Пояс жизни

Минула зима — нехолодная, но с частыми сырыми снегопадами. Севернее, где-нибудь у полюса, снег, видимо, на несколько месяцев укутывал почву. Но на сороковой параллели, у Землеграда, выпавший снег тотчас начинал таять. Температура все время держалась около нуля…

Весною отряды разъехались, чтобы закончить дело, ради которого люди прилетели на Венеру. В Землеграде осталось всего несколько человек — Батыгин, Костик, не покидавший свою аппаратуру, и их помощники.

Виктор и Денни Уилкинс попали в один отряд. Они пролетели над хребтом с заснеженными вершинами, миновали его и сбросили семена жизни на обширную равнину. Они не увидели, как равнина зазеленела, потому что нельзя было медлить — близился день вылета на Землю…

Сделав прощальный круг над равниной, геликоптер взял курс на Землеград. Виктор и Денни Уилкинс сидели рядом, оба задумчивые, немножко грустные, и думали об одном и том же — о своих любимых.

Да, там, на Земле, Виктора ждала Светлана; и любовь, не считаясь с космическими расстояниями, неразрывно связывала Виктора с Землей, с жизнью, звала на Землю. Чем ближе становился день вылета, тем сильнее и властней звучал зов любви, и Виктор почти не мог противиться ему… Земля и Венера вновь с непостижимой скоростью мчались навстречу друг другу в космосе, а Виктору иногда казалось, что это его и Светланина любовь управляет движением светил, заставляет их сближаться… Ничто не могло сейчас помешать Земле и Венере лететь навстречу друг другу, и ничто не могло помешать Виктору любить и спешить к любимой. Он грустил лишь потому, что приходилось ждать свидания, что нельзя было немедленно, сегодня же, встретиться со Светланой…

И Денни Уилкинс тоже тосковал, но тоска его была так отлична от тоски Виктора, что тот этого и представить себе не мог. Денни Уилкинс тоже слышал зов любви и тоже мечтал о свидании, но ему казалось, что любовь не связывает его с Землей, а, наоборот, отделяет от Земли, становится неодолимой преградой на пути к ней. Он знал, что нет силы, способной разбить эту преграду, и терялся в догадках, что предпринять, как завоевать право на чистую, без всяких недомолвок и трагических тайн любовь Нади, Нади, которая уже, наверное, стала матерью… И чем ближе становился день вылета, тем тоскливее и тревожнее чувствовал себя Денни Уилкинс…

А Батыгин умирал. Он знал, что смерть приближается, и ждал товарищей, чтобы проститься с ними… Он понимал, что силы его подорвала экспедиция на Венеру: не будь ее, он прожил бы еще лет десять, — но даже на секунду не закрадывалась ему в голову мыслишка о возможности тихой старости на Земле, о тщетности человеческих усилий. Нет, жить для него — значило действовать, и если бы с помощью какой-нибудь неведомой силы ему удалось вернуться лет на десять назад, он выбрал бы точно такой же путь, он отдал бы всего себя, весь свой ум, всю энергию той же самой цели — освоению «пояса жизни», преобразованию Венеры!

Ни страха, ни тоски не испытывал Батыгин в эти дни… Через всю свою жизнь пронес он имена многих ученых, творивших за пятьдесят, сто или двести лет до него. Они были для Батыгина живыми — он постоянно общался с ними, спорил или соглашался, он не мог представить себя без них, чувствовал, что идет вместе с ними в одной бесконечной колонне мыслителей… Он подхватывал и развивал их идеи, исправлял ошибки, бился над проблемами, перед которыми остановились его предшественники, он делал то, что они не успели свершить… И Батыгин верил, что точно так же останется живым и он для сотен мыслителей, уже идущих на смену. Они, эти мыслители и творцы будущего, завершат начатое или продолженное им… С новых высот им откроются новые горизонты, и они увидят больше, чем видел он, поймут больше, чем понимал он и его современники… Они раскроют величайшие загадки: им суждено узнать, как поведет себя настроенный на земной ритм человеческий организм в звездолете, летящем с субсветной скоростью — действительно ли время потечет для него медленнее, или ничего не изменится, потому что сохранится состояние относительного покоя?.. Им суждено продолжить земные науки еще дальше в космос, — изучив планеты солнечной системы, они используют знания о них для изучения планет других звезд, и естествознание вступит в новый, высший этап развития… Им суждено узнать, только ли на кислороде может основываться жизнь, или на фторе и кремнии тоже?.. Наконец, им суждено разрешить труднейшую из проблем, над которой уже сейчас бьются ученые: они выяснят активную роль пространства и времени в судьбах вселенной, поймут, каким образом эти извечные формы бытия материи влияют на нее, видоизменяют и организуют, способствуя формированию галактик и метагалактик… И тогда мыслители будущего подготовят победу человечества над временем и пространством, подготовят победу разума над космосом…

Так будет, и Батыгин не признавал небытия — в слиянии с людьми, с мыслителями будущего видел он бессмертие…

Все в экспедиции уже знали, что Батыгин умирает, и все спешили к нему, боясь, что не застанут в живых… Наступил день, когда отряды съехались в Землеграде, а вместе с ними прибыли и обитатели плато Звездолета, зимовавшие у астроплана.

Батыгин прощался со своими сподвижниками. Как обычно, кресло стояло на самом берегу океана, и Батыгин полулежал в нем на подушках. Океан был спокоен; лишь небольшие волночки подходили к берегу и бесшумно вкатывались на него. Вокруг кресла прямо на песке сидели участники первой экспедиции на Венеру. Они понимали, что прощаются со своим начальником, и он сам сказал об этом.

— Кажется, пора прощаться.

Никто не попытался ободрить Батыгина — все знали, что он не нуждается в утешении.

— Да, пора прощаться, — повторил Батыгин. — На прощание обычно говорят всякие хорошие слова, оставляют завещание тем, у кого еще есть силы трудиться. Но что я завещаю вам, вы знаете сами. Я завещаю вам дело, которое все вы успели полюбить. Я не стану просить у вас никаких клятв и обещаний. Я верю и так, что вы сохраните тайну, и ни один человек на Земле не узнает, где вы были и куда полетит ваш звездолет через тридцать лет…

Последние недели я много думал о будущем, о том времени, когда вы вновь покинете Землю. В дни моей молодости, когда люди, преодолевая огромные трудности, только начинали свой путь к коммунизму, многим коммунизм грезился этакой голубой идиллией, райской обителью без бурь и непогоды. Но коммунизм — далеко не райская обитель. Человечество никогда не остановится в своем развитии, а развитие никогда не протекает без борьбы с отмирающим… Так было раньше, так будет и при коммунизме. Но характер конфликтов, борьбы при коммунизме, как небо от земли, будет отличаться от всего, что мы знаем из истории. Все конфликты прошлых эпох, классовая борьба, революции имели внутренний, социальный характер, люди боролись за справедливое общественное устройство, класс шел на класс, короче говоря, люди искали наиболее совершенную форму организации общества, стремились к справедливому дележу продуктов человеческого труда, к внутренней гармоничности общества. С такого рода конфликтами при коммунизме будет покончено. Коммунизм — это и есть та совершенная форма организации общества, к которой сознательно или стихийно стремились люди.

Но означает ли это, что при коммунизме не будет революций?.. По-моему, отнюдь не означает. И при коммунизме будут революции, хотя не такие, как раньше. Сотни тысячелетий назад, на ранних ступенях первобытно-общинного строя, людские коллективы тоже были едины, их не раздирали классовые противоречия, и все силы людей были направлены на борьбу с природой. Борьба эта сводилась к приспособлению, к добыче того, что есть под руками. Но она была страшно тяжела, и если бы в то время люди заботились не о коллективной безопасности, а улаживали внутренние распри, они бы погибли. «Роскошь» разделения на классы, «роскошь» классовой борьбы люди смогли «позволить» себе лишь после того, как научились с избытком запасать средства существования, когда наиболее сильные и дерзкие захватили эти избытки, сосредоточили их в своих руках. Тогда наступил рабовладельческий строй, потом он сменился феодальным, и, наконец, наступил капитализм. И получилось так, что с тех дальних времен и вплоть до социализма внутренние противоречия заслоняли внешние «споры» — борьбу с природой. Борьба за перераспределение богатств и двигала человечество вперед, к все более и более совершенной форме эксплуатации одних людей другими. Это продолжалось до тех пор, пока не был положен конец вообще всякой эксплуатации, пока не наступил социализм. В коммунистическом обществе внутренние противоречия вновь отодвинутся на задний план, а на передний выдвинутся внешние — борьба с природой. Мне думается, что основной конфликт коммунизма, противоречие, которое будет двигать его вперед, это и есть борьба с природой, направленная на преобразование, на подчинение стихийных сил человеку. Все остальное, в том числе внутренние неполадки, будут лишь ее следствием. Но борьба с природой не сможет протекать безмятежно, гладко: сравнительно спокойные этапы наверняка будут сменяться бурными, революционными. И эти «революции», так сказать «внешние революции», будут оказывать на человечество не меньшее влияние, чем в прошлом оказывали внутренние.

И кажется мне, друзья, что мы с вами уже сейчас можем предсказать первую коммунистическую революцию, — она будет заключаться в покорении всего «пояса жизни»… Разумеется, эта революция не окажется последней — впереди человечество ждут другие… Быть может, это будет еще более глубокое проникновение в атом, быть может, управление планетарными процессами… Нет нужды сейчас гадать об этом, но они наверняка наступят — перевороты в отношении человечества к природе.

История человечества начнется с коммунизма. Придет такой момент, когда власть разума распространится далеко за пределы Земли, и тогда докоммунистические эпохи, предыстория, покажутся нашим далеким потомкам печальным недоразумением…

Но сейчас нам прошлое не кажется недоразумением — слишком дорого человечество заплатило за него и слишком долгим и трудным путем пробивалось оно к коммунизму.

Борьба не кончена. И «пояс жизни» проходит не только по солнечной системе, отделяя «живые» планеты от неживых. Он проходит и по Земле, отделяя общество будущего от общества, доживающего последние десятилетия. Он проходит и по коммунистическому обществу, отделяя подлинных коммунистов, беспокойных людей, устремленных в будущее, от рядящихся под коммунистов мещан. Мы не ошибемся и никогда не примем мещан за своих, хотя они вывешивают напоказ регалии и на каждом шагу клянутся в приверженности коммунизму. Они за пределами «пояса жизни», они принадлежат прошлому, и время очистит наше общество от них!

И пусть на Венеру никогда не ступит человек, недостойный высокого звания коммуниста! Даже если он представит тысячи справок, что он коммунист… Пусть на Венеру, Утреннюю звезду, никогда не ступит нога стяжателя, карьериста, клеветника, доносчика, себялюбца — они достаточно зла принесли Земле.

Я не знаю, кто из вас доживет до второго полета на Венеру. Но тот, кто полетит, должен вспомнить мои слова: людей нужно отобрать еще тщательнее, чем в эту первую экспедицию…

Кажется, сказанное мною все-таки очень похоже на завещание. Что ж, пусть будет так. Я очень устал и не уверен, что нам удастся поговорить еще раз…

А теперь выслушайте мое последнее распоряжение: начальником экспедиции назначается Георгий Сергеевич Травин, заместителем — Виктор Строганов. Желаю счастливого возвращения на Землю…

Батыгин скончался через несколько дней, ночью. С вечера усилился ветер, океан вздулся, потемнел, и черные грозовые тучи снизились над Землеградом. Небо раскалывалось над самыми крышами, и в окнах вспыхивали синие молнии.

Неожиданно наступило затишье. Батыгин глубоко вздохнул и приподнялся на подушках. Он посмотрел на Травина, на Виктора, на врача и улыбнулся им.

— Жду вас, — сказал он тихо и опустился на подушки. Больше он не дышал.

А Денни Уилкинс лежал в это время в своем домике и глядел на сетку верхней койки, не видя ее. Батыгин прав. Он, Денни Уилкинс, находится за пределами «пояса жизни». Смерть Юрия Дерюгина никогда не позволит ему переступить невидимого порога, никогда не позволит открыто завоевать право на любовь Нади, на дружбу Виктора, Костика и других товарищей по экспедиции… Что ж, он не трус и сумеет найти выход из этого безвыходного положения. Лучшее, что сделал за свою жизнь Денни Уилкинс, — это участие в экспедиции на Венеру; не разумнее ли остановиться на этом и не продолжать историю никому не нужного существования?.. Да, никому — даже Наде, даже сыну… Наверное, сын окажется счастливее отца, и судьба его сложится иначе. А ему, Денни Уилкинсу, терять нечего…

Денни Уилкинс не спеша поднялся с койки. Все, кроме Костика, спали, а Денни Уилкинсу мучительно хотелось со всеми попрощаться, прежде чем уйти навсегда… Но разведчику положено умирать молча, и Денни Уилкинс молча прошел мимо Костика, вышел из домика и плотно прикрыл за собою дверь…

Батыгина хоронили утром. Низкие рваные облака летели над океаном, свистел ветер в антеннах Землеграда. Неподалеку от могилы Мишукина вырыли вторую могилу — для Батыгина. Надгробных речей не произносили.

Отгремел прощальный салют… И в это время кто-то заметил, что волны несут к берегу какой-то странный предмет. В бинокль удалось разглядеть, что это резиновая шлюпка. Вскоре ее выкинуло на берег. Она оказалась пустой…

«Крестовин! — эта мысль обожгла сознание Виктора. — Его нигде нет!» Удрученный смертью Батыгина, Виктор ни о ком больше не думал, но теперь ему казалось, что он все время чувствовал отсутствие Крестовина.

— Где Крестовин? — громко спросил он. — Я давно не видел его…

Костик припомнил, что ночью Крестовин вышел из домика, но вернулся или нет — Костик не знал…

Интуитивно угадывая, что Крестовин погиб, но не понимая, что произошло, Виктор распорядился начать поиски… Они не дали никакого результата. Денни Уилкинс исчез внезапно и таинственно, не оставив даже короткой записки…

… Виктор последним покидал Землеград. Все уже были на плато Звездолета и готовили астроплан к вылету, а он все еще ходил по городку — опустевшему, с плотно закрытыми домиками.

— Пора, Виктор, — торопил Мачук.

А он не уходил. Ведь ему предстояло вернуться сюда, и он снова и снова осматривал свое хозяйство — словно вымерший поселок, вытащенную на берег шхуну «Витязь», вездеходы, батискаф. Все это могло пригодиться, и он беспокоился о том, чтобы все сохранилось. Когда он улетит, — лишь радиосигналы аппаратов будут связывать его с Венерой, сообщая об изменениях, которые происходят в ее биогеносфере…

— Пора, Виктор, — повторил Мачук.

Но он решил еще раз сходить на кладбище Землеграда к могиле дорогих ему людей… Он не пытался сдерживать рыдания, и Мачук видел, как вздрагивали его плечи… Сначала Мишукин, потом Батыгин, следом за ним — Крестовин, загадочно исчезнувший в штормовом океане… Он унес с собой какую-то тайну, и Виктор, смутно припоминая давние разговоры, лишь теперь начинал догадываться, что в жизни Крестовина не все было благополучно… Но здесь, на Венере, нет нужды копаться в земных делах умерших. Они вели себя геройски, и даже легкая тень подозрения не должна пасть на их имена…

Да, он, Виктор, вернется сюда, он мысленно клялся в этом, стоя у могил, клялся, что посвятит всю свою жизнь освоению «пояса жизни»… Сейчас он спешит на Землю, но наступит время, и он так же будет спешить на Венеру. Он прилетит сюда и завершит преобразование планеты, он воплотит в жизнь мечту, за которую погибли и Дерюгин, и Мишукин, и Батыгин… Он приведет за собою людей, отважных и чистых, и они начнут историю Венеры с коммунизма…

Вертолет взмыл в воздух, и Виктор почувствовал, что он оставляет в Землеграде частицу самого себя, оставляет дорогих ему людей… Вертолет набрал высоту, и Виктор увидел сверху зеленые мазки, положенные на темную мертвую поверхность планеты. Впервые за последние часы прояснилось лицо Виктора, — да, немало тяжелого пережито, но главное в том, что они оставили на планете жизнь — жизнь, которая победит…