Проект Х

Глава 12

Сон оставил в один миг. Еще не открыв глаз, ощутил чье-то присутствие рядом, на расстоянии вытянутой руки слева от себя. Сквозь сомкнутые веки просвечивал день. Яркий, полный красок и жизни день. Постепенно стали яснее и звуки, они неспешными волнами накатывали, заполняя сознание разными, может, совсем не важными сейчас сведениями. Главное, жив. Удивительно, неужели я смог? И что дальше? Дальше прятаться от мира уже не хотелось, и я открыл глаза.

Рядом сидел Сашка. Некоторое время мы молчали. Потом, словно отвечая на немой вопрос, он заговорил:

— Ты был на грани день и ночь. Потом стало немного лучше. Дедушка сказал, ты будешь жить, надо молиться. И вот ты очнулся, Слав. Прошло три дня. Не поднимайся пока. Почувствуй себя. Хочешь воды?

— Да. — Звук собственного голоса удивил. Словно он звучал из глубины. Не знаю, как объяснить иначе. — Что дальше, Саш?

— Ясыги признали тебя. Ты свободен. Мы с дедушкой ждали твоего пробуждения и вскоре покинем лагерь, пойдем на север, к отцу Дмитрию.

— Как пойдете? Одни?

— Конечно. Мы часто ходим по тайге. В лесу совсем не опасно. Ты не думай. Дедушка выздоровел совсем, говорит, надо ноги поразмять, засиделся. — Сашка добро, душевно улыбнулся, вспоминая о Ердее.

— Тогда я с вами. Если можно. Провожу до места. И все.

Глаза Сашки засияли. Он с довольным видом кивнул головой, и с улыбкой ответил:

— Я сбегаю, скажу дедушке. Подожди немного, я скоро. — И исчез.

Полежав некоторое время, я решил попробовать подняться. Отбросил одеяло и медленно, опираясь на руки, сел. Все в порядке. Ни особой слабости, ни головокружения. Дотянувшись, уцепил штаны, куртку и ботинки. Оделся не спеша. И встал. Елки, как здорово жить!

Сашка задерживался, зато прибежал Мадху, поднявшись на задние лапы, лизнул в щеку, дыша прямо в нос теплом. Ну, нахал. Я тоже тебя люблю.

— Мадху, проводи меня к Злодею, знаешь, где он?

Пес, глянув с хитринкой, довольно тявкнув, мол, я все знаю. И запрыгал впереди, поминутно оглядываясь, проверяя, поспеваю ли за ним. Я, подхватив уздечку, поспешил следом, махая ему рукой и стараясь не отстать. Новым испытанием стал подъем по крутому склону оврага. Пришлось даже на минутку присесть, унимая сильное сердцебиение и приводя запаленное дыхание в порядок. Но и поднявшись наверх мы не прекратили подъем. Пришлось взбираться на широкий, пологий холм, господствующий над всеми окрестностями. И только перевалив вершину, увидел Злодея. Он вольготно гулял по склону, уверенно возглавив небольшой табун. Придирчиво выбирая самые сочные пучки травы, Злодей срывал их, захватывая крепкими зубами. Я подивился такому раскладу. Кони совсем без присмотра… и только оглядевшись, заметил в отдалении фигуру всадника на рогаче. Наверняка дозорный, а заодно и за лошадьми присматривает.

— Злодей, — окликнул громко.

Конь поднял голову, навострив уши и скосив синим глазом, размашистым, горделивым аллюром, полетел ко мне. Остановился рядом, склонил голову. Я обнял его за шею и приник к теплой, бархатистой шкуре.

— Как же я рад тебя видеть, Злодей. Ты мой хороший. Только угостить тебя нечем, прости, не прихватил ничего.

Конь звонко заржал, высоко подняв голову и легко переступая ногами, повернулся ко мне боком. Мол, садись, поскачем. Я не смог не поддаться соблазну, и быстрым, ставшим почти привычным движением надел уздечку, затем крепко ухватившись левой рукой за гриву, одним движением забросил себя на лошадиную спину. Мне даже не пришлось ничего больше предпринимать, конь и сам словно знал, что делать. Обойдя по широкой дуге склон холма, мы поднялись на самую вершину. До чего же красиво! Зеленые холмы, словно гигантские океанские валы, вздымались до горизонта, далеко внизу раскинулся лагерь, в небе ни облачка, легкий, свежий ветер, звонкое пение птиц, а высоко-высоко, на грани видимости черной точкой кружит в небесной синеве хищная птица.

— Злодей, поехали к Сашке и Ердею, в лагерь, Злодей, в лагерь. — Легкий посыл и мы начали спускаться по склону. И скоро оказались в овраге, рядом со стоянкой дахар. Ердей встречал меня стоя, словно показывая, что полностью выздоровел. Соскользнув с конской спины, шагнул к старику и порывисто обнял его.

— Спасибо вам. За все.

— Я рад видеть тебя полным силы и радости, Слав. Хочешь еды? Садись, ешь с нами.

— И не думал отказываться. Я голоден как… даже не знаю как…

Но прежде чем сесть к огню я подвязал поводья Злодея, чтобы он случайно в них не запутался и отпустил его попастись на соседней лужайке и заодно попил из ручья. Теперь можно было присоединиться к трапезе.

Сашка раздал ложки, и мы, поочередно черпая из горшка, принялись поглощать густую и привычно постно-вегетарианскую похлебку.

Закончив с обедом, я ощутил легкую сытость. А ведь больше и не стоит всего скорее. Сколько дней я толком не ел? Переесть в этом случае опаснее, чем недоесть.

Пришло время и для разговора.

— Сашка сказал, вы собираетесь завтра уйти? С вами хочу поехать, проводить. Душа противится вот так сразу расставаться…

— Иди. Я не против. Кто может указывать вольному кетарай его путь? — Показалось мне или в глазах старика мелькнула добрая усмешка.

— Ну и славно. Значит, завтра с утра выходим?

— Так. — Склонил, подтверждая седую голову Ердей.

— А что сегодня? Подскажи, должен ли я повстречаться еще раз с вождем?

— Решаешь ты, Слав. — Лаконично ответил дахар.

— Вождя нет сейчас. Возможно, он прибудет к вечеру, — сообщил Сашка. — А тебе, Слав, сейчас лучше отдохнуть.

— Понял. Спать не хочется, но раз надо — полежу немного.

Времени, возможно, впервые с той злополучной аварии оказалось в избытке. И не требуется никуда спешить. И нет необходимости быть настороже. Нет, еще были дни в избушке Ердея, и вот опять он с Сашкой рядом, а я могу просто жить, а не ломиться бешеным носорогом по неизвестному миру. Припомнились и Митька, как он сейчас? Надеюсь, в порядке. И лучше для него, что мы расстались, слишком я беспокойный и опасный напарник и работодатель. Кое-какое оружие и припасы для него я отложил еще тогда в Алтыне, глядишь, и сумеет себе найти нормальное место в жизни, а не угодит в новую банду или на прииски — гонка за золотым тельцом — не самое разумное занятие, хотя, вспоминая героев Джека Лондона, так и не скажешь, на первый взгляд.

Эта земля так красива и богата. И золото для нее не благо, а источник бед и зла. Но тут ничего не поделаешь. Да и приход русских, точнее, современных русских — истинное несчастье для местных. Что они принесли в этот мир? Но вот уже собирается сила здесь, на границе лесов и степей — ясыги и что будет завтра? Останется ли все по-прежнему или… начнется большая война, которая сметет все эти старательские и торгашеские поселения?

Учитывая удаленность поселков и городков друг от друга и их разобщенность, атомарность, разобщенность самих русских бывших землян — сомневаться в исходе такой войны не приходится. Будут шансы выкрутиться — ни за что не станут помогать друг другу. Нет, может, со временем и научатся взаимопомощи, вот только, будет поздно. Но что дальше? Ясыги разгромят поселки, и вернуться в свои степи. Лес им без надобности, хотя Кута — сильный человек, допускаю, что сумеет создать некую общность на всех этих землях. Или принудят остатки землян платить дань, или введут законы свои… Хочу ли я, чтобы эта земля пережила такое? Хмм… Странный вопрос, словно в моих силах что-то изменить… А если могу? Хочу ли? Слишком мало я понимаю, чтобы браться решать за все местное человечество. Вот помочь друзьям — Ердею, Сашке — это не обсуждается, тут не тронь, зашибу. Остальные пусть сами разбираются.

Вспомнился Алтын. Только теперь в голове сложилось, что весь день, вернее сутки, проведенные в городке, меня неудержимо влекло оттуда прочь. Зачем и почему я бузил и хулиганил? Почему по примеру своих друзей не постарался обустроить мирную жизнь, построить дом, найти дело по душе, обзавестись знакомствами, а может и семьей? Ведь и в отряд Шерифа пошел лишь ради возможности обзавестись оружием, а почему? Не слишком-то честно, по сути. Значит, есть причина. Суета и пустота. Особенно теперь, после всего пережитого это очень ясно видно. Вот сейчас вспоминаю поселок и ничего кроме суеты и пустоты не чувствую. Но ведь так не бывает. Есть там и люди, и глубина, но я их не разглядел. Видно слишком резкий вышел переход от жизни в тайге и на хуторе у Ердея по сравнению с Алтынскими, такими узнаваемо-современными реалиями нашей, российской жизни. Ударили мне по мозгам, словно пьяный стал. И вот в этом угаре хмельном и пробежал, прокуролесил сутки. Вырвался на волю, раздышался, отошел от сумасшествия — чему и рад.

Жаль только не понял многого. Не разглядел, не прислушался. Мог ведь разгадать, отыскать глубину, воду живую. И поделиться с другими. Вот только почему я так уверен, что мои мысли тут особо не нужны никому? Все рвутся к богатству, успеху, преуспеянию, дикая охота несется, сметая все на своем пути в погоне за оленем — золотые рога. И каждый метит его сердце пулей поразить и сорвать куш, ухватить удачу. А удача здесь в цене, недаром купец так зацепился за меня — желторотого новичка.

Видно потому и отказался от щедрого предложения Липарёва. Не захотел становиться загонщиком. И не жалею ничуть. Душа просит иного. Посмотрел на себя словно со стороны и удивился всем этим сегодняшним мыслям. Откуда они, зачем? Здорово все же меня тряхануло, и то верно, ведь уже и помер почти… От недавнего, еще такого острого, как свежая, не затянувшаяся рана, воспоминания по спине пошел холод, а живот скрутило судорогой. Ох, как же не хочется больше такого и подольше. «Умирать не так уж плохо, для других больней. И любви пути сокрыты, словно облака, закрывают наше небо, звезды и глаза» да, когда писал эти строки в юности, и не думал, не гадал, что придется пережить, а, оказывается — умирать больно и страшно. А любовь? И, правда, не видна пока. Вспомнилось лицо Маши, лучистые, такие яркие глаза, но сердце промолчало в ответ. Нет, не она ждет меня в светлом тереме. Может, среди ясыгов поискать, хмм, или у Сашки поспрашивать, может, сестренка имеется?

Но сколько не думай о душе, а и дело не забывай. Я ведь после того боя на хуторе даже оружие вычистить не мог, как его увязали во вьюк, так и лежит. Не порядок. Думать можно и заняв руки чем-нибудь конкретным, тренер мой давным-давно советовал, «ты пока бежишь на разминке, можешь размышлять о чем угодно — очень удобно, ноги только переставляй» вот так и сделаем теперь. Вытащил ствол, так надежно сработавший в том бою, осмотрел, нет ли повреждений — и порадовался их отсутствию, затем разобрав, разложил на чистой тряпице. Вооружившись накрученной на шомпол тряпицей и масленкой, принялся за чистку ствола. Дело это не быстрое, но нужное. За работой и мысли куда-то улетучились… Надо еще решить, куда теперь отправляться — провожу дахар, а потом? Да, вопрос. Вернуться в Алтын или по другим поселкам поехать, или попытаться найти путь домой? Сколько вариантов и все доступны — нет у меня корней в этом мире — вольный ветер — перекати-поле, где уснул, там и дом. Елки… да чего уж там — натуральный бомж, он же бродяга, и где свои, где чужие? Ладно, будет еще время обдумать со всей серьезностью перспективы жизненные, успеется.

Закончив с оружием, набил патронами магазины и рассовал их по подсумкам. АПБ занял свое место в кобуре, автомат — за спиной. Все. Теперь я снова — вооружен и очень опасен. Подозвав Злодея, заседлал. Под тонкой, шелковистой шкурой перекатывались тугие мышцы, Злодей нервно переступал ногами, косил горячим глазом и выгибал шею, пытаясь в шутку ухватить меня зубами за руку. «Подожди чуток, Злодей, сейчас доседлаю и поскачем!» со смехом отталкивая его голову от себя, увещевал я коня. Подобрав поводья, ухватился за высокую переднюю луку, вбросил себя на его спину, одним движением поймав стремена. Лихо. Быстро я навострился аж самому приятно. Горячий, заскучавший по скачке жеребец, не дожидаясь понуканий, с места рванул вперед широким резвым махом. Вырвавшись из оврага, мы полетели в степную ширь, просто, куда глаза глядят. Откуда возник Мадху, сказать не берусь, но упустить такую забаву пес конечно не мог. Вот только поспевать за нами ему было не так и просто.

Думать ни о чем не хотелось, ветер в лицо, ароматы трав, солнышко греет, верный Злодей, летит вперед, грива развевается, и только копыта отбивают в гулкий барабан земной тверди чеканный ритм. Нагулявшись вволю, мы втроем вернулись к лагерю. Время пролетело незаметно. И первое, что я заметил, был знак Куты, вновь поднявшийся в центре долинки. Да и людей ощутимо прибавилось. Трудно оценить, но столько сразу еще и не доводилось мне видеть ясыгов одновременно — пятьсот или больше? Целая армия. Что происходит? Прибыло подкрепление? В любом случае, мне надо подойти к нему. Хоть и страшно, но иначе еще хуже.

Наблюдать происходящее вокруг со спины коня — куда интереснее, чем с земли. Вот какой вывод пришел мне в голову вскоре. Словно ты в театральной ложе сидишь. Да еще и на высокую переднюю луку локтем оперся, вообще, красота. Ясыги с уже привычной сдержанной силой и такой особенной плавностью движений занимались своими делами, словно не замечая меня. Игнорируют? Захотелось похулиганить. Приостановил Злодея и обратился к ближайшему:

— Здравствуй, воин. Позволь задать вопрос?

Молодой, еще совсем безусый — только легкий пушок над верхней губой, парень поднял на меня ясные голубые глаза и с достоинством ответил:

— И тебе здравия, кетарай. Задавай — я отвечу.

— Прибыл ли ваш вождь, Кута?

— Да, он с нами сейчас. Это весь вопрос?

— Пожалуй, — задумчиво отозвался я, — спасибо тебе, воин.

Парень в ответ лишь склонил голову и спокойно вернулся к своим делам.

Интересно, значит, теперь со мной могут нормально разговаривать. И признают меня кетараем — чтобы это не значило. Самому бы разобраться…

Неподалеку от стяга я таки спешился и, подойдя к Куте, остановился, дожидаясь его реакции. Ясыг повернулся ко мне и молча взглянул прямо в глаза, я ответил ему тем же.

— Здравствуй, вождь. Я снова пришел за ответом.

— Какой ответ ты ищешь, кетарай? — размеренно и гулко, словно далекий камнепад в горах, прозвучал голос Куты. — Воину место в священном круге, раздели с нами чашу, кетарай.

Я оглянулся и только теперь увидел, что рядом стоят еще десять ясыгов, судя по их гривнам, знатных бойцов и предводителей. Неужели мне будет дозволено войти в их круг? Да кто такие эти кетарай? Почему чужаку — землянину, столь ненавистному этим убийцам русов оказывается такой почет? Но чтобы я не думал, внешне удалось сохранить спокойствие и выдержку, хоть и далось мне это нелегко. Посадили меня по левую руку от самого вождя. Кута, развязав узорный кожаный кошель на поясе, бережно, держа двумя руками, вынул оттуда ярко сверкнувшую золотом глубокую чашу. Все тот же воин — Анда, кажется, наполнил из бурдюка золотистым, пенящимся напитком братину. Вождь высоко поднял ее над головой и в полной тишине сделал один глоток. И передал чашу мне. Не зная до конца, как следует поступить, я решил повторить жест вождя и поднял тяжелый золотой сосуд над собой. Затем отпил немного — повторения недавнего онемения мне никак не хотелось допускать — и на несколько ударов сердца задержал чашу перед глазами, рассматривая ее. С одной стороны на братине были изображены два вольготно усевшихся вокруг котла ясыга. Копья лежали рядом, на поясах — тяжелые прямые ножи-акинаки. Лица удивительно живые и тонко вычеканенные, поражали сходством с сидящими сейчас рядом со мной. С другой стороны был изображен один усатый и кажется, чуть улыбающийся воин, полулежащий на пятнистой шкуре, в руках он держал копье и повод стоящего рядом оседланного рогача, позади фигуры человека раскинув широкие ветви, возвышалось Древо, на вершине которого восседала птица. Что значили эти образы? Выпускать чудесную чашу из рук совсем не хотелось, и с сожалением взглянув на нее еще раз, я таки передал ее следующему воину. Когда чаша, опустев, вернулась к хозяину, вождь, убрав ее в кошель, взял из рук Анды некий прессованный брусок. Разламывая его пальцами, осторожно и с почтением, так что ни одной крошки не упало на землю, он начал передавать их по одному мне, а я дальше по кругу. Когда все получили ломтик, то не спеша, вслед за вождем, принялись отламывать и жевать кусочки еды. Вкус ее мне напомнил и орехи, и какие-то сушеные фрукты и еще много всего.

Спустя некоторое время Кута поднялся и заговорил:

— Не людям дано знать, лишь Высший судит истинно. Кетарай волей Его доказал, он избран. Мы — воины, наша судьба хранить правду. И потому ты, рус Слав, отныне волен ходить по нашей земле, быть гостем в наших домах и делить с нами священную чашу архаса. Так указал Высший и так говорю я, вождь ясыгов Кута — да свершится воля Его! — Повернув лицо ко мне, он добавил, — прошу, прими от меня этот дар и носи его с честью.

Он снял с пояса богато украшенный акинак и протянул его мне. Я поднялся вслед за ним и теперь в некой нерешительности смотрел на подарок. Не взять было никак не возможно. Но чем ответить? Отдать свой нож? Он выглядит куда скромнее… Ясыг спокойно и одновременно испытующе смотрел на меня, своими горящими черными глазами.

— Благодарю тебя, великий вождь. Твой дар — бесценен. Ты доверяешь мне — землянину, русскому, и я очень ценю это. Клянусь, что никогда не нарушу покой ваших очагов и не предам вашего доверия. Прими же в ответ мой клинок — я не великий воин и сумел лишь поразить им трех больших гиен, но это честная сталь. — Сняв клинок с пояса, я вручил его Куте.

Все воины, сидящие в круге негромко, но одобрительно зашумели. Я почуял, что сейчас самое время уйти, и, не садясь, обратился ко всем:

— Завтра мы с Ердеем и Сашкой отправимся в путь, потому хочу сейчас попрощаться с вами, воины. Пусть вам сопутствует счастье.

— И тебе легких путей и славной смерти, кетарай. — Понеслось со всех сторон. Вот такое пожелание… поклонившись вождю и всем остальным вышел из круга. Добравшись до Злодея, похлопал его по сильной шее.

— Пойдем, дружище.

Конь без приказа и понуканий двинулся следом. Прогуляться не помешает и лучше на своих двоих. Голова звенела и, кажется, была готова разом охватить весь мир. Дойдя до своей лежанки, я некоторое время сидел, молча рассматривая узор на ножнах акинака. Потом услышал шаги и поднял глаза — так и есть, рядом стоял Сашка, с интересом рассматривая подаренное вождем оружие.

— Замечательная работа, вот посмотри, какой узор тонкий, как делано здорово.

— Я смотрю, ты в этом разбираешься, Саш? Хочешь поближе разглядеть — возьми в руки, так удобней будет.

— А можно?

— Конечно можно. Какие могут быть запреты для друзей.

Сашка на некоторое время погрузился в детальное изучение ножен и рукояти. Я же вспомнив свои недавние рассуждения, решил порасспросить его:

— Слушай, Сашка, а у тебя сестры на выданье случаем нет?

— Что? — парень не понял или не расслышал моего вопроса.

— Я говорю, нет ли у тебя сестры-красавицы годков шестнадцати-двадцати? Или в каком возрасте тут у вас девушек с парнями знакомить принято?

— А зачем тебе? — Продолжал тормозить Сашка.

— Ну, как… Знаешь, я за одну неделю несколько раз чуть богу душу не отдал. Это настраивает на серьезный лад. Вот и подумал, а не пора ли тебе, то есть мне — с девушкой хорошей познакомиться, глядишь, так и до свадьбы дойдет. То есть намерения у меня самые серьезные, ты не думай… Понимаешь теперь?

— Дд-д-а. — Неопределенно-задумчиво протянул парень, и замолчал, словно обдумывая или решая что-то.

— Так и что? Есть или нет? — решил немного подтолкнуть его я.

И получил, наконец, очень серьезный ответ:

— Жаль, но у меня сестер нет… Но если надо, я могу…

— Ну, на нет и суда нет. — Поспешно прервал его, не хватало еще мне малолетнего сваху заполучить. Ненавязчиво перевел стрелки на другую тему. — Прости, отвлек тебя от кинжала, все, больше не мешаю.

— Ага, да все уже. Спасибо. — Парень словно потерял интерес к оружию, что это с ним вдруг, только что горел энтузиазмом… вечно я ляпну чего-нить не то и… — Пойду я. Здорово, что вождь тебя признал — это огромная честь и небывалое дело для ясыгов, но Кута — светлый воин — настоящий хранитель правды. Воля Божья для него свята. — На миг замолчав, добавил. — Приходи ужинать, ближе к закату, а сейчас — все же отдохни, ты еще не совсем оправился.

— Слушаю и повинуюсь. — Шутливо-серьезно отозвался я.

Улегся, подложив руку под голову, и принялся смотреть в синее, бездонное небо. Сам не заметил, как уснул. Очнулся уже к вечеру, разбуженный влажным носом, тыкающимся в мою щеку.

— Мадху, хулиган. — Пес негромко тявкнул, словно зовя поскорее вставать. — Понял, понял, иду уже.

Ужин прошел тихо и как-то тяжело. И совсем не понятно, почему так? Может, волнение перед началом пути? Мы молчали, Сашка задумчиво глядел по сторонам, и вяло черпал ложкой, Ердей был погружен в себя, так что мы с Мадху одни и перемигивались, и скалились дружелюбно друг дружке. Доскребя по дну собирая последние крошки, я поблагодарил Сашку за вкусное угощение.

— Вкусно у тебя получается, Сань. Мне бы так… Спасибо огромное. — Дождавшись короткого кивка в ответ, окончательно убедился, что сегодня мне не особо рады. Мало ли чего? Поэтому решил закругляться. — Ну, я пойду. Завтра на рассвете выходим?

— Да, — очнулся старик. — С первыми лучами…

— Отлично. Тогда лучше лечь пораньше, чтобы не проспать. Саш, пока.

— До встречи, Слав. — Наконец-то услышал я голос паренька. Да что говорить — не просто паренька — друга, много ли у меня было таких товарищей? Пожалуй, что и ни одного. Эх, жаль будет расставаться, но у них своя жизнь. И мне в нее лезть, точно не стоит.

Устраиваясь на лежаке, долго не мог уместиться с удобством. Все время что-то было не так. Но ночная темень и тишина лагеря сделали свое — я постепенно заснул.

Темноватый потолок. Тишина. Человек, похмельно тряся кудлатой головой, садится на кровати. Озирается, не понимая, где он. Встает и шагает, шлепая босыми широкими ступнями по некрашеному зато добела отмытому дощатому полу к ближнему окну-бойнице. Осматривается и видит широкий двор и вооруженных людей на нем. На груди каждого — серебряный значок — звезда в круге. Еще шаг и во всю ширину наплывает лицо Курбаши. Неслышно движутся губы, помощник Шерифа разворачивает сверток, вынимая пистолет, пояс с кобурой и картонные пачки патронов. Кудлатый парень чуть робко загребает вещи себе и несмело улыбается. Только теперь я понимаю — это же Митька. Разговор продолжается и Митрий принимается усиленно кивать в ответ на слова Курбаши. Опять смена картинки. В просторной, светлой комнате стоят десятка полтора бойцов. Перед ними Шериф, солидный и сосредоточенный, за его правым плечом — Курбаши. Митрий в центре импровизированного круга. Он делает шаг навстречу Шерифу и тот вручает недавнему разбойнику серебряный значок.

Я еще сплю, но уже ясно понимаю, что вижу сон. Хочется как-то приободрить парня, поздравить его, но это выше моих сил. Открываю глаза и вижу высоко над собой последние звезды в сильно просветлевшем небосклоне. И как это все понимать? Сон или… Получается, так словно мой товарищ заменил меня там, а отряде. Хорошо это или плохо? Доберусь до Алтына, тогда и узнаю. А пока не стану забивать себе голову. Надо вставать и собираться в путь. Интересно, дадут ли ясыги нам еще коней? Или дахары собираются идти пешком? Скатав подстилку и одеяло, приторочил их сзади к седлу. Лагерь еще спал, лишь часовые несли свою вахту по краям оврага. Выбравшись наверх, отыскал табунок лошадей и подозвал Злодея, следом за которым, без лишних понуканий прибежал и Гнедок. Отлично. Пока шел вниз, в голову пришла мысль на будущее — все же у меня теперь два ствола одинаковых. Починить приклад — не большая сложность, зато потом можно будет разделить мой универсальный набор и сделать два полноценных комплекта — один снайперский с постоянно установленной оптикой и второй штурмовой — для боя накоротке или с использованием глушителя. Сам себе кивнул, довольный ходом рассуждений. Здравая мысля. Заседлал и навьючил коней, затем повел их, держа в поводу в сторону стоянки дахар.

Ердей с Сашкой уже вовсю собирались, вокруг них непрерывно нарезал круги Мадху, но ароматный дымок над булькающим котелком ясно сигнализировал — в дорогу мы двинем не с пустыми желудками. Не произнеся ни слова, мы расселись в круг и, перекрестившись, принялись за еду. Удивительно, но я почти не ощущал вкуса пищи, неужели так волнуюсь перед началом пути? К чему бы это? На душе царил мир и покой. Мир втекал через глаза и уши, заполняя своей красотой и спокойным, неспешным величием дополна. Рассветное солнце чуть поднялось над кромкой горизонта и еще невидимое отсюда, со дна оврага, вызолотило южный склон холма. Начинается новый день жизни. Впереди дорога по диким, неведомым мне землям. Отчего же душа поет таким тихим, полным тайны голосом? Бывает, восторг так захватывает тебя, что хочется кричать и прыгать, выбрасывая к небу распростертые для всеохватных объятий руки, но сегодня все иначе. Почти как дома. Мирно и хорошо.

Не успели мы выбраться наверх и отойти от лагеря на несколько сотен метров, как нас нагнал ясыг на рогаче. Следом за ним, как привязанные, бежали две заседланные лошади с полными припасов тороками на боках.

— Уважаемый Ердей, Кута шлет тебе скромный подарок. Пусть ваш путь будет легким. — Он легко развернул огромного рогача и уже на ходу бросил, — и тебе кетарай славных дел.

Мы даже не успели ничего ответить. Вот он только миг назад был здесь и словно ветер исчез в высоких травах. А кони послушные воле ясыга остались стоять, выдавая свою тревогу лишь короткими подергиваниями слегка прижатыми ушами.

— Что ж, это даже не плохо, теперь вы сможете не бить ноги в пути. — Выдал я свое умозаключение. — Да и продуктами вас снабдили, как следует.

Ердей согласно кивнув в ответ на мои слова, без особой ловкости, но спокойно-уверенно взобрался в седло. Сашка последовал его примеру. И наша конная партия, растянувшись недлинной цепью с Мадху во главе, двинулась дальше.

Как и говорил Сашка, путь наш по тайге проходил на удивление спокойно и тихо. Уже к полудню первого дня мы преодолели наверное самую опасную, открытую со всех сторон степную часть дороги и вступили под покров леса. Здесь, моим спутникам — лесовикам был словно дом родной. Лес не терпит шума, а тропы в нем редко настолько широки, чтобы можно было ехать на конях по двое. Поэтому волей-неволей ехали мы в тишине и молчании. Я вместе с вездесущим Мадху возглавил отряд, на всякий случай, перекинув автомат на грудь. За мной ехал чуть повеселевший Сашка, и замыкал отряд Ердей, ведя в поводу Гнедка. Продвигались мы все время на северо-восток.

Уже сильно стемнело, но мы все продолжали уже почти на ощупь идти вперед. Ехать верхом стало слишком опасно — невидимые в темноте ветки запросто могли ударить по лицу, выколоть глаз или вовсе сшибить с седла. Поэтому мы спешились и ведя в поводу своих коней, продолжили идти к ведомой одному Ердею цели, которая видно была совсем близка.

За прошедшие дни мы мало разговаривали даже на привалах. Новых необычных снов не приходило. Мы далеко продвинулись вглубь тайги на север, так что даже природа несколько изменилась, став более суровой и сдержанной. Высокие сопки, каменные кряжи и осыпи по берегам холодно-прозрачных речушек. Которые мы по два-три раза на дню переходили вброд. Дикие звери. Я даже издали увидел бизонов — гороподобных, с могучими загривками и тяжелыми, длинными рогами на лобастых головах. Почти таких, как тогда, в ту памятную ночь на дороге. И в голову пришла странная мысль, так что же получается? Мы уже оказались в этом мире, когда столкнулись со зверем? Но почему же… ладно, что толку искать ответ на вопрос, который все равно останется неразгаданным наверняка.

Тихая уютная долинка открылась с очередным шагом. Ничто еще миг назад не предвещало конца пути и вот… невысокий, серебрящийся осиновой дранкой купола храм, пара бревенчатых изб, тихий, едва слышно журчащий родник, обложенный камнем. Почему-то сильно посветлело или мне только показалось? Ердей сделал знак остановиться и мы замерли на месте. Старик широко и истово перекрестился, шепча слова молитвы. Затем низко, коснувшись пальцами земли, поклонился. Я последовал его примеру. Еще не понимая толком, куда же попал, я остро и глубоко ощутил святость, особость этого места. Духовную энергию его. И даже немного оробел. Как и посмел явиться сюда? А главное зачем?

Эти мысли разом навалились всей своей давящей силой на меня, что я почти впал в ступор. И только вовремя мелькнувшая идея — позаботиться о лошадях — вернула меня в реальность. Решительно забрав поводья всех коней из рук ничего против того не имеющих дахар, я медленно направился в сторону широкой полянки, на которую мне указал старик, мол, там лошадкам самое место. Сами же мои спутники словно забыв о долгом утомительном путешествии и усталости, бодро зашагали к храму.

Я долго возился с лошадьми, расседлывал, чистил, кормил и поил. Уже совсем стемнело и я зажег имевшуюся среди запасов свечу, огонек которой, бестрепетно, словно и не было никакого даже малейшего ветерка, ровно горел, освещая мои труды. В конце концов, я закончил с делами и, нагрузившись припасами и оружием, зашагал в сторону избушки. Осторожно постучав, отворил незапертую дверь и вошел в темные сени. Поставил свечу на лавку и сложил вещи на полу. Посидел несколько минут в тишине и покое, утомленно привалясь к прохладным бревнам стены. Господи, хорошо-то как.

Не пора ли пойти в храм? И чего я так испугался? Что за робость такая? Нельзя больше вилять и себя обманывать — я попросту трушу идти туда, в дом Божий. Слишком много за мной греха. Но ведь просто зайти я могу? Ненадолго. Собравшись с силами, оторвался от лавки и медленно побрел к церкви. На душе воцарилась странная тишина. От того, что иду — стало легко. А от предчувствия встречи — томительно-тревожно. Перед невысоким крыльцом остановился и, повторяя «Господи помилуй» трижды перекрестился с поклонами. Тихо потянул дверь на себя и шагнул внутрь.

Внутри царил теплый, желтоватый, от горящих лампад и свечей, сумрак. Широкий иконостас с длинными, во всю ширину поперечными балками расписанными чудными зелено-красно-желтыми цветами и травами занимал всю стену, поднимаясь под потолок. С икон на меня смотрели лики святых, Богородицы и самого Иисуса Христа. Горло перехватило от волнения и я зашептал «Отче наш». Сколько простоял так, не знаю. Время остановилось.

В какой миг я ощутил присутствие человека рядом, сказать не берусь. Вот словно он все время так и стоял тут. Осторожно повернул голову и увидел облаченного в длинную рясу священника. На груди его сиял серебряный крест, сильное, сосредоточенное лицо, украшенное широкой седой, чуть вьющейся бородой показалось удивительно родным и словно знакомым. Я замер, не зная, что делать дальше. Отец Дмитрий, а это мог быть только он, протянув руку, коснулся моего плеча и стал негромко читать молитвы, словно предлагая присоединиться к его служению.

Спустя время, он повернулся ко мне и спросил:

— Не желаешь ли исповедаться, сын мой?

Слова сомнения, ведь я не поствовал положенное время и не молился, готовясь к принятию святых Даров, замерли на моих губах. В глазах батюшки я словно прочел — не причащаться тебя зову, а на исповедь. Да и все эти дни ничего кроме постной пищи я не ел, вот ведь как получается.

Отец Дмитрий возложил край епитрахили мне на голову, и я с полной искренностью долго исповедался, рассказывая о совершенных прегрешениях. Священник лишь изредка, видя мое волнение, мягко направлял, ободряя или подсказывая. Когда я замолчал, батюшка прочел надо мной молитву и знаком указал, чтобы я поцеловал, лежащие на аналое Крест и Евангелие.

— Благословляю тебя на причащение Святых Христовых Тайн. А теперь скажи, что тяготит твою душу, к чему она стремиться?

— Отче, я очень хочу вернуться домой. Но не ведаю. Какой путь ведет туда.

— Нет ничего невозможного для Господа. Если именно этого жаждет твоя душа — иди домой.

— Но как? Неужели здесь я могу… — Волнение сдавило обручем мою голову, сжало до безумной боли. И лишь прикосновение иеромонаха вернуло меня в реальность.

— Не будь так страстен, сын мой. Поступок — всего лишь шаг на нашем пути.

— Что я должен сделать? Как могу вернуться? — Мысль о самой возможности оказаться дома, рядом с родителями, увидеть отца и мать, сестру и родной город словно вернула меня в далекое детство, когда верилось в подлинное чудо, когда знал — счастье возможно, надо лишь не проспать, не пропустить его.

— Тебе нужно всего лишь сделать шаг. С верой в Господа. И ты сможешь вернуться туда, где твой дом.

— Прямо сейчас? — растерянно-сбивчиво переспросил я.

— Да, можно и сейчас. — Спокойно подтвердил отец Дмитрий.

— Но как же Ердей? И Сашка мы даже не попрощались, он же стал мне другом…

— Ты говоришь о девице Александре?

— Девице? Постойте, но… — Переел глазами, словно наяву встало лицо Сашки-Александры, как оказалось…

— Еще минуту назад ты так жаждал вернуться, так что же тяготит тебя теперь? — Остановил мои излияния священник.

— Да, все верно. Мне надо идти. Пусть у них все будет хорошо, попрощайтесь с ними за меня. И спасибо вам, отче, за все.

Я перекрестился, глядя на образа, и сделал шаг.

Крутой берег родной Оми, белые стены знакомого храма святой Параскевы-Пятницы. Колокольный звон летит вдаль, люди выходят из храма, а я, стою на ступенях, не в силах поверить в реальность происходящего.

Я вернулся домой.