Последыш

Пролог

— Ты чего скулишь?

Ника тут же замолчала, вжимая голову в плечи и стараясь стать незаметной, чтобы время наказания не продлили. Ей было холодно, живот поджался от голода, в сарае пахло старым сеном и протухшими овощами, но скулила она вовсе не поэтому — было жалко маму. Именно за то, что по приказу Шархая Ника не перестала обнимать маму и не убралась из комнаты, она сюда загремела.

— Кого спрашиваю?! — прогрохотал злой голос Шархая.

— Извини, — быстро сказала Ника. — Я не нарочно.

— Ещё раз услышу — убью!

Дверь скрипнула и закрылась, а Ника с трудом сдержала очередной писк. При желании он мог действительно пойти на убийство, не только по праву отца, но и потому, что Ника последыш — самая слабая и мелкая из помета, и хотя ей уже четырнадцать, она на треть ниже братьев и сестры и такая тощая, что ветер сдувает. За это ее недолюбливал каждый первый, кроме мамы и Марии. Братьев, как только те научились говорить, воспитывал лично Шархай — биологический отец, поэтому теперь они тоже кривили губы при взгляде на «позор стаи», а в волчьем облике всегда нападали и больно кусались. Однажды Ника прокусили ухо насквозь, но даже тогда не было так больно, как сейчас — потому что тогда боль была в теле, а не в душе.

Ника, чтобы больше случайно не заскулить, обернулась в такого же тощего нескладного щенка, каким была подростком и свернулась для тепла в клубок. Тепла не получилось. Тогда она спряталась в угол, забилась в солому, которая хоть старая и превшая, но теплая, и попыталась заснуть. Но куда там!

Тем более утром, пусть даже все кости и мышцы ноют от холода и сна в неудобном положении, придется снова идти за деревню и строить эту дурацкую ограду для коров, и никого не волнует, что физически тебе это сложней, чем остальным подросткам. Не можешь жить — подыхай! — говорили ей члены стаи, потому что жизнь слишком тяжела, чтобы тащить на спине нахлебников. Будь она мальчиком, точно бы уже забили, но от девочек бывает польза — численность стаи слишком мала, чтобы игнорировать возможность размножения любой, даже самой слабой самки. Тем более если ее покроет сильный самец.

Ника спрятала крошечный черный нос в хилый мех на боку, пытаясь согреть хотя бы его и постаралась отрешиться, уйти в мечты, потому что больше ничего не поделаешь.

Через пару часов, когда совсем стемнело, а дыхание вырывалось изо рта маленьким облачком пара, раздался скрип открывающихся ворот.

Ника вскочила на лапы и принюхалась. Мария.

Сестра в широкой серой рубашке и грубых штанах осторожно вошла и, приподняв руку, показала сверток, от которого за версту пахло едой. Через минуту Ника, укутанная в старую спецовку, уже в обличье человека сидела на сене и жевала бутерброд с яйцом.

— Что они решили? — спросила с набитым ртом, ненавидя себя за голодную дрожь.

— Будут случать. — Еле слышно ответила сестра.

— В третий раз? — ужаснулась Ника, а тонкая рука задрожала. Руки как палочки, даже не могут хлеб удержать, не то что работать.

— Да. Нас очень мало. Стая слабеет год от года.

— Может, есть другие стаи?

— Ты что! Мы одни на всем белом свете.

— Как такое может быть? Может, просто никто не искал других? — Ника воодушевилась. Найти другую стаю и объединиться — вот это цель, ради которой стоит жить. Тогда не будет близкого родственного смешения, тогда отпадет необходимость рожать столько раз. Тогда…

— Даже не думай! Хочешь нас всех угробить?

Взрослые считали, что выходить за пределы деревни очень опасно, самцы всегда отлавливали ослушавшихся, стоило зайти глубоко в лес и рычали, загоняя обратно на территорию деревни. Чаще всего наказывали, сажая на хлеб и воду, даже если ты забежал далеко случайно.

Когда Ника однажды с детской непосредственностью поинтересовалась у матери, что там, за лесом, какие люди там живут, какие чудеса бывают, та с опаской взглянула на Шархая и жестом приказала молчать.

— Никогда больше не спрашивай об этом, иначе тебя накажут, — прошептала она, убедившись, что Шархай отошел в соседнюю комнату и ничего не слышал.

— Но почему? — недоумевала Ника.

— Если люди узнают, что мы существуем, не успокоятся, пока не перебьют всех до последнего! — ответила мать. — Поэтому мы живем тут, в глуши. Поэтому мы должны выживать и увеличивать свою популяцию, чтобы хоть как-то отбиться в случае нападения. Забудь о другом мире за лесом! Никогда больше такого не спрашивай!

Только Ника не могла забыть. Вроде последыш, и ничего на нее не осталось, а любопытства и непоседливости в ней больше, чем во всем остальном помете, шутливо жаловалась мать и крепко прижимала Нику к себе.

Несмотря на физическую слабость и недоразвитость Нике казалось, она единственная, кто рискует думать и задавать вопросы. Не вслух, конечно, а про себя.

Но сейчас, в сарае, страх за маму был слишком силен.

— Если бы были другие стаи, нам было бы легче! — горячо заявила она Марии.

— Чем же легче? — нахмурилась та. Грязная челка свисала, привычно закрывая красивые голубые глаза, такие же, как у Ники.

— Сама подумай — будь стай много, было бы много оборотней, тогда не пришлось бы случаться по три раза! Не пришлось бы… может, нас бы оставили в покое.

— Или их, самцов, было бы еще больше! — глаза сестры расширились от ужаса, она не выдержала и задрожала, а потом обхватила себя руками.

Мария, вторая самка в помете, росла куда крепче и здоровей Ники. Ее тело уже наливалось женской силой, чего Мария боялась до оторопи, как и Ника, как и любая девочка-подросток стаи. Они боялись так, что сейчас были одеты в старую одежду братьев, висевшую на плечах мешком. Привлечь внимание самца — ужасно, то, что происходит, когда они унюхивают самок и набрасываются на них, не описать словами. Это самый страшный кошмар — страшнее голода, одиночества и изгнания. Ника и Мария видели однажды, как Олимп напал на Катрию, их сестру от первого маминого помета. Им было по восемь, ей — восемнадцать, Катрия только вошла в свою женскую пору, округлилась, расцвела и надела свою первую открытую блузку. В тот незабываемый день Олимпиец выбежал из леса, разгоряченный после удачной охоты, с горящими глазами и измазанной кровью пастью и, остановившись на краю поля, где они работали, выпятил грудь и втянул носом воздух. Потом рыкнул и рванул вперед. Они все бросились врассыпную, Ника упала, но от ужаса вскочила обратно на ноги почти мгновенно, опасаясь побоев и укусов, бросилась дальше и тут же столкнулась с Марией. Обе отлетели в стороны, а потом услышали сзади крик. Отбежали дальше, прячась за забор и только тогда высунули носы посмотреть, где опасность. Олимп, оказывается, ими вовсе и не интересовался и не собирался за ними гнаться. Он уже превратился в человека, покрытого грязью и кровью, лежал на земле и рычал. Под ним на спине лежала Катрия, которую Олимп прижимал своим телом к земле — его длинные косматые волосы закрывали ее лицо — и, приподняв голый зад, на который прилип лист березы, задирал сестре юбку. Белые ноги Катрии пытались упереться пятками в землю и сбросить тяжесть, но Олимп разозлился и зарычал громче, а потом наклонил голову и обхватил клыками ее горло. Волосы отодвинулись, открывая белое от ужаса лицо сестры. Катрия замерла и только изредка дергалась, боясь, что челюсти альфы сомкнуться и разорвут ей глотку, а Олимп рванул рукой под юбкой и отбросил в сторону какую-то тряпку, а потом приподнялся и резко двинул вперед тазом — и Катрия закричала.

Он рычал и двигался, мышцы его ягодиц сжимались, а рычание приобрело глубокие раскатистые ноты. Катрия всхлипывала, ее рот остался открытым, как буква О, но больше она не сопротивлялась. Это все длилось очень, очень долго, почти целую вечность. Ника вдруг заметила, что крепко вцепилась в руку Марии, а та вцепилась в нее и обе дрожат мелкой гадкой дрожью.

Потом Олимп рыкнул особенно громко, двинулся в последний раз и обмяк. Через несколько секунд разжал клыки и сполз с Катрии. Встал, потянулся, так, что кости захрустели, и пошел в сторону деревни, не оглядываясь на оставленную позади девушку. Катрия глухо рыдала и пыталась прикрыться порванной юбкой, а второй рукой прикрыть плечи своей новой взрослой женской блузки.

Только когда Олимп ушел далеко, Ника и Мария рискнули выползти из-за забора и подойти к сестре. Ничем утешить они ее не могли. Олимп ее изнасиловал — вот как это называется. Мама предупреждала дочерей, что иногда, если ты выглядишь привлекательно, самцы могут наброситься, повалить тебя на землю и войти своим членом в отверстие между твоих ног, которое предназначено для рождения детей. И это жутко больно, но если не сопротивляться, то терпимо. Особенно больно в первый раз, тогда даже идет кровь, потому что отверстие не привыкло к вторжению. Потом оно учится расширяться и принимать даже очень большие члены, и даже несколько подряд, если покрывающих самцов несколько. Самцам очень нравится этот процесс, эти движения, и если такое случается — нужно просто лежать спокойно и терпеть, иначе пострадаешь. Когда они получают, что хотят, то успокаиваются и перестают быть агрессивными. Особенно нужно опасаться, когда самцы возвращаются из лесу после охоты или после драки — тогда они разгорячены и хотят самку гораздо сильнее обычного, поэтому бросаются на первую встречную, неважно, на кого, могут даже покрыть собственную сестру.

Это и произошло с Катрией — ее вид и запах привлек разгоряченного охотой Олимпа. Теперь сестра сидела на земле, по ее ногам текла кровь, остро пахло мужской жидкостью, а от рыданий разрывалось сердце. Ника и Мария получили урок — вот что случится, когда они станут взрослыми, вот что произойдет.

Хуже всего, что для Катрии это было только началом. Тем же вечером, почуяв на ней следы семени, ее угнало в лес несколько самцов из окружения альфа — и никто не помешал. Боже, как она кричала из лесной темноты! Долго, пока не охрипла и не потеряла силы. И вернулась только к следующему обеду — почти приползла. Мама отвела ее в сарай и несколько дней лечила отварами и примочками.

Теперь у Катрии был свой первый помет — в двадцать ее отдали на племя здоровому угрюмому и тупому на вид Бышке — и когда тот возвращался после бега из лесу и покрывал жену, визг слышали по всей деревне. Двадцать очень рано для помета, самку волчицы можно в течении жизни сводить всего два раза, потому что организм истощается так сильно, что третьего обычно не выдерживает, но численность стаи слишком мала, приходится рисковать.

Такова судьба и предназначение самок. Ну и что, что рисковать приходиться именно им, а не принимающим решение самцам, но те лучше знают, что делают. Вот и сейчас решили случить маму Ники в третий раз, хотя это если не смерть, то верное истощение организма и непоправимый вред здоровью. Но отцу плевать, как и Олимпу, как и остальным.

— Марыся, что же будет с мамой? — Ника и сама не заметила, как бутерброд выскользнул из руки. Голод ушел, остался страх, страх потерять единственное любимое и доброе существо. — Что с ней будет?

— Может, все обойдется, — угрюмо сказала Мария.

Но не обошлось. Через полгода мамы не стало. От уставшей голубоглазой женщины и третьего помета, которому не суждено было появиться на свет, осталась только могила на краю кладбища и две девочки-сироты, которых больше некому было защитить.

Глава 1.

От жара палящего солнца пот заливал и щипал глаза, но грядки должны быть прополоты к вечеру, иначе ждет очередное наказание хитрого на выдумки Шархая.

Ника в пятый раз за последний полчаса выпустила тяпку из рук и вытерла лоб. Еще жарче от упрямых кудряшек, которые выбиваются из-под косынки и лезут в глаза, но Шархай запретил ей стричься.

— Только волосы и доказывают, что ты девка, — сказал он однажды, как обычно, кисло морщась. — Обкорнаю сам, если решу, а ты не смей!

Но волосы ладно. Куда тяжелей на пекущем солнце, когда на тебе длинная, закрытая одежда. С другой стороны, рисковать, выставляя на всеобщее обозрение голые руки, а тем более ноги слишком опасно. Лучше уж пожариться, да потом пообливаться. Нике почти пятнадцать и, несмотря на все нежелание взрослеть и попытки уговорить собственное тело не приобретать женские формы, оно не слушалось. До Марии далековато — та уже год как превратилась в женщину, к счастью, только внешне, боги миловали, удавалось каким-то чудом держаться в тени и ни перед кем не засветиться. Но Ника видела сестру в бане и видела себя. Она, конечно, тоньше Марии, ниже ростом, более хрупкая, но грудь наливается и наливается, всегда была плоская, потом как будто припухла — а теперь помещается в ладонь. И скорее всего, будет расти еще. Бедра раздались, вроде остались узкими, но только до того момента, когда сравнишь с талией — тогда понятно, нет, растут, готовятся к возможному материнству. Материнство пугало даже больше спаривания. Что ждет потом этих чудных малышей, вкусно пахнущих молоком и теплом? Мальчишек заберет самец, который покрывал самку и вырастит из них чудовищ, а дочерей ждет такая же участь, как ее саму — беспросветная работа, роды и страх перед самцами. Постоянные попытки спрятаться, чтобы не влетело. Ужасно.

Вот бы уйти!

Только оставаясь в одиночестве, Ника рисковала повторять эту заветную фразу. Вот бы уйти, сбежать из деревни, спрятаться и стать самой себе хозяйкой! В мире есть люди, много-много людей, это точно — во время уборки дома для мужчин она смотрела несколько раз телевизор и помнила каждый увиденный кадр. Людей на свете много — существуют целые города, плотно построенные дома, теряющиеся высоко в тучах. Города, где люди, даже женщины, ездят на машинах и никто не сидит в огороде или на ферме целыми днями.

Однако дальше аморфной мечты о чем-то прекрасном мысли не шли. Ника просто не знала, что там может быть еще, кроме нескольких кадров. Воображение, конечно, старалось, дописывало неизвестные детали, но что оно могло выдумать, когда перед глазами только морковь, которую нужно проредить? Или свиньи, которых нужно накормить? Полы, которые нужно вымыть. Одежда… В общем, фантазия билась, но из сетей обыденности вырваться не могла.

Время шло, а грядки никак не заканчивались.

В любой другой день она сидела бы на поле до последнего, пока бы совсем не стемнело, но сегодня вечером шабца — воскресный вечер отдыха, когда самцы собираются вместе, пьют, едят и шумят на всю деревню. Иногда, разогретые спиртным, выбегают на охоту. Иногда озадачиваются какими-то вопросами по устройству жизни деревни и принимают решения, которых должны придерживаться все остальные члены стаи. В том числе могут распределить свободных самок, или придумать, кто и кого будет покрывать для получения потомства.

Обычные пьянки, но Шархай намекал, что сегодняшнее торжество решит многие вопросы по увеличению численности стаи и подросших самок вопрос тоже коснется. Ника подслушивала — в ее ситуации глупо не подслушивать при первой возможности. Как иначе, не прямо же спрашивать, что они задумали? Так и получить можно.

Так вот, по словам Шархая сегодняшнее решение коснется даже ее, недоноска, поэтому, несмотря на любое возможное наказание пропустить такое нельзя. Это просто опасно. Вдруг решат случать?

Нику, несмотря на жару, охватил мгновенный леденящий озноб. Если речь будет идти о ней, то и Марию стороной не обойдут. По всему выходит, сегодня случится что-то нехорошее. Главное, чтобы отложили и не заставили… Черт, даже руки затряслись, стоило представить, что однажды ее отдадут кому-то типа Крауфранца — с мерзкими глазами, липкими губками и таким отвратительным запахом, что и в бане не отмыться. И вроде он молод, силен и хорошо сложен, что у самцов считается полным перечнем необходимых самке качеств, но Ника его боялась до одури. Как увидит одутловатое лицо и обещание в глазах, сразу та картина на поле… Может, потому что Крауфранц из помета альфы и очень похож на отца? И ломай тут голову, что лучше — один Крауфранц или несколько самцов из окружения альфы, как тогда, с сестрой…

Ника задумалась так глубоко, что тяпнула себя по ноге. Чертыхнувшись, она отбросила тяпку в сторону, присела и стала ощупывать ступню и пальцы. Разбила кожу на ступне до крови, но к счастью, не очень глубоко. Зато теперь можно идти домой, причина очень даже уважительная — нужно обработать рану, чтобы не загноилась. Какая-никакая, а самка.

Кровь сочилась, но обмотать было нечем. Не рвать же на части одежду? А кроме нее в распоряжении Ники имелись только шлепанцы и пластиковая бутылка с водой. Доковыляв к траве на краю поля, где в тени была спрятана вода, Ника достала бутылку, отвинтила пробку и тонкой струйкой стала смывать с ноги кровь и пыль.

И так увлеклась ощущением чистоты и легкости, которое давала вода, журчанием струйки и свежим запахом собственной сладкой крови, что не заметила, как к ней подобрались близко.

— Не ожидал тебя тут увидеть, — раздалось из-за спины.

Моментально Ника поняла, кто это. Вскочила, отбросив бутылку, забыв и про воду, и про рану на ноге. Развернулась. Так и есть — Крауфранц. Как в непреходящем длительном кошмаре, мучающем каждую ночь — самец после охоты, разгоряченный и обнаженный, покрытый следами смятой травы и крови сожранного зайца. Весь в отца. А вокруг никого, кроме них двоих, только солнце садится, окрашивая небо золотом, которое вскоре сменится красными разводами. Если бы не собственный аромат крови, она бы вовремя обнаружила, как приближается опасность и успела сбежать, но слишком уж увлеклась самолечением, все прозевала… и это плохо.

С другой стороны, он один. Будь тут компания, уследить за каждым было бы куда сложней. Держись за эту мысль, Ника, потому что это единственный светлый момент в происходящем.

— Чего молчишь? — Крауфранц оскалил зубы, но не угрожая, а демонстративно, красуясь перед самкой, потом повел носом и вытянулся струной, откидывая плечи назад. Смотри, какие широкие. Смотри, какой я сильный, молодой. Я — главный, поняла?

Ника сглотнула, но не отступила. Как же — стоит вызвать в самце охотничий инстинкт и он бросится на нее, по глазам видно, бросится и будет только рад провокации.

Взгляд невольно опускался с его лица ниже. Голая грудь, только-только покрывающаяся волосами, крепкие выпуклые мышцы. Руки висят по швам, а пальцы скрючены, как будто готовятся вцепиться в добычу. Всего-то на пару лет ее старше, но по слухам баб гонять умеет уже года три.

Дернув голову вперед, Крауфранц осмотрел ее волосы, во время самопомощи выбившиеся из-под уродливой соломенной шляпы и его член, до этого висевший мешком вдруг шевельнулся и стал увеличиваться в размерах. Ника чуть не забыла, что никак нельзя убегать и непроизвольно подалась назад. Тогда Крауфранц так же быстро подался вперед и его член, словно живой, расправился, поднимаясь вверх.

— Видишь, как я рад тебя видеть? — не прекращая ухмыляться, спросил он.

Ника не стала снова смотреть на эту штуковину, центр всей его опасности, на главное оружие самцов, которая может причинить уйму боли, так, казалось, опасности меньше, а вместо этого уставилась ему в глаза. Сердце стучало, гремело, не давая сосредоточиться и что-нибудь предпринять.

— Думаю, ты тоже рада меня видеть.

— Я ранена! — крикнула Ника, не рассчитав голоса. Получился жалкий писк. Но это к лучшему — может, спугнет.

— Ничего. Царапина на ножке… какая мелочь.

При слове «ножка» его голос понизился до шепота — между губ на миг показался отвратительно влажный язык и пропал.

— Мне больно, — сглотнув, сказала Ника.

— Покажи, что под твоим платьем.

— Нет.

Крауфранц проигнорировал отказ и снова подался вперед.

Истинный сын альфы, который вполне мог сменить на посту отца. По слухам, подходящий наследник.

Жаркое солнце, хоть и садилось потихоньку, пекло во всю силу, но Ника чувствовала только ледяной холод. От земли шел холод, от молодого мужского тела шел холод, а его член, который превратился в палку, в пику, в кол, желающий проткнуть тебя насквозь, покачивался, ожидая, когда же дойдет до дела. Он хотел внутрь, в живое тепло, шевелиться там, двигаться, поворачиваться и тереться, и не думал, хочется ли этому теплу вторжения и будет ли ему приятно.

Он хотел покорять и чтобы ему покорялись. На остальное плевать.

Ника заледенела от этого мороза. Если придется бежать, ноги точно запутаются, она упадет как подкошенная и не сможет подняться. Тогда все и произойдет.

— Покажи, или я посмотрю сам, — прошептал Крауфранц, а его глаза откровенно горели тем ужасающим огнем, который не дает никому спуску.

— Олимп запретил трогать маленьких самок! — сглотнула Ника, признав тем самым, что прекрасно понимает, что именно ему нужно, что он хочет сейчас с ней сделать.

Ухмылка сделалась шире:

— Мы можем обойтись другими методами. Ты умеешь сосать? Облизывать леденец со всех сторон? Твой ротик вполне заменит дырку между ног — просто откроешь его пошире и пустишь моего младшего брата.

Он поднял руку и обхватил рукой свой член. Задрал еще выше, как флаг, которым гордился сверх меры. Не желая смотреть, она все равно уставилась вниз, увидев его в пальцах, словно глаз одноголового голого животного, который внимательно следит за дрожащим женским телом, где вскоре побывает. Прямо как будто оценивал, нетерпеливо подрагивая.

— Просто будешь делать, как я говорю, глотать глубже, хорошо работать язычком и никто не пострадает, — почти промурлыкал Крауфранц.

Нику от представленной картины — взять в рот этого урода — чуть не стошнило — как змею проглотить. Приступ был таким неожиданным, что она согнулась, с трудом сдерживая бушующий желудок. А может, неплохая мысль — выблевать ему на ноги завтрак? Может, так ответ будет более понятен?

Но опыт недолгих прожитых лет говорил, что станет хуже. Самцы холят и лелеют свои причиндалы и любят куда больше самок, которые созданы только чтобы эти самые причиндалы ублажать.

— Показывай, что под платьем, — негромкий голос Крауфранца заледенел. — Живо! Считаю до трех. Раз.

— Хорошо, — Ника разогнулась и схватилась за подол. Резко подняла его до колен. Взгляд Крауфранца опустился вниз и он снова облизался. Признак его желания толстой палкой покачивался, как маятник, как будто поворачивался в сторону Ники.

— Только отвернись на секунду, мне так будет проще, — срывающимся голосом пролепетала она. Самцы любят, когда их упрашивают, говорят, тогда обладание становится для них более сладким.

— Моя девочка хочет поиграть, — почти нараспев проговорил Крауфранц. — Хорошо… Моя маленькая сучка хочет поиграть в злого, сердитого оборотня. Оборотень вышел из лесу, где одичал в одиночестве и очень, очень хочет ласки. Чтобы чудные розовые губки обхватили его друга и приласкали. Чтобы язычок порхал по его зарослям и умолял о прощении. Может, я ее и прощу. Но вряд ли — оборотень очень голоден.

Ника снова почувствовала приступ рвоты, но Крауфранц все-таки отворачивался — медленно, но отворачивался, его руки болтались на весу, а сам он как сумасшедший прикрыл глаза и продолжал осипшим голосом:

— Моя послушная детка откроет ротик и станет учиться делать хозяину приятно. Будет сосать так сильно, что щеки прилипнут к члену. Для начала так… А потом продолжим…

О чем он говорил, Ника старалась не думать. Она шуршала одеждой, судорожно сбрасывая платье, потому что единственным шансом было рискнуть и сделать вид, будто она подчинилась. Крауфранц не отступиться, он сделает то же самое, что сделал Олимп с сестрой и даже не задумается. Поэтому нужно быть хитрее.

Сняв платье, Ника не стала бросать его на землю, чтобы не выдать план — шум сразу покажет, что она обнажена и можно переходить к действиям. Нет, Ника осторожно повесила платье на шею и стала перекидываться.

Как только ткань коснулась земли, она отбросила ее лапами и со всей силы бросилась вперед, в сторону деревни. Если успеть добраться домой, прежде чем разъяренный промахом Крауфранц перекинется и догонит, все будет хорошо. Олимп действительно запретил трогать растущих самок, поэтому в деревне пока безопасно. Конечно, случись что, сына он бы простил, что тут такого? — ну заигрался мальчишка, отымел самку, просто настоящий мужик растет. Но Ника позаботится, чтобы не случилось — повтора не будет. Нужно просто бежать изо всех сил и внимательно смотреть по сторонам.

Я буду смотреть, клялась Ника, перебирая лапами так быстро, что они почти заплетались. Клянусь, я буду смотреть по сторонам каждую секунду, даже если в следующий раз отрублю себе ногу.

«Но однажды твое время все равно придет, — напомнил предательский внутренний голос. — Однажды тебя отдадут самцу для спаривания и бежать тогда будет поздно».

Издалека раздался злобный рык Крауфранца, потерявшего жертву. Он не ожидал сопротивления, настолько не ожидал, что когда перекинулся и бросился в погоню, Ника была слишком далеко.

Глава 2

Она прибежала в деревню, пересекла улицу, перепрыгнула забор и бросилась в сарай у своего дома, почти сбив с ног Марию. Та отставила ведро с водой, которое несла от колодца и бросилась сестре вслед.

— Что случилось? — спросила, загораживая выход и стараясь не кричать. Шархай был дома, а его лучше не беспокоить шумом, если не хочешь отхватить в качестве урока покорности пару затрещин.

— На меня напал Крауфранц. — Ника перекинулась в человека и, сдерживая дрожь слабости, которая всегда накатывала после обращения, села на землю, потому что ноги не держали.

— И что? — забыв, что нельзя кричать, завопила Мария. — Я чувствую твою кровь. Боже! Не может быть!

Сестра покачнулась и упала рядом на колени, а ее лицо скривилось от рыданий.

— Тихо, тихо! Успокойся, Марыся, ничего не случилось! — быстро заговорила Ника. Была у сестры такая привычка — паниковать, рыдать, рвать на себе волосы и вести себя так, будто слезы могут помочь. — Ничего не произошло, я от него сбежала.

Мария замерла, но к счастью, рыдать перестала. Потом снова всхлипнула:

— Но кровь! Я чувствую запах крови. Ты меня обманываешь?

— Это я просто поцарапалась. Ну, давай, посмотри на меня, посмотри, — Ника потянулась и поправила сестре волосы. Выставила вперед ногу. — Посмотри, вот царапина. От нее пахнет кровью. Больше на мне крови нет, посмотри сама. Теперь успокойся, я в порядке. Видишь? — Она через силу улыбнулась. — Я в порядке, Марыська. Одежду принесешь? Не могу же я так на улицу выйти.

— Хорошо, сейчас принесу, — кивнула сестра. Потом поднялась и пошатываясь, будто не Ника, а она сама только что бежала сломя голову, отправилась в дом.

— Быстрее, пожалуйста, холодновато голой тут сидеть, да и вдруг зайдет кто? — торопила Ника.

— Да. Сейчас.

Но видно было, что сестра все еще по уши в собственных страданиях.

— Шевелись, Мария! Скоро начало шабцы, а мне еще нужно вернуться на поле и забрать вещи.

— Вещи? Думаешь, Крауфранц уже ушел?

— А ты думаешь, он будет сидеть там до утра? — Ника фыркнула, при этом зубы клацнули от холода. — Шабцу он точно не пропустит.

— Ладно тогда…

В конце концов, еще через десять минут Ника получила широкое платье, оставшееся от мамы и, одевшись, отправилась на поле за вещами. На самом деле ее тоже пугало, вдруг Крауфранц там, хотя он не из любителей долго караулить добычу — не умеет ни ждать, ни терпеть. Он приходит и берет, не спрашивая разрешения, а трудности не по его части.

Однако вокруг никого не было. Платье валялось в траве, как и тяпка, и корзинка с остатками обеда. К счастью, мстить вещам Крауфранц не стал — хватило ума. Или не хватило, как посмотреть. Ника с облегчением вздохнула, собрала свои нехитрые пожитки и отправилась назад в деревню. Нужно было успеть перекусить и идти к дому, где мужчины собираются на шабцу. Нельзя игнорировать возможность узнать их планы, потому что это может плохо закончится.

Явившись домой, Ника сразу отправилась на кухню. Сегодня в их доме собралось много женщин, они приходили к Лазо, сестре от первого маминого помета, и готовили для шабцы еду.

Мария им помогала, как и еще несколько дочерей от восьми до двенадцати лет.

— Вот она, явилась, — покосилась на Нику Лазо. Особой любви между ними не было, и Ника понятия не имела, почему. Вроде в одной лодке сидят и нужно помогать друг другу, но Лазо считает, каждая сама за себя, твои проблемы — ты и решай, так что дружбы не получилось. Ни дружбы между ними, ни родственных чувств.

— Давай муку просеивай, — тут же приказала одна их женщин.

— На, сначала глушку выпей, — Мария стряхнула с рук муку и протянула сестре стакан с темной бурой жидкостью.

— А что так срочно с глушкой? — с подковыркой спросила Лазо. — Хочешь соблазнить кого-нибудь, чтобы в девках не остаться?

— Чем соблазнить? — хмыкнула одна из женщин, сухая и злая. — Костями только собаку можно соблазнить.

— Оставьте ее в покое, — огрызнулась другая женщина. Почему, собравшись вместе, они чаще ругались, чем дружелюбно разговаривали, Ника не понимала. Кроме мамы и Марии она не видела ни одной улыбки, разве что детские. — Ты, Лазо, лучше за мясом следи, не сожгла бы случайно кабана! Представляешь, что будет, если мы испортим их добычу? Я сразу скажу, кто виноват, покрывать тебя не стану!

— Пей быстрее, — прошептала Мария, практически тыча стаканом в лицо.

— И помыться бы не мешало, — поморщила нос Лазо. — От тебя воняет.

Ника залпом выпила горькую жидкость, которую пили все оборотни, начиная с десятилетнего возраста. Витаминная смесь, облегчающая оборот, да еще и препятствующая незапланированной беременности. Ежедневный прием настоя глушки был одним из нерушимых правил стаи и даже у Ники ни разу не возникало желания сопротивляться, хотя вкус у этого корня был просто адский.

— Давай, до дна глотай, — скривилась Лазо. — Не переводи продукт! Сама, поди, землю не копаешь, корни не роешь, отвар не варишь, чтобы оставлять!

Ника, конечно, как и все остальные и землю копала в поисках глушки, и часами чистила шершавые, жесткие корни, но с Лазо бесполезно спорить — она даже не слушает.

— Скорее бы вас уже кому-то отдали! — Все больше горячилась Лазо. — Почему вас еще не трогают? Мы за всех баб выкладываемся, а вы ходите, как королевны, крутите перед самцами задом, а мы расхлебываем! Что ты, что Мария, две наглые метелки!

— Побойся бога, Лазо, — возмутилась одна из женщин. — Они же еще дети! Им даже шестнадцати нет!

— Ну и что, что нет? Одна уже совсем зрелая на вид, — Лазо окинула оценивающим взглядом Марию и та съежилась, пытаясь исчезнуть. — Вторая все равно никогда не вырастет, так и будет обтянутыми кожей костями. Но любители и на кости есть.

— Я пойду, умоюсь, — вклинилась Ника, отставляя пустой стакан в сторону, и вышла из кухни в темные сени. По пути сестра украдкой сунула ей в руку кусок хлеба с домашней брынзой.

Марию жаль оставлять со змеями в одном помещении, но что поделать, нужно придерживаться плана и наведаться на шабцу. Да и Лазо утихомириться, стоит ей уйти. Ника знала, что чем-то сестру жутко раздражает, только понять не могла, чем. Да и многих вообще раздражала. Ей иногда говорили, что не нужно было спасать последыша, пусть бы она умерла и не отбирала бы у остальной стаи еду.

Впрочем, мама решала и поэтому Ника жива.

Выйдя из кухни, она отправилась к дому в густом саду почти на другой стороне деревни, где собирались на шабцу мужчины. Густая зелень, все окна нараспашку, никто не ожидает, что какая-нибудь наглая баба посмеется нарушить запрет и станет подслушивать. Максимум — от калитки пройдет кто-то с подносом и бутылками, оставит на крыльце и быстро уберется прочь, потому что не рискнет показываться на глаза компании подогретых спиртом самцов.

Оборвав по пути листья табачного дерева и растерев между пальцами, Ника намазала полученную кашицу на кожу лица и рук, чтобы перебить свой запах. Лазо говорит, от нее воняет, но Крауфранцу наличие вони что-то не очень помешало. Он и сам, честно говоря, не ахти как пах, почему-то в стае считается, что мыться лишний раз вредно для здоровья, особенно в волчьем обличье. Волку может и не очень полезно купаться, но многие переносили водобоязнь и на человеческий облик. А вот Ника, наоборот, обожала купаться в реке и баню тоже безумно любила. Только лучше грязной ходить — хоть какая-то защита.

С вонючими табачными листьями защиты еще больше. По правде сказать, самцы и так мало чуют после самогона, но подстраховка никогда не лишня, когда речь идет о безопасности.

Ника притаилась за кустами у крайнего окна и стала ждать чего-нибудь полезного. Голоса слышно было хорошо, но она подумала и передвинулась ближе, почти вплотную к стене. На новом месте было очень удобно — выемка в ветках у земли, как будто специально выдавленная для того, чтобы там кто-то сидел.

Ника уселась на землю, подняла подол, чтобы охладить ноги, обняла коленки руками, положила на них подбородок и стала ждать. Мужчины болтали много, много смеялись и вели себя шумно. Большинство разговоров Ника фильтровала, потому что они казались мерзкими. С самого детства, стоило научиться соображать, как ей стало понятно — женщины в стае занимают последнее место, ни на что не годятся и ничего не достойны. Еще играя с братьями, она недоумевала, почему, если брат побеждает и хватает ее зубами за загривок, то Шархай хохочет и говорит: «Молодец, настоящий мужик растет!», а стоит победить ей, причем честно, как он хмурится и цедит сквозь зубы, причем не ей, а побежденному: «Ты слабак, жалкая псина, не смей проигрывать последышу»!

В общем, дружбы с братьями не задалась. Сейчас они смотрели на нее как на повариху, уборщицу или подавальщицу жратвы, которая по первому требованию обслужит или уберет грязь. Все в папашу.

Однажды, после смерти мамы, Ника решила, что это не ее семья и не ее дом. Притворилась, что они с Марией случайно оказались в чужой семье. Просто вынуждены здесь жить, чтобы не пропасть, но привязанности от нее никто, кроме сестры, не дождется. С тех пор Ника строила много планов и делала много попыток что-то изменить. Пусть Мария физически была больше и крепче, именно Ника верховодила и плела интриги, тогда как сестра предпочитала прятаться и вести себя незаметно, желая только, чтобы ее никто никогда не трогал.

В их стае по-другому нельзя.

Ника сидела на траве, тараща слипающиеся от усталости глаза и внимательно слушала, потому что им почти шестнадцать… почти шестнадцать и младше они не становятся.

— Ну что! — Подал голос Олимп и Ника поняла — вот оно, дождалась. Сон как рукой сняло. — Раз все перекусили, давайте делами займемся. Больше нас не становится. Нужно потомство. Сегодня решим, что с Шарзаевыми девками делать. Они достаточно подросли. Есть предложения?

Тут же загалдели голоса и раздались смешки.

— Я бы от Марии не отказался. Она грудастая. Шархай, отдашь за меня дочь? — забасил мужской голос. Ника задрожала — это был вдовец по имени Чубей, который похоронил жену в тот же год, что Ника мать и по той же причине — неудачная попытка принести третий помет. Не самый жестокий мужик, но пожилой и ненормально толстый для оборотня. Борода опять же, как лопата и вечно в комок сваляна.

— А мне отдай Нику! — хрипло вступил в разговор молодой голос и она узнала Крауфранца. Заговорил он впервые за вечер.

Кто-то заржал:

— Последыша? Зачем тебе эти мослы?

— Мне нравится, — невозмутимо ответил Крауфранц.

— Да ты ее надвое порвешь! — заржал еще кто-то.

— Не порву. Она такая маленькая. Везде. Сядет, как перчатка.

— Будет натягивать ее перед сном, для тепла, — присоединился очередной оборотень.

Они ржали, похрюкивая, пока не влез Олимп, который не отличался большим терпением.

— Шархай, значит, решено? Последыша моему отдаешь, пусть балуется, но в пару она ему не пойдет, для потомства мы ему здоровую крепкую самку подберем. Последыш пусть до двадцати не рожает, сдохнет еще. А так может окрепнуть успеет. Старшую, думаю, пора и на племя пустить, давно уже взрослая девка. Согласен ее к Чубею пристроить?

У Ники словно кожа застыла, прекратившись в корку, которую можно поддеть ногтем и отковырять.

— Последыша забирайте, толку от нее! И Марию Чубей пусть берет, но не запросто так. Хряка пусть взамен приведет.

— Так и быть, — согласился тот.

— Только не дело это — чистых отдавать, — вступил чей-то молодой и наглый голос, и если раньше было страшно, но предсказуемо, то сейчас от ужаса приподнялись волосы. — Погонять бы сначала.

— Может, хватит гонять всех подряд? Они потом как забитые тряпки лежат и дрожат, не расшевелишь, — вступился Чубей и Ника почти испытала к нему благодарность. Может, сестре не так уж и не повезло? Про себя она старательно не думала.

— А ты не жмись, скотина! — влез второй голос из числа молодняка, которые под покровительством альфы только и делали, что девок гоняли, жрали да пили. — Вначале мы попробуем, научим, что да как, потом ты хоть каждый день ее пользуй.

— Вы научите! Жмуриться, руками прикрываться и скулить — вот все ваше учение, — заартачился Чубей. — Ни целовать не умеют, ни ласкать.

— Ладно, не лезь в бутылку! — вступил Олимп. — Пусть молодежь развлекается. Что им еще делать? Кровь бурлит, пусть мужики будут мужиками. Ну, погоняют ночь-другую, не обеднеешь! А девки пусть привыкают сразу. А хочешь другим ласкам учить — твое дело, но после.

— Ну ладно тогда. И я, пожалуй, присоединюсь, давно по лесу не бегал, — мирно ответил Чубей, моментально потеряв Никину благосклонность. — Обеих погоним?

— Обеих. Одна в самом соку, слюнки текут, да и вторая, пусть и мосластая, но дыра, как у всех баб, имеется. А такая малышка наверняка тугая да узкая. Крауфранц, смотри-ка, не дурак, знал, что заказывал!

Мужики снова заржали, Ника сглотнула и словно песком захлебнулась — слюны во рту не было.

— Когда начнем? — спросил кто-то из молодняка.

— Да вот сейчас жаркое принесут, брюхо набьем да погоним, — предложил Олимп. Раздался свист и одобрительные крики. — Растрясемся, а то скоро сами в боровов превратимся.

— Чур, я первый на последыша! — крикнул Крауфранц.

— Пусть! Посмотрим, как ты ее натянешь и не порвешь, — ржали остальные. — А то хвастать все горазды. Хотя, мелкие они обычно тягучие да гибкие, как хочешь сгибай, в любую позу ставь. Попробуем, короче.

Ника хотела пошевелиться, а в результате завалилась на бок. Мышцы одеревенели. Значит, сегодня… им с сестрой подготовили то же самое, что Катрии. Голова отказывалась понимать, за что. Отказывалась представлять, что их реально ждет гон всего через два-три часа. Если об этом думать, свихнешься.

Нужно думать о другом.

Ника, до боли сжимая зубы, чтобы не заскулить, прямо на коленях, сдирая их в кровь об ветки и камни, поползла прочь от дома, за забором вскочила на ноги и побежала. Внеслась в кухню, где готовили бабы.

— Жаркое готово? — истерически завопила. Все дружно обернулись в ее сторону.

— Еще полчаса, — ответила женщина, сидевшая у печи. — А чего случилось? Ты чего такая дикая?

Ника на секунду потупилась и понизила тон. Нечего выдавать себя раньше времени. Эти змеи только позлорадствуют, если узнают, что девчонок сегодня ждет. Лазо, наверное, от радости в пляс пуститься — ее когда-то гоняли, почему сестры должны избежать такой участи. Так же они думают? Ника обвела женщин глазами. Забитые, неухожены и при этом злые, как собаки.

Жалкие, вот они какие.

Ника сжала губы и вздернула подбородок.

— Просто на шабце мясо ждут. Только они хотят, чтобы очень мягкое был, аж во рту таяло, так что лучше подольше на жару поддержать. И еще спиртного просили.

— Мало им самогону, что ли? — удивилась Лазо. — Вроде как обычно принесли, несколько бутылей.

— Кричали, чтобы еще несли, — сказала Ника и развернулась, ища глазами Марию.

— Подожди… А ты откуда знаешь?

— Ходила тяпку точить на кузню, — не моргнув глазом, соврала Ника. — Мима дома. Шархай из окна крикнул.

— Ладно.

— Где Мария?

— Хм. Кто ее знает, где она лентяйничает. Найдешь — скажи, пусть сюда топает, нечего прохлаждаться, пока мы вкалываем! У, когда уже за вас возьмутся, сил нет смотреть, только и делаете, что под ногами путаетесь, толку от вас никакого!

Сегодня и возьмутся, хотела ответить Ника, но не стала. Нет уж, нечего радовать змеюку Лазо, как бы от радости ядом не захлебнулась.

— Скажу. Не злись, мы с Марией все помоем с раннего утра. И кухню, и посуду. И завтрак на всех приготовим, и скотину накормим.

— Чего это ты такая послушная?

Лазо прищурилась, как будто что-то заподозрила.

Ника сделала жалобную мину и отправилась искать Марию. Вышла из кухни и поднялась в дом. Сестра подметала комнаты второго этажа.

— Ну как? — спросила она, когда увидела Нику.

Ника схватила ее за руку и потащила в угол.

— Ты чего? — Мария по дороге ударилась о стену локтем, выронила веник и теперь смотрела обижено. — Ты чего сбесилась?

— Марыська, нам нужно бежать.

Глаза сестры стали как круглые монеты. Хлопала они ими медленно и красиво, как теленок.

— Чего?

— Говорю, бежать нужно.

— Когда?

— Сейчас.

— Ты что, сбесилась? — тупо повторила она.

— Сейчас самцы сожрут жаркое и пойдут нас с тобой гнать. Тебя и меня. Ты поняла?

Губы Марии задрожали, она неожиданно опустилась на корточки, уткнулась в колени лицом и тихо заскулила.

— Марыська, нам нужно бежать с тобой из деревни.

Сестра тот час же заскулила громче.

— Сейчас. Надо собираться и уходить, пока не поздно, иначе ждет нас судьба Катрии. Помнишь, как ее по лесу гоняли? Сегодня наша очередь, я слышала. Они все собираются нас попробовать, поучить уму-разуму. Потом тебя отдадут на племя Чубею, будешь его сморчок ртом ласкать.

— Что? — ошарашенная Мария подняла голову. Ее мокрые красные щеки подтверждали, что она плакала. Как будто это поможет.

— Что слышала. Они это, оказывается, очень любят. А я буду игрушкой Крауфранца. Ты этого хочешь? Повторить судьбу каждой здешней самки? Повторить мамину судьбу? А твои сыновья подрастут и сами станут насиловать девочек. А твоих дочерей…

— Хватит, — страшно всхлипнула Мария, а Ника поняла, что почти кричит. Перевела дыхание:

— Решай сейчас. Я ухожу. Лучше сдохнуть, чем как все.

Сестра безостановочно мотала головой, но была так испугана, что не могла произнести ни звука.

— Чего стоишь столбом? Собирай вещи. Нужно уходить, Марыська. Сейчас.

Наконец, сестра заговорила.

— Я боюсь. Не смогу идти. Ноги не идут.

— Я в любом случае уйду. Давай, не трусь, пошли со мной.

Мария скулила, молча тряся головой. Нет, нет, не смогу. Времени на обычные уговоры не было, Ника размахнулась и со всего размаха дала сестре пощечину. Та замолчала, вытаращив глаза, но скулить и головой трясти перестала.

— Некогда скулить. Или мы уходим, или тебя сегодня будут пользовать всю ночь. За двоих, потому что меня не будет. Хочешь?

— Ты в своем уме? — совершено трезвым голосом спросила Мария. — Хочу?..

— Тогда пошли.

— Как? Просто так уйдем в лес? А дальше?

— Дальше уйдем далеко, спрячемся, переждем, потом найдем людей. Их в мире очень много. Притворимся своими. Не пропадем.

— Люди догадаются, кто мы и убьют нас.

— Не догадаются! Если не перекидываться, как они догадаются? У нас на лбу что ли написано, что мы оборотни? В любом случае, хуже, чем здесь, не будет.

— Все равно страшно! — упрямилась Мария.

— Тогда знаешь что? Тогда оставайся и жди. Они скоро за тобой придут, очень скоро. Чубей будет первым, а потом будет второй, третий, четвертый, пятый… Они будут пыхтеть над тобой, сотрут тебе все до мозолей.

— Хватит, — пискнула Мария, пряча лицо в ладони. Ее плечи тряслись, как от лихорадки. Не поднимая лица, она продолжала бубнить: — Старшие женщины говорят, такова наша доля и нужно терпеть. Если не сопротивляться, живыми останемся, а потом будет проще, попривыкнем со временем. Все так живут.

— Да?! — Нику охватил гнев. — Я не хочу терпеть. Не хочу так жить! И не буду!

Сестра сглотнула и прошептала:

— Не зря многие болтают… ты странная какая-то, слабая, недоразвитая, последыш и есть, но откуда в тебе столько отпора? Почему ты совсем не хочешь слушаться?

— Нашла о чем говорить, сейчас-то! Самое время поговорить о моем характере!

Ника развернулась и пошла к комнате, где они жили.

— Ты куда? — Мария бросилась следом.

— За вещами. Некогда ждать, пока ты думаешь. Ты соображаешь очень медленно. Я очень тебя люблю, Марыська, но даже ради тебя не стану под них ложиться. Я ухожу.

— Ладно, ладно, стой. — Мария схватила ее за руку и потащилась следом. — Ладно, пойдем. Что тогда с собой брать?

— Сейчас решим.

Ника зашла в угловую комнатку, где они жили вдвоем, сорвала с кровати одеяло и стала бросать на него одежду, полотенце, расческу, нож, мыло.

— Еда? — прошептала Мария.

— Нет. Если на кухню пойдем, сразу заподозрят.

— Без еды пойдем?

— Да. И не пойдем — побежим.

— В платьях далеко ли убежим?

Ника окинула ее взглядом.

— Пошли в комнату братьев, возьмем их штаны и безрукавки. Перекинуться не получится, вещи не сможем нести, придется так.

Через пять минут они обули самые крепкие из найденных в прихожей ботинок, закутались в куртки, прикрепили к спинам мешки с вещами и побежали.

Выбор был сделан.

Глава 3

Весна наступила поздно, но расцвела и раскрылась так быстро, словно не опаздывала.

Ника вышла на крыльцо, щурясь на солнце и глядя в лес. Хотелось побегать, весна звала оторваться, отдаться зверю, но нельзя. Деревня небольшая, но днем волчицу все равно могут заметить. Пойдут слухи по окрестностям, что завелись дикие животные, понаедет охотников, ну их.

Ника распрямила спину, так, что позвонки затрещали. Со дня их побега из стаи прошло пять лет. Ника посмотрела на желтое солнце и улыбнулась. Эти годы стали самыми счастливыми в ее жизни.

А самым счастливым стал день, когда их не догнали. Видимо, сказалась обильная выпивка и обжорство, а самое верное — Олимп с самцами даже представить не могли, что самки посмеют сбежать. Наверняка, вечером их не нашли и отложили гон до следующего дня, потому что было лень искать ночью, и только к обеду кто-нибудь заметил, что девчонки с вечера не появлялись. Тогда проверили комнаты — увидели, что пропали вещи, стали методично обыскивать окрестности.

И тогда только догадались.

Ника почти могла видеть, и даже несколько раз видела в кошмарах, как Шархай заходит в их с сестрой комнату, обнюхивает воздух и не может решить, что пропало, потому что у самок в их стае ничего и не было. Зовет Лазо, и та соображает быстрее. Говорит — нет одежды, одеяла, полотенца. Входит Олимп, рычит и цедит сквозь зубы: «Сбежали». Слово такое ненормальное для стаи, что падает с грохотом, как булыжник.

Нарушение ужасное, требующее неминуемой кары. Найти и поймать, любой ценой. Посадить на цепь, показательно наказать, избить до полусмерти, чтобы неповадно было.

Но подгоняемые страхом сестры ушли слишком далеко. Они шли с утра до вечера почти месяц, останавливались только на отдых и чтобы перекинуться и поесть. Шли быстро, обходя стороной жилые места. Даже мимо города прошли, углубившись в ближайший лес. Сумели набраться храбрости, опять же благодаря Нике и пересечь огромный мост через такую же огромную реку, и пару километров пройти по открытой местности, среди полей. Дальше снова попали в лес с другими деревьями — там они шли, пока не вышли к нескольким деревенькам, в которых жили одни старики.

А потом им улыбнулась удача в лице бабы Никаноровны. На самом деле она не была старой, всего лишь пожилой, просто казалась старой в цветастом платке и длинной серой юбке. Она проживала неподалеку, в деревеньке из семи домом.

Они столкнулись в лесу. Шел дождь, несильный, но за несколько часов он промочил одежду до нитки, а тропинки превратил в болото. На очередном привале сестры поссорились. Ника твердила, что пора остановиться, вечно бежать невозможно, а они ушли очень, очень далеко. Олимп и Шархай ни за что не поверят, что самки рискнут отойти от знакомых мест, а тем более пересечь реку. Это некое табу. Самки на такое неспособны. Так далеко их искать не станут, значит, пора расслабиться и найти дом, жилье.

Мария упрямо мотала головой и твердила, что нет, она не может остановиться, стоит только осесть, как их догонят, и тогда будет гораздо хуже, чем просто гон. Тогда их изобьют, вернут домой, посадят в хлев, на цепь и заставят рожать, вот что они сделают.

— Я не хочу назад! — кричала в припадке истерики Мария.

— Тише, успокойся, — Ника, как обычно говорила умиротворяющим голосом, чтобы не вызвать новый приступ слез. Она и сама временами боялась до одури, но ни разу не пожалела, что ушла. Ботинки с чужих ног давно стерли ноги до кровавых мозолей, неудобные штаны намокли и весили как железные, а за шиворот лилась вода с волос. Спать ночью пришлось в выкопанной под корнями норе, после чего одежда превратилась в грязные лохмотья, ели они за сутки всего раз, но возвращаться в стаю ни одна из них не собиралась.

Из-за дождя и спора сестры не сразу почувствовали Никаноровну. Та вышла из-за поворота тропинки, голова покрыта целлофановой пленкой, в руке узловатая палка и, увидев сестер, сжала губы, а потом решительно пошла прямо на них.

— Это кто тут у нас завелся в лесу?

За все время побега сестры только пару раз сталкивались с людьми — и каждый раз впадали в ступор, стояли столбами, пока люди не уходили, косясь на них с опаской, как на сумасшедших. Всю сознательную жизнь сестер окружали знакомые лица и запахи, а этот лес и эта бабка выглядели и пахли иначе. Неизвестно, что от нее ждать.

Никаноровна окинула их цепким взглядом и поджала губы.

— И откуда же вы сбежали такие?

— Мы не сбежали! Мы взрослые и самостоятельные! — Ника выступила вперед, привычно закрывая сестру. — Где хотим, там и ходим!

Женщина вздохнула глубоко и горько:

— Ясно. Пойдемте ко мне, самостоятельные, горячим супом накормлю.

— Нет. — Вылезла Мария, на секунду выглядывая из-за плеча Ники. Учитывая, что она была на полголовы выше и физически гораздо крепче, смотрелось это нелепо.

— Не бойтесь, девочки. Я вас точно не обижу. Вы ведь сироты, верно? Ушли из детского дома? Я сразу вижу этот загнанный взгляд… тоже в свое время сбежала. Пойдемте, в дождь нужно быть в тепле.

Ника подала сестре знак молчать. Неизвестно, что такое детский дом, но сироты подходящие название. После того как мама умерла, иначе и не скажешь.

— Мы сироты, — подтвердила она.

— Есть куда идти?

Тут Ника замялась. Нет, конечно, ежу понятно, но что лучше сказать? Признаться или соврать? Выдумать родственников каких-нибудь?

— Вижу, что некуда. Идите за мной, я тут недалеко живу, в деревне. Там только старики и остались, так что искать вас никто не будет. Или идите дальше, куда шли. Вам выбирать.

Она развернулась и уверено двинулась по тропинке прочь.

— Пошли отсюда скорей, — шептала Мария, дергая за рукав, но Ника сбросила руку сестры. Теплый дом и горячая еда стоили риска.

— Нет. Мы пойдем с ней.

— Ты свихнулась?

Ника столько раз за последние дни слышала этот вопрос, что теперь только улыбнулась.

— Хватит бегать. Я нутром чувствую, в ней угрозы нет. Пошли. Нам нужен дом. Нормальная еда, крыша над головой. Баня. Пошли.

Вот так, несмотря на страх и причитания Марии, сестры отправились следом за женщиной, о чем ни разу не пожалели.

С тех пор прошло почти пять лет.

Никаноровна приютила девчонок, сначала на ночь, потом на несколько дней… на недельку… в результате они так и не ушли. Хозяйка вначале просто присматривалась, что да как, потом привыкла, потом полюбила сестер, как внучек, которых у нее никогда не было.

Нынче Никаноровна души не чаяла в послушных, неприхотливых и работящих сестрах, и все удивлялась, почему они дома сидят, не гуляют, в соседний хутор на танцы не хотят, в город не ездят, а только на огороде работают с зари до зари, да за скотом ходят и все без единой жалобы.

— Молодежь давно вся по городам разбежалась. Что им тут торчать, в деревне, ни кино, ни магазинов, тут каждый день похож на вчерашний, пыль да жара. Работать много надо, тяжело, вот и бегут. А вы разве не хотите в город? — все чаще спрашивала она. Еще бы — теперь сестры выглядели совсем взрослыми. Мария вообще как длинноногая узколицая модель из телевизора, а Ника, хоть и попроще, но с ребенком уже не спутаешь.

Красивые же девки, качала головой Никаноровна, удивляясь их желанию сидеть дома, но она просто не знала, кто каждый день в деревне для них совершенно счастливый, потому что их никто и ни к чему не принуждает. Потому что они работают на огороде для себя, готовят для себя и не оглядываются каждую секунду, даже во сне, по сторонам в ожидании, что какому-то самцу захочется на них залезть.

Их никто не бьет, не насилует и не заставляет рожать детей. Они работают много, но не так много, как прежде, и работают для себя. Выращивают на огороде овощи для себя, курей кормят для себя и даже ловят для себя рыбу в реке.

И для Никаноровны, конечно. Сестры решили, что был всего один шанс, что им попалась бы нормальная женщина, добрая, верная, способная заменить мать — и она попалась. Разве от такого счастья уходят добровольно?

— Ника! Что ты там застряла на пороге? — донесся голос из дома.

— Просто смотрю. Красиво тут, — крикнула Ника.

Раздались шаги и Никаноровна вышла проверить, что там такого красивого на дворе.

— Небо красивое, — пояснила, сияя, Ника.

— Эх, а я-то, старая, думала, может парень какой обаяшка мимо проходил да окаменел, тебя заприметив.

— Нет, не парень, — улыбалась Ника. Намеки на сильный пол сыпались из Никаноровны, как из рваного мешка, да все мимо. Больше всего на свете сестры хотели, чтобы мужчин в их жизни не было никогда. Однако хозяйка прожила в счастливом браке почти тридцать лет, хотя детей не нажила, а когда овдовела, осталась одна-одинешенька. В деревне кроме бабушек, было несколько стариков, самому младшему за пятьдесят, так что искать лучшего места сестры не собирались. Однако Никаноровны любила напомнить, что они, мужчины, существуют, и если Мария краснела и бубнила что-то неразборчивое, то Ника согласно улыбалась, потому что ей не жалко — пусть мечтает.

— Вы такие красивые, — качала головой Никаноровна. — Молодые, работящие. Мужей бы вам хороших — и будет счастье.

Мария от таких слов моментально пряталась в угол, опуская глаза и молчала, как убитая.

— Обязательно, как-нибудь потом! — отвечала за двоих Ника. Зачем спорить? Пусть Никаноровна верит, что надоедает не зря.

— Сначала старшую замуж надо отдать, а тебе, непоседа, и еще погулять можно, осмотреться, повременить, пока выберешь такого, чтобы егозу вроде тебя терпел без раздражения, — качала головой Никаноровна. В самом начале, услышав, что девчонки сестры она, естественно, решила, что Мария старшая, а Ника младше на пару лет, потому что у людей так бы и было. Сестры, конечно, не стали объяснять, что они из одного помета, просто одна нормальная, а одна последыш.

— Хорошо, матушка! — кротко соглашалась Ника. Чего спорить? Она никогда не чувствовала себя более счастливой, чем тут, у доброй и открытой Никаноровны.

Та, казалось, понимала, что, несмотря на внешнее согласие, ее брачным предложениям дают от ворот поворот, потому качала головой:

— Ну ладно, ладно, однажды сами замуж захотите, попомните мое слово. А пока может книжку почитаем? Или в картишки перекинемся? А может, вареников налепим?

— Да! Давайте Марыська почитает, пока мы лепить будем? Сразу после завтрака.

Ника обожала эти занятия — чтение книг или просмотр телевизора, когда Никаноровна объясняла, что происходит на экране. Что значат непривычные сестрам выражения, предметы, понятия. Оказалось, в людском мире существует много нового и странного и обо всем хочется узнать. Шли дни, а интересные слова и предметы не заканчивались. Например, прически. В стае самое большое расчесывались и плели косу, но когда Никаноровна впервые сделала прическу по-своему, с использованием сахарной воды и старых заколок, Ника не узнала себя в зеркале. Она была прекрасна. Мария вообще сама на себя не похожа оказалась. И вместо восторга, который от нее ожидали, снова испугалась, да так, что ночью обкорнала свои волосы под корень.

— Не хочу быть красивой! — кричала Мария, когда утром с нее стянули глухую косынку и увидели, что под ней.

— Зачем ты это сделала? — воскликнула Ника, которая обожала волосы сестры. Главное, что им досталось от мамы — волосы: светлые, густые, которые лились, как волна.

— Я боюсь!

Никаноровна пришла тогда в неописуемое волнение.

— Что же вы… Что же вы такие шуганные?

— Она просто очень нервная, — выгораживала сестру Ника. После первого шока она поняла, как страшно было Марии увидеть в зеркале то, что действует на мужчин как красная тряпка на быка. Светлые волосы, покрытая загаром кожа и голубые глаза — все равно что предложение на блюдечке. А не хотите ли вы меня поиметь? Мария предпочла уничтожить красоту — волосы остричь, нацепить косынку и поменьше умываться, а вот Ника решила, что можно и побыть красивой — для себя, поэтому украдкой смотрела на себя в зеркало — ей нравилось отражение. Тонкая фигурка, любопытное личико, окруженное копной светлых, слегка вьющихся волос, огромные голубые глаза — просто загляденье! Она периодически даже стала пользоваться старой губной помадой из запасов хозяйки — ей нравилось видеть свои губы ярко-розовыми.

Почему-то ей было приятно видеть себя красивой.

Особенно хорошо стало, когда Никаноровна сшила им первые платья. Будучи по профессии швеей, хозяйка достала из закромов запасы ткани, а потом выкроила и сшила два летних платьица, потому как с собой сестры принесли только пару рубах, безразмерные штаны и странные безразмерные же куртки братьев.

— Совсем обнищали в детдомах, — качала головой Никаноровна — Одни обноски. Ну ничего, оденем вас.

Она прошлась по деревне и девчонки обновили гардероб хорошей, крепкой обувью, теплыми куртками и широкими юбками. Они совсем не походили на те, в которых ходили городские женщины на экране телевизора, но были намного красивее тех тряпок, которые носили в стае. Один цвет чего стоил! Любимое платье Ники было малиновым, с голубыми цветами, яркими, как солнечный день и милыми, как маленькие цыплята.

Сегодня был такой приятный день, что никакого другого платья, крове любимого, не наденешь.

После завтрака они налепили вареников с творогом, потом собрали яйца в курятнике, посмотрели передачу о здоровье, где по студии ходили люди в костюмах, изображающие из себя человеческие органы, а потом Ника надела свое яркое платье и пошла к озеру проверить, достаточно ли согрелась вода, чтобы купаться. Марию позвала с собой, но та отказалась, потому что купаться не любила.

И вот там, у реки, когда расступились густые сочные камыши, открывая переливающуюся синевой гладь, Ника посмотрела на противоположный берег озера и увидела туристический лагерь, а потом почувствовала запах оборотня. Ветер дул с того берега, а потом резко сменился на противоположный.

Теперь и ее запах можно было почуять.

Ника развернулась и, подняв подол, побежала обратно в деревню.

Так быстро, как сейчас, она не бежала даже ночью, когда они покинули стаю.

Глава 4

Перед глазами мелькали деревья, ноги пружинили, отталкивая тело от земли, подбрасывали его вверх, почти как в волчьем обличье. Надо спешить.

Там чужаки. У воды остановились туристы, такое иногда случалось, они ставили яркие палатки и жили по нескольку дней: купались, собирали ягоды, жгли костры и пили вонючую водку. Иногда пели, изредка даже красиво, часто орали. Бродили по окрестностям, собирая шишки и цветы, и покупали в деревне молоко и яйца.

Но ни разу среди них не было оборотней.

Хуже всего то, что ветер переменился и стал дуть в сторону лагеря. Если Ника уловила запах, то и оборотни ее унюхали.

— Мария! — закричала Ника еще на подходе к дому. Никаноровна ушла к одной из подруг посплетничать, поэтому скрываться было не от кого. — Мария!

Та тут же показалась в двери, приподняв тюлевую занавеску, как будто только и ждала услышать дурные вести.

— Там у реки с палатками туристы. Среди них оборотень! — выдохнула Ника, останавливаясь на пороге и сгибаясь от резкой боли в животе. Так на нее действовала паника.

Мария привычно схватилась рукой за горло, словно ее кто-то уже душит.

— Наши? Из стаи?

— Нет, — Ника качнула головой. — Нет, чужие, запах чужой. Но думаю, они меня тоже почуяли.

— Как чужие?!

— Чужие оборотни, понимаешь?!

— Но это значит… — неверяще прошептала сестра.

— Значит, есть другие оборотни! На свете есть другие оборотни!

— Боже мой…

— А чему мы удивляемся? Конечно, есть! Почему бы им не быть? Олимп так сказал? Когда он правду говорил? Ни разу! Олимп всем врал. А может и сам не знает. Среди людей не опасно, раз мы среди них живем. И без самцов мы прекрасно управляемся, так что они не нужны. И про остальное, значит, вранье. Он нам вообще никогда правды не говорил!

— И пусть! Любые оборотни добра нам не принесут.

— Я только сейчас поняла. Только сейчас дошло — там совсем незнакомый оборотень, Марыська, которого мы ни разу не видели. Просто мурашки по телу. — Нику передернуло.

— Надо уходить, — Мария отбросила занавеску и метнулась в дом.

— Подожди… Может, попробуем встретиться и посмотреть, что за оборотни? Может, пронесет?

— Ты сошла с ума? — донеслось из дома, а потом что-то упало, покатилось и загремело.

— Мы не должны все бросать! — упрямилась Ника. — Мы не должны оставлять дом, огород и Никаноровну только потому, что здесь появились оборотни. Это несправедливо! Они наверняка…

— Ты послушай, что ты говоришь! — Мария выскочила обратно на крыльцо. — Хочешь рискнуть? Ты забыла, какие у нас в стае были порядки? С чего ты решила, что эти оборотни другие? А вдруг они…

— Я хочу знать! — воскликнула Ника.

Они уставились друг на друга, словно пытаясь убедить друг друга в своей правоте силой мысли. Ника всегда была в этом плане сильней, исключая один-единственный довод — страх. Тут Марию убедить не смог бы никто. Если в игре страх, Мария победит.

Особенно когда она в своей серой косынке, значит, настроение на нуле и лучше помалкивать.

— Эй! Привет! — донеслось до них. — Эй!

Они разом обернулись.

Далеко на тропинке показалась девушка. Она остановилась, подпрыгнула на месте, как мячик, широко улыбнулась и судорожно замахала рукой. — Привет! Это я!

Ветер принес не только слова, но и запах. Незнакомка была тем самым оборотнем, которого унюхала Ника. Странно, почему-то в голову не приходило, какого пола оборотень.

— Это девчонка, — прошептала Ника, не веря своим глазам, а потом опомнилась, помахала в ответ и крикнула:

— Привет! — взглядом говоря сестре: бежать поздно, не вздумай срываться и устраивать истерику.

Незнакомка подходила, улыбаясь так, словно была жутко рада их видеть.

— Я не ожидала в этих краях встретить своих! — заявила она, подойдя ближе. — Отправилась проветриться на денек с человеческими друзьями из универа, а тут вы… волчицы. Вы из какой стаи?

Ника застыла, как и улыбка на ее лице. Мария уже обмоталась тюлевой занавеской и разговаривать не собиралась.

— Я из Берестовских, — представилась незнакомка, поправляя растрепавшиеся от бега волосы. — Не знала, что в этом районе кто-то живет! Земли нашей стаи дальше, а тут всегда была пустая территория. Вы чьи?

Ника молчала. Незнакомка не казалась опасной, наоборот, дружелюбно говорила и выглядела приятно удивленной.

— Меня зовут Виктория. А вас?

— Ника.

— Мария.

— Здорово, — девчонка улыбнулась еще шире. — А что вы тут делаете? Это же… деревня? Тут обычные люди живут.

Она повела носом, оглядела старый дом, кривой забор и повернулась к Нике уже с лицом, полным недоумения.

— Вы тут живете, что ли?

И столько удивления было в голосе, что Ника растерялась. Что не так? Что врать?

Главное, страха пока не показывать.

— Да, мы тут живем.

— Но тут… — незнакомка снова посмотрела в сторону огорода. — Тут даже туалет на улице.

— И что? — не поняла Ника.

— И сети нет.

Виктория вдруг перестала улыбаться.

— И что? — подобралась Ника. Никакой угрозы от незнакомки не шло. И вообще, девчонка одна, в случае чего они с сестрой легко с ней справятся, скрутят, раз плюнуть.

— Ты одна? — подала голос из-за занавески Мария. Видимо, подумала о том же самом.

— Да, — Вика кивнула головой, все еще с недоумением хлопая глазами. Потом наклонилась ближе к платью Ники.

— Это что на тебе? — спросила, нахмурив тонкие бровки.

— На мне? Платье.

Сама незнакомка выглядела по-другому. По-городскому. На ней были короткие шорты, ярко-желтая футболка, бежевые балетки, в ушах сверкали камешки, а волосы были разделены на пробор и распущены. Городская девушка, совсем как в телевизоре показывают.

— Ты что, барахолку ограбила? Вы обе? — девчонка снова засмеялась, смотря теперь на Марию, юбка и блузка которой даже через занавеску выглядели старыми и вытянутыми. — Как вообще такое можно носить? Вы как цыганки выглядите.

— Мне нравится! — вызывающе вскинула голову Ника. Обозвать самое красивое платье, которое у нее когда-либо было? Да как она смеет! Хамка!

— Ладно, ладно, — Вика примиряюще махнула рукой. — Не кипятись, просто странно выглядите и все. Дайте лучше воды, пока я по твоему следу бежала, в горле совсем пересохло.

Мария тут же ушла в дом за водой.

Незнакомка вздохнула и села на лавку у крыльца. Махнула рукой Нике и той пришлось сесть рядом.

— Так кто вы?

Ника недовольно сжала губы. Вот пристала-то!

— Сама знаешь. Мы оборотни.

— Я о стае. Вы тут живете, что ли?

— Да.

— С людьми?

— С бабушкой.

— Давно? — незнакомка все еще не верила тому, что слышала.

— Несколько лет, — осторожно ответила Ника.

— А где ваша стая? — вскричала потрясенная гостья.

— У нас нет стаи, мы сами по себе, — быстро сказала Ника.

Шархай всегда утверждал, что оборотни живут только стаями, а одиночки умирают, но он говорил много неправды. Может, ничего ужасного нет в том, что они одни? Раз столько лет прожили, и еще проживут.

— Но как же… — Вика растерялась. — А хоть кто ваши родители?

— Мы не знаем. — Это уже была Мария, стояла на крыльце, протягивая стакан с холодной водой.

Вика взяла стакан, но не выпила, а только рассеяно посмотрела внутрь.

— Вы что… вы сироты, выходит? Не знаете своих родителей? Вы что, потерялись? — ахнула она.

Ника секунду думала, а потом быстро закивала. Да, потерялись, именно, то, что надо. Однажды Никаноровна придумала, что они сбежали из детдома, теперь эта волчица придумала, что они потерялись. Как удобно!

— Вас оставили одних? Боже! Вы же из одного помета?

— Ну да.

— Где же вы росли?

— В детском доме, — с готовностью ответила Ника. Один раз прокатило с Никаноровной, значит, и сейчас сойдет.

— Вот это да… А вы знаете… Как вы вообще существовали? Как перекидывались? Неужели вы не знали…

— Да знали мы, что оборотни, — отмахнулась Ника. — Когда в детдом попали, мы смутно помнили, как перекидывались, потом нам кто-то запретил, потому что вокруг жило много людей и это было опасно. То есть нам так объяснили. — На ходу придумывала Ника. — В детдоме не перекидывались. Потом нам там надоело и мы сюда ушли жить к Никаноровне. Она наша приемная мама.

— И вы не можете найти свою стаю? — голос Вики дрогнул. Похоже, она не понимала, как можно существовать вне родной стаи. Выходило, остаться одним это просто ужасно.

— А как найти? — изумилась Ника, распахивая руки и радуясь, что смогла не крикнуть: «А зачем»?

— Мы не знали, как искать, — подтвердила Мария сквозь занавеску.

— Нужно было обратиться в любою стаю из ближайших! Они помогли бы найти ваших!

Вот уже чего не хватало! Ника с трудом подавила дрожь. Эта активная незнакомка никак не уймется.

— Мы не знали, что тут рядом кто-то живет.

Вика покачала головой, а потом изумлено выдохнула:

— Бедняжки. Вы жили тут совсем одни?! Может, вы даже не знали, что на свете есть другие оборотни? И немало! Наверное, вы думали, что во всем мире одни-одинешеньки и никогда не встретите себе подобных. Это ужасно!

В ее глазах показались слезы. Девчонка действительно их жалела. Удивительное дело.

«Что же тут ужасного?», — хотелось спросить Нике, но вместо этого она осторожно спросила:

— Так ты тут одна?

Вика потеряно кивнула головой, но через секунду добавила:

— Из лагеря я позвоню братьям, чтобы приехали.

Мария судорожно вздохнула, Ника покосилась на нее, взглядом умоляя молчать и не лезть в разговор.

— А зачем звонить братьям? — спокойно спросила она.

— Ну как же… — хлюпнула носом Вика. — Вы тут живете в таких ужасных условиях, совсем одни, так же нельзя! Ходите, как бомжихи. Не знаете, что есть другие оборотни. Стаю свою потеряли! Наверное, кто-то нагулял на стороне с человеческой женщиной и бросил, думал, люди родятся. А родились вы. Я не могу вас бросить. Попрошу папу, возьмем вас к себе, а потом найдем вашу стаю. У отца есть переносная библиотека, ну, сравнивать запахи. Там все стаи нашего континента и несколько зарубежных. Обнюхаете и найдете своих. А если не найдете, наша стая вас удочерит!

— Хорошо, хорошо, — поспешила согласиться Ника — и почувствовала, как крепко вцепилась в плечо рука сестры. Еле сдержалась, чтобы ее не сбросить. — Сколько времени нужно, чтобы твои братья сюда добрались?

— Чтобы взять образцы и приехать? — Вика вытерла глаза и немного успокоилась. — Думаю, завтра к обеду будут.

Ника с торжеством покосилась на Марию. Полно времени, чтобы сбежать!

— Хорошо, мы согласны! — ответила Ника, прикрывая глаза, которые победно блестели. Эта нервная незнакомка, которая придумала целую историю несчастных сестер, могла перестараться. Но как ее уговорить про них не болтать? В голову ничего не приходило.

— Конечно, согласны, — продолжала хлюпать носом гостья. — Вы ведь без стаи и пару свою никогда не встретите! Это ужасно.

Ника привычно пожала плечами.

— Тоже мне проблема.

— Ты что! — воскликнула Вика. — Как без пары. Вы же не люди. У оборотней — главное счастье пару найти. Если не найти, будешь тосковать остаток жизни. Дни станут серыми и пустыми. Отчего волки воют при луне? Это тоска по любви. Разве… или ты не знаешь?

— Про что? — закосила под дурочку Ника.

— Что самое большое счастье оборотня — пара! Найти своего волка, и жить в гармонии, в маленьком раю до конца своих дней. Людям хватает денег и замены любви, потому что в них мало природы, а мы дети леса, нам нужна настоящая любовь, сногсшибательная, пламенная, одна и до конца времен!

Ника пожала плечами. Пятнадцать лет в стае — существуй эти пары, они с Марией давно бы знали. Нет никаких пар. Что за романтические бредни?

Виктория продолжала рассказывать:

— Вы что? Знаете, на что только не идут оборотни в поисках своей пары? Веками ищут свою единственную любовь. Днем и ночью, в жару и стужу. А если тебе уже стукнуло двести, а пару ты не нашел, все тебя жалеют. Таких оборотней несколько, их все знают, я сама живьем одного видела, Таскарния — он слонялся, как неприкаянный по гостиной и столько тоски в глазах… А есть еще один — Матай Росиати, так говорят, он ищет невесту вообще больше трехста лет! И совсем одеревенел, ничему не радуется. Вот так!

Двести? Триста?! Сестры были уверены, что проживут, как обычные люди лет семьдесят и то, если повезет. Какая-то ерунда в голове у этой Виктории, может, она не в своем уме?

— Чем старше оборотень, тем он несчастней без пары. Говорят, это просто пытка. Все они страдают.

— Угу. — Буркнула Ника. Меньше всего ее волновали страдания каких-то посторонних самцов.

— Мне их всех так жалко.

— Угу.

Понятно дело, она кого угодно до смерти может зажалеть, похоже.

— Что ты все угукаешь? Как будто тебе не интересно! А зря! Я ведь вам добра хочу. Поймите, теперь ваша жизнь изменится. Вам нужно научиться разбираться в оборотнях и стаях. Чем стаи отличаются, кто где альфа. Есть известные альфы, они даже в сети страницы ведут, каждый день селфи выкладывают. А есть скрытные. Вот этот Матай, о котором я раньше говорила, про него вообще никаких подробностей не известно, но их стаю все боятся. Вы точно не из нее.

— Почему это? — с искренним любопытством спросила Ника. Теперь, когда опасность миновала, потому что Вика ни чета озабоченным самцам, Ника расслабилась и даже болтала ногой, пока сидела на лавке.

— Они не пропустили бы рождение младенцев на стороне. Ты что! У них все там по нескольку веков живут, каждый ребенок на вес золота. Нет, вы точно не оттуда. Мне жаль.

Ника, честно сказать, не расстроилась.

— Сколько вам? — спросила Виктория.

Сестры переглянулись.

— Двадцать.

— Вы такие малышки, — теперь странная волчица почти плакала, потому что ее посетил очередной приступ горьких слез. А Ника-то думала, только у Марии глаза на мокром месте.

— А тебе сколько?

— Тридцать семь.

— Что? — протянула из-за спины Мария, Ника ничего сказать не смогла. — Ты не выглядишь на столько.

— Я же оборотень! Мы очень медленно стареем. Потому и к людям не привязываемся — они слишком мало живут. Оборотни должны жить среди своих.

Ника с Марией переглянулись — насколько они помнили, долгожителей в их стае не было. Или как посмотреть? Самки умирали рано, но почти всегда из-за родов, а самцы… кто его знает, сколько им было лет? Самцов всегда было больше, чем самок и они погибали обычно в результате драк, которые устраивали друг с другом в лесах или в результате пьянства.

— Мне вас так жалко, — повторила Виктория, хлюпая носом.

Ника вздохнула. Эта прилипчивая жалость ей надоела, поэтому вскочив с лавки, Ника бодро потерла ладони друг об друга и сказала:

— Ладно. Спасибо тебе за добрые слова и помощь. Слушай, я рада знакомству, честно, но сейчас нам с сестрой нужно огородом заниматься, так что извини. Думаю, тебе пора обратно в лагерь.

— Но вам не придется больше работать на огороде! Ваша стая будет вас содержать! — воскликнула Вика.

— Э-э-э, но нам нравится там работать.

— Как можно… — Вика сдержала вопрос и хлюпнула носом. — Ладно, и правда, мне пора. Позвоню отцу и решим, что с вами делать. Я пойду.

Она как в тумане поднялась и отправилась в сторону озера.

— Не переживай за нас и особо не ломай голову! — крикнула ей вслед Ника. — Времени полно, все наладится.

— Угу.

Виктория обернулась и помахала на прощанье, утирая слезы. Надо же, какая плакса.

Стоило ей исчезнуть в лесу, как Мария вцепилась в злосчастную занавеску и почти повисла на ней, одновременно прошептав:

— Что мы будем делать?

Ника пожала плечами, хотя сегодня, кажется, с этим жестом перебор.

— Она не выглядит опасной.

— Ты что, дура? Конечно, не выглядит, она же женщина! А ее братья? Как думаешь, такие же лохи?

— Ты слышала про пары? Она очень наивная, романтическая особа. Мечтательница. Если бы она росла, как мы, вряд ли бы верила во всю эту чепуху.

— И что?

— А вот что! Подумай сама, если она такая наивная, значит, росла в стае, где было все иначе. Ты же понимаешь, что есть места, где все устроено не так, как у нас?

Но сестра не желала слушать, а упрямо трясла головой и занавеской.

— Марыська, может и братья ее не станут нас обижать?

— А если станут?

Сестра больше не спорила, а просто тихо прошептала вопрос и уставилась большими голубыми глазищами на Нику. И, конечно, ответить было нечего. Почему братья Вики должны отличаться от самцов их собственной стаи? Только потому, что в это хочется верить? Глупо.

— Думаешь, надо уходить? — так же тихо спросила Ника.

— Да!

— Но Никаноровна…

— И что Никаноровна? Думаешь, мне не жаль отсюда уходить? Очень даже жаль! Но Никаноровне тоже лучше будет, если мы уйдем, а то еще и ее прибьют, когда нас станут забирать, а она станет заступаться. Ей оборотней не одолеть.

— Ты права.

Нику до дрожи пробрала картина, где Шархай или Олимп заходят по-хозяйски в их дом, а Никаноровна вскакивает с криками: «Вы кто еще такие и какого лешего здесь делаете?».

Ни один из них не потерпит такой наглости и сразу выйдет из себя. Ника прямо видела, как Олимп скалится, поднимает руку и бьет Никаноровну по лицу, та отлетает в сторону и врезается в печку. Сползает кулем на пол.

И конечно, в живых ее не оставят. Потому что она приютила сестер. Потому что она видела самцов, укравших ее девочек, и обязательно будет их искать.

Если самцы из их стаи такие, что остановит незнакомых?

Сколько лет мы подвергали ее опасности, поняла Ника. Она могла из-за нас умереть. Больше так нельзя.

— Ладно.

Уходить решили ночью, когда приемная мама уснет. Так всем проще.

Вечером сестры приготовила ужин, такой вкусный, что пальчики оближешь. Они теперь и разносолы умели готовить, а не просто печь мясо и парить кашу. Все благодаря Никаноровне. Теперь они готовили салаты, пирожки и супы.

— Что празднуем? — весело удивилась Никаноровна, садясь на уставленный блюдами стол.

— Просто так. Вспомнили, как ты нас нашли и приютила. Спасибо тебе. — Ника наклонилась и прижалась к плечу Никаноровны, потом спрятала лицо в ее вязаной кофте.

— Ну что вы, деточки, — тут же растрогалась хозяйка, одной рукой обнимая Нику, а второй Марию. — Это вы принесли в мой дом свет. Спасибо вам.

Они обнимались несколько минут и Ника жалела, что эти минуты прошли слишком быстро.

Ужин почти закончился, пора было собирать посуду. Уже поднимаясь со стула, Мария подняла голову, принюхалась и посмотрела на Нику. Та вздернула подбородок, как будто это могло помочь, а потом обе сестры вскочили — именно тогда во дворе отчаянно залаяла собака, а после раздался стук в дверь.

— Кого это принесло на ночь глядя? — встала Никаноровна. — Я открою.

Ника хотела крикнуть — не открывайте, но пришельцев, находящихся за дверью, такой хлипкой преградой не удержишь.

Глава 5

— Ой! — раздалось с порога. За дверью стояла девушка и двое молодых людей. Как и предупреждали запахи. — Вечер добрый.

— Добрый вечер! — донесся голос Вики. — Мы в гости к Нике и Марии. Позовете их?

Хозяйка радушно улыбнулась.

— Да уж чего там звать, заходите в гости, я чай поставлю.

Ника села обратно на стул и сложила руки на коленях, потому что они дрожали, потом стала придумывать, что делать, если самцы на них набросятся. Мария села рядом и вцепилась в тарелку с хлебом.

Первой вошла Вика, посторонилась — ее братьям пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой о косяк. Высокие.

Двое неуловимо похожих друг на друга молодых человека — зеленоглазые, светловолосые, с заранее натянутыми вежливыми улыбками на лицах. Увидев сестер, они синхронно окинули их взглядами и удивлено переглянулись. Очень красноречиво, как будто говорили — и правда, Виктория не наврала, незнакомые волчицы, живущие у старухи в убогой деревне.

Ника напряглась.

Самцы. Она так долго не видела взрослых здоровых саамов, что успела забыть, какую опасность они представляют. Они с Марией теперь совсем, совсем не подростки. Почему же она, дура, забыла об осторожности и вырядилась в свое яркое платье, которое облегает талию? Да еще и с вырезом на груди? Почему не остригла волосы и не спрятала под косынку? Зачем заколола их заколкой? Рядом судорожно сглотнула Мария, которая наверняка переживала не меньше. Но на сестре была рабочая рубашка в рубчик, которая скрывала фигуру и привычная косынка, которая неплохо портила ее милое личико.

— Добрый день! Я Матео, — осторожно наклонил голову один из самцов.

— Садар, — второй повторил его жест.

Их белоснежные зубы так ярко блестели, словно огнем горели.

От панической беготни останавливало только присутствие за тонкой стеной Никаноровны, которую нельзя подвергать опасности, а тем более открывать правду об их природе — иначе она точно не жилец. Оборотни тщательно скрывают свою вторую натуру и без жалости уберут лишнего свидетеля.

— Это мои братья. Мы хотим вам помочь! — заговорила Виктория, которая, судя по надутому виду, обиделась на холодный прием.

Черти бы ее драли! Кому нужна такая помощь? Вместо этого пришлось через силу улыбнуться и представиться:

— Ника. А это моя сестра Мария.

В комнату вплыла Никаноровна.

— Ну что вы встали, как на экзамене? — спросила гостей. — Никто тут вроде не кусается. Проходите, садитесь, нечего у порога торчать. Девочки вам рады.

«Ага, как же», — подумала Ника, не сводя глаз с Матео. Сильные самца, выше ее на голову и зубы ого-го какие. При своей сестре Виктории не должны кинуться, но кто знает.

Она подавила желание прикрыться, стянуть ворот платья рукой. Хотя… Вика вон как оголена, и колени, и половина бедер и часть груди наружу, и вроде не боится. Но она все-таки самцам сестра.

— А вы кто и откуда? — спросила Никаноровна, доставая из буфета чайные чашки. Гости подошли к столу и все вместе сели на длинную лавку напротив сестер.

— Туристы, за озером остановились. Я сегодня познакомилась с девочками, и вот, зашли пригласить их с нами погулять, — охотно ответила Вика.

Садар согласно кивнул.

— Нет! — вырвалось у Марии.

Ника судорожно переводила взгляд с Виктории на Матео, на Садара и обратно. Расслабленные, тихо сидящие на месте молодые мужчины, рожи вроде не презрительные, слегка заинтересованные, но это не тот интерес, от которого душа в пятки уходит. Просто любопытство. Одеты, как Виктория — футболки, шорты, аккуратные стрижки, чисто выбритые. Полная противоположность неадекватным мужчинам стаи. Зубы никто ни разу не оскалил, на пол не плюнул. Перегаром от них тоже не несло.

В руках Матео держал сундучок из коричневой искусственной кожи. Волки не любили натуральную кожу и мех, слишком много неприятных ассоциаций. Самец держал сундук крепко в руках и отпускать не собирался.

— Ой, я и забыла, старая, что обещала зайти за медом к Петровне, — вплеснула руками Никаноровна. — Пойду прямо сейчас, пока не стемнело! А вы пейте-то чай, пейте, с конфетами, с пирожками. Девочки сами пекли. Они у меня просто мастерицы! Все, я пошла.

— Нет! — снова крикнула Мария.

— Пусть идет, — прошипела Ника, зло глядя на сестру. Если самцы все-таки не выдержат и набросятся, пусть приемная мать будет далеко и не увидит, что происходит. Иначе пострадает. Или умрет.

— Ладно, — Мария поняла и опустила глаза. — Иди.

— Не переживай, милая, через час уже дома буду! Приятного вам вечера.

Хитрая Никаноровна улыбнулась и ушла. Потопталась на пороге, потом прошла по двору, ругая кур, которые вечно лезут под ноги, вышла на дорогу.

— Что вы такие злые? — нахмурилась Вика. — Сидите, как на иголках и молчите. Вы что, боитесь?

— Чего? — неестественно спокойно спросила Ника, склонив голову на бок. Собственное платье вдруг показалось ей слишком коротким, хотя было ниже колен.

— Да вот и я не знаю, чего, — вместо Вики ответил Матео. — Нас, что ли?

— Нет… Так, вспоминали кое-что неприятное.

— Наверное, они боятся, потому что прежде не видели живых оборотней! — воскликнула Виктория. — В смысле, взрослыми не видели. Меня видели сегодня, но я девушка! А какие вы, они не знают! Не бойтесь! — теперь она повернулась к сестрам. — Мужчины вас не обидят! Они защитники и добытчики, слышите? Всегда помогут. За нашими мужчинами, как за каченной стеной! Поживете в стае оборотней и убедитесь!

Ника опустила глаза. Типа они с Марией не жили в стае? Защитники? Вот фантазерка!

Но зато девчонка опять придумала оправдание происходящему. Очень удобно.

— Ладно, Вика, хватит квохтать. Мы принесли библиотеку образцов.

Матео поднял сундучок и поставил на стол. Садар стал отодвигать посуду на край стола.

— Ты говорила, братья только завтра вечером приедут, — с нарастающим интересом следя за происходящим, спросила у Виктории Ника.

— Не смогли удержаться, — пожала плечами Вика. — Нечасто такое бывает — ничейные волчицы. Я думала, они поленятся, а они услыхали и сразу выехали. Сама не знала.

Изнутри сундучок оказался ярко-белым, в нем рядами стояли полочки, заполненные массой прозрачных коробочек с цветными кусочками ткани внутри. Коробочки Матео друг за другом вынимал и расставлял на столе.

— Садись ближе, — сказал Садар Марии, на что та, наоборот, отодвинулась.

— Садитесь ближе, будем искать вашу стаю. По запаху, — настраивал Садар.

— Я сяду, — Ника придвинулась ближе. — Пусть не подходит, если не хочет.

— Ладно.

Матео открыл первую коробку и поднес к лицу Ники.

— Начинай.

Она вздохнула скорее от неожиданности, когда коробка почти ткнулась в нос. Кусочек зеленой ткани пах очень сильно. Оборотни. Оборотни, незнакомая стая, совсем не похожая по запаху ни на Берестовских, ни на них самих.

— Ну? Не твои? — нетерпеливо спросила Виктория.

— Нет, — с трудом выговорила Ника.

Матео молча закрыл коробочку, аккуратно поставил обратно в сундучок. Потом открыл следующую, протянул.

— На. Это самый богатый клан, ну официально, Маглеты.

— Это ж столько стай? — Ника на секунду отклонилась, показывая на коробки. — Каждая — одна стая?

— Да. Давай, нюхай.

Ника послушно сунула нос в коробочку и вдохнула полной грудью. Покачала головой.

— Нет.

Очередная коробочка.

— Стая самых искусных ювелиров и кузнецов.

— Нет.

— А это бойцовая, там одни драчуны.

— Нет, не моя.

Коробочки сменяли друг друга, Ника почти терялась в запахах, это же надо, сколько на белом свете разных стай! Они и представить не могли!

А дома говорили, других оборотней нет. Говорили, нужно всеми силами увеличивать популяцию, а оказывается для выживания оборотней этого вовсе не требовалось!

— Передышка пару минут, — объявил Матео, поводя плечами. — Ждем, пока лишнее выветрится.

Ника кивнула и тут же спросила.

— А как вы берете этот запах?

— Образцы? Видишь клочки? Это куски носильной одежды альф стаи. Несколько дней он носит футболку, потом ее разрывают на части и отправляют по библиотекам других стай.

— А зачем нужны эти библиотеки?

— Мало ли зачем, — Матео пожал плечами, поднимая очередную коробочку. — Бывает, чужак пришел и наследил на территории — убил кого-то, покалечил, съел. По запаху можно установить, к какой стае он принадлежит. Или пару так ищут — запах альфы всегда собирательный, всегда хотя бы отдалено похож на запах членов его стаи, если что-то екнуло, едут туда и знакомятся со всеми остальными. Наши родители так и нашлись.

— Ясно. А почему вы сами нас не сравнили?

— Мы пытались, — нехотя призналась Виктория. — Но у нас нет вашего образца, это раз, а второе… вы очень давно живете одни и на вас не осталось запаха вашего альфы.

И слава богу, про себя добавила Ника.

Матео открыл очередную коробку.

— Держи. Самая закрытая стая, живет у черта на куличках. Поговаривают, среди них полно извращенцев, — пошутит Садар, который уже успел освоиться и съесть три пирожка.

Ника привычно втянула полную грудь воздуха и вдруг почувствовала, как на голове от ужаса шевелятся волосы. Запах Олимпа. Вонь. Страх. Паника.

— Нет, — быстро сказала она.

Хорошо, что Садар, который вначале следил, глаз не отрывая, сейчас занят пирожками, Матео смотрит на очередную коробку, а Виктория вообще не очень наблюдательна.

Ника с ожиданием уставилась на баночки, словно требуя подавать быстрее. Следующую.

— Это приморская стая, шутят, что вскорости они превратятся в русалок.

— Нет.

— Стая Росиати, самая могущественная на нашем континенте. Повезет, если ваша, но шансов мало.

Ника потянулась вперед, глубоко вдыхая. Запах Олимпа уже позади, так что нечего боятся, нужно всего лишь доиграть спектакль до конца, тогда Берестовские от них отстанут.

В момент, когда воздух заполнил легкие, ей показалось, что нечто невидимое выбило из-под попы стул и она падает на пол. А вокруг уплотнился воздух и качает, как на волнах. И в крови — иголки, мелкие, цепкие. Больно и жарко.

— Что? Этот? — изумленно спросил Матео.

— Нет, — из последних сил выдавила Ника. Она не знала, что происходят, запах просто убивал. Но не страхом, и даже не болью. Эти ощущения, будто внутри ходят волны, покачивая, до дрожи дразня чем-то незнакомым, нахлынули слишком неожиданно. Она вдохнула один раз, второй — запах окутывал, проникая в каждую пору.

— Ты что, чувствуешь пару? — вклинилась радостная Вика. — Да? Среди Росиати?! Правда?

— Нет, — нахмурилась Ника. Не хватало еще проблем с непонятными парами.

— А чего у тебя такой обалделый вид?

— Просто…

— Просто запах очень сильный, он подавляет, — неожиданно пришла на помощь Мария, кивая на открытую коробку. — Я отсюда его чую и то у меня мурашки по коже.

— Это да. — Матео отодвинул образец и закрыл крышкой. — Этот Матай Росиатовский просто легенда. Я, например, его фанат. Мужик слишком долго живет и слишком многое может. Хочу однажды стать таким же.

— Ага. Без пары кантовать в таком возрасте, — огрызнулась Виктория.

— Может, он просто не ищет? Нужна ему пара, думаешь, у него девчонок мало?

Ника не слушала брата с сестрой, она смотрела, как защелкнулась крышка на коробке, а внутри остался лежать кусок черной материи, которая теперь не пахнет. Крышка отрезала запах, заперла его внутри и Нике хотелось броситься вперед, отобрать у Матео банку и снова открыть. И чтобы этот запах, запах мощи, запах энергии, запах чего-то невероятного никогда не уходил.

Она качнула головой, отгоняя дурные мысли. Вот еще что за бред!

— Он злой? — спросила она Матео.

— Матай?

— Да. Он злой?

— Нет. Не сказал бы, — подумав, ответил тот. — Скорее, он всех бесит. То есть бесит всех альф. Я лично от него в восторге. Альфы как делают? Они собираются вместе и придумывают какие-то законы для оборотней, принимают решения, а он встает и говорит — в моей стае будет, как я решил и мне ваше мнение побоку. А когда его… было время, пытались его заставить, так сами огребли. В общем, живет мужик, как хочет, никто ему не указ, но к нам тоже не лезет со своими придирками, это да.

— Давайте уже добьем, осталось всего пять склянок. — Торопливо сказала Вика.

Ника послушно сунула носы во все пять.

Нет, ничего. Матео насупился и стал укладывать в сундук последние коробки.

— Ты точно никого не узнала? — спросил Садар.

— Точно.

В голове гремел гром и больше всего на свете Нике хотелось, чтобы Берестовские убрались из дома прочь и оставили ее в покое. И чтобы Мария оставила ее в покое. Чтобы все ушли.

Оставив коробку с тем необъяснимо притягательным запахом.

Ника отвернулась, сжала зубы, чтобы не попросить отдать ей тряпку с запахом незнакомца, который заставил ее кровь петь и бурлить.

Что произошло? Что изменил этот злосчастный запах, от которого теперь круги перед глазами и терпкая слюна во рту? От которого лед и огонь смешиваются в кишках и расходятся кругами по телу, заставляя подгибаться ноги.

— Значит, никого. Жаль, — услышала Ника и заставила себя вернуться к гостям. Бог мой, она так отвлеклась на этот запах и все с ним связанное, что успела забыть — рядом чужие самцы, к которым нельзя поворачиваться спиной. А она повернулась. Да она что, совсем сдурела?

Или причина в другом? По сравнению с запахом незнакомца Матео и Садар казались щенками. Может, когда-нибудь они подрастут и тоже станут пахнуть так… властно, так сильно, но это будет очень, очень нескоро.

Бог мой, даже Олимп не сравнится с производимым незнакомцем эффектом. Он как слизняк против гранитной глыбы.

Ника снова тряхнула головой и мысленно собралась. Нельзя, чтобы кто-то понял, что произошло. К счастью, запах этого альфы и на остальных оказывал влияние, хотя, она подозревала, совсем иное.

— Так что там, получается, нет наших? — невпопад спросила она, наблюдая, как Матео собирается закрывать сундук.

— Получается, нет.

— Это все образцы, других нет?

— Нет.

Однако он залез в карман и достал еще одну коробку, пустую.

— А это еще зачем? — насторожилась Ника.

— Для вашего образца.

— То есть?

— То и есть! Дай нам образец своего запаха, какую-нибудь вещь, которую ты носила.

Сердце тут же заколотилось, забилось, пытаясь вырваться из груди.

— Для чего?

— Да что ты так пугаешься? Мы поместим ее в коробку и сможем искать дальше.

— Не жалей, давай футболку старую, или майку, я тебе новых куплю десяток, — сказала Виктория. — Когда к нам переедете, пойдем на шопинг. Я вас научу правильно одеваться.

— Ага, — кивнул Садар. — Неси.

И как было отказать? Они же уверены, что сестры сироты, потерявшиеся в детстве и безумно жаждущие вернуться в стаю. Ага, как же! Последнее, чего хотела Ника, так это вернуться в деревню и раздвигать ноги перед Крауфранцем и ему подобными.

— Мария? — воскликнула Виктория. — Можешь, ты тогда?

— Не надо, я сама.

Отказывать им нельзя, нужно просто сделать так, чтобы запах был неузнаваем. Но как?… Лихорадочно соображала Ника.

Или можно отдать образец, а потом… украсть. Никто и не узнает, что коробка с образцом пропала, пока не будет поздно. Пока они с Марией не уйдут слишком далеко.

Нет, не выйдет. Матео запрет образец в сундуке и тогда все пропало.

Черт бы побрал эту добренькую дурочку Вику, которая лезет со своим сочувствием и с ненужной, непрошеной помощью и сочувствием! Ну что ей стоило оставить их в покое?

— Ладно, сейчас, — Ника ушла в спальню и взяла из кучи обрезков, оставшихся после шиться Никаноровны желтый клочок синтетической материи — синтетика хуже всего хранит на себе следы пота, следовательно, запаха.

Ника скомкала его в руке, потом подышала на него, но не очень активно. Вынесла в комнату, к столу. Матео подставил открытую коробку и Нике пришлось заставить себя разжать пальцы и отпустить желтый клок на свободу. Он тут же упал, и крышка заперла его внутри.

— Ну вот и хорошо. С делами разобрались. Мы в палатке с Викой переночуем, а с утра поедем домой, в нашу стаю. Думаю, вам нужно поехать с нами. Поживете, пока ваших не найдем. Если не найдем, вас кто-нибудь удочерит. Нехорошо молодым девушкам без стаи оставаться. Вас могут обидеть.

— Спасибо, но нам и тут неплохо, — заявила Мария. Ника покосилась на сестру — похоже, страх притупился, раз та намеревалась отбиваться от приглашения на совесть. Раз самцы до сих пор не бросились, то и боятся нечего. А вот что они сделают, оказавшись на своей территории? Как себя поведут, заманив к себе домой?

Садар хмыкнул, оглядывая комнату. Печь, замазанную белой глиной, лавки с самодельными дорожками, самодельные круглые коврики на полу и выцветшие картинки из журналов на стене.

— Вы хотите остаться здесь? — удивилась Вика. — Но как тут можно жить? Тут даже интернета нет! Горячей воды нет! Это просто дыра!

Ника села на прежнее место, потому что Мария после этих слов сразу же отошла к печи, сложила руки на груди и теперь смотрела оттуда, безуспешно пытаясь погасить яростный блеск в глазах. Ника и сама бы разозлилась на эту избалованную девчонку за то, что она смеет поносить грязью дом Никаноровны, где они безумно счастливы, но останавливали самцы, которые, вероятно, станут защищать сестру. И еще искренность Виктории. Действительно, если всегда видеть только светлое, ни за что не поймешь, как можно быть счастливой без водопровода (это когда вода течет по трубе и ее не нужно тащить в ведре из колодца). Удобно, наверное, но есть вещи куда более важные. Что бы сказала Вика, предложи ей кто выбрать между этим домом и водопроводом в купе с Олимпом, сующим ей член во все дыры? Что бы она, интересно, выбрала?

Ника почувствовал нечто похожее на собственное превосходство над этими оборотнями из стаи Берестовских. Нет, они никогда на них не бросятся. Они другие. Пусть старше ее и Марии, но слишком наивные, глупые щенки.

— Мы хотим остаться здесь, — мягко повторила Ника. — Вы против?

— Нет, конечно, — Матео переглянулся с Садаром. — Вика права, конечно, как тут можно жить? Ну, отдохнуть несколько дней… Ладно, оставайтесь пока тут. Телефон дадите?

— Что?

— Телефон? Ну, номер, по которому вам можно позвонить. Когда мы узнаем, чьи вы можете быть, позвоним. — Он сунул руку в карман и вытащил айфон, который часто рекламировали по телевизору. Плоский, огромный, яркий.

— Ну? — спросил, проведя пальцем по экрану. Экран засветился.

Ника молчала.

— У вас нет телефона?! — вскликнула Виктория, вскочила и стала бегать между братьями. — Видите? Боже, у них даже телефона нет, — бормотала она себе под нос. — Поехали к нам! Как вы будете тут жить дальше? Вы что, всю жизнь тут собираетесь просидеть? Вы играли когда-нибудь в компьютерную игру? А кино в 3-д смотрели? На машине ездили? Боже, да вы хоть знаете, что такое кино?

Мария презрительно хмыкнула.

— Вика, остынь, — негромко сказал Садар. Потом достал из кармана свой айфон. Протянул Нике.

— На, держи мой.

— Что?

Вот еще, подарки принимать! Это же прямое обязательство, которое обернется расплатой. В стае даже за новые ботинки пришлось бы отрабатывать, а тут такой дорогой предмет!

— Берите! Как еще нам поддерживать связь? Бери, и думать ничего не хочу!

Садар надулся.

А и ладно, решила Ника, раз настаивает. Все равно мы больше никогда не встретимся.

Несмотря на недовольное лицо сестры, она взяла телефон. Садар оттаял.

— Зарядки, правда, нет, придется вам купить. Это такой шнур, который заряжает телефон от розетки. Пользоваться им просто, смотри — когда этот индикатор становится прозрачным — значит, нужно зарядить. Матео, набери.

Тот набрал номер и телефон в руках Ники засветился и задребезжал, играя красивую мелодию.

— Видишь, написано звонит Хомяк? Это значит, Матео, я его так назвал. Теперь на зеленую трубку палец клади и тащи ее в центр. Давай, не бойся.

Ника сделала, как сказали.

— Да, — тут же ответил Матео и его голос повторился из динамика.

Ника уже без подсказки поднесла айфон к уху.

— Да.

— Привет. Вот так это и работает.

— Красная трубка — отбой, — добавил Садар, — все просто.

Мария снова фыркнула.

В окне тем временем показался силуэт и на крыльце заскрипела половица. Вернулась Никаноровна.

— Нам пора, — Матео поднялся и взял свой драгоценный сундук. — Завтра мы уезжаем часов в десять, если надумаете с нами, звоните. Нажми просто на среднюю иконку и цифру 2 — автовызов меня. Или я позвоню.

— Да, лучше мы сами позвоним, — сказал Садар, поднимаясь.

Они пошли к дверям, пропустив вошедшую Никаноровну.

— Что, уходите уже? — спросила та, обмахиваясь краем платка.

— Да. Утром уезжаем, нужно отдохнуть, долго ехали.

— Спокойной ночи!

Сестры вышли на крыльцо проводить гостей.

— Слушайте, может вам хоть денег оставить? — спросила Вика, спустившись с крыльца. — У меня много денег, правда. Хоть купите себе одежды нормальной. И зарядку для телефона, еще счет пополните.

Еще одолжения? Нет уж, хватит.

— Спасибо, обойдемся, — ответила Ника, у которой щеки от фальшивой улыбки чуть не треснули.

И вздохнула свободно, только когда незваные гости растворились в темноте леса. Пронесло. Вроде не случилось ничего ужасного, но жизнь изменилась. Им выпала удача провести несколько спокойных лет на нейтральной территории, где нет оборотней, но везение закончилось. Получается, оборотней на белом свете как собак, рано или поздно они снова с кем-нибудь столкнутся. Нужно постараться уменьшить эту вероятность.

— Надо уходить, — словно подслушав мысли сестры, заявила Мария. — Мне не нравится, что о нас кто-то знает.

С толку сбивал запах незнакомца, который тревожил и требовал совсем другого — никуда не бежать, сидеть на месте и терпеливо ждать, а потом… потом вдохнуть не жалкие, оставшиеся на тряпке обрывки аромата, а запах живого тела — полноценный, жгучий, горячий.

Но выбор может быть только один — безопасно, когда о тебе не знают. Когда ты прячешься. Значит, придется снова прятаться.

Глава 6

Утром Берестовские и правда позвонили. Ника смотрела на экран почти минуту, поражаясь четким линиям изображений, потом провела по нему пальцем, перетаскивая картинку зеленой трубки в центр, и приложила телефон к уху.

— Привет, это Садар.

— Привет. Ника.

— Ну что, не передумали с нами? А то мы уже собираемся.

— Нет, дел много, огород, консервация, скотина.

— Ладно, оставайтесь. Мы вчера позвонили отцу и вместе решили — вернемся в стаю, устроим совещание с альфой. Наверное, твой образец разошлем по стаям, может вас кто-то опознает. Говорят, бывает такое — когда долго без альфы живут, теряют стайный запах. Разошлем ваш новый по всем.

По всем?!

— Зачем рассылать? Я же не узнала никого! Нужно рассылать только тем, кого у вас в чемодане не было.

— Ладно, может ты и права, всем не надо. Но Росиати точно нужно отправить, у тебя явно ненормальная реакция на него была.

Ника почувствовала, как крепко сжались зубы, а потом собственную кровь во рту. От сладко-соленого вкуса закружилась голова.

— Проверить не помешает. Матай мужик умный, может, поймет, в чем тут дело. В общем, наш альфа попробует к нему обратиться, у того связей полно и всегда есть полезные идеи. Он проблемы как орешки щелкает.

— Пожалуйста, не надо. — Прошептала Ника, а сердце грохотало так, что, наверное, перекрыло ее голос.

— Почему не надо?

Почему? Ника перебирала в голове причины и все больше цепенела. Разумных причин нет.

Долго ждать Садар не стал.

— Не паникуй, детка, расслабься и положись на Берестовских. В общем, через пару дней позвоню, скажу, как прошло. Мы вернем вас домой, обещаю. Давай, пока, сестре привет.

И он отключился.

— Мария! — крикнула Ника, но изо рта вырвался только жалкий писк.

— Что? — та уже стояла рядом и хмурилась. И дрожала, потому что все слышала.

— Надо же! Откуда это у вас телефон? — добродушно спросила вошедшая с улицы Никаноровна.

— Вчера Вика забыла, как раз звонила сказать, что скоро за ним зайдет, — быстро ответила Мария и Ника сквозь туман в голове поразилась, как у той уже второй раз за последние дни так вовремя срабатывает смекалка. — Останемся с Никой дома и будем ждать. Придется тебе самой в магазин идти.

— Хорошо, схожу, невелика дорога. Ну что, завтракать будете?

Сестры одновременно кивнули.

Это был последний завтрак в гостеприимном доме, где дорога каждая мелочь. Ника сделала все, чтобы об этом не думать, после быстрого завтрака убрала со стола, подмела пол, потом проводила Никаноровну на улицу — палатка с товарами приезжала раз в неделю, как раз сегодня. Когда приемная мама ушла достаточно далеко, девчонки оделись: Ника в синий спортивный костюм, в котором молния не застегивалась, Мария в мягкие спортивные штаны с резинками и в свою единственную рубашку в рубчик с длинными рукавами. Обе повязали на голову платки, правда, Нике пришлось собрать в хвост отросшие волосы, как-то сразу не догадалась обрезать, а теперь уже поздно, времени нет.

Они взяли вещи и ушли из дому, даже не оставили записки, потому что нельзя. Никаноровна и так поймет, что произошло, а не поймет, как раньше придумает себе подходящую причину.

Айфон тоже забрали, Ника сунула его в карман на груди. Позже они позвонят Матео и скажут, что переехали в другую деревню, это чтобы Никаноровну никто не тревожил. Может, эти прилипчивые оборотни поймут, что сестры не хотят продолжать знакомства, и оставят их в покое?

В этот раз они подготовились к побегу лучше. У них был старый рюкзак для вещей, пластиковые бутылки для воды, пирожки с картошкой и яблоками, карта местности и даже деньги, вырученные за продажу собранных ягод и трав.

Куда идти, они собирались решить по пути, а сейчас просто хотели убраться как можно дальше. Бегать им не привыкать. К вечеру они пересекли местную реку и устроились на ночлег в густой посадке у поля, а утром двинулись дальше.

Телефон постепенно садился, полоса зарядки становилась все более прозрачной. Ника решила, что когда останется совсем немного, она позвонит, пока телефон не отключился, но не раньше, однако следующим утром тот зазвонил сам.

Они только вошли в лес, который, судя по карте, расстилался вперед на много километров. За ним большой город, а дальше снова лес, уже такой, что по нему можно чуть ли не до тайги дойти.

Ника переглянулась с Марией и приложила телефон к уху.

— Ника? — закричал Матео. — Ника, ты слышишь?

— Да, я слушаю. Привет.

Сестра сняла рюкзак, который тащила в порядке очереди, опустила на траву и села рядом, встревожено смотря снизу вверх.

— Здорово! Мария рядом?

— Да.

— Никуда не отлучайтесь, ладно? Скоро за вами приедут! Сидите дома!

Сердце сделало предательский кульбит.

— То есть?

— Ну, помнишь, мы говорили про Росиати? Это просто бомба! Не знаю, что именно произошло, но от них поступили четкие указания немедленно вас к нему доставить. Он и своих людей отправил, и говорят, лично выехал. Похоже, вы ему позарез нужны. Похоже, он вас опознал! Слышишь?

— Как такое может быть? — губы шевелились словно сами по себе, но во рту была пустыня, в горле ржавчина, в животе угли. — Я его не опознала.

От вранья тошнило, но иного Ника сказать не могла, слишком небезопасно.

— Все потом! На месте разберетесь! Не бойся, вас велено беречь как хрусталь, пылинки сдувать и ходить вокруг на цыпочках. Вика думает, одна из вас его пара. Говорят, когда доставили ваш образец, Матай отдыхал после охоты и даже огрызался на курьера, что, мол, такого срочного произошло, что меня посмели побеспокоить? Курьер еле уговорил коробку открыть. А потом что-то произошло, говорят, по дому словно ураган пронесся. Все выбежали на улицу и стояли, смотрели, как стекла бились. Говорят, даже лампочки полопались и потом новую мебель пришлось заказывать. Это потому что Росиати превратился в оборотня, а у него силищи немеряно и когда он бушует, лучше находиться от него как можно дальше. Может, курьер и врет. Про Матая любят приврать, репутация впереди него бежит и флагом размахивает. А может, не врет. Наш альфа сказал, Росиати подняли весь резерв своей охраны, как будто воевать с кем-то собрались. Короче, вы с сестрой настоящие живые сюрпризы. Я, конечно, не думаю, что дело в паре, иначе ты бы узнала его запах. Кто в своем уме откажется от пары? Но может, вы родственники? Тогда все складывается — требование привезти и беречь, а ты при этом запах Росиати не узнала.

— А если я не хочу к нему ехать? — спросила Ника.

— А что тут такого? Повидаетесь, поболтаете. Наверняка договоритесь. Хуже, чем в деревне жизни нет, чего вам терять? — Удивился Матео. — В общем, сидите в доме, наши на машине едут, а росиатиевские на личном вертолете, может, даже быстрее доберутся. Адрес только точный я не помню. Как деревня-то ваша называется?

— Мы сейчас в другом месте. У тети Нюры, двадцать километров к востоку. Деревня Колобейск, — на ходу выдумала Ника. — Дом пятнадцать.

— Ага, ладно. Записал. Сидите, ждите. Ну давай, не дрейфь, скоро увидимся. Сестре привет.

Матео отключился.

— Что? — тут же завопила над ухом Мария. — Что случилось?

— Ничего хорошего. Наш запах опознал альфа стаи Росиати. Он требует нас к себе.

— Как опознал? Почему?!

— Понятия не имею, но он за нами едет.

— Куда?

— В Колобейск.

— Это где?

— Не знаю.

— А что за название?

— Что в голову пришло.

— Тогда валим отсюда, чем дальше, тем лучше. Кто знает, как долго нас будут искать, пока им не надоест?

Похоже, про поднятую в полном составе охрану Мария не услышала. Ника вдруг почувствовала жуткую усталость и еще одно, ранее незнакомое чувство — нежелание что-либо делать.

— И куда нам идти? — потеряно спросила Ника.

— Ты вообще, что ли? Дальше!

— Куда мы придем, в конце концов? Ты не думала, хотя бы раз, что нужно не просто идти, а поставить цель! — огрызнулась Ника. Раньше ей всегда не было дело до истерик сестры, а сейчас она сильно разозлилась.

— Может, в большом городе остановимся? Там легко затеряться. — Мария не заметила, слишком нервничала.

— Даже не знаю.

— Вечером станем на ночевку и решим. Город страшное место, но эти стаи со своими территория еще хуже. Неизвестно, на чью забредешь, а в городе хоть затеряться можно, народу уйма, запахи так перемешаны, что искать нас бесполезно. — Мария легко подняла рюкзак и нацепила на плечи. — Ника!

— Да?

— Ты чего словно во сне? Шевелись. Пошли. Да что с тобой?

— Я не знаю, — растеряно покачала головой Ника, которая так и не сдвинулась с места.

— Ты встала столбом, и стоишь, ждешь, как будто и правда хочешь поехать к этому Росиати бешеному. Этого хочешь?

В груди свернулся моток колючей проволоки.

— Нет, конечно!

— Тогда топай быстрее!

Собравшись с силами, Ника заставила себя идти, все быстрее перебирать ногами и ни о чем не думать, только держать перед собой в поле зрения спину сестры. А обычно она вела. Но сегодня что-то изменилось.

Сестры остановились только в обед, перекусили последними пирожками, уже невкусными, и сразу же отправились дальше.

Примерно через два часа телефон зазвонил снова. Полоса зарядки уже не просто стала прозрачной, а мигала на последнем издыхании. Ника была уверена, что телефон может отрубиться в любой момент.

— Не отвечай, — на ходу бросила Мария. — Лучше выбрось его в кусты. Зачем ты его несешь?

— Зачем сразу выбрасывать? Может, еще пригодится.

— Мне он не нравится!

— Почему? Красивый телефон. Удобный. Дорогой, наверное.

— Ника, прошу, выбрось его. Я чувствую, так будет лучше.

Хотелось огрызнуться и послать Марию куда подальше, но Ника одернула себя. Почему она спорит? Зачем ей на самом деле телефон? Продать? Подумают еще, ворованным торгуют, беды не оберешься. Связь с семейством Берестовских, от которого столько неприятностей приключилось? Вот уж не было печали, пока спасители не появились! Кто в здравом уме захочет с ними связываться?

Но рука дрожала, отказываясь подчиняться, пока Ника собиралась с духом и выбрасывала телефон. Потом он все-таки упал в траву под ноги и, захлебнувшись последним звонком, замолк. Экран потух.