Глава 2

Опять яркий солнечный свет в глаза. Пустынный холм и клубы пыли за ним. И гул...

Страшный приближающийся гул... Горячий воздух поднимается над холмом, гул переходит в лязг и топот. Вот-вот они покажутся из за холма.

Рука до боли стиснула копье. Из под нагретого на солнце шлема катятся капли пота по покрытому слоем пыли и обожженному лицу. Глаза до боли всматриваются в вершину холма , в столб пыли, в то что начинает появляться в этом пыльном мареве.

Вот они показались! Сарацины. Тяжелая конница. Лязг идет от металлических пластин на кожаных доспехах коней и рыцарей. Они закованы , обшиты металлом. Тысячи пластин отражаются на солнце , переливаются, слепят... В общем гуле слышен душераздирающий боевой клич. Ряды дрогнули, ощетинились копьями. Бежать бесполезно. Смерть настигнет гораздо быстрее. Выход один. Только вперед. Только в бой. Молча строй рыцарей перешел на рысь , на ходу выстраиваясь клином, смыкая плотнее ряды. Сарацины уже близко. Видны конские хвосты на наконечниках копий и шлемах. Лица закрыты забралами или черными платками.

Конь рванулся вперед. Мелькнула мысль, сколько времени так продержимся? Полчаса? Час? Уже неважно. Две лавины несутся навстречу друг другу. Свист, удар! Рядом рухнул конь сраженный арбалетной стрелой. Еще рывок! Впереди темная орущая стена с тысячами копий, направленных на меня. Мое копье нацелено на блестящий шлем с конским хвостом, выкрашенным в разные цвета. Его копье нацелено на меня. Сейчас будет удар треск ....

....Вскакиваю, открываю глаза,- темно. Почему? Где я? Куда делось яркое солнце? Почему так тихо? Ах, да. Это сон. Опять этот жуткий сон! Уже несколько раз за последние месяцы.

Сознание медленно возвращается... И не темно вовсе. Узкий луч света проникает в вытянутое маленькое окно. Освещен только дальний угол комнаты, но это неважно , комната маленькая. Пять шагов в длину, два шага в ширину, в ней с трудом помещаются два лежака. На втором тихонько похрапывает брат Бернард. Вот уж кому всегда и в любом месте спится хорошо. Кошмары не мучают, видения не преследуют. Поклевал пшеничных зерен, водой запил, помолился и спит как младенец. Святой человек, одним словом. И ведь сколько он пережил, настрадался за веру а все равно, бодренький такой старичок. Все епископы его уважают, да и в Риме, говорят он был принят высокими особами. Непрост он, брат Бернард, ох, не прост. Не зря меня к нему определили, видно кто то решил, что святому монаху нужна охрана.

В узкое окно проник промозглый мартовский холод. Ничего, уже рассвело, скоро пригреет солнце. Это хорошее солнце, оно не обжигает кожу, не высушивает сердце, не слепит нещадным ярким светом. Во дворе послышался шум. Стук, скрип открывающихся ворот , отрывистые крики привратника. Скрип колес. Поспать уже не удастся. Пожалуй, надо собираться к утренней молитве, да и перекусить совсем не мешает. Монахи постятся, питают душу, а нам, воинам это совсем ни к чему. По коридору послышались семенящие шаги. Кто то за ужином несвежее съел. Нет, шаги приближаются, что то случилось. За пять месяцев первый раз вижу что здесь кто то так носится.

Дверь распахнулась на пороге появился запыхавшийся брат Ганорий. Он и в нормальном состоянии не выговаривает половины букв, а после быстрого подъема по винтовой лестнице и бега по коридору совсем невозможно ничего разобрать.

- Блатц Белналдц! Ефишкоф Шалтлсцки плибыл! Оцец наштоячель плошиц к шебе...

Брат Бернард встал, как и не спал. Вежливо поблагодарил брата Ганория за благую весть, попросил меня собрать свои пожитки в дорогу (сам он все свое носил в маленьком холщовом мешочке). И ждать во дворе.

У меня заныло плечо. Явный признак, без приключений не обойдется. Когда два высоких духовных сана просят на совет нищенствующего монаха, это уже настораживает , а то что со двора слышны беспорядочные крики и шумная возня, натолкнуло на мысль, что мое лечение закончилось. Начинается служба.


Загрузка...