Анита оказалась права. Уже следующим утром я смогла подняться. Пусть и чувствовала еще слабость, да и двигалась аккуратно, не делая резких движений, но все же это лучше, чем целый день лежать неподвижно на животе. А через три дня, кроме неприятных воспоминаний, больше ничего не говорило о недавней порке. Платье которое тогда на мне было, по приказу короля, служанка выкинула, а спина больше меня не беспокоила. И только на душе остались толстые рубцы шрамов.
Несмотря на улучшающееся самочувствие, аппетит у меня пропал полностью. С каждой минутой я все глубже погружалась в апатию и безразличие ко всему окружающему. Ведь меня больше не выпускали из покоев ни в сад, ни в библиотеку, ни куда-либо вообще. Вот я и сидела целыми днями в кресле, напротив открытого окна, завернувшись в плед и наблюдая за тем, как ветер колышет ветви деревьев в саду, срывая с них первые пожелтевшие листья.
Его Величество, как и раньше, приходил ко мне каждый день на ужин. Иногда он что-то рассказывал. Я особо к его словам не прислушивалась и, разве что, печально улыбалась, делая вид, что что-то ем. Мне было безразлично, что у меня лежит на тарелке. Все равно я вкуса не чувствовала.
Несколько раз король пытался втянуть меня в беседу, но мои ответы под тип "Вам лучше знать, Ваше Величества", "Как скажете, Ваше Величество", "Конечно, Ваше Величество", довольно быстро охладили его пыл. Также он пытался меня обнять и даже больше, при этом я никогда не сопротивлялась, смысла в этом не видела, как бы там ни было, а он меня значительно сильнее, мы это уже на практике проверили. Не добившись от меня никакой реакции, Гард оставлял меня и уходил. Я видела, что мое безразличие то злит его, то раздражает, то он обеспокоенно смотрит в мою сторону. И ведь даже игра на скрипке не помогала. Я просто не хотела играть. А если по приказу и делала это, то музыка звучала механически, без души. Что чувствовала не только я, но и король.
Я очень надеялась, что однажды ему это все надоест, точнее, надоем я и меня все же выставят из дворца. Но вот уже начался сезон дождей, небо стало серым и тусклым как и мое настроение, а меня по-прежнему продолжали посещать каждый день, надеясь… На что он надеялся я не знаю.
Сегодняшний ужин был таким же, как и череда предыдущих. На улице шла гроза. По стеклам, барабанной дробью, стучал дождь, а в камине горел жаркий огонь. Я бы сейчас с большей охотой посидела около него, смотря на языки пламени, вместо того, чтобы ковыряться вилкой в тушеных овощах, что лежали у меня на тарелке.
— Попробуй паштет из олдона. Он сегодня особенно удачно получился у повара.
Найдя быстро взглядом то, о чем Гард говорил, я потянулась, чтобы взять себе немного. Это не значит, что я буду это есть, но на тарелку положу. Вот только мои действия, в очередной раз, не понравились правителю. С грохотом бросив свои приборы на стол, да так сильно, что я даже удивилась тому факту, что ни одна из тарелок не разбилась, Гард вскочил на ноги. А ведь я делаю все как он говорит, но, судя по всему, это его не устраивает. И чего он от меня хочет? Если поступаю по-своему, меня ждет наказание, если как требуют, то вновь мной недовольны. Уже бы сам решил, чего ему от меня надо.
А тем временем король принялся мереть быстрым шагом комнату. Хорошо хоть разгуляться здесь было где. Я с тоской посмотрела в окно. Быстрее бы он уже ушел.
— Ты же не хочешь, ни этот паштет, ни эти дорогущие тряпки, что для тебя шьют, ни драгоценности. Ты ничего не хочешь.
Подскочив ко мне, правитель схватил меня за плечи и приподняв над полом, стал зло трясти как тряпичную куклу, да так сильно, что мне пришлось сжать зубы, чтобы они не стучали.
— Очнись уже. Сколько можно меня мучить? Я же тебе все объяснил. Ты же из меня уже всю душу вытянула.
От осознания, что меня еще и обвиняют во всем произошедшем, неожиданно стало так обидно, что тут же тихие слезы полились по щекам. Все что мне хотелось в этот момент спросить у удерживающего меня мужчины, зачем он мучает меня и себя? Но я молчала. А вот Гард, увидев, что плачу, резко притянул меня к себе, крепко обняв.
— Ты же меня не простишь? Да? Никогда не простишь? Лучше бы ты меня тогда не спасала, а дала бы сдохнуть. Это было бы более милосердно, чем твое молчание и холодное безразличие.
Меня держали на руках, прижимая к груди и качали как маленького ребенка. А я, первый раз с момента порки расплакалась. Без истерик и завываний. Слезы просто лились из моих глаз нескончаемым потоком. Таким же, как дождь за окном. Как же я от всего этого устала.
Когда я более-менее успокоилась, то поняла, что сижу на руках у короля, расположившегося в кресле у камина. Заметив, что я больше не плачу, правитель заговорил спокойно и буднично, как будто до этого он не психовал, а я не плакала.
— Завтра у нас большой праздник, — услышав начало, я напряглась. Надеюсь, меня не собираются демонстрировать придворным? Не готова я к этому, да и не хочу. — Это праздник урожая. Народ устраивает большие гуляния, с песнями и танцами. Детям дарят сладости.
Я слушала и все еще не понимала, к чему весь этот разговор. Но не перебивала.
— Если хочешь, то ты могла бы съездить к Михею и Ираде. Навестить их. Привести им гостинцы.
Как только я осознала, что именно мне предложили, то, резко обернувшись, пораженно посмотрела в глаза Гарда. Неужели он действительно мне разрешит съездить к детям?
— Так ты хочешь к ним поехать?
Ни мгновения не сомневаясь, я сразу не ответила.
— Да. Очень.
Поднявшись со мной на руках, король окинул меня удовлетворенным взглядом, после чего аккуратно опустил уже одну в кресло и, поцеловав в лоб, резко выпрямился.
— Я так и думал. Будь готова к обеду. Надень что-то попроще и потеплее. Можешь назад не торопиться и провести время с детьми сколько хочешь. Я буду завтра занят и не смогу прийти на ужин.
Смотря на короля, я не верила в происходящее. А он, больше не говоря ни слова, просто вышел. И только оставшись одна, я позволила себе улыбнуться. Первый раз за все последнее время.