Последыш

— Ничего не случилось.

— Все равно!

Иногда сестра была очень упряма.

— Просто захотелось попробовать. Спи!

Мария недовольно засопела и отвернулась. Ну и ладно.

Ника закрыла глаза. Комнату окутала дремотная, спокойная тишина, голова от водки немного кружилась, дыхание замедлилось и только тело никак не желало расслабляться, хотя Ника не боялась, что к ним кто-нибудь вломится. Покоя не давал рассказ Олеськи. Сквозь дремоту Ника слышала, как в дом зашли Лясинские и как это чуднОе семейство ужинало на кухне. Они там болтали и смеялись. Потом поднялись наверх, топая по лестнице. Ника в этот момент проснулась и подумала о том, что там, наверху, сейчас произойдет. Олеська на месте не могла усидеть от нетерпения весь вечер, ждала. Но как можно ждать секса?

Ника хмурилась. Она спала и слышала далекие смешки и вроде бы стоны. А может, нет, может, приснилось. Потом она снова проснулась с совершенно нелепым желанием — ей вдруг захотелось подняться на второй этаж и посмотреть, что и как они делают. Посмотреть на Олеську, которой это нравится, на ее лицо и подернутые туманом желания глаза. На голую грудь с темными торчащими сосками, мокрыми от мужской слюны и на то место, которым она соединяется с мужчинами. На их совместные движения.

Живот и промежность словно сковали цепями, скрепили скобами.

Какая дикость! Конечно, никуда она не пойдет.

Ника маялась в душном, влажном полусне, пожалуй, несколько часов, потом решила выйти на кухню выпить воды.

Наверху уже было тихо. Чтобы они ни делали раньше, все закончилось.

В следующий раз Нику и Марию разбудила Олеська, которая зашла в комнату:

— Подъем! Если хотите успеть позавтракать, вставайте! Матай обещался быть через полчаса. Давайте, умывайтесь.

На кухне, подавая кофе, Олеська улыбалась и что-то напевала себе под нос. Ника почему-то глаз не могла от нее отвести, в этой девчонке, практически ровеснице, крылась какая-то тайна, которую Нике хотелось бы раскрыть.

Матай приехал чуть раньше. Солнце только-только вылезло за верхушки деревьев. Семья Лясинских, за исключением Олеськи спала наверху, так что остальных сестры так и не увидели.

Две большие черные машины затормозили перед домом рядом с синим внедорожником Лясинских, их было видно в окна.

— Ну все, пока вам, хорошей дороги, — Олеська сняла фартук и направилась к двери. Сестры, которые только-только успели позавтракать, пошли следом. — Заходите в гости, если что. Расскажите мне, как лишились девственности, — она громко захохотала. Мария, и так все утро сидевшая съежившись, вздрогнула и, судя по бегающим глазам, запаниковала.

— Она шутит, — сказала Ника, взяв сестру за руку. — Просто пошутила.

Хозяйка дома хохотала, не замечая реакции сестер. Или, скорее, ей было все равно.

В дом без стука вошли Матай и Ларим. В грудь толкнулся знакомый аромат. А она что тут делает?

— Доброе утро, — сразу же улыбнулась Ларим, найдя глазами Марию. — Ты — сестра Ники?

Та молча кивнула, не открывая опасливого взгляда от альфы.

— Ее зовут Мария, — Ника, с тревогой косясь на Матая, взяла сестру под локоть и прижала к себе. — Я сделала, как договаривались. Мы не стали убегать, взамен нас не станут обижать. Ты обещал.

— Да, — Матай кивнул, внимательно осматривая Марию. — Я альфа стаи Росиати, теперь и твой альфа. Твоя сестра стала моей парой, поэтому я приму тебя в стаю. Жить пока будешь у Ларим, — он показал на женщину. — Обещаю выделить тебе содержание и защиту. Добро пожаловать.

Нике следовало бы поблагодарить за обещанную защиту, да еще и за содержание, но она возмутилась:

— У Ларим?

Черные глаза альфа мгновенно переместились на нее, губы еле разомкнулись:

— Садись в машину, Ника. Мария поедет с Ларим.

Сестра тут же всхлипнула и задрожала, не осмелившись спорить. Запах Матая подавлял ее и раньше, когда был еле уловим, а сейчас совсем лишил способности сопротивляться.

Ника упустила момент, когда можно было попросить его разрешить им с сестрой ехать вместе. Пока она лихорадочно искала слова, Ларим взяла Марию за руку и как куклу повела к машине, а Матай держал за локоть Нику, направляя к другой. Так сестрам пришлось разъединиться.

Мария испугано и неотрывно смотрела на сестру, ее губы дрожали, но она послушно села в машину, как приказали. Ника кивнула ей, без слов поддерживая. Большего пока сделать нельзя.

— Не волнуйся, она успокоится, — пообещала Ларим. Показалось, что глаза женщины были опухшими, как будто она или не спала, или плакала.

Дверцы захлопнулись и машина уехала вперед.

— Садись.

Ника села в другую машину, стараясь не выпускать из поля зрения первую, с сестрой, но та уже исчезла на лесной дороге за деревьями. Матай тем временем уселся рядом и они тоже поехали. Олеська стояла на крыльце, скрестив руки и широко улыбалась.

— Закрой нас, — сказал Матай вслух.

Перегородка между задним и передним сидением стала быстро подниматься, отрезая их от водителя. Потом Матай нажал на какую-то кнопку в дверце и окна с щелчками закрылись непрозрачными створками, похожими на жалюзи. Стало почти темно.

— Я соскучился по тебе, волчонок.

Широкая ладонь обхватила ее шею и Ника задрожала, не давая ему себя придвинуть ближе, упираясь руками в сиденье. Матай слегка нахмурился, но руку убрал.

— Как тебе Олеся?

— Н… нормально, — Ника запнулась, не веря, что ее так легко отпустили. Это прикосновение всколыхнуло то, самое первое, когда альфа загнал ее в угол и стянул косынку, рассматривая с восхищением, как клад. Ника дышала очень глубоко, потому что тоже, хотя никогда бы не призналась, успела соскучиться по этому крышесносному запаху, идущему от альфы. Голова тут же закружилась, хотелось закрыть глаза и дышать еще глубже.

— Как тебе ее истории? — вкрадчиво, почти шепотом спросил Матай.

Ника очнулась и вскинула на него глаза. Откуда он знает?

— Познавательно, ты не находишь? Олеся забавная рассказчица, пускай и тема у нее всего одна.

Он не улыбался, глаз не отводил, а Ника вдруг поняла, что ее специально отправили к Олеське, специально оставили там на ночь. Чего-то добивались. И добились?

— Зачем ты это сделал?

— Что это?

— Ты знаешь! Зачем ты сделал так, чтобы я узнала, как она… как ее Лясинские…

— Как она потеряла девственность?

Это слово, произнесенное мужскими губами, привело бы в ужас, если бы не злость на тот факт, что он это подстроил, и не тяжесть вокруг бедер после рассказа Олеськи, как будто таз ватой обмотали. Сейчас слово просто туманило голову.

— Об этом все знают, — пожал плечами Матай. — Лясинские наши звезды. Таких многочисленных пар до них не было. Таких любвеобильных тоже. Зато никто не скажет, что кто-то из них несчастен, хотя любовью они занимаются много и часто.

— Так зачем?

— Чтобы ты убедилась, что существуют девушки, которым нравится заниматься любовью. Даже потеря девственности им понравилась, вы, волчицы, так устроены, что при должном уровне возбуждения не чувствуете боли. Например, укусов. Мы часто кусаемся в процессе, ты знаешь? Тебе не будет больно, когда я впервые тебя возьму, слышишь?

Ника зло прищурилась и отвернулась. Кусаются? Не чувствуют боли? Да уж, эти отметины на женских телах она вовек не забудет. О каких там «не чувствует» речь? Судя по скулящим самкам их стаи, боль была просто адской.

Опять вранье.

— Не хочу ни о чем таком говорить.

— Ок, — покладисто согласился Матай, положил одну руку на сиденье и откинулся на него, расставил ноги. — Тогда к долгам.

— К каким? — сглотнула Ника, невольно косясь на альфу. Сегодня на нем была легкая куртка и темные плотные штаны серого цвета. Снова ни следа щетины, очень внимательный, затаившийся взгляд, слегка взъерошенные волосы, черные до синевы и губы, по которым то и дело скользила улыбка.

— Я взял с собой инструмент, — он сунул руку в карман и достал мягкий метр. — Ты обещала связать мне шорты, если помнишь, так что начинай снимать мерки.

— Я на глаз могу.

— Я настаиваю, — очень мягко сказал он.

Альфа закинул вторую руку, которая оказалась у самого лица Ники. Она посмотрела на его бедра — штаны обтягивали ноги, и там, где они сходились, высился бугор. Он был возбужден.

— Может, потом? — быстро спросила она, усевшись на край сиденья и покачиваясь при движении, как птица на жердочке.

— Согласен.

Она громко выдохнула. Все-таки иногда он такой…

— Только потом я разденусь. С голого тела мерки получатся точней.

Ника не сдержалась и тихо выругалась, на миг отвернувшись. Матай не обратил внимания, расслаблено откинув голову.

— Что выбираешь?

— Хорошо! — она выхватила метр и растянула.

Теперь понятно, почему он, пес шелудивый, отказался от свитера. Он хотел, чтобы она трогала его не вверху, а там, внизу.

Ника, зажмурившись, потянулась к альфе.

И впечаталась лицом в его бок. И первую секунду не могла отодвинуться, оглушенная ароматом, теплом и каким-то другим притяжением, жгущим при прикосновении, как жжет язык посыпанная перцем еда.

— Помочь?

— Нет!

Пришлось открыть глаза. Не смотря на Матая, Ника отодвинулась, потом протянула руку, чтобы измерить ему талию. И хотя он не двигался, его грудь поднималась и там, под одеждой была голая, гладкая кожа, которая наверняка скользит, стоит провести по ней пальцами. Возможно даже, от прикосновений на ней остаются следы, как круги по воде.

Ника никогда не прикасалась к голой коже взрослого мужчины. Интересно, она такая же нежная, как женская? Упругая? Она чем-то отличается от ее собственной? Конечно, не считая запаха? Какая у него фактура?

Очень быстро, стараясь не прикасаться, Ника почти обняла его, обвила измерительной летной, и отпрянув, взглянула на цифры. Одна мерка есть, теперь остальное. Ну, длину легко измерить, отсев чуть дальше, она протянула руки и быстро приложила метр к его поясу и ноге. Даже приближаться не пришлось.

— Бедра, — хрипло скала он.

— Что?

— Ты забыла измерить объем бедер.

— Талии хватит.

— Не хватит. Хочешь схалтурить и связать мне какую-то хрень?

Ника застыла и непроизвольно уставилась на бугор, который словно специально постоянно попадался ей на глаза. Словно специально не давал о себе забыть.

Гипнотизирует даже оттуда, из-под одежды. Одноглазая змея Крауфранца. Розовая палка Олеськи. А какой у него?

— Готов променять последнюю мерку на другое.

Ника встрепенулась, отвела глаза. Встретила его вкрадчивый взгляд, который словно видел ее насквозь, отчего кожу или жарило, или окатывало ледяными снежинками.

— На что?

— На поцелуй.

Она задумалась. Олеськины байки раскрасили черноту памяти в какие-то новые цвета — то тут, то там виднелись алые черточки и пятнышки, превращавшие однотонный страх в нечто другое.

Должно быть что-то другое. При виде мужчин своей стаи она испытывала только ужас. Но альфа вызывал куда более сложные чувства и страх отодвигался все дальше. Олеська не врала, она не боялась. Она была счастливой, черти ее дери!

— На взрослый поцелуй, — поправил Матай. — С губами и языком. Ты так сама не сможешь, поэтому я сам тебя поцелую. Идет?

Или так, или трогать его член, пусть и через штаны.

— Хорошо.

Ника даже не сразу сообразила, что согласилась, как уже сидела у него на коленях и прижималась бедром к твердому бугру.

— Расслабься.

Куда там! Со стороны казалось, ее обхватило полчище змей, спеленали своими горячими крепкими телами, запрокинули голову и потом Матаю осталось только поднести губы достаточно близко.

Его губы накрыли ее. Полностью покрыли, тоже взяли в плен, как его руки опутали тело. Ника закрыла глаза, как того требовал инстинкт. Самцы из стаи не целовали самок перед насилием, им не было нужды — они ставили их в нужную позу и действовали, может, поэтому отвратных ассоциаций в отношении поцелуев у Ники не было. Она просто никогда раньше этого не делала.

Его губы двигались, скользили, вызывая на редкость приятные ощущения. Мягкость, тление, ожидание. Потом они нажали и открылись, заставляя следом открыться ее губы. Между ними был сконцентрирован его вкус и запах.

Ника почувствовала себя так, будто его сущность вливается в нее через рот, или нет, наоборот, пробует ее, впитывает. Наслаждается ее вкусом, смакует, как новый деликатес. Обмен вкусом?

Она поддалась, запрокидывая голову, не сопротивляясь, принимая поцелуй, который он предложил. Попыталась очнуться, открыв на секунду глаза, но не помогло — окружающий приятный полумрак идеально соответствовал уверенным губам Матая. Больше Ника не сопротивлялась.

Голова откинулась еще сильней, ее крепко держали мужские руки. Быстро, влажно в рот проник язык альфы, обжигая его вкусом, словно внутри запрыгали пузырьки шипучки.

Его слюна теперь в моем рту, подумала Ника, уплывая куда-то в иное измерение. Там тело, скованное горячими объятиями впитывала его жар, как батарейка и хотело еще, а рот чувствовал каждое движение движущихся умелых губ, языка и ощущал, как впервые приоткрывается завеса огромной взрослой тайны.

Его пальцы проникли сквозь волосы, массируя кожу головы, а губы отрывались только на короткий миг, судорожно вздохнуть, и снова продолжали. Оказывается, поцелуй — это прикосновение и поглаживание, только вместо пальцев губы.

В какой-то момент он зачем-то прикусил ей губу и зализал языком, а потом снова сосал ее губы, прижимаясь все крепче.

Губы у Ники заболели.

Машина дернулась и притормозила. Рука Матая опустилась Нике на бедро и у нее словно выстрелили над ухом из ружья. Она отшатнулась, уперевшись ладонями в грудь самца. За бедра хватают, чтобы держать было удобно. Да, но ладони как приклеились к его груди и не желали отрываться, хотя при мысли о таком прикосновении к другим мужчинам Нику окатывало брезгливостью.

— Кажется, все? — прохрипел он и облизнулся. Ника, не отрывая глаз, проследила, как его язык прошелся по губам и исчез во рту. В скорости этого движения почудилась стремительность кошечьего прыжка.

Она поморщилась — искусанные им губы болели. Но если честно, это была приятная боль, слегка ноющая, но они не отказались бы получить еще порцию.

Альфа медленно убрал руки.

— Через девять дней у тебя течка.

Ника встряхнула головой и сама сползла с его коленей на сиденье.

— И что?

— Я дам тебе еще неделю. Нет, шесть дней. Потом возьму тебя. Три дня будут моими, каждая минута.

Ника сглотнула, с ужасом вытаращившись на него. Взгляд альфы был спокойным и на все сто уверенным. А что она думала, «когда-нибудь» будет длиться до самой смерти?

— Советую привыкать к моим прикосновениям и поцелуям. Я не буду заниматься с собой сексом шесть дней, но могу ласкать по-другому. Начинай привыкать. Если тебе хочется, чтобы я к тебе прикоснулся — только скажи. Сама тоже можешь прикасаться ко мне всякий раз, как захочешь. Даже если просто интересно. И еще одно — твоя сестра будет жить с Ларим.

Ника снова сглотнула, хотя во рту было сухо, и промолчала. Марию, выходит, с ней не оставят, но почему? Зачем разлучать сестер, тем самым настраивая против себя пару, которой он считал Нику?

Однако больше пугала туча, которая сгущалась над головой — его темное желание. Шесть дней туча будет становиться больше, плотней, будет копить силы, а после нападет, рухнет, схватит в тиски и закружит в центре своей темной сущности.

Тряхнув головой, Ника заговорила:

— Почему Мария будет жить с Ларим? Мне что, нельзя с ней видеться?

— В моем доме мне лишние проблемы не нужны. Видеться можете, хоть каждый день, гуляйте, ходите друг к другу в гости. Ларим живет в десяти минутах езды, я выделю тебе охрану и водителя.

Значит, сестра для него проблема? Ника покосилась на альфу.

— Ей будет спокойнее с Ларим, в доме, где в данный момент нет мужчин. Она больше боится. Живя вместе, да без присмотра, вы выкинете какую-нибудь глупость. Шести дней вам хватит, чтобы наломать дров. Поэтому Мария пока поживет у Ларим, а ты пока сосредоточишься на мне. Мужчины любят, когда им уделяют много внимания. Много особенного внимания. Между нами осталось одно нерешенное дело, которое требует решения. И решение может быть только одно. Слушай Лясинскую, она знает, о чем говорит. И делай выводы. Я в тебя верю.

Ника злилась, но молчала. Альфа может все, он имеет право на все и расселить их по разным домам для него раз плюнуть. Наверное, могло быть хуже, он мог нарушить другое свое обещание, относительно их безопасности. Мог шантажировать сестрой.

И у Ларим Марии действительно будет легче, переносить ауру альфы может не каждый, это все равно что жить, таская на спине стальную плиту, и чем альфа сильней, тем плита толще. Сестру однажды просто размажет по полу от его харизмы.

— Почему в твоем доме нет женщин? — спросила Ника. У него есть помощники, помогающие управлять стаей, она их видела, а также работники-мужчины по дому. А женщин нет. Из-за ауры?

— Последнее время я довольно прохладно относился к женщинам. Лет двадцать как.

— И чем же они тебе не угодили? — Ника не хотела, но снова насторожилась. Если он презирает всех женщин, для нее не сделает исключение. То есть вскоре перестанет прикидываться добреньким.

— У них у всех имеется общий огромный недостаток, который вначале меня бесил, а потом и вовсе делал неадекватом. Я отгораживался от окружающих, уходил в себя, очень глубоко и днями не возвращался. Таких можно увидеть в дурдоме, — блеснули острые зубы, когда альфа коротко и зло улыбнулся. — Когда человек сидит в кресле, но на месте только тело, а в глазах пустота. Иногда я убегал в лес и оставался волком неделями. Тоже не сахар.

— Это делали женщины? — удивлялась Ника.

— Да. Если бы ты наконец-то не появилась, думаю, однажды я прекратил бы сопротивляться и остался бы зверем. Теперь нет.

— И как женщины это делали? — недоверчиво спросила Ника. Что он говорит? Как женщина может заставить навсегда стать оборотнем?

— Очень просто. Я смотрел на них и видел, что это не ты. Вдыхал их аромат и понимал, что это не ты. Даже когда трогал их… ощущал, что это не ты. Я уже и не помню, когда в последний раз получал удовольствие от женщины. Тонкие и толстые, брюнетки и блондинки, красавицы и простушки, я перепробовал все варианты и — пустота. Честно говоря, в одном твоем поцелуе кайфа больше, чем в сексе последнее энное количество раз. Жаль, что это ни о чем тебе не говорит. Пока не говорит, — уточнил он.

Ника промолчала. Матай, не отводя взгляда, устроился на сиденье удобней, так же раскинув руки и расставив ноги. Может, чего-то ждал, Ника не знала, она отодвинулась на самый краешек сиденья и повернулась к окну.

— Это можешь снять.

Его рука обхватила запястье и серебристый браслет расстегнулся и упал в его ладонь. Альфа сунул его в карман.

— Что это было такое?

— Хочешь поговорить?

Ника быстро отвернулась. Она хотела не говорить, а чего-то другого. Кровь, сердце, низ живота, живот и кожа хотели чего-то другого, но чего? Зато за окном все понятно — дорога.

Домой они приехали часа через два. Большую часть времени Ника провела, делая вид, что смотрит в окно — жалюзи он открыл, но перегородка между ними и водителем осталась поднятой. Дороги в основном были пустынными, узкими, встречные машины попадались редко.

Когда очередная такая дорога привела к воротам с будкой охранника, Ника поняла, что они у дома альфы.

Глава 14

Только сейчас Ника догадалась осмотреть место, где будет жить. Со стороны особняк выглядел впечатляюще: основательный, двухэтажный, с огромными окнами и аккуратной крышей.

— Могу я увидеть, где будет жить Мария? — спросила Ника, когда они остановились на дорожке у двери.

Матай кивнул и вышел из машины. Потом наклонился, протянул руку и тяжело положил ей на колено. Ника не дергалась, молча наблюдая, как его пальцы сжимаются. Его огромная рука на ее узкой коленке выглядела зловеще — может, из-за светлой кожи, может, еще из-за чего. Определенно этот жест означал главенство, не будучи особо искушенной во многом другом, Ника прекрасно понимала любую демонстрацию силы и физического превосходства. Продержав так несколько секунд, Матай отнял руку и ушел. Видимо, потом предупредил водителя, потому что машина развернулась и поехала.

Ника обхватила коленку в том месте, где держал альфа. Кожа горела и чесалась, как будто своим прикосновением он оставил на ней клеймо.

Происходящее тревожило Нику все больше. Необъяснимая реакция собственного тела на его присутствие и ненормальные ощущения при мысли о том, что самцы делают с самками. Олеська внесла свой вклад и Ника почему-то не могла выбросить из головы мысль, что возможно, не все так печально. Сестры видели одну сторону медали, но когда такое количество оборотней утверждает, что существует другая сторона, может, они не врут? Возможно, временами это не так уж и больно? Возможно, временами терпимо? Или это выживаемость, торг? На что меняла свое тело Олеська? На дом? Еду?

А на что Нике придется менять свое через шесть дней?

Впрочем, пока стоит другая проблема — Мария.

Дом Ларим действительно находился всего в нескольких минутах езды, в поселке, расположившемся прямо за воротами дома альфы, среди многих таких же домов. Пешком можно дойти минут за двадцать. К дому машины приехали одновременно.

Мария вышла, сжимая губы и смотря в землю, не обращая внимания на Нику, которая быстро подбежала к сестре. В дом прошла с таким видом, будто вели на убой, но хоть не упиралась и не скандалила. Ларим отвела их на кухню — в доме, размерами в несколько раз меньше дома альфы, не было слуг.

Сестры сели за стол, пока хозяйка доставала из холодильника и разогревала еду. Она тоже не очень-то старалась успокоить Марию, думала о своем.

— Послушай, но все же хорошо! — наконец, не выдержала укоризненного молчания Ника. — Ничего страшного не случилось!

— Ты меня бросаешь! — мгновенно взорвалась Мария. Ее глаза заблестели, а губы задрожали. — Ты ушла к самцу!

— Я не ушла. — Ника не смогла найти слов, чтобы объяснить сложившуюся ситуацию.

— Ты бросила меня и ушла жить к самцу? Я глазам своим не верю! — и снова в голосе у сестры прорезались слезы.

— Успокойся. Никто тебя не бросал. — Ларим, поджав губы, грохнула тарелки на стол. Ника могла представить, как за время дороги Мария вымотала ее своим нытьем. Она-то не привыкла к такому. — Ника пара альфы, она будет жить с мужем.

— Почему я не могу жить с ними?

— Сто раз уже повторяла — альфа имеет право на все время своей жены. Вам еще повезло, что он не только приютил тебя, Мария, но и разрешает вам встречаться. Сейчас, вместо того чтобы радоваться слиянию со своей женщиной. Вы глупые дурочки, даже не представляете, на какие жертвы он идет!

Ника нахмурилась. Тоже мне жертвы — дать шесть дней, чтобы морально привыкла к тому, что потом он перейдет к делу. Тоже мне, добренький какой!

— Мария! — Сказала Ника. Почему-то голос стал ледяным. Сестре ничего такого через шесть дней не грозит, а она еще недовольна! Местами, может, хочет поменяться?

— Марыська, хватит ныть. Ларим позаботиться о тебе. Мы присмотримся к этой стае и решим, что будем делать дальше. Смысл скулить? Неужели ты не понимаешь, что альфа не изменит решения? И что мы не в том положении, чтобы возникать? — Ника сама не заметила, что привстала со стула и кричит.

Мария зарыдала, закрывая ладонями лицо.

— Да? — проговорила сквозь слезы. — А раньше ты по-другому говорила, когда уговаривала меня убежать! Что угодно готова была перенести, только бы подальше от самцов держаться.

— Убежать? — тут же насторожилась Ларим.

— Ну, все, все. — Ника подскочила к сестре, поднимая той голову и вытирая слезы со щек. Нужно, чтобы она замолчала до того, как сболтнет лишнего. — Глупенькая, не стоит плакать. Все хорошо.

Ларим задумчиво смотрела на них, но с вопросами больше не лезла. Ника решила, что она отстала временно, однажды им с Марией придется отвечать, кто они и откуда, альфа тоже на это намекал. И что тогда? Узнав, кому они принадлежат, их вернут законной стае? Отдадут в руки Олимпа?

Нику передернуло, что тоже не укрылось от взгляда Ларим. Ну и пусть!

Сейчас не до того — нужно успокоить Марию.

— Я обещаю тебе, что если тебя кто-то хоть пальцем тронет, я лично перегрызу этой твари глотку. И тогда мы уйдем и больше никогда, никогда я не стану слушать никого, кроме тебя. А пока послушай меня, сестренка, — шептала Ника, обнимая Марию, как маленькую. — Мои инстинкты кричат как полоумные, они говорят, что нам нельзя бежать, потому что… — Она замялась, не в силах объяснить требования инстинкта. Он требовал Матая, но как такое сказать вслух Марии? Как это самой понять?

— Ладно, — наконец, просипела сестра. — Я подожду… чуть-чуть.

Остаток дня Ника провела в доме Ларим, пытаясь разговорить сестру и привыкая к своему новому положению, которое то и дело подчеркивала Ларим. Жена альфы, она говорила. Обязана делать то-то и то-то. Обязана быть в восторге и писать кипятком, что ей достался такой самец. Любая самка стаи глотку бы самому дьяволу перегрызла, помоги ей это стать парой альфы, но ею стала Ника. Пусть не забывает и лучше думает о том, как порадовать своего мужа.

Ника ее игнорировала.

Они с сестрой пообедали, осмотрели дом и выделенную Марии комнату, маленькую и аккуратную, видимо, там прежде жила одно из дочерей Ларим, потом уговорили Ларим пойти отдохнуть и остались на несколько часов одни.

— Мне здесь не нравится, — сообщила Мария, подойдя к окну. Ника встала рядом. Поселок выглядел очень мило, аккуратные домики, ровная дорога, много оборотней. Девушки стаи были одеты свободно, как в телевизоре и ходили так, будто ничего не боялись. Дети бегали вперемешку, мальчишки с девчонками, и спокойно играли друг с другом, даже подростки.

Все казалось иным.

— Мне тут не нравится, — громче повторила Мария.

— Почему? На первый взгляд неплохое место.

— А может, — сестра стремительно развернулась. — Может, не станем ждать и уйдем? Сейчас? Нас нескоро хватятся. Мы успеем далеко уйти!

Шквал мыслей пронесся в голове. В том числе Ника почему-то подумала, что в этом случае Ларим вполне может умереть. За то, что дала им уйти.

А ведь Матай намекал, что они могут это сделать. Наделать глупостей, оставшись без присмотра, сказал он. Выходит, ждал такого поворота?

Ника вздохнула.

— Нельзя. Уверена, альфа это предусмотрел. Он предупреждал меня, чтобы не тратила время, планируя побег.

— Но что-то же можно сделать!

— Не в этот раз. Я устала повторять, что другого выхода нет. Только ждать. И потом, у тебя есть нормальные предложения? Что ты предлагаешь делать, Марыська?

— Ты ушла к самцу! — дрожащим голосом в сотый раз повторила сестра.

— Это не предложение, — отрезала Ника.

— Он тебя изнасиловал?

— Нет!

— Угрожал? Поэтому ты ушла к нему в дом?

Пары для сестры тоже не существовали, она понимала только один язык.

— Да, — подумав, сказала Ника. — Он сказал, что пока мы слушаемся, мы в безопасности. Иначе он поймает меня и изнасилует. Запрет в доме, у него полно слуг, так что выходить на работу в поле или на ферму мне не нужно будет. Я буду годами сидеть на цепи. Он будет насиловать меня каждый день. Ты же видела, какие у них возможности? Люди, техника, вертолет. Ты действительно думаешь, что у нас есть шанс далеко уйти? Не лучше ли остаться и попробовать договориться по-хорошему? Настало время быть хитрее!

Вот теперь Мария замолчала, стала серьезней.

— Мы сбежим, — твердо сказала она.

— Мы будем искать подходящий случай, — кивнула Ника, у которой уже голова болела от попыток переубедить сестру сидеть тихо. — А пока будем осматриваться, готовиться, как обычно…

— Я надеюсь, он тебя не тронет, — прошептала Мария.

— Не бойся, Марыська, — улыбнулась Ника. Она всегда улыбалась, надо же как-то показывать, что все в порядке, но в этот раз ей действительно было не страшно. Память менялась, чернота была уже не такой темной. И эти красные огни в глубине… Даже про шесть дней не страшно, неизвестно, почему. Даже… немного интересно.

Вечером они на пару с Ларим искупали притихшую Марию и уговорили померять одежду младшей дочери Ларим. На ней она была почти в облипку, Мария стала просто красавицей.

После ужина Ника, неловко мямля, спросила Ларим, можно ли ей остаться здесь ночевать. Только чтобы сестре не было страшно.

— Нет. Езжай домой, — категорическим тоном ответила та. — Мое положение и так шаткое, оно не выдержит объяснений с альфой, почему я разрешаю его жене капризничать. Иди домой и займись, наконец, мужем.

Тогда Ника попрощалась с сестрой и вышла из дома — на дороге все еще ждала машина, которая в течении дня никуда не уезжала. Водитель молча довез ее обратно, ни сказав ни слова, убедился, что Ника вошла в дом и только тогда уехал.

В доме Матая было тихо и темно, только несколько ламп горело вдоль стен. Если кто-то и был внутри, она не чувствовала — запах альфы был слишком силен и перебивал все остальные.

Ника прокралась в дом, как вор, потому что не знала толком, кто она тут, что ей можно, а что нет. Знала только, что должна ночевать тут, потому что альфа так пожелал, и все. Она помнила, где комната, которую ей выделили, туда и пошла. В тишине даже мягкие шаги последыша звучали громко, потому она стала красться на носочках.

Возле комнаты остановилась, повела носом — дальше по коридору была комната, где жил альфа. Может, и сейчас он там. А может, ушел куда-нибудь. С приятелями пить самогон и гонять самок. Может, шесть дней вместо нее будет насиловать кого-то другого.

Ника нахмурилась — пусть не хорошее, но довольно ровное настроение как рукой сняло. Лучше бы он не предупреждал об этих долбанных шести днях, потому что такое омерзительное чувство, что она ждет казни. Только казнь какая-то странная, испорченная пошлой Олеськой, черти ее дери!

Ника вошла в комнату, включила свет. Замка на двери не было. Комната вылизана, тут тщательно убрались. В прошлый раз Ника была слишком испугана, чтобы оценить, а сейчас увидела, что тут все словно игрушечное — новое, чистое и безупречное.

И все по-иному. Кровать теперь стояла почти посреди комнаты, возле нее у окна большое мягкое кресло. Щели, куда можно прятаться, не стало. Зато на стене появился плоский экран, перед ним малюсенький диванчик с таким же маленьким столиком, на столике лежал пульт.

Так же появилось высокое зеркало в круглой раме — в него можно смотреться в полный рост. И у шкафа, передвинутого к кровати, лежали пакеты. Целая гора цветных пакетов с яркими надписями. Ника сунула нос в один из них — что-то розовое в целлофановой обертке. Достала — тапочки с пушистыми кусочками меха на носочках. Ниже — туфельки и кроссовки. Во втором пакете платье, Ника никогда таких в руках не держала — оно было частично из материи в мелкий цветочек, частично из плотного синего хлопка.

Значит, привезли ее вещи, то есть те, что заказала Ларим, что это еще может быть?

Ника вернула все это в кучу, надела ночную рубашку, которую ей дала Ларим и забралась в кровать. Можно спать.

Она проснулась среди ночи от непривычных звуков. Жутко было слышать… Или нет, просто звуки чужие, незнакомые, но отчего-то будоражат, пронизывают до самих костей. Ника приоткрыла один глаз, не шевелясь. Из окна лился бледный лунный свет. Возле окна в большом кресле сидел Матай, откинув голову на подголовник. Его глаза были прикрыты, а губы, наоборот, приоткрыты, и он тяжело дышал. Ника разглядела в темноте его плечи почти одного размера со спинкой кресла, подлокотники, а ниже — его ноги, сейчас расставленные. Левая рука лежала на колене, а правой было не видно. Посреди тела — темнота, потому что лунный свет падал тонкими косыми лучами со спины и оседал на голове и плечах.

Он так тяжело дышал, будто задыхался. Стоило слегка привыкнуть к темноте, как Матай дернул головой, застонал, и в комнату выплеснулся запах. Запах мужского семени, как в позапрошлую ночь.

Ника зажмурилась, с трудом сдержавшись, чтобы не закричать. Если он нападет… если только он посмеет напасть!

Но он обещал шесть дней и до сих пор ни разу не обманул. И потом, прежний вопрос — разве этот запах не означает, что самец закончил то, что ему так нравится? Разве он появляется до?

Ника терялась в догадках, прислушиваясь к звукам. Матай еще несколько минут просто сидел, расслабившись, его дыхание теперь было ровным и спокойным. Потом он тихо встал, раздался шорох одежды и шаги. Дверь закрылась и Ника осталась в комнате одна — и только тогда свернулась в клубок, притянув руки к груди и открыв глаза. Матай ушел, но в комнате остался его запах — его умопомрачительный запах, от которого во рту собиралась слюна, а тело словно охватила простуда, принесшая с собой жар и лихорадку.

Я больна? — подумала Ника, но не смогла ответить. Этот запах сладко мучил до самого утра, Ника даже вскочила на рассвете и оделась сама, во вчерашние джинсы и рубашку. Перед глазами стояло синее платье, но нужно убедиться, что эти вещи можно брать, вдруг за них положено отрабатывать? Альфа доказал, что хитер, как черт и лучше не давать ему этой возможности. Его игры непонятны, что это, например, было с Олеськой?

Опять Олеська! — чертыхнулась про себя Ника. Что она привязалась со своими пошлыми историями? Втельмяшилась в голову, не дает шага ступить, чтобы о себе не напомнить. Ну, болтала как сорока, без передыху, но это просто слова! Все, нужно заканчивать с этой Лясинской безумной, иначе и сама свихнешься!

Потом Ника дождалась семи утра и быстро спустилась в холл, чтобы встретить Ларим и Марию внизу, потому что они вчера договорились вместе позавтракать в доме альфы. Нужно спуститься и встретить их внизу, чтобы никто не поднялся и не вошел в комнату, и не почувствовал этот запах… никто не смеет его вдыхать, потому что он предназначается только ей!

Это ощущение тоже было странным, очень странным. Непривычная смесь злости и лихорадочной жажды сохранить что-то для себя одной, для своего личного пользования.

За последнее время на Нику пикировало столь разных странных эмоций, что она почти перестала их бояться.

Спустившись, она села на диванчик в прихожей, то и дело посматривая на вход. Гостьи запаздывали или она проснулась слишком рано? Завтрак с половины восьмого, осталось всего несколько минут.

И ладно. Зато тут красиво, приятно находится, можно и подождать.

Из кухни вдруг вышел повар в фартуке и белой косынке — тощий оборотень с такими же черными, как у альфы глазами. Несмотря на худобу, инстинктивно становилось понятно, что он очень, очень силен. Может и тонкий, но из стали.

Ника притихла, привычно стараясь сделаться невидимкой.

В руках повар нес поднос с одуряющее вкусными на вид и аромат вещами. Булки, сливочное масло, ветчина. Ника сглотнула слюну.

— Утро доброе. Ты чего тут сидишь? Проходи в столовую на завтрак, булочки только из печи. — Спокойно сказал самец. Судя по голосу, он состоял в какой-то дальней родственной связи с Матаем, потому что нечто общее у них имелось.

Ника встала и пошла за ним, есть хотелось ужасно. Она всегда много ела, когда нервничала, ну, когда было, что есть. Заглянула в открытую дверь столовой — там работал телевизор, показывал утренние новости, а во главе пустого, накрытого к завтраку стола уже сидел Матай.

Ника уставилась в пол, мелкими шажками прошла и села от него через два стула. Дело в том, что все остальные стулья были убраны, вероятно, специально.

— Доброе утро, — поздоровался Матай. Слюны полон рот теперь был не только от голода, а и от его голоса, который каким-то невероятным образом заставлял кровь бурлить. Чем дальше, тем хуже. Если это все не прекратится, она сойдет с ума. Но как это все прекратить?

— Доброе, — пробормотала Ника, трусливо пряча глаза. На нем был темно-красный свитер с косами, машинной вязки. Может, намек на то, что она так ничего и не связала? Интересно, а он, правда, будет носить эти злосчастные шорты, которые выдумал только чтобы с ней пообниматься?

Хотя признаться честно, тот поцелуй Ника вспоминала с тех пор не раз. Тот момент, когда он сосал ее губы.

Перед ней, разбивая воспоминание, появилась белоснежная тарелка с крошечными розовыми цветочками по периметру. Повар вроде нес одно блюдо, но еда на столе появлялась и появлялась.

— Ника, это мой кузен, Тополис.

— Очень приятно.

— И мне, — повар не улыбнулся, но посмотрел вроде дружелюбно. — Приятного аппетита.

— Если ты уж села так далеко, возьми себе сама, чего хочешь. Ларим звонила, они только вышли, так что начинай без них. В следующий раз не будут опаздывать.

— Позвонила? — выдохнула Ника. За короткое время владения телефоном Берестовских удалось понять, какая это удобная штука. Раз — нажал пальцем и разговаривай с тем, кто очень далеко. Правда, благодаря той штуке их поймали, но чем дальше, тем больше Ника путалась, действительно ли все так плохо.

Ах, да! Пять дней. Все ужасно.

Она ткнула вилкой в тарелку с ветчиной.

— Позвонила. Держи, кстати.

Альфа нагнулся вперед и положил перед ней телефон. Он был просто огромный и тонкий, как лист бумаги.

— Что это? — прошептала Ника, замерев с вилкой в руках.

— Смартфон. Нужно же как-то держать связь, пока ты торчишь у Ларим. Теперь правило — если я звоню, отвечать немедленно. Это понятно?

Ника кивнула.

— Это мне? — с изумлением прошептала она.

— Да. Пока взял, что предложили, позже сможешь выбрать себе сама. Хочешь, розовый?

— Розовый? Почему розовый?

— Разве такие малышки не любят розовый цвет?

Ника покраснела. Он намекал, что она маленькая девочка?

— Такие малышки, как я, давно уже имеют гаремы из четырех мужей! — неожиданно смело заявила она.

Альфа медленно откинулся на стуле и улыбнулся. Почему-то эта улыбка всколыхнула картинки, которые появлялись перед глазами с рассказами Олеськи. Словно они одной крови.

— Хочешь сказать, будто знаешь, что делать хотя бы с одним мужем? — насмешливо спросил он.

Ника нахмурилась, уставившись в тарелку.

— Что же ты? Вот перед тобой твой собственный муж, который жаждет, чтобы с ним что-нибудь сделали. Для начала поцелуешь мужа?

Быстрая вспышка смелости так же быстро перегорела. Оставалось только молчать и надеяться, что он забудет.

— Ага. Уже пятимся обратно? Быстро ты сдалась.

— Я не сдалась! Я ем.

— Хорошо. Пять минут на утоление первого голода.

Матай не злился, нет, и кажется, старался говорить спокойно, шутливо, но Ника вздрогнула, почувствовав, что стоит копнуть чуть глубже и тебя просто засосет в трясину его эмоций и желаний.

Завтрак начался.

Ника положила себе в тарелку жареные яйца и бекон, потом еще булочки, ветчину и сыр. Скоро тарелка стала походить на поленницу. Повар тем временем принес ей чашку с дымящимся чаем.

О, еда на вкус была просто божественна!

— Вижу, сегодня ты проголодалась?

Ника подняла от своей тарелки глаза и посмотрела на Матая. Он улыбался. Его глаза — черные, тайные, как ворота в незнакомую страну, то ли черной боли, то ли алой страсти. Губы, на вид мягкие, твердый подбородок, крепкая шея.

Впервые с момента знакомства Ника совсем не испугалась. Этот мужчина так привлекал, притягивал, она даже пожалела, что уселась так далеко. Ведь он далеко, его руки, тело, запах…

Тот запах, что он оставил в ее комнате ночью. Захотелось немедленно подняться наверх и снова почувствовать этот аромат. А еще лучше — оставить его на себе, чтобы не пришлось искать в других местах, размазать по собственной коже, как крем, впитать и сохранить.

Его глаза стали внимательнее, взгляд глубже.

Крылья носа дернулись, Матай, не отводя глаз, поднял свою чашку, прижимая к губам и сделал глоток. Кадык на шее дернулся, а у Ники перехватило дыхание.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. В голосе появился хрип и этот хрип словно процарапал ногтями по коже, но не больно.

Ника быстро отвела глаза, уже не от страха перед ним, а от страха перед собой. Она чуть не спросила, что он делал в ее комнате ночью.

— Хочешь, составлю тебе сегодня компанию?

Спросив так же хрипло, Матай вдруг задышал… неровно и глубоко, возбужденно. Ника вжала голову в плечи и не ответила. Он хочет с ней находиться рядом? Разве мужчина может находиться рядом без попытки получить больше?

— Вижу, не хочешь. Встань и подойди ко мне. Не хочу ждать, пока ты съешь всю эту гору еды.

Думая о приказе, которому она отчего-то подчинилась, Ника встала и подошла к нему, даже быстрее, чем хотела. Он снова улыбнулся и уверено посадил ее на колени, обхватывая руками за талию — две ладони обхватили узкую талию почти полностью. Не очень крепко, стоило Ники поежиться, альфа совсем убрал руки — одну положил на спину, второй обхватил затылок. Медленно притянул к себе, неотрывно смотря в глаза. Ника знала, что дальше последует — сейчас он ее поцелует, в душе волновалось море, поднимались волны, но губы сами собой раскрылись и подались навстречу.

Его губы крепко прижались к ее губам, а язык попал в рот и снова принес взрыв вкусового фейерверка. Глаза закрылись, позвоночник размягчился, пока Ника впитывала новые яркие ощущения. Как такие, по сути, простые прикосновения могут так сильно волновать?

— Держись за меня, — прошептал Матай, на секунду отрываясь от ее губ. Ника подняла руки и положила ему на плечи. Выбирать не приходилось, приказы альфы нельзя игнорировать, хотя вероятно, она бы смола.

А смысл?

Его мягкие, уверено движущиеся губы приносили массу приятных ощущений, всего-то не надо сопротивляться.

Матай был вкусным не только по запаху, а и на вкус.

Когда он уверено, почти привычным жестом обхватил Нику за шею и прижался к ее губам, уже неважно стало, что она делает это по приказу. Тот его вкус начисто заглушал все… все мысли, как и желание сопротивляться.

Ника сжала пальцы, проводя по его плечам, таким крепким. Такая сила в них и ни капли слабости. Вот бы ей такую силу, тогда их с сестрой никто бы не посмел обидеть, никто!

Потом мысли окончательно вышибло из головы, альфа не опускал руки ниже пояса, так что страх не возвращался. Ника отдалась поцелую, как отдавалась любому занятию, которое ее интересовало, будь то выращивание огурцов или плаванье в пруду. Она обвела его плечи, опустила руки к бокам, потом завела ему за спину, сжимая ткань свитера. Его тело казалось большой игрушкой, которую нужно изучить, но совсем не детской. Игрушкой для взрослых девочек. Природная любознательность готова была зайти дальше и посмотреть, что там, за поцелуем, но неожиданно в комнате раздался изумленный вопль.

Ника отпрянула от крепкого мужского тела и оглянулась — на пороге стояла сестра.

Глава 15

— Ты… что ты делаешь, — прошептала она. Глаза Марии были так широко раскрыты, что заняли поллица, а подбородок мелко трясся.

Ника панически вскочила с колен альфы, как будто сидела на печке, которая вдруг раскалилась, и жарко покраснела.

— Садись, не стой, — отодвинув Марию, в столовую вошла Ларим. — Садись за стол. Доброе утро.

Ника так и стояла, смотря на сестру. Что произошло? Что та увидела такого ужасающего? Не было ничего отвратительного в происходящем, Нике нравилось сидеть в объятьях Матая и чувствовать, как его губы ласкают ее лицо. Почему же тогда Мария смотрит, как будто вернулась в тот день, когда Олимп изнасиловал Катрию?

— Садись.

Негромкий голос альфы заставил Марию, опустив глаза, подойти к столу и быстро сесть на свободный стул. Глаз она не поднимала.

Матай встал, судя по звукам, Ника не рискнула обернуться, не рискнула оторвать взгляд от сестры, и наклонился сзади:

— Звони мне, волчонок. Приятного дня.

Альфа ушел из столовой и закрыл за собой дверь. Тогда Ника села на свое прежнее место, рядом с Марией.

Ларим налила себе кофе и прервала молчание.

— Ника, твоя сестра меня беспокоит. Я допускаю, что мы не справимся без помощи и предлагаю записать ее на прием к психотерапевту.

По сжавшейся от упрямства сестре Ника поняла, что та затаила протест, который однажды рванет.

— Марыська, что ты? — спросила она. — Что случилось?

— Это ты меня спрашиваешь? — вскипела сестра. — С тобой что случилось? Ты… что ты с ним делала? Тебе как будто нравилось! Как ты могла?

— Мы просто целовались, — прошептала Ника, которую слова сестры почему-то расстроили. Неужели она сделала что-то ужасное, чем-то обидела Марию? Но чем?

— Ника может целовать мужчину, который стал ее парой всякий раз, как захочет, — сообщила Ларим монотонно, видимо, выбрав такой голос для Марии, которой все нужно повторять миллион раз. — В ее жизни появился кто-то, кроме тебя, Мария, и тебе придется с этим смириться.

— Кто-то, кроме меня? — изумленно проговорила та.

— Да. Ее место возле Матая, твое будем искать. Чем быстрей ты с этим смиришься, тем проще всем нам будет.

Мария опустила голову и ничего не ответила.

После завтрака, прошедшего в тяжелом молчании, они поднялись к Нике в комнату. Запах Матая выветрился, так что Ника спокойно впустила обеих. И заметила, что впервые мысленно назвала комнату своей. Впервые окинула стены и мебель таким взглядом, будто это все принадлежит ей. Но, к сожалению, это неправда, все это стоит огромных денег и принадлежит альфе. Как и она сама?

Ника вспомнила утренний поцелуй и реакцию Марии. Что-то не так. Но она разберется, разве не для этого они с сестрой рискнули остаться в стае Росиати?

По сути, день прошел ровно, как вчера. Мария была хмурой и неразговорчивой, но хотя бы не рыдала. Половину дня они провели в комнате, разбирая новые вещи Ники. Большую часть этого времени Мария то и дело поводила носом и всхлипывала, видимо, чувствовала остатки запаха альфы.

Большую часть вещей Ларим распаковала и отправила в стирку, только обувь протерла и сказала, что ей можно пользоваться. И всякие штуки для волос и лица расставила в ванной на столике — их оказалось, как в большом магазине, страшно лишнее движение рукой сделать, чтобы не посыпались на пол.

— Ты во вчерашней одежде, — сообщила она Нике. — Так не пойдет. Каждый день надевай что-нибудь новое.

— Но она чистая, — воспротивилась Ника, указывая на одежду.

— Не то чтобы очень. В любом случае, каждый день надевай другую, свежую. Каждый день принимай душ. Белье, конечно, тоже меняй ежедневно, можно и чаще.

Ника задумалась. Конечно, когда горячей воды полно, стирать проще, но так часто и в таком количестве…

— Да мне стирать придется с утра и до вечера, если я так часто буду одежду менять!

Ларим остановилась, застыла с какой-то кофточкой в руках. Потом вдохнула.

— Боже, я и забыла, что вы как звереныши лесные. Тебе не нужно будет стирать. Матай наймет тебе помощницу по хозяйству, может двух, в общем, стирать будут они. И не вручную, у нас есть стиральные машины.

— Я знаю! — буркнула Ника. Совсем что ли за дурочку ее держит, даже про стиральные машины рассказала.

— Откуда вы, девочки? — снова спросила Ларим. — Вы не знаете, как правильно есть, как правильно одеваться, как общаться с мужчинами. Почти ничего о личной гигиене и об уходе за своим телом. Где вы выросли?

— В деревне! — вызывающе ответила Ника.

Ларим сжала губы и покачала головой, однако отстала. Они продолжили разбор покупок, которых, по мнению Ники, было слишком много.

Ника настояла, чтобы часть вещей Мария взяла себе, пусть даже альфа рассердиться. Ей столько и за сто лет не сносить, даже если каждый день переодеваться, а сестре иначе придется одеваться с барского плеча Ларим. Они и так всю жизнь в обносках.

Мария приняла подарок равнодушно.

После обеда они вышли погулять, осмотреться и познакомиться со стаей. Позади следовали двое охранников, та самая парочка, с которой Ника столкнулась в первое утро на завтраке.

Самцы шли поодаль, делая вид, что просто прогуливаются, и то и дело поглядывали на Марию, лысый даже разок ей подмигнул. Потом, правда, они углядели ее застывший дрожащий взгляд и угомонились, совсем отстали.

Ларим провела сестер по поселку, в котором жили оборотни стаи. Две широкие улицы, чисто, газоны, клумбы, тут было приятно находиться. Встречные оборотни с интересом смотрели на сестер и принюхивались.

Мария становилась все более хмурой и замкнутой. А вот Ника с интересом оглядывалась, пока они гуляли, и все больше понимала, что это деревня совершенно не напоминает жилище их стаи. Дома аккуратные. Хлевов нет, тут не держали в каждом дворе коров, свиней или коз, без которых умрешь с голоду.

Женщины тут не опускали глаз, когда шли по улице и не старались как можно быстрее убраться с дороги самцов. Дети смеялись, мальчишки играли с девчонками и наоборот. На детей никто не кричал, не заставлял бросать игру и идти работать.

И все оборотни смотрели на них с жутким любопытством. Сестра так разнервничалась от чужого внимания, от соседства себе подобных, что пришлось уйти в парк, где народу было на порядок меньше.

Ника села на лавку и задумалась.

Никто не врал, получается? Их никто не тронул. И если оглянуться и представить себе… просто представить себе, что здесь все по-другому?

Это получается какая-то сказка!

Разве бывают такие места, где у оборотней все иначе?

Где живут нимфоманки Олеськи, которые сами кого хочешь изнасилуют?

— Хочу домой.

Марию ничего не волновало, ни сородичи, ни атмосфера, единственное, чего ей хотелось — напялить обратно свои обноски, состричь волосы, вымазаться пылью и спрятаться в доме. Ларим повторила Нике, что ее сестре нужно время, что Ника очень гибкая и быстро сориентируется в стае, а Мария будет долго приходить в себя, потому что сделана из другого теста. И если в ближайшее время изменений не будет, вероятно, придется обратиться к специалисту.

Вечер они провели в доме Ларим.

Сразу после ужина Мария попросилась спать и ушла, даже не пожелав никому спокойной ночи. Видимо, сильно обиделась. Ника осталась сидеть на диване, опустив голову. Она понятия не имела, чем можно помочь Марии.

— Иди домой, девочка. — Ларим спустилась со второго этажа, где гостье выделили комнату. — Займись мужем, твоей сестре нужно побыть одной и принять новое положение дел. А тебе продолжить начатое.

На этот раз в ее голосе звучала усталость, потому Ника не огрызнулась, а молча ушла домой. У крыльца за ней тут же пристроились охранники и не отставали, пока она не захлопнула за собой дверь. А может и потом на улице остались сторожить.

В доме альфы опять было пусто и темно. Ника вошла в свою комнату. Так спокойно… Наверное, так спокойно в последний раз она чувствовала себя в доме Никаноровны. Хотя там оставался страх, что их найдут оборотни во главе с Олимпом, а сейчас его нет. Их уже нашли — и что? И ничего ужасного не произошло. Только аромат альфы, от которого кружится в сумасшедшем вихре голова, и его напористые твердые поцелуи.

Он обещал, правда, через несколько дней, сделать ее тело своим, но почему-то обещания отодвинулись куда-то на второй план, потеряли очертания, резкость. Словно ничего ужасного не может произойти, что бы Матай не болтал.

Ника вспомнились слова Ларим, что они с сестрой толком даже не знают, как за собой ухаживать, поэтому пошла в душ, где вымылась душистым мылом, надела чистые трусики и новую ночную рубашку, тщательно расчесала волосы. Из всех ночных комплектов только две рубашки были такими, которые Ника решилась бы надеть, остальные или полупрозрачные, или слишком открытые.

А перед тем, как улечься спать, Ника оставила включенным ночник на тумбочке, специально направив свет так, чтобы осветить кресло. А потом не смогла уснуть. Она долго ворочалась, потом кое-как улеглась, накрыв голову частично подушкой, вытянув одну руку вверх, а одну ногу согнув в колене. Одеяло при этом сбилось на поясе. Вездесущие Олеськины истории дразнили что-то неизвестное внутри и чем больше Ника вспоминала, тем больше горела кожа и губы. Мягкая ткань рубашки только ухудшала дело, и ощущалась как шершавая раздражающая поверхность. Но не раздеваться же?

Матай, наверное, придет, раз приходил прошлой ночью. И самой первой.

Со временем Ника измучилась вертеться и задремала. И проснулась рывком от стона. Распахнула глаза, вздохнула полной грудью воздух — и запах, насыщенный сладко-соленый, черно-белый аромат альфы.

Матай сидел в кресле и теперь было прекрасно видно, что он делает. Опрокинутая голова, расставленные ноги — его штаны были приспущены, рука крепко обхватила торчащий член, закрывая сверху ладонью, вторая вцепилась в подлокотник. Он еще дрожал, но похоже, это конец, как и вчера, самое интересное Ника пропустила. Из-за его руки было мало что видно, только основание, кожа не розовая, а такая же светлая, как рука. Темные короткие волосы вокруг. Он держал себя крепко и властно, как держат в руке жезл правители, владеющие огромными землями. Как держат символ власти.

Вот он какой. Властный. Уверенный. И ничуть не страшный.

Когда он приподнял голову, сразу увидел, что Ника проснулась. Однако вел себя, как ни в чем не бывало, спокойно протянул руку к подоконнику, достал бумажную салфетку и накрыл себя ею поверх второй руки.

— Я тебя напугал?

Он стал осторожно вытираться. Ника внимательно наблюдала — ночник был с зелеными пятнами, теперь его руки тоже были с зелеными пятнами, как и плоть под ними. Вообще было видно не так много, как хотелось, она приподнялась и оперлась на руку, чтобы разглядеть лучше, но не помогло. Движения альфы были мягкие, как будто он гладил что-то хрупкое.

— Просто не мог удержаться, — скомканная салфетка отправилась на пол, после чего он натянул штаны, спрятав все интересное. Ника смотрела на его голый живот, на кубики пресса, словно вылитые из стали, на темную полоску волос, бегущую по коже.

— Я, наверное, пойду.

Матай оперся на подлокотники руками — вздулись вены — и встал.

— Нет, — неожиданно сказала Ника. Так тихо, что сама не сразу услышала.

Матай замер. Она вдруг поняла, что сказала и невольно отпрянула, ненамного, но он, наоборот, принял жест за приглашение и, сделав шаг, сел на край кровати.

От него шел жар, распространялся, как от печи. Зеленый свет обливал крепкое плечо и скользил вниз по животу, туда, куда хотелось смотреть.

— Что ты делал? — спросила Ника, неподвижно замерев на месте. Только поджала ноги и закуталась в одеяло. — Что ты там делал… в кресле?

— А что ты видела?

— Ты себя гладил.

— Да.

— Я чувствую запах. Но он бывает… он бывает только когда мужчина доволен.

В темных глазницах бился внимательный зрачок.

— Да. Я был очень доволен.

Ника поежилась, расслышав в его голосе зверя. Огромная рука, спокойно лежавшая на простыне, вдруг передвинулась в ее сторону, всего на несколько сантиметров, но Ника уставилась на нее, будто завороженная.

— Как это?

Все казалось ненастоящим. Глубокая тихая ночь, за окном сверчки, в открытую форточку просачивается терпкий запах травы. А вокруг — запах мужчины, его кожа, как прекрасный рисунок, обтекает мышцы, его профиль и глаза-зрачки. Его движение, осторожное, вкрадчивое, движение охотника, который может ждать сутками, пока добыча высунет из норы нос, а еще лучше — когда она выйдет целиком и сама прыгнет в руки.

— Иногда, когда нет возможности быть с кем-то, можно сделать себе приятно самому.

— И получается? — Ника осторожно наблюдала за чужой рукой, но она теперь не шевелилась, так что настороженность уходила, и ее заменяло любопытство. — Ты меня не трогал.

Ох, намучаешься ты со своей привычкой совать нос, куда не просят, сетовала Мария, когда слишком сильно злилась, но пока выходило только лучше — они сбежали и жили счастливо и хотя вначале, когда ее поймали, Ника пребывала в ужасе, сейчас убедилась, что никто обижать ее не станет, так что можно и дальше любопытствовать.

— Получается. Иногда достаточно только смотреть. И представлять. Ты спала, но твои губы были приоткрыты, а левая грудь проглядывала сквозь ткань. Твои голые ножки были на расстоянии протянутой руки — коленка с ямочкой под ней и тонкая кость лодыжки. Этого даже больше, чем нужно, много раз я обходился одним воображением. Тебе интересно, как это происходит? То, что я делал?

Она уверено кивнула.

— Мужчины, когда возбуждаются, обхватывают себя очень крепко и двигают кожу вокруг твердого стержня и головки, пока не кончают. Это очень просто. Женщины делают по-другому.

— Женщины? — выдохнула Ника.

— Женщины тоже делают себе приятно руками. Пальцами. Им сложнее, потому что женский организм тоньше, но если немного потренироваться, удовольствия легко добиться.

Ника не знала, что сказать и нервно водила глазами вверх-вниз по его голой груди.

— Ты никогда не делала себе приятно? — спросил он тихо, почти одними губами и наклонился чуть-чуть ближе.

Она быстро помотала головой, потом перестала, запретив себе нервничать и добавила:

— Я не знала, что женщинам бывает приятно. Пока не попала к вам. И то пока не уверена.

Он осторожно разомкнул губы.

— Ты даже не подозревала, что женщины получают от полового контакта удовольствие?

А они получают? — хотелось спросить Нике, но она скосила глаза и не смогла разомкнуть губы, чтобы произнести такое вслух. Матай снова разозлился, его плечи напряглись, как будто он из последних сил сдерживал желание сжать руку в кулак.

— Женщинам тоже нравится близость. Ты уже видела таких. Их большинство. Им нравится себя гладить, нравится, когда их гладят. Когда их гладят те, кто ни за что не обидит, те, кому они доверяют. Когда-нибудь ты станешь мне доверять, и я покажу тебе.

— Погладишь меня? — вырвалось у Ники.

Он медленно кивнул, по его лицу тут же расползлась медленная, многообещающая улыбка.

— Я покажу тебе, что это может быть очень-очень приятно. Ты даже не представляешь, как приятно, но обещаю, однажды я это сделаю.

— Сделай сейчас.

Глава 16

В комнате сгустилось молчание. Ника застыла, невидяще смотря прямо перед собой и видя только расплывающиеся зеленые пятна. Она не отдает отчета своим действиям, точно! Это ночь виновата, бледный зеленый свет, звук его дыхания и запах, от которого что-то не так с ногами и с промежностью. Словно в ней что-то набухает, вызывая дискомфорт, требуя успокоения. Зудит, как чесотка.

Матай сейчас спросит, уверена ли она в своем желании, и можно будет быстренько отказать. Или спросит еще что-нибудь такое же бессмысленное — и сумасшествие закончится. Как только прозвучат звуки реального голоса.

Альфа нагнулся и вытянулся, улегся на кровать, ноги прямые, голова уже на подушке, возле которой сидит Ника, так и упираясь в матрас рукой.

Не делая резких движений, он протянул руку — пальцы осторожно, но настойчиво потянули за плечо, Ника послушно развернулась к нему спиной и опустилась на кровать рядом. Легла на бок, согнув колени.

Скажи он хоть слово, ничего бы не случилось. Она закрыла глаза.

Может, на самом деле никого в комнате нет, ей просто снится сон? Запах самца, к которому она думала, что привыкла, вдруг вернул былую тяжесть, сдавил виски, заставил чесаться самые нежные места. Нике казалось там, между ног, напухла плоть и она подозревала, Матай поможет разобраться с дискомфортом. Даже во сне.

К плечам прижалась его твердая грудь, а в волосах затеплилось его дыхание. Ника лежала на боку, прижимая руки к подолу ночной сорочки, будто руки приклеились.

Матай не дал ей опомниться и испугаться. Его большой палец скользнул ей в левый кулачок и нажал на ладонь, которая тут же раскрылась. Ника словно послушалась беззвучной команды, вернее ее рука послушалась сама по себе. Матай поднял ее руку — легкую в сравнении со своей, крепкой и мускулистой, и завел назад, себе на талию, а после опустил. Когда его рука вернулась к животу Ники, ее рука тоже захотела вернуться следом, но он перекрыл дорогу локтем. Пришлось схватить и сжать его бицепс выше локтя.

Правда, оставалась вторая рука. Но ее тоже лишили возможности мешать — подняли вверх над головой, где Матай переплел ее пальцы со своими.

Все произошло так быстро, что Ника и сообразить не успела. Ника медленно думала: «Я, вероятно, все еще сплю, только так можно поверить, что я согласилась, чтобы мужчина трогал меня… Он что, будет меня раздевать»? Накатила душная паника, но тут горячая большая рука легла на ткань сорочки поверх ее живота, а потом быстро и уверено переместилась ниже, раньше, чем Ника успела отреагировать.

Так как он не лез под белье, можно было подождать с сопротивлением, совсем чуть-чуть. Откуда-то вдруг взялось давление на ноющую между ног плоть и почти неразличимые движения его ладони, сложенных вместе пальцев, которые вроде делают что-то очень интимное, и одновременно нет, потому что между их телами ткань.

Ника затаила дыхание, а потом ритм его поглаживаний вдруг захватил ее внимание и приковал к себе. Потащил за собой, как привязанную. Сейчас… еще раз, и еще. Зуд распространился мгновенно, охватил кожу на всем теле, соски сделал до боли твердыми, а плоть под его пальцами, казалось, стала просто огромной.

Она выгнулась назад, упираясь затылком в его плечо, а потом поняла, что он крепко сжимает ее руку над головой, потому что она пыталась ее вырвать. Зачем? Непонятно.

Потом его пальцы остановились и вместо поглаживания надавили куда-то, и Ника дернулась вперед, не ожидая от собственного тела такого странного поведения. Что еще оно может, о чем Ника не знает? Жить своими законами, не слушая ее приказов? Не поддаваясь управлению?

Он отнял от ее разгоряченного тела левую руку, провел по бедру.

— Закинуть на меня ногу, так будет удобней.

Его голос был тихим и не успел напугать. Впрочем, было поздно. Кожа зудела, тело не ждало команд, а действовало. Нике показалось, что ее нога сама собой поднялась и легла на его колено, отчего подол задрался и между ног стало прохладно. Неужели до этого было горячо?

А она сейчас что, лежит, расставив ноги, как…

Его пальцы вернулись и вновь надавили, и Ника неожиданно укусила себя зубами за нижнюю губу. Это было непонятно.

Он ничего не говорил и Ника могла представить, что это не на самом деле. Это не она лежит, раздвинув ноги и прижимаясь спиной к твердому мужскому телу, и это не она вцепилась в его руки, пытаясь то вырваться, то прижаться, и это не она ждет очередного движения его пальцев так, будто только они и имеют значение.

Когда его пальцы опять оторвались, всего на мгновение, а потом, быстро отодвинув подол, оказались под сорочкой, а потом, слегка оттягивая ткань, мгновенно скользнули под трусики и пустились уже по голой плоти, в самом тайном месте, Ника и слова не сказала. Его большой палец выделывал круги и поглаживал, а остальные массировали ниже, и казалось, он сразу везде, двигается сразу везде, каким-то образом зная, что ей нужно.

Потом один палец Матай уверено просунул куда-то внутрь, в ее тело, остальными сжимая сверху, словно схватил Нику в кулак, и после этого случилось нечто странное — Нику так затрясло, что она сама задвигалась навстречу им, прижималась к ним, не думая, сама насаживалась на твердый палец, и молила, чтобы он не убирал руку, не переставал гладить. Он не убрал.

Зуд взорвался, разрывая тело фейерверком, как его вкус взрывался на языке при поцелуе. Вся боль и натянутость вытекли сквозь его волшебные пальцы, которые все равно не останавливались, подхватывая и успокаивая спазмы.

То, что произошло с ее телом, было нереальным. Такого просто не могло быть. Разум затопила такая же мягкая нега, что и мышцы.

После этого сумасшествия тело вдруг расслабилось и стало как холодец. Такого приятного ощущения Ника никогда не чувствовала. Она расслабилась, тяжело дыша и не сразу заметила, что ее руки освобождают, мужское тело отодвигается, унося тепло и твердость. Конечно, это же сон.

Потом Матай накрыл ее одеялом и поцеловал в висок. Лег поверх одеяла, прижимая Нику к себе.

— Теперь ты веришь, что женщинам тоже очень приятно заниматься любовью?

Спорить смысла не было. Он легко доказал. Выходит, Олеська не врала, когда утверждала, что наслаждалась сексом, а не просто обменивалась на полезные штуки. Ника ведь думала, она просто притворяется, из-за гордости, ведь больше ничего поделать не может — она в плену у четырех самцов. Оказывается, удовольствие, которое получает женщина, существует. Но как такое возможно? Это просто в голове не укладывалось. Столько лет… столько женщин в стае и ни одна ни разу не заявила, что это приятно? Или Ника просто не слушала?

Она перебирала в голове разговоры, пока смутно не вспомнила — да, парочка самок утверждала, что бешеные скачки с самцами им нравятся, но Ника не поверила, думала, врут. Мама ни разу ничего такого не говорила. Может ли это означать, что мама никогда ничего такого не испытывала? Ни разу за свою короткую тяжелую жизнь?

Ника всхлипнула. Какая ужасная участь — никогда не узнать, как бывает приятно…

— Ника.

Его голос звучал растеряно.

— Да?

— Бог мой, ты плачешь?

— Это другое.

— Ты испугалась?

— Нет, я вспомнила маму.

— Маму? — изумился Матай. — Сейчас?

— Не знаю, почему, — поспешила соврать Ника. Все-таки мама слишком личное, чтобы ему рассказывать.

А то, что произошло между ними, не личное? Это что, в порядке вещей, каждый день происходит?

Действительно, каждый день. Олеська делает это каждый день, не зря же она слюну роняла, ожидая своих мужей. Теперь понятно, почему.

Это другое и ничего не меняет, поспешила Ника себя убедить, но тут сон, который, конечно, не заканчивался, вступил в полную силу и не дал додумать.

Утром она проснулась одна и обрадовалась этому. Значит, и правда, сон.

Надела новые джинсовые шорты и красивую футболку с дельфином на груди, тщательно расчесалась и спустилась к завтраку.

Дверь в столовую была нараспашку, Матай уже ждал, нетерпеливо смотря на лестницу, по которой она спускалась.

— Хочешь побегать? — спросил альфа сразу после приветствия.

— Побегать? — удивилась Ника.

— По лесу. Со мной.

— Зачем?

— Выгулять наших зверей.

— Поохотиться?

— Не обязательно, — он пожал плечами. — Погуляем, а там посмотрим, как дела пойдут.

Ника открыла рот, но пока думала, строить планы стало поздно.

Дверь открылась — вошла Ларим с Марией.

Наверное, впервые за последнее время Ника подумала, что сестра появилась не вовремя. Они отправились завтракать, а Матай ушел, ссылаясь на дела.

После завтрака они втроем уже привычно прогулялись по поселку и зашли в дом Ларим. Та побежала к телефону, который начал трезвонить еще на подходе к крыльцу.

— Да! Да, это я, милая. Где ты сейчас? — голос Ларим звучал очень нервно, она почти всхлипывала. Ее рука, держащая трубку, дрожала. — Приезжай! Приезжай немедленно. Нет, ты никому не сделаешь хуже. Нет, он не дал разрешения. Ну и пусть, ты моя дочь и можешь приехать в любой момент. Сколько тебе времени нужно добраться? Да, я дома, жду. Приезжай, слышишь?

Ларим опустила трубку и осталась стоять на месте. Ее плечи подрагивали.

— Мне нужно… нужно подготовиться. Моя дочь будет здесь через час.

Ларим как слепая побрела по коридору и исчезла в кладовке. Сестры переглянулись — наверняка она хочет остаться одна. Получается, они свободны, могут делать, что угодно.

— Пойдем, может, побегаем? — просила Ника. В голове тем временем вертелось ночное происшествие — то ли сон, то ли быть. Если сон, почему такой натуральный? Если быль, почему утром Матай не напомнил, ничего не сказал?

— Перекинемся? — удивилась Мария.

— Конечно. Так чего бегать?

— А не боишься?

Ника махнула рукой, мол, нет, конечно. А голове продолжали вертеться ночные воспоминания. Тут уже не до страха было.

— Матай сказал, парк вокруг его дома предназначен для всех, кто хочет побегать оборотнем, главное, за забор не забегать, иначе можешь попасть в лес, а там все что угодно случается. Внутри безопасно.

— А если там кто-нибудь будет?

— Из местных? И что?

— А если там будут самцы?

— Тогда они там будут и все. — Буркнула Ника.

Мария неожиданно сжала губы и кивнула. Сестры больше не разговаривали, добрались до парка и вошли в раздевалку, откуда уже выскочили волчицами. Нырнули в парк и стали изучать окрестности.

Волков встретили почти сразу же, но это были щенки. Ника уже сто лет не видела щенков вблизи, почти забыла, как приятно они пахнут. Щенки с радостным тявканьем побежали на сестер, запрыгнули на них сверху и принялись возиться в получившейся куче.

Мария вначале стояла столбом, пока по ней прыгали, а потом принялась играть, напрыгивать, будто собирается укусить и, быстро уворачиваясь, отскакивать. Ника не отставала.

Прошло, вероятно, несколько часов, потому что когда щенков позвали домой и они бросились к выходу из парка, солнце стояло высоко.

Сестры перекинулись и переоделись. Оказалось, иметь раздевалку очень удобно — одежда не пачкается, не мнется и голышом скакать по кустам не нужно. У Олимпа, естественно, и близко ничего такого не было, там заботились только об удобстве самцов.

Не сговариваясь, сестры направились к дому Ларим.

Там, на кухне, сидела молодая женщина. А может, и не очень молодая, но очень уставшая. Темный густые тени вокруг глаз, сухие губы, а сама тощая-тощая. Если у сестер худоба была естественной, у незнакомки это было истощение.

— Садитесь обедать, — Ларим, похоже, успокоилась, или, скорее, напилась успокоительного, судя по запаху на кухне. — Это моя дочь — Бронислава. Это Ника, пара альфы и ее сестра Мария.

Женщина вдруг уставилась на Нику дрожащими глазами и сглотнула. Потом приветственно кивнула и не отводила глаз, пока сестры садились за стол.

— Что-то не так? — спросила Ника, съев первое. Все это время за столом царило молчание и только Бронислава смотрела на нее, не отрываясь и почти не дыша.

— Ты могла бы его попросить, — еле слышно проговорила дочь Ларим.

— То есть?

— Ты могла бы попросить Матая дать мне защиту, — незнакомка сглотнула, ее лицо вытянулось от отчаяния. — Хотя бы на время.

Ника хорошо знала страх, потому что испытывала его большую часть жизни. Но еще она так же хорошо уяснила, что тех, кто поможет, практически не существует. Добрые обычно такие же слабые, как и ты, а сильные предпочитают противоположную сторону.

— Извини, — ответила Ника, отворачиваясь.

— Я была так глупа, знаю! Я виновата, сама виновата, что так поступила, — Бронислава всхлипнула. — Пожалуйста!

— Успокойся, — Ларим подошла к дочери, обняла за голову, прижала к себе. — Ты моя дочь, в моем доме, пусть только кто-нибудь попробует заставить тебя отсюда уехать. Пусть только попробует!

Мария сгорбилась, опустила глаза. Разнервничалась.

— А Нику не проси, — продолжала Ларим, гладя Брониславу по голове. — Она сама еще не разобралась, что может и как. Она маленькая и глупая, и если станет без подготовки вертеть такой огромный механизм, как альфа, может его сломать. Она пока не знает, как он действует. Ну все, все, не плачь.

— Можно, я пойду спать? — вдруг спросила Мария.

— Конечно, — Ларим не отрывалась от дочери.

— Я тогда тоже пойду… домой, — Ника тихо встала и вышла из кухни.

— Позвони, как проснешься, — попросила сестра.

На улице не было охраны. Похоже, ей стали доверять. Или, скорее, придумали другой способ наблюдения, незаметный.

По дороге домой, оставшись одна, Ника в один миг вернулась мыслями к произошедшему ночью. Это было… было так… Хорошо, вот. Это было очень хорошо.

Интересно, где сейчас Матай? Его тело, запах, крепкие руки…

Ночной зуд вернулся и снова распространился по телу, даже в ушах загудело. В доме было пусто, альфа еще не возвращался. Тишина была совершенной, даже слуг не слышно, все замерло в ожидании хозяина, который отсутствует. А жаль…

Может, ему позвонить? Со времени вручения смартфона Ника им не пользовалась, не было причин. Но вот так взять и позвонить?

Она потерла экран, стирая отпечаток собственного пальца, потом сунула смартфон обратно в карман. Нет, она пока не может. Что говорить? Язык не повернется.

В своей комнате Ника повторно вспомнила вчерашний вечер и отправилась в душ. Почему-то ей хотелось искупаться, узнать, уймет ли зуд горячая вода, упругие струи, бьющие по коже.

А у самцов тоже бывает этот дикий зуд?

Ника стояла под душем, поворачиваясь под струями то одним боком, то другим, но зуд не проходил. Наоборот, становился сильней. Она потерла там, внизу, рукой и словно пожар разожгла. Только хуже сделала! Пока известен только один способ избавиться от зуда. А от него нужно избавиться.

Эта мысль породила и страх и восторг.

То, что произошло ночью, взывало к памяти, оно требовало повторения.

Ника вышла из комнаты, раздумывая, у кого бы спросить, где альфа. Приезжает ли он на обед? Если нет, то где обедает? С кем?

С женщинами? Она сглотнула, и слюна показалась горькой. Вполне вероятно, он делает такие же вещи с другими самками. И делал. Сам говорил, что знает женское тело куда лучше Ники. Как будто это сложно — знать что-то лучше необразованной деревенской девчонки.

Матая она почувствовала заранее. Он приехал на машине, выскочил из нее, как ошпаренный и, не заходя в столовую, скрылся в своей комнате. Ника успела спрятаться за угол, правда, не знала, зачем. Минута, две — тишина. Тогда она вышла в коридор, подошла к двери спальни альфы, приложила к дереву ухо и услышала звук текущей воды.

Потом вода закрылась.

Ника выпрямилась, повернула круглую ручку и толкнула — дверь открылась. Матай только что вышел из душа и стоял посреди комнаты в одном светло-желтом полотенце. Ника не стала отворачиваться, внимательно изучая его плечи, руки, на которых остались капли воды. Очень красивое тело, но кожу она так ни разу и не погладила, только вчера сжимала бицепс, но это же другое. Кроме того, на бедре, очень низко, ниже талии у него была татуировка, что-то изогнутое и зубастое, раньше рисунка было не видно из-за одежды.

Да и вообще! Она подняла глаза, смело встречаясь с его взглядом.

— Я хочу еще, — спокойно сказала Ника, а может кто-то другой сказал ее голосом.

Матай как вихрь оказался рядом, дверь захлопнулась. Шорты Ники слезли, словно сами собой, он просто к ним прикоснулся. Альфа перетащил несколько метров и повалил ее на кровать, почти бодая головой, как теленок корову, задрал футболку и прижался лицом к животу. Его вес пугал. Сильное дыхание обжигало. Ника вздрогнула.

Он поднял голову, но ничего не сказал. Прикоснулся к животу пальцами, осторожно погладил. Самыми кончиками. Ника, чтобы не жмуриться от страха, запрокинула голову, выставляя горло, и уставилась в потолок, а руками вцепилась в покрывало. Так можно отрешиться от вида, от зрительного ряда и сосредоточиться на ощущениях. Только вот вчера было по-другому. Она попыталась перевернуться на бок, чтобы как вчера, но мужская тяжесть не давала. Потолок терялся в тени, он был глянцевым, Ника увидала в слабом отражении белое пятно кровати, а на ней темные пятна тел.

Что-то горячее и мягкое коснулось пупка. Ника все-таки зажмурилась. Это его губы. Влажный язык проник в пупок и задрожал там, вызывая ответную дрожь.

Пальцы так же уверено и молча, как вчера, гладили кожу, нажимали и мяли. Он целовал животик, вес тела пропал. Когда Матай раздвинул ей ноги, Ника только крепче зажмурилась. От зуда почти тошнило, грудь почти разрывало, то место, между ног, которое он вчера гладил, снова распухло.

Он вдруг рывком переместился, только что был сбоку, и вот уже у ног. Ника на миг открыла глаза, увидела это на потолке и снова зажмурилась. Трусики так же сами собой соскользнули по ногам и пропали.

Твердые мужские пальцы, наконец, прижались к ноющей плоти, прошлись по ней, вверх-вниз, медленно и плавно.

Ника напрягла колени, и сжала руки. Только не пугаться. Он сделает приятно, раз обещал, до сих пор альфа не соврал ни разу. Главное, подождать. Приятно стало почти сразу, его пальцы очень умело успокаивали плоть.

Потом прикосновение стало другим — шелковым, дрожащим, тянущим. Широкие ладони обхватили бедра Ники, слегка приподнимая, и вместе с новым дрожащим прикосновением она почувствовала между ног горячее дыхание.

Ника распахнула глаза — там внизу, между ног, между поднятых острых коленок виднелась его голова. Его широкие плечи не давали ее ногам сомкнуться, рот накрывал лобок Ники, а руки сжимали ее бедра так, чтобы не дергалась.

Потом он сделал губами сильное сосущее движение.

Вчерашние ощущения навалились и обездвижили. Не к месту вспомнился рассказ Олеськи про язык и заодно про все остальное, что с ней сделали. Да уж, про язык она не врала, это действительно — божественно.

Ника облизала губы, подняла руки и вцепилась в его волосы. Пальцы зарылись в черные волосы, схватили их. Ладони альфы крепко сжимали ее бедра, рот прижимался к самому личному месту, язык бегал по плоти, губы обхватывали и посасывали, и ничего прекрасней Ника не испытывала никогда, даже прошлой ночью.

Она открыла рот, чтобы вздохнуть и услышала собственный стон. И еще, еще стон. Короткие и частые, почти как поскуливание. Нетерпеливое хныканье. Его губы разрывали на части.

Хотелось посмотреть вблизи, что он делает. Как движется его язык, скользит по плоти, как обхватывают губы, когда он делает это коронное сосущее движение.

Нике захотелось его позвать, но она не посмела — вместо имени из губ вылетел короткий глухой крик.

Язык, подгоняемый этими звукам, задвигался быстрей, а потом проник в глубину, резкими ударами доводя до конца.

Ей хватило. Бесконечно раскалываясь на куски в его крепко держащих руках, Ника подумала, что так попадают в рай.

Глава 17

Хотя она была никакая, мягкая и безвольная, как плюшевая игрушка, Матай не собирался оставлять ее в покое. Он навалился сверху, крепко сжимая руками, горячий, дрожащий, и Ника открыла глаза, когда его требовательное дыхание обожгло шею. За все нужно платить, учили в стае. Наверное, такое удовольствие дорого стоит. Как можно отказать альфе, желающему получить плату? Придется платить.

Она попыталась удержать остатки плавающей неги, искры физического удовольствия, но его поглощал подступающий страх. Сама пришла. Она же сама пришла, никто не заставлял. Теперь альфа имеет все права делать с ней, что угодно, свою доступность она продемонстрировала, переступила порог чужой комнаты и потребовав еще.

Ника зажмурилась и закусила губу. Если расплачиваться, то пусть это будет быстро.

Но тяжесть вдруг пропала, жар переместился вбок. Матай взял ее руку и потянул к себе, потом в ладонь ткнулось что-то гладкое и горячее. Ника оглянулась посмотреть.

Эта штука, которая так сильно пугала ее с детства, сейчас смирно лежала в ладони. Он был большим и теплым, напоминал жезл — толстую палку, увенчанную крупной головкой, на вид сморщенный, а на ощупь почему-то гладкий. Он мелко подрагивал, легко бился о ладонь.

И опять, скажи что-нибудь альфа, это послужило бы сигналом к действию, к сопротивлению, но он молчал. Поверх руки Ники опустилась мужская, заставляя сжать толстый стержень, а потом провести по поверхности.

Мужская рука водила ее, сжав в кулаке, направляла, и Ника так сосредоточилась, следя за движением, что не сразу поняла, что он дрожит и дышит так же хрипло, как ночью. Она чуть не отдернула руку, но Матай сжал ее ладонь еще крепче, толкнулся в нее последний раз и задергался. Как ночью. В ладонь стрельнула жидкость, запахло спермой, в руке Ники влажно растекалась жидкость, подрагивал и двигался в последних спазмах мужской член, и теперь она знала, что именно альфа делал ночами возле ее кровати. У них разные прикосновения, что неудивительно, ведь они по-разному устроены. Но они могут соединиться, каким-то образом слиться вместе и получить удовольствие вместе.

Может, рискнуть?

Матай не спешил отодвигаться и вынимать свой член из ее руки. Вытянулся рядом, дыша ей в волосы. Ника вместо того, чтобы посмотреть на него, посмотрела в потолок.

— Так было недостаточно страшно? — спросил альфа.

— Нет, — еле слышно ответила Ника, сжимая руку, не желая его отпускать. — Почему ты сделал так, а не?..

— Ты еще не готова к настоящему сексу. Ты его хочешь, но не знаешь, что это за желание.

— Я хочу секса? — почти не удивилась Ника и только потом опустила глаза и увидела, что на ней половина одежды. Сверху футболка с серыми дельфинами, а ниже пояса она голая — сливочного цвета кожа на бедрах, острые костяшка и коленки, полоса светлых волос на лобке. Ника никогда не заглядывала туда, себе между ног и не представляла, что там находится. Но теперь вдруг захотелось посмотреть, что так сильно опухает и ноет? Что там такого, что может успокоить только Матай? Что приносит это животное удовольствие?

Она отпустила, наконец, его член и потянула руку к себе, посмотреть, но по пути опомнилась, что не одна и опустила ладонь на бедро. Мокрая ладонь заскользила, оставляя на коже влажный след. Альфа тут же схватил ее ладонь, размазывая по ней свой запах.

— Да, неплохая идея, — урчал он на ухо, водя туда-сюда. Потом его пальцы легли Нике на лобок, и она с ужасом почувствовала, что внутренний жар загорается снова. Это что, надолго не проходит?

— Почему это начинается снова? — спросила она. — Если я только что, ну…

— Если ты только что кончила?

Она покраснела и кивнула, чтобы не говорить вслух.

— Потому что ты хочешь не просто разрядки, ты хочешь, чтобы я вошел в тебя и сделал все, как полагается. Заставил тебя ощутить силу самца, подтвердил свою власть. Твои инстинкты требуют послушно лечь на спину и как можно шире раздвинуть передо мной ноги, но ты этого не делаешь. Поэтому тебе неуютно — словно рвет на части. Ты хочешь чего-то, но не знаешь, чего.

— Я не верю.

— Ну что же, не верь. — Усмехнулся он. — Может, мне показать тебе прямо сейчас? Я могу раздразнить тебя так, что ты станешь умолять меня заполнить тебя своим членом.

— Такого не может быть.

Но между ног снова пульсировала жаркая точка, требуя ласки.

— Я не настолько жесток. — Альфа поднял ее ладонь и, наклонившись вперед, поцеловал ей руку. Ника, не отрываясь, смотрела на его профиль, на жесткие волосы, прямой нос и крупный подбородок. На губы, которые недавно крепко прижимались к ее изнывающей промежности. — Я знаю, что ты мучаешь себя и меня не специально. Я знаю, что можно ускорить события и через час ты выйдешь отсюда женщиной, хорошо знающей, как принимать мужчину, но к чему? Чем больше ты будешь хотеть меня, чем больше желания накопится, тем лучше в результате будет нам обоим.

— Ты говоришь какую-то абракадабру, — заупрямилась Ника, сжимая ноги.

Он снова поцеловал ее руку, это смотрелось трогательно-невинно, после всего того, что он с ней на этой кровати только что проделал.

— Однажды я обещал, что ты станешь стонать от страсти. Теперь я обещаю, что вскоре ты сама откроешься и без страха взглянешь мне в глаза, пока я буду в тебя погружаться.

Ника промолчала. Она лежала возле самца полуголая и не боялась насилия. Альфа мог это сделать миллион раз, но не сделал. Значит, это правда, правда. Он не станет ее принуждать.

Но и ждать будет недолго. Осталось четыре дня отведенному сроку.

Ну и что? На самом деле ей хотелось снова почувствовать эту волну, которая понесет и затянет в мистическую глубину, но и страшно было. Что тогда? Она действительно потеряет себя и попросить самца лечь на нее? Воткнуть в себя его жезл? Попросит самца сама?

Ника сглотнула и решила подумать о чем-то другом.

— К Ларим приехала дочь, — сказала она вслух. — Ты не знаешь, что с ней произошло? У нее ужасный вид. Она чего-то жутко боится.

— К Ларим приехала дочь? — голос у альфы стал жестким.

— Да, — Ника повернулась к нему и впервые с момента, когда пошла в комнату, посмотрела ему в глаза прямо. — Ты злишься?

— Я? Нет. Но Ларим не разрешали приглашать дочь. Она вышла замуж за самца из другой стаи, там ее место.

— А что произошло? Почему ей нельзя остаться? С матерью?

Матай лежал на подушке, но посмотреть умудрился так, как будто Ника распласталась перед ним на полу, унижено опустив голову.

— Почему ты спрашиваешь?

— Хочу знать, по каким законам живут стаи, если дочь не может остановиться у матери.

— Хорошо. Ты права, я расскажу. Бронислава сделала аборт. По нашим законам он карается наказанием в виде домашнего ареста на несколько лет. Или до рождения нового помета.

Ника с каждым словом все сильней леденела. Получается, тут дела с пометом такие же?

— Это был бы ее первый помет? — тихо уточнила она.

— Да.

— А если бы третий? — задержав дыхание, спросила Ника.

— Что третий? Неважно, какой по счету помет, аборт есть аборт. Но если бы у них с мужем уже были щенки, он отреагировал бы не так остро, а именно муж принимает решение о наказании.

— И что он решил?

— Вначале, насколько я слышал, он хотел запереть ее в доме, но она попыталась сбежать. Тогда он просто ее выгнал.

— Выгнал?!

— Да.

— Ну и ладно, я бы обрадовалась, — фыркнула Ника. — Была бы сама по себе, это здорово.

— Зря радуешься, это совсем не здорово. Самке нельзя оставаться одной, самец может за себя постоять, а что можете вы, кроме как убегать? Бронислава больше не имеет защиты, любой озлобленный оборотень может ее преследовать и обратиться за помощью она сможет только в человеческую полицию, сама понимаешь, этого она не сделает, побоится. А у нас, как и в человеческом мире, существуют придурки, которые хотят мести и наказать оступившуюся самку. Куда лучше сидеть запертой в доме, в безопасности. Посмотри на Брониславу, думаю, по ней это видно.

Ника вынуждено согласилась.

— Тогда почему она не может вернуться к матери?

— Потому что Ларим — часть моей стаи. Вернувшись сюда, она попадает под мою защиту, а это спорный вопрос, хочу ли я ее защищать от самца, который в своем праве. Я его понимаю. Тут у нас домострой, никакого феминизма.

Ника не знала, что такое феминизм, но имела представление о помете, беременности, родах. Она зажала руки между коленок и ей вдруг захотелось одеться и оказаться как можно дальше отсюда. Значит, для него нет разницы между первым пометом и третьим? Значит, он против аборта? Он даже не пикнул, что третий это опасно и аборт допустим. Нет, тут все как в их стае. Правда, в их стае женщины просто не знали, что можно делать аборт, о нем сестры узнали потом, уже у Никаноровны. А если бы знали… сколько жизней бы спасли?

Альфа мгновенно почувствовал перемену.

— Что произошло? — Рука легла ей на бедро, но вместо тепла Ника вздрогнула. — Что случилось, волчонок?

— Всегда боялась умереть от родов, — на ходу придумала она. Но и не соврала.

— Ты ни в коем случае не умрешь от родов. Но я хочу большую семью, много здоровых крепких детей и ты мне их дашь.

Вот теперь и вовсе стало дурно. Альфа что, просто планирует разводить ее на потомство? А если она посмеет ослушаться и сделать аборт, то что, запрет и заставит рожать? Ника специально спросила про третий помет, намекнула именно на третий, смертельный, но для него не важно, первый или тот, что несет смерть. Ему нужны здоровые, крепкие дети.

Ника ни разу не думала про детей.

— Если хочешь помолчать, волчонок, то молчи, — в его голосе прозвучало что-то угрожающее. — Но тогда будь готова говорить по-другому.

Он неожиданно сунул руку ей между ног и одновременно прикусил ушко, водя языком по краю ушной раковины. Пульсирующий жар словно только того и ждал, против воли возвращая нетерпеливый зуд. Его нападение было грубым, но тело это только приветствовало.

— Видишь, как быстро ты отзываешься? — прошептал Матай. Хотя Ника крепко свела бедра, его рука легла на лобок, и гладила, и мяла, не проникая внутрь, но все равно дразнила все сильней. — Может, действительно хватит ждать? Может, разложить тебя прямо сейчас и позволить увидеть рай? Пометить, в конце, концов, чтобы ты не бесила моего зверя тем, что все еще не до конца принадлежишь ему. Ведь пока ты девственница, мой внутренний зверь места себе не находит, потому что остается призрачный шанс, что найдется более ловкий… менее чуткий и просто возьмет твою невинность, и тогда волк навсегда потеряет шанс отпечататься в твоей жизни как первый, кто в тебя вошел. Как первый, кто проник в твой узкий проход, как первооткрыватель. Других не будет, Ника, но зверь хочет быть первым немедленно и это очень… сложно тормозить. Может, не будем ждать и просто сделаем так, как он хочет? Мы ведь с тобой тоже этого хотим.

Ника не думала, что он действительно ее спрашивает, скорее, просто думает вслух. Но… если через несколько дней все равно этот момент наступит, имеет ли смысл оттягивать?

Она облизала губы. Если будет, как он обещал, значит, снова наступит секунда, когда то ли умираешь, то ли рождаешься заново. Бесконечный, полный ярких красок момент, когда власть тела становится главней всего.

Ника прикрыла глаза.

Вдруг за окном загудела сирена, очень громко.

Матай чертыхнулся и подскочил, схватился за телефон, лежащий на тумбочке у кровати. Тот зазвонил как раз в момент, когда пальцы альфы к нему прикоснулись.

— Да, — несмотря на паническую сирену, голос альфы звучал совершено спокойно. — Сколько их? С чего ты решил, что есть опасность, даже если они в форме охранной фирмы? Ну и что, что с оружием и морды наглые? Наглая морда еще не признак преступления. Короче, к чему красный код?

Некоторое время он молча слушал и все больше мрачнел.

— Сейчас буду.

Отключившись, Матай повернулся к кровати, навис над Никой и замер. Его глаза блестели, дыхание ровно текло, обдувая кожу.

— Скажи Ларим, что ее дочь может остаться.

— Правда? — сглотнула Ника, не шевелясь и не прикрываясь. Дельфины на груди поднимались от дыхания, а на голом животе будто отпечатались его пальцы.

— Они будут тебе должны.

— А я тебе? — тут же предположила Ника. Просто так ведь ничего не бывает?

Альфа усмехнулся и снова медленно поцеловал ей руку. Потом лизнул ее вызывающе откровенным жестом и улыбнулся.

— Какие могут быть долги? Между нами все общее, волчонок. Все наше. Отдыхай. Скучай по мне.

Как только оделся и исчез из комнаты, Ника моментально пожалела, что альфа ушел. Ей нравилось лежать на кровати, замирая, и ждать, что он с ней сделает в следующую минуту, и удивляться его умению делать приятно, пальцами, языком, всем своим телом. И его твердый жезл в руке совсем не пугал, наоборот, походил на символ власти, который по большому везению попал ей в руки. От этой власти кружилась голова и горело внутри. Конечно, самцы бывают опасными, когда хотят навредить самкам, могут сделать больно, но недавно в ее руках член Матая вел себя послушно. А сколько всего он умел…

Наверное, она сумела бы научиться с ним управляться. Точно научилась бы. Потому что это не так уж чтобы сложно, подозревала Ника.

Она вскочила, нашла белье и шорты, натянула на себя.

Ого, времени уже почти пять часов, а она сестре так и не позвонила. Телефон в комнате. Нике прибежала туда, схватила трубку — три пропущенных от Ларим. Быстро перезвонила.

— Ты почему не отвечала? — тут же ответил недовольный голос.

— Телефон забыла… в ванной, не слышала. Крепко спала.

— Мы уже подходим к твоему дому. Мария замучила нас своим нытьем.

— Иду навстречу.

Ника причесалась и выбежала на улицу. И правда, сразу за воротами она встретила Ларим и Марию. Брониславы с ними не было.

— Где твоя дочь? — спросила Ника, вытерпев недовольные бурчания сестры и несколько раз извинившись.

— Дома. — Ларим поджала губы.

— Матай разрешил ей остаться.

Женщина остановилась и покачнулась.

— Что ты сказала?

— Альфа разрешил твоей дочери остаться.

— Боже…

Ларим шагнула к Нике, обхватила ее руками за плечи и зарыдала, запричитала:

— Спасибо, спасибо тебе, девочка. Ты даже не представляешь, что ты сделала. Спасибо!

— Не за что. Я тут ни при чем.

— Он это сделал из-за тебя.

— Я ни о чем его не просила.

— Неважно. Ну что это я, — она резво отскочила. — Нужно быстрее вернуться домой, сказать Брониславе, что она теперь в безопасности. Догоните сами?

— Конечно, идите.

Ларим почти понеслась по дороге.

— Прогуляемся? Не хочется дома сидеть, — предложила Ника. На самом деле, в доме альфы слишком сильно пахло тем, чем там занимались, у Ларим будут слезы в три ручья, а хочется тишины и покоя. Конечно, куда больше хочется не прогулки, а… чего-то другого, но пока Матай не вернется, другого не будет.

— От тебя пахнет самцом, — скривила нос Мария и пошла в сторону парка.

— И что?

— Ты говорила, что спала! Но откуда тогда запах? От тебя им просто несет, будто ты в нем купалась!

Ника занервничала. Рассказать Марии, откуда запах? Сестра не поймет, не поверит, что все эти чудесные ощущения бывают на самом деле, потому что Ника тоже ни за что бы ни поверила, не случись этого с ней лично.

— Ты мне врешь, — Мария сощурилась, отпрянула.

— Подожди. Ладно. Да, от меня пахнет. Мы с ним просто…

Сестра, не слушая, вдруг рванула с места и побежала.

— Куда ты? Стой!

Ника побежала за сестрой, но видимо, та жутко расстроилась, раз рванула так, будто за ней несется разъяренная стая самцов.

— Стой! — кричала Ника. Мария пробежала мимо парка и повернула в лес. — Да стой ты!

В лесу, в отличие от парка, все заросло. Для оборотня еще нормально, а человеческие ноги и руки то и дело цеплялись за густо сплетенные ветки и траву.

— Стой! — крикнула Ника, но Мария упрямо неслась вперед. Они углублялись все дальше в лес.

«И чего ей в голову втельмяшилось убегать?», — думала Ника, перестав орать, потому что сестра все равно отвечать не собиралась. Дурочка, убежит далеко, потом дорогу обратно ищи. А если к ним была приставлена охрана, наверняка о глупом побеге узнают и накажут. И вообще — ну в чем причина? Зачем этот балаган? Ничего же не случилось!

Мария остановилась так же резко, как взяла старт. Тяжело дыша, стала оглядываться.

— Что ты вытворяешь? — рассержено спросила Ника, останавливаясь рядом и сгибаясь, потому что такая скорость даже оборотней утомляет.

— Я тебя не узнаю, — прошипела Мария, вскидываясь.

— А я тебя! — огрызнулась Ника. — Чего ты истеришь?

— Я вижу, этот самец тебя приворожил. Ты на себя не похожа.

— Он ничего плохого мне не делает.

— Он тебя лапает, а ты и рада!

— Слушай, хватит! — рявкнула Ника. — Это мое дело!

— Вот и я говорю — ты отдалилась, стала себе на уме. От тебя как будто только оболочка осталась. Он тебя приворожил!

Наверное, скандал бы затянулся, но Ника отвлеклась.

— Люди, — она повела носом. — Приближаются.

— И что? — подбоченилась Мария.

— Я не собираюсь ругаться на людях. И вообще больше не собираюсь с тобой ругаться, — Ника развернулась. — Делай, что хочешь. Не буду разговаривать, пока ты не успокоишься.

— Ты куда?

— Домой!

— Там не твой дом!

Ника не стала отвечать. Хочет по лесу бегать — и ладно. Устанет и вернется. Чего она вообще за ней побежала?

Кусты тем временем расступились и Ника вышла на берег прекрасного озера. Запах людей стал очень сильным, видимо, доносился с озера ветром.

Красиво тут. Чистая вода, синяя глубина, поросшие травой низкие берега. Правда, нет, не совсем чистые — правый берег был взрыт, как будто огромные машины содрали траву, раскурочили и подняли вверх пласты земли. А еще далеко-далеко между этими грудами разрытой земли ходили люди. Ника принюхалась — пахло очень знакомо, сладко, остро. Не люди! Радость вспыхнула так ярко, что все остальное вылетело из головы.

— Матай! — крикнула Ника, поднимая руку. — Матай! Я тут!

Но тут кто-то сзади саданул Нику по голове и она потеряла сознание — прекрасное озеро схлопнулось и кануло в черноту.

Глава 18

Голова ужасно раскалывалась, в глаза словно колья воткнули. Затхлый запах забивал нос, отбивал обоняние.

— Ты и, правда, пришел один? — спросил незнакомый голос. — Молодец, хвалю. Послушный мальчик.

Нос Ники дернулся и стало легче — знакомый аромат пробился сквозь вонь свалки и лежалой пыли. В груди что-то заныло, хотелось уткнуться в источник запаха носом, потому что там безопасность.

— Отпусти для начала девушку.

Голос у альфы был почти равнодушным. Почти. Ника приоткрыла глаза и осторожно осмотрелась. Это какой-то брошенный склад или завод. Бетонные серые стены, измазанные грязью и покрытые кривыми рисунками, из которых торчит арматура, вдоль стен груды строительного хлама. Потолок высоко. Сама она лежит на чем-то твердом, вроде бетонной плиты, а выходы и провалы окон перекрывают мужчины в черной одежде, их лица закрывают плотные повязки, только глаза видно, а в руках автоматы.

— Нет, девка останется здесь.

Матай стоял напротив высокого, грузного, щеголевато одетого человека с прилизанной жидкой челкой. После этих слов он сунул руки в карманы.

— Ладно. О чем ты хотел говорить?

— Стул мне!

Один из наемников притащил кривой стул, на который мужчина вальяжно уселся, закинул ногу на ногу и стал покачивать острым носком отполированного ботинка.

— Пить! — завопил он.

Ника облизнулась — от воды она бы тоже не отказалась. Но когда попробовала поднять руку, та не послушалась. Ника задергалась и выяснила, что крепко связана.

— Лежи тихо, пока не вырубили, — бросил ей мужчина. Матай слегка прищурился.

Мимо просеменила стройная высокая женщина со стаканом воды в руках. Она была ярко накрашена, одета вызывающе — короткая облегающая юбка и майка, из выреза которой торчит белье — розовое кружево. Симпатичная, хотя слишком сильно размалевана. Незнакомая женщина окинула Матая жадным взглядом и призывно улыбнулась ему. Нике от этого стало еще хуже. Вот значит как другие женщины на него реагируют? Смотрят так, будто хотят облизать? Конечно же, они хотят, чтобы он проделал с ними все те штуки, что делал с Никой, конечно, они хотели такого же удовольствия.

Чтоб они все сдохли!

Ника натянула путы, громко выдохнула и рухнула обратно на поверхность.

— Успокой ее, — не оборачиваясь, приказал прилизанный.

Матай наклонил голову и зарычал. Ничего себе, Ника замерла от шока. Оборотни не имели права выдавать людям свою суть, не могли выдавать, кто они есть, даже когда на кону так много, а Матай начинает терять контроль. Хотя… если бы не он, не его соседство в этом страшном месте, Ника уже умерла бы от ужаса. От этих ненормальных явно ничего хорошего не жди.

— Ладно, спокойно. Все стоим на месте тихо-смирно. — Нехотя отменил приказ мужчина.

Матай наклонил голову еще ниже, повернул налево-направо, как робот, зыркая глазами по углам. Он был в той самой одежде, в которой ушел утром — светлые джинсы, бежевая футболка с длинными рукавами, легкая куртка. Наверное, прошло совсем мало времени с того момента на берегу, когда Нику отрубили. Ну, вот чувствовала же людей!

— Вот ты какой, Росиати, хозяин компании Дарквотер, — мужчина хмыкнул. — Дикий зверь. Объект сплетен сильных мира сего и томных женских ахов. Тайна самого красивого озера нашей местности. Всегда хотелось посмотреть, что же ужасного и «дико привлекательного», — тут он кого-то перекривил, — в мужчине, пусть и таком богатом. Но мы все не нищие, так? Деньги любого мужчину делают привлекательным, как бог. — Он один захихикал своей шутке. Матай молча и равнодушно смотрел на него.

— Ты слышишь меня? — вдруг разозлился человек.

— Да. Говори быстрей, чего хотел, — равнодушно позволил Матай.

— Я хочу, твою мать, часть озера. Хорошую часть. Мы же пытались договориться по-хорошему, много раз предлагали щедрую компенсацию. Почему ты, сука, такой жадный и не хочешь делиться?

— Озеро мое, — невозмутимо сообщил Матай. — Это не обсуждается.

— Нет, — человек снова усмехнулся. — Так не пойдет. Так дела не делают. Мы живем на одной планете, где у каждого свое место. У тебя территория может и больше, чем у обычных лохов, но озером делиться все равно придется. Ты вообще знаешь, кто я?

Матай задумался.

— А мне не по х**? — наконец, спросил.

Человек разъярился и чуть не вскочил, но сдержался. Пригладил и без того отвратительную челку.

— Ладно, давай по-другому разговаривать, раз так. Ты моей техники утопил на несколько миллионов, а сегодня разогнал половину людей. Это все звонкие монетки, Росиати, это все ущерб.

— Не ты первый, не ты последний. Ближе к делу.

Мужчина пожевал губами, прищурился.

— Ладно, к делу, так к делу. Эта сучка тебе дорога, верно? Последние несколько дней ты вокруг нее как козлик прыгаешь, мои источники говорят. Да, вижу, не врут, раз сам пришел, а не отправил одного из ссыкунов своих разговаривать. Хорошо, что наконец-то у тебя появилась ценная игрушка. А что, если мои ребята ее пощупают? Сделают ей одолжение и попользуют? Поделишься? Вот ты говоришь, что не умеешь делиться и не хочешь, а мы покажем, как нужно делиться, особенно с такими, как я. Эй, не дергайся. Они будут стрелять, если станешь дергаться. Хватит! Если мы не договоримся, проще тебя будет пристрелить. Я сказал, озеро будет мое, щенок!

Матай молча смотрел на Нику и о чем-то думал. Она сглотнула — обозвать альфу щенком, вот недоумок. Глупый человечек, сам не понял, что наделал.

— Давай ты, — человек тем временем криво улыбнулся и кивнул одному из мужчин, а тот, опустив автомат, шагнул в сторону Ники. — Раздень ее.

Ника задергалась, услышала, как в стороне злорадно хихикает женщина. Человек в маске шел к ней, и хотя видно было только глаза, в них хорошо читалось уготованное ей будущее. Дежавю называется это чувство.

— Давай, Гора, покажи, как кончают на твоем члене, — крикнула женщина. — Не ленись, давай, поработай своим поршнем.

Вот даже так? А как же солидарность? В стае мало кто из женщин радовался, что кого-то изнасиловали, разве что дурная Лазо. А тут… Зачем же так злорадствовать?

Ника задергалась сильней, хотя веревки до боли врезались в запястья и лодыжки. На помощь Матая она не рассчитывала, потому что не привыкла рассчитывать на других. Паника нарастала — приближающийся мужчина поднял руку, демонстративно сжимая и разжимая кулак. Он что, будет ее бить?

— А ты смотри, Росиати. Дернешься — убью, сначала ее, потом тебя. — Мужичок вдруг дружелюбно улыбнулся. — Гора у нас любит баб трахать, особенно таких молоденьких, свеженьких, наивных. Гора ее приласкает, не волнуйся. Видишь, до чего дошли? — поцокал он языком. — Приходиться твою девку учить. А я всего-то хочу кусок озера, побаловать свои ноющие косточки вдали от шумного города. Давай договоримся.

— У тебя минута, чтобы уйти отсюда целым. — Негромко сказал Матай. Ника не видела его лица, ее взгляд приковал подходящий громила. Мужские человеческие особи тоже могли насиловать. Если бы Нику не связали, она бы попыталась сбежать, или даже перекинуться. Наверное, ждет ужасное наказание, если узнают, что она выдала оборотней, но иначе не спастись.

— Заткнись.

— Ты не только сам умрешь, все твои люди умрут.

— Не мели чепухи! — отмахнулся прилизанный.

— Вы слышали? — слегка повысил голос Матай. — Каждый, кто сейчас находится в этой комнате, скоро умрет. — Его губы дрожали и дергались, как бывает, когда лезут клыки. Но глупые люди не понимали. — Взываю к вашему здравому смыслу. Я отстаиваю свою территорию почти тридцать лет. Нас не смогли обокрасть ни на основании закона, ни с помощью силы. Неужели вы верите, что до вас не пытались? Прикиньте, сколько у**ков, таких как вы, пытались проделать этот фокус. Уходите отсюда, пока я разрешаю. Иначе подохните.

— И что ты можешь один? — тревога проступила на лице прилизанного, но он не собирался отступать — сплюнул на грязный пол и ощерился. — Пафосный ублюдок. Озеро будет моим, сказал!

Матай глубоко вздохнул, его грудная клетка и плечи на глазах раздались, распухли и увеличились. Так начинается оборот, но эти дебилы не обратили внимания.

— Отсчет пошел, шакал. — Матай напряг руки и застыл.

Громила дошел вплотную, закрыв своим большим телом обзор. Ника подняла глаза. Мясистое красное лицо, кривой рот и вонь чеснока, которую он исторгал из своей пасти, вызвала тошноту.

— А она ничего, — пробасил мужчина. Его огромная рука легла Нике на грудь и стала ее щупать.

— Продолжай, — нервно приказал прилизанный. — Не надо нежностей, нечего су*ку баловать.

Рука схватила футболку, ту самую, с дельфинами и рванула вверх. Застежка бюстгальтера щелкнула и оцарапала спину, Ника изо всех сил старалась не закричать, но громила, отставив автомат в сторону, второй рукой дорвал ткань и бросил обрывки в сторону. Голая грудь Ники теперь торчала вверх, соски от холода напряглись.

— Хороша, су*ка, — громила положил руку на голую грудь, стало так противно, что Ника почувствовала рвотный позыв. Потом Гора сдавил ей грудь так сильно, что слезы из глаз брызнули. Она вскрикнула, хотя и не хотела.

Что происходило дальше, Ника не видела из-за этого здорового мужика, который тянул ее за грудь. Только слышала шум, что-то перемещалось и гремело. Страх и отвращение стучал в ушах все громче, и когда раздался грохот, выстрелы, а потом громила покачнулся и Нике на лицо хлынуло что-то горячее, остро пахнущее, она отплевывалась, толком не понимая, что это. Потом, словно кокон тишины разбился — раздались крики. Истошно строчили автоматы, что-то падало, визжали люди.

Ника оторвала глаза от тела, которое на нее свалилось, и увидела за его спиной существо. Оборотни большую часть своей жизни проводят в человеческом облике, при желании свободно перекидываются в волчий, в котором они неотличимы от волков, разве что размером больше. Но это существо стояло на задних лапах и было чем-то средним. Ника слышала о частичных перевертышах, которые настолько хорошо владели искусством перекидываться, что максимально эффективно использовали сильнейшие черты обоих обличий, но никогда ничего подобного не видела.

Так вот, Матай перекинулся не в волка, а в полуоборотня и, пользуясь вызванной страхом паникой, убивал окружающих. Ника зажмурилась, когда это полулицо, полуморда нависло сверху и сдернуло с нее мертвое тело громилы, кровь которого увлажнила живот и сделала кожу ярко-красной.

Потом оборотень прыгнул в сторону, преследуя оставшихся людей, тех, что не разбежались вовремя и теперь пытались прятаться и отстреливаться. Ника не смотрела, не сумела повернуть голову, застоявшиеся мышцы болели. Только слышала, как раздался истошный женский вопль — похоже, женщина в дерзкой одежде тоже умерла, и не спасла ее кокетливая улыбка. Нельзя оставлять свидетелей, Матай предупреждал их, просил по-хорошему, теперь ему придется убить всех, тайна существования оборотней должна оставаться тайной.

И почему-то Нике женщину не было жаль, особенно после злорадных комментариев. Да и нечего так жадно смотреть на мужчину, который тебе не принадлежит!

Все уже хорошо, твердила Ника, крепко жмурясь и слушая последние крики. Потом наступила жуткая тишина, значит, живых больше нет. Звуки шагов оборотня были очень громкими — он, топая, прошелся по периметру помещения и наконец, подошел к Нике. Она открыла глаза. Зверь принюхался и зарычал.

Да, такими частями перекроить свое тело очень сложно. Лицо почти человеческое, только челюсть шире, длинней и зубов в ней как у акулы, в несколько рядов.

Когтями альфа разорвал веревки и скотч, которыми ей спеленали руки и ноги, и тут же отпрыгнул.

— Матай?

Оборотень оглушительно зарычал, снова отпрыгнул, быстро пошел к выходу со склада, зацепив когтями по пути телефон, вывалившийся из кармана одного из тел.

Ника села, в голове загудело. Крови и мертвецов вокруг было столько, что она закрыла глаза и спотыкаясь, на ощупь побрела за альфой. Он что, злится на нее? Почему он сбежал?

Ника по следу его запаха вышла из заброшенного здания к дороге, куда подъезжали машины с охраной Росиати. Матай, уже человек, в рваной одежде, покрытый чужой кровью, стоял на обочине, низко наклонив голову и тяжело дышал ртом.

— Ее отвези к Ларим, — коротко приказал он водителю одной из машин, а сам сел в другую. — В здании убрать.

Грудь альфы поднималась так высоко, что тело бугрилось, превращаясь в воздушный шар — и сдувался. Матай кивнул водителю и укатил, не оглядываясь.

Недоумевая, что происходит, Ника послушно села в другую машину и через несколько часов была уже в доме Ларим.

Сестра, оказывается, в лесу успокоилась и вернулась обратно, не зная, что произошло с Никой. Думала, та просто дуется и не приходит. Только потом ей сказали, что Нику похитили.

Все было как в тумане, Мария, Ларим и Бронислава суетились вокруг и говорили, что-то говорили, тараторили без остановки, как стая ворон, а Ника не понимала, что им нужно.

Только постепенно она стала что-то слышать. Оказывается, много чего произошло. Ее украл какой-то криминальный авторитет, который заставил Матая приехать на встречу одного, чтобы подписать бумаги на передачу прав на часть озера. Тот поехал, приказав охране быть начеку, но не вмешиваться.

Почему-то никто не смог объяснить, где сейчас альфа и почему он отправил Нику к Ларим. Отправил подальше от себя.

Сердце сжало. А как же его слова? Моя пара, навсегда вместе? Не может он, не может взять и бросить ее, теперь, когда Ника стала привыкать к появлению в своей жизни мужчины, сила которого обещала защиту, а ласки — наслаждение.

— Спать! — помнится, сказала Ларим, потому что за окнами стало темно. Все разбрелись по комнатам, Нику провела Мария, держа за руку.

— Прости меня, — шепотом сказала сестра. — Это я виновата, я сбежала, и из-за меня они тебя поймали, потому что ты оказалась за пределами безопасной территории. Я даже представить не могла, что тебя могут украсть. Я так испугалась, и все винила себя, почему не проверила, куда ты пошла. Но я даже подумать не могла, что такое произойдет! Простишь?

— Хорошо. Прощу. Только не убегай больше от меня. Здесь нас не обидят, как ты еще не поняла?

— Я никуда больше не уйду, обещаю! — торопливо сказала Мария. — Из-за меня ты больше не будешь волноваться!

Она поцеловала Нику в лоб и ушла.

Утром Ника встала с ясной головой, хотя вспоминала вчерашнее с трудом. Что-то не то происходит.