Последыш

— Пошли быстрей! — требовала сестра.

— Может, перерыв сделаем? Как-то мне не по себе, не могу понять, что не так. Просто не могу пока идти. — Ника подняла руку и прижала к сердцу. Она и не знала, что сердце может биться так яростно, так зло, что даже больно становится. Если его не держать, оно может выскочить из груди и упасть на землю. — Голова кружится.

Мария заволновалась:

— Ты чего это? Тебе плохо? Наверное, переволновалась. Давай, сядем, отдохнем. Только недолго.

Обычно Ника останавливалась, только когда валилась с ног, но сегодня все изменилось. Телефон, как тяжелая глыба, не давал отойти, придавливал к месту.

Ника присела на корточки, а потом упала и уткнулась лицом в траву, пока сестра пристраивала поблизости рюкзак и доставала воду.

— Ты точно не заболела? — спросила Мария с тревогой. — Это так не вовремя.

Нет, дело было не в болезни. Дело в другом. В том факте, что их признал своими альфа, нет, тот самый мужчина, запах которого был самым мощным ароматом, с которым когда-либо сталкивалась Ника. Как ураган, который затягивал и поднимал в небо. Самым темным и горячим. От запаха осталась только память, но каждый раз, стоило представить тот клок материи в прозрачной коробке, как глаза закрывались, а под веками плавали темно-красные пятна. Секунда, две — и Ника приходила в себя, но это повторялось снова и снова.

— Нет, я здорова.

— Надеюсь, ты не врешь, — вздохнула сестра.

Пять минут и все, решила про себя Ника, закрывая глаза. Пусть пятна плавают, я не стану им мешать. А потом, через пять минут, порву веревку, привязанную к этому телефону, к Берестовским, которые звонят по телефону, а заодно с Матаем — самцом, который за всем этим стоит. Звуки имени моментально отозвались в груди, словно шипами пронзая внутренности и останавливаясь где-то в животе. Это было больно.

— Сейчас пойдем, всего секундочку, — шептала Ника, вдыхая запах земли, чтобы перебить память. Ничего не пахнет лучше земли.

— Не спеши. У нас есть немного времени, — в голосе Марии слышалась паника. Раньше Ника никогда не сдавалась, наоборот, выслушивала нытье и шла вперед, и поддерживала Марию. Теперь что-то изменилось.

— Сейчас пойдем, все в порядке…

Секунды тикали, как в секундомере, громко-громко.

Однако планам не суждено было сбыться. Минуты через три над головой раздался свист, стрекот и над деревьями завис вертолет. Завораживающее зрелище — громкий, стремительный, он переместился от горизонта всего за несколько секунд, оказавшись прямо над ними.

Ника подняла голову.

— Беги, — успела прошептать она.

Глава 7

Мария стояла, поэтому успела рвануть в заросли. Нике пришлось вначале вскочить на ноги, а в человеческом обличье на это уходило несколько секунд, люди не могут двигаться так быстро, как оборотни.

Сверху заорали что-то неразличимое в стрекоте вертушки, а потом вниз выстрелили темные лучи. Засвистели канаты.

Двое самцов в черной одежде опустились в кустах перед ней, трое позади.

— Одна тут!

Кто-то сразу же схватил ее за плечо, раньше, чем Ника успела дернуться. Потянул вверх из полусогнутого положения, в котором поймал, заставил выпрямиться и встряхнул.

— Мария, — прохрипела Ника, оглядываясь. Сестры не было видно, открытый рюкзак валялся на месте, где его бросили. Не пытаясь вырываться, она закричала со всей силы. — Не возвращайся!

Только бы самцы не разделились! Тогда поймают обеих.

Мужчины не стали делиться и догонять сестру, они наклонились к Нике и дружно принюхались.

— Это она! — снова крикнул кто-то из-за спины. Его лица не было видно. Голос звучало грубо.

Потом среди зарослей показались самцы, которые приземлились чуть дальше и теперь приближались к стоянке.

Нику качнуло. Тот, который подходил слева, заранее себя выдал — его аромат, насыщенный, куда более острый, чем от образца, забил ноздри и горло. Он смешался с окружающим воздухом и пропитал все — траву, небо, одежду и землю под ногами. Проник везде, внутрь.

Дышать стало так тяжело, что Ника решила, что проще вообще не дышать.

Самец был выше Ники на голову, широкоплечий, взрослый, коротко стриженый, и казалось — бело-черный. Бледное лицо, светлая кожа рук, черные глаза и такие же черные волосы, черные брови и ресницы. Черная футболка, поверх нее застегнутый жилет, черные штаны с пристегнутой к поясу кобурой, ботинки, часы.

Сама чернота шла к Нике — стремительно и неумолимо.

Нет! — билось в голове. Убежать от щенков Берестовских, пять лет прятаться от мерзкого Олимпа, чтобы угодить к тому, кого не проведешь?

Чем ближе он подходил, тем лучше были видны глаза. Тяжеловатые веки, придававшие угрюмости, брови гладкие, ровные, а взгляд, словно глубокий омут, который медленно засасывает тебя целиком.

Нет!

Отведя взгляд и резко, каким-то чудом вывернувшись из рук мужчины, стоявшего за спиной, плечо резко обожгло болью, она, не думая, бросилась в сторону, в лес. Над головой сомкнулись спасительные заросли, позади кто-то разочаровано выругался. Ника неслась сломя голову, не смотря под ноги, по щекам хлестали ветки, суставы выворачивало, а позади нарастал звук погони.

Прыгая с небольшого холма, Ника почти подвернула ногу, но успела упереться в траву руками и перенести вес вперед, потом поднялась и побежала дальше. Раздавленная ногами зелень пахла терпко и свежо, сквозь ветви обрывками светило яркое весеннее солнце. Ника бежала, ничего не замечая. Постепенно чужие шаги смолкали.

Когда дыхания стало не просто не хватать, когда оно остановилась, пришлось остановиться и ей. Ника упала на игольчатый покров под большую елку, прижалась спиной к стволу и стала оглядываться.

Вокруг было тихо.

Мария сбежала. Похоже, она тоже смогла убежать. Погони не слышно. Этот, бело-черный, не мог остановиться, ни за что не мог, но почему-то его не слышно тоже. Наверное, случилось чудо.

Ника застонала, пытаясь выпрямить ноги. Она даже не подумала, что можно перекинуться, а ведь это идея. Но одежда? Что делать потом голой в лесу?

Нет, нужно убраться отсюда, убраться дальше. Нужно бежать, бежать.

Только ноги отдохнут.

Секунд через десять Ника заставила себя встать. Нагнулась поправить шнуровку на кедах. А когда выпрямилась, черно-белый незнакомец стоял напротив.

Ника вначале не поверила своим глазам и прищурилась, а потом смирилась. Запах… она убегала, а его аромат не исчезал, значит, он все это время был рядом. Просто смотрел, наблюдал, пока не решил себя выдать.

От него не убежать. Не убежать!

В отличие от нее самой, мужчина не выглядел уставшим или запыхавшимся. Его грудь не ходила ходуном, на лице не было капель пота, а ноги его не дрожали, как кисель. Наоборот, он выглядел свежо, как после хорошего отдыха.

Ника прислонилась затылком к стволу.

Росиати сделал шаг. Одновременно с этим в Нику словно ураган врезался, почти пришпиливая к стволу. Ветер, которого не чувствовалось, сила, которой не было видно. Его аура альфы.

Мужчина подошел вплотную, слегка наклонился и вдохнул воздух у ее лица. На секунду прикрыл глаза, на шее дернулся кадык. Он был гладко выбрит и в густой аромат тела вплетался тонкий аромат одеколона.

Ника вдруг всхлипнула.

— Тише.

Голос еле слышный, но твердый, как гранит. Его рука потянула за край Никиной косынки — та сползла с волос, волосы распушились, тут же залезли ей в глаза и уши. Самец отбросил ткань в сторону.

— Тише…

Смотря в упор, он взял ее за плечи и потянул на себя. Потом резко положил руку Нике на затылок — голова улеглась в большую ладонь, как на удобную подушку.

— Это ты, — сказал мужчина. У него был подходящий голос — словно острый нож, который вонзается в грудь и медленно, неумолимо продвигается глубже, пока не окажется в сердце.

Внутри в ответ на звук его голоса заскулила самая жалкая, самая трусливая ее часть. Чужая рука с плеча убралась, а его черные глаза теперь почти вплотную рассматривали Нику, изучая нос, изгиб губ, разрез глаз, длину ресниц. Он дышал и аромата от этого вокруг становилось все больше. Его губы были бледными, но не белыми. Немного выпуклыми, как у статуи, чья голова валялась у старого клуба. Никаноровна говорила, эта статуя когда-то изображала колхозника, прототипом которого взяли местного красавчика-тракториста. И до сих пор его губы и подбородок лежали в траве, полускрытые землей и радовали взгляды редких прохожих. Но этот настоящий.

Его губы приоткрылись, там, словно в сумраке, хранился основной источник его опасности — запах, который складывается из его кожи, волос и глаз, который соединяет все это в гремучую смесь.

Нельзя ждать, иначе этот запах проникнет в грудь и ее удушит! Отравит!

Извернувшись, Ника укусила его за руку. Вонзила зубы в плоть и угрожающе зарычала. Он вздрогнул, но руку не убрал — смотрел расширившимися глазами, как маленькие клыки впиваются в его плоть и молчал. Глубокое, рваное дыхание приподнимало его грудь. Каждый вздох окутывал новой порцией аромата. Хотелось мотать головой и рвать его на части, но… на самом деле не хотелось. И очень неудобно рвать на части, когда ты толком не можешь дернуть головой.

Ника нехотя разжала зубы.

— Пусти меня! — потребовала по-другому, попытавшись оскалить зубы. На них его кровь, алая на белом, такое должно пугать.

Казалось, в непроницаемо черных глазах мужчины что-то дрогнуло, вот-вот отпустит, но через мгновение руки нажали на затылок и поясницу, и Нику крепко прижали к горячему, мелко дрожащему телу, обхватили, словно стянули смирительной рубашкой и намеков на возможную свободу не осталось. Это была клетка, чьи стены мягко сомкнулись, удерживая внутри. Стальная основа под теплой кожей.

— Это ты… — прошептал голос над головой.

Он поднял ее за талию, уткнулся головой в ее грудь, в растянутую футболку, которая когда-то была белой, а теперь стала серой, в пятнах пота и травы, и прямо так куда-то понес. Ника вынуждена была упереться руками в его плечи. Она судорожно осмотрелась: лагерь остался в стороне, а из-за деревьев уже показались остальные самцы, один из них говорил по рации:

— Да, нашли, именно ту, что нужно. Вторая ушла. Да, по симкарте отследили, без проблем. Сажай вертолет, мы идем. Не знаю, на месте решим.

Мужчина нес ее куда-то, а самцы задержались там, на поляне. Когда в очередной раз он вздохнул особенно сильно, солнечное сплетение словно огнем обожгло.

Ника сжала пальцы на его плечах. Это было приятно. Ее никогда не носили на руках.

Но это все не к добру, не к добру! Она попыталась придать голосу стали:

— Отпусти меня!

— Я не могу.

— Ч-что?

— С чего бы мне тебя отпускать? Я тебя ждал. Я искал тебя так давно, что потерял счет времени. Отпустить? Думаю, что сдохну, если тебя отпущу.

— Ты умрешь? — изумилась Ника. Она много раз желала смерти и папаше, и Олимпу, не говоря уже о Крауфранце. Да что там лукавить, иногда Нике хотелось, чтобы все самцы стаи, даже связанные с ней кровными узами, разом взяли да сдохли! Однако сейчас наступление смерти ее испугало.

Он затрясся и Ника поняла, что самец смеется. Мужчина поставил ее на землю, но рук не разжал. Такая близость, когда грудь расплющена о его жилетку, а дыхание общее, сбивала с толку.

— Не волнуйся, волчонок, я не умру. Не сейчас, когда главная добыча в моих руках. Ты Ника. — Он не спрашивал, а утверждал. — Меня зовут Матай.

— Очень приятно, — постаралась улыбнуться Ника. Усыпить бдительность и убежать — вот хороший шанс спастись. — Отпусти меня, пожалуйста, а?

Улыбка моментально спала с его лица.

— Нет.

Ответ прозвучал довольно жестко.

— Чего ты от меня хочешь? — сглотнула Ника.

Он слегка нахмурился.

— Чего? Разве ты не поняла? Похоже, что я за каждой встречной по лесу гоняюсь? Нет, Ника, ты моя пара.

Сказал таким тоном, будто это все объясняет.

— Я не знаю, что это такое, — прошептала Ника.

Он кивнул.

— Мне говорили, что вы выросли среди людей. Берестовские передали ваш разговор слово в слово. Но ты должна это чувствовать — когда видишь меня, когда вдыхаешь мой запах. Прикоснись ко мне, к моей голой коже и ты поймешь, что я имею в виду. Это острое, как разряд тока, но это приятно. Прикоснись ко мне. Ну?

— Я не буду к тебе прикасаться! Я ничего такого не чувствую!

Ника даже попробовала отпрянуть, но не смогла — то ли из-за его рук, которые не пустили, то ли от собственной слабости.

— Не бойся, в моей стае тебе будет хорошо, — заявил Матай, его ресницы на секунду сомкнулись, а в голосе появилась хрипота. — Ты привыкнешь. Ты пойдешь со мной и научишься говорить правду.

— Отпусти меня в лес, — снова попросила Ника, не поднимая глаз.

— Не обсуждается.

Он снова поднял ее, на этот раз перебрасывая через плечо и быстро куда-то пошел, почти побежал. Вначале Ника старалась не сползти вниз, потому что тогда его плечо вопьется в живот и будет больно — и не сразу поняла, что они отошли от лагеря довольно далеко. Потом их догнали остальные самцы, деловито шныряя в окружающих кустах и осматриваясь. Интересно, они боялись, что Мария выскочит из тайного укрытия с палкой наперевес и с ее помощью отобьет Нику?

Мария! Сестра. Одна, в лесу! А ее саму куда-то тащат, и она лежит мешком, даже не пытаясь сопротивляться.

Позор!

— Отпусти! Отпусти меня!

Ника принялась извиваться с такой силой, что мышцы заболели от перенапряжения. Однако никакого эффекта на Матая это не оказало. Потом он схватил Нику за талию и поставил на землю, но оказалось, совсем не потому, что она удачно сопротивлялась. Просто они стояли перед вертолетом, самцы окрыли дверцу и запрыгивали внутрь кабины и кажется, Нику собирались увозить.

Неизвестно куда. Неизвестно кто. Неизвестно зачем.

Завизжав, Ника бросилась к лесу, вернее, хотела броситься, но рука Матая безо всякого усилия перехватила ее за талию.

— Ника. Успокойся.

— Нет!

Наверное, если бы Крауфранц однажды до нее добрался, так бы Ника и сопротивлялась — как в последний раз, без оглядки на собственную боль, как дикая, отчаявшаяся кошка, попавшая в неволю. Она шипела, царапалась, вертелась, била всех, кого могла достать, клацала зубами так, что до крови прикусила собственные губы, но не остановилась. Она не думала и была готова умереть, только бы не лезть в вертолет. Даже Матай не смог ее удержать, Ника вывернулась и освободилась. Ненадолго.

В тот же момент в плечо словно вонзилось жало насекомого, из которого по крови разошлась жгучая жидкость.

Тело тут же отреагировало — руки опустились, мышцы расслабились, костей как будто не стало. Ника стала оседать на землю.

— Тише, — прошептал Матай, подхватывая Нику и поднимая на руки. Она чувствовала, что голова откинулась, горло выпятилось вверх, прямо как на блюдечке преподнося альфе жертву. Акт повиновения, признания его хозяином. Тонкой кожи на шее коснулось его дыхание, может, на миг прикоснулись губы, но не больше.

— Мы едем домой, — просто сказал Матай.

Ника увидела еще синее небо, потом край леса, а потом наступила темнота.

Глава 8

— Подъезжаем.

— Вижу.

Раздавалось мерное гудение, покачивало, пахло ненастоящими цветами и его ароматом.

Ника попыталась открыть глаза, но ничего не вышло. Попыталась перевернуться на спину — тоже. Поднять руку — ничего. Она чувствовала себя тряпичной куклой, которая находится в том положении, как ее положили.

— Скоро слабость пройдет. Мы почти приехали, лежи тихо.

Пальцы обхватила чья-то рука, стала поглаживать тонкую кожу, очень медленно и приятно. Особенно когда чужие пальцы достигли ладони — и щекотно, и будоражит.

Попытки с пятой глаза открылись.

Ника ехала в машине, лежала на заднем сиденье. Машина была такой чистой, прямо вылизанной, ни единой пылинки. Чище, чем дом Никаноровны. Голова Ники покоилась на коленях Матая, это он гладил ее пальцы, а второй рукой гладил ее по голове, по щеке, по волосам. Нос уткнулся в грубую ткань черных брюк, словно в теплую подушку.

Пальцы пощупали мочку уха, потом по скуле провели до линии подбородка, пощекотали шею.

Они ей что-то вкололи перед вылетом. Успокоительное? Снотворное? Ника не могла пошевелиться и даже не хотела шевелиться. Каждая мышца в теле была как из киселя, дрожала, как желе и совершено не управлялась.

Что с Марией? Она осталась в лесу или тоже поймана? Наверное, осталась. Нужно надеяться, что сестра в безопасности.

Что дальше будет с ней самой? Этот Матай не просто так ее поймал, не случайно мимо проходил. Он прилетел издалека, привез людей, он как-то отследил ее по айфону, хотя они ушли далеко и оставили неправильный адрес. Он приложил слишком много усилий, чтобы просто оставить Нику в покое.

Он чего-то хочет взамен. А чего может хотеть самец?

Ника сглотнула, во рту было сухо до боли.

— Хочешь пить?

— Да.

В воду могли что-нибудь подмешать, но какая уже разница?

Матай открыл бутылку с водой, рукой повернул ей голову и, придерживая, приложил горлышко к губам. Ника сделала пару глотков и снова отвернулась.

Машина плавно затормозила.

— Вот и все. Мы дома.

Матай завинтил бутылку и бросил назад, под стекло.

Машина остановилась, захлопали дверцы, все вокруг затряслось и закачалось.

— Пойдем.

Матай вытащил Нику из машины волоком, как мешок, поставил на ноги, держа в районе груди за спортивную кофту. На этот раз она устояла, хотя и шаталась.

— Дверь откройте!

Он молча подхватил Нику на руки, и она зажмурилась, потому что перед глазами все отвратительно поплыло. Куда ее несли, так и не видела. Только когда захлопнулась дверь и стало тихо, поняла — теперь они одни, и открыла глаза.

Матай поставил ее на пол незнакомой комнаты. Ника осмотрелась — красиво, конечно. Голубые стены с бежевыми узорами, почти белая мебель с завитушками, чистота, прямо как будто в музей попала. Только вот никого, кроме них двоих.

— Ника.

Она вздрогнула и уставилась на альфу. По-настоящему пугала его черная одежда, похожая на панцирь, и его черные глаза, в которых только голод, и лидерская поза — расставленные ноги и напряженные плечи. Его крепкая, но не перегруженная мускулами фигура подавляла. На всякий случай Ника осторожно отступила на пару шагов. Ноги уже почти совсем не подкашивались, действие лекарства стремительно выветривалось.

— Ты успокоилась?

— После укола-то? Само собой. — Плечи непроизвольно передернулись.

— Ты переволновалась. Тебе нужно было помочь.

— Да, конечно! Мне очень помогло!

— Что с тобой происходит? Откуда эти глупые истерики? Зачем ты убегала? От кого? Почему ты смотришь так, будто не рада нашей встрече?

— Не рада?! Меня украли и без спроса привезли неизвестно куда. Ответь сначала, зачем тебе это все? Чего ты от меня хочешь? — зубы снова оскалились, хотя, вероятно, с его точки зрения это выглядело смешным — крошечные зубки, которые могут разве что поцарапать.

— Проблемы начались, когда вы сбежали. Не знаю, почему. Что с вами двоими не так?

— С нами все нормально! Мы не обязаны вас слушаться!

— Ты на меня отреагировала, но никому не призналась. Почему? Ты меня вынудила отслеживать ваше перемещение, искать вас, как преступниц. Повторяю — что с вами двоими не так?

— Ты не ответил! — голос сорвался. — Чего ты от меня хочешь?

Теперь, в запертой комнате мужской жесткий аромат стал почти нестерпимым. Чего может хотеть самец, который пахнет желанием и у которого загораются глаза при виде самки?

— Что ты собираешься делать дальше? — снова отступила Ника.

— Ты что, меня боишься?

Ника не ответила, но попятилась еще дальше, не думая над тем, что убежать в запертой комнате невозможно. Особенно от такого.

— Ника, на случай, если ты забыла — оборотней заводит погоня. Лучше не двигайся.

Уж это она заучила наизусть.

— Лучше не заводи меня, сейчас, когда единственное, чего я хочу, так это отыметь свою самку так, чтобы она с трудом ходила.

— Нет!

— Почему нет? Ты же моя пара.

— И что?

Матай впервые растерялся, хотя виду не показал, проблеск оторопи всего на секунду проглянул сквозь уверенность на лице и тут же пропал. Неизвестно, на каком уровне, но Ника поняла — что-то не так. В его поведении. Вера в дурацкие пары? Разговор таким тоном, будто не он тут главный? Вернее, будто его волнует, что она ответит? Бред. Реальность такова, что ничего не остановить возбужденного мужчину, а запах его возбуждения невозможно перепутать ни с чем другим. Запах мужского возбуждения пугал, предупреждал о страшных последствиях, о грядущей боли и страхе, но именно сейчас, исходящий от него, этот запах вызывал в ней еще что-то. Новое, незнакомое чувство. Может, дело в пяти годах мирной жизни, которые стерли из памяти некоторые опасные моменты? Или в Веронике, которая оказалась заразной и посеяла споры романтического бреда в душе?

— Ты собираешься меня изнасиловать? — с трудом дыша, спросила Ника. Почему он до сих пор этого не сделал? Неужели повезло, старые спортивные штаны, мешковатая футболка и грязные волосы сделали свое дело — отпугнули? Но почему тогда раньше он так прижимался лицом к этой самой футболке, будто это великое счастье? Почему трогал ее волосы так, будто это шелк?

Он замер.

— Что?

— Ты это собираешься сделать, да? Сейчас?

— Что ты говоришь?

— Не тяни! Отвечай! Ты украл меня, чтобы изнасиловать?

Его ноздри раздулись.

— Мне не нужно тебя насиловать. Я твоя пара. Для тебя не существует лучшего сексуального партнера. Как для меня партнерши. Вопрос только в том, когда.

Тогда Ника решила, что вот оно, началось. Она забежала за кровать и подняла руки, закрываясь.

— Все вы так говорите! Все вы говорите, что будет приятно, вы же долбаные тупые самцы! Что может быть приятного в том, что тебе раздирают плоть до крови? Я буду сопротивляться. Глотку тебе перегрызу, — Ника оскалилась, как могла. — Меня никто не изнасилует! Хватит!

Через секунду лицо Матая кардинально изменилось — ярость так сильно исказила черты, что нос вытянулся, а из пасти показались страшные зубы. И не скажешь, что ему три века — блестят и сверкают, как новенькие. А уж размерчик!

Потом он оглушительно зарычал. Клацнул зубами.

— Хватит? Кто посмел? — прорычал Матай и звуки расплывались в рыке, теряя смысл. Его руки вытянулись вперед и словно схватили воздух, сжимаясь в кулаки. Мышцы так напряглись, что он словно стал больше. Потом задрожали от ярости. — Кто это сделал с тобой? Говори!

Ника почти заскулила. Если секунду назад она думала, что боится, то теперь было с чем сравнить. Когда рычал Олимп или отец, она убегала. Но — из предосторожности, полностью осознавая происходящее. Сейчас рык действовал по-другому — начисто отключал мозги, заставляя пригнуться к полу и слушаться приказа. От его вида и волны страха даже в голове загудело.

— Кто-то посмел тебя тронуть? — он двинулся вперед и теперь явный страх его не останавливал. Он подошел вплотную, наклонился, почти прижался лицом к ее лицу. Схватил за плечи — кости затрещали. — Кто посмел тебя тронуть?

— Никто! — выдавила Ника. — Отпусти, мне больно.

Он нахмурился, с трудом слушая слова и не слыша. Руки по-прежнему сжимали ее плечи, кости, казалось, вот-вот хрустнут.

— Мою сестру… Я видела, как однажды это произошло с моей сестрой. Мне было десять.

Он немного отодвинулся. Лицо перестала искажать ярость, но всего на миг.

— Десять?! — заново зарычал он.

— Из другого помета. Она была уже взрослой, но это ничего не меняет. Меня никто не трогал. Просто я боюсь теперь незнакомцев, — быстро сказала Ника, жалея, что поблизости нет находчивой на объяснения сестры. Уж Мария бы наплела с два короба, смогла бы скрыть правду, соврала бы так, что он отстал.

Почему-то именно этот самец не желал придумывать объяснений самостоятельно, а ждал ответа на четко поставленный вопрос. Как неудобно!

— Мне жаль, — совсем нормальным голосом заявил Матай, — но меня бесполезно боятся. Я твой мужчина, твое место в моей постели, в моих руках. Привыкай к этой мысли. Вопрос только в том, когда, Ника. Только — когда. — Он встряхнул ее, несильно, на его взгляд, но зубы громко клацнули.

— В твоей постели? Только через мой труп!

— Ну уж нет. Трупы меня не интересуют.

Он отпустил плечи Ники, почти оттолкнув ее, потом отвернулся и отошел к двери. Открыл ее так быстро, что петли заскрипели и крикнул в коридор:

— Охрана!

В комнату рысью прибежал высокий и крепкий оборотень с лицом, похожим на кирпич — красным, плоским и невозмутимым. Кажется, в лесу его не было.

— Найди мне женщину! — полурыча-полукрича приказал Матай.

Ника не сдержавшись, схватилась за свисающий над кроватью полог и ахнула. Он собирается повторить… изнасиловать кого-то другого? Здесь? На ее глазах? Такого еще не бывало. Самцы любят пускать женщину по кругу, но такое…

Матай обернулся, его глаза расширились и дико сверкнули. Потом он снова повернулся к охраннику и очень медленно уточнил:

— Я неточно выразился. Найти мне помощницу. Моей жене. Взрослую женщину, мать взрослых дочерей. Добрую, спокойную. Плати, сколько запросит, без торга. Двигай.

После короткого кивка детины дверь закрылась. Матай неторопливо повернулся — Ника увидела, как его грудь приподнимается и натягивает ткань футболки. Сильный зверь. Мощный, опасный. Самоуверенный.

А какой аромат от него… никогда Ника не нюхала ничего вкусней. Он играл миллионом оттенков, в зависимости от его настроения и каждый был великолепен. Даже ярость.

И почему-то этот потрясающе сильный самец убежден в том, что она его пара. Она-то? Жалкий последыш? Пара этого огромного зверюги? Ника фыркнула, хотя было не до смеха.

Он насторожился, молча наблюдая, как Ника прячется за полог, как будто хилая тряпка может спрятать. Его ноздри трепетали.

— Я последыш! — крикнула Ника таким тоном, будто ее осенило. Сейчас до него дойдет, Матай отвернется, потому что нечего смотреть на жалких уродов, и сделает вид, что не видит, как Ника по стеночке уходит из его дома и отправляется на все четыре стороны. — Я всегда была самой маленькой и слабой!

Матай молчал, переваривая информацию, но судя по отсутствию реакции, не понимал, к чему она клонит.

— Я не могу быть твоей парой! — соизволила пояснить Ника. — Сам подумай! Твоей парой должна быть сильная самка, лидер, а я — последыш!

Через несколько секунд его подозрительный взгляд прояснился и Матай широко улыбнулся, зубы блестели, притягивая восторженный взгляд. Иногда силу просто невозможно игнорировать. Он был прекрасен! Он как будто выпрямился, мышцы груди вырисовывались теперь так четко, будто он был голым. Высокий, статный, непонятно, то ли боятся его, то ли любоваться им. Картина рельефно вылепленного тела заставил сердце трепыхаться, словно оно сбилось с ритма.

— Ты моя женщина, волчонок, — негромко сказал Матай. — Любая. Ты родилась такой, какой нужно. Идеальной. А родись без рук, без ног или глухой — ничего бы не изменилось. Ты моя пара.

Ника молча переваривала. Этот мужчина поражал, начиная с необъяснимого нежелания насиловать, заканчивая уверенностью в существовании какой-то бессмысленной пары. Ника привыкла, что женщины принадлежат мужчинам как грелки, уборщицы и воспитательницы потомства. Но Матай говорил таким тоном, будто она действительно значит больше — будто повысил ее значимость в ее собственных глазах. Набил ей цену.

От этого непривычного отношения в голове клубился туман, мысли замирали и только глаза смотрели на него, пытаясь насмотреться. И не могли.

Обман. Какой-то новый вид хитрого обмана. Ника точно не знала, но догадывалась, что в огромном неизученном мире за пределами стаи и деревеньки Никаноровны, в мире, о котором они с Марией почти ничего не знали, существует много разновидностей обмана.

Этот самец, однозначно, в обмане мастер!

Да и потом, он же сказал — когда. То есть насиловать все-таки будет? Просто ненадолго отложил, так? Ника забыла, что бежать нельзя и снова попятилась.

Матай снова раздул ноздри, но теперь не от ярости, а втягивая воздух.

— Жди, — коротко бросил.

Потом сжал челюсти и быстро вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Ника еще некоторое время постояла на месте, прислушиваясь к звукам из коридора, но в комнату никто ломился. И даже за дверью никто не ходил. Тогда она обошла комнату, сунула нос во все углы, выглянула в окно — внизу был большой двор, вымощенная камнем площадка, на ней садовые качели. Вокруг — кусты жасмина и сирени.

Из комнаты был только один выход, через дверь. Окно, хоть и без решетки, вело к центральному выходу. Судя по виду из окна, дом большой, а вокруг дома участок леса, а дальше эта территория огорожена забором, за которым виднелись домики. Могло ли быть, что эта территория не охраняется? Ника очень в этом сомневалась. И потом, там, дальше, деревня, стая, конечно же, живет вместе, даже если альфа выстроил себе отдельный дом.

Если прыгать из окна, то в темноте.

Нужно ждать. Не его, конечно, а темноты, которая развяжет руки. Ника не любила ждать, но умела — в детстве она проводила много времени, прячась за сараем или в зарослях, потому что это помогало избежать побоев или узнать новости. Чего там, живы, здоровы и нетронуты они с Марией до сих пор только потому, что однажды Ника вовремя затаилась и подслушала один знаменательный разговор.

Значит, снова нужно ждать. Ника опустилась на коврик у кровати, так, чтобы видеть дверь и при этом чтобы угол ее загораживал, и стала ждать.

Глава 9

Женщина в комнату вошла минут через двадцать. Невысокая, по домашнему уютная, на голове пучок аккуратно собранных темных волос с проседью, на пальце большой золотой перстень. В руке она держала спортивную сумку, которую оставила у порога. Женщина нашла глазами Нику, осторожно выглядывающую из своего угла, и ее взгляд непроизвольно смягчился. За спиной гостьи высился угрюмый Матай. Он переоделся — снял свои доспехи и надел джинсы и темно-синюю толстовку, но проще выглядеть не стал.

Гостья улыбнулась:

— Здравствуй, Ника. Меня зовут Ларим. У меня три взрослых дочери и они в полной безопасности. Надеюсь, ты не будешь меня бояться?

Ника некоторое время размышляла, а потом неуверенно кивнула.

Тут же обернувшись к двери, женщина сказал Матаю:

— Теперь оставь нас.

И закрыла дверь прямо перед его носом. И он ни словом не возразил! Ника в душе возликовала и посмотрела на женщину с невольным уважением.

— Иди сюда, дай на себя взглянуть.

Ника подумала, но вылезла из своего убежища.

— У-у-у и что же это такое?

Ларим бесцеремонно повернула Нику из стороны в сторону.

— Что это на тебе за лохмотья? И пахнет от тебя не очень. А волосы-то, волосы! Какого они цвета, интересно. Боже, девочка, наверное, с тобой приключилось что-то очень плохое. Ну ничего, мы все исправим. К счастью, я взяла одежду младшей дочери, сказали, ты маленькая и худая, думаю, подойдет. Не волнуйся, я принесла обычный спортивный костюм, очень похожий на тот, в котором ты ходишь, только новый и чистый. А теперь иди в ванну.

— В ванну?

— Конечно, мы должны тебя отмыть. Иди, не бойся, кроме нас двоих сюда никто не войдет.

Ника послушно отправилась в ванную комнату, с удовольствием прислушиваясь к звукам мягкого женского голоса. Так успокаивала мама. Как же давно это было!

Приступом тоски, а может слабостью свело мышцы на ногах, Ника споткнулась и чуть не упала.

— Что ты, девочка… Что случилось? — Ларим подхватила ее под руку.

— Моя сестра… осталась в лесу.

— Твоя сестра осталась в лесу, я знаю. Матай сказал, что приказал людям не преследовать ее, так что боятся ей нечего. На улице тепло, за ночь она не замерзнет, не пропадет. Мы обязательно придумаем, как ее найти. С вами обеими все будет в порядке, обещаю тебе. А сейчас пойдем купаться.

В ванной комнате, где все было сверкающе чистым и слепило глаза, Ларим включила воду над большой белой ванной, стоящей слева от входа, добавила в воду много душистой жидкости из бутылки с розовой этикеткой, и спохватилась:

— А ты не против, если я тут побуду? Не стесняешься?

— Нет, конечно, оставайтесь.

Чего тут стесняться? К присутствию женщин Ника привыкла и даже чувствовала себя в некой безопасности — они взрослые и в случае чего примут на себя удар мужского интереса. Больше пугала окружающая белизна — Ника никогда не мылась в ванной, только видела ее по телевизору. В бане, сколько она себя помнила, воду экономили. У Никаноровны в летнем душе тоже, не говоря о ведре воды, которым мылись зимой. А здесь вода с ревом лилась в чистую, и по виду стерильную емкость, и никто не собирался ее выключать.

Ника разулась, поморщившись от собственного запаха, стянула свой костюм, попутно найдя в штанах новую дыру под коленом — видимо, порвала, пока убегала, потом сняла белье. Оглянулась в поисках какой-нибудь корзины или ведра, куда можно сложить грязную одежду, но ничего подходящего не нашла.

— Давай сюда складывай, — Ларим протянула ей раскрытый пакет. — Давай, давай, сразу на выброс. В этом нельзя ходить, да и жене альфы в таком виде стыдно на людях появляться. А тем более перед мужем.

Ника молча сунула одежду в пакет. Смысл спорить? Не похоже, что эта милая, но зубастая женщина послушается.

— Теперь забирайся в воду.

Воды в ванной к тому времени набралось больше половины, поверху плавала красивая пена, которая пузырилась и переливалась цветными размывами.

— Быстрее лезь, замерзнешь.

И пахло чем-то приятным.

Ника понюхала — пена пахнет. Потом осторожно сунула в воду ногу — что-то мягкое и теплое охватило кожу, очень приятно прикасаясь. Тогда она залезла целиком и села в пену, задержав дыхание.

Ну, что сказать? В фильмах не передавали, какое это удовольствие — ванна, полная горячей пенной воды, скользящей по коже, ласково обнимающей тебя всю.

Ларим не помогала ей мыться, только протягивала то шампунь, то мыло и мочалку. В конце подала большое полотенце.

— Ну вот, совсем другое дело, — улыбнулась она, когда Ника вылезла и встала напротив зеркала, кутаясь в полотенце. — У тебя очень красивые волосы, как оказывается, светлые. Хорошая, чистая кожа. Длинные ножки. Аккуратная, ладная фигурка. Ты просто прелесть.

— Как прелесть? Я не хочу! — Ника с ужасом всмотрелась в зеркало, где огромными глазами хлопала изящная, розовокожая девушка. Ей нельзя выглядеть прелестью!

— Тихо, не переживай. Разве плохо выглядеть красиво? — спокойно спросила Ларим.

— Плохо! Тогда самцы… тогда твои вид их привлекает и… — Ника не смогла договорить, сглотнула и натянула полотенце на плечи. — Нельзя выглядеть хорошо.

— Что случится, если ты будешь выглядеть хорошо? — не сдавалась Ларим.

— Как что? Самцы тебя изнасилуют, конечно, — совершенно серьезно ответила Ника.

Женщина побледнела.

— В твоей стае так и было?

— А у вас разве не так?

Ларим медленно покачала головой. Ника не поверила, отвернулась.

— Я хочу одеться.

— Хорошо, одевайся и выходи.

Ларим вышла, прикрыв дверь, чтобы не выхолодить воздух. Ника надела белые новые трусики — таких белоснежных вещей у нее никогда не было, потом бежевую футболку, а сверху темно-розовый спортивный костюм. Ткань костюма была странной — как мелкий мох, Ника такого не видела. Он щекотал ладонь, когда его гладили.

Очнувшись и бросив щупать ткань, Ника вышла из комнаты и сразу почувствовала аромат еды.

— Теперь садись и поешь. — Ларим уже стояла у стола и показывала на стул.

Тут Ника себя не заставила упрашивать, есть хотелось так, что живот вжался внутрь. Она села за стол и съела практически все, что лежало на тарелках, блюдцах и вазочках. Мягкое мясо, овощной салат, свежий хлеб, жареный картофель и какое-то сладкое желе с клубникой.

Пока она ела, Ларим то и дело задавала вопросы. Ника отвечала, потому что очень давно не разговаривала с женщиной, которая знает, кто ты. Никаноровна не знала. А Ларим понимала и как болят мышцы, если волчица давно не бегала, и как сложно не струсить перед самцом, особенно перед альфой, чья аура действует на всех одинаково, заставляя подчиняться и склонять голову.

Живот после еды благодарно заурчал, а глаза стали слипаться.

— Теперь ложись и отдыхай.

Ника посмотрела на дверь. Она в чужом доме, у незнакомого самца. Спать в таком месте нельзя, это небезопасно.

— Ложись, я постерегу. Давай, давай, у тебя глаза закрываются, сейчас прямо на столе уснешь. Ты сегодня сильно переволновалась, поэтому тебе нужен отдых. Не переживай, я посижу с тобой.

Ника усердно думала.

— Ты боишься? Кого? Матая?

Тут и отвечать не нужно было, только прямо посмотреть.

— Боже мой, девочка, ты боишься Матая! — повторила Ларим с каким-то трепещущим ужасом. — Разве ты не знаешь, что ты его пара?

— Кто это?

— Разве ты не слышала про пары? В вашей стае их не было?

— Нет, конечно! Никаких пар не бывает. Не нужно мне врать!

— Не волнуйся так, милая, успокойся. Все хорошо.

Ника только горько хмыкнула и посмотрела в окно. Не волнуйся, конечно, как же. Прямо все шоколадно, с чего волноваться?

— Ника, твоя мама жива?

— Нет.

— Мне жаль. Но я клянусь памятью твоей мамы, что ты можешь лечь и спокойно спать — тебя никто не тронет. Иначе пусть мои дочери отвечают за мою ложь. Теперь ложись.

Еще немного подумав, Ника отправилась спать. Действительно, долго бодрствовать она не сможет, а Ларим, кажется, правду говорит.

Вот проснется, тогда… Тогда посмотрим, что дальше.

Когда Ника заснула, Ларим еще была в комнате — сидела за столом и читала при свете желтой лампы книгу. Бумажные страницы шуршали очень умиротворяюще.

Но стоило скрипнуть двери, как Ника проснулась, правда, ничем себя не выдала, только вцепилась пальцами в одеяло, напряглась и приготовилась сопротивляться.

— Как она?

Матай прошел в комнату, остановившись у порога. Ларим подошла к нему, заговорила так же тихо:

— Все хорошо, она в порядке.

— Она что, спит на полу? — изумился тот.

Ника поморщилась — видимо, во сне вытянула ноги и одеяло теперь видно от двери. Она посмотрела под кровать. Да, ноги Ларим в тапочках с задниками, а Матай в черных кроссовках — обоих видать.

— Да. Я села читать, и страницы не прочла, а она уже сползла на пол. Там щель между кроватью и стеной, похожа на безопасную нору. Пусть спит, ей там спокойней, лучше отдохнет.

— Что-нибудь удалось узнать?

— Да, Матай. Хорошего мало. Она выросла в стае, но у них не было пар.

Он почти запыхтел.

— Как такое может быть? Я не знаю таких стай.

— Тогда тебе есть о чем задуматься.

— Продолжай.

— У них мужчины не имеют пары. Я не знаю, как это возможно, но она не выдумывает. Гораздо хуже другое — она уверена, что общение между самцом и самкой бывает только через насилие. В ее лексиконе нет слова «любовь» в отношении мужчины и женщины, нет слова «любит», только слово «изнасиловал», «насилует».

Мужчина не сразу ответил.

— Это все очень странно. Стая без пар. Кто в здравом уме откажется от права оборотня на обретение пары?

— Знаю, звучит ненормально, но она действительно не знает, что есть пара. Тебе придется быть терпеливым.

— Насчет меня не волнуйся.

Короткий ответ почему-то сразу дал понять, что произнес его лидер — властный и не терпящий указаний со стороны. И если он захочет сделать что-то плохое, никого слушать не станет.

Под пышным, теплым одеялом стало очень холодно.

— Я приду утром, — заявила Ларим. Значит, его власть не пугала женщину настолько, чтобы трусливо ждать инструкций. Наверное, злым он действительно не был? — А ты пока реши, что делать с ее сестрой, девочка не успокоится, пока ее не найдет. И в любом случае — не стоит оставлять вторую девочку одну. Она испугана и наверняка у нее такие же дикие представления об оборотнях, с ними ее неизвестно куда занесет.

— Да, завтра с утра займемся.

Нике хотелось подскочить и попросить заняться немедленно, немедленно отправиться за Марией, но она сдержалась, продолжая съеживаться у стены. До утра все равно никто и пальцем о палец не стукнет.

Голос альфы гудел по всей комнате и кажется, даже пол заставлял вибрировать.

— Спасибо, Ларим.

— Не благодари. Девочки не должны расти в таком кошмаре. Девушки не должны считать всех мужчин насильниками. Я и сама хочу ей помочь.

— Тогда до завтра.

— И Матай… не заходи к ней ночью, пусть отдохнет. Она может проснуться и испугаться.

Молчание теперь длилось дольше.

— Я не буду ее пугать, — наконец, ответил Матай. — Скажи… Она… сколько ей…

— Она взрослая женщина.

Он шумно выдохнул.

— Я знаю, ты боялся, что поймал ребенка. Это не так. Физически она совершено зрелая, просто маленькая.

— Она последыш.

— Откуда ты знаешь?

— Сама сказала.

— Ясно. Но тебе все равно придется подождать. И можно… я спрошу?

— Говори.

— Мне тоже нужна помощь. Со старшей дочерью. Ты поможешь мне?

Он молчал целую минуту.

— Чем? Твоя дочь сама приняла решение. Она сделала аборт, хотя была замужем. Убила потомство. Я не могу ей помочь.

Голос звучал недовольно.

— Пожалуйста. Она сама жалеет о своем глупом поступке. Она будет расплачиваться до конца своих дней, жить с этой виной. Искупать свою вину. А ты дай ей защиту от мужа, хотя бы на время.

Он посопел.

— Я подумаю.

— Давай договоримся. Я помогу этой девочке прийти в себя и стать твоей, а ты взамен поможешь моей дочери.

— Я сказал, подумаю.

— Мне нужно больше, чем обещание подумать.

— Большего ты не получишь. Я могу найти для Ники другой уход, а ты другую защиту не найдешь.

— Я прошу тебя!

Раздался грохот. Ника увидела, как Ларим рухнула на колени и склонила голову.

— Я прошу тебя, Матай. Все, что хочешь. Помоги моей дочери.

— Она нарушила закон. Убила потомство. Ты слишком многого хочешь, женщина.

Кажется, зрелище коленопреклоненной Ларим его особо не впечатлило. Он жестокосердный?

— Умоляю. Эта девочка будет твоей, я сделаю, что нужно, только помоги.

— Ника и так моя. И может стать моей прямо сейчас. Если я решу. И останавливают меня не твои слова. Делай, о чем мы договорились, и я подумаю, смогу ли помочь твоей дочери. Это мое последнее слово.

Ларим стояла на коленях, покачиваясь из стороны в сторону.

— Хорошо, — наконец, ответила женщина.

— Теперь иди домой. Вернешься утром и продолжишь делать так, чтобы она успокоилась и привыкла.

Ника открыла рот и вцепилась зубами в одеяло. Женщина обещала безопасность, а сама уходит и бросает ее в комнате один на один с самцом, который может сделать с ней что угодно. Картина давнего ужаса, где Олимп держит клыками за горло Катрию и движется, движется, снова встала перед глазами, как реальная.

— Ладно. Только помни — тронешь ее и можешь забыть про счастливый брак.

Ларим ушла. Дверь за ней захлопнулась. Ника думала, не заползти ли под кровать, откуда ее непросто будет вытащить, чутко прислушиваясь к звукам.

Матай выждал пару секунд, сделал шаг к кровати, а потом рухнул на матрас. Пружины жалобно заскрипели. Потом, судя по звукам, перевернулся на спину.

Ника слушала. Оборотни могут разобрать по звуку дыхания, спит ли поблизости другое существо, но не в ее случае. Последыш обладает слишком тихим дыханием и сердцебиением, плюс опыт, наработанный в детстве, так что даже альфа не поймет, спит она или притворяется.

Матай лежал с другой стороны кровати. Неизвестно, что он задумал, оставалось только прислушиваться и быть наготове. Вот шуршание одежды, его дыхание, почти незаметные движения тела, словно он устраивается удобней. Его короткий вздох. Почему-то звук расстегиваемой молнии.

Ника поняла, что время идет, а Матай не собирается никуда уходить. Но и с места не двигается. Альфа лежал на кровати, шуршание прекратилось, а потом раздался другой, незнакомый ей звук. Тикали секунды и ритмичный незнакомый звук трения нарастал, становился громче. Его дыхание стало глубже и глуше. Казалось, ему больно и он вот-вот начнет стонать.

Ника слушала и хмурилась. Что он делает? Что он задумал?

Потом матрас у ее лица тряхануло. Раз, другой…

Его выдох вырываясь из груди хрипами. В воздухе, проносясь лавиной, появился запах. Сконцентрированный мужской запах, тот самый, которым пахнут женщины, которых недавно изнасиловали. Запах мужского семени.

Паника накатила всего на секунду, но Нике хватило ума не дергаться, ведь запах уже есть. Значит, уже все закончилось. Только что все?

Матай больше не двигался и, наверное, опасности не представлял.

«Такой запах остался бы на мне, если бы он меня изнасиловал, — думала Ника. — Но он лег далеко и меня не трогал. Откуда тогда взялся запах?»

Она не знала, что думать и что делать.

Матай тем временем зашевелился. Ника устала за сегодня, устала от всего этого, поэтому обрадовалась, когда он просто поднялся с кровати и ушел, закрыв за собой дверь.

Еще несколько минут промаявшись, Ника заснула.

Глава 10

Проснулась она утром — за окном светло, в комнату входит Ларим. Ника поднялась с пола, сонно хлопая глазами. Женщина быстро подошла и бегло осмотрела Нику, вдохнула с облегчением.

— Ты в порядке?

— Ну да.

— Тут пахнет, — Ларим замялась. — Спермой. Я боялась, что Матай не сдержится. Он очень долго ждал свою пару, слишком долго.

— Угу.

В сотый раз слушать про пары Нике не хотелось. Она выпуталась из одеяла и отбросила его в сторону. Так как перед сном Ника не раздевалась, то встала очень помятой.

— Я принесла другую одежду, уличную. — Ларим показала пакет. — Иди, умывайся, потом на завтрак и, возможно, Матай расскажет что-нибудь про твою сестру.

Перед тем как уйти в ванную комнату, Ника посмотрела на кровать, чего не решилась сделать ночью. Подушка примята, посередине глубокая вмятина от тяжелого мужского тела. Сбоку на серебристой простыне размазанное белое пятно. Ника повела носом — это и есть семя, которое он оставил ночью. Ларим тоже увидела.

— Ты должна разрешить ему с собой переспать, — неожиданно сказала она.

Ника вздрогнула и посмотрела на женщину насторожено.

— Так будет лучше для вас обоих. Дай ему доступ к своему телу, ты не пожалеешь. Я даю тебе хороший совет, девочка! Не тяни с близостью.

— С чего вы такая добренькая со своими советами? — прищурилась Ника. Выдавать, что слышала вчерашний разговор, она посчитала лишним. — Откуда мне знать, что вы здесь не для того, чтобы он быстрее до меня добрался? Что вы действуете в моих интересах? Кто вам платит?

Эти фразы были достойны детективов, которые любила Никаноровна. Так говорил усатый старичок в клетчатом костюме. У Ники почти такая же интонация вышла. — Скажите, а? Откуда мне знать, что вы действуете в моих интересах, а? Съела, а?

— Девочка, Матай альфа. Лучшей пары не жди. Ты спала с мужчинами?

— Своим дочерям мы тоже такие вопросы задаете?

— Не дерзи!

Ника оскалила зубы и зарычала. Никаноровна иногда покрикивала на них, но по-доброму, а Ларим вышла из себя по-настоящему. Какое у нее право кричать? Вчера она была другой, заботливой, теперь же ее словно подменили. Но если самцов Ника боялась, то с самкой вполне могла вступить в драку.

— Ладно, прости. — Женщина всплеснула руками. — Прости меня, я тороплю события. Ты не была с мужчиной, иначе бы не стала рычать. Ты хоть знаешь, что между ними происходит на самом деле? Когда нет насилия?

— Идите в пень! — припечатала Ника. Она больше не собиралась доверять Ларим, у которой свои закулисные интересы и слушать подробности про отношения мужчин и женщин тем более.

— Мы поговорим позже. Одевайся.

Мир между ними был нарушен. Ника оделась, следя через плечо за женщиной, а потом спустилась вниз, то и дело оглядываясь. Ларим шла следом.

Выйдя в коридор, Ника сразу сориентировалась и нашла в конце широкую лестницу, по ней спустилась в огромный холл. Пол там был паркетный, сделанный в виде огромного, распустившего лепестки цветка, под потолком — большая хрустальная люстра, пришлось задирать голову, чтобы ее осмотреть.

Красиво. В первую секунду Ника даже оробела, ей казалось, она в музее. Пришлось трясти головой — не забывайся, это дом альфы.

Ника свернула налево и подошла к двери с матовыми стеклами, из-за которой сочились вкусные ароматы еды. Стоявший возле них человек, именно человек, а не оборотень, распахнул дверь.

Это, наверное, столовая, тут кормят. Остановившись на пороге, Ника запрокинула голову, прикрывая глаза и втягивая воздух. И хотя бекон и свежий хлеб пахли невероятно аппетитно, вдыхала она совсем другой аромат. Как будто между ними никакого расстояния — Нику словно толкнули в грудь, она еле устояла. Упрямо сжала губы.

Матай молча поднялся со стула.

— Проходи, Ника, садись.

Он стоял столбом, похожий на чёрно-белую статую, так что Ника чуть не развернулась и не сбежала. Ларим расчесала ей волосы и теперь они лежали на плечах свободно, пахли шампунью и блестели. И лицо сегодня у нее умытое, не поэтому ли он вытаращился с таким видом, будто впервые ее увидел?

Ника смотрела с утра в зеркало — ванна сделала свое дело. Они выглядела чистой и мягкой, а в принесенных Ларим узких джинсах, белой футболке и рубашке в серо-фиолетовую клетку совсем по-городскому, талия и грудь как на ладони, а цвета новой одежды подчеркнули ее голубые глаза. Может, не стоило мыться и наряжаться?

Матай приготовился что-то сказать.

— Никаких комплиментов.

Сделав замечание, Ларим прошла мимо и села возле альфы. Ника была голодна и зла на женщину, поэтому не сбежала обратно в комнату, как хотела, а тоже пошла и села за стол, правда, в самом дальнем от подозрительной парочки углу. Даже сквозь злость, отворачиваясь в сторону, она чувствовала его взгляд, который жарил, как солнце в летний полдень. Если оставаться под ним с непривычки долго, кожа покраснеет, а может и волдырями покроется.

Еще один человек подошел сбоку, поставил перед ней тарелку, полную еды, а потом пропал.

— Доброе утро, — поздоровался Матай. Его голос дополнял жар, создавая вибрации, от которых волоски на руках вставали дыбом.

— Доброе, — по инерции ответила Ника. Нахмурилась, разглядывая кучу блестящих приборов, лежавших вокруг. Ларим ела вилкой, разрезая пищу ножом, а альфа сооружал большой бутерброд голыми руками. Ника взяла вилку и принялась за еду.

— Нике нужна одежда, средства по уходу, личные вещи, — вступила в разговор Ларим. — Кучу всего.

— Мне ничего не надо!

— Закажи по интернету все, что нужно. — Ответил Матай.

Нику никто не слушал.

Она открыла рот, чтобы сообщить, что не собирается оставаться у этого самца, так что пусть они запихают себе в зад свои вещи, но, конечно, промолчала. Спорить с альфой вслух нельзя, это не Ларим, чтобы голос безнаказанно повышать.

— После завтрака мы поедем искать твою сестру.

Ника перестала жевать и уставилась на Матая во все глаза. Сегодня он снова был в черной одежде, значит, заранее приготовился лететь в лес.

— Поедем искать твою сестру, говорю. Полетим на вертолете. Я возьму тебя с собой, если хочешь.

— Да, хочу, — в горле пересохло и больше ничего сказать Ника не смогла. Грудь жгло, руки жгло, лицо горело. А он все смотрел.

— Тогда ешь хорошо, мы можем не успеть вернуться к обеду.

Он снова скользнул взглядом по ее груди, хотя прекрасно видел, что она это замечает и реагирует, нервничая. Хотелось бы видеть в его взгляде недовольство, хотелось казаться ему непривлекательной, но Ника знала, как сильно изменилась за последние годы. Ни одни самец из ее стаи не прошел бы сейчас мимо, ни один.

Голод в глазах альфы тоже не думал никуда отступать.

Крауфранц смотрел так же. Правда, Крауфранц был отвратителен, со своим слюнявым искривленным ртом и голой впалой грудью, а Матай был красивым, как… как пистолет в руке, который стреляет и убивает всех, кто посмел тебя обидеть. И его взгляд словно отсчитывал отмеренные им секунды, по истечению которых терпение самца закончится, он перестанет играть в добренького и ее изнасилует.

Определенно, не надо было вчера мыться.

— Матай!

Ника вздрогнула. Дверь в столовую отворилась, пропустив двух молодых оборотней. Один был светловолосым, с пышной шевелюрой и веселыми карими глазами, а второй, наоборот, лысым, но тоже подозрительно веселым. Оба в походной одежде в разводах зеленых и коричневых пятен. С интересом покосившись на Нику, оборотни уселись возле хозяина. Наверняка, это друзья.

— Что? — недовольно спросил альфа, наконец, отводя взгляд от Ники. Отсчет «когда» отложился на неизвестное время.

— Прикинь, у озера снова собираются строители.

Матай приподнял брови и вцепился острыми зубищами в свой сэндвич с огромным куском ветчины, которая свисала с хлеба, как скатерть со стола.

— Грузовик, три бульдозера для свала деревьев и двенадцать человек персонала. Что делать?

— Откуда же они постоянно лезут? — спросил Матай, когда прожевал. Звучало как мысли вслух.

— Ну, ты же сам говорил — такое место сахарное, каждая шавка хочет дачку отгрохать, чтобы остальным неудачникам пыль в глаза пускать. Привыкли в своем мире, что по первому свистку получают, чего хотят, а тут никто пролезть не может. Но не потому, что не пытаются. Так что делать?

— Значит, так. Людей вежливо сажаете в машины и вывозите на трассу, там пусть сами разбираются. Грузовик и бульдозеры загоняете в озеро и топите — пусть ищут.

— Дорогостоящая техника, — напомнил светловолосый. — Вони не оберешься.

— Ничего не докажут. Нечего без разрешений на территорию заповедника лезть. Еще что-нибудь?

Блондин покосился на Нику.

— Вертолет готов. Это все.

— Мы сейчас будем, ждите.

Блондин схватил из вазы две круглые булочки, поделился с лысым и они вышли из столовой.

— Когда-нибудь оставят в покое наше озеро? — Ларим ожесточенно резала на кусочки яичницу. — Чего они лезут? Откуда столько отморозков берется? Почему они думают, что наворованное дает им право приходить сюда, как хозяева и права качать?

— Успокойся.

Одного слова хватило, чтобы разошедшаяся Ларим замолчала, а Ника съежилась, а потом вернула в тарелку недоеденный кусок хлеба. Потом сунула палец за воротник рубашки и немного оттянула его в сторону — очень жарко. От движения футболка впереди натянулась, обрисовывая грудь.

Когда она подняла глаза, сразу уперлась взглядом в его лицо. Губы были сжаты, а ноздри трепетали, будто жили отдельно от лица. Линия скулы была покрыта тенью, видимо, щетина.

— Ларим, выйди, — вдруг отрывисто произнес Матай.

Та мгновенно подчинилась, сложила вилку и нож на тарелке и убралась, не оглядываясь.

Ника запахнула рубашку, уставилась в стол, и только следила краем глаза, чтобы не пропустить момента, когда он начнет двигаться.

— Нам нужно поговорить. Что-то между нами складывается не так.

Он замолчал, словно ждал ответа, но Ника ничего не ответила.

— Так вот. Откуда вы такие появились, я еще узнаю. Или сама скажешь?

Молчание.

— Тогда к основному. Я хочу тебя.

Голос снова впился в грудь и медленно проникал глубже, каждый вдох давался ей с большим трудом.

— Ника, ты хоть понимаешь, что со мной происходит? Я не смогу долго держаться в стороне и делать вид, будто все мои мысли не о тебе. Может, все упростим? Я обещаю, что мои прикосновения будут приятными и даже больше. Мне очень много лет, я знаю о женском тело все. Я знаю о твоем теле гораздо больше, чем ты сама. Я сделаю так, что, оказавшись в моих руках, через несколько часов ты уже не сможешь представить, как раньше могла обходиться без моих ласк. Твое тело будет петь от легкости, я научу тебя дрожать не от страха, а от наслаждения. Если сейчас ты рискнешь, ты не пожалеешь. Решайся. Это самый простой выход, поверь. Подойди ко мне. Сама.

Ника прищурилась и сцепила руки под столом в замок. Кожа на костяшках натянулась и заболела. Ей нечего было ответить, соглашаться ни на что она не собиралась, она думала только куда бежать, если он разозлится и бросится.

Черт бы побрал эту Ларим! Подставила, старая кобыла! Вымыла и приодела, все равно, что на блюдечке принесла!

Почти минуту Матай ждал, дыша с таким свистом, будто у него в груди огромный паровой котел.

Потом заговорил.

— Ладно. Просто ничего не будет, я понял.

Ника молча кусала губы. Ее тело частями жгло от его взглядов, слов и запаха, и она понятия не имела, как от этого жжения избавиться.

— Насчет твоей сестры.

— Что насчет нее? — забыв обо всем, Ника вскинула голову.

Черные глаза казались спокойными, но она чувствовала, что это спокойствие напускное.

— Ты хочешь, чтобы она жила с нами? После того, как мы ее найдем?

— Это моя сестра!

— Не слышу ответа.

— Я собираюсь жить с ней, — пробурчала Ника, трусливо отводя глаза и складывая руки на груди. Добавлять, что именно Матай в их с сестрой компании ни к селу, ни к городу, она, конечно, не стала.

— Идти ей некуда, я правильно понимаю?

Ника кивнула.

— Ладно. Это мы решим потом. Если ты готова, поехали.

— Уже?

Ника вскочила и, забыв обо всех только что мучивших ее страхах, бросилась к двери. Мария! Нужно найти Марию, эта трусиха от ужаса разум может потерять, или вообще глупостей наделать.

Бесконечная по ощущениям поездка в машине — и они выехали на поле, посреди которого стоял вертолет. Ника не знала, тот самый или другой, но он был огромный.

— Давай, помогу, — кожу обожгло чуть ли не до кости, когда Матай обхватил ее локоть ладонью. Ника быстрее забралась внутрь и отняла свою руку. Он беззвучно поднялся следом и сел на скамейку ближе к краю. Между ним и стеной еще оставалось немного свободного пространства и он кивнул ей туда.

Ника, конечно же, собиралась отказаться и сесть подальше, но тут в салон стали запрыгивать другие оборотни — несколько здоровых самцов, и каждый, оказываясь в вертолете, с интересом смотрел на нее сверху вниз. Они сразу отводили глаза и склоняли голову перед альфой, а потом занимали свободные сиденья напротив скамьи. Оценив столпотворение, Ника невольно послушалась жеста и отпрянула к Матаю, а потом уселась на предложенное им место, прячась в углу. Она вжалась как могла глубоко и других самцов стало почти не видно, их закрывала спина альфы. Хорошо бы Матай чуть отодвинулся, он сидел слишком близко и воздух становился плотным и горячим от его тепла.

Но он отодвигаться то ли не хотел, то ли не собирался, бедром все сильней прижимаясь к ее ногам, боком и плечом постоянно прикасаясь к ней.

Вертолет взлетел.

Ника пыталась смотреть в окно, но видно было мало и сильно трясло. Немного тошнило, думать о сестре было страшно, а потом внезапно оборотни заговорили и засмеялись, и Ника вдруг спряталась от них голову за спину Матая, даже не заметив, что попутно прижалась к нему щекой. Оборотней тут же стало ни слышно, ни видно — перед глазами была только крепкая шея, широкое плечо, короткие волосы, позвонки под светлой кожей, а ниже жилет из толстой ткани.

Нике понравилось тут прятаться. Можно было сделать вид, что она одна. Матай сидел боком, так, что ее уголок получился обособленным, отдельным мирком. Возле него было тепло, как возле печки, где в доме Никаноровны стояла их с сестрой кровать. И пока альфа ее охраняет, другие самцы в любом случае не рискнут напасть.

— Осталось двадцать минут, — крикнул пилот.

Потом двадцать минут прошло и вертолет сел на полянке, тот самой. Ника себя обругала — вместо того, чтобы придумать, что делать дальше, к примеру, как найти сестру, она в углу вертолета почему-то наслаждалась чувством покоя за спиной малознакомого самца.

Она выпрыгнула из вертолета и завертелась вокруг своей оси, пытаясь обнаружить запах сестры.

— Начнем со стоянки, — сказал Матай.

Вскоре они пришли к стоянке, которую Ника помнила до последней мелочи — там даже трава была примята в месте, где Ника лежала. Самцы тут же забегала по кустам — рюкзака не было. Мария возвращалась и забрал вещи! Она тут была!

С ней все в порядке!

— Она ушла туда, — Матай показал направление и Ника моментально бросилась в указанном направлении. У нее был не очень хороший нюх, но она быстро убедилась, что альфа прав — обрывки запаха, как клочки бумаги, то и дело висели на листьях и стволах, мимо которых проходила Мария.

— Ждать у вертолета! — приказал Матай остальным оборотням и побежал за Никой, которая уже летела вперед, как стрела.

Овраг, много елок, потом ручей, болотистая местность, сырость, много берез. Брошенная дорога, заросли, снова овраг.

Ника вылетела к сопкам, торчащими над деревьями, как тупые колья, и закричала от разочарования.

— Мария!

Ей казалось, сестра где-то тут. Наверняка забралась наверх и спряталась. Оттуда она станет рассматривать окрестности и ждать Нику, которая рано или поздно придет.

Ника металась туда-сюда, не зная, что делать дальше. Запах был, он словно капли дождя, падал сверху, но источника она уловить не смогла.

— Где она? — закричала на Матая. Тот поднял голову.

— Где-то наверху. Точнее не сказать, ветер тут смешанный. Но она близко.

— Мария! — завопила Ника.

Тишина. Конечно, сестра и носа не высунет, пока рядом самец.

Ника обернулась.

— Она не выйдет, пока ты тут! Оставь меня. Уходи.

— Что? — его брови полезли на лоб.

— Уйди! Она не выйдет, пока ты тут.

— Ты не останешься здесь одна.

— Но она не выйдет! Она может погибнуть. Если…

Вдруг он прыгнул, оказавшись вплотную, обхватил ее плечи и встряхнул так сильно, что зубы клацнули, а голова снова запрокинулась, выставляя горло:

— Послушай меня, Ника. По большому счету мне плевать на твою сестру. Какое мне до нее дело? Только одно — она твоя сестра. Но этого недостаточно, чтобы рисковать тобой. Никогда больше не требуй бросить тебя одну в незнакомом месте.

Ника прищурилась.

Больше книг на сайте - Knigolub.net

— Ты мне не нянька.

— Да уж, не сомневайся, — усмехнулся Матай. Его руки сжимались, мышцы прямо запели, потому что им нравилось давление. — И не забывай, что я могу тебя просто спеленать и увезти отсюда. Ты стоишь тут только по причине моего большого великодушия.

— И что толку? Она не выйдет!

— Придумай что-нибудь, — он прикрыл глаза, но поздно — блеск выдавал какую-то хитрость. И голос слишком ровный, специально очищенный от любых интонаций.

— Ты торгуешься? — осенило Нику. — Ты чего-то хочешь взамен? Да?

— Хм, интересный поворот. — Матай великодушно кивнул. Губы слегка растянулись в улыбке. — Продолжай.

— Ты хочешь, чтобы я не сопротивлялась? Правильно? Если я пообещаю, что… — она сглотнула. — Что не буду сопротивляться, ну, ночью… ты оставишь меня здесь одну, чтобы я могла найти сестру?

Матай хмыкнул и мотнул головой.

— Не-а.

— Что? — Нике показалось, она ослышалась. Как он мог отказаться от того, чего сам утром хотел?

— Не пойдет, — Матай на секунду сложил губы трубочкой и почти присвистнул. — Я люблю, когда женщинам нравится со мной быть. Раскрепощенных, откровенных. Женщин, которые обнимают в ответ, жарко целуют и стонут от удовольствия. Которые выматывают меня до конца. Невинная жертвенная овечка мне не нужна.

— Я никогда не стану тебя обнимать и… и все остальное!

— Стонать от удовольствия? Однажды ты станешь, обещаю.

— Ни за что! Я скорее сдохну, чем стану делать… что ты говоришь.

— Вспомнишь свои слова, когда именно это и сделаешь. А я, так и быть, буду великодушным и не напомню, как бойко ты отбивалась от моих щедрых предложений. Еще варианты есть?

Ника сглотнула. Самцы просто приходят и берут, что нужно. Но он говорит, что не собирается ничего брать? Это снова обман или что?

— Я… — она не знала, что сказать.

— Смелей, — подбодрил он, не отводя внимательного взгляда, словно подталкивая, заставляя поспешить и сделать ошибку.

Ника внезапно разозлилась.

— Мне нечего больше тебе предложить! — сказала с сарказмом. Руки сами собой сложились на груди, а нос задрался. — Что тебе еще надо? Может, свитер тебе связать?

— Отлично.

— Что еще?! — еще больше вскипела она.

— Когда ты злишься, волчонок, то боишься не так сильно.

— И что? — потеряв последнее терпение, заорала Ника.

— Мы переделаем твой страх в злость, а злость в страсть. Думаю, результат меня устроит.

Глава 11

Ника сжала зубы, чтобы прийти в себя и больше не кричать. Он с ней играет, самцы любят устраивать грубые, непонятные игрища, которые нравятся им одним. Вместо того чтобы найти Марию, которая наверняка не в себе от страха и одиночества. Но ему побоку! Он играет!

— Так чего ты ждешь? — сдерживая недовольство, спросила Ника.

— Твоих предложений.

— Мне больше нечего предложить!

Ника с ненавистью смотрела на самца, который смеет развлекаться в то время, когда Мария одна-одинешенька и только понимание того, что она ничего не сможет поделать, удерживало ее от попытки его загрызть.

- Хорошо, хорошо, — Матай вскинул руки с открытыми ладонями. — Договорились. Только свитер мне не нужен. Свяжешь мне шорты.

— Чего? — Ника не хотела, а отвлеклась. Представила мужское тело в вязаных шортах, только не жалкое тело Крайфранца и не отвратительное Олимпа, а совсем другое, выдуманное. Совершенное. Интересно, это тело похоже на то, что под его черной одеждой?

Руки почему-то задрожали, но Ника снова задрала подбородок и отбросила все посторонние видения.

— Хорошо, — согласилась сквозь зубы. Невелика жертва, вяжет она со скоростью света.

— Вот и чудно, — казалось, Матай пребывает в превосходном настроении, хотя Ника не могла понять, почему. Но он вел себя так расковано, двигался свободно, чуть ли не насвистывал, что становилось понятно — он добился какого-то нужного результата.

Ника понятия не имела, в чем тут дело. Но сейчас не до этого.

— Давай руку.

— Зачем? — Ника протянула руку, на запястье тут же оказался широкий серебристый браслет с экраном.

— Это чтобы ты не потерялась. Слушай дальше. План такой — находишь сестру и вместе с ней возвращаешься ко мне.

Приказ прозвучал, как удар под дых. Ника почему-то ни разу не думала о том далеком времени, когда она найдет Марию, не думала, что будет потом, просто беспокоилась о сестре, просто хотела быть с ней вместе.

Но действительно… что потом?

У Матая с лица как шелуха слетело все великодушие, вся ликование, когда он шагнул близко и, понизив голос, сообщил:

— Кажется, ты привыкла к угрозам и другого отношения не поймешь. Поэтому говорю на твоем языке — посмеешь попытаться убежать от меня — все равно поймаю. И тогда пощады не жди. Насиловать, может, и не буду, но запру в комнате и сделаю так, чтобы ты очень сильно пожалела, что не стала со мной дружить. Веришь?

Ника смотрела расширившимися глазами и молчала. Да, альфа прав, язык угроз она понимала лучше всего. Никакой жалостливой истории о паре и страданиях разлученных сердец, никаких просьб, только так.

— Ответь вслух, если поняла вопрос. Веришь, что я это сделаю?

Пришлось прокашляться. На теле не осталось ни одного участка, где кожа бы не покрылась мурашками.

— Да.

— Тогда иди на север. Мария побежала туда, как раз когда мы подошли к сопкам.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Иди мимо этих двух сопок и выйдешь на тропинку, по которой движется она. Она все равно вскоре остановится, побоится уходить слишком далеко, и ты сможешь ее догнать. Потом пойдете дальше на север, очень удачно совпало, тут недалеко Лясинские живут на охотничьей базе. Познакомишься с Олесей, послушаешь ее забавные истории, — Матай ухмыльнулся. В глазах снова мерцало желание, все больше разгораясь. Неизвестно, о чем он думал. Он облизнулся, потом сглотнул. — Держи карту. Я Олеську предупрежу и подъеду за вами к базе, когда доберетесь. Не тяни только, если к темноте она мне не позвонит, я выйду на охоту. За тобой. Только за тобой, поняла? Второй раз искать твою сестру я не стану, пусть идет на все четыре стороны и устраивается, как хочет. Держи воду и еду, — он сбросил с плеча небольшой рюкзак — Ника и не вспомнила, откуда тот взялся. — Беги, волчонок.

Ника молча натянула лямки рюкзака на плечи и отступила на пару шагов. Матай дышал тяжело, руки висели вдоль тела, но мышцы были напряжены. Его волосы растрепались, торчали, как иголки у ежа, делая его похожим на персонажа аниме. Глаза блестели.

— Ты первый уходи, — сглотнув, проговорила Ника. Если она сейчас развернется и побежит, у альфы может сработать инстинкт охотника, а для него она действительно волчонок — забавная малышка, не способная составить конкуренцию ни в силе, ни в скорости.

Он повернулся и исчез в кустах. Стало тихо.

Неужели действительно ушел? Ника некоторое время пялилась вслед альфе, потом тоже развернулась и побежала.

За сопками, в самом деле, пролегала тропинка, на которой отпечатались следы Марии, бегущей вперед. Откуда Матай знал? — хмурилась Ника. Как будто специально все состряпал.

Она бежала налегке, рюкзак почти ничего не весил, кроссовки удобные, ни сопровождения, ни присмотра, свобода, одним словом.

Ника неслась вперед, наслаждаясь возвращенным одиночеством. За последние дни в ее жизни появилось слишком много оборотней, и еще этот альфа со своими брачными игрищами. Понятно, чего он хочет, как и любой другой самец, даже если притворяется добреньким. Он ее дурит, без вариантов, только в чем?

Ника сглотнула. Тяжесть при мысли об альфе, его голом теле и его движениях наваливалась совсем не та, страшная и отчаянная, как при мысли о Крауфранце, а другая — как будто требовала из себя немедленно что-то вынуть, что-то выпустить на свободу и тогда станет легко и просто.

Ника сглотнула. Марию, нужно найти сестру!

Примерно через полчаса запах, по следу которого она шла, стал сильней.

— Мария!

Вокруг было тихо, никто не отзывался. Деревья росли густо и скрывали все. Потом Ника наткнулась на людей — то ли туристы, то ли охотники, неважно, они бродили далеко, и удалось сбежать раньше, чем ее заметили. Сестры с ними не было, они не оборотни, так что, не теряя времени, Ника побежала дальше.

Запах все сгущался, ничего себе сестренка ускакала. Неужели не чувствует, что Ника идет следом? Наверняка думает, что сестра попала в большую беду и ей не помочь. Оплакивает ее несчастную долю, потому что больше ничего не может поделать.

— Мария!

Серая рубашка сестры мелькнула среди кустов и пропала.

— Это я, Ника! Я одна! Слышишь? Остановись и принюхайся — вокруг никого нет!

Можно было бы перекинуться и догнать, но вдруг те люди все-таки охотники? Вот сюрприз будет — неосторожная молодая волчица! И потом, возвращаться к Матаю голой…

— Сестра!

Из кустов вихрем вынеслась Мария — грязное чудовище в плотной косынке и наглухо застегнутой рубашке, с черным от пыли лицом и бесформенной фигурой.

— И-и-и, — рыдала она, вешаясь на шею.

— Тихо, Марыська, тихо, это я, целая и невредимая.

— И-и-и, — маленькие руки цеплялись так, что оставляли синяки.

— Все в порядке, смотри, я здорова и цела. Видишь? — Ника опустила голову и привычно поймала мечущийся взгляд сестры, так успокоить ее было проще всего. Положила ей руку на макушку. — Видишь?

Мария, наконец, затихла и глубоко вздохнула. Ее руки упали.

— Я чуть с ума не сошла.

— Да я сама перепугалась ужасно! — закричала Ника с улыбкой. — Думала… чего я только не думала! Но меня никто не тронул, представляешь? И пальцем не прикоснулись! Наоборот, накормили и одели. Представляешь?

Мария отошла на шаг, рассматривая Нику.

— Ты выглядишь… как-то по-другому.

— Ага.

— Что на тебе за одежда?

— Мне ее дала женщина, Ларим.

— Почему она такая… такая…

— Обтягивающая? Нет, она просто моего размера! Ларим сказала, это моя прошлая одежда была слишком большой. И знаешь, немного непривычно, но мне удобно. Ничего не жмет, нигде не болтается.

— Да, она красивая, — нехотя призналась Мария.

— Фух.

Они одновременно сели в траву, наконец-то расслабившись.

Мария поправила косынку, хотя из-под нее ни один волосок не торчал.

— Надо быстрее уходить.

Ника нахмурилась. Предстояло сказать сестре нечто неприятное, а это чревато слезами. Ника ненавидела слезы.

— Это… Марыська, послушай, мы не можем уходить. Дела обстоят таким образом, что больше нам нельзя убегать. План такой — мы должны дойти до конца леса, там живут оборотни Лясинские, у них мы будем ждать, пока за нами приедет альфа стаи Росиати. Мы должны будем поехать с ним.

Мария посмотрела так, будто Ника за время отсутствия ополоумела.

— Что ты несешь? С какой стати?!

Ника осторожно потянула руку и положила сестре на коленку.

— Марыська, — понизила голос. — Поверь мне, так будет лучше.

— По своей воле вернуться к самцам?! — воскликнула та, дергаясь и сбрасывая руку. — И это мне говоришь ты?!

— Послушай меня, — тихий голос всегда успокаивал сестру. — Послушай внимательно. Альфа Росиати нас все равно найдет, но тогда будет плохо. Ты… видела их, нам не сбежать. Нам нельзя убегать! Сейчас нельзя. Если мы не послушаемся, мы перестанем быть… гостьями и станем пленницами. С пленницами другое обращение. Хотя, может, тебя и отпустят, тогда тебе придется жить дальше без меня. Меня не отпустят никуда. Если ты сейчас решишь уйти от меня и жить одной, я пойму.

— Как жить одной? — прошептала Мария. Ее огромные глаза блестели, как вода в озере на солнце.

— Уйти сейчас одной, куда хочешь. В город, или вернуться назад к Никаноровне. Мне придется вернуться к Матаю. Он считает я его пара, предназначенная ему волчица. Он меня не отпустит.

— Но я не могу одной!

— Тогда тебе придется пойти со мной и поверить мне.

— К самцам? — еле слышно спросила сестра.

— Это другие самцы. Я не знаю, как объяснить, но прошли сутки, а меня никто не тронул. В стае… Сама знаешь, что сделали бы в нашей стае. Тут все иначе. Пока поверь мне на слово. Нас там не тронут.

Ника недоговаривала, что речь только о Марии, потому что Матай ясно дал понять, что собирается ее трогать. И не только.

— Ты уверена? Как ты можешь обещать?!

Звучало, как будто Мария сомневалась в здравом рассудке сестры. И действительно, Ника-то прекрасно знала, что стоит отмыть Марыську как следует и каждый первый будет голову сворачивать, смотря ей вслед и слюну ронять. Возможно, сам альфа…

Ника зажмурилась, сама не поняла, то ли от страха за сестру, ведь с альфой той нипочем не справится, то ли еще из-за чего-то. Внутри все дрожало от злости.

— В общем, — твердо закончила она. — О нашем существовании теперь знает туева куча стай и убежать мы не сможем. Однако есть и плюсы. Нас никто не тронет, — тут Мария снова фыркнула, но в этот раз промолчала. — Меня никто не тронул. Мы посмотрим на них, на других оборотней и может, научимся с ними жить. Нельзя больше бегать, это не поможет.

— Лучше бы мы жили одни, нужны мне эти оборотни!

— Выбора у нас нет. Альфа четко сказал, что в случае побега будет хуже. А это… Это не Олимп, Марыська, не щенки Берестовские, он за каждое свое слово отвечает. Мы должны слушаться.

Ника потянулась к рюкзаку, потому что все сказано, чего зря болтать? Мария в результате пойдет с ней, потому что одна будет бояться больше, чем в компании сестры, надо только отвлечь ее от бессмысленных страхов и развеселить. Надо заговорить и увести, дальше они как-нибудь разберутся.

Отвлечение удалось с помощью еды. В рюкзаке, оказывается, лежало царское угощение — две бутылки: с водой и с ярко-оранжевой жидкостью, оказавшейся апельсиновым соком, небольшой термос с ароматным кофе, и огромная куча завернутых в фольгу свежих бутербродов. У Марии чуть слюна не закапала при виде этакой роскоши.

На самом дне Ника нашла две небольшие шоколадки. И нахмурилась — как звено какой-то одной цепи, невидимой, но уже висящей на шее. Конечно, альфа не сам стоял на кухне, собирая продукты, но он приказал это сделать, потому что набор рассчитан на девчонок, а не на взрослых оборотней, которым нужно много калорий, жирное мясо и злаки. То есть он рассчитывал на подобное развитие событий?

Благодаря оголодавшей Марии съедено было все до последней крошки.

Потом они перекинулись и немного побегали в волчьем обличье. Если человеческую красоту можно было прикрыть, приглушить, то волчиц это не касалось. Ника видела на месте сестры статную оборотниху с густой блестящей шерстью, мокрым носом и ясными глазами, которую при всем желании не получится испортить одеждой или грязью. Видела животную красоту и знала, что выглядит точно так же, разве что размером поменьше. Поэтому и бегать себе они позволяли не так часто, как хотелось. Но если возвращаться в плен, нужно себя побаловать, там бегать волчицами, конечно же, в разы опасней.

Они часа два носились друг за другом, подпрыгивая, в шутку кусаясь и играя. Потом еще отдохнули часик, молча валяясь на траве и стараясь не думать о будущем, и только тогда неторопливо направились к Лясинским. До заката оставалось полно времени.

Дом неких Лясинских оказался большим добротным строением из дерева. Двор по периметру был огорожен низким декоративным заборчиком. На расстоянии за домом виднелись домики, похоже, это был какой-то охотничий комплекс, но людей здесь не было. Все вокруг пропахло оборотнями, самцами, но и их не было.

Подходя к дому, Ника, а Мария как обычно плелась где-то позади, то и дело норовя отстать, прикидывала, что сказать. Но стоило подняться на широкое крыльцо, рассчитанное как минимум человек на десять, как дверь распахнулась и к ним вышла девчонка. Ника почему-то думала после указания Матая, что Лясинская взрослая женщина наподобие Ларим, которой можно доверить присмотр над непутевыми сестрами, однако Олеся оказалась ненамного их старше.

— О, вот и вы, — сказала она таким тоном, будто они каждый день видятся. — Ну, заходите.

Ника зашла и Мария осмелилась зайти следом. Огромная прихожая плавно перетекала в такую же огромную кухню, а та в столовую. Деревянные стены были украшены оленьими и лосиными рогами, головами кабанов и всяческим оружием. Среди всего этого почему-то висела черная лакированная гитара и пара постеров каких-то музыкальных групп.

— Разувайтесь и проходите. Я Олеся, кто из вас кто?

— Я Ника, она Мария, — представилась Ника.

— Ника на кухню, Мария в ванную, — непререкаемым тоном заявила хозяйка, окинув их быстрым взглядом. — Хватит мне мужиков грязных, чтобы еще вы на кухне топтали.

Ника кивнула сестре — иди.

— Сейчас вернусь, чай поставлю. — Хозяйка увела Марию за угол, где, судя по всему, и находилась ванна.

Ника на всякий случай прислушалась — больше никого в доме нет. Она прошлась по кухне — тут много еды, потом по гостиной — стены украшали в том числе фотографии, особенно много их было на камине. Какие-то молодые светловолосые самцы и Олеся. Один помет?

— Вот ты где? — хозяйка ходила неслышно. — Твоя сестра вымоется и будем ужинать. Пошли на кухню.

Ника пошла.

— Сейчас, благоверному твоему позвоню, а то время уже… — Олеся не договорила и потянулась за телефоном. На ней были только шорты и только тонкая майка, туго обтягивающая грудь, соски выпирали сквозь ткань, рыжие волосы стянуты в хвост. И не боится так ходить? Все равно что голая. Ника даже дома бы не рискнула, даже у Никаноровны, за закрытой дверью.

Олеся заговорила, опираясь рукой на стол — грудь почти целиком вывалилась наружу. Ника отвернулась.

— Матай? Вечер добрый. Твоя краля тут, можешь расслабиться. Пришли обе, сейчас ужинать будем. Ну, когда будешь? Что? Ладно, поняла, пусть ночуют. Никто не съест, — Олеся хмыкнула. — Я так точно.

Она отключилась. За окном как раз темнело. На крыльце горел кованый фонарь, а лес уже затянуло ночным мраком.

— Ну что, странные незнакомки, поужинаем, поболтаем и спать, ваш альфа явится только утром. Мои сегодня поздно приедут, так что этим вечером мы сами себе хозяйки.

Одновременно с болтовней Олеся накрывала на стол. Котлеты, макароны, салат, хлеб.

— Опа, а ты милая, — вдруг закричала она. Ника повернулась и даже не сразу узнала сестру, хотя видела ее практически в любом виде.

Отмытая и одетая в Олесину одежду, Мария была очень милой, даже с короткими волосами, которые уже вились на кончиках.

— Садитесь, — Олеся кивнула на стол. — По пятьдесят грамм?

— Чего? — спросила Ника.

— Водки, конечно, я же крутая телка с мужским гаремом. Хлебаю только водку. Многомужество, оно откладывает отпечаток, знаете ли.

— Многомужество?

— Я не буду, — пискнула Мария, садясь за стол и сутуля плечи.

— Давай с тобой выпьем, — обратилась к Нике Олеся, доставая хрустальные стопочки и запотевшую бутылку из холодильника. Быстро расставила на столе, села напротив.

Ника никогда раньше не пила спиртное, но сейчас она подумала и вдруг кивнула.

— Ты чего? Не пей, — прошипела Мария.

— Наливай.

Сестра нахмурилась и косилась все время, пока цветущая, улыбающаяся Олеся наливала в две стопки водку. Одну из них потом толкнула в сторону Ники.

— На, компотом запьешь, — Олеся налила из графина красный компот. — Давай, за нас, за женщин.

Она подняла стопку и Ника подняла свою. Олеся стукнулась стопкой, раздался звон, и опрокинула содержимое в себя целиком одним махом.

Ника повторила, и горло обожгло огнем. Она еле вздохнула, на глаза слезы навернулись, но что-то во всей этой процедуре было.

— Запивай, — хохотала Олеся, отгрызая половину соленого огурца. Ника судорожно схватила стакан и не остановилась, пока не выпила до дна. — Теперь закусывай!

Еда была восхитительна. Мария опустошила тарелку первой и зевнула.

— Поела? — обратилась к ней Олеся. — Еще будешь?

— Нет, я сыта.

— Тогда иди спать, раз все равно не пьешь.

Сестра с обидой посмотрела на Нику и встала.

— Ты идешь?

— Я еще посижу, — Ника понимала, что глупо улыбается, но она совсем не устала. — Иди, спи, ничего не бойся, я о тебе позабочусь.

Олеся проводила Марию в комнату на первом этаже и вернулась. Без спроса налила по второй чарке.

— Это последняя. — Притворно строгим голосом произнесла. — Мужья скоро вернуться, мне нужно быть в кондиции, — она облизнулась. Ника потупилась и почувствовала, как краснеет.

— Ты чего как свекла? — захихикала Олеся. — Представила, как Матай тебя трахает?

Ника, услышав такое, чуть со стула не навернулась. Из осторожности промолчала.

— Будем, — Олеся чокнулась с таким видом, будто ничего дурного не произнесла. Выпила. — Ох, скорее бы они вернулись, я, когда хоть каплю спиртного выпиваю, завожусь до чертиков. А их под рукой нет.

Ника молчала.

— А ты секс любишь?

Она вскинула глаза, которые тут же забегали.

— Что? Не знаешь, любишь или нет? — Олеся смеялась, ее глаза сверкали. — Я просто обожаю. Ты такая смирная на вид, такая скромная. А у меня язык как помело, мелет направо и налево. Я грубая и прямо говорю, что думаю, — она навалилась на стол и улыбнулась. Сквозь натянутую ткань виднелись темные бесстыжие соски. — Говорят, я пошлячка и извращенка. Ну и ладно. Что мне, нельзя поговорить на любимую тему? А ты, наверное, любишь слушать?

Ника неуверенно кивнула.

— Меня постоянно спрашивают, как это, жить с четырьмя мужчинами. Всех интересуют интимные подробности, а тебя нет. Почему?

— С четырьмя? — выдохнула Ника.

— Ага. Сиди.

Олеся убежала в гостиную и притащила фотографию, с которой на Нику смотрели белозубые, улыбающиеся парни, явно из одного помета. Те самые, которых она видела на фотках в гостиной. Выходит, вовсе они и не братья и сестра?

— Четыре мужа, — прошептала Ника, круглыми глазами смотря на Олесю. В их стае самцы часто делились с друзьями своими женщинами и это тоже было ужасно, но по этой жизнерадостной девчонке не скажешь, что ей плохо или страшно.

— Ага. Сама никогда не думала, — Олеся вскочила и принялась убирать со стола. — Сиди, ты гостья. Чаю налью. Так вот, у оборотней такое бывает, когда пары из нескольких особей, хотя и редко. Но я о таком ни разу не думала, пока все не случилось. А подруги теперь меня как видят, сразу спрашивают, как у нас с трахом. А я отвечаю — завидуйте молча. Кстати, все прекрасно складывается, у мужчин же быстрее дело заканчивается, двоих подряд как раз хватает мне. Но это все ерунда. Ты же не знаешь предыстории! Не знаешь ведь!

Она улыбнулась радостно и порочно.

— Не знаю, — промямлила Ника.

— А хочешь послушать?

— Я?

— Как я лишилась девственности, хочешь послушать?

Ника машинально кивнула, хотя не знала, хочет ли. Олеся тут же упала рядом на стул и наклонилась с таким видом, будто собиралась раскрыть что-то очень важное:

— Хорошо, вот тебе моя история…

Глава 12. Олеськины байки

Я созрела поздно. Словно открыла глаза — а половина моих подруг уже замужем, а вторая наслаждается интимной жизнью. А я, восторженная и наивная, ждала, ждала большой любви. Так и получилось — однажды в меня словно молния ударила, когда я увидела его. Мой любимый был известным среди оборотней художником — прекрасно передавал оттенки шерсти или игру лунных лучей на траве. Им все восхищались, не говоря о поклонницах — их вообще были толпы. А тут я — девственница без знаний, как привлечь мужчину. Ну, если знаний и не было, то готовности было хоть отбавляй. Я опросила подруг, закупила откровенного белья, выучила несколько пошлых фраз и пошла на захват любимого. И что ты думаешь? Мой художник был сражен наповал моей «невинной чувственностью», как он это называл.

Дошло до того, что он мне сделал предложение жить вместе. Просто охренеть, подруги от зависти бы задохнулись!

Я была в восторге, согласилась, не глядя.

Тогда же в нашей компании и появились Лясинские — четыре брата из одного помета, приехавшие с севера. Они, конечно, были хороши, стройные светлоглазые блондины, красавчики, тут же всех покорили, но меня волновал только мой художник, который после предложения съехаться вдруг затормозил и никак не хотел двигаться дальше. Видите ли, девственности он меня собирался лишить только после пышного праздника, на котором знакомые и друзья будут гудеть несколько дней подряд, на берегу океана в бунгало под крышей из пальмовых листьев. И ноги мои будут увиты браслетами, а на груди будет лежать венок из орхидей. А на улице будут играть музыканты. Меня представленная картина возносила на небеса, между ног жгло огнем, я хныкала и просила что-нибудь сделать с моим состоянием, но он отказывался. «Ты прекрасный невинный цветок», — говорил он, и — «я не посмею тебя коснуться своим пресыщенным похотью телом». Тогда давай быстрее отпразднуем и съедемся, молила я, но постоянно находились то одни, то другие отговорки. Он писал мне длинные восхищенные письма, но старался не сталкиваться лично, мол, страдает, когда меня видит. Перестал прикасаться. А я? Мои страдания никого не интересовали.

Лясинские именно тогда и стали меня преследовать. Я недоумевала — у них масса поклонниц, а они преследуют меня, совершенно к ним равнодушную особу. А художник вроде бы предпочел всем поклонницам меня, но бегает, как от огня. От этих мыслей на лбу постоянно была складка и чем дальше, тем больше все вокруг раздражало. Я стала ловить своего жениха в ловушку, чтобы он перестал сдерживаться и сдался — приходила к нему домой расфуфыренная, распахивала плащ и предлагала свое голое тело. Мне хотелось, чтобы он перестал придуриваться и занялся со мной, наконец, любовью. Я лезла целоваться, трогала его руками, но каждый раз он меня отталкивал. «Что ты такая нетерпеливая!» — кричал он, когда злился слишком сильно. А я могла только бормотать, что прошло несколько месяцев, а он меня всего три раза поцеловал. Что я безумно хочу его и скоро такими темпами сойду с ума.

«Впереди вечность!» — отвечал мой художник и выпроваживал меня домой.

Однажды он выставил меня из комнаты в доме знакомых, где гостила большая компания, в том числе и Лясинские.

Оказавшись в коридоре, я чуть не разрыдалась от нестерпимой боли между ног, и тут сзади на меня кто-то налетел и прижал к стене. Это был старший из них — в смысле, они из одного помета, но крупные всегда рождаются первыми и считаются старшими, ты знаешь? В общем, их зовут Старший Ур, Мол, Кайя и Младший Ур.

И вот, Старший зажал меня в коридоре и шепчет на ухо: «Я чувствую, как ты пахнешь. Ты вся извелась, верно? Давай мы тебе поможем».

И смотрю, остальные тут как тут. Глаза в полумраке горят, дышат, как паровозы. Казалось, сейчас сожрут и кости обглодают.

Я Лясинских никогда не боялась и легко могла послать в пень. Но сейчас мне обидно, слезы еле сдерживаю. А как он заговорил своим хриплым, срывающимся голосом, так мне еще жарче и еще обидней, что художник меня выставил. «Хочу тебе помочь. Разреши тебе помочь». Я и говорю: «Пошли вон, щенки, у меня есть пара!». Думала, отвалят, а они как давай хохотать, как истерички прямо. А Младший Ур, он и по поведению был младше, скромнее, что ли, и говорит тогда почти обижено: «Так это мы и есть». Я фыркнула, сказала еще раз: «Отвалите!» и ушла. А Старший мне в след крикнул: «Ладно! Не хочешь по-хорошему? Будет по-плохому!»

Они и раньше ко мне подкатывали, и вообще жутко достали к тому времени, и комплиментами, и предложениями встречаться или если мне не интересно встречаться, то хотя бы перепихнуться, а потом еще и подарками заваливали — вначале дешевыми, конфетами, цветочками, а потом золотой гарнитур из четырех предметов притащили. Я в шоке была, отдала украшения обратно. Ничего, в общем, слышать не хотели, настырные, как собаки. Я сразу отрезала, валите, вам ничего не светит, глаза художником застланы. На каждой, мать твою, вечеринке норовили прижаться и что-то заводили про нас, но я и слушать не хотела — у меня был безупречный во всех отношениях художник, ты что! Нужны мне эти Лясинские. Хотя по старшему из них сохли многие мои подруги, Мол и Кайя играли в группе, от них тоже некоторые пищали, а младший, как говорили, очень нежный и умеет говорить комплименты, в наше время это мало кто умеет.

Но кого это волновало?

Угрозу я тоже мимо ушей пропустила.

В тот день мне пришло приглашение на день рождения Лясинских. Я бы отказала, конечно, но там было указано, что мой художник тоже приглашен. К тому времени я так ошалела от желания, что решила, что все, хватит терпеть, я его соблазню сегодня же. Подпою, запру в комнате и выйду оттуда женщиной. Я надела чулки, блузку в обтяжку, свободную юбку выше колен, чтобы легко было задирать, и не надела трусики.

Приехала в какую-то глушь по указанному адресу. Даже не сразу поняла, что народу не видно. Это, конечно, показалось подозрительным, как и Старший Ур, который вышел меня встретить. Взгляд у него был какой-то решительный и жутко горячий, как раскаленное железо. Я было насторожилась, опять начнет приставать, но он просто кивнул на дверь и сказал: «Проходи».

Я прошла — в комнате были только Лясинские и художник, хотя у нас огромные пьянки собираются обычно и всех подряд приглашают.

Но сегодня мне ничего не было нужно. Я хотела сесть рядом с любимым, но меня развернули и усадили на огромный мягкий диван за стол, потому что я еще не ела и не пила. Вышитая скатерть свисала до самого пола, спиртного стояло столько, что яблоку негде было упасть. А мой художник оказался дальше, с другой стороны стола, они все уже поели и выпили, а сейчас он и Кайя сидели у низкого столика, курили и о чем-то болтали.

Хотелось подойти и присоединиться, но рядом сели Мол и Младший Ур, стали что-то спрашивать и одновременно рассказывать, какая я сегодня красивая, глаз не отвести, я что-то мычала в ответ, а сама только и думала, как бы свалить к художнику. Там, правда, некуда сесть, оба кресла заняты, но я бы что-то придумала. Села бы к нему на коленки, в конце концов.

Есть и пить не хотелось, я почти решила встать, когда Кайя зыркнул, увидел, как я отставляю бокал, быстро кивнул в нашу сторону, а потом наклонился к художнику, доставая телефон.

— А помнишь рыжую давалку из Панковых? Смотри, какое видео у меня есть.

Художник с готовностью уставился в экран. Старший Ур, который стоял у стола, вдруг присел и залез под него. Скатерть его скрыла. Я нахмурилась, что они опять задумали? — и тут вдруг Мол, сидевший слева, быстро зажал мне рот, а Младший Ур схватил за руки и пригнул их к коленкам.

Что за фигня? — хотела крикнуть я, но тут из-под стола кто-то развел мои колени в стороны и зафиксировал широко разведенными, втиснувшись посередине. Старший, конечно, кто еще. Я, правда, хотела крикнуть, возмутиться, почти вытолкнула изо рта ладонь Мола, но вдруг к моему телу, там, внизу, сильно прикоснулись пальцы. Это меня возмутило еще больше и я подумала, что сейчас укушу руку Мола и заору, как… Тот момент я до сих пор помню. Впрочем, как всю ту ночь.

Его язык лизнул меня прямо там, снизу доверху. Это было как ожог, как раскаленное пламя, скользившее по плоти. И снова лизнул. У Старшего Ура оказался широкий шершавый язык, который заставил меня онеметь. Пальцы приоткрывали меня так, чтобы язык доставал везде. Он был горячий и мокрый. Пробежался снизу вверх, тщательно облизал каждую складочку, прикоснулся к клитору. Мои ягодицы горели, пока я сидела на диване и елозила голой попой, непривычной к грубой ткани обивки. А тут — кожа на ягодицах горит от раздражения, а между ними — от наслаждения. Это надо попробовать, чтобы понять. Я не знала, что бывает так круто. Сама баловалась, конечно, водой в душе, но с настоящим языком даже рядом не стояло. Подружки рассказывали, что куни очень приятная штука, но редко кто делает, а Старший Ур присосался так, будто дышал мною. Мол и Младший меня уже отпустили и сидели рядом с таким видом, будто ничего не делали, а я уже не могла закричать, потому что он лизал меня и мне это настолько нравилось, что глаза закатывались.

Старший под столом приподнял мои ноги, положил себе на плечи и снова присосался к моей промежности.

В это время кончился ролик Кайи и художник, хитро улыбаясь, взглянул на меня.

— Все в порядке?

Я стиснула зубы и кивнула. А что я могла сказать? Что меня прямо сейчас под столом трахает языком Лясинский? Художник не поверит, что я тут ни при чем и точно бросит. Он же считает меня чистой, трепетной девочкой, которая, может, и не умеет ждать, но никогда не изменит, а я вместо этого сижу без белья в двух метрах от него, расставив ноги и во мне словно ток скачет от языка другого парня. И мне это дико нравится.

Старший втянул мой клитор в рот и я не сдержалась и выдохнула, почти застонав и сжимая край скатерти руками. Пришлось низко опустить голову, чтобы художник меня не запалил.

Мои ноги впились пятками в бока Старшего Ура, мне казалось, я сжала бедрами его голову так крепко, что он не сможет вдохнуть, но он в ответ сжимал мои горящие ягодицы и лизал меня еще сильней.

— Включу музыку! — вдруг крикнул Младший, хватаясь за пульт. Вместе с первыми сокрушительными аккордами я закричала от оргазма — первого в моей жизни, полученного от мужчины.

— Сделай тише! — заорал художник, закрывая уши и морщась.

— Извини, скорость соскочила, — миролюбиво ответил Младший, постепенно делая тише. В моем теле прошли последние искры тока, слабость превратила меня в безвольную куклу, во мне словно кости растворились, я обмякла и опустилась на спинку дивана, а Старший все лизал меня там и никак не останавливался. Мне хотелось, чтобы это продолжалось вечно.

Потом, через пару минут, он оторвался и поставил мои ноги на пол. И вроде должно было попустить, но мне снова захотелось такого — мужского щедрого языка на моем клиторе.

— Еще по одной? — спросил в это время Кайя художника. У Кайи, оказывается, самые широкие плечи из всей четверки. А раньше я внимания не обращала.

— Что-то я и так набрался, — голова того покачнулась и я поняла, что мой принц практически пьян. Тогда ясно, почему мои странные телодвижения и осоловевшие глаза его не удивляют.

— Еще по одной и я покажу тебе клип той брюнетки из бара, — наклонившись, прошептал Кайя. Художник хмыкнул и согласился.

Младший УР вдруг встал, а Мол толкнул меня в плечо и я сползла по спинке и улеглась головой на валик дивана. Теперь я видела художника из-за края стола, а он видел только мою голову и не видел, как я судорожно пытаюсь прикрыть юбкой голую попу, по которой только что шарахнул Мол, так, что на раздраженной коже остался отпечаток пятерни, а заодно и все остальное. Между ног было так мокро, что удивительно, почему не хлюпало.

— Что с тобой? — воскликнул художник, но с места не встал.

— Ей нехорошо, — рядом оказался Старший и покачал головой. — Ничего, пройдет. Пусть отдохнет немного, потом вернется к нам. Олеська, пошли в спальню провожу. Младший с ней немного посидит.

Я разлепила губы, но не успела ничего ответить.

— Как это она останется одна с младшим? — нахмурился художник. Я затрепетала — он обо мне волнуется.

— А что? Вот эта дверь будет открыта, видишь, край кровати? На ней пусть отдохнет, на твоих глазах.

— Тут, недалеко? Ну, ладно тогда.

Кайя быстро протянул художнику стопку, которую тот нетвердо обхватил. — Только, чтобы я ее видел.

— Конечно, конечно, не сомневайся.

Мол и Младший тем временем подхватили меня на руки и потащили в соседнюю комнату. Посреди нее стояла большая кровать. Они положили меня на нее, пока я пыталась поправить юбку и прикрыть ею голые места, и выключили свет. Сил встать не было, кости были как желе. Я повернула голову на подушке — и правда, я видела в дверном проеме сидящего в кресле художника, а он, судя по всему, только мою голову и видел.

— Отдыхай! — он пьяно отсалютовал мне стопкой. Сидящий рядом с ним Кайя с горящими глазами отсалютовал второй, почти пустой. Оба выпили.

В этот момент чья-то рука раздвинула мне ноги, а другая обхватила грудь. Ласки груди были для меня совсем новыми, я хотела оттолкнуть младшего и Мола, которые сидели по обеим сторонам кровати и вовсю распускали руки, но опять опоздала с моментом. Надо было сразу орать, потому что они всего лишь задрали юбку — и на мне ничего нет. Художник не поверит, что я пришла без белья, скажет, они меня раздели, а я ни звука ни издала, значит, была согласна.

Младший тем временем расстегнул пуговицы на блузке, а Мол расстегнул мне юбку. У них было целых четыре руки, а у меня только две, поэтому я не успевала их отталкивать, как юбка уже улетела в сторону, а блузка болталась на шее. Бюстгальтер тоже сняли и я осталась в одних чулках, которыми собиралась соблазнить художника, сидящего в нескольких метрах как ни в чем ни бывало. Потом Младший, в очередной раз отбив мою руку наклонился и взял мою грудь в рот, а Мол, воспользовавшись заминкой, разжал мне ноги и стал ласкать меня кончиками пальцев. Вспомнив только что случившийся оргазм, который сносил крышу, я тут же возбудилась, жидкость так потекла, что я сама почувствовала свой запах.

Я прикусила губу, все еще пытаясь их оттолкнуть. Это была странная, яростная битва — я молча и отчаянно отталкиваю их, посматривая краем глаза на художника, но не издав ни звука, а они так же молча и настырно раздевают меня и одновременно ласкают.

Младший обхватил мою грудь так, что она почти полностью легла в его ладонь и поднял ее, почти потянул наверх, натягивая кожу до боли и прикусывая сосок.

Я всхлипнула — руки дрожали, а пальцы Мола все гладили и гладили, и давили, и не собирались останавливаться, и теперь мне уже не хотелось, чтобы они останавливались. Хотелось, чтобы он сжимал мои бедра и ягодицы крепче.

— Выпьем, — художнику в этот раз стопку принес Старший, он встал возле Кайи, которому, в отличие от моего любимого было прекрасно видно, что происходит на кровати.

Когда они допили, он оставил свою стопку, кинул:

— Сейчас вернусь, — и быстро вошел к нам в комнату.

Я хотела прикрыться, но руки не слушались, лежали по бокам от меня и дергались, как у припадочной. Жаждущие взгляды Старшего и Кайи только делал мое желание больше, как будто меня к кровати прибили.

— Мол, иди, отвлеки, я продолжу, — шепотом сказал Старший.

Мол молча отпрянул, отряхнулся и, как ни в чем не бывало, вышел в зал и встал рядом с креслами.

— О! Ты где был? — пьяно спросил художник.

— В туалет выходил, всего секунд на двадцать. Ты не заметил.

— Ну да, — кивнул мой любимый, посмотрел на меня и улыбнулся. Я, тяжело дыша от дикого возбуждения, улыбнулась в ответ.

— Ну что, очередной ролик? — спросил Кайя.

— Смени его, — бросил Старший младшему, тот оставил мою ноющую грудь в покое, исчез с поля зрения и рядом вместо него возник Кайя.

— Держи ее, — Старший, как оказалось, расстегивал джинсы. — Пора.

— Что ты делаешь? — прошептала я, кусая губы. Меня перестали трогать и это было ужасно. Мне хотелось попросить их что-нибудь сделать с болью между ног и это тоже было ужасно.

— Делаю тебя нашей.

— Я не ваша.

— Наша, — он достал рукой свой член — он был как розовая палка. Художник никогда не показывал мне свой. — Сейчас до тебя дойдет.

Он развернул мои бедра так, чтобы не двигать голову, но чтобы они были ближе к краю кровати и приподнял их на одной руке, запустив ее под мои ягодицы. Я увидела собственный пупок и лобок с короткими волосами. Именно туда упирался его член — горячий, гладкий и сильный.

— Я собираюсь отыметь тебя по-полной. — Сообщил он. — Можешь посмотреть, как я тебя трахну.

— Не смей, — пропищала я.

— А то что? Твой неудавшийся любовник сидит близко. Давай, позови его и посмотрим, что будет. Думаешь, сегодня он тебя, наконец, пожалеет?

— Я девственница… — успела выдавить я и в тот же момент Старший Ур дернулся вперед и в меня, раздвигая плоть, проникло что-то огромное. Я видела, как его член погружается куда-то глубоко в меня. Внутри словно пальцы гладили. Я перестала говорить и почти застонала, а Кайя с другой стороны кровати зажал мне рот. Мой художник тем временем смотрел какой-то ролик и пьяно хихикал.

Руки Старшего подхватили меня ближе к пояснице, приподнимая еще выше, и он толкнулся и вошел еще глубже. Я видела, как дергается мой животик и пупок. Как дергаются мои бедра, пока меня насаживают на член.

— Уже нет, — заявил мне Старший и снова толкнулся вперед, входя полностью. Мои ягодицы плотно прижались к его ногам и к низу живота.

Кайя потянулся к моей груди, прижался к ней губами, потом легко укусил.

Я снова укусила себя за губу, чтобы не стонать. Закинула руки вверх, будто во сне, чтобы немного прикрыть лицо на случай, если художник обернется на меня посмотреть, но он был занят своими суперважными вещами.

— Вот так, — Старший вышел и толкнулся в меня снова, поправил мои бедра, ноги болтались у его боков — а потом стал уверенно меня трахать — из меня к тому времени вышло столько жидкости, что дело шло как по маслу. — Сожми меня.

Я беспрекословно обхватила ногами его пояс, инстинктивно догадавшись, чего он хочет. Немного странно было, словно я наполовину вишу в воздухе, но он крепко держал меня за бедра руками и продолжал двигаться.

Я со свистом дышала сквозь зубы, потому что его толчки мешали во мне что-то взрывное и оно расширялось, заполняло все внутри, желая взорваться. Грудь сама собой приподнималась, глубже проникая в рот Кайи.

Меня раскачивало взад-вперед, руки старшего сжимали мои бедра так крепко, что я не могла ими пошевелить и дергалась, потому что он трахал меня, как хотел сам, а не как хотела я.

— Черт. — Он вдруг вздрогнул, охнул и затрясся. Его член глубоко во мне словно плясал. — Не выдержал.

— Давай я.

Когда Старший вдруг вышел из меня, не дав разрядки, опустил мои бедра на кровать, я почти рассердилась. Нельзя лишать девственности и так разочаровывать!

Кайя подошел, быстро расстегнул штаны, но не стал меня поднимать, а лег сверху, опираясь на руки, чтобы голова не высунулась слишком далеко и не стала видна в проходе.

Он схватил себя рукой и протолкнул в меня, наваливаясь сверху, потом тоже стал трахать. Я лежала, безвольная, как резиновая кукла и только стонала. Он трахался иначе, если Старший двигался резко, сильно, словно пронизывал, то этот двигался плавней, но так глубоко, что с каждым толчком доставал внутри какую-то волшебную точку, от которой расходилась, как круги по воде, приближающаяся разрядка.

Я зажмурилась.

— Э, нет, так не пойдет. Смотри на меня, — раздался злой голос. — Смотри, сказал.

Я послушалась — глаза нависающего надо мной Кайи горели, зубы были оскалены.

— Смотри, сколько ты нас мучала, — сказал он, каждое слово сопровождая толчком. Мои бедра дергались от его напора. — Извела до последнего. Теперь мы тебя оттрахаем так, что ты двинуться не сможешь. Мы, не твой напыщенный индюк. Теперь попробуй скажи мне нет. Попробуй отшей меня.

Он издевался. Я открыла рот, но ничего не смогла произнести, только стоны. Его глаза порабощали.

— Давай, дай мне от ворот поворот, — он толкнулся так глубоко, что я непроизвольно застонала, потому что ничего более приятного в жизни не испытывала. — Или проси оттрахать тебя так, чтобы помнила до конца жизни. Ну?

Он снова толкнул и замер. Приближение оргазма остановилось.

— Говори, Олеська или я слезу с тебя и пусть художник дорабатывает.

Я захныкала, но он не двигался. Его тяжелое тело давило, но не двигалось, это было дико обидно.

— Ну?

— Оттрахай меня. — Не знаю, почему я так сказала, но он не двигался, а мне хотя и нравилось, как он лежит на мне, как давит на меня сверху приятной тяжестью, но хотелось движения и снова этих горячих точек внутри.

Он молча сделал еще несколько глубоких, сильных толчков и я кончила. Оргазм у меня с самого начала был крышесностный, я просто разум теряла. Меня трясло, чьи-то пальцы зажимали мне рот, пытаясь заглушить крики, текла слюна, а я ничего не соображала.

Потом потеряла сознание. Так мне казалось.

Очнулась, повернула голову — художник спал в кресле, свесив голову на грудь.

А меня кто-то гладил и переворачивал на живот.

Я смогла обернуться — они все там были, и все раздевались.

Все было как в тумане. Кто-то задрал мне попу, приподнимая ноги и ставя на колени, а потом сзади навалился Мол, суя руку между моих ног и поглаживая. Оказывается, я была такой же мокрой, как прежде.

Он почти сразу вошел в меня и стал трахать по-собачьи, очень быстро и мелко. Я не могла понять, что чувствую, но потом передо мной на кровать опустился Младший. Он смотрел настороженно, но не мог отвести глаз от того, что делает его брат. Его член торчал вверх, как палка и был таким же красивым, как у Старшего.

Мол наклонился, укусил меня за шею у основания плеча и я застонала. Тогда он крепко взял меня за плечи и потянул назад, к себе, заставляя выгибаться в пояснице. Он убыстрился и теперь я подавалась ему навстречу, смотря, как облизывается Младший. Он всегда был самым нерешительным. Его член подрагивал, как будто умолял о ласке.

Мол не выдержал и кончил. А мне хотелось еще. Какого черта я так долго ждала этого художника, терпела и отказывала себе во всем?

Младший пристально смотрел, не двигаясь с места.

Я поползла к нему и опрокинула его на спину. Он подчинился, опираясь локтями на подушки.

Я взяла рукой его член, он был очень приятный на ощупь — и села на него сверху. Теперь можно было двигаться, как я хотела и именно этого мне не хватало раньше. Остальные братья были бритыми, там, между ног, а у Младшего вокруг члена росли густые волосы — я опускалась на длинном, гладком стволе, словно на мягкую подушку и его волосы щекотали мне клитор. Восхитительно.

Так меня и застал художник, когда проснулся — голой, мокрой от пота, скачущей на Младшем Уре, выгнувшись в пояснице и выставив грудь, которую кусал Старший Ур, а Мол лежал сбоку, поглаживая свой член, а Кайя прижимался к моей голой спине, повторяя мои движения.

— Это что? — заорал художник. — Ты… как ты могла? Шлюха! Я тебя любил, как никого, берег, а ты трахаешься с Лясинскими?

Я приоткрыла глаза и облизнулась, а потом кончила. Так сильно, как ни разу за ночь, хотя и представить не могла, что это вообще возможно.

Художника я больше никогда не видела. Теперь я Лясинская.

Вот такая история.

Глава 13. Отсчет пошел

Ника была в шоке. Она даже сказать ничего не могла, и чувствовала, как отвисает челюсть. Такой бесстыдной истории она в жизни ни видала, ни слыхала.

— Вот так я и потеряла девственность, в групповушке, в пяти метрах от человека, которого типа любила. Потом я, конечно, поняла, что нужен он мне был, как собаке пятая лапа. Я ведь в ту ночь легко могла отказать Лясинским. Но нет, не отказала, — засмеялась Олеська, — мне просто нравилось, что они со мной сделали. Во мне, оказывается, сидит нимфоманка, так что одного жалкого художника мне было бы мало. Мне нужно много, на любой вкус. Я исключительная. Не такая, как ты — ты только для одного мужчины, точно тебе говорю, у меня глаз наметан. Думаю, тебе повезло, что ты попалась Матаю. За столько-то лет он так отточил свое искусство траха, что от тебя пар должен столбом валить.

Повезло? Пар валить? Ника опустила глаза и заставила себя захлопнуть рот, одновременно пытаясь переварить и уложить в желудке откровения Лясинской. История просто жуткая, но Олеська не выглядит несчастной или испуганной, совсем наоборот.

Нике казалось, ее тело залили цементом, и он застывает, тяжесть давит изнутри, особенно в животе и груди, и все из-за Олеськиных баек.

На улице тем временем раздался шум подъезжающей машины.

— О, мои вернулись! Наконец хоть кто-то меня отымеет!

Хозяйка подскочила и уставилась в окно, в которое светили фары подъезжающей машины. Она тяжело дышала, почти сипела.

— Можно, я спать? — быстро спросила Ника.

— Иди! — Олеська махнула рукой, даже не обернувшись. — С сестрой ложись, там двуспальная кровать.

Ника быстро пробежала прочь по темному коридору и нырнула в комнату. Заперла дверь, которая казалась крепкой. Ей не хотелось сталкиваться с самцами Лясинскими.

— Кто там? — Мария подняла голову.

— Это я, спи.

Ника разделась, забралась на кровать рядом с сестрой и закуталась во второе одеяло.

— Мне не нравится, что ты пила. — Напряженно заявила Мария. Нашла время для нотаций!