Привет с того света

Глава 21

Проснувшись в полнейшей темноте, Бонго поднял голову. Сев в постели, протянул руку и нащупал горячий бок спящей рядом женщины. Машинально погладил ее, проведя пальцами по расслабленной теплой спине от лопаток до пухлых ягодиц. Женщина с готовностью развернулась, и в ладонь его сама собой ткнулась полная женская грудь. Бонго, нахмурившись, отстранился. Смутная тревога овладела им, ему было не до ласк, не до любовного тренажа.

— Спи!.. — Он поднялся и нашарил сандалии. Стараясь ступать бесшумно, вышел на балкон.

Черное небо, звезды, набегающий со стороны моря слабый ветерок. Внизу у ворот кемарили вооруженные алебардами стражники, еще двое маячили на фоне ночного неба на крепостной стене. Уж что-что, а охрану Рюм отладил будь здоров. То есть, конечно, все равно спали, а куда деваться, но Рюм приучил их спать вполуха и вполглаза, и Бонго не сомневался, что стоит ему погромче кашлянуть, и головы копьеносцев тотчас вскинутся, а стрелок в башне, подняв взведенный арбалет, сунется в бойницу, спешно отыскивая цель. За бдительность здесь платили золотом, за верхоглядство казнили на месте. Вернее, препровождали в особую темницу, а уж там Рюм под настроение превращал их в кровавый фарш. Тела, прикрыв мешковиной, вывозили на рассвете и сбрасывали в Тибр. Об этом знали все, а потому за сон хозяев, где бы они ни останавливались на постой, можно было не беспокоиться. Сон братьев Лучано охраняли не менее прочно, чем сон самого папы римского.

Бонго зябко повел плечами. Сегодня ему не спалось. Просто не спалось и все. И дело было не в том, что новый замок не слишком услаждал его взор. В первый же день после его захвата слуги с тряпками и ведрами перемыли все полы, всюду стерли кровь, вымели куски отбитого пулями мрамора, а безнадежно испорченные ковры, скатав в рулоны, увезли прочь. Замок засиял и заблистал как новенький бриллиант. Но Рюм не вернулся, как обещал, и Бонго ощутил зарождающееся беспокойство. Наутро из Рима подошел вооруженный эскорт с пушками и кулевринами. Только что отвоеванный плацдарм укрепляли по всем правилам. По городу в сопровождении конной стражи проскакали глашатаи, возвещающие о смерти тирана Энея Доминго и новых хозяевах города, братьях Лучано — светочах возрождающегося государства, радетелей слова Божьего и справедливости. Объявлено было о готовящемся трехдневном празднике, на который обещал приехать сам Цезарь Борджиа. Налоги, установленные Энеем, упразднялись, обещалось смутное, но светлое будущее… Ждали реакции, но ее не последовало. Город, разумеется, взбурлил, но никаких бунтов или демонстраций протеста новая власть не наблюдала. Навряд ли об Энее кто-нибудь искренне сожалел. Другое дело, что люди были наслышаны и о крутом нраве братьев Лучано. И что лучше — старый Эней или новые Лучано, этого пока никто не знал. Миновал день, наступил вечер, а Рюм так и не вернулся. Беспокойство превратилось в тревогу, и впервые за последние месяцы Бонго проснулся не потому, что выспался, а по причине нервозного состояния. Глядя на звезды, он с силой вдохнул и выдохнул. Вернувшись в зал, взял со стола кубок, жадно глотнул.

— Блажь, — пробормотал он. — Сонная блажь и ничего более!..

— Иди ко мне, — позвал из темноты алькова женский голос. — Иди же, бедненький!..

Каким-то внутренним чутьем сегодняшняя избранница Бонго угадала внутренний непокой хозяина. Потому и звала его. Не как истосковавшаяся любовница, а скорее как мать, как добрая наставница. И это ему понравилось. Послушно он доковылял до кровати и, плюхнувшись на перину, зарылся носом в ее мягкое тело. Ладони женщины скользнули по голове, что-то она вполголоса нашептывала. Он плохо ее понимал, да ему и не нужно было понимать. Он просто лежал в объятиях женщины и медленно успокаивался. Было что-то гипнотическое в ее голосе, в ее гладящих руках. И отсутствие Рюма уже не казалось таким подозрительным, и потихоньку уходил страх перед заявившимися в средневековье охотниками. Бонго начинал посапывать носом. Разумеется, Рюм разберется с ними. Он это умеет. И если до сих пор никто не прибыл от него, то это скорее всего означает, что ситуация под контролем и в помощи Рюм не нуждается.

Бонго закрыл глаза. Он засыпал на груди опытной гетеры, как в далеком младенчестве засыпал на груди у матери. Только матери он не помнил. Сон накрыл его теплым одеялом, звуки уплыли, бормотание женщины стало совершенно неразборчивым. Бонго спал.

«…Цинцунцан, Куикуилько, Теотиуакан, Кецалькоатль — что за странные слова, что за непривычное звучание! Что-то от щебета и щелканья птиц. Впрочем, Кецаль — это и есть птица. Священная птица первоамериканцев, культуру которых мы так и не постигли. Одно лишь эхо докатилось до нас. И чем дальше, тем глуше и искаженнее. Ацтеки, майя, ольмеки… А далее все растворено временем, стерто безжалостной метлой тысячелетий. И поверх Чолульской пирамиды испанцы возвели христианский храм, а под асфальтом Мехико погребена столица ацтеков — Теночтитлан. Но и Теночтитлан, должно быть, подмял под себя еще более древнее поселение. Как далеко простирается эта эстафета? И сможем ли мы уйти так же тихо и достойно, как ушли некогда ольмеки и майя? Говоря образно — взрастет ли что-нибудь на наших костях?..»

На экране высветилась надпись, сообщающая, что питания солнечных батарей недостаточно и компьютер переходит на энергию аккумуляторов. Дювуа поспешно выдал согласие, потер красные уставшие глаза. Положительно, этот Гершвин воздействовал на них не самым лучшим образом! Но по мере «перелистывания» его дневниковых записей что-то приоткрывалось перед Дювуа, словно с фонарем он входил глубже и глубже в черную пещеру, шаг за шагом приближаясь к ее тайнам.

«..Забавно сравнить произведения ольмекских мастеров с японскими нецке. Гигантизм и миниатюра. Черепаха трехметровой высоты и ее подобие, легко умещающееся на ладони. Гигантские головы в шлемах, пирамиды, стелы с надписями и рисунками. Может быть, у древних не было иных видов искусств? Я говорю о музыке и живописи. Вот они и обрушили всю свою энергию на камень. Малое, среднее, большое… Во всяком случае, поразить наше воображение им удалось. Как полинезийцы доставляли из Рапа-Нуи своих каменных исполинов, так и ольмеки тащили (или везли?) базальтовые заготовки из каменоломен Синтепека, преодолевая расстояние в сто и более километров! Те же загадки, что и в Египте, но более древний век… Глыба в сорок тонн — на деревянной телеге!.. Чушь! Может, ОНИ и впрямь перемещались САМИ?.. Ведь даже ацтеки (тоже отличные строители) отзывались о творениях ольмеков как о «постройках великанов». Империя Ягуаров, Сан-Лоренсо, Ла Вента… Черт побери! Да это были настоящие цивилизации! Собственный календарь, звездные карты, обсерватории, сотни городов и миллионы жителей! Куда и почему они ушли?.. То есть с ацтеками-то все ясно — Испания и Португалия выжгли их каленым железом, но что приключилось с майя? Куда подевались ольмеки?..»

Дювуа разглядел на экране фотографическое изображение храма среди густых зарослей. Архитектурное чудо, которое не удалось сжевать даже всесильным джунглям. Интересно, наверное, увидеть такое с самолета. Леса, горы — и вдруг каменная громада… Дювуа вздрогнул, возвращаясь к записям.

«Любопытство, наверное, сродни болезни. Гложет и поднимает температуру. Впрочем, и тонизирует в отличие от тех же болезней. Фредерико де Вальдек был человеком любопытным. Он прожил до ста девяти лет и погиб под колесами шального экипажа, засмотревшись на смазливую парижанку. До самых последних дней он писал пейзажи тех мест, где побывал. Два года этот счастливчик прожил в одном их храмов майя. Честное слово, я завидую ему! Отчаянно завидую… Самое страшное на земле — глупость и равнодушие. Одно взаимодополняет и укрепляет другое. Дурак — чаще всего равнодушен, а равнодушные обречены на умственную косность — даже при наличии недюжинных способностей. И та же глупость вполне исправима, если присутствует любопытство. Слова «что», «когда» и «почему» — лучшие из существующих стимулов. Дерзай и обязательно узнаешь. Хоть что-то из того, что нам позволено узнать. А все и про все ведают лишь законченные тупицы. Только они одни…

И все-таки — что увело древних индейцев от берегов Усумасинты на северный Юкатан, от великолепных дворцов Паленке в Ушмаль? И кто в действительности построил «Пирамиду Волшебника»?.. Может, и впрямь непобедимый сын колдуньи?.. Неужто были они раньше?.. Господи! Почему я здесь, а не там и не вижу все собственными глазами?..»

— Елки зеленые! Да вот же оно самое!.. Ответ, который мы ищем!..

Дювуа возбужденно поднялся, зашагал по комнатке взад-вперед. Сердце его колотилось, он лихорадочно размышлял. Не сразу рука его прикоснулась к рации на груди.

— Лик, подойди сюда. Я хочу с тобой переговорить. Срочно…

Голос Макса звучал оживленно и бодро.

— В общем, эти субчики развернули здесь целое мини-фэбээр! Нам удалось навестить их резиденцию в Мадриде, и знаете, что нам удалось обнаружить? Бездну интереснейших документов…

— Ты еще не сказал, что нас там чуть было не прикончили, — вмешался Штольц. Одна рука его была перебинтована и висела на перевязи. — С нами воевали какие-то индейцы, представляете?

— Точно! Каким-то образом эти ребята вычислили нас еще на подходе. Ни одного из них так и не удалось взять живым. Дрались они отчаянно.

— Самое странное, — снова вмешался Штольц, — что там не было ни одного испанца!

— Ты уже говорил об этом!.. — отмахнулся Макс. — Это ладно, но какие любопытные бумажки мы там обнаружили! Эти ребятишки готовили покушение на Колумба! Да-да — того самого! Целый список имен и фамилий! И все — люди, подлежащие уничтожению.

— Судя по всему, кое-кого они успели уже отправить на тот свет, — добавил капрал. — И денег там было три или четыре мешка. Откуда столько?..

— Так вы забрали документацию? Где эти списки? — Дювуа лихорадочно выхватил у капрала пухлый пакет. — Это все?

— А тебе мало? Есть еще кое-что здесь. — Штольц придвинул к историку пухлую сумку. — Полюбуйся, полюбуйся… Там есть чертовски важные бумажки. Практически вся их сеть — с явками и даже подобием паролей. Бельгия, Португалия, Франция… Рюма мы шлепнули, испанское гнездышко разорили, но сдается мне, мои дорогие, что это лишь надводная часть айсберга. Самое важное — добраться до самого Гершвина, а он, чую, сшивается где-то здесь, в Италии. Возьмем второго — он все нам выложит: и про хозяина, и про то, чем именно не понравились им эти синдбады-мореходы. По крайней мере про этого второго мы уже кое-что знаем. Например, что зовут его Бонго и при Черном Кардинале он был первым вельможей.

— Вот и надо его брать на крюк!

— Возьмем!.. А там и Гершвина нащупаем. Это уж как пить дать! — Если бы это было так, — вздохнул Лик.

— Что? Что ты говоришь?

— Я говорю… То есть нам кажется… В общем, Гершвина здесь нет.

— Не понял… Как это нет? А где же он, черт возьми? Помер, что ли?

— Да нет же! Вот, Дювуа вам скажет… Мы с ним весь вечер обсуждали…

— Да что обсуждали-то? Что?

— Ага! Вот оно! — Дювуа не слушал спорящих. Внимательно просматривая принесенные Максом бумаги, он все шире растягивал губы в улыбке. — Так я и думал!

— Что ты думал? — Макс недоуменно глядел на него. — Чего ты так трясешься? Успокойся!..

— Гершвина здесь нет! — громко и с некоторой даже театральностью объявил историк. — И если вчера с Ликом мы только предполагали это, то теперь об этом можно говорить с уверенностью. Он в Америке. Да-да, в Америке! Ясно вам, господа хорошие? И эти двое опять сыграли роль отвлекающей приманки. Как Кадудаль во Франции, как сенатор Клеман.

— Постой, постой! О чем ты говоришь? Какая-такая Америка? Насколько я знаю, Соединенных Штатов и нет еще. Или ты забыл?

— Правильно! Но Соединенные Штаты нашего милого Гершвина и не интересовали никогда. Судя по всему, он попытался обосноваться на территориях будущей Бразилии и Мексики.

— Но зачем? Что он там забыл?

— А что забыл там Колумб? Обрати внимание на черный список: Кортес, Далмейд, да Гамма… Все эти люди так или иначе должны были проторить дорогу к Америке. И Штольц правильно заметил: в Мадриде вы дрались не с европейцами, вы скрестили шпаги с ацтеками.

— Ацтеками?

— Точно! И прибыли они сюда по указке Гершвина, из чего следует малообнадеживающий вывод: наш оппонент уже на месте и вовсю действует. Потому что именно ацтеки заселяли в средние века территорию Южной Америки. И цель Гершвина исключительно проста: перерезать морские пути и тем самым оградить американские земли от нашествия испано-португальских колонизаторов.

— Стоп! — Макс пристукнул рукой по столу. — Давай-ка по порядку, господин ученый. Почему он там, а эти двое здесь? На кой вообще ляд ему сдались эти ацтеки?..

— Хорошо. Но для начала я хотел бы просмотреть эти документы. Так сказать, для более убедительного отчета. А если кратко, то, судя по всему, этих самых ацтеков Гершвин всерьез вознамерился спасти. Почему?.. — Дювуа пожал плечами. — Чужая душа потемки. Человек прорывается на пожар и спасает из пламени ребенка. Зачем?.. Да ни за чем. Человеколюбивый порыв.

— Ничего себе — человеколюбивый! Что у тебя в руках-то, человеколюб? Не имена ли людей, предназначенных к списанию?

— Иной раз, спасая, приходится убивать. — Дювуа вздохнул. — Уж вам-то это известно лучше, чем мне. Вот и он, вероятно, действует таким образом. Уничтожая испанских мореплавателей, пытается спасти американских индейцев. Устраивает такая версия?

Макс молчал. Не спешили высказывать мнение и Штольц с Ликом.