Позывной «Курсант»

Глава 13 В которой я нахожу недостатки в гениальном плане Бекетова

— Ты-ы-ы! Скотина тупоголовая! Ёк-макарёк… — со свистом выдохнул сквозь сцепленные зубы Клячин и протянул в мою сторону руку, сжав кулак. У него аж костяшки пальцев побелили от того, с какой силой он это сделал.

Здоровый такой, крепкий кулак. Потряс им прямо перед носом. Моим, конечно же, носом. Перед своим-то ему на кой черт трясти. Подозреваю, Николай Николаевич был вообще не против, чтоб в его кулаке оказалась, например, моя шея. Я даже увидел по его взгляду, как в воображении чекиста мелькнула картина, где он избавляется от проблемы в лице наглого детдомовца путем физического устранения этого лица. В общем, скажем честно, чекист был зол.

— Ты… Черт! Кто ж тебя, скотины кусок, учил так вести себя со старшим даже не по званию, а по жизни?! Тебя мало помотало, что ли? Ты скажи, не стесняйся. Я домотаю. Так домотаю, что ты у меня за километр от начальства по стойке смирно вставать будешь. Тебе, похоже, не просто башку повредили. Воспоминания — это херня. Тебе ее отбили к чертовой матери. Кретин!

Последнее слово получилось у Николая Николаевича громче и выразительнее остальных. Он в него всю душу вложил.

Чекист снова выдохнул сквозь сжатые зубы, а потом отвернулся и со злостью плюнул в ближайшие кусты. Опять же, есть ощущение, с гораздо большим удовольствием он сделал бы это прямо в мою рожу.

— Да я не знал, что он — директор школы! Почему шляется по территории в гражданской одежде? Не на базарной площади так-то.

— Чего-о-о?! В гражданской? В гражданской!? — лицо Клячина налилось краской.

Он начал как-то нервно дышать. А я начал опасаться, как бы сейчас чекиста приступ падучей не стеганул. Вот это будет, конечно, высший класс. Чем отличился курсант Реутов? Он довёл своего наставника до инсульта. Молодец, Реутов! Хотя… большой вопрос, буду ли я теперь курсантом этой супер секретной школы.

— А ему что, из-за таких идиотов, как ты, при полном параде ходить?! Может адъютанта себе завести? А? Тут же у нас есть один дурачок, который на закрытой от посторонних территории директора школы перепутал… С кем? Вот даже интересно. С кем ты мог перепутать товарища Шарманазашвили Владимир Харитоновича? С лесорубом? С охотником? С дачникам? Так у него, вроде, ни ружья, ни топора, ни удочки при себе не было…

— Думал, он просто учитель… — я недовольно покосился на Клячина и отвернулся в противоположную сторону.

Взрослый человек, коим по сути я и являюсь, несмотря на внешний вид, категорически отказывался принимать тот факт, что на меня орет какой-то левый мужик. Даже если за дело.

— Просто… — Николай Николаевич покачал головой, недоумевая, и развел руками в стороны. — Он просто думал… что это просто учитель… Реутов, у тебя точно башка отбитая. Ты скажи, вас тут кто учить будет? Макаренко твой? Ты чему вообще собрался учиться? Как коровам хвосты крутить? Откуда здесь «просто» учителя возьмутся? У-у-у… Контра…

Чекист согнул руку в локте и замахнулся от плеча, но я сразу понял, он не ударит. Это — так, воспитательный момент. Да и злой он был, конечно. На эмоциях. Я даже испытал легкое чувство неуместной гордости за то, что довел Клячина до белого каления. Клячина, который с блатной шпаной на раз-два вопрос решил. Но сейчас, благодаря мне, Николай Николаевич явно капитально вышел из себя.

Когда ситуация немного разъяснилась и стало понятно, что товарищ с усиками — директор школы, а я, собственно говоря, сейчас этому директору всякую хрень говорил, да еще и отпихнул, Клячин аж в лице изменился. Хотя, я в корне был не согласен с формулировкой «отпихнул». На ней настаивал товарищ Шар-ма-на-за-шви-ли… Твою ж мать… Что за ужасная фамилия.

— За мной! — процедил Клячин, развернулся и пошел за директором, который предложил чекисту обсудить сложившуюся ситуацию.

Конечно, Владимир Харитонович использовал совсем другие выражения, в больше мере почти матерные, но мы люди культурные, глупости повторять не будем. Поэтому, да. Обсудить ситуацию. В итоге, директор шел по коридору здания, за ним топал Клячин. За Клячиным — я. В тишине гулко раздавались наши шаги. Наверное, из-за того, что пол здесь тоже был деревянный, выстланный крашеными досками.

В кабинет меня, естественно, не позвали. Велели ждать возле двери. Клячин велел. Директор школы со мной больше вообще не говорил ни о чем. Но я человек не гордый, с принципами у меня тоже отношения хорошие, я их нагнуть могу в ту сторону, куда мне надо. Поэтому, без малейших сомнений попытался подслушать разговор двух чекистов. Ясное дело, если Николай Николаевич назвал его капитаном госбезопасности, этот товарищ с трудно произносимой фамилией тоже из НКВД будет.

Однако, с подслушкой идея оказалась не очень. Я не смог разобрать ни слова. Дом деревянный, а двери, словно из бетона. Ни черта не слышно. До меня доносился только бубнеж то Клячина, то директора. Причём, я бы не сказал, что последний отчитывает Николая Николаевича или ругает. Их бубнеж становился громче по очереди. Сначала, вроде, Владимир Харитонович наехал на моего опекуна. Потом тот начал в ответ что-то резко и грубо говорить. В общем, несмотря на разные звания, беседовали они, можно сказать, на равных.

Единственное, что я смог четко разобрать, это фамилию Бекетова. И судя по тому, как произнёс ее Николай Николаевич, эта фамилия играла роль весомого аргумента.

Переговоры шли минут десять, а то и пятнадцать. Я задолбался ошиваться под дверью. Наконец, створка распахнулась, и в коридоре появился красный, как рак, Клячин.

— Идём! — коротко бросил он, а затем отправился на улицу.

Даже не оглянулся. Я, само собой, рванул следом. Но сначала осторожно заглянул в приоткрытую дверь. Директор стоял возле большого окна, заложив руки за спину, и смотрел на улицу.

— Ну, и ладненько… — тихо прошептал я себе под нос, а вот уже потом побежал догонять Клячина.

Просто он с таким зверским лицом выскочил из кабинета, будто только что собственноручно придушил товарища Шарманазашвили. Едва мы оказались на улице, Клячин с ходу завел свою шарманку. Про кретина, про дебила, про «скотины кусок». Я привел в свою защиту единственное оправдание. Что реально принял капитана госбезопасности за учителя. Потому что вот он, в отличие от того же Николая Николаевича, на чекиста совсем не похож. Взгляд поумнее будет.

— Чего-о-о?! — снова взвился Клячин. — Поумнее взгляд, говоришь?! Поумнее, чем у кого? А?

— Товарищ старший лейтенант государственной безопасности, Вы повторяетесь… Вопрос «чего?» был задан Вами за последние несколько минут четыре раза.

— Чег… — начал было Николай Николаевич, но тут же сообразил, что рискует число четыре превратить в пять.

Он замолчал, уставившись на меня гневным взглядом. Минуты две-три мы играли в «гляделки». Не выдержал первым чекист.

— Тьфу ты! — Николай Николаевич снова в сердцах плюнул в кусты. — Подсуропил мне товарищ Бекетов головную боль на старости лет.

— Да хватит Вам, товарищ старший лейтенант государственной… Черт… — я оглянулся по сторонам, проверяя наличие свидетелей, а затем сделал шаг ближе к чекисту и, понизив голос, спросил. — Вообще не против субординации. Даже, можно сказать, — «за». Но можно я Вас наедине все-таки буду Николаем Николаевичем называть? Не только когда чаевничаем. Честное слово, язык уже в фигурную дулю завернулся от всех этих званий.

Клячин помолчал пару секунд, а потом махнул рукой.

— Черт с тобой, Реутов. Наедине — можно. Идем, провожу тебя к бараку, — Николай Николаевич, договорив, направился к углу здания, за который он явно собирался завернуть.

— Барак? — удивлённо переспросил я его в спину.

Потом повернулся к двухэтажному зданию, возле которого мы стояли, посмотрел на него с тоской. Вполне себе добротный дом. Приличный. Я так понял, на первом этаже — что-то типа учебных классов и служебных помещений, а на втором — спальни. На черта нам в барак? Что за гадство? Хоть когда-нибудь в этой новой жизни мне удастся жить в уюте?

— Ну?! Ты идёшь? — оглянулся Николай Николаевич.

Пришлось топать следом.

— Почему барак? — спросил я чекиста, как только догнал его.

— Некоторое время будете жить отдельно, — очень туманно ответил Клячин.

Почему отдельно? Не понятно. Типа, рылом не вышли, что ли? Чекист высказался во множественном числе — будете. Значит, не я один, а все. Как там он говорил — лучшие слушатели… Еще одно дебильное слово. Слушатели… Мне не нравится. Курсант — вот это, да. Звучит всяко приличнее.

Однако, нарываться еще больше я не стал. Решил не пытать Николая Николаевича расспросами. Сам все на месте увижу. Он явно не скоро успокоится. В конце концов, барак, так барак. Хрен редьки не слаще. Хоть не на улице, на том спасибо.

Буквально на расстоянии сотни метров от большого дома, среди деревьев и правда обнаружилось небольшое здание барачного типа. Этаж у него был один, окна — грязные, вид — грустный.

— Мда, уж… — тихо высказался я, когда мы подошли ко входу и чекист потянул немного кривую дверь на себя.

В ответ моментально прилетел выразительный взгляд Клячина. Мол, заткнулся бы ты, Алеша, слишком много начал трепать языком. А я, как бы, не виноват. Просто, наверное, в моей башке окончательно уложилась мысль — всё! Назад дороги нет. Я никогда не вернусь в свою прежнюю жизнь. Почти две недели прошло. Если этому произойти, то оно бы уже произошло. А я продолжаю жить вместо Реутова, который, сука, даже не Реутов! Анекдот просто.

В бараке обнаружился коридор и большая комната. Все. Это была спальня. Туалет, даже не удивительно, отсутствовал. Душевая — тоже.

Зато имелось десять кроватей и столько же тумбочек. Скромное количество мебели в большом помещении смотрелось как-то нелепо. На полу лежал темного цвета ковер. На одной из стен были прибиты вешалки. Наверное, для верхней одежды. Помимо прочего, в комнате присутствовало ровно шесть пацанов приблизительно моего возраста. Вернее, возраста Алеши…

То есть я — седьмой. Может, конечно, у них тут хреново с математикой, но семь — точно не десять. Где еще трое?

— Не прибыли, — сказал Клячин, который, наверное, сразу понял мой удивлённый взгляд, которым я рассматривал присутствующих.

Вообще, обстановочка сильно напомнила детский дом. С той лишь разницей, что вместо топчанов были настоящие кровати, а само помещение выглядело все-таки поприличнее. Да и кровати оказались застелены добротного вида шерстяными одеялами.

Парни суетились по комнате, заняты делом. Из одного ведра они таскали тряпками воду, пытаясь отмыть окна. В итоге, конечно, выходила у них полная херня. Стекла покрывались грязными разводами и чище не становились.

При нашем с Клячиным появлении, присутствующие замерли, кто где был, и уставились заинтересованными взглядами.

— Это — Реутов Алексей Иванович, ваш новый товарищ, — сообщил пацанам чекист.

— Здорово, — протянул один из детдомовцев, судя по наглой роже и крепкому сложению, самый старший. Причем, старший не только в плане возраста. Он, типа лидера, наверное. Слишком уверенно себя ведет. — Откуда будешь, Реутов Алексей Иванович?

— Из детского дома, как и все вы. Неожиданно, да? — усмехнулся Клячин, даже не дав возможности мне вставить свои пять копеек. Хотя разговор шёл, как бы, со мной.

А потом еще взял и добавил название того городка, где находился детдом. С одной стороны, конечно, спасибо. Я это название хрен могу выговорить. А с другой — он мне решил сразу жизнь испортить, что ли? Отомстить за директора? Я, благодаря ему, выгляжу полнейшим лохом и придурком. За меня чекист с пацанами знакомится. Мандец вообще. Точно мстит, злопамятный гад.

— Ну, ясно… — усмехнулся наглый крепыш. — Меня Ленькой звать. Проходи, Алексей Иванович. Только ты это… имей в виду… койка у нас — на одно рыло. Где твоя нянька спать будет? Или ты ему свое место уступишь? Похоже, без помощи взрослого дяденьки сам слова сказать не можешь.

Клячин широко улыбнулся. По-доброму так, ласково. Я медленно сделал шаг назад. Знакомая улыбочка просто. Прямо, как во дворе бани. Лучше в сторонке постоять, чтоб не зацепило.

Чекист вдруг в одно мгновение оказался рядом с Ленькой, а потом резко ухватил его за тыльную сторону шеи, наклонив так, что башка пацана завернулась ему куда-то под мышку.

— Ай! Вы чего?! — заорал тот, дергая ногой и пытаясь освободиться от захвата. К слову сказать, остальные пацаны даже не пошевелились. Просто с интересом наблюдали за воспитательной пятиминуткой.

— Слушай сюда, Леонид. Впредь ты ко мне будешь обращаться по специальному званию. Какое звание, уточнишь у своего нового товарища. Еще раз своим поганым языком назовешь меня любым не подходящим словом, я тебе его вырву. Усёк?

— Усёк! Усёк! Всё! Извиняюсь! — завывал Лёнька.

Судя по тому, как Лёнькин голос менялся, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз, чекист аккуратно выворачивал ему шею, периодически заставляя детдомовца переходить на фальцет. Лицо же самого Николая Николаевича в этот момент не выражало ровным счётом никаких эмоций.

— Вот и молодец. Сообразительный. Глядишь, выйдет из тебя толк.

Клячин выпустил, наконец, шею пацана и спокойно, без суеты, вернулся ко мне.

— Все, Алексей. Давай, обживайся. В субботу приеду, как и договаривались.

— Так… меня оставили? А директор как же? — я, честно говоря, до последнего думал, что Клячин просто тянет, хочет типа показать, как хорошо я бы мог жить.

— Оставили. Пока. Но… — он сунул мне под нос кулак. — Только попробуй еще что-то подобное выкинуть. Башку оторву. Все равно она у тебя отбитая.

С этими словами чекист кивнул мне и вышел из комнаты.

— Эй, Алексей Иваныч, чего это он такой нервный? — сразу спросил Ленька, потирая шею.

— Работа у него тяжёлая. Ответственная… — ответил я, глядя вслед ушедшему чекисту. Даже как-то тоскливо стало, честное слово.

— А-а-а… Понятно. Так ты из детского дома? Давно там чалился? — Лёнька, видимо, после поучительной пятиминутки с Клячиным резко поумнел и счел своим долгом подружиться со мной немедленно, прямо сейчас.

— Да не… Сначала в этой был… — я завис, вспоминая название. — В коммуне имени Феликса Дзержинского.

— Где?! — вскинулся еще один пацан. Он стоял чуть в стороне, прямо рядом с окном.

Пришлось повторить для особо бестолковых.

— А-а-а… — пацан кивнул. — Не слыхал про такую. А меня Василием звать. Васька Зайцев я. Для друзей — просто Заяц, но ты с этим пока не торопись.

— Отлично! — я окинул взглядом своих будущих однокурсников, одноклассников, или хрен его знает, как их назвать.

Отличного, конечно, ничего. Знакомые лица детдомовских беспризорников. Особо друг от друга не отличаются. Каждый сам за себя.

— Ладно. Извините, пацаны, мне надо отдохнуть, — сообщил я им и направился к кровати, которая судя по всему, была свободной.

Уселся. Попрыгал на ней. Вроде бы ничего. Подбил подушку. Тоже пойдёт. Лег, вытянув ноги и с огромным чувством удовлетворения закрыл глаза.

— Эй, ты че? Окна мыть велели! — возмутился Зайцев, который мне ещё пока не друг.

— Ну, так мойте, — я открыл один глаз и покосился на пацанов, которые охренели от моей наглости. — Мне лично никто ничего не говорил.

— Ну, ты… — еще один детдомовец, имени которого я пока не услышал, сделал шаг в мою сторону.

— Не лезь к нему, — остановил его Вася Зайцев. — Пусть лежит. Кто-нибудь из чекистов явится, вот он тогда и отхватит. А нам нельзя. Залёт.

— Молодец, — я поднял руку и показал сознательному Василию большой палец, поднятый вверх.

Мои товарищи что-то еще сказали по поводу всяких охреневших мудаков, представить не могу, о ком речь, а потом занялись окнами.

Я же уставился в потолок. Жизнь у меня такая теперь, только потолки и разглядываю. Вообще, хотелось подумать. Собрать мысли в кучу. Уже понятно, хрен мне, а не родное будущее. Надо, значит, составить план. Покумекать, что могу полезного вытащить из той ситуации, которая есть.

Но… Наверное, из-за раннего подъёма я, вместо глубокого осмысления ситуации, просто-напросто вырубился. Даже сам не заметил как. Проснулся зато гораздо более эффектно, чем заснул. Весело проснулся.

Мой рот зажимала чья-то ладонь. А в горло упиралось что-то острое.

— Раскрыл зенки, гнида?

Я с искренним удивлением уставился на Васю Зайцева, который склонился надо мной, одним коленом упираясь в кровать. Мало того, эта беспризорная сволочь, держал прямо у моей шеи предмет, сильно напоминающий либо нож, либо что-то другое, не менее опасное. Рассмотреть возможности не было.

— Ты думал, нагребешь нас, крыса? — Вася тихо и зло хохотнул. — Ты кто такой, сучара? Признавайся!

Как назло, сразу же захотелось сглотнуть. Не стал. Боялся, острие, царапающее кожу, воткнется мне в глотку. А такого варианта развития событий сильно не хотелось бы.

— Что ты глазами хлопаешь, как баба? — пацан криво усмехнулся. — Сдохнуть боишься? Так сдохнешь! Потому что не ты, а я из коммуны имени Дзержинского. И Реутов спал на соседней койке. Лет девять назад, пока не утонул.