Глава 23

Мы с Джейн думали, что этим вечером где-нибудь наткнемся на Сергея. Его инструкции были точны, и мы им следовали. Он забронировал для нас номера. Точно определил дату и время нашего пребывания на Красной площади.

Мы прогуливались, ожидая, что он возникнет внезапно, как обычно, что-нибудь пробормочет мне на ухо. Но он все не появлялся, и мы продолжали шагать мимо памятников за Мавзолеем Ленина, мимо могил у Кремлевской стены. Тут были известные имена: Киров, Калинин, глава секретной полиции Дзержинский, прокурор Вышинский. От этих имен кровь стыла в жилах, хотя все они давно умерли. И наконец, сам Сталин. Величайший палач в истории человечества. Он тоже покоился здесь. Этот титул мог оспаривать только Мао Цзэдун. Мы на секунду задержались, мельком взглянули на усатое лицо с мраморными глазами и двинулись дальше. Возможно, Ленин и дискредитирован, но к нему идут люди, и очередь в Мавзолей протянулась по Красной площади на шестьдесят — семьдесят метров.

Высоко над нами на каждой из главных кремлевских башен по-прежнему сияли красные звезды, ярко выделяясь на темном вечернем небе.

— Цвет крови, — пробормотала Джейн с содроганием.

Мы продолжали идти по направлению к Государственному историческому музею. Потом спустились по удивительно крутой маленькой горке к Угловой Арсенальной башне, по которой все еще поднималась очередь желающих увидеть Ленина. Завернув за угол, мы, к нашему удивлению, увидели сад. Он был обозначен на карте под названием Александровский. Мы пошли по саду, над аллеей между двумя башнями перекинут мост, левая громадная башня — Троицкая. Ее обозначил Питеркин.

Это и есть наша цель. Но, кажется, все произойдет не сегодня вечером. Все равно, проходя мимо, я смог разглядеть черное пятно на стене. Я сказал об этом Джейн, ее это не заинтересовало. Я ускорил шаг, надеясь таким образом расшевелить ее. Она без труда поспевала за мной, но на протяжении всего путл вокруг кремлевской крепости оставалась все такой же спокойной и далекой. Я спрашивал себя: в какой темной камере я могу оказаться следующей ночью? Узнать, что думала Джейн, не было возможности.

Мы вернулись по берегу Москвы-реки до всем известных куполов собора Василия Блаженного, затем через Красную площадь — в гостиницу «Россия». Сергея не было. И никаких известий от него тоже.

* * *

На следующее утро Джейн была все так же странно молчалива и не желала поддерживать разговора со мной. Заказала завтрак, съела его. Внешне все было будто бы нормально, но и только.

Из боязни привлечь к себе внимание я не осмелился спросить у дежурного в гостинице, нет ли для нас послания. Сергей сам свяжется с нами. Он как сказал, так и сделает, хотя, поскольку время уходило, я уже начинал питать надежду, что с Сергеем что-то произошло. В этом случае мы завтра вечером улетим из Москвы невинными ирландскими туристами, находящимися в отпуске.

Между тем мы, как туристы, посетили парк культуры и отдыха и Музей космонавтики, после чего был долгий ленч. Долгий потому, что обслуживание здесь невероятно неторопливое. Джейн пребывала все в том же состоянии транса. Сергея все не было.

Во второй половине дня я достал бумажник, чтобы заплатить за две порции мороженого, и обнаружил засунутую в бумажник сигарету. Поскольку я не курю, никогда не курил и не ношу сигарет с собой, чтобы угощать других, это было очень странно и неожиданно. Более того, это была русская сигарета, называемая папиросой, с полой картонной частью, в ней оказался кусочек западной папиросной бумаги, а на нем виднелись слова: «Орджоникидзе, 8.00». Сергей, несомненно, был виртуозным карманником.

Я спросил у Джейн:

— Кто или что такое Орджоникидзе?

— Друг Сталина. Сталин его уничтожил.

Мы убивали время. Рано поели, потом вышли на улицу. Джейн делала все очень медленно, будто впереди целый век. Что было с ее сердцем, не знаю, но мое прыгало, руки дрожали. Я был весь в поту. В это трудно поверить, но это было чистой правдой: мы намеревались проникнуть в Кремль! Трудно придумать что-либо подобное! Или что-нибудь более рискованное!

Ни Джейн, ни я не читали по-русски, а имена на мемориальных досках были написаны кириллицей. Сергей наверняка подумал об этом: имя Орджоникидзе оказалось самым длинным в ряду. Около него Сергей назначил встречу. Мы остановились. Сергея не видно. А между тем было без двух минут восемь. Ровно в восемь он прошествовал мимо, не глядя на нас, насвистывая на ходу мелодию «Вперед, прекрасная Австралия!».

* * *

Указания Питеркина, весьма смутные, висели на моей шее на золотой цепочке. Во время моего второго путешествия к Природному мосту я извлек из цемента слиток золота весом 56 граммов. Его чистоту подтверждало клеймо на одной из сторон. Когда я повертел эту вещицу, обнаружил на гладкой плоской поверхности грубо нацарапанный рисунок.

* * *

Мы послушно последовали за Сергеем в Александровский сад. Около памятника неизвестному солдату он приостановился, уважительно снял шляпу, дождался нас и пошел рядом.

— Следующая башня — Средняя Арсенальная, — сказал он, — Троицкая — самая большая, с красной звездой.

«Опять цвет крови», — подумал я, молясь, чтобы эта кровь не оказалась моей.

Народу вокруг было мало, аллея почти пустая.

— По крайней мере, спокойно, — сказал я с дрожью в голосе.

— Не обманывайся, — возразил Сергей. — Это Москва. Двигайтесь медленно в сторону деревьев. Мы просто гуляем.

Мы наткнулись на деревянную скамейку и сидели, пока Сергей курил сигарету. Затем поднялись и двинулись дальше.

— Здесь охрана, — предупредил Сергей. — На всех башнях и около всех входов. Вы — влюбленные, вот и ведите себя как влюбленные.

Обнявшись, мы прошли под аркой Троицкого моста. Я потянул Джейн в тень и поцеловал. Через ее плечо увидел, как Сергей кивнул головой и двинулся вправо. Мы осторожно последовали за ним. Это был момент наибольшей опасности. Прямо перед нами возвышалась огромная Кремлевская стена, освещенная и охраняемая на всей протяженности. Но рядом с нами был затененный участок, возможно, оставленный таким по личному распоряжению Сталина. Мы вступили в тень, как влюбленная пара. Сергей играл роль своеобразной дуэньи, сопровождающей возлюбленных для приличия.

Я искал указанный Питеркином прямоугольник и был уверен, что он здесь, — темное пятно в тени, напоминающее лист. Я пробежал глазами по рядам древних кирпичей, спрашивая себя, из чего лист может быть сделан: из стали или какого-нибудь другого металла, из керамики или просто нарисован. И ничего не увидел. Снова и снова внимательно рассматривал каждый ряд каменной кладки. И вдруг... Это была игра света: угол падения луча изменился — и совершенно ясно я увидел легкий контур листа на одном из кирпичей.

У меня перехватило дыхание. До этого момента теплилась надежда, что все это лишь фантазия Питеркина, рожденная его странной жизнью. Даже золотые листья могли быть ее частью — он мог сам отлить их раньше.

Но теперь... Я посмотрел на Сергея. Его лицо застыло, а глаза сверкали. От привычной ленивой усмешки и следа не осталось. Джейн побледнела, казалось, она сейчас потеряет сознание.

— Вправо, — сказал я и нажал на кирпич.

Он не сдвинулся. Я толкал его вправо, влево, вниз.

— Ничего! — сказал я.

— Попробуй нажать и толкнуть чуть вверх, — подсказал Сергей. — Сталин был маленького роста.

Я надавил пальцами на кирпич и почувствовал движение. Совсем немного, всего несколько миллиметров, не больше. Внезапно стало совсем темно. Я услышал, как за моей спиной Сергей воскликнул:

— Что это?

— Выключился свет.

Я посмотрел на стену. Так и есть.

— Быстро! — сказал я. — Здесь дверь.

Мы проскользнули внутрь за секунду, словно кролики в нору. В дверь, по-видимому, встроен часовой механизм. Как только мы вошли, она закрылась за нами так стремительно, что Сергея отбросило в сторону. Некоторое время мы оставались в полнейшей темноте. Было такое впечатление, что мы в этой стене замурованы, как в страшных рассказах. Затем раздался какой-то звук, и на стенах вспыхнули огни.

Я посмотрел на эти лампы. На них лежала сорокалетняя пыль. Они когда-то светили Сталину и Питеркину и, возможно, больше никому, кроме обреченных немецких офицеров, которые их здесь устанавливали. Практичный Сергей сказал:

— Нужно идти вверх и вниз. Вы пойдете вверх, а я — вниз.

Тут я проявил упрямство.

— Мы пойдем вместе, — возразил я. — Наверху, должно быть, его спальня. Питеркин писал, что, когда убегал, двигался вниз. Эта дорога и привела его сюда, к двери.

Мы двинулись вниз.

* * *

Это был пыльный, затянутый паутиной мир. У входа кладка если и не совсем новая, но, по крайней мере, не древняя. Сделана недавно. Оказавшись на ступенях, мы попали в другой — древний мир, лестницы и стены были из старого камня.

— Один из потайных ходов, — прошептал Сергей. — Наполеон ушел по такому ходу. История свидетельствует, что их несколько. Некоторые очень древние.

Мы продолжили свой путь. У подножия лестницы перед нами оказалась тяжелая деревянная дверь. Я взялся за ручку и повернул ее. Она свободно открылась.

— Ни замка, ни ключа, — удивился Сергей. — Трудно поверить, учитывая характер этого ублюдка.

Комната напоминала офис. Удобные стулья, обтянутые кожей, большой письменный стол. Правильно было бы назвать ее кабинетом.

— Ну, поищем сокровища, которые сделают нас богатыми, — сказал я.

— Терпение, подумай о минах-ловушках. Помни, это был Сталин. Мы можем до чего-нибудь дотронуться, и все взорвется.

Я стоял и наблюдал за Сергеем, положив руку на плечи Джейн. Она не дрожала, как я, просто спокойно ждала. Я попытался усадить ее, но она отказалась.

Тем временем Сергей выдвинул ящики письменного стола.

Я внимательно оглядел комнату. Ее когда-то занимал ужасный жестокий тиран. Я знал кое-что о нем. Его биографий написано много, некоторые я читал, узнал и о его стремлении лишать людей свободы, истязать, убивать. Но я никогда не сталкивался со всем этим лицом к лицу. «Чудесный грузин», уничтоживший всех своих друзей и соратников из-за патологической подозрительности. И в то же время это был человек простых привычек. В этой его комнате не было никакой роскоши. Она была просто удобной.

— Как в лондонском клубе, не так ли? — Сергей выпрямился, держа что-то в руке.

— Что ты нашел?

— Ключ. Вопрос в том, к какому замку он подходит.

В стене за письменным столом была дверь. Оказалось, ванная и туалет. Сергей заглянул туда и сказал:

— Оборудование импортное, американское.

В ванной до сих пор лежал старый растрескавшийся кусок мыла, кисточка для бритья и лезвие, висели полотенца. Больше ничего. Туалетная бумага была тоже американской.

Вернувшись в кабинет, я посмотрел на темный стол, тянувшийся вдоль стены. Большая часть его поверхности была заставлена ящичками с конвертами. Я взял один их них: грубая коричневая бумага, тяжелый, скреплен печатью. Я открыл конверт. Внутри бумажные деньги и монеты. Явно зарплата. Напечатано имя: СТАЛИН.

Я спросил:

— Что это? Зарплата Сталина? Здесь тысячи таких конвертов.

Сергей кивнул.

— Ты мне рассказывал раньше, что у него было много должностей, и за каждую он получал деньги. А ты не всегда бываешь неправ, верно?

— Он ничего не тратил. Ему это было не нужно. Для него все бесплатно. — Сергей усмехнулся. — Кроме людей. Теперь посмотрим, что за этой дверью...

В кабинете Сталина было три двери. Через одну мы вошли, вторая вела в ванную. Сергей положил руку на дверную ручку третьей двери, повернул и открыл ее. Я не знаю, чего я ожидал, но все двери открывались свободно. Сергей облегченно вздохнул.

— Как в холодильнике, — сказал он. — Дверь открываешь и включается свет!

Три ступеньки вели вниз. Сергей вошел. Прежде чем последовать за ним, я обернулся, чтобы посмотреть на Джейн. Она все еще стояла, прислонившись спиной к стене прямо у входа.

— Все в порядке, Джейн? — спросил я с надеждой, хотя ясно видел, что нет. Но она кивнула.

— Иди, Джон.

Ее голос был чуть слышнее шепота.

Мне не хотелось оставлять ее там, где она была. Вроде бы ничто не предвещало опасности, но во всей этой душной атмосфере таилась какая-то необъяснимая угроза. Томительная атмосфера Великого Террора...

— Иди, — настаивала она, пытаясь за напускным оживлением, которое я впервые заметил за последние несколько дней, скрыть свое состояние. Я взглянул на нее еще раз и неохотно последовал за Сергеем в нижнюю комнату.

Первое, что я увидел, была камера: стальные прутья от пола до потолка отгораживали площадь в два с половиной на два с половиной метра. Сергей стоял перед ней, всматриваясь внутрь.

— Кости, — пробормотал он. — Посмотри.

Это были не просто кости, даже не скелет. Это было тело, плоть которого высохла. Оно лежало на бетонном полу, видимо, долгое время.

— Кто это?

— Замечательный вопрос! — воскликнул Сергей. — Кто-то, кого он не любил.

«Никто не смог бы опознать это тело», — подумал я. Кожа высохла и была как бумага, натянутая на череп и ребра. Я оглядел камеру. В ней около стены, приподнятая над полом на кирпичах, лежала бетонная плита, заменяющая, видимо, кровать, стоял маленький горшок, который можно было просунуть в просвет между прутьями.

Сергей сказал:

— Возникают вопросы, не так ли? Вот, например, кто опорожнял горшок? Сам Сталин? Или сюда спускался кто-то еще? А как с пищей и водой?

— Вода могла быть из ванной, — сказал я. — Это просто. А пища — консервы.

— Но я не вижу пустых консервных банок. А ты?

— Он, кто бы он ни был, мог умереть прежде Сталина.

— Миллионы людей исчезали. Никто не знает, кем был этот. И потом, — добавил Сергей, — дядюшка Джо не то чтобы заходил сюда каждый день. Иногда он по неделям и даже месяцам совсем не бывал в Кремле.

— Тогда у этого парня была чудесная жизнь, — сказал я.

— Нельзя не содрогнуться, — заметил Сергей, хотя его натуре это было совсем не свойственно.

Я смотрел на стены.

— Нигде не видно, чтобы было нацарапано хоть какое-то имя.

— Ногтями на бетоне ничего нацарапать невозможно, — ответил Сергей. — Это хорошо известно в тюремных кругах. И конечно же было известно Сталину.

Я обернулся, чтобы рассмотреть комнату. Она была длинной и узкой, возможно, семь с половиной на два с половиной метра. Ее перегораживала еще одна крепкая решетка, такая же, как у камеры. За ней от пола до потолка стояли шкафы, стальные, темно-зеленые. Лишь в одном месте они образовывали просвет, и там на стене висела картина в золоченой раме.

— Икона, — пояснил Сергей. — Дева Мария с младенцем. Странно видеть ее здесь. Наверно, воспоминание о семинарии, где он учился на священника. Но все, чему он научился, так это играть в политику. — Сергей старался осторожно повернуть ключ в замке. — Может взорваться, — пробормотал он.

Ключ неожиданно повернулся свободно, и когда Сергей толкнул дверь, она легко открылась. Мы вошли, я еще раз посмотрел на икону, около которой засветилась лампадка. Я подошел ближе и увидел большой косой крест, образованный диагональными разрезами по полотну.

— Это сделал он? Зачем?

— Был способен на все, — сказал Сергей. Он наклонился, разглядывая икону. — Сомнительно, чтобы она имела какую-нибудь ценность. Написано грубо, и рама простая, крашеная. Это не золотой лист.

— Тогда почему она здесь?

— Предположительно, принадлежала кому-нибудь, кого он ненавидел. Оставь ее. Хочу посмотреть, что в шкафах.

Он сразу же начал открывать ящики в первом шкафу с левой стороны комнаты. Заглянув ему через плечо, я увидел, что он полон скоросшивателей и на каждом этикетка. Сергей взял одну папку в руки, посмотрел и сказал с отвращением:

— Грузинский. Я не понимаю ни слова, и вряд ли кто-нибудь еще поймет, кроме грузина. По всей видимости, это секретный шифр. — Он открыл папку, быстро просмотрел содержимое и наткнулся на фотографию. — Молотов и его жена, — объяснил Сергей, поднимая голову. — Сталин арестовал ее и отправил в лагерь. Молотов был министром иностранных дел. В необычном мире они жили, а? — Он поставил скоросшиватель на место и закрыл ящик. — Историки отдали бы все за этот материал, — проговорил он, открывая следующий ящик.

Третий ящик тоже был полон скоросшивателей. Четвертый, когда открывали, загрохотал. В нем были банки и бутылки, в большинстве пустые. Сергей взял одну бутылку, посмотрел внимательно, прокомментировал:

— Местный коньяк. А вот это что такое? — Он поднял банку.

На ней была крышка, крепко прикрученная веревкой. Сергей улыбнулся.

— Грецкие орехи. Варенье из грецких орехов.

— Я читал об этом. Его мать варила и присылала ему. Любимое лакомство диктатора.

Сергей скептически посмотрел на меня.

— Звучит слишком сентиментально для дядюшки Джо.

— Но тем не менее это правда.

— Мы читали разные книги. — Он закрыл нижний ящик, подошел к следующему шкафу, просмотрел все четыре его ящика, набитых картотеками и бумагами. В третьем шкафу было то же самое, все написано по-грузински. Сергей приступил к четвертому из пяти шкафов, которые выстроились вдоль левой стены. Наверху были бумаги и во всех ящиках тоже. Он едва взглянул на содержимое. В самом нижнем ящике впереди лежали бумаги, а позади — завернутый в желтую клеенку сверток.

— Вопрос в том, — Сергей повернулся ко мне, — не бомба ли это? — Он аккуратно поднял сверток и развернул клеенку. Внутри находилась книга в потертом черном кожаном переплете. — Тоже грузинская, — заметил Сергей.

— Похожа на Библию.

— Это и есть Библия. Чья она и почему здесь? — Сергей открыл книгу. — О, это можно прочитать: Кеке. Должно быть, имя его матери?

— Я думаю, Библия была запрещена.

— Так и было. Но он делал все так, как хотел.

Он опять завернул книгу в клеенку и положил на место, открыл еще один ящик. В нем все было так же, как и в предыдущем: впереди бумаги, сзади сверток.

— Опять книга, а? — проворчал Сергей, вынимая довольно тяжелый сверток. Он положил его на верх шкафа и развернул. То, что было там, засверкало и засияло: это была корона из золота, бриллиантов и бархата.

— Чья это, царская? — спросил я.

Сергей этого не знал, а обращаться к справочникам было не время, да и не оказалось их в шкафах. Все ящики он просмотрел в большой спешке, и они не выдали ничего существенного.

Через несколько минут Сергей с яростью выругался.

— Корона тебя утешит? — спросил я.

— Мне не нужны утешения, — грубо огрызнулся Сергей. — Мне нужны настоящие сокровища. И много!

— Есть еще помещение наверху.

Мы поднялись наверх. Спальня была почти точным повторением нижней комнаты: конверты с зарплатой, бутылочка с йодом на письменном столе, промокательная бумага, на которой Сталин чертил изображения волков.

Сергей обыскал все, включая ящики письменного стола и бокового столика. Исследовал даже две картины на стене. И ничего особенно ценного не нашел.

Сергей опять выругался, а я сказал:

— Корона — это тоже кое-что.

Он разозлился.

— Здесь было золото. Кинский нашел часть. Но где?

Я покачал головой.

— Должно быть, где-то здесь.

Он моргал глазами, о чем-то раздумывая.

— Или здесь есть сейф, который мы еще не нашли, или что-то находится в той камере, где лежит тело.

— Камера пуста. Там лишь кирпичи, бетон, прутья.

— Нет, — возразил Сергей. — Бетонная плита лежит на подставках из кирпичей. Они как бы образуют коробку. Пойдем посмотрим.

И вдруг он застыл.

— Это твоя девушка?

Я услышал быстрые шаги по ступенькам.

— Надеюсь.

Но это была не Джейн! В дверь вошел человек с тонким жестким лицом, решительными глазами и пистолетом в руках. Он грубо заговорил по-русски. Сергей поднял руки, через мгновение я сделал то же самое. И тут в комнату вошла Элин Гундерссон. Она тоже была хорошо вооружена, и выражение ее лица не обещало нам ничего хорошего. Она велела Сергею и мне отойти в угол. Мужчина тем временем внимательно осмотрел комнату. В следующую минуту он вернулся к двери, через которую вошли и они и мы — она все еще была открыта, — и закрыл ее. Дверь просто исчезла, стала частью стены. На ней была навешаны книжные полки, похожие на те, что висели на противоположной стене. Мужчина подошел и постучал в дверь кулаком, потом пистолетом, прислушался. Не было слышно ни единого звука. Он что-то сказал девушке.

Сергей пояснил мне по-английски:

— Да, именно так они и выходили.

— Они? — переспросила Элин.

— Кинский, когда спасался. Иосиф Виссарионович на свои вечерние прогулки.

Сергей повернулся ко мне:

— Женщину ты знаешь. Мужчина — Юрий Анастасович Гусенко, заместитель председателя комитета.

— Спокойно. — Гусенко продолжал осматривать все вокруг.

Ему было за шестьдесят, а может быть, около семидесяти, но выглядел он молодо. На жестком лице застыло странное выражение злости и растерянности одновременно, и для меня не составляло труда прочитать его мысли. Все прошедшие пятьдесят лет он пытался разрешить загадку исчезновения отсюда своего приятеля Петра Кинского. И так и не разгадал. В его представлении это было нечто мистическое. Теперь наконец он узнал ответ, весьма далекий от мистики: просто потайной ход в старинной стене.

— А вы не искали этот ход? — спросил у Гусенко Сергей.

— Искали. — Гусенко продолжал разговаривать по-русски.

— Говорит, потайной ход был слишком хорошо спрятан, — переводил мне Сергей. — Это была тайна, за нее могли поплатиться головой. Никто и не пытался ее открыть.

Сергей оставался, как обычно, собранным и спокойным, хотя так же, как и я, должен был отлично сознавать, что мы можем умереть здесь, как тот, чье тело лежит в нижнем кабинете.

Словно угадав мои мысли, Гусенко спросил с акцентом по-английски:

— Как он убежал из Советского Союза?

— Кто? Кинский?

Гусенко кивнул.

— Из города на лыжах, затем поездом. Потом все время шел не останавливаясь. И наконец перешел через горы в Индию.

— Невероятно!

Я сказал:

— По дороге ему пришлось однажды сражаться с медведем. И он победил. Он съел его!

Сергей заметил:

— Вас это всегда интересовало, правда, Юрий Анастасович? Теперь вам все известно. Теперь мы все всё знаем. И что же дальше?

— Вы искали здесь что-то? — спросил Гусенко с презрением.

— Да, но нашли не много, — с иронией ответил Сергей. — Вы проведете чудесный месяц или два за чтением, если, конечно, читаете по-грузински.

— Где? — резко спросил Гусенко.

— Внизу. Вы там еще не были? Все так же, как и здесь. Точная копия...

Элин Гундерссон вопросительно взглянула на Гусенко и, когда он кивнул, направилась к двери. Но не смогла открыть ее. Гусенко это тоже не удалось. Невозможно было даже разглядеть очертания двери, так идеально она подходила к окружающим полкам. Мы с Сергеем все еще стояли с поднятыми руками. Гусенко повернулся и спросил:

— Как ее открыть?

Я не имел об этом ни малейшего представления. Мы открыли дверь снаружи, со стороны лестницы, когда вошли сюда.

— Как Кинский открыл ее? Он должен был сказать вам об этом.

— Нет, он ничего не говорил, — ответил я. — Даже Сталин, когда выходил отсюда, оставлял дверь открытой. Но я подозреваю, что вы можете войти другим путем.

Гусенко согласился:

— Да, я могу. И майор Гундерссон. А вас мы уничтожим...

— Только в случае, если не будет другого выхода, — предположил Сергей.

Гусенко улыбнулся не особенно приятной улыбкой и пожал плечами.

Я решил предложить свои услуги.

— Можно посмотреть? — И поскольку они не возражали, пересек комнату и начал рассматривать книги.

Я почти сразу заметил черную книгу с вдавленным на корешке золотым листом. Без сомнения, это был ключ к двери, но нельзя упоминать об этом, иначе нас обманут, оставят здесь.

— Хорошо замаскировано, — сказал я, — сделано немецкими инженерами, об этом упоминал Питеркин. — Я повернулся к Гусенко: — Что будет потом?

— Вы отправитесь в тюрьму, — сказал он. — В лагерь.

Я удивился:

— Я думал, все лагеря закрыты.

Он снова улыбнулся и покачал головой:

— Некоторые закрыты. А некоторые остались. Для вас есть один на Камчатке.

Я почувствовал, как по телу пробежала дрожь. До этого момента все было как будто бы в спектакле — нереальным, придуманным, сказочным. Казалось невозможным, что Джонни Клоуз из Перта взаправду находился в Кремле и близок к тому, чтобы попасть в Гулаг! Человек, который стоял передо мной, действительно был одним из палачей красного террора. Тут было от чего задрожать!

И Джейн. Где Джейн? О Боже, неужели с ней что-нибудь случилось?

Я зло спросил:

— Куда вы дели Джейн Страт?

Они переглянулись, и по выражению их лиц стало совершенно ясно, что в ходе событий они о ней совершенно забыли.

— Где она? — спросил Гусенко.

— По другую сторону двери, — сказал я. — Там, где вы ее не можете достать.

Элин с жалостью посмотрела на меня.

— Нет такого места, которого Юрий Анастасович не мог бы найти. Даже нынешняя Россия нуждается в КГБ.

Гусенко, пока она говорила, опять повернулся к книжным полкам и по очереди двигал каждую книгу, приподнимая и поворачивая ее.

— Всесильная личность! — с сарказмом сказал я. — Не может открыть даже эту проклятую дверь.

Он в ярости обернулся.

— Я посажу вас за дверь, которая никогда на откроется, — с расстановкой проговорил он.

Я подумал о Джейн, ожидавшей нас внизу. Интересно, что она делает? Но представить это было трудно. Прежняя Джейн уже просто стояла бы за дверью, вооруженная и готовая действовать. Но прежней Джейн не было, теперь она совсем другая — апатичная и унылая. Возможно, все еще стоит, прислонившись к стене в кабинете двумя этажами ниже, уставившись в никуда?

Гусенко все еще передвигал книги, тщательно осматривая каждую полку. Внезапно раздался щелчок, и дверь открылась. Он указал рукой на лестницу и сказал:

— Вниз.

Сергей пошел первым, за ним Элин с оружием наготове, следом я, а за мной Гусенко. Между верхней и нижней комнатами Сталина около пятидесяти ступенек, и на полпути есть небольшая площадка, с нее дверь ведет к Троицкой башне.

Джейн нигде не было. Ее не было ни на ступеньках, ни на площадке, ни в комнате Сталина.

Гусенко, который теперь говорил по-английски специально для нас, приказал Элин:

— Держи их здесь. Если что — стреляй!

Она кивнула, и Гусенко один вошел в комнату, где находились документы.

Он оставил дверь открытой, и мы слышали, как он там ходил, осматривая комнату, поворачивал ключи, выдвигал ящики шкафов, шарил на столе.

Наконец его голова показалась в проеме двери, на этот раз он обратился к Элин по-русски. Сергей перевел мне:

— Он узнал тело. Это Власик.

— Кто он? — спросил я.

— Заткнись! — Это уже приказ Элин.

— Сталинский холуй, — продолжал Сергей, будто ничего не слышал. — Злое животное. Должно быть, не угодил хозяину.

— Еще слово — и я буду стрелять, — пригрозила Элин Гундерссон, готовая в любую минуту выполнить свое обещание. Она действительно была потрясающе красива и в то же время потрясающе холодна. Так мы стояли втроем, прислушиваясь к звукам, которые издавал Гусенко за дверью. А я беспокоился о Джейн. У меня было только два предположения: она либо в ванной комнате Сталина, либо ушла, проскользнув через Кремлевскую стену обратно в Александровский сад.

* * *

Мы, должно быть, стояли так минут десять или даже больше, когда вдруг раздался какой-то странный звук, а за ним последовал металлический стук. Гусенко что-то крикнул Элин, и она нахмурилась.

— Он поднял засовы камеры, — пробормотал Сергей с недоумением, как только Элин отвернулась. — Какие еще засовы?

— Проходите, — приказала она.

Мы отодвинулись, давая ей возможность пройти в комнату. Она подошла к двери, наблюдая за тем, что Гусенко делает, потом что-то крикнула ему.

— Она сказала: «Осторожно, папа!» — тихо перевел Сергей.

Я переспросил:

— Так он возится с решеткой?

— Похоже, что да.

Элин бросала на нас короткие предостерегающие взгляды, но было достаточно ясно, что все ее внимание сосредоточено на Гусенко, а не на нас. Я прикидывал, увенчается ли короткий бросок успехом, сумею ли разоружить ее. Но Сергей словно угадал мои мысли.

— Не будь дураком, — предупредил он.

А затем раздался металлический лязг, громкий удар, похожий на тот, который мы слышали раньше, пронзительный вопль.

— Нет! Нет! — закричала Элин и, не обращая внимания на нас, ринулась в длинную узкую комнату, где находился ее отец.

— Держу пари, старый ублюдок что-то после себя оставил, — сказал Сергей. — Это был скверный шум.

— Пойдем, посмотрим, — предложил я.

— Что, без оружия?

— Но вы не безоружны, — раздался за нашими спинами женский голос. Голос Джейн!

— Вот. — Она протянула Сергею пистолет.

Я спросил:

— Где ты была все время?

Джейн ответила:

— Пока вы были наверху, я здесь все вокруг осмотрела.

— С тобой все в порядке?

Она улыбнулась:

— Абсолютно, спасибо.

Гусенко все еще вопил, его крики становились громче, и в них слышался ужас.

Сергей первым достиг двери и вошел в комнату. Я последовал за ним. Вопли сменились душераздирающим, отчаянным стоном.

Загрузка...