Приключения Димки Петрова...

Глава 4 Торфяное плато

Застывшая на дне оврага, в котором егеря остановились на ночь, композиция из четырёх замерших на месте фигур каким-то неуловимым духом напоминала картину Репина: "Не ждали", вполне может быть одним только своим названием….

— Блин, — растерянный Димон в глубокой задумчивости чесал затылок.

Или "репу" как он иногда под весёлое настроение называл свою голову, в которую периодически приходили весьма несвоевременные и нетривиальные мысли. В данный момент, мыслей там не было вообще. Как не было ни мыслёв, ни догадков — ни-че-го. Там царил вакуум.

— Ну и что мне с вами делать, лягушки путешественники? — наконец-то разродился он фразой, отличной от бэ, мэ, блин, "ни фига себе" и прочих пустопорожних звуков и буков, которые единственные в обилии там поселились с сегодняшнего утра.

С того самого раннего утра, надо заметить, когда с рассветом к костру их группы разведки открыто подъехал чёрного цвета фургон с зелёным камуфлированным верхом из старой парусины, а с облучка фургона на схвативших под уздцы лошадей охрану лагеря глянуло весёлое личико Кольки. Кольки Молчуна, отличного всем присутствующим приятеля, которого здесь, на правом берегу Лонгары в землях амазонок быть просто не могло. Точнее — не должно.

А было.

Это как в той старой присказке: "Если ты бараном смотришь в чисто поле и не видишь там суслика — это не значит что его там нет. Он есть!"

Так и здесь. Не должно было быть Кольки Молчуна на этом берегу. Он должен был быть дома, в Старом Ключе или, на худой конец, сидеть в Ягодном и учиться, куда его после неудачного похода за корнем мыльнянки отправила Белла.

Вместо того этот шкет сидел на облучке подъехавшего фургона и нагло ухмыляясь, таращился на Димона. Понимал, подлец, что теперь никто его отсюда никуда не отправит, оттого вот и ухмылялся. Тем более одного. А за его спиной, из под тента фургона выглядывали не менее наглые рожи его подельников: сморщенное корявое личико молодого лешего Сучка, рядом — косматая хмурая рожа их лучшего приятеля медведя Тимохи, под немалым весом которого несчастный фургон явственно перекашивало на правый борт. А возле ног Димона, как нашкодившая кошка, тёрся о его сапоги кусок грязного рыжего меха под именем Рыжик. Лис, боевой, мать, мать, мать его рыжую.

— Это что? — Димон демонстративно сердито потыкал указательным пальцем себе под ноги. — Это больной? Этот наглый рыжий кусок облезлой шерсти — больной?

Слухи до меня доходили что ему ещё лечиться и лечиться, а вы его уже опять в очередную авантюру за собой потащили. Как это понимать?

— Э, — раздалось с облучка что-то невнятное. — Дядь, Дим, он сам увязался.

— Ага, — сказал Димон, опуская голову и глядя в честные наглые глаза Рыжика. — Сказал, понимаю, — ухмыльнулся он. — Рыжий у нас телепат. Понял, — кивнул он головой с многозначительным видом.

— Сказал что мочи нет больше лежать и терпеть издевательства ящеров, — мгновенно заканючил Колька. — Врачиха ящерова его задолбала пилюлями. А ещё и клизму последнее время повадилась ставить. Говорит — оченно для здоровья лежачих больных способствует. Шлаки, мол, выводит из организма. Организм, мол, больной, ослабший, ему надо помочь. Вот и ставила клизмы чуть ли не кажен день. Вот Рыжик и сбежал, не выдержав издевательств.

Дядь, Дим, честное слово. Рыжик здесь на воле быстрей поправится. На здоровой пище, на мышах, корешках разных. Вы не думайте, он знает что ему надо. Он умный. Он слово дал, что ему здесь лучше.

— Ах, он слово дал. Клизьма ему надоела, — с многозначительным видом покивал Димон головой. Многочисленные смешки у себя за спиной он демонстративно проигнорировал, дабы не провоцировать откровенный ржач.

Однако, сколько ни стой столбом, делать нечего. До реки отсюда было дня три пути и Колька, мерзавец всё чётко рассчитал. Димон не мог теперь его отправить обратно и должен был взять с собой.

Они были сильно ограничены по времени и любой сбой по срокам на какое-либо отвлечение грозил их группе нешуточными осложнениями. Уже была осень, на носу зима, а до того Торфяного плато, куда они направлялись, было ещё пилить и пилить. И как оно там на месте повернётся, одному Богу было известно.

А три дня до реки, чтоб отправить там парня на тот берег, переправа — день, не меньше, три дня обратно — совершенно недопустимая для них потеря времени. Да и как там его одного оставишь — тож не дело.

— "Вот же стервец, как ловко всё рассчитал. Не через день появился после нашего расставания с караваном на берегу, ни через два, когда ещё можно было отыграть всё назад, а через три, когда хочешь, ни хочешь, а придётся тащить его с собой, — Димон в растерянности опять полез чесать затылок. — Ну, погоди, — мстительно прищурил он глаза, ты у меня вечным дежурным по кухни будешь. Кашу научишься варить так, что до конца своей жизни ненавидеть её будешь".

— Ладно, — медленно протянул он. — Берём этих чудиков с собой, не бросать же посреди чужих земель. Но отныне, — ткнул пальцем он в Кольку. — Чтоб дальше кухни я тебя не видел. И ближе, кстати, тоже, — тут же уточнил он на всякий случай.

Умению Кольки наизнанку выворачивать слова, придавая им совершенно не свойственный им смысл и звучание, он всегда искренне завидовал. Что, впрочем, не отменяло того что идти на поводу у пройдошистого парня он не собирался.

— И забери в фургон это рыжее недоразумение, — ткнул он пальцем себе под ноги, где развалясь на траве, худой, тощий лис, часто дышал, высунув от усталости язык из пасти.

Вылечился он, как же, — недовольно проворчал Димон. Сердце кольнула игла жалости. — Кожа да кости. Стоит едва на ногах, а туда же, в поход он собрался. Рыжая лягушка-путешественник.

Ну ты как? — присев на корточки над лисом, Димон с жалостью смотрел на страдальца. — Фу-у-у, — отшатнулся он, тут же получив слюнявым языком по лицу. — Вот так и проявляй сочувствие, — рассмеялся он, вытирая лицо рукавом.

Ну-ка, принимай его, — подхватил он беспомощного лиса, осторожно передавая Кольке в фургон. — Пусть там сидит и не высовывается, пока лучше себя чувствовать не станет.

Кстати, — вдруг заинтересовался он. — А откуда фургон? И почему я тебя на берегу не видел?

— Так я ж это, — смутился Колька. — Ребятам сказал, чтоб не говорили вам, что я появился. Вот вы меня и не видели в лагере. А фургон это мой личный. Мне его Сидор подарил. Ещё когда вы оба вернулись из Приморья. Я его тут же на Ягодный перегнал, чтоб всегда был под рукой, и чтоб вы все не отобрали его на свои нужды, как у вас постоянно водится. Что у тебя, что у Сидора. Вечно вам своих фургонов не хватает.

За своей спиной Димон отчётливо расслышал чьи-то давящиеся смешки. Обернувшись, он окинул грозным взглядом невинные лица всех свободных от караула егерей, толпой собравшихся сзади. Крякнув сердито, обернулся к Кольке.

— Продолжай, — недовольно покачал он головой. — С фургоном всё понятно. А вот как вы все снова вместе собрались, мне не совсем понятно.

— Что ж непонятного то, — мгновенно заюлил Колька. — Как пришёл приказ выдвигать батарею на берег, для прикрытия переправы, я тут же и помог ребятам. Вещички перевезти, снаряды оставшиеся. Не в руках же тащить. Вы ж всех лошадей с фургонами ранее забрали, один я и остался. Куда им было деваться. Ведь не отдам же я своих лошадей и фургон в чужие руки. Вот парни и позволили их сопровождать. А как выезжали, там и Сучок подошёл. Его дед за какой-то надобностью к нам послал, а возвращаться сразу ему не хотелось. Вот он ко мне в гости в Ягодный и заскочил. А по дороге и Тиша к нему присоединился. Рано ему ещё в спячку залегать, а с родных мест кормления, его Катенька, жена, попёрла. Очень уж она была недовольна что Тиша на одном месте, как все прочее положительные медведи не сидит, а по её словам: "Вечно где-то шляется с голодранцами". Вот они и разругались.

А как разругались, он и к нам подался, в Ягодный, перед зимой на первой ягоде с молодой плантации подкормиться. В другие то места ему из-за Катеньки теперь хода нет, вот он к нам и прибился. А тут эта история с твоей добычей. Все парни Ягодный покидают. Вот он здесь вместе со мной и оказался таким образом.

— Ну и этот, хвостом за вами. Понятно, — сердито покосился на Сучка Димон. — Куда ж без него. Ох, грехи мои тяжкие, — обречённо вздохнул он. — Что ж теперь с вам со всеми делать, оставайтесь. Но учти, — ткнул он пальцем чуть ли не в нос пацану. — Не будешь слушаться, выпорю. И никакой тебе Тиша тут не поможет. Усёк?

— Усёк, — уныло кивнул головой пацан.

Тем не менее глаза его при том довольно блеснули. Как Димон исполняет данные им обязательства, он знал прекрасно. Забывал на второй же день. Чем парень и думал воспользоваться. То, что всё течёт, всё меняется, в чём ему придётся самолично и очень скоро убедиться собственной поротой задницей, он в тот момент как-то не подумал.

А зря…

Следующие пять дней были ничем не примечательны. Утро-день-ночь. Утро-день-ночь. И так все пять дней непрерывной изнуряющей скачки с короткими остановками размять ноги и оправиться. Даже ели днём в сёдлах.

На шестой день добрались до невысокой гряды континентального водораздела, откуда воды начинают течь уже не к югу, а на север. Здесь уже пошли места, хорошо запомнившиеся бывшему сотнику.

День блужданий между этих безлесных, покрытых ковром фиолетового вереска лысых холмов по поиску ориентиров, и ещё два дня страшной дороги через бездонные болота, отсекающие знаменитое, наверное на весь этот мир Торфяное плато от холмистой возвышенности водораздела.

Лошадей, под охраной трёх егерей и медведя оставили в холмах.

Дикая, пустая земля, где кроме вереска, лишайников, мхов и клюквы с брусникою ничего и никого нет. Совсем ничего и никого. Даже птиц здесь не было, давно распуганных творящейся по соседству волшбой. Унылые, пустынные места.

Замаскировавшись под торфяную кочку с кустиками клюквы на голове, Димон уже который час осторожно рассматривал в бинокль один из множества на этом плато лагерей пленных.

Расположенный в едва заметной низине под склоном невысокого холма, тот был совершенно незаметен со стороны. И если б не знания сотника, Димон бы в двух шагах от него прошёл и ничего бы не заметил, настолько в округе было спокойно и умиротворённо. Не лагерь рабов, занятых тяжёлым изматывающим трудом по добыче военного металла из торфяников, а прям пансионат для лечения нервных расстройств какой-то.

Третий день поисков Паши с ребятами опять не принёс ничего. Никаких знакомых лиц в лагере не было. Три дня, потраченных непонятно на что, и Димону уже казалось, он знает чуть ли не каждого из его обитателей в лицо. И ни одного лица знакомого.

— Уверен что ты здесь его видел? — наконец-то решил он задать сотнику второй день беспокоящий его вопрос. — Точно? Не ошибся?

— Меня сюда прямо перед побегом перевели, — хмуро буркнул сотник. — Тут я с ним и познакомился. Тот или не тот — не знаю. Я раньше его не знал. Но все этого человека называли атаман Паша. И говорили что он откуда-то с левобережья, как раз из ваших краёв. Он сам многое рассказывал про ваш город. Что-то про Старый Ключ, что-то про другие города, что-то вообще ни о чём. Он вообще был очень словоохотлив, на удивление.

Обычно все молчат, попав сюда. А Паша всё говорил и говорил, словно не мог наговориться. Правда, незадолго перед моим побегом он вдруг замолчал. Но почему, что произошло, я не знаю. Как-то разом замолчал и больше я его уже никогда не слышал. Видать, выговорился, — тихо проговорил сотник.

А потом я сбежал. Слухи дошли что к нам приезжает с инспекцией Хамсат, один из телохранителей княжны, который меня хорошо знает. И я понял. Или я умру в болотах, пытаясь отсюда вырваться. Но умру сам. Или меня убьёт Хамсат. Сразу, как только здесь увидит.

Он меня хорошо знал, холуй княжеский. И только увидев, сразу бы побежал доложиться княжне. А той вытащить из любого местного лагеря пленного, легче лёгкого. Местные лагеря хоть формально и принадлежат имперцам, а князья Подгорные здесь вес имеют немалый, и к ним прислушиваются. А уж сделать такую малость, как отдать княжне Подгорной на расправу какого-то бесправного раба, который когда-то перебежал князьям дорогу, это для лагерной охраны только в удовольствие будет. Услужить Подгорным князьям они всегда рады, чай Торфяное Плато формально находится на княжеских землях. И хоть здесь повсеместно заправляют имперские ящеры, но и с князьями они вынужденно считаются. Потому как это плато очень уж удобно для проведения их обрядов по материализации.

Как случайно слышал из разговора двух магов ящеров между собой, давно ещё, ещё в бытность мою службы у князя, тут и выход материи больше, и сохранность материальных предметов выше, чуть ли не идеальная. Да и сил человека на единицу веса материализуемого предмета требуется здесь меньше.

Как-то это связано с близостью к Северному полюсу, но как — вот этого уж я не знаю.

Потому я и решил. Лучше смерть в болоте, чем в руки княжны попасть. Видел я тех, кого вытаскивали после её обработки из подземелий княжеского замка. Врагу не пожелаешь. Лучше уж самому на себя руки наложить, чем к ней попасться. По слухам, даже сами княжеские палачи её боятся. А уж это о чём-то да говорит.

Солнце давно уже светило из-за их спин, медленно склоняясь к горизонту, так что опасных бликов от стёкол бинокля, к тому ж защищённых широкими блендами, можно было не опасаться. Тем не менее накинутая на голову раскрашенная мелкоячеистая сеть с торчащими из неё пучками травы и разными веточками, надёжно превращала голову Димона в неприметный элемент рельефа, заодно и защищая от опасных бликов.

— Ну и чего они тут все без охраны? — не поворачивая головы, поинтересовался он у сотника.

— А куда тут бежать? — вопросом на вопрос ответил тот, не поворачивая к нему головы. — С той стороны — море с охранниками, да ещё по болотным топям попробуй до него добраться, а с остальных трёх сторон непроходимые болота. И тоже, опять же с охраной. Правда, пожиже, но всё ж. Однако, раньше, при мне, с той стороны охраны столько не было, — задумчиво пробормотал он. — Видать это уже после меня расстарались. Или, опасаются чего?

— Так уж и непроходимые? — скептически хмыкнул Димон, покосившись на сотника. — Но мы-то прошли. Всего за два дня. И не сказал бы что особо запыхались. Так, немного устали, не более того. Да и ты, по твоим же словам бежал через те топи, так что пятки сверкали. Выходит, вполне даже проходимые там болота. Правда, — задумчиво проворчал он, невольно мрачнея, — надо честно признать. Лично мне вспоминать дорогу сюда как-то не хочется. До сих пор в дрожь бросает от одной только мысли что придётся возвращаться.

— Ну да, — флегматично отозвался бывший княжеский сотник. — И в дрожь бросает, и все кто до меня там бегал, так в тех болотах и остались. Один я прошёл. Да и то каким-то чудом, не иначе.

То лето вообще было сухое, — медленно проговорил он после короткой заминки. — Да похоже что сказалась и заторможенность охраны после проведения очередного обряда вызова материи из другого мира. Вот мне и свезло.

Они первый день после переноса всегда ходят словно пьяные. Видать, здорово по мозгам шибает. Вот сразу и не схватились, а потом стало поздно. А ещё потом, когда стало окончательно ясно что искать больше нечего и некого, видимо для себя решили, что раз сразу не нашли, значит беглец утоп. А я вот выжил.

— "Лето у него сухое, — раздражённо думал Димон, недовольно отворачиваясь. — А чудо твоё Гансом зовут, призраком местным, регулярно подрабатывающим на помощи нужным ему людям".

Пока добирались до этого плато, очень точно кем-то названным Торфяным за огромные торфяные пространства кругом и бездонные болота, Димон раз десять детальнейше расспросил бывшего сотника, каким таким чудом тот прошёл через эти непроходимые топи. И в конце концов расколол того, добившись подробного, с мельчайшими деталями рассказа. После чего долго пребывал в мрачной задумчивости, не зная как и реагировать на услышанное, из которого явственно торчали уши их старого знакомого призрака Ганса.

Выходило, что и тут их призрак отметился, подведя к ним нужного ему человечка.

Способность инфернальной твари манипулировать людьми, честно говоря, впечатляла. И надо сказать, здесь призрак переплюнул всё что Димон до сих пор мог бы себе представить. Провести по непроходимым, зыбучим трясинам неподготовленного человека — это он наверное с местным водяным договорился. Наверняка у них между собой есть какая-то своя договорённость, не может не быть. Иначе через те топи и ту жуть что они прошли, добираясь до этого проклятого плато, обычному человеку было не пробиться. Даже звери там не ходят, до чего зыбко".

Они сами-то прошли исключительно потому что с ними был Сучок. Не будь того, никакие бы воспоминания никакого сотника не спасли бы их от гибели в топях.

— "Вот кто мотается по этим болотам, как по штрассе какой-то, — мысленно недовольно проворчал Димон. — Ишь, лодырь какой. Развалился тут передо мной на кочке, словно дома в кресле у камина".

Осторожно повернув голову в сторону, Димон оценивающе посмотрел на расположившегося чуть в сторонке Сучка.

Вот уж кто чувствовал себя на своём месте, довольным жизнью, так это молодой лешачок.

Молодой леший поражал своим беззаботным счастливым видом. Видать, так тяжело давшееся людям путешествие по топким болотам для него было лишь лёгкой прогулкой, после которой последние два дня тот пребывал в самой настоящей эйфории. Буквально светился от счастья, что он оказался столь нужным людям. И что и его невеликим способностям нашлось применение.

— "Да, без Сучка нам была бы там крышка, — вынужденно признался сам себе Димон. — Не будь его, и никого бы из нас здесь бы не было".

Сучёк — был внучек их знакомого Лешего, отданным последним им в услужение и чтоб подле людей поднабирался житейского опыта. И неизвестно сколько и какого там опыта тот за последнюю пару лет возле них поднабрался, но судя по довольной физиономии Сучка, тот сейчас натурально был счастлив.

Хотя, определить что-либо по лицу лешего, пусть и молодого, какие там чувства обуревали в этот момент эту сухую деревяшку — это надо было ещё постараться. Наверное, Димон просто уже к нему привык, интуитивно определяя что и когда тот чувствовал.

Как вот сейчас, он мог вполне определённо сказать, что Сучёк был доволен. У того было очередное приключение, да к тому ж так далеко от его родного дома, и молодой лешачок буквально лучился счастьем.

— Как думаешь, лошади там по болотам пройдут? — вяло полюбопытствовал он у того. Так, больше для проформы, даже не надеясь на положительный ответ.

— Нет, — сердито отрезал Сучёк. — Если думаешь вывезти отсюда что-либо, в нашу сторону — сразу забудь. Тут и человек-то с трудом пробирается, а ты хочешь ещё и лошадей провести. Да ещё наверняка мечтаешь загрузить их каким-нибудь мотором, чтоб порожняком не шли.

Забудь! Гружёной лошади здесь хода нет. Да и не гружёной тож. Одних вас мне по уши хватило чтоб вы по дороге сюда не перетопли, а ты хочешь ещё и гружёный всяким дерьмом караван провести. Нет, я сказал. Не-е-ет. Забудь!

— "Да-а. Не любят лешие холодного железа, — посмотрев на молодого лешего, Димон отвернулся. — А пройти наверняка можно. Если только перед тем тихо гать тут проложить, незаметно для местной охраны, — вернулся он мыслями к обдумыванию появившейся у него идеи. — А потом вози всё что хош. Что туда, что обратно. Так, как они тут охраняют — чёрта лысого можно с их складов вынести, а не то что какой-то мотор".

Сердце Димона сладко заныло в предвкушении будущей богатой добычи. Столько добра, что насобирали по окрестным болотам князья Подгорные и во сне не могло присниться. Одних только танковых дизельных моторов, вытащенных из поднятых из топи болот тридцатьчетверок, он за эти два дня насчитал штук сорок. Там, сям. И всё лежало бесхозное, практически без охраны. Ведь не считать же за таковые одни лишь камышовые навесы над сложенными кучками на земле танковыми моторами.

А ведь были тут ещё и немецкие танки, хищные силуэты знаменитых "Тигров", времён всё той же прошлой войны, он видел где-то там…, вдалеке.

Здесь было столько ценнейшего добра, что похоже, на не менее ценный металл от корпусов разобранных на части танков, уже давно никто не обращал внимания. Их столько много ржавело по всей ближайшей округе, что у Димона натурально слюнки потекли при одном только виде этого танкового кладбища.

Куда там танковое сражение под Прохоровкой, времён Второй Мировой войны. Здесь битых танков было больше, много больше.

Жаль только что далеко ни все из них годились для последующего разбора. Большинство было в таком откровенно убогом состоянии, разорванные на куски взрывами, что небольшое количество моторов под редкими навесами навевало вполне определённые мысли. Не всё было так благополучно с этими межмировыми переносами. Многие танки во время обряда переноса похоже просто разрывало на куски взрывами сдетонировавших внутри снарядов.

Но всё равно, целых моторов было… мноха. Только почему-то не было ни одного трактора, на чём особо в своё время акцентировал свой рассказ бывший сотник. И вот в этом надо было обязательно разобраться. Трактора — это было… было… Это было — у-у-у!

— Ну, нет, так нет, — безразлично пробормотал Димон, отворачиваясь с совершенно невинным видом. Глаза его мечтательно прищурились, и в мыслях он был уже далеко.

Косой, внимательный взгляд недовольного Сучка с другой стороны, он сделал вид, что как бы не заметил.

Лежать на холодной мокрой земле удовольствие из малоприятных. Учитывая же, что при длительном лежании на одном месте зыбкая местная почва постепенно проваливалась вниз, уступая своё законное место холодной болотной воде, так это совершенно уже ни в какие ворота не лезло.

Спасало пока лишь то, что аномально затянувшаяся в этом году осень баловала их высокими положительными температурами. Да ещё то, что непромокаемые кожаные подстилки, давнее изобретение профессора, ещё когда он занимался кожей для рыбацких сапог, и как раз на подобный случай предусмотренные в походном снаряжении поисковых групп, спасали от сочившейся из торфа воды.

И всё равно, при долгом лежании на одном месте появлялась реальная угроза намокнуть. Почва была уж слишком зыбкая. А в их положении отсутствия постоянного лагеря, где можно было б просушиться, это уже грозило простудой. Болотная вода даже в самую сумасшедшую летнюю жару выше десяти градусов тепла никогда не подымалась. Сейчас, осенью, промокнуть — значило простудиться. А с простудой много не навоюешь. Простуда — это уже серьёзно. Более чем.

— Слышь, сотник, — тихо окликнул он притихшего что-то последнее время бывшего княжеского сотника. — Ты чё не сказал что здесь узкоколейку насыпали?

— А я знал? — донёсся до него глухой, невнятный ответ. — Я вообще не понимаю о чём ты говоришь.

— Я вот об этой насыпи, — кивнул Димон на высящийся неподалёку от них узкую высокую насыпь железной дроги. — А ты о чём?

— А, — недоумевающе протянул бывший сотник. — Действительно, узкая. Значит, это так у вас называется. А я и не знал.

— Знал, не знал, — сердито перебил его Димон.

Он уже начал подмерзать, лёжа в холодной луже и настроение у него было не из самых приятных. Потому наверное последние полчаса он был сильно раздражён.

— Вот эту насыпь перед нами когда построили?

— Не знаю, — отозвался сотник. — До нашего лагеря её ещё до меня построили. А при мне её как раз потянули куда-то на юго-запад. Куда — не знаю. Стражники говорили, что там есть какой-то остров среди топей, где тоже временами проводится обряд вызова. Но что там есть и есть ли сейчас что-нибудь, я не знаю. Проверить надо.

— Проверить ему надо, — чуть было матом не выругался Димон.

План похода трещал по всем швам. Предварительный расчёт на добычу моторов с края этого лагеря, где был раньше склад готовой, если так можно выразиться, продукции, провалился. Склад был пуст. Давно пуст. И наполнять его, судя по поведению охраны, никто не собирался. Всю найденную на торфяниках добычу сразу же вывозили куда-то на побережье.

— "Да если б он даже и был полон, толку с того им было чуть. Если только не устроить подгорным князьям мелкую пакость. Захватить склад, а потом всё что добыто с болот побросать обратно в топь.

Только вот толку то с того, — мысленно чертыхнулся Димон. — Месяц, другой, и всё обратно достанут. Легко! Наловчились местные на добыче всякого добра из трясины. Так что подобным их не только не удивишь, но даже особо и не расстроишь. Надо что-то другое придумать".

Ждём ночи, и двинемся на этот твой остров, — бросил он в сторону сотника. — Глянем, что там есть. Глядишь, и не так пусто как здесь будет.