Потусторонний. Книга 5

Глава 17

Почти весь следующий день я отсыпался. Телефон выключил и просто отдыхал в усадьбе Обухова, в крыле с видом на сад. Хорошее такое безделье, нарушаемое приятного вида служанкой, приносящей мне еду и ставящую поднос на аккуратный белый столик у окна. Улыбалась она обворожительно, но мысли мои были далеки от плотского. После событий последних дней я попросту растворился в отдыхе. Это был мой крошечный островок покоя. Мягкая кроватка, свежее бельё, м-м-м.

Вечером я в тёплом халате выбрался в беседку, насладиться свежестью осени и контрастами жизни, когда вокруг природа готовится ко сну, всё сырое и увядающее, а тебе сухо и тепло.

Моё желание провериться оказалось весьма своевременным. В усадьбу вернулся Андрей. Он весь день посвятил каким-то только ему ведомым делам, словно что-то посерьёзнее спасения мира нашлось.

Княжич изменился с тех пор, как я его узнал. Походка Обухова стала решительнее, и в ней не осталось ни грамма былой фальши, когда Обухов казался уверенным в себе матёрым демоноборцем, а не был им. Вот что может сотворить с человеком одно успешное дело. Приятно посмотреть.

Княжич явился не с пустыми руками. Он притащил с собой две коробки ещё тёплой пиццы и упаковку из шести банок пива «Иркутская история». Мы почти не разговаривали, пока Андрей обустраивался в беседке, резал пиццу и открывал пиво.

Наконец, он закончил с приготовлениями, совсем не по благородному взял один кусок руками, запрокинул голову, почти полностью запихав его в себе в глотку, и принялся увлечённо жевать. Затем поймал мой взгляд и приподнял банку с пивом в немом тосте.

Я ответил. Вкус оказался приятным, а значит можно было исторгнуть вздох удовлетворения и откинуться в плетённом кресле поудобнее, наблюдая за неторопливым вечером.

— Расскажешь, что происходит, Илья? — наконец, спросил Андрей.

— Ужин? — предположил я. Обухов шутке не обрадовался. Он запрокинул банку пива и высосал её в один заход. Скомкал, бросил на дно беседки и проговорил:

— Мы все в тревоге, друг мой. После той встречи в сопряжении. Все понимают, что мир переменился. Не буду таить, то оказалось большим испытанием для всех участников. И я вынужден донести до тебя мысль, что «Медведи» уже ропщут. Я не открыл им твой секрет, но у них невероятно много вопросов осталось. Ещё и Кострубин этот…

Он тяжело вздохнул:

— Илья, я хочу помочь. Раз всё настолько серьёзно, что я лицезрел в одном месте мирно беседующего паладина и демона, то ты можешь просить обо всём. Я слышал то, что вы говорили. Я не хочу остаться в стороне. Проси, что хочешь, Илья!

Ещё один помощник. Так тут ведь не сделаешь ничего, с его-то ресурсами. Иногда лучшая помощь просто не мешать. Пусть всё так и будет, а? Дайте насладиться жизнью-то! Успеется ещё с богами повоевать!

— Не возражаю, помогай, — хмыкнул я. — Ты не представляешь, как прекрасно зайдёт мне хорошая компания и простенькая беседа. На большее, прости, не рассчитывай. Я единственный, кто знает что делать, и это прекрасно! Давай о чём-нибудь другом, м?

— Ты взаправду прожил сотни лет? — он сел напротив, закинул ногу на ногу, придирчиво меня разглядывая. — Не могу взыскать в себе сил для осознания древности твоей души. Ты на самом деле видел будущее? Наше будущее?

— Того будущего больше нет, — я отправил в рот ещё один кусок пиццы. Тёплая, вкусненькая. — И заранее хочу предупредить, не спрашивай меня ничего о том, что будет и какая команда победит на Императорском Хоккейном турнире. Когда я заинтересовался чем-то большим, чем выживание в сером мире, ситуация здесь уже сильно изменилась.

— Бытие без души это страшно?

Вот ведь какой настырный!

— Это пусто, друг мой. Это серо. Это безвкусно. Поэтому есть время заняться магическими техниками, хе-хе. Довести их до совершенства, да. О, да что мы всё обо мне да обо мне. Как дела у тебя с графиней Воронцовой? Вы уже держитесь за руки?

Он тут же зарделся. Затем побледнел. Переменил позу, и теперь уверенность из него ушла. Обухов потянулся за следующей банкой пива.

— Илья, это касается чести…

Я всплеснул руками в изумлении:

— Да брось! Андрей! Не дети. Ты ведь понимаешь, что у меня и в мыслях не было кого-то задевать и уж тем более умирать после этого на дуэли. Прими меня таким, какой я есть, и говори прямо.

Андрей покачал головой, слегка улыбнулся:

— Ну… Там…

— Слушай, а сделай ей предложение ещё раз.

Обухов сразу оживился. Выпрямился, затеребил в руках отломанное жестяное кольцо от пивной банки.

— Да брось, Илья… Брось… Я ещё не так состоятелен. Дела пошли в гору, конечно. Финансовая поддержка от дворянского собрания, заказы на досрочные закрытия, кое-какие вложения заработали, тренировочный парк, но это всё ещё рано… Всё ещё мало… Да и… Нет вторжений, Илья. Вдруг их никогда больше и не будет? Мне нужна уверенность. Мне нужен бОльший капитал.

— Никогда его не будет много, Андрей, — покачал головой я. — Всегда будет мало. Будешь бояться сделать шаг — будешь тянуть с ним до последнего. Цепляться станешь за свои страхи, как пьяница за бутылку. Прятаться за ними. Пока твоя Воронцова не окажется замужем за тем, кто посмелее.

— Ты зовёшь меня трусом? — тихо спросил княжич.

— Неужто я всё-таки нарвался на дуэль? — ослабился я.

Он покачал головой.

— Да что там говорить. Ты прав, Илья. Что если он откажет во второй раз? Граф Воронцов мужчина строгий.

— Тогда ты подзаработаешь ещё немного. Демоны никогда не переведутся. Как твой отец?

Андрей вместо ответа снова приложился к банке. Кадык заходил вверх-вниз.

— Лучше. Узнаёт меня, узнаёт маму. Но нужна долгая реабилитация. Жаль, что лекари не могут исправить последствия инсульта. Странное дело, мы столько всего можем, а здесь пасуем.

Он совсем расслабился и почти не углублялся в свою велеречивость. Приятно посмотреть.

За такой вот ничего не значащей беседой мы досидели до момента, когда в саду потемнело и включилась подсветка. Деревья сразу стали гораздо наряднее от скрывающихся в кронах горящих лампочек. Дворецкий принёс нам ещё пива, а доставка несколько упаковок картофельных ломтиков.

Разошлись только к ночи, поговорив обо всём, кроме приближения Пожирателя. И я был благодарен княжичу за такой подарок.

Наутро Андрей отвёз меня на вокзал, на электричку до Старой Руссы. К Оладушкину я заходить не стал. После такого надрыва тот в себя придёт не скоро. Но Претендент был в надёжных руках. Дай всё хорошее, чтобы сила к нему вернулась.

Впрочем, есть шансы, что когда он очнётся, то уже всё будет кончено.

С княжичем мы попрощались на платформе, крепко обнявшись напоследок.

— Пусть удача благоволит тебе, — сказал Андрей. Глаза его чуть намокли, но я не стал акцентировать на этом внимания своими насмешками. — Ты изменил мою жизнь. Ты изменишь жизнь всего мира. Я верю тебе. Верю в тебя.

Я ничего не сказал в ответ, хотя у меня было несколько вариантов, как испортить пафос момента! Просто княжичу это нужно, ну так пусть наслаждается. Даже когда двери поезда закрылись, и тот тронулся, Обухов всё стоял на платформе и смотрел на меня.

Честно, даже как-то полегче стало, когда Андрей пропал из вида.

Всю дорогу до Старой Руссы я медитировал, раскачивая каналы. С виду же, для простых обитателей железнодорожного мира, юноша дремал у окошка, но тот кому для медитации нужна определённая поза или же обстановка — находится лишь в пути к просветлению. Да, нужная атмосфера облегчает процесс, но и без неё можно работать над собой.

Так что у меня был шанс потренироваться, и одновременно с этим подумать о том, как же будет проходить моё финальное сражение с Пожирателем. Кстати, сколько там времени осталось на приготовления? Мордард говорил, что он даёт два месяца. И с того разговора минуло уже несколько суток точно. Сколько — не знаю, всё слишком бурно идёт.

Да, сроки поджимают, но мне их хватит. Мордард с чашами запихнёт куда сможет, а вот там, дальше, в неизвестном мне месте, придётся провести неизвестное количество времени, чтобы встретить моего старого знакомца, с неизвестным пока итогом этой самой встречи.

Эссенций во мне хватит. Заразить их я, полагаю, тоже смогу. Правда, для этого придётся заняться настоящей гонкой за сопряжениями, потому как на текущем ранге эта способность мне недоступна.

Хорошо было бы снова связаться с игуменом Петром, но наше последнее общение оставило в душе неприятный след. Церковник раздавлен. А кто не раздавлен был, те уже погибли ради того чтобы я вытащил сибриевые чаши.

Мысль о чужих жертвах меня немножечко царапала, и эти неприятные ощущения вызывали некоторое удивление. К смерти я давно привык. Проклятье, да я сам являлся когда-то своего рода смертью. На пути к цели погибают многие. Это нормально.

Правда паладинчиков было жалко. Они хоть что-то пытались сделать, а не бухать в казематах на Урале.

Так, отмести и забросить. Вернёмся к игумену. Он сообщил, что их исследовательские центры уже разбомбили. Значит, попытаться выкупить состояние разработки по имплантам бесполезно. Хотя, чего это я тороплюсь⁈ За спрос язык не вырезают.

От неожиданной мысли, пусть и очевидной, я даже вывалился из транса. Проморгался, проходя в себя. Чего время тянуть? Надо сейчас и звонить!

— Так и надо им. Так и надо! — каркнула старушка божий одуванчик. Седая, очки в роговой оправе на лице, улыбка такая, с которой пирожки горячие на стол ставят. — Безбожник он!

— Таков подлец, — поддержала её товарка напротив. У этой волосы были красные, но морщины на лице ещё глубже. — Церков он разогнать хотел, ирод! Но ужо ему теперича!

— Отдать бы его церкви. Проклянут пусть. Отлучат.

Я даже заинтересовался беседой, правда, изобразив, что снова провалился в сон. Не стоит отвлекать старушек в среде их обитания.

— Цареубийца! Такой мерзавец! А лицо то такое благородное честное! Видала я его!

— Они же дружили! С ума сойти!

Может, я ещё сплю?

— Говорят, он англикосов хотел призвать! Хотел Камчатку нашу отдать заморским!

— Бабки, да что вы несёте? — вмешался мужчина сзади. — Какая Камчатка⁈ Из ума выжили, старые⁈

— А ты новости почитай! Почитай! — в унисон заголосили бабки. — Наркоман паршивый! Утром уже везде про то говорили!

— Как там графа того звали, а? Колготин⁈ Который всё рассказал?

— Носков! — поправила товарка. — Носков он, на всех экранах уже!

— Слово против слова⁈ Ерунда! Деньги они там зарабатывают, а народ дурят! —проворчал незнакомый мужик. — Кто зарабатывать будет, тот и говорит! Отвлекают от чего-то! Небось опять налоги поднимать собрались!

— Там побоище было лютое! Столько трупов! Носков правду говорит. У него докУменты нашлись. И эти… Доказательства нашёл. Дескать, графа Басков и князь Разумовский лично убивали Его Императорское Величество и Патриарха. Святотатство.

Какой-то чёрт из табакерки этот Носков. Откуда взялся? Что за доказательства? Где достал⁈ Я, определённо, что-то пропустил.

— Князь-то этот уже утром за границей был, в Англию убёг, ирод. Вражина какая! Церкву развалил, разбомбил! Земли продал почти! И туда же, на остров этот, будь он неладен.

Мужик опять что-то буркнул, но уже не так уверенно. Меня же новости порадовали. Значит, одной проблемой меньше.

— Простите, сударыни, а что там Истинной Церковью?

— Уже всё отменили, юноша! — осуждающе покачала головой бабуля в очках, хоть от обращения заулыбалась.

— Первым указом председатель временного правительства Егорушкин всё исправил, хвала Иисусу. Вот когда могут, то быстро отменяют! — добавила красноволосая.

— Всегда бы так! — подытожила моя соседка.

Дальше терпеть было невозможно. День перезагрузки в усадьбе Обухова выбил меня из новостной повестки напрочь.

— Так, а что с Разумовским, сударыни?

— Убёг же, говорю. В Англию! Куда ж они все бягут-то!

— Вот вечно они уткнутся в свои наушники и не слухают ничего! — не удержалась красноволосая.

— Простите, сударыни. Простите…

Я поднялся, протиснулся мимо бабулек и прошёл к тамбуру. Двери беззвучно распахнулись, выпуская из пассажирского вагона. Тут было потише, капсула с туалетом занята, в очереди никого нет. Даже телефоны у стенда никто не заряжает. Можно говорить открыто.

Впрочем, будь здесь толпа, это всё равно бы ничего не изменило. Просто так чуточку комфортнее.

Я набрал игумена.

— Господин Артемьев? Вы живы? — он поднял трубку на первом гудке. — Что с Зорким? Никак не могу с ним связаться. В новостях говорят, что паладины церкви брали штурмом Зимний Дворец, дабы остановить врага Российской Империи. Первая Церковь оправдана! Зоркий был среди них? Мне кажется, вы об этом что-то можете знать, Илья.

— Да, знаю. Зоркий был там. Он ушёл так, как уходят воины. Я бы даже сказал: красиво ушёл, каждому бы такую смерть.

Пётр тяжело вздохнул:

— Жаль слышать. Он был достойнейшим среди достойных. Церковь его не забудет. Ни в коей мере. Но простите, вы звоните наверняка не из праздности греховной? Зоркий верил в вас, надеюсь, что не ошибался.

Ни за что бы не подумал. Вёл себя одноглазый совсем не как человек, в кого-то верящий. Запоздало такое признание, но всё равно пришлось по душе.

— Именно, ваше высокопреподобие. Правда, я не уверен, что вы сможете мне помочь. Речь идёт о проекте двадцать-двадцать.

Цифру пришлось вытягивать из памяти одного из поверженных мною когда-то давно епископов. Слава всему хорошему, что быстро отыскал нужного в океане. И слава всему хорошему, что он не выпал, пока меня несло по рекам времени против течения.

— Я не понимаю о чём вы, Илья, — искренне удивился Пётр. Ну, в целом логично. Он игумен. Подобная информация это немножко другой уровень.

— Вы говорили про совет епископов, ваше высокопреподобие. Прошу вас, незамедлительно донесите до них эту информацию. Я собираюсь выступить против…

Дверь распахнулась и мамочка с маленькой девочкой остановились у туалета. Ясные голубые глазки девчушки уставились на меня с нескрываемым интересом. Мамочка заулыбалась, словно извиняюсь.

У меня же слова в горле замёрзли.

— … против плохиша, — закончил мысль. — Про которого говорили медиумы. Понимаете?

— Плохиша? — игумен Пётр точно удивился. — Какого плохиша⁈

— Очень плохого дяденьку, у которого мы отберём все игрушки.

— Илья, возьмите себя в руки. Что за театр? — стал закипать игумен.

Дверь в туалет открылась, оттуда вышел опрятный мужчина, и быстрым шагом вернулся в вагон. Я дождался, пока мама с дочкой не войдут, и после продолжил.

— Я знаю, как остановить Пожирателя. Для этого мне бы не помешала помощь с проектом двадцать-двадцать. Я готов стать испытателем. Действовать надо быстро. Вы же знаете, что время наше ограничено? Прошу вас вот прямо сейчас пойти с этими словами к совету епископов. И дальше уже связаться со мною. Спасибо

— Что такое проект двадцать-двадцать?

— Неважно, ваше высокопреподобие. Просто передайте, как есть. Вы же помните, что мне доступно несколько больше, чем вам?

— Хорошо, Илья Александрович. Я вас понял. Можно было бы и сразу так сказать, что за игры вы устроили?

Я вспомнил глаза девчушки. Такую чистоту пугать страшными словами не хотелось.

— Была причина, — ответил я игумену. — Поторопитесь, ваше высокопреподобие. Как вы сами понимаете, времени у нас не слишком много.

С этими словами я сбросил звонок.

Проект «двадцать-двадцать» мог помочь. Хотя, конечно, я не знаю в каком он сейчас состоянии и уцелел ли. Наработки Первой Церкви очень долго лежали под сукном. Причин, по которым им не давали хода, много. И все они сейчас не важны.

Жаль, что я не знаю деталей этого проекта. Да, под финал Первой Церкви ребята и фокусировку дара могли поставить в сопряжении, и усилители его тоже. В каком состоянии проект сейчас — то знают только епископы.

Если он вообще начат. Может, пока это только чьи-то фантазии.

Оставшееся время до Старой Руссы я посвятил тому, что продумывал маршруты между зонами, для скорейшего их закрытия. Машина осталась возле золотой зоны, в которой мне пришлось завалить нескольких оплотовцев.

И, кстати, саму зону тоже можно закрыть. Аристарх Поганенький у себя на месте, всё снаряжение тоже при мне. Должно быть просто. Жаль только, что каналы не ныли. Вот это может оказаться проблемой, но большие потоки энергии могут раскачать их в процессе закрытия.

Ненавижу спешку!

Вот только выбора сейчас особо-то и нет.