Последняя фантазия. Эндшпиль

Глава 11

— Демоны его побери почему? — я не стал развоплощать очередное металлическое кольцо звездных врат, а, включив истеричку и лазерный меч, несколькими ударами раскрошил врата на части. Погасил меч, развоплотил оплавленное металлическое крошево. Задумался.

Наш отряд преодолел половину империи, добравшись до ее юго-восточных окраин и потратив на дорогу почти половину месяца. Я едва ли не каждый день бился над вратами и телепортом, но успеха достичь пока не удалось. Мерзкая тварь, поселившаяся у меня в голове (впрочем, это, наверное, я у нее в голове поселился) не давала мне спать. И пусть захватить контроль у кошмара больше не получалось, он точил меня морально.

— Не работает? — равнодушно взглянула на истлевающие куски разрубленных звездных врат Линда.

— Нет.

— Что не так?

— Да все то же, — я окончательно развоплотив огрызки врат, создал их заново, только в уменьшенном варианте, размером с тарелку. — Я не знаю как это работает и не могу изменить функционал. Пока врата я держу своим воображением — все работает.

В стальных кольцах порталов вспыхнула сияющая мембрана перехода и в одно из колец тут же полетела фляга с водой, вылетев обратно из второго.

— Видишь, все работает. Но если я попытаюсь воплотить их так, чтобы они работали без меня, — я подозвал одного из бойцов, вручил ему металлический бублик портала и кивнул чтобы отходил, — то ничего не получается.

Врата в руках у бойца погасли, стоило ему выйти за пределы досягаемости моего воображения. Он остановился, держа в руках безжизненный металлический бублик, а Линда с интересом взглянула на меня.

— Но ведь так всегда и бывает — сложный магический артефакт работает только в руках того, кто его создал. Он, — девушка кивнула на «ворона», — не понимает принципа работы, соответственно, не может поддержать работу портала.

— Но я-то понимаю! — я снова зашвырнул в портал рядом с собой многострадальную флягу, — у меня портал функционирует. Я хочу переписать устройство, хочу организовать некий подпространственный коридор. Да, сейчас портал не работает, но я ведь могу снова его запустить, — я махнул бойцу рукой и тот поспешил ко мне, — видишь!

Копия звездных врат в руках солдата снова засветилась мерцающей мембраной перехода, но пропавшая фляга из портала не появилась.

— Вот куда она делась? — задал я риторический вопрос, имея в виду флягу. — Не малейшего понятия не имею. Как ее достать тоже не знаю. Почему у меня не получается перестроить систему? Если изначально в функционале врат не заложено такой возможности, то почему я просто не могу взять и внедрить этот функционал в них?

— Может быть, это просто невозможно? — пожала плечами Линда. — Не все в этом мире можно создать.

— Все возможно, — упрямо покачал головой я, — просто у меня не получается.

— Значит, ни у кого в этом мире не получится.

— У них же получилось, — я махнул рукой на врата, — я всегда считал себя великим фантазером, но оказалось что это не так! Я могу повторить за другими, могу перекомпоновать то, что создано другими по-новому, но я за все время — и сейчас мне это стало особенно ясно — не создал ничего принципиально нового.

— Ты создаешь невероятные вещи… — начала было Линда, но я ее перебил.

— Это плагиат. Я все это видел, все это придумали до меня. Черт. Хренов постмодерн. А ведь если так взглянуть на мою карьеру, то я ведь и правда ничего не создал, только деконструкция и переосмысление…

— Я совсем перестала понимать, что ты говоришь.

— А, неважно, — я махнул рукой, — чего там? Разведчики вернулись?

— Так точно, — доложил ворон все это время мнущийся рядом с нами и не посмевший прервать разговор. — Господин На Дель был прав, караван уже рядом.

— Хорошо, — я сверился с листочком, на котором были выписаны примерные даты сбора податей в разных частях империи. — Собери людей, выдвигаемся.

Да, На Дель всегда прав. Здесь, на самом краю империи, на границе с халифатом, тоже неспокойно. Империя и император далеко, а вот халиф и халифат близко. Культура, вера и деньги бродят через границу, не слишком обращая внимания на приграничные посты, способные задержать людей, но не слова.

Слова ходили между государствами, вот только из халифата, ввиду его близости, слов приходило значительно больше. И местное население было куда ближе к халифату, чем к империи.

Здешние края в свое время собственно и были откушены империей от ослабевшего халифата, но своими до конца не стали. Слишком далеко лежат эти земли, слишком отличаются от остальных имперцев люди, которые здесь живут, как внешне так и культурно. У местных чародеев даже магия какая-то другая.

Император наверное и рад был бы сплавить этот регион обратно халифату, ибо толку от этой гористой местности не было никакого, кроме, разве что, самой дальней имперской военной базы. Именно она, по идее, должна была принять на себя удар, если враг решит напасть с этого направления, а гористая местность позволит удерживать противника до подхода основных сил… Пожалуй только за этим горцев и держали в составе империи. Других причин, кроме их воинственности, на самом деле как мне показалось мнимой, не было.

Здешние были больше похожи на халифатцев — достаточно расслабленный, ленивый народ. Про халифатцев ходила забавная присказка — «Когда халифатец останавливается, если есть возможность сесть, он тут же сядет. Если может лечь — он ляжет. Если может поспать — он поспит». Проторчав в тутошних местах некоторое время, разведывая обстановку, я был вынужден с этой присказкой согласиться. Тут даже слово обозначающее временную остановку каравана, звучало как «приземлиться». Интересный народ, и несмотря на казавшуюся лень и сонливость — вспыльчивый. Поджечь их, как я думал, будет очень легко.

— Слыхали, — произнес я, непривычно растягивая гласные, и глотая некоторые буквы, как тут заведено, отчего слово звучало скорее как «лхаали», и накрутил на палец прядь густой бороды, висевшей на моем лице словно грязная мочалка, — слыхали, а на севере-то война.

— Слыхали, как не слыхать, — ответил мне один из выпивох, что сидел за барной стойкой с кружкой пива, и сидящие поодаль бородачи тоже закивали.

Я с небольшим отрядом, тщательно загримированные под местных, бухали в этой таверне с самого утра. Солдатики мои искусством магической маскировки, как я, не владели, так что прикидывались представителями одного из местных народов, всюду ходивших замотавшись в тряпки с ног до головы, оставляя только глаза. Этих кочевых дикарей частенько нанимали в охрану, ибо воинами они были серьезными, так что никаких подозрений группа закутанных в плащи мордоворотов, не вызывала. Я же отрастил себе знатную, пусть и иллюзорную бороду, кустистые брови и поменял разрез глаз. Кожу затемнил и слегка подправил черты лица, полностью теперь, походив на местного. Сложнее всего было научиться имитировать акцент, но у меня вроде получалось. За относительно местных мы кое-как сошли. Наши телеги стояли во дворе трактира, накрытые рогожей, и под присмотром пары бойцов. Неподалеку от города был отличный караван-сарай, огромный, обнесенный высоким забором, но останавливаться там мы не стали. Его вскоре займут другие.

Несмотря на то, что по местным верованиям алкоголь и тутошняя дурман-трава были запрещены — ибо предки не одобряли подобного — народ и бухал и курил. Тут даже архитектуру подогнали под религиозные воззрения. Таверна, как и многие другие заведения, стояла на сваях, которые приподнимали ее над землей — считалось что так предки, обитающие в подземном мире, не видят, что творят их потомки. Пока на земле ногами не стоишь — обитатели подземного мира духов тебя не видят, а стало быть, не накажут.

— А слыхали, что новое переселение народов грядет? — забросил я новую тему в толпу, что собралась в трактире.

— Какое еще переселение? — недовольно загудели местные бородачи — в тутошних местах еще помнили как век назад император, сразу после завоевания этих земель, массово вывозил народ на другие территории. Зачем непонятно: может ассимилировать как-то хотели может еще чего, но местное население сгоняли с земель, заставляя бросать пожитки и угоняли в другие части безграничной империи. Только спустя лет эдак семьдесят, народ начал возвращаться в родные края(кстати попутно перерезав половину тех, кем заселили этот новый фронтир) и для местных тема переселения народов до сих пор была болезненной.

— Ну как же? — я пожал плечами, отчего пышный меховой воротник приподнялся и снова опустился, словно какое-то лежащее на моих плечах мохнатое животное тяжко вздохнуло, — западников, северян, с мест своих снимут. Там же война идет, перебьют чего доброго. Вглубь империи хотели переселить, да куда столько народу там деть? В густонаселенных-то местах. Повезут караванами туда где народу поменьше живет.

«Северяне» произнес я стараясь подражать местному акценту, глотая букву «С» и частично приглушая часть гласных на горловых смычках а частично растягивая, отчего слово звучало скорее как «евреяне» — те так уж точно сюда едут уже.

— Это куда? — кажется, уже зная ответ, спросил самый крупный, и, кажется, самый пьяный бородач.

— Да уж сюда, — я обвел руками трактир, словно говоря, что именно в этот вонючий, покрытый в три слоя тараканами кабак всех переселенцев и сгонят.

— Нечего им тут делать! — заревела пьяная толпа. — Отступники, неверные!

Тутошние южане и воображаемые северяне, о которых я рассказывал, традиционно друг друга недолюбливали. Горцы своих покойных предавали земле, иногда даже не закапывая, а просто унося подальше в горы, и считали, что души предков обитают в подземном мире. Северные же предавали своих мертвых огню и считали, что дым от погребальных костров превращается в облака, а предки, соответственно, обитают уже на небесах. Если всей остальной империи было в общем-то плевать кто куда девает свои трупы, то эти ребята с противоположных окраин ревностно отстаивали право верить каждый в свои сказки, хотя никто им, собственно, этого и не запрещал. На остальную империю, опять же, что тем что другим тоже плевать было, а вот друг дружку они ненавидели, и постоянно спорили на тему чья же сказка более правильная, и чьи воображаемые друзья более настоящие. Иногда сей бессмысленный спор даже выливался в кровавые побоища, пусть в последний раз это и было довольно давно.

Таверна загудела, поддатые бородачи затопали ногами, заорали — мысль о том что император переселяет к ним ненавистных иноверцев, не понравилась никому. На подобный эффект я и рассчитывал.

— А вы что не знали? — я деланно удивился. — Так сюда уже караван идет ведь.

— Какой караван?

— Мы с ребятами, — я обвел своих бойцов рукой, — обогнали его, когда ехали. Потому в караван-сарае и не встали, они туда планировали приземлиться, — использовал я местное слово, означающее временную остановку. — Не сильно опередили их, всего на день, пожалуй даже меньше. Это не переселенцы еще — небольшой караван совсем, это старшины северных, пока только местечко присматривают.

Зал снова загудел. Кто-то из вспыльчивых бородачей даже запустил в стену кружкой, от избытка чувств.

— Ну да, старшины, — я пожал плечами, — северяне богатые, наняли отряд имперской стражи, золотишко то у них всегда в избытке, ну и выдвинулись смотреть земли которые себе приберут… По слухам золота с собой везут, немеряно. Каждый из них весь семейный скарб волочет, подальше от войны. Так что чем те громадные сундуки на колесах набиты только предки ведают. Эх, пощипать бы их, — мечтательно затянулся я трубкой, набитой местной дурман-травой, — да поди справься с ними, ублюдки носатые целый гарнизон купили… Денег у них… Говорят их старшины даже нужники себе из золота льют.

Безусловно местные власти знали, что к ним направляется караван сборщиков податей, даже пытались что-то втолковать толпе, разгоряченной близкими врагами по вере(хотя скорее всего близким золотом) и обильным количеством вина, да только ничего у них не получилось.

Горожане и даже примкнувшие к ним селюки уже загорелись идеей, которую я, взяв на себя роль рассказчика, внедрял им в головы. Под конец рассказа я громко выматерившись на местном, не забыв помянуть предков и намекнув на то что «ложе делил» с мамами всех носатых северян, даже вышел во двор и сорвал рогожу с телег, явив собравшимся бочонки с вином и мешки дурман травы, отчего толпа радостно загудела. Раздавая пойло и курево, бросая в толпу мешочки с дуртравой, я начал пламенную речь, а под ее конец, даже сорвал рогожу с третьей повозки, демонстрируя сложенные штабелями клинки, и призвал поднять неверных на ножи.

Слабо окультуренные и вечно чем-то обдолбанные селяне уже делили промеж собой воображаемые сундуки с драгоценностями, соглашаясь с моими речами и наскоро сочиняя причину поубивать северян. В конце-концов, решив, что неверным тут не место, (а особенно очень богатым неверным) толпа, не дождавшись рассвета, поперла к караван-сараю в который в этот самый момент входил имперский гарнизон.

Пацанва бегала от дома к дому, вопя во всю глотку и вызывая горняков в поход во славу веры, раздавая, совсем бесплатно, бурдюки с крепким вином, туго набитые мешочки дурман травы и даже мечи из повозки, которую на благое дело пожертвовал странствующий купец, который и рассказал о приближении каравана, тем у кого своих не было. Хлипкий отряд местного графа толпа почти не заметила, и, незадолго до рассвета, прорвав тоненькую цепочку воинов феодала, пытавшихся ее хоть как-то угомонить, снесла забор окружавший территорию караван-сарая, выломала ворота, и, переворачивая попавшиеся на пути телеги других постояльцев, рванула в атаку на опешивший отряд сборщиков податей.

Обдолбаное и пьяное мужичье — благо и в вино, и в их курево я добавлял свою наркоту, сильно мощнее — были не столь уж серьезной боевой единицей, но численность спасала. Извечный их метод: нападать сильно превосходящей толпой, сработал и в этот раз. Защитники каравана, положив не меньше трети бородачей, все же дрогнули под напором, строй распался и превратился в множество отдельных схваток, в которых численное превосходство решало. Одурманенная толпа сбивала солдат с ног, налетала на каждого упавшего целым десятком, бешено воя и улюлюкая, подпрыгивая, готовясь в любой момент отскочить на безопасное расстояние, затаптывала тогами и буквально затыкивала ножами. Оставляла труп, иногда даже успев сорвать что-то ценное, и неслась дальше к огромным сундукам на колесах, которые, как уверял кочующий торговец, были доверху набиты золотом и драгоценными камнями.

Когда солнце показалось над горизонтом битва была закончена. Опьяненная бухлом и боем толпа, постепенно возвращалась к человеческому виду, и разочарование накатывало на нее, словно утреннее похмелье.

Золота в сундуках не оказалось. Северян в караване — тоже. Кочующий торговец куда-то пропал, а медленно остывающие бородачи, внезапно осознали себя посреди массового побоища и, разочарованно глядя вслед улепетывающим остаткам гарнизона — в основном всадникам — начали понимать, что натворили знатных делов.

Уцелевшие бойцы доберутся до одной из многочисленных придорожных крепостей, а откуда в столицу отправят птицу и сколько времени понадобится, чтобы из соседнего региона сюда прислали целую армию одним предкам известно.

Я, набросив маскировку на летающий корабль, завис над побоищем: еще один фитиль был подожжен, еще к одной бочке с порохом приближалась крохотная искорка, и насколько сильно рванет, я даже не представлял.

Империя казалась мне громадным, но неповоротливым левиафаном. Огромная, зубастая пасть твари могла проглотить целиком все что попадется ей на пути, толстая броня, что покрывала громадную тушу, была непробиваема, вот только нервные импульсы, от кончика хвоста до крохотного мозга, бежали слишком уж медленно.

Казалось, чудовищный левиафан сможет пожрать все, до чего дотянется, но поперек глотки вдруг встала кость, а толстую шкуру, под броней которую не пробить ни топором ни молотом, как оказалось, можно проткнуть тонкой иголкой, легко проходящей между пластинами брони. Каждый отдельный укол не мог навредить громадной туше, она его даже не чувствовала, но каждый укол, оставался крошечным очагом инфекции.

Зараза плодилась, вирус расползался по гигантской туше, пропитывал каждую мышцу и нерв, и разрушал левиафана изнутри. И пусть пока что эффект не заметен, но вскоре сгнившая плоть сползет с костей, истлевшая шкура не удержав внутри безмерную массу гниющего мяса, разорвется, и ядовитый гной выплеснется наружу, залив весь мир и уничтожив все живое.

Я покачал головой отгоняя промелькнувший перед внутренним взором образ. Я надеялся что этого не случится. Я надеялся что нервные импульсы дойдут до мозга раньше чем гангрена пожрет всю тушу монстра. Я надеялся что он отступит. Выплюнет добычу и отползет зализывать раны… Потому что не хотелось думать, о том, что будет в противном случае.