная тактика. Следовало держаться плана. Амос справится. Надо было в это верить. Труба лифта тянулась по продольной оси корабля, до самой рубки. Бобби не видела, чтобы там кто-то ждал. Это не значило, что там никто не ждет.

– Ладно, – обратилась она к своей команде. – Действуем так же. Два впереди, трое прикрывают, только переходим не от дверей к дверям, а с палубы на палубу. Если начнут стрелять, попробуем запустить впереди себя лифт, хотя он может быть заблокирован, да и не хочу я заранее предупреждать их.

Астеры выразили согласие и разместились по позициям. Бобби с высоким мужчиной шла впереди, перебирая скобы для рук как в невесомости. Прежде чем подняться на новую палубу, она заглядывала в люк, но удивилась бы, обнаружив засаду.

Бобби прислонилась к стене, целясь вверх. Похоже, люк в рубку был закрыт. Пооткрывав остальные, они очистили обороняющимся линию огня, но те ею не воспользовались. Пока не воспользовались. Бобби жестом подозвала своих и, пока они поднимались, смотрела в направлении противника. «Предштормовой» был больше «Роси». На восемь палуб больше между ними и рубкой. Последний шаг будет труднее всего, хотя…

Отключилась гравитация, и Бобби машинально ухватилась за скобу, а корабль вокруг нее раскрутился, так что ноги повисли перпендикулярно палубе. Так же внезапно, как пропало, тяготение вернулось. Резкое ускорение: четыре или пять g сдернули ее вниз. Толчок выбил дух из груди, а потом снова невесомость, короткий разворот и микроразгон на высоких g. Но теперь и она, и ее команда были к этому готовы. Невесомость и разгон повторились еще трижды. Казалось, это продолжается вечно.

– Амос?

– Здесь я, Бабец.

– Это ты? Что-то там поломал?

– Не-а. Что бы ни было, это они нарочно.

– По-моему… – Резкий толчок заставил ее скрежетнуть зубами. И снова невесомость. – По-моему, они хотят нас стряхнуть, как жучков в банке.

Резкое ускорение и невесомость.

– Вот еще неприятность. Хотят нас задержать?

– До возвращения в порт.

Короткий разгон и невесомость. Мысли у Бобби свернули на другое. Задержать атакующих до возвращения в порт имело смысл, если на «Предштормовом» недобор команды. Тогда понятно, почему их не встретил серьезный обстрел с командной палубы. Если лаконцы получат подкрепление, шансов у Бобби не останется. А если не останется у нее, их не будет и у других. Еще две смены невесомости, разворотов и ударов о палубу не сдвинули ее с места. Но в голосе Амоса, когда тот заговорил, она расслышала напряжение:

– Это может оказаться проблемой.

– И я о том же думаю.

По рации Бобби услышала новую очередь.

– Не уверен, что сумею этому пометать.

– Ладно, – распорядилась Бобби. – Новый приказ. Без разрешения не умирать.

– А если найду способ прикончить птичку?

– Тогда действуй, как я сказала, но не подставляй голову в поисках.

– У тебя есть план? – спросил Амос.

– Это громко сказано, – ответила Бобби, – но я придумала, чем запяться.

Корабль продолжал двигаться рывками, как какое-нибудь исследовательское судно первого поколения – из тех, что использовали для реактивной тяги ядерные бомбы. Даже в амортизаторах путешествие для их команд выходило не из приятных. Бобби глубоко вдохнула, поймала ритм и в следующем периоде невесомости подтянулась в лифтовую шахту. Две хорошие скобы для рук, два хороших упора для ног, и тут вес ее резко увеличился впятеро против обычного.

Пальцы рук и ног протестующее завопили. Спина и плечи подумывали треснуть. Невесомость вернулась, корабль закрутился, но она уже лезла вверх. Всего один перехват до появления тяжести. Но осталось чуть меньше.

Если падать, до дна далеко. Зато, пока такое творится, сверху не станут стрелять, им и в голову не придет, что она сумеет взобраться. Это уже неплохо. С каждым кругом невесомости, раскрутки и резкого ускорения Бобби продвигалась чуточку выше и не оглядывалась посмотреть, следует ли за ней команда. Ей нельзя было отвлекаться.

На лбу проступил пот, и скафандр, чтобы не затуманился лицевой щиток, сильно раскрутил вентилятор в шлеме. Кислород выгорал быстро, трехчасового запаса могло хватить разве что на час. Бобби размышляла, не сделать ли передышку на одной из палуб и вообще снять шлем, но если бы в этот момент лаконцы додумались продуть корабль… ну, вышло бы неудачно. Лучше перестраховаться. Если можно назвать перестраховкой подъем над обрывом в полную высоту истребителя при самом ненадежном поле тяготения, какое можно представить.

Голос Сабы она услышала, когда до рубки оставалось три палубы:

– Антенной установке конец. Стартуем все. Ждать больше нельзя.

– Попробую прикрыть вас, «Малаклипс», – сказал Алекс. – «Предштормовой» жив и опасен. Попытаюсь сбивать его торпеды, но такую зверюгу всех зубов не лишишь.

– Бьен, – ответил Саба. – И я вам кое-что посылаю, «Росинант». Не пропустите.

Алекс тихо выругался. О причине Бобби оставалось только гадать.

Еще миг невесомости. Еще один срыв в жуткую тяжесть. Искушение двигаться быстрее, перехватываясь через скобу, было ловушкой. Это означало бы меньше времени на подготовку к рывку и грозило падением. Так было мучительно. И длилось вечно. Так было правильно. Жадность не для нее. Боль в ладонях усиливалась, а вот ноги как будто привыкли. Или онемели.

Она находилась на полпути. Три с половиной палубы – и рубка. И закрытая панель, на которой держится лифт. Две с половиной, одна… опять невесомость. Бобби лезла вверх. Прикипела взглядом к шву, от которого открывалась лифтовая панель. За нею, если этот корабль устроен как все марсианские, разумнее всего было бы укрыться и палить в захватчиков. В нее. Она ждала нового ускорения – и не дождалась. Только мягкое давление – корабль маневрировал.

Плохо дело.

– «Предштормовой» подходит к причалу, – бесцветным, как зола, голосом сообщил Алекс. – Если у кого есть мысль, я слушаю.

Руки и ноги у нее дрожали от натуги, пот щипал глаза. Бобби рискнула глянуть вниз. Ее люди следовали за ней, но одолели всего полпути. Справляться ей одной.

С оперативной палубы доносились голоса. Резкий лай приказов. Лязг – возможно, оружейного сейфа. Там знали, что времени у них мало, но все же думали, что опа гораздо дальше, чем на самом деле. Лифтовая панель отъехала в сторону, Бобби дотянулась, ухватила за локоть руку в голубом рукаве и стянула прикрепленного к руке человека вниз, в шахту. Тот, прежде чем опомнился, ударился раз-другой о стены, потом его встретила выстрелами команда Бобби, а сама она была уже за люком, в рубке.

Трое – в невиданно странных амортизаторах. Бобби подняла пистолет. Налицо недостача состава.

Светловолосый мужчина, заметив ее первым, вскрикнул:

– Капитан Дэвенпорт!

На крик оглянулся человек постарше. Во всяком случае, старше других. Для нее все равно щенок щенком.

– Веди к причалу! Что бы ни случилось!

– Я – сержант-канонир Роберта Драпер, десантный корпус Марса, – отчеканила Бобби. – Убью каждого, кто прикоснется к управлению.

Дэвенпорт вызывающе вздернул подбородок.

– У каждого свои приказы.

– Можно без этого, – возразила Бобби. – Сами понимаете, чем это кончится. Ваши люди – покойники. Мои тоже. И множество гражданских, если мне придется тара- нить станцию, чтобы разбить судно. Не трогать управления!

Пилот отпрянул, покосившись на капитана. Тот смотрел на Бобби твердо, как в глаза своей смерти. Как будто приказал себе быть отважным и еще не совладал с исполнением приказа. Оставался шанс – в зазоре между тем, каков он есть и каким хотел быть. Смерть этих троих не исправит положения в машинном. Не спасет Амоса. За ее спиной выплывала в рубку астерская команда. Бобби предпочла бы обойтись без них. Лишнее давление на лаконцев только укрепит их позицию.

Она заговорила, постаравшись, чтобы голос звучал спокойно и убедительно:

– Вот какое дело. Умрут все ваши и мои тоже, или все мы выживем. Вам решать, стоит ли эта шайка паршивых дилетантов лучшей лаконской команды.

– Эй! – возмутился кто-то из ее людей. Бобби глазом не повела.

– Думаете, я поверю, что вы не угоните корабль? – спросил Дэвенпорт.

«Ну, я не собиралась, – подумала Бобби, – но раз ты подсказал…»

– Речь не о корабле. Либо вы и ваши люди отправляетесь за борт в скафандрах с баллонами, либо умираете здесь.

– Я видел работу ваших людей, – презрительно сплюнул капитан. – Если мы сложим оружие, нас все равно перебьют. Вы не знаете, что такое честь.

– Прикуси поганый язык, – рявкнула Бобби. – Я – десантный корпус Марса. Останешься жив, спроси ваших ветеранов, что это значит. Они объяснят, как тебе повезло, что я за такие слова тебе зад наизнанку не вывернула. Если я гарантирую вам и вашим безопасность, вы в безопасности.

Дэвенпорт молчал, но за его вызывающим видом что- то засветилось. Может быть, надежда. Бобби включила связь с Амосом.

– Эй, верзила?

– Привет, Бабец, – возбужденно отозвался он. – Я провел нас в машинный. Дай еще пять минут, я засвечу этого ублюдка. Может при взрыве сорвать кусочек станции, но на мой вкус, это уже не наша проблема. Как у вас там?

– Пусть ваша команда выжидает, – приказала Бобби. – Никаких агрессивных действий в сторону врага. Подтверди.

На линии стало тихо.

– Я слышал другой план, – проговорил Амос.

– Амос, послушай меня. Жди. Не взрывай корабль, и если там внизу убьют еще хоть одного лаконца, я всех лично расстреляю. Тебя в том числе. Ясно?

– Ага.

– Жди. Если придется вернуться к плану А, дам знать в течение минуты.

Дэвенпорт перевел взгляд с Бобби на выстроившуюся за ее спиной команду. Хмуро поморщился. Бобби заметила, как участилось ее дыхание. Она ждала.

– Тридцать секунд, мистер Дэвенпорт.

– Ты не ту сторону выбрала, пушкарь, – сказал ей Дэвенпорт. – Тебе следовало быть с нами.

Через двадцать пять минут уцелевшая часть команды «Предштормового» была связана общим тросом и загнана в грузовой шлюз. Руки каждому стянули за спиной, ноги стреножили, а маневровые ранцы вакуумных скафандров лишились топливных канистр. Амос с одним из своих в последний раз проверял им герметизацию и приспосабливал на колени аварийные маячки. Командир лаконцев теперь пристально вглядывался в Бобби – наверное, замышлял месть.

Амос постучал Дэвенпорта по щитку шлема.

– Дышишь там? Воздух хорош? Если нет, самое время сказать.

Тот коротко кивнул, идеально выразив злобу телесным движением.

За бортом «Предштормового» разлетались, по составленному Наоми графику, корабли. Уходили большей частью в малые колонии, где по ту сторону врат собралось меньше транспортов, ожидавших восстановления перевозок. Но кое-кто направлялся и в устоявшиеся миры вроде комплекса Бара Гаон, в расчете на свое умение обойти мониторинг движения по ту сторону и затеряться в безопасном месте. Последний корабль должен был скрыться через час с небольшим, а за ним и «Предштормовой». Если ничего не сорвется, антенны Медины будут корчиться в припадке еще четыре часа, а то и больше. Но у пленников имелся запас воздуха на десять. Шести часов более чем хватит, чтобы их подобрали.

Амос показал ей большой палец, и Бобби кивком разрешила действовать. Отцепив конец троса от палубы шлюза, он толкнулся к ней и закрепился рядом. Бобби запустила шлюзование и, когда наружный люк открылся в черноту чернее космической, включила рацию.

– Ну вот, – сказала она. – Проверим, работает ли управление, как они говорили.

– Есть, боссманг, – отозвался новый пилот из астеров.

«Предштормовой» плавно завалился набок. Пленники отплывали от него – хотя на самом деле двигалась Бобби. В темноте за ними звездочкой мерцал дюзовый выброс – прошел врата, погас.

– Хорошо, – сказала Бобби. – У нас порядок. Не забудь отойти подальше, прежде чем зажигать двигатель. Я не для того их спасала, чтобы ты спалил дюзами.

– Са-са, – ответил пилот.

– Алекс? – позвала Бобби и спохватилась, что рация так и работает на пониженной мощности. Исправив оплошность, она повторила: – Алекс? Как у нас дела?

Ответил не Алекс. Этот голос Бобби вспомнила не сразу.

– Мы притерлись к Медине, снимать оставшихся.

– Хьюстон? – спросила она. – Вы?

– Что, гады, вспомнили, что централизованная власть аморальна? Да, я это. Готов принять ваши извинения, как только вы смените пеленки.

– Вот радость-то, – хладнокровно заметил Амос. – Вроде как я по нему соскучился.

Бобби отключила микрофон.

– Я сарказма не улавливаю. Меня предупреждать надо. – И снова включила. – План меняется. Нас можно не подбирать.

– Отказ, – заговорил Алекс. – Я вас не брошу.

– Мы пойдем конвоем, – сказала Бобби. – «Предштормовой» наш.

– Да ну на фиг? – не поверил Алекс и радостно взвыл. – Святый боже, взяли приз? Похоже, ты без корабля таки не останешься, капитан Драпер.

Наоми перебила его на последнем слоге:

– Я выхожу.

– Хорошо, – остыл Алекс. – Подбираю двоих, и можно вставать в очередь на вылет из этого болота.

– Одного, – поправила Наоми. – Одного подберешь. Мы нарвались на осложнение. Кларисса погибла в бою. Без нее я бы не выбралась. Никто бы не выбрался.

У Бобби перехватило горло. Она взглянула на Амоса – тот улыбнулся обычной дружелюбной улыбкой, пожал плечами. На миг она увидела что-то за этой маской. Боль, потерю, грусть и ярость – и тут же он стал самим собой.

– Черт, – сказал Алекс. – Горько слышать.

– Ладно, – вмешался Хьюстон. – Вижу вас в оптику. Пройдем вскользь и заберем.

– Наоми, – окликнула Бобби. – Когда вернешься на «Роси», найди «Предштормовому» безопасное место в очереди на побег.

– Уже ищу, – ответила та. Теперь, зная, к чему прислушиваться, Бобби распознала в ее голосе изнеможение. Усталость горя.

Отключив микрофон, Бобби повернулась к Амосу, но тот уже подтягивался к лифту. Она двинулась за ним, держась на тонком ручейке адреналина. В ожидании, что дальше.

У лифта Амос задержался, почесал себе нос.

– Я тут подумал. Надо мне, пожалуй, набрать ребятишек из новичков. Пройтись по кораблю, проверить, нет ли на борту нежелательных пассажиров.

На миг она решилась так и оставить. Позволить Амосу вернуться к обычной манере. Так было бы проще. И, казалось, более уважительно.

Так поступил бы Холден.

– Я должна знать, в порядке ли ты, – сказала она.

– Честно говоря, мне не до…

Она подтянулась к нему вплотную, почти нос к носу. Не улыбалась, и он тоже.

– Я не спрашивала, охота ли тебе поговорить. Я сказала: «должна знать». Каким бы кораблем я ни командовала, если ты летаешь на нем, значит, мы с тобой честно и открыто обсуждаем твое психическое состояние. Я тебе не подружка и не нянька. Я тебе говорю, как это будет. Мы оба знаем, что происходит, когда ты слетаешь с катушек, и я не собираюсь делать вид, что ты – больше или меньше, чем ты есть. Значит, когда я говорю: «должна знать, в порядке ли ты», – это приказ. Все ясно?

Амос сжал челюсти, глаза у него помертвели. Бобби не отступила. Когда он улыбнулся, улыбка не была пустой и дружелюбной маской. Такого Амоса Бобби еще не видела.

– Мне грустно, Бабец. Я зол. Но я в порядке. Погибнуть в бою для нее тоже хорошо. Это я сумею пережить.

Бобби позволила себе отплыть от него. Сердце стучало немного чаще, чем хотелось бы, но на лицо она сердечных чувств не допустила.

– Ну и хорошо. Бери команду и пройдись по кораблю. Перед ускорением я вас предупрежу.

– Так я пошел, – кивнул Амос. И почти сразу добавил: – Знаешь, из тебя выйдет хороший капитан.

Глава 50 Син

– Подобные же волнения сопровождали Союз перевозчиков со дня его основания, – говорила Кэрри Фиск. Она раскраснелась, резко жестикулировала, и голос гневно звенел на каждом слове. На ней были бежевая с черным блузка и зеленая нарукавная повязка, символизировавшая с некоторых пор солидарность против террористов и за Лаконию с верховным консулом Дуарте. – Союз заявлял своей главной целью стабильность и безопасность. В том, чтобы позволить ему управлять пространством Кольца, был здравый смысл. Но в ту же минуту – минуту! – как кто-то позволял себе усомниться… Бомбардировка. Похищение. Убийство. Невообразимое лицемерие! Небывалое.

Интервью вел молодой человек, по-видимому, хорошо известный системе Сол и Медине. Он кивал и поглаживал подбородок в манере древнего мудреца, внимающего глубокой мистической истине. На фоне его серьезности Фиск выглядела еще более грозной.

– А теперь, по вашему мнению, ситуация стабилизировалась? – спросил ведущий.

– Можно надеяться, что так, – сказала Фиск, одновременно отрицательно качая головой. – Когда я вижу, какое терпение выказывает нынешняя администрация и каким насилием на него отвечают, мне… нет, это, конечно, не гнев. Стыд. Мы называли себя цивилизацией, культурой, а все, что мы можем предложить, – этот вот бандитизм. Мне остается только надеяться: людям, поверившим, что такие дела оправданны, тоже стыдно за свою глупость.

Эту фразу написал сам Син и переслал Фиск. Она повторила ее так, будто мысль только что пришла ей в голову, – и вполне убедительно.

Из всего, сделанного им на Медине, Фиск с Лаконским Конгрессом Миров оказались наибольшим успехом. В остальном: ускоренном графике продвижения «Бури» в систему Сол, вскрытии подполья, управлении станцией – имелись темные пятна.

Катастрофа длилась пять и три четверти часа – от старта корабля Джеймса Холдена до полного восстановления функционирования станции Медина. За это время были убиты его лучший осведомитель и приданная ему команда поддержки, повреждены внешние датчики станции, нейтрализованы силы десанта, взломаны камеры заключения, безвозвратно упущены пятьдесят два заключенных, двадцать кораблей Союза ушли неизвестно за какие врата и был взят на абордаж и угнан «Предштормовой».

Это было, безусловно, величайшее из известных Сину поражений службы безопасности, а он, губернатор Медины, большую часть этого времени прятался в общественном туалете. Унижение камнем лежало в животе, и было отчетливое ощущение, что оно останется там навсегда.

Все решения, принятые с его прибытия на Медину, являлись теперь в свете этого поражения, и он рассматривал каждое как рану на коже. Если бы он с самого начала был осмотрительнее с населением – остался бы Касик в живых? Если бы он ответил на покушение более точечными мерами, набрало бы подполье меньше последователей и союзников? Если бы он не внес смятение в структуру службы безопасности, удалив Танаку, – успела бы служба вскрыть подполье и предотвратить случившееся?

Список можно было продолжать до бесконечности. Каждый сделанный им выбор – отправка «Предштормового» вопреки предупреждению Дэвенпорта о недочете в команде, отсылка Джеймса Холдена на Лаконию вместо подробного допроса здесь, поощрение Трехо к преждевременному переходу «Бури» в систему Сол – все это привело его сюда. В каждом случае он где-то ошибся. Неважно, насколько разумным представлялось решение тогда, насколько простительны и незаметны были его просчеты, окончательное доказательство яснее ясного. Он отнесся к народу Медины словно был для них вождем, а не надсмотрщиком. Надзирателем. И они отплатили ему насилием, убийствами, бесчестьем. Все это теперь стало данностью.

Дистанцироваться от поражения было невозможно. Случившееся в его вахту ему и исправлять. И касается это не только Медины. Теперь Син понимал. Его уполномочили управлять империей отсюда, из ее центра. А значит, надо сокрушить подполье, куда бы оно ни бежало. Где бы ни вынырнуло из свежей кучи навоза, оставленной после себя Союзом. Син видел в Медине станцию, которой ему предстояло управлять, логистический центр светлого будущего человечества.

Он ошибался.

Система звякнула, извещая о запросе на связь. Син осмотрел себя на мониторе, пригладил волосы и оправил мундир. Выглядел он не образцово. А что поделаешь – шли первые дни реабилитации его карьеры.

Син ответил на вызов. На экране появилось женское лицо и мелкая подпись под ним: кто она и какое имеет к нему отношение.

– Лейтенант Джиллмет, – жестко кивнул Син.

– Контр-адмирал Сонг с «Глаза тайфуна» запрашивает связь от командующего к командующему, губернатор.

– Конечно, – разрешил он.

Монитор мигнул. Син еще раз оправил мундир и тут же устыдился. Жест выдавал неуверенность, пусть даже никто его не видел.

Появилась контр-адмирал Сонг. Ее широкий рот вежливо улыбался. Световой лаг почти отсутствовал. Следовательно, «Тайфун» на подходе к вратам.

– Губернатор Син, – начала она, – рада вас видеть.

– И я так же, – ответил он.

– Мы подходим к вратам, – сказала Сонг и отвела взгляд. – Очень сожалею, по в свете недавних событий вынуждена задать вам вопрос. Можете ли вы гарантировать, что переход безопасен?

Син вжался в спинку кресла.

«Конечно, безопасен, – просилось на язык. – „Тайфун“ может проходить врата, и никакой пират не выскочит из других врат в секунды до сглаживания опасного пика кривой. Вы и ваш экипаж благополучно закончите рейс и займете свое место – защитника пространства колец».

Он проглотил эти слова. Они оставили в душе новый шрам – еще одно доказательство его неуверенности.

– Я не получал новых предупреждений от службы безопасности, – сказал он. – Мы не наблюдаем кораблей на подходе к другим вратам, и у меня нет причин подозревать вмешательство каких-либо маргинальных элементов. Но, с вашего позволения, я хотел бы проконсультироваться со своим шефом безопасности для полной уверенности, что риск минимален.

– Буду вам благодарна, – кивнула Сонг, интонацией выразив: «Сожалею, что пришлось об этом просить».

– Безопасность вашего корабля и команды важнее всего, – ответил на молчаливое извинение Син. – Я понимаю вашу осторожность.

– Я буду ждать вашего ответа на орбите врат, – сказала Сонг. – И спасибо вам, губернатор. Я действительно благодарна.

Кивнув, он разорвал связь. Она ему не доверяла. Конечно, не доверяла. Он сам себе не доверял.

На осмотр доков его сопровождала смешанная группа десанта: половина в силовой броне, а вторая в стандартной противопулевой защите. Даже сумей подпольщики снова обездвижить броню – хотя Оверстрит заверил Сина, что такое невозможно, – он не остался бы без охраны. Сину ненавистна была мысль о вынужденном изменении протокола. Ненавистно было воспоминание о страхе, когда он понял, что оказался без защиты, и ненавистно сознание, что страх этот не рассеялся до конца. До сих пор неизвестно, как подпольщики вообще узнали о существовании мер против мятежа и тем более – как сумели подделать код блокировки. Неужели среди лаконцев – оборотень? Или они допустили неосторожность? У Сина не было средств отыскать место утечки. И это маленькое унижение занозой впивалось в кожу.

Он передвигался но докам на портативном ранце, действовавшем на сжатом воздухе. Пустые причалы обвиняюще глядели на него. Щербины от пуль в палубах и переборках до сих пор не загладили и не закрасили – а должны были. Син ощущал на себе внимание докеров. Собственно, они и составляли аудиторию его экскурсии. Цель ее была – показать, что губернатор не забился в офис, не смея выглянуть из-за стола. Что не прячется в общественном туалете. Суть сообщения опровергалась мощной охраной и сводившим внутренности страхом. Но он должен был притворяться, притворяться, притворяться в надежде, что когда-нибудь игра станет правдой.

Поэтому он вздернул подбородок и совершил полный обход доков, побывал даже на перекрученной, изуродованной взрывом кислородного резервуара палубе. Временные заплаты Син окинул взглядом, выражавшим, как он надеялся, достоинство и глубокомыслие. На деле ему не терпелось покончить с этим и вернуться в офис.

Исполняющая обязанности начальника порта держалась сразу за ним. Она не скрывала гнева, только Син не знал, на кого он направлен: на причинивших такой ущерб террористов или на него, не предотвратившего теракта.

– Сколько времени у нас уйдет на ремонт? – спросил он.

– Зависит от снабжения, сэр, – ответила она. – С приходом «Тайфуна» сможем начать серьезные работы, но они столько разворотили, что у нас не хватит пластин на замену.

– Это ужасно, – протянул Син, не зная, что еще сказать. Женщина промолчала. – Каковы наши возможности на данный момент?

– Не так уж плохи. Серьезно поврежден только первый причал. Срезаны причальные захваты. Как только стартовал тот старый десантный корабль, ублюдки захватили мой офис. Остальные выпускали из диспетчерской. В этом смысле, пожалуй, могло быть хуже.

А если бы он уже перевез сюда Наталию с Чудовищем? При этом восстании погибли лаконцы. Окажись его семья на Медине, она бы тоже попала под огонь? И ему пришлось бы смотреть, как умирает дочь, – как раньше на смерть Касика?

И, да, местные тоже пострадали, но чтобы ранили и убивали его людей!.. И до чего дошло? Преступники рассеялись, как семена по ветру, увели с собой корабли. Какая колония, увидев эти кадры, не решит, что ей тоже так можно?

Син толкнулся к разбитой палубе, опустил на нее ладони. До сих пор он был слаб. Бездеятелен. Думал, что, обращаясь с жителями Медины как с гражданами империи, сумеет их преобразить. Цивилизовать. Покрытие толщиной полметра свернулось рваным листком. Вот на что они готовы, а он вообразил, будто с ними можно обращаться как со здравомыслящими людьми. Еще одна ошибка.

До сих пор он медлил с применением силы. И мироздание показало ему, во что обходится медлительность. Что ж, Син выучил урок.

– Спасибо. Теперь я понял, – сказал он. Может быть, обращаясь к начальнику порта. Или к чему-то скрытому глубоко в душе. И повернулся к женщине. – Такого больше не повторится.

– Ради того все и затевалось, – сказал Оверстрит. – Плохая новость: они в общем и целом добились своего. Не стану приукрашивать, сэр, они нас выпороли.

– Согласен, – сказал Син.

Оверстрит подался вперед на стуле и перебросил изображение с монитора на запястье на большой экран над столом. Список всех пропавших без вести на Медине. Эти люди наверняка бежали. Или погибли.

– С другой стороны, – продолжал Оверстрит, – они действуют в обороне. Они отступили. Я поручил техникам произвести полную проверку и готов гарантировать безопасность перехода для «Тайфуна».

– Уверены? Полную безопасность?

– Думаю, уже ясно, что полная осведомленность в такой ситуации невозможна. Но на последнюю серию атак подполье потратило огромное количество ресурсов и капитала. Останься они здесь, знание станции и агенты среди гражданских позволили бы им затянуть борьбу на месяцы. Если не на годы – а они все спалили в один день.

– Это и есть хорошая сторона? – уточнил Син.

– Нет, – ответил безопасник. – Но это – все неприятности, что они сумели швырнуть в нас разом. Я уверен, что про запас ничего не оставили. Так что, как бы плохо ни представлялось дело – а выглядит оно очень плохо, – в конечном счете мы получаем Медину с меньшим числом инсургентов, с меньшими ресурсами в их распоряжении, а главные силы подполья рассеяны по системам-колониям.

– По колониям, – повторил Син. – Да.

– Потеря «Предштормового»… ну, ее не списать со счетов. Если бы вы не направили большую часть команды для содействия в других операциях… И если бы ваш старший офицер, поняв, что отстоять корабль не удастся, вывел его из строя…

– Поговорим о колониях, прервал Сип.

Оверстрит моргнул, в слишком голубых глазах мелькнуло что-то похожее на растерянность.

– Сэр?

– Колонии, – повторил Син. – Туда бежали террористы. Там следует ожидать новой волны бунтов, не так ли?

– Мой анализ приводит к тем же выводам.

– Значит, наши действия здесь следует оценивать в свете колоний. Надо рассмотреть, насколько вероятно их сотрудничество с врагом. И как мы можем повлиять на их решение.

– Да, сэр.

– Следует преподать урок. Не только восстановить уверенность в безопасности Медины, но и показать, за что стоит лаконская цивилизация. Во что мы верим. На что готовы ради контроля над ситуацией.

Минуту Оверстрит молчал. Син листал список пропавших. Лица врагов. Они занимали много страниц – но не бесчисленное количество. Проблема была разрешима.

– На что же именно мы готовы, сэр? – спросил Оверстрит тоном, показавшим, что безопасник догадывается об ответе.

– Белый список, – сказал Син. – Определите, кто наверняка не связан с инсургентами. В ком мы можем быть абсолютно уверены.

– А остальные?

Син закрыл список. Враги пропали.

– Следует преподать урок.

Оверстрит замер. Минуту гудел только воздух в вентиляции.

– Понимаю, – проговорил Оверстрит. – Шаг вверх от антитеррористических мер.

– Этот шаг оправдан.

– Согласно официальной позиции верховного консула, все они – граждане Лаконии. Эти террористы – граждане Лаконии, хотя и преступные.

– Знаю, – отмахнулся Син. – А еще знаю, что меня поставили командовать Мединой, чтобы я на практике научился тому, чего не дает теория. И я выучил урок Джеймса Холдена и его друзей. Вы отказываетесь подчиниться старшему по званию?

Оверстрит хихикнул. Син не видел причины для смеха.

– Пет, сэр. Я подчиняюсь приказам старших по званию, как мне велит долг.

– Хорошо. Тогда прошу подготовить выбраковку. Кого внести в белый список, я оставляю на ваше усмотрение.

– Да, сэр, – сказал Оверстрит. – Только у меня другие приказы, сэр.

От неожиданности у Сина по хребту побежали мурашки.

– Другие приказы? Это чьи же?

– Постоянный регламент, оставленный мне полковником Танакой при вступлении в должность. Так что в конечном счете – приказы адмирала Трехо. Видите ли, сэр, верховный консул очень ясно дал понять адмиралу, что власть империи – это навсегда. А если история нас чему и учит, так это тому, что люди таят жажду мести поколениями. Целые общества выживают или гибнут из-за событий, случившихся поколения назад. И даже из-за мифов, рассказывающих о несуществующих обидах. Адмирал твердо потребовал, чтобы мы соответствовали высшим стандартам. Как всегда.

Оверстрит развел руками: «Что уж тут поделаешь?» В его правой руке возник пистолет.

Сердце у Сина запнулось и понеслось, спотыкаясь, как с горы.

– Можно спросить, какой вы получили приказ?

– Я должен преподать урок, сэр. Восстановить уверенность в безопасности Медины и сети врат, показать, за что стоит лаконская цивилизация. В том числе – что мы, принявшие груз ответственности, требуем от себя и друг от друга соответствия высшим стандартам.

Син встал. Ноги у него подгибались. Этого быть не могло. Этого не было.

– Но я же вереи, – сказал он. – Я исполнял приказы.

– Вы отдали мне приказ убить лаконских граждан, не обвиненных ни в каком преступлении.

– Но…

– В сущности, я с вами согласен. Это отребье. Они не заслуживают и не понимают того, что мы им принесли. На мой взгляд, никогда и не поймут. Но, возможно, поймут их дети. Или внуки, или правнуки. В мифе о Медине останется губернатор Сип, не справившийся с управлением станцией, сдавший корабль банде недовольных, запутавшийся… и когда оскорбленная гордость толкнула его на превышение полномочий, предоставленных верховным консулом, он был смещен ради защиты порученных ему простых граждан. Видите, в чем разница? Убивая инсургента, вы становитесь врагом всех его друзей. И его родных. Они запомнят – и вы получите врагов на поколения.

Навсегда. Если же убиваете своего – даже высшего из своих – ради защиты слабых, они и это запоминают. Это – семя благодарности. Зародыш доверия. Через поколения принесенная вами жертва даст плоды мира, благоденствия, единства для всего человечества.

Воздух кончился. Нечем стало дышать. Сознание не принимало услышанного. Он еще увидит Наталию. Он возьмет на руки Чудовище, услышит, как она болтает о школьных делах, пересказывает свои сны или выпрашивает позволения завести питомца. Все это сбудется. Ничего не изменилось. Не могло измениться так быстро. Так окончательно.

– К тому же и губернатор Сонг возьмет это на заметку. – Оверстрит встал. – Мне очень жаль, но могло быть хуже. Вы могли попасть в бокс.

Он поднял пистолет.

– Подождите! – сказал Син. – Постойте. Вы в это верите? Что, убив меня, достигнете этих целей?

– Я – офицер Лаконской империи, губернатор Син. Я верю во что приказано.

Глава 51 Драммер

«Сердце бури» шло к станции Лагранж‑5 три месяца. Дом народа двигался следом, будто слуга, выжидавший момент для поклона.

За эти долгие неправдоподобные педели система изменилась до неузнаваемости. По крайней мере для Драммер. Капитуляция кораблей Союза позволила флоту КЗМ последовать их примеру. «Буря», по некоторым признакам, пострадала от полученной трепки: в ее тепловой подписи отмечались флуктуации, она неохотно ложилась на левый борт, не разгонялась более пятой g. Это уже ничего не значило. Пусть Лакония пролила кровь, по не склонилась. О себе Драммер такого сказать не могла.

Новая армада кораблей, проследовавших к Медине за «Тайфуном», не задержалась там и на сутки – рванула к вратам Сол. Эти корабли были меньше по размерам и более привычной конструкции, но и неполная дюжина их овладела Солнечной системой. Новостные каналы пестрели названиями новых лаконских истребителей класса «Протектор»: «Даскелл», «Акерманн», «Эканджо», «Смит» – и их координатами в системе. Где они, куда могут направиться.

Ганимед с Япетом в порыве какого-то безумного вдохновения объявили, что не сдадутся, что бы ни делали Союз и КЗМ. По два новых корабля направились к каждой из этих станций, после чего гордые декларации быстро увяли. Станция Церера собрала к прибытию «Эканджо» комитет по встрече, и картина, на которой губернатор Цереры пожимал руку лаконскому капитану, стала культовой. Картина капитуляции. Двое улыбающихся мужчин. Конец одной эпохи, начало новой.

К тому времени Дом народа подобрал большую часть бежавших перед сражением гражданских. Конечно, не всех. Несколько мелких кораблей рассыпались по малым поселениям и астероидам. Затаились в надежде, что силами дюжины кораблей Лакония их не отыщет. Возможно, так оно и было. Вернувшихся на космический город возглавил теперь капитан Роуман Перкинс. Это был немолодой марсианин с короткой седой стрижкой и кожей цвета мореного дуба, с тягучим выговором долины Маринер, добрым взглядом и командой десантников в силовой броне, готовых придать его желаниям силу закона. Явившись в кабинет Драммер, он на время разговора любезно занял кресло по ту сторону ее стола. Этот маленький вежливый жест только подчеркнул всю полноту ее поражения. Лакония не собиралась задираться, унижать ее. Перкинсу не было дела, потеряет ли она лицо. Он пришел взять желаемое а желал он полной власти и намеревался ее получить. Выйдет мягко – отлично. Не выйдет – тоже отлично. Иллюзия выбора оставалась ей.

Она выбрала.

Домашний арест лучше тюрьмы. Своя койка, своя одежда, свои файлы и коды доступа, только без прежних привилегий по выходу в эфир и с лаконской цензурой трафика данных. Она с ужасом ждала, что Саба попытается с ней связаться и выдаст себя, но сообщений от него не приходило. Драммер полагала, что вынужденное сотрудничество Союза перевозчиков полезно Перкинсу, Трехо и Дуарте. Ее арест, конвой в тренажерные залы, поданный лаконскими солдатами обед – все это украшало победные релизы, распространявшиеся по тринадцати сотням миров как предупреждение: ведите себя хорошо. Перед Лаконией пал даже Союз. Даже Марс. Даже Земля. Есть ли надежда выстоять у колоний?

Этот вопрос, конечно, давал тему для размышлений. Новости в ее диету больше не входили. Но можно было смотреть старые фильмы, слушать музыку, есть чего хотелось, играть, спать вволю, тренироваться – столько дел, которыми она издавна собиралась заняться, когда будет время.

В лучшие дни арест выглядел похожим на принудительный отпуск. Впервые за взрослую жизнь Драммер ни за что не отвечала. Ни долгосрочных политических обязательств, которые надо исполнять. Ни журналистов, администраторов и чиновников, с которыми вынуждена пикироваться. Кто там проходит какое кольцо, какие изделия запрещены к провозу, какие облагаются налогом, как уравновесить потребности колоний – все это было теперь не ее заботой. Не считая отсутствия Сабы, именно такую жизнь она собиралась вести после окончания президентского срока.

В плохие дни ее комната превращалась в ящик, забитый тоской и поражением, а смерть виделась единственным выходом.

Тюремщики принимали ее перепады настроения с единодушным, неискренним сочувствием. Они были добры, потому что им так хотелось. Захотелось бы им другого, тоже все было в их воле. Ее мнение играло роль ровно постольку, поскольку кто-то другой решил с ним считаться. И у Драммер были причины полагать, что все так и останется – комната, тренажеры, снова комната, охрана и изоляция от человечества – на всю жизнь.

А потом, через три месяца после капитуляции, «Сердце бури» подошел к перевалочной станции Лагранж‑5, и Драммер вместе с ним.

Воган явился как призрак прошлого. Если бы Драммер еще не сознавала, насколько истосковалась в одиночестве, сейчас могла бы понять по тому, как сильно ему обрадовалась. У Вогана по щекам и на лбу пролегло несколько новых морщин. Он держался с прежней официальностью, но уже не излучал приглушенной надменности, казался хрупким. Как выеденная изнутри буханка хлеба – одна корка осталась.

А может, так вышло с ней, и ей просто хотелось видеть свое отражение в другом человеке. Чтобы не так одиноко было.

Воган постоял в дверях, давая ей собраться с мыслями.

– Совещание, мэм, – сказал он. – Адмирал Трехо просил меня… помочь вам подготовиться.

Трехо? – Ей показалось, что они уже вели этот разговор. – Он здесь?

– Скорее, это мы здесь, но да. Генеральный секретарь, вы и адмирал Трехо. И еще кто-то. Мне не дали полного списка, но, по-видимому, они хотят, чтобы вы выглядели представительно. И вот еще что.

Он протянул ей ручной терминал. Драммер взяла, прокрутила древо файлов, к которым имела доступ. Скудный список, но с одним преимуществом: новый. В том, чего не видел педелями, есть свое очарование. А вот и текстовый файл под ее именем. Драммер открыла.

Примечание для выступающих: важно больше не называть системы вне Сол «колониями». В нижеследующем и свободных ремарках их следует именовать «планетами» или «системами». Не следует особо выделять Землю, Марс или систему Сол.

Спрашивает Моника Стюарт.

Вопрос: Участвует ли Союз перевозчиков в передаче управления?

Ответ: Союз перевозчиков всегда был временной структурой. Еще до прибытия наших лаконских друзей мы вели переговоры с ООН и коалицией Земля – Марс относительно соглашения о передаче больших полномочий постоянному гарнизону. Лаконский флот естественным образом заполняет собой этот вакуум, так что Союз перевозчиков рад сотрудничать с верховным консулом Дуарте и президентом Фиск в поддержании свободного и эффективного обмена между планетами (см. примечание).

Спрашивает Оден Таммет.

Вопрос: Готов ли Союз перевозчиков возместить Лаконии ущерб, нанесенный ее кораблям?

– Что, будет пресс-конференция? – спросила Драммер.

– Она значится в повестке дня, – подтвердил Воган. – Вы, конечно, вольны отклоняться от сценария…

– Вольна?

– …но лаконский цензор просмотрит все до выхода в эфир. А условия бывают и не столь приятными, как здесь у вас.

Драммер промотала сценарий. Три страницы вопросов, все отрепетированы, прописаны, одобрены.

– Говорите, я должна?

– Отказ вам ничего не даст. И есть свое достоинство в том, чтобы выжить для будущей битвы.

– Или просто выжить, – бросила Драммер.

– Или так.

Она вздохнула.

– Полагаю, я должна иметь представительный вид. Сколько у меня времени?

В этом конференц-зале она присутствовала на открытии Лагранж‑5. Сводчатые потолки сейчас выглядели еще торжественнее, чем тогда. По залу циркулировала обслуга с бокалами шампанского и закусками: выращенными в баках устрицами, настоящим чеддером, крекерами с беконом из неподдельной свиньи. Настенные экраны транслировали снимки Земли и Луны, Дома народа и «Бури» – четкие и красивые. Высшие чиновники общались, болтали, словно никто не выворачивал человечество наизнанку. Словно история шла своим чередом. Отсутствие нескольких человек – к примеру, Эмили Сантос-Бака, – кажется, заметила одна только Драммер.

Генеральный секретарь нарядился в светлый костюм с рубашкой без ворота и золотой булавкой в лацкане. Он улыбался и пожимал руки. Драммер ожидала увидеть его более мрачным, но ведь, по чести, для него и Союз перевозчиков всегда был некоторым унижением. Участком вселенной, где положили границу его власти. Прежде по ту сторону границы стояла она. Теперь – Лакония. Так что главе ООН не так трудно было привыкнуть к новому положению дел.

Человека, который смеялся, положив руку ему на плечо, Драммер не узнать не могла. Адмирал Трехо оказался ниже ростом, чем она ожидала. Полнота груди и живота объяснялись не столько мускулистостью или ожирением, сколько генами и возрастом. Волосы у него начали редеть, и адмирал не пытался этого скрыть. Яркая зелень глаз казалась бы безвкусной, не будь она натуральной.

Трехо, заметив ее, прервал беседу с генеральным секретарем и заковылял к ней. Он был несколько кривоног. Драммер почему-то стало обидно. Мужчина, уничтоживший и унизивший ее, мог бы, по крайней мере, выглядеть бронзовым Адонисом, а не заурядным человеческим существом. Ей проще было бы проглотить поражение от бога.

– Президент Драммер. – Он протянул руку. – Я рад наконец встретиться с вами в более спокойных обстоятельствах.

– Просто Драммер, – поправила она и обнаружила, что уже жмет ему руку. – Думаю, «президента» можно отбросить.

– О, надеюсь, что нет, – возразил Трехо. – Подобные переходные периоды требуют деликатности. И чем более глубоки грядущие перемены, тем важнее сохранять преемственность. Вы не согласны?

– Как скажете, – ответила она.

К ним скользнул официант, и Драммер взяла бокал. Не столько от нужды в спиртном, сколько ради идеи выпивки. Но, господи, было другое, в чем она нуждалась по-настоящему.

– Жаль, что здесь нет вашего мужа, – сказал Трехо.

Все в его голосе говорило о простой любезности, словно имя Сабы не было связано с мединским конфузом. О котором Драммер услышала еще до ареста. Сейчас ее пробрала дрожь. Что известно Трехо? Не хочет ли он сказать, что Саба схвачен? Убит?

– Мне тоже жаль, – ответила она. – Мне его очень не хватает. Но у нас всегда была разная работа.

– Надеюсь однажды с ним встретиться, – сказал Трехо, и она чуть-чуть расслабилась. Значит, не убит. Трехо, заметив ее реакцию, улыбнулся не без горечи. – Это было бы полезно. Мне кажется, было бы полезно, если бы вы помогли его переубедить. Хаос никому не на пользу.

– У меня нет с ним связи, – напомнила Драммер. И не стала добавлять: «А если и была бы, я не знаю, что ему сказать».

– Справедливо, – кивнул Трехо. – Мы еще вернемся к этому вопросу, хорошо? А сейчас я хотел бы поговорить с вами о другом. Верховный консул Дуарте намерен привлечь влиятельных людей к новым предприятиям на Лаконии. Создается своего рода постоянный совет лучших умов и самых значимых персон. Он просил меня распространить приглашение и на вас.

Гнилая вежливость. Делают вид, что она осталась самостоятельной, хозяйкой своей судьбы. О, она могла бы отказаться. Дуарте не так глуп, чтобы вовлекать в свои предприятия открытых противников. Но отказ не останется без последствий. То, что угроза не высказана, делает ее еще более зловещей.

– Похоже на колонии, не так ли? – спросила Драммер.

Трехо поднял бровь, отвечая ей молчаливым вопросом.

– Вы все перетягиваете на Лаконию, – пояснила она. – Не только корабли и деньги. Культуру.

Трехо улыбнулся.

– Земля всегда останется домом, в котором выросло человечество, но да, верховный консул находит, что… фетишизация Земли в дальней перспективе вредна для будущего человеческой расы. К тому же нам не приходится медлить с проектом депопуляции. Необходимо равновесие, при котором система Сол утратила бы подавляющее превосходство в населенности.

– Невозможно вывезти за кольца-врата миллиарды человек, – сказала Драммер. – Не выйдет.

– Не при нашей жизни, – ответил Трехо. – Этот труд рассчитан на поколения. Однако… я ведь, прежде чем стать лаконцем, был марсианином. Долгосрочные проекты меня не пугают.

Женщина в белом платье с золотом на горле и запястьях, проплывая мимо, кивнула Трехо. Тот улыбнулся в ответ, скользнул взглядом по ее заду и отвел глаза так быстро, что это могло сойти за вежливость.

– Ваш план терраформирования не слишком-то удался, – ехиднее, чем следовало, заметила Драммер. Само получилось.

– Удался бы, – возразил Трехо, – не подоспей другой, большего масштаба. Так или иначе, прошу вас обдумать приглашение. Верховный консул надеется на встречу с вами.

Он тронул Драммер за плечо жестом старого друга и направился к очередной беседе из списка. Взгляды и внимание окружающих последовали за ним, оставив ее позади. Драммер залпом допила шампанское и стала высматривать, куда бы приткнуть бокал, чтобы взять себе новый.

– Надираешься, Камина? По-твоему, это умно, или тебе уже все пофиг?

Авасарала подкатила в инвалидном кресле. Ее снежные волосы были уложены в узел на затылке, отливающее зеленью сари почти скрывало худобу. Старуха одряхлела с последней их встречи. А ведь и тогда выглядела старше Земли.

– Глушу боль, – ответила ей Драммер. – А что мне еще остается?

Авасарала развернулась и направилась к сцене и местам для зрителей. Сейчас кресла были пусты, но журналисты уже подбирались к ним. Скоро начнется представление.

– Я бы присоединилась, только говорят, проживаю остатки печени, – вздохнула Авасарала. – Не пить мне больше.

– Кажется, вы неплохо пережили завоевание.

– А у меня был выбор? – отозвалась старуха. – Я всю жизнь пыталась примирить Землю с Марсом. Л тут такое дерьмо. Словно прогуляла день в школе, а пока меня не было, все заговорили по-китайски. Ничего тут не понимаю.

– Да, – согласилась Драммер. – Вижу.

– Награда за долгожительство, – объяснила Авасарала. – Проживи подольше, и увидишь, как все твои дела теряют смысл.

– Плохая реклама, – заметила Драммер.

– Ну и черт с тобой. Умирай молодой. Увидишь, стану ли плакать.

Драммер засмеялась, Авасарала ухмыльнулась, и в этот момент они полностью поняли друг друга. Драммер на миг перестала быть одинокой.

– Собираешься на их подвальную оргию или что там затевает Дуарте? – спросила Авасарала.

Воган с дальнего конца зала поймал взгляд Драммер и целеустремленно двинулся к женщинам. Драммер не хотелось идти с ним. Не хотелось видеть предстоящий спектакль во всей его лживости. Она снова обратилась к Авасарале:

– Не знаю. Видимо, придется.

– Прятаться от императора – всегда неудачная мысль, – согласилась старуха. – А ты не знаешь, зачем они ищут Окойе?

– Кого?

– Элви Окойе, – успела уточнить Авасарала, прежде чем Воган оказался рядом.

– Пора, мэм.

Драммер кивнула и отдала ему бокал. Когтистая лапка Авасаралы ухватила ее за локоть, придержала.

– Выше нос, Камина. Мерзавцы чуют кровь. А это, хоть и не похоже, еще не конец нынешней дерьмовой истории.

– Спасибо, – сказала ей Драммер и отошла.

Места для журналистов успели заполниться. Она узнавала лица. Иногда даже позу в кресле и манеру двигаться. Она занималась такими делами много лет. Она никогда еще не занималась такими делами.

Адмирал Трехо произнес короткую вступительную речь: поблагодарил пришедших, выразил светлые надежды на будущее, передал приветствие от верховного консула Дуарте – и представил ее. Остальные должны были выступать позже. Генеральный секретарь. Спикер марсианского парламента. Кто-то еще. Но она была последним президентом Союза перевозчиков. Ее достоинство легло на плаху первым.

Драммер обвела взглядом лица и вспомнила времена, когда ей это нравилось.

– Президент Драммер? – Кафедра для выступлений подсказала: женщину зовут Моника Стюарт. – Союз перевозчиков участвует в процедуре передачи управления?

«Нет, не участвует. Только не я. Да, мы разбиты, но будем драться до последнего вздоха, потому что жизнь с чужой хваткой на горле нестерпима, всегда была нестерпима и всегда будет. Дело не в Лаконии, не в Союзе; любая власть на протяжении истории, устанавливая свои законы, тем самым толкала людей их нарушить. Мы люди, а люди – подлые, независимые обезьяны, достигшие величия убийством всех двуногих, что выглядели для нас странно и непохоже. Мы никому надолго не подчиняемся. Даже самим себе. И не мечтайте!»

В первом ряду кашлянула Авасарала.

Драммер выдавила улыбку.

– Союз перевозчиков всегда был временной структурой… – начала она.

Глава 52 Наоми

Фригольд был мукой мученической. В иной день она тому радовалась. Было чему сопротивляться, с чем драться. В другие дни это просто утомляло.

Узкую как карандаш долину, где они посадили «Роси», с севера, востока и юго-востока теснили крутые высокие горы. По дну бежал ручей от ледников. Бледно-зеленые древоподобные организмы цеплялись за камень корешками толщиной в палец и раскидывали гибкие плети ветвей с бледно-зелеными пузырьками листьев, паривших в воздухе, словно природа заказала на вечеринку уйму надувных шариков. Ветер носил ветви-лозы то в одну, то в другую сторону. Временами одна отламывалась и катилась по долине – чтобы умереть или укорениться на новом месте.

Наоми понимала: все это – продукт эволюционной гонки вооружений. Фотосинтезирующие организмы веками, если не тысячелетиями душили друг друга в темноте, пока один не додумался до способа иметь корни и одновременно летать, завладеть высотой, погрузив все, что ниже, в вечные сумерки. Все это не для «Росинанта» было придумано. Просто уж так удачно сошлось.

«Роси» устроился в широкой излучине ручья. Маневровые опалили землю вокруг, но через день или два местные растения начали завоевывать ее заново. Борьба за выживание придала стойкость всем, кто не ушел в забвение. Летучие лозы образовали колеблющийся балдахин на высоте пятнадцати метров; он скрыл бы корабль от любых наблюдателей, явись такие в систему искать их. Пристойный тайник.

Сама колония – всего триста человек на всю планету – занимала более сухой биом в шести часах ходу вниз по долине. Во всяком случае, Наоми дошла бы за шесть часов. Местные добирались вдвое быстрее. Хьюстон жил там, со своими, а иногда и они с Алексом ночевали в поселке. Но чаще Наоми оставалась на «Роси» – у себя дома. Надо было провести профилактику, пополнить запасы. Очистить талую воду ручья до пригодности для «Росинанта». Реактор еще много месяцев не потребовал бы нового топлива, а вот реактивной массы вечно в обрез. Вздумай они куда-нибудь улететь. Если же останутся здесь… что ж, одной заботой меньше.

Сегодня Наоми половину светлого времени отгоняла стадо ужасно медлительных животных – или полуподвижных растений, интересующихся, не пригодна ли им жизненная ниша под ОТО «Росинанта». Когда стало смеркаться, она прервалась, чтобы поесть. Непостоянный шестнадцатичасовой суточный цикл планеты означал, что большая половина рабочих часов приходилась на ночь.

Конструкция «Роси» предусматривала посадку на брюхо в гравитационных колодцах. Все системы функционировали, хоть и оказались под углом девяносто градусов к привычному ей положению. И это тоже представлялось ей уместным. Жить дома и одновременно в пространстве, которого ее тело не понимало. Распоряжаться своими днями, но не жизнью. Быть до боли одинокой, но не желать присутствия других людей. Приснись такое, сон бы что-то значил.

Первым делом, как заползла в корабль, Наоми приняла душ. Какие-то компоненты жизненного цикла Фригольда, если их не смыть, раздражали кожу. Потом она переоделась в чистый комбинезон, прошла в камбуз, приготовила себе миску белой дробленки и села. Ее дожидалось сообщение от Бобби, так что Наоми пристроила ручной терминал на столе: посмотреть за едой. Дробленка была теплой и острой, и грибы поскрипывали на зубах как положено.

Бобби выглядела и измученной, и взбудораженной. Волосы стянуты в тугой хвост, как всегда при работе с механизмами, а не в узелок-булочку, как на тренировках. Глаза блестели, на губах мелькала легкая улыбка. Бобби помолодела лет на десять. Больше того, она выглядела счастливой.

– Привет, Наоми. Надеюсь, там у тебя все хорошо. Мы здесь, по-моему, неплохо продвинулись. Не уверена, но, кажется, я разобралась в энергетическом профиле «Предштормового». Хитро закручено, как и все на этой посудине. Я хотела попросить, не посмотришь ли одним глазком мои данные? Вдруг я что-то упустила?

Прикрепленные данные были структурированы как буферная память контроля жизнеобеспечения и составляли половину от такого же пакета на «Роси». Наоми открыла и заглянула в главный указатель. Да, многое знакомо, но в общей структуре просматриваются отклонения. Если они в чем-то похожи на снятый ими оперативный код «Предштормового», странности будут нарастать по мере проникновения вглубь. Наоми перебросила файл в закрытый ящик «Роси» и принялась открывать своими излюбленными инструментами, переводя язык корабля на другой, снабженный зацепками для своего разума.

Свой ручной терминал она перевела в режим записи.

– Данные получила и обрабатываю. Может занять день или два, но я дам тебе знать, что думаю. Здесь пока все в порядке. Спасать не требуется.

Такое у них было правило. В каждое сообщение, посланное из колодца, Наоми вставляла слово «спасать» – и будет вставлять, пока ее не понадобится спасать на самом деле. У Бобби было кодовое слово «продвинулись». Сообщениями они обменивались по меньшей мере раз в сутки. Не то чтобы Наоми видела реальную угрозу, но порядок есть порядок. Местные, явившись к ней вслед за Пэйном Хьюстоном, с готовностью выслушали и с тех пор проявляли исключительно настороженную доброжелательность. Впрочем, до конца Наоми им не доверяла. Колонисты Фригольда будут поддерживать их как беженцев и борцов за свободу – пока им это удобно. Наоми понимала, что местный совет принял в расчет ее корабль – единственный боевой корабль в системе – и недели пути до врат, откуда могла прийти помощь.

Импровизированная астерская команда Бобби заняла маленький спутник, круживший у одного из трех газовых гигантов Фригольда, забилась в древний лавовый канал и, судя по всему, бунтовать не собиралась. Бобби в роли капитана и старпом Амос, на взгляд Наоми, были надежной гарантией дисциплины. И еще одной причиной для фригольдеров вести честную игру, и запасной парой глаз, следящей, не выскочит ли из кольца какая гадость.

«Предштормовой» неохотно выдавал свои секреты. Не только из-за встроенной системы безопасности – хотя и она имелась, – но и потому, что технология была во многом совершенно чуждой. Например, она на порядок величины больше всех, известных Наоми, использовала кальций, а при мысли о вакуумных каналах вместо проводки у нее каждый раз болела голова. Было бы побольше времени, конечно, Наоми разобралась бы. В хорошие дни она думала, что успеет, хоть и не знала толком, к чему надо успеть.

Пока «Роси» раскладывал для нее данные, а дробленка приятно согревала желудок, Наоми, откинувшись назад, ненадолго прикрыла глаза. Колени ныли. И хребет тоже. Дело заключалось даже не в тяготении Фригольда. Планета была поменьше Марса и совсем ненамного плотнее. Ей случалось выносить долгие ускорения на больших g. Отчасти виновата была она сама – запустила тренировки. Годами забывала о них ради работы, а тем временем кое- какие мелкие мышцы успели атрофироваться и не радовались, что их привлекли к делу, заставляя ползать по дну гравитационного колодца.

Подозревала Наоми и действие самовнушения. Так много лет жизнь в свободной атмосфере планеты равнялась для нее жизни в перемалывающей кости полной g, что теперь даже в умеренном тяготении она невольно чувствовала дискомфорт. Ожидала, вот и чувствовала.

«Росинант» звякнул, сообщив об окончании обработки, и почти сразу возвестил еще, что вернулся Алекс. Целой минутой позже она услышала его шаги в коридоре, раньше служившем лифтовой шахтой. Алекс напевал себе под нос. Легкий переливчатый мотив, незнакомые слова.

– Я здесь, – окликнула она, когда он подошел ближе.

Алекс просунул голову в дверь. Он охотнее, чем Наоми, ходил в поселок, и долгие прогулки под солнцем вернули ему выпуклость скул и смуглость кожи.

– Ола! – воскликнул он. – Хорошее известие с Фригольда. Сторговались!

Он поднял правую руку. С мешочком, нагруженным готовыми к перезарядке батареями. Лишнее удобство для поселян: Алекс будет приходить, собирать батареи и заряжать от реактора «Роси», чтобы им не приходилось стоять в очереди к солнечной электростанции. Итак, недоразвитая солнечная энергетика Фригольда обеспечила их надомной работой. На время.

Алекс улыбнулся еще шире.

– И еще…

– Еще?

Он поднял левую руку. Тоже с мешком.

– Платят пивом и козлятиной в карри. Я развел за бортом костерок. Приготовим – объеденье получится!

Наоми открыла рот сказать, что уже поела, но восторг в глазах Алекса был заразителен. Она села прямо.

– Сейчас иду.

Луна еще не заглянула в долину, но костерок Алекса бросал веселые блики на посадочные ноги, а сквозь летучие лозы над головой блестели звезды. В огонь подкладывали сухие лозы и сброшенные панцири больших неуклюжих животных, живших в мелких пещерках по всей долине. Топливо давало светлый ароматный дым. Панцири с треском лопались, взметывая фонтанчики искр, и те гасли, остывая. Дым отгонял ночных блошек – крошечных насекомоподобных созданий, питавших неотвязное пристрастие к человечине.

Алекс пристроил над огнем два шампура с мясом, истекающим жиром и карри, и Наоми не могла не признать, что пахнет оно вкуснее дробленки. Она сидела, привалившись спиной к посадочной ноге. Алекс достал из мешка бутылку, открыл и передал ей. Пиво оказалось холодным, вкусным и крепче, чем она ожидала.

– Бодрит, – сказала Наоми.

– Даннелла почище иных пивоваров, – улыбнулся Алекс, откидываясь на спину, чтобы видеть лозы и небо над ними.

– Ты, похоже, поладил с местными.

– Они неплохой парод, – ответил Алекс. – Не заводи разговоров о суверенитете – и все в порядке. Да и так в порядке, просто они слишком много о нем болтают. Пашут по перепаханному.

Он дотянулся до шампура, перевернул. Высоко над ними что-то потревожило один пузырек, он загорелся желто-зеленым огоньком и опять потемнел.

– Хорошее дело – взаимопонимание, – согласилась Наоми. – Фригольду на время придется принять вид благовоспитанной, послушной маленькой колонии.

– Без проблем. Совет держится позиции «Враг моего врага… да здравствует Лакония, долой гнет Союза». Во всяком случае, на ближайшее время. Вообще-то, по-моему, они весьма довольны нашим появлением. Фригольд с самого основания рад вставить палки в колеса любой власти.

– Это не так приятно, когда относится к тебе самому.

– Правда?

Алекс пальцем проверил мясо, ущипнул и отпустил, проворно, чтоб не обжечься. И передал шампур Наоми. Та помахала им в воздухе, остужая, стянула с конца первый кусочек и отправила в рот. Пригоревший краешек был хорош. Пропитавшие мясо пряности – еще лучше. Она медленно жевала, позволяя себе насладиться вкусом.

– Как думаешь, продадут они нас?

– Со временем – наверняка, – весело кивнул Алекс. – Но не сразу. И, скорей всего, не задешево, уж очень мы им по душе.

Ее план был рассчитан надолго. Иначе нет смысла. Мощь Лаконии выглядела сокрушительной. Силой без слабых мест, не имеющей соперников. Но это иллюзия. Земля тоже когда-то казалась такой, во времена, когда Наоми девчонкой наскребала крохи на жизнь в Поясе. И Земля тоже такой не была.

Им придется ждать. Наблюдать. Быть тихими и незаметными. И оставаться начеку. Рано или поздно Лакония обнаружит свое слабое место. А до тех пор – выжить. Менять батарейки на пиво. Завести дружбу с поселком. Вместе с Бобби и Амосом раскалывать тайны «Предштормового». Держать «Росинант» в форме и не давать себе впасть в отчаяние. Дел хватит, чтобы занять день. Должно хватить.

– Где там Бобби? – спросил Алекс.

– М-м-м?

Вторым шампуром он указал в проглянувшее между лоз ночное небо.

– Одна из звезд – не звезда, верно? Я к тому, что она же от нас видна, нет?

Наоми подняла взгляд к звездному ломтику. Диск галактики здесь выглядел так же, как в системе Сол, хотя созвездия были чужими. Эффект параллакса – она знала, что работы по картированию систем уже начались. Видела однажды карту: кляксу из соединенных вратами систем. Тринадцать сотен звезд в трехсотмиллиардной галактике. Они сбились в кучу – звезды в системе врат. Две самые дальние отстояли друг от друга едва ли на тысячу световых лет. Меньше процента галактики, но и это невообразимо далеко.

– Смотри на хребет. – Наоми указала пальцем. – Видишь скалу, что похожа на согнутый палец? Как округлая костяшка?

– Ага, вижу.

– От нее вверх и чуть вправо. Там три звезды почти в ряд. Средняя – это Бобби.

– Хм-м, – протянул Алекс и притих.

Он больше не пел, но иногда Наоми ловила в его дыхании тихое мычание, несколько нот. Заговорил он через добрых пять минут:

– Интересно, где среди них Марс.

– Система Сол? Не знаю.

– Я думал про Кита. – Алекс сделал еще глоток пива. – И о Жизель, пожалуй, но больше о нем. У меня там сын. Он только начинает жизнь. Взрослую жизнь. А меня рядом нет. Хотя не знаю, был бы с меня толк… в смысле в его возрасте я пошел во флот, а Земля и Марс заслоняли остальную вселенную. Ему придется искать свой путь.

– Так всегда бывает, – отозвалась Наоми.

– Знаю. Каждый мальчишка должен понять, кто он без папы с мамой, и все же…

– И с историей так же. Марс до Соломона Эпштейна. Земля до мореплавателей. До аэропланов и после них. Когда мы открыли, что пищу можно выращивать. Вечно что-то меняется.

– Просто до сих пор меня это не касалось, – протянул Алекс, подчеркивая безутешную нотку в голосе.

Они засмеялись хором. Вспыхнуло и погасло полдюжины листьев-пузырьков. Наоми не знала, что их зажигает, но смотреть было приятно. В животе поселилось уютное тепло. Наверное, от нива. Или от мяса – она ведь неожиданно для себя почти все съела. Или от чувства, что лежишь среди ночи под звездами в воздушном океане, который не иссякнет, не утечет за борт. Это внушало ощущение надежности, какого не давали самые лучшие станции.

– А я так же думаю о Джиме, – заговорила она. – Не то чтобы он вступал во взрослую жизнь. Просто он всегда хотел увезти меня к себе на Землю. Показать, какова жизнь на планете. А теперь вот я узнала, а его нет.

– Все с ним будет хорошо, – утешил Алекс. – Как всегда.

– Знаю, – сказала она вслух, но оба поняли невысказанное: «может быть».

Что-то вломилось в кусты, тоненько заскулило и выломилось обратно. Такое повторялось достаточно часто, чтобы они перестали замечать. Алекс, допив пиво, припрятал пустую бутылку обратно в мешок. Выпрямился, вскинул руки, похожий в свете огня на древнего жреца.

– Надо бы все это подключить, – заметил он, встряхивая мешок с иссякшими батарейками. – Я обещал завтра вернуть. А потом, пожалуй, заночую в городе, если ты не против побыть одна.

– Совсем не против, – сказала Наоми. – Бобби прислала новые данные. Поработаю с ними. Все равно я была бы плохой компанией.

– Тушить костер?

Наоми покачала головой.

– Не надо. Я потушу, когда буду уходить. Я что-то объелась. Посижу еще немножко.

– Ладно. – Алекс побрел к люку. Залез в шлюз, и, прежде чем люк закрылся, Наоми снова услышала песню.

Она откинулась навзничь.

Все меняется и будет меняться впредь. Эта мысль ужасает, когда все хорошо, а сейчас утешала. Как бы там ни было, можно не сомневаться: таким, как сейчас, положение не останется. И, если она покажет себя умной и ловкой, если ей повезет, она сумеет повлиять на новые перемены. Или воспользоваться ими. Она найдет Джима, надо только быть терпеливой.

Лоза, оторвавшись от скалы, поплыла по ветру, которого здесь, внизу, не ощущалось. Наоми проследила, как плеть метнулась к юго-востоку, на миг сцепилась с другой, расцепилась и поплыла дальше. На ее месте проглянули новые звезды: блестящие сквозь века или десятилетия, случайно упавшие сюда и сейчас лучи.

Наоми задумалась, нет ли среди них Лаконии.

Эпилог Дуарте

Уинстон Дуарте смотрел на игравшую у фонтана дочь.

Терезе уже исполнилось десять, и она почти догнала ростом свою мать. Девочка возилась с пластилиновым корабликом, самостоятельно открывая связь между формой и плавучестью. Она создавала и переделывала суденышко по собственному проекту. Придумывала формы не только эффективные, но и наиболее эстетичные. Чтобы плавал, и слушался руля, и притом был еще и красив. Ее гувернантка, полковник Илич, сидела на краю фонтана, разговаривая с ученицей. Направляя ее мысли и помогая связать труд своих рук с уроками математики, истории, искусства.

Дуарте не знал, понимает ли дочь, как одиноко ее детство. В здании государственного совета были помещения для детей – позволявшие жить, работать, учиться, пока родители направляют механизм империи, но большая часть классов – как и рабочих кабинетов – пустовали. Они готовились для поколения, которое только народилось. Терезе не повезло со сроками. Когда-нибудь по улицам и паркам Лаконии будут бегать дети, но Тереза к тому времени станет взрослой.

Девочка наклонилась, спуская на воду свой последний проект. Илич о чем-то спросила ее. Тереза ответила. С такого расстояния Дуарте не слышал разговора, но увидел, как дочка по-другому перехватила лодочку. И больше того, увидел перемену в ее сознании.

Это началось совсем недавно, и он еще не решил, как к такому относиться. Что-то, когда девочка глубоко задумывалась, изменялось в рисунке ее головы. А когда работала с пластилином, захватывало и ее руки. У Илич это тоже проявлялось, хотя с меньшей силой. Из всех перемен его восприятия это было самым интересным. Дуарте подозревал, что в некотором роде видит мысль.

Тереза оглянулась на него, и что-то неуловимо сдвинулось в ней еще прежде, чем она подняла руку. Отец помахал ей тоже, ответил на улыбку и скрылся в здании, чтобы не отвлекать дочь. Он всей душой любил девочку, и ничто не приносило ему такой радости, как наблюдение за ее учебой, но его присутствие не шло на пользу ни ей, ни империи. Его призывал долг.

Келли ждал его в личном кабинете. Один взгляд на лицо помощника сказал Дуарте: прибыли. У него упало сердце. Он страшился этой минуты с тех пор, как узнал, что Наталия Син просит о личной встрече. Однако это было ее право. И его обязанность.

– Они в восточной гостиной, сэр.

– Они?

– Она взяла с собой дочь, сэр.

Еще один удар в солнечное сплетение. Однако…

– Хорошо, благодарю вас, Келли.

Наталия и Эльза Син оделись соответственно поводу. В темно-синие платья с белой отделкой. Не полный траур, но достаточно строго. Дуарте сел напротив. Келли подал чай с кексами. Дуарте подмывало вглядеться в то, неуловимое, проверить, отличаются ли горе и гнев от раздумий Терезы над игрушечной лодочкой, но он счел это невежливым и воздержался.

Келли, выходя, закрыл за собой дверь. Дуарте пригубил чай. Наталия Син к своему не прикоснулась, а ее малышка взяла кексик. Сладость сахара для детей важнее всего. Даже важнее потери. В этой мысли была глубина. Прекрасно и в то же время грустно.

– Доктор Син, – первым заговорил Дуарте. – Я сочувствую вашей потере.

Она чуть вздернула подбородок – гордо, вызывающе. Он надеялся, что она не сделает никаких глупостей. Горе бывает ужасно.

– Благодарю вас, сэр, – глухо произнесла она.

Малышка встрепенулась, удивляясь не словам, а голосу матери. Умный ребенок, Дуарте видел. Наделена эмпатией, а это, в сущности, важнейший из видов интеллекта. Малышка подвинулась на кушетке, прижалась к матери.

Дуарте подался к ним, опустил на стол чашку. Переплел пальцы и, заговорив, постарался вложить в голос те же тепло и заботу, что выразила своим движением малышка:

– Вы просили о разговоре. Что я могу для вас сделать?

– Я хотела бы видеть официальные документы следствия о смерти моего мужа, – ответила она и сглотнула.

Дуарте не удержался. Утратил сосредоточенность, и то, неуловимое – мысль, сознание или внимание, – стало для него на миг ясно. Оно туго охватывало голову и грудь Наталии Син, окутывало их как вуалью. У малышки – Эльзы – оно было рассеянней и сгущалось в сторону матери, словно что-то вещественное тянулось к ней от дочки. Желание утешить и утешиться выражалось в силовом поле, и это была не просто метафора. Он сознательным усилием переключился на обычное восприятие, ощущая легкий стыд, словно невольно подслушал что-то.

– Конечно, – сказал он. – Я позабочусь, чтобы вам их передали.

Наталия Син коротко кивнула и смахнула слезу, как севшую на щеку муху.

– Он был хороший человек, – продолжал Дуарте. – Я это знаю, и вы знаете. В другое время, в другом месте он заслуживал бы награды.

– Он не был убийцей, – шепнула она.

– Он оказался в чрезвычайной ситуации и среагировал слишком остро, – ответил Дуарте. – Мы занимаем особое место среди человечества. К нам применимы более суровые законы. К вам, ко мне, к нему. На то есть причины, и я хочу, чтобы вы знали, как я ценю его жертву. И вашу. Вас обеих.

Эльза теперь смотрела на него, словно поняла, что речь идет о ней. Дуарте улыбнулся девочке, и та не сразу, но улыбнулась в ответ. Он видел в ней отражение мелких, мягких черт матери. И отца тоже. Он взял Наталию за руку, и та не отстранилась.

– Вы получите всю поддержку правительства, какую пожелаете, – заговорил он. – Вашей дочери обеспечено место в академии. Ваша работа важна для нас. Для меня. Я понимаю, как вам тяжело, и даю слово, вы не останетесь один на один со своим горем. Мы все с вами во всем, что вам потребуется.

На этот раз она кивнула не так отрывисто. Не стала утирать слез. Дочь забралась ей на колени, и Наталия обняла ее свободной рукой, стала укачивать. От этого зрелища разрывалось сердце, но принял решение он, и он не стал отводить взгляд от последствий. Это тоже был его долг.

– Что еще я могу для вас сделать?

Она покачала головой. Говорить не могла. Пока она плакала, Дуарте палил ей еще чаю и сел, свидетелем ее горя, третьим с ней и ребенком. Спустя несколько минут Наталия подняла на него взгляд – прояснившийся, успокоенный. Он глубоко вздохнул, мягко сжал и выпустил ее руку.

– Спасибо, – сказала Наталия.

Он слегка поклонился, отдавая дань уважения, и вышел. Семья любого лаконца, погибшего на службе империи, имела право на личную аудиенцию верховного консула. Такая традиция утвердилась с их перехода за врата. Ее придется пересмотреть, когда империя разрастется, но пока в его власти было почтить традицию, Дуарте это делал.

Келли ждал его в кабинете, смотрел сочувственно. Он не напомнил об оставшихся в гостиной вдове с дочерью. Келли обладал безупречным тактом.

– Доклад доктора Кортасара, сэр, – сообщил он.

Дуарте вызвал новый файл, открыл его жестом. Сводка данных по опросу заключенного 17. Дуарте прокрутил файл, просмотрел вопросы Кортасара, ответы заключенного. Одни слова. Игра света в воздухе. После живых мыслей доктора Син и ее дочки обычный язык представлялся пустым. Дуарте взглянул на Келли и закрыл файл.

– Думаю, – сказал он, – пора мне встретиться с капитаном Холденом.

Он сидел на полу, спиной к стене камеры, раскинув ноги, и блестящие глаза делали его моложе, противореча седине. Когда вошел Дуарте, взгляд Холдена заметался от него к охраннику и обратно, – пока не остановился на консуле. Дуарте сел на койку, сложил руки на коленях и сверху вниз взглянул на человека, столько лет доставлявшего столько беспокойства. Тот на вид был обычным водовозом – разве что слишком любопытным и несдержанным.

Дуарте знавал таких людей во времена службы. Горячие головы, назойливые мухи. Вечно уверенные в своем превосходстве над другими. Надо признать, им тоже находилось место. Они, как и другие, оказывались удобными орудиями в умелых руках, в приложении к подходящей задаче.

Здесь Дуарте не стеснялся применить новое восприятие. Холден был врагом и ценным имуществом. Он не имел права на приватность. А рисунок его мыслей… завораживал.

Мальчиком Дуарте видел оптическую иллюзию: одно лицо превращалось в другое по мере того, как зритель подходил ближе. Так было с Холденом. Рисунок его мыслей чем-то напомнил Дуарте сухое русло. След того, что было да прошло, но память о себе оставило. Порядок внутри порядка.

– Вы Уинстон Дуарте, – заговорил Холден, заставив верховного консула переключиться на более привычное ему зрение.

– Да, – кивнул Дуарте. – Это я.

Холден подтянул колени, сложил на них руки. Он не щурился, и широко раскрытые глаза казались немного испуганными.

– Что это с вами, черт побери?

Дуарте понял его не сразу, а поняв, захихикал.

– Да, забыл. Я претерпел некоторые изменения. Не все их замечают, но имеет место некоторый… как бы сказать? Сдвиг?

– Вы опробовали эту дрянь на себе?

– По-моему, мы не с того начали, капитан. Давайте заново. Я верховный консул Дуарте. У нас с вами, как я понимаю, есть общие интересы относительно происхождения и действия протомолекулы. Я не ошибся?

– Вы должны меня выслушать! Я видел, что с ними случилось. С теми, кто создал протомолекулу. На станции Кольца, пока она не отключилась, были записи.

– Да, я читал доклад, – согласился Дуарте. – Еще до того, как перебрался сюда. Отчасти он и толкнул меня на предпринятые шаги. Не только… – он указал на свое тело, – но и на все прочие. Империя – это орудие, как и все на свете.

Эти слова остановили Холдена. Рисунок, окружавший его голову, менял форму, вибрировал, как рой рассерженных ос. И снова Дуарте уловил в сознании Холдена остатки чего-то еще. Следы другого рисунка. Для такого существовал термин, только…

– Палимпсест! – выпалил Дуарте и покачал головой, видя, как нахмурился Холден. – Я все не мог вспомнить слова. Вот, вспомнил. Палимпсест.

– Вы перебрались сюда из-за того, что убило протомолекулу?

Дуарте откинулся назад, обдумывая характер Холдена и, теперь, когда он увидел его воочию, отыскивая наилучший подход. Быть может, полная откровенность за полную откровенность? Попробовать стоит.

– Когда появились врата, у меня были связи в разведслужбе флота МРК. Я следил за открытием первых – врат Сол. И после открытия других одним из первых получал данные с зондов, результаты предварительной разведки. Я увидел свой шанс здесь. Наиболее сохранные руины. Орбитальные сооружения с чем-то похожим на недостроенный корабль. Я угадал, что протомолекулу можно использовать как своего рода рукоять. Средство взаимодействия с оставшимися после чужих артефактами. Я добыл последний образец и лучшие головы, какие мог найти для работы по теме. Дисциплина и самоотдача позволили нам развивать новые технологии быстрее и лучше, чем во всех мирах, вместе взятых. Лакония – это Марс. Марсианские идеалы, вышедшие на новый уровень.

– Это все замечательно, – возразил Холден, – если забыть, что всех создателей ваших артефактов кто-то взял и прикончил. Я видел, как гасли целые системы. Они закрыли врата, пытаясь остановить то, что их убивало, – и все равно не спаслись.

– Знаю.

– Та штуковина, что выскочила в вашем корабле… это то самое, что убило протомолекулу. Что смахнуло цивилизацию, которая все это выстроила.

– И это знаю, – согласился Дуарте. – Во всяком случае, догадываюсь. Эта гипотеза выглядит самой многообещающей. И связана, полагаю, с исчезновением кораблей. Что-то глубокое, основополагающее, не одобряет применения этих сил и технологий. Не одобряло их использования в прошлом и не одобрит нашего к ним возвращения. Любопытная проблема.

Холден встал на ноги. Дуарте жестом остановил шагнувшего к нему охранника.

– Любопытная проблема? В вас стреляли. В ваш корабль. Отключили сознание целой системе – и это для вас любопытная проблема? Это атака!

– Неудавшаяся, – парировал Дуарте. – Мы – не те создания, которых уничтожили в прошлом. То, что их убило, на нас влияет, но не смертельно.

– Вы, как видно, вполне уверены, что оно не уничтожит и нас, чуть изменив подход? Вы ввязываетесь в драку не с создателями протомолекулы. Вы ввязываетесь в драку с их убийцами. На порядок величины выше тех, кто на порядок величины превосходит нас. Поймите же, это не прекратится, пока мы продолжаем использовать их технологии!

– Мы всегда будем использовать их технологии. Это стало неизбежным с момента открытия врат, – сказал Дуарте. – Если вы хоть немного учили историю, должны понять. Не бывало еще в истории человечества, чтобы люди, открыв нечто полезное, отказались его использовать.

Холден обвел камеру взглядом, словно искал, на что опереться. Дуарте и без нового органа чувств видел его волнение.

Он заговорил мягко, как говорил с Наталией и Эльзой, предлагая покой и утешение голосом, не словами:

– Нет такого пути, на котором мы откажемся от врат. Нет такого будущего, где мы не используем оставленные ими технологии и преподанные ими уроки. И трудно поверить, что существует путь, на котором мы бы не столкнулись с теми, кто пришел до нас. Разница лишь в том, двинемся ли мы вперед разрозненной толпой или упорядоченным, дисциплинированным войском. Пропавшие корабли предвещают, что убийцы из бездны еще вернутся. На самом деле они и не уходили. Вы, как никто другой, должны это понимать.

– Я понял, – отозвался Холден. – Понимаю. Затем я и здесь. Чтобы предостеречь вас.

Дуарте откинулся назад. Койка была жесткой, неудобной. Он не завидовал вынужденному спать на ней Холдену. Но в окно залетал ветерок и виднелся клочок солнечного неба. Даже такая камера была роскошнее половины корабельных кают, с какими имел дело Дуарте в начале своей карьеры.

Холден раскрыл ладони, словно подносил на них что- то. Так и было – только он сам не знал что.

– Я не нуждаюсь в предостережениях, – ответил Дуарте. – Я нуждаюсь в союзнике. Вы видели то, чего никто до вас не видел. Вам известно то, что необходимо знать мне. Возможно, вы сами не осознаете значения своих знаний. Доктор Кортасар пытается их отыскать. Помогите ему. Сотрудничайте с ним. Со мной.

– В чем?

– В том, чтобы выковать из обломков протомолекулы новый меч. Сплотить человечество в единое сообщество, сильное и эффективное. Подготовиться.

Холден рассмеялся, но в его смехе не было веселья. Дуарте понял, что не достучался до этого человека. Жаль…

– К чему подготовиться? – спросил Холден. – Тыкать бога острой палкой?

– Нет, капитан Холден, не палкой, – сказал Дуарте. – Когда воюешь с богами, приходится штурмовать небо.

Благодарности

Хотя ни одна книга, что бы об этом ни думали, не создается в одиночку, «Экспансия» во всех своих ипостасях, включая и эту, за последние несколько лет вовлекла множество народа. Эта книга не существовала бы без труда и преданности Дэнни и Хитер Бэрор, Уилла Хинтона, Энн Кларк, Эллен Райт, Алекса Ленчицки и блестящей команды «Орбит». Особое спасибо Керри Воган за услуги бета- ридера и шайке Сейкривер: Тому, Майку Сэйк, Майку Не-Сэйк, Джим-ми, Портеру, Радже, Джеффу, Дэну, Джо и Эрику Слэйну, – не дававшим мячу остановиться.

Группа поддержки «Экспансии» включила в себя сотрудников Alcon Entertainment и Syfy и съемочную группу «Экспансии». Особые благодарности причитаются Мэтту Расмуссену, Глентону Ричардсу и Кену Фишеру.

И, как всегда, у нас ничего бы не вышло без поддержки и компании Джейн, Кэт и Скарлет.