Повешенный

Глава 5

Загремел замок, прерывая мои воспоминания, и вошел Прохор с корзиной в руках.

– Ваше благородие, письмецо вам тут передали. И передачку небольшую с гостинцами.

…Письмецо в конверте погоди, не рви. Не везет нам в смерти… Две попытки и обе пока неудачные. Как там говорят – бог троицу любит?

– Прохор, а разве это не запрещено? – удивился я, опуская ноги с койки.

– Сегодня вот разрешили. Ответ писать сразу будете? Чернила с бумагой вам принести?

– Нет, погоди. Сначала мне прочесть нужно.

Думал, что Прохор мне сейчас вручит какой-нибудь конверт, но нет. Это оказался всего лишь затейливо сложенный лист плотной бумаги, даже не запечатанный сургучом. Хотя чему тут удивляться? Видимо, все письма для заключенных должны сначала пройти через местного цензора. Но бумага, на которой написано письмо, была явно не дешевой и так благоухала женскими духами, словно на нее целый флакон вылили.

Я с интересом развернул письмо и… разочарованно вздохнул. Снова французский язык! И единственное, что я смог понять из письма – фразу, с которой оно начиналось: «Mon cher Paul!» Да, еще несколько раз встретилось по тексту «mon amour». Но на этом всё. Почерк в письме был неразборчивый, можно даже сказать небрежный. А мои познания в этом языке слишком скудные. Придется просить помощи у Южинского.

– Сегодня ответа не будет, – огорошил я Прохора, – мне нужно подумать.

– Как скажете, ваше благородие. Тогда обед вам сейчас принесу.

В небольшой плетеной корзине, оставленной солдатом на стуле, я нашел булку белого хлеба, большой кусок одуряюще пахнущей буженины, завернутой в пергамент, гусиный паштет в глиняной плошке и… бутылку вина. Бутылка из темного зеленоватого стекла больше была похожа на кубышку с удлиненным узким горлом, залитым сургучом. А, судя по этикетке, в ней испанская мадера. Какая-то добрая душа точно знала, чем порадовать офицеров перед очередной казнью…

– Откуда такое богатство?! – изумился Южинский, увидев вечером разложенное на столе содержимое корзины.

– Понятия не имею! – рассмеялся я. – Благодетельница приложила к своей передаче письмо, но оно на французском. А я, как ты понимаешь, прочесть его теперь не могу. Переведешь?

Петр взял протянутое мною письмо и, поднеся его к лампе, углубился в чтение.

– Это от твоей Мими! – насмешливо фыркнул он. – Она счастлива, что ты жив, и умоляет тебя поскорее написать императору прошение о помиловании.

– А кто она, эта Мими?

– Твоя последняя пассия. Странно, что она о тебе вдруг вспомнила… последний месяц от нее не было ни строчки.

– Нас связывало что-то серьезное? – поинтересовался я.

– С актрисой?! Серьезное?! – снова фыркнул Южинский. – Не смеши меня, Поль! Думаю, она нашла себе нового покровителя уже через день после твоего ареста. Мими – прелестное, но совершенно ветреное создание. Она будет верна тебе лишь до тех пор, пока ты щедро оплачиваешь ее уютную квартирку на Мойке.

– Тогда предлагаю выпить за ее доброту – и забудем о ней.

Пока Петя разливал вино по кружкам, я отломил кусок булки и щедро намазал его паштетом. Пах он божественно! Да и вино тоже оказалось весьма неплохим. Какое-то время мы молча наслаждались едой, запивая ее мадерой. После безвкусной каши нормальная еда казалась чудом. Но время шло, и я не выдержал:

– Мы с тобой вчера прервались на самом интересном. А расскажи мне теперь о «даре» и начни по порядку. Что это такое, откуда он берется, как и зачем его гасят инквизиторы.

Прожевав и глотнув еще мадеры, Петр очень сумбурно принялся рассказывать про дар. Только, кажется, он и сам не до конца представлял историю его возникновения. Так что мне пришлось осторожными вопросами направлять Южинского в правильную сторону. В хронологии событий он оказался тоже не силен, гордо заявив, что для офицера эти знания совершенно бесполезны. Так что многое мне пришлось додумывать и сопоставлять самому. Постепенно картина начала складываться…

До самого конца шестнадцатого века здешняя история, видимо, в основном соответствовала моей. Древний Рим, Греция, христианство, появление славянских племен, приход Рюрика на Русь… Но вот Смутное время уже отличалось. Начиная с того, что в начале царствования Бориса Годунова «с неба упали сияющие звезды», – то есть, судя по описанию, планета попала в сильный метеоритный поток. Что повлекло за собой природные бедствия – землетрясения, холодное лето, неурожаи и голод.

Один из крупных небесных камней – в сотню пудов, по словам Петра – упал на поле недалеко от Костромы, расколовшись от удара о землю и образовав воронку глубиной в несколько метров. Ушлые крестьяне вскоре воронку раскопали и нашли в ней осколки голубоватого камня. Позже обнаружили, что камень имеет удивительные лечебные свойства – например, если долго держать камень в руке, раны на теле намного быстрее заживали, болезни легче протекали, у некоторых людей даже вырастали выпавшие зубы. Естественно, кто-то тут же додумался делать из него лечебные амулеты для постоянного ношения на теле и начал ими торговать.

На удивительные камни, названные «небесным даром», попытались наложить лапу бояре и князья, под страхом смерти запретив крестьянам приближаться к воронке и копаться в ней. Заодно обязали народ сдать весь ранее найденные осколки в казну. Но в условиях Смутного времени и безвластия до казны камень доходил редко – и началась настоящая кровавая охота за чудодейственными небесными «дарами», дающими людям здоровье и долголетие. Ради небольшого камушка могли ограбить, убить, безжалостно вырезать целую деревню или спалить городскую усадьбу вместе с ее владельцами и дворней. Не щадили ни родных, ни соседей, ни друзей – кровь лилась рекой. А тут еще и проклятые поляки подоспели со своими претензиями на российский царский трон. Пшеки тоже решили поучаствовать в охоте за «небесным даром».

Бориса Годунова сменил Лжедмитрий, Лжедмитрия Василий Шуйский, а Василия Шуйского следующий Лжедмитрий. Конец безумной кровавой бойне и беззаконию был положен только с воцарением на престоле Михаила Романова – первого из нынешней царской династии. И лишь при нем был наведен относительный порядок с добычей и пресечением контрабанды «небесным даром». Владение камнями законодательно закрепили за правящим родом.

И аристократией. Поскольку самые знатные и влиятельные фамилии успели к тому времени сделать неплохие запасы, а отнимать у них «дар» было чревато – так можно и трона лишиться. Те же дворяне, кто опоздал к дележу, теперь целиком зависели от царской милости – осколок «дара» можно было получить только вместе с титулом или за особые заслуги перед короной. Во всех остальных случаях небесные камни подлежали конфискации.

К тому времени чей-то изощренный ум додумался вживлять осколки «дара» прямо под кожу, поближе к сердцу. Во-первых, так достигался наилучший лечебный эффект, а во-вторых, изымать потом такой осколок из тела было уже бесполезно – вторичному использованию он не подлежал и тут же угасал. Так что охотиться за владельцами «дара» стало тоже совершенно бесполезно, а запасы камня, находящиеся в сокровищницах древних боярских и княжеских родов, охранялись настолько тщательно, что к ним теперь было не подобраться.

– А почему все вживленные осколки в форме звезды? – поинтересовался я у Петра. – И зачем тогда инквизиторам их гасить, если они не подлежат повторному использованию?

Оказалось, что при осторожном раскалывании камень сам распадается на куски небольшого размера звездообразной формы. Как профессиональный геолог, я это могу объяснить только необычной кристаллической структурой данного минерала. Другой версии у меня нет.

Вживление «дара» привело еще к одному важному изменению. Кроме общих особенностей – здоровья, регенерации и красоты – у «одаренных» стали проявляться чисто индивидуальные призвания. Например, скорость или особо тонкий слух, феноменальная физическая сила, и даже владение родовыми ядами. Как действовали последние – Южинский не знал. О таком никто не скажет. Но в свете ходил слух, что князь Куракин отравил своего врага дыханием.

А что касается инквизиторов с их «черными крестами», то тут тоже все оказалось непросто. Структура «небесного странника» была неоднородной. Поверхность камня, раскалившись при соприкосновении с верхними слоями земной атмосферы, превратилась в подобие толстой мертвой скорлупы черного цвета и потеряла все свои лечебные свойства. Но зато приобрела другие – в сплаве с обычным железом черный камень вытягивал все полезные свойства из «небесного дара», нейтрализуя его, заставляя тускнеть и трескаться. Вот так на деле и выглядело «иссушение дара», к которому приговаривали особо опасных преступников и через которое прошли мы с Петром. Для всех черный камень оказался бесполезен, зато ушлые церковники быстро нашли ему «ценное» применение.

– Хорошо… А в каком возрасте вообще вживляют «небесный дар»? Я так понимаю, что взрослым людям практически в любом. А детям?

– В каждой семье по разному… – задумался Южинский. – Мальчику-наследнику могут и в пять лет «дар» вживить, поскольку его жизнь для рода слишком важна. А остальным детям, как правило, лет в десять. Если, конечно, есть что вживить. Ведь молодым дворянским родам приходится иногда как милостыню вымаливать у императора «звезды» для своих детей. И хорошо еще, если наследник доживет до этого знаменательного события. Конечно, дети в дворянских семьях в любом случае намного крепче здоровьем и не умирают так часто, как, скажем, в купеческих и крестьянских семьях. Но бывает ведь, погибают и они.

– И девочкам тоже звезды вживляют?

– Почему нет, если семья может себе это позволить? Такие жены среди аристократов на вес золота. Хотя они и без «дара» самые желанные невесты, ведь приданое за ними тоже дают очень приличное. – Южинский лукаво усмехнулся, покосившись на меня. – Правда, твоей матушке, Паш, о приданом пришлось забыть, но хотя бы оба родителя у тебя с даром.

– Какая теперь разница, если меня его все равно лишили?

– Да, теперь мы с тобой, Паш, простые «обычники», – согласился Петя и тяжело вздохнул, потерев ладонью грудь в том месте, где располагалась «звезда». – И восстановится ли когда-нибудь наш «дар», неизвестно…

Южинский замолчал, печально уставившись в темное окно под потолком. Мне стало так жалко этого молодого славного парня, что даже сердце защемило. Ну в чем он виноват? В том, что поверил старшему другу и очертя голову бросился за ним в водоворот заговора? А ведь они, наверное, мечтали о справедливости, о том, чтобы не зависеть от милости царя, спасая своих детей. Хотя вряд ли думали о детях из других сословий – о тех, в ком не течет «голубая кровь».

Кстати, это выражение, пришедшее из Европы, наверняка приобрело здесь совершенно новый смысл в свете появления голубых «небесных камней». Звезда под человеческой кожей действительно пульсирует голубоватым светом. Не удивлюсь, если и «белая кость» здесь далеко не идиома, доставшаяся нам от монголов. Два века целенаправленной селекции превратили аристократов в людей со значительно улучшенной породой, и сейчас это видно с первого взгляда.

– Но говорят, что языческим жрецам под силу пробудить даже угасшую звезду, пока она еще находится в теле, – шепотом произнес Петя, оглядываясь на дверь. – В народе молва идет, что у волхвов в их главном капище в костромских лесах тоже есть небесный камень. Только никто не знает, какой именно. Они как разругались с царем и с Церковью, нарушившими Великий Тройственный Договор, о них вообще мало что слышно.

– А поподробнее можно, что за Договор такой с язычниками? – удивился я. В моей-то истории такого точно не было. Хотя кто его знает…

Оказалось, что Романовы без помощи язычников российский трон вряд ли бы получили. Их претензии на наследие Рюриковичей были весьма сомнительны, а многие древние боярские и княжеские рода вообще были уничтожены под корень и прекратили свое существование. Я об этом тоже читал, хотя справедливости ради надо признать, что уничтожать бояр начал еще Иван Грозный во времена своей опричнины. А Смутное время и кровавая бойня за обладание «небесным даром» только завершили начатое им. Так что пришлось всем заинтересованным лицам между собой как-то договариваться, поскольку ни один из родов больше не являлся прямым наследником прежней правящей династии.

Переговоры шли крайне туго, само русское царство находилось в полном раздрае, войне с поляками конца-края не было видно – пшеки рвались в Кострому, чтобы завладеть местом, где добывали голубой камень. Даже патриарх Московский Филарет – а в миру боярин Федор Никитич Романов – находился в то время в плену у польского короля. И Великий Новгород был оккупирован шведами, которые тоже поглядывали в сторону Костромы. Казалось, на этом древнем русском городе сошлись все взгляды завистливых соседей.

И тут неожиданно в события вмешались языческие жрецы, выйдя из многолетней тени. За время Смуты они снова вошли в силу, поддерживая народное ополчение, и, в отличие от Церкви, не запятнали себя присягой Лжедмитрию II. Поскольку Церковь со своей ролью объединителя явно не справлялась, волхвами было предложено провести Земский собор представителей разных земель и сословий Русского царства. Ими же была предложена компромиссная фигура 16-летнего Михаила Романова, который вместе со своей матерью монахиней тогда прятался в Ипатьевском монастыре рядом с Костромой.

Но волхвами был выдвинут ряд требований, которые Романовы, аристократия и Церковь обязаны были выполнить, а их потомки неукоснительно соблюдать. Как-то: русским царям впредь не брать в жены иноземных принцесс. Церкви прекратить гонения на язычников. Боярам вернуть Юрьев день – право крестьян на «выход» с помещичьих земель. Правда, последнее лишь после восстановления царства от разрухи. Взамен царь и аристократия навечно получали «небесный дар» во владение для себя и своих потомков.

Скрепя сердце все стороны были вынуждены согласиться, поскольку на стороне волхвов было не только народное ополчение, но еще и казацкое воинство. Тройственный Договор скрепили Соборной клятвой и направили делегацию в Кострому к будущему царю Михаилу Романову.

При Михаиле Романове Договор неукоснительно соблюдался. Правда, вернувшийся из польского плена и ставший соправителем сына патриарх Филарет хотел наложить лапу на «небесные камни». Но вспыхнувшей вражде между отцом и сыном не дали разгореться… И в этот раз аристократия показала себя с лучшей стороны, встав на сторону царя. Но попытки вернуть Церкви былое величие и власть не прекратились и после смерти Филарета.

Шли годы, русское царство постепенно вернулось к нормальной жизни. После Михаила Романова на трон взошел его сын – Алексей Михайлович по прозвищу Тишайший. И в нем аристократия увидела шанс избежать своего обязательства дать вольную крестьянам. Путем интриг юного неопытного царя, обладавшего к тому же мягким характером, уговорили созвать Земский собор, который издал Соборное уложение. И этот новый свод законов окончательно закрепил крепостное право, лишив крестьян последней надежды на свободу.

«А чем мы хуже?» – подумали церковники. И после посвящения в патриархи митрополита Новгородского Никона Церковь возобновила свое преследование язычников. А вот никакого раскола Церкви при Никоне, к моему большому удивлению, не случилось. Видимо, патриарху просто некогда было заниматься церковными реформами типа обновления религиозных книг и ритуалов. То есть, если какие-то изменения в богослужении и были, то для обычных людей они прошли практически незаметно.

Вся энергия патриарха была направлена исключительно на устранение «конкурентов» из языческой среды. А чтобы царь и аристократия не вмешивались в религиозные дела, Никон втравил их в долгосрочные военные авантюры под предлогом освобождения исконных русских земель от поляков и защиты православного населения от католичества. Благо бояре и дворяне, даже раненные, быстро выздоравливали благодаря «дару» и снова возвращались в строй, продолжая воевать…

На этом интересном месте заскрипела дверь, и в проеме показалась голова встревоженного Прохора.

– Ваши благородия, начальство приехало. Петр Михайлович, пожалуйте в свою камеру, не губите меня…