Повесы небес

Глава тринадцатая

Фрик читал рапорт, когда я влетел к нему, и его лицо было белее, чем мое.

— Фрик, как комиссару, мне не хотелось бы использовать незаконное влияние, но этот рапорт должен быть уничтожен.

— Джек, этот рапорт был уничтожен раньше, чем был написан, но не из уважения к вам, а в целях защиты университета. Вы нужны нам как комиссар. Но не рапорт волнует меня. Мы собирались подготовить вам железобетонное алиби… Слушайте: вы пришли сюда полчаса назад и пошли к Нессеру. Кстати, он о вас спрашивал. Все это время вы давали ему духовное утешение. Я подделал дежурный журнал, чтобы все соответствовало.

— Но зачем алиби, если ты уничтожил рапорт?

— Тамара. Она — больтунья и непременно проговорится. Нет, не Каре. На это у нее хватит рассудка. Но среди женщин пойдут сплетни. Мы подготовили вам прикрытие, чтобы превратить сплетни в ложь.

— Фрик, я сделаю так, как ты наметил, но и ты не будь в заблуждении. Я невиновен. Я даже думал подать на нее в суд за изнасилование.

— Я-то поверю, Джек, но не судья. Изнасилование — одно из правонарушений, которым никакая особь женского пола не может предаться, не оставив вещественных доказательств… Позвони Каре. Скажи ей, что ты поймал Нессера на уловках, а я честно верю, что так и было. Говори спокойно, естественно и затем иди к Нессеру.

Спокойные нотки в голосе Кары уверили меня, что все будет хорошо, и я успокоился, когда она фыркнула по поводу моей задержки с возвращением домой.

— Что, алабамцы всегда борются за проигранное дело?

— Но, дорогая, я же духовный советник парня.

— Этот парень не нуждается в духовном советнике, — бросила она. — Ему нужна ножовка и поездка на другой континент без возвращения обратно.

Нессер расхаживал по камере, когда я пришел к нему. Лицо у него осунулось, но в глазах была решимость.

— Проповедник Джек, я размышлял о христианстве. Так как Декан деканов умер за мои грехи, я не хочу умереть, не оплатив долги. Но вы не прояснили одну тему. Это касается ангелов, о которых вы говорили. Хороши ли они в половом сношении?

После события с Тамарой мне легче было вести с ним торговлю.

Спокойно, но твердо я ответил:

— Половые сношения в Раю отсутствуют.

— Хорошо, — сказал он. — Тогда окрести меня.

— Значит, ты подразумеваешь, Нессер, что в Раю ты не захочешь сношений?

— Более, чем уверен, Джек. Мое тело ведь останется здесь. Иначе, я предпочел бы Ад.

Пользуясь оловянной кружкой в качестве чаши, я покропил парня и провозгласил его первым обращенным на Харлече. Я ушел в изумлении, оставив его стоять на коленях, и вернулся в участок. Дежурному я сказал:

— Позвони телекомментатору и скажи ему, что сегодня Нессер, «харлечианский висельник» был помазан в христианскую веру учителем Джеком и его душа теперь готова к Раю… И забери его чашку.

Если бы я поторопился, то опоздал бы домой всего лишь на несколько минут, но я шел не спеша, чтобы побыть некоторое время наедине со своими мыслями. Мое телесообщение поможет развеять то недоброжелательство, которое Бубо создал вокруг меня по поводу приговора, вынесенного Нессеру, а обращение Нессера станет важной победой над силами зла. Обращение послужит темой завтрашней проповеди «Контратака на силы зла».

К тому времени, как я пришел домой, первые телесообщения уже прошли и Кара поздравила меня.

— Ну, теперь ты посвятишь мне больше своего времени, а Бубо укоротит свои руки.

— Да, — ответил я, садясь на диван рядом с ней, — а как ты чувствуешь себя?

— Немного раздутой, — улыбнулась она, — а так — все хорошо.

— Ты продержишься еще неделю?

— Я могу сдерживаться восемьдесят часов.

Кара не поняла сути моего вопроса. На Харлече мужская особь, ответственная за беременность, редко интересовалась условиями женщин и их самочувствием, и для Кары было внове встретить мужчину, ответственного за ее самочувствие, вплоть до сочувствия ее утренней болезненности. Деторождение на Харлече трактовалось столь же легковесно, как и само зачатие.

— Мамочка, ты чувствуешь, как бьется ребенок? — спросил я. Мои приставания иногда доставляют ей удовольствие, иногда же чем-то ее задевали; сегодня это ее задело:

— Если это дитя забьется, у мамы появится новый объект забот.

— Дай мне знать, если я понадоблюсь тебе, — сказал я. — А я пойду готовить завтрашнюю проповедь.

— Ну, конечно же, сегодня ты мне не понадобишься. — улыбнулась она, пошлепав себя по животу.

Когда поздним вечером я растянулся на постели рядом с Карой, повторяя в уме уже написанную проповедь, меня внезапно озарило, что я совершенно забыл о Тамаре. В самом деле, я напрочь забыл об этой женщине.

Утром меня разбудил телефон. Я мягко скатился с постели и взял трубку в библиотеке, заметив, что на поверхности было восемь часов.

— Учитель Джек слушает.

— Джек, это Фрик. Десять минут назад в камере повесился Нессер. Он оставил для тебя записку, в которой объясняет, что уходит раньше срока, потому что нет смысла задерживать рейс.

— Куда он направился?

— На Небеса. Он свил веревку из своей туники… Джек, эта затея с Раем дурно пахнет с точки зрения принуждения законными методами…

— Оставь теологию, Фрик. Где тело?

— Взято криогениками для использования.

— Позвони в морг и попроси главного анатома подержать тело целым до моего прихода. Затем позвони в больницу, пусть пришлют через двадцать минут к моей квартире носилки и доставят мою жену в морг.

— Она мертва, Джек?

— Нет, она жива. Направляйся к моргу и возьми с собой восемь патрульных и одного сержанта. Будь в полной форме и надень эполеты.

— Что будет, Джек?

— Нессер умер христианином и я собираюсь отслужить заупокойную службу. Я хочу, чтобы ты тоже присутствовал.

— Есть, Джек.

Ред был еще у себя дома, когда я, наконец, дозвонился к нему. Он одобрил заупокойную службу, как проявление студенческой солидарности и пример земной симпатии.

— Я приду туда с Рено и отрядом центурионов.

Я повесил трубку и вернулся в спальню. Моя суета разбудила Кару и она сонно спросила:

— Что-нибудь случилось, дорогой? — Да, случилось. Повесился Нессер.

— Ох! Тебе приготовить завтрак или ты поешь в столовой?

— Только не сейчас, дорогая. Мне нужно пойти помолиться на похоронах парня.

— Зачем?

— Я — пастор этого парня. И я хочу, чтобы ты тоже присутствовала, как жена пастора.

— В качестве действующего лица?

— В качестве действующего лица я бы тебя не звал, в виду твоего положения. Но в качестве жены священника, согласно ритуалу, тебе положено присутствовать.

— Конечно же, Джек. Мне нравятся земные ритуалы.

— Это печальная церемония, любимая. У тебя есть черная туника и вуаль?

— Вуаль?

— Ну да. Такая сеточка.

— Здесь нет ни одной. А на лососевой ферме — сотни…

— Ладно, тогда придумай что-нибудь по части черной туники. Я покидаю тебя, чтобы сделать нужные приготовления, но пришлю за тобой носилки. Они прибудут через двадцать минут и отвезут тебя в морг.

— Я предпочла бы пойти в морг пешком.

— Но это же ради твоего здоровья, дорогая.

— Хорошо, мой любимый муж. Но предупреди, чтобы меня высадили снаружи хранилища.

— Предупрежу, дорогая.

Я отправился прямо в морг и перед смотровым окном установил аналой, который я намеревался использовать как кафедру. Я вкратце объяснил главному анатому цель моего визита. Он вошел в хранилище и распорядился подкатить операционный стол с Нессером к смотровому окну. По моему предложению, главный анатом выстроил своих четырех помощников в ряд за телом Нессера, словно пажей, поддерживающих мантию. В своих черных термических скафандрах они были немного похожи на вампиров, но их вид был весьма эффектен.

По разговорной трубе распорядитель сказал мне:

— Я могу дать вам двадцать минут, учитель Джек.

— Этого будет достаточно, — ответил я.

Я торопливо набросал несколько фраз, в которых просил человеческого прощения для мертвого, за его нравственную неустойчивость, и божественного милосердия у Высшего Суда. Пока я готовился к службе, вереницей вошли полицейские, а за ними последовали Ред и его центурионы. Собрались все, кроме Кары, у которой, по видимому, возникли трудности с одеванием туники.

Кара нужна мне была только как символический штрих и я знал, что руководителя анатомов беспокоила затяжка церемонии, поэтому я повернулся и дал знак, что готов начать заупокойную службу. Положив для контроля часы на аналой, я коротко описал жизнь Нессера такой, какой она была мне известна, и сказал о его искреннем содействии; все это должно было попасть в юридические и гражданские анналы планеты.

Поглощенный свои панегириком, я все же заметил, как вошел курьер декана и что-то сказал Реду. Ред немедленно ушел, а курьер декана остался. Одет он был соответственно случаю, но его присутствие поколебало мое самообладание. Если Бубо готовил какой-то трюк, то он, конечно, выбрал неподходящее время для этого. Чтобы приглушить в своих мыслях мирские заботы, я, наконец, заговорил о том счастье, которое Нессер получил в связи с его обращением. Я потратил на панегирик немного больше времени, чем планировал, так как тянул время до прибытия Кары. Но теперь она определенно запаздывала и я был вынужден начать молитву.

Ради Фрика, на протяжении молитвы я подробно остановился на грехе самоубийства. Моей целью было показать начальнику полиции, что осужденный преступник не мог избежать наказания совершением самоубийства. С другой стороны, в назидание генералу Рено, я превознес парня за отважную воинственность, которая вела его к лобовой атаке райской цитадели. Так как напряжение способствует обращению присутствующих, я долго и громко молился, чтобы безграничное милосердие распространилось на душу Нессера.

Ходьба по политическому канату в процессе молитвы требует дальновидного и тщательного взвешивания каждой ссылки, так что молитва длилась дольше отведенного ей времени. И все же, когда после слова «аминь» я поднял глаза, Кары еще не было.

Тогда я повернулся благословить останки Нессера и обнаружил нарушение в связи между главным анатомом и мной. Он дал мне двадцать минут, очевидно, не от начала панихиды, а от моего прихода в помещение. Когда я повернулся дать сигнал, что начинается панихида, он явно счел это как сигнал для начала расчленения. И пока я вел службу, ничего не ведая о том, за моей спиной полным ходом шло расчленение. Поэтому, когда я повернулся, чтобы благословить бренные останки Нессера, все что оставалось от Нессера, — а это было что-то вроде его внутренностей, — раскладывалось по контейнерам служащими морга. И мне пришлось благословить все это.

С серьезностью, присущей событию, я медленными шагами вышел из помещения, ведя за собой процессию из присутствовавших на панихиде. Внутренне я был раздражен. На этой — самой важной в моем священнослужении службе — не присутствовал самый близкий помощник священника.

Когда мы вышли наружу, Рено поздравил меня за отличную синхронизацию службы с расчленением, а Фрик проявил чрезмерную дотошность.

— Ваша служба прояснила несколько моментов, которые волновали меня. Значит, вы думаете, что душа Нессера проникнет за ворота рая?

— Есть два направления мыслей, касающихся самоубийств, — ответил я. — По мнению приверженцев Реда, Нессер должен быть помещен в чистилище, навсегда вне досягаемости ворот… А где Ред?

— Он поговорил с курьером декана и ушел.

Я обернулся. Забытый курьер стоял, ожидая у двери.

— Ты принес мне сообщение, парень?

— Да, учитель Джек, если церемония окончилась. Учитель Ред сказал мне, что надо подождать, пока она не окончится.

— Да, окончилась.

— Ред просил передать вам, что он пошел вперед, чтобы объяснить Каре, почему вы опоздаете.

— Объяснить Каре? А где Кара?

— В больнице, Джек. Меня направил врач сообщить вам, что Кара по дороге в морг на носилках разрешилась от бремени четырехфунтовой девочкой. Роды были легкими.

Я долго стоял столбом в ужасе и шоке. Оставалось еще три дня до конца четвертого харлечианского месяца. Каре не удалось перевалить через роковую черту. Наш ребенок не был ребенком. Чем же он был? Теленком, щенком, ягненком или зайчонком? Как называется детеныш кенгуру?

Я повернулся и сломя голову (с точки зрения старших харлечиан) понесся в больницу.

Сиделка с невыразительным лицом пожилой харлечианки встретила меня в регистратуре.

— Я должна найти номер палаты Кары, учитель Джек, я только что заступила на дежурство.

Пока она рылась в картотеке, мое внимание было привлечено огромным объявлением, окантованным черной рамкой, на доске около регистратуры. Довольно большими для афишной доски буквами оно гласило:

— Шестая дверь налево, — сказала сиделка.

У входа в палату Кары мне понадобились все мои драматургические способности, чтобы разжать кулаки и зубы и сменить гнев на выражение счастья. Когда я вошел, Кара повернула голову и слабо улыбнулась.

— Джек, мой любимый, я понесла на носилках.

Закудахтав, я взглянул на младенца в ее руках, и кудахтанье перешло в глухой безрадостный смех, который вырвался из горла поднимающимися волнами близкой истерии, но мне удалось взять себя в руки. С одного взгляда на рыжий пушок на голове малютки и расеелинку на подбородке я понял как следует классифицировать животное. Эта девочка была козленком — отпрыском козла.

Во время беременности, Кара, должно быть, читала не те исторические книги. Для познания генеалогии младенца она, должно быть, вместо «Битв и лидеров Гражданской войны в США» читала «Анналы ирландских революций». Юридически, я стал отцом ребенка О'Хары.

Общеизвестно, что самой величайшей опасностью для космонавта является другой космонавт. Глядя на дитя Реда в руках жены, я почувствовал любовь к невинному ребенку (кто бы упрекнул ребенка за его гены?) и горечь за распутницу, в чьих руках покоилось дитя, и в глубине этих эмоций я почувствовал зарождающийся жар одержимости, пугающей тех, кто никогда не испытывал се, бедствие более ужасное, чем космический экстаз — мания преследования.

Этим актом бесчестного поведения любовник Ред возбудил во мне страстное желание убить его.

— Разве наш ребенок не прелестен, Джек, мой любимый?

— Это прелестный младенец, — согласился я, — но он не мой, да и вообще он — не ребенок.

— Почему, Джек? — с внезапной тревогой взглянула она на меня.

— Чтобы быть признанным членом моей расы, ребенок должен быть продуктом семимесячной беременности, как минимум, или одиннадцатимесячной, как максимум. Ты не дотянула до квалификационного порога на три дня. Юридически, наш брак с тобой аннулируется, а сам младенец становится главным свидетельством скотоложества.

— А что такое скотоложество?

— Это юридический поступок, наказуемый не менее, чем шестью месяцами тюремного заключения, но не более двух лет, и вменяемый тому, кто копулируется с низшими видами животных.

— Тогда я с радостью приму свое наказание из-за тебя, Джек, мой любимый, если в тюрьме со мной будет ребенок.

Невинность ее широко открытых глаз и очарование наивности больше не вводили меня в заблуждение.

— Такой проступок не может быть вменен на основе настоящего свидетельства, потому что этот ребенок не от моего семени, распутница, — сказал я.

При этих словах она села, глаза ее вспыхнули:

— Как ты можешь говорить такие слова, мой кривоногий муж? Я никого не любила, кроме тебя. Когда я достигла возраста половой зрелости, на рыбоферме не было ни одного парня, готового для размножения. Ты был моим первым учителем и моей единственной любовью, так как ты был созерцателем, как и я. Эти пальцы никогда не трогали ни одного харлечианина. И не называй меня распутницей, косоглазый Джек, или я сожму тебя в объятиях так, как тебя никогда не сжимали раньше.

Ее ярость и неподдельное негодование заключали в себе веру, если не истину, но я обратился к фактам:

— Эти огненные волосы, этот раздвоенный подбородок — они О'Хары, а не мои.

— Если это ребенок О'Хары, — сказала она, — значит он — девятимесячный и получился случайно.

— Такие вещи не происходят случайно, — резко заметил я. — Либо ты отдавалась, либо — нет.

— Я не отдавалась, — простонала она, бросившись лицом на подушку, плача и колотя руками по постели.

Чтобы случайно не досталось ребенку, я взял его с постели на руки. И хотя его мать была лгуньей и распутницей, малютка была, в самом деле, восхитительна.

Убаюкивая младенца, я медленно покачивал его из стороны в сторону, напевая:

Малышка открыла свои зеленые как нефрит глазки и улыбнулась мне земной улыбкой — теплой и светлой, а ее крошечные ножки зашевелились и потыкались в мое лицо. Ее прикосновение захватило меня так же, как это делало прикосновение ее матери. Я заворковал с ней и она загугукала в ответ. Ей не было еще одного дня от роду, а она уже завоевала мою любовь — ну, и что ж? За исключением волос и раздвоенного подбородка, дитя-то ведь было Кары, которую я взял в жены, к добру или худу. Теперь мне нужно взять дитя; воспитать его по своему подобию и никогда ни единое слово по-гэльски не должно осквернить ее крошечные губки.

Когда, в конце концов, я оторвал глаза от нее, Кара приподнялась, опершись на локоть, и глядела на меня с выражением удовольствия и изумления.

— Ты воркуешь с моим ребенком гораздо лучше, чем с ребенком Кики.

— Нашим ребенком, Кара. Что значит сперма в сопоставлении с твоей замечательной яйцеклеткой? По законам Бога и мужа, ты — моя жена, и я объявляю эту девочку моей дочерью, несмотря на безудержность со стороны ее матери.

— Твои глаза поют для меня, Джек.

— И твои поют для меня тоже, — ответил я.

— Они запели бы громче, если бы ты объяснил мне, что означает «безудержность»?

— В данном случае, — разъяснил я, — это означает добрачную неспособность сдерживать желания.

— Но я никогда не испытывала желания, пока не встретила тебя, — настаивала она.

— Кара, — сказал я. — Я не позволил бы Реду жениться на моей сестре, но я не могу поверить и в то, что он — насильник. Этот ребенок — его семени.

— Значит, это фальшивое семя, — вспыхнула Кара, — любовник Ред не имеет никаких прав на нашего ребенка и я отказываю ему. Ред даже не возбуждал меня.

— Значит, ты признаешься в связи?

— Я не могу признаться в связи, потому что не знаю, что это такое, но если это означает то, что я участвовала в классном опыте, проводимом учителем, тогда я признаюсь в этом.

— В каком еще опыте?

— На первом семестре, — объяснила она, — я изучала курс по любви, ухаживанию и бракосочетанию на Земле. Ред просил добровольцев для демонстрации части, касающейся супружеских обязанностей, — вдруг глаза ее засветились воспоминанием. — Понимаешь, Джек, я люблю играть в постановках. Ред выбрал меня, потому что, как он сказал, блондинки бывают податливыми, и он сказал, что я была очень естественна в роли, совсем как земные блондинки.

Ярость охватила меня при этих словах. О'Хара, похититель невинности, совратил девственницу для классного опыта. Животное должно умереть и я должен назначить себя его карателем. Следующее сообщение на информационной доске должно стать предупреждением для всех будущих донжуанов на Харлече:

«Сегодня любовник Ред был умерщвлен мстителем Джеком за моральный вред, наносимый климату Рая».

— И ты не чувствовала никакого пыла, Кара?

— Я чувствовала больше пыла от гинеколоскопа доктора… И я скажу это режиссеру Реду — ведь он во все, что делает, вкладывает немного реализма, — и в подтверждение она опустила взгляд на ребенка. — Вот дитя и не голубоглазое.

— Наше следующее дитя будет голубоглазым, — пообещал я.

— Разве это не будет прелестно, Джек? Рыжеволосая девочка и голубоглазый мальчик! — внезапно ее глаза затуманились. — Но ведь тебя не будет рядом со мной, когда родится наш сын; ты же скоро должен вернуться на Землю.

— Нет, Кара, — решительно сказал я, — я остаюсь на Харлече.

— Ты позволишь Реду вернуться одному?

— Нет, дорогая. Если Ред вернется без меня, твоя планета вскоре будет кишеть земными солдатами, разыскивающими меня, как дезертира, а солдатам предназначено убивать всех, кто не носит их формы.

— Как же они найдут тебя здесь?

— Они восстановят трассу полета Реда по корабельному курсографу.

— Тогда разрушь корабль.

— Не смогу. Он защищен от лазеров и любых взрывчатых веществ, известных на Харлече.

— Ты не должен уничтожать учителя Реда. Тебя повесят, потому что это незаконно.

— На Земле есть неписаные законы, гласящие, что мужчина может убить другого мужчину за соблазнение его жены.

— Но ведь я не была твоей женой, когда Ред проводил опыт. Это случилось двумя месяцами раньше, чем мы поженились. Почему бы тебе не вернуться на Землю с Редом, а потом прилететь опять, как ты планировал раньше?

Я заерзал, отчасти из-за замешательства, отчасти из-за опасения, что придется отложить преследование Реда. Мания преследования — это психическое расстройство. Не мог же я поставить свою жену перед фактом, что она замужем за сумасшедшим.

— В таком случае, моя дорогая, я смогу вернуться сюда только завоевателем, под руководством губернатора, назначенного Земной империей. Лучше умереть одному человеку, чем вашим людям стать рабочим скотом Межпланетного управления Колониями.

Вот все и вышло наружу! Наименование МУК было выдано инопланетянам, но это больше ничего не значило, так как я тоже стал чужим. Этими словами я связывал свою судьбу с Харлечем.

Кара почувствовала мою серьезность, потому что ее голос стал мягче.

— А что такое Межпланетное управление колониями, Джек?

— Это капиталовкладывающее отделение Всеобщей земной страховой компании, — выпалил я, — которая владеет всеми активами планеты. Когда-то на Земле было много наций и войны между ними угрожали прибылям компании. И вот компания начала брать на себя расходы по содержанию правительств, ради монополии страхового бизнеса, взамен слегка увеличив страховые взносы.

Я быстро объяснил ей, как слияние земных правительств принесло Земле мир.

— Но у компании остались те же проблемы расширения капиталовложений, — рассказывал я, — поэтому она распространила свое влияние на Космос. Бывшее Управление межпланетными исследованиями было возведено в статус министерства и ему были поручены внепланетные капиталовложения. И вот оно стало Межпланетным управлением колониями. Ред и я — офицеры Объединенного космического флота, подчиненного МУКу.

Затем я объяснил ей функцию МУКа — освоение и эксплуатация планет. Лицо ее при этом приобрело прежнее отсутствующее выражение.

— Ты должен превратить планету студентов в рабочий лагерь?

— Ради тебя я превратил бы ангелов Небес в демонов Ада… Но это не так плохо. Вашим людям, как жителям цивилизованной невоинственной планеты, были бы назначены сниженные страховые взносы.

— Это отличие, очевидно, дается не совсем даром, — сказала она. — Как бы сильно ни любила я тебя, но я не принесла бы твою планету в жертву учености. А разве нельзя ввести Харлеч во Всемирное братство?

— Нет, — ответил я, — потому что у вас нет военной обороны. Земле придется сделать вас подмандатными и затратить большие суммы, чтобы защитить вас от мародеров. Кара задумалась, а потом спросила:

— А откуда возьмутся эти мародеры?

С прозрачностью разоблачаемого знания мой ответ вышел одновременно из сердца и из губ:

— С Земли!

Кара чуть улыбнулась, потянулась и взяла мою руку.

— Будь со мной всегда, Джек, но не убивай Реда, пока мы не поговорим с тобой попозже. Теперь же дай мне поспать. У меня были трудные роды и я устала.

— Курьер Бубо говорил, что роды были легкие.

— Для ребенка — да, но не для родителей.

Веки ее опустились, я поцеловал ее в лоб и вышел. Ее последнее требование лишь упрочило мое решение. Я знал, что на Земле при искусственном осеменении имя доноров держалось в тайне от матерей из опасения, что они могут предаться любви с отцом ребенка. Но Реду О'Харе никогда не придется требовать ни капли любви. Мой накал повышался от предвкушения конца его нездоровой деятельности.

Мания преследования для больного вовсе не неприятна. Я дрожал в пылу ярости, когда шагал к станции метро, с расслабленными мышцами и настороженными чувствами. Я снова стал студентом высших курсов, направляющимся на теннисный корт и играющим с самой хорошенькой девушкой на курсе, когда в поезде, идущем к футбольному полю, мой здравый смысл оживлял лица юношей, едущих со мной. Когда я вышел на поверхность, вдыхая сырой от тающего снега воздух, и проверяя — чисто ли небо, я затрусил к кораблю; активность возбудила во мне приподнятое настроение.

Наконец-то Ред преподнес мне самый желанный подарок — моральное оправдание его убийства. Наши жизни сплетались для этого заключительного действия с того самого момента, как он обманом вытурил меня с нижней койки в Мэндэне. Напряженность увеличилась, когда он втравил меня в драку с военными полицейскими. Затем этот рыбоед осквернил храм брата Бена своей гэльской тарабарщиной и только он оказался способным перефразировать Заповеди, населить проститутками Вифлеем и устроить распутные танцы на Последней Трапезе.

Я жаждал жертвоприношения и кровавого искупления!

Теперь запруда прорвалась, Selah,[123] и моя душа очистится в водах потока. Похоть была его трагическим недостатком. Его доступность спровоцировала изнасилование меня Тамарой в гримерной, а теперь он еще оказался отцом моего ребенка. И пока этот Антихрист из графства Мит не будет сожран победоносным Львом из Алабамы, лев не должен пастись со своими агнцами в мире на пастбищах Небес.

Забывшегося в ликовании, меня чуть не поразило прокатившимся заградительным огнем молний, но я успел запрыгнуть на рампу космического корабля и вскарабкаться по трапу в склад оружия на четвертой палубе. Туда я собрал все оружие, имевшееся на борту корабля — два лазерных ружья и два пистолета, и засунул их в рюкзак. Затем я настроил систему охранения корабля на уничтожение, с управлением дистанционно по сигналу передатчика тревоги, вделанного в хомутик на ремне, надетом мной поверх туники. Чтобы предотвратить кровопролитие невинных, я настроил систему так, чтобы она реагировала на тело с верхней конечностью красно-рыжего цвета и с температурой 36,8 градусов Цельсия.

Когда я снова выбрался на рампу, молнии уже исчезли, небо было молочно-белого цвета, а прошедший шторм оставил хлопья мокрого снега, прилипшего к ветвям деревьев, что придало рощам вид красочной Рождественской открытки. Шагая вперевалку по снегу, с мешком за плечами, я настолько почувствовал себя почти Санта-Клаусом, что даже стал напевать на мотив рождественского гимна:

Я сошел с ума? Возможно. Но я никогда не испытывал такой радости. Только одно маленькое горе омрачало мое счастье — мне хотелось бы, чтоб и О'Хара мог разделить мою радость по поводу его близящейся кончины.