Последний трофей Ганнибала

Луций Бельг устремился вперед, стараясь поддеть своим щитом щит Цельса, для того, чтобы раскрыв противника, нанести ему смертоносный удар. Цельс уклонился и, сделал выпад, целясь Бельгу в открытый бок. Бельг живо повернулся и отразил удар. Воины восхищенно зашумели. Луций Бельг, не останавливаясь, атаковал Цельса, нанося удар сверху наискось, отраженный краем щита соперника. Цельс, в свою очередь, маховым движением руки, держащей щит, отбросил щит противника, двигаясь дальше без остановки, он, подобно тарану, врезался в Бельга. Бельг, потеряв равновесие, упал. Цельс, откинув свой щит, прыгнул на грудь поверженного врага, прижал его коленом к земле и перерубил Бельгу шею. Брызнувшая из раны струя крови залила доспехи. Цельс вскочил на ноги, потрясая окровавленным мечом. Его солдаты встретили победителя восторженным ревом. Валерианцы, потрясенные гибелью своего вождя, больше не помышляли о сопротивлении и бросали оружие. Победа была полной…

Лист одиннадцатый

"<…> Таким вот отвратительным способом совершился очередной государственный переворот, и друзьям — заговорщикам пришлось думать о том, что делать дальше. Корнелий, мигом протрезвев, живо представил, как его будут распинать, предав перед этим изощренным пыткам, запаниковал и предложил Кальпурнию Постуму бежать.

Однако Кальпурний, хитрый и изобретательный, решает обернуть это неожиданное происшествие к собственной выгоде. Он тащит Корнелия в тронный зал, сам же бросается в казармы преторианцев, находящиеся во дворце и поднимает своих дружков, объясняя им сложившуюся ситуацию. Когда преторианцы полностью уясняют, что от них требуется, все устремляются в тронный зал, где приветствуют Корнелия как нового императора.

Пока одни захватывают дворец, другие спешат в преторианские лагеря, расположенные за Городом и вскоре гвардия в полном составе вступает в Рим. Тут же в спешном порядке собирают сенат. Сенаторы, сопровождаемые до зубов вооруженными преторианцами, сгоняются во дворец.

Корнелий встречает их в тронном зале, облаченный в длинный пурпурный плащ, скрывающий следы крови, на гордо вскинутой голове его сверкает диадема римских цезарей. Сенаторам, со всех сторон окруженным гвардейцами, объясняют, что август Витрувий скоропостижно скончался от несварения желудка, перед смертью успев назначить наследника, каковым является Корнелий Туск. В подтверждение своих слов умирающий август при свидетелях передал-де слабеющей рукой корону своему избраннику.

Сенаторы выслушали весь этот бред, не смея ни высказать сомнений, ни возвысить голос, протестуя против происходящего на их глазах непотребства. Единственное, что им оставалось, так это присоединится к здравицам в честь новоиспеченного августа.

Кальпурний в это время находит секретаря Никомеда и с его помощью составляет сенатское постановление о провозглашении Корнелия законным порядком правителем Империи под именем Гая Цезаря Латиния Витрувия Корнелия Августа, после чего вынуждает сенаторов поставить под ним свои подписи. Бедные отцы нации, уже не чаявшие увидеть рассвет, мысленно приготовившиеся к самому худшему, с видимым удовольствием утверждают навязанное им силой оружия решение и распускаются по домам с хорошо вооруженной охраной, приставленной к ним скорее для надзора, чем для защиты.

Пока в тронном зале разыгрывается этот недостойный спектакль, специально подобранные люди наводят порядок в спальне Никомеда, уничтожая следы совершенного здесь злодейства. Спешным образом приглашенные жрецы одного малоизвестного восточного культа [1] трудятся над телом августа, скрывая последствия рокового удара мечом.

Завершив работу, все исчезают навсегда, однако судьба их различна, ибо жрецы, получив заранее оговоренную плату, навсегда покидают Рим, остальным наградой служит смерть.

Кальпурний мог безоговорочно рассчитывать на первых потому, что молчание входило в число их достоинств, и сомневался во вторых, ибо они были римлянами.

Через положенное число дней, после определенных в таких случаях церемоний, тело торжественно сжигают, а самого Витрувия II причисляют к лику богов.

Царствование императора Витрувия III было непродолжительным, но бурным и полным различных происшествий и преступлений. После восшествия на престол, ему пришлось исполнять обещания, данные преторианцам в обмен на их поддержку. Не долго думая, Корнелий Витрувий и его дружок, Кальпурний Постум, ставший префектом претория, заново пересмотрели проскрипционные списки, доставшиеся им в наследство от Никомеда, дополнили их фамилиями многих сенаторов и приверженцев покойного августа, разбогатевших благодаря тем же проскрипциям, и объявили о начале новых репрессий [2].

Город вновь был превращён в арену необузданности и буйства. Множество людей было убито, их имущество частично конфисковано, частично разграблено или раздарено гвардейцам. Для того чтобы внесенные в списки граждане не имели возможности скрыться, улицы Рима патрулировались небольшими отрядами солдат, имевшими право остановить любого подозрительного человека и предать его смерти на месте, не обременяя несчастного утомительными судебными процедурами. Бедные граждане не знали покоя даже по ночам, ибо преторианцы, опьяненные безнаказанностью, врывались в дома, заявляя при этом, что они ищут врагов государства, оскорбляющих величие первого лица Империи.

Освободившиеся места в Сенате пустовали недолго. По желанию Корнелия сенаторами стали многие его друзья-преторианцы.

Дворец превратился в военный лагерь. Опасаясь за свои жизни, император и префект претория перевели большую часть гвардейцев в Город. Они истратили также значительные суммы на выплату удвоенного солдатского жалованья и награды всем частям, расквартированным в Риме.

Будущее не сулило ничего хорошего новоизбранному августу. Положение Корнелия было весьма непрочным и двусмысленным. Провинции, ранее принесшие присягу Витрувию-Никомеду, не выказывали теперь особого желания признавать очередного узурпатора и явно выжидали того момента, когда определиться несомненный фаворит, способный обеспечить мир, покой и порядок на длительный период времени.

Войска, расквартированные в этих провинциях, обязались защищать границы государства от любого внешнего врага, отказавшись, однако, участвовать во внутренней смуте, предложив двум соперникам договориться полюбовно о разделе власти. Армия под командованием Кассия Дака шла к Городу, не встречая сопротивления. Полководцы, поддержавшие Никомеда, узнав о гибели императора, частью устранились от схватки за престол, частью перешли на сторону командующего мезийской армией, домогающегося трона Империи. Таким образом, единственной областью, признавшей нового принцепса, был Рим, а единственной силой, на которую с большими оговорками, мог опереться Витрувий III, были преторианцы и солдаты городских когорт. Причем первые были донельзя развращены своеволием, а вторые недовольны собственным положением, с их точки зрения незаслуженно принижаемом.

Поняв, что власть ускользает из их рук, Корнелий с Кальпурнием решили скрасить свое жалкое существование. Погрузившись с отвагой обреченных в пучину пьянства и разврата, они превратили Палатин [3] в подобие портового борделя. Ежедневные празднества и ночные попойки сделали Корнелия сущим чудовищем. Постоянный страх за свою жизнь перерос вскоре в манию преследования. Корнелий подозревал всех и, желая обезопасить себя, постоянно менял приближенных. Особое удовольствие он получал, стравливая людей между собой, с радостью наблюдая, как они уничтожают друг друга в тщетном стремлении возвыситься за счет поверженного противника.

Убедив себя в том, что Кальпурний хочет занять его место, Корнелий приказал схватить префекта и, подвергнув его самым мучительным пыткам, добиться от него признания.

Когда же Кальпурний умер, так и не сознавшись, император устроил погубленному товарищу пышные похороны. Весь путь от дворца до погребального костра август шел пешком, вслед за носилками с телом префекта, одетый в грязное рубище, босиком, безудержно плача и причитая, словно профессиональная плакальщица, беспрерывно посыпая голову пеплом из большого котла, который несли перед ним четыре раба. Произнося надгробную речь, он превозносил достоинства покойного, восхвалял скромность и доброту умершего, простоту и непритязательность жизни Кальпурния, горько сетовал о безвременной кончине столь славного мужа, истинного римлянина по духу и происхождению. Затем Корнелий внезапно стал яростно проклинать неведомых врагов и тайных недоброжелателей, настроивших его против единственного друга, бывшего искренним в проявлении своих чувств, и не боявшегося прямо сказать о том, что он думает. Прервавшись вдруг на полуслове, он обвел мрачным взглядом молчаливую толпу граждан, с трепетом слушавшую речь императора, и в глазах его потомки гордых квиритов узрели полыхнувшее пламя исступленного безумия:

— Гоните их прочь! — неожиданно взревел дурным голосом Корнелий, указывая солдатам на толпу.

Граждане шарахнулись назад. Солдаты, стоящие в оцеплении вокруг погребального костра, опустили дротики и, ощетинившись отточенными остриями, стали теснить людей. Возникла давка. Солдаты, распаляясь, принялись лупить дротиками по головам людей, уподобляясь пастухам, направляющим движение неразумного стада.

Желание большинства поскорее покинуть место побоища только усилило неразбериху. Людей давили и топтали. Солдаты отбросили дротики и взялись за мечи. Наконец толпа рассеялась, оставив на погребальном поле десятки пострадавших.

Корнелию меж тем подали горящий факел, и он поджег сложенные особым образом бревна, пропитанные специальным горючим составом. Черный жирный дым столбом поднялся к небу.

Рим ненавидел Корнелия, а Корнелий презирал Рим. После избиения, устроенного по его приказу, он страшился появляться на улицах Города даже в сопровождении до зубов вооруженных телохранителей, предпочитая находиться в стенах Палатина, окруженный верными, как он считал, преторианцами.

Его мозг, отравленный вином, рождал химерические проекты, которыми Корнелий делился с завсегдатаями ежедневных оргий. Так, по примеру Нерона, он мечтал уничтожить Рим, но не путем поджога, а с помощью самих жителей Города. "В один прекрасный день, — заявлял император, — я заставлю всех мерзких ублюдков, проживающих в этой вонючей клоаке, своими руками разрушить всё, что они тут понастроили. Они будут работать без отдыха и жрать отбросы, пока не сроют Рим до основания, а потом я прикажу моим воинам убить оставшихся в живых и затоплю это место, чтобы вода навсегда скрыла останки города, постоянно испытывавшего терпение богов. Я буду карающей десницей, уничтожившей рассадник изощренного порока и всевозможных предательств. Я, подобно Геркулесу, очищу Авгиевы конюшни от дерьма, скопившегося в течение многих лет". Или внезапно собирался начать войну против парфян и требовал направить в провинции распоряжения о немедленной отправке войск к восточным границам Империи, совершенно забывая о том, что его власть распространяется не дальше границ императорского дворца. Подверженный приступам безумия, Корнелий становился опасен даже для тех, немногих, кто оставался ему верен. Участь императора была предрешена.

Убили Корнелия комиты-экскубиторы [4], стоявшие обычно во время пиршеств за его ложем. Опасаясь за свою жизнь, август, с некоторых пор, распорядился рядом с каждым гостем выставлять охрану из двух вооружённых телохранителей, объясняя эту меру заботой о безопасности приглашенных.

Однажды, неожиданно для всех присутствующих, комиты, находившиеся на предписанном им месте, приблизились к Корнелию и, нанеся ему несколько сильных ударов мечами, скинули окровавленное тело на пол. После чего, как ни в чем ни бывало, уселись за пиршественный стол и принялись жадно поглощать изысканные яства.

Гости, ошеломленные произошедшим на их глазах убийством, молчали. Остальные экскубиторы смехом и веселыми возгласами приветствовали убийц.

Тут же кубки наполняются вином. Комиты кричат: "Смерть тирану! Да здравствует свобода!" Экскубитор поднимает диадему и, привязав ее к древку копья, размахивает словно знаменем. Весть о смерти Корнелия распространяется по дворцу и вскоре зал заполняется придворными вперемежку с солдатами, бросившими свои посты. Кое — кто из приглашенных на пир незаметно ускользает, но большинство присоединяется к хору торжествующих голосов. Пользуясь внезапно наступившим безвластием, люди теряют всякий стыд и забывают о правилах поведения и приличии. Начинается грабеж. Тащат все, что попадает под руку, разбивают статуи и дорогие вазы, сдирают со стен ковры и портят мозаичные полы, выковыривая разноцветные камешки, принимая их, видимо, за драгоценные.

Рабы смешиваются с аристократами, комиты и преторианцы бегают по комнатам, увешанные разнообразными предметами, соревнуясь в быстроте рук и остроте глаз, из подвалов поднимают амфоры с вином, толпа добирается до дворцовой сокровищницы, но здесь её встречает сильный отряд, перегородивший узкий коридор, и командир его, не склонный шутить, мрачно советует распоясавшимся мародерам разойтись и не доводить дело до кровопролития.

Вид решительно настроенных солдат, готовых по первому приказу применить оружие, охлаждает разгоряченные головы, и толпа поворачивает назад. Но наверху её ожидает еще большее разочарование. Второму префекту претория удается, наконец, собрать вокруг себя достаточное количество воинов, способных исполнять команды начальников и он самым жестким образом начинает наводить во дворце порядок.

Город, недавно, казалось, погруженный в траур, преображается. Улицы полны жителей, многие из которых облачились в свои лучшие одежды, повсюду слышны радостные возгласы. Поздравления и шутки сыплются со всех сторон, бродячие мимы, фокусники, заклинатели змей устраивают бесплатные представления, гордо расхаживающих преторианцев приветствуют как освободителей от гнусной тирании.

Сенат собирается на заседание, храмы устраивают благодарственные богослужения, обильные жертвоприношения обещают прибыльную работу многочисленным жрецам. Вопрос о преемнике решается сенаторами единодушно, они постановляют предложить трон Кассию Даку, как единственному достойному претенденту на престол. Отдельным постановлением объявляются аннулированными проскрипционные списки, прекращаются репрессии в отношении всех поименованных в них лиц и возвращается собственникам или их законным наследникам сохранившееся движимое и недвижимое имущество.

Сенаторы создают специальную комиссию для расследования деятельности государственных и добровольных доносчиков и экстраординарный суд для наказания лиц, в отношении которых будут собраны документально подтвержденные факты такой деятельности.

Однако в тот момент, когда отцы сенаторы увлеченно обсуждали идею праздничных трехдневных Игр, в зале заседаний появилась группа вооруженных преторианцев и возглавляющий их центурион нагло осведомился, по какому такому поводу устроено здесь сборище тупиц и слабоумных баранов. Шквал возмущенных криков был ему ответом. Негодующие патриции повскакали со своих мест, требуя, чтобы гвардейцы покинули здание Сената и впредь не мешали законно избранным представителям народа вершить государственные дела. Одни из них, воздев руки, патетично вопрошали, доколе будет продолжаться своевластие забывшей военную дисциплину солдатни, другие требовали от председателя проявить столь тщательно скрываемое им мужество и показать себя решительным руководителем, могущим навести элементарный порядок хотя бы в стенах сената, не говоря уже о границах Города, третьи, с напускной значительностью, вопили о нарушении гражданских прав, четвертые, сами из бывших солдат, провинциалы и варвары, воспылав душой от унижений, бросаемых в адрес армии, горячо защищали братьев по оружию и лезли в драку.

Возникшую было потасовку прекратили преторианцы, растащив в стороны не в меру разгорячившихся сенаторов, подгоняя непонятливых оплеухами и затрещинами, весьма болезненными. Восстановив, таким образом, порядок, гвардейцы рассыпались по залу, перекрыв входы и выходы, решительным видом демонстрируя серьезность своих намерений.

Центурион, а это был Альфен Сергий Ампий, нагло расположившись на председательском месте, поднял руку, призывая сенаторов к тишине, вниманию и спокойствию.

— Отцы-сенаторы, — обратился он затем к первым лицам государства, — долгое время Империю сотрясают внутренние смуты, не способствующие укреплению могущества и сохранению уважения к Риму среди народов, населяющих ойкумену. Посчитайте, сколько императоров сменилось на престоле за столь короткий промежуток времени, сколько несчастий и неурядиц приносило с собой новое междуцарствие, сколько слез было пролито, сколько мужчин, крепких телом и стойких духом погибло, сражаясь ради алчных проходимцев, жаждущих достичь высшей власти. Задумайтесь о том, что некогда здоровый и цветущий организм государства подорван ныне ужасной болезнью, свидетелями очередного приступа которой мы сейчас являемся. Болезнь эта именуется сепаратизмом, а носителями и распространителями её выступают облеченные огромными полномочиями администраторы, направляемые из столицы Империи в провинции для руководства составляющими наше государство частями.

Люди, самой природой своей призванные сохранять и защищать всеми средствами, предоставленными им отечеством, единство и законы Рима, постоянно и вызывающе попирают государственные установления, нарушают мыслимыми и немыслимыми способами приносимые ими клятвы и наплевательски относятся к священным словам присяги, ни во что не ставя авторитет верховного правителя, каковым является император.

Давно ли государство было вынуждено вести изнурительную борьбу с наместником провинции Сирия Марком Габинием, унизительно вымаливая у него по закону положенную долю захваченных у варваров трофеев? Давно ли трон державы, справедливо гордящейся своим могуществом и деяниями предшественников, мужей храбрых, добродетельных и благочестивых, был осквернен безродным греком, бывшим рабом и вольноотпущенником, усевшимся на место римских цезарей не по праву, а благодаря отвратительному преступлению, творившему многочисленные мерзости, будучи увенчанным диадемой?

Избранный беспутным плебсом, он всячески потакал низменным вкусам толпы, распространяя вокруг себя миазмы гнусного разврата и разложения. Чернь рукоплескала ему и он, принимая поддержку подонков общества за поддержку всего народа, распоясывался все больше и больше, пока неумолимый рок не прервал череду непрекращающихся преступлений, творимых им.

Я мог бы множить и множить примеры угрожающих нам опасностей, но не вижу в этом большой необходимости, ибо каждый, находящийся здесь, может продолжить перечисление их за меня.

Отцы-сенаторы, неужели эта речь не поможет мне убедить вас не допустить очередную ошибку, которую вы, по разным причинам, уже готовы совершить, признав законным государем преступника и узурпатора Кассия Дака? Нет! Думаю я и надеюсь, что разумное большинство не согласиться на сделку с беспринципным меньшинством, желающим половить рыбку в мутной воде наступающего беззакония.

Волею богов император Корнелий-Витрувий скончался, не успев назначить наследника, и преторианская гвардия, всегда добросовестно и честно исполнявшая долг по защите престола и государства, готова в этот тяжкий для родины час взять на себя обязанности по избранию достойного Империи Августа.

Сенаторы встретили речь Ампия благоразумным молчанием. Лишь легкий шум возник на верхних скамьях, где обычно располагались те, кто недавно так яростно защищал армейское братство и, спустя мгновение, утих.

— Я вижу, сенат согласен с принятым преторианской гвардией решением. — заключил Ампий, оглядывая зал. — Весьма похвальное единодушие. Но я еще раз хочу предостеречь вас от совершения необдуманных поступков, ибо, если вы вдруг откажете нам в праве выбора, мы воспользуемся правом силы.

Тут Ампий выхватил из ножен меч, и закаленная галльская сталь тускло блеснула отточенным острием клинка.

— Тогда он выберет вам императора, — угрожающе произнес центурион, — и клянусь Юпитером Карающим, вы горько пожалеете о том, что поступили так неосмотрительно.

После этих слов преторианцы покинули Курию.

Естественно, ни о каком серьезном выборе преторианцы и не помышляли. Став после гибели Корнелия истинными хозяевами в Городе, они не собирались расставаться с приобретенной свободой и возвращаться в лагеря, где, несмотря на их привилегированное положение, жизнь проходила в соответствии с установленными воинскими обычаями и определенным порядком, без которого невозможно поддерживать постоянную боеспособность войска. Но так как Империя не могла существовать без верховного правителя, гвардейцы решили посадить на трон человека, полностью зависимого от их воли и потому неспособного к решительным действиям.

При этом, желая поразвлечься, они устроили постыдный аукцион, сделав предметом торга диадему. Любой гражданин, обладающий состоянием, мог принять в нем участие, но таких желающих не нашлось. Тогда преторианцы силой согнали несколько десятков патрициев и, угрожая им оружием, заставили участвовать в торгах. Из всех участников они выбрали десять человек, "предложивших" наибольшие денежные суммы, и объявили испуганным донельзя "победителям", что им, прошедшим предварительный отбор, предоставляется теперь счастливая возможность побороться за право стать августом Римской империи. А для того, чтобы "счастливые" избранники судьбы, обладающие, помимо денег, изрядной долей скромности, не разбежались, преторианцы поместили их в одно из общественных зданий, где и продержали под надежной охраной до утра.

В то время как несчастные узники предавались горьким размышлениям, на Тибериевом поле в спешном порядке строили загон для скота и заполняли его свиньями, собранными с окрестных вилл.

На следующий день многие римляне были разбужены громкими криками городских герольдов, призывавших граждан от имени сената явиться на Тибериево поле, где им будет предоставлена возможность поучаствовать в выборах императора. Всем присутствующим сулилось угощение за счет государства, раздача бесплатных тессер на посещение гладиаторских боев, милость новоизбранного августа и щедрая награда за оказанную поддержку.

Первой устремилась к назначенному месту чернь, развращенная дармовщиной и всегда падкая до всяких развлечений, вслед за ней потянулись добропорядочные жители Города.

Загон со свиньями находился перед небольшой возвышенностью, пологая сторона которой представляла собой природную трибуну, позволявшую многочисленным зрителям наблюдать за всем происходящим. На дальнем конце загона был вкопан столб, высотой чуть больше двух метров.

Люди все прибывали и прибывали, толпа волновалась и шумела. Недоумевающие граждане спрашивали друг у друга, что вообще здесь происходит, как будет проводиться избрание императора, кто предложит достойного кандидата и кто определит, что именно этому человеку представилась счастливая возможность облачиться в пурпур?

Внезапно раздался гнусавый рев букцин [5], заставивший собравшихся обернуться. Из городских ворот выступила внушительная процессия, возглавляемая сенаторами в белых тогах. Вслед за ними шли несколько когорт преторианцев, облаченных в парадные доспехи, сверкающих позолоченными щитами, далее следовали патриции в мятых одеждах, со следами бессонной ночи на лицах. Замыкали колонну: вольноотпущенник, несший лежащую на пурпурной подушечке диадему, и когорта охраны.

Прошествовав перед притихшими гражданами, колонна распалась. Сенаторы, сохраняя приличествующий случаю вид, не спеша расселись на заранее расставленных скамьях. Преторианцы четко и без лишней суеты оцепили загон, оттеснили народ от сенаторских рядов. Выстроившись, сомкнули щиты, разделив живой стеной публику простую и привилегированную.

Солдат, исполняя команду префекта, бесцеремонно схватив диадему, закрепил её у верхушки столба. Префект претория кивнул герольду. Герольд, развернув свиток, прокричал: "Римляне!" Сделал паузу, подождал, пока его товарищи повторят сказанное им, и продолжил: "По воле римской курии, подчинившейся настойчивым просьбам, слезным мольбам и многочисленным обращениям весьма уважаемых граждан, глубоко потрясенных ужасающими бедствиями и неустройствами, обрушившимися в последнее время на нашу многострадальную родину, волю, выраженную прямо и недвусмысленно в соответствующем постановлении, преторианская гвардия, верная защитница престола и государства, впервые получила легитимное право выбора августа Римской Империи.

Подчинившись решению учреждения, обладающего империумом [6], гвардия, тем не менее, оставляет за собой право изменить установленные обычаями и законами процедуры избрания правителя державы Римской [7], имея в виду то обстоятельство, что существующий до сего времени порядок, за редкими исключениями, не мог оградить народ от власти преступной и деспотической.

Выбирая принцепса, прежде всего, необходимо было определить, какими качествами должен обладать претендент на престол. Ясно, что предпочтение надлежит отдать людям добрым, честным, справедливым, не злопамятным, умеющим выслушать и дать дельный совет, прислушивающимся к мнению других, не завидующим чужой славе, равнодушным к лести, обладающим достаточными средствами, чтобы не испытывать соблазна залезть в государственную казну.

В общем, это должны быть граждане, лишенные пороков, столь распространенных в наше время. Но существуют ли такие люди сейчас, когда разложение проникло во все поры государства, угрожая самому его существованию? Несомненно, существуют.

Римляне! Вот те, кто полностью отвечает представлениям об истинном государе. Они настоящие патриоты и честные граждане, искренне желающие помочь родине в трудный для нее час. Сегодня им предстоит делом подтвердить свои притязания на престол. Да помогут нам боги!

Глашатай свернул свиток и ушел. Его место занял префект претория.

— Римляне! — обратился он к народу. — Сейчас будет избран новый август, которым станет один из десяти присутствующих здесь соискателей трона. Я вижу, что большинство граждан не понимает, кто и как определит победителя. Разъясняю: кандидатам необходимо достичь столба и достать висящую на нем диадему. Уверен, зрелище будет увлекательным, тем более что каждый, пришедший сюда, может поставить на любого понравившегося ему соискателя, и в случае, если победит его избранник, получить кругленькую сумму полновесными золотыми монетами.

Чернь, быстрее всех понявшая, какой спектакль разыгрывается, встретила слова префекта радостным воем, хохотом и улюлюканьем. Тут же среди пролетариев [8] замелькали подозрительные личности: это уличные букмекеры принялись за работу. Горожане, до которых только сейчас дошел смысл происходящего, стали возмущаться, но в рамках приличия, дабы не привлечь к себе внимания преторианцев, могущих посчитать выражение благонамеренного несогласия началом явного неповиновения.

Итак, солдаты растворили сколоченные из жердей створки ворот и "соискатели престола", подгоняемые сзади остриями копий, очутились внутри загона. Они робко жались друг к другу и затравленно озирались по сторонам, ища место, где можно было бы укрыться от глаз беснующейся толпы, почуявшей возможность безнаказанно поиздеваться над невольными жертвами устроенного преторианцами развлечения. Но бежать им было некуда.

Видя, что "претенденты" стоят на месте, остервеневшая чернь завопила, что ее лишают обещанного представления.

— Пусть они дерутся, — неслись отовсюду крики. — Поджарьте им пятки, пощекочите их железом, подгоните их стрелами!

Солдатам тоже надоело ждать. Лучники, натянув тетивы, угрожающе наставили стрелы на кучку донельзя испуганных людей, замерших посреди загона в окружении апатичных свиней. Но даже угроза быть подстреленным не смогла вывести несчастных из ступора. Тогда сообразительный гвардеец схватил у одного торговца горшок с маслом, у другого ткань, тут же разорвав ее на куски. Пропитав куски ткани маслом, он стал наматывать их на стрелы, поджигать и бросать эти импровизированные факелы в гущу животных.

Свиньи взбесились. Дико визжа, они принялись носиться по загону, не разбирая дороги, сталкиваясь и налезая друг на друга. Возникшая кутерьма привела в чувство претендентов. Спасаясь от свиней, почтенные главы семейств с неимоверной для их комплекции прытью бросились в разные стороны, стремясь достичь спасительной ограды.

Все получилось не так, как задумывали устроители постыдного зрелища, что однако, не помешало им назвать имя нового императора.

Первым достиг забора Статилий Блез, торговец хлебом, владелец флота торговых судов и земель в Африке и Египте. Тяжело отдуваясь, он перелез через изгородь и рухнул под ноги преторианцам, весь в грязи и свином дерьме.

Поднятый на плечи солдат, он был признан победителем и торжественно провозглашен Августом Римской Империи. …"

Примечания:

[1] Они обладали несколькими ценными качествами: были молчаливы, умели хранить чужие тайны и в совершенстве владели искусством посмертного грима. Кроме того, молва приписывала им знание наук оккультных. Их считали непревзойдёнными магами и колдунами и страх, который они возбуждали в людях, служил им надёжной защитой. Говорили, что они поклоняются ослиной заднице, через которую Оракул, злой демон ада вещает им о том, что было и что будет. Рассказывали, что они, пребывая в размышлении, часами сидят перед огромным изображением срамного места поименованного животного, окуриваемые опьяняющими ум испарениями, истекающими из отверстия и так прозревают все тайны мира. Поэтому неудивительно, что Кальпурний предпочёл расстаться с ними по-хорошему.

[2] Помимо обвинений в подготовке покушения на императора, людей обвиняли в оскорблении величия. Впервые соответствующий закон был издан Корнелием Суллой и назывался Lex Cornelia.

[3] Официальное название императорского дворца, фактически представлявшего обширный комплекс построек, возведенных по приказу августов. Получил свое название от одного из холмов (Палатинского), на которых был воздвигнут Рим.

[4] После убийства Кальпурния Корнелий по примеру германских вождей окружил себя свитой телохранителей, названных им комитами-экскубиторами, т. е. спутниками-часовыми, набирая в неё отъявленных негодяев, убийц и преступников. Император предоставил экскубиторам всевозможные льготы, имея целью резко отделить их от остальной гвардии и тем вызвать к ним ненависть. Он считал, что исключительное положение, в котором находятся комиты заставит их верно служить своему господину. Когда и как среди экскубиторов возникла мысль убить Корнелия, неизвестно. Однако тот факт, что преторианцы после смерти Корнелия не предприняли никаких решительных мер против комитов заставляет думать, что телохранители сумели договориться с гвардией.

[5] Букцина. Духовой инструмент типа рога с помощью которого подавали сигналы внутри лагеря.

[6] Imperium. Полнота военной и гражданской власти римских должностных лиц и учреждений. Зримым выражением империума были специальное курульное кресло из слоновой кости и фасции или фаски. Фасции представляли собой пучок розог, перетянутых крест накрест ремнями, с воткнутыми в него топорами. Фасции носились ликторами, выполнявшими роль телохранителей, полицейских, палачей.

[7] Это предложение, как и вся речь носит явно издевательский характер. Никаких особых обычаев и законов избрания императоров не существовало. Конечно, некоторые Августы стремились к созданию династий, однако это обычно не проходило. Наиболее разумные правители подбирали преемников через усыновление достойных с их точки зрения лиц. Однако с определенного времени императоров фактически стала избирать римская армия и преторианская гвардия, что привело к многочисленным гражданским войнам, частой смене Августов, появлению самозванцев и узурпаторов, распаду государства.

[8] А, точнее, люмпен-пролетарии. В большинстве своём не имели постоянной работы. После реформы Мария составляли основную массу вербующихся в легионы людей. Нанимались носильщиками, выполняли различные строительные работы. При поздней Республике продавали свои голоса кандидатам на выборах. Государство выдавало пролетариям определенное количество хлеба, устраивало для них массовые зрелища. Одновременно с этим, для того чтобы эти траты не были столь значительными, стремилось сократить число пролетариата. Пролетарии, по своему социальному статусу были близки к самому бесправному слою Империи, рабам, поэтому они всегда принимали участие в различных бунтах и народных возмущениях.

Лист двенадцатый

…Легионы выстроились перед трибуной, специально возведенной для командующего. Германцы, по своей варварской традиции, подняли императора на щите и понесли вдоль строя. Солдаты, ударяя мечами о щиты, кричали: "Слава Марку Флавию, императору Счастливому и Непобедимому! Победа! Победа! Да здравствует император!" Около трибуны варвары осторожно опустили щит на землю. Цельс легко взбежал по ступенькам вверх и с высоты трибуны оглядел строй легионов. Потом он стал говорить:

— Недавно мы были гонимыми беглецами, не знающими, что нас ждет. Как быстро всё переменилось. Волею богов удача улыбнулась нам, судьба, дотоле жестоко насмехавшаяся над нами, явила свою милость. Дорога на Рим свободна, благодаря вашему мужеству, солдаты. Я не забуду, что вы сделали для меня. Клянусь, когда Рим откроет ворота перед нами, каждый из вас будет награжден столь щедро, что все награды прежних властителей окажутся лишь скромными подарками по сравнению с тем, что получите вы. Я обращаюсь к пленным. Всякий, кто пожелает присоединиться к моей армии, получит назад отобранное оружие и будет служить на тех же условиях, что и остальные воины. Это касается вознаграждения и установленных выплат. Остальные свободны и могут идти, куда пожелают, даже возвратиться под знамена Валерия. Их никто не будет преследовать, угрожать смертью или принуждать служить мне. Но они должны помнить о том, что если еще раз попадут в плен, то будут сразу же преданы смерти, без всяких разбирательств и отсрочек. Решайте быстрее, ибо мы вскоре выступаем.

Большинство оставшихся в живых солдат из армии Луция Бельга, не раздумывая, вступили в войско Цельса.

Похоронив павших с обеих сторон, оставив в лагере раненых под присмотром нестроевых, император устремился к Риму.

Появление под стенами Города армии, казалось бы, уже полностью уничтоженного противника, явилось полной неожиданностью для Валерия и его приверженцев, поэтому войска Марка Флавия Цельса смогли беспрепятственно войти в Рим, занимая квартал за кварталом. Организованного сопротивления никто не оказывал, но в городе тут и там вспыхивали короткие ожесточенные схватки.

Преторианская гвардия выжидала, готовясь присягнуть победителю.

Валерий отказался покинуть Палатин, предпочитая позору бегства смерть от меча, однако был насильно вывезен из Рима. Около месяца его скрывали у верных людей. Валерий неоднократно пытался совершить самоубийство, но за ним постоянно следили, но однажды ему удалось незаметно пронести к себе столовый нож, которым он и закололся. [1]

Марк Флавий стал законным императором. Сенат преподнес положенные ему почести. Преторианцы поклялись верно служить новому августу Римской империи. Народ приветствовал принцепса, служа примером искренней любви к отцу нации. Солдаты, проложившие оружием дорогу к трону, не могли пожаловаться на скупость командующего. Все надписи, статуи и алтари, посвященные свергнутому Валерию были безжалостно уничтожены.

Как всегда, не повезло сторонникам бывшего властителя. Несмотря на то, что был обнародован особый эдикт, запрещавший преследование политических противников, по Городу волной прокатились убийства. Официальные власти сразу же заявили о полной непричастности к гибели валерианцев, твердо пообещав навести порядок.

Оппозиция в сенате, за несколько дней потерявшая многих своих представителей, требовала поимки и наказания виновных, попутно обвиняя императора в тайном попустительстве преступникам и откровенной слабости новой администрации, не способной утихомирить распоясавшуюся чернь.

Решительные действия власти не заставили долго себя ждать. Арестовали несколько десятков беглых рабов и подонков общества и обвинили их в совершении убийств.

Суд над ними был простой формальностью. Судья удовольствовался лицезрением подсудимых, пригнанных к месту отправления правосудия солдатами и сразу же зачитал приговор. При большом стечении народа, людей, объявленных убийцами, распяли за городской стеной. Однако убийства не прекратились.

В начале своего правления Цельс обещал направить все силы на достижение мира внутри государства, успокоения разгоряченных смутой умов, установление согласия между сословиями. Первые дни показали, что это были лишь пустые декларации, на практике же август руководствовался совершенно другими принципами.

Вскоре был раскрыт заговор, ведущую роль в котором играли вольноотпущенники Валерия. Следствие установило, что кроме непосредственных участников, сумевших к тому времени внедрить своих людей в ближайшее окружение императора, существует достаточно широкий круг лиц, сочувствующих заговорщикам. Наиболее сильно оказался поражен болезнью сенат. Немаловажное обстоятельство, послужившее августу Цельсу законным обоснованием начала репрессий. В результате образовалось большое число вакантных мест, которое было незамедлительно заполнено людьми, лично обязанными императору.

Вслед за сенатом подверглась чистке преторианская гвардия. Командный состав был полностью сменен, наиболее неблагонадежные солдат сослали в дальние гарнизоны. Ряды преторианцев пополнили лучшие воины легионов. Но даже реформированной гвардии Флавий Цельс не доверял, поэтому создал отряды телохранителей из варваров, по численности не уступавшие преторианцам. Причем телохранители были размещены как в Городе, так и непосредственно во дворце, а гвардейцы оставались в постоянных лагерях вне Рима.

Упрочив таким образом свое положение, Марк Флавий покинул Город, оставив фактическим диктатором Рима и наместником Италии Манлия Руфа. Собрав сильную армию, император форсированным маршем направился к Дунаю, где в нескольких сражениях разбил войска Марция Минуция. Переправившись затем в Африку, он начал войну с Октавианом II. В разгар боевых действий ему сообщили, что Марк Габиний, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, собрал большой флот и движется к Риму. Спешно заключив перемирие, Цельс устремился навстречу Габинию. Противники сошлись у Крита. Простояв друг против друга несколько дней, они сумели договориться о разделе власти. Марк Флавий признал Габиния соправителем и назначил его своим официальным наследником. После этого, объединив армии, правители Империи нанесли сокрушительное поражение Октавиану. Бывший сенатор был схвачен и удушен в тюрьме. Завершив африканскую кампанию, императоры разошлись. Марк Габиний вернулся в Сирию, Флавий Цельс в Италию.

277 год начался с того, что маркоманы [2] неожиданно появились в большом количестве у Кастра Регина. Прорвав лимес, они, подобно морскому валу, устремились вглубь провинции Реция. Разроздненные и деморализованные подразделения римской армии отступали, слабо сопротивляясь. Положение осложнялось тем, что рейнские армии не могли оказать быструю и действенную помощь, так как на всем протяжении германской границы наблюдалось подозрительное оживление среди варваров.

Марк Флавий располагал полным легионом и тремя тысячами конницы. С этими силами он и начал войну. Прибыв к месту, он прежде всего собрал остатки разбитых частей и сформировал из них второй легион. Маркоманы к этому времени разделились. Одна их часть повернула к Рейну, другая шла на Медиолан. Цельс, успев занять весьма выгодную позицию, встретил варваров и в упорном сражении, длившемся целый день, вынудил их отступить. Выиграв время, император усилил свою армию паннонскими легионами. Теперь он мог наступать.

В течении месяца римлянам удалось оттеснить варваров за лимес, окружить и полностью уничтожить тех, кто ушел в Верхнюю Германию. Однако на этом испытания, обрушившиеся на Империю, не закончились. Британские легионы решили избрать себе императора. На солдатской сходке, устроенной в лагере Цезаря у города Лондиний, большинство проголосовало за военного трибуна Луция Пандуса.

Солдаты, верные законному августу, громко протестовали, а когда мятеж получил своего вождя, взялись за оружие. Кровавая стычка переросла в настоящий бой. Около сотни солдат, не изменивших присяге, вырвались из лагеря и ушли на земли варваров. Собрав вокруг себя воинов из местных племен, они повели настоящую партизанскую войну против узурпатора, оттянув на себя значительные силы Луция, не позволяя тому переправиться в Галлию.

Цельс был готов нанести удар по Британии и подавить восстание, но тревожные сообщения из Дакии заставили его вновь вести легионы на Дунай. Неведомые племена, вышедшие из степей, ураганом ворвались на земли Империи, уничтожая всё до основания. Имперские полководцы, уверенные в своей непобедимости, вывели дунайскую армию навстречу кочевникам и дунайские легионы перестали существовать. Победители, устроив поминальные игры рядом с курганами, насыпанными над павшими в битве соплеменниками, перебили всех взятых в плен римлян. С таким врагом Империи еще не доводилось встречаться.

Война приняла затяжной характер. Несмотря на многочисленные победы, римляне не смогли отттеснить варваров обратно в степь. Более того, на помощь захватчикам пришла орда, по численности превышавшая первую волну варваров.

В Риме с некоторых пор стало неспокойно. Тайные агенты сообщали, что заговор зреет среди ближайших соратников императора. Всё указывало на то, что диадему примеряет на себя Руф. Наконец тайной службе стало известно, что выступление намечено на вторую половину августа. Бросив армию, император поспешил в Рим.

Прибыв в Город, Цельс распорядился незамедлительно арестовать всех перечисленных в составленном тайной службой списке лиц. Задержанных доставляли во дворец, где август лично допрашивал каждого подозреваемого. Исключение было сделано только для Руфа. Центурион, посланный за ним во главе небольшого отряда, возвратившись, положил перед императором пропитанный кровью мешок.

Император, наклонившись, извлек отрубленную голову друга, долго смотрел в тусклые мертвые глаза, потом бросил голову в руки центуриона и повелел закопать ее на городской свалке, среди нечистот и отбросов. Тело же приказал выдать родственникам для погребения. После чего уничтожил и родственников, заметив при этом, что был бы последним глупцом, если бы оставил в живых потенциальных мстителей.

Общее число арестованных составило около пяти тысяч человек. Большинство из них было казнено различными способами, оставшихся обрекли на долгое и мучительное умирание, сослав на безлюдные островки.

Покончив с заговором, Флавий Цельс возвратился в Дакию. Тогда же он отправил к соправителю легата с письмом, в котором требовал от Марка Габиния солдат.

Габиний вежливо выслушал посла и просил предать царственному брату, что он может отправить всего один легион, да и тот отдаст с болью в сердце, ибо парфяне, зная о бедственном положении Империи, готовят очередное вторжение. И действительно, он направил Цельсу обещанный легион, дав, однако, его командиру совет двигаться не торопясь.

Между тем, дела у римлян в Дакии не улучшались. Имперская армия сумела сдержать натиск кочевников, но ей не хватало сил для наступления. Бесконечные стычки с врагом, постоянное маневрирование, невозможность длительного отдыха, перебои с доставкой продовольствия до предела озлобили солдат. Увеличилось число дезертиров, зачастую солдаты отказывались исполнять приказы командиров, доходило даже до открытых призывов к мятежу.

Император ответил ужесточением дисциплины. В тылу были созданы специальные команды, отлавливающие беглецов. Солдат казнили за малейшую провинность. Оплошность, допущенная офицером, также могла стоить ему головы. Украшением дорог стали служить кресты с распятыми на них людьми. Палачи великодушно оставляли их в живых, для того, чтобы стоны и вопли несчастных служили предостережением живым. Тот, кто осмеливался хоть как-то облегчить страдания приговоренных, рисковал сам оказаться на их месте.

С некоторых пор император взял за обыкновение проезжать по дорогам, часто останавливаясь и подолгу рассматривая казнимых. Облаченный в черный плащ, сопровождаемый телохранителями самого дикого вида, он казался демоном, явившимся на землю из мрачных глубин царства мертвых Аида, чтобы пожирать души человеческие.

Столь суровые меры, призванные навести в армии должный порядок, только ускорили начало солдатского бунта. Толпа разъяренных воинов устремилась к императорской палатке. Офицеры благоразумно заявили о своем нейтралитете. Телохранители и преторианцы молча расступились, пропуская разъярённых легионеров. Цельс встретил солдат, стоя перед трибуналом, спокойно глядя на приближающуюся толпу. Его вид поразил пылающих злобой и желанием разрушать людей. Они стали переходить на шаг, останавливаться и вскоре перед императором застыла в ожидании огромная толпа. Цельс, не произнеся ни слова, опустился на одно колено и захватил правой рукой землю, сколько сумел. Поднявшись, он просыпал серую пыль сквозь пальцы.

— Солдаты! Граждане! — обратился к толпе император. — Удача, вчера сопутствующая человеку, сегодня исчезает, словно этот прах, который я не смог удержать в руке. Невозможно всегда побеждать, когда-нибудь обязательно придется испытать горечь поражения. Слабым, поражение неизбежно сулит гибель, сильные же в час суровых испытаний укрепляются духом. Собрав все свои силы, они устремляются навстречу врагу и достигают победы. Я вижу среди вас тех, с кем мне приходилось сражаться бок о бок в Германии.

Вспомните, в каком отчаянном положении мы тогда находились. Окруженные со всех сторон врагами, загнанные в непролазные чащобы, мы оказались в положении дикого зверя, преследуемого безжалостными охотниками, уже предвкушающими радость от вида поверженной жертвы. Были мгновения, когда казалось, что всякое сопротивление бессмысленно и следует безропотно покориться судьбе, благоволящей врагу. Но мы нашли в себе силы противостоять неблагоприятным обстоятельствам и Рим, сердце Империи, склонился перед нами. Сейчас наше положение не лучше. Я не боюсь произносить эти слова вслух, ибо от того, буду ли я молчать или стыдливо пряча глаза или стану убеждать вас в обратном, зависит будущее нашего отечества.

Наши предки, жившие простой и суровой жизнью, заложили фундамент грядущего величия государства, они построили крепкую опору, на которой деятельные потомки возвели нерушимое здание, внушающее уважение и вселяющее страх в души отсталых народов. Они хотели гордиться нами, они надеялись, что плоды их труда попадут в надежные руки, они мнили, что мы сумеем не только защитить дело их жизни, но и многократно преумножим их достижения. Но разве сейчас вы не собираетесь отдать наследие наших пращуров в руки алчных варваров?

Каждая пядь этой земли обильно полита кровью наших дедов и прадедов. Слишком дорогую цену заплатили римляне за то, чтобы стать хозяевами этого благодатного края. Для многих поколений Дакия стала родным домом, ибо они родились здесь, жили здесь и здесь же умерли. Прежние варвары стали гражданами Римской империи, они получили возможность жить в прекрасных городах, обучаться в лучших школах, заниматься ремеслами и торговлей, путешествовать и развлекаться. Они приобрели все преимущества, которыми ранее пользовались только исконные граждане Рима.

Помимо этого, они получили право на защиту, предоставляемое каждому гражданину на территории, принадлежащей Риму, вне зависимости, кем они ни были до получения гражданства. Государство охраняет и защищает армия. Поэтому граждане вправе требовать, чтобы армия защитила их от врага, внутреннего, либо внешнего. И гражданину безразлично, желают ли служащие в войске делать это в силу своего положения или обставляют исполнение возложенных на них обязанностей различными условиями. Армия существует для защиты власти и людей, проживающих в данном государстве. Следовательно, первостепенным долгом солдата является защита отечества и народа.

Армия, в свою очередь, не может существовать без жёстких установлений, делающих ее управляемой и боеспособной. Издревле в римском войске существовал определённый порядок, которому подчинялись как командиры, так и простые воины. Даже полководцы не были освобождены от исполнения воинских предписаний и отвечали за их нарушения. Я знаю, вы недовольны тем, что мною введены многочисленные наказания за различные проступки, порой даже самые малозначительные. Говорят, что они несоразмерны вине. Говорят, будто я сошел с ума и лучше уж вообще не иметь командующего, нежели иметь вождем сумасшедшего. Я говорю вам, что не я, а вы лишились разума, если думаете, что в такой решительный для родины час Марк Флавий Цельс, Август Римской Империи и ваш император откажется от применения жестоких, но оправданных мер к трусам, подлецам, изменникам и дезертирам! Сегодня в Дакии решается судьба Империи!

Варвары стоят у порога Рима, а вы требуете от меня мягкости. Нет! Нет и нет! Даже ценой собственной жизни я не откажусь от того, что делаю. Виновные будут нести наказание, а если вину признают за мной, то я приму приговор без ропота и умру без сожаления. Я солдат и повинуюсь воинскому долгу.

Речь императора заставила воинов задуматься и устыдиться своего поведения. Они вдруг осознали, что их командующий терпит точно такие же лишения, как и они, не ищет для себя личной выгоды, не использует страдания других для собственного обогащения, искренне заботится о благе отечества, не бежит от ответственности и, требуя от всех сверх обычного, сам готов первым отказаться от преимуществ, имеющихся у него благодаря занимаемому положению.

Солдаты стали тихо расходиться. Площадь опустела. Август, видя, что опасность мятежа миновала, собрался было уйти в свою палатку, но тут снаряд из пращи, брошенный чьей-то предательской рукой, проломил ему череп и застрял в мозгу. Император Цезарь Марк Луций Флавий Катул Цельс Август [3] умер до того, как его тело коснулось земли.

Убийцу найти не удалось. Совет офицеров отправил в Сирию легата с письмом, сообщающим о гибели Гая Максима Цельса.

Марк Габиний, узнав о трагической смерти соправителя, немедленно отправился в Дакию, где принял командование над армией. Война длилась еще около года, пока, наконец, римским войскам не удалось очистить провинцию от варваров.

Сразу же после окончания Дунайской кампании Марк Габиний направился в Британию, где в считанные месяцы подавил мятеж Луция Пандуса. После этого он вступил в Рим, был увенчан диадемой [4] и удостоен за свои победы триумфа.

Военный трибун Аттий Силан был назначен префектом претория. Должность эта была предоставлена ему в награду за оказанные Августу услуги.

Примечания:

[1] Существует версия самоубийства Валерия, несколько отличная от приведённой. Низложенного августа действительно скрыли у верных людей, а затем перевозили с места на место, чтобы тайная служба Цельса не могла его захватить. Сторонники свергнутого императора уговаривали Валерия продолжить борьбу, но Валерий, не желая продолжения гражданской войны, хотел сдаться победителю. Бывшие с ним люди всячески препятствовали этому желанию. Тогда Валерий схватил со стола нож и, угрожая смертью всякому, кто приблизиться к нему, пошёл к выходу. Находившиеся в доме люди расступились, давая ему дорогу, но один из них внезапно бросился на августа, стремясь отобрать у сопротивляющегося Валерия нож. В завязавшейся потасовке Валерий был случайно убит.

[2] Маркоманы. Германское племя. Сражались с Ариовистом против римлян. После поражения переселились на земли, оставленные галльским племенем бойев, где создали мощное государство, в которое входили квады, лангобарды, гермундуры и семноны. Управлял этим союзом племён Маробод. В войне с херусками, возглавляемыми Арминием, потерпели поражение и попали в зависимость от Рима. В правление императора Марка Аврелия неожиданно напали на Империю, дойдя до Верхней Италии. В ходе двух Маркоманских войн были отброшены за лимес, но обрели независимость. Впоследствии не раз вторгались в пределы Империи. Тацит говорит о них: "Рядом с гермундурами живут наристы, потом маркоманы и квады. Особенно прославлены и сильны маркоманы, которые даже свои места поселения приобрели доблестью, изгнав занимавших их ранее бойев. Они как бы передовая застава Германии, поскольку её граница — Дунай. У маркоманов и квадов ещё на нашей памяти сохранялись цари из соплеменников, из знатных родов Маробода и Тудра (теперь они уже мирятся и с чужестранцами), но эти цари располагают силою и могуществу благодаря поддержке из Рима. Изредка они получают от нас помощь оружием, чаще деньгами, но это нисколько не умаляет их власти."

[3] Официальное имя Марка Флавия Цельса, с добавлением следующих титулов: Благочестивый, Счастливый и Непобедимый, Германский, Маркоманский, Отец Нации, Божественный Защитник Государства.

[4] Марк Габиний был провозглашён Августом Римской империи 24 июля 280 года с официальным именем: Император Цезарь Марк Луций Латиний Магн Витрувий Британский, Парфянский и Сарматский, Благочестивый и Непобедимый.

Послесловие Марка Юния Севера

В заключение мне бы хотелось сделать несколько уточняющих замечаний:

a) Само избрание Марка Флавия Цельса императором было делом случая. Легионеры, вынужденные нести службу в тяжелых условиях, всегда испытывали чувство зависти к счастливчикам, попавшим служить в столичные части. Кроме того, возможность по своей воле назначать и свергать правителя, требовать от него в награду за помощь значительные и разнообразные подарки и привилегии, фактически быть неподсудным верховной власти, не могла не возбуждать грубые души простых воинов. Примеров же тому, как никому неизвестные дотоле люди совершали фантастические взлеты, достигая, казалось бы, недоступных вершин и получали всё, о чем могли только мечтать, было множество. Поэтому, пользуясь воцарившейся после убийства Цезаря Домиция анархией, войска, расположенные в провинции Верхняя Германия, решили, что наступил благоприятный момент для того, чтобы предъявить метрополии собственного кандидата на престол.

Первыми назвали имя Цельса солдаты XII легиона. Избрав из своих рядов нескольких человек, они отправили их к Цельсу. Легат в категорической форме отказывается от этого предложения. В ответ посланцы заявили, что отступать им некуда, ибо в случае неудачи их предприятия всех зачинщиков ждёт смерть. Поэтому они готовы на крайние меры и предупреждают Цельса о том, что если он не даст своего согласия принять титул императора, то будет убит.

Марк Флавий пытается уговорить бунтовщиков отказаться от своих преступных замыслов, обещая сохранить в тайне сам факт государственной измены и имена людей, причастных к этому. К этому времени весть о том, что XII Клавдиев Молниеносный провозгласил августом Цельса, распространилась по всему лагерю, вызвав нешуточные волнения. Большинство воинов поддержали собратьев по оружию, офицеры же не были столь единодушны. Видя, что навести порядок уже невозможно, верные долгу командиры отправили в Нижнерейнскую армию гонца, с просьбой оказать помощь в подавлении возникшего мятежа.

Тогда же из Рима прибывает делегация, возглавляемая сенатором Перценнием Скавром. Сенатор привез императорский эдикт и текст новой присяги. Солдаты отказываются присягать Валерию. Вместо этого, собравшись на стихийную сходку, они требуют от командиров присягнуть Марку Флавию. Перценний Скавр попытался сначала образумить воинов, а затем стал им угрожать. Разъяренные солдаты сбросили сенатора с трибуны и убили. Погибли и поддерживавшие Скавра офицеры.

Насилие распространилось по лагерю со скоростью верхового пожара. Сначала убили тех, кто отказался участвовать в мятеже, затем центурионов и старших солдат, отличавшихся чрезмерной строгостью, потом принялись резать друг друга, сводя старые счеты и вспоминая прежние обиды. Для того, чтобы остановить вакханалию смерти, Марк Флавий, скрепя сердце, согласился стать императором, но это решение, принятое под давлением чрезвычайных обстоятельств, уже не могло остановить бунтовщиков. Ради спасения собственной жизни ему пришлось бежать из лагеря. Только к вечеру, когда кровавое безумие сошло на нет, Цельс смог вернуться обратно. Собрав вокруг себя воинов, менее всего поддавшихся общему безумству, он постепенно восстановил в лагере порядок. После этого, построив легионы, Цельс провел децимацию, сопроводив казнь краткой речью о необходимости безжалостного наказания виновных. Когда тела казненных унесли с площади, Гай Максим Цельс принял предложенный ему титул.

b) Кассий Дак был отравлен одним из своих приближенных. Отрава медленно и незаметно убивала полководца. Возглавляемое им войско было в дневном переходе от Рима, когда он вдруг почувствовал себя плохо. Офицеры, подхватив падавшего с коня командующего, положили его на землю, на расстеленные в спешке плащи. Кассий Дак умер несколько минут спустя от кровоизлияния в мозг, так и не придя в сознание. Войско его распалось. Одни ушли в Рим, другие повернули назад, часть солдат занялась грабежом, превратившись в банды разбойников, терроризирующих окрестных жителей.

c) Статилий Блез, жалкая марионетка в руках преторианской гвардии, просидев на троне около двух недель, был свергнут. Преторианцы и здесь не отказали себе в удовольствии повеселиться: Блеза не убили, а определили ассенизатором, он чистил дворцовые уборные. После Блеза на престоле перебывало еще несколько человек, личностей столь ничтожных, что история не сохранила их имен, пока Домиций не прекратил эту постыдную комедию. Статилия Блеза предусмотрительно умертвили.

d) Марк Габиний, одним из первых присягнул Цезарю Домицию. Император, без лишних размышлений уничтожавший людей, которым он не доверял, был снисходителен к проконсулу. Почему он так поступил, неясно. Габиний счастливо пережил правление Домиция и был провозглашен Сирийской армией императором в июле 277 года.

Источники. К рукописи прилагалось огромное количество выписок из книг и исторических трудов многих древних и нынешних авторов. Разбирая эти записи я обнаружил немало интересного. Так, например, изложение событий, происходящих после поражения армии Цельса, основано на подлинных дневниках Тита Опция Руфа, считавшихся навсегда утраченными, так как все записи, сделанные его рукой были уничтожены вскоре после раскрытия заговора, возглавляемого им. Кроме этого, здесь была и "История моей жизни" Марка Флавия Цельса, но именно та её часть, которая исчезла после того, как все записи, относящиеся к последним дням жизни императора, были изъяты одним из легатов по решению совета офицеров дунайской армии и переданы Марку Габинию. Последний, по слухам, сжег их, не читая. Много любопытного содержали в себе выдержки из официальных документов, относящихся к тому времени: перечни легионов, созданных, действующих и расформированных, списки их командиров, приказы, распоряжения и донесения, переписка военных канцелярий, копии эдиктов императоров, решения военных судов, протоколы следствия, повседневные записи легионных писцов. Воссоздавая детали быта, они позволили окунуться в атмосферу ушедших времен, острее почувствовать быстротечность человеческой жизни…

Из наиболее значительных работ были использованы: "Жизнеописания римских цезарей" Публия Камилла; "История Римского государства" Грания Атея; "Римское военное искусство" Квинта Татия; "Деяния римских полководцев" Ведия Аррунция, "Обычаи варваров" и "Парфянская история" Публия Перпенны и др.