Позывной «Курсант»

Глава 17 В которой я узнаю, что не все «товарищи» мне — товарищи

Уже пора, наверное, привыкнуть к тому, насколько внезапно и с огоньком в моей новой жизни теперь приключаются различные события. А еще, кажется, я начал понимать, почему лицо материного родителя показалось мне похожим на лицо афериста со стажем. Просто, если сейчас я в его теле проживаю ту жизнь, которую реально прожил он, то все становится тогда на свои места. Реутов только и успевает, что прыгать из одной задницы в другую, потом выбираться из следующей, и практически сразу вхерачиваться в жир ногами.

Правда, это осознание, ровно как и мысль, что не такое уж плохое было лицо у деда, пришли ко мне чуть позже, после того, как закончился ужин. А пока…

Как говорится, ничто не предвещало беды. Впрочем, в тех условиях, в которых я оказался, сложно понять, что здесь вообще, с бедой. То ли она уже навалилась, то ли вот-вот станет еще бедовее, а все предыдущие проблемы и заботы — цветочки.

Шипко привел нас в столовую, которая располагалась в том самом основном корпусе.

— Везет кому-то… — Подкидыш крутил головой по сторонам и недовольно пыхтел. — Жратва под боком, душевую вон только что прошли. Поди́ сортиры здесь всяко культурнее, чем наша спальня…Почему нам какой-то обсосанный барак выделили…

— Ну, ты даешь. — Засмеялся Лёнька. — День всего в слушателях ходишь, а уже, ты погляди, сортиры ему подавай особенные…

— Цыц! — Прикрикнул Шипко. Мы как раз колоной вошли в столовую. — Вот сюда, на крючки вешаем свою одёжку. Аккуратно вешаем. Суеты не создаем. Что вы… Как бабы на базаре, честное слово…

Однако, детдомовцы, почувствовали запах еды. Им уже было до фонаря, в каком виде на крючках висит их одежда и что по этому поводу думает сержант государственной безопасности. Я, кстати, и сам проголодался так, что живот скрутило в морской узел только при одной мысли об ужине.

И надо отдать должное, ужин был просто королевский. Не сам по себе, конечно. Деликатесами баловать никто не собирался. Но в сравнении с тем, что приходилось есть в детском доме — настоящий праздник живота.

Когда перед нами появились тарелки с макаронами, сверху которых в каждой порции лежало по здоровенной котлете, салат из свежей капусты, хлеб и компот, впечатлился даже вечно недовольный Подкидыш.

— Вот это да-а-а… — Он наклонился вперед и провел носом сначала в одну сторону, потом в другую, прямо над едой. — Вот такой поворот мне по душе…

Ванька схватил ложку, собраясь накинуться на ужин, однако сразу же едва не тюкнулся лицом в тарелку от смачного леща, прилетевшего ему сзади.

— За что?! — Подкидыш оглянулся на Шипко, потирая затылок. — Вы чего деретесь, товарищ сержант государственной безопасности? Ничего же не натворил!

Лицо у него выглядело по-детски обиженным.

— Еще бы натворил…Я сказал, Разин, старые привычки забываем. — Панасыч оперся рукой о стол, справа от Ваньки, и немного подался вперед. Со стороны казалось, он хочет поведать Подкидышу какой-то секрет. — Сегодня вас не стану до конца третировать. Но имейте в виду, одной из дисциплин будет, в том числе, этикет. Для неразумных объясняю, этикет — это культурное поведение. Ясно? Нечего на еду кидаться, будто у вас ее сейчас отнимут. Привыкайте вести себя соответствующим образом.

— Красота-а-а-а… — Заржал Зайцев. — Это вся интеллигентская херня, что ли? Вилки, ложки, ножи, поварешки? Салфетки на рожу научимся вязать? Или куда там их вяжут…

— Жри уже! Молча! — Сорвался Подкидыш на Василия, а потом сам осторожно зацепил ложкой небольшую порцию макарон.

На всякий случай Ванька покосился на Шипко, который, оторвавшись от стола, сделал шаг назад и теперь замер за нашими спинами, наблюдая, как мы ужинаем. Сержант госбезопасности кивнул, мол, все верно делаешь. Только после этого Подкидыш сунул макароны в рот, зажмурился и принялся их тщательно пережёвывать.

— Николай Панасович! — Не выдержал Лёнька через пять минут. — Ну честное слово, так ведь подавиться можно. Кусок в горло не лезет.

— А ты его через «не лезет» запихивай… — Усмехнулся Шипко, однако все-таки отошел дальше от стола.

Кстати, он даже на имя и отчество, которые Лёнька вместо звания ляпнул, никак не отреагировал. Наверное, понял, мы реально уже просто охренели от того, как активно прошла вторая половина дня. Я для себя отметил, не такое уж он говно, получается. С одной стороны строгий, а с другой — хоть что-то, да по-человечески делает.

Следующие двадцать минут в столовой стояла тишина. В том смысле, что никто больше ни о чем не разговаривал. Только раздавался стук ложек о тарелки. Детдомовцы очень старались есть не торопясь, хотя давалось им это с трудом. Они периодически косились на Панасыча, но тот молчал и вроде бы даже выглядел довольным.

В общем ужин прошёл почти в семейной обстановке. Семья, правда, у нас неблагополучная какая-то. Да и хрен с ним. Всяко лучше, чем в детском доме. Проблемы начались гораздо позже и там, где я их точно не ожидал.

С самого начала, когда только пришли в столовую, заметил, столов и стульев здесь гораздо больше, точно не для семерых. Даже не для десятерых. Трое наших неизвестных товарищей пока неизвестными и оставались. Понятия не имею, какими их тайными тропами везут. А после того, как Клячин обсуждал с водителем «Воронка» отбор и то, что изначально кандидатов было больше, вообще не уверен, довезут ли.

В любом случае, столов в помещении оказалось многовато, но при этом практически все они оставались пустыми, не считая тех, что заняли мы. То есть на ужин нас привели в общую столовую, но, отчего-то кормили отдельно от остальных. Интересный вопрос…Это детдомовцев защищают таким образом от курсантов, или курсантов от детдомовцев? Глупость какая-то — отдельный корпус на два месяца, отдельное время приема пищи. Нас что, нельзя вместе в одном помещении держать?

Мы поужинали и вышли на улицу. Замерли возле крыльца, ожидая, пока товарищ Шипко оторвется, наконец, от дородной тетки в белом колпаке и белом же халате. Она сначала вывозила нам еду на тележке, а потом вышла проводить до самых дверей корпуса. Проводы, конечно, с детдомовцами никак связаны не были. Причиной столь трепетного отношения и пристального внимания оказался Панасыч.

— Товарищ сержант государственной безопасности, завтрак у ваших будет тоже чуть раньше. — Сообщила она томным голосом нашему воспитателю, а потом вдруг залилась краской. Будто речь шла не о еде, а о каких-то непристойностях. Я, конечно, в осадок выпадаю с интимно-романтических игрищ этого времени.

— Как скажете, Ниночка…

Шипко осторожно прихватил повелительницу кастрюль и сковородок за локоток. Но потом вспомнил о своих прямых обязанностях и с легким раздражением посмотрел на нас, мнущихся возле дверей. А так как команды выходить еще не поступало, мы реально мялись на одном месте. Снова отжиматься никому не хотелось. Панасыч нахмурился, а затем велел своему отряду стройной колоной топать на улицу.

Вот мы и утопали. Шипко, похоже, хотел пару минут пообщаться с Ниночкой наедине. Ниночка… Я бы скорее назвал ее какой-нибудь Ниной Петровной или Ниной Васильевной. Даже рядом с Панасычем, который сам далеко не мальчик-с-пальчик, повариха казалось необъятной.

Мы столпились у крыльца, каждую минуту поглядывая на вход. После еды всех ужасно разморило. Хотелось быстрее оказаться в корпусе, чтоб благополучно улечься спать. По крайней мере, за себя точно говорю.

— Ну, скоро он там… — Подкидыш со злостью сплюнул в грязь. — Нашёл время… Главное, как мы — так строем и упор лёжа. А сам стоит с этой тёткой милуется. Устали, как черти…

— Ах ты ж… — Бернес вдруг растерянно оглянулся на вход в корпус. Затем похлопал себя по карманам, нахмурился и снова оглянулся. — Зеркальце, похоже, выпало. Вернусь!

— Куда?! — Лёнька моментально поймал рванувшего к ступеням Марка за шиворот. — Ты уже отличился с Панасычем. Он тебя сейчас если увидит, даже разбираться не станет. Опять пойдём отжиматься. А я не могу. У меня брюхо набито. Если сделаю хоть одно резкое движение, сдохну.

— Вот и я говорю… — Шмыгнул носом Ванька. — Порядочные люди тут страдают, а Панасыч в гробу эти страдания видел…

— Мне нужно! Я должен найти зеркальце! — Бернес будто оглох и перестал соображать. Он продолжал упорно рваться ко входу, блеском глаз напоминая сумасшедшего, который одержим какой-то маниакальной идеей.

— Стоять, говорю! — Снова скомандовал Лёнька, не выпуская из рук воротник его пальто. — Сейчас решим…Заяц! Нук, сгоняй. Проверь рядом со столами.

— О! А чего это я?! Мне не надо. Я не терял ни хрена. — Василий затряс башкой, и даже отошел немного в сторону.

— Вот ты гнида, все-таки… — От души высказался Подкидыш. — Бернес, не бзди, схожу…

— Подожди… — Я тормознул Ваньку, схватив его за руку. — Сам сбегаю. Ко мне у Панасыча меньше всего претензий было. Думаю, сильно орать не станет. Говорят, у меня хорошо получается строить из себя бедного сиротиночку.

Не дожидаясь ответа Подкидыша или реакции остальных пацанов, я шустро рванул к двери, за которой маячил товарищ сержант государственной безопасности. Видимо, разлука с Ниночкой была ему невыносима. Иначе, на хрена тереться рядом с этой тёткой столько времени.

Честно говоря, причин моего энтузиазма было две.

Первая — мне чисто по-человечески нравится Бернес. Сразу видно, нормальный парень. Он, наверное, из хорошей семьи, из интеллигентной. Манера говорить; слишком тонкие кисти рук, которые больше свойственны музыкантам, чем колхозникам; правильная речь — выдают в нем наличие воспитания, интеллекта и культуры.

Если уж я проведу здесь, в долбанной школе, год, а судя по всему, это неизбежно, пора обживаться настоящими друзьями, которые понадобятся в будущем. Шипко, каким бы придурком он не был, сказал очень правильную вещь. Теперь одному будет тяжело. Нужен кулак.

Вторая причина — Лёньке пост лидера ни к чему. Он, может, и хороший человек, но я совсем не против забрать эту «должность» себе. А для такой смены «власти» надо заручиться поддержкой остальных пацанов. Чтоб все прошло тихо-мирно и мне не пришлось бодаться со Старши́м. Ссор точно не надо. Ровно как и противостояния. Поэтому, с меня не убудет, если я по-дружески выручу одного товарища. Помогу другому…

— Реутов, ты куда?! — Опешил Шипко, после того, как я проскочил в дверь и вытянулся перед ним по струнке.

— Товарищ сержант государственной безопасности, разрешите обратиться!? — Оттарабанил я, на автомате едва не приложив руку к голове. Вот, что значит, армия…Один черт в памяти какие-то моменты прямо намертво въедаются.

— Разрешаю, слушатель Реутов. — Шипко явно понравилось мое поведение.

Он даже как-то приосанился, со значением посмотрев на Ниночку, которая никак не могла оторваться от бравого мужчины. Вид у Панасыча стал настолько довольный, будто это его личная заслуга, что я так быстро запомнил, как именно нужно обращаться к куратору.

— Во время ужина мною была утеряна очень дорогая, памятная вещь. Разрешите вернуться в столовую и посмотреть рядом с тем стулом, где я сидел и возле вешалки, где мы одевались. Не помню, куда именно клал, в карманы брюк или в карманы пальто. — Я тянул башку вверх, всем своим видом показывая, как сильно хочу соответствовать месту, в котором нахожусь.

— Ну… — Шипко пожевал губами, покряхтел, соображая, нет ли подвоха в моей просьбе, а потом махнул рукой. — Разрешаю, Реутов. Одна нога — тут. Вторая — здесь.

Больших усилий мне стоило промолчать про его эти «тут» и «здесь». По крайней мере, вполне понятно, почему он в свои годы — сержант…

— Моргнуть не успеете. — Заверил я Панасыча, а потом бегом помчался в столовую, которая находилась неподалёку.

Зеркало увидел сразу. Оно лежало на полу, рядом с крючками, на которые мы вешали одежду. Я схватил «прелесть» Бернеса и, крутнувшись на месте, рванул обратно. Почти даже успешно рванул…

— Эй! Ты слепой?! Аккуратнее! Придурок!

Ясен пень, глаз на жопе у меня нет, поэтому и не заметил, как в дверях появился парень лет двадцати пяти. Следом за ним шли еще трое.

По итогу получилось так. Я, развернувшись, чтоб выскочить из помещения, и попутно рассматривая зеркало, которое вертел в руках, со всей дури вхерачился башкой незнакомцу прямо в подбородок.

— Извини. — Посмотрел на него, потер место удара, пожал плечами и хотел протиснуться в коридор. Ситуация это совершенно случайная. Вообще не вижу проблемы в том, что произошло.

— Извини?! Ты мне чуть челюсть своей башкой не сломал! — Этот идиот схватил меня за плечо, со всей силы сжимая пальцы. — А что у тебя? А?

Он вдруг протянул вторую руку, собираясь вырвать зеркальце Бернеса. Я шустро убрал свою конечность за спину. Если всякие дебилы будут хватать вещь Марка, из-за которой он в Голлума превращается, то мне такими темпами лидерства среди детдомовцев не видать.

Да и вообще…Рожа у товарища, с которым столкнулись, была слишком бесячья. Я, конечно, после встречи с директором школы, выводы некоторые сделал. Не дурак. Но именно этот, конкретный тип, с зализанными назад волосами, наверняка из числа тех самых курсантов, которые, по утверждению Клячина, лучшие из лучших. Иначе у него бы не было настолько мудаческого выражения лица.

— Откуда у тебя эта дорогая вещица? — Придурок еще сильнее сжал мое плечо. — Украл, поди?

— Виктор, перестань. — Один из его товарищей, которые, кстати, из-за наших разборок не могли пройти, попытался напомаженного хлыща образумить. — Почему сразу украл? Отпусти ты его.

— Да куда там… — Засмеялся еще один курсант. — Товарищ сержант решил показать свою значимость… Ты его теперь с места не сдвинешь. Слышишь, Цыганков, отпусти пацана.

— Да он же из этих… Из беспризорников. Конечно, своровал. На рожу глянь его. Так и думает, чего бы еще украсть. Вы карманы проверьте, парни. А ну, признавайся! — Придурок с фамилией Цыганков тряхнул меня за плечо и попытался вытащить из-за спины мою руку, в которой было зеркальце Бернеса.

— Ну, млять… Не обессудь… — Тихо высказался я, чувствуя, как начинаю звереть.

В конце концов, раскорячившийся передо мной тип — не преподаватель, не директор и даже, наверное, не полноценный чекист, раз его при звании отправили учиться. Лучшие из лучших, говорите…

Цыганков, в силу тупости, которая у него явно имеется, моей злости не заметил. Он как раз снова попытался отобрать зеркало. Я начал приседать, он, что вполне логично, начал машинально наклоняться, продолжая тянуть руку к блестящему футляру.

Это был тот самый, идеально подходящий момент, который мне нужен. Я просто резко встал в полный рост. Ну как просто… Ясное дело, случайности не случайны и в данном случае это — неплохой стратегический ход, чтоб всякое мудачье немного прижало свою задницу. Естественно, по всем законам логики, после столь неожиданного для соперника пердимонокля, я втемяшился лбом прямо в нос Цыганкова. Ну а что? Это у нас с Реутовым мышцы слабые. Пока слабые…А мозги — очень даже сильные. Уж что-то, а как «невзначай» вывести такого идиота из строя, я прекрасно знаю.

— А-а-а-а-а! Сука! — Выругался Цыганков.

Ему пришлось отпустить мое плечо, чтоб ухватиться за свой собственный нос, из которого, вот незадача, хлынула кровь.

— Упс… — Я улыбнулся и пожал плечами.

Просто не мог не прокомментировать. А словечко это безопасное. Его в 1938 году не знают, конечно, однако и подозрительным оно не выглядит.

— Твою мать! Что за едрёна-Матрёна у вас тут происходит?! — Раздался за спинами товарищей Цыганкова злой голос Шипко. Видимо, его внимание привлекла бестолковщина, которая происходила на пороге столовой. — Реутов! Ты, мляха-муха, чего тут устроил?!

Панасыч растолкал парней и замер, переводя ошалевший взгляд с меня на Цыганкова, а потом обратно на меня.

— Это как? Это ты? — Спросил, наконец, Шипко. Он не уточнил, что именно я, но тут, пожалуй, и без подробностей все ясно.

Панасычу, кстати, пришлось значительно повысить голос, потому что «лучший из лучших» продолжал тихо материться и слегка подвывать, при этом пытаясь зажать нос пальцами. Выходило у него забавно. С французским «пронансом».

— Никак нет, товарищ сержант государственной безопасности! — Я моментально вытянулся в струнку, уставившись на Шипко искренним, честным взглядом. — Вот, человек тут… не удержал равновесие и ударился о мою голову носом. Случайно получилось. Извините, я не специально, честное слово!

Естественно, «извините» предназначалось Панасычу, а никак не Цыганкову.

— Он кинулся в драку… — пробубнил зажимавший нос придурок. — Я требую разобраться с инцендентом.

Однако, его категорическое заявление, высказанное не менее категорическим тоном, вызвало смех парней, которые оказались свидетелями нашей стычки.

— Да ладно тебе, Витя! Чего ты заливаешь?! — Вмешался один из них. — Говорили тебе, отстань от парня, а ты все своё хотел доказать. Товарищ сержант государственной безопасности, ваш воспитанник сказал правду. Все вышло случайно.

Шипко молча кивнул моему защитнику. Подозреваю, у Панасыча просто не было цензурных слов. А затем, одним весьма ощутимым тычком сержант госбезопасности выпихнул меня в коридор. Аж между лопаток, куда шмякнулась его ладонь, что-то хрустнуло.

— Ну, Реутов… Ну, едрить твою мать в душу… Из всех самых хреновых вариантов ты умудрился вляпаться в самый хреновый… — Громким шепотом прошипел Панасыч, рождая в моей душе смутное подозрение, что я опять где-то немножко просчитался.