Глава 6 О Могхусе и о том, как у меня открылись глаза

По желанию дяди я занялся урожаем на наших полях, раскинувшихся на севере. Там я работал вместе с крестьянами, проверяя, как отправляют зерно в закрома Главной Башни. Ощущалась всеобщая подавленность, но при этом все трудились на равных, чтобы приготовиться к осаде.

Все другие Большие Башни нашего Клана, должно быть, тоже занимались тем же самым, потому что к нам за эти недели не прибыл ни один посланник.

Не собирались мы отмечать и ежегодный праздник Урожая. Лучше уж каждому остаться живым и невредимым, с крышей над головой и не уезжать от дома дальше собственных полей.

Каждую ночь я еле добирался до постели. Так уставало тело, так перенапрягался ум, что никаких мыслей, кроме той, что нужно спать, не приходило. А на следующее утро опять подъём под звуки рога — и снова за работу. Я продолжал носить пояс, но в те дни он значил для меня не больше, чем просто другой вид одежды. Я ничего не слышал ни о своей матери, ни об Урсилле.

А они тоже были заняты. Готовили настойки и наливки, консервировали фрукты, сушили сухари, которые могли храниться долгое время и не портиться. Даже дети из селения собирали орехи на опушке леса и несли домой эти чудесные дары природы, где их кололи, мололи и добавляли в качестве приправы к сухарям.

Дни шли за днями, и вот приблизилось время полнолуния. Работы поуменьшилось. Почти всё, что могла дать нам наша земля для пропитания, мы заготовили. Стояла чудесная погода — ни дождичка, ни единого облачка. Нам даже казалось, что сама Сила благосклонно отнеслась к нашим усердным стараниям.

Однако время от времени я слышал, как ворчат себе под нос крестьяне. Разгибая спины, они всё чаще и чаще вопросительно смотрели по сторонам. Слишком уж расщедрилась природа в этом году, не иначе, как жди расплаты.

В канун первой полной луны я ехал верхом вдоль одного из полей. Кости ломило так, как будто моё тело никогда не знало, что такое отдых. Не было слышно ни смеха, ни шуточек от моих людей, только что завершивших тяжёлую монотонную работу на полях. Хотя они и потягивали сидр, но делали это безрадостно, как будто только отдавая дань традиции.

Башня как-то печально возвышалась за нашими спинами, в то время как Дева Урожая восседала на соломенном троне. Мой дядя отдал указание отнести дары Урожая Деве.

Я узнал девушку, протянувшую мне кружку. Время от времени она прислуживала в покоях моей матери. Только на этот раз она не улыбнулась мне, ни слова не сказала в знак приветствия.

Прислонившись спиной к стене Башни Молодости, я поднёс кружку к губам — руки не слушались, так устали за эти дни — и начал жадно пить. В нынешнем году даже у сидра был горьковатый привкус, и я не смог допить его до дна.

Добравшись до своей комнаты, я повалился на кровать, даже не сняв одежды и не ополоснувшись, хотя для меня были приготовлены и ушат с водой, и таз. Я закрыл глаза и, должно быть, заснул мертвецким сном.

Пробуждение пришло тяжёлое и медленное. На полу играли яркие солнечные зайчики. Боль, которая в прошлую ночь выламывала спину, казалось, теперь пульсировала в висках. Я с трудом приподнялся… Стены покачнулись, к горлу подступила тошнота.

Усилием воли я добрался до противоположного угла комнаты, где стоял ушат с водой. Руки дрожали — я больше пролил воды на пол, чем в таз. Потом погрузил в него голову.

От прохладной воды стало немного легче, перестало тошнить. Я пощупал живот. Неужели заболел? Да нет же! Голова ничего не соображала, но всё же я вспомнил горький привкус сидра, который пил накануне вечером. И ту самую девушку, которая поднесла мне кружку, — она ведь прислуживала Урсилле!

И тут до меня дошло, что грязная потная рубаха, в которой я лёг спать, расстёгнута… Мой пояс!

Одного взгляда мне показалось недостаточно. Я не верил своим глазам и даже провёл по поясу рукой, чтобы удостовериться в том, что его не украли. Однако я нисколько не сомневался, что его хотели похитить. В сидр подмешали какую-то гадость. Урсилла прекрасно разбирается в травах, и в лечебных, и в ядовитых. Такими знаниями обладала любая Мудрая Женщина.

Почему ей не удалось снять с меня пояс? Ведь я спал мёртвым сном! Непонятно. Улик же против неё или моей матери не было никаких.

Но опыт прошлой ночи показал, что не следует доверять всему, что вокруг. Эти подозрения лишь укрепили моё упрямство — я ни за что не отдам свой пояс, независимо от того, что кроется за подарком Леди Элдрис.

Меня переполняла решимость сохранить его, отстоять любой ценой.

Всё время, пока я раздевался и умывался, мозг мой лихорадочно работал. Фазы луны должны влиять на действия Урсиллы. Знать бы мне побольше об изменении облика! Может, расспросить Хергила? Я задумался. Нет, нельзя предпринимать ничего такого, что может выдать мои слабости Могхусу.

Наверное, Леди Элдрис и Тейни только и ждут, когда я попадусь? Я надел чистую рубашку, которая приятно пахла травами. Так, пояса не видно.

Сегодня опять полнолуние. Я подчинился неукротимому желанию лишь один раз — в первую ночь такой же полной луны. Но прошлой ночью травы Урсиллы удержали меня от подобного опыта. А как пройдёт следующая ночь?

Мне следует все разузнать и не открываться никому — даже Хергилу. И, разумеется, не доверять ни матери, ни Урсилле. Нужно ходить осторожно, пить и есть не всё подряд, а выборочно — это не так уж сложно. Во время Урожая в Большом Зале не проводится установленных застолий. Людям раздают сухари, сыр и вяленое мясо прямо на кухне, в определённые часы. В этот день никаких церемоний не намечалось. Я же обойдусь фруктами и овощами — в них не подсыплешь снадобья, даже если пожелаешь.

Я вышел из своей комнаты ближе к полудню — так сильно подействовало на меня зелье. Двор после всех хлопот прошлых недель выглядел совсем пустым. Из конюшни доносились приглушённые голоса, но никого не было видно.

Почувствовав, что голоден, как волк, я направился к маслобойне, где в любую минуту можно было попросить и получить сыр с хлебом.

Я подозвал одного из поварят. Тот облизывался на ходу и покраснел, словно я застал его за мелким воровством.

— Чего желаете, Лорд? — пролепетал он и чуть не подавился куском, который торопливо дожёвывал.

— Хлеба и сыра, — отрезал я.

— А кружку сидра, Лорд? Я покачал головой.

— Только то, что я сказал.

Возможно, мои слова прозвучали слишком категорично, настолько удивлённо поварёнок посмотрел на меня.

Когда он убежал, я разозлился на самого себя за неосторожность. Бдительность и ещё раз бдительность — вот что сейчас важнее всего. Он вернулся с накрахмаленной салфеткой, на которой лежал внушительный ломоть хлеба, украшенный сверху сыром. Хлеб был ещё теплым — сыр немного подтаял. Я надеялся, что здесь никакого подвоха не будет.

Потом поблагодарил поварёнка и направился к воротам — поскорее бы оказаться на свободе. На небе не было ни облачка, ярко светило солнце. Трава к этому часу уже высохла от росы, а скошенные луга выглядели грустно и сиротливо. По замшелой каменной дорожке я прошёл в сад, где росли цветы и травы. Такое вот сочетание приятного с полезным.

Здесь я услышал голоса. Вдоль розовых кустов, от которых исходил чудесный аромат, шли две женщины и собирали лепестки — их пустят в дело для приготовления наливок и в качестве приправ к блюдам. Я незаметно проскользнул на другую дорожку, вдоль которой тянулась живая изгородь — колючий кустарник. Почти всю ягоду здесь уже обобрали.

Однако услышав собственное имя, я остановился. Мне не хотелось подслушивать болтовню девушек, собиравших лепестки. Но разве устоишь, когда речь идёт о тебе?

— Это правда… Они подослали в Башню Молодости старуху Малкин — в комнату Лорда Кетана. Она вернулась оттуда, хныкая. Да, не хотелось бы мне быть на побегушках у Мудрой Женщины. Она…

— Попридержи язык, Гульда. У неё повсюду глаза и уши, — прервала её другая, и в голосе явно слышалась тревога.

— Да, и с молодой Леди тоже глаз не спускают. Она темнее тучи. И с каждым днём всё хуже и хуже. Спасу нет. Вчера швырнула зеркало об стену…

— Значит, ей что-то сказала Леди Элдрис, — продолжала после паузы та же девушка. — Леди ещё добавила, что другое зеркало будет негде купить, торговцы-то в этом году больше сюда носа не сунут. Потом вошёл Лорд Могхус, и лица у них сразу стали такие елейные, что просто противно. Они выпроводили из комнаты всех остальных, чтобы переговорить о чём-то с глазу на глаз.

— Ага! Именно тогда старуха Малкин так надолго и застряла на лестнице. Я же говорю, она и есть те уши, о которых ты говорила.

— Если она в состоянии подслушивать сквозь двери и стены, её уши куда лучше, чем у других. На вид-то она такая дряхлая, что я удивляюсь, как вообще ещё ноги волочит.

— А ты не думала, что… — на этот раз девушка перешла на шёпот, но я всё равно расслышал слова, — …а ты не думала, что эта самая Малкин… ну, другая, что ли?

— Что ты имеешь в виду?

— Она служит только Мудрой Женщине и никому больше. Я слышала, как старая Дама Ксения как-то рассказывала, что Малкин появилась вместе с Мудрой Женщиной, и что давным-давно, когда нас ещё и на белом свете не было, Малкин была точно такой же старой вешалкой. Как бесплотная тень, она уже тогда еле-еле таскала ноги по Главной Башне. Знаешь, она никому не задаёт вопросов, ни с кем не разговаривает, если только не спросить её о чём-нибудь в лоб. И глаза у неё такие чудные…

— И при этом она каждый раз опускает их, когда на неё смотрят. Говорю тебе, когда она входит в тёмную комнату, она ни когда не зажигает лампы или свечи, а идёт уверенно, словно всё видит в кромешной тьме.

— Похоже, Мудрая Женщина во всём полагается на неё… Интересно, зачем ей понадобилось навещать молодого Лорда? Ральф заметил её на лестнице, а потом увидел, как она открывает задвижку на двери, ведущей в его комнату. Но он не слышал, чтобы она что-нибудь говорила, ну, как если бы принесла записку, к примеру. Он хотел разузнать что-нибудь ещё, но Лорд позвал его к себе, и у него не было возможности…

— Подглядываете, подслушиваете… Ты и Ральф… Ты что, хочешь, чтобы Мудрая Женщина сглазила тебя или навела на тебя порчу, Гульда? Ты поступаешь весьма опрометчиво!

— Но…

— Да-да, опрометчиво. Только не рассказывай мне сказки! Мне совсем не хочется, чтобы она ещё и мне навредила! С меня хватит и того, что нам приходится терпеть фокусы и капризы молодой Леди и нападки Леди Элдрис. Пусть беспокоятся те, кто служит наверху. Давай посмотрим, сколько мы насобирали… Ну, вот, на сегодня хватит. А вы с Ральфом оба попридержите языки и больше не забивайте себе головы ни старухой Малкин, ни тем, что она делает, ни тем, чего не делает по ночам!

Я услышал шелест юбок, когда девушки проходили мимо. Их слова окончательно убедили меня в том, что за моей беспамятной ночью стоит не кто иной, как Урсилла. Её служанка не сумела взять то, за чем её посылали. Впрочем, никакого торжества я не почувствовал. Отыскав в дальнем конце сада скамью, скрытую от посторонних глаз двумя рядами кустарника, я съел хлеб с сыром, вовсе не думая о еде. Мои мысли были заняты совсем другими заботами.

Одно я знал наверняка — с наступлением этой ночи я не стану пленником Урсиллы. Оставаться ли мне здесь, за стенами Главной Башни? Память о той ночи свободы, когда я впервые надел пояс, склонила меня к другому решению. Не окажется меня на месте — и моя мать отправит за мной отряд. Пусть лучше всё останется в тайне. Хотя, кто его знает, может быть, за мной втихомолку наблюдают?

Солнце почти не пробивалось сквозь заросли кустарника, и сад начал понемногу навевать на меня дремоту. Толстые мохнатые шмели тяжело перелетали с цветка на цветок, переполненные заботой о своих припасах, как и мы совсем недавно. Пели птицы, Кто бы мог подумать, что здесь правят бал интриги и царит опасность?

Я вдруг начал обострённо ощущать мир, словно все чувства почему-то многократно усилились, чего раньше со мной не случалось. Оглядевшись, я заметил, что краски стали ярче, линии растений и цветов резче, все звуки доносились чётче. И меня прямо-таки захлестнула лавина всевозможных запахов… Не знаю уж, почему я настолько доверился всем своим ощущениям. Я просто принял это как явь.

Во мне возникла потребность стать частью окружающего. Я опустился на землю, прикоснулся к травинкам, словно любовно поглаживая мех некого огромного животного… Потом склонил голову, чтобы вдохнуть тонкий аромат каких-то маленьких цветков, свисавших со стеблей, словно колокольчики, и покачивавшихся от лёгкого дуновения ветерка. Меня переполнило ощущение чуда, и я забыл обо всех невзгодах. Так захотелось остаться здесь, вот так слиться с природой…

Но, конечно, так долго не могло продолжаться. Чувство гармонии с миром угасало, я возвращался к старым сомнениям и неудачам. И вдруг отчётливо понял, что вторгся, словно завоеватель, в этот чудесный мир природы. Очарование разрушилось. И я встал.

Пиршество в тот вечер не устраивали, но обедали все вместе. Заняв своё место, я бегло огляделся по сторонам, пытаясь прочитать что-либо на лицах присутствующих. Слышался смех, произносились тосты, воздавалась хвала богатому урожаю. Однако всё это было лишь прикрытием — за ним скрывались тяжёлые раздумья. Ел я с большой осторожностью и выборочно. Поднимая кубок, я лишь прикасался к нему губами, но не пил, благо сделан он был из металла, и никто не заметил, как я тайком сливал вино в вазу с цветами, которую как нельзя более кстати поставили рядом со мной.

Урсилла не вышла. Напротив Леди Элдрис сидела моя мать, а Тейни заняла место среди незамужних девушек за отдельным столиком, как того требовали обычаи. Могхус время от времени бросал на меня косые взгляды, но боялся я не его. Он не скрывал своей неприязни ко мне, в то время как я страшился удара, нанесённого исподтишка.

Трапеза быстро закончилась. Для развлечений и песнопений настроения не было. Весь вечер Лорд Эрах казался задумчивым, о чём-то разговаривал с Хергилом. И с каждой репликой он всё больше и больше мрачнел.

Нетерпение моё росло. Остаться самим собой, убежать из Главной Башни и от тех, кто в ней находился, окунуться в свободу, которую мне уже удалось, пусть ненадолго, изведать… Казалось, ещё немного — и я стрелой вылечу на волю, не сдержусь. Я вышел и направился к себе в комнату — за мной могли следить, так что позволить себе убежать на волю я не мог.

И только когда я положил руку на задвижку, меня осенило. Я обозвал самого себя глупцом. Как легко можно было проследить за мной — и я не предусмотрел этого! Ведь Урсилле каким-то образом удалось околдовать меня и лишить бдительности.

Я метался по комнате, словно загнанный зверь. Прохлады не ощущалось. Наоборот, стены, казалось, излучали тепло. Взошла луна и осветила всё вокруг серебристым светом. Кожа вся горела…

Я сорвал с себя одежду, так что остался в одном лишь поясе, и посмотрел на него. Циркониевая пряжка переливалась, как будто впитывала в себя тот жар, который я ощущал всем телом, набирала энергию… Камень буквально ослепил меня и…

Я поднял голову. Какой странный ракурс. Я видел лишь угол своей комнаты, а стоял… на четвереньках… Нет! Я стоял на… четырёх лапах, а тело покрылось светлой золотистой шерстью. Неизвестно откуда взявшийся хвост подрагивал, поднимаясь в ответ на непроизвольное напряжение мышц. Я открыл было рот, чтобы закричать, но получился полурык, полуподвывание.

У противоположной стены стоял надраенный щит, служивший не только оружием, но и зеркалом. Одним прыжком подскочив к нему, я увидел своё отражение. На меня смотрел… леопард! Я не испытывал, как ни странно, ни страха, ни оцепенения. Напротив, высоко поднял голову, познав величие своего тела. Почему люди с таким пренебрежением говорят о меняющих облик? В своём невежестве они не понимают, какая сила может прийти к тому, кто испытывает чувство принадлежности к другим видам… Я наслаждался своими мускулами, мгновенной реакцией движений, прыгая из угла в угол. И не услышал, как подняли задвижку… Только когда зажёгся свет, я оглянулся и оскалился.

Я сразу же заметил блеск клинка и знал, что Могхус только и ждёт, чтобы я напал на него. Однако, хоть я обрёл новое обличье, разум подчинялся мне по-прежнему. Так просто затеям кузена я не поддамся.

Он был не один. За ним, кутаясь в тёмный плащ, стояла Тейни. Капюшон сполз с её головы. На лице моей невесты-кузины было ясно написано отвращение.

— Убей его! — настойчиво прошептала она. Могхус покачал головой.

— Нет, пусть покажет, на что способен… Слишком всем известно моё отвращение к нему. Все скажут, что я убил его только потому, что хотел стать наследником. Но ты видишь всю правду, сестра моя. Он — меняющий облик. Нам остаётся лишь сказать об этом людям, и от него избавятся, как от нечисти, как от проявления Тьмы, — он направился к дверям, по-прежнему держа меч наготове. Дверь хлопнула. И я услышал, как её заперли с обратной стороны.

Загрузка...