Призраки чужого небосвода

Жуть

Пламя свечи изменчиво колеблется, но при этом все время сохраня­ет строгую очерченность, обособленность от остального пространст­ва. Не оставляет смутное ощущение, что оно живет по своим законам, вот только мы не в состоянии понять их. Не потому ли у глядящих в огонь людей возникает сладкая грусть по чему-то утраченному?

Своим появлением эти мысли обязаны тому простому обстоятельству, что электричество отключили, настольная лампа погасла и те­перь стоит передо мною в допотопной подставке и светится заботливо сбереженная свеча. Тайна живого огонька наводит на раздумья о том, что чудо не может существовать само по себе. Оно становится таковым, только если кто-нибудь из людей наблюдает его. Но и это еще не служит гарантией, что удивительное состоялось. То, что один человек воспри­мет как чудесное, другой посчитает нормальным явлением, а третий просто пропустит мимо сознания, так ничего и не поняв. Важно отно­шение к увиденному. Встреча с непонятным может не только что-то дать человеку, но и обеднить его, заставить съежиться в чувствах. При­мером тому станет следующий сюжет, написанный при свете свечи.

Тропинка вильнула в сторону, обогнула погруженный в траву тонкий, как и она сама, пенек и устремилась к виднеющемуся в километре лесу. Впереди шел долговязый Сергей с соседнего курса, за ним − вихрастый Колька с гитарой на ремне. Следом парой шагали похожие друг на друга, одинаково чернявые Игорь с Мариной, а замыкала шествие я. Собственно, имена моих товарищей не имеют значения, поскольку не о них будет рассказ. Просто мы все вместе с раннего утра отдыхали на берегу дальней речки, а сейчас возвраща­лись в село, из которого можно было автобусом добраться до города.

Ребята наши, как оказалось, взяли с собой в поход две бутылки вина, которые сами и выпили, но, слава Богу, не впали от этого в буйство, а только шумно развеселились. Вот и сейчас Колька пытался на ходу бренчать на гитаре, а Игорь с Мариной пели, но совсем не то, доиграл гитарист. Я, единственная из всей компании попавшая в институт из деревни, просто очень хорошо себя чувствовала среди новых друзей и молчала, сберегая радостное настроение.

Как недавняя сельская жительница, я первой подметила то, что осталось незамеченным моими городскими товарищами. Из-за леса, навстречу нам, поднимались плотные тучи, и по ленивому зною дня уже пробежали первые порывы беспокойного ветерка. Собирался дождь, и он мог наделать хлопот, поскольку идти до станции вдоль леса, а потом опять полем оставалось еще часа полтора.

Так мы и тянулись, то сбиваясь гурьбой, то вытягиваясь в цепочку, пока ветер не ударил в лица всерьез и на нас не упали первые крупные капли. Это случилось, когда мы шли уже вдоль опушки леса, и все с шумом и смехом укрылись под кронами деревьев.

Пока всем было только смешно, но дождь усиливался, а ветер из несущего приятную прохладу становился все более холодным и про­низывающим. Вскоре мы вымокли и, слушая шум непрекращающегося ливня, начали задумываться над тем, что делать дальше.

Небольшое и не очень вразумительное совещание завершилось тем, что Сергей отправился на разведку. Он намеревался найти какую-нибудь деревню или одинокий дом... Впрочем, он сам толком не знал, что собирается искать. Оставшиеся же заметно приуныли, тем более что время шло к вечеру, а на что надеяться и как поступить дальше, мы не знали.

Так мы и стояли, ощущая бегущие по спине капельки дождя, от которых нас с Мариной не спасали опорожненные и наброшенные ребятами нам на плечи большие спортивные сумки.

Прошел час. Мы уже начали серьезно волноваться за Сергея, а Игорь собирался идти искать его самого, как тут наш Сусанин объя­вился, причем совсем не с той стороны, в которую ушел. По его словам, он сперва долго искал в лесу, который на поверку оказался всего лишь скромной рощей, какое-нибудь жилище, а потом плутал, отыскивая дорогу назад. Но главное − он нашел за рощей дом, и его хозяин обещал приютить нас на время дождя.

Уже не обращая внимания на льющуюся с крон деревьев воду, мы быстренько двинулись в указанном Сергеем направлении. Дождя ни­кто больше не боялся − во-первых, все и так промокли до нитки, а, во-вторых, впереди нас ожидала возможность обогреться и обсушить­ся.

Наверное, скрытое тучами солнце как раз искало на горизонте место для посадки, когда мы вышли на стоящую среди расступивших­ся деревьев неказистую хибару. Собственно, дом был ничего, но его захлестанные водой и побуревшие деревянные стены оставляли нера­достное впечатление. Еще более грустно выглядел стоящий рядом полуразрушенный сарай, от которого начинался, но никуда не доходил развалившийся плетень.

Похоже, дом знавал лучшие времена и только в последние годы влачил жалкое существование. Но это было не столь важно, главное же заключалось в том, что в окошке по случаю пасмурной погоды горел свет, а из трубы вырывался тут же прибиваемый к крыше дымок.

Сергей постучал. За дверью лязгнул засов, и мы ступили в сени, где стали по-собачьи отряхиваться и благодарить невидимого в тем­ноте хозяина. Тот молча повел нас в комнату, и здесь, при электриче­ском свете, удалось разглядеть приземистого, коренасто скроенного старика в потрепанном ватнике без пуговиц и с наполовину седой бородой. Он прошел в глубь комнаты и сразу сел за стол, а нам навстречу вышла из-за занавески тоже невысокая, повязанная плат­ком и вся какая-то домашняя старушка − видимо, жена хозяина. Только появившись, она начала хлопотать, предлагая нам способы обсушить­ся и обещая горячего чая.

Мы в ответ многословно извинялись, уверяли, что долго не задер­жимся, не помешаем, скоро уйдем. При этом, кажется, Николай чем-то грохнул у порога, и тут же торопливо поднял упавшее на пол дву­ствольное охотничье ружье. Ни слова не говоря, старик встал из-за стола, отобрал оружие и снова поставил его к стене возле порога. При этом он отвел в сторону и завернул за стволы широкий ружейный ремень, заслонивший два остро торчащих курка.

Ребята сконфуженно замялись, но старик как ни в чем не бывало вернулся за стол и так же молча стал оттуда наблюдать за нами. Некоторую неловкость этой сцены нарушила старушка, отправившая нас с Мариной приводить себя в порядок в соседнюю комнату, а ребят пока усадившая за стол к старику. Через стенку мы слышали их голоса, а когда полчаса спустя более или менее сухими предстали перед мужчинами, на столе стояли большой самовар и тарелки, в которые старушка начала накладывать испускающую пар вареную картошку.

Парни сидели без рубашек и маек, в скомканных после выжима­ния брюках, и только старик продолжал оставаться в ватнике, из рукавов которого выглядывали его морщинистые, но большие и креп­кие руки. Их он положил на стол, еще когда мы выходили из комнаты, и с тех пор, похоже, не менял позы.

− Ешьте, ешьте. Согревайтесь, − ласково говорила старушка, и мы разом стали дуть в свои тарелки. Ребята с нашим появлением оживи­сь, за столом стало шумно, весело. Мы были рады, что укрылись от непогоды, это приключение делало воскресную поездку еще более интересной. Не стоило беспокоиться и о дальнейшем, поскольку хозяйка сказала, что дорога проходит недалеко от их дома и, «проголо­совав» там, мы без труда доберемся до города.

− Тише. Нельзя смеяться, − неожиданно прервал наше веселье хозяин, и я с удивлением подумала, что первый раз слышу его низкий, глухой голос.

Мы разом смолкли и молчали довольно долго, но старик, похоже, сказал все, что хотел, и больше рта не открывал. Вообще он мне сразу не понравился, потому что был не похож на наших обычных стариц, ков-говорунов. Было в нем что-то дремучее, настороженно-недоброжелательное, хотя, с другой стороны, он приютил нас, оказал гостеп­риимство и ни словом, ни жестом неприязни не выразил. Просто бывают такие нелюдимые натуры. Бирюки. Так и пусть молчит себе на здоровье, нам не жалко.

Так же, видимо, рассудили и ребята, после чего разговор за столом постепенно возобновился, хотя велся теперь тише, чем преж­де. Хозяйка еще подложила картошки, мы притащили оставшуюся банку свиной тушенки. Потом пили чай. Дождь между тем то ли стал ослабевать, то ли мы привыкли к его шуму. Во всяком случае Сергей подошел к окну и, выглянув во двор, сказал, что если так пойдет дальше, через час можно будет двигаться.

Это его сообщение снова нас оживило, поскольку укрепило на­дежду до ночи оказаться дома и там уютно завершить сегодняшние приключения. Игорь начал азартно уверять, что рубашки, наверное, уже высохли, и тут опять прозвучал голос старика:

− Тише, здесь нельзя шуметь.

− Верующий, наверное, какой-то, − шепнула мне Марина, и мы обе укоризненно посмотрели на ребят.

− А что такое... − начал было Коля, но Сергей одернул его и извинился перед стариком.

Между тем хозяйка, все так же хлопоча и ласково приговаривая, стала убирать со стола. Мы слегка разомлели, меня вообще тянуло ко сну. Николай же встал и подошел к ружью. Руками он его не трогал, но старик тоже поднялся и, не двигаясь, принялся неотступно наблю­дать за ним. От этого всем нам сделалось как-то неловко. Мы не знали, как себя вести.

− Может, все-таки у нас переночуете, − повторила свое предложе­ние старушка. − Девочкам я тут постелю, а ребята − на сеновале...

С этим она потянулась за двумя оставшимися тарелками, Марина вскочила, чтобы помочь ей, и в результате стоящий на краю сто стакан грохнулся на пол.

Знать, что-то ненормальное было в этом доме, если от такого пустяка все замерли. Старик метнул взгляд и напрягся, ребята уставились на осколки, а я... Я первой увидела, как в углу комнаты дерев крышка в подполье начала медленно подниматься. Она открывалась бесшумно, плавно, и стало видно, что снизу ее поднимает чья-то рука. Мне захотелось вскрикнуть, но воздуха не хватило. А крышка откину­лась совсем, и из образовавшегося темного провала показались спер­ва голова, затем плечи...

Тишина в комнате стояла гробовая. Уже все парализованно уста­вились в угол комнаты. А там из отверстия по пояс высунулся человек. Но какой! Голова его, лишенная шеи, сидела прямо на плечах. Особен­но страшно было то, что все его обнаженное тело покрывали темные волосы - такие же короткие и густые, как на голове. Волосатыми были и огромные, какие-то корявые руки. Вообще тело этого существа казалось невероятно большим, оно еле помещалось в отверстии. Лица же мы не видели - человек, или кто это там был, находился к нам спиной.

В слух врезался испуганный и высокий крик старухи:

− Кто это? Что это? Что?

Существо замерло, упираясь руками в края отверстия, а потом так же медленно и не поворачиваясь к нам лицом стало опускаться в подполье. Оно исчезло, как в нереальном сне, но тут же резко скрип­нул отодвигаемый стол. Это старик с неожиданной быстротой выби­рался из-за него. С громкой бранью, какими-то немыслимыми ругательствами он ринулся к ружью, схватил его и, остервенело щелкнув взводимыми курками, сунул стволы в подполье. Вслед исчезнувшему существу прогремели два оглушающих выстрела. Комнату заволокло пороховой гарью, запахло кислым, запершило в горле. Сквозь дым я увидела, как старик одним махом захлопнул крышку и с ружьем в руках опрометью бросился из комнаты.

Его мы больше не видели. Собирала нас старушка. Но она была не в себе, даже заикалась, а потом начала плакать. Мы от нее ничего не добились и в конце концов отвели в другую комнату, где и уложили на постель.

Ребята задвинули вход в подполье тяжелым комодом и собрались идти за милицией. Но мы с Мариной наотрез отказались оставаться одни, да и они сами отвергли этот план. Дождь к тому времени почти перестал, и было решено направиться к шоссе, повстречать там людей и уже тогда что-нибудь придумать. Но, решив сделать так, мы простояли у дороги часа полтора и только затемно перехватили какой-то грузовик, суетливый и безалаберный водитель которого оказался g состоянии говорить с нами только о том, что возьмет с нас не два рубля за всех, а по два с каждого. В городе ребята разъехались по домам пообещав поставить в известность милицию, а я отправилась к себе в общежитие. И всю ночь мне то ли во сне, то ли наяву виделся одинокий дом, стоящий среди шепчущихся деревьев, а в нем старик со старухой -они сидели за столом безмолвные, настороженные, и вслушиваются и ждут...